Куклы

Вот открыт балаганчик

Для веселых и славных детей,

Смотрят девочка и мальчик

На дам, королей и чертей.

И звучит эта адская музыка,

Завывает унылый смычок.

Страшный черт ухватил карапузика,

И стекает клюквенный сок.

А. Блок, «Балаганчик»

Можно улыбаться фальшиво и делать вид, что с тобой все прекрасно.

Они поверят твоей плохой игре, поверят твоим натянутым улыбкам и бесцветной лжи о том, что все хорошо. Можно изо дня в день, из недели в неделю быть рядом со своими друзьями и в то же время находиться в совершенно другом месте, с совершенно другим человеком... Можно смеяться над очередной дружеской шуткой, залезая рукой в рождественский яркий мешок и, потянув за первый попавшийся подарок, передать его радостному победителю очередного конкурса с Сантой. С тобой, то есть. Потому что ты согласился надеть на себя этот невозможный красный костюм, нацепить искусственную бороду, потуже опустить шапку и сыграть веселого старика, который умеет творить чудеса.

Как же это удивительно. Ты никогда не думал, что в мире магов тоже ждут чудес, чего-то такого, что ни один маг, не будь он гостем из сказки, не может сотворить даже с помощью магии. Сделать всех счастливыми. Найти денег на новую метлу для сына. Любить и быть любимым. В мире магов самые заветные желания ничем не отличаются от обычных земных желаний...

Только ты не хочешь ничего... Тебе безразличен этот шумный праздник, тебе хочется убежать из дома, полного веселых гостей — твоих лучший друзей, хочется сорвать этот чертов красный колпак и порывисто бросить его в снег. А потом разрыдаться. Как будто ты маленький.

Можно сидеть дома. Целыми днями и неделями просто сидеть дома. Никого не видеть, не слышать, ни о ком не думать. Зарыться под груду белых, тяжелых одеял и медленно потягивать обжигающе горячий чай... с желтым кругляшком лимона... обязательно с ним...

Можно уехать из города. Не появляться в Лондоне целыми неделями и месяцами, забыть адрес собственного дома, побывать в новых местах, открыть сердце новым впечатлениям, ветрами чужих стран выбить из себя эту гнетущую, воющую тоску и просто обрести себя... Ведь признайся, ты до сих пор так и не познакомился с собой. Ты же был занят. Ты был должен миру. Должен был плясать в чужих руках, путаться в бессмысленных интригах, утопая в них словно в паутине, должен был слушать ложь и верить ей, должен был слушать правду и отрицать ее как самое страшное зло. Ты еще не узнал себя толком. И никого вокруг. Для тебя не осталось ничего. Ты, словно потраченный патрон, остался пустой гильзой на холодном полу, упав туда с легким металлическим звуком, и никто не вспомнил о тебе. Патрон выполнил свою цель. Он убил того, кому был предназначен. И все бросились поздравлять стрелка, забыв о пустой, ненужной теперь гильзе, наступая на нее ногами, толкаясь, они бежали к своему спасителю, забыв, что совсем недавно рядом с ними был кто-то еще. Ты просто стал не нужен. Ты выполнил свою цель. И остался пуст... Ты стал другим, стал, наконец, собой, не слепым оружием правосудия или возмездия, перестал быть козлом отпущения и... остался ни с чем...

Можно жить с пустотой. И ты так и сделал. Из всех вариантов, что могли стать твоим будущим, ты выбрал самый простой — сдаться. Потому, что ты устал. Потому, что тебя растоптали, бросили, резко оборвали веревки, и ты, подобно тряпичной кукле, безвольно упал за цветастый занавес и услышал, как толпа аплодирует кукловоду. И покорно ждал, пока сухие жилистые руки поднимут тебя с запыленных досок и, убрав в простой деревянный ящик, засыпят нафталином, так же, как неприметную угловатую куклу в черном строгом сюртуке.

Все так неожиданно вышло... Еще вчера ты с криком шел в последний бой, до боли сжимая в руке палочку, проклиная Лорда за потерю всех тех, кого ты когда-то любил, а сегодня, когда все твое тело стонет и кричит от тянущей боли, главный кукловод становится у изголовья твоей кровати и глубоким, успевшим позабыться, тихим голосом говорит: «Прости, Гарри, но я должен был так сделать». И ты понимаешь, что всё, что ты пережил, было зря. Что все это фальшиво и пусто. Как пустой пузырек от оборотного зелья. И тебя больше нет. Ты исчезаешь в тот же миг. Ты сыграл свой спектакль. Ты достиг цели. Ты не нужен. Никому. И никогда больше.

Никто не вспомнит о маленькой смешной кукле с большими зелеными глазами в грубом вязаном свитере с неровной и такой же ненужной буквой «H» посередине. Кто такой Гарри Поттер? Кто он? Где он? Что значит эта буква? Кому она нужна?.. Кому нужен ты?..

Все будут помнить спектакль. Все будут благодарить кукловода. Гения, что лишь дергал тебя за ниточки и продумывал за тебя каждый твой шаг, в то время, как ты думал, что это ты, что это ты живешь, думаешь, чувствуешь, любишь и мстишь так, как хочешь. Ты думал, что у тебя есть те, кого ты любил и за кого ты мстил... А оказалось, что ты — всего лишь кукла. Такая же кукла, как та, что в черном строгом сюртуке лежит рядом с тобой в темном деревянном ящике.

И эта кукла — единственный в мире человек, с которым ты хотел бы поговорить.

Не соврать, улыбнувшись неуслышанной фразе, не нагрубить, пользуясь старой привычкой, не промолчать, сделав вид, что не слышал вопроса — просто поговорить. Хоть о чем-нибудь...

Тихо. И будет всё тише.

Флаг бесполезный опущен.

Только флюгарка на крыше

Сладко поет о грядущем.

А. Блок

Все было разыграно как по нотам. Не успели мы как следует порадоваться победе и посчитать потери, как внезапно из небытия вернулся Дамблдор и спокойно объяснил, что инсценировка его смерти была необходима для успеха компании. На решающую битву он, как водится, просто не успел. Он был так привычно добродушен и настолько ощутимо жив, что мне захотелось, чтобы все это оказалось просто сном. Его длинная белая борода, старомодная и слегка потрепанная красная мантия, старческие, в мелких морщинках, с толстыми венами руки, слегка виноватый взгляд голубых глаз из-под проклятых очков-половинок — всё то, что жило в моих воспоминаниях и еще вчера заставляло цепляться за новую порцию кислорода, что заставляло меня двигаться вперед со святой верой в правосудие, тогда втоптало меня в грязь. Иллюзия доброго и мудрого наставника рухнула, как карточный домик, и передо мной стоял настоящий Альбус Дамблдор — великий и беспощадный стратег, преследующий лишь ему ведомые цели. Великий игрок, который лишь переставлял фигуры на клетчатом поле, вовремя подставляя под удар одного или другого, чтобы несчастная белая пешка прошла все поле насквозь, неумолимо стуча деревянным основанием о безразличные клетки, и, наконец, вышла в дамки. Шах и мат. Все было предсказано до нас... Кто-то обязательно проиграет, кто-то станет победителем. Так устроен мир. Так говорит холодная расчетливость. Ничего общего с добрым стариком-директором. Теперь я это понял. Понял все. Кроме одного... как он мог?.. Как он мог так запросто распоряжаться нашими жизнями, жертвуя нами, как шахматными фигурами? Конь на F4. Ладья на A8. Сириус Блэк. Ремус Люпин. А может где-то в самом начале — Лили и Джеймс Поттеры. И я. Белая пешка — Гарри Поттер. Такая же маленькая и блестящая, как та, на той стороне поля. Только та черная. И играет она в поддавки...

— Гарри, ты меня слушаешь? — Гермиона осторожно касается моего плеча, и я слегка вздрагиваю от этого прикосновения.

— Да, конечно, — наугад отвечаю я и по ее возобновившемуся монологу понимаю, что не ошибся.

В день возвращения Дамблдора я был еще в больнице. Как раз собирал вещи, чтобы отправиться в Нору — дом на площади Гриммо стал для меня запретным местом с того самого дня, как погиб Сириус. Да и какое я имел право на этот дом? К тому же миссис Уизли и слышать ничего не хотела про покупку новой квартиры, и я не смог ей отказать. Все же именно она столько времени провела у моей постели, когда я даже не мог ходить после смеси каких-то невозможных проклятий. Даже Гермиона и Рон приходили намного реже. Хотя за мой больничный месяц ко мне только ленивый не приходил. Снейп, например, приходил раза три. По счастливой случайности, в тот день он тоже был у меня «в гостях».

В тот день я по-настоящему его зауважал. Не просто как преподавателя, ни как шпиона, члена Ордена Феникса, а как человека. Очень терпеливого и умного человека. Он не сказал ни слова, не принялся кричать, что выходка бывшего директора чуть не стоила ему жизни, даже не посмотрел на Дамблдора. Просто развернулся на каблуках и вышел из палаты. И аккуратно притворил за собой дверь... И все те проклятья, которые могли прийти в его голову в тот момент, хоть и остались невысказанными, все равно остались в комнате, и потолок резко стал давить на плечи. Только из-за этой его молчаливой реакции не опустился до крика и я. Просто закрыл небольшой чемоданчик, накинул черную мантию на плечи и покинул больницу, унося в сердце пугающую пустоту.

— Гарри?..

— Да, я слушаю...

Свадьбу Рона и Гермионы я не запомнил. Так же, как Рождество, Хэллоуин и собственный день рождения. Я, как заведенный механизм, что-то делал, говорил, может быть даже решал, но ничего не чувствовал. И не чувствую до сих пор. Только где-то глубоко внутри. Сказать пару слов. Может быть просто встретить на улице. Чтобы знать, что с ним все в порядке. Не знаю зачем. Я ведь не одержимый, нет. Просто я хочу знать, в порядке ли такой же, как я. Ненужный актер.

— Гарри!

— Да?..

— Я спросила, что с тобой происходит!

— Все хорошо, Гермиона, не беспокойся. Я просто устал.

Я просто устал от всего. И от ничего одновременно. Я устал от смена дня и ночи, от дождей, солнца и горячего кофе по утрам, от заботливых улыбок, от чужой семьи и чужого счастья, от которого мне не досталось ни кусочка. Я просто хочу отдохнуть. Вот еще одно мое желание. И что-нибудь сказать ему. Может просто увидеть. Случайно столкнуться в толпе. И разойтись. Просто знать, что с ним все в порядке..

Мне кажется, что я схожу с ума...

Нет...

Не кажется...

Я в этом уверен...

...Я, гоняющийся за миражами,

отрицающий жизнь и неспособный к покою...

Л. Андреев

Яркая беспокойная толпа. Сотни, тысячи спешащих куда-то людей. Кто идет вперед — куда я — справа, кто перечеркивает мои следы — слева. Подобие порядка в обрывках человеческого хаоса. Смазанные лица прохожих, пара ярких пятен в толпе, случайно услышанная фраза чужого разговора заставляет внезапно задуматься о чем-то своем. Подобие единства в разрозненной человеческой толпе... Вокруг мелькают разноцветные мантии и шляпы, кто-то улыбается, кто-то молча идет к своей цели, кто-то смеется, кто-то собирает рассыпавшуюся мелочь на дороге, кто-то, спеша, задевает меня острым плечом и, быстро обернувшись, бросает короткое извинение, даже не разглядев моего лица. Время восторженных ахов кончилось. Теперь никому нет дела до того, есть ли в Британии народный герой или он давно пошел на съедение голодным псам. Нужно заниматься домашними заботами, купить дочери свадебное платье, присмотреть новую шляпу или запастись нужными ингредиентами для зелья. У всех есть свои дела. Особенно теперь, когда все пути и дороги спокойны и безопасны. Осталось только выбрать свой путь.

Только вот у меня никакой дороги нет. Я испорченная подкова для лошадиного копыта — не спрашивая моего на то мнения, меня просто направили носом в нужную тропинку и в тот момент, когда я уже начал задыхаться от грязи и длительного, тяжелого пути, из меня просто вытащили гвозди и выкинули в канаву. Добрые люди подняли меня с земли и отряхнули, протерев уголком собственной домотканой рубашки, и вот, блестя на утреннем солнце, я уже вишу над простой деревянной дверью как талисман приносящий удачу. Просто как символ чего-то там... По сути, абсолютно бесполезный предмет, просто собирающий пыль. Что я, собственно, и делаю.

— Эй, Поттер, снитч в облаках ищешь?

Неожиданно знакомый голос в безликой до этого толпе прогоняет серые, но четкие образы простого деревенского быта из моей сумасшедшей головы. Я пытаюсь ухватиться хотя бы за куцую бороду старика-хозяина, но образы исчезают, не оставив после себя ничего, кроме вопроса зачем я обо всем этом думал. Еще секунду назад это было так важно: лошадь, подкова, дверь, старик в простой рубахе...

Смех... Знакомых смех. Тянущие интонации. Опять смех. Зачем люди скалят зубы? Почему им это нравится? Сказать что-нибудь и показать зубы. Издать горловые бессмысленные звуки. Зачем?..

— Вы пока идите, я догоню. Хочу Поттеру очки сломать.

В голосе прозвучала усмешка, и я услышал эти злые, булькающие звуки снова. Кто-то опять засмеялся... Легкий стук каблуков об каменную мостовую. Идеально черные, без единого пятнышка, классические мужские кожаные туфли. Блестят на солнце. Почему они стоят рядом? Что им нужно? Они так не похожи на грубые ботинки того старика, что я видел, когда...

Чьи-то руки на моих плечах. Зачем-то теплые. Короткий встрясок возвращает меня к реальности. Мостовая. Черные блестящие ботинки. Черный такой интересный цвет. Кажется, что такого цвета тьма внутри меня. Но она не блестит такими солнечными бликами. Она сухая, и, коснувшись ее, можно лишь провалиться в бесконечность...

— Поттер! Посмотри, наконец, на меня!!

Кто-то опять встряхивает меня, и я поднимаю глаза. Скорее из желания, чтобы эти непривычно теплые руки меня отпустили в мою уютную черную пропасть, где даже солнце не имеет цвета.

Взгляд серых глаз напоминает лунный блеск. Далекий, почти неживой, но свет. Неживой, как белая прядь коротких волос, упавшая на кукольное лицо. Арлекин. Чудак в цветастой маске. Невидимой, но в то же время весьма ощутимой. Кажется, что если прикоснуться к этому лицу, то маска сама упадет в твою руку. Холодная, как гранит. И хрупкая, как хрусталь. Безупречный актер. Вечный мой враг за сердце Коломбины. Стоп... Это уже бред...

— Малфой...

Что-то такое скользнуло в его взгляде. Точно тревога. Хотя с чего Арлекин должен мне сопереживать? Мы же враги... Всегда были. А теперь и подавно...

— Идем.

Он неожиданно твердо хватает меня за руку и куда-то ведет. Его ладонь, казавшаяся мне ужасающе теплой, на самом деле оказалась обжигающе горячей, но я не стал вырывать руки. Даже куда он меня ведет не стал спрашивать. Хоть в Азкабан, мне все равно... Поэтому я без разговоров иду за ним так, будто это нормально, будто мы ходим так каждый день после завтрака и вместо обеда. И его рука неприятно обжигает мне руку, но я чувствую это лишь тенью эмоций. Будто кто-то сказал мне, что сейчас мне должно быть горячо...

Шум толпы внезапно стихает, и я понимаю, что он привел меня в какой-то дом. В нем очень тихо и будто никто не живет. Он белый — внутри и снаружи. Так мне кажется. Я ведь не заметил, как мы подошли к нему. Просто он должен быть белым. Будто в нем никто не живет. Только яркие гардины на окнах и ковер под ногами. А все остальное белое. Будто только купленное. Будто тут никто не живет.

Он опять встряхнул меня за плечи, и я перевел на него взгляд.

— Зачем ты меня сюда привел?

Я едва не назвал его Арлекином...

— Что происходит?

Он действительно выглядел обеспокоенным. Я видел это даже сквозь его идеальную маску. В серых кукольных глазах видел.

— С каких пор тебя волнует, что со мной происходит?..

Мне было совсем не интересно, что он ответит. Даже если упадет на колени и признается мне в вечной любви. Или в чем-нибудь еще.

— С тех пор, как ты начал вести себя так же, как и он! — отзывается он неожиданно резко и отходит на шаг назад, чуть позже принимаясь ходить по комнате. Белой комнате. Похожей на старательно сделанные декорации. Прихожая в доме Арлекина. Действие первое. Сцена третья...

— Как кто? — внезапно даже для себя переспрашиваю я, но он уже понял, что сказал то, что не следовало, и начинает рассуждать о том, что у него просто не может быть такого амебоподобного врага. Клянусь, он так и сказал «амеподобный». И где-то в глубине души мне стало чуточку обидно, но эта эмоция была столь незначительна, что я даже ничего не ответил.

— Как кто? — упрямо повторил я, когда он закончил свой монолог, и он недовольно скривил будто нарисованные губы, поняв, что я не слышал ни слова из того, что он говорил.

И он снова не ответил. Просто попросил меня подождать здесь и быстрыми широкими шагами покинул комнату. И я остался. Только потому, что он попросил. И потому, что никто уже давно не просил меня остаться...

Смотри, колдунья! Я маску сниму!

И ты узнаешь, что я безлик!

Ты смела мне черты, завела во тьму,

Где кивал, кивал мне — черный двойник.

А. Блок

Когда Арлекин вернулся, я по-прежнему стоял на том месте, где он меня оставил. На неожиданно багровом ковре. Я не хотел идти в абсолютно белую комнату. Почему-то мне было страшно делать это. Будто этот странный цвет мог уничтожить меня. Будто это одна большая ловушка Арлекина и все его внимание лишь очередной обман.

Он вернулся, когда за окном стало уже совсем темно, а мои ноги порядком затекли, ведь я ни разу не сменил положения. Белую до этого комнату заливал мягкий серебряный свет, и я, наконец, понял, почему мой заклятый враг не оставил в ней места для других цветов. Серебро из окон освещало здесь каждый уголок — диван, небольшой стеклянный столик, простые круглые вазы, каждый миллиметр равнодушных до этого стен — все здесь приобрело волнующий серебряный оттенок, и цвет этот двигался и жил, как серебро в глазах хозяина дома. На миг мне показалось, что я попал прямо в них, и вся эта комната лишь отражение в его глазах, но потом понял, что это просто луна так действует на эти кукольные вещи, даря им какую-то особенную одухотворенность. Будто они тоже имеют смысл. Не просто декорация, а маленький ящичек, где Арлекин ждет, когда придет старый кукольник и вновь оденет ему на руки нити, и поведет по одному ему ведомой дороге.

Почему-то мне стало очень спокойно. Так спокойно я не чувствовал себя уже очень давно, а может, этот новый, истинный я, не чувствовал такого спокойствия никогда.

— Я принес твои вещи, — зачем-то сказал Малфой, и я увидел, что он забыл надеть свою пеструю маску и у него тоже есть человеческое лицо. Лицо очень уставшего человека с несколькими нерешаемыми проблемами, одна из которых теперь стояла посреди его серебряной комнаты и никак не реагировала на его слова.

Мне стало немного жаль его. До этого я никогда не видел никаких эмоций на его лице, кроме кукольных гримас и усмешек, которые он привык показывать даже когда ни чего не испытывал. Он кривил уголок рта всегда, когда слышал что-то неподобающее его воспитанию или мироощущению, закатывал бесцветные равнодушные глаза всякий раз, когда кто-то не подыгрывал его пьесе. Может, он сам уже не осознавал, как плотно маска пристала к его лицу, и не замечал, когда она пропадала. А может, я ошибаюсь во всех вариантах его поведения, и на самом деле это все одна большая игра, где у него, как у меня, нет души, потому что когда-то он был такой же пешкой, как я и тот черный мой двойник, только он вступил в игру гораздо позже — прикрывал черного короля. В то время, как его самого прикрывало черное мое отражение. Чудо, что в этой партии сохранилось так много пешек и почти ни одной по-настоящему стоящей фигуры. Конь на F4. Ладья на A8…

Белых осталось не больше, чем черных. Лишь слоны чудом уцелели у обеих команд... Впрочем, как мне, так и Малфою, от этого только лучше. Я сохранил хороших друзей, а он — родителей. Странно, что это заинтересовало меня сейчас. Это все лунный свет.

— Поттер! Очнись, — Малфой щелкнул перед моим носом двумя тонкими белыми пальцами, и его ладонь почему-то напомнила мне фарфор. Белый и холодный. Хотя я знал, что руки у него очень горячие…

— Я тебя вижу, — отозвался я, пресекая его попытку снова меня встряхнуть.

— Теперь ты живешь у меня, — как-то неловко пробормотал он, спеша высказать осенившую его идею, будто боясь, что я тут же начну протестовать, если он сообщит ее слишком медленно или нерешительно.

— Я буду здесь, — я зачем-то указал рукой на диван, будто Арлекин не догадается об этом по моей фразе.

Раньше я удивился бы, если бы кто-нибудь описал мне эту, в общем дикую, ситуацию. Но сейчас мне было совершенно все равно, где и с кем быть. Только бы этот серебряный свет продолжал литься сквозь непрозрачную поверхность стекол.

Арлекин почему-то облегченно выдохнул и поставил небольшую сумку около дивана, нарушая тем самым плавный переход серебряного света. Неужели он не замечает этой игры теней и света? Или проверяет?.. В любом случае, я попросил убрать ненужную сумку подальше, и он, ничего не спрашивая, убрал ее в прихожую.

Так я поселился в доме Драко Малфоя…

* * *

Я живу в серебряном сне вот уже несколько дней. Луна успокаивает и лечит меня. Будто пустота внутри на пару часов заполняется призрачным мягким светом, и внутри меня появляется иллюзия, что все не так плохо, как могло быть. Мне часто кажется, что я слышу, как по ночам играет скрипка, и каждый раз, в этой картонной комнате, я вижу, как где-то далеко, может быть в другом мире, где день всегда наполнен серебром и все ходят в фарфоровых масках, на которых яркими красками нарисованы улыбки, где-то там, на покатой изогнутой крыше, сидит одинокий скрипач и играет. Играет всегда одну и ту же мелодию. Но не потому, что он не умеет играть что-то еще. Просто эта получается у него лучше всего. А под той крышей, на которой он сидит, прогуливаются влюбленные пары — дамы в пышных белых или черных платьях с разноцветными узорами и вышивками и кавалеры в строгих черных и белых костюмах. И по мостовой стучат каблучки. И все они счастливы. Потому что под фарфоровыми масками они тоже улыбаются.

Я не сплю по ночам. Я стою посреди комнаты и смотрю, как перемещаются тени на полу и мягком ковре. И я всегда вижу того скрипача на той далекой крыше. Он тоже в маске. И тоже в строгом костюме. Но на его маске нет ничего кроме грубо нарисованной черной улыбки. И я знаю, что под маской у него нет лица. Так же, как его нет и у меня…

Малфоя я почти не вижу. Днем я сплю, и плотные гардины прячут меня от солнечного света, а по ночам, когда кто-то завязывает тяжелые шторы простым белым шнурком с белой кисточкой на конце, я открываю глаза и жду, когда придет луна. Или хотя бы ее маленькая часть. Я не хочу думать о том, что я буду делать, когда она не придет. Наверное, я просто не проснусь…

— Поттер…

Вопреки обыкновению Арлекин пришел ко мне ночью. Просто пришел и сел на белый диван, подернутый серебряной дымкой. Он выглядел еще более усталым, чем в прошлый раз. Будто что-то тяжелое постоянно давит ему на плечи, и с каждым днем это все труднее и труднее переносить.

— Да?

Его глаза очень похожи на отражение этой комнаты. Без хрустальной маски это особенно видно. Пусть сейчас он не выглядит идеальным, но почему-то вызывает во мне что-то вроде симпатии. Хотя может он делает это специально…

— Пойдем пройдемся?

Я зачем-то киваю и позволяю увести себя на улицу. Мы бродим по спящему городу, и я понимаю, что он живет где-то на окраине, хотя был уверен, что подобный ему человек выберет самый дорогой и вычурный дом в округе. Но я ошибался. Снова и бесконечно. А он просто шел. Не лез ко мне с вопросами и, в общем, не мешал мне думать о чем-то своем. Просто шел рядом, будто так и надо. Будто мы всегда так ходим — он, положив руки в карманы черных, идеально выглаженных брюк, и я — оглядывающийся по сторонам, глупый Пьеро…

И всю ночь по улицам снежным

Мы брели — Арлекин и Пьеро...

Он прижался ко мне так нежно,

Щекотало мне нос перо!

Он шептал мне: "Брат мой, мы вместе,

Неразлучны на много дней...

Погрустим с тобой о невесте,

О картонной невесте твоей!"

А. Блок

Так я, сам того не заметив, стал гулять с Драко Малфоем почти каждую ночь. Мы мерили шагами пустынные лунные улицы, и звук наших шагов разносился по длинным коридорам города, как неумолимое тиканье часов. Его бойкие минуты и мои шаркающие секунды. Он всегда ходит уверенно, но в то же время следя за каждым своим шагом, будто идет над пропастью по туго натянутому канату и в любой момент может упасть. Я же хожу как по осенним листьям. Даже по грубым камням мостовой. Шурх-шурх… Клац. Так мы и ходим. Я чувствую, как мой белый балахон путается у меня в ногах, и я часто падаю, и черные пуговицы больно врезаются мне в кожу. Он всегда без слов подает мне руку, и мы идем дальше. И бубенцы на его одежде звенят в такт его ровным, вымеренным шагам. Шурх-шурх, клац, дзинь! Он всегда говорит только о себе, не заботясь, слушаю я его или нет. Он рассказывает, что произошло сегодня у него на работе, что в Министерстве придумали новый бесполезный закон, а его отец с блеском доказал его несостоятельность. Он говорит о своей матери, и женщина, которая раньше казалась мне отвратительной, открывается мне с новой стороны, и, когда он заговаривает о ней в следующий раз, в моей голове появляется образ прекрасной дамы в белом платье. И рядом с ней идет гордый господин в черном строгом костюме — это его отец, которого я тоже раньше не любил. А теперь я увидел их без масок, и они стали мне точно родные, хотя я их совсем не знал и не знаю.

Он рассказывает мне о своей девушке, которая уже совсем скоро станет его женой, и я представляю Коломбину. Представляю себе эту высокую стройную девушку, медные волосы которой так красиво переливаются в солнечном свете, я вижу, как ее гибкий стан охватывают белые шелка, как прекрасны ее глаза, как доверчив и открыт ее взгляд, я слышу ее голос, подобный журчанию сотен веселых ручейков, я вижу ее белые руки, узкие ладони, вижу, как ее тонкие пальцы переплетаются с фарфоровыми пальцами Арлекина. И мне совсем не обидно, что он теперь будет с ней. Мне совсем не жаль отдавать ему ту, что я когда-то любил. Совсем не жаль, что я ее больше не люблю. Я даже немного улыбнулся, когда он начал рассказывать мне о моей Коломбине. И впервые спросил что-то сам, чем его чуточку смутил. Я сказал, ему, что Коломбина никогда не носила маску, но он не понял о чем я.

Вскоре я узнал о Малфое больше, чем когда-либо хотел узнать. Может быть больше, чем он хотел сказать мне сам. Потому что не думал, что я буду слушать. А я зачем-то слушал.

Однажды я спросил его о скрипаче на крыше, а он ответил, что я безнадежный чудак, но по его глазам я понял, что это не просто мой вымысел. Быть может, он играет сам, хотя я в этом совсем не уверен…

Больше я не спрашивал ни о чем. Только шел рядом и слушал.

Иногда он не говорил ничего, и мы просто молча гуляли. Даже когда луна больше не приходила, и на улице было совсем темно. Комната тогда казалась мне пугающе картонной, и я сам просил Арлекина со мной погулять, и он ни разу не отказал…

И вот сейчас он снова идет рядом со мной и молчит. Нашу обычную тропинку освещает только желтый свет фонарей, а от ног тянутся длинные косые тени. Очень темно и тихо. Только я иду по листьям, а он по белому бесконечному канату. И мне совсем не хочется, чтобы что-то менялось. По-моему я зашел в какой-то эмоциональный тупик: если раньше я не чувствовал ничего, то теперь способен лишь внутренне улыбаться, будто я какой-нибудь идиот. Хотя я уже говорил, что кажется сошел с ума… Я часто думаю о странных вещах. Меня занимают сущие пустяки, и все чаще я вижу то, чего нет. Вот сейчас мы идем по черной каменной дороге, среди низких спящих домов, а я вижу пропасть, над которой я шагаю в мягких желтых листьях, которые появляются перед каждым моим шагом, и белый балахон шуршит мягкими складочками, и ветер приятно щекочет кожу. И я вижу, что под ногами Малфоя такая же черная пропасть и крепкий, очень крепкий канат, по которому он идет, спокойно положив руки в карманы и вглядываясь куда-то вдаль. Быть может, на темную крышу, где сидит такой же, как я.

— Поттер.

Я привычно поднимаю на него взгляд. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но потом отворачивается и качает головой, передумав.

— Что? — упрямо переспрашиваю я, зная, что он все равно не ответит.

— Ты тронулся умом, — неожиданно усмехается он, и мне от его усмешки почему-то хочется улыбаться.

Последнее время мне вообще постоянно хочется улыбаться, будто эмоции берут компенсацию за год абсолютной апатии. Будто это чем-то поможет.

— Я знаю, — все-таки улыбаюсь я, позволив себе довольно растянуть губы, и действительно становится немного легче.

— Почему? — как-то глупо спрашивает он и отворачивается к дороге, смутившись моей неожиданной улыбки.

Я не ответил, и мы свернули к дому. Снаружи он правда оказался белым. Как кукольный. И мне очень нравилось жить в кукольном доме. Где же еще жить Пьеро и Арлекину?

Впервые, подойдя к дому, я поднял взгляд на второй этаж. Мне казалось, что я снова слышу скрипку. Ту самую мелодию. И почему-то я подумал, что играют на нашей крыше, а я этого до сих пор этого не замечал.

Белые, матово бледные ладони, черный строгий сюртук, четкий, будто из гранита вырезанный профиль и темно-коричневая скрипка в гибких руках.

Я не помню, как побежал. Не помню, как оказался у обычной черной двери и рванул ее на себя. Я помню лишь пустой взгляд скрипача в белой фарфоровой маске, на которой грубо была нарисована черная улыбка…

Тяни, ты все равно меня не вытянешь,

Тяни, я все равно останусь для тебя в тени,

Ничем не сможешь ты мне, милая, помочь,

С тобой я обречен, мечтаешь о любви,

А я-то тут причем?

Король и Шут

Он не повернулся. Не сдвинулся с места. Даже не прекратил играть. Смычок так же медленно и обреченно касался плачущих струн, страшный пустой взгляд по-прежнему был прикован к окну, и так же печально звучала знакомая мелодия… Мир дрогнул и поплыл у меня перед глазами, странно покачнулся потолок, и вот он уже медленно съезжает на пол, подобно тому, как лед стекает по наклонной поверхности. Падает вниз и тает, оставляя за собой влажную блестящую дорожку… Я не помню, как оказался на полу. Не помню, как в комнате появился Арлекин и с диким выражениям отчаянья на лице бросился ко мне что-то крича. Я не слышал его. Замороженное сознание лишь уловило гримасу ужаса на его лице, и я, как в замедленной съемке, видел, как он опускается рядом. Его руки опять на моих плечах, но я их не чувствую. В комнате стремительно темнеет. Потолок все ниже, ниже… по ровному срезу скатывается на пол, придавливает меня своим весом… ниже… ниже… В комнате темно. Холодно.

* * *

Следующее, что я помню, это флакон с чем-то одуряюще-противным рядом с моим лицом и трясущиеся белые руки, держащие его. Инстинктивно дернувшись, я попытался отодвинуть от себя злосчастный флакон и услышал вздох облегчения. Белая рука исчезла и ловко закупорила сосуд, благодаря чему я смог, наконец, свободно вздохнуть, не боясь задохнуться от едкого запаха.

Я поднял взгляд и увидел сидящего напротив меня Малфоя. Он был бледен больше, чем обычно, и все еще нервно сжимал в руках флакон, наполненный странной прозрачной жидкостью, и по его напряженному взгляду я понял, что он каждую секунду ждет, что я опять упаду в обморок. Я попытался улыбнуться и сесть на диване, но неожиданно Арлекин положил ладонь мне на грудь и заставил лечь обратно. Я не знал, что и думать, но покорно лег, чтобы не давать хозяину дома новый повод для беспокойства. Память скрипела, как сломанная ступенька, я не мог понять, как оказался на диване, и почему мне так холодно и темно. Внутри все саднило, будто кто-то намеренно ворвался мне в душу и одним неаккуратным движением уничтожил все, что в ней было: все стены и барьеры, что я так старательно возводил после окончания войны, рухнули в один миг, и теперь обломки больно резали грудь изнутри. Я думал, что пребывал все это время во тьме, но оказалось, что я лишь робко заглянул вниз, стоя у края пропасти. Тьма, настоящая тьма там — в равнодушном взгляде черных глаз, в глубине пустующего сердца, под грубой тканью строгого сюртука. И от нее холодно. Холодно… и темно…

— Гарри…

Я вздрогнул и снова оказался на диване. Тьма отступила, и комнату вновь наполнил мягкий лунный свет.

— Ты назвал меня по имени, — зачем-то сказал я.

Он поморщился, и я удивился тому, как хорошо я стал понимать его эмоции. Незаметно для себя и для него…

— Как ты себя чувствуешь? — он говорил почти шепотом, но взгляд его был направлен только на меня. Он беспокоился. Беспокоился обо мне, но не хотел этого показывать. Но по тому, как нервно он крутил в руках стеклянный флакон, и по появившейся на лбу складке, я видел, как тяжело ему это дается.

— Как будто потолок упал мне на голову, — задумчиво протянул я, и в доказательство своих слов взлохматил волосы на затылке, будто потирая ушиб.

— Было очень похоже, — так же тихо ответил Арлекин, но все же позволил себе едва заметную улыбку.

— Тот Малфой, которого я знал, ответил бы: «Это было очень театрально, Поттер!», или что-то вроде того, — я позволил себе широко улыбнуться и поудобнее устроился на диване. Мне будто дали резкую пощечину, и я, наконец, пришел в себя.

— Тот Поттер, что живет в моем доме, обычно не так словоохотлив, — Драко усмехнулся и выпрямился. По его лицу едва заметно пробежала тень облегчения.

— Тот Малфой, которого я знал, никогда бы не приютил меня в своем доме, — продолжил я наш странный диалог, наблюдая, как он прячет в кармане брюк флакон с зельем.

— Тот Поттер, которого я знал, никогда мне не улыбался, — парировал Малфой, собираясь покинуть комнату.

— Тот Малфой, которого я знал, никогда мне не нравился! — чтобы сохранить за собой последнее слово, вдогонку бросил я, не задумываясь о смысле собственных слов. И лишь заметив, что он споткнулся, я понял, что, возможно, сказал что-то двусмысленное.

И я, без сил, отстал, ушел из строя,

За мной — толпа сопутников моих,

Нам не сияло небо голубое,

Скитались мы, беспомощно роптали,

И прежних хижин не могли найти,

И, у ночных костров сходясь, дрожали,

Надеясь отыскать пути...

А. Блок

(POW Драко Малфой )

Календарь лениво перелистывает свои страницы. Январь, февраль, март, апрель, август, пасмурный сентябрь, снова январь. Бездумно стираются из памяти целые месяца, беспросветные дни тянутся один за другим, и понедельник уже неотличим от пятницы, а вторник от четверга — всё сливается в один бесконечный и пасмурный день.

Я не придаюсь отчаянью, не бросаю все свои проблемы дементору под ноги, не ищу повода, чтобы пожалеть себя.

Я просто тоже умею уставать.

Война закончилась почти неожиданно. Сплошной ком из нервов, крови и смерти наконец был распутан, казалось, ничего не может омрачить светлого будущего теперь, когда Лорда не стало, но... Этот глоток свежего воздуха был не для тех, кто сражался на его стороне.

Северуса оправдали почти сразу. Нам пришлось намного хуже — ни каких писем от Дамблдора, ни каких пламенных речей и воспоминаний из старых думосборов в нашу пользу. С лезвия бритвы мы в один миг упали в черную пропасть, но никто не пытался выручить нас — всё было заслуженно и оттого еще больше давило на плечи, втаптывая в грязь. Мы не ждали помощи. Ни от своих, ни от чужих. После войны каждый заботился лишь о своей семье. И я поступал так же.

«Малфой всегда должен оставаться Малфоем», — так однажды сказал мне отец. И даже когда у него опустились руки, я продолжал бороться.

Стоит ли упоминать, что в то время, когда освобожденная Британия праздновала победу, я отбивал ноги у порогов Министерства и аврората. Шансов не было почти никаких — кто будет слушать бывшего Пожирателя смерти? — но я не позволял себе сдаться. День за днем я приходил к дверям Министра магии и почти ежедневно вылетал оттуда на грязный тротуар.

Помощь пришла неожиданно, когда я был почти готов самовольно отправиться в Азкабан, так мне надоели министерские кабинеты.

Я всегда считал Северуса частью моей семьи, но насколько это соответствовало истине, я не знал. Поэтому так удивительно и приятно было осознать, что я не ошибался. Не ошибался ни минуты в человеке, которого когда-то уважал больше, чем отца.

Дела в Министерстве пошли на удивление бодро — подумать только, как действует на людей грозный взгляд Северуса Снейпа и орден Мерлина, и всего через неделю, как к делу подключился мой крестный, Люциус Малфой получил смягчение приговора, а потом и вовсе был признан вторым шпионом на стороне Ордена Феникса. Конечно, это была ложь, так же, как и то, что с Северуса взяли клятву помогать мне. Просто, так выгодно было сказать. Я рефлексирующий несчастный подросток, жертва обстоятельств, плакса и истерик? Пожалуйста, я с радостью расплачусь у всех на глазах, если это поможет кому-то из моей семьи избежать Азкабана. Могу сыграть любую роль. Могу произнести громкую речь на улице, мол, мы тоже дети и нам нужны наши семьи, какими бы они ни были. Я ухватился за теорию Снейпа, как за спасательный круг. Всё, что от меня требовалось, это изобразить жертву обстоятельств, и я не скажу, что редко играл эту роль.

Я был удивлен, когда узнал, что Северус навещает Поттера в больнице. Едва ли это говорило об окончании многолетней вражды (после окончания войны Снейп стал более терпеливым по отношению к людям), но теперь они даже не пытались убить друг друга при первой возможности.

Жизнь вошла в привычное русло. Ничто не нарушало бега все еще тяжелых, но не таких печальных, дней. Отец медленно шел на поправку, восстанавливаясь после непродолжительного и весьма неприятного пребывания в Азкабане, мама перестала походить на бледную тень и былая красота медленно к ней возвращалась. Все реже я видел на ее глазах слезы, и от каждой, пусть робкой, улыбки на душе становилось чуточку теплее. Малфои снова гордо подняли головы, но, увы, наше счастье оказалось недолгим.

Снейп исчез за пару дней до Рождества, когда подарки были уже запакованы и только ждали того часа, когда их положат под елку. Дом был празднично украшен: длинные переливающиеся гирлянды и мишура украшали стены и потолок, елка поблескивала разноцветные шариками, каждый из которых имел свою историю, пускай и позабытую ныне. Праздник прошел без Северуса. Да и можно ли назвать это праздником? Неестественная тишина давила на уши, вежливые поздравления звучали неправильно и пусто, а за окном выла жестокая декабрьская вьюга, обнажая и без того расшатанные нервы.

Я искал его. Бесконечные поиски приводили меня в самые неприглядные и заброшенные уголки Лондона: грязные бары, бордели, дешевые отели, ставки контрабандистов — мной были исследованы все уголки магического и даже маглловского районов города. Но я никогда не думал, что в моих поисках мне поможет… Уизли.

Какая странная судьба у тех, кто побывал на войне — все чаще мне в голову приходит эта мысль. Что ждет тебя за поворотом? Кто станет другом, а кто врагом? Кто поймет тебя лучше, чем самый близкий друг? Тот, кто пережил то же, что и ты. В этом я убедился на собственном опыте.

Унылый дождь бил по мутным стеклам полупустого бара. Привычная здесь полутьма и нарушающий ее болезненный желтый свет почти успокаивали. Я сидел у барной стойки, и впервые позволял себе напиваться с полным осознанием того, что я делаю. Мои поиски зашли в тупик. Где искать Северуса, кроме Лондона я не знал. В Париже? В Кельне? В Тибете? Он мог отправиться куда угодно. А мог быть по-прежнему у меня под носом, скрываться по старым квартирам, умело обводя меня вокруг пальца и отступая в тень, как только я приближался к разгадке его исчезновения. Бар привычно шелестел голосами, костлявые ведьмы рядом со мной обсуждали последние достижения в сфере медленных ядов, и я невесело усмехнулся, уловив обрывки их разговора. Последнее время все, что хоть как-то связано с зельеварением, вызывало во мне чувство тянущей тревоги и приступы отчаянья, и, чтобы не впадать в очередной приступ уныния, я подхватил тяжелую кружку и пересел за отдельный столик. За окнами все больше темнело, и барабанящий в окна дождь не добавлял хорошего настроения. И мысли текли медленно и вяло.

Когда за мой стол опустился один из посетителей, я не стал поднимать взгляда. «Если это не Снейп, то какой в этом смысл?» — пронеслось тогда в моей голове, и я снова невесело усмехнулся.

— Здравствуй… — тихо поприветствовал смутно-знакомый женский голос, и я вскинул голову на звук.

Вспоминая сейчас этот вечер, я до сих пор не могу понять, почему не прогнал ее, не попытался отмолчаться или просто не надел привычную маску язвительности и холодности. Может, я слишком устал от врагов. А может, был слишком пьян.

— Привет, — спокойно ответил я.

Джинни Уизли. Худая, Бледная. С темными кругами под глазами, что так затравлено и устало оглядывают меня с ног до головы. Бронзовые когда-то волосы взлохмачены и тусклы. Тонкие пальцы неуверенно поглаживают стеклянные бока полупустой кружки. Если бы передо мной стояло зеркало, я нашел бы в нем меньше признаков, отражающих мое состояние, чем в ее лице.

— Как семья? — глупый вопрос срывается с моих губ прежде, чем я успеваю понять его смысл.

— Ничего, — на миг повисло молчание. — Как твоя?

— Бывало и лучше, — просто ответил я, сцепляя руки в замок. Я не знал, что можно сказать еще. Не знал, что можно сказать человеку, что не так давно был для меня врагом, а теперь носил статус героя, а не преступника, как я.

— Гарри сошел с ума, — неожиданно всхлипнула она и спрятала лицо в ладонях.

— Он в Мунго? — не поверив своим ушам, переспросил я, и она покачала головой.

— Он… он как будто… с нами, но на самом деле… будто нет… Он ни на что не реагирует, рассеян, и все чаще… сидит, смотря в одну точку… и не двигается… а иногда… пропадает где-то целыми днями, — у нее вздрагивали плечи, но она пыталась делать вид, что не плачет. Не знаю почему, но я переставил свой стул ближе к ней и обнял ее за плечи.

Она не отодвинулась. Все говорила и говорила, а я пытался ее успокоить. И когда она, наконец, перестала плакать и была готова проклясть себя за слабость, я рассказал ей о Снейпе. Но я не ожидал, что она предложит мне искать его вместе…

Ты вскочишь и бежишь на улицы глухие,

Но некому помочь:

Куда ни повернись — глядит в глаза пустые

И провожает — ночь.

А. Блок

Как и следовало ожидать, совместные поиски продвигались намного быстрее. Подключив Джинни Уизли к поискам своего крестного, я автоматически заручился поддержкой всей ее семьи. Близнецы, Билл и Чарли Уизли использовали все имеющиеся у них источники информации, и через несколько дней, я понял, что зря недооценивал эту семью. Сам того не замечая, я стал все чаще бывать в компании шумных рыжих братьев, и только благодаря их энтузиазму поиски Снейпа не казались мне больше бесполезным занятием. Каждую неделю мы встречались в том самом баре, где Джинни впервые предложила мне помощь, и делились последними новостями. Сейчас я понимаю, что именно эти люди помогли мне вернуться к нормальной жизни просто тем, что были рядом. Квиддич, новинки в магазине Фреда и Джорджа, предстоящая свадьба Рона и Гермионы — каким-то совершенно неожиданным образом я оказался причастен к каждому из этих событий, и поиски Северуса перестали быть для меня столь болезненными. Ни минуты я не забывал о нем, но это перестало быть целью всей моей жизни. У меня были обязанности перед родителями, перед новыми друзьями, я не мог больше все свое время посвящать погоней за собственным крестным.

В начале февраля я устроился на работу в алхимическую лабораторию, и зельеварение перестало ассоциироваться только с пропавшим. Конечно, это было не самое лучшее место на свете, но эта должность была именно тем, что было мне нужно в то время. По воле случая, главным поставщиком ингредиентов лаборатории оказалась компания, куда устроился бедолага-Невилл, и мы начали часто пересекаться по службе. Не скажу, что он стал намного аккуратнее или удачливее, просто повзрослел, и такой Лонгботтом уже не вызывал жалости, хотя никто не упускал возможности над ним пошутить, впрочем, по-доброму.

Очередная суббота встретила нас холодной и снежной погодой, поэтому в баре было как никогда многолюдно. Заняв привычный столик в дальнем углу заведения, я приготовился ждать.

Не прошло и пяти минут, как дверь бара тихонько скрипнула, и в здание прошла аккуратная девушка в теплой зимней мантии темно-зеленого цвета. Отряхивая на ходу белую снежную пыль с рукавов, она быстро приблизилась к занимаемому мной столику и привычно села рядом.

— Доброе утро, — приветливо улыбнулся я, слегка раскачиваясь на высоком деревянном стуле.

— Доброе, — улыбнулась она в ответ и сняла капюшон, отчего тяжелые бронзовые волосы волной рассыпались у нее по плечам. От мороза у нее раскраснелись щеки и озябли руки, но не смотря на неприятную погоду, она выглядела почти счастливой.

— Что нового? — поинтересовался я, подвигая к ней полную до краев кружку со сливочным пивом (ничего крепче Джинни не пила принципиально).

— Мне кажется, я нашла зацепку, — после внушительного глотка ответила она, и поджала губы, что она делала каждый раз, когда сомневалась в сказанном.

В один миг я пережил целую гамму эмоций: страх смешался с надеждой, а осторожность с отчаяньем. С громким стуком опустив стул на все четыре ножки, я постарался успокоить мгновенно взбунтовавшиеся нервы и как можно более ровно попросил рассказать все, что ей известно. Судя по тому, как она на меня посмотрела, я все-таки не справился с голосом, но тогда это было не важно.

— Чарли сказал, что ему показалось, что он видел похожего человека в пригороде Лондона, но был ли это Снейп или кто-то еще, он не знает. Слишком быстро потерял из виду, — она слегка пожала плечами, будто говоря этим, что не стоит слишком сильно цепляться за эту идею.

Я медленно сжал ладонь в кулак. Тупая ноющая боль в кисти от того, что я слишком сильно сжал руку, не заставила меня расслабить ладонь, напротив, я сжимал ее все сильнее до тех пор, пока не почувствовал ее холодную ладонь на моей руке. Такой простой жест в одно мгновение вернул меня к реальности, и я, не отдавая себе отчета в том, что делаю, накрыл ее руку своей ладонью.

— Мы ничего не пропустили, братец Фордж? — донеслось откуда-то сверху, и я как ужаленный вскочил со стула, выпустив начавшую отогреваться ладонь.

— Мне кажется, что это был закрытый концерт, братец Дред, — пожал плечами один из близнецов. Признаюсь честно, что никогда не умел отличать их друг от друга.

Как можно более спокойно опустившись обратно на стул и стараясь не смотреть в сторону Джинни, я коротко поприветствовал братьев, будто только что ничего не произошло (впрочем, это так и было), и молча подвинул к ним два стакана с огневиски.

Вскоре подошли и все остальные, и через четверть часа я уже знал где, как и когда Чарли предположительно заметил Снейпа. Спустя два часа после окончания разговора, я уже мерз на узких улочках одного из небольших городков, где, кроме метели, меня никто не ждал…

* * *

Черное пятно мантии на молочно-белом горизонте. Свистящая метель и рыхлый снег под ногами. Ежесекундно проваливаясь по самое колено, я шел по сугробам в направлении темного силуэта, боясь и надеясь обмануться. Он стоял неподвижно, бездумно и дико смотря на летящий по дороге снег. Вся его мантия была в снегу, черные волосы давно украшали ледяные пряди, но он, казалось, не замечал. Просто стоял и смотрел на бесконечное движение снежной бури, положив руки в широкие карманы черной, как ночь, мантии. Я попытался идти быстрее, но вместо этого лишь глубже проваливался в снег. Руки немели от холода, полы мантии были насквозь мокрыми, а ноги отказывались двигаться, но я упорно шел вперед, не замечая, что неподалеку есть окружная тропинка.

— Профессор! — пытаясь перекричать метель, позвал я, но он не обернулся. Порыв холодного воздуха бросил мне в лицо горсть холодного снега, и я зажмурился, закрывая лицо ладонью. Когда я вновь открыл их, мне показалось, что профессор снова исчез, и к глазам подступили предательские слезы отчаянья.

— Профессор Снейп! — еще громче крикнул я и быстрее зашагал вперед, поняв, что это, возможно, мой единственный шанс вернуть его назад в Лондон.

— Профессор! Снейп! — задыхаясь кричал я, приближаясь к одинокой фигуре. Но он не слышал. Все так же стоял, не боясь ни холода, ни метели, будто они для него не существовали.

— Северус, — прошептал я, касаясь его мантии. — Обернись, пожалуйста!.. Я так давно тебя искал… — сбивчиво бормотал я, хотя и знал, что он ненавидит это. — Пойдем отсюда, Северус…

Меня била крупная дрожь, я практически перестал чувствовать пальцы рук, но в моей голове по-прежнему билась одна мысль — его надо увести отсюда. Как можно дальше.

— Ну отреагируй же как-нибудь, упрямый болван! — в отчаянье крикнул я и вздрогнул от неожиданности, когда он укрыл меня под своей мантией.

И тогда я аппарировал домой. В белый большой дом, который отец купил мне еще до окончания войны именно на тот случай, если поместье будет разрушено, а война завершиться не в нашу пользу.

Как только мы оказались в Лондоне, я сорвался. Я не помню слов, что говорил ему, но тогда я не мог остановиться, выплескивая накопившееся за прошедшие месяца эмоции. Я обвинял его, это я помню точно. Обвинял в том, что он бросил нас, когда был так нужен. Обвинял его в глупости, в том, что не доверился нам, а предпочёл бежать. Обвинял в том, в чем был виноват сам, и в том, что никто из нас не сделал. А он не ответил ни слова. Просто опустил руки. Он не слышал моих слов.

— Идем, — тихо сказал я и повел своего крестного на второй этаж, где, как я решил, ему предстояло жить.

Вот моя клетка — стальная, тяжелая,

Как золотая, в вечернем огне.

Вот моя птица, когда-то веселая,

Обруч качает, поет на окне.

Крылья подрезаны, песни заучены.

Любите вы под окном постоять?

Песни вам нравятся. Я же, измученный,

Нового жду — и скучаю опять.

А. Блок

Ужас. Ужас был первым, что я почувствовал, когда Северус Снейп оказался покорным и безразличным, как марионетка. Он ни о чем не спрашивал, ничего не просил, никогда не покидал комнаты. Он ел, ходил по комнате, спал, но не понимал того, что делает. Он был безумен. Он не помнил собственного имени и поэтому не отзывался на него, он потерял волшебную палочку, каждые два дня он забывал обо мне, и мне приходилось каждый раз убеждать его, что я не опасен, иначе он не подпускал меня к себе. Я боялся оставлять его в одиночестве, боялся, что однажды он все-таки не подпустит меня ближе и элементарно умрет с голоду. Умом я понимал, что он был один несколько месяцев и до сих пор жив, но эта мысль не приносила успокоения.

С тех пор, как Снейп стал жить у меня, я почти перестал спать и совсем забросил работу. Загоняя себя в бесконечный круг забот около этого человека, я перестал приезжать к родителям и бывать по субботам в баре. Все мои помыслы опять сосредоточились на нем, и только желание вернуть его к нормальной жизни заставляло встречать всё новые рассветы. Я наблюдал за ним и пытался найти хоть что-то, что вызовет у него интерес, но встречал лишь пустой равнодушный взгляд. Он почти не реагировал на голос, лишь улавливал интонации, не понимая слов; почти всегда его приходилось водить за руку, а при появлении новых людей, он переставал реагировать и на касания. Именно поэтому я быстро отказался от идеи помочь ему с помощью врачей. Все, чего мне удалось добиться от них — это признание Северуса недееспособным по причине его очевидного безумия и оформление над ним опекунства.

Неугомонное семейство Уизли нагрянуло спустя две недели после начала моего добровольного заключения в четырех стенах. Вопросы сыпались один за другим, и я не успевал отвечать и оправдываться. Поднялся небывалый доселе шум, и я начал беспокойно оглядываться в сторону лестницы, боясь, что подобная суета может потревожить моего гостя.

Я не хотел рассказывать Уизли о том, что привел Снейпа в свой дом, и о том, в каком он состоянии. Мне было мучительно тяжело молчать и не сорваться, выгнав их из дома, ведь они слишком многое сделали для того, чтобы Северус вернулся домой. Я молчал, пытаясь сохранить те крупицы уважения, что появились у них к Мастеру Зелий после окончания войны. Мне оставалось лишь считать минуты до их ухода, и я надеялся, что они не заметят последствий прошедших двух недель на моем лице — косметические чары давно пора сделать родовыми заклятьями семьи Малфой — и все чаще смотрел на часы.

Ближе к вечеру Джинни заторопилась домой, так как, по ее словам, Гарри с каждым днем вел себя все более странно, и она спешила его проведать, но ее старшие братья не были настроены так скоро покинуть мой дом. Пришлось изобразить крайнюю усталость и практически выпроводить их из дома, за что я был удостоен благодарного взгляда прекрасных женских глаз… Но Джинни не знала, что мне тоже есть за кого беспокоиться…

Я закрыл дверь и поднялся по лестнице, гонимый страхом никого не застать наверху…

* * *

Прошел месяц с тех пор, как Северус Снейп поселился в моем доме. Я снова пошел на работу и возобновил субботние посещения бара, ведь теперь мне не надо было беспокоиться за своего крестного. Все гениальное просто. Эту прописную истину в мою голову вложила, как ни странно, Джинни, и я благодарен ей за это.

После ухода семейства Уизли в тот самый вечер, я написал ей письмо и рассказал обо всем, что происходило со мной последнее время, не утаив даже самых глубинных страхов. Мне нужно было с кем-то поделиться, я не мог вынести это в одиночестве, а она была единственным человеком, которому я мог доверить подобную тайну, потому что знал — она поймет. И я не ошибся. На следующий день она ответила на мое письмо, предлагая мне рассказать обо всем родителям, ведь они много знали о Снейпе и многое могли подсказать, опираясь на свой жизненный опыт. И она оказалась права. Родители посоветовали мне то, до чего я никогда бы не додумался сам, а именно завести домового эльфа. Найти его было весьма непросто, но мои поиски увенчались успехом. Домовиков Снейп не боялся. Это выяснилось спустя минуту, как новый эльф пересек порог его комнаты. Пожалуй, в его компании Северусу было даже спокойнее, чем в моей — домовик не задавал вопросов. Благодаря этому, у меня оставалась масса свободного времени, поэтому я продолжил переписку с родителями и Джинни.

Джинни… Ей приходилось не легче, чем мне. Из ее писем, я знал, что Поттеру с каждым днем все хуже, но Уизли до сих пор не отвели его в Мунго, хотя на их месте я поступил бы именно так. С одной стороны это грандиозный скандал, я согласен, но с другой… вряд ли его помешательство пройдет само собой. Он становится так же замкнут, как Снейп, и только этот факт заставляет меня задумываться о судьбе школьного врага. Что если попытаться найти разгадку с помощью Поттера?..

Поглощенный этими мыслями, я не заметил, как оставил в гостиной свою скрипку. Смешно, но последнее время меня успокаивает музыка. Превосходное образование дает некоторые преимущества, умение играть на скрипке — одно из них. К счастью, это мое небольшое увлечение разделяет и Северус. Мне кажется, моя игра его успокаивает, но, возможно, я просто выдаю желаемое за действительное.

В доме давящая тишина, воздух тяжелый, как гранитные плиты, только стрелки часов тяжело движутся по равнодушному циферблату. Как вязкие капли крови, падающие с идеально тонкого лезвия, на холодный мраморный пол, распадаются на сотни маленьких капель, похожих на пыль, так и часы обращаются в бесконечные минуты. Я распят на черных стрелках часов. Они — это единственное, что еще держит меня над землей, но они все ниже, ниже… и вот я почти касаюсь руками мраморного пола. Голова кружится, кровь приливает к лицу, руки болят от врезавшихся в кожу веревок. Мучительно медленно движутся стрелки. Перед глазами остается только тьма. Только бы это закончилось, только закончилось… Тихий хруст, будто ломаются кости. Это всего лишь передвинулась секундная стрелка. Перетерпеть еще сотни таких, и станет чуть легче. Стрелки пересекут отметку шести часов… И у меня снова появляются силы…

Резкий звук нарушает привычную ночную тишь. Будто плачет ребенок. Это там, наверху, это он нашел мою скрипку, и теперь ломает меня изнутри этими страшными звуками. Его первое действие, страшное, как его безумие. Он сломает меня. Сломает… и стрелки часов не выдержат и с негромким треском упадут под запыленное стекло. Лишь механизм будет привычно крутить свои шестеренки. Бессмысленно, но от того не менее гордо.

Скрипка непреклонно завывает наверху.

Я не знаю, что делать.

И долго длится пляс ужасный,

И жизнь проходит предо мной

Безумной, сонной и прекрасной

И отвратительной мечтой...

А. Блок

Утро ударило в лицо солнечными лучами, заставляя прикрывать руками еще хранившие остатки сна глаза. В приоткрытое окно дул холодный по-зимнему ветер, заставляя трепетать белые занавески. Рассветные блики незаметно пробрались по яркому ковру, осторожно приблизились к дивану, скрываясь в длинных красных ворсинках, бесшумно поднялись вверх по складкам упавшего на пол одеяла и едва ощутимо двинулись по бледной коже тонких рук, овевая их теплом, как волшебная огненная змейка. Змейка, которая плавно подняла увенчанную золотом голову и стала рассматривать лежащего на кровати встрепанного мальчишку своими внимательными глазами, что подобны мельчайшим кусочкам янтаря. Со свистящим шипением из маленькой пасти высунулся раздвоенный рубиновый язычок, и огненная лента скользнула к лицу человека. И я проснулся.

Было что-то странное в моем столь раннем пробуждении. За прошедшие месяцы я привык жить ночью, под ненавязчивый свет луны, но сегодня я отчего-то проснулся утром. Конечно, я забыл задернуть шторы, это очевидно, но вместе с тем, я был уверен, что это не единственная причина. Подняв упавшее за ночь одеяло обратно на диван, я опустил ноги на пол и зябко поежился. В комнате было ужасно холодно, и тому виной оставшееся открытым окно. Обхватив себя руками за плечи, я поспешил поплотнее его закрыть и не спеша отправился на кухню: может я и не бывал там слишком часто, но заблудиться у меня тоже не было шансов.

— Привет, Малфой, — бросил я, заметив за столом задумавшегося над чем-то Арлекина.

На секунду мне показалось, что он выронит чашку, так резко он обернулся на мой голос.

— Поттер? — полувопросительно ответил он, будто желая удостовериться, что это действительно я, а не его поздний утренний сон. Хотя, возможно, он подумал, что с помутнением рассудка у меня развился и лунатизм.

— Вчера вроде был Поттер, — кивнул я и сел напротив него, абсолютно нагло отбирая у него чашку с горячим кофе. На вкус он оказался ужасно горьким и невкусным, не в пример растворимому суррогату, но выплевывать терпкий напиток мне показалось еще более неприличным, чем его отнимать.

— Нет, вчера ты был Гарри, — невозмутимо возразил Малфой и заклинанием притянул новую безупречно-белую чашку из буфета, намереваясь налить себе еще одну порцию этого драконова зелья. Значит, мне придется свою чашку допивать…

— Объяснишь в чем разница? — без особого интереса спросил я, разглядывая темные разводы на краях своей чашки, оставшиеся после моего чересчур оптимистического первого глотка.

— Вряд ли поймешь, — вот опять эти тянущие интонации. Вчера он так не разговаривал, я точно помню.

— Я думаю, разница та же, что между Арлекином и Малфоем, — задумчиво отозвался я, сравнивая между собой эти два совершенно противоположных образа.

Арлекин мне нравился. Нравился неподдельно, как только могут нравиться сказочные герои. Вот он в цветастом костюме, и его улыбающаяся маска в момент сменяется грустной, что секунду назад он сжимал в руке. Бубенцы на чудаковатой шляпе то весело звенят, то плачут, в зависимости от того веселит или вызывает жалость их хозяин. Вот рядом с ним Коломбина.

А вот Драко Малфой. И о нем я даже думать не хочу.

— Почему ты так меня называешь? — в который раз спрашивает он, откидываясь на спинку стула.

— Я же сумасшедший, — просто пожал плечами я. — Разве такое объяснишь? Вот ты же видишь разницу между мной вчера и сегодня, так почему же я не могу заметить подобной перемены и в тебе?

Он удивлен. Я вижу это по глазам. Их не спрячешь под маской. Разве что под очками. Но Малфой вряд ли будет носить «дурацкие стекла» только ради этого.

— Малфой?

— Ты действительно изменился… — он напряженно всматривается в мое лицо, будто что-то изменилось именно в нем, а не внутри.

— Может, пришел в себя? — усмехнулся я, поднимаясь из-за стола.

Он ничего не ответил, и я вышел за дверь. Мучительно хотелось постоять на каком-нибудь балкончике и понаблюдать за прохожими на улице, но так как верхний этаж был отведен под чужую палату, я остановился у окна и посмотрел на улицу сквозь холодные стекла. Нестерпимо тянуло к действию, в груди тугой пружиной кипела едва сдерживаемая энергия, но я заставил себя медленно добить кофе. Отвратительно горький и черный, как прожитые в апатии дни. Вот так, капля за каплей, до слез на глазах. Выпить до дна жалкое подобие того, что он заставил чувствовать других. Черное и горькое.

— Я на работу, — услышал я позади себя голос Малфоя.

— Доделывать экспериментальное зелье? — не оборачиваясь, спросил я.

— Откуда ты?..

— Ты разве не рассказывал об этом? — я коротко посмотрел на него и вновь обратил свой взгляд к окну.

Он опять не ответил, и, хотя я и не смотрел, я был уверен, что сейчас он стоит, замерев у входной двери, и не сводит с моей спины почти шокированного взгляда. Я подозревал, что со здравомыслящим мной делиться своими переживаниями он бы ни за что не стал, а тут его неожиданно поставили перед фактом, что чокнутый Поттер может запоминать не хуже себя обыкновенного. И это было скверно. Для него, конечно. Мне от моих новоприобретенных знаний не было никакой практической пользы. Разве что я узнал, что Малфой тоже человек.

— Ты не опоздаешь?

Зашевелился. Скорее на автомате. Малфои не ведут себя, как истуканы, это не комильфо.

— Не ходи наверх, — почти приказал он, но я не обратил на его слова никакого внимания.

Статус сумасшедшего отлично помогает в подобных ситуациях — ты делаешь вид, что выпал из реальности, твой собеседник уходит, махнув на тебя рукой, но как только за ним закрывается дверь, ты бросаешь пустую чашку на подоконник и взлетаешь вверх по ступеням.

Мы все учились понемногу

Чему-нибудь и как-нибудь,

Так воспитаньем, слава богу,

У нас немудрено блеснуть.

А. С. Пушкин

Если к двери не подходит ключ, вышиби дверь плечом.

«Кино»

Мы никак не можем привыкнуть жить без войны.

«ЧайФ»

Он не реагировал на крики, вопли, прикосновения, шум и яростные взгляды — это я выяснил в первые же свои часы пребывания на втором этаже. Он не реагировал на происходящее вокруг, на передвижения на улице, на домовика. И на меня, чтобы я не делал. Я ходил вокруг Снейпа кругами, бил ложкой в днище кастрюли, тянул его за мантию, кидал в него домовика, но… упрямый слизеринец даже ни разу не обернулся. Только однажды он рассеяно потянулся вслед за своей мантией, но вряд ли он понимал, что делает.

Я перевел обреченный и усталый взгляд на большие круглые часы, стоящие на маленьком столике, и мешком рухнул на диван. От Снейпа я спустился перед самым возвращением Малфоя и теперь прибывал в самом скверном расположении духа. Нестерпимо хотелось подняться обратно и… И что? Начать трясти чертова зельевара, пока тот не придет в себя? Или со всего размаха пнуть это спятившее чудовище, да посильнее, чтобы так и вылетел на всей скорости в окно? Или просто опять наорать на него? Нет, все это из злости… Я поднял ладони и устало потер лицо. Ужасно болела голова. Будто старик Лорд подошел сзади и решил сделать мне точечный массаж висков… Я снял очки и, пожив голову на ладонь, стал наблюдать как смешно летает размытое пятно раскачиваемых мною стекол. «Дурацкие стекла» — так раньше говорил Малфой. Арлекин так не говорит. Он вообще теперь обо мне не говорит. Надо подождать пока он придет и вновь уйдет… Всего лишь пару часов. А потом можно будет опять подняться наверх и попробовать привести Снейпа в чувство…

Что я имею?

Я прилег на диван, удобно расположив разболевшуюся голову на подлокотнике, и стал думать о том, что может помочь Снейпу. Когда я был сумасшедшим… что мне было нужно? Чтобы меня оставили в покое. Чувствовал ли я что-нибудь? Не помню… Помню лишь какие-то странные картинки, но они появились чуть позже, чем все началось. А вначале… Вначале я просто перестал воспринимать голоса. Потом прикосновения стали чужими, будто касаются не меня, но так еще можно было заставить меня действовать. Так Арлекин и сделал. Привел за руку. В доме Малфоя новые образы стали появляться гораздо чаще. Сколько же прошло времени? Скольких дней я не помню?..

На пол с глухим стуком упали выскользнувшие из пальцев очки. Я закрыл глаза.

В прихожей тихо притворили дверь. Это вернулся Малфой… Вот он поднимается наверх… Еле слышно позвякивают бубенцы на расшитой золотом разноцветной одежде. Он держит в руках длинный колпак, оканчивающийся еще одним небольшим колокольчиком, яркая красная тряпка висит на плечах вместо плаща, а длинные изогнутые туфли бесшумно касаются темных ступеней… Он идет наверх… он… идет… наверх…

* * *

Я не заметил, как уснул. Сначала мне показалось, что я лишь на минуту прикрыл глаза, но нещадно светящие в лицо солнечные лучи недвусмысленно намекнули, что день уже в самом разгаре. А это могло означать только одно — Малфой уже на работе, а поднимавшийся по лестнице Арлекин просто мне приснился. Что ж, по крайней мере, я перестал выпадать из реальности. Пора было действовать, и действовать как можно скорее.

Впрочем, я рано обрадовался. Ни этот, ни даже следующий день не приблизил меня в моих попытках вернуть Снейпа к нормальной жизни. Даже вся последующая неделя не помогла. Не зря, ох не зря, давным-давно Шляпа отправила меня в Гриффиндор… На факультет «тупоголовых ослов, которые сначала делают, а лишь потом думают» — так сказал бы профессор Снейп, если бы остался преподавателем и в трезвом уме. Но так я мог сказать лишь сам себе и то только после недели безуспешных стараний. Хорошо, что ослы очень упрямые животные, почему то подумалось мне. И с этой незамысловатой идеей я провел еще пару дней и вот наконец… меня осенило.

— Ну конечно! Какой же я идиот! — я вскочил с дивана, вот уже несколько дней являющегося полем моей стратегической деятельности, и стремглав помчался наверх, чуть не сшибив по дороге направляющегося на кухню Малфоя.

Гениальная и в чем-то безумная мысль посетила меня несколько не вовремя. Во-первых потому, что Малфой узнал, что я постоянно ошиваюсь в комнате его крестного и кошу последние несколько дней под дурака только для того, чтобы он не задавал мне лишних вопросов, во-вторых потому, что он мог мне серьезно помешать сейчас…

Идея, пришедшая мне в голову, напрашивалась с самого начала, но почему-то запуталась в других теориях и окончательно сформировалась в голове, только когда все другие показали свою несостоятельность. Я привычно распахнул тяжелую дверь и выхватив из кармана мантии палочку направил ее на Снейпа и громко выкрикнул:

— Легилименс!!

* * *

А тьма она такая черная, страшная. И ноги вязнут в омуте, в тьму идут. И солнца нет во все стороны, вороны лишь по черному небу летают, перья роняют, и смотрят… Глазами своими желтыми, круглыми, и плоть едят стервятники, в панике разбиваются мысли, и числа одни за другими за край ступают… тают… тают… И тьме той нет ни дороги, ни выхода, вся она внутри, как ядом, наполнена, и света белого не видно, не слышно, и воздух могильный и серым льется, простирается. И не видно ни рук своих, ни голоса не слышно, и не идут ноги по тьме, а скатываются, и не уцепиться за край земной, нет его, и вниз так душа безвольная падает, вниз идет… И нет вокруг ни людей, ни новости, только вороны в тьму слетают, куражатся, да стервятники вокруг кружатся, да выглядывают…

Но голоса знакомые вдруг эхом рассыпаются. И вот тьма краями ломается, дыбиться, и руки чьи-то за край хватаются, дергают. И он так стремительно падает, видит свет, а с ним камнем вниз вороны черные, и крылья их вздымаются гордые, легкие. И все ниже и ниже воздух несет, и там внизу так стремительно в башни взгляд, и гордые флаги на ветру колышутся, ввысь летят, а он сквозь камни и стены проходит и падает. И мелькают вокруг образы, комнаты, и видит он лица многие, смазанные, и цвета неожиданно острые, яркие, под взгляд его уставший попадаются. А он все падает, вниз летит. И подземелья в грудь толкаются холодом. И вот в руках его палочка старая, верная, и слетает с его губ заклинание забытое, и так темны закоулки памяти краденной, и перед глазами лицо ненавистное Поттера…

Гарри подумал, что он не в первый раз замечает,

что профессор Снейп умеет читать чужие мысли.

— Кто вам сказал такую чушь, Поттер? — раздражённо

проворчал профессор.

Анекдот

Ты можешь звать меня подонком и лжецом,

Но, ради бога, не зови меня на кухню.

«Сплин»

Когда вас роняют на пол сильным толчком, первым, что вы чувствуете, будет ушибленное место. Вторым — куда вас толкнули. Когда же вас выталкивают из сознания, кажется, что по голове резко ударили увесистым молотком. В первом случае, вы падаете на пол от непосредственной примененной физической силы, во втором — из-за того, что резко отшатываетесь назад, схватившись за голову обеими руками. Но результат всегда один — вы на полу. На холодном и жестком деревянном полу, в данном случае.

Есть такое выражение — «воздух будто потяжелел, а в комнате потемнело». На самом деле это все ерунда, любой маггл скажет вам об этом, не то, что волшебник. Просто в один миг на человека обрушивается столько негативных эмоций, что становится трудно дышать, и каждым участком кожи чувствуешь эти клокочущие рядом чувства другого человека, но боясь признаться себе в том, что чувствуешь это, человек думает, что воздуха стало чуточку меньше, и вес его странным образом изменился… А насчет внезапно наступившего полумрака — это просто тень падает ему на лицо.

Я всегда старался не врать хотя бы себе. Не стал этого делать и тогда. Падая на пол, я уже понял, что выиграл главный приз. Всем своим существом я чувствовал ненависть Снейпа и это было прекрасно. Ничто так сильно не радовало меня со времен окончания войны, ничто не могло заставить расхохотаться так искренне и почти счастливо. Запрокинув голову назад и потирая ушибленную конечность, я смеялся до слез, не в силах остановиться или хотя бы поднять взгляд. Он говорил что-то про манеры и где я по его предположению их видел, но я не понимал и половины из того, что он говорил. Я даже не сразу понял, как в комнате появился Малфой, но его удивленный вид заставил меня засмеяться с новой силой. Наверное, я выглядел еще более безумным, чем прежде, но никогда еще мне не было так хорошо и, катаясь по полу от удушающего хохота, я стирал слезы с глаз и все никак не мог поверить, что у меня все получилось.

— Он сумасшедший? — донесся откуда-то спокойный и слегка презрительный голос.

Драко так и не смог выдавить из себя ни слова. Это было так одуряющее смешно — хлопающий ртом, как выброшенная на лед рыба, Малфой, который так и не поверил, что Снейп заговорил.

— Ясно, я в дурдоме, — слегка приподняв бровь, сказал тот, и щелкнул пальцами перед лицом Арлекина. Хозяин дома инстинктивно моргнул и поспешил закрыть рот. Конечно, Малфой не может выглядеть идиотом. Точнее они стараются ими не выглядеть, но это не значит, что получается…

— Какое обязательное условие для входящих в состав Оборотного зелья водорослей? — вдруг резко спросил Снейп, будто находился на экзамене по зельеварению и заваливал студента.

— Их необходимо собирать только в полнолуние, сэр, — почти испуганно выдохнул Драко, взглянув на профессора.

— Надо же, — только и ответил бывший профессор, но фраза почему-то показалась мне не законченной.

Я сел на полу и, улыбаясь неизвестно чему, обнял колени.

— Профессор, хотите чаю? — беззаботно спросил я, впервые в жизни улыбаясь Снейпу.

Он смерил меня взглядом. И после паузы спокойно ответил:

— А вы сумеете нормально его заварить, мистер Поттер?

Я радостно кивнул и, вскочив с пола, побежал вниз по лестнице. Снейп медленно последовал за мной.

Этот мир определенно сошел с ума. И я не скажу, что я имею что-то против.

* * *

Чай я заварил не то, чтобы совсем плохо, но, по крайней мере, не из пакетика. Снейп, надо отдать ему должное, даже не скривился. Просто сел напротив меня за кухонный стол и с выражением крайнего отсутствия на лице, стал медленно пить ужасающе горячий чай. Будто и не был пару месяцев подряд абсолютным овощем и не вокруг него я старательно проводил концерты с кастрюлями. Он стал собой в один миг, будто кто-то щелкнул выключателем и в темной комнате зажегся яркий свет. Надолго ли это прояснение?

Его отсутствующим видом меня не обмануть. Он все еще кипит от злости, я вижу, что он неестественно сильно сжимает чашку в руках, так, что у него даже побелели костяшки пальцев. На кого он злится? На меня за бесцеремонное вмешательство в свое сознание, или на себя? Я помню все происходившее со мной в доме Малфоя с тех пор, как я попал сюда. Если он тоже помнит, то сейчас ему неудобно за все то, что происходило в этих стенах. Или он снова вспомнил, как был марионеткой?

— Поттер, это отвратительно… — Снейп поморщился так, будто я скормил ему таракана, а не чай.

— Что? — на всякий случай спросил я, зачем-то вжимая голову в плечи.

— Открытую книгу прочитать сложнее, чем ваши нелепые размышления.

И зачем я привел его в чувства?!

Я поднял на него яростный взгляд, но он уже на меня не смотрел. Поднявшись из-за стола, я подхватил свою чашку.

— Рад, что доставил вам удовольствие поупражняться в легилименции, — язвительно сказал я и направился к выходу.

— Сомнительное удовольствие, мистер Поттер…

Чтобы я еще хоть раз стал пить с ним чай!!.

Не впутывайся в авантюры,

пока не узнаешь, с чем имеешь дело.

Терри Пратчетт

Время шло, в чем, собственно,

и состояла его основная работа.

Терри Пратчетт

— Настоящие герои всегда пребывают

в безвестности, — слабо утешил его старец.

— Такая, видно, уж у них планида.

М. Успенский

— Поттер…

Примерно так начинались и заканчивались все мои разговоры с Северусом Снейпом.

Находится с ним в одном доме было невыносимо. Он всегда оказывался там, где я меньше всего ожидал его увидеть и именно в тот момент, когда я говорил или делал глупость. И что самое удивительное, эти самые глупости случались все чаще и чаще вне зависимости от того, старался ли я их не совершать или нет. Я ронял ложки, путался в словах, спотыкался и падал на каждом углу, спорил с Малфоем до хрипоты, вспоминая школьные времена, в общем, все то, чего никогда не сделал бы в случае, если бы в доме не обитал мой бывший преподаватель, а все потому, что присутствие последнего рядом со мной странно злило и нервировало меня.

Почему я не переехал? Признаюсь, эта идея часто приходила мне в голову, когда очередной колкой фразой Снейп выводил меня из себя. Я даже начинал собирать свои немногочисленные вещи, но, успокаиваясь, понимал, что я просто не знаю куда идти. Дом Сириуса… Я не имею на него права. Так же, как и заявляться в Нору, после всего того, что я вытворял в последние дни пребывания с ними. К тому же там все равно будет Малфой. И глядя на него, улыбающегося моей бывшей невесте, боюсь, я снова стану походить на умалишенного. Не потому, что я что-то к ней испытываю. А потому, что своими глазами увижу, как органично он вписался в освобожденное мною место в сердцах этих людей. Конечно, они привязаны и ко мне, но уже не так. Совсем не так.

Занятый этими нехитрыми мыслями, вновь с чемоданом на коленях, я не сразу заметил, как на диван рядом со мной кто-то присел.

— Собрался куда-то? — будничным тоном произнес Арлекин, и я невольно вздрогнул от неожиданности.

— Нет, — я покачал головой и, опустив чемодан на пол, отправил его ногой под диван.

Малфой дипломатично промолчал. Я знал, что он мог отбросить какую-нибудь ехидную шутку, как пару минут назад на кухне, но по каким-то своим причинам он не стал этого делать, что, впрочем, меня не удивило. Медленно сходя с ума от своих гостей, Малфой не делал никаких попыток выселить нас из своего дома, напротив, он все реже приходил сюда сам. Я всегда удивлялся, с каким старанием он мирил меня со своим крестным каждый раз, когда между нами разгоралась очередная ссора, и пресекал все мои попытки уйти в неизвестном направлении. Может Драко полагал, что с моим уходом Снейп снова впадет в беспамятство. Я в это не верил. Точно так же, как и в то, что мое собственное помрачнение вернется, если я навсегда пошлю профессора к дементорам.

— Снейп наверху тоже вещи собирает, — на секунду поджав губы, сказал Малфой и уставился на свои сцепленные в замок руки.

— Неужели? — я удивлено посмотрел на Драко, пытаясь отгадать, шутит он или нет.

— Да. Ворчит что-то себе под нос и спешно упаковывает зелья.

— Что-то вроде: «невыносимый идиот»? — поинтересовался я.

— Что-то вроде того, — улыбнулся он и, чуть повернув голову, посмотрел на меня. — Извинись перед ним, пожалуйста.

В комнате повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь тихим тиканьем настенных часов.

— Что-о-о??!

— Гарри, я прошу тебя…

— Что делаешь?!

— Гарри!..

— Ты в своем уме??

— Поттер! — резко воскликнул он, и я на секунду замолчал. Воспользовавшись моим временным смятением, он быстрым шепотом продолжил: Я знаю, что он не прав, но если он сейчас уйдет, мы не найдем его и через сто лет. Я знаю, что это такое, искать Снейпа.

— Кто тебе сказал, что я буду его искать, если он уйдет? — насуплено отозвался я, но Малфой лишь иронично посмотрел на меня, будто я сказал какую-нибудь глупость.

От его взгляда мне стало слегка не по себе и я поднялся, пожалуй, даже слишком поспешно и, буркнув нечто невразумительное о том, что я посмотрю, что можно сделать, отправился на второй этаж.

* * *

— Поттер…

Примерно так начинались все мои разговоры с Северусом Снейпом. Этот разговор не стал исключением. Я осторожно прошел в комнату и, почти сгибаясь под его тяжелым взглядом, тихо притворил дверь.

— Что вам нужно? — резко спросил он, стоя рядом с открытым чемоданом и временно перестав укладывать в него вещи.

— Поговорить, — тупо ответил я, пытаясь угадать зачем вообще пришел сюда.

— Вам не хватило разговора на кухне? — желчно усмехнулся он, буравя меня издевательским взглядом. Он походил сейчас на склонившегося над своей добычей стервятника, ожидающего славное пиршество у тела брошенной кем-то добычи. Он знал, что меня прислал Драко, я видел это в его взгляде.

— Не хватило, — дерзко заявил я, вздергивая подбородок. Почему-то я почувствовал себя уязвленным, хотя профессор не спросил ничего провокационного или хотя бы сколько-нибудь обидного.

Ему не понравился мой ответ. Он помрачнел и кивнул, будто подтверждая какие-то свои мысли. До сих пор я не отвел взгляд только из гордости, но с каждой минутой смотреть в глаза Снейпа было все сложнее и сложнее. Невольно я вспомнил о том, что увидел с помощью легемиленции, и моргнув, все же отвел взгляд.

— Говорите, что хотели, и уходите, — сухо бросил он, и я почувствовал, что любое неверное слово поставит на этом разговоре крест.

Малфой просил извиниться… Но за что? За то, что Снейп обозвал меня позором всей Британии за полное незнание столового этикета? Или за то, что отказался есть «то, что сварено одним из самых бездарных учеников за всю историю школы»? Я полдня у плиты стоял, а этот!.. Стоп! Это явно не путь к примирению.

— Я извиняюсь, — он поднял бровь так, будто я мяукнул, а не попросил у него прощения. — Я извиняюсь за то, как вел себя во время обеда, — медленно продолжил я, незаметно сжимая руки в кулаки. Он поднял вторую бровь. Я что с бровями пришел разговаривать или он так издевается просто?! — Впредь подобное не повторится, — закончил я, чувствуя себя так, будто снова оказался на первом курсе и извинялся за испорченный котел.

— Это все?

— Да.

— Можете идти, мистер Поттер.

Он отвернулся к своему чемодану так, как раньше отворачивался к котлу, и продолжил собирать вещи. Я мог спокойно уходить, махнув рукой на его упрямство и откровенное презрение ко мне, сказав, что я сделал все, что мог, и остальное меня не касается, но вместо этого я стоял у двери и трясся от гнева, страстно желая и не давая себе одновременно кинуть в него чем-нибудь тяжелым. Он же медленно закрыл чемоданчик, оглядел комнату, проверяя, не забыл ли он чего, и спокойно прошел мимо меня. Через секунду его уже не было в комнате.

* * *

Я слышал, как хлопнула входная дверь и Малфой что-то говорил профессору вслед. В открытое окно я мог видеть, как по безлюдной улочке удаляется его черная фигура, как уверенно и привычно он уходит от меня. Он, похожий на летучую мышь в своей развевающейся мантии.

Сказать ему пару слов. Может просто встретить на улице.

Я не видел, был Малфой в прихожей или нет. Я просто сорвал с вешалки куртку и, наспех накинув ее на плечи, выбежал на улицу. Перед глазами прыгала серая рябь асфальта, тапки норовили соскочить с ног, а куртка громко и глупо хлопала рукавами, но я упорно бежал вперед, видя, как впереди крошится и падает во тьму рассыпающаяся в пыль дорога.

Случайно столкнуться в толпе.

Я потерял очки. И без того не ориентируясь в разноцветых переплетениях улиц и дорог, теперь я не видел ничего. Остановился, сделал шаг. Под ногой что-то подозрительно хрустнуло и сломалось.

И разойтись.

С неба начали падать первые капли дождя. Холодные и редкие. Неожиданные. Заставляющие вздрагивать от внезапного укола прикосновения к открытой коже. Послышался первый раскат грома. Я не знал, куда бегу, но не мог остановится. Я не знал, убегал ли от него, или бежал к нему. Я просто не знал, что делать, если остановлюсь. Я споткнулся и упал.

Просто знать, что с ним все в порядке…

— Поттер…

Примерно так начинались все мои разговоры с Северусом Снейпом.

Он и не подумал помогать мне, и я, оттолкнувшись ободранными ладонями от грязного асфальта, сел на земле, а чуть позже, слегка раскачавшись, выпрямился в полный рост. Человек передо мной представлял собой черное размытое пятно, которое не могло быть никем, кроме упрямого зельевара.

— Вы похожи на бездомную дворнягу. Совсем, как ваш обожаемый крестный, — процедил он сквозь зубы и собрался было уйти, но я резко схватил его за плечо, наудачу выкинув руку вперед.

— Не смейте…

Он попытался вырвать руку.

— Не смейте упоминать моего крестного! Не смейте называть его псом и дворнягой! Не смейте строить из себя оскорбленного, когда виноваты сами! Не смейте бросать Драко, он не заслуживает такого отношения после всего того, что он для вас сделал! Не смейте замыкаться в себе и опять проваливаться в эту чертову апатию! Не смейте воротить нос от моей стряпни!..

Дождь плавно перешел в ливень. На улице совсем потемнело и все чаще слышались раскаты грома и серебряные нити молний прочерчивали темное небо. Мы вымокли до нитки. Меня трясло от холода и гнева, а слова все не кончались и не кончались

— Не смейте вот так разворачиваться и уходить. Не смейте уходить от меня! — я дернул Снейпа за рукав и почти оторвал его. Испугавшись этого, я разжал пальцы, и тяжелая ткань выскользнула из моей ладони… Он развернется и уйдет… Наплюет на всю ту гневную тираду, что сорвалась с моего языка, и я больше никогда не увижу его… И поделом. Я закрыл глаза и нервным вздохом набрал воздуха в грудь. Я лукавил, когда думал о простом разговоре несколько месяцев назад. Я хотел высказаться. Сказать то, что так давно мучило и лишало меня покоя. И вот, это произошло.

Внезапно, я почувствовал, как кто-то укрыл меня под своей мантией, удивительно сухой и теплой. Водооталкивающие чары… Я положил голову ему на плечо, чувствуя себя маленьким ребенком, которого напугала разыгравшаяся гроза, но все равно не мог отойти от него. Он не оттолкнул, не сказал ничего, просто стоял рядом так, будто так надо и было всегда. Я осторожно коснулся теплой ткани, что так приятно согревала меня вместе с теплом его тела. Смешно, но теперь я точно знаю, зачем ему такая длинная мантия…