Выбирая счастье

Выбирая счастье

Какова цена неверного выбора? Это тяжелая ноша, с которой тебе приходится жить всю оставшуюся жизнь. Она служит тебе напоминанием того, что все могло быть иначе и лучше.

Мы упорно сопротивлялись очевидному, шли против ветра, сжигали мосты и тут же строили новые. Но ничего не менялось, потому что все было лишь иллюзией. Иллюзией действия. На самом же деле мы стояли на месте, никуда не двигаясь с мертвой точки. Потому что двигаться нам было некуда — впереди пропасть из несказанных слов, и совершённых поступков.

Всегда приходит время выбора. Мы выбрали пути, которые должны были привести нас к абсолютному счастью, вершинам наслаждения, мечте всей жизни. И эти пути разошлись.

Я помню, как робко ты держала Рона за руку, думая, что я не замечаю. Вы постоянно ссорились, но ваши чувства только крепли. Стало ясно, что если война не заберёт одного из вас, и вы оба невредимыми минуете её кровавую паутину, то будете вместе очень долго.

Только вот что странно: вы же совершенно друг другу не подходили. Ты — такая живая, настоящая, всегда тонко чувствующая и сопереживающая. И он — упрямый, совершенно несерьезный, обидчивый и гордый.

А я доволен своей судьбой. У меня замечательная жена, чудесные дети, уютный дом. В этом есть своя прелесть, несмотря на то, что я хочу быть в другом месте и с другим человеком. Это страшно, понять, что выбор, который ты сделал сознательно — неверный. И еще страшнее то, что уже ничего не поменять. Я не смогу бросить Джинни и детей, потому что они моя семья. Они меня любят. А я люблю их, правда, люблю, но не так сильно, как тебя.

Школьные годы прошли, и мы видимся не так часто. Раз в месяц собираемся в Норе, обсуждаем работу, детей, новые законы Министерства, погоду. А мне не хватает именно тех посиделок в "Трех Метлах", когда ты заливисто смеялась над моими историями, заставляла учиться, строила планы на наше совместное будущее. Тогда мы были настоящие, без этих ледяных масок и мыслей о безысходности. Живые, веселые, пьяные от сливочного пива и любви друг к другу, а самое главное — счастливые.

— Гарри, что-то случилось? — Джинни озабоченно на меня смотрит, укачивая на руках маленькую Лили.

Дочь у нас красавица, вся в маму. Сейчас она смотрит на меня такими печальными глазами, словно понимает все. Даже то, что я и сам не могу понять.

— Мне нужно уйти.

— Но сейчас приедет мама, мы ведь договорились поужинать в семейном кругу, — напоминает она.

— Прости, — тихо отвечаю я, накидывая куртку.

А в руке у меня смятый пергамент, на котором каллиграфическим почерком написано всего два слова: "помоги мне". И я готов бросить все, даже свою семью.

* * *

— Ты знаешь, я думала, что счастлива, — размазывая слезы ладошкой, говоришь ты. — А оказалось, что вся эта идиллия — только иллюзия счастливой жизни. Все не по-настоящему.

— Глупости, — говорю я и перебираю прядки твоих волос. — Ты счастлива, у тебя любимый муж и замечательные дети.

— Но Рон ушел, — ты всхлипнула, прижавшись ко мне.

— Он вернется. Я... я поговорю с ним. Рон тебя любит.

И мне хочется придушить своего лучшего друга, за то, что он заставляет тебя плакать.

— А правильно ли мы поступили тогда? — ты смотришь на меня посерьезневшими вмиг глазами.

Мне хочется крикнуть тебе, что я уже миллионы раз пожалел о том дне, когда предложил тебе остаться друзьями. И, нет, мы поступили неправильно. Мы поступили, как самые настоящие идиоты, испугавшись ответственности и слухов за спиной. Пожалев влюбленного в тебя Рона и давно страдающую из-за меня Джинни. Но говорю я совсем другое.

— Какая теперь разница? У нас есть семьи, дети, словом, все, что только нужно для счастливой жизни.

— Гарри, — ты отстраняешься от меня, — люди счастливы не тогда, когда у них есть все, что нужно для полноценной жизни. Можно жить на улице, но каждое утро встречать рассвет и задыхаться от любви к этому миру, понимаешь?

— Понимаю, — киваю я. — Вообще, счастье — это моменты, из которых складываются твои воспоминания. Так что нельзя с полной уверенностью назвать кого-то счастливым.

Несколько минут мы сидим в тишине, обнимая друг друга. Слышно, как тикают часы на кухне, за окном тихонько подвывает ветер и стучит мое сердце, от того, что ты так близко. От того, что я вижу твою улыбку, пускай и печальную. И, кажется, что во всем в этом мире появляется смысл, все становится нужным и важным, только потому, что рядом ты.

— Почему ты пришел? Почему ты всегда приходишь, как только я тебя попрошу? — нарушаешь ты тишину дрожащим голосом.

— Потому что я всегда приду. Потому что если что-нибудь случиться, ты всегда можешь на меня рассчитывать. Потому что ты — близкий для меня человек, и я всегда за тебя переживаю. Потому что я тебя...

— Спасибо, — ты перебиваешь меня и целуешь в щеку.

И знаешь, если счастье состоит из моментов, то сейчас я счастлив. А что будет потом, мне наплевать. В конце концов, это мой выбор, пусть и снова неправильный.

Моя звезда

Заказ № 2

Пейринг: Гарри Поттер/Гермиона Грейнджер

Жанр: любовный роман

Саммари: после того как ушел Рон.

Солнце медленно и плавно уходило за горизонт, озаряя напоследок густые зеленые леса. Небо пылало алым огнем, таким же алым как кровь, которая обязательно снова прольётся в настоящей войне. Птицы смолкли, сверчки перестали трещать, все вокруг засыпало или готовилось ко сну.

— Холодно, — тихо сказала Гермиона.

Действительно, холодно. Особенно на сырой земле, даже костер не спасал. Но я подозревал, что холодно еще и от страха, который медленно пробирается в наши сердца. Мы уже неделю скитались по лесам, в надежде на малейшую зацепку — но тщетно.

Зато вечерами, когда мы сидим у костра, все ощутимо меняется. Словно прибавляются яркие краски и оживают наши мысли. Мы говорим с Гермионой обо всем, рассказывая самое сокровенное.

— Теплее? — спросил я, садясь рядом и обнимая ее.

— Теплее.

Она трансфигурировала куртку в плед, и мы, завернувшись в него, сели у костра. Так уютно, что вмиг забылись все потери, ушли мысли о безысходности, исчезли горечь и обида. Осталось только тепло, треск костра и мерное завывание ночного ветра.

— Он уже не вернется, да? — нарушила тишину Гермиона.

— Не знаю, — честно ответил я.

А говорить о Роне совсем не хотелось, особенно, после того, что он наговорил. Перед глазами до сих пор стояло его разгневанное лицо, а в ушах звенели обидные слова.

— Дурак! — не выдержала Гермиона. — Неужели он не понимает, как важно сейчас быть сплоченными? Я так боялась, что война будет разлучать, разделять нас, и вот — Рон уже ушел. Все этот чертов крестраж! — она сорвала его с шеи и бросила в кусты, устало опустив голову на коленки.

Я нежно погладил ее по спине и тихо сказал:

— Ты устала, сегодня я буду дежурить.

— Но Гарри, ты уже две ночи не спал, — возразила она, тихонько всхлипывая.

— Ничего страшного.

Я палочкой освещал темные кусты, пытаясь найти там этот чертов медальон. Если мы не найдем способ избавиться от него, то последствия могут быть самыми ужасными. Сейчас не мы управляли крестражем, а частичка Волдеморта указывала нам, что делать.

Мы молчали. Это было немое отчаяние, которое никак не могло вырваться наружу. Понимание того, что уже никогда не будет так, как раньше, царапало грудную клетку изнутри. Рон ушел, а вместе с ним ушла и надежда, что мы всегда будем вместе, несмотря ни на что. Мне оставалось только надеяться, что с ним ничего не случится. На карте Мародеров его, по-прежнему, не было, хотя я был уверен, что он отправится в Хогвартс, на защиту Джинни.

— Гарри, — очень тихо зовет меня Гермиона.

Я сажусь рядом с ней, подставляя руки желтым языкам пламени.

— Ты только посмотри на небо. Звезды так близко, словно их можно рукой коснуться, — говорит она.

Я удивился. В моей голове была куча разных мыслей, но все они были далеко от звездного неба. Гермиона же умела во всем видеть прекрасное, находить удивительные моменты и чувствовать жизнь. Я поднял голову и завороженно улыбнулся. Небо действительно было очень близко, и маленькие яркие звездочки мерцали в лесной тишине, как будто дразнясь.

— А я никогда не ночевала под открытым небом. Здорово, что мне это, наконец, удалось.

Я посмотрел на Гермиону, она печально улыбалась.

— Да, это определенно стоит того, — грустно усмехнулся я, думая о том, что отдал бы многое, чтобы сейчас не видеть этих ярких звезд, вместе с их бездонным черным небом.

— Нужно видеть во всем хорошее, так легче жить.

— Получается с трудом, — признался я, и сел к ней ближе.

— Звезды горят только ночью, понимаешь? И в нашей темноте будут свои огни, я в этом уверена, — Гермиона положила голову мне на плечо.

— А что хорошего в том, что Рон ушел? — я не хотел этого спрашивать, но все равно вырвалось.

Она замолчала на минуту, словно обдумывая то, что я сказал. Про него мы не разговаривали, эта тема была под немым запретом. Поэтому я испугался, что она не ответит вообще. Но Гермиона задумчиво произнесла:

— Мы остались друг у друга, и это хорошо. Ты ведь никуда не уйдешь?

— Куда я без тебя?

— Никуда, — согласилась она.

— Никуда, — эхом повторил я, и, поддавшись непонятному желанию, поцеловал ее.

Тишина леса взорвалась звуками: тут же запели ночные птицы, затрещало пламя костра, запел свою грустную песню ветер. А у меня появилось ощущение, что я нашел то, что так упорно искал все это время. И самое интересное, что оно было у меня под носом.

Время замерло: секунды длились минутами, минуты — часами. Гермиона, счастливо улыбаясь, спала на моих коленях. И я готов был сидеть так вечно, охраняя ее сон.

* * *

Рон не вернулся. Шли дни, а мы все так же вдвоем сидели у костра.

* * *

Я знал, что он чувствует себя виноватым. Чувствовал эту вину в его глазах, когда мы встретились в пылу битвы за Хогвартс. Видел его растерянность, когда мы держались с Гермионой за руку. Но я не держал на него зла. И знал, что она тоже не держит.

Мы стояли спиной друг к другу, отражая темные заклятия Упивающихся, и посылая в ответ свои. И были благодарны Рону за то, что он нас тогда оставил. Сейчас, даже если все кончится плохо для нас, даже если я погибну на этой чертовой войне, то буду знать, что жил не зря. Я нашел свою звезду, которая светит мне в темноте, озаряя путь над черной бездной.

И будущее перестало быть призрачным и ненужным, потому что я точно знал, кто будет со мной рядом.

Мир сошел с ума

Заказ №3

Пейринг: Гермиона Грейнджер/Оливер Вуд.

Жанр: любовный роман

Саммари: Одна бутылки огневиски и немного воспоминаний.

Мне кажется, что мир вокруг сошел с ума. В этом году всех просто охватила какая-то мания узаконить свои отношения. Вот, например, Джинни и Гарри уже женаты, Невилл и Ханна, Симус и Лаванда, Парвати и Эрни — все туда же. А недавно пришло приглашение на свадьбу от Падмы и Дина. Поэтому, когда Рон встал передо мной на колено и протянул бархатную коробочку, я совсем не удивилась. Знаете, это как цепная реакция — стоит кому-то начать, и уже не остановиться.

— Гермиона, я давно думал об этом, — Рон глубоко вздохнул. — Ты — именно та девушка, которая мне нужна. Из тебя получится идеальная мать, ты превосходно готовишь…

Я слушала его неромантичную ерунду и понимала, что это совсем не то, чего я хочу. Жить только ради семьи, готовить, убирать, следить за детьми — и все по кругу целыми днями. Джинни была счастлива, когда превратилась в домохозяйку. Она стала так похожа на Молли, что даже жутко. Я так не хочу. Не хочу! Мне кажется, что выйдя замуж, я словно постарею.

— Рон, — мягко перебиваю я его, — это очень серьезный шаг. Ты позволишь мне обдумать все хорошенько?

Он озадаченно на смотрит на меня, чего-чего, а такого ответа он явно не ждал.

— Да, к-конечно.

Рон встал с колен и робко улыбнулся.

— Я сегодня ночую у Лаванды, ты не против? Симус уехал в командировку, ей одной скучно.

— Нет, не против.

— Чудненько, — я целую его и иду собираться.

Лаванда, действительно, звала меня к себе, но на этот вечер у меня были другие планы.

* * *

Я медленно брела по Косому переулку, ловя свое отражение в витринах. Хотелось напиться и забыться. Отказать Рону я не сумею, хотя причин соглашаться мало, и это довольно грустно.

Заказав у официанта бутылку огневиски, я стала смотреть в окно. Несмотря на позднее время прохожие сновали по улице. Мне виделись знакомые лица, но раз за разом я ошибалась. А вот и в кафе зашел парень, ужасно мне кого-то напоминающий. Судя по тому, что он так активно мне машет, я, действительно, его знаю.

— Гермиона! Как давно я тебя не видел!

Я встаю из-за стола и попадаю в крепкие объятия.

— Оливер, неужели это ты? — я глупо хлопаю ресницами, пытаясь узнать в этом

короткостриженном обаятельном парне щуплого вратаря гриффиндорской команды по квиддичу.

— Не узнала? — хмыкает он. — А ты совсем не изменилась, все такая же красавица.

Когда мы виделись с ним в последний раз? Кажется, на Дне Победы, сразу после окончания войны. Тогда мы с ним напились, как сумасшедшие. Пытались алкоголем заглушить боль от потерь, но получилось лишь ненадолго ее смягчить.

— Я присоединюсь? — спрашивает он, указывая на столик.

Я киваю. Первые полчаса проходят за дежурными вопросами, вроде «кем ты работаешь?», «как дела у родственников?», «женат/замужем?», а потом я расслабляюсь. С Оливером удивительно легко, словно и не было того перерыва в общении.

— Я не вполне уверена, что мне нужна эта свадьба, — вздыхаю я.

Мне нужно кому-то выговориться. Хоть кому-то.

— Я бы тоже не женился сейчас, — соглашается он, разливая янтарную жидкость по стаканам.

— Наше общение всегда заканчивается одним и тем же! — я смеюсь, чувствуя, как очертания медленно начинают расплываться.

— Это всегда случается, когда встречаются два алкоголика.

— Я не алкоголик!

Я тянусь к нему через весь стол, чтобы дать щелбан, но чуть не падаю со стула. Оливер громко смеется над моей неуклюжестью. Сволочь!

— Простите, но мы закрываемся через десять минут, — к нашему столику подходит молодой официант.

— О, Мерлин, сколько времени! Мне нельзя в таком состоянии домой

Я сокрушенно качаю головой, пытаясь придумать достойную отмазку для Рона.

— Не вопрос, переночуй у меня, — предлагает Оливер.

Я задумываюсь. Конечно, предложение неплохое, но если Рон узнает... Рон не узнает.

Мы, купив еще одну бутылку огневиски, выходим из давно опустевшего кафе.

Квартира у Оливера уютная. Ничего лишнего: скромненько и со вкусом. Мы садимся на мягкую кушетку лилового цвета и продолжаем напиваться. Земля медленно уходит из-под моих ног, язык заплетается, и в комнате становится очень душно. Время летит так быстро, что, кажется, уже потихонечку светает. Но спать не хочется — наши разговоры бесконечны.

— Здесь так жарко, — жалуюсь я.

— Окна открыты, — Оливер пожимает плечами.

Недолго раздумывая, я снимаю рубашку. Пальцы меня не слушаются, и расстегнуть все пуговицы очень проблематично.

— Помочь? — я слышу сдавленный смех.

— О, отстань.

И вот, я сижу перед Оливером в лифчике и жутко неудобной юбке. Ее я снимать не буду, это уже неприлично.

— Гермиона, ты же помнишь, чем закончилась наша прошлая пьянка?

Он хитро улыбается и садится рядом. Еще бы не помнить — мы переспали. Пока все гуляли в Хогвартсе, отмечая День Победы, мы занимались сексом в старом кабинете Снейпа. Он, наверное, в гробу перевернулся бы, если узнал.

— Да, но сейчас я не могу, потому что Рон. И вообще, — моя речь абсолютно не связна, и, может поэтому, до Оливера не доходит ее смысл.

Он прижимает меня к себе и нежно целует. Как, скажите мне, как можно оттолкнуть офигительного парня, когда в твоем организме количества алкоголя превышает количество крови? Даже если ты без пяти минут замужем. По-моему, ответ очевиден. Очевидно еще и другое — у Оливера великолепное тело, профессиональный квиддич дает о себе знать.

Юбка уже задралась до неприличия и болтается где-то на поясе. Лифчик давно валяется на полу, вместе с его штанами и футболкой. Мы исступленно покрываем тела друг друга поцелуями, и я слышу свой протяжный стон. Тогда все было по-другому, все-таки угроза быть пойманными нехило возбуждает. Сейчас все нежнее: Оливер бережно кладет меня на кровать, процеловывая дорожку от шеи до пупка, и я выгибаюсь всем телом, когда он касается языком моих сосков.

Это все неправильно, но так охренительно, что я не собираюсь заканчивать. Меня бросает в дрожь от каждого прикосновения, с Роном такого не было. Возможно, все дело в запретности наших чувств. Ведь такой плод всегда сладок, не правда ли?

Соседи, будь они магглами, наверное давно уже вызвали бы полицию. Но всего лишь одно заклинание Заглушения, и можно кричать во весь голос. Что, собственно, я и делаю.

— Не останавливайся, — выдыхаю я ему в губы.

Наш секс похож на безумный танец. Может дело в алкоголе, но я совсем не могу себя контролировать: шепчу какие-то глупости, царапаю ему спину, прижимаюсь еще сильнее, чтобы почувствовать его лучше. Мы двигаемся в унисон, забыв обо всем на свете. Сейчас имеют значения только эти прикосновения, пьянящий аромат страсти, и горьковатый вкус его губ. И я молю, чтобы он не останавливался. Еще быстрее. Глубже. Сильнее.

— Да-а-а, — выдыхаю я и откидываюсь на спину. Оливер ложится рядом.

За окном рассвет, а значит — новый день. Так здорово встречать его здесь, после бессонной ночи. И, что странно, я совсем не чувствую усталости.

Оливер водит пальцами по моему животу, вырисовывая на нем узоры, отчего я покрываюсь мурашками. Все повторилось снова, хотя говорят, что дважды в одну реку не войдешь. Врут. Мне вот сейчас кажется, что я бы нырнула в нее еще пару раз. Но приходится отогнать эти мысли куда подальше.

— Оставайся, а? — хриплым голосом просит он.

— Это безумие…

— Сделай хоть раз то, чего хочешь ты, а не что хотят от тебя другие.

Я поворачиваюсь на бок и смотрю в его глаза. Остаться здесь, после почти двух лет совместной жизни с Роном? Плюнув на все?

— Останься, — повторяет он.

Если он попросит еще раз, я не смогу отказаться. Впрочем, я не буду делать это и сейчас.

Мне кажется, мир вокруг сошел с ума, и я поддалась его сумасшествию. И знаете что? Мне это нравится.

Твое и мое

Мы там, где твое и мое спрятано, скрыто от чужих глаз. Сейчас уже неважно, кто сколько ошибок совершил, на какой стороне сражался и скольких убил. Важны лишь только мгновения, вдыхающие слабую жизнь в наши сердца, заставляющие думать о вечном. Неизвестно, что случится позже, но одно я знаю точно: вместе мы никогда не будем счастливы. Как две стороны одной монетки: одна из них всегда приземлится на твердую землю.

Ты помнишь, как это началось? Я должен был убить тебя или, по крайней мере, сдать в Орден. Слишком тяжелая обстановка была в магическом мире, чтобы так просто прощать врагов, ведь вы нас не прощали. Но, ты была так слаба, буквально умирала на моих руках, истекала кровью. Чертова гриффиндорская сущность не позволила мне бросить тебя, но даже тогда я не знал, чем это закончится.

Потом начались эти встречи. Я ожидал каждую с нетерпением, абсолютно забыв о клятве верности, что уже успел дать другой. Той, которая билась со мной рука об руку, моему рыжему ангелу-хранителю, моему теплому солнышку.

А ты ворвалась в мою жизнь безумным смерчем, ураганом, ломая все принципы и устои. Как же ты полюбила врага, Панси? Как же я полюбил тебя?

Но есть то, что никак не назовёшь любовью. Это темное и страшное чувство, которое поглотило нас, застало врасплох и разбило на осколки. Больнее всего бьет то, чего никак не ожидаешь, это же случилось и с нами.

Ты долго будешь вспоминать мой горячий шепот, умоляющий тебя остаться, потому что именно в этот момент тусклый свет в моем сердце окончательно превратился во тьму. Но было плевать, пока твоя холодная ладонь лежала в моей руке, пока ты сидела, положив мне голову на плечо, и старалась забыть о том, что за окном умирают люди.

На войне есть любовь, что бы там ни говорили, и без нее никак. Должен быть кто-то, кто будет заставлять тебя уворачиваться от зеленых лучей, и стараться выжить в этой бессмысленной битве. Кто-то обязательно должен ждать. У меня была ты. Ты спасала меня от смерти, сама того не понимая.

Но всем сказкам приходит конец, даже таким грустным и странным, как наша. Джинни все видела: как мы долго обнимались после долгой разлуки, а потом заперлись в маленькой комнате. Мы были в ином мире, где нас не волновали проблемы тех, что за бортом. Где только твое и мое. И ты знаешь, она все поняла, только простить не смогла.

А я никогда не прощу себя, ведь по моей вине погибла та, что хранила нашу тайну до последнего. Джинни закрыла меня от смертельного луча и тут же рухнула на пол, раскрасив грязный серый пол рыжими кудрями и алой кровью. Тогда я понял, что пути назад нет. Вопрос лишь в том, кто из нас умрет первым. Кто кого убьет.

У нас заранее не было будущего и прошлого — только настоящее, только эти секунды. И мы бессовестно пользовались ими, стараясь выжать все из стремительно утекающего времени. Если бы я только мог вернуть время назад, то никогда бы тебя не встретил. Потому что боль от разлуки сильнее любой боли, и я понял это именно сейчас, перевязывая оторванным кусочком мантии окровавленную руку Гермионы, в которую попали темным проклятьем. Плата за наше призрачное и ненастоящее счастье слишком велика, чтобы я мог ее себе позволить.

Это не финал, потому что все обрывается слишком резко. Но продолжения не будет, потому что не будет тех "нас". Мы по разные стороны обрыва, и так глупо падать туда вдвоем.

А я дарю тебе одиночество, как надежду на наше спасение.

Исправить ошибку

Саммари: Иногда прошлое возвращается, чтобы стать будущим.

В гостиной Гриффиндора было шумно, как всегда. Каждый занимался своим делом: Гарри, например, болтал с Джинни; Симус и Дин играли в магические карты; Рон вырывал страницы из старой тетради по ЗОТИ и кидал их в камин, наблюдая, как они сгорают дотла; а Гермиона заканчивала доклад по Астрономии. Дописав последнее предложение, она обратилась к другу:

— Рон, обязательно закончи свое эссе, иначе не получишь хорошей оценки на экзамене!

— Конечно, — кивнул он, не отрываясь от своего занятия.

Нравоучения Гермионы уже не вызывали былого раздражения. Если честно, Рон их просто пропускал мимо ушей. Хватит с нее и того, что она убедила их с Гарри продолжить обучение в Хогвартсе после войны. Школа восстанавливалась недолго, и в нее, казалось, вернулся прежний дух. Вот только каждый кирпичик здесь напоминал о страшных жертвах битвы.

Рон решил продолжить обучение еще и потому, что дома находиться не было сил. Мама очень тяжело переживала смерть Фреда, гораздо тяжелее, чем остальные члены семьи. Каждое утро она готовила завтрак на семерых детей, продолжала вязать умершему сыну свитер, и начинала тихо плакать, когда случайно называла Джорджа Фредом. А здесь, в Хогвартсе, все старались забыть о страшных убийствах, здесь все бежали от себя.

— Рон, можно я возьму твой учебник по Зельеварению? Мой куда-то подевался, — тихо спросила Лаванда.

— Пожалуйста, — он протянул ей книгу, лежащую рядом.

— Спасибо.

От смешливой девчонки, которая все время старалась быть в эпицентре всех событий, не осталось ни следа. Лаванда Браун, как и все, очень изменилась. Она стала тише, спокойнее. Все реже можно было заметить ее болтающей с подругами, и все чаще — сидящей в библиотеке. Возможно, дело в том, что ее лучшая подруга Парвати погибла во время Войны. Лаванда больше ни с кем не общалась так близко.

Рон задумчиво посмотрел ей вслед, вспоминая шестой курс: тогда они с Лавандой были вместе, пускай, он и делал все назло Гермионе. И сейчас он задавался вопросом — собственно, зачем? Рон не испытывал настоящей любви к Гермионе, это была скорее дружеская симпатия. И еще немного чувства собственности — когда Гермиона была с Крамом, это жутко раздражало. А ведь Лаванда и правда его любила, пускай и надоедала, но все же любила.

Рон вырвал очередной листок из тетради, на полях был незатейливый рисунок — сердечко с крылышками, в котором были вписаны инициалы: «Р» и «Л». Это Лаванда рисовала, желая сделать ему что-нибудь приятное. Она вообще всегда старалась угодить Рону, пыталась понравиться ему, потому что явно чувствовала — любви в их отношениях нет. Он просто использовал ее, пытаясь самоутвердиться в собственных глазах и глазах друзей.

— Рон? Может, партию в шахматы? — Гарри подсел к другу.

— Не хочется, — отозвался тот. — Тем более, я все равно тебя сделаю.

Гарри засмеялся.

— Ты прав, здесь я тебе не соперник, — он достал из мантии карту Мародеров и задумчиво повертел ее в руках.

— Давно мы ее не открывали, — заметил Рон.

— Незачем, — пожал плечами Гарри. — Торжественно клянусь, что замышляю только шалость, — вмиг на старом пожелтевшем пергаменте появился Хогвартс и его обитатели.

И правда, незачем: слизеринцы не вернулись на седьмой курс. Ни один. Рон заглянул в карту, но не знал, кого высматривать. Ненавистная фамилия Малфой больше не появится на ней, а значит, следить не за кем. Но его взгляд зацепился за фамилию Браун в кабинете на третьем этаже. Она была там одна, так поздно.

— Шалость удалась, — пробормотал Гарри и спрятал карту в мантию. — Пошли спать?

— Я прогуляюсь по замку, — ответил Рон. — Мне, в последнее время, не спится.

Гарри отвел глаза и кивнул. Он знал, что друга мучают кошмары по ночам, как когда-то его самого. Он слышал крики Рона, и видел его полные слез глаза, когда он просыпался.

Что могло привести Лаванду Браун в пустующий кабинет? Вряд ли она учит там Зельеварение. Рон сжал в руке листок тетради и покинул гостиную. Конечно, велика вероятность наткнуться на Филча, но на седьмом курсе все правила кажутся смешными.

— Лаванда, ты, что здесь делаешь? — настороженно спросил он, зайдя в кабинет.

Внутри было темно. Не горели факелы, Лаванда даже не использовала Люмос. Она просто сидела за партой, задумчиво уставившись вперед, словно что-то разглядывая. Рон проследил за ее взглядом: это была ваза с ирисами.

— Даже в таком большом замке нельзя остаться одной, можно только чувствовать себя одинокой, — грустно усмехнулась она, не поворачивая головы.

— У тебя что-то случилось? — Рон подошел ближе к парте.

— Война случилась, уже давно.

Голос Лаванды был звонким, как обычно. Вот только пропали веселые интонации и искорки в глазах.

— Ну что ты, Лав.

— Не называй меня так! — вдруг подскочила она. — Не называй…

Ее глаза наполнились слезами, и она обессилено рухнула на стул.

— Я больше не буду, честно, — испугался Рон. — Ты только не плачь.

— Она меня так называла, только она, — говорила Лаванда, рыдая. — Она мне снится каждую ночь, зовет к себе, говорит, что там, — она показала пальцем вверх, — лучше.

— Я знаю, какого это — терять близких, — тихо сказал Рон, чуть приобняв ее.

Лаванда тихонько плакала, спрятав лицо у него на груди, а он думал, что сделал тогда ужасную глупость. Так поступают только слизеринцы — используют других в своих целях. А она ведь человек, не кукла. У нее тоже есть чувства, на которые он наплевал. Рон знал, что совершил огромную ошибку, и собирался ее исправить. Лучше поздно, чем никогда.

— Прости меня, — тихо сказал он.

— Что? За что? — Лаванда подняла голову, вытирая слезы тыльной стороной ладони.

— За шестой курс.

— А, — она улыбнулась, — забыли. А как ты нашел меня?

— Карта Мародеров, — пожал плечами Рон. — Я увидел твою фамилию, и подумал, что тебе нужна помощь.

— Да, мне нужна помощь, — тихо сказала она. — Спасибо тебе за нее. За то, что выслушал и не говорил лживые слова сочувствия. Я каждый день только и слышу «Лаванда, ты так изменилась», «Лаванда, нам очень жаль». Да ни черта им не жаль!

Рон прекрасно ее понимал. Он выслушивал подобное месяц после войны, пока однажды не пригрозил Авадой тому, кто еще раз напомнит ему о брате. Жестко, но после войны все стали другими. Рон вдруг подумал, что сидел бы так вечно в этом темном кабинете, где оживает надежда на будущее. Когда рядом тот, кто понимает тебя — жить становится легче. Сжимая в руке вырванный из тетради листок, он сказал:

— Если тебе нужно выговориться, я всегда готов помочь.

Вместо слов она притянула его к себе и поцеловала. Совсем не так, как на шестом курсе, не на показ. Нежно, ласково, почти не касаясь. И Рон понял, что именно с ней он хочет быть сейчас. Именно она поймет его кошмары, и даст ту необходимую тишину, которую он все время искал в шумной гостиной Гриффиндора.

— Я…

— Ничего не говори, просто будь рядом, хорошо?

Лаванда положила голову ему на плечо и посмотрела на вазу с цветами. Ирисы — любимые цветы Парвати. Наверное, она больше не будет звать ее к себе, когда увидит, что подруга, наконец, обрела счастье.