А она выжила

Лили осторожно пошевелилась. Даже малейшее движение причиняло боль, но все-таки, наконец, стало возможным. Она открыла глаза.

Вверху было небо. Ярко-голубое, чистое, солнечное, счастливое небо. Ни одного облака. Только небо. Такое… такое совсем не ноябрьское. Красивое.

Лили смотрела на него очень долго, не отводя взгляда, почти не моргая. Солнце поднялось еще не очень высоко, и глазам почти не было больно.

Потом она начала вспоминать, и яркий свет стал вдруг неприятен. Глаза слезились, но не от света, слезы текли по щекам, а Лили и не думала их остановить. Она вообще ни о чём не хотела думать…

Наконец, она поднялась – механически, просто потому, что мелькнула мысль: «Глупо». Почему глупо, она тоже не хотела думать. Встала на ноги – неуверенно и очень осторожно – тело тут же отозвалось сильной болью, и огляделась.

Вспомнив тот грохот, что она слышала последним, перед тем как потерять сознание, она удивилась, что от дома вообще что-то осталось. А потом, развернувшись, заметила неподвижное тело в кроватке.Лили потом не могла понять, как подошла к ней. Лили потом не могла понять, как подошла к ней. Как остановилась, смотря на безжизненного сына. Она помнила, как подняла голову к небу, проклятому счастливому небу, и что-то долго, очень долго кричала. Что? Что-то отчаянное. Лили даже не знала, были ли в том крике слова. Только скорбь от вида этого неподвижного тела, тела такого маленького, радостного, живого и немного непослушного ребенка. Её ребенка.

Она только кричала.

* * *

Лили открыла глаза. Белый, чистый, ровный потолок. В их с Джеймсом спальне был точно такой же. Может быть, она дома и ей приснился страшный сон? Кошмары преследовали её давно и повсюду – от запрета выходить из дома, от хлопот с заклятием Доверия, страха за близких… просто страшный сон. Сейчас она повернет голову и увидит спокойно спящего рядом Джеймса, чьи непослушные волосы еще сильнее растрепаны во сне. А на другом конце комнаты Гарри тихо спит в кроватке, чистым, мирным детским сном, не омраченным ещё тяжелыми мыслями. Он чему-то улыбается во сне, а потом зевает и причмокивает губами, словно что-то пьёт. Лили всегда казалось очень смешным то, как он зевал во сне. Она улыбнется, придвинется ближе к Джеймсу и опять уснет, и до утра не будет больше кошмаров. Все будет хорошо. Совсем хорошо. Все пройдет, война закончится, Гарри вырастет счастливым…

Она повернула голову и поняла, что всё иначе. Чужая комната. Чужая постель. Всё вокруг – бледное и настолько чистое, будто здесь живёт помешанный на порядке человек, вроде Петунии… или это операционная из сериала про доктора Гейбла, который они с мамой смотрели в детстве. Стены и пол почти блестят, вещи разложены настолько аккуратно, что кажется, будто к ним никто и никогда не прикасался. Лили удивилась тому, как она могла оказаться в такой странной неуютной комнате.

А потом – она вспомнила, сразу и всё. Что теперь она одна, одна выжила, а муж, сын… там, в полуразрушенном доме. Мертвые и холодные. А ведь она так и не увидела Джеймса – в голове, как заезженная пластинка, крутился только крик: «Беги! Хватай Гарри и беги, я задержу его!», а потом звук падения на пол его тела.

Лили крепко сжала руки, до боли. Все чувства и воспоминания почему-то ушли, и она осталась в какой-то бессмысленной пустоте.

Лили смахнула рукой слезы, а потом замерла, поняв – это получилось совсем легко, без боли. Её тело уже совершенно исцелилось. Сколько же времени прошло? Где она?Открылась дверь, Лили, стремительно, с надеждой повернувшаяся к ней, столкнулась взглядом с Петунией. Странно, как давно она не видела её – только писала письма. Сестра стала еще более худой, а вытянутое лицо – ещё бледнее, светлые волосы идеально уложены, а домашнее платье – светлое и такое безукоризненно отглаженное, что сразу становится ясно, кто убирал эту комнату. Большие голубые глаза нервно наблюдали за реакцией Лили.

А та, осознав, что ошибки нет, уже ничего не чувствовала. Вокруг была стена, плотная стена, отгораживающая её от мыслей, воспоминаний... Лили понимала, что это неправильно, но что-то внутри шептало, что так она хотя бы не сойдет с ума, и пробиваться через эту стену – не хотелось. Впрочем, даже если бы она и захотела, то не смогла бы. Инстинкт самосохранения, и больше ничего. Ни-че-го. Легкая искра удивления при виде сестры утонула в безразличии.

— Привет, — осторожно сказала Петуния, видимо, не выдержав давящего молчания.

Каким-то далёким краешком сознания Лили поняла, что на лице у неё по-прежнему слезы, и смахнула их, а потом ответила:

— Привет.

И все. Тишина, звенящая, холодная и безразличная. Спокойная. Наверное, даже спокойная.

Петуния сделала несколько шагов к ней и остановилась в паре футов от кровати. Лили все-таки шевельнулась и повернулась к ней.

— Как ты себя… чувствуешь?

«Чувствую? Никак, Тунья. Меня нет. Моего сердца больше нет».

— Ничего не болит.

— Это хорошо… Тот старик сказал, что если ты будешь пить жидкость, что он принёс, то поправишься быстро. Но я не думала, что настолько.

— Когда я сюда попала?

— Вчера.«Только вчера», — заметка на память. Всего один день.— А что за старик?

— Не знаю. Я ни разу раньше его не видела, но он какой-то… словно знакомый. Высокий, с серебристой длинной бородой, выглядит так, будто постоянно улыбался, а теперь грустит.

— Дамблдор? — пробормотала Лили, не думая о том, что сестра знала это имя… эту фамилию. Так странно – это словно его имя. Странно? Что-то даже мелкие, обычные вещи кажутся необычайными, а то, хуже чего нет – привычным. Пустым и невыразительным. Может быть, через серую стену вокруг проходят только мелочи, крошечные детали – их не с чем теперь сравнить, и они кажутся значительными?

— Это был Дамблдор? — переспросила Петуния, не замечая её размышлений. — Вот как… а Дадли его испугался, я так за него тревожилась тогда – он всю ночь заснуть не мог…

Голос сестры сливался в однообразный гул, но Лили всё же расслышала имя. Дадли. Сын Петунии, её племянник. Какая же она счастливая, её ребенок жив и здоров, ему ничего не угрожает… Не угрожает ли? Не приведет ли присутствие Лили и в этот дом опасность? Даже за безразличием ко всему она смогла уловить одну мысль – горя сестры она себе не простит. Пусть нелюбимой, почти враждебной сестры, но сейчас с тревогой ожидающей следующих слов… Да, не простит. Тем более, такого горя.

Петуния говорила еще что-то, когда Лили приподнялась на постели и спросила:

— А больше ничего не происходило?

— Нет. А что? Ты думаешь, что тот человек, что… он может прийти, чтобы убить тебя?

Поразительно. Она сразу понимает то, что непосредственно касается её благополучия. Это хорошо, наверное. Петуния дольше сможет выжить.

— Да.

Она замерла.

— Лили, ты… ты моя сестра, но Дадли… Вернон… Я не могу подвергать их жизни… — она растерялась, очевидно растерялась. Нелюбимая сестра — и её семья. Несложный выбор.

— Я уйду.

Куда? Лили не знала. Просто уйти хоть – куда-нибудь, а если её убьют… может быть, тем лучше? Может быть, там она встретит их?

— Но как? – выдохнула Петуния. — Куда ты пойдешь, ведь тот человек, Дамблдор, — по привычке притворяется, что лишь когда-то мельком слышала эту фамилию, — сказал, что у… твоего мужа не осталось родственников?

— Вроде бы – да, разве что очень дальние. Но у меня… у нас есть друзья. И я волшебница, Тунья, — сестра вздрогнула, услышав это имя. А может, упоминание о волшебстве. — Не пропаду.

Вновь подступили воспоминания, но она гнала их прочь. «Нет, в Годрикову впадину возвращаться нельзя. А что – можно? Я даже не знаю, устояло ли Министерство. Возможно, что именно сейчас Тот-Кого-Нельзя-Называть захватывает власть в свои руки…» Дамблдор. Дамблдор должен знать.

— Тот старик, Дамблдор, сказал еще что-нибудь?

— Он оставил письмо, небольшой чемодан и очень, очень много золота – монет странной формы. Откуда они?

Петуния протянула ей один галлеон.

— Это деньги волшебного мира. Должно быть, он забрал их из нашего сейфа. Только не знаю, как поменять их… Вряд ли мне сейчас стоит возвращаться. Скажи, а где письмо?

Сестра встала и, что-то пробормотав, вышла из комнаты. Наверное, за письмом.

Лили отбросила одеяло, изучая себя. Ран, кажется, нет. Сорочка, чисто белая – точно не её. Скорее всего, Петунии: почти до середины голени длиной – ходить в ней при росте Лили будет почти невозможно, слишком узка. Волосы отчего-то завились, но уже не повреждены. Быть может, тоже отросли из-за… зелья, да, это наверняка было зелье.

Вернувшись, Петуния протянула Лили свиток пергамента, держа его кончиками пальцев, словно боясь испачкаться.

«Лили!»

Летящий почерк Дамблдора. Значит, она поняла правильно.

«Надеюсь, Петуния передала тебе письмо сразу же, как ты пришла в себя и смогла прочесть. Надеюсь, она давала тебе зелье, и с тобой уже почти все в порядке. Я, конечно, имею в виду твое физическое состояние. Боюсь, потерю, которую понесла твоя душа, восполнить не в моих силах… прости меня, Лили.У меня нет хоть сколько-нибудь хороших новостей тебе в утешение. Вчера Волдеморт напал снова, убив и ребенка Лонгботтомов, Невилла. Их самих пытками довели до безумия супруги Лестранж. Ужасная ночь…

Ему удалось захватить власть. Теперь ты, как и любая другая магглорожденная волшебница — вне закона. Хотя именно в отношении тебя никаких конкретных приказов не выдавалось, я опасаюсь, что любой из Пожирателей Смерти может намеренно найти именно тебя – хотя сам Волдеморт почему-то не стал убивать, против твоей смерти он возражать не станет. А на защиту от них ты права не имеешь… Никто теперь не имеет. Я догадываюсь о причине, по которой ты осталась в живых, но это – только предположение и не думаю, что сейчас оно может быть важным.

Сейчас, наверное, ты думаешь о том, что же делали я и Орден Феникса. Нужно признать – мы оказались бессильны перед Волдемортом, дальнейшее сопротивление привело бы к слишком большим потерям. Я опасаюсь, что это письмо может попасть не в те руки, поэтому не стану писать здесь подробнее. Но напишу другое – и даже если это увидит тот, кто может быть опасен для тебя, когда ты уже будешь на месте, они ничего не смогут сделать. Вспомни, где находится старый дом нашего лохматого друга.Сейчас там находится он, ещё один друг – тот, кто не слишком любит серебряный свет, и несколько других членов Ордена. Дом надежно защищен – даже ты увидеть его не сможешь. Но в течение недели – а, зная твоих друзей, могу сказать, что если потребуется, то и дольше, – кто-нибудь постоянно будет наблюдать и сможет встретить тебя. Там вы будете в безопасности, а люди из Ордена смогут рассказать тебе остальное.

Надеюсь, все будет в порядке. Деньги из вашего сейфа я позволил себе забрать и оставил некоторую часть в доме твоей сестры, остальное – у того, к кому тебя направляю. Хотя гоблины и заявили, что прежде всего заботятся о благе своих клиентов и отказываться работать с ними не будут, но сейчас в Косом переулке и во всех публичных местах магической Британии дежурят Пожиратели Смерти – там тебе нет дороги. Прости за эту поспешность, думаю, ты понимаешь разумность того, чтобы спрятаться на время.

Надеюсь, с тобой все будет хорошо, и мы ещё увидимся. Верь в лучшее и знай, что можешь встретить верных друзей даже среди врагов. Но поспеши.

2 ноября 1981 года.

А.Д.»

Лили аккуратно свернула письмо и посмотрела на сестру. Выбирать не приходилось, а она и так несколько минут назад говорила почти о том же, что предлагал Дамблдор. Правда, не предполагала, что отправится в дом, о котором всегда с такой ненавистью отзывался «лохматый друг» – Сириус. Но иначе – что делать? Странно ещё, что профессор не упомянул Питера. Возможно, его уже убили за попытку скрыть местоположение дома… Или довели до безумия, пытаясь узнать это – и узнали. Может быть, Дамблдор просто не хотел причинять ей еще больше боли? Лили вспомнила круглое, улыбающееся, такое счастливое в день свадьбы лицо Алисы Лонгботтом и сглотнула. Что происходит в этом мире?... Подняв глаза, она встретила настороженный взгляд Петунии.

— Профессор Дамблдор пишет, где я могу спрятаться и пересидеть… какое-то время. Это дом одного из наших… моих друзей в Лондоне. Не беспокойся, я отправлюсь туда немедленно. Надеюсь, без меня ваш дом не будет представлять никакого интереса для Пожи… для темных магов.

Петуния кивнула, а потом неуверенно спросила:

— Мы увидимся?

«Интересно, это надежда или опасение?»

— Не знаю, Петуния. Я ничего не знаю.

Молчание.

— Скажи, ты не знаешь, где я могу достать одежду?

— Я принесу.

Петуния ушла.

Поднявшись с постели, Лили подошла к окну, осторожно выглядывая из-за занавесок. Лужайка перед домом и голые кусты здесь такие же идеально ровные, аккуратные, как и раньше… Почему-то Лили они не нравились. Она никогда не любила неряшливости, но здесь все было… слишком. Хотелось немного жизни, немного небрежности. Она вспомнила, как подстригал кусты перед домом Джеймс – с помощью магии делать этого он не хотел, а её тоже не подпускал. Она всегда удивлялась – чистокровный волшебник, а с таким удовольствием брался за садовые ножницы, будто решил поиграть в квиддич. Какие-то кусты превращались в животных, какие-то – просто были необычной формы. А потом он забирал у неё Гарри, и бегал вокруг дома, издавая жужжащие звуки, и оба звонко хохотали. Лили улыбнулась.

А потом вспомнила мертвого сына. Вспомнила, как упал Джеймс. Вспомнила… Она отпрянула от окна и прислонилась спиной к стене, подавляя рыдание, готовое вырваться из горла. Их нет. Нет, и не будет никогда, а её счастье теперь только в воспоминаниях. И за каждое из воспоминаний, за каждый счастливый сон придётся платить так – лишаясь последних сил от горя и захлебываясь рыданиями. Так странно… странно то, что даже воспоминания не мешают думать, и мысли продолжают жить в голове, ровные и точные – только их невозможно контролировать.

Лили вцепилась руками в стену, тщетно пытаясь успокоиться. Но память, как назло, показывала самые счастливые, самые простые мгновения их жизни, а потом перечеркивала все мертвым телом в детской кроватке. Раз за разом…

Застонав, она сползла на пол и закрыла лицо руками, сжавшись в комочек, надеясь, что от этого станет лучше.

Открылась дверь. Лили подняла голову, а Петуния застыла на пороге, судорожно вздохнув, когда встретилась взглядом со страшными, полными боли глазами сестры.

— Лили, — наконец неуверенно произнесла Петуния. — Лили!

Она услышала и подняла на сестру полные боли глаза.

 — Лили, мне очень жаль, ты же знаешь, я ведь только, я…

 — …«я просто ненавидела и тебя, и твоего мужа, хотя мне и тяжело сейчас смотреть на твои страдания?» — хмыкнув, почти беззлобно, но по-прежнему с болью в голосе продолжила Лили.

Петуния молча подошла к кровати, села на краешек и тихо, будто обессилено ответила, не поднимая глаз от пола:

 — Почти так. Почти...

Лили не видела её взгляда, но надеялась, что в нём был стыд. Хотя бы...

 — Теперь этого уже не исправить.

Почему-то горечь, выплеснувшаяся на сестру, помогла ей придти в себя. Лили поднялась с пола, лишь слегка пошатнувшись, и села на кровать рядом с Петунией, подтянув к груди колени.

 — Теперь ничто из этого — да и совсем ничто — просто не имеет значения.

Теперь она тоже смотрела куда-то в пол у противоположной стены: разумеется, идеально чистый и блестящий.

 — Мне нужно уходить. Кто знает, что произойдет в следующую минуту, — медленно сказала Лили куда-то в пространство.

Петуния, по-прежнему молча, протянула ей свёрток с одеждой.

Через десять минут они стояли в гостиной. Дадли и Вернон были на кухне: муж Петунии не хотел, чтобы ребенок общался с её «сумасшедшей сестрицей», а единственным, чем он мог занять сына в отсутствие матери, была еда.

Лили взяла чемодан, даже не проверив его содержимое, мешочек с деньгами и волшебную палочку. Письмо Дамблдора было аккуратно убрано в карман. Она молча посмотрела на Петунию, а потом неожиданно для самой себя шагнула к ней, коротко обняла за плечи — маленький на вид чемодан оказался тяжелым — и отвернулась к двери.

Но как раз в этот момент та распахнулась.

Сзади взвизгнула Петуния, а Лили от неожиданности даже забыла о палочке. А когда узнала вошедшего, еле слышно спросила в полном недоумении:

 — Северус?

И неосознанно сделала шаг назад.

Он покачал головой и взглядом показал на свои руки — палочки в них не было.

 — Тебе нужно уходить, — каким-то очень странным, быстрым и неуверенным голосом произнес он.

 — А я и ухожу, — сообщила очевидное Лили, кивнув на чемодан.

 — Пешком. Министерство, — Северус выделил голосом последнее слово, но не так, как обычно, словно желал сказать нечто другое, — установило контроль ещё и над аппарацией, а всякое применение магии… магглорожденными волшебниками считается преступлением. И сюда направляется Беллатрикс Лестранж.

Говорил он это ровным голосом — на одной ноте, на одном дыхании, не прерываясь, будто читал стихи или заметил, что на улице удивительно приятная погода.

 — Она пытала… Лонгботтомов, — Лили почувствовала всё возрастающую панику.

 — Да, и поэтому тебе следует немедленно уходить.

 — Но Петуния… — беспомощно пробормотала Лили.

Похоже, её сестру он до этого словно не замечал. Нахмурив брови и знакомо поджав губы так, что они превратились в тонкую бледную полоску, Северус обдумывал спасение Дурслей. Или притворялся, что обдумывал…

 — Она не знает их. Твои родственники, — ей показалось, или в этом слове прозвучала насмешка? — еще успеют убежать достаточно далеко. Надеюсь, им хватит ума идти в противоположную тебе сторону. Но пусть не берут никаких вещей и уходят как можно скорее.

Снейп в упор посмотрел на Петунию, и та нервно кивнула, а затем бросилась на кухню.

 — Прости, — прошептала ей вслед Лили.

Северус снова посмотрел на неё.

 — Я должен идти. А ты… поспеши.

Он резко развернулся — мантия взвилась вверх — и быстрыми шагами направился прочь по садовой дорожке.

 — Северус!

Он остановился, но не обернулся.

 — Спасибо.

Резкий кивок, и Северус поспешно уходит куда-то вниз по Тисовой улице.

Лили какое-то время рассеяно смотрела ему вслед, а потом, опомнившись, поспешно вышла из дома, направляясь, как она надеялась, в сторону какой-нибудь из дорог, ведущих на Лондон. Но, едва дойдя до крайнего по улице дома, почти против воли остановилась и спряталась за чьей-то живой изгородью: кусты, пусть и без листьев, скрыли её, позволяя наблюдать за происходящим.

Петуния послушалась совета и теперь вместе с семьей поспешно садилась в машину. Рванув так, что взвизгнули шины, та стремительно скрылась из виду. Ненадолго всё стихло.

Может быть, Северус ошибся? Да и зачем ему было предупреждать её о…

Высокая женщина в тёмной мантии появилась прямо посреди улицы, нисколько не скрываясь. Испуганно закричал чей-то ребенок. Беллатрикс мгновенно махнула в его сторону рукой с зажатой палочкой, и Лили едва сдержала крик — слишком хорошо она теперь знала, что почувствует мать несчастного. Но луч не был зеленым, и это вселяло надежду.

Беллатрикс прошла в дом, и Лили замерла. К упавшему ребенку подбежала заплаканная женщина и отчаянно обняла его.

 — Уводи же его… и пусть он очнется, — хрипло прошептала Лили. — Пусть не погибнет из-за меня. Пожалуйста, пусть он очнется. Пожалуйста! — последнее слово больше походило на вскрик, и она даже испугалась, что Лестранж услышит её, несмотря на то, что та была в доме — далеко от этой изгороди.

Несколько секунд — и Беллатрикс нервными широкими шагами вышла на улицу. Лили она не услышала, разумеется, но, похоже, была в ярости от того, что дом пуст. Собираясь уходить, нежданная гостья сделала пару шагов по дорожке, но вдруг развернулась и что-то крикнула, вскинув палочку.

Дом вспыхнул.

Лестранж аппарировала, а Лили безвольно глядела на разрушающееся строение. Огонь выглядел неестественным, почти черным с багровыми отсветами, и бушевал над домом, поднимаясь высоким, тёмным куполом.

 — Прости, Петуния, — прошептала она почти беззвучно.

Поднявшись на ноги, Лили набралась решимость и, стараясь держаться края улицы, пошла дальше.

* * *

Шоссе на Лондон найти оказалось несложно. Но Лили прекрасно понимала, что пешком ей не дойти, а деньги… денег было много, но — галлеонов. Ни одно фунта или даже пенни. Видимо, придется предложить в оплату несколько галлеонов, выдав их за редкие монеты.

Спустя полчаса безнадежных попыток ей внезапно повезло. В очередной машине проезжал богатый то ли коллекционер, то ли просто скучающий путешественник, которого необычные монеты крайне заинтересовали. Даже несмотря на отказ пояснить их происхождение он отвез её, как Лили и просила, до района, где располагалась площадь Гриммо. Она отдала ему пять галлеонов, радуясь тому, что до безопасного убежища осталось совсем недалеко.

Машина отъехала, а Лили пошла по грязным улочкам этой части Лондона, вспоминая по рассказам Сириуса, как пройти к нужной площади. Но, видимо, и без того небольшой запас её удачи иссяк — память упорно возвращалась к зрелищу горящего тёмным пламенем дома. Оставалось надеяться, что Лили верно запомнила, как выглядит сама площадь Гриммо и дома на ней и сможет найти их даже притом, что никогда не видела.

* * *

Неуверенно свернув в очередной переулок и, уже делая шаг вперёд, она тут же отпрянула, прячась за какие-то контейнеры. Прямо за углом стояли два человека в длинных черных мантиях и капюшонах. Конечно, существовала маленькая надежда, что они не волшебники, но в этом Лили очень сомневалась — как и в том, что это не Пожиратели бродят здесь. Оставалось надеяться, что никто из них не узнал её.

Оба Пожирателя вышли на узкую улицу, где она пряталась, и огляделись.

 — Какая-то маггла, — заговорил один, и Лили едва не выдохнула от облегчения, узнав голос Северуса.

Впрочем, радоваться было рано — его намерения по-прежнему оставались совершенно неясными. Помог раз, но что сделает в другой?

 — А почему убежала? — хмуро поинтересовался другой, похоже, не узнав беглую… грязнокровку.

Лили осторожно выглянула. Они стояли спиной к контейнерам и назад не смотрели, но выйти было невозможно. Она вновь спряталась, прислонившись к холодной стене.

 — Мы довольно необычно смотримся в темном переулке, Эйвери, — хмыкнул Снейп.

 — Да уж! — Эйвери грубо расхохотался, и Лили съежилась еще сильнее. — Но раз уж милорд убежден, что где-то неподалеку скрываются прихвостни Дамблдора, придется караулить здесь и дальше.

 — Ты уверен, что стоит на все улицу сообщать о подозрениях Темного Лорда? — судя по голосу, Северус абсолютно спокоен, даже холоден.

 — Здесь же нет никого… — уверенно начал Эйвери, но затем явно задумался и больше ничего не сказал.

Сидеть было очень неудобно: холодно и мокро. Вдобавок Лили расцарапала руки об острый край контейнера, когда залезала сюда, и теперь морщилась от боли: некоторые из порезов оказались действительно глубокими. Места между стеной и железом почти не было свободного места, и ей пришлось сжаться, как только можно, чтобы пробраться сюда. Нормально вдохнуть и выдохнуть тоже не получалось, а тонкое пальто Петунии почти не защищало от холода.

 — Долго нам ещё дежурить? — после нескольких минут молчания спросил Эйвери, и Лили вновь вздрогнула от его голоса. — Меня перебросили сюда прямо из Кента, наши там собирались…

 — До полуночи, — прервал его Северус.

 — А кому передаем?

 — Никому. Завтра здесь какое-то время почему-то никакой охраны. До десяти, кажется.

 — Так зачем сейчас охранять что-то, если здесь будет можно спокойно пройти целых десять часов? — возмутился Эйвери. — Да еще вдвоем!

 — Воля милорда, — холодно отозвался Снейп, и Эйвери тут же замолчал.

«Сейчас около двух часов. Они будут здесь до полуночи, до самой полуночи, и никак не пройти… если бы они хоть вернулись в переулок, тогда…» — Лили с трудом развернулась боком к стене и села, обхватив руками колени, отчаянно надеясь согреться.

Пожиратели молчали.

* * *

Прошло несколько часов. У Лили совершенно затекли ноги, руки сводило судорогой, ладони покрыты засохшей кровью. Царапины болели, как и спина: похоже, она еще не совсем оправилась от падения той ночью. К тому же сейчас, когда пришлось просто ждать, Лили почувствовала, что не ела почти двое суток, но куда более неприятно и унизительно было желание… сходить в туалет.

Снейп и Эйвери за все время обменялись лишь несколькими короткими фразами. Видимо, обоим было скучно, но если один, вроде бы, Северус, стоял молча и неподвижно, то другой, то и дело, начинал ходить кругами или что-то напевать. Последнее, впрочем, каждый раз ненадолго: Лили ярко могла представить, как смотрел на него при этом Снейп.

Но, когда она уже думала, что хуже, чем сейчас, ей быть уже не может, Эйвери, который, похоже, скучал уже смертельно, внезапно заговорил:

 — А куда делась та маггла?

 — Ушла, наверное. Точнее, убежала.

 — Слишком быстро… — втянув воздух сквозь зубы, заметил Эйвери. Похоже, он снова ходил туда и обратно.

Снейп промолчал.

 — Подозрительные ящики, да? — продолжил Эйвери.

Наверное, на это Северус кивнул, так что его собеседник, увидев хоть какой-то отклик на свои слова, предложил:

 — Давай осмотрим их, а? Все равно делать нечего.

Лили поняла, что раньше ей еще не было страшно. Неудобно, больно… но не страшно. Страх нарастал внутри, грозя скоро перерасти в панику, и тогда она закричит, или попытается убежать, а непослушные ноги сведёт судорогой, и последнее, что она услышит, будет «Авада Кедавра»…

 — Хорошо, — невозмутимо ответил Северус.

Чтобы не закричать, Лили до крови прикусила губу, чувствуя, как катятся по щекам слёзы…

 — Посмотри здесь, а я вон туда? — наполовину предложил, наполовину попросил Эйвери.

 — Хорошо, — тем же тоном.

Лили тихо вытащила палочку, которую предусмотрительно переложила в верхний карман пальто, отчаянно и — признайся же себе — глупо надеясь, что её не обнаружат.

Чёткие, но немного шаркающие шаги Эйвери постепенно отдалялись. Северус, похоже, не двигался с места, и Лили уже обрадовалась, как вдруг тот резко развернулся и шагнул в узкий проход между двумя контейнерами, за одним из которых она и пряталась. Пока что он стоял спиной к ней, и Лили собиралась было его оглушить, лихорадочно соображая, как потом победить предупрежденного Эйвери, но Северус уже обернулся и, разумеется, увидел её.

Молча, неподвижно он смотрел на неё, совершенно измученную, бледную, смотрел на окровавленные руки, сжимавшие выставленную вперёд палочку, на заплаканное лицо, а потом развернулся, вернувшись на улицу, всё также равнодушно проговорив:

 — Здесь никого.

Эйвери же действительно ничего и никого не обнаружил, чем был крайне недоволен.

Только после того, как Северус вновь неподвижно замер, а Эйвери в двадцатый раз начал что-то напевать, Лили осознала, что её не выдали, что на время она спасена. Да, придётся провести здесь еще несколько часов, и возможно, уже пару минут спустя она будет жалеть, что не представилось возможности двигаться, делать хоть что-то, но всё равно — боль, холод и физические потребности, хоть и причиняли массу неудобств, но -хотя бы — не убивали.

Лили вспомнила, как еще недавно думала о смерти, как о счастливом избавлении… да и сейчас порой мелькала такая мысль, но она твёрдо подавляла её, решив, что сначала нужно узнать, что же происходит с друзьями, со всем привычным ей миром, да и с ней самой, и может ли она сыграть какую-нибудь роль в борьбе с Тем-Кого-Нельзя-Называть. Она не собиралась мстить, это было бы бесполезно, и Лили, даже страдая, ясно осознавала это. Едва ли ни больший смысл имела попытка встретиться с родными в загробном мире. Но она не хотела допустить, чтобы люди продолжали умирать, а власть принадлежала…

Из мыслей её вырвал голос Северуса — впервые он заговорил первым:

 — Какой-то странный звук там, за углом.

 — Думаешь… — Эйвери, даже не договорив, бросился в проулок.

Потом Лили услышала размеренные шаги Северуса, последовавшего туда же. Ей потребовалось почти полминуты, чтобы понять: путь, наконец, свободен.

Пошатнувшись, она встала. Ногу сразу же свела судорога, и Лили непроизвольно потянулась к ней, сильно задев плечом острый угол контейнера. Нужно было спешить, поэтому, хромая и стараясь не обращать внимания на боль и то, что в глазах потемнело от усталости и потери крови, Лили пошла к ближайшему повороту.

Наконец она добралась до угла, повернула ещё дважды и, увидев ярко освещённую улицу, обессилено опустилась на тротуар.

* * *

Здесь было много людей, но они не обращали на неё внимания, как будто измученная и израненная девушка — самое обычное из того, что можно увидеть на улице. Полицейских поблизости видно не было, а остальные просто шли мимо.

Наконец Лили поднялась и осторожно пошла вдоль дороги, одной, раненой, рукой придерживаясь за стену, а другой сжимая рану на плече, что было почти бесполезно.

 — Скажите, где найти площадь Гриммо?

Серьезная, в темно-сером деловом костюме и дорогом пальто женщина, к которой она обратилась с этим вопросом, посмотрела на неё крайне подозрительно и почти зло, с визгливыми нотками в голосе, но всё-таки объяснила, куда идти. Оказывается, в тот переулок Лили свернула совершенно напрасно, но что теперь поделаешь…

Благодаря объяснениям ей удалось дойти до площади уже через полчаса — наверное, будь она здорова, то проделала бы весь путь за пять минут, но перед глазами всё плыло, размывалось, а каждый шаг отдавался болью.

Лили медленно шла по улице, размышляя, узнают ли её в таком виде те, кто должен встретить. Но это оказалось напрасным — едва она приблизилась к дому номер одиннадцать, как неожиданно на тротуаре впереди появился русоволосый мужчина в темно-коричневой мантии. Он обернулся, и Лили увидела такое знакомое, доброе, но усталое лицо.

 — Ремус! — выдохнула она и, спрятав лицо у него на плече, наконец, разрыдалась.

* * *

Закутанная в несколько тонких покрывал серебристо-зеленого цвета, Лили сидела в кресле с кружкой очень горячего чая в руках. Благодаря помощи Ремуса и Мэри, которая еще несколько лет назад жила с ней в одной спальне в гриффиндорской башне, почти все её раны залечили, и теперь она чувствовала себя гораздо лучше. Во время лечения Мэри запретила ей разговаривать, поэтому только теперь Лили, наконец, смогла спросить обо всём, что мучило её последние часы.

— А где Сириус? Здесь есть кто-нибудь еще? — хрипло поинтересовалась она.

При упоминании Сириуса оба они помрачнели и переглянулись. Ремус ответил на второй вопрос:

 — Почти никого. Мы, Сириус и… Фрэнк и Алиса.

Лили побледнела еще сильнее и склонилась чуть вперед, едва не проливая чай.

 — Они здесь?

 — Да, Лили, но они… вряд ли когда-нибудь заговорят или смогут что-то понять, — тихим, дрожащим голосом ответила Мэри. — Это… ты не должна видеть их.

 — Должна, — возразила она. — Мне обязательно нужно их увидеть.

Лили сидела в кресле напротив гобелена с родословным древом Блэков и молча разглядывала выжженную дырку там, где значилось имя Сириуса. Где-то наверху были слышны голоса Ремуса и Мэри: только что вернулись после нападения Пожирателей несколько человек из Ордена. Все были ранены, некоторые — тяжело, поэтому сейчас нуждались в тщательном уходе.

Там слышались голоса и быстрые шаги, здесь же было невыразимо тихо. Вчера вечером она так никого больше и не увидела, а Мэри уговорила её лечь спать сразу после того, как Лили допила чай. Короткий и тревожный сон не оставил после себя воспоминаний: возможно, и к счастью. Утром на кухне она встретила только старого домового эльфа со злобными глазами, который отшатнулся от неё, бормоча что-то о грязнокровках, бедной хозяйке и верном, но несчастном Кикимере. Он почти тут же ушел, не переставая ворчать. Лили нашла пирог и остатки чая в жестяной банке, позавтракала, а потом пришла в эту самую гостиную и долго сидела, зачем-то перечитывая письмо Дамблдора. Зашел Ремус, с вымученной улыбкой спросил о её самочувствии и, извинившись, отправился наверх. Затем она услышала тяжелые шаги по коридору внизу, грохот упавшей подставки для зонтов и ропот портретов, чьи-то отчаянные голоса… насколько Лили могла понять, никто не погиб, но раны Маккинона-старшего могли оказаться смертельными. Она не стала выходить, осознавая, что будет в лучшем случае бесполезна, а в худшем — увиденное вновь вызовет воспоминания о погибшем муже и сыне, и ещё… Лили боялась вновь столкнуться с болью и смертью.

Постепенно шум наверху стих, только раздавался еще голос Мэри, которая говорила что-то негромко и успокаивающе. На лестнице вновь послышались шаги, а потом за спиной Лили скрипнула дверь. Она не обернулась.

— Выжжен давно, да, — тихо, слегка дребезжащим голосом заметил кто-то позади.

— Сириус! — Лили резко повернула голову.

Он выглядел очень бледным и уставшим, под глазами залегли темные круги, а волосы спутались. Сириус попытался улыбнуться, но улыбка вышла совсем безрадостной и косой.

— Привет, — Сириус опустился, почти упал в соседнее кресло, глядя куда-то на гобелен. Или сквозь него. — Подвел я вас, — он слишком резким жестом жестом закрыл лицо руками. — Всех подвел.

— Сириус, — устало выдохнула она, тоже опуская взгляд. — Ты ни в чем не виноват.

Он тихо вздохнул, будто простонал, но ничего не сказал.

— Сириус! — она осторожно коснулась его плеча. — Ты… никто не мог знать, что так случится с Питером.

— Случится? — он поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза. — Ты знаешь, что именно произошло?

Лили покачала головой.

— Этот… Хвост нашел себе подходящего хозяина. Он сам, добровольно выдал Сама-Знаешь-Кому местонахождение вашего дома, — последние слова он почти выплюнул, вновь отводя взгляд. — Я хотел убить его, но, похоже, он выпросил свою жалкую жизнь у своего «Тёмного Лорда».

— Сириус, — тихо прозвучало от дверей. — Не надо.

Лили снова обернулась: смертельно бледная Мэри тревожно смотрела на Сириуса широко распахнутыми глазами. Она быстрым шагом подошла к нему и села рядом, взяв его за руку. Сириус посмотрел на неё задумчиво и горько хмыкнул:

— Думаешь, мне будет хуже, если расскажу?

— А Лили?

Сириус какое-то время молчал, не двигаясь, потом медленно кивнул и спросил, не глядя на Лили:

— Как ты добралась?

Она сжала губы, раздумывая о том, что стоит рассказать, но тревожный взгляд Мэри, который та бросила на неё, прежде чем вновь посмотреть на Сириуса, подсказал.

— Все нормально, только пришлось долго искать машину.

— И все? — в его глазах появилось настороженное выражение, и она покачала головой, не обращая внимания на знаки Мэри.

— Дом Петунии полностью разрушен, — выдохнула Лили. — Беллатрикс. Так что и подвела ту, что была… что должна была быть дорога мне.

— Но как ты ушла оттуда? — встревожилась Мэри, забыв о том, что не хотела волновать Сириуса.

Что-то заставило Лили промолчать о главном, и она ответила только:

— Я была уже на другом конце улицы.

— Но ты пришла израненная! — воскликнула Мэри и тут же прикрыла рот ладонью, покосившись на Сириуса.

— Лили? — тихо, скрывая напряжение в голосе, спросил он.

Выражение его лица было… внимательным, но вопрос Сириус задал — внешне — почти апатично. Она отвела глаза.

— Всё правда было почти нормально. Я добралась, так что… всё в порядке.

Он кивнул, а потом накрыл ладонь Мэри, гладившей его предплечье, своей. Она что-то тихо пробормотала и прижалась к нему. Лили коротко выдохнула.

Молчание. Потом кто-то сверху окликнул Мэри: она вздрогнула, каким-то неуверенным, резким, словно птичьим движением подняла голову. В карих глазах, почему-то заставивших Лили подумать об остывшем чае, — самое нелепое из возможных сравнений — промелькнуло тоскующее выражение. Потом Мэри быстро встала, зачем-то поправила воротник мантии и вышла в коридор.

— А если бы ты не лгала, Лили, — тихий голос Сириуса заставил её повернуться к нему, — о чем бы ты рассказала?

— У меня… были неприятности, но мне помогли.

Слова здесь напоминали капли, мерно падающие в воду. Тоска. Тоска. Боль. Он молча кивнул и встал, уже из коридора заметив:

— Ты всегда можешь обратиться к нам. Ко мне. Джеймс был мне куда дороже брата.

* * *

К дому Блэков оказалось возможным привыкнуть. Отгороженный от любого чужого взгляда, он напоминал Лили что-то, чему нанесен такой же удар, как и ей.

Вслушиваясь в крики Вальбурги, умершей всего год назад, она понимала, что это за чувство. Их идеалы были другими, и жизнь — иной, но все, что произошло в последние годы, стало плевком в душу, душу гордой и неприступной аристократии. Трагедией. Один за другим, все в этой семье погибали. Ругая друг друга, злясь, раздражаясь — погибали…

Дом мог быть даже уютным. Своим, если раствориться в нем. Но этого Лили боялась — и знала, что грязнокровка ему не нужна.

Грязнокровка. Это слово теперь кружилось в её голове непозволительно часто: среди обстановки дома потомственных… слизеринцев? Нет, потомственных тёмных магов, видимо, сложно было думать по-другому.

Постоянно здесь жили только она, Мэри, Сириус и Ремус — другие приходили и уходили, иногда ненадолго задерживаясь. В другие дни дом почти пустовал: тогда только Лили и Мэри сидели где-нибудь перед камином, пытаясь отбросить тревожные и мрачные мысли. Удавалось плохо.

Прошел почти месяц, и у Лили не раз была возможность убедиться в том, что Мэри любила Сириуса. Неуверенные жесты, тревожные взгляды и эти отчаянные попытки уберечь его от любой боли. Забота в мелочах.

А он отвечал ей, не подпуская, однако, слишком близко: бездеятельное отчаяние первых дней прошло, и теперь Сириус отправлялся на задания часто, словно опасаясь чего-то, связанного с Мэри.

Они оба тонули в боли и боялись причинить её друг другу.

А Лили видела. Иногда ей хотелось зарыдать от робкой теплоты в их взаимных взглядах: радость, которой она теперь была лишена. Иногда — крикнуть им о том, что нельзя терять свое счастье, нельзя только и делать, что бояться друг за друга, нельзя…

Она казалась самой себе странно старше. Казалась потерявшей в жизни всякий смысл.

— Скоро Рождество.

Мэри, задумчиво крутившая прядь своих вьющихся каштановых волос, услышала и поняла её случайно вырвавшиеся слова не сразу. Потом подняла голову, удивленная.

Лили просто подняла лежавший рядом выпуск «Ежедневного пророка» и указала на дату, которую прежде бессмысленно разглядывала. Мэри по-прежнему выглядела ничего не понимающей и далеко не сразу спросила:

— Думаешь, стоит праздновать?

Хрупкая и легкая, теперь, в войну, такая болезненная, а в глазах: безумная надежда на жизнь. Надежда. Желание жить и жизнь. Птенец, вывалившийся из гнезда и нашедший приют… у потерявшей ребёнка другой птицы.

Старуха. Сломалась.

Лили кивнула чему-то. Но улыбнулась ей Мэри — первой.

* * *

Попыткам создать уютную атмосферу дом сопротивлялся из последних сил: от Кикимера до найденной в кухонном шкафу поваренной книги, попытавшейся напасть на Лили, всё восставало против попыток хоть что-то изменить. Эту самую книгу она едва успела прихлопнуть тяжелой кастрюлей, но вот Мэри перепугалась и долго не могла прийти в себя.

Наконец им все же удалось придать праздничный вид одной из гостевых комнат и приготовить хотя бы пудинг. Мэри разругалась с Кикимером: с ней, чистокровной, он все же заговаривал, но вежливым отнюдь не был — и вернулась, едва не плача: других продуктов не было, а старый, грубый эльф помочь отказался. Лили подняла с пола горсть легкого, почему-то тёплого наколдованного снега и подбросила его вверх. Снежинки заискрились в неярком свете нескольких свечей, причудливо засверкав, и Мэри улыбнулась сквозь слезы. Ребёнок.

Сириус и Ремус вернулись поздно и были явно удивлены. Целых полчаса Мэри втолковывала им, что, во-первых, Рождество, во-вторых, «вы до того закрутились, что почти не приходите, а нам хочется хоть немного внимания», и в итоге оба согласились. На усталом лице Люпина Лили, когда он смотрел куда-то в сторону, иногда замечала улыбку, а Сириус просто сел рядом с Мэри, склонив голову ей на плечо.

Небогатое угощение закончилось быстро. Лили сидела в кресле в углу комнаты, Ремус — у стола, Мэри же присела прямо на полу рядом с елью. Сириус растянулся рядом, опустив голову ей на колени. Рассеянно перебирая пряди его сильно отросших волос, Мэри улыбалась. Теперь все они были… семьей?

«Уставший» стало уже постоянным определением, относившимся к Люпину. Каждый раз он выглядел все бледнее и мрачнее, а мантия — все более поношенной. Лили вздохнула, и он обернулся: она тут же отвела глаза, смутившись своего пристального внимания. Ремус чуть улыбнулся, задумчиво кивнув.

Внезапно встал Сириус. И вышел, увлекая за собой Мэри. Стоило им уйти, улыбка появилась на лице Лили совершенно невольно, и она расслабленно откинулась на спинку кресла. Улыбка, надо же… Первая, с тех пор, как…

Ремус отпил из бокала, чуть приподняв его в её честь, и неожиданно оба они рассмеялись.

Она тихо-тихо начала петь хорал, который когда-то в детстве слышала каждое Рождество.

It came upon a midnight clear,

That glorious song of old,

From angels bending near the earth,

To touch their harps of gold:

"Peace on the earth, goodwill to men,

From heaven's all-gracious King".

The world in solemn stillness lay,

To hear the angels sing.

* * *

Утром Сириусу и Ремусу опять пришлось уйти очень рано: зашел кто-то из незнакомых Лили авроров, лет сорока, и сказал, что срочно нужна помощь где-то южнее Лондона. Они поспешно собрались и ушли, почти ничего не объясняя — только несколько раз извинившись.

Сопротивление Тому-Кого-Нельзя-Называть было тихим и почти незаметным: никаких открытых сражений, почти никаких столкновений… но почти каждый день они пытались спасти от уничтожения или унижения какую-то семью — и почти всегда безуспешно. И всегда — страдали сами: иногда от ран, из последних сил убегая, скрываясь от превосходящих сил Пожирателей, часто — от нестерпимой внутренней боли бессилия, когда ничем не могли помочь. И гибли, гибли, гибли… от заклятий, от ран, да просто — от отчаяния. Те из спасённых, кому удавалось остаться в живых, выздоравливали медленно. С ужасом и мольбой в широко распахнутых глазах смотрели на Мэри, которая поила их сваренными Лили зельями, накладывала повязки — и просто старалась успокоить.

Лили же каждый вечер уходила к Лонгботтомам, в их незаметную комнату в конце коридора. Френк тихо сидел у окна, никак не реагируя на её присутствие, а Алиса с радостной улыбкой садилась рядом. От её наивно-счастливого взгляда — и измученного лица — становилось больно, но и легче… да, здесь было легче. Потому что другие смотрели на Лили одновременно с опасением и заботой. Хуже того — с жалостью. Они заговаривали о семье, пытались выразить сожаление, благодарили за помощь… и все это причиняло боль иного рода. А Алиса… она бы поняла. Если бы была в своем уме. Ведь она знала, что это.

Она улыбалась, Френк молчал, и рано или поздно Лили начинала плакать. Тогда Алиса смотрела на неё с непониманием, смахивала слезинки и подносила их к своему лицу. Потом приносила какую-нибудь мелочь в надежде порадовать — то, что ей казалось любопытным. И Лили сквозь слёзы послушно улыбалась в ответ.

Шарф, принесенный ей в подарок на Рождество, вызвал у Алисы искренний восторг. Она играла им, показала Френку, посмотрела на себя в зеркало… а потом резко застыла — наверное, от вновь подступившей боли. Замерла. И вновь стала с радостной, но — словно приклеенной улыбкой перебирать пальцами шарф.

Ни один из них не издавал ни звука.

* * *

В ночь Boxing Day [1] Лили впервые приснился Гарри. Он мирно спал в своей кроватке, чуть улыбаясь сквозь сон. Ресницы его подрагивали.

Она стояла в углу спальни дома в Годриковой лощине, наблюдая за ним и — за собой. Тихо и уютно, неяркий свет… Лили — та, радостная и живая — стучала спицами, вывязывая тот самый шарф: легкий, ажурный, темно-зеленого цвета.

Она вспомнила, как, впервые увидев его, Джеймс даже возмутился, по старой, школьной привычке подумав о цветах факультетов. Потом рассмеялся и сказал, что этот цвет ей очень к лицу, и…

Она вырвалась из еще более болезненных воспоминаний и подошла к кроватке, любуясь сыном. Другая Лили её, очевидно, не видела, продолжая вязать и иногда поглядывая на Гарри.

Лили улыбнулась, затем опустилась рядом с кроваткой на колени, устало прислоняясь лбом к бортику.

[1] «Boxing Day» — «День подарков». Праздник, отмечаемый в Великобритании и в ряде стран Британского содружества наций: Австралии, Новой Зеландии, Канаде, а также в Кирибати, Самоа и других. «День подарков» отмечается в этих странах ежегодно 26 декабря — на следующее утро после Рождества.

— …завтра необходимо вытащить Коллинзов оттуда, но…

— …это не дело для двоих, нельзя так рисковать, но если…

— Не говорите глупостей, мы не можем их бросить!

Еще две недели – и как одно бессмысленное мгновение. Пустая улыбка Алисы, самодельная лаборатория, зелья, тревожные шаги и молчание. Молчание, молчание… пальцы Мэри, вцепившейся в её плечо: «Нет! Нет, не ходи, не оставляй меня здесь, одну, Лили, нет!..» И единственные слова, которые тогда могли её остановить, — сказанное вполголоса Сириусом: «У нас больше некому варить сложные зелья». Мучительное желание выйти, наконец, в бой с Пожирателями и страх – за остальных. Страх и мольба Мэри.

Страх. Постоянно…

…только не за себя. Лили тихо зашла на кухню.

— Я могу пойти с вами.

Аврор – тот самый – холодно поджал губы, а Мэри, стоявшая у плиты, вздрогнула и тут же развернулась:

— Лили, пожалуйста…

С каждым днем она становилась все бледнее, но слушать ничего не хотела, только и делая для раненых всё, что было в её силах. На любые слова болезненно улыбалась и продолжала раз за разом принимать на себя чужую боль, облегчая их страдания. Лишь рядом с Сириусом Мэри действительно успокаивалась, но – только не в этот раз, потому что возразил именно он:

— Лили сражалась уже не однажды, она опытный боец. Сейчас нам действительно необходима помощь, Мэри. А с ней все будет хорошо.

Последним словам не поверил никто, и он знал это. Мэри задрожала, прикрыв на мгновение глаза и тихо, но очень уверенно ответила:

— Тогда я тоже пойду.

Сириус замер и резко кивнул, выйдя из кухни быстрыми, широкими шагами – так и не сказав ни слова.

— Мэри, — заговорил Ремус, — не нужно. Не иди, пожалуйста.

— Я имею на это полное право, — упрямо сказала она, хотя в глазах стояли слезы.

Лили тихо вздохнула, а Ремус повторил:

— Мэри…

— Я пойду! Всем вам будет… грозить опасность… а я…

— Кто останется с Алисой и Френком? — все-таки вмешалась Лили.

Мэри посмотрела на неё тоскливо и тревожно, снова напоминая маленькое беззащитное существо, лишенное всего – даже возможности счастливо жить. Она изо всех сил, не находя слов, одним только взглядом пыталась передать то, что будет чувствовать, оставшись одна совсем. То, что заставляло её постепенно седеть.

— Мэри.

* * *

Они все-таки пошли вчетвером. В прихожей Сириус крепко обнял Мэри и поцеловал её, заставив Лили вздрогнуть и отвести глаза. Ремус стоял, устало прислонившись к какому-то потемневшему от времени гобелену, и она впервые подумала о том, был ли он влюблен когда-то. Даже если так, скорее всего, счел, что неблагородно с его стороны связывать кого-то с…

Сириус распахнул дверь, и, выйдя на крыльцо, они аппарировали, держась за руки. «Совсем как дети…» — почему-то подумала Лили.

Небольшой дом в северной части Англии – всего немного южнее Хогвартса – стоял у основания древнего, сглаженного временем холма. Будучи не очень сильными магами, Коллинзы смогли защитить его лишь простейшими заклинаниями. Раньше защита дома была усилена их соседом, магглорожденным, но умелым колдуном, познакомившимся с Эндрю Коллинзом во время учебы. Дружба с древним, чистокровным, пусть даже обедневшим и растерявшим умения, семейством – помогала Элкинзу пробиться в Министерстве, а его помощь оберегала их.

Однако Элкинз был убит за две недели до Рождества, хотя сначала ему довольно успешно удавалось скрываться. Несколько раз бывал он и на площади Гриммо – особенно ярко запомнилась Лили странная фибула, украшавшая его плащ – квадратный кусочек металла с глубоко врезанным изображением дуги и окружности что-то напоминал ей…

Зачем Пожирателям потребовалось атаковать Коллинзов, было совершенно неясно. Нападение на старый род противоречило политике чистокровности; богатства, власти или каких-то особых умений у этой семьи никогда не было; отношение ко всем другим волшебникам – выглядело скорее безразличным. Коллинзы не восставали против власти Того-Кого-Нельзя-Называть. Не возражали против сокращения своих доходов. Они вообще, кажется, были совершенно нейтральны.

Как бы то ни было, первый удар их дом вынес с трудом. Почему второй, наверняка ставший последним – не последовал тотчас же, снова никто не мог объяснить, но несколько Пожирателей, расположившись по разные стороны дома, находились там уже несколько дней. Аппарация, каминная сеть и другие виды связи контролировались новым составом Министерства, все попытки семьи выйти из дома – подавлялись без какого-либо развития ситуации.

Коллинзы были в ловушке.

* * *

Мэри сидела на земле, подтянув к себе колени, и внимательно слушала план, составленный Сириусом и Ремусом на ходу. Лили молча ждала чуть в стороне, наблюдая за Пожирателями: на самих них был накинут купол дезиллюминационных чар.

— …хорошо. Но главное, Мэри, помни – всегда нужно уметь отступить. Командовать будет Сириус, он учился на аврора и наиболее быстро может принять нужное решение. Любой из нас должен ему подчиниться – моментально. Слышишь? – Ремус заговорил чуть громче, и его последние слова донеслись до Лили. Она обернулась.

Мэри робко кивнула, неуверенно взглянув на Сириуса. Её губы были плотно сжаты, руки чуть заметно дрожали.

— Ты еще можешь вернуться, — сказала Лили, подходя ближе.

— Нет.

Сириус вновь крепко сжал кулаки – так, что на коже наверняка остались глубокие следы от ногтей. Он перехватил внимательный взгляд Лили и убрал руки, чтобы не увидела Мэри.

— Пора.

Несмотря на кажущуюся близость дома, крадучись идти до него на сильном ветру оказалось довольно долго. Каменистые кочки под ногами, то и дело рассыпавшиеся, стоит сделать неверный шаг, скорости и скрытности тоже не прибавляли. Когда они приблизились к крайним Пожирателям на расстояние шагов в двадцать, Сириус и Мэри пошли в одну сторону, Ремус и Лили – в другую. То, что теперь они не видели друг друга, ещё больше осложняло ситуацию, ведь теперь оставалось только предполагать, дошли ли до места другие двое. Лили коснулась плеча Люпина, чтобы убедиться, рядом ли тот, и стала медленно считать до десяти. Громко взорвалась оставленная Сириусом в поле простенькая хлопушка, Пожиратели одновременно повернулись в ту сторону, выхватывая палочки.

— Petrificus Totalus! — голоса почти сливались. — Petrificus Totalus!

Двое упали, остальным удалось увернуться. Развернувшись редкой цепью, уцелевшие пошли в ту сторону, откуда слышали шум.

Взорвалась вторая хлопушка, и они сняли дезиллюминационные чары. Лили – а с другой стороны дома, как она видела, и Мэри – побежали к дверям дома, пока Ремус и Сириус сражались с Пожирателями. Одного из них, стоявшего у входа, оглушила Лили, но прежде её саму задело режущим проклятием – по щеке потекла кровь. Мэри вскрикнула, а она пробормотала слегка охрипшим голосом:

— Выглядит страшнее, чем… есть. Откройте! — последнее Лили выкрикнула, ударив в дверь, пока Мэри отражала чьи-то заклятия. — Откройте же!

Эндрю Коллинз появился на пороге, бледный как смерть. Он заворожено уставился на Пожирателей немигающим взглядом.

— Зовите семью! — раздраженно воскликнула Лили, теперь уже помогая Мэри. — Нужно уходить!

Коллинз, нерешительно и до ужаса медленно – или так казалось ей, разгоряченной, переступив с ноги на ногу, бросился обратно в дом. Лили обернулась, отражая Ступефай, летевший в Мэри, и поняла, что снова ранена: плечо пронзила острая боль. В том же месте, которое еще иногда ныло с тех пор, как она добиралась до площади Гриммо.

На снег упали капли крови, а Мэри совсем некстати обернулась и страшно испугалась: Лили еле успела отразить ещё одно направленное на подругу проклятие.

— В дом, — прошептала она.

Дверь Коллинз не закрыл, и они зашли легко. Лили прижалась к стене, пытаясь достать из кармана восстанавливающее зелье и состав для остановки крови, только потом вспомнив про палочку в руке.

Горькое зелье прояснило голову, а рука почти перестала болеть. Мэри, тревожно наблюдавшая то за ней, то за дверью, облегченно выдохнула:

— Кровь больше не идет.

Лили кивнула и поспешила туда, откуда доносились быстрые нервные шаги кого-то из Коллинзов. Мэри шла следом. С улицы слышались голоса Пожирателей, Сириуса и Ремуса, выкрикивающих заклятия, и эти крики странным образом успокаивали.

Миссис Коллинз стояла посреди кухни с растерянным видом, прижимая к себе младенца и поглаживая по голове дочь лет четырех. Девочка плакала, а её отец метался из стороны в сторону, собирая какие-то вещи.

— Бегите же! Выходите в окно, пока все на другой стороне, и бегите, аппарируйте… скорее же!

Эндрю посмотрел на неё с безумным видом, а потом оглянулся на жену:

— Но Марку всего два месяца, ему нельзя еще…

— Бегите!

— Они не смогут скрыть себя, Лили! — тонким голосом возразила Мэри. — А у меня не хватит сил на всех. Иди с ними, а я…

Несмотря на то, что все в ней противилось этому, Лили не могла не признать, что сейчас это лучший выход. Она распахнула окно и скомандовала дрожащим Коллинзам:

— Вылезайте же!

Девочка вздрогнула и рванулась наружу первой – мать тут же последовала за ней. Эндрю приостановился, чтобы помочь перенести через подоконник сына и вылез сам, а Лили последовала, было, за ним, как вдруг…

…дверь кухни распахнулась, и на пороге появились два Пожирателя. Взмахнув палочкой, Лили сделала Коллинзов невидимыми и крикнула, чтобы они уходили, возвращаясь к Мэри, отчаянно и неловко отражавшей летевшие в неё с двух сторон проклятья.

С трудом, но им всё же удалось обезоружить одного из нападавших, отбросив к стене – им занялась Мэри, другой же явно терял силы. Наконец обездвижив его, Лили обернулась и раскрыла рот в немом крике.

Пожиратель, оставшись без палочки, по-видимому, успел пригнуться, спасаясь от заклятий Мэри, извлёк из сапога старый кинжал и теперь, явно натренированной рукой, быстро метнул его.

Не оттолкнуть, не успеть, не…

На лице Мэри появилось выражение глубокого удивления – казалось, она не понимает, отчего эта боль. Посмотрев на кинжал, подняла растерянный взгляд на исказившееся от ужаса лицо Лили, наблюдавшей за ней, как сквозь туман, не в силах даже пошевелиться. Коснулась груди пальцами, также непонимающе рассматривая кровь на них. Затем схватилась за рукоять кинжала и как-то очень резко, решительно вытащила его. Кровь хлынула из открытой раны, и Мэри, вновь удивленно и грустно посмотрев на Лили, рухнула на пол.

Это длилось секунды. Или все же вечность?

Дверь распахнулась вновь, пропуская Сириуса и Ремуса, но из оцепенения Лили вывело не их появление, а каким-то чудом пролетевшее мимо проклятие нашедшего свою палочку Пожирателя.

Она ответила. Она убила его.

Убила впервые.

Чьи-то крепкие руки влекли её к выходу, вокруг звучали голоса, перед глазами все кружилось, погружаясь в пульсирующую тьму, она вырывалась, бросаясь то к окну, то к неподвижному телу Мэри, и собственная кровь на её лице смешивалась с её, но ни звука, ни вздоха, ни самого тихого стука сердца… Лили не чувствовала ни-че-го.

Лицо Сириуса, искаженное от боли, было последним, что она запомнила: он оторвал её от тела Мэри и легко, будто куклу, поднял на руки. Дальше была только темнота. Без снов и мыслей.

Голова и шея нещадно болели — если бы Лили могла, то усмехнулась бы от схожести того, что с ней происходит в разное время. Но, приоткрыв глаза, она обнаружила, что четкая картинка всё никак не складывается, перед глазами словно кружатся какие-то мелкие темные, блестящие мушки.

Через какое-то время она все-таки поняла, что лежит в своей же комнате на площади Гриммо, а неподалеку в кресле сидит, опустив голову на грудь, Ремус. Лили шевельнулась, и он тут же встал.

— Как ты?

— Паршиво, — честно пробормотала она.

Люпин кивнул, вздохнув.

— Что с Сириусом? — хрипло спросила она.

Ремус совсем помрачнел и опустился на край кровати, прикрыв глаза рукой. Он выглядел бледным и отчаянным, а на голове снова стало больше седых волос. Она резко выдохнула, боясь думать о худшем.

— Так что? Пожалуйста.

— Плохо, — прошептал тот. — Весь вечер пил, а когда все-таки заснул, прямо на кухне, на полу — ему снились кошмары. Не думаю, что Сириус… справится и с этим. Джеймс был для него одной из главных составляющих жизни, самым важным… потом появилась Мэри, и тоже стала ему невероятно дорога. Он потерял Джеймса и винил в этом себя, а теперь — она умерла почти на его глазах, и, я уверен, что и здесь он точно также видит лишь свою вину.

Лили молчала.

— В этом доме он вспоминает еще и о матери, которую ненавидел, от которой сбежал… о которой слова доброго не сказал. Вальбурга Блэк и вправду была человеком, далеким от доброты, но она же была его матерью. И в её смерти он тоже себя винит, пусть даже не признает этого. И отец… об отце он еще в начале учебы отзывался пусть неуважительно, но как-то… не так злобно, как о матери. А тот раньше умер. Все вокруг него погибли, даже ненавистный младший брат. Он сам убивал в боях…

Лили судорожно вздрогнула, вспомнив, с каким недоверием Пожиратель вчера смотрел на неё, уже понимая, что сейчас умрёт, и как упал. Ремус заметил её ставший отстранённым взгляд, помолчал, но все же закончил:

— Ему слишком сложно. Нам всем… сложно, когда вокруг…

Он оборвал сам себя, не договорив, но Лили и так поняла, что Ремус хотел сказать. «Когда вокруг — только смерть».

— Нужно сварить антипохмельное зелье, — глухо заметила она, чтобы сказать хоть что-нибудь, а затем спросила:

— Где Мэри? — Люпин посмотрел на неё почти в страхе, и Лили поправилась: — Тело Мэри.

Она снова вспомнила её чистое и наивное удивление и робкую обиду на уходящую жизнь. Мэри не хотела понимать, почему все так складывается. Она искренне верила в справедливость мира.

— Внизу, — Ремус отвел глаза. — Лили, может быть, не стоит…

И она согласилась.

* * *

Алиса, чуть склонив голову набок, наблюдала за тем, как Лили режет смокву. На её лице застыло всё то-же неестественное выражение: любопытство, лишенное интереса. Она глядела внимательно, но совершенно неосмысленно. Лили иногда бросала на неё короткие взгляды, и тогда Алиса широко улыбалась, все с тем же пустым и невыразительным взглядом.

Френк только один раз посмотрел на котел, а потом отвернулся. Он сидел почти совершенно неподвижно: лишь изредка вздрагивал от боли, которую, наверное, до сих ощущал где-то внутри. Из них двоих ему досталось значительно больше.

Почему-то Лили привязалась к их обществу, хотя оно и было странным: слишком пугали воспоминания о них прошлых и ещё больше — то, что стало теперь. Но Алиса будто бы действительно всякий раз была рада ей, хотя ничего не понимала. Иногда Лили казалось, что в них обоих осталось еще что-то, что могло бы… но потом она опять встречалась глазами с Алисой и понимала, что ничего уже нет и не будет.

Сириус молчал. Беспрекословно соглашался пить все зелья, что она ему давала, помогал ухаживать за ранеными вместе с Ремусом, пока она резала, мешала и варила. Больше ни разу не прикоснулся к бутылке с огневиски, послушно ел, послушно спал. Иногда выбирался на задания. Возвращался невредим — почти всегда. Только молчал. Всё время.

Лили не знала, за что цеплялась, но продолжала жить. Кричала по ночам, вновь и вновь слыша произносимое своим голосом «Авада Кедавра» и видела, как падает Мэри — во снах это смешивалось так, что она просыпалась с мыслью, будто сама убила подругу. Успокоительные зелья во сне не помогали. Как-то раз она вспомнила рассуждения тринадцатилетнего Снейпа о том, как должно было бы действовать зелье, позволяющее человеку спать без снов — но не могла вспомнить, получилось ли у него сварить его. Если и да, то наверное уже позже, после пятого курса.

В эти дни она думала очень о многом. Если крики только что появившихся с задания заставляли отвлечься и погрузиться в чужую боль, действуя быстро, то методичное приготовление ингредиентов и помешивание котла этому никак не способствовали. И она сидела, вспоминая, по мельчайшим деталям разбирая свою жизнь, думала о том, где теперь Петуния с семьей и чем именно Беллатрикс прокляла то место, где был их дом. Думала о том, сколько сварить заживляющего и сколько крововосстанавливающего. Думала о том... Лили теперь думала и вспоминала обо всем, что было и будет. Только боялась будущего — не видя в нём ничего, кроме пустых забот.

Порой ей казалось, что вокруг действительно одна только смерть.

А на когда-то круглом, теперь болезненно исхудавшем лице Алисы играла широкая, неестественная улыбка.

* * *

— Ты устала от этого.

Тихий голос вырвал Лили из мыслей. Она сидела в гостиной и просто, не в силах делать что-то другое, смотрела на ковер. Сириус снова зашел бесшумно, но впервые за полтора месяца заговорил. Сам.

— Да, — признала она, опасаясь говорить ему больше, опасаясь, что он снова отгородится молчанием.

Но он подошел к окну и негромко заметил:

— А ведь весна начинается, — в его голосе было удивление. — Странно, да?

Пожалуй, она понимала, что он имел в виду. Слишком хорошо понимала. Сириус обернулся и косо улыбнулся.

На улице что-то с грохотом взорвалось. Его глаза расширились, а она замерла: громко хлопнула входная дверь и внизу послышались чьи-то голоса. Незнакомые.

Посмотрев друг на друга, они вытащили палочки. Молча.

Пожиратели, не таясь, шли по коридорам, заглядывали во все двери, громко хлопая ими, а потом стали подниматься по лестнице. Увидев Лили и Сириуса, Беллатрикс Лестранж странно, как-то нервно-предвкушающе улыбнулась и протянула:

— Братец. Решил все-таки вернуться домой?

Лили даже не успела понять, кто из них выкрикнул заклятие первым: вроде бы только что они стояли, внимательно наблюдая друг за другом, но уже двигались, обмениваясь ударами и словно танцуя… со смертью. Впрочем, всё равно здесь больше не с кем…

Распахнулась дверь, и в коридор выбежал Люпин. Из-за спины Беллатрикс в это время показались еще четыре Пожирателя, один из которых, невысокий и полный, вдруг съежился и отступил, как только увидел их. Наверное, у Лили получилось бы произнести те, самые страшные слова еще раз, если бы Ремус не обездвижил Питера всего одним движением палочки. Один из тех, что были с ним, цветисто выругался, добавив:

— …говорили же: не нужна нам эта крыса.

— Воля Темного Лорда — закон, — сухо откликнулся другой, палочка которого была опущена к полу.

Сердце Лили пропустило удар: сложно было не узнать и голос, и слова. Но Сириус был занят поединком с сестрой, а Ремус левитировал Питера в соседнюю комнату и запирал заклинанием дверь, тоже вряд ли обращая внимание на говорящих, пока они не собирались нападать.

— И что же гласит воля Лорда сейчас? — гнусаво, насмешливо поинтересовался другой Пожиратель.

— Слушаться командира.

— Ждать? — посмотрев на Лестранж, уточнил тот, что ругался на Питера. — А если на нас нападут?

— Идиотов здесь нет, — отрезал Снейп, но, взглянув на Сириуса, едва слышно добавил:

— Предположительно.

На этот раз Лили точно видела, что Ремус его узнал. Они встали рядом и замерли, подняв палочки. Пожиратель с гнусавым голосом смотрел на них, другие наблюдали за дуэлью Сириуса и Беллатрикс. Никто не вмешивался, никто вообще больше ничего не делал, и это казалось странно нормальным.

Они все-таки были немного похожи, как показалось Лили. Одинаково красивые, несколько слишком темные черты, одни и те же изящные движения. Заклятия летели одно за другим почти сплошным потоком, а они отражали их, уворачивались, произносили новые, двигаясь бешено, неистово… и это пугало. И поражало. И захватывало дух.

Внизу снова послышались шаги; Пожиратели стали оглядываться: похоже, они никого не ждали. Двое из них, покачнулись, словно их клонило в сон — и медленно опустились на пол. Снейпа, похоже, это ничуть не заинтересовало.

Но в это мгновение Лили увидела недоверчивое восхищение на лице Беллатрикс, смотрящей прямо перед собой, и услышала вновь сухо брошенное, серьезное:

— Братец.

А затем яркий зеленый луч вошел в её грудь и она рухнула на пол — только что признав Сириуса достойным быть Блэком. Из-за тог, что он смог убить кузину. Тот же застыл, подняв глаза на Снейпа, через маску которого видеть, конечно, не мог, но заметив лежащих Пожирателей. На лестнице послышались шаги, и внезапно показался Дамблдор. Он подошел к Лестранж, пройдя мимо Северуса, и задумчиво посмотрел на неё.

— Том будет очень сердит, — заметил он, будто ни к кому не обращаясь.

— А этот что? — кивнул на Снейпа Сириус.

Тот слегка покачнул головой, собираясь отойти в сторону, но Дамблдор уже заговорил:

— Северус сейчас на нашей стороне. Он… — Люпин не смог сдержать стон, взглянув на друга, а Сириус резко наклонился вперед:

— Кто?

— Северус Снейп, Сириус, и сейчас меня мало волнуют ваши разногласия в прошлом. Нам нужно отсюда уйти. Лили, — она подняла голову, — собери все, что важно, помоги Алисе и Френку. Скорее всего, мы вернемся, но это пока не точно.

Лили молча кивнула и пошла в комнату, где обычно готовила всё для раненых. Она призвала из своей комнаты чемодан левитировала в него все, что могло пригодиться, пока остальные молча следили за проплывающими в воздухе флаконами, банками и коробками, за которыми последовал котел, несколько ножей, весы и доска, пакет с бинтами, ватой и марлей, несколько книг. Лили все так же безмолвно вышла и скрылась в комнате Лонгботтомов, пока чемодан, щелкая, сам закрывался на небольшие замки.

Алиса вышла из спальни, улыбаясь, как кукла, Френк — покорно идя за женой без всякого выражения лица. Лили левитировала их вещи к чемодану и закрыла дверь в комнату, только потом подняв глаза на Дамблдора. Ему следовало задать немало вопросов, но она не издала ни звука, как и ни на что не реагирующие Лонгботтомы.

— Что ж, полагаю, мы можем идти. Северус справится без нас, — тот в ответ только невозмутимо кивнул, по-прежнему глядя только на Лили.

Профессор Дамблдор оглядел коридор и первым начал спускаться по лестнице. Сириус, мрачно покосившись на Снейпа, последовал за ним, Ремус же чуть остановился:

— Петтигрю…

— После того как они перескажут произошедшее Лорду, умрет, — откликнулся ледяным тоном Снейп.

Люпин поджал губы, но кивнул.

— Локомотор, — чемоданы последовали за ним.

Лили подтолкнула Френка к лестнице, Алиса же последовала за ней сама, оглядываясь с тем же бездушно цветущим видом.

Снейп коротко коснулся запястья Лили, и она обернулась. Он протягивал ей деревянный ящик с крышкой, покрытой черной краской.

— Это ингредиенты, — тихо пояснил он, — и некоторые зелья. Мне куда легче достать все, а у тебя… у вас уже немного.

— Спасибо, — пробормотала Лили и попробовала приподнять крышку. — А…

— Пароль, — глаза под маской были различимы: теперь он их закрыл. А потом сказал быстро и еще тише, резко отворачиваясь:

— Твоя девичья фамилия.

Несколько секунд она наблюдала за тем, как он осматривает упавших Пожирателей и раздумывала, что сказать, но потом все-таки отвернулась, показывая Алисе и Френку, как преодолеть лестницу.

Краем глаза она заметила, что Снейп кивнул.

Когда Лили осознала, куда ведет их Дамблдор, она остановилась, а потом непроизвольно сделала шаг назад.

— Нет, — прошептала она.

Глаза Сириуса тоже померкли, он отбросил волосы со лба и хотел, было, что-то сказать, но Дамблдор сделал это раньше:

— Я ничего не мог поделать. А сюда они не придут… снова.

Дом Коллинзов с выбитыми окнами и распахнутыми дверями встретил их звенящей тишиной и холодным ветром.

Засохшая кровь.

* * *

Алиса играла с поварешкой и лопаткой миссис Коллинз, Френк тихо сидел рядом с ней. Люпин обходил дом, восстанавливая разбитые предметы и очищая с них пыль… кровь. Дамблдор, восстановив защиту, опустился в кресло у окна и о чем-то задумался, Сириус сел напротив и смотрел на него, почти не мигая.

Лили перебирала зелья и ингредиенты в ящичке Северуса, расширенном чарами. В этой комнате, где было совершенно тихо, она не могла утаить пароль: говорить его едва слышно оказалось бы столь же бесполезно. К счастью, по крайней мере Сириус точно решил, что это часть её запасов – а для неё выбрать именно «Эванс» было совершенно нормально – и не обратил внимания. Лили нашла все те же зелья, что обычно использовала сама, и достаточно большое количество их же составляющих с некоторыми другими. Незнакомыми ей оказались лишь зелья в трех одинаковых флаконах без всяких пометок. Она открыла один из них и принюхалась.

— Думаешь, испортилось? — вернувшийся Ремус прошел и сел в кресло рядом с Сириусом.

— Может быть… — уклончиво ответила Лили. — Еще нет.

Она закрыла флакон и хотела опустить его обратно в ящичек, но заметила край пергамента. Осторожно вытащив его, она обнаружила исписанный почти совсем неразборчивым размашистым почерком Снейпа список всего, содержащегося здесь. Рядом шли цифры, зачеркнутые и написанные снова: похоже, так он вел учет. С трудом разобрав его буквы, Лили обнаружила только одно незнакомое название, заставившее её невольно усмехнуться. «Зелье сна без сновидений». Сделал, значит, все-таки. Последними цифрами были 3 (?60). По всей видимости, в скобках указывалось количество доз.

Лили отложила ящичек в сторону и закрыла глаза.

Через какое-то время Сириус глухо спросил:

— И?

Все посмотрели на него, кроме Лонгботтомов.

— Да, Сириус? — ответил профессор Дамблдор.

— Что будет дальше? — горько поинтересовался он. — Вы, похоже, немало знаете, вон и Снейп и у вас, и у Волдеморта, — все, кроме того, к кому он обращался, вздрогнули: даже Алиса как-то насторожилась. — Так что все-таки будет? Что мы делаем, — его голос прервался, — здесь? Что мы будем бессмысленно делать дальше?

Дамблдор молчал, потом начал говорить успокаивающим тоном:

— Я действительно не мог найти другого укрытия. Северус предан нашей стороне, у него на это свои причины. А…

— Да ну? Только вы, — Сириус наклонился вперед, — и можете верить в доброго Нюниуса. Он…

— Он не раз помогал мне, — прервала его Лили невыразительным голосом.

Сириус обернулся. Он долго внимательно смотрел на неё, чуть сдвинув брови, словно что-то вспоминая. Потом кивнул и отвернулся:

— Ясно. Продолжайте, сэр, извините, — он подпер голову рукой.

— Что именно тебе ясно, Сириус? — спросил Люпин, непонимающе взглянув на него.

— Что наш Нюниус, оказывается, влюбляться умеет, — сухо отрезал тот.

Ремус моргнул и замер. Лили не шевельнулась.

— Кхм... — Дамблдор откашлялся. — Сопротивление практически совершенно ослабло. Я... честно говоря, не знаю, что мы можем сделать.

Сириус, дёрнувшись, поднялся было, но потом словно отмахнулся от чего-то и бессильно рухнул в кресло. Ремус побледнел.

Взглянув на Алису, Лили поняла по её встревоженному выражению лица, что не заплакать не получилось – сама она уже не чувствовала своих слез. Дамблдор отвел взгляд.

— Сириус, — прошептала она. Он все же поднял голову. — Пообещай, что позаботишься о них.

Он понял. Кивнул.

Лили протянула Алисе свой кулон, подаренный Джеймсом, и в последний раз взглянула на её улыбку.

Улыбку, словно нарисованную на лице мученицы.

* * *

Шел дождь. Лили, спотыкаясь, шла по лондонским улицам в мантии и с зажатой в руке палочкой.

На площади Гриммо не было ни одного человека, и она просто подошла к двери, теперь видимой даже для магглов. С трудом потянув её на себя, вошла в дом.

В двух шагах от неё на залитом кровью пыльном ковре лежал убитый Питер Петтигрю. В его открытых пустых глазах застыл ужас. Но Лили уже не могла жалеть – и не хотела ненавидеть. Она поднялась на второй этаж – тела Беллатрикс там не было – в свою комнату, где был письменный стол.

"Дорогая Петуния!

Прости меня за все, что произошло с тобой. Прости меня за то, что я оказалась не такой милой маленькой сестренкой, о которой ты думала, читая мне стихи и сказки. За то, что наши жизни сложились так по-разному, и мы никогда не были близки. За то... неважно, кто из нас виноват в этом, но прости меня за все. Я просто хотела сказать тебе, что теперь ты меня точно больше не увидишь. Потому что я не проживу больше двух дней. Быть может, после этого у вас будет хоть какой-то шанс на простую и счастливую жизнь. Я знаю, ты не любишь магию, но я очень хочу благословить Дадли. Это... мое последнее желание, хорошо? Просто прими его как мою любовь к своей семье. Мне всегда было больно ссориться с тобой. Я никогда не хотела этого.

Прощай.

Твоя сестра,

Лили".

Слезы текли по её лицу, мешая видеть. Она смахнула их, запечатала письмо и встала. Где-то наверху, на чердаке, ещё жили совы.

Вернувшись, Лили остановилась посреди гостиной, задумчиво разглядывая холодный и неуютный дом Блэков, так долго бывший – её домом. Вспоминая Мэри и их хлопоты перед рождеством. Улыбку Сириуса и последний поцелуй этих двоих. Спешку и работу, которые...

За спиной послышались тихие шаги, и она обернулась. Северус стоял на пороге, внимательно глядя на неё: на этот раз он был без маски. Лили шагнула вперед и спрятала лицо в темной мантии, доверчиво прижавшись к нему. Теперь она... могла ему верить. Теперь ей уже не могло быть хуже.

Он спокойно обнял её в ответ. От его мантии пахло горькими травами, кровью и потом, но Лили было уже все равно.

— Я не люблю тебя, ты знаешь, — прошептала она, немного отстраняясь.

Это не было вопросом, но Северус всё же кивнул, по-прежнему не отрывая взгляда от её лица.

— Я скоро умру, — голос почему-то задрожал, хотя она думала об этом уже несколько часов. А боялась – несколько месяцев. — И ничего уже не изменится.

Он снова кивнул, привлекая её ближе к себе и легко касаясь волос ладонью. Лили склонилась к нему, а по щекам текли слезы. Северус тихо заговорил, смотря теперь куда-то вперед и продолжая гладить её голову:

— Я люблю тебя слишком давно, чтобы думать, кого любишь ты, Лили. Я умру все равно, и лучше уж за тебя. Нет, — возразил он, когда она дернулась, и осторожно обхватил её лицо ладонями, вглядываясь в глаза, – нет, по-другому не будет. Ничто уже не изменится, — её слова звучали теперь совсем иначе.

— Северус, я... — слезинки, застывшие на ресницах, задрожали.

— Я знаю, — прошептал он. — Ты всегда была слишком хорошей, слишком другой. Я никогда и не думал, что будет не так, только надеялся, что выживешь ты. А обо мне не жалей, все было известно... давно. А ты никогда не была для меня, но… Но я все равно тебя люблю. Всегда.

Лили разрыдалась в голос, чего ждала уже много месяцев беззвучных слез. Северус прижал её к себе.

— Ты ведь приведешь меня... к нему?

Иногда молчаливый кивок все же может значить больше чего угодно другого.

* * *

Волдеморт – теперь страх перед его именем пропал до конца – проводил собрания Пожирателей в фамильном особняке Малфоев. Тот оказался красивым и величественным, немного вычурным зданием, окруженным пышным парком, в котором в этот хмурый вечер жили лишь тени. Лили шла по тропинке рядом с Северусом и оглядывалась по сторонам, вдыхая влажный холодный воздух и запах перегнившей за зиму листвы, принесенный из леса лёгким ветерком. Сейчас ей нравилась эта погода. Сейчас ей вообще нравилось почти всё.

Северус не говорил ни слова, лишь крепче сжимал её руку.

У входа стояли несколько человек, подозрительно посмотревших на Лили, но все же пропустивших их внутрь. Красиво. Особняк Малфоев было сложно описать иначе: что ни говори, а вкус у них был, бесспорно, всегда. Лили показалось почти смешным идти к убийце через столь красивые залы, и это вызвало на её губах улыбку. Повсюду было пусто, пока в одной из комнат они не увидели Нарциссу Малфой с сыном на руках. Мальчик, уже отнюдь не маленький, пытался освободиться, но она настойчиво влекла его в сторону других дверей.

— Драко, ты... ну идем же, — долетело до них, а потом миссис Малфой заметила Северуса.

И Лили за его спиной. Её глаза тревожно расширились, рука будто сама по себе потянулась заслонить сына. Обе они понимали, о чем думала она, и от кого защищала. И пусть они были на разных сторонах, это ничего не меняло.

Нарцисса нервно кивнула и, вновь подхватив сына, поспешно ушла.

* * *

— Итак, Северус должен был привести кого-то из дома, где сегодня вы потерпели неудачу. Что скажешь, Снейп?

Волдеморт невозмутимо наблюдал за происходящим в зале с места во главе пустого стола. Северус чуть склонил голову и ответил, одновременно отходя в сторону и позволяя всем увидеть Лили:

— Вот она.

По залу прокатились шепотки, но тут же утихли, когда "Лорд" поднялся. Он подошел к Лили и пронзительно посмотрел на неё, будто приникая взглядом в самые глубокие. Она же закрыла глаза, сжав губы, и услышала, как тот усмехнулся.

— Я сохранил жизнь этой грязнокровке по твоей просьбе, — чуть ли не шепотом заговорил Волдеморт. — Но она не оценила такого подарка и боролась против меня, помогая раненым мятежникам и убивая тех, кто служил мне, — при воспоминании о дне, когда погибла Мэри, Лили вздрогнула. Он преувеличивал. Всего лишь преувеличивал. — Она должна умереть, без сомнения. Но сначала ответишь ты, — он все же повернулся и шагнул ближе к Северусу. Лили открыла глаза. — Фенрир!

Она рванулась к нему, но заклинание Волдеморта отбросило её назад.

Кровь, кровь, кровь... Северус был еще жив, когда Сивый оторвался от него, но Лили уже не могла видеть этого, только слышала его хриплое, рваное, слабеющее уже дыхание, вырывавшееся из прокушенного горла. Первые же секунды после того, как оборотень кинулся вперёд, заставили её сознание помутнеть, а потом она просто без сил сползла по стене, о которую к которой прислонилась, теряя остатки чувств. Голос Волдеморта, приказывающего кому-то поставить её на ноги, доносился сквозь грохот биения её собственного сердца, шум и кровавую пелену перед глазами.

Её лба коснулась чья-то неожиданно тонкая рука. Чем-то влажным протерли лицо, и Лили, с трудом распахнув глаза, увидела перед собой смертельно бледную Нарциссу Малфой, изо всех сил сохраняющую холодный и неприступный вид. Опираясь на неё, она встала, посмотрев на Волдеморта.

Чьи-то сильные руки оторвали её Нарциссы, лишив даже этой опоры и швырнули в лужу крови рядом с Северусом – прямо у ног Волдеморта. И Лили все же вырвало от омерзительного запаха, от липкой и теплой крови по всему телу, от того, что она только что видела... позорно вырвало на виду у Волдеморта.

Когда она смогла поднять голову, на его лице было написано презрение и холодное любопытство – тот будто высчитывал, что она сделает теперь.

— Не нравится, грязнокровка? — спросил он все тем же тихим, издевательским голосом. — Сектумсемпра!

Северус рядом дернулся и выгнулся, стараясь дотянуться до Лили. Но заклятие уже ударило её, хлестнуло по лицу и груди, обожгло, заставляя задыхаться от боли.

— Вы все... так слабы, — выдохнул Волдеморт, склонившись над ней.

— Мать не может быть слабой, — прохрипела Лили. — Мать... защищает ребенка…

— Значит, ты оказалась плохой матерью.

— ...защищает до конца. А ты… вообще не знаешь, что такое привязанность к кому-то. А любовь к своему ребенку, материнская любовь – это... — боль стала слишком сильной, силы стремительно уходили вместе с кровью, вытекающей из ран, но она нашла силы договорить: — …то, чего ты никогда даже... не представишь.

Васильковые глаза Нарциссы Малфой, трепещущей за сына. Бледно-голубые – Петуньи, лопочущей над Дадли. Деловитая сероглазая молодая девушка с коляской в парке, где она гуляла с Гарри.

Широко распахнутые глаза Мэри, которая даже не узнала о том, что могла бы уже скоро стать матерью.

Холодные, отливающее багрянцем глаза Волдеморта над всеми ними. Над всем миром.

Последний, полный желания защитить всех стихийный всплеск, отдающий все силы Лили на его уничтожение... полную смерть.

Блаженная тишина без боли. Уходящий вдаль Северус, и — где-то совсем рядом — радостный крик Гарри.

— Мама!

Все. Теперь все. Только теплые руки Джеймса, прижимающие её к себе, и глаза на крохотном личике сына. Её глаза.

* * *

Если стукнуть поварешкой по кастрюле, будет один звук, а по тазу – другой. Если ударить по ним с разной силой – тоже.

Это интересно забывать и узнавать каждый день. Каждый час. Слушать, как мужчина с пронзительными синими глазами, черными лохмами и совершенно безумным отчаянным видом раз за разом говорит ей, что другой, почти не шевелящийся, рядом с ней – муж. Только что это за слово такое – «муж», неясно, а лохматый не рассказал.

Тот, что много говорит, вздрагивает от её улыбок. Но ведь сами они всегда выражают радость улыбкой... выражали. Раньше, когда их с этим, лохматым, было больше. Но, наверное, точно скопировать у неё не получается?

По лестнице пройти тоже не получается. Падать – больно. Но не так, как иногда бывает, когда внезапно клонишься к полу, а руки дрожат. После падения можно легко встать и идти дальше.

Только... ничего дальше теперь нет.

Кто... я?