Гром и молнии

Сбежали.

Пергамент исчерчен строчками и усеян чернильными пятнами. Смыть бы это с себя, стереть, забыть. Все эти извинения. Все эти ничего не значащие слова. Объяснения. Вырвать бы все это из своей жизни, сжечь, превратить в пепел. Сделать вид, что не было этого письма.

Сбежали.

Оставили ее одну. Ради ее безопасности, конечно же. Прислали родословную семьи Уизли с ее именем. Прислали кучу извинений. Ворох ничего не значащих слов. О том, что «когда-то ты поймешь, что так было лучше». Они действительно уверены, что сделали правильный выбор. Да плевать она хотела на их правильный выбор!

Сбежали.

Искать хоркруксы, прятаться, разгадывать загадки. Драться, убивать, уничтожать. Делать все это вдвоем. Они пытались ее уберечь.

Сбежали.

И сердце бьется размеренно – ведь знала она, что захотят уходить без нее. Знала – и думала, что может еще успеть. Что если заявиться в Нору раньше, то никуда они от нее не денутся. Что образумит их, этих самонадеянных мальчишек, что убедит, настоит на своем. Но в руках – пергамент, исчерченный строчками и усеянный чернильными пятнами. Она тяжело вздыхает. Не успела.

Унять дрожь в руках почти невозможно. Только стиснуть кулаки, сильно, чтобы побелели костяшки пальцев. Смотреть невидящими глазами за окно, смотреть на пыльный и жаркий август, на красное закатное солнце, на крест городской церквушки, на ленивых воробьев и пожухлую листву. Да куда угодно, только не на чертов пергамент, грязный от извинений и аргументов. Только не на него.

Дышать нечем, слишком жарко, пахнет пылью и потом. Она вдыхает глубоко, выдыхает судорожно. Она пытается успокоиться.

Сбежали.

И что теперь? Унизительные министерские проверки на чистоту крови? Хогвартс? ЖАБА? Последний выпускной год? Выбор профессии? Мысли о будущем? Она нервно и хрипло смеется. Она знает: будущего нет.

Есть только невыносимо жаркий август, есть только волшебная палочка в кармане и пергамент, исписанный знакомым почерком, в руке. Есть только закат. Есть только пустой и тихий дом. Есть только стиснутые кулаки. И одиночество. И страх.

Остается только собирать сундук – скоро в школу. Заказать нужные книги совиной почтой, проверить, хватит ли пергамента и чернил, все ли ингредиенты для зелий остались с прошлого года. Выучить свою новую родословную, разобраться в бесчисленных Уизли и, возможно, чуть-чуть подкрасить волосы в рыжий цвет. Остается только молиться. Просить Бога о помощи. Просить, чтобы у этих двоих все получилось. Чтобы нашли поскорее все хоркруксы, чтобы вернулись – живые и невредимые. Молиться остервенело, яростно, отчаянно. Потому что Всевышний — ее последняя надежда. Потому что сама она никак им помочь не сможет.

И она молится. Вцепилась взглядом в закатное солнце и шепчет, шепчет слова, кусает губы, прерывисто дышит. Она плачет – тихо, без всхлипов, только слезы катятся по щекам, а она и не думает их вытирать, не пытается их остановить. У нее не хватает на это сил.

Солнце прячется за крышами домов. На щеках высыхают слезы. Она облизывает соленые губы и устало прислоняется лбом к стеклу.

Сбежали.

Гермиона закрывает глаза.

Мать просила – будь осторожным. Она хватала холодными пальцами его руки, смотрела обеспокоенными глазами и шептала нервно: «Ты, главное, не высовывайся». Он кивал.

Мать говорила – сейчас тёмные времена. Она все так же подбирала длинные белокурые волосы в высокую прическу, одевала строгие черные платья и носила туфли на высоких каблуках. Вот только с каждым днем становилась все бледнее и бледнее. Темные круги под глазами выдавали – почти не спит. Она держалась, как могла. Она – сильная женщина. Вот только и сильных можно сломать.

В Малфой-мэноре все лето была штаб-квартира Пожирателей. Здесь вовсю развлекалась Беллатриса, здесь надирались каждый вечер братья Лестрейнджи, сюда привели своих сыновей Нотт, Крэбб и Гойл. Драко смотрел, как им выжигают метку, точно так же, как выжигали ему год назад, смотрел на их лица, полные безумной радости и гордости, смотрел и не понимал: неужели вы готовы убивать? Но ни один мускул не дрогнул на его лице. Он даже пожал им руку после церемонии.

Лето было слишком жарким. В темной мантии, застегнутой на все пуговицы, было почти невозможно дышать, но он ни разу не расстегнул ни одной застежки.

В Малфой-мэнор привозили пленников, и тогда воздух наполнялся ненавистью. Она била отовсюду, она затапливала всех и вся. Ненависть горела в глазах, с палочек хлестали Круциатусы, от каменных стен отбивались голоса. «Говори, тварь! Что же ты молчишь?!» Ответов жертвы никто не слышал, их никто не хотел слышать, они были не нужны. Это просто разрядка, просто выплеск эмоций, ведь невозможно держать столько ненависти в себе.

В Малфой-мэноре постоянно пахло кровью. Хоть домовики вымывали каминный зал после каждого допроса, вытирали пол, отчищали его от бурых пятен, запах крови уже прочно впитался в стены древнего поместья. Сладковатый, резкий, тошнотворный – он висел в воздухе, забивался в нос, и от него невозможно было отделаться. И к нему невозможно было привыкнуть.

Иногда на допросы появлялся Темный Лорд собственной персоной. Тогда все вокруг благоговейно замирали и даже забывали дышать, все смотрели на него со страхом и обожанием, все разговаривали исключительно полушепотом. А он – змеемордое чудовище – взирал на всех снисходительно, выкрикивал очередной раз «Авада Кедавра!», раздавал указания и исчезал.

Чаще Волдеморта в поместье появлялся Снейп. Он ни разу не подошел и не сказал ни слова, но смотрел всегда так, что оставалось ощущение – он понимает.

Все лето Драко боялся. Боялся отчаянно и беспросветно. И все его силы шли на то, чтобы оставаться спокойным. Держать лицо. Бросать Круциатусами в пленных. Не кричать от ужаса.

Ночью, закрываясь в своей спальне, он закатывал рукав рубашки и смотрел на свою Метку – уродливую змею, выползающую из черепа, извивающуюся, гипнотизирующую. Драко бессильно сжимал кулаки.

Он спал, сжимая волшебную палочку под подушкой. Он вздрагивал от каждого шороха и прислушивался к шагам в коридоре. Он каждую ночь ждал кошмаров, да только ему вообще ничего не снилось.

На отца смотреть было и страшно, и противно. После Азкабана от него осталась лишь тень, он смотрел на всех больными глазами и почти не разговаривал. У него дрожали руки, и он совсем не мог колдовать. Мать держала его за руку, гладила нежно его пальцы, а он даже не реагировал. Отец был жалок.

Лето было долгим и жарким, лето пахло кровью и ненавистью. Лето закончилось.

Он стоял на платформе 9¾, а мать хватала его холодными пальцами за руки и просила быть тише воды ниже травы. Он обещал, даже и не думая держать слово.

На перроне людей было вдвое меньше, чем обычно. И еще здесь было непривычно тихо. Никто не говорил в полный голос, только шепотом. Никто не смотрел в глаза. Никто не подходил близко. Точь в точь, как в Мэноре во время посещений Волдеморта.

Драко сжал на прощание пальцы матери, развернулся и запрыгнул в первый попавшийся вагон. Пора отправляться. Хогвартс уже заждался, небось.

Поезд тронулся, перрон заволокло белым дымом. Надо бы найти какое-нибудь купе, но сидеть в компании кого-бы то ни было не хотелось. Хотелось одиночества. Когда ты один, то можешь быть уверен, что никто не шибанет тебя Авадой, когда отвернешься.

Он шел коридором, как вдруг заметил, что навстречу ему кто-то движется. Простые джинсы, черные кеды, зеленая рубашка в клетку, копна растрепанных каштановых волос – мисс Гермиона Грейнджер собственной персоной. И уже нет сил смолчать, ведь ненависть, клокочущую в груди, невозможно игнорировать, ее нужно выпустить, дать ей волю, вылить на кого-то. Так почему бы не на грязнокровку в магловском тряпье, которая идет прямо ему навстречу?

Она заметила его не сразу, смотрела больше себе под ноги. Но, когда подняла голову и наткнулась взглядом на него, остановилась. Они застыли на мгновенье, просто смотря друг другу в глаза. Когда Драко смотрел на Грейнджер, у него всегда появлялось желание чем-то ее задеть. Когда все это началось? Еще, наверное, на первых курсах. Грейнджер поднимала руку, Грейнджер отвечала на все вопросы, Грейнджер носилась по замку со своими друзьями-недоумками... Она попадалась на глаза каждый день, она раздражала так, что не было сил себя сдерживать, и он позволял ненависти захватить его целиком. Он оскорблял и втаптывал в грязь, он унижал и пытался напугать, только чтобы увидеть в глазах знакомые злые искорки, чтобы она ответила — резко и язвительно, чтобы покраснела и схватилась за волшебную палочку... Это было уже привычкой — сражаться, пытаться подавить, заставить сделать шаг назад и прикусить свой острый язычок. Вот и сейчас, в узком коридоре Хогвартс-экспресса, Драко вглядывался в ее лицо пристально, не разрывая зрительный контакт. Она не отвела взгляда.

— Ты сегодня без своей свиты, Грейнджер? – сказал он тихо, заставляя ее вслушиваться, напрягать слух. Она нахмурилась.

— Дай пройти, Малфой, — голос у нее резкий и немного хриплый, нисколько не поменялся с прошлого года.

— Да разве тебя кто-то держит? Или ты просто боишься подойти ко мне так близко?

Она не отвечает, просто протискивается мимо него и продолжает свой путь по коридору. Драко это абсолютно не устраивает.

— Грейнджер, как же тебе удалось обвести вокруг пальца Комиссию по чистоте крови? – говорит он уже громче, и она оборачивается, прожигая его взглядом. Там разгорается ненависть. – Знаешь, твои дружки правильно сделали, что не явились в Хогвартс в этом году. Видишь, даже трусость иногда бывает спасительной.

— Они не трусы, — она выговаривает каждое слово четко, ставит между ними точки, словно пытается подчеркнуть значение. Драко ухмыляется.

— Да брось, ведь мы оба знаем, что они сбежали. Да и тебе стоило последовать их примеру. В этом году в Хогвартсе будут преподавать брат и сестра Кэрроу, давние друзья моей семьи… Думаю, тебе их уроки понравятся, — она вздрагивает, и он удовлетворенно хмыкает: давай, бойся! Но страх в ее глазах мелькает только на мгновенье, затем ненависть вспыхивает с новой силой.

— О да, твоя семья славится своим дружелюбием! Друзей у вас много, не так ли? И как, понравилось тебе этим летом принимать гостей? – она смеется, и смех у нее злой, низкий и грудной, и от него по позвоночнику бегут мурашки. Малфой прищуривается – откуда знает про гостей? Или просто била наугад, а попала в самое больное место?

— Да, знаешь ли, было неплохо. Жаль, никто из твоих знакомых не заглянул на огонёк, — она содрогается, как от удара. Хорошо понимает, о чем он говорит. Грейнджер подходит близко-близко, поднимает голову, смотрит на него снизу вверх и шипит со злостью:

— Какая же ты мразь, Малфой.

— Очень жаль, что разбил твои радужные представления обо мне. Увидимся на занятиях у Кэрроу.

И ему на миг кажется, что сейчас она его ударит. Как тогда, на третьем курсе, ударит совсем не по-девчоночьи, кулаком, со всей силы. Но Грейнджер только бросает на него презрительный взгляд, разворачивается и уходит. Драко провожает ее взглядом и думает, что страха в ее глазах он так и не увидел. Это раздражает.

Он дергает резко дверь первого попавшегося купе. Там сидит четверо пятикурсников из Рейвенкло, некоторых он даже помнит в лицо. Как только открылась дверь, все они замолкли и посмотрели на посетителя. В глазах – страх и ненависть. Он зло ухмыльнулся – вот оно, то, что он искал, они знают, кто он, все знают, кто он. Все знают, что скрывает рукав рубашки на левом предплечье.

— Вон, — только и бросил он. Четверо умников переглянулись, потом медленно поднялись и вышли из купе, наградив его яростными взглядами. Драко снова ухмыльнулся – он уже научился жить с чужой ненавистью, научился питаться ею. Он закрыл за собой дверь, сел возле окна. Тишина давила на уши.

Он обещал матери быть тише воды ниже травы. Он даже не думал держать слово.

У него было задание, которое он обязан выполнить. И для этого необходима вся сила воли, все умения и навыки, вся хитрость и изворотливость. И у него получится. Иначе просто нет смысла.

Задание очень простое. Задание элементарное.

Вытащить из этого дерьма свою семью. И выжить самому.

— С ума сойти, — пробормотала Джинни, обнимая свои колени руками. Они сидели все вместе в гриффиндорской гостиной, собрались кучкой, жались друг к другу, чтобы сохранить хоть чуточку тепла. Всего лишь середина сентября, но на улице плюс три и вечные дожди. По замку гуляли сквозняки, изо всех окон и щелей нещадно дуло, и никакие согревающие чары не помогали. Оставалось только придвигаться еще ближе к камину, к спасительному огню, протягивать к нему заледенелые руки, пытаясь согреться. Гермиона сидела чуть дальше — она всегда немного боялась огня, боялась, что языки пламени — такие ласковые и такие опасные одновременно — оближут жадно ее ладони, обожгут, оставят уродливые ожоги, она боялась, что будет больно.

— Да уж, веселенький сегодня день выдался… — Невилл задумчиво растирал пальцы. — Как она?

— Лежит у себя в комнате. В больничное крыло обращаться запретили, но я стащила у Слизнорта целебных мазей и зелий, на первое время хватит, — Парвати тяжело вздохнула. Сегодня на занятии по Защите от темных искусств («Защите?» — горько ухмылялась Гермиона каждый раз, натыкаясь на это словосочетание в расписании) на Лаванде Браун было испробовано заклятие Виртус Виолатио — тёмные отталкивающие чары. Гермиону передернуло — она вспомнила, как беспомощная Лаванда отлетела к стене, вспомнила глухой звук удара тела о камень, вспомнила неистовый крик девушки, который почти сразу же оборвался — Кэрроу наложил Силенцио. Лаванда лежала на полу, ее била судорога, глаза умоляюще смотрели на однокурсников, губы беззвучно открывались в немом крике. Она была похожа на большую изломанную куклу, ее красивое лицо было обезображено мукой… А они, ее друзья, смотрели на нее и ничем не могли помочь. Они были абсолютно беспомощны.

— Послушайте, так дальше продолжаться не может, — Джинни повернула голову к остальным.

— Да что мы можем сделать, Джин? — Шеймус закрыл лицо руками. — Посмотри на нас — сидим тут, испуганные, затравленные, сломанные, жмемся друг к другу и тянем руки к огню. Открой глаза, рыжая! У них — темная магия, власть, опыт, безнаказанность, полная свобода действий! А нам даже нельзя собираться в группы больше трех человек! У нас нет ничего! Ты понимаешь это?

— Должен быть какой-то выход! — Джинни упрямо вскинула голову, зло посмотрев на Финнигана. — Я не намерена сидеть, сложа руки! Сегодня бросили темным заклятием в Лаванду — только за то, что она не смогла назвать заклинания, творящего инферналов! А что будет дальше? Когда они начнут палить в нас Круциатусами?

— И что ты предлагаешь? Отвечать тем же? Нам стоило завалить сегодня Кэрроу Сектумсемпрой? Или сразу Авадой, а? — парень вскочил на ноги, и девушка тут же поднялась тоже.

— Я не знаю, что делать! Но и бездействовать тоже не намерена! Мы должны что-то предпринять! Иначе нас перебьют тут до Рождества!

— Успокойтесь оба! — голос Гермионы прозвучал громко и уверенно. Все повернули головы к ее креслу. — Джинни права. Я — грязнокровка…

— Гермиона, не надо… — начал было Невилл, но девушка решительно его перебила:

— Надо, как раз, очень надо! Я грязнокровка, и все это знают. И Кэрроу знают. И Снейп. И вряд ли они действительно поверили, что я двоюродная сестра троюродного брата Джинни! И они не остановятся. Сегодня досталось Лаванде. Завтра под огонь попаду я, а послезавтра — все гриффиндорцы. Нам нужна защита!

— Что ты предлагаешь?

— Мы ничего не можем сделать преподавателям. Но мы можем обеспечить себе тыл. Завтра же я попрошу у мадам Пинс книги по колдомедицине. Джинни, пожалуйста, у тебя завтра Зелья. Достань у Слизнорта побольше разных ингредиентов. Невилл, поговори с МакГонагалл, попроси ее о дополнительных занятиях. Ведь наступит время, и негласная война перейдет в открытую, и тогда нам придется сражаться. Парвати, поговори с Падмой, расспроси ее о настроении в Рейвенкло. Да и помощь Флитвика нам тоже понадобится. Дин, Шеймус — думаю, нам следовало бы попробовать себя в анимагии. С ее помощью мы могли бы выходить за территорию Хогвартса, если надо будет. Поищите книги на эту тему, я почти уверена, что в библиотеке что-то есть, ведь Мародеры в свое время где-то нашли информацию… Из вас кто-то еще не владеет заклинанием Патронуса? — Некоторые ребята подняли руки. — Хорошо, Колин, поможешь им?

Гермиона замолчала, переводя дух. На нее смотрели внимательно, друзья ловили каждое ее слово. Им нужен был лидер. И этим лидером должна стать она.

— Гермиона, я думаю, надо опасаться Слизерина, — и в голосе у Невилла столько уверенности, что остается только поражаться — неужели это тот пухлый неуверенный мальчик-неумеха, которому бабушка присылала шарик-напоминалку?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты видела Малфоя? — Гермиона дернулась. Конечно, она видела Малфоя. Она видела его каждый божий день, видела его гребаную ухмылочку, которую так хотелось стереть с надменного красивого лица. Это уже стало привычкой — встречаться с ним взглядом, прожигать его своей ненавистью, пытаться подавить. Не показать ему свой страх, который липкими щупальцами охватывал тело, стоило ему показаться где-то рядом. Ненавидеть. С каждым днем все сильнее. — Ты видела Крэбба, Гойла? Нотта? Харпера? У них есть Метка, Гермиона. Они — Пожиратели. И они опасны.

— Невилл, это же слизеринцы, — девушка устало потерла переносицу, — Ты думаешь, они реально пойдут на какие-то решительные шаги? Мне кажется, что защита от Кэрроу должна быть на первом месте. У них больше власти и возможностей.

— Я думаю, пойдут, — тихо сказала Джинни. — Они почувствовали безнаказанность. И они жестоки. Я думаю, следует быть настороже.

— Да, следует… а теперь, давайте спать. Сегодня был трудный день. Хотя бы постараемся заснуть. Утро вечера мудренее…

Гостиная быстро опустела. Гермиона осталась сидеть в своем кресле и смотреть на огонь. Он манил. Танец пламени завораживал, гипнотизировал, так хотелось протянуть к огню руку, погладить его, ощутить тепло. Было страшно и томительно — ведь знаешь, что обожжешься, знаешь, что будет мучительно больно, но от этого желание не меркнет, только разгорается еще сильнее. А что, если обманешь пламя? А что, если дотронешься до огня, а на руке ожогов не останется?

— Гермиона… — девушка вздрогнула и обернулась. У нее за спиной стояла Джинни, неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Ты почему не спишь?

— А ты?

— Я хочу погладить пламя, — рыжая недоверчиво посмотрела на подругу — шутит? Гермиона потрясла головой, сбрасывая с себя оцепенение: — Да ладно, не обращай внимания. Ты что-то хотела?

— Да, — Джинни обошла кресло и села поближе к огню. — Гермиона, тебе не приходило писем… ну, от них…

— Нет, не приходило. Не думаю, что они будут их писать. Это слишком…

— Опасно, я знаю. Но я все заснуть не могу по ночам, думаю — где они, что с ними? Живы ли еще до сих пор? Я… я так боюсь, Гермиона…

И Джинни смотрит своими огромными карими глазами, и в них плещется столько боли, что сердце сжимается. «Мы все слишком быстро повзрослели», — думает Гермиона и грустно качает головой:

— И я тоже… Я тоже боюсь, Джинни.

Они сидели возле камина полночи, погруженные в свои мысли, завороженные игрой пламени. Они боялись вместе, и переживали — тоже вместе. Им было больно. И единственное, что могло спасти их сейчас — это немного тепла от горящего камина.

Просыпаться утром не хотелось — ночные посиделки дали о себе знать. Гермиона потерла уставшие глаза и попыталась выбраться из-под одеял. За окном все так же лил дождь.

— Лаванда, как ты? — голос все еще хрипел, простуда стала почти хронической. Она посмотрела на блондинку, которая дрожащими руками осторожно наносила на свои ноги целебную мазь.

— Нормально, — голос Браун дрожал, но она попыталась улыбнуться. — Слушай, Гермиона, Парвати рассказала мне о вашем вчерашнем разговоре. У нас с тобой были разногласия, мы не всегда могли найти общий язык, но я хочу, чтобы ты знала — я с вами.

— Я не сомневалась, — слабо улыбнулась в ответ Гермиона.

— Я им этого не прощу. Никогда не прощу, — и в голосе у Лаванды зазвенела сталь, и в голубых глазах заблестела боль и уверенность. Грейнджер встала с кровати, подошла к соседке и легонько — чтобы не причинить еще больше боли — сжала ее плечо.

— Мы выкарабкаемся, Лаванда. Мы сильные.

И в ответ — только кивок и горящий взгляд голубых глаз.

* * *

Каждое занятие теперь — словно тренировка перед боем. Да и Хогвартс все больше напоминает полигон. Они упражняются в Бомбарде на Заклинаниях, и весь класс будто покрыт снегом — тут и там взрываются подушки. Гермиона тренирует реакцию — пытается попасть в движущиеся цели.

— Профессор Флитвик, извините, можно мисс Грейнджер на пару слов? — в дверях появилась МакГонагалл, как всегда строгая, серьезная, сосредоточенная. Флитвик выбирается из кучи перьев и согласно кивает. Гермиона быстро переглянулась с Невиллом и покинула кабинет.

И только в коридоре девушка замечает, что лицо у декана обеспокоенное.

— Что-то случилось, профессор?

— Вас вызывают к директору, мисс Грейнджер. Сегодня в Хогвартс прибыл представитель Министерства, и он ждет вас у профессора Снейпа. Я вас провожу.

Сердце у девушки бешено стучит, и внутри поднимается липкая волна панического страха. Что могло случится? Проблемы с родословной? Их обман раскрыт? Или... или они нашли Гарри и Рона? Что же делать? И есть ли выход из этой ситуации? Она шла коридорами Хогвартса рядом со своим деканом и пыталась изобразить полное спокойствие, а сама дрожала от тревоги и напряжения. Когда они подошли к горгулье, МакГонагалл повернулась к ней и обожгла пронзительным взглядом.

— Мисс Грейнджер, я не могу зайти туда с Вами. Но если возникнет опасность, если в Министерстве нашли подтверждение подделки родословной — бегите. Вот, возьмите, — женщина вложила в руку Гермионе маленький металлический шар. — Это — портал. При необходимости сожмите его покрепче в кулаке, и он перенесет Вас в штаб-квартиру Ордена. Мы... мы не можем Вас потерять. А теперь идите, мисс Грейнджер. Удачи Вам.

Гермиона благодарно кивнула, дождалась, пока МакГонагалл назовет пароль, и уверенно ступила шаг вперед.

Снейп стоял и смотрел в окно. За директорским столом сидел маленький и изрядно потрепанный человечек, глаза которого затравленно бегали. Гермиона оглядела кабинет. Наряда авроров здесь не было, значит, арестовывать ее никто не собирался. Может, все не так страшно? Может, пронесло?

— Профессор, Вы просили меня зайти. — Гермиона со всех сил старалась, чтобы ее голос звучал твердо и уверено.

— К Вам посетитель из Министерства, мисс Грейнджер, — от холодного голоса директора человек в министерской мантии вздрогнул. Снейп даже не повернулся, он продолжал недвижно стоять у окна. — Присаживайтесь.

Гермиона присела в одно из кресел и вопросительно посмотрела на гостя. Тот вздохнул, осмотрел бегло собеседницу и начал говорить. Слова сыпались из него, словно из рога изобилия, он тараторил, почти не делая пауз, девушка даже не сразу поняла, что от нее требуется.

— Здравствуйте, мисс Грейнджер, меня зовут Роджер Стэтхем, я представитель Министерства Магии, и я прибыл в Хогвартс для встречи с вами по поводу завещания Альбуса Дамблдора, которое он, как известно, успел составить до своей смерти, я вынужден потревожить вас, поскольку в вышеуказанном документе есть и Ваше имя...

— Что? Профессор Дамблдор что-то мне завещал? — смысл слов министерского работника не укладывался в голове, а Роджер Стэтхем все продолжал выливать на нее новую и новую информацию:

— О да, конечно, он завещал Вам кое-что, вы понимаете, в Министерстве проверили его завещание на предмет темной магии, и нами ничего не было обнаружено, но мы все-таки решили поговорить с Вами, видите ли, Альбус Дамблдор завещал Вам книгу, вот эту книгу, — и Стэтхем достал из кармана мантии старый томик в потертом черном переплете, — это «Сказки барда Бидля», уверен, Вы слышали о них...

— Нет, не слышала, — удивленно проговорила девушка, разглядывая книгу.

— Не слышали, странно... Это же самый популярный детский писатель, на его сказках воспитывалось не одно поколение волшебников...

— Мисс Грейнджер в детстве читала только учебники, мистер Стэтхем, — подал голос Снейп, так и не взглянув на посетителей.

— Учеба — это похвально... Мисс Грейнджер, скажите, почему Альбус Дамблдор завещал Вам именно эту книгу?

— Наверное, он думал, что это единственная книга, которую я не читала, — пыталась пошутить Гермиона, но получилось как-то криво и совсем не смешно. Министерский работник нахмурился. Девушка нервно поёрзала на своем стуле. И вдруг она ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Она подняла голову и увидела смеющиеся голубые глаза Альбуса Дамблдора. Старый профессор улыбнулся ей со своего портрета и  подмигнул.

— И у нас есть к Вам еще один вопрос, мисс Грейнджер. Понимаете, погибший упомянул в завещании еще одно имя. Имя Гарри Поттера. Но мы нигде не можем его найти, я знаю, Вы были в дружеских отношениях с мистером Поттером, может, Вы могли бы подсказать нам, где его искать... — от гнева и ярости у Гермионы на мгновенье отняло дар речи. Она молчаливо переводила взгляд с министерского работника на маленький сверток в фиолетовой оберточной бумаге, который он достал из кармана мантии. И когда она немного пришла в себя и уже готова была разразиться грозной тирадой, звенящую тишину нарушил голос Снейпа:

— Мистер Стэтхем, я думаю, это совсем не касается мисс Грейнджер. Мы уже договорились, что пока Поттера не найдут, завещанная ему вещь будет храниться у меня, как у директора школы Хогвартс. Я думаю, Вам пора, мистер Стэтхем. Вас ждут в Министерстве.

— Вы не имеете права! — выкрикнула Гермиона, позабыв свою злость на министерского работника и переключившись на Снейпа. — Вы не имеете права хранить то, что принадлежит Гарри!

Снейп круто развернулся и застыл, смотря своими черными, полными ненависти, глазами на Гермиону. Ее передернуло.

— Вы забываетесь, мисс Грейнджер. Сорок баллов с Гриффиндора. А теперь убирайтесь из моего кабинета.

Повторного предложения ждать не пришлось, и девушка мигом выбежала из помещения. Она шла коридорами Хогвартса, и в голове у нее была полная неразбериха. Дамблдор завещал ей книгу с детскими сказками. Зачем? Что в ней такого особенного? Наверное, он знал, что все вещи, которые он укажет в завещании, будут проверены. А это значит, он зашифровал что-то в книге. Там есть что-то, что поможет уничтожить Волдеморта. Какая-то подсказка... А еще он оставил что-то для Гарри. И это сейчас находится у Снейпа...

Погруженная в свои мысли, она не заметила, как наткнулась на кого-то. Книга выпала из рук, и она уже наклонилась, чтобы ее поднять, но не успела.

— Читаешь детские сказки, Грейнджер? — холодный низкий голос невозможно было не узнать. Девушка медленно подняла голову. Малфой стоял, небрежно листая страницы «Сказок барда Бидля», даже не смотря в ее сторону.

— Отдай по-хорошему, Малфой, — прошипела девушка, ощущая, как злость и ненависть, что накопились во время разговора в кабинете директора, рвутся на волю. Парень посмотрел насмешливо ей в глаза, она невольно вздрогнула.

— А если я не захочу по-хорошему? Что ты мне сделаешь? — он приблизил свое лицо так близко, что она могла ощущать его дыхание на своей коже. Ей стоило немалых усилий воли, чтобы не отшатнуться.

— Увидишь, — и кончик ее палочки уткнулся ему в шею. Когда она успела ее вытащить? Почему он этого не заметил?

— Заколдуешь? — шепчет, ухмыляясь. А дыхание у него жаркое, а в глазах огонь, и ее коленки уже мелко дрожат от страха. Она только сильнее сжимает палочку в руке. — Ты хоть понимаешь, что тебе за это будет?

— А если мне плевать? Если мне нечего терять? — он зло смеется, она нервно сглатывает. Почти неконтролированная ярость горит в карих глазах, палочка сильнее впивается в его шею.

— Тебе не плевать, Грейнджер. И тебе еще есть, что терять.

— Отдай книгу, Малфой.

— А ты забери.

И все происходит слишком быстро. Книга, повинуясь ее невербальному Акцио, выскальзывает из его пальцев и оказывается у нее в руках. В его глазах — изумление и злость, и она упивается чувством своего превосходства.

— Я ненавижу тебя, — шипит Гермиона и отступает шаг назад. Он ухмыляется:

— Поверь, Грейнджер, твои чувства взаимны.

Они смотрят друг другу в глаза еще несколько мгновений, их взгляды перекрещиваются, и в них столько ярости, столько презрения и напряжения, что, кажется, большей ненависти не бывает. Она резко оборачивается, разрывая зрительный контакт, и скрывается за поворотом.

Черт бы побрал эту Грейнджер. И как только ей удается так легко выводить его из себя? Стоит ей только оказаться где-то рядом, как кровь в жилах начинает закипать, и возникает желание задеть, подавить, напугать, унизить... И невозможно оставаться спокойным. Эта ненависть — почти наркотик, попробовав раз, уже не остановишься. И каждый раз, заходя в Большой зал, он ищет глазами грязнокровку. Ищет, чтобы пересечься взглядами, чтобы прочувствовать всю ее ярость, всю ее ненависть, всю злость. Чтобы ощутить запах ее презрения, чтобы ее огонь разлился по венам, заставляя сердце биться быстрее, заставляя ухмыляться и недобро щуриться. Это — почти битва, почти бой, бой без правил и судей. И каждый вечер он подбирает слова-удары, чтобы сказать при встрече, нащупать больное место, ударить так мощно, чтобы она упала. Чтобы причинить боль. Чтобы — хотя бы раз! — увидеть в ее глазах страх.

Он шел к себе в подземелья, он был изрядно взвинчен, и тут — словно по заказу — на него налетела чертова гриффиндорка. Злился? Нервничал? Ненавидел? Хотел на ком-то сорваться? Вот, пожалуйста, все для Вас, мистер Малфой! И он начал новый раунд. Начал — и проиграл его.

«Ненавижу тебя, Грейнджер. Как же я тебя ненавижу!» — только и думал он, произнося пароль слизеринской гостиной. Она была пустынна, если не считать парочку четверокурсников на диване. И это было хорошо. Ему нужно было время, чтобы успокоиться. Восстановиться. И все хорошенько обдумать.

Сегодня ему пришло письмо от матери. И кроме стандартных «все хорошо, не болеем, у нас до сих пор гостит тётя Белла» в нем была приписка, которая заставляла задуматься: «Драко, дорогой, если тебя не затруднит, не мог бы ты приехать в Малфой-мэнор в эти выходные? С профессором Снейпом я уже поговорила, он не против. Надеюсь, скоро увидимся».

Это могло означать только одно — Лорду что-то от него надо. Но что? Раньше он никогда не высказывал явного интереса к особе молодого Малфоя. И это вполне устраивало последнего. Что же случилось теперь? Что поменялось? Вызывают только его или и остальных хогвартских Пожирателей? Что, чёрт побери, происходит?!

Не явиться в Мэнор нельзя. Там, у них, его родители. И если он отсидится в Хогвартсе, с ними точно что-то сделают. А этого допускать нельзя. Они и так уже натерпелись за эти месяцы. Да и чего, собственно, ему боятся? Самое страшное уже произошло — Метка уже на руке, он чувствует ее на своей коже, она не дает ему нормально думать, заполняя все мысли ненавистью.

— Эй, Малфой! — он поднял голову и увидел Нотта, который сжимал в руке пергамент.

— Чего тебе?

— Ты тоже едешь на выходные в Малфой-мэнор? — ага, с этим разобрались. Это будет не персональная аудиенция, и на том спасибо. Драко еле сдержал облегченный вдох.

— Это же мой дом. Как ты думаешь — еду я или нет?

— Ну, тогда увидимся. Думаю, будет весело, — Нотт хохотнул и удалился в спальню.

«Да уж, весело будет, не сомневайся. С Лордом скучно не бывает», — подумал Драко. В памяти всплыли картины этого лета — тёмный каминный зал, изломанные и изувеченные люди, что корчились на полу, бурые пятна крови и рвоты, безумный смех Беллатрисы, крики, от которых никуда не спрячешься... И запах, этот ненавистный тошнотворный тягучий запах, который преследовал его повсюду, который уже впитался в его кожу, его не смыть, не стереть с себя, он всегда будет с тобой, Малфой. Ты всегда будешь его чувствовать.

— Ну и какие тяжкие думы терзают голову юного наследника славного рода Малфоев? – насмешливый голос звенит прямо над ухом, и Драко поворачивает голову. Блейз Забини, высокий темнокожий парень, стоял, небрежно опершись на спинку малфоевского кресла, и улыбался. Единственный человек в этой грёбаной школе, который мог бы стать его другом. Единственный, к кому Малфой испытывал симпатию. Единственный, кто еще умел улыбаться.

— Подумываю, как бы точнее и витиеватее послать тебя куда подальше, — отозвался Драко и тоже попытался улыбнуться. У него никогда не было друзей, и у него никогда их не будет. Он никогда не сможет доверять хоть кому-то, не сможет научиться не ождать опасности со всех сторон. Но иногда, в самые поганые свои дни, ему нужен был кто-то, с кем можно было бы перестать делать лицо. Иногда ему нужен был отдых.

Забини рассмеялся.

— Не надо меня никуда посылать, все равно не уйду, сегодня у меня есть настроение побыть занозой в твоей заднице, Малфой.

Драко усмехнулся. Занозой Блейз быть умел.

— Чего тебе надо от меня?

— Думаю, не соизволишь ли ты испить со мной стаканчик-другой огневиски? У меня тут завалялась бутылочка Огденского…

— А почему бы не испить? Думаю, это было бы совсем не лишним, — идея напиться вдруг показалась более чем заманчивой. Хороший алкоголь помог бы забыть. Пусть ненадолго, пусть всего на несколько часов, но выбросить из головы Лорда, родителей, хохот сумасшедшей тетушки и запах крови.

Они сидели в спальне парней и напивались. Именно – не пили, не выпивали, а напивались. Глотали обжигающую жидкость и молчали – каждый о своем. Среди прочих плюсов Блейза Забини наиболее ценным Драко считал то, что он никогда не пытался заводить разговор «по душам», не пытался давать никому не нужные советы. Он не навязывался. Он просто пил сейчас свое огневиски.

Он, наверное, тоже чертовски устал. Его семья старалась держать нейтралитет, но с каждым днем это становилось все сложнее. Они были богаты, они были чистокровны, и они должны были быть на стороне Лорда. Должны – но не были. Наверное, на их семью сейчас оказывали куда большее давление, чем на самого Малфоя. Кто знает. Ему это было даже не интересно. Он просто умел замечать. А не заметить того, что последним временем Блейз смеялся уж слишком весело, слишком задорно, было невозможно.

Алкоголь помогал. Дышалось легче.

И вдруг Драко захотелось, чтобы этот парень, чей огневиски он сейчас пьет, обязательно выжил. Чтобы ему удалось, чтобы ему не пришлось ввязываться в эту бойню. И может быть когда-то, когда война закончится, они смогут все-таки стать друзьями.

Драко тихо грустно рассмеялся. Он знал: эта война никогда не закончится. Он знал: будущего нет.

И он не мог себе позволить волноваться за кого-то еще, кроме своих родителей. Это было бы слишком. Друзья – непозволительная роскошь.

Интересно, а как Грейнджер удается распыляться на всю ту толпу людей, которых она называет друзьями?

И вот какого хрена он сейчас вспомнил о Грейнджер?

Но пьяный мозг уже не может просто так выбросить мысль о ней, и он снова думает о ненависти в карих глазах. Он видит ее перед собой – разъяренную, злую, взвинченную. Видит, как дрожат от напряжения ее пальцы. Видит, как она раздраженно сдувает непослушный локон с лица. И по всему телу разливается уже знакомое желание – подавить, разозлить, смешать с грязью. Нависнуть над ней, почувствовать ее панику на вкус. Ненавидеть еще сильнее. Если сильнее возможно.

«Она похожа на гром, — закрадается в мозг пьяная мыслишка. – Такая же громкая и сильная. Она выбивает меня из колеи, и я забываю обо всем, я уже ни о чем думать не могу, как только о своей ненависти. Только о том, как гневно раздуваются ее ноздри. Как плотно сжаты губы. Гром, точно, гром – резкая, уверенная, оглушительная».

Мерлин, как же хочется ее сломать. Раздавить. Морально уничтожить.

Его наркотик. Его необходимость. Его наваждение.

Грязнокровка Грейнджер.

— Хорошо, давайте попробуем еще раз, — Невилл проделывал сложное движение палочкой, а группа студентов пыталась его повторить. — Сначала резкий взмах, потом плавное круговое движение...

Гермиона слушала в пол-уха, она была целиком и полностью поглощена огромным фолиантом по колдомедицине. Сегодня они впервые собрались на дополнительные занятия, так что вся гостиная Гриффиндора кишела людьми. И сейчас Невилл и Луна пытались научить пятикурсников основным боевым заклинаниям, а Гермиона с Джинни засели за изучение лечащих чар.

— Гермиона, здесь столько ингредиентов разных надо для этих зелий... Наверное, надо будет еще у Слизнорта стащить. Того, что принесла я, хватит только на первое время. Может, на месяц, но не больше.

Гермиона нахмурилась. Запасы зелий и вправду таяли слишком быстро — каждый день подходил кто-то, кто успел подвернуться Кэрроу под горячую руку. Надо бы зайти в аптеку, основательно пополнить запасы, да вот только в Хогсмит в этом году уже не пускают.

— Добрый вечер, — раздался в гостиной знакомый строгий голос. Девушки оторвали взгляды от книжек — на пороге стояла как всегда собранная и сосредоточенная Минерва МакГонагалл.

— Добрый, — ответил ей нестройный гул голосов.

— Так, спасибо всем за занятие, вы молодцы, у вас все получится. Потренируйтесь еще в свободное время. Уже поздно, так что всем спокойной ночи, — Невилл попытался подбадривающе улыбнуться, но вышло как-то кривовато. Студенты начали расходиться по своим спальням, скоро в гостиной остались только МакГонагалл и старожилы ОД.

— Мистер Лонгботтом сказал мне, вы интересуетесь анимагией, — начала декан, внимательно оглядев ребят. — Я помогу вам. Только предупреждаю: это высшая магия, она очень сложна. Не каждый из вас ее осилит. Кроме этого, первые перевоплощения довольно болезненны, и контролировать свое поведение в облике животного очень трудно. Это опасно. Да и определитесь, кому анимагия по-настоящему нужна. Итак, поднимите руки, кто из вас хочет научиться превращению в животных.

Все, присутствующие в гостиной, подняли руки вверх. МакГонагалл вздохнула:

— Так не пойдет. Если вы не определитесь сами, я буду вынуждена выбрать самостоятельно.

Никто не опустил руку, знаменитое гриффиндорское упрямство брало верх. Декан вздохнула еще раз.

— Хорошо. Тогда я называю фамилию, а вы подходите ко мне. Итак, мисс Грейнджер, мисс Уизли, мистер Лонгботтом, мисс Лавгуд... — взгляд женщины задержался на рейвенкловском галстуке девушки, — мисс Лавгуд, по-моему, уже поздно и Вам пора возвращаться в свою гостиную.

— О, не переживайте, профессор, я с удовольствием переночую здесь. Прошлой ночью у меня получилось наколдовать замечательные голубые подушки и одеяло, мне интересно, получится ли у меня сегодня создать такие же, только желтые? Папа говорит, что лучше, чтобы постельное белье было солнечных цветов, так будут снится хорошие сны. И еще так можно не волноваться, что во сне тебя потревожит миранеус, — голос Луны был как всегда немного потусторонним, а на лице сияла мечтательная улыбка. Гермиона в который раз удивилась — и как только этой девочке с длинными спутанными волосами и огромными голубыми глазами удается так улыбаться? Сейчас, когда вокруг идет война, и каждый день — это бой?

-Из чего Вы трансфигурировали себе подушки, мисс Лавгуд? — в голосе декана Гриффиндора прозвучало любопытство.

— Со своей обуви, профессор.

— Одеяло?

— Из мантии.

— А как Вы собирались изменить цвет сегодня?

— Добавить еще одно круговое движение палочкой и сосредоточиться на нужном оттенке.

В гостиной повисла тишина. После минутного молчания, МакГонагалл произнесла:

— Хорошо, мисс Лавгуд. Можете сегодня остаться на ночь в спальне девочек Гриффиндора. Уверена, мисс Уизли поделится с вами кроватью, совсем не обязательно Вам спать на полу.

— О, не волнуйтесь, профессор, я могу наколдовать себе постель сама. Например, с учебника по магловедению. Тем более, на уроках профессора Кэрроу он все равно не нужен, — Луна снова улыбнулась, а преподаватель задумалась.

— Вы когда-нибудь уже упражнялись в такой сложной магии?

— Нет. Но у меня получится.

— Попробуйте, пожалуйста.

Луна вытащила из сумки учебник по магловедению и положила его на пол. Отошла на пару шагов, попросила всех немного разойтись и выполнила сложное движение палочкой. Гермиона попыталась проследить за траекторией, но очень скоро сбилась. А за мгновенье на месте книжки уже стоял ярко-желтый диванчик. Луна по-прежнему улыбалась.

— Двадцать баллов Рейвенкло, — удовлетворенно произнесла МакГонагалл, превращая ослепительно-желтое нечто обратно в учебник. — Мисс Лавгуд, можете остаться на ночь у нас. И выходите ко мне, если еще не передумали изучать анимагию.

Луна присоединилась к остальным ребятам, что уже стояли возле декана.

— Я думаю, это все. Простите, если кого-то обидела. Но анимагия — это действительно не для всех, тем более, я буду пытаться научить вас превращениям в сверхкороткие строки. Всем спокойной ночи, а вы четверо задержитесь, поговорим.

— Профессор, можно мне тоже остаться? — руку подняла Лаванда.

— Мисс Браун, я же уже сказала...

— Да, я понимаю, это очень сложно. Но я буду очень стараться. Я вам обещаю, — Гермиона взглянула на Лаванду. В ее глазах было столько решимости, столько упрямства, что не возникало сомнений на счет серьезности ее намерений.

— Я не уверена, мисс Браун...

— Профессор, она справится. Я уверена, — заверила декана Грейнджер. Та смерила свою ученицу строгим взглядом:

— Под Вашу ответственность, мисс Грейнджер. Что же, давайте присядем и поговорим.

Пятерка расположилась на стареньком потертом диванчике возле камина.

— Итак, для начала определитесь с целями. Зачем вам нужна анимагия? От этого будет зависеть выбор вашей анимагической формы. Вы думали уже об этом?

— Да, профессор. Я думаю, анимагия пригодится в бою, если возникнет непредвиденная ситуация. Мародеры научились анимагии для того, чтобы сдерживать мистера Люпина во время полнолуний. Думаю, сражаться с оборотнями в облике животного действительно намного безопаснее, нежели в человеческом обличии, — сказала Джинни, пытаясь собрать свои длинные волосы в высокий хвост.

— А еще нам необходимо беспрепятственно покидать территорию Хогвартса, если это понадобится, — поддержал подругу Невилл.

— И еще, — выдохнула Гермиона, — было бы неплохо иметь своего шпиона в Слизерине.

Друзья и декан вопросительно посмотрели на нее.

— Крэбб и Гойл, конечно, тупые, как животные, но не думаю, что нам удастся в них превратиться, — протянула Джинни.

— Мисс Уизли, следите за выражениями, — немедленно среагировала МакГонагалл.

— Нет, вы не поняли, — Гермиона начала нервно заламывать пальцы. — Нам нужен наушник! Рита Скитер!

— При чем здесь эта лгунья?

— Как Рита Скитер узнавала все сплетни и новости? Она была анимагом! Жуком! Было бы здорово, если бы кто-то из нас мог превращаться в маленькое насекомое и перебывать незамеченным в гостиной Слизерина!

— Значит, вам нужны большие хищные животные, животные, которые могут незаметно покинуть Хогвартс и маленькое насекомое. Кто из вас кого выберет?

— Наиболее часто школу покидают совы. Я могла бы быть совой, — сказала Луна. И снова улыбнулась — видимо, каким-то своим мыслям.

— Я буду волчицей, — уверенно сказала Джинни. — Покажу чертовым оборотням, где раки зимуют.

— Тогда я выбираю медведя, — протянул Невилл. — Они же очень сильные. Посильнее волков будут.

— Мисс Грейнджер? — МакГонагалл вопросительно посмотрела на свою лучшую студентку. Та задумалась. Безусловно, она хотела сражаться, ей нужно было боевое животное, животное, обладающее силой медведя и быстротой волка.

— Тигрица. Буду тигрицей.

— Что же, тогда мне остался жук, — улыбнулась Лаванда. — Не слишком героическое животное, но сойдет.

— Не обижаешься? — спросила с сомненьем Гермиона.

— Да нет, что ты! Я не слишком кровожадна. А вот собирать сплетни — это как раз по моей части!

— Хорошо, с животными мы определились. Я вам принесла некоторые книги, просмотрите их до завтра. Там о психологии животных, а так же об особенностях изменений чувств обоняния. Вы же знаете, что слух, нюх и зрение у животных обострено. На первых порах будет очень сложно перестроиться. Разузнайте побольше о тех животных, которых Вы выбрали, обособенностях их жизни, телосложения и способностях. А завтра... завтра поговорим более детально. Спокойной ночи. И до завтра. Мисс Лавгуд, ваш диван был поистине великолепен, — женщина еще раз сдержанно улыбнулась на прощание и покинула гриффиндорскую гостиную.

* * *

Ну вот, опять. И почему ее так тянет смотреть на стол Слизерина каждый раз, когда она входит в Большой зал? Почему нельзя проигнорировать, сесть к ним спиной и спокойно покушать, не бросая каждые пять минут злобные взгляды на чертового слизеринца? Ведь всё было бы настолько проще! Так нет же, это стало уже необходимостью — бросать ему вызов и наблюдать, с какой неистовой радостью он его принимает. Гермиона подозревала, что по его венам тоже разливается то извращенное удовольствие от одного только ощущения ее ненависти. «Это ненормально», — думала она, но все равно садилась лицом к столу Слизерина, все равно сражалась с Малфоем взглядами, все равно упивалась ненавистью — словно это был ее последний шанс не свихнуться. Не сломаться. Она должна была выстоять, потому что он ждал ее падения. Как бы это ни было странно, но он помогал ей собраться с силами, сам того не понимая. Совсем незаметно Драко Малфой, первый сукин сын школы и Пожиратель смерти, стал неотъемлемой частью ее жизни. Ее войны.

Она снова подняла голову и посмотрела на слизеринцев. Сегодня всё было не так. Сегодня его не было за столом. Он не пришел на ужин.

Без ощущения его взгляда было как-то непривычно и неуютно. Гермиона нервно хмыкнула.

— Как дела с расшифровкой книги? — Джинни легонько тронула ее за плечо.

— Какой книги? — Гермиона словно очнулась. Слишком глубоко она уходит в размышления о Малфое. Слишком.

— «Сказок барда Бидля», что тебе оставил Дамблдор. Ты же была уверена, что там что-то зашифровано!

— А, точно! Прости, я задумалась.

— Ну да, целый ужин в облаках витаешь. Так что там с книгой-то?

— Я не знаю. Я прочитала ее. Милые сказки. Ничего особенного. Но этого ведь просто не может быть! — Гермиона отодвинула от себя тарелку с недоеденным картофельным пюре и устало спрятала лицо в ладонях. Есть совсем не хотелось. — Дамблдор не оставил бы мне просто собрание сказок! Тем более, его портрет подмигнул мне. И либо я таки поймала морщерогого кизляка, — или как там их называет Луна? — либо это действительно что-то значит!

— Это точно что-то значит. Успокойся.

— Я не могу, Джинни. Меня уже не хватает на все это.

— Совсем-совсем ничего странного в книге не заметила?

— Да нет там ничего такого. Я только пока еще один символ расшифровать не могу. Думаю, это древняя руна, но только не кельтская, а, скорее всего из острова Шпицберген. Хотя, что делать норвежской руне в книге английских сказок?

— Вот видишь, это уже зацепка. Ты все сможешь. А если не справишься сама, мы тебе поможем.

— Спасибо, — Гермиона благодарно улыбнулась. — Я что-то совсем плоха стала. Нервишки ни к черту. Еще и анимагия выжимает из меня все соки.

Прошло несколько дней с их первой встречи с МакГонагалл. Теперь каждый вечер пятерка друзей собиралась в гостиной Гриффиндора и корпела над фолиантами. Декан завалила их информацией. Она приходила в гостиную каждый день приблизительно в десять часов вечера, как только заканчивала вечерний обход, и сидела со своими студентами, давая ценные указания и обращая их внимание на детали. Нередко они расходились далеко за полночь. Луна уже почти не ночевала в башне Рейвенкло, к ее ядерно-желтому дивану, который теперь стоял в гостиной, уже привыкли все гриффиндорцы.

Анимагия оказалась намного труднее, чем они могли себе представить.

И где же, черт побери, Малфой?

— Что? — Джинни едва не поперхнулась тыквенным соком. Гермиона удивленно вздернула брови: она что, сказала это вслух? Докатилась…

— Говорю — где это пропал Малфой? — отнекиваться было поздно. — Вдруг Пожиратели что-то затевают?

Джинни перевела взгляд на стол Слизерина.

— Врядли. Видишь, Крэбб и Гойл на месте — жрут свои отбивные. Да и Нотт здесь. А вот и Харпер с Уильямсом. Все здесь, голубчики. Так что видимо Малфой где-то пропадает в одиночку. Не стоит волноваться, — Гермиона кивнула. Конечно, не стоит. Джинни придвинулась к ней ближе и зашептала: — Знаешь, у меня в последнее время тоже нервы шалят. Иногда смотрю на этих ублюдков и представляю, как размазываю их по стенке. Я иногда сама себя боюсь — такое с ними сделать хочется! Это ведь ненормально — так слепо ненавидеть. А по-другому не получается…

— Это все война, Джин. Не волнуйся. Скоро все закончится.

— Ты же знаешь, что не закончится, так зачем сотрясать воздух пустыми фразами? — Джинни горько улыбнулась — одной из тех улыбок, от которых хочется лезть на стену.

— Да. Не закончится. Но если это принять, можно сойти с ума, — Гермиона вздохнула. — Пойду я, Джинни. Хочу еще раз посмотреть на тот символ из «Сказок». Проверю его в скандинавских словарях. Увидимся вечером.

Коридоры замка были темны и пустынны. Факелы еле-еле освещали путь, но Гермиона даже не замечала окружающего полумрака. «Нет, Джинни, слепо ненавидеть всех Пожирателей — это нормально. Ненормально — ненавидеть только одного. Ненавидеть — и получать от этого удовольствие», — думала девушка.

— Мисс Грейнджер, — неприятный визгливый голос послышался у нее за спиной, и Гермиона вздрогнула. Медленно она повернулась. Перед ней, уперев руки в бока и как-то плотоядно улыбаясь, стояла Алекто Кэрроу.

— Да, профессор? — девушка постаралась вложить в последнее слово столько презрения и яда, сколько могла.

— Я думаю, нам нужно поговорить, — Кэрроу приближалась, звуки ее шагов отбивались от каменных стен замка. Гермиона как-то отстраненно подумала, что в этом есть даже какая-то мрачная красота: полумрак, блики огня на лицах и две женщины, люто ненавидящие друг друга.

— А я думаю, нам не о чем разговаривать, — голос тверд, подбородок вздернут, взгляд прямой. Молодец, Гермиона. Покажи, что ты ее не боишься.

— Ну почему же… Можно обсудить ваших родителей, к примеру. Мне, как преподавателю магловедения, очень интересно было бы узнать, как живут маглы, — глаза Алекто опасно сузились.

— Вы же преподаватель магловедения. Вы должны отлично знать, как живут маглы. Мне нечего сказать Вам по этому поводу.

-Мы же обе знаем, что ты грязнокровка, — Кэрроу подошла слишком близко, она шипела, почти выплевывая слова в лицо девушке, Гермиона поморщилась от неприятного гнилого запаха из ее рта. — Мы обе знаем, что в твоей крови нет и капли магии. Я жду не дождусь разрешения Снейпа проверить тебя Веритасерумом. Чтобы все узнали правду. Я хочу пытать тебя, Грейнджер. Хочу вытравить тварей, подобных тебе и твоей семейке, из нашего мира. Хочу, чтобы вы корчились в муках, моля о пощаде…

— Этого никогда не будет. Я никогда не буду молить Вас о пощаде.

— Ой ли… — недобро сощуривается Кэрроу, и Гермиона даже не успевает заметить, когда та достала палочку.

Боль вспыхивает внезапно. Кажется, что каждая клеточка ее тела горит. Гермиона чувствует, как невыносимо пылает кожа, и устоять на ногах не удается. Ей казалось, что кости выдергивают из суставов, что их выдирают из тела — неспешно, с наслаждением. Она чувствовала, как рвутся сухожилия (но так ли это было на самом деле?). Наверное, она кричала. Уши заложило, все звуки долетали словно из-под воды. Мерлин, как же болит…

Боль прекратилась так же резко, как и началась. Гермиона лежала на холодном полу, ее трясло, а по щекам текли слезы. Алекто Кэрроу стояла над ней и улыбалась.

— Ты будешь молить о пощаде, тварь. Я тебе это обещаю!

Девушка не подняла головы, пытаясь унять дрожь. Дышать было тяжело.

— До встречи на занятиях, мисс Грейнджер, — звуки тяжелых шагов Пожирателя отзывались в голове тяжелым набатом. Гермиона, наверное, никогда не была так близка к безумию.

— Поздравляю, Грейнджер. С первым Круциатусом тебя, — прошептала она чуть слышно. «Нельзя показываться в гостиной в таком виде. Только не это. Нужно успокоиться. Чее-еерт, почему же так тяжело дышать? Мне нужен воздух. Просто воздух», — мысли путались в голове. Гермиона поднялась на ноги и побрела вперед, держась за стену. К воздуху. К кислороду.

Наверное, подниматься на Астрономическую башню в таком состоянии было не лучшим решением. Но ей просто необходимо было выбраться из замка, поближе к холодному ветру. Иначе и правда можно было сойти с ума.

Люк показался слишком тяжелым, ослабленное тело не хотело повиноваться, но Гермиона собрала все свои силы для рывка. И вот уже холодный сильный ветер бьет ее по щекам, вот уже дышится чуть-чуть легче, дрожь немного отпускает. Давай, Гермиона — вдох-выдох. Еще раз. И еще.

Вдруг в дальнем углу что-то зашевелилось. Девушка испугано вздрогнула. Она была на Астрономической башне не одна.

Темная фигура приближалась медленно, и это было довольно жутко. Гермиона тут же достала из кармана мантии волшебную палочку. Девушку снова била дрожь.

— Что, Грейнджер, неужели ты так соскучилась, что понеслась меня искать, едва закончив ужин? — Малфой. Твою мать, он-то что забыл на Астрономической башне поздно ночью?

— А ты все так же думаешь, что мир вокруг тебя вертится? Я просто вышла подышать свежим воздухом, — язвить получалось плохо, внутри снова нарастал страх, и единственным желанием, которое осталось у девушки, было развернуться и бежать отсюда. «Ну уж нет, он же тебе этого никогда не забудет. Хватит унижений на сегодня. Сражайся, Гермиона. Это всего лишь Малфой».

— Конечно, ты просто вышла подышать воздухом, — его губы скривились в презрительной усмешке. — Ты себя видела со стороны? Ты же еле на ногах стоишь. И чтобы в таком состоянии карабкаться на Астрономическую башню, нужен действительно важный повод.

Он снова подошел слишком близко, он сверлил ее взглядом, и глаза его блестели в темноте. Девушка чувствовала его близость, видела, как тяжело он дышит, но почему-то совсем не ощущала привычного желания что-то ему доказать. Впрочем, она не ощущала ничего, кроме боли.

— Так почему ты здесь, Грейнджер?

Его голос обволакивал ее, он обвивал ее кольцами, словно змея. Ей было страшно.

Ветер усиливался.

— Мне больно, — слова вырвались помимо ее воли, и она уже готова была проклясть себя за них. Малфой резко выдохнул и отошел от нее к парапету. Это отрезвило.

— Неужели не захочешь узнать, почему мне больно? — голос срывался на крик, близилась истерика. «Тихо, Гермиона. Держи себя в руках. Ты сильная. Ты сможешь».

— Тебя ударили Круциатусом, — его голос спокоен и равнодушен, и она едва сдерживает себя, чтобы снова не закричать.

— Откуда. Ты. Знаешь? — четко, с трудом выговаривая каждое слово, произнесла она.

— У тебя дрожат руки, да и ноги, наверное. У тебя бегает взгляд, ты не смотришь мне в глаза. А еще ты признала, что тебе больно. Значит, у тебя шок. Ты бы никогда не сказала бы такого, будь ты в нормальном состоянии, — он пожал плечами и повернулся к ней спиной.

— И ты даже не захочешь узнать, кто это сделал, чтобы послать ему цветы?

— Язвишь, — она готова была поклясться, что он ухмыльнулся, — значит, приходишь в себя.

— Алекто Кэрроу.

— Лишняя информация.

Девушка подошла к парапету и оперлась об него обеими руками. Ветер бил по щекам с неистовой яростью, звёзд не было видно — все небо заволокло тучами. Гермионе на лицо упало несколько крупных капель воды. Начинался дождь.

— Малфой, мы с тобой что, нормально разговариваем? — она вскинула голову и повернулась к нему. Дрожь утихала.

— Грейнджер, заткнись, а? Просто помолчи.

Он даже не повернул головы, а его голос был каким-то усталым. Было странно видеть его таким — без привычной напыщенности и надменности.

«Плевать. Хочет молчать — пускай молчит. Мне же проще», — Гермиона подставила лицо холодным каплям. Шок прошел. Боль отпустила. Вернулась способность рационально мыслить. И сразу же — жгучее желание отомстить.

Раскат грома заставил вздрогнуть.

Да. Отомстить. Найти ее, ответить тем же, ударить Непростительным, чтобы так же упала на колени и не могла прийти в себя от боли. Чтобы кричала. Чтобы мучилась. Чтобы ответила за все свои слова. За все мерзости, которые вылетели из ее поганого рта.

Ненависть накатывала волнами.

— Малфой, ты умеешь пытать Круциатусом? — ее голос неестественно высок, и он вздрагивает.

— Умею. А тебе показалось мало? Еще захотела? — он повернулся к ней, пристально разглядывая ее лицо. Вспыхнула молния. Вспыхнула — и застыла в его глазах.

«Такой же, как молнии. Опасный, сильный, резкий. Бьет с размаху и всегда точно. Устрашающий. Разрушающий. Манящий. Внезапный».

— Научишь меня? — ей вдруг захотелось расхохотаться. Она, лучшая студентка и примерная девочка, просит Пожирателя смерти научить ее Непростительному заклятию! Он ухмыльнулся, сощурив глаза.

— Ты уже умеешь, — он говорил спокойно, не повышая голоса, Гермионе приходилось прислушиваться, — у тебя получится. Ты умеешь ненавидеть.

— Надо всего лишь возненавидеть? Вот и вся высшая магия? — ее мантия намокла, было ужасно холодно, порывы ветра становились все сильнее. Мокрые волосы лезли в глаза, девушка раздраженно убирала пряди с лица. Снова ударил гром.

— Надо хотеть причинить боль. Ты очень хочешь, — капли дождя били его по лицу, но оно все равно оставалось непроницаемым. Только глаза опасно сверкали.

— А ты не боишься, что я захочу ударить Круциатусом тебя? Прямо сейчас?

Он тихо рассмеялся. Резкий. Сильный. Злой.

— Ну попробуй.

Она вытащила палочку из кармана мантии. Малфой смотрел на нее насмешливо.

Устрашающий. Уверенный. Жестокий.

— Давай, Грейнджер. У меня даже палочки с собой нет. Это просто. Бей.

И рука не дрожит — уверено стискивает рукоять палочки. Она смотрит ему в глаза и видит в них молнии. И его голос змеем-искусителем заползает к ней в голову, ласкает уши, заставляет воображение рисовать до боли яркую картинку — Малфой лежит у ее ног и корчится от боли. И соблазн так велик…

— Грейнджер, это легко. Просто скажи «Круцио». Сделай это.

И она опускает палочку. Он смеется.

Злой. Красивый. Опасный.

— Ты же знал, что я этого не сделаю, да? — она смотрит на него, сощуривает глаза, скрещивает руки на груди.

— Знал. Твоя ненависть сейчас направлена не на меня.

— Я не бью безоружных. Это подло.

— Как хорошо, что можно всегда прикрыться гриффиндорским благородством.

— Что ты можешь знать о благородстве?

— Поверь, достаточно, чтобы им не пользоваться.

Гермиона подходит к нему совсем близко, и в груди поднимается знакомое желание — стереть с его лица самоуверенную ухмылку.

— А что же ты делал здесь один вечером пятницы? Неужели у подлых слизеринских мерзавцев тоже бывают плохие дни?

И в его глазах вспыхивает ярость, а лицо искажается от злости.

— Да ты, похоже, завидуешь цветам моего галстука, Грейнджер. Ты никогда не слышала, что зависть — это один из смертных грехов?

— И как же дико слышать это из уст первого грешника! — она смеется хрипло, запрокинув голову назад. Капли бьют ее по щекам.

— Не зли меня, Грейнджер. Я не болен гриффиндорским благородством, помни об этом.

Небо освещает молния, и почти сразу вспыхивает, словно спичка, одно из деревьев в Запретном лесу. Молния всегда бьет с размаху и точно в цель.

Они стоят друг против друга, переполненные злостью и ненавистью, скрестили руки на груди, смотрят в глаза, не отводя взгляда. Губы скривлены в ухмылках, пальцы чуть подрагивают от холодного бешенства, а на лицах играют блики огня. Пламя из одного дерева перекинулось на два соседних.

Они стоят на вершине Астрономической башни — мокрые с головы до ног — и бьют друг друга взглядами, словно кнутами.

И гремит гром.

Холодный ветер пробирается сквозь одежду, и Драко запахивает мантию. Гроза, бушевавшая всю ночь, на утро отступила, и теперь погода была почти хорошей — небо посветлело, и даже иногда выглядывало равнодушное сентябрьское солнце. Мелкий гравий под ногами чуть слышно шуршал.

Малфой-мэнор стоял на холме. Драко решил не аппарировать прямо во двор, а немного пройтись. Слабость. Как же он это в себе ненавидел! Как ненавидел это жгучее желание отсрочить встречу с Лордом и его верными псами — хотя бы на пятнадцать минут!

Он шел — уверенный, холодный, равнодушный — и чем ближе приближалось поместье, тем быстрее билось сердце. Перед большими коваными воротами парень остановился на миг, глубоко вдохнул, потом резко поднял левую руку и прошел сквозь сталь, словно сквозь дым. Вот уже год эти ворота пропускали только обладателей Черной метки.

В каминном зале было много народу. Драко кивнул нескольким фигурам в темных капюшонах, даже не пытаясь их узнать. Зачем? Здесь же все свои. Он не мог не усмехнуться.

Мать стояла в дальнем углу — неестественно прямая спина, строгое черное платье, высокая прическа и плотно сжатые губы. Мать куталась в темную шаль, и ее бледная кожа казалась еще белее белой. Под глазами залегли темные круги — опять не спит — а во взгляде была такая непреодолимая тоска, что захотелось взвыть. «Ну же, мама, держись. Мы выберемся. Я же тебе обещал...».

Отец был тут же — испуганный и сломанный, со спутанными грязными волосами и дрожащими руками, с искусанными губами и четырехдневной щетиной на лице. Он даже не поднял головы, просто смотрел в пол. «Черт побери, во что же ты превратился, отец?», — назойливая мысль не желала покидать голову, и Драко с усилием перевел взгляд на другую сторону зала, увидел там Нотта и Гойла и решительно направился в их сторону.

— Нотт, — Малфой сдержанно кивнул однокурснику. Тот был явно возбужден и взвинчен, его переполнял какой-то истерический восторг.

— Лорда еще нет, но он будет с минуты на минуту.

— Откуда ты знаешь? — на самом деле Малфою было глубоко плевать, откуда Теодор об этом знает. Но воздух принято забивать пустыми словами.

— Метка. Жжет. Ты разве не чувствуешь? — Нотт удивленно посмотрел на него. Драко автоматически бросил взгляд на левую руку. Конечно, чувствовал. Но он чувствовал Метку постоянно, эта боль стала уже почти фоном его жизни.

Двери распахнулись внезапно, и в одно мгновение в зале повисла тишина. Десятки глаз восторженно смотрели на высокую фигуру в черной мантии. Следом за Лордом в помещение вошли Северус Снейп и Беллатриса Лейстрендж.

— Мои верные слуги, — холодный шипящий голос Волдеморта больно ударил по барабанным перепонкам, — сегодня у меня есть для вас задание.

— Какое, мой Лорд? — кажется, это был Яксли. Драко даже не повернул к нему головы.

— Мне нужен Оливандер. Приведите его ко мне. Живым. Палочки доставьте сюда. Если что-то пойдет не так — уничтожайте, чтобы не достались Ордену. Вперед.

Они аппарировали в «Дырявый Котёл», старик испуганно замер за прилавком. Они двигались быстро и почти бесшумно — только мантии едва слышно шелестели. Драко шел, сжимая в руке волшебную палочку, иногда поглядывая на Крэбба и Гойла, шагавших рядом. В их глазах горела какая-то дикая, почти неконтролированная, животная радость. «Откуда это берется, чёрт возьми? Откуда в нас такое яростное желание убивать? Откуда всепоглощающая жажда крови? Чёрт, нас тринадцать человек, а мы идем нападать на одинокого старика!», — в голове все перепуталось, остались только звуки чужих шагов на каменной мостовой и стук собственного сердца.

Косая аллея была почти пустынна. Редкие прохожие пытались скрыться за поворотом или жались к стенам, издалека завидев их молчаливую компанию. Краем глаза Малфой заметил, что только треть магазинов продолжала работать.

Вся операция длилась минут десять. Оливандер успел оглушить Майкнера, но его самого тут же парализовал Снейп. Всего-то несколько вспышек — и всё, ваше задание выполнено, можете со спокойной совестью возвращаться к Лорду. Они вывалились на улицу — темная возбужденная толпа. Крэбб и Гойл крепко держали мастера палочек.

— Черт побери, на палочки наложено заклинание против воров!

Беллатриса молниеносно подлетает к старику и шипит ему в лицо, едва сдерживая ярость:

-Как снять заклятие, Оливандер?! Я тебя спрашиваю, как снять заклятие? — но мастер уже не слышал, он был без сознания и безвольно висел на руках Крэбба и Гойла. Женщина ударила его по лицу, но он никак не среагировал.

— Чего стоите? Аппарируем в Мэнор! — и Драко уже готов был крутнуться резко на месте, но его плечо вдруг сжала узкая женская ладонь.

— Сожги мастерскую, Драко, — тихонько шепчет ему на ухо Беллатриса, и он кивает. С Косой Аллеи исчезают один за одним люди в черных мантиях.

Малфой поднимает палочку и, не раздумывая ни секунды, выкрикивает:

— Инсендио!

Дом разгорается очень быстро. Огонь охватывает здание, облизывает своими языками стены, дым режет глаза, но Драко не двигается. Он завороженно смотрит на пламя. Он понимает: сейчас горит не просто магазин столетнего старика. Сейчас горит волшебство. Там, внутри, вспыхивают сотни волшебных палочек, там загораются фениксовы перья, волосы единорогов, драконьи сердечные струны, чешуя саламандры... Сотни палочек, небольших кусков древесины, что несли в себе магию. Огонь переливается всеми цветами радуги, он становится то фиолетовым, то зеленым, то голубоватым. Малфой смотрит на пылающий дом, и в груди поднимается волна отвращения к самому себе. «Это я сделал. Это я уничтожил магию. Это все я».

Огонь пожирает мастерскую, лопаются от высокой температуры стекла в окнах. Под натиском пламени обрушивается крыша. Драко отступает несколько шагов назад, все так же неотрывно смотря на пожарище. Он остался совсем один на Косой аллее, все остальные Пожиратели уже давно аппарировали в Мэнор, а он все никак не может себя заставить оторвать взгляд от разноцветного пламени. Он тяжело дышит, из его рта клубами вырывается пар.

Пар?

Воздух действительно существенно похолодел. Малфой резко поворачивает голову налево и видит их — две тёмные фигуры стремительно плывут по воздуху прямо к нему. Он выхватывает волшебную палочку, но это уже бесполезно — его накрывает.

И он слышит крик. Пронзительный, душераздирающий крик. И в нем столько боли, столько муки, столько безумия, что в жилах стынет кровь.

Он чувствует ненавистный сладковатый запах крови и еще один, более резкий, — рвоты.

Он видит каминный зал Малфой-мэнора, видит кровавое месиво на полу, видит людей в черных капюшонах и вспышки заклятий. Видит себя самого — с поднятой палочкой и непроницаемым лицом, себя, выкрикивающего «Круцио».

Он слышит безумный смех Беллатрисы.

Он видит мертвые глаза первого убитого им человека, глаза, что смотрят прямо в его черную обгорелую душу.

И еще одни глаза — глаза матери, полные боли и ужаса, полные обреченности и паники, страха и муки. Страшные глаза. Измученные глаза. Глаза раненной волчицы.

Ледяной воздух замораживает легкие. Драко понимает: это никогда не закончится. Боль не прекратится. Страх не развеется. Драко понимает: его семья обречена.

Что-то серебристое и светящееся вдруг проносится мимо, и наваждение отпускает. Драко смотрит на двух улетающих дементоров, которые еще мгновенье тому назад упивались его душой, и в голове у него нет ни одной связной мысли. Ему на плечо ложится чья-то тяжелая рука.

— Мистер Малфой, Вы в порядке? — черные колючие глаза Северуса Снейпа смотрят пристально, и Драко кивает. — Нам пора.

И их затягивает в душный водоворот, и Малфой еле успевает подумать, что сейчас вновь увидит Темного Лорда и Пожирателей, празднующих успешную операцию в каминном зале Малфой-мэнора.

Но он открывает глаза — и видит круглый кабинет директора.

— В Хогвартсе же невозможно аппарировать, — хрипит парень, хватаясь рукой за высокую спинку кресла. Снейп смотрит, не мигая, на своего крестника.

— Это был портал. — Драко кивает и обессилено опускается в кресло. Снейп протягивает ему плитку шоколада. — Вы поступили крайне неосторожно, мистер Малфой. Не следовало так долго задерживаться на Косой Аллее.

Драко кивнул. У него не было сил оправдываться или как-либо объяснять свои действия. Отчаянье не отпускало.

— В следующий раз Вам следует быть более осмотрительным.

— Профессор Снейп, это был Патронус? — выдохнул Драко, поднимая на директора глаза. Тот смерил его долгим взглядом.

— Да, это был Патронус.

— Научите меня.

В кабинете повисло тягостное молчание. Малфой пристально смотрел в холодные черные глаза. Снейп молчал.

— Я не могу, — ответил наконец, отведя взгляд.

— Послушайте, я сегодня пережил такое, чего не пожелаешь врагу. Я за несколько мгновений видел столько крови, ненависти и мучений, сколько не каждый видел за жизнь. Я все лето ждал ночных кошмаров, и уверен, что сегодня они придут. Чёрт, да меня всю жизнь будет преследовать тот взгляд моей матери! — Драко поднялся и нервно зашагал кабинетом. Снейп оставался невозмутимым. — Я не хочу пережить это еще раз.

— Я не могу научить Вас заклятию Патронуса, мистер Малфой. Это слишком опасно.

— Черт побери, опасно не знать этого заклятия! — взорвался Драко. Снейп в одно мгновение оказался слишком близко, черные глаза пылали едва сдерживаемой яростью.

— Держите себя в руках, мистер Малфой. Это опасно, по-настоящему опасно. Если Темный Лорд увидит, как Вы творите Патронуса, вы не проживете и минуты. Ему не нужны люди со счастливыми воспоминаниями, не нужны люди, у которых в душе есть хотя бы капля света и надежды! Как Вы думаете, почему Пожиратели смерти могут находиться рядом с дементорами практически без вреда для себя? Потому что у них не было по-настоящему радостных мгновений! Дементорам просто нечего из них вытянуть! Вы понимаете это?!

Они стояли друг напротив друга, черноволосый мужчина и светловолосый юноша, такие непохожие и похожие одновременно, они смотрели друг другу в глаза и тяжело дышали.

— Профессор, а как же Вы? Вы же можете творить Патронуса?

— У меня лишних двадцать лет опыта, мистер Малфой. Я уже привык скрываться.

— Научите меня. Я буду крайне осторожен.

— Судя по сегодняшнему происшествию, хладнокровие иногда Вас подводит, Драко. Я не стану Вас учить. Я не хочу, чтобы Ваша смерть была на моей совести.

Снейп отвернулся от своего студента, обошел стол и сел в кресло.

— То, что на Вас сегодня напал дементор — хороший знак, — медленно проговорил он, чуть растягивая слова. Драко не поверил своим ушам.

— Вы шутите?

— Если Вами заинтересовался дементор, значит, Вы еще не сдались. Не сломались. Значит, Вы оказались сильнее, чем я думал. — Снейп помолчал, разглядывая своего студента. Тот смотрел зло и упрямо. Северус покачал головой:

— Идите, мистер Малфой. Вам нужно отдохнуть. И возьмите шоколад, он поможет.

Драко развернулся и вышел из директорского кабинета, громко хлопнув дверью.

Северус Снейп устало спрятал лицо в ладонях.

Плитка шоколада так и осталась лежать на столе.

Он шел, слегка пошатываясь, и что-то бормотал себе под нос. Гермиона не видела его лица, в полутемном коридоре опять не горела половина факелов, но в том, что это был именно Малфой, сомневаться не приходилось — за последний месяц она уже успела выучить его отличительные черты и походку могла узнать из тысячи других. Гермиона нахмурилась. Парень был еще довольно далеко и не видел ее, смотрел себе под ноги. Развернуться, нырнуть в тайный переход и продолжить свой путь в гриффиндорскую башню? Сделать вид, что ее здесь не было?

Ну почему, почему, почему она не может так поступить? Почему уверенно ступает шаг навстречу слизеринцу, и сердце радостно екает в предвкушении очередной схватки?

То, что схватки не получится, стало понятно, когда между ними оставалось несколько метров. С Малфоем что-то произошло — это было видно даже невооруженным взглядом. Его лицо было очень сосредоточенным, он хмурился и кусал губы. Он разговаривал сам с собой и — самое главное! — совсем не замечал ее.

— Это необходимо… Остаться в живых… попробовать… должно же получиться! Слишком много крови… И мама , Мерлин, только не мама! И этот запах, черт побери, неужели он так глубоко впитался в мою кожу, что от него никак не отделаться? — до Гермионы долетали только обрывки фраз, какие-то слова, которые никак не связывались в логичную цепочку. Понятно было одно: Малфой был зол, опустошен и растерян. Растерян настолько, что не мог держать все это в себе.

— Малфой, у тебя такой вид, словно ты только что был на свидании с дементором, — протянула она, и тут же об этом пожалела. Парень резко вскинул голову, зрачки его расширились, а в серых глазах вспыхнула настоящая ярость. Он преодолел разделяющее их расстояние за считанные секунды и толкнул девушку к стене. Гермиона поморщилась от боли — в спину впились жесткие холодные камни.

— Ты что, в конец охренел?! — выкрикнула она ему в лицо, пытаясь нашарить в кармане мантии волшебную палочку. Он заметил это движение и схватил ее за руку, выхватил свою палочку и направил ее прямо в лицо девушке.

— Отпусти меня сейчас же, псих! — прошипела она, пытаясь унять дрожь в коленках. Ей было страшно, по-настоящему страшно, Малфой был явно не в себе, он мог сделать с ней что угодно, а к волшебной палочке никак не дотянуться. Ее зрачки были расширены от ужаса и злости, она быстро дышала и не отводила взгляда от его полыхающих молниями глаз.

— Что ты слышала, грязнокровка? — он говорил как всегда тихо, но только от этого низкого голоса кожа покрывалась ледяной коркой. — Что ты слышала?!

— Слышала, как ты разговаривал сам с собой, сумасшедший! И ни хрена из этого не поняла!

— Почему ты сказала о дементорах? — прошипел он, и у Гермионы в голове начала складываться картинка: потерянный вид, опустошенность, растерянность, злость, неадекватная реакция на случайно упомянутого стража Азкабана.

— Малфой, на тебя что, напал дементор? — его холодные пальцы сильнее сжались на ее запястье, и где-то на краешке ее сознания мелькнула мысль о том, что на коже точно останутся синяки. Он молчал и тяжело дышал, смотря на нее дикими глазами, он все еще целился в нее волшебной палочкой, но она не обращала на это внимания. Она уже даже не боялась.

Вдруг он резко отпустил ее руку, опустил палочку, отошел на несколько шагов и отвернулся от нее. Гермиона осторожно потерла затекшее запястье, настороженно наблюдая за его прямой спиной.

— Извини, — если бы она не знала этого холодного хрипловатого голоса, ни за что бы не поверила, что это сказал Малфой.

— Чего? — голос от удивления слегка дрожал, а глаза еще больше расширились. Малфой обернулся к ней лицом и насмешливо ухмыльнулся.

— Проблемы со слухом, Грейнджер? Я извинился.

— С тобой точно не все в порядке. Ты пьян? Или дементор высосал из тебя последние мозги? — она подозрительно оглядела парня с головы до ног. Тот продолжал усмехаться.

— Дементоры не высасывают мозги, ты перепутала с зомби. А извинился я потому, что иначе ты ни за что не возьмешься мне помогать.

— Я и так не возьмусь тебе помогать, Малфой.

Он тихонько засмеялся. Гермиона на всякий случай вытащила палочку. Мало ли что взбредет в голову этому психопату?

— А как же знаменитое гриффиндорское чувство ответственности?

— Это ты перепутал с Рейвенкло, за нами такого не наблюдается.

— А капельки сострадания у тебя для меня не найдется? Как бы то ни было, Грейнджер, я прошу тебя о помощи. Научи меня заклятию Патронуса.

— Да ты спятил! — от удивления у нее приоткрылся рот, — Черт, Малфой, ты точно спятил!

— Что, не будешь тратить свое драгоценное время на чертова Пожирателя?

— Ты выбрал единственное заклинание, которое мне не всегда удается, — ответила девушка, мысленно себя исправив: «Почти никогда не удается».

— Неужели существуют на свете чары, которые не поддаются мисс Главной Всезнайке школы?

— Малфой… — она предостерегающе выставила вперед руку с палочкой.

— За тобой должок, Грейнджер. Я рассказал тебе о Круциатусе. — Гермиона вздрогнула. Он торжествующе ухмыльнулся. — Долги принято возвращать.

Она устало прикрыла глаза. Он и вправду рассказал ей о Круциатусе. И он извинился. Ну и что, что неискренне. Ну и что, что лишь для своей выгоды. Но ведь это Малфой! Он ведь мог запугать, заставить, нажать!

Нет, Гермиона, не мог. Ты бы ни за что не сдалась, начни он на тебя давить. И он это прекрасно знает. Черт побери, неужели он уже так хорошо изучил тебя?!

— Я напишу тебе, где и когда встретимся. Хорошего вечера, Грейнджер, — она проводила взглядом его отдаляющуюся спину и тяжело вздохнула. Твою мать, Гермиона, как ты умудрилась в это вляпаться?!

* * *

Они сидели впятером на желтом диване и мучили себя анимагией. Иначе, нежели мучениями, их занятия назвать было сложно. На попытки превращений уходила уйма времени и сил, но результатов пока не было. МакГонагалл оставила их час назад, пожелав спокойной ночи, а они все еще не расходились, пытаясь хотя бы на маленький шажочек приблизиться к желаемому результату.

— Все, не могу больше, — Джинни устало откинулась на подушки. — Мне нужен отдых.

Гермиона тоже отложила книги и палочку в сторону и прикрыла глаза.

— Есть новости о том символе? — младшая Уизли свернулась на диване калачиком, положив голову на колени Луне. Рейвенкловка тут же взялась заплетать ее волосы в косички.

— Есть, только неутешительные, — Гермиона вздохнула. — Я перерыла все словари, в поисках информации. Не только скандинавские, еще и германские проверила. И — ничего! Это не руна. И именно этот символ — ключ к разгадке. Ключ есть, а замка нет. И что мне прикажешь делать?

— А что за символ? — Лаванда начала вытаскивать заколки из прически, и белокурые волнистые волосы рассыпались по плечам.

— В книге, которую мне завещал Дамблдор, я нашла символ, который не могу расшифровать, — Гермиона призвала томик «Сказок» невербальным Акцио, нашла нужную страницу и протянула книгу друзьям. Те заинтересованно склонились над сборником.

— Никогда раньше такого не видел, — Невилл задумчиво почесал затылок.

— И я, — грустно покачала головой Лаванда.

— Это знак Даров смерти, — тихо пропела Луна. Все обескуражено уставились на девушку, которая спокойно продолжала заплетать Джинни косички.

— Подожди, Луна, ты говоришь о тех самых Дарах? О сказочных реликвиях? — Гермиона пораженно заморгала. — Но… но какое это имеет значение? Как сказка может помочь победить Волдеморта?

— Погоди, ты говоришь о той самой сказке? О трех братьях?

— Ну да! Главная палочка, воскрешающий камень и … — Гермиона запнулась и побледнела. — Мантия-невидимка.

— Ты хочешь сказать, что мантия Гарри — та самая? — Джинни резко села на диване, не дав Луне завершить косичку.

— Этого не может быть! Это же просто сказка!

— Они существуют. Дары Смерти существуют. Многие волшебники искали их в надежде стать повелителями смерти. Это же общеизвестный факт, — Лавгуд недоуменно пожала плечами. — Об этом все знают.

— Луна, это нереально. Это же все … выдумка! — Гермиона не могла подобрать слов, она поднялась на ноги и начала нервно выхаживать по гостиной.

— Но… Мантия Гарри… — осторожно начала Джинни, но Грейнджер решительно ее перебила:

— Мантии-невидимки, конечно, редкость, но они существуют! Мантия Гарри просто одна из них!

Джинни тоже поднялась на ноги, взяла подругу за руку и усадила ее обратно на диван.

— Гермиона, успокойся. Ты же прекрасно понимаешь, что мантии-невидимки — это обычные мантии, на которые наложены дезиллюминационные чары. Сколько могут продержаться подобные заклинания без магической подпитки?

— Максимум пару месяцев, — прошептала Гермиона.

— А мантия Гарри ни разу вас не подвела с первого курса! А до этого она принадлежала отцу Гарри! Она безотказно служит уже много десятков лет! Все сходится!

Гермиона спрятала лицо в ладонях. Вот, значит, какой ответ предлагал Дамблдор. Хоркруксы против Смертельных реликвий. Новая информация не укладывалась в голове.

— Даже если это правда, если мантия Гарри — именно та самая, о которой идет речь в сказке, где нам взять еще две реликвии? Камень и палочку?

— Думаю, стоит посмотреть в библиотеке. Там должна быть какая-то информация. Завтра же туда отправлюсь, — Лаванда устало потянулась. Гермиона продолжала сидеть, смотря в одну точку, не двигаясь. Ее рот был чуть-чуть приоткрыт, глаза удивленно распахнуты. Браун щелкнула пальцами у нее перед носом. — Эй, ты с нами?

— Дамблдор упомянул в завещании не только меня, — девушка продолжала смотреть прямо перед собой, не обращая внимания на удивленные взгляды друзей. — Он оставил что-то для Гарри. Маленький сверток.

— Ты думаешь, что это…

— Камень. Это может быть только камень. Если Дары и вправду существуют.

— Подожди, Гермиона. Притормози. Воскрешающий камень — если это действительно не просто выдумка барда Бидля — очень мощный магический артефакт. Дамблдор не стал бы так рисковать! Все завещанные вещи проверяли в Министерстве. Они бы ни за что не пропустили такую ценность! — Невилл попытался успокоить подругу, но Лаванда взяла его за руку:

— Дай ей закончить. Это все точно как-то связанно.

— Значит, это подсказка! То, что Дамблдор оставил Гарри — это очень важно, я уверена! И это сейчас у Снейпа… Черт! Мне нужно поговорить с Дамблдором.

Друзья недоуменно уставились на Гермиону.

— И как ты это собираешься это провернуть? — осторожно спросил Лонгботтом.

— Это же очевидно, — отозвалась Луна. — Портрет!

— Но единственный портрет Дамблдора висит в кабинете директора! — воскликнула Лаванда.

— Значит, мы проникнем в кабинет Снейпа, — Джинни решительно поднялась с дивана. — Но об этом мы поговорим завтра. Если я сейчас не лягу в постель, то засну прямо здесь, уже половина второго ночи. Давайте, по койкам. Луна, надеюсь, я расплету это безобразие с минимальными потерями для волос. Спокойной ночи.

Гермиона и Лаванда тихонько открыли дверь своей спальни и на цыпочках пробрались внутрь. Все давно уже спали, и девушки, подсвечивая себе палочками, пробирались к своим кроватям. Вдруг из дальнего угла послышалось громкое уханье.

— Что это?

— Похоже, кому-то из нас письмо… — прошептала Лаванда, направляя свет в угол. И вправду — на столе восседал большой черный филин . К его лапке был привязан пергамент. Блондинка подошла к нему и попыталась отвязать свиток, но птица сердито ухнула и клюнула девушку в палец.

— Не подпускает к себе. Видимо, отдаст письмо только адресату, — Лаванда бросила на Гермиону заинтересованный взгляд, но ничего спрашивать не стала и молча прошла к своей кровати. — Спокойной ночи, Гермиона.

— Спокойной ночи, — ответила девушка и на негнущихся ногах подошла к филину, который уже протягивал ей лапку с привязанным письмом. Пальцы не слушались, но через несколько мгновений Гермионе все-таки удалось отвязать пергамент. Птица нетерпеливо ухнула, перелетела к окну и постучала клювом в стекло. Девушка поспешно распахнула окно, выпуская птицу на волю. В комнату ворвался холодный осенний ветер.

И только забравшись в постель и задернув полог, Гермиона развернула свиток. На пергаменте мелким аккуратным почерком было написано всего несколько слов.

«Среда, Выручай-комната, после ужина».

Гермиона тихонько чертыхнулась.

А может, послать все к черту и вернуться в гостиную?

Вот уже пятнадцать минут Гермиона нерешительно переминалась с ноги на ногу в коридоре на восьмом этаже. Она то решительно подходила к двери, касалась горячими пальцами холодной металлической ручки, но в последний момент испуганно отдергивала руку, словно боясь обжечься, то круто разворачивалась и делала несколько быстрых шагов по коридору в направлении гриффиндорской башни, но останавливалась на полдороге. Идти или не идти?

Вдруг в конце коридора послышались шаркающие шаги и тихое мяуканье. Видимо, старый смотритель школы вышел на обход.

Гермиона быстро подбежала к двери, открыла ее и залетела в помещение.

— Опаздываешь, Грейнджер, — раздался знакомый голос за ее спиной. Девушка расправила плечи и медленно обернулась. Помещение, которое предоставила им Выручай-комната, было небольшим, и уютным его можно было назвать только с большой натяжкой. Невысокие потолки, стены в темно-зеленых тонах, небольшие окна, за которыми была сплошная темнота — на ночном небе не видно и одной звездочки, потрепанный широкий диван, два кресла и маленький столик. Единственным источником света был камин, в котором весело танцевало пламя. Вся комната была какой-то мрачноватой, но на удивление теплой. После холодных коридоров школы, ставших родным домом для сквозняков, здесь было почти жарко.

Малфой сидел в одном из кресел, вальяжно закинув ногу на ногу, внимательно рассматривая свой фамильный перстень. Мужская мантия с гербом Слизерина лежала на диване, парень остался только в брюках и рубашке — видимо, ему было немного душно. Его профиль отчетливо выделялся на фоне огня. Он не удосужился поднять на гриффиндорку взгляд, и Гермиона ощутила, как в ней нарастает волна раздражения и злости.

— У меня были дела, — спокойно ответила она, расстегивая мантию и бросая ее на диван, к слизеринской. Девушка прошла ко второму креслу и села в него, закинув ногу на ногу — точно повторив его позу. Вот только перстня на руке не было, а значит, и разглядывать нечего.

— И какие же дела были у мисс Грейнджер? — он все-таки посмотрел на нее, насмешливо вздернув бровь. — Могу поспорить, ты просто мялась под дверью, не решаясь войти. Не бойся, Грейнджер, я тебя не съем.

— Подавишься, Малфой, — спокойно парировала девушка. — И мои дела тебя не касаются. У меня мало времени, так что давай не будем тратить его на обмен любезностями.

— Опять спешишь куда-то? Деловая? — он откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. — Я только за. Рассказывай.

Гермиона глубоко вдохнула, пытаясь собраться с мыслями.

— Патронус — это мощная магическая сущность, вызываемая заклятием Экспекто Патронум. Она принимает вид какого-то животного, в зависимости от особенностей характера волшебника, который пытается его вызвать. Иногда Патронус принимает анимагическую форму человека, который для тебя очень важен, с которым тебя многое связывает. Например, любовь, хотя вряд ли ты знаешь, что это такое, — Гермиона саркастично хмыкнула, но Малфой пропустил ее реплику мимо ушей. — Для того, чтобы вызвать Патронуса, необходимо воспоминание. Очень яркое, очень живое, очень радостное. Какой-то самый счастливый момент в твоей жизни. Нужно, чтобы это воспоминание наполнило тебя, нужно раствориться в нем. Тогда все получится. Но это очень сложно, нужно очень сильно сконцентрироваться, прочувствовать воспоминание, увидеть все образы, услышать голоса, ощутить запахи… У тебя есть такое воспоминание, Малфой? Сразу предупреждаю — первый полет на метле или подаренный на День рождения счет в банке не подходят.

Малфой молчал и сосредоточенно хмурился. У него в голове мелькали десятки воспоминаний, но все они не могли ему помочь. Он закрывал глаза — и снова видел Мэнор и пол каминного зала в темно-бурых пятнах. Видел испуганную мать и дрожащие руки отца. Он видел свою метку. Видел красные глаза Лорда.

Черт.

Неужели у него нет ни одного счастливого воспоминания?

Но ведь дементор на него напал!

Может, первая, еще полудетская влюбленность? Панси Паркинсон, маленькая четырнадцатилетняя черноволосая девчушка, которую он когда-то приглашал на Рождественский бал? Вечно хохочущая Панси, которая так нежно держала его за руку когда-то? Девчонка с веселыми искорками в каре-зеленых глазах, с которой было так весело когда-то давно, в другой жизни?

Драко поднялся с кресла и вытащил палочку. Гермиона внимательно наблюдала за ним.

Он закрыл глаза и представил себе сверкающий огнями Большой зал, представил девочку в нежно-розовой мантии, которую он ведет в танце, представил ее улыбку и длинные черные ресницы…

— Экспекто Патронум… — решительно сказал он. Из палочки вылетело прозрачное серебристое облако, но тут же растаяло в воздухе.

— Не то воспоминание, — Гермиона тоже встала с кресла и встала напротив парня. — Думай, Малфой. Должно быть что-то еще.

Драко вновь задумался. Они разошлись с Паркинсон еще год назад, осенью шестого курса, а на седьмой год она в Хогвартс не вернулась — ее семья скрывалась где-то в Восточной Европе. Скрывалась от Лорда и Пожирателей. Скрывалась от него.

Что еще? Думай, Малфой, думай!

Блейз Забини?

Парень вновь закрыл глаза. Слизеринская спальня, бутылка огневиски и два стакана. И чертов Забини, который хохочет над очередной дурацкой шуточкой.

— Экспекто Патронум, — и вновь ничего, кроме легкого облака. Забини смеялся слишком задорно и беззаботно, и этот смех резал слух, поэтому последним временем они напивались в основном в тишине.

— Нет, Малфой. Так не пойдет.

— Знаю, что не пойдет. Подожди, — Драко прошелся комнатой, перебирая в голове воспоминания. Что-то должно быть… что-то, ради чего он живет. Ради чего выживает…

Парень резко остановился. Может быть, мать? Вот только нужно вспомнить что-то такое светлое, еще не запятнанное страхом и болью. Что-то из детства?

Смех. Мамин звонкий смех, который отбивался от стен Бального зала Малфой-Мэнора, залитого солнечным светом. Она танцевала с отцом и искренне, заразительно смеялась, запрокинув голову назад. А отец — тогда еще сильный, веселый и уверенный — вел ее в танце и тоже улыбался, смотря на жену…

— Экспекто Патронум! — выкрикнул Драко, пока виденье не исчезло из его головы. Из палочки вновь вырвалось серебристое облако, но в этот раз его сияние было ярче, и продержалось оно дольше.

— Твою мать! — зло выкрикнул он, ударяя с размаху кулаком о стену. Если не это, то что тогда?!

— Успокойся! Злостью Патронуса не вызовешь! — Гермиона сделала несколько шагов ему навстречу. — У тебя уже получилось лучше!

— Покажи, — тихо прохрипел Драко, смотря на разбитые в кровь костяшки пальцев. Опять этот тошнотворный запах...

— Что показать?

— Покажи своего Патронуса. Покажи, как это делается.

Гермиона быстро заморгала. Получится ли? Какое воспоминание выбрать? Совместные посиделки с Гарри и Роном? Черт, где они теперь, живы ли? Нет, тревога затмевает все моменты счастья. Виктор Крам и первые поцелуи в Астрономической башне? Смешно. Собрания ОД? Бред… Родители? Можно попробовать…

— Экспекто Патронум, — и из палочки вырывается серебристое облако, которое превращается в сияющую выдру. Но выдра появилась всего лишь на несколько мгновений, потом бесследно растаяла в воздухе. Гермиона устало опустилась в кресло и прикрыла глаза.

— Тот Патронус, которого я видел, был намного мощнее, — заметил Малфой.

Он прошел через комнату и сел напротив нее.

— Слишком много войны, — покачала головой девушка. — А чей Патронус ты видел?

— Снейпа.

— Вот и шел бы к нему о помощи просить.

— Неужели ты думаешь, что я к нему не ходил?

— Ты настолько безнадежен, что тебе отказал даже ангел-хранитель всего Слизерина?

— Ну, назвать Снейпа ангелом — это, знаешь ли, даже для нас перебор. Хотя, кто знает, может у него и вправду маленькие черные крылышки под мантией.

— Криво шутишь, Малфой.

— Слабо язвишь, Грейнджер.

Перепалки не получалось, они сидели в полутемной комнате, опутанные собственными невеселыми мыслями и тревогой. Они сидели, смотрели на огонь и молчали. У них не было сил ссориться и оскорблять, не было сил набрасываться друг на друга с обвинениями, у них просто не было сил.

Сколько они просидели так? Час, полтора? Гермиона очнулась первой, бросила взгляд на маленькие наручные часы и резко поднялась.

— Мне пора, Малфой. Спасибо можешь не говорить.

— И не собирался, — ухмыльнулся он. Она не удержалась и ухмыльнулась в ответ.

Аккуратно закрыв за собой дверь, девушка пошла к гриффиндорской башне. Ее шаги отбивались от холодных каменных стен, после теплоты Выручай-комнаты воздух в коридоре казался просто ледяным. Гермиона засунула руки в карманы мантии.

Патронус у нее всегда получался не очень сильным. Но такого слабого, как сегодня, не было еще никогда. Слишком много тревоги. Слишком много страха. Слишком много боли. Всего было слишком много…

Интересно, что вспоминал Малфой? Неужели у него в жизни не было по-настоящему счастливых моментов? Или у него, как и у нее, внутри было слишком много войны?

Гермиона вдруг подумала, что Малфой пришел к Выручай-комнате первым, а значит, этот вариант помещения, в котором она провела последние несколько часов, был создан им. Что он попросил у комнаты? Неужели всего лишь немного тепла?

Погруженная в свои грустные мысли, Гермиона не заметила, как дошла до своей гостиной. Как только за ее спиной закрылся портрет, на девушку налетела взволнованная и бледная Джинни.

— Где ты была?! — звонкий голос рыжей ударил по ушам, и Грейнджер очнулась окончательно.

— Что-то случилось? — настороженно спросила она, вглядываясь в перепуганное лицо подруги. — Снова Кэрроу? Кто-то пострадал?

— Нет, с нашими все в порядке. Тут другое. Гарри и Рона засекли в Министерстве. Смотри, — и Джинни протянула ей уже довольно потрепанный и зачитанный выпуск «Ежедневного Пророка». Гермиона резко выдернула газету из рук подруги и взглянула на первую страницу. С клочка бумаги на нее смотрели зеленые глаза ее лучшего друга. Внизу фотографии переливались оттенками красного слова «Нежелательный №1».

«Проникновение в Министерство Магии

Вчера, во вторник 7 октября, в Министерстве Магии было зарегистрировано несанкционированное проникновение. Гарри Поттер, разыскиваемый по делу убийства Альбуса Дамблдора, вместе с напарником, которого опознать не удалось, воспользовавшись Оборотным зельем, вторглись в Министерство Магии. Двое преступников ворвались в зал суда №10 во время заседания Комиссии по учету магловских выродков под видом работников Министерства. Но действие Оборотного зелья закончилось, и работники узнали в одном из нападающих Гарри Поттера. Преступники, видимо, не предвидели такого поворота событий, поэтому выхватили палочки и напали на председателя Комиссии Долорес Амбридж и секретаря Муфальду Гопфрик, затем, угрожая волшебными палочками другим сотрудникам Министерства. После этого они попытались вывести подсудимых из здания, но самоотверженные действия министерских работников помешали им воплотить в жизнь коварный план. Преступники скрылись с места происшествия.

Вот как прокомментировала ситуацию председатель Комиссии по учету магловских выродков Долорес Амбридж:

— Это неслыханно! Действия Гарри Поттера и его напарника — это откровенная насмешка, плевок в сторону Министерства Магии! Я восхищаюсь действиями работников Министерства и уверенна, что им стоит выплатить премию. Благодаря этим мужественным волшебникам подсудимые не смогли скрыться из здания, так что правосудие будет восстановлено. Что касается Гарри Поттера, то должна признать, что знакома с ним уже давно. Я была его преподавателем по Защите от темных искусств. И уже тогда, будучи пятнадцатилетним мальчишкой, он был крайне невежественен, а его выходки подвергали опасности других студентов. И сейчас он превратился в настоящего преступника! Его место в Азкабане, и он это доказал.

Редакция «Ежедневного Пророка» полностью поддерживает Министерство Магии и обращается ко всем сознательным магам Великобритании: если Вы заметите Гарри Поттера, немедленно сообщите в Специальную комиссию по поиску опасных для магического сообщества элементов. Поймавшему Гарри Поттера будет предоставлено денежное вознаграждение в сумме 10 000 галеонов».

Под статьей была напечатана колдография встревоженной и решительной Долорес Амбридж, которая, активно жестикулируя, рассказывала что-то двум министерским работникам.

Джинни сползла по стене на пол и закрыла лицо руками.

— Какого черта они поперлись в Министерство Магии?! Их чуть не поймали! Это же безумие!

Гермиона стояла недвижно, вглядываясь в колдографию Амбридж. Она смотрела на ненавистное уродливое лицо с глазами на выкате, на ядовито-розовую мантию в рюшах, на маленький черный бантик в курчавых коротких волосах. Смотрела на то, как активно она размахивает короткими руками, как наклоняется, пытаясь что-то объяснить. Вдруг на груди у женщины что-то блеснуло, поймав отсвет фотокамеры. Гермиона не отрывала взгляда от колдографии. На груди у Амбридж блестел красивый медальон. В голове словно что-то щелкнуло, всплыло болезненное воспоминание про другой медальон, фальшивое украшение, которое стоило жизни профессору Дамблдору, драгоценность, в которой Гарри нашел записку, написанную неизвестным, который подписался «Р.А.Б.». Гермиона смотрела внимательно, от напряжения глаза начали слезится, но она вдруг поняла причину. На колдографии в «Пророке» она увидела то, чего не могла увидеть Джинни. На шее Долорес Амбридж на тонкой цепочке висел настоящий медальон Салазара Слизерина.

Они нашли хоркрукс. Они нашли его, пробрались в Министерство Магии, нашли Амбридж, но выкрасть его им не удалось. Он все еще болтался у нее на шее. Все было напрасно.

Гермиона медленно пошла в спальню девочек.

Хотелось завыть. Хотелось крушить все вокруг, разрывать подушки, бить окна, хотелось кричать от бессилия и тревоги. Все было напрасно. Напрасно! Они подвергали себя смертельной опасности, проникли в здание Министерства, сражались с его сотрудниками, но хоркрукс остался у этой суки в розовых оборочках!

Гермиона с силой ударила ладонями стену. «Пророк» выпал из рук, страницы рассыпались по полу.

Напрасно.

Только не закричать. Только не броситься сейчас же со школы искать этих двоих полоумных, чтобы задать им славную трепку, чтобы проучить, чтобы заорать со всей силы в виноватые родные лица: «Чем вы думали, идиоты?! Я вас спрашиваю — чем вы думали?!». Только не расплакаться от бессилия.

Она стояла, опершись ладонями об стену, прислонившись лбом к холодным камням, и думала о том, что больше всего ей хотелось сейчас немного тепла и тишины. Хотелось угрюмой комнаты и треска дров в камине, хотелось полумрака и ощущения близости сосредоточенного парня, сидящего в соседнем кресле. Хотелось забыть. Хотелось не знать. Хотелось отдохнуть.

Дыши, Гермиона. Дыши. Вдох-выдох — это просто.

Девушка присела на корточки и начала собирать газетные листки. Нужно успокоиться. Они живы. Это сейчас главное.

Вдруг ее глаза выхватили из десятков прочих газетных заголовков два слова, которые заставили содрогнуться. «Отставка Оливандера». Глаза быстро пробежались строчками заметки.

«Днями самый известный мастер волшебных палочек Великобритании заявил, что прекращает производство инструментов, ссылаясь на проблемы со здоровьем. Он закрыл свою мастерскую на Косой Аллее, собрал вещи и покинул страну. Всем, кому понадобятся волшебные палочки, редакция «Ежедневного Пророка» рекомендует воспользоваться услугами мастерской мистера Вертера. Она находится в центре магического Лондона, в Лютном переулке».

Оливандер прекратил выпуск волшебных палочек? По состоянию здоровья? Конечно, он уже очень стар, но никогда до этого он не болел так серьезно, чтобы даже просто взять отпуск и закрыть магазин хотя бы на несколько дней! Что случилось? Неужели...

Гермиона подошла к своей кровати и села, обхватив голову руками. Паззл начал складываться. Обрывки фраз. Факты. Догадки. Все соединялось в одну картину.

Дары Смерти. Верховная палочка. Волдеморт. Закрытие магазина Оливандера и его исчезновение из страны. Малфой, на которого напал дементор. Газетная статья.

Все сходится. Оливандер не уехал за границу, его схватили Пожиратели по указу Волдеморта. Он ищет Старейшую палочку, чтобы обрести истинное могущество. Он приказал своим верным ПСам захватить самого известного мастера волшебных палочек в Британии, чтобы узнать все о первом из Даров Смерти. Было нападение. И в нем участвовал Малфой. И в ходе операции на него напал дементор. А теперь ты учишь его заклинанию Патронуса и даже малодушно подумываешь о том, чтобы сбежать от проблем в им созданную теплую комнату!

Гермиона закрыла глаза, ее руки мелко дрожали, а в груди поднялось жгучее желание бежать из пустой спальни, найти этого сукина сына и врезать по его подлой роже. Как он смел просить тебя о помощи?! Как посмел открыть свой поганый рот и обратиться к тебе после того, как собственными руками отдал мистера Оливандера Волдеморту?

«Да и ты тоже хороша, девочка. Согласилась, даже не особо сопротивляясь. Согласилась только потому, что он соизволил сказать тебе два слова о Круциатусе. О, если бы мы снова стояли сейчас на Астрономической башне! Я бы не опустила палочку, и рука моя не дрогнула бы, я бы ударила этого ублюдка Круциатусом, я бы заставила его кричать и корчиться от боли! А как же сейчас на себя в зеркало смотреть без отвращения?!»

Гермиона вскочила на ноги и начала ходить взад-вперед по спальне, с силой стискивая кулаки. Ненависть и отвращение к себе накрывали ее с головой, сердце, бешено колотящееся, не давало усидеть на месте.

Вдруг в окно постучали.

Девушка резко обернулась, вглядываясь в темноту за стеклом. Там, на подоконнике, сидел большой черный филин и смотрел на нее желтыми глазами.

В два прыжка она оказалась у окна, рывком распахнула его, впуская птицу в помещение. Она отвязала непослушными пальцами пергамент и выпустила филина на волю, громко хлопнув оконной рамой.

Все тот же аккуратный почерк.

«Мне нужен еще один урок. Суббота, там же, после ужина».

Гермиона принялась яростно рвать пергамент на мелкие кусочки, пытаясь стереть со своей памяти все, что хотя бы косвенно напоминало ей о Драко Малфое. Она вытащила из кармана волшебную палочку, направила ее на клочки бумаги и выкрикнула «Инсендио». Остатки письма вспыхнули мгновенно.

Она смотрела на пламя и невольно словила себя на мысли, что снова хочет погладить его рукой, дотронуться до огня пальцами, ощутить его языки на своей коже. Вот только обжечься все еще страшно.

Гермиона подождала, пока пергамент не истлеет, потом убрала волшебной палочки пепел и забралась на свою кровать. Задернула полог, свернулась калачиком под одеялом, даже не раздевшись, зажмурилась крепко-крепко.

«Тебе нужен урок? Хорошо, будет тебе урок, Малфой. Вот только ты об этом пожалеешь».

Она ушла, и дрова в камине почти сразу же догорели. Комната погрузилась в темноту.

Он сидел в кресле, прикрыв глаза. Он думал о счастье. Он искал счастливое воспоминание.

А совсем недавно в соседнем кресле сидела, подобрав под себя ноги, Грейнджер. Она смотрела пристально на огонь и — он мог поклясться! — тоже думала о счастливых воспоминаниях. Ее Патронус был слаб, он сиял едва заметно и почти сразу растворился, но он у нее был.

О чем она думала? Что вспоминала?

Драко поднялся с кресла, забрал с дивана мантию и вышел из Выручай-комнаты. Дверь за его спиной моментально слилась со стеной — словно и не было ее.

Он шел пустынными коридорами Хогвартса, такого холодного и такого чужого, и не мог понять — что он сделал не так? Он выбирал самые радостные мгновения своей прошлой жизни, он воскрешал в памяти то, что было для него по-настоящему дорогим, то, чем он ни с кем не делился. Почему у него не получалось ничего, кроме легкого серебристо-белого облачка?

Парень резко остановился посреди коридора, ведущего в подземелья. Черт, ведь это было элементарно! Причина неудач была на поверхности!

Ты был мальчишкой, Малфой. Обычным, счастливым мальчишкой. Ты умел смеяться и радоваться. Ты любил своих родителей, ты переживал рядом с ними самые прекрасные моменты твоей жизни. Ты видел мир в ярких красках. Рядом была девчонка с каре-зелеными глазами, которая готова была идти за тобой на край света и даже дальше. И Малфой-мэнор был светлым, полным гостей, и там гремела музыка, и слышался звон бокалов. Это все было. Когда-то. В прошлой жизни.

Вот только последние полтора года ты прожил в своем собственном аду. Ты видел кровь и злость, ты видел ненависть и ненавидел сам. Ты убивал. Ты пытал. Ты заставлял людей корчиться от боли. Ты выбрал одиночество, опасаясь ножа в спину. Ты уже не тот человек, который ощущал счастье. Ты теперь — обозленный, сильный, ненавидящий. Ты боишься, но не показываешь этого. Ты пытаешься выжить, но почти физически ощущаешь свое бессилие. Дикий. Злой. Опасный. Рядом с тобой уже нет черноволосой девушки, держащей тебя за руку, — ты сам бросил ее год назад, поняв, что в твоей душе нет места любви. Ты не умеешь любить, Драко Малфой. Ты не подпускаешь к себе единственного человека, который мог бы стать тебе другом. Твои родители уже давно не такие, какими их видел тринадцатилетний мальчишка в бальном зале. У отца дрожат руки и затравленный взгляд, а мать со всех сил пытается не сломаться и совсем не спит ночами. Ты убийца, Малфой, у тебя на руке Черная Метка, а твой родной дом стал приютом сумасшедших ублюдков в темных мантиях. Это — твоя жизнь. И в ней нет места счастливым воспоминаниям.

Вот в чем причина! Все его воспоминания, которые могли стать источником для Патронуса, остались в другой жизни, которая уже кажется просто полузабытым детским сном. Злость, ненависть и боль блокируют их, не дают прочувствовать их в полную силу. Поэтому из палочки вырывается только едва заметное серебристое облако.

Бессилие поднимается в груди горькой волной. Но ведь с этим можно что-то сделать? Как-то это изменить?

И он вспоминает уставшую девушку, которая сидит в кресле, поджав под себя ноги. Измученная, но не сломленная. Сильная. У нее тоже был свой ад, о котором Малфой не знал ничего. В ее жизни тоже было много боли, много ненависти и злости. Но ведь у нее как-то получалось от этого абстрагироваться!

Драко развернулся и пошел в сторону совятни.

Почему-то ему казалось, что ее Патронус должен быть каким-то другим. Он знал ее другой — сильной, уверенной, гордой, ненавидящей. Она умела злится. Она готова драться. Она упрямая. Бесстрашная. Громкая. Опасная. Выдра совсем не подходила той Грейнджер, которую он знал.

Интересно, меняются ли Патронусы в зависимости от изменений в характере человека?

В совятне было холодно и темно, большинство сов уже отправились на ночную охоту, но его филин был здесь, и Малфой подозвал его к себе. Большая черная птица села к нему на плечо и подставила лапку для письма. Парень достал из сумки клочок пергамента и перо и начеркал несколько слов, подсвечивая себе палочкой.

— Отнеси это Грейнджер, — проговорил он хрипло, прикрепляя к лапке послание. Филин ухнул, взмахнул крыльями и растворился в ночном небе.

А теперь нужно отправиться к себе и попробовать заснуть. День и так был слишком долгим.

* * *

Эти три дня тянулись слишком медленно. Он не находил себе места, все перебирал и перебирал в голове моменты своей жизни, пытаясь найти хотя бы слабый лучик света. Но вокруг — только глухие стены, только холод, только тьма. Ничего, чтобы могло ему помочь. Ничего.

Мать присылала письма, он вчитывался в лживые слова, и ему хотелось выть от боли. Он закрывал глаза и представлял, как она садится за письменный стол, достает чернильницу и пергамент, как выводит первые слова и останавливается, пытаясь унять дрожь в руках. Он представлял, как она закусывает до крови губу, когда пишет о том, что «у нас все хорошо, в доме всегда много гостей, так что скучать не приходится». Он чувствовал ее боль и ее страх, чувствовал, как она пытается не сорваться, как тают ее силы. «Ты знаешь, у нас теперь много новых знакомых, уверенна, тебе будет интересно с ними познакомится, мы обязательно представим их тебе, когда прибудешь домой». Он стискивал кулаки и рвал письма, он сжигал их в камине и пытался забыть. Забыть все, о чем писала мать между строчек, забыть о том кошмаре, о том паническом ужасе, который царит сейчас в ее душе. Забыть все, кроме последних строк. «Держись, дорогой. Я верю в тебя».

И он держался.

Он судорожно выискивал счастливые воспоминания. Он упорно упражнялся в окклюменции, которая, спасибо Снейпу, и так была на высшем уровне. Он со всех сил искал выход.

Он ходил на занятия и сверлил взглядом прямую спину Грейнджер, и почти все его мысли занимал Патронус. Он не мог дождаться субботы. У него скопилось слишком много вопросов.

Середина октября, и над замком нависли тяжелые свинцовые тучи, а с самого утра все вокруг окутал промозглый туман — не разглядишь ничего и за два шага. Погода была мерзкой и холодной, находиться на улице было просто невозможно. Постоянно мерзли руки.

В Выручай-комнату он захватил с собой бутылку легкого красного вина, ведь знал — придется ждать. Она точно опоздает, снова будет переминаться с ноги на ногу под дверью. Ну и пусть. Вино поможет хотя бы немного очистить голову  от лишних мыслей и скоротать время.

Драко едва успел сделать первый глоток, когда услышал, как хлопнула дверь за его спиной.

— Грейнджер, неужели ты набралась наконец смелости и решила прийти вовремя? — ухмыльнулся он, поворачиваясь к ней. Гермиона стояла, сжимая в кулаке какие-то бумаги, и смотрела ему в глаза. Ее непослушные волосы были заплетены в тугую косу, мантия неряшливо расстегнута, девушка тяжело дышала — видимо, к Выручай-комнате она бежала. Но он даже не обратил на это внимания. Единственное, что он видел — это ее глаза. Дикие, злые, полыхающие обидой и ненавистью, глаза, обещающие ему смерть в тяжких муках. В них горел огонь, и она еле сдерживала себя, чтобы не ударить его каким-нибудь заклятием. Например, тем же Круциатусом, которому он ее научил. В ее глазах была бездна презрения, гнева и ярости. Драко насмешливо вздернул бровь — вечер обещал быть интересным.

— Ты встретила по дороге старину Лорда? — спросил он, делая еще глоток вина. Она дернулась, как от удара, резко вскинула руку и запустила бумагами, до этого крепко сжатыми в кулаке, прямо ему в лицо. Такого он не ожидал.

— Какого черта?! — рыкнул он, делая два шага к ней. Она не отступила.

— Чертов ублюдок, — процедила сквозь зубы, обжигая его взглядом. — Бездушная тварь.

— Закрой рот, или пожалеешь, — прошипел он, ощущая, как от злости начинают мелко дрожать пальцы.

— И не подумаю! Мразь! Как ты посмел просить меня о помощи после того, как отдал Оливандера Волдеморту?! Сколько вас было? Десять, двадцать? Какой отряд отправил твой Лорд для нападения на одинокого старика?

— Нас было тринадцать, если тебя интересуют подробности операции, — в его голосе звенит неприкрытая ярость, но она даже не обращает на это внимания, так захлестнули ее собственные чувства. — Мы аппарировали в «Дырявый котел», потом решили пройтись к мастерской пешком, погода, знаешь ли, была просто чудесной. Вся операция длилась не дольше десяти минут, мы взяли Оливандера, он почти не оказывал сопротивления. А потом я сжег мастерскую. С Оливандером Лорд хотел поговорить лично, так что извини, если тебе понадобится новая волшебная палочка, придется обратиться к другим мастерам.

Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, полными ужаса и ненависти. Чего ты ждала, Грейнджер? Неужели ты думала, что он будет оправдываться? Оправдываться перед тобой, грязнокровкой с подделанной родословной? Неужели до последнего верила, что в этом холодном, подлом, гнусном Пожирателе есть хоть что-то светлое?

— Подонок! Ненавижу тебя! И твою семью ненавижу! И всех этих мерзких тварей, гнусных псов, которые служат змеемордому! Ненавижу! Ты слышишь? Ненавижу!

— А чего ты ждала, Грейнджер? Только не говори, что хотела меня перевоспитать, — он заливается злым смехом, и она ступает шаг ему на встречу, продолжая выплевывать ругательства в его искаженное яростью лицо.

— Тварь. Сволочь. Сукин сын. Чудовище. Ублюдок. Как же я тебя ненавижу!

Он резко выбрасывает руку, бокал с вином отлетает к стене, и по ушам бьет звук разбитого стекла.

— Так чего же ты обо мне не знала? Я тебя спрашиваю! — он перешел на крик, и всю невозмутимость как будто стерло с лица. Его глаза опасно блестели, а рот искривился в презрительной усмешке. Драко резко задрал рукав рубашки, оголяя левое предплечье. — Смотри! У меня есть Метка, я — Пожиратель Смерти! Я убивал и пытал людей, мои руки в крови по самые плечи, я чувствую ее запах каждый день! В моем доме живут Пожиратели, туда приводят пленников! Я ненавижу грязнокровок! Что из этого тебе было неизвестно, когда ты согласилась мне помочь? Ты знала все это, но все равно пришла в Выручай-комнату, как только я позвал! Ты ведь знаешь, что мы по разные стороны баррикад, Грейнджер! Ты на стороне ангелов, а я ближе к аду, чем кто-либо!

Гермиона подлетает к нему в мгновение ока, замахивается и бьет со всей силы, как когда-то учили мальчишки во дворе, бьет костяшками пальцев, чтобы причинить больше боли, чтобы эта подлая мразь почувствовала хотя бы часть той боли, которая выжигала ее душу изнутри.

Но он перехватывает ее кулак ловким движением, холодные пальцы ловят ее запястье, выворачивают руку за спину. Плечо начинает надсадно ныть.

— Отпусти руку, Малфой. Отпусти, иначе я за себя не ручаюсь, — прошипела она, но Драко лишь смерил ее ледяным взглядом и сильнее сжал запястье. Гермиона скривилась от боли и тут же попыталась ударить его левой рукой. Он перехватил ее новый удар с такой же легкостью, как и предыдущий.

— Хочешь, я скажу тебе, от чего ты бесишься? Чего прилетела выяснять отношения, вся пылая праведным гневом? Хочешь, скажу почему ты орешь сейчас на меня, срывая голос? Хочешь? — Драко наклоняется, чтобы их глаза были на одном уровне.

— Отпусти меня! — хрипит она, пытаясь вырваться из кольца сильных рук, но силы явно не равны. Остается только сжигать его взглядом, передавать ему всю свою ярость и злость, всю обиду и отчаянье. Остается лишь смотреть в его серые глаза и вспоминать, как в них застывали молнии на Астрономической башне. — Отпусти, подонок!

— Да ты меня просто хочешь, Грейнджер. Ты запала на меня, как последняя дурочка. Именно поэтому тебя так задело то, что я участвовал в захвате Оливандера. Именно поэтому ты набрасываешься на меня с кулаками. Чтобы хоть как-то оправдаться перед самой собой.

Гермиона потрясенно замирает, смотря на его презрительную усмешку и не веря своим ушам.

— Тебя в детстве не роняли, Малфой?

Драко ухмыляется еще шире, не отпуская ее рук. Она снова начинает вырываться.

— Убери от меня свои грязные руки! — наблюдать ее сопротивление довольно забавно, но он начинает немного раздражаться. Он смотрит на нее — бледную и брыкающуюся, смотрит, как она морщится, пытаясь освободить руки, и никак не может придумать, что с ней дальше делать. Отпустить руки — проиграть. Не отпускать — а смысл?

— Грейнджер, если не перестанешь дергаться, я тебя поцелую, — она смотрит ему в глаза, она слишком близко, она кидает в него слова насмешливо:

— Ты никогда не поцелуешь меня, Малфой. Ты же испачкаться боишься о грязнокровку.

Она вырывается, осыпая его проклятиями, сдувает с лица выбившуюся прядку волос, разъяренная дикая кошка, того и гляди — поцарапает.

И он не выдерживает, его железная хватка становится уж совсем нестерпимой, он резко наклоняется и впивается губами в ее губы. От неожиданности она приоткрывает рот, впуская его язык, а через мгновенье уже закрывает глаза и отвечает на поцелуй, со всей неистовостью, со всем безумием, на который только способна. У него на губах вкус сухого вина, и они сплетаются языками, и это почти больно и так жарко, что подгибаются колени. Они кусают губы, совсем позабыв про осторожность, и она чувствует у себя во рту привкус крови, — своей? его? — она не знает, не думает, она просто не может думать, потому что рассудок ее взял отпуск. Она ему мстит, этот поцелуй — его удар, который она выдержала. В нем боль, горечь и обида, в нем бешенство и еще что-то, что трудно обозначить каким-либо словом. Она даже не успела понять, когда он отпустил ее руки, просто схватила его волосы на затылке, притягивая к себе еще ближе. Его руки с силой стискивают ее в объятиях, но она совсем не чувствует боли, ей плевать. Они целуются жестко, жадно и глубоко, они пробуют друг друга на вкус, они задыхаются и горят, но даже и не думают останавливаться. Черт, так горячо, так сильно, так страстно...

Они разрывают поцелуй, они тяжело дышат и смотрят друг на друга, и в глазах — потрясение. Гермиона резко выкидывает руку, и он на этот раз не успевает среагировать, ее кулак врезается ему в скулу. Драко скривился от боли, и в мозгу мелькает мысль, что на лице, скорее всего, останется ссадина, но почти сразу же все мысли исчезают, их поглощает животная ярость. Девушка отскакивает от него и достает палочку, ее губы припухли, а щеки залил румянец, у нее дрожат пальцы, и мысли в голове путаются.

— Ненавижу, — выдыхает она еле слышно, нацеливая на него палочку. Он тут же выхватывает свою. — Ненавижу!

— Да брось, Грейнджер, тебе же понравилось, — он тихо рассмеялся. Гермиона вздрогнула и запустила в него Ступефаем. Он легко поставил щит. — Решила затеять дуэль? Брось, у тебя нет шансов.

Гнев в ней достигает апогея, и она начинает палить заклятиями. Из ее палочки вырываются один за другим проклятия, а он все так же непринужденно их отбивает. Она похожа на разъяренную мантикору, она тяжело дышит, снова и снова нападает на него. И его хриплый смех — словно катализатор для ее злости. И наконец ей удается пробить его защиту, он не успевает поставить блок, ее заклинание отбрасывает его к стене и палочка выпадает из длинных пальцев.

Он не прекращает ухмыляться.

— И что теперь, Грейнджер? Ты все еще не бьешь безоружных?

— Ненавижу! — выкрикивает она и выбегает из комнаты, громко хлопнув дверью.

Она бежит темными коридорами, и воздуха в легких не хватает, и сердце бешено колотится в груди, но Гермиона не останавливается, она просто не может позволить себе остановиться, иначе ее сразу же накроет волной таких свежих еще воспоминаний. Она бежит, сломя голову, к башне Гриффиндора, туда, где все будет привычно и знакомо, где не будет чертова слизеринца, не будет вкуса вина и крови на губах, не будет прерывистого дыхания — одного на двоих. Она бежит вверх по лестнице, она перепрыгивает через ступени, туда, в гостиную, она спешит быстрее скрыться за портретом от всего мира. Она выкрикивает пароль, залетает в гриффиндорскую гостиную, не обращая внимания на удивленный взгляд Полной Дамы. Она обессилено падает на пол возле камина и закрывает лицо руками.

Несколько минут тому назад ее целовал Драко Малфой. И это было охренительно.

Работать.

Зарыться с головой в фолианты, просиживать в библиотеке до самого закрытия, записывать важные сведения. Тренировать лечащие чары. Разбираться в разновидностях ран — рваные, резаные, колотые, скальпированные, размозженные... Запоминать заклинания, которые их залечивают. Повторять сложные движения палочкой. Приходить в гостиную и варить зелья — Заживляющий бальзам, Обезболивающую настойку, Дезинфекционное зелье... и заказать у мадам Пинс еще один учебник по колдомедицине.

Работать.

Садиться на ярко-желтый диван, дожидаться МакГонагалл и тренировать анимагию. Пытаться понять психологию хищника, прочувствовать ее, пытаться превратиться. И в который раз ощущать, что каждая новая попытка высушивает твои силы. Но браться за это снова и снова.

Пытаться не замечать настороженного взгляда Лаванды и обеспокоенного — Джинни.

Работать.

Заниматься боевой магией. Каждый день приходить на собрания ОД, совершенствовать свои умения, помогать другим. Ставить щиты, создавать зеркала, чтобы отбить луч. Обезоруживать, парализовать, оглушать, отбрасывать (и тут же мысль в голове — стоит ли учить их пытать? Ты же уже умеешь... резко отбрасывать ее, ведь если начинать об этом думать, то в голове сама по себе всплывет мысль о том, кто научил...) Левитировать, взрывать, трансфигурировать. Сражаться.

Работать.

Обсуждать план проникновения в кабинет директора, прорабатывать его до мелочей, рисовать схемы и подсчитывать время — это важно, это очень важно, второго шанса не будет, нужно выжать из предоставленных возможностей максимум. Решать проблемы. Восполнять пробелы в знаниях. Сотни раз прокручивать в голове одно и то же. Отвлекающий маневр. Незаметное исчезновение. Пароль. Разговор. Метлы.

Пытаться побороть страх. Под бдительным присмотром Джинни садиться на метлу, отталкиваться ногами от земли и лететь. Не смотреть вниз, не хвататься судорожно за древко, не закрывать глаза, пытаться расслабиться. Ловить ветер и справляться с воздушными ямами и потоками воздуха. Это трудно. Это, наверное, даже труднее приготовления противоядий. Но каждый день упорно возвращаться на стадион, не взирая на растертые в кровь мозоли на ладонях и панический ужас, охватывающий душу каждый раз, когда метла поднимает ее в воздух. Сжимать кулаки и стискивать зубы — это необходимо.

Работать.

Все так же посещать занятия и готовить все домашние задания. Терпеть уроки у Кэрроу, терпеть унижения и намеки, сжиматься внутренне каждый раз, когда кто-то из них заходит в класс. Сжиматься от жгучей ненависти и страха. Пытаться унять колотящееся сердце, которое хочет пробить ребра и вырваться на волю, отбивая в тебе ритм: «Знают, знают, знают...» Задаваться вопросом: почему Снейп до сих пор не дал разрешения на ее допрос с Веритасерумом? Что его удерживает? И не находить ответа.

Засиживаться за книгами до поздней ночи, искать информацию о Дарах смерти и все прочнее утверждаться в мысли, что они существуют. Мантия. Камень. Палочка. Где их искать? Мог ли Дамблдор оставить им подсказку? А если и оставил — хватит ли им ума, чтобы ее разгадать?

Работать.

Чтобы в три часа ночи доползать до спальни, задергивать полог своей кровати и проваливаться в беспокойный сон, после которого с утра чувствуешь себя еще более разбитой, чем вечером.

Не думать о глупостях.

В Большом зале садиться спиной к столу Слизерина, пытаться не замечать насмешливого взгляда, который преследует, не дает покоя ни в школьных коридорах, ни на занятиях. Забыть, стереть с памяти, не разрешать себе думать о том, что произошло в субботу. Разве что-то произошло? Нет, пустяки, ничего важного, тебе все это причудилось.

И главное — ни в коем случае не подниматься на восьмой этаж.

Работать, работать, работать.

Гермиона быстрым шагом пересекала коридор, она спешила в гриффиндорскую башню, уже за несколько минут там должна была начаться тренировка ОД. Она сегодня засиделась в библиотеке, нашла крайне полезное заклинание, которое помогало крови быстрее сворачиваться. Наверняка, ее уже все ждут в гостиной. Гермиона не любила опаздывать.

Но как только Полная дама открыла ей путь, как только девушка переступила порог гостиной, сразу стало же понятно — ее опоздание не имеет значения. Возле дивана Луны собралась целая толпа, студенты взволновано перешептывались, кто-то рыдал. Гермиона бросилась туда, расталкивая по дороге сокурсников. Случилось что-то плохое, что-то страшное, и ей надо было знать, что именно.

Падма Патил лежала на диване, полуприкрыв глаза, и тихонько скулила. На ней не было мантии, форменная рубашка уже не была белой, по ней расплывались ярко-красные пятна. На обеих руках были длинные и глубокие порезы, кровь капала на обивку дивана, оставляя там свои следы. Но самым страшным было не это. Когда взгляд девушки скользнул по лицу рейвенкловки, Гермиона приглушенно охнула и закрыла глаза, пытаясь справиться с подходящей к горлу тошнотой. Правая сторона лица Падмы больше напоминала кровавое месиво, левая же распухла и отекла, вся она была покрыта ожогами. Падма приоткрыла глаза, и ресницы ее дрожали, она скулила едва слышно, она все еще была в сознании, но, казалось, это ненадолго. Над ней уже склонились Невилл и Лаванда, они шептали заклинания и водили палочкой над ранами. Кровь все так же текла из распоротых вен.

— Гермиона, не стой столбом! Нам нужна твоя помощь! — гаркнул Невилл, и Грейнджер тут же бросилась к друзьям, выхватывая на ходу палочку. Ох, как же вовремя она наткнулась на заклинание, сворачивающее кровь!

Гермиона принялась водить палочкой и шептать магические формулы, поток крови немного уменьшился, но не остановился.

— Что за черт?! — выкрикнула девушка, повторяя заклинания снова и снова. — Чем ее ударили?

— Без понятия, — ответила Лаванда, сосредоточено размахивая палочкой.

— Обезболивающее и Кровоостанавливающее зелья! Срочно!

— За ними побежала Джинни, она сейчас будет.

— Кости целы?

— Не проверяли.

Трое гриффиндорцев склонились над девушкой, пытаясь прекратить этот кошмар. Кровь останавливалась. Раны на руках немного затянулись.

— Зелья, — в гостиную вбежала Джинни. Она тут же подбежала к друзьям, откупорила первую склянку и бережно влила жидкость в полуоткрытый рот.

— Нельзя давать два сразу! Подействуют не в полную силу! — запротестовал Невилл, но Лаванда решительно его прервала:

— Если не дать сейчас, она умрет от потери крови! Давай!

Содержание второй склянки тут же влили в Падму. Она тяжело дышала.

— Лицо... что делать с лицом?

— Акцио мазь! — выкрикнул Невилл, и почти сразу же в его руке оказалась маленькая баночка со светло-зеленой мазью. Браун тут же кинулась трансфигурировать бинты из всего, что было под рукой. Джинни достала из кармана еще одну склянку и начала осторожно ее откупоривать.

— Ясенец, — коротко объяснила Гермионе, пока та смазывала ожоги на лице.

Через десять минут Падме стало легче — она уже не скулила и дышала ровнее. Почти все ее лицо и руки были перемотаны бинтами. Кое-где, сквозь белую ткань, все еще пробивались красные пятна. Девушку отнесли наверх, в спальню.

— Что произошло? — Гермиона привалилась спиной к дивану. Не было сил, чтобы встать.

— Ее принесла Парвати. А, кстати... где она?

В общей суматохе и панике все забыли о другой близняшке. Она сидела в углу и беззвучно плакала, смотря дикими глазами на сокурсников. Джинни подошла к ней и осторожно положила руки ей на плечи.

— Парвати, с тобой все в порядке? — голос у Уизли немного дрожал. Патил отрицательно покачала головой. — Расскажи нам, что произошло?

Но девушка только беззвучно открывала и закрывала рот, не произнося и слова.

— Черт, да на ней Силенцио! Фините, — шепнула тихонько рыжая, и тут же из горла Парвати вырвался такой крик, что все содрогнулись. Лаванда тут же бросилась к подруге.

— Тише, тише.. Все уже позади. Она поправиться. Слышишь? Поправиться. С ней все будет хорошо. Успокойся...

— Они... Мы... Я ничего не могла сделать... — ответила Парвати, уткнувшись в плечо подруги и вцепившись руками в ее плечи. Браун нежно гладила ее по спине. — Мы шли сюда, к вам на собрание. А потом в одном из коридоров наткнулись на них. Они начали говорить что-то о Гарри, о том, что он никчемный трус, и что Тот-кого-нельзя-называть найдет его. А Падма... Она рассердилась. Выхватила палочку. А я не успела... Они наложили на меня Петрификус и Силенцио. Выбили палочку из ее рук. И... — девушка зашлась в новых рыданиях. Студенты испуганно переглядывались, — Они мучили ее. У меня на глазах. Я ничего не могла сделать... А потом они ушли, оставив ее истекать кровью на полу. А я... Я смогла побороть заклятие только через несколько минут. И то, только Петрификус, дальше думала только, чтобы успеть дотащить ее сюда. Только о том, чтобы она выжила...

— Кто. Это. Был? — Джинни побледнела и сжала кулаки. Было понятно — она сейчас на пределе. Готова ударить. Причинить боль. Пытать. Убить.

— Крэбб и Гойл, — выдохнула Патил.

Сердце Гермионы снова превратилось в сумасшедшую птицу, которая пытается вырваться из своей клетки.

— А Малфой? — прошептала едва слышно.

— Нет, их было двое.

— Так, с этим мы разберемся попозже. А сейчас — все спать. О тренировке нечего и думать при таких обстоятельствах, все слишком взвинчены... — Невилл поднялся с пола и прошел несколько шагов к лестнице, но на полдороге обернулся: — Я что, не ясно выразился? По койкам!

Гермиона долго стояла под душем. Горячие струи обжигали тело, причиняя легкую боль, но придавали четкость мыслям. Она смывала с себя чужую кровь, чужую боль, чужое страдание. С этим невозможно было дальше жить и трезво мыслить. Было просто необходимо очистить себя — хотя бы водой. Хотя бы...

Джинни и Невилл были правы. Слизерин действительно почувствовал безнаказанность. Они действительно жестоки. Они не остановятся ни перед чем. Им действительно нравится причинять боль. Крэбб и Гойл это сегодня доказали. Какими заклинаниями они пытали Падму? Гермиона никогда еще не видела, чтобы магия оставляла такие глубокие следы. Кровь невозможно было остановить слишком долго. Да и не остановили они ее окончательно. Все еще сочилась с порезов...

Хоть бы с ней все было хорошо. На лице и руках останутся шрамы, но ведь это мелочи. Главное — жива.

Надо восполнить запас ингредиентов и сварить еще целебных зелий.

С этой мыслью вспыхнуло желание — четкое, жгучее, стержневое. Мстить. Застать этих сученышей врасплох и заставить заплатить за каждую капельку крови Падмы и каждую слезинку Парвати. Заставить их молить о пощаде. Мстить. На силу отвечают силой, на боль — болью. И мы до вас доберемся, ублюдки. Очень скоро доберемся...

Гермиона пробирается тихонько в спальню девочек, ступает неслышно, хоть и знает — сейчас никто не спит. Ложиться на кровать, задергивает полог и закрывает глаза.

И фиолетовой лентой через все мысли — их было двое. Его там не было. Это сделал не он.

И тело накрывает легкая, почти незаметная, слабенькая и невнятная волна облегчения.

* * *

— Профессор МакГонагалл, — Гермиона подождала, пока все студенты покинут кабинет Трансфигурации, и только тогда подошла к декану Гриффиндора. Женщина подняла на нее усталый взгляд. — Профессор МакГонагалл, мне нужен пароль от кабинета директора.

В глазах у декана изумление и испуг, она пристально всматривается в лицо своей лучшей студентки, пытаясь нати там причину столь странной просьбы.

— Вы же понимаете, что я не могу Вам его сказать, мисс Грейнджер, — голос у декана спокойный и уверенный, она говорит четко, подчеркивая каждое слово.

— Это очень важно. Мне очень нужно попасть туда.

— Я понимаю. Иначе Вы бы не стали просить меня о такой услуге. Но я не могу Вам назвать пароль. Это слишком опасно.

— Мне надо поговорить с профессором Дамблдором. Это касается Того-Кого-Нельзя-Называть.

— Мисс Грейнджер, Вы меня слышали? Я не скажу Вам пароль. Это рискованно. Если Вас там поймают...

— Не поймают.

— Вы слишком самонадеянны.

— Профессор, возможно, информация, которую я надеюсь узнать, поможет уничтожить Того-Кого-Нельзя-Называть!

МакГонагалл встала с кресла и отошла к окну, словно обдумывая возможные варианты.

— У Вас есть план?

— Да.

— Я могу как-то помочь?

— Скажите пароль. И... сегодня мы с Джинни Уизли заработаем наказание у Кэрроу. Если это будет в Ваших силах, сделайте все возможное, чтобы мы отделались малой кровью. Тем более, что сейчас это выражение нужно воспринимать буквально.

Профессор резко повернулась и пристально посмотрела на девушку.

— Вы понимаете, на что вы идете? Вы понимаете, о чем Вы меня просите, мисс Грейнджер? Это безумие в Вашей ситуации! Кэрроу и так только ищут предлог, чтобы наброситься на Вас, мисс Грейнджер! Неужели специально нарываться на наказание у них действительно необходимо?

Гермиона кивнула. МакГонагалл устало прикрыла глаза и тяжело вздохнула.

— Надеюсь, Вы знаете, что делаете. Я постараюсь помочь. Пароль — Hypericum.

— Спасибо, профессор...

— Не надо благодарностей. Просто сделайте все возможное, чтобы мне не пришлось жалеть об этом разговоре. А теперь идите, у Вас ведь сейчас Зелья, я не ошибаюсь?

Гермиона выбежала из кабинета Трансфигурации и помчалась коридорами в подземелья. Сердце вырывалось из груди, а в голове была только одна мысль — «Сегодня!»

* * *

— Все готово, — шепнула Джинни, уменьшая свою метлу и пряча ее в карман мантии. Гермиона кивнула, проделывая ту же процедуру. Невилл, Лаванда и Луна стояли рядом, внимательно слушая разговор.

— Так, давайте еще раз все повторим. Сейчас идем в Большой зал. Когда ужин закончится и все потянутся к выходу, Невилл бросит Порошок мгновенной тьмы. За это время Лаванда и Луна выпивают Оборотное зелье, а мы с Джинни накладываем друг на дружку Дезиллюминационные чары. Только, Луна, сними свой галстук и не надевай мантии — ты сегодня гриффиндорка. Держите, этого должно хватить на пять-шесть часов, — Гермиона протянула подругам две склянки, наполненных мутноватой жидкостью. — Потом мы бежим в кабинет директора, а вы попытаетесь задеть плечом кого-то из слизеринцев, провоцируя. Они выхватят палочки, только запомните — когда они начнут палить заклинаниями, не атакуйте, а только защищайтесь. Вам и за это влетит, а если вы примените боевое заклятие к кому-то со змеиного факультета, то никакая МакГонагалл вам не поможет... пока с вами будут разбираться Кэрроу и Снейп, мы с Джинни проникнем в кабинет и поговорим с портретом. А чтобы не столкнуться со Снейпом на обратном пути, выбираемся из кабинета через окно — на метлах. По приблизительным расчетам у нас будет на разговор минут семь, но когда Снейп выйдет из Большого зала после всех разбирательств, Невилл должен отправить нам предупреждение с помощью фальшивых галеонов. Всем все понятно? Окно в Гриффиндорской гостиной открыли?

— Гермиона, мы повторили этот план уже сотни раз. Не переживайте, будет у Вас алиби, если Финеас Нигелус или какой-то другой портрет узнает ваши голоса. Все будет хорошо, — уверенно ответила Лаванда. — А теперь — вперед. Ужин вот-вот начнется.

За ужином никому кусок в горло не лезет, они напряженно сидят, ковыряясь вилками в своих тарелках, то и дело поглядывая на стол преподавателей. Когда большая часть студентов встала со своих мест и направилась к выходу из зала, Невилл едва заметно кивнул — пора.

Все идет как по маслу. Тьма окутывает помещение за считанные секунды, Джинни тут же дергает Гермиону за рукав, чтобы та случайно не попала заклинанием в кого-то другого. А еще через мгновение Грейнджер чувствует прикосновение чужой волшебной палочки и немного неприятное ощущение, как будто ей на голову разбили яйцо. Им как раз хватает времени, чтобы наложить заклинание, когда тьма рассеивается. Гермиона ищет в толпе Луну или Лаванду, но вместо этого видит себя, такую же, как всегда, разве что немного бледнее обычного. Накатывает волна облегчения — они успели обернуться.

Невидимая Джинни сжимает крепче ладонь Гермионы, и девушки проталкиваются к выходу, вылетают в коридор, и последние слова, которые долетают до них — «Куда прешь, нищебродка?!» Гриффиндорки бегут пустынными коридорами, держась за руки, чтобы не потерять друг дружку. Каменная горгулья совсем не удивляется, что пароль звучит прямо из воздуха, и послушно отодвигается, пропуская девушек к винтовой лестнице.

В кабинете тихо, портреты директоров дремлют, совсем не обращая внимания на дверь, которая открылась сама по себе.

— Профессор Дамблдор, — голос Гермионы слегка дрожит. — Проснитесь. Мне нужно с Вами поговорить.

— Кто здесь? — настороженно спрашивает какой-то худой мужчина из крайнего портрета. Дамблдор открывает глаза и улыбается.

— Не обращайте внимания, Гильдеус. Все в порядке.

— Как это не обращать внимания? В кабинете директора кто-то посторонний!

— Профессор, я нашла символ Даров Смерти, — Гермиона повышает голос, пытаясь перекричать взволнованный гул проснувшихся портретов.

— Я очень Вами горжусь. Вы справились с моей головоломкой довольно быстро.

— Альбус, с кем Вы разговариваете? Кто здесь? — завизжала пожилая полная дама.

— Они ведь существуют на самом деле? — Гермиону уже трясло, паника накатывала волнами, в кабинете было очень шумно, директора Хогвартса были напуганы голосом из ниоткуда. Чтобы лучше слышать слова Дамблдора, девушка подошла к нему почти вплотную. Рука Джинни выскользнула из ее ладони.

— Дары смерти? О да, безусловно, они существуют.

Гриффиндорка судорожно выдохнула.

— Плащ Гарри Поттера — один из них?

— Альбус, прекратите это немедленно! Кто-то проник в кабинет директора школы, а Вы ведете с преступником светские беседы!

— Да, это тот самый плащ. Я рад, что Вы это поняли.

Руку обожгло — нагрелся фальшивый галеон. Снейп вышел из Большого зала.

Вдруг ящики стола начали сами по себе открываться и закрываться, что вызвало еще одну волну возмущенных криков портретов. Гермиона резко повернулась к тому месту, где только что захлопнулась дверца ящичка.

— Что ты делаешь?!

— Дамблдор что-то оставил для Гарри! Оно сейчас хранится у Снейпа! Где, если не здесь?! — ответил ей голос подруги. Гермиона дернулась было к столу, но потом передумала и лишь крикнула:

— Маленький сверток, завернутый в фиолетовую бумагу! — девушка повернулась к портрету? — Профессор, Вы оставили нам подсказки? Мы сможем найти две остальные Реликвии? Где нам их искать?

— Сможете, я не сомневаюсь в вас. А где искать... Искать нужно там, где другой искать не станет. Все у вас под носом. Достаточно только протянуть руку — и желанное будет у вас в руках.

Галеон обжигал ладонь, Снейп приближался с каждой секундой все ближе и ближе. Гермиона дрожащими руками вынула из кармана мантии миниатюрную метлу и взмахом палочки вернула ей первоначальные размеры.

— Уходим! Он уже рядом!

— Нет! Другого шанса не будет! Нужно отыскать!

— Галеон уже раскалился, наверное, до бела! Быстрее!

— Готовь площадку для взлета!

Все смешалось. Гермиона распахнула окно, и в кабинет ворвался холодный ноябрьский ветер. Портреты кричали, ящики стола открывались и закрывались, какие-то бумаги слетели на пол. Руки у Гермионы тряслись, паника блокировала все мысли.

— Быстрее! Сматываемся!

— Нашла! Полетели!

Гермиона оттолкнулась от пола и вылетела в распахнутое окно. Ветер рвал ее волосы, она разгоняла метлу, неслась со скоростью света туда, вперед, к открытому окну гриффиндорской гостиной. Она влетела в такую родную комнату и почти свалилась с метлы.

— Джинни, Джинни, ты тут? Ты успела? — крикнула, как только ее ноги коснулись земли.

— Все в порядке, Гермиона. Мы это сделали. Фините, — и Грейнджер смогла увидеть подругу — испуганную, бледную, но со счастливой улыбкой на лице. В ее правой руке был крепко зажат маленький сверток, завернутый в фиолетовую бумагу. Гермиона не выдержала, подбежала к Джинни и обняла ее так сильно, насколько хватало сил. Та рассмеялась.

— Воздух обнимать довольно необычно. Фините.

— Все хорошо? Вы успели сбежать? Хвала Мерлину! — в гостиную влетел взволнованный Невилл.

— Как девочки? — не выпуская Джинни из объятий, спросила Гермиона. Ее все еще трясло.

— Отбывают наказание в подземельях под присмотром Филча. И минус сто баллов Гриффиндору, — Невилл ухмыльнулся. — МакГонагалл была прекрасна в своем праведном гневе. Правда, Кэрроу и слушать не хотели о таком легком наказании, но ее почему-то поддержал Снейп.

— У нас получилось. Даже не верится — у нас получилось! — прошептала Джинни, падая без сил на диван. — У меня до сих пор в ушах звенит крик этих чокнутых портретов!

— Подождите, сейчас я закрою окно, и вы все подробно расскажете.

И Невилл запирает оконную раму заклинанием и устраивается в кресле в предвкушении долгого разговора.

Он давно не был так зол на себя.

Да что там, он, наверное, никогда не был так зол на себя.

Драко шел пустынными темными коридорами, прокручивая в голове события последних дней. Темнота вокруг была густой, она обволакивала парня, ему казалось, что она капает на него вязкой смолой, и ему безумно хотелось очистить себя от этих липких капель. Звуки его шагов отбивались от каменных стен, пламя факелов испуганно трепетало, а мысли в голове никак не хотели упорядочится. Где твоя хваленая рациональность, Малфой?

Темнота каплями падала ему на плечи.

Чертова Грейнджер отступила. Она избегала его, никак не реагировала на ехидные замечания и насмешливые взгляды, она не стискивала кулаки и не хваталась за палочку, не отвечала ударом на удар. И это было неправильно. Он уже привык к ее ненависти, ее злости, ему откровенно не нравилось ее холодное молчание. Она вела себя так, словно его не существовало.

Но ведь признайся, этого и следовало ожидать. Это же Грейнджер — предсказуемая и правильная, ты ведь знал, что она поступит именно так! Тогда почему же тебя это так бесит вот уже который день?

Драко ускорил шаг.

Ты, похоже, заигрался, Малфой. Сквозняки гуляют замком и здороваются с тобой за руку, твои пальцы леденеют от их рукопожатий, но ты даже не думаешь согреть ладони в карманах мантии. Твоя голова занята совсем не теми мыслями. Ты, черт возьми, должен думать о том, как вытащить родителей из Мэнора и отправить их куда подальше из страны. Соберись!

Но перед глазами — равнодушный взгляд, сосредоточенное лицо и удаляющаяся прямая спина. Он слышит ее хриплый злой смех и прерывистое дыхание. Он чувствует ее язык у себя во рту.

Какого черта ты ее поцеловал, Малфой?!

Теперь можешь забыть о Патронусе. Она больше не придет в Выручай-комнату. Из-за одного твоего минутного порыва, необдуманного решения, одной ошибки все пошло прахом. И сейчас надо успокоиться, сесть и все обдумать. Сейчас надо выбросить из головы тот вечер.

Он остановился и закрыл глаза. Ему нужен отдых. Хотя бы не на долго, хотя бы на чуть-чуть, на пару часов нужно сбежать в другой мир, где нет липкой смоляной темноты и ледяных сквозняков.

Выручай-комната была точно такой же, какой становилась, когда он просил ее о месте для встречи с Грейнджер. Небольшое помещение, темно-зеленые стены и камин. Столик, диван и два кресла. Какого черта их тут два? Он сегодня никого не ждет.

Или, все-таки, ждет?

Малфой стянул мантию и уже привычно бросил ее на диван. Расстегнул несколько верхних пуговиц на рубашке, сел в кресло и потер все еще холодными ладонями уставшее лицо. Письма от матери не приходили уже неделю. Такого не было давно. Что творится сейчас в Малфой-мэноре? Жив ли Оливандер? Что с родителями? Что планирует Лорд?

Вопросы роились в голове, на них не было ответов, Драко готов был бросаться на стены от ощущения своего бессилия. Чего стоит его жизнь, если он даже не в силах защитить свою семью? Как жить, если твой мир разлетелся на тысячи осколков, если у матери затравленный взгляд, а у отца дрожат руки, если у тебя самого есть только Метка на левой руке и тягучая темнота хогвартских коридоров? Уж лучше сдохнуть.

Малфой стискивает кулаки, и костяшки пальцев белеют от напряжения.

— Ненавижу, — говорит он в пустоту и сам не знает, к кому обращается. Он весь сейчас — эта черная ненависть, раскаленная на огне, опасная и обжигающая. Он весь сейчас — безысходность, ядовитым змеем скрутившаяся в груди. Он — злость и ярость, он — человек без счастливых воспоминаний, человек с пеплом вместо души. Душу ему выжгли когда-то, сказали, что без души жить легче. Сказали — и он поверил. А теперь только пепел внутри. Пепел и пустота.

Он встал с кресла и прошелся комнатой, засунув руки в карманы брюк. К окну липнул ноябрь.

Вдруг он наступил на что-то и услышал хруст. Опустил голову вниз и увидел осколки бокала. Бокала, который он собственноручно бросил в стену несколько дней тому назад. Бросил перед тем, как поцеловал грязнокровку. Поцеловал грубо и жестко, поцеловал жадно, властно и резко, поцеловал, передавая ей часть своей темноты. И она ее приняла. Она ответила.

Драко ухмыльнулся, подошел к дивану и снова одел мантию. Вопросы оставались без ответов, голова гудела, и лишние воспоминания были явно ни к чему. Он вышел из Выручай-комнаты и закрыл за собой дверь.

Она не пришла. Этого и следовало ожидать.

* * *

Как только стена, открывающая проход в гостиную Слизерина, отъехала в сторону, по ушам ударил громкий голос Дафны Гринграсс. Малфой уверенно переступил порог, и стена тут же встала на место.

— Вы конченные идиоты! Какого хрена вы это сделали?! — всегда идеально уложенные темные волосы Дафны сейчас были растрепаны, она стояла, уперев руки в бока и кричала, прожигая взглядом Крэбба и Гойла. Парни спокойно стояли, снисходительно оглядывая невысокую девушку. За их спинами стояли Нотт, Харпер и Уильямс. Они застыли в одинаковых позах, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. — У вас есть голова на плечах? Чем они вам помешали?!

— Я ненавижу грязнокровок, Гринграсс. Прекрати истерику. Они получили по заслугам, — голос у Гойла спокоен, он едва заметно ухмыляется, и Драко замечает на манжете его белоснежной рубашки пару капелек крови. Это уже интересно.

— Напряги остатки своих мозгов, Грег! Патил — чистокровные! Они такие же, как и мы с тобой!

— Они предатели крови! Они не поддерживают Лорда! — гаркнул Крэбб. Дафна ступила несколько шагов вперед.

— Так может ты и меня проклянешь, а, Винс? Видишь, у меня нет метки!

На скулах Крэбба заходили желваки.

— Если надо будет, прокляну, Гринграсс. Можешь не сомневаться.

— Вы сумасшедшие уроды! — выкрикнула девушка. — Ненормальные!

— Гринграсс, умерь свой пыл, — вперед выступил Нотт, сверкая глазами. — Тебе уже давно стоит выбрать, на чьей ты стороне.

— Что здесь происходит? — громко спросил Малфой, и все взгляды обратились к нему. Он прошел через гостиную и уселся в кресло. — Чего разорались?

Глаза Дафны опасно сверкнули, и она повернулась к Малфою.

— Твои дружки не далее, как час тому назад, напали в коридоре на близняшек Патил. Они обездвижили одну из них и наложили на нее Силенцио, а другую пытали Круциатусом, Жалящими заклятиями и Диффиндо! Ты слышишь, Малфой?! Они использовали Диффиндо на живом человеке! Они резали кожу! — Малфой бросил быстрый взгляд на Крэбба и Гойла, но они были абсолютно спокойными. — Больше того, они оставили их в коридоре и ушли, даже не додумавшись наложить на девчонок Обливиэйт! А потом пришли в гостиную и начали хвастать своими подвигами!

— Она жива? — деловито спросил Драко, всматриваясь в уверенные лица.

— Когда мы уходили, была жива, — хмыкнул Крэбб. — Сейчас, может быть, уже и сдохла.

— Если она умрет, я тебя по стенке размажу, — шипит Дафна, вновь обращаясь к Винсенту.

— Придержи язык, Гринграсс, — отвечает Харпер, подходя ближе к девушке. — Чего ты так кипятишься?

— Эти два придурка даже не потрудились стереть им память! До завтрашнего утра весь Хогвартс будет знать, кто это сделал!

— Да ты просто боишься, — рассмеялся Теодор. — Ты просто трусиха, Гринграсс. Боишься мести Гриффиндора и Рейвенкло?

— Боюсь, черт возьми! Мне моя шкура дороже любых ваших войн! Мне плевать на Лорда и Орден, я жить хочу! А за Патил будут мстить! И мстить жестоко, не разбирая, кто виноват, а кто нет! Я не хочу в этом участвовать!

Малфой наблюдал за сценой молча. Крэбб и Гойл в очередной раз довели, что не способны думать. Стереть память — это же элементарно, это же так очевидно! И Дафна права — месть не заставит себя долго ждать.

— Ты говори, да не заговаривайся, Гринграсс, — рыкнул Крэбб, подходя к девушке вплотную. Та не отошла и на шаг, но Драко краем глаза заметил, как она вытащила палочку. — Всем этим грязнокровкам и предателям крови уже давно стоит указать их место! И мне плевать на их месть! Сила на нашей стороне!

— А мне не плевать, понял?!

Крэбб схватил Дафну за руку, и она приглушенно охнула.

— Отпусти ее, Винс, — раздался в гостиной спокойный голос, и все повернулись к Блейзу Забини, который спускался по лестнице со спален мальчиков.

— Какого черта, Забини? — глаза Винсента сощурились, но Блейз не обратил на это ни малейшего внимания.

— Она девушка, а ты ей сейчас руку оторвешь. Отпусти ее.

— Да кто ты такой, чтобы мне указывать?! — взорвался Крэбб. Он тут же отпустил Дафну и двинулся навстречу Забини. Малфой решил, что настало время вмешаться.

— Успокойтесь, идиоты, — решительно произнес он, и его низкий голос прозвучал уверенно и властно. — Блейз, забери отсюда Гринграсс. Крэбб, чего ты взбеленился? Не растрачивайся на мелочи. У нас есть дела поважнее. Лорд не хочет, чтобы проливалось много волшебной крови, помни об этом.

Крэбб как-то резко осунулся, куда-то делась его бравада. Он молча следил за тем, как Блейз уводит из гостиной злую Дафну.

— Ты прав, — сказал вдруг Нотт. — Лорд не хочет, чтобы проливалась волшебная кровь. Но в Хогвартсе еще осталась кровь маггловская. Грязная...

На лице парня расплылась довольная ухмылка. Пожиратели переглянулись.

— Ты имеешь в виду Грейнджер? — спросил Харпер.

— Не только ее, но ее в первую очередь. Как ей удалось обмануть Комиссию по чистоте крови? Всем же известно, что она грязнокровка...

— И она подруга Поттера.

Малфой слушал своих сокурсников и не вмешивался. Сезон охоты можно считать открытым.

И только где-то в голове стучала навязчиво мысль, которую так хотелось отогнать подальше, стереть с памяти, скомкать, поджечь, выбросить ко всем чертям.

«Черт, Грейнджер, выкарабкайся из этого дерьма. Просто выкарабкайся».

* * *

Потолок Большого зала отображал хмурое серое небо. Драко завтракал, оглядывая сокурсников. Дафна и Блейз сидели отдельно, на другом конце стола, больше же ничто не указывало на вчерашнюю ссору. Малфой ухмыльнулся — конечно, никто не станет выносить сор из избы.

Взгляд на стол Гриффиндора — почти привычка. Короткий. Отрывистый. Колкий.

На стол возле него упал скрученный пергамент, и сердце екнуло — «Мать. Наконец-то». Драко быстро развернул письмо и пробежался глазами по строчкам, выведенным таким знакомым мелким почерком.

Сквозняки хватают своими ледяными ладонями его руки, забираются под мантию, подбираются к сердцу и сжимают его холодными пальцами.

«В эту субботу мы устраиваем прием в поместье, тебе просто необходимо отвлечься немного от учебы, приезжай. Мы пригласили так же некоторых твоих друзей. Профессора Снейпа уже поставили в известность, он не против, тем более, что он тоже есть в списке приглашенных. До встречи в субботу. Целую, мама»

Драко оторвал глаза от пергамента и встретился взглядом с Ноттом. Тот едва заметно кивнул ему. Возле него на столе лежал развернутый пергамент.

Тяжелая вязкая темнота вновь падала каплями Драко на плечи.

Тонкая, почти незаметная черта. Граница, за которой — пропасть. Предел физических и моральных сил. С каждым днем Гермиона чувствовала, что все ближе и ближе подходит к нему. Она была на грани, казалось, еще чуть-чуть — и сорвется, упадет, скатится на самое дно, сдастся. Казалось — натянутые нервы вот-вот порвутся, темнота затопит ее душу, страх сдавит легкие, и не будет сил даже на то, чтобы сделать вздох. Казалось — уже совсем скоро она сломается. Гермиона устала.

Устала бояться, устала прятаться, устала врать. И в голове все чаще и чаще мелькала мысль: «Уж лучше бы я сдохла». Но тут же накатывала другая, пульсирующая, трепещущая, стрежневая: «Соберись. Ты должна держаться. Ты должна».

После того, как стало известно, что в кабинет директора кто-то проник, Кэрроу словно с цепи сорвались. Они допрашивали всех и каждого, запугивали, давили, угрожали. Они хватали студентов за руки своими цепкими пальцами-обрубками и тащили в свои кабинеты. Они кричали в два голоса, их глаза пылали яростью, а лица кривились в гримасах бессильной злобы. Они палили заклятиями и проклинали, они скрежетали зубами и назначали отработки каждому, кто попадется под руку. На третий день после кражи Невилл получил свой первый Круциатус, на четвертый — Дин Томас пришел в гостиную с изрезанными руками. Гермиона смазывала парню порезы на запястьях Заживляющим бальзамом и пыталась проглотить колючий комок, который застрял в горле. Дин шипел ненавидяще: «Даже палочки не использовал, сука, ножом резал, не побрезговал...», а девушка вновь и вновь ощущала как накатывает волна тошноты и ненависти. Дышать было тяжело. Воздух похож на горячую вязкую смолу, он обволакивает легкие и плавит все внутри, и каждый вдох-выдох — мучительное испытание. У Гермионы в висках стучит назойливое «Ненавижу, ненавижу, ненавижу», эмоции накапливаются внутри и не находят выхода. Все слишком сложно. Все слишком больно. Все слишком черно.

Визит в кабинет Снейпа принес больше вопросов, чем ответов. В небольшом свертке, обернутом фиолетовой бумагой, был снитч. Обычный снитч, который выпускают в воздух в начале любого квиддичного матча. Гермиона не сомневалась, что единственным возможным ключом к нему есть телесная память. Наверное, этот снитч Гарри поймал когда-то давно, в одном из своих победных поединков. Значит, когда тот попадет к нему в руки, то раскроется — и откроет свою тайну. Но Гарри не было рядом, он где-то вместе с Роном прятался от Пожирателей и искал хоркруксы, он понятия не имел о том, что Дамблдор оставил ему подсказку. Не оставалось ничего другого, кроме как спрятать снитч до лучших времен.

Дары смерти существуют. «Искать нужно там, где другой искать не станет. Все у вас под носом. Достаточно только протянуть руку — и желанное будет у вас в руках», — Грейнджер вновь и вновь прокручивала в голове слова портрета, но никак не могла найти разгадку. Дамблдор говорил загадками, он надеялся, что они смогут найти ответ, но ничего не приходило на ум. Они обрыли почти всю библиотеку в поисках любой, даже самой незначительной, информации о Смертельных реликвиях. Они собирали ее по крупицам, выуживали по строчке из каждого нового фолианта, но этого было мало. Луна рассказла, что согласно легенде первыми владельцами Даров были братья Певереллы, и друзья пытались найти о книгах хотя бы что-то про этих людей. Не покидало ощущение, что ответ — вот он, на поверхности, но до него не дотянутся. Девушка чувствовала во рту горечь бессилия.

— Гермиона... — гриффиндорка выныривает из своих невеселых мыслей и с трудом фокусирует взгляд на парне, чья рука касается ее плеча. Гостиная уже пустынна, за окном — тяжелая темень, видимо, уже далеко за полночь, а она, как всегда, засиделась над книгами по анимагии. Возле нее стоит Шеймус, и даже невооруженным взглядом видно, что он очень взволнован и немного напуган.

— Что случилось? — вскидывает девушка голову, мгновенно отбрасывая все ненужные раздумья.

— Я едва не столкнулся в коридоре с Харпером, Уильямсом и Ноттом.

— С тобой все в порядке?

— Да-да, я успел нырнуть в нишу, они меня не заметили, — поспешно ответил парень, но тут же продолжил: — Они говорили о тебе.

— Обо мне? — от удивления Гермиона не сразу приходит в себя. Липкий страх снова охватывает душу холодными руками.

— Гермиона, не ходи больше одна замком. Они планируют нападение. Они хотят твоей крови, — голос у Шеймуса слегка подрагивает от паники и растерянности. — Харпер обмолвился, что они хотят выловить тебя в четверг, когда ты будешь возвращаться с библиотеки, все ведь знают, что ты каждый день засиживаешься там до закрытия... Я больше ничего не услышал, они скрылись за поворотом.

Гермиона спрятала лицо в ладонях. Вот значит как. Крови Падмы оказалось мало, Слизерин почувствовал ее вкус и захотел еще. И в первую очередь они жаждали раздавить ее. Это должно было когда-нибудь произойти. И когда — если не сейчас?

— Спасибо, Шеймус, — как-то отрешенно пробормотала Гермиона. Финниган нахмурился и сел в кресло напротив.

— Не иди в библиотеку в четверг.

— Хорошо.

— Ты ведь врешь сейчас. Хочешь, чтобы я отвязался, — Гермиона посмотрела на однокурсника. Он сосредоточенно вглядывался в ее лицо.

— Вру, — согласилась девушка, не имея сил сопротивляться.

— Какого черта?! — взрывается парень и вскакивает на ноги. — Зачем самой лезть на рожон, когда вокруг и так столько опасностей!

— Я устала бояться, Шеймус, — говорит она тихо, и он замирает. — Я устала прятаться. Это все равно должно произойти. Я не пойду в библиотеку в четверг — они найдут меня в пятницу. Этого не избежать.

— Тогда я пойду с тобой, — Финниган садится назад в кресло и трет переносицу. — Вдвоем всегда лучше, чем в одиночку.

Гермиона устало улыбается. Шеймус, милый, добрый Шеймус, ну как же ты не понимаешь, что ничем не сможешь мне помочь? Такой смелый — всегда готов прийти на помощь. Такой открытый — даже и не думает прятать свои чувства за маской безразличия. Шеймус, родной, понимаешь ли ты, во что ввязываешься?

— Не надо со мной ходить. Сама справлюсь. Я знаю, что на меня будут нападать, я осведомлена, а значит, вооружена. Я справлюсь.

— Ты самонадеянная дура, Гермиона, — вздыхает Шеймус и поднимается на ноги. — Спокойной ночи.

— Спокойной, — все так же улыбается Грейнджер, провожая взглядом спину друга. Наверное, ей тоже пора спать. Слишком много всего навалилось на нее в последнее время. Слишком...

Всю ночь девушка ворочается в постели, то проваливаясь в тревожный сон, то снова просыпаясь. Ей снятся серые глаза и отблески молний, ей снится парень, которого она ненавидит, парень, которого она целовала две недели назад. Парень, чей взгляд преследует ее, парень, к которому тянет, словно магнитом. Злой, дикий, чужой, красивый, сильный. Парень, который попросил о помощи. Парень, которому она попыталась помочь.

Новый день вновь падает тяжелым камнем ей на плечи. Главное — не сорваться. Встать на ноги. Сражаться. Ты нужна друзьям, Гермиона, помни об этом...

На Трансфигурации Гермиона получает записку. Прячась за спины сидящих впереди Невилла и Эрни МакМиллиана, девушка разворачивает смятый кусочек пергамента и читает набросанные спешащей рукой строчки: «Крэбб в больничном крыле, пьет Костерост и залечивает синяки. Свалился с лестницы, когда возвращался в подземелья с ужина. Л.Б.» Гермиона бросает быстрый взгляд на Лаванду, но та продолжает аккуратно записывать конспект лекции за МакГонагалл. Они с Парвати вчера и вправду вернулись вечером в гостиную довольно возбужденными и взвинченными. Как они заставили его поверить, что он сам упал с лестницы? Заклинание замещения памяти? Гермиона едва заметно улыбнулась — правильно, девочки, так ему и надо, этому подонку. На боль отвечают болью, на удар — ударом. В волчьем мире — волчьи законы.

Дни тянутся медленно, по накатанной схеме. Уроки, библиотека, анимагия, занятия АД. Ноябрь душит холодами, тяжелые свинцовые тучи висят низко над замком и давят на голову. Гермиона чувствует — приближается буря. Она уже где-то совсем близко, она надвигается неумолимо, девушка чувствует тревогу и напряжение в воздухе, она знает — уже совсем скоро гроза упадет на них, и от этого никуда не спрячешься. Грейнджер сидит в библиотеке и листает страницы толстого тома «Природная знать. Родословная волшебников». Глаза слезятся от напряжения и недосыпания, но девушка упорно скользит взглядом по строчкам, пытаясь найти нужную фамилию. И когда наконец в глаза бросается заветное «Игнотус Певерелл», Гермиона едва сдерживает себя, чтобы не вскрикнуть радостно.

«Игнотус Певерелл — представитель стариннейшей волшебной фамилии, которая к нашему времени давно пресеклась по мужской линии. Однако, живут еще люди, чьими предками по материнской линии были Певереллы. Игнотус был младшим из троих братьев Певереллов и единственный, у кого остались наследники. Старшие братья — Антиох и Кадмус погибли еще довольно молодыми, оба не были женаты и не имели детей. Игнотус же имел семью — жену и сына. Их поместье было расположено в Годриковой Лощине, малой родине славного Годрика Гриффиндора, одного из четырех основателей школы волшебства и чародейства Хогвартс».

Гермиона поражено выдохнула. Игнотус Певерелл, человек, который был первым обладателем мантии-невидимки, прожил всю свою жизнь в Годриковой Лощине! По мужской линии род прервался, но все еще есть люди, которые состоят в родстве с Певереллами по материнской линии. Наверное, семья Поттеров была как-то связана с этой древней фамилией, поэтому мантия оказалась в руках Джеймса Поттера, а теперь ее обладателем является его единственный сын — Гарри. Ведь его родители тоже жили когда-то в Годриковой Лощине! Все сходится! Хорошо было бы наведаться туда, там вполне можно найти какую-то интересную информацию... Только вот вырваться из замка пока что невозможно...

— Мисс Грейнджер, библиотека закрывается. Оставьте книги на столе, я сама отнесу их на места, — строгий голос мадам Пинс вывел Гермиону из раздумий, и девушка начала поспешно собирать вещи в сумку. Она хотела как можно скорее поделится новой информацией с друзьями, которые ждали ее сейчас в гостиной гриффиндорской башни. Ведь если они найдут способ незаметно покинуть замок и посетить Годрикову Лощину, это могло бы хотя бы чуть-чуть приоткрыть занавес таинственности над Дарами Смерти. Эта поездка могла дать хоть какие-то ответы. Только как это провернуть? Все тайные переходы, которые вели из Хогвартса в Хогсмид, были закрыты еще до начала учебного года...

— Куда так спешишь, Грейнджер? — высокий голос заставляет содрогнуться, и Гермиона резко разворачивается, выхватывая волшебную палочку. Их четверо — Нотт, Харпер, Гойл и Уильямс, стоят в боевых позах, зажали палочки в руках, смотрят насмешливо и зло. — Мы тут как раз хотели с тобой побеседовать. И, если ты не против, я бы предпочел, чтобы нам никто не помешал, — Теодор легко взмахивает палочкой, накладывая на коридор заклятия Муффлиато. — Так куда торопишься?

— Не твое собачье дело, — шипит девушка, и в нее тут же летит запущенный Ноттом Ступефай. — Протего!

Щит выходит таким мощным, что парней отталкивает волной магии к стене.

— Петрификус Тоталус! — кричит Гермиона, но ее луч проносится чуть-чуть выше головы Гойла и попадает в стену.

— Экспеллиармус!

— Протего!

— Инканцеро!

— Лацеро!

— Тормента!

— Ступефай!

Разноцветные лучи заклятий сталкиваются в воздухе и рикошетят, Гермиона едва успевает изворачиваться и ставить щиты. Сердце колотится в груди, отбивая бешеный ритм, дыхание срывается, но она вновь и вновь взмахивает палочкой. Синяя вспышка — и девушка чувствует острую боль в левой руке, видимо, ее задело заклинанием Лацеро. Красная — и падает на пол оглушенный Гойл. Желтая — и заклятие Харпера пролетает у самого уха Гермионы.

— Круцио! — выкрикивает Грейнджер, и ее заклятие попадает Уильямсу прямо в грудь, парень падает на колени и и кричит так, что закладывает уши. Остальные парни на мгновение теряют дар речи, да и сама Гермиона застывает на месте.

— Да ты в конец обнаглела, грязнокровка! — взревел Харпер. — Тормента!

Боль вспыхивает слишком резко, она опаляет тело, и Гермиона вскрикивает. Палочка выпадает из рук, девушка пытается призвать ее, но ничего не получается. Дышать тяжело, воздух вливается в легкие обжигающей лавой, он выжигает девушку изнутри. И словно раскаленным железом бьют все новые и новые проклятия из палочек Пожирателей.

— Ненавижу вас! — с трудом хрипит Гермиона, но ответом ей служит только новая вспышка боли от нового проклятия. Ты и вправду самонадеянная дура, Грейнджер. Какого черта поперлась сегодня в библиотеку, знала ведь, что тебя будут поджидать. Думала, справишься? Думала, хватит сил?

— Экспеллиармус!

— Петрификус Тоталус!

— Ступефай!

Над головой молниеносно проносятся три луча, и боль прекращается. Харпер и Нотт лежат, обездвиженные и оглушенные, а Уильямс поражено застыл посреди коридора, лишенный палочки. Гермиона резко поворачивается и видит Невилла, Шеймуса и Дина с палочками наизготовку.

— Инканцеро! — выкрикивает Лонгботтом, и Пожирателей тут же опутывают веревки.

— Что, думала, если запретишь мне идти в библиотеку с тобой, то я тебя послушаю? — говорит Шеймус и протягивает Гермионе руку. Девушка слабо улыбается и поднимается на ноги.

— Спасибо... Если бы не вы, даже не знаю, что бы со мной было.

— Да ладно, ты их тоже неплохо потрепала. Уильямс — до сих пор в себя прийти не может, трясет его, словно в лихорадке. Чем это ты его так?

— Не важно, — Грейнджер отводит глаза и смотрит на слизеринцев, отчаянно пытающихся освободится от пут. Потом она нашла глазами свою палочку и быстро подняла ее.

— Сотрем им память?

— Обязательно. Но сначала усыпим и снимем веревки. Переночуют одну ночь в коридоре — ничего с ними не случится.

— У меня кулаки чешутся им морды набить, вот только стоит ли руки марать? — протянул Дин, а Гермиона слабо улыбнулась:

— Не стоит. Они получили по заслугам. Давайте лучше побыстрее с этим закончим.

Несколько взмахов палочками — и слизеринцы уже спокойно посапывали на полу. Только у Уильямса все еще подрагивали руки.

* * *

Свет слишком резкий, слишком яркий, он режет глаза, и хочется скорее зажмуриться или прикрыть их ладонями. Вот только руки почему-то не слушаются, Гермиона опускает взгляд и видит вместо длинных пальцев большую полосатую лапу. Голова трещит от новой информации, которую посылает ей мир. Гостиная, оказывается, полна запахов — резких, сильных, от них невозможно спрятаться, они везде. В гостиной пахнет какой-то едой, потом и древесиной. Тут пахнет чернилами, пергаментом и несвежей одеждой, пахнет кошачьей шерстью и совиными перьями. Гермиона точно знает, что у Невилла в кармане мантии лежит пирожок с мясом, она чувствует его запах, он дразнит ее и манит, и Грейнджер даже поддается его зову, ступает осторожно шаг навстречу другу и утыкается лицом (лицом ли?) ему в мантию. Лонгботтом застыл и боится даже пошевелится. Гермиона думает, что он, наверное, немного напуган, поэтому решает, что пирожок может и подождать.

Новое тело слушается плохо, передвигаться на четырех лапах довольно сложно. А по ушам бьют звуки. Их тоже слишком много, не так много, конечно, как запахов, но все равно... Гермиона слышит дыхание каждого, кто присутствует сейчас в гостиной Гриффиндора. Она слышит каждый малейший шорох мантий. Позвякивание браслетов на Лунином запястье — словно удары молота о наковальню. Тихое потрескивание и шипение маленького радиоприемника и вовсе кажется грохотом.

Гермиона морщится и тут же чувствует вспышку глухой боли во всем теле. А через мгновение она понимает, что превратилась назад и стоит теперь на коленях перед желтым диваном, упираясь ладонями в пол.

— Как Вы себя чувствуете, мисс Грейнджер? — от взволнованного голоса МакГонагалл звенит в ушах. Гермиона прикрывает глаза.

— Нормально. Только голова кружится. И тошнит немного.

— А, это нормально. Вот, выпейте — полегчает, — и декан протягивает девушке стакан с какой-то мутноватой жидкостью. На вкус — мята и лимон, и тошнота по-немногу отступает.

— Я Вас поздравляю, мисс Грейнджер. Почти три минуты для первого превращения — это очень хорошо, — МакГонагалл улыбается, и Гермиона устало улыбается ей в ответ. Она чувствует себя выжатой и измотанной, но сумасшедшая радость порхает в груди пестрой бабочкой — наконец-то получилось!

— Ну, каковы ощущения? — спрашивает Джинни.

— Очень... странно, — выдавливает из себя Грейнджер. — Невилл, у тебя пирожок в кармане мантии, поделись, а?

— Блин, я думал, ты меня сожрать хочешь, с таким видом ты ко мне подошла, — рассмеялся Лонгботтом, вытаскивая из кармана еду. — Я уже успел попрощаться с этой бренной жизнью!

Все хохочут, и даже МакГонагалл улыбается. У Гермионы получилось ее первое анимагическое превращение — и это настоящее событие.

— На самом деле, это очень тяжело — справится со всеми звуками, цветами и запахами. Особенно с запахами. Их так много, и они такие сильные... Ужас, короче.

— Ничего, привыкнете. Это приходит с практикой.

— Ох, я же совсем забыла! — вскакивает вдруг на ноги Джинни и подлетает к радиоприемнику. — Сейчас ведь «Поттеровский дозор» выйдет в эфир!

Девушка начала размахивать волшебной палочкой и прошептала едва слышно пароль — «Эдгар Боунс». Все, кто находился в гостиной, мгновенно обратились в слух — в позывные «Поттеровского дозора» вслушивались все, ведь каждый хотел знать правду. Каждому было кого терять. Каждый хотел знать, что с родными и близкими все в порядке. Подпольная радиостанция, ведущим которой был выпускник Гриффиндора Ли Джордан, не замалчивала смертей и сообщала только правдивые и проверенные новости.

— Здравствуйте! Сегодня мы обращаемся к вам с просьбой. Ордену стало известно, что завтра, в субботу 18 ноября, Пожиратели смерти нападут на волшебную деревню Верхний Флегли. Уважаемые жители деревни — увезите детей, спрячьте их у родственников или знакомых. Пожиратели не станут церемонится, они не знают милосердия или пощады. Орден обращается к каждому волшебнику и волшебнице, которые поддерживают Гарри Поттера, каждому, кто научен боевой магии и имеет волшебную палочку: нам нужна помощь. Орден будет производить боевую операцию с целью остановить нападение Пожирателей смерти. Нам нужны люди. Мы обращаемся к каждому, кому не безразлична судьба волшебного мира. Завтра они нападают на Верхний Флегли, послезавтра придут куда-то еще. Это война. Тут не бывает чужих бед. Поддержите Орден Феникса!

В гостиной повисла напряженная тишина.

— Верхний Флегли... Это же совсем близко от Норы... — тихо прошептала Джинни, пряча лицо в ладонях.

— Это всего в шести милях от нашего дома, — Луна резко вскочила на ноги. — Профессор МакГонагалл, мы должны быть там! Ордену нужна наша помощь!

Декан Гриффиндора повернулась к рейвенкловке и резко покачала головой:

— Даже и не думайте об этом, мисс Лавгуд!

— Но почему? Там ведь будут наши родители! Мои родные будут сражаться где-то там, а я должна сидеть здесь взаперти?! — закричала Джинни и тоже поднялась на ноги.

— Вы несовершеннолетние! Я не позволю вам ввязываться в битвы!

— Это несправедливо! Мы обучены боевой магии! Мы сражались в Министерстве! И в прошлом году, когда Пожиратели проникли в Хогвартс! У нас есть опыт! — Джинни и Луна бессильно стискивали кулаки и сверлили профессора яростными взглядами.

— Мисс Уизли, не забывайтесь, не нужно повышать на меня голос, — сухо отрезала МакГонагалл. — Вы несовершеннолетние, и вы останетесь в замке!

— Профессор, мне уже полгода, как семнадцать, — сказала вдруг Лаванда. — И я хочу участвовать в битве.

— Я тоже совершеннолетний, — тут же произнес Невилл.

— И я, — подхватила Гермиона.

— Да вы с ума сошли! Вы не знаете, во что ввязываетесь!

— Профессор МакГонагалл, мы знаем, на что идем. Мы бывали уже в битвах. Мы обучены боевой магии. Мы хотим помочь.

— Да если вас там кто-то увидит, если кто-то узнает, вы же не доживете до утра воскресенья!

— Оборотное зелье, — произнесла Гермиона. — Мы можем использовать его, и нас никто не узнает.

— А если вас ранят...

— Мы уже неплохо разбираемся в колдомедицине, профессор. Пожалуйста. Ордену нужны обученные люди. Мы можем помочь.

— Да вы же еще дети... — прошептала едва слышно МакГонагалл, поражено смотря на своих студентов. Гермиона грустно вздохнула:

— Наше детство уже давно закончилось, профессор.

МакГонагалл поднялась на ноги и прошла к портрету. На половине пути женщина обернулась и произнесла:

— Я приготовлю три двусторонних портала и свяжусь с Орденом. Мисс Уизли и мисс Лавгуд, назначаю вам завтра отработку у меня в кабинете.

— За что? — возмутилась Джинни.

— Не «за что», а «зачем». Чтобы я могла лично удостоверится, что вы обе в замке и не нашли способ проникнуть за территорию. Жду вас завтра в шесть вечера. Спокойной ночи.

Портрет за МакГонагалл неслышно закрылся. Лаванда, Невилл и Гермиона обменялись сосредоточенными взглядами.

Приближалась буря.

Слишком много темноты.

Верхний Флегли как будто вымер. Ни в одном окошке не горел свет, погашены все фонари, не слышно ни смеха, ни плача — тишина, от которой становится жутко, тишина, которая давит на уши и мешает думать рационально. Гермиона сжимает волшебную палочку в длинных пальцах и напряженно вглядывается в темноту. Она ждет.

Их разделили. Грозный Глаз Грюм говорил коротко — словно отсекал словами все надежды на совместную работу. Гермиона — пост у аптеки, Невилл — западный поворот к главной площади, Лаванда — укрытие возле совариума. И осталось только кивнуть коротко и разойтись. Гермиона с шумом вдохнула, холодный ноябрьский воздух, полный напряжения и страха, наполнил легкие. Она была готова.

Где-то неподалеку блеснула молния и прогремел гром. Гроза, которая собирала свинцовые тучи весь день, была уже где-то очень близко, она тоже готовила нападение и была готова обрушиться на их головы ледяным ливнем. Но и она выжидала. Чего?

Резкий порыв ветра заставил поежиться. Сколько они уже ждут, затаившись? Час, два? Гермиона обвела взглядом улицу — здесь, спрятавшись, застыли десятки волшебников и волшебниц с палочками наизготове. И кажется, что от напряжения воздух скоро начнет искриться.

Среди других магов, которые согласились участвовать в битве, Грейнджер заметила Флер и Билла, но МакГонагалл запретила подходить к кому-либо и раскрывать себя. Сколько еще знакомых и друзей, членов Ордена выжидают сейчас в нескольких метрах от нее? Знают ли Гарри и Рон о предстоящей битве? А если знают, хватило ли у них ума не показываться здесь, в Верхнем Флегли?

Гермиона вздрогнула — еще один громкий раскат грома прогремел прямо над головой, и на щеку упала первая большая капля воды. Начинался дождь, начиналась буря.

И почти сразу же — негромкие хлопки аппарации послышались со всех сторон. Люди в черных мантиях, с лицами, закрытыми капюшонами, появлялись на площади и улицах, их было много — около пяти десятков. Тут и там начали мелькать вспышки и разноцветные лучи, послышались громкие выкрики, все в одно мгновение пришло в движение. Гермиона выбежала из своего укрытия и взмахнула палочкой, сбивая первого попавшегося Пожирателя с ног невербальным заклинанием. Началось...

Чужое тело слушалось плохо. Женщина, в которую перевоплотилась Грейнджер, была намного выше ее самой — уворачиваться от лучей, хлеставших из вражеских палочек было намного труднее. Хорошо хоть, что она была коротко стриженой, и волосы не лезли в глаза, мешая обзору. Дождь лил уже в полную силу, каждые несколько минут вспыхивала молния и оглушительно ревел гром. Все смешалось вокруг — где свои, где враги — не разберешь, вокруг только вспышки, крики, ругань, лучи — зеленые, красные, желтые, и это выглядит почти что красиво, почти празднично, и одновременно — до одури жутко. Тяжелые ботинки вязнут в грязи, мантия намокла в считанные минуты и сковывает движения, ливень заливает глаза, но Гермиона не останавливается — бежит, бросает на ходу заклинаниями, ставит щиты, отбивает проклятия, ведь остановиться сейчас — значит умереть. А именно сейчас жить хочется просто до сумасшествия. И страха нет, только адреналин в крови, словно огнем выжигающий все чувства и эмоции. Сердце колотится загнанным зверем, дыхание срывается, но это все мелочи, это все неважно, главное только успеть...

— Протего! — и фиолетовый луч рикошетит в ближайший дом, и взрываются стекла в оконной раме. — Ступефай! Лацеро! — и высокий Пожиратель едва успевает пригнуть голову, лучи пролетают в считанных дюймах от него. — Тормента! — и на этот раз заклятия попадает точно в цель, мужчина падает и кричит от боли, которая пронзает его всего — от последнего торчащего волоска на голове до кончиков ногтей на ногах. Он лежит в луже, бьется в судорогах и скребет пальцами по грязи, пытаясь дотянуться до волшебной палочки, которая выпала из рук, но Гермиона тут же опутывает его веревками и накладывает Петрификус Тоталус — на всякий случай.

И снова бросается бежать — туда, на площадь, где самый центр сражения, она издалека слышит безумный смех Беллатрисы Лестрейндж и сердце на мгновение замирает — чему она радуется? Кого убила на этот раз? И девушка бежит еще быстрее, успевая на ходу еще отбить летящее в нее проклятие. Ведь где-то там сражаются Невилл и Лаванда, и Гермионе просто необходимо убедиться, что они все еще живы, ведь если нет... Но она гонит эту мысль от себя, бросает в нее камнями, а сама бросается в самую гущу битвы. Вспышки, вспышки, вспышки... От них рябит в глазах, но она успевает заметить белокурую, разъяренную Флер, атакующую какого-то невысокого мага. И в глазах у нее — ненависть и отчаянье, и движения у нее резкие и точные, и вот уже падает противник без сил, но со спины на девушку надвигается еще одна темная фигура.

— Флер, сзади!!! — кричит Гермиона, перекрикивая свист ветра и шум дождя. Француженка резко оборачивается и успевает-таки поставить щит. Грейнджер разворачивается и бежит дальше — время не ждет.

И вдруг щеку обжигает чем-то горячим, девушка тормозит и посылает в очередного Пожирателя Ступефай, но промахивается. Он атакует снова и снова, и тут уже некогда нападать, нужно ставить щиты и зеркальные чары, лучи вспыхивают и рикошетят, задевают других участников сражения.

— Инвенсио! — кричит Гермиона, и Пожиратель кричит и хватается руками за глаза. Заклинание временной слепоты крайне полезно — сейчас с этим подонком можно сделать что-угодно, и Грейнджер уже думает ударить его Ступефаем и связать, но тот начинает палить проклятиями вслепую, ничего не видя, тут и там раздаются крики, падают и орденцы, и Пожиратели.

— Твою же мать, что же ты разбушевался-то так?! — рычит Гермиона, попадает, наконец, в него Петрификусом и отбирает палочку. От греха подальше.

Она выискивает на площади Лаванду или Невилла и вдруг ловит себя на мысли, что совсем не помнит, как они сейчас выглядят. Она ведь видела их после превращения всего несколько минут в кабинете МакГонагалл, а после был портключ и Грозный Глаз Грюм, приказывающий разойтись в разные стороны. Сердце тревожно сжимается.

Очередная вспышка молнии почти что ослепляет. Она на короткое мгновенье освещает главную площадь Верхнего Флегли — живых и мертвых, раненных и невредимых, освещает искривленные ненавистью и злостью лица, уже запекшуюся и еще свежую кровь. И, кажется, на миг все замерло, но только на миг — молния погасла, ее догнал мощнейший раскат грома и все вокруг снова закружилось в танце смерти.

— Редукто! — выкрикивает Гермиона, и неуклюжего мужчину в черном капюшоне отбрасывает к стене крайнего дома. Девушка же ныряет за мусорные баки — какое-ни-какое, а прикрытие. Из-за них отстреливаться не так удобно, но это хоть какая-то защита. Что делать дальше? Как убедится, что с Лавандой и Невиллом все хорошо?

И мусорный бак перед ней разлетается на десятки кусков, Гермиона едва успевает накрыть голову руками, чтобы куски жести не поранили голову. Но девушка тут же вскакивает на ноги, как раз, чтобы успеть отразить летящее в нее проклятие. Не время стоять на месте. Нужно постоянно передвигаться — в движущуюся мишень сложнее попасть.

И Гермиона снова бежит. Сердце уже готово пробить ребра и вырваться из груди, в легких жжет и каждый выдох-вдох дается с трудом. Но нужно двигаться, нельзя останавливаться, ведь жизнь твоя висит сейчас на волоске, который в любую минуту может оборваться. Вдруг девушка замечает, как группа людей убегает из главной площади, как раз к западному повороту, куда вечность тому назад сказал идти Невиллу Грозный Глаз Грюм. Может, Лонгботтом и сейчас там? Может, ему нужна помощь?

И девушка бросается в след за убегающими. С такого расстояния не понять — свои это или чужие, да это и не важно, главное сейчас — найти друга. Гермиона ныряет в переулок, звуки битвы немного отдаляются и сейчас стук собственного сердца и отзвуки быстрых шагов намного громче, от них почти закладывает уши. Гермиона тяжело дышит — силы уже на исходе, но сейчас не время расслабляться, никак не время! Она догоняет их через несколько метров — двое мужчин дерутся чуть в стороне, трое остальных сцепились возле невысокого покосившегося домика — два Пожирателя и один орденец. Девушка тяжело вздыхает и бросается в бой, бросает сразу же в одного из ПСов Ступефаем, но промахивается. Вспышки заклинаний мелькают бешеным калейдоскопом, и только бы успеть увернуться, поставить щит, обезоружить... Они бьются остервенело и яростно, дождь бьет по щекам, холодный ветер рвет тяжелую мокрую одежду, но никто уже не чувствует холода, ведь в венах сейчас не кровь течет — настоящий огонь, и все тело горит, не остудить его ничем.

— Авада Кедавра! — выкрикивает Пожиратель и темноту рассекает яркий зеленый луч, и падает рядом орденец, и удивленные глаза его застывают навеки, отражая темное грозовое небо. Острая вспышка боли пронзает Гермиону, и она кричит, не помня себя:

— Бомбарда!!! — и хлипкая крыша дома обваливается, рушатся стены, хороня под собой убийцу, который даже не успел насладиться собственной маленькой победой. Гермиону трясет, словно в лихорадке, она не обращает внимания на легкое покалывание во всем теле, она не отрывает взгляда от другого Пожирателя. Сильным порывом ветра с него сдернуло капюшон, и она могла его узнать. Узкое заостренное лицо, темные провалы глаз, длинный нос и злая улыбка, обнажившая гнилые неровные зубы. С этим мужчиной ей уже приходилось встречаться, с этим мужчиной ей уже приходилось драться, давно, в другой жизни. Девушка прищурила глаза и с ненавистью выдохнула:

— Долохов...

Снова ударил гром.

* * *

Среди Пожирателей завелась крыса. Это стало понятно сразу же, как только они аппарировали на главную площадь Верхнего Флегли. Их встретили — организованным сопротивлением, на которое уж точно не были способны простые жители деревушки. Кто-то слил информацию об операции, но с этим будут разбираться позже — наверное, даже Темный Лорд займется этим лично. Сейчас нет времени раздумывать над этим.

В принципе, Драко был даже рад, что обстоятельства сложились именно так. Открытое сражение — штука рисковая, опасная, кто знает, может, повезет — и заденет где-то в разгаре боя зеленым лучом, и время остановится навсегда. Желание умереть — слабодушное, жалкое, ничтожное, как самое простое решение всех проблем, сидело у Драко в груди и сейчас отчаянно рвалось на волю. Давай же, парень! Вперед! В бой!

Членов Ордена было довольно много. Краем глаза Драко увидел Аластора Грюма, который на удивление бодро пересекал площадь, успевая бросать проклятиями в их сторону.

Рассредоточиться. А дальше — по обстоятельствам. Ввязываться в дуэли, бить исподтишка, защищаться, выкрикивать «Протего!» и «Тормента!», кружить площадью, отбиваясь и нападая. И нет уже в голове ни одной мысли, ни одного желания, он весь — одни инстинкты, из которых самый сильный — инстинкт самосохранения. И чутье — почти звериное — помогает вовремя пригнуться, когда проклятье какой-то коротко стриженой девицы пролетает в двух дюймах от правого уха. «Да ты чертовски везуч, Малфой», — усмехается Драко про себя и снова бросается в битву.

Дождь льет, как из ведра, раскаты грома оглушают, а молнии заставляют щуриться, прятать глаза от слишком яркого света. И вокруг — вспышки, крики, шальной водоворот разъяренных людей. Вокруг рушатся дома, падают камни и люди, и главное не споткнуться о чей-то труп, главное — запустить Авадой в противника до того, как он запустит ею в тебя. В волчьем мире — и законы волчьи.

Драко мечется площадью, отбивает проклятия, нападает сам. Он слышит совсем рядом оглушительный в своем безумии хохот Беллатрисы — ей удалось задеть заклятием Грюма, и сейчас он лежал в грязи, отстреливаясь даже с такого положения. Что же, упрямства старику не занимать, ведь яснее некуда — твоя битва уже закончилась, аврор. Беллатриса своего не упустит.

Кто-то падает совсем рядом, еще кого-то относит к стене. Уже успевшая примелькаться коротко стриженая девушка бросается за мусорные баки. «Нет уж, дорогуша, там ты не спрячешься, выходи, поиграем», — и синий луч Бобмарды летит в том направлении, и ничтожные защитные баррикады разлетаются в разные стороны. Но руку тут же пронзает вспышка внезапной боли — видимо, задело режущим заклинанием. Драко шипит проклятия сквозь зубы и руку выше локтя ощупывает — порез довольно глубокий, но кровь не хлещет фонтаном — и то хорошо. Драко поднимает голову и замечает двух Пожирателей, со всех ног несущихся к одному из переулков. И животная ярость охватывает вдруг его всего: «Бежать вздумали, крысы трусливые?!» И Малфой что есть мочи бросается в погоню — остановить, за шкирку притащить на площадь, чтобы не смели прятаться, не смели удирать! Он догоняет их почти сразу же, орет, задыхаясь:

— Куда собрались, твари?! — и почти сразу же понимает, что за ними погоня. Парень оборачивается — и видит двух мужчин, бегущих за ними с волшебными палочками наготове. Один тут же бросает в Малфоя каким-то проклятием, но тот успевает поставить щит.

Драко отбивается со всех сил, парень, нападавший на него, тоже уже явно измотан, но реакция у него что надо — почти все заклятия, брошенные в него, он успевает отразить. Малфой забывает обо всем, только периферическим зрением замечает, что к орденцам на подмогу примчалась вся та же девица, чьи баки он недавно разгромил. Они дерутся долго, бьют из палочек заклинания, рикошетят о стены, отбиваются, попадают в дома. Разноцветные лучи мелькают в воздухе шальным фейерверком, и Драко хрипло смеется над безумием этой метафоры. А дождь даже и не думает прекращаться, а молнии все так же бьют, и почему-то вспоминается тот вечер на Астрономической башне, и горящее дерево в Запретном лесу, и...

Справа раздается мощный взрыв, противник на секунду повернулся на звук, что дало Малфою возможность ударить его Ступефаем. Парень упал, но тут же снова вскочил на ноги, и отошел немного влево, прихрамывая. И все начинается сначала.

Дуэль захватывает и пьянит, адреналина в крови, наверное, уже больше, нежели самой крови, и Драко дерется остервенело и ошалело, палит заклятиями и отражает нападения. А где-то рядом тоже мелькают лучи, там тоже идет дуэль, нет только времени посмотреть, кто еще остался жив...

И, наконец, Драко удается пробить защиту орденца, хромой, тот не успел увернуться от «Редукто», и его отнесло к стене, как тряпичную куклу. Малфой подходит, не спеша, к противнику, чтобы добить, ударить еще раз Ступефаем, опутать веревками — кто-то когда-то его здесь найдет — свои или чужие, как повезет, но он достойный противник, и убивать его почему-то не хочется... Драко подходит совсем близко, и уже поднимает волшебную палочку, чтобы произнести заклинание, но вдруг замирает, не веря своим глазам. Лицо парня, лежащего у стены полуразрушенного дома, начало стремительно меняться, и через несколько мгновений Малфой узнает в нем Невилла Лонгботтома.

Сердце замирает. Что здесь делает Лонгботтом?! Что здесь делает этот чертов гриффиндорец?! Ведь если здесь бился он, то вполне возможно, что... что...

И, словно в подтверждение его опасений, за спиной раздается до боли, до ужаса, до сумасшествия знакомый голос:

— Да что же ты никак не сдохнешь?! — он оборачивается резко, и в глазах темнеет. Грейнджер, мокрая, злая, бледная, билась на дуэли с Антонином Долоховым. Нападала яростно, изворачивалась и защищалась, выкрикивала ругательства, смеялась нервно и зло своим смехом грудным и низким. И это как самый страшный оживший кошмар — увидеть ее здесь, среди разгрома и хаоса, увидеть ее на поле битвы, по ту сторону баррикад. Почему? Ведь здесь убивают... Драко застыл, смотря полными ужаса глазами на девушку, которая учила его Патронусу, девушку, которую, помнится, он целовал в Выручай-комнате, девушку, которая палила сейчас в Долохова Круциатусами, которым он ее научил. Девушку, которая так сильно ненавидела сейчас. Девушку, у которой вот-вот закончатся силы.

Зеленый луч вспыхивает и пролетает совсем близко от ее головы, и Драко не выдерживает, не в силах больше смотреть на это, он поднимает палочку и выкрикивает:

— Долор Вомикал! — из палочки вырываются языки пурпурного пламени, они окутывают Долохова с головы до пят, впитываются в него, и он падает на спину и корчится в муках, от его крика кровь стынет в жилах. С разных сторон переулка спешат уже сюда какие-то люди.

И Грейнджер — растерянная и уставшая — оборачивается резко, чтобы увидеть своего спасителя, но пересечься взглядами не получается — что-то сильное бьет в правый бок, и Драко падает на Землю в метре от того места, где стоял. Он пытается подняться, но Ступефай, которым его приложили, был слишком сильным, и это чрезвычайно трудно, а к гриффиндорке подбегает Браун, хватает ее за руки, заставляет отвернуться от Малфоя, кричит голосом обезумевшим:

— Гермиона, где Невилл?! Нужно убираться отсюда, Оборотное прекратило свое действие!!!

Грейнджер только показывает дрожащей рукой на ковыляющего к девушкам Лонгботтома, и пока Браун стирает Долохову память, все пытается разглядеть того, кто несколько минут тому назад ударил ее противника темным проклятием. И пусть, что до него довольно далеко, и лицо его надежно скрывает капюшон, но она знает, точно знает ведь...

А когда трое гриффиндорцев исчезают из грязного переулка, а чьи-то тяжелые шаги раздаются совсем рядом, Драко не чувствует уже ничего, кроме неимоверной волны облегчения, которая накрывает его всего, в которой он тонет, даже не пытаясь спастись.

Она жива.

Драко брел по темному школьному коридору, не разбирая дороги. Мокрый с головы до пят, в грязной изорванной мантии, измученный, выдохшийся, он быстро шел вперед, не останавливаясь. Голова раскалывалась, кое-как залеченная рука все еще болела, но парень не обращал на это ни малейшего внимания. Сегодня все пошло наперекосяк. Сегодня он совершил очередную ошибку. Ошибку, которая может стоить ему жизни.

Он не знал, сколько времени прошло с тех пор, когда в грязном переулке вонючей деревушки Верхний Флегли к нему подбежал разъяренный Снейп. Наверное, Драко никогда не видел его таким взбешенным. Его черные глаза полыхали молниями не хуже грозового неба, движения были резкими, даже слишком. Взмах палочки в сторону Долохова — заклинание замены памяти. И к Драко — зло, нервно, едко:

— Ударить Долохова его же заклятием? Какой цинизм, мистер Малфой!

И не оставалось ничего другого, как только вздернуть гордо подбородок, поднять на крестного злой горящий взгляд:

— Он заслужил.

— Вы с ума сошли! Вы же так хотели выжить, зачем тогда подписывать себе смертный приговор?! — Снейп выплевывал слова, не повышая голоса, но от одних его интонаций хотелось провалиться сквозь землю. Драко молчал, не отводя взгляда. Что он мог ответить профессору? «Понимаете, просто Долохов чуть не попал смертельным заклятием в сучку Грейнджер, которую я, в принципе, должен ненавидеть, и мне абсолютно сорвало крышу»? Смешно. Снейп сощурил глаза и добавил вдруг уж совсем тихо: — Я видел ее, Драко.

И сердце вновь на мгновенье замерло, пропустив несколько ударов. Черт подери, ты в дерьме по уши, Малфой. И ты в нем утонешь — сопротивление бесполезно, хватит барахтаться. Снейп видел, как ты ударил проклятием Пожирателя Смерти. Снейп видел, почему ты это сделал. Тебе не выкарабкаться.

— Что там делали студенты, профессор?! Какого черта я должен бросать Непростительными в людей, с которыми сижу в одной аудитории на занятиях?! — парня прорвало. Отнекиваться и отпираться не было смысла, игра все равно уже была проиграна, так что отступать некуда — ты только что сжег за собой все мосты, Малфой. И хотелось рвать и метать, хотелось снова туда, на площадь, где еще слышались отзвуки затихающего боя, хотелось палить проклятиями без разбору, не думать и не чувствовать. Чувствовать оказалось слишком больно.

— Что-то я не заметил, чтобы Вы церемонились с Лонгботтомом, мистер Малфой! По-моему, Вы не можете поднять палочку только на одну свою однокурсницу! — сказал профессор язвительно, все еще щуря глаза.

– Вас это не касается!

— Еще как касается! — Снейп устало прикрыл глаза и продолжил, еще немного тише: — Драко, я прошу Вас, выбросьте мисс Грейнджер из головы, пока она все еще есть у Вас на плечах.

Малфой молчал. Дождь и не думал прекращаться.

— Что им будет за участие в битве? — тихо спросил парень. Снейп тяжело вздохнул.

— Кэрроу не участвовали в битве. Их не было здесь, значит, они не могли видеть студентов в бою. Долохову я заменил память, он не вспомнит ни лица девушки, с которой дрался, ни того, кто бросил в него Долор Вомикал. Но Вы должны понимать, мистер Малфой, что если их видели мы с Вами, вполне вероятно, что их увидел кто-то еще. И если это так, то я ничем не смогу помочь. А теперь – убирайтесь отсюда. Это приказ.

И не сказав больше и слова, Снейп развернулся и скрылся в темноте переулков. И не оставалось больше ничего, кроме как закрыть глаза и обернуться вокруг своей оси, дать душному водовороту затянуть себя, чтобы уже через мгновение открыть глаза и увидеть пустынную и темную улочку Хогсмида.

Гроза все не успокаивалась. Молнии сверкали, ослепляя, от бешеных раскатов грома закладывало уши. Но Драко даже не замечал этого. Он брел по грязной дороге к школе, не смотря под ноги. Как-то разом на него навалилась смертельная усталость, и просто передвигать ноги стало вдруг мучительно трудно. Слишком много всего пылало сейчас у него внутри. Что-то там треснуло, пошатнулось, что-то, что раньше казалось неопровержимой истиной, теперь превратилось в прах. Мокрая грязная одежда липла к телу, сковывала движения. Большие капли били по лицу, но он уже этого не ощущал. Он уже не чувствовал ничего физического, не чувствовал своего тела, боли в раненой руке, холода, дрожи. Единственное, что он ощущал – это невыносимое жжение в груди, которое усиливалось с каждым вдохом.

Ты спас грязнокровку, Малфой. Ты поставил под угрозу не только собственную безопасность, но и безопасность своей семьи. Ведь если кто-то видел тебя, об этом сразу же узнает Темный Лорд. И пощады не будет. И тебя заставят смотреть, как пытают мать и отца, заставят наблюдать, как несколько сумасшедших фанатиков бросают в них темными заклинаниями, или просто по-магловски избивают, ссаживая костяшки пальцев, заставят слушать их крики и мольбу о пощаде, заставят вдыхать запах их крови. А потом, когда их глаза застынут навсегда, Пожиратели убьют и тебя. И молись, Малфой, чтобы в тебя сразу бросили Авадой, хотя на такое великодушие вряд ли можно рассчитывать.

Почему ты сделал это? И почему сейчас, когда ты идешь по размытой дороге к Хогвартсу, ты думаешь совсем не о матери с отцом, и точно уж не о своей шкуре? Какого черта ты думаешь о грязнокровке Грейнджер, которая сегодня оказалась не в том месте? Почему единственное, чего тебе сейчас хочется, это подняться на восьмой этаж, отворить дверь Выручай-комнаты и увидеть ее – ведь ты уверен, что она сейчас там! — уставшую, нервную, злую, измученную, но живую и невредимую? Ты болен, Малфой. Ты сошел с ума.

И он входит в школу, окутанную тягучей мертвой тишиной, и вязкая темнота принимает его в свои объятия. Он идет, и дышать становится все сложнее, в легкие как будто вливают раскаленное железо, и жжение в груди становится почти невыносимым. Наплевав на усталость и боль, он упрямо ступает шаг за шагом, двигается быстро и резко, поднимается по лестницам, клянет про себя все на свете – ноябрь, дождь, Темного Лорда, Хогвартс, собственную Метку, себя самого и грязнокровку Грейнджер, которую он сегодня спас. Он идет темными коридорами, и пламя факелов дрожит от страха, и блики огня играют на стенах, и тени кажутся уж слишком живыми, слишком устрашающими. Он поднимается на восьмой этаж и резко останавливается, сглатывая огромный колючий комок, который застрял в горле. Он видит резную дверь с круглой металлической ручкой, и у него не хватает сил на то, чтобы остановиться, ведь ноги уже сами несут его туда, внутрь.

Он распахивает дверь резким движением и врывается в комнату. Она сидела в кресле, к нему спиной, но как только отворилась дверь, сразу же вскочила на ноги и замерла в боевой позе, зажав в руках волшебную палочку. Драко тут же выхватил свою.

И они замирают. Напряженные, запутавшиеся, озлобленные, они стоят и смотрят друг другу в глаза. Камин не горит, и не чувствуется в этой комнате привычного тепла, которое когда-то согревало их обоих. Они молчат, и это молчание наполнено болью – настоящей, невозможной болью, которая пронзает каждый нерв их измученных тел. За окном вспыхивает молния и освещает на мгновенье их лица.

— Ты… — выдыхает она едва слышно и опускает палочку. – Это был ты.

Она не спрашивает, ей не нужны подтверждения, она знает точно, чье лицо скрывал капюшон там, в Верхнем Флегли. Малфой внимательно посмотрел на девушку. Она все еще была в мокрой и грязной одежде, ее мокрые волосы прилипли к лицу, а она даже не думала убрать их, чтобы не мешали. Она зла и взвинчена, но в ее взгляде уже не горит ненависть, которую он так привык там видеть. Теперь там горит что-то другое – дикое, жгучее, обреченное. Она словно зверь – загнанный и раненный, зверь, который почувствовал, как зубы гончих псов впиваются в его тело. Малфой молчит и не отрывает взгляда от ее лица.

— Что ты там делал, Малфой?! – закричала вдруг она, ее хриплый голос сорвался. И это – словно пощечина, словно ушат холодной воды, который мгновенно привел его в чувство. Ее крик с силой ударил по барабанным перепонкам, и захотелось заорать в ответ, прижать ее к стене, встряхнуть со всей силы, залепить пощечину, чтобы не смела кричать на него, не смела задавать таких дурацких вопросов! Его охватила ярость.

— Это ты что там делала, Грейнджер?! Вы что, решили поиграть в войнушку?! Тебе на тот свет захотелось?! – он делает несколько резких шагов к ней, но останавливается, сдерживая себя.

Она кричит что-то в ответ, но ее слова заглушает раскат грома.

— Ты хоть понимаешь, что могла умереть?! Там – убивают! Там — мое место! Это я с демонами, забыла?! – там, за ее спиной, на маленьком столике он замечает бутылку красного сухого вина, которую собственноручно принес сюда черт знает когда, в другой жизни, в жизни, в которой не было сегодняшней битвы, перевернувшей все с ног на голову. Драко обходит девушку, хватает бутылку и делает несколько жадных больших глотков прямо из горла.

— А ты не думал, что демонам и ангелам когда-то все-таки придется столкнуться?! – она разворачивается к нему и выхватывает бутылку у него из рук. Он зло смотрит на нее, она отвечает не менее злым взглядом. - Зачем ты спас меня, Малфой?!

Он молчит, и его кулаки стискиваются. Она смотрит на него горящими глазами, она видит, как течет по его лицу капля воды. Ее грудь тяжело вздымается, у нее порез на щеке, и Малфой чувствует запах крови, ее крови — запах, который так разительно отличается от того, что въелся в стены Малфой-мэнора. Их взгляды снова перекрещиваются, кажется, от этого скоро посыпятся искры. Грейнджер без сил опускается в кресло и отпивает вина из бутылки.

— Зачем ты спас меня, Малфой? – говорит она уже тише, пряча лицо в ладонях. – Зачем, а? Все же было так просто, так четко – тут враги, а тут – свои. Этим я могу доверять, а этих и близко к себе не подпущу. Какого черта ты сегодня бросил в Долохова каким-то темным заклинанием, защищая меня?

— Не было все просто, Грейнджер, — Драко садится в другое кресло и забирает себе бутылку. – Все уже очень давно непросто. Черт, я, похоже, серьезно болен, Грейнджер.

Она поднимает на него взгляд, а он стискивает виски, пытаясь унять пульсирующую боль.

— Я запуталась. Мне тяжело, — выдыхает она, а он лишь презрительно усмехается. Это ты запуталась, девочка? Это тебе тяжело?

Он поднимается на ноги, отходит к окну и смотрит туда, в дождь. Безумный ветер бьет в стекло, и снова вспыхивает молния, застывая в его глазах. У него внутри – пожарище, пепелище, там исчезает в языках пламени последняя надежда на спасение. Ведь он знает – теперь дороги назад уже нет. Ты на краю пропасти, Малфой. И тебе даже не надо делать шаг туда, чтобы сорваться хватит и сильного порыва ветра.

— Нас кто-то видел? – спрашивает девушка, вглядываясь в его профиль. И ее голос снова громом обрушивается на него, и остается только повернуть голову, встретится с ней взглядом и произнести:

— Не знаю.

— А если… а если кто-то видел, как ты ударил проклятием Долохова… что тебе будет?

— Меня убьют, — его лицо искривляется в почти безразличной усмешке. Ему и правда почти все равно теперь – жить или нет.

Девушка вздрагивает. Его спокойствие бьет по натянутым нервам, и руки начинают мелко дрожать. Гром и молнии неразрывны, от этого никуда не спрятаться, никуда не деться. Гермиона смотрела на его губы. Он похож на молнию, он похож на пламя, до которого так хочется дотронуться, но боишься обжечься. А что, если обмануть пламя? Что, если погладить огонь, а ожогов на руке не останется?

Она поднимается на ноги и медленно подходит к нему. Он смотрит удивленно и настороженно, следя за каждым ее движением. Она оказывается совсем близко, и он уже слышит, как быстро и прерывисто она дышит. Девушка поднимает руку и дотрагивается кончиками пальцев к его щеке.

— Отойди от меня, — хрипит он, закрывая устало глаза. У нее пальцы горячие, как огонь, и он даже не удивится, если заметит после следы на щеке от этого прикосновения.

— Даже и не подумаю, — говорит она твердо, и Драко открывает глаза, чтобы встретится с ней взглядом.

— Не смей меня жалеть! И спасать меня не смей! — рычит он со злостью, а она только очерчивает пальцами его скулу.

— Я не жалею тебя. И спасать тебя не собираюсь. Я ненавижу себя, Малфой. Ненавижу себя так же сильно, как когда-то ненавидела тебя. Я предательница, и ничего не могу с этим поделать. Ведь сейчас я здесь, стою рядом с врагом, вместо того, чтобы отогреваться в гостиной Гриффиндора и помогать друзьям залечивать раны. Я уже себе не принадлежу, понимаешь? Ты снишься мне почти каждую ночь, и я устала бросать камнями в эти сны, устала убегать, я просто устала… Черт, Малфой… Я себя сейчас спасаю, — и она притягивает его к себе, целует обжигающе холодные губы, целует резко и жадно. И он отвечает. Хватает ее, прижимает к стене, целует так, что это почти больно. Ведь сейчас это единственный способ не сойти с ума, не утонуть – ухватиться друг за друга, держать крепко, прижимать к себе ближе, и еще ближе, и еще… Чтобы дыхание стало одним на двоих, чтобы мир вокруг перестал существовать, чтобы осталась только Выручай-комната и дождь за окном. И он обхватывает руками ее лицо, и целует еще настойчивее, еще жарче, еще сильнее. И она не чувствует уже ничего, кроме его языка, кроме его губ и его пальцев, она пьет этот поцелуй, словно свою последнюю надежду на то, что невозможное возможно, а значит, не все еще потеряно. Она запрокидывает голову и больно ударяется о каменную стену, но плевать, плевать, это все потом. У нее нет сил больше быть сильной и упираться. Она отдается его губам и языку, она не открывает глаз, она только собирает крохи тепла, которые он сейчас может ей подарить. Они целуются долго, они учатся забывать, учатся вычеркивать окружающий мир, как будто неудавшиеся строки из дневника. Они хватаются друг за друга, чтобы почувствовать, как жизнь бьется загнанным зверем в жилах, как горит она в каждой клеточке кожи. Ведь эта ночь может никогда не закончится, и рассвет может уже не наступить, ведь они зависли над пропастью, и взбесившийся ветер толкает их в спины. И это понимание засело в груди у каждого из них острым кинжалом, не вытянешь его никак. И у них есть только здесь и сейчас. Только гром и молнии.

Он отрывается от нее, всматривается внимательно в ее уставшее бледное лицо, и она понимает, что сил стоять уже просто не осталось. Гермиона медленно сползает по стенке и садится на пол, привалившись спиной к холодным камням. Малфой опустился и сел рядом с ней.

Они сидели на полу, прижавшись друг к другу, и смотрели на камин, который сегодня никто не разжигал. Они тяжело дышали, ее рука дрожала в его руке, и впервые за долгие месяцы Драко понимал, что в душе его уже нет пустоты. Впервые за долгие месяцы он понимал, что у него все-таки есть душа.

В окно все еще барабанил дождь.

— Знаешь, когда я была маленькой, я думала, что когда вырасту, буду выращивать цветы. Представляешь? Я хотела стать цветочницей... — ее низкий голос отбивался от стен, и Драко повернул голову, чтобы видеть ее лицо. Она все так же смотрела на камин. — Я хотела стать цветочницей, а сейчас я убиваю людей. Я же убила сегодня одного из ваших. Взорвала Бомбардой стену, а его засыпало обломками. И знаешь что? Я ничего по этому поводу не чувствую. Ничегошеньки.

Он молчал и смотрел на то, как шевелятся ее губы. Она была болезненно бледной, и порез на ее щеке выделялся еще больше. Небо снова разразилось раскатом грома.

— Какие цветы ты любишь, Малфой? — наконец она повернула к нему голову, заглянула в глаза.

— Белые розы.

— Может, это мне просто снится. И я все еще маленькая девочка. Я выросту и буду выращивать белые розы.

Она смотрела на него, и ресницы ее дрожали. Он не знал, что ей ответить. Он не знал, нуждается ли она в его ответе сейчас. Он просто сильнее сжал ее руку, и она слабо улыбнулась.

— Мне пора, Малфой. Меня ждут ангелы.

Он кивнул, и она встала, освобождая свою ладонь из его пальцев.

Гостиная Гриффиндора была темна и пустынна. Портрет за спиной закрылся, и Гермиону укутала полутьма. Камин еще еле-еле тлел, но света от него было немного. Дождь на улице прекратился, но ветер все еще бил своими кулачищами в окна, задувал во все щели, сквозняки уже сделали башню своим домом. Гермиона поежилась – она все еще была в мокрой одежде. Непослушными дрожащими руками девушка вытащила волшебную палочку и высушила мантию. Приятное тепло обволокло тело, и девушка сразу почувствовала смертельную усталость. Хотелось дойти до своей кровати, задернуть полог, свернуться калачиком под теплым одеялом и спать – долго и без сновидений. Благо, завтра (точнее, уже сегодня…) воскресенье, и не нужно подниматься ни свет, ни заря на занятия. Слишком сложный день был сегодня. Слишком выматывающий. День, изменивший многое.

Девушка сделала несколько тихих шагов по направлению к лестнице, которая вела к спальням девушек, но вдруг замерла на полдороги. На желтом диване Луны гордо восседала большая белая птица.

— Что за черт… — пробормотала потрясенно Гермиона. – Не может быть… Хэдвиг?!

Сердце снова взволновано заколотилось в груди, вся усталость была моментально забыта, гриффиндорка резко бросилась к полярной сове, которая смотрела прямо на нее, не отводя взгляда. Какого черта, Гарри? Неужели ты сошел с ума окончательно? Это же безумие – присылать письма в Хогвартс, присылать их своей совой, которую тут узнает каждый! Что же случилось, что ты решил так рисковать?! Девушка подбежала к дивану, и осмотрела птицу. Письма не было.

— Что здесь происходит? – прошептала тихо Гермиона, не отрывая взгляда от совы. Та все так же внимательно смотрела на девушку, вот только взгляд у нее был какой-то странный. Глаза как бы… смеялись?

Вдруг что-то горячее и влажное коснулось руки девушки. Гермиона резко развернулась и приглушенно вскрикнула – прямо перед ней стояла огромная волчица. В отсветах пламени ее шерсть отливала рыжим, желтые глаза блестели, волчица склонила голову и неотрывно смотрела на гриффиндорку. Гермиона нервно шумно выдохнула, отступив шаг назад. Все происходящее начинало напоминать какой-то театр абсурда. Откуда в гриффиндорской гостиной взялись эти животные? Какого черта? Что происходит? Неужели из-за стресса у нее начались галлюцинации?

Если галлюцинации и начались, то они не ограничились только видениями, как иначе объяснить смех, раздавшийся прямо у нее за спиной? Стараясь не поворачиваться к волчице спиной, Гермиона повернула голову. Сова исчезла, на ее месте сидела, заливаясь смехом, Луна.

— Ну и лицо у тебя! Словно смерть увидела! – выдавила Лавгуд сквозь смех.

— Анимагическое превращение! У вас вышло! – выдохнула пораженно и радостно Гермиона. – Вы меня до смерти напугали! Я уж подумала, что меня в битве слишком уж сильно приложили по голове, и я с ума схожу!

— Но здорово получилось же! – Джинни подошла к подруге и обняла ее. – Как ты? Где ты была? Почему не вернулась вместе с Лавандой и Невиллом?

— Мне нужно было побыть одной и немного успокоиться, — произнесла Грейнджер и сама себе удивилась – ложь давалась очень легко. – Но это не главное. Расскажите, как вы себя чувствуете?

— Голова кружиться немного. Но это уже не сравнить с теми ощущениями, которые я испытала, впервые обернувшись в кабинете МакГонагалл! Тогда думала, я ей сейчас прямо на стол учительский… ужин свой верну, — улыбнулась устало Джинни.

— А я летаю, Гермиона. По-настоящему, — произнесла Луна, усаживаясь на диван.

— Это же здорово! Вы такие молодцы! – Грейнджер тоже присела. Усталость вновь накатила волной, даже просто стоять на ногах казалось слишком сложным заданием. Ей необходим отдых. Ей просто необходим сон.

— Ты даже не представляешь насколько! И ты ведь понимаешь, что это значит? Еще немного потренируюсь – и смогу выбраться из замка! Смогу полететь в Годрикову Лощину и поискать там какой-то след Смертельных реликвий. Мы сможем сделать это уже очень скоро!

Гермиона кивнула. То, к чему они стремились с самого начала года, то, чему так упорно учились, на что пошло столько сил и терпения, теперь было очень-очень близко. Теперь пришло время действий. От понимания в душе что-то разгорелось с новой силой.

— У тебя порез на щеке, тебя ранили там? – Джинни легко дотронулась пальцами к лицу подруги.

— Да так, ничего страшного, задело заклинанием, ерунда, — отмахнулась Гермиона.

— Может быть и ерунда, но давай-ка я залечу эту царапину. Незачем тебе светиться в школе со свежими ранами, иначе вопросов не оберешься, — рыжая вытащила волшебную палочку и провела ею над порезом. Тот мгновенно исчез, на щеке остался только почти незаметный в тусклом свете камина след.

— Спасибо… Невилл и Лаванда в порядке? Им немного досталось…

— Да, с ними все хорошо… У Невилла была повреждена нога, но мы это исправили. Еще хромал немного, но к утру, думаю, будет как новенький.

— Это хорошо. Девочки, если я сейчас не доберусь до кровати, то отключусь прямо здесь… — Гермиона устало потерла глаза и встала с дивана. – Завтра обсудим план действий более детально. Спокойной ночи.

— Отдыхай, конечно! – кивнула Джинни. – Мы еще немного посидим.

Гермиона прошла к лестницам и поднялась к девчачьей спальне. Тихонько закрыв за собой дверь, пробралась на цыпочках к своей кровати, стянула с себя грязную одежду, которая все еще пахла боем, грозой и кровью, и забралась под одеяло. Сон сморил ее, едва голова коснулась подушки.

* * *

— Болит? – тихонько спросила Гермиона, накладывая мазь с экстрактом ясенца и зверобоя на рану. Лаванда немного поморщилась, но ответила ровным голосом:

— Терпимо, заживет, — Грейнджер только покачала головой. Вчера на магловедении Алекто Кэрроу оценила сочинение Браун оценкой «Тролль» и решила наказать непутевую студентку очередным проклятием. Теперь рана на плече Лаванды никак не хотела заживать и постоянно кровоточила, ничто не помогало – ни заклинания для свертывания крови, ни лечащие чары, ни мази. Гермиона не знала, что делать. Но девушка не оставила занятий, все так же упорно тренировалась вместе со всеми. Сегодня у Лаванды получилось ее первое анимагическое превращение, вот только из-за раны оно было таким болезненным, что девушка смогла продержаться всего минуту. И теперь оставалось только шипеть сквозь зубы проклятия и терпеть жжение от мази – после превращения рана вновь начала кровоточить.

Для остальных же анимагия наконец перестала быть пыткой. Луна уже легко летала по гриффиндорской гостиной, то и дело, подлетая к кому-то из друзей и выхватывая у них из рук перо или пергамент. Джинни и Гермиона научились, наконец, управляться с запахами, звуками и цветами. Невилл с каждым днем все лучше и лучше управлял своим телом — его огромный медведь гризли уже перестал быть неуклюжим. Ребята все ближе и ближе подходили к осуществлению своего плана.

Визит в Годрикову Лощину был запланирован на первые выходные декабря. Луна должна была превратиться в сову и вылететь за пределы Хогвартса, потом выпить Оборотное зелье, изменить внешность и аппарировать в Годрикову Лощину. Вот только даст ли это путешествие хоть что-то? Удастся ли узнать что-то новое о Дарах Смерти? Да, Игнотус Певерелл жил там когда-то, но ведь это было очень давно, сохранились ли его следы в этом маленьком селении? Друзья не знали, стоит ли рисковать, но твердо решили попробовать что-то разузнать. Просто сидеть на месте было уже невозможно.

— Гермиона, — Невилл легонько тронул ее плечо, и девушка вздрогнула от неожиданности. Видно, она снова слишком глубоко ушла в свои мысли. – Гермиона, я хочу тебя о кое-чем спросить.

— Спрашивай, конечно!

— Там, в Верхнем Флегли… уже в конце битвы, когда ты дралась с Долоховым, я был рядом, ты меня не узнала, видимо… — парень тщательно подбирает слова, стараясь формулировать предложения мягко, чтобы не обидеть. У Гермионы все холодеет внутри от нехорошего предчувствия. – Я видел, как ты ударила его Круциатусом.

Лаванда, Луна и Джинни, сидящие рядом, пораженно замирают, а Гермиона едва сдерживает вздох облегчения. Невилл видел всего лишь Круциатус!

— Откуда ты знаешь это заклинание? – выдыхает, наконец, Лонгботтом и смотрит на подругу внимательно. Гермиона судорожно придумывает ответ, который не вызвал бы подозрений.

— Когда-то давно мне рассказал о нем Грозный Глаз Грюм. Ну, если быть точной, то не он, а Барти Крауч-младший, когда он преподавал в Хогвартсе Защиту, притворяясь Грюмом. Помните, на первом своем уроке он демонстрировал нам Непростительные заклятия на пауках? Я тогда еще выкрикнула, чтобы он прекратил, — Невилл и Лаванда согласно кивнули, забыть тот урок было почти невозможно. – После этого урока он вызвал тебя к себе на разговор.

— Ага, чай пить, — ухмыльнулся парень.

— А после тебя чай с ним пила уже я. Он рассказывал мне о Круциатусе.

В гостиной повисла тяжелая тишина. Никто не говорил ни слова, все напряженно обдумывали слова подруги. Гермиона внимательно всмотрелась в их лица – серьезные, сосредоточенные, уставшие. Нет, этим людям было не по шестнадцать-семнадцать лет! В их глазах горели боль и обреченность, в них были отчаянье и решительность. В этих глазах не было страха смерти, они смирились с тем, что могут умереть в любой момент, смирились с тем, что будущего не существует. Они были больны этой войной, больны неизлечимо, она жила в них, сжимала ледяными руками легкие и сердце, не давая дышать полной грудью.

— Научи нас, — произнесла Лаванда. Друзья переглянулись и уверенно кивнули.

— Вы уверены? Это ведь темная магия, — спросила Гермиона и посмотрела каждому в глаза. Они были полны решимости.

— Да. На боль отвечают болью, на удар – ударом. Уж лучше быть во всеоружии, когда на нас нападут, чем умирать, утешая себя красивыми словами о том, что ты не запятнал себя Темной магией, — ответила Джинни и решительно поднялась с дивана, вытащив волшебную палочку. – На чем тренироваться будем? Как Грюм, на пауках?

Тренировка прошла напряженно. Круциатус получился почти у всех с первого раза. Только у Луны возникли проблемы. Все никак не получалось у нее прочувствовать ненависть в полную силу, она единственная еще сберегла в своей душе так много света, что темное чувство не смогло завоевать ее, не смогло очернить. Круциатус у Луны не получался, и Гермиона втайне радовалась этому.

Когда большая стрелка часов показала десятый час, а за окном уже было так темно, что хоть глаз выколи, Гермиона попрощалась с друзьями и направилась в сторону портрета, чтобы выскользнуть из гостиной. Ей надо было идти. Ведь сумасшедшая тревога не давала нормально думать, мысли путались, и руки едва заметно дрожали. И было только одно место в замке, где страхи ее немного отступали, где дышалось чуть-чуть свободнее. Но не успела она выйти в коридор, как ее догнала Джинни.

— Гермиона, с тобой все в порядке? – спросила осторожно рыжая, вглядываясь в карие глаза подруги.

— Да, конечно.

— Куда ты идешь? Уже скоро отбой.

— Мне нужно немного побыть одной.

— Тебя что-то тревожит, — вздохнула Джинни. – Ты нервничаешь, я же вижу. Пытаешься делать вид, что все в порядке, что ничего не изменилось, но я же знаю тебя не первый год. Я знаю, ты не скажешь, что у тебя стряслось. Будешь пытаться справиться с этим в одиночку. Но я хочу, чтобы ты знала – я всегда приду тебе на помощь. Ты можешь мне довериться.

— Я знаю, Джин. Спасибо. Это… это пройдет. Я очень надеюсь, что пройдет, — Гермиона слабо улыбнулась и обняла подругу. – Спасибо, что ты есть. Ты очень много делаешь для меня, правда.

— Да не за что, — улыбнулась Уизли в ответ. – Береги там себя, не напорись на Филча или Кэрроу. Уж это тебе точно ни к чему сейчас!

Гермиона кивнула и вышла из гостиной. Портрет закрылся за ее спиной, отрезав от разговоров и тихого смеха. Девушка ступила первый шаг в полутьму коридора.

Малфой исчез. Уже следующим утром после битвы в Верхнем Флегли за слизеринским столом не доставало шести человек – Нотта, Харпера, Крэбба, Гойла, Уильямса и Малфоя. Шесть человек, на левом предплечье которых красовалась Черная Метка, не явились ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин. Они не пришли в понедельник на занятия. И во вторник тоже. Их не было уже целую неделю, и Гермиона не могла успокоиться. В голове настойчиво стучало воспоминание: « — А если кто-то видел, как ты ударил проклятием Долохова, что тебе будет? – Меня убьют».

Черт возьми, Малфой, где ты?!

Всю неделю они напряженно ждали какой-то реакции от Кэрроу или Снейпа. Они не могли понять – видел ли их кто-то на поле битвы, заметил ли кто-то из Пожирателей троих подростков школьного возраста? Но все было тихо. Кэрроу молчали. Снейп пропал вместе со слизеринскими Пожирателями.

Гермионе было страшно. Страшно так, что не думать об этом было невозможно.

Господи, только бы он был жив!

Каждый вечер, как только часы начинали бить десять, девушка поднималась на восьмой этаж, открывала дверь Выручай-комнаты и садилась в кресло возле пылающего камина. Она ждала. Обхватив колени руками, она сидела и смотрела на огонь.

Его не было.

«Меня убьют».

Выручай-комната окутывала ее своим теплом, словно пледом. В глазах отражались огненные языки, жадно облизывающие поленья в камине. Она молилась – тихо, отчаянно, надрывно.

Она все-таки обожглась. На руках остались ожоги, они нестерпимо болели, но она отчаянно, безумно хотела снова дотронуться до пламени.

Сегодня в Выручай-комнате снова было тепло. Сквозняки и холод древнего замка остались за дверьми, Гермиона сняла школьную мантию и уже привычно бросила ее на диван. Зажигать свечи не хотелось, полумрак, царивший в помещении, успокаивал. Девушка устало опустилась в кресло, вытащила заколки из прически, и длинные каштановые волосы рассыпались по плечам. Гермиона закрыла глаза. Напряжение минувшей недели никак не хотело отпускать ее.

«Малфой, пожалуйста, вернись от Лорда живым! Ты не имеешь права умереть. Только не сейчас, слышишь?!»

Все смешалось в голове. Незаживающая рана Лаванды, собственный опыт анимагических превращений, Круциатус, бьющий из палочки Невилла, разговор с Джинни, декабрь, приближающийся с бешеной скоростью, Годрикова Лощина, Гарри и Рон, от которых не было ни слуху, ни духу, ежевечерние прослушивание «Поттеровского дозора», исчезновение Малфоя… Слишком много всего, слишком тяжело, слишком черно…

И за спиной вдруг тихонько скрипнула дверь. Гермиона резко обернулась и, кажется, забыла, как дышать.

Он стоит, прислонившись к стене – еще бледнее, чем обычно, уставший, вымотанный, с темными кругами под глазами и абсолютно лихорадочном блеском во взгляде. Он стоит и смотрит ей в глаза, в грязной дорожной мантии, с мокрыми волосами и такой знакомой усмешкой на губах. Он едва держится на ногах, ему и дышать-то наверно сейчас тяжело, но у Гермионы внутри все словно взрывается – живой!

— У меня получилось, Грейнджер, — спокойно произносит он, и от его хриплого голоса все тело покрывается ледяной коркой. Девушка облизывает пересохшие губы и выдыхает:

— Что получилось, Малфой?

— Вызвать материального Патронуса.

Она пораженно смотрит на него. Он неделю провел в компании Волдеморта, он все это время ходил по краю, был на волосок от смерти, он выбрался – и первые слова, которые он произносит – о Патронусе? Как ему это удалось? Там, в аду, среди крови, криков и страха, он нашел-таки воспоминание, полное света? Парень с пепелищем вместо души нашел-таки надежду?

— Покажи, — отвечает она почти ровным голосом, наплевав на то, что сердце уже готово пробить ребра и выскочить из груди.

Драко усмехается и вынимает из кармана волшебную палочку. Закрывает на мгновенье глаза, и руки у него немного подрагивают. Он замирает на несколько секунд, потом делает взмах палочкой и произносит четко и ясно:

— Экспекто Патронум!

Из его палочки вырывается мощный сияющий луч, и в мгновение ока по Выручай-комнате ходит, озаряя все вокруг ярким серебристым светом, роскошная тигрица.

Гермиона чувствует, что ей перекрыли кислород. В горле пересохло, а сердце, кажется, остановилось. И сделать вдох уже почти невозможно, и девушка задыхается, смотря широко раскрытыми глазами на сияющего зверя.

— Малфой, — хрипит она потрясенно, — Малфой, какое воспоминание ты выбрал?

И она не хочет слышать его ответ, она не хочет, чтобы он произносил эти слова, ведь и так прекрасно все знает. Он молчит и смотрит прямо и смело, не отводит взгляда, и Гермиона не выдерживает, срывается и бежит что есть мочи оттуда, как уже бежала однажды. И снова сердце колотится в груди, и от быстрого бега сбивается дыхание, но главное сейчас – это не останавливаться, ведь тогда понимание холодной волной накроет ее, и она утонет, ведь плавать уже разучилась. Она влетает в гриффиндорскую гостиную, мчится к лестнице, перепрыгивает ступеньки, захлопывает дверь в девчачью спальню и прислоняется к ней спиной. Она вынимает из кармана волшебную палочку дрожащими руками, она закрывает глаза и видит темную комнату, и лицо парня, освещенное молнией, она чувствует на своих губах жесткие поцелуи, слышит хриплые стоны, чувствует его терпкий запах...

— Экспекто Патронум, — выдыхает она и открывает глаза. И тут же сползает по двери на пол, прикрыв рот ладонью.

— Твою мать... — шепчет тихо-тихо.

А посреди комнаты расхаживает, гордо вскинув голову, огромный серебристый сияющий барс.

Ноябрь умирал.

Он отчаянно цеплялся за жизнь, но зима была неумолима — била ночными заморозками, холодными ветрами и первым мокрым снегом. Последний месяц осени доживал свои последние дни, он отступал, освобождая дорогу декабрю.

Казалось, друзья прочитали о Годриковой Лощине все. Они исследовали любые, даже самые незначительные, упоминания о малой родине Годрика Гриффиндора, просмотрели кучу книг, изучили даже подшивку старых выпусков «Пророка». Информации было немного, но она была. Оказалось, что в Годриковой Лощине живет один из самых лучших историков, автор школьного учебника «История магии» Батильда Бэгшот. Она уже очень стара, но к кому еще, если не к ней, можно обратиться за помощью? Она жила в Годриковой Лощине, она знает историю этого селения, а значит, она вполне может рассказать что-то о Игнотусе Певерелле и Дарах Смерти. Именно к ней, в первую очередь, собиралась обратиться Луна.

Дни ускользали, до первых выходных декабря оставалось все меньше и меньше времени. Было страшно. И в то же время — невозможно было больше ждать, хотелось действовать, хотелось делать хоть что-нибудь, сидеть без дела было невыносимо. Каждый вечер Лаванда, не обращая внимания на боль в плече, обращалась в жука и отправлялась в гостиную Слизерина. Благодаря ей Гермионе уже дважды удалось избежать столкновения с Ноттом и компанией — они все еще не могли успокоиться и продолжали разрабатывать планы по уничтожению грязной крови. Вот только после каждого ее анимагического превращения рана на плече снова начинала кровоточить. Ребята не знали, что делать — в больничное крыло обращаться было запрещено. Браун только отмахивалась — ерунда! Гермионе оставалось только поражаться — как же сильно изменилась девушка за последние три месяца! Как не похожа была эта серьезная и сильная Лаванда, на ту, другую, у которой в голове только модные в этом сезоне фасоны платьев и последние хогвартские сплетни!

Первая декабрьская суббота выдалась белой. Ночью выпал первый настоящий снег, а легкий мороз не дал ему растаять. Друзья стояли в гриффиндорской гостиной и напряженно молчали. Слов не было. И только Луна, казалось, оставалась спокойной и все так же улыбалась, запахивая поплотнее теплую мантию.

— Ну, я полетела. Увидимся вечером! — произнесла Луна, собирая свои длинные пепельные волосы в тугой пучок.

— Удачи тебе, — улыбнулась в ответ Джинни. Рейвенкловка помахала друзьям рукой и обернулась. Невилл распахнул окно, и большая белая сова выпорхнула на улицу. Четверо друзей застыли, не отрывая взгляда от уменьшающейся белой точки на фоне серого пасмурного неба.

— У нее все получится, — прошептала тихонько Лаванда, а Невилл взял ее за руку и легонько сжал тонкие холодные пальцы.

— Конечно, получится. Иначе просто не может быть.

— Гермиона, — Джинни повернула голову к подруге, отрывая взгляд от свинцовых туч, в которых уже невозможно было различить белую птицу, — где ты планируешь провести Рождество?

Грейнджер вздрогнула. В сумасшедшем водовороте последних недель она и думать забыла о том, что приближается Рождество, а значит — каникулы.

— Я еще не думала об этом.

— Может, поехали в Нору? Все наши приедут, Фред и Джордж, и Билл с Флер, и даже Чарли. Вот только... — Джинни замолчала резко, словно споткнулась о что-то, но тут же продолжила: — Вот только Рона не будет. И Гарри. Приезжай! Отвлечешься хоть немного...

Гермиона задумалась. У нее не могло быть никаких планов на Рождество. Еще перед началом учебного года она изменила своим родителям память, и те уехали жить в Австралию. Оставаться в пустой школе один на один с Кэрроу не очень хотелось. Может, и вправду отправиться в Нору? Веселого праздника, конечно, не будет, но уж лучше отбыть каникулы там, вместе с Джинни и близнецами, нежели одной в холодной и мертвой школе.

— Поехали, — выдохнула девушка, решившись. Джинни радостно улыбнулась в ответ.

День тянулся медленно, словно патока. Хотелось занять чем-то руки, но ничего не получалось. Все прочитанное тут же вылетало из головы, варить зелья в таком состоянии вообще было взрывоопасно. Гермиона бродила по территории замка с Джинни и Лавандой в полной тишине. Говорить не хотелось. Души переполняла тревога, и все слова были тут лишними. Снег скрипел под ногами, морозный воздух врывался в легкие, низкие облака давили на головы. Ну, Луна, где же ты?

После обеда к девушкам присоединился Невилл, и они стали молчать уже вчетвером. Быстро темнело, над Хогвартсом сгущались сумерки. Луны все не было.

На ужин никто не пошел — было просто невыносимо даже представить себе, что придется сидеть в Большом зале и делать вид, что все хорошо. Они не чувствовали голода. Они не чувствовали ничего, кроме тревоги.

Вдруг в окно кто-то постучал. Все, как один, вскочили на ноги и бросились к оконной раме. Там, на подоконнике, сидела уже знакомая всем полярная сова с большими желтыми глазами. Она влетела в гостиную и присела на стол, отряхивая перья от снега. И не успел Невилл закрыть окно, как на столе уже сидела, скрестив ноги по-турецки, Луна. Ее мантия была мокрой, Лавгуд стянула ее и бросила на кресло, потом распустила волнистые пепельные волосы, с облегчением встряхнула головой. Подняла на друзей усталый взгляд и улыбнулась.

— Ты как? — спросила осторожно Джинни, присаживаясь в кресло.

— Полет прошел успешно! — рассмеялась рейвенкловка. — У меня для вас есть немного новостей!

— Рассказывай быстрее! — взмолилась Лаванда, нервно переминаясь с ноги на ногу от нетерпения. Теперь, когда друзья увидели, что с Луной все хорошо, напряжение отпустило их, тревога ушла, осталось только любопытство.

— Новость первая, грустная. Батильда Бэгшот мертва, — друзья озадаченно переглянулись. — Я нашла ее дом, постучала, но мне никто не ответил. Однако одно из окон было открыто, я подумала, что это странно, холодно ведь. Обернулась в сову, влетела внутрь и... и увидела ее. Она умерла недавно, может, несколько дней тому назад. Ее еще не нашли... — Луна грустно вздохнула и потерла ладонями уставшее лицо. — Я потом написала записку и оставила ее под дверью соседнего дома. Надеюсь, ее похоронят по-человечески...

— Значит, тебе не удалось ничего разузнать? — подавленно спросил Невилл, но Луна отрицательно покачала головой.

— Я обыскала ее дом. Это была новость номер два.

— И что?

— Нашла там одну прелюбопытнейшую книгу, — Луна потянулась к своей мантии и достала из внутреннего кармана новенькую книгу с яркой обложкой. — Я не успела ее, как следует, прочитать, только пролистала. Конечно, автором этого чтива является Рита Скитер, и все, что здесь написано, следует пропускать через фильтр, но меня заинтересовало вот что...

Она пролистала несколько страниц, и протянула открытую книгу друзьям.

— Это почерк Дамблдора! — уверенно сказала Гермиона. Луна кивнула.

— Да. И посмотри на подпись, — на раскрытой странице была напечатана фотография письма, написанного, несомненно, рукой покойного директора. А в имени вместо буквы «А» был нарисован знак Даров Смерти. — Это письмо Гелерту Гринденвальду. Оказывается, он родственник Батильды Бэгшот, и некоторое время проживал в Годриковой Лощине. Они с профессором Дамблдором были друзьями.

— Но ведь этого не может быть! — недоверчиво протянула Лаванда. — Ведь всем известно, что Гринденвальд был темным волшебником, а их дуэль с Дамблдором 1945 года вошла во все учебники...

— Именно из этого Скитер сумела сделать очередную сенсацию, — кивнула Лавгуд.

— Это написала Рита Скитер, которая когда-то уверяла весь волшебный мир, что Гарри Поттер встречается с Гермионой Грейнджер! Этому нельзя верить! Дамблдор не мог дружить с Гринденвальдом! — возмущенно воскликнула Джинни.

— Колдография письма, Джин. Оно — подлинно.

— Как давно оно было написано? — спросил хмуро Невилл.

— Очень давно. Дамблдор тогда только закончил Хогвартс, — ответила Луна.

— Они искали Смертельные реликвии, — вдруг произнесла Гермиона, до этого не участвующая в споре. Все с недоумением посмотрели на нее. — Профессор Дамблдор и Гелерт Гринденвальд искали Смертельные реликвии. Именно поэтому, директор так подписал свое письмо. Но, видимо, потом их дороги разошлись, они поссорились... Я не знаю...

Гермиона поднялась и начала нервно расхаживать по гостиной. Друзья не отрывали от нее встревоженных и внимательных взглядов. Девушка размышляла вслух, не замечая ничего вокруг.

— Это все только догадки, но ведь... если предположить, что Дамблдор отказался от поисков Даров Смерти, а Гриндендальд продолжил их... Стать обладателем мантии-невидимки он не мог, она принадлежала семье Поттеров. О камне нам почти ничего неизвестно, но... — Гермиона резко остановилась и посмотрела на друзей. — Но он мог найти Старшую палочку.

— Но если он был хозяином Бузинной палочки, значит... — начала была Лаванда, но Гермиона договорила вместо нее:

— Значит, она изменила своего хозяина в 1945 году. Когда профессор Дамблдор победил Гринденвальда на дуэли.

Ребята переглянулись. В гостиной воцарилась напряженная тишина.

— Когда волшебник умирает, куда девается его палочка? — в полной тишине голос Гермионы казался слишком высоким.

— Ее хоронят вместе с хозяином, — ответил Невилл.

— Значит, если наши догадки верны, то... Верховная Палочка лежит в Белой гробнице?

— «Искать нужно там, где другой искать не станет. Все у вас под носом». Все сходится! — прошептала едва слышно Джинни. — Но мы ведь не будем... ее оттуда забирать?

— Конечно, нет! Пока палочка там, она в безопасности! Сами-Знаете-Кто не знает, что она в Хогвартсе, иначе он бы давно ее отсюда забрал. А единственный человек, который знает о настоящем владельце Верховной палочки, сидит сейчас в Нумернгарде. А значит, пока переживать об этом не стоит... — решительно сказал Невилл. Все остальные неуверенно кивнули. Ведь было понятно, что, рано или поздно, Волдеморт узнает, где именно лежит Бузинная палочка, и он не остановится перед осквернением гробницы. И они никак не смогут ему помешать.

— Если честно, я такая голодная, что дракона бы съела, — смущенно улыбнулась Луна. — У вас нет ничего вкусненького?

И все как будто отмерли после длительного сна. Ужин они все пропустили, но ведь можно было спуститься на кухню и попросить еды у домовиков, поэтому, уже через полчаса, все пятеро с удовольствием ужинали, сидя на ядерно-желтом диване у огня.

А когда, усталые и сытые, Гермиона и Лаванда поднялись ночью в девчачью спальню, их ждало злое ворчание Парвати:

— Усмирите свою птицу, она тут уже час, как спать не дает, и к себе никого не подпускает...

Гермиона посмотрела на подоконник, и ее сердце в одно мгновенье ухнуло вниз. Там сидел уже знакомый черный филин, к лапке которого был привязан конверт и небольшой сверток. Лаванда окинула Гермиону любопытным взглядом, но комментировать не стала, лишь спокойно ушла к своей кровати, пожелав всем спокойной ночи.

Грейнджер отвязала сверток и конверт и выпустила птицу. Потом забралась на свою кровать, задернув полог. Руки дрожали, ведь она знала, от кого письмо. И догадывалась, что было завернуто в жесткую темную бумагу. Она не приходила в Выручай-комнату после того, как Малфой показал ей своего Патронуса. Она боялась, безумно боялась, хотя и сама не знала чего. Она видела Малфоя каждый день — и облегченно вздыхала, увидев его живым и здоровым. Она чувствовала на себе его взгляд, цепкий и колкий. Между ними происходило нечто странное, невозможное, неправильное. Они были связаны, и не было сил и желания освободиться. «Влипли, — шептала про себя Гермиона каждый вечер. — Мерлин, как же мы влипли...». Они уже ничего не могли с этим поделать.

Гермиона разорвала конверт и пробежалась взглядом по строкам, написанным знакомым почерком.

«Какого черта тебя не было сегодня на ужине?

Четверг, Выручай-комната, после ужина. В пятницу утром я уезжаю. Мои рождественские каникулы начинаются немного раньше.

P.S. Не забывай больше свои вещи»

Гермиона нервно выдохнула и развернула сверток. В ее руках была ее школьная мантия, забытая неделю тому назад на диване в полутемной теплой комнате на восьмом этаже.

* * *

Она заперла дверь, и прислонилась спиной к косяку. Он недвижно сидел в кресле, напряженный и немного злой. Гермиона вздохнула — черт побери, Малфой, что творится в твоей душе сейчас?

— Почему ты уезжаешь из Хогвартса раньше на неделю? — спросила она, он поднял на нее усталый взгляд и ухмыльнулся.

— Меня вызывают, Грейнджер. Очередной прием в поместье.

Вот значит как. Прием в Малфой-мэноре. Что грозит тебе на этот раз, Малфой?

— Ты, наверное, счастлив.

Он резко поднялся с кресла и отошел к окну, не взглянув на девушку и не удостоив ее ответом. Гермиона подошла к своему креслу и села, подобрав под себя ноги. Они молчали. Тишина повисла между ними, и прорваться сквозь нее было почти невозможно. Грейнджер смотрела на его спину, неестественно прямую и напряженную. Он не отрывал взгляда от снежных завалов за окном.

— Малфой.

Парень обернулся и встретился с ней взглядом. В серых глазах не замирали больше молнии, там была только горечь и обреченность.

— Тебе страшно, Малфой?

Он дернулся, как от удара, порывисто подошел к ней, схватил холодными пальцами ее подбородок, заставил смотреть в глаза. Она не отвела взгляда, смотрела прямо и уверенно. В его взгляде разгорался привычный огонь, и Гермиона удовлетворенно ухмыльнулась.

— Не надо меня жалеть, Грейнджер. Не смей, поняла? Это — моя жизнь, и не суй в нее свой любопытный нос! — Малфой почти шипит, он выплевывает слова ей в лицо, а она только приподнимает бровь:

— А не то что, Малфой?

Холодные пальцы стискивают подбородок еще сильнее, светлые волосы падают на глаза, а взгляд уже опаляет. У Гермионы дрожат пальцы, но не от страха. Она играет с огнем, трогает пламя, а тут уж нужно позабыть о страхе, тут нет времени боятся — только гореть. И получать от этого удовольствие.

Он целует ее резко, и губы у него горячие. Она хватает рукой волосы на его затылке и притягивает к себе ближе, пьет поцелуй жадно, и это сейчас — их воздух. Им нужно чувствовать друг друга, иначе замерзнут, и никакие Согревающие чары не спасут. И нервное горячее дыхание обжигает кожу, и они не могут остановиться, ведь голодные губы не хотят отрываться друг от друга, ведь душу охватывает беспричинный страх — а вдруг, я открою глаза, и окажется, что мне все это померещилось, и Выручай-комната пуста?

Он разрывает поцелуй и распрямляется. Гермиона ловит себя на мысли, что он действительно высокий, и чтобы чувствовать себя хоть немного увереннее, тоже поднимается на ноги. Нервно и судорожно хватается за воротник его рубашки, комкает дорогую белоснежную ткань и говорит вдруг громко:

— Малфой, сукин сын, пообещай мне, что вернешься после каникул живым.

Он смотрит на нее сверху вниз, и слова ее громом бьют по барабанным перепонкам, он прижимает ее к себе слишком сильно, забывая об осторожности, но она даже не морщится от легкой боли.

— С каких это пор тебе стало так важно, чтобы я жил, а, Грейнджер? — тянет насмешливо, вглядываясь в ее заостренное и бледное лицо.

— С тех самых, когда ты присылаешь мне забытые мантии, — ухмыльнулась она. И снова поцеловала его, поцеловала, чтобы утонуть, в очередной раз, в его запахе, в его силе, чтобы раствориться и забыть, кто она и кто он. Забыть обо всем, забыть, что вокруг война и боль, забыть, что его нужно ненавидеть.

— Пообещай, Малфой.

— Я не буду тебе ничего обещать.

И его слова — словно пощечины. И его хочется ударить, и она бы ударила, но он целует ее снова, и остается только впускать его горячий и уверенный язык в свой рот, кусать его губы, впиваться короткими ногтями в его шею, остается только целовать в ответ, да так страстно, чтобы подкашивались ноги. И не отпускать этого ублюдка, ни в коем случае не отпускать, ведь без него...

Без него устоять на ногах будет невозможно.

* * *

Утро пятницы было хмурым и серым. Незаметно подкралась оттепель, снег за окнами начинал таять, превращался в грязную отвратительную кашу. Гермиона поежилась, зайдя в Большой зал. Ей не нужно было смотреть на стол Слизерина, она знала, что Малфоя там нет, ведь не почувствовала на себе тяжелого взгляда. Она прошла к столу своего факультета и опустилась рядом с Джинни и Лавандой.

— Приятного аппетита, — улыбнулась она подругам. Уизли приветливо улыбнулась, намазывая себе тост джемом, а Лаванда только кивнула. Она вообще была довольно хмурой и какой-то... растерянной?

— Что-то случилось? — осторожно спросила Гермиона, но девушка только отрицательно покачала головой:

— Нет, все в порядке. Только... Гермиона, поможешь мне с домашним заданием для Флитвика? У меня что-то не очень получается...

Грейнджер непонимающе посмотрела на однокурсницу. На Заклинаниях они сейчас тренировали невербальные чары замедления движений, и кажется, раньше у Лаванды проблем с ними не возникало.

— Да, конечно, помогу! У нас ведь сейчас нет занятия, можем потренироваться в гостиной, если хочешь.

— Лучше найти какой-то пустой класс. Не хочу случайно угодить в кого-то заклинанием, — ответила Браун. Гермиона кивнула и принялась за еду.

После завтрака девушки вышли с Большого зала и отправились на поиски пустующего кабинета. Когда они, наконец, нашли один такой, Лаванда закрыла за собой дверь, посмотрела Гермионе в глаза и выпалила:

— Что у тебя с Малфоем?

Сердце остановилось. Грейнджер смотрела на подругу расширенными от ужаса глазами и не могла вымолвить и слова. Ее поймали. Ведь нельзя жить в двух мирах одновременно, ты предательница, Гермиона, и, рано или поздно, об этом должны были узнать.

— Просто вчера я обернулась в жука и полетела в гостиную Слизерина. Там не было ничего интересного, но потом Малфой направился к выходу из гостиной, я подумала, что это подозрительно, и... я села к нему на мантию. Я видела вас. Прости, я не хотела подслушивать, но не могла выбраться из Выручай-комнаты, пока кто-то из вас не откроет дверь, и я... прости. Я все слышала.

И ноги уже не держат, Гермиона опирается руками на ближайшую парту и не сводит испуганного взгляда от Лаванды. «Это конец», — проносится в голове, а все остальные мысли заглушает оглушительное биение сердца. Все кончено, Грейнджер. Ты попалась.

Лаванда громко выдохнула. Видимо, этот разговор тоже давался ей нелегко. Она прошлась по кабинету, нервно кусая губы.

— Я понимаю, это не мое дело. Но... он же Пожиратель, Гермиона!

— Я знаю... — прохрипела Грейнджер в ответ.

— Он опасен. Он убийца. Он... он ведь зло! — и Гермионе хочется закрыть уши ладонями, чтобы не слышать Лаванду, не слышать ее слов, не слышать ее надрывного голоса, в котором столько горечи и боли. — У него на руке — Черная Метка, он вместе со своими дружками убивает для Сама-Знаешь-Кого людей, убивает маглорожденных! Убивает таких, как ты! Это же Малфой, Гермиона!

— Я знаю, Лаванда.

Девушка остановилась посреди кабинета и внимательно посмотрела на подругу.

— У вас... У вас это серьезно?

— Он спас мне жизнь в Верхнем Флегли. А у меня поменялся Патронус, — у Гермионы голос отрешенный, и глаза пустые. «Все кончено», — стучит в ее пульсе, и спасаться уже нет смысла. Ты заигралась, девочка.

Лаванда прячет лицо в ладонях, потом порывисто подходит к Гермионе и крепко обнимает ее.

— Я просто очень волнуюсь за тебя. Но ты сильная, ты умная, ты знаешь, что делаешь. Я никому не скажу о вас. Только... будь осторожна, хорошо?

Гермиона не верит своим ушам. Неужели ей не показалось? И Лаванда действительно произнесла то, что она услышала? И девушка обнимает подругу в ответ, обнимает так сильно, как только может.

— Я... буду осторожна. Обещаю. Это сильнее меня. Я уже себе не принадлежу. Мне просто необходимо знать, что с ним все хорошо, что он все еще дышит... Я... Спасибо тебе.

Лаванда успокаивающе погладила ее по спине и закрыла глаза.

— Как же ты умудрилась так вляпаться?..

За окном вновь падал мокрый снег.

17.

Драко запер за собой дверь, стянул с плеч мантию Пожирателя, подошел к окну и уперся руками о подоконник. Темная неделя, кровавая неделя, тяжелая неделя... Он устал.

Каждый день допросы, каждый день избиения, каждый день пытки. Словно затянувшийся кошмар, который никак не хочет прекращаться, словно зыбучие пески, которые затягивают тебя, и надежды на спасение нет. Скольких ты убил на этой неделе, Малфой? Хватит ли этого для Лорда? Хватит ли этих смертей для того, чтобы тебе разрешили жить?

Драко закрыл глаза. Он все еще не мог выбросить из головы сегодняшний допрос. Когда в каминный зал Малфой-Мэнора ввели мужчину средних лет в очень потрепанной и грязной мантии, Драко не сразу понял, в чем дело. Почему мать как-то уж слишком нервно выдохнула и побледнела, почему Беллатриса так радостно и безумно расхохоталась? Мужчина был ему незнаком. У Драко была хорошая память на лица, он запоминал людей и мог сказать со стопроцентной точностью — с этим человеком он никогда не встречался. Но, видимо, мама и Беллатриса знали, кто это такой.

— Попался, Тонкс?! — рассмеялась истерично тетка и сделала несколько шагов навстречу мужчине, которого держали два егеря. Драко понял — видимо, это тот самый Тед Тонкс, грязнокровный муж тети Андромеды, старшей из сестер Блэк. — Давно хотела с тобой встретиться!

Мужчина улыбался. Он не отвечал Беллатрисе и не отводил от нее взгляда. Спокойный. Он словно смирился с тем, что скоро умрет. Он не закричал, когда из палочки тетки ударил первый Круциатус. Он не раскрыл рта, когда к Беллатрисе присоединились другие Пожиратели. Его пытали, над ним смеялись, его мучили, а он так и не промолвил и слова. И взгляд у него был усталым и каким-то... понимающим. И только потом, уже лежа на грязном полу в луже собственной крови и рвоты, он еще раз поднял уже безумный взгляд на Беллатрису и прохрипел:

— Андромеда...

Драко открыл глаза и резко оттолкнулся руками от подоконника. Он прошелся по комнате и замер возле камина. Руки слегка подрагивали. Он впервые видел человека, смирившегося со смертью, принявшего ее спокойно, с каким-то умиротворением и достоинством. Все, умершие на глазах Драко, молили о пощаде, кричали, плакали, просили... Все хотели жить. И только этот мужчина, человек в изорванной грязной мантии, человек, который теоретически считается твоим родственником, встретил свою смерть спокойно. Было даже ощущение, что он... ждал ее. Как же нужно измучить человека, чтобы смерть казалась высшей благодатью, подарком, избавлением? Какой же поганой должна быть его жизнь?

Драко сделал глубокий вдох. Именно сейчас, стоя в своей холодной и пустой комнате фамильного поместья, он очень хотел жить. И эта жажда жизни выжигала все остальные чувства, она затмевала боль, страх, ненависть. Жить хотелось до невозможности, до боли, до безысходности...

В дверь тихонько постучали, и Малфой резко обернулся, выхватив, на всякий случай, волшебную палочку.

— Кто там?

— Драко, это я... — голос мамы звучал немного приглушенно, и юноша облегченно выдохнул и спрятал палочку.

— Входи.

Нарцисса вошла в комнату и неслышно затворила за собой дверь. Парень не зажигал свечи, поэтому в помещении царила почти непроницаемая тьма. Миссис Малфой вытянула палочку и легким взмахом зажгла свечи.

— Как ты? — осторожно спросила она, присаживаясь на кровать. Она выглядела еще бледнее обычного, и тени под глазами казались особенно глубокими. Сердце Драко сжалось — мать выглядела усталой, и во взгляде ее было что-то такое обреченное, такое горькое, такое надломленное... В ее взгляде было что-то такое, что он всего час назад увидел в глазах Теда Тонкса.

— Нормально, — ответил парень, не разрывая зрительный контакт. Нарцисса едва заметно улыбнулась, но улыбка получилась какой-то слишком грустной. Они понимали друг друга без слов, они были не нужны и казались смешными. Зачем говорить? Словами делу не поможешь.

— Ты не замерз? В поместье довольно холодно. Надень мантию, — Малфой покосился на мантию Пожирателя, что лежала на кресле у входа, и поморщился.

— Нет, мне не холодно.

Нарцисса встала, подошла ближе к сыну и вгляделась внимательно в его лицо. Бледный и усталый, он казался намного старше своих семнадцати лет. Женщина тяжело вздохнула и вымолвила тихо:

— Лорд прибыл в поместье. Через полчаса велел явиться в Большой зал на собрание, — лицо сына не изменилось, ничего невозможно было прочитать по нему, но миссис Малфой почувствовала, как он напрягся.

— Хорошо, я спущусь, — голос юноши был ровным, глаза — спокойными, но мать понимала, что это спокойствие давалось ему через силу. Откуда только у него берется столько силы и выдержки? Что-то помогало ему не сломаться, держать лицо? Что-то разжигало в нем жажду жизни, но что?..

— У меня для тебя кое-что есть... — женщина вынула из кармана строгой черной мантии небольшой пузырек с янтарной жидкостью и протянула сыну. — Можешь считать, что это мой рождественский подарок.

— Что это? — Драко взял у мамы флакон и поднес его к свету. — Это похоже на...

— Это Феликс Фелицис.

Драко оторвал взгляд от пузырька с зельем и изумленно посмотрел на мать.

— Но... откуда?

— У меня в школе был высший балл по Зельеварению, — усмехнулась Нарцисса. — Это зелье очень тяжело сварить, и это требует очень много времени. За полгода я смогла изготовить Феликса только на двадцать четыре часа, но...

Драко ступил несколько шагов, разделявших его с матерью, и обнял ее, обнял так крепко, как только мог, обнял, как никогда никого не обнимал. Нарцисса обвила сына руками, уткнулась носом в его плечо и зажмурила глаза. Комок в горле проглотить было невозможно.

— Спасибо... — только и вымолвил парень, отпуская мать. Она еще раз сжала ледяными руками его ладонь и прошептала:

— Спрячь его. И используй только в крайних случаях. Если его найдут... — миссис Малфой замолчала, ведь не нужно было продолжать, и так было понятно, что сделают Пожиратели, если найдут пузырек Феликса Фелициса у младшего Малфоя. — Не забудь о собрании.

Юноша коротко кивнул, надевая мантию и пряча маленький пузырек во внутренний карман. Нарцисса прошла к двери, обернувшись лишь на пороге.

— С Рождеством, Драко.

— С Рождеством, мама.

Сердце Драко колотилось, словно обезумевшее. Пузырек Феликс Фелицис, удача в чистом виде, двадцать четыре часа чистого везения! Этот подарок на Рождество можно считать поистине королевским!

Он спускался крутыми лестницами к Большому залу Малфой-мэнора, и руки его уже не дрожали. Уверенной походкой он вошел в помещение и занял свое место. Пожиратели сидели за столом, тихо переговариваясь между собой. Драко бросил беглый взгляд на отца, который с каждым днем погружался в пучину своего безумия и страха все глубже. Черт возьми, как они это с тобой сделали, отец? Неужели хватило всего-то нескольких месяцев в Азкабане, чтобы уничтожить тебя?

Когда в зал вошел Волдеморт, воцарилась тишина. Десятки взглядов, полных обожания, уважения, страха и преданности, устремились к высокой фигуре, облаченной в черную мантию. Лорд занял свое место во главе стола и медленно оглядел всех присутствующих, останавливая свой взгляд на каждом, кто сидел сейчас за столом.

— Я рад снова видеть вас, мои верные слуги, — от его тихого шипящего голоса в большом зале стало еще холоднее. — Я долго отсутствовал. У меня были дела заграницей. Но я рад, что во время моего отсутствия вы не теряли времени даром...

За столом прокатился тихий удовлетворенный смешок, Пожиратели усмехались и кивали друг другу. Драко оставался невозмутимым.

— Я много странствовал, — продолжил Лорд, и все снова затихли и благоговейно воззрились на него. — Я видел много людей. И мне посчастливилось совершенно случайно повстречать одного моего давнего друга. Уверен, что многие из вас также знают его... Рабастан, скажи, чтобы ввели нашего друга. Ведь невежливо будет его не поприветствовать, тем более, он в гостях...

Рабастан Лестрейндж, высокий и худощавый мужчина с длинными темными волосами, поднялся со своего места и вышел из зала. Он вернулся через несколько минут, а следом за ним, сгорбившись и спотыкаясь, шел какой-то мужчина в дорогой изысканной, но очень грязной мантии.

— Прошу поприветствовать нашего старого друга, заблудшего сына, — Темный Лорд ухмыльнулся и продолжил: — Тобиаса Паркинсона.

Драко резко повернул голову к гостю. Тобиас не поднимал головы, не смотрел на Пожирателей, только себе под ноги. Он казался жалким и совсем изломанным, он даже близко не был похож на того гордого и напыщенного Тобиаса Паркинсона, которого помнил Малфой. Сердце тревожно сжалось. Их нашли. Семья Паркинсонов скрывалась больше полугода, но их все-таки нашли и привезли назад, в Британию. Они схватили всех или только главу семейства? Удалось ли спастись остальным членам семьи?

— Тобиас был очень рад видеть меня и тут же предложил свою помощь. Он клялся в своей верности, приводил аргументы... как вы думаете, стоит ли верить ему? — Лорд оглядел внимательно своих подданных. — Как думаешь ты, Беллатриса?

— Кто предал один раз, предаст и второй. Он недостоин служить Вам, мой Лорд, — вымолвила тетка, с презрением смотря на Паркинсона. Тот опустил голову еще ниже.

— Мне нравится твоя верность, Беллатриса. Но не стоит быть столь жестокой к этому человеку. Он заверял, что всегда поддерживал меня и будет делать это и в будущем... Он говорил, что не только он, а и вся его семья жаждет служить мне, не так ли, Тобиас? — Волдеморт встал с кресла, прошелся большим залом и остановился возле мужчины.

— Да, мой Лорд, — едва слышно прошептал Паркинсон. Его трясло. Лорд ухмыльнулся.

— Сегодня в наши ряды вступает еще один человек, — продолжил он. — Пригласите мисс Паркинсон.

Панси вошла в зал — бледная и безучастная ко всему, словно каменная. Она подошла к Лорду, опустилась перед ним на одно колено и поцеловала край его мантии. Драко смотрел на нее, и внутри у него все холодело. Бледная и худая, она была похожа больше на тень, чем на ту веселую девчонку, которую он сохранил в своей памяти.

— Готова ли ты принять мою Метку?

- Готова, мой Лорд, — голос, когда-то звонкий, сейчас не выражал ничего. В каре-зеленых глазах, в которых было когда-то столько смеха и жизни, сейчас была только обреченность и безразличие. Девушка закатала рукав мантии и протянула Лорду левую руку. Тот удовлетворенно улыбнулся и дотронулся волшебной палочкой до ее предплечья.

Она не кричала и не плакала, когда Волдеморт выжигал ей Метку. Ее лицо не отображало ни одной эмоции, оно больше походило на маску. Где-то там, внутри, она уже умерла. Ей было все равно, ее глаза были пустыми, она не могла чувствовать уже ничего. Она не боялась, не радовалась, ее уже не было. Панси Паркинсон была мертва.

Драко смотрел на нее глазами, полными ужаса и бессильной злобы. В его душе появилась еще одна кровоточащая рана, в пульсе стучало: «Это все из-за тебя, Драко. Ты сидишь сейчас и смотришь на то, как у нее отнимают душу, и ничего не делаешь для того, чтобы ее спасти. А ведь ты когда-то любил ее. Ведь когда-то она делала тебя счастливым». Ни одна эмоция не отобразилась на его лице, а внутри все рушилось. Безумная, невыносимая боль заполонила все тело, и стало слишком трудно дышать, цвета казались слишком резкими, но Драко не отрывал взгляда от палочки Лорда, которая выжигала на тонком предплечье Панси Паркинсон Черную Метку.

— Спасибо, мой Лорд. Клянусь верно служить Вам, — вымолвила девушка, когда все закончилось. Голос ее ничего не выражал.

— Займи свое место, — кивнул Лорд и повернулся к остальным Пожирателям. — Я подумал, что многие уважаемые семьи Британии хотят присоединиться к нам, вот только что-то мешает им, может, врожденная вежливость и нежелание навязываться?

Столом прокатился тихий издевательский смех.

— Так может быть, стоит нанести им визит вежливости, как думаете? — люди в черных мантиях одобрительно загудели и закивали головами. — Отлично. Вот и займитесь этим. Завтра же. Собрание окончено.

И Лорд стремительно вышел из большого зала, не оборачиваясь.

Драко быстро шел к своей комнате, не обращая внимания ни на что вокруг. Радость, подаренная маленьким пузырьком Феликс Фелицис, бесследно исчезла, и сейчас в душе было так гадко, что хотелось кричать. Парень закрыл за собой дверь, вынул палочку из кармана мантии и наложил на комнату Муффлиато. И лишь тогда, задыхаясь от бессильной злобы и горечи, проорал в темноту:

— Ненавижу!!!

Он метался по комнате, как загнанный зверь, он бил кулаками каменные стены, сбивая руки в кровь,почти не чувствуя боли. Они уничтожили отца, они убили Панси, они... И ты приложил к этому руку, Малфой. Ты во всем виноват. И завтра ты спокойно отправишься наносить “визиты вежливости”другим знатным и чистокровным семьям, ты схватишь этих людей и приволочешь в Мэнор, а вечером им выжгут Метку на левом предплечье, и ты будешь наблюдать за этим. Ты будешь смотреть, как будет умирать надежда в глазах тех, кто рассчитывал, что эта война обойдет их стороной. Ты сделаешь это.

И вдруг холодное понимание накрыло его, и Драко остановился. В горле пересохло, он хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. И в мозгу стучало только одно слово. Забини.

У тебя нет друзей, Драко Малфой.

Парень без сил опустился на кровать и спрятал лицо в ладонях. Безусловно, завтра они наведаются на Вилла-Забини. Ведь их семья — одна из самых богатых чистокровных фамилий, которая старалась держать нейтралитет. Завтра ты притащишь в Малфой-Мэнор Блейза, своего однокурсника, с которым делил тишину и огневиски последние полгода. Человека, в компании которого становилось немного легче дышать. Ты отдашь его Лорду. И он умрет, как умерла сегодня Панси.

У тебя нет друзей. Ты не можешь себе позволить подобную роскошь.

Драко встал с кровати и прошел несколько шагов по комнате. Все смешалось в воспаленном мозгу, мысли и образы путались, создавая какой-то безумный калейдоскоп. Юноша вытащил волшебную палочку и залечил ссадины на костяшках пальцев.

Не вздумай, Малфой. Ты и так натворил достаточно глупостей. Не подставляйся. Ты же так хочешь выжить, зачем же собственноручно резать ветку, на которой сидишь?

Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Он не мог больше так. Что-то в нем изменилось, что-то внутри протестовало, болело, рвалось наружу. Неужто в тебе проснулась совесть, Малфой? У тебя ее никогда не было. Или, может, это кричит твоя душа, воскрешенная усталой, бледной девушкой? Драко резко повернулся вокруг своей оси и аппарировал.

Когда ноги коснулись земли, парень опасливо огляделся вокруг. Он стоял посреди заснеженного леса, и вокруг не было ни души. Драко вынул из кармана черной мантии волшебную палочку, закрыл глаза и сосредоточился. Он никогда прежде не пробовал творить это заклинание так, но был уверен, что у него получится. Не может не получится.

И темноту ночного леса разрывает яркий серебристый луч, и огромная сияющая тигрица уносится прочь, к дому Блейза Забини. Патронус исчезает за деревьями, унося с собой короткое сообщение, состоящее всего из нескольких слов. «Убирайтесь из страны. Сейчас же».

И Драко упал на колени, обхватив голову руками и закрыв глаза. Снежинки медленно падали на черную мантию Пожирателя Смерти.

* * *

В Норе было слишком шумно. В Норе было слишком ярко. В Норе было слишком...

Гермиона наблюдала за тем, как Фред и Джордж пытаются поймать хотя бы одного садового гнома, чтобы испробовать на нем какое-то свое новое изобретение, и не могла отделаться от ощущения, что за всем этим веселым смехом, что то и дело раздавался в разных концах дома, таился страх. Каждый спасался от войны как мог. Уизли создавали иллюзию веселого Рождества.

В доме было много гостей. Приехал из Румынии Чарли, прятал от матери ожоги на руках, не разрешал ей обстричь себе волосы и рассказывал разные истории про драконов. Заглянули Билл и Флер, отшучивались от вопросов про будущих детей и помогали украшать дом. Близнецы носились Норой, и то тут, то там что-то взрывалось, приклеивалось, падало... Джинни и Гермиона помогали миссис Уизли на кухне, ведь она считала своим долгом наготовить столько вкусностей для своих гостей, чтобы хватило на весь год. Вот только имен Рона и Гарри никто не упоминал вслух. От них, по–прежнему, не было вестей.

У миссис Уизли глаза красные, врет, что от лука. Мистер Уизли хмурится, говорит — проблемы на работе. Флер руку Билла не отпускает, а если нет его в комнате дольше, чем полчаса, нервничает. И все разыгрывают какое-то нелепое представление о счастье, радости и беззаботности, но получается фальшиво и слишком уж наиграно. Гермиона вздохнула.

— Скорее, скорее, девочки, накрывайте на стол! Уже скоро придут Ремус и Тонкс, я пригласила их несколько дней тому назад и они пообещали навестить нас сегодня! — командует миссис Уизли, Гермиона переглядывается с Джинни, берет огромное блюдо с мясным пирогом и несет в комнату. Там играет музыка негромко, и елка сверкает разноцветными огнями, и шутят Уизли, и это все должно выглядеть уютно, тепло, по-домашнему, но сквозняком по ногам — тревога. На лицах — улыбки, но они словно приклеенные.

И сквозь окно гостиной влетел серебряный Патронус. Сияющий волк приземлился прямо на стол и произнес голосом Ремуса Люпина.

— Простите, мы не придем сегодня на рождественский ужин. Отец Тонкс был найден убитым сегодня. Мы останемся с Андромедой.

Патронус растаял в воздухе, и в гостиной повисла тишина. Миссис Уизли выронила блюдо с фруктами, и они рассыпались по полу. Горечь, боль и отчаянье охватили каждого, кто находился сейчас в Норе. Судорожно всхлипнула Флер. Сжал кулаки Чарли. Смертельно побледнела Джинни. Мистер Уизли вынул волшебную палочку и наполнил бокалы огневиски.

— Спи спокойно, Тед.

Гермиона выпила свое огневиски залпом. Напиток обжег язык и горло, он был резким и противным на вкус, отдавал кислыми яблоками. И дышать от него легче не стало. И боль никуда не ушла. Теда Тонкса убили. И никакой алкоголь не поможет его вернуть.

Ужин был тихим и напряженным. Никто больше не пытался шутить, на это уже просто не было сил. В этом году Рождество было омыто кровью, и каждый переживал эту смерть отдельно.

Гермиона лежала в своей кровати и никак не могла уснуть. Вот уже час, как они с Джинни пожелали друг дружке спокойной ночи и забрались под одеяла, но сон не шел. Девушка перевернулась на бок и прислушалась к дыханию подруги. Она могла точно сказать, что и Джинни не спала сейчас, а так же лежала в темноте, думая о чем-то своем.

Малфой, видел ли ты, как убивают твоего дядю? Участвовал ли ты в этом? Где ты сейчас, Малфой? Что чувствуешь? Жив ли ты сам, дышишь ли до сих пор? Что, черт побери, происходит сейчас в Малфой-Мэноре?

И вдруг звенящую тишину разорвал негромкий хлопок аппариции. Гермиона вскрикнула и вскочила с кровати, хватая с тумбочки волшебную палочку. Джинни тут же встала рядом, целясь своей в темноту.

— Кто здесь? — спросила Гермиона хриплым от напряжения голосом.

— Мисс Гермиона Грейнджер, не хотел Вас напугать, простите, это я, Добби.

— Добби? — одновременно вымолвили девушки, опуская палочки. Джинни зажгла свечу, и она осветила маленького эльфа-домовика, который что-то прижимал к себе своими тоненькими ручками. — Что ты здесь делаешь?

— Добби прибыл с поручением от мистера Гарри Поттера. Добби должен Вам что-то передать. Плохой Добби, он должен был сделать это, когда никого не будет поблизости, Добби думал, что мисс Джинни Уизли спит, думал, что она не проснется... — начал причитать эльф, но Гермиона резко перебила его:

— Гарри что-то передал мне?

— О да, мисс Гермиона Грейнджер, передал. Он просил Добби отдать Вам это, — и эльф протянул изумленной девушке сложенный вчетверо пергамент. Она взяла его дрожащими пальцами, развернула и пробежалась взглядом по строчкам, написанным таким знакомым кривым почерком.

«Гермиона, привет!

Как ты? Мы не могли написать тебе раньше, отправлять тебе письмо даже через Добби — большой риск, а когда ты была в школе, тем более. Ведь если бы у тебя нашли письмо от нас, боюсь, тебе бы не поздоровилось.

У нас все хорошо. Ну, хорошо — это, конечно, сильно сказано, но мы живы, здоровы и несколько дней тому назад уничтожили хоркрукс. Оказалось, что медальон Слизерина носил никто иной, как только наша обожаемая Амбридж. Пришлось нанести ей визит в Министерство (то еще было приключение, надо сказать!) и подменить настоящий медальон на копию. Кажется, она ничего не заметила. Ну,и повозились же мы с этим чертовым медальоном! Но несколько дней назад нам удалось-таки его уничтожить.

Мы постоянно перемещаемся, чтобы нас не засекли. Пока, как видишь, получается.

Гермиона, нам нужна твоя помощь. Когда приедешь в школу, разузнай, пожалуйста, существует ли какой-то магический артефакт, связанный с Ровеной Рейвенкло. Мы думаем, что он мог стать еще одним предметом, в который Волдеморт заключил часть своей души. Если найдешь что-нибудь, ответ можешь прислать с Добби. Только, умоляем, будь очень осторожна. Ведь если с тобой что-то случится, мы себе этого никогда не простим.

Надеемся, у тебя все хорошо. Что нового в Хогвартсе? Как там Джинни? Остальные Уизли? Что делают наши? Правда ли, что Грозный Глаз Грюм погиб в битве за Верхний Флегли? Мы слышали об этом в Поттеровском дозоре, но в это не верится. Не знаем, что думать.

И — с Рождеством, Гермиона!

Гарри и Рон»

Девушка подняла сияющие глаза на Джинни, которая тоже прочла письмо. Облегчение, ни с чем несравнимая радость, заполнила их обеих, хотелось смеяться во весь голос — они живы! С ними все хорошо!

— Гермиона... — только и произнесла Джинни, внимательно смотря подруге в глаза. — Что такое «хоркрукс»?

Радость схлынула так же резко, как и нагрянула. Грейнджер судорожно искала в своей голове ответ. Ведь Джинни не была посвящена в тайну бессмертия Темного Лорда. Она не знала ничего о целях побега Гарри и Рона. И Дамблдор велел не рассказывать об этом никому, но...

Дамблдор мертв, а Гарри и Рону нужна помощь. А искать информацию вместе, ничего не скрывая, намного проще и эффективнее. И ведь Джинни можно доверять...

— Я все тебе расскажу сейчас. Но сначала давай напишем ответ.

Джинни кивнула, и девушки начали сочинять длинное письмо. Им слишком много всего нужно было рассказать.

— Подожди, подожди, — Невилл стискивает виски и не отводит взгляда от Гермионы, — значит, Тот-кого-нельзя-называть разделил свою душу на семь частей? И именно поэтому он не умер тогда, в 1981 году?

— Да, — кивнула девушка. Они сидели в гриффиндорской гостиной, замок все еще сверкал рождественскими огнями, хоть каникулы уже закончились — завтра был первый день занятий. — Это очень темная магия. Известны случаи, когда волшебники делили свою душу надвое, очень редко — на три части. Но Тот-кого-нельзя-называть переплюнул их всех. Только уничтожив все семь хоркруксов, можно убить его.

— И Гарри с Роном сейчас ищут эти обломки души, чтобы уничтожить? — задумчиво произнесла Луна.

— Да. Более того, они уже нашли и уничтожили один.

— Всего один? — немного разочаровано переспросила Лаванда.

— Всего уничтоженных хоркрукса сейчас три. Дневник Тома Реддла — Гарри проткнул его зубом василиска еще на втором курсе, в Тайной комнате, даже не догадываясь, что это на самом деле. Кольцо, принадлежащее когда-то Салазару Слизерину, уничтожил Дамблдор в прошлом году. Медальон Слизерина — его истребили парни не так давно.

— Значит, осталось еще четыре предмета? И тогда Темному Лорду конец?

— Три. Еще одна частичка его души все-таки хранится в его теле, — ответила Джинни, поближе придвигаясь к камину.

— А вам известно, что это за предметы? И где их искать? — спросила Лаванда. Гермиона глубоко вздохнула:

— Вот именно об этом я и хотела с вами поговорить. Мы можем только строить догадки... Мы почти уверены, что одним из хоркруксов является чаша Хельги Хаффлпафф. Еще одна часть души заключена, скорее всего, в тело любимой змеи Того-кого-нельзя-называть, но он всегда держит ее при себе, так что добраться до нее сейчас невозможно. А вот третий предмет... Гарри уверен, что он должен быть как-то связан с Ровеной Рейвенкло. Темный Лорд тщеславен, он бы не стал заключать часть своей души в какую-то простую безделушку. Тем более, мы знаем, что для творения предыдущих хоркруксов он уже использовал артефакты, принадлежащие Основателям Хогвартса. Я хотела спросить: может, кто-то из вас слышал о каком-то предмете, связанным с именем Рейвенкло?

— Диадема, — пожала плечами Луна. Все внимательно посмотрели на девушку, готовясь слушать. — Украшение Ровены Рейвенкло. Говорят, каждый, кто оденет его, обретет необычайную мудрость. Но эта вещь была утрачена много столетий тому назад. Многие волшебники пытались найти ее, но, насколько мне известно, эти попытки не увенчались успехом. Никто не знает, где сейчас диадема Ровены Рейвенкло, но, может, Тот-кого-нельзя-называть нашел ее?

— Может быть, может быть... Нужно поискать информацию о ней в библиотеке, может, что-нибудь нароем. Завтра же пойду туда и займусь поисками.

— Я тебе помогу, Гермиона, — кивнул в ответ Невилл.

— Но где же они могут хранится, эти хоркруксы? — спросила Лаванда.

— Он прятал их в каких-то значимых для него местах. Гарри уверен, что Тот-кого-нельзя-называть вполне мог спрятать один из хоркруксов в Хогвартсе, но я не очень-то в это верю. Это слишком опасно, ведь в школе находится столько волшебников, кто-то мог запросто найти частичку его души... Тем более до последнего года директором здесь был Дамблдор, кто-кто, а он уж точно не пропустил бы хоркрукс...

— Но ведь дневник Темный Лорд отдал на хранение Люциусу Малфою, — сказала Джинни. — Может, и другие хоркруксы он доверил кому-то из Пожирателей? Тому, на кого полагался, в чьей верности не сомневался?

— Беллатриса Лейстранж? Снейп? — откликнулась Луна.

— Вполне возможно, но ведь и этого нам пока не проверить...

Ребята замолчали, обдумывая новую информацию. Все так глубоко ушли в свои мысли, что даже не заметили, как пролетело время. Лишь когда часы в гриффиндорской гостиной начали бить полночь, друзья решили разойтись по комнатам и хорошенько выспаться. А завтра... а завтра можно будет начинать поиски нужной информации.

И снова потянулись темные хогвартские будни. Библиотека, занятия, анимагия, собрания АД... Гермиона окунулась в поиски с головой, каждый день, оставаясь в библиотеке до закрытия. Информации катастрофически не хватало. Диадема Ровены Рейвенкло была утеряна слишком давно, уже прошли столетия с того момента, когда украшение, дарующее мудрость, видели в последний раз. Луна попробовала расспросить об артефакте профессора Флитвика, но тот только грустно покачал головой — видимо, за все годы его преподавания, Лавгуд была далеко не первой студенткой, кого заинтересовала эта тема, но декан Рейвенкло ничем не мог помочь. След диадемы был утерян. И все, что ребята смогли найти о ней — лишь иллюстрации и краткое описание внешнего вида украшения.

Гермионе не хватало воздуха. Каждый день она ловила себя на мысли, что ей нечем дышать. Беспомощность, поиски информации, которые почти не приносили результатов, бездействие — все это душило ее, сдавливало горло холодными ладонями, перекрывало путь кислороду, и он никак не хотел попадать в легкие. Гермиона металась по замку, без возможности помочь Гарри и Рону, не находя ответов на свои вопросы.

И лишь в Большом зале дышалось немножечко легче. Бросать короткие взгляды через весь зал, на стол Слизерина, чтобы в очередной раз убедиться — да, бледнее обычного, да, усталый, злой, хмурый, но живой, черт побери, живой! Чувствовать на себе его взгляд, искать украдкой его глаза, чтобы сердце снова заколотилось, как сумасшедшее, — не забыл, помнит. Делать глубокий вдох и устало прикрывать глаза — чертову Драко Малфою снова удалось вернуться от Лорда невредимым.

— Гермиона, — Лаванда легонько дотронулась к ее руке, и девушка вздрогнула от неожиданности. — Прости, не хотела тебя напугать.

— Да нет, ничего страшного, задумалась просто, со мной такое часто бывает в последнее время, — виновато улыбнулась Грейнджер, убирая палочкой со стола разлитый кофе.

— Я тут подумала... Снейп часто исчезает из замка.

Гермиона перевела взгляд на преподавательский стол. Место директора и вправду пустовало не первый раз за последнюю неделю.

— Помнишь, о чем мы говорили? — Лаванда понизила голос и прошептала уже совсем тихо: — О том, что Тот-кого-нельзя-называть мог доверить часть своей души кому-то из самых верных и преданных Пожирателей? Возможно, он отдал какой-то из артефактов Снейпу... Я бы могла за ним проследить, когда он появится в очередной раз. Вряд ли, конечно, диадема или чаша стоят у него дома на самом видном месте, но я все-таки жук. Я могу обыскать помещение незаметно для хозяина.

— Это очень рискованно, — покачала головой Гермиона. — Если тебя рассекретит Снейп, он не будет церемониться...

— Это не более рискованно, чем ввязаться битву за Верхний Флегли, — грустно улыбнулась Браун. — Ты понимаешь, я уже просто не могу сидеть без дела. Мне хочется действовать... В «Поттеровском дозоре» каждый день рассказывают о том, что кого-то убили, кто-то сошел с ума, а кто-то пропал безвести... Там, за стенами Хогвартса, война, там — смерть, а мы сидим здесь взаперти и ничего не можем сделать...

— Я понимаю, Лаванда, — вздохнула Гермиона. — Проследить за Снейпом — хорошая идея, правда. Вот только тебе нужно быть крайне осторожной. Ты ведь понимаешь, что Снейп — это необычный волшебник. Он очень внимателен. Слизеринцы не замечают тебя, ведь даже не могут подумать, что на их территорию прокрался шпион. Снейп же был двойным агентом много лет, думаю, он уже чует слежку, как зверь... Будь осторожной, Лаванда, очень тебя прошу!

— Буду, — кивнула девушка, чуть улыбнувшись. — Ведь не слишком-то хочется присоединиться к славной компании Грюма, Дамблдора и других...

Грейнджер улыбнулась в ответ. Слежка за Снейпом — опасное занятие, но оно могло быть очень полезным. И если Лаванда права, и один из хоркруксов и вправду был отдан на сбережение директору Хогвартса, то это будет огромнейшим шагом вперед.

И вдруг горло снова сдавили ледяные пальцы отчаянья. Гермиона подняла голову и посмотрела на стол Слизерина. Он был уже почти пуст. Малфой и компания завершили ужин и покинули Большой зал. Девушка поежилась, пытаясь поглубже вдохнуть, потом встала и вышла из Большого зала, даже не допив кофе. Она двигалась почти автоматически, методично поднималась по ступеням, открывала дверь в совятню, искала в сумке клочок пергамента, перо и чернила, торопливо выводила слова... И когда школьная сова вылетела в ночное небо, унося с собой короткое послание, Гермиона оперлась руками о каменный парапет и жадно вдохнула морозный январский воздух.

«Воскресенье, там же, я буду ждать»

Она слишком давно его не чувствовала. А дышать без него оказалось слишком трудно.

* * *

Драко вошел в Слизеринскую гостиную, стряхивая с мантии пепел и остатки порошка Флу. Он никогда не любил путешествовать через каминную сеть, но это был самый быстрый способ убраться из Малфой-Мэнора. Его рождественские каникулы и так слишком затянулись.

В гостиной было довольно шумно и тесно — почти все студенты уже вернулись из дому и активно делились впечатлениями. Малфой раздраженно поморщился — меньше всего ему сейчас хотелось быть частью этого галдящего бардака. Хотелось тишины и сна — глубокого и без сновидений. В Мэноре ему никак не удавалось нормально выспаться, сон покинул его, никак не хотел забирать к себе. И каждую ночь он ворочался в своей широкой постели, прокручивая в голове одни и те же образы и картины, повторяя про себя одни и те же слова. Тревога не давала уснуть, не давала забыться, тревога не давала забыть.

Парень сделал несколько шагов по направлению к спальням парней. Больше всего сейчас хотелось стянуть с себя тяжелую мантию, упасть на кровать и провалиться в сон. И он уже был готов скрыться из общей гостиной, как дорогу ему преградила Дафна Гринграсс. Бледная, с искусанными губами и стянутыми в тугой пучок темными волосами, она подняла на него пустой обреченный взгляд и тихо произнесла:

— Он не вернулся, Малфой.

Драко смотрел на нее, испуганную и загнанную, и молчал. Он знал, о ком она говорит. Когда Пожиратели нагрянули на Вилла-Забини, то обнаружили только пустой дом — и больше ничего. Семья Забини исчезла, не оставив никаких следов, и Малфой надеялся, что им хватило ума уехать подальше, например, в Америку, ведь в Европе сейчас было слишком опасно.

— Он не вернулся, Малфой, — повторила Гринграсс, все так же смотря Драко в глаза. Пожиратели навестили на каникулах и ее дом, но девчонкам повезло. Мистер Гринграсс принял Метку, а обе дочери получили отстрочку совершеннолетия. Дафне оставалось всего-то несколько месяцев, кажется, ей должно было исполниться семнадцать в апреле.

Драко коротко кивнул и хотел уж было продолжить свой путь к спальням, но девушка вдруг схватила его за руку своими тонкими холодными пальцами.

— С ним все хорошо? Я уверенна, ты знаешь! Ты ведь знаешь, Малфой!

— Я не знаю, Дафна. Отпусти меня.

— Вы ведь были друзьями! — прошипела она зло. Парень смотрел на нее сверху вниз и не знал, что она хочет от него услышать. Он действительно не знал, все ли хорошо с Блейзом, он не знал, где он и что с ним. Не знал — и не хотел знать, ведь сейчас лучшие новости о семье Забини — это их отсутствие.

— Ты ошибаешься. У меня нет друзей, — уверенно произнес Драко, выдернул свою руку из пальцев Дафны и стремительно прошел к двери спален парней. Девушка все еще осталась стоять посреди шумной гостиной Слизерина и смотреть ему в след.

Малфой захлопнул дверь, и она, словно ножом, отрезала его от смеха и галдежа гостиной. В спальне было темно и пусто, видимо, остальные жители еще и не думали ложиться спать. Парень подошел к своей кровати, снял мантию, упал на нее, задернув полог. Он устал и вымотался, ему просто необходим сон, он придаст немного сил и можно будет жить дальше. Дальше выживать.

Драко закрыл глаза и глубоко вдохнул. Завтра, за завтраком в Большом зале, он увидит Грейнджер. Он не обещал ей вернуться после каникул живым. Не обещал — но все-таки вернулся.

Дни тянулись медленно и серо. В замке было все так же холодно и мерзко, на учебу уже давно никто не обращал особого внимания. Все занятия просто утратили смысл — ведь Кэрроу все равно не учили ничему стоящему, а остальные профессора смотрели на студентов Слизерина с некоторой опаской, граничащей с презрением. Всем уже было плевать на оценки, никто не выполнял должным образом домашних заданий, этого от них не требовали. Хогвартс стал своеобразной военной базой и тюрьмой одновременно — здесь можно было готовить юных волшебников к войне и держать их под контролем, чтобы не смогли прильнуть к вражеским силам.

Каменные стены давили на Драко, а воздух, казалось, был наполнен гнилым и тягучим запахом крови, смерти и ненависти. Этот запах преследовал его, куда бы он ни пошел, куда бы ни поткнулся, он всегда был с ним. Но даже такой хмурый и темный Хогвартс был намного лучше, чем сверкающий Малфой-Мэнор. Хотя бы потому, что здесь можно было выбраться на Астрономическую башню после ужина, к свежему морозному воздуху, к белому скрипучему снегу, к ледяному ветру... Все это отрезвляло, придавало четкости мыслям, помогало думать рационально.

Ведь, грубо говоря, не все так плохо, Малфой. Ты все еще жив, и родители твои живы. Забини удалось бежать, а у тебя во внутреннем кармане мантии лежит крохотный пузырек с янтарной жидкостью — двадцать четыре часа чистого везения. У тебя есть надежда, Малфой, крохотная, едва заметная надежда на то, что тебе удастся выжить в этой кровавой бойне и вытащить из нее свою семью. Свою семью и...

Школьная сова приземляется около тебя и протягивает лапку, к которой прикреплен клочок пергамента. Ты разворачиваешь послание и судорожно выдыхаешь, а руки начинают едва заметно подрагивать, и январский мороз здесь ни при чем.

Ведь еще у тебя есть Грейнджер, Малфой. Странная и озлобленная девушка, грязнокровка из Гриффиндора, первая всезнайка школы и лучшая подруга Поттера. Сильная девочка, которую ты вспоминаешь каждый раз, когда творишь Патронуса, которую ты ищешь взглядом в полутемных коридорах замка и Большом зале. У тебя есть Грейнджер, которая будет ждать тебя в воскресенье в Выручай-комнате.

И следующие четыре дня все его силы идут на то, чтобы оставаться невозмутимым, чтобы держать лицо и ни одним жестом или словом не выдать того безумного урагана чувств, который мечется внутри. Нужно быть холодным и высокомерным подонком, ухмыляться шуточкам Нотта, важно молчать, когда речь заходит о дальнейших планах Лорда (глупцы, да что они могут знать о его планах?!), не замечать пристального холодного взгляда старшей Гринграсс. Нужно быть таким, как всегда, чтобы никому и в голову не пришло, что на самом деле он думает только о том, как поднимется на восьмой этаж, пройдется трижды с закрытыми глазами около одного из гобеленов и войдет в полутемную теплую комнату...

Она ничуточку не изменилась, эта комната. Он не был здесь целый месяц, а кажется — полжизни. Горящий камин, диван, стол, два кресла. И — тепло, согревающее руки и душу. Драко опустился в кресло, вытянул ноги и закрыл глаза.

Дверь тихонько скрипнула, когда Гермиона проскользнула внутрь.

— Ты не исполняешь обещания, Грейнджер, — протянул Драко, не открывая глаз.

— Это почему же? — выдохнула она, садясь в кресло напротив него и распуская волосы. Она дышала, дышала глубоко и жадно, она дышала — и каждый новый вдох давался все легче.

— Обещала, что будешь ждать, а на самом деле ждал тебя я. Опаздываешь, как всегда, — хмыкнул он и открыл глаза. Они встретились взглядами и замолкли. Шли в Выручай-комнату и казалось — столько хочется сказать, выкричать друг другу в лицо свою боль, свой страх и свою беспомощность, но в горле стоит колючий комок, который невозможно проглотить, он не дает словам вырваться наружу, нарушить это молчание, разорвать этот контакт взглядов. Они молчали — им не было нужды говорить, ведь оба прекрасно знали все и о боли, и о страхе. У них души в ожогах, им нужен был отдых, всего лишь несколько часов спокойствия, несколько часов, в которых не будет войны.

Молчание укутывало их теплым пледом. Они сидели друг напротив друга и смотрели друг другу в глаза.

— Кэрроу с завтрашнего дня вводят обязательный осмотр личных вещей студентов, так что не носи всякой гадости в карманах, тебя ведь будут обыскивать особо внимательно, — говорит Драко тихо, и девушка грустно улыбается в ответ.

— Малфой, — прохрипела Гермиона едва слышно. — Малфой, почему все так?

— Как — так?

— Почему ты с ними? Ты же ненавидишь своего Лорда...

— Я много кого ненавижу, — резко вскинулся Малфой, сверкнув глазами. Он наклонился вперед, подаваясь к ней. Девушка не отпрянула, не отвела взгляда. — Я ненавижу почти каждого в этой гребаной школе. Я ненавижу почти каждого, кто приходит в мой дом. Я даже себя иногда ненавижу. Я ненавижу так сильно, что ты себе даже представить не можешь. Я с этой ненавистью живу, иначе сдох бы уже давным-давно.

Он тяжело дышал. Внутри все горело, там будто все облили кислотой и теперь все плавилось от боли. Ему очень хотелось, чтобы она поняла.

— Где твои родители, Грейнджер? — спросил он после короткой паузы.

— Я изменила им память и отправила из страны, ведь так было безопаснее. Они не подозревают, что у них есть дочь, — ее голос едва заметно дрогнул.

— А мои родители в Мэноре. Заперты один на один с Темным Лордом. И он убьет их с особым наслаждением, если я хоть раз оступлюсь. А я оступаюсь, раз за разом, и только потому, что я чертовски везуч, меня до сих пор не засекли! Я прихожу сюда, к тебе, и это сильнее меня, я предаю свою семью и себя самого, я подвергаю родителей опасности, потому что не могу спокойно спать, если не знаю, что с тобой, чертовой грязнокровкой, все хорошо. Так что никогда, ты слышишь, никогда не смей говорить мне, что хорошо, а что плохо. Поняла?

Гермиона кивнула, не отводя от него широко распахнутых глаз. Драко встал с кресла и отошел к окну. Он смотрел на заснеженный Темный лес и хмурое зимнее небо, он тяжело дышал, он... Он вдруг почувствовал теплые руки на своей талии. Гермиона неслышно подошла к нему сзади, она прижалась к его спине так сильно, как только могла, на сколько только хватило сил. Она обнимала его, она сливалась с ним, пыталась забрать себе хоть часть его темноты. Ведь только рядом с ним можно нормально дышать.

— Ты предаешь, я предаю. Мы гребанные предатели, Малфой, и мы здорово влипли. Мне уже на себя плевать. Я здесь, я рядом, я обнимаю тебя, Пожирателя смерти, и мне плевать, что демоны и ангелы никогда не смогут быть на одной стороне. Я убью за тебя, Малфой. Я за тебя умру.

Ее слова оглушают, и он накрывает ее горячие руки своими ладонями, сжимает их что есть силы, зажмуривает глаза и почти рычит:

— Даже не вздумай умирать, Грейнджер. Ты должна жить, и ты будешь жить, слышишь меня?!

Она улыбается едва заметно, и глаза у нее закрыты, и ресницы дрожат.

* * *

Когда Гермиона возвращается в Гриффиндорскую гостиную, замок уже давно окутан тьмой. И только у камина на ярко-желтом диване сидят, почти не двигаясь, три фигуры.

— Где ты была весь день? — спрашивает резко Невилл, поднимаясь на ноги. Грейнджер замирает возле прохода. Что случилось на этот раз? Почему их только трое?

— Где Лаванда? — отвечает девушка вопросом на вопрос. Друзья взволновано переглядываются, но молчат. — Где, черт возьми, Лаванда?!

— Снейп появился на обеде. Она превратилась и полетела за ним следить. И... до сих пор не вернулась, — отвечает тихо Джинни. Гермиона застывает посреди гостиной. Лаванда все-таки осуществила свой план и попыталась проследить за директором. Вот только где она сейчас? Что с ней? Мерлин, только бы ее не засекли, только бы Снейп не понял, что за ним слежка!

— Как долго ее нет?

— Уже десять часов, — отрывисто бросил Невилл, отворачиваясь к девушкам спиной. Он недвижно стоял у камина, засунув руки в карманы брюк и молчал. Гермиона переглянулась с подругами. Напряженное молчание давило на уши. Говорить было не о чем — оставалось только ждать. И бездействие убивало.

Вдруг проход резко открылся, и в гостиную почти вбежала Лаванда. Она остановилась посреди комнаты и зажала рот рукой. Ее синие глаза были абсолютно дикими, она вся дрожала, а в глазах стояли слезы. Гермиона рванулось было к ней, но Луна схватила ее за руку, поэтому к девушке первым подбежал Невилл — подбежал, обнял, прижал к себе крепко-крепко. И Лаванда зарыдала — громко, надрывно, страшно. Она плакала, цеплялась судорожно руками за плечи Невилла, всхлипывала горько, и все повторяла сквозь рыдания:

— Они убили сегодня четырех... Они убили четырех...

Луна быстро наложила на комнату Муффлиато, чтобы не проснулись остальные жители Гриффиндорской башни, Джинни и Гермиона застыли, с ужасом взирая на подругу. Уже давно они не видели ее в таком состоянии. А Невилл все гладил ее плечи, ее растрепанные волнистые волосы, нашептывая на ухо что-то о том, что все будет хорошо, все пройдет, все наладится... А Лаванда все плакала и плакала, прижавшись к нему всем телом, ухватившись пальцами за его мантию, и это единственное, что помогало ей сейчас устоять на ногах.

Рыдания стихали, истерика отступала. Невилл усадил подругу на диван, а Джинни почти насильно влила ей в рот Успокоительное зелье. И только тогда Лаванда подняла на друзей взгляд, полный боли.

— Я была в Малфой-Мэноре. Снейп перенес меня туда на своей мантии. Я видела Того-кого-нельзя-называть. Я присутствовала на допросе, — девушка глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. — Они убили сегодня четырех. Двух авроров, одного работника Министерства Магии и одного маггла. Они их мучили. Пытали. Снова и снова. Пока те не начали блевать собственной кровью. Мерлин, они так кричали... Я никогда в жизни не слышала, чтобы люди так кричали. Я думала, у меня не хватит сил, и я превращусь прямо там, в зале Мэнора, на глазах у десятка Пожирателей... Я не знаю, как мне удалось удержать контроль. Я не знаю...

Лаванда спрятала лицо в ладонях и замолчала. Друзья потрясенно переглядывались между собой. Невилл легонько обнял девушку за плечи.

— Все уже позади, успокойся. Все прошло...

— Ничего не прошло! Все только начинается! — четко и резко ответила Лаванда, поднимая взгляд на друзей. — Я не знаю, есть ли хоркрукс у Северуса Снейпа, но он точно есть у Беллатрисы Лестрейндж. Он хранится в Гринготтсе. Она заберет его в четверг оттуда, Тот-кого-нельзя-называть попросил ее об этом. И я хочу быть там, в Косом переулке, я хочу быть там и убить эту суку. Вы не представляете, что она делала с пленниками, как она их мучила, и как радостно горели ее глаза...

— Стоп! — громко сказала Гермиона. — Темный Лорд отдал хоркрукс на хранение Беллатрисе? И теперь хочет, чтобы она его вернула? Но ведь это значит...

— Это значит, что он понял, что ищет Гарри. И боится потерять уцелевшие части своей души, боится снова стать уязвимым, — произнесла Луна. — Беллатриса будет забирать артефакт в четверг, мы можем организовать нападение — ведь она не будет ожидать этого. Напасть и забрать хоркрукс, а потом его уничтожить. Я вполне могу обратиться в сову и ускользнуть из замка. И Лаванда тоже.

— Да вы с ума сошли! Четверг — рабочий день, Кэрроу заметят, что вас нет на занятиях, а потом вы засветитесь в Косой Аллее! Вы понимаете, чем это вам грозит?! Это верная смерть! Если вас не убьют перед Гринготтсом, то непременно прикончат уже здесь, в Хогвартсе! — прорычал Невилл.

— Я должна быть там! — Лаванда вскочила на ноги и теперь прожигала гневным взглядом Лонгботтома. — После того, что я сегодня видела, я просто не смогу спокойно сидеть в школе, пока Беллатриса Лейстрейндж жива и здорова!

— Послушай меня, — парень тоже поднялся на ноги и взял ее за руки, — послушай внимательно, Лаванда. Я понимаю тебя. Беллатриса Лестрейндж пытала когда-то Круциатусом моих родителей. Она довела их до сумасшествия. Думаешь, я не хочу мести? Думаешь, я ненавижу ее меньше твоего? Но кому станет легче от того, что в четверг ты умрешь?

Лаванда потрясенно смотрела на Невилла, не в силах вымолвить и слова. Гермионе вдруг захотелось отвернуться, она вдруг почувствовала себе подглядывающей, ведь для этих двоих сейчас не существовало никого, кроме их самых.

— Он прав, Лаванда, — проговорила тихо Джинни. — Здесь нужен другой план.

Парень и девушка повернулись к остальным, не разнимая рук.

— Нужно сообщить об этом Гарри и Рону. Только нельзя, чтобы они отправлялись к Гринготтсу одни. Нужна какая-то страховка, — сказала Гермиона.

— Фред и Джордж, — моментально откликнулась Джинни. — Они даже работают на Косой Аллее! И кроме того, они смогут организовать подкрепление.

— Но как мы им сообщим? Все письма, покидающие пределы замка, проверяют, так что отправить сову невозможно, каминная сеть тоже отслеживается...

— Фальшивые галеоны, — уверенно сказала Луна. — Те, которыми пользовались все члены АД. Они ведь все еще действуют?

— Должны действовать, — кивнула Гермиона и тут же повернулась к столу, чтобы найти там кусок пергамента и чернила. Она быстро написала короткое письмо Гарри, после этого свернула послание и сказала:

— Добби, ты нам нужен.

И через несколько мгновений в гостиной раздался хлопок, и появился эльф-домовик. Письмо Гарри и Рону было передано, а еще через несколько минут сигнал по фальшивых галеонах получили и Фред с Джорджем.

— Теперь остается только ждать и надеяться, что у них все получится... — прошептала тихо Гермиона, обводя взглядом друзей. Те взволновано кивнули.

— Я обещаю тебе, мы отомстим, — сказал вдруг Невилл, вновь поворачиваясь к Лаванде. — Мы отомстим, и она ответит за всю боль, которую нам нанесла. Просто еще не время.

Девушка только кивнула в ответ. Рук они так и не разняли.

За эти четыре дня Гермиона с болезненно отчетливой ясностью понимает одно – нет ничего страшнее ожидания.

Страх сковывал движения и путал мысли, страх скользким сильным змеем обвивал горло и не давал дышать. Страх холодными липкими пальцами проникал в самую душу, обосновывался там, впивался в тело раковой опухолью, расцветал метастазами – в сердце, легкие, мозг… Гермионе было страшно.

Она не знала ничего о том, что произойдет в четверг на Косой Аллее. Подготовку и планирование операции поручили Фреду и Джорджу, и те, в целях безопасности, не разглашали своих планов. От Гарри и Рона вестей тоже не было. Тревога стучала в пульсе – а вдруг, что-то пойдет не так? Вдруг, не получится? Ведь тогда они не просто потеряют хоркрукс, тогда Гарри и Рона могут схватить, а это значит… О том, что именно это значит, думать не хотелось. Друзья ничем не могли помочь. Им оставалось только ждать.

Гермиона не могла спать. Она лежала в своей постели с широко открытыми глазами, воспаленное сознание подкидывало ей все новые и новые картинки. А когда сон все-таки забирал ее к себе, то, проснувшись, девушка чувствовала себе еще более разбитой и усталой. Каждый новый день накатывал на нее удушливой волной, и от этого не было спасения, от этого не было лекарств, это нужно было просто переждать, пережить. Но руки мелко подрагивали, и страх в душе торжествовал.

Утро четверга выдалось на удивление солнечным. Небо было безоблачным, снег сверкал на солнце, даже ветра, такого привычного для Шотландии, не было. Гермиона смотрела в окно, яркий солнечный свет резал глаза, но девушка не могла отвести взгляд от этого всего великолепия. Сегодня Беллатриса Лестрейндж появится на Косой Аллее, сегодня она поднимется по мраморным ступеням, зайдет в здание Гринготтса и заберет из своего фамильного хранилища артефакт, в котором заключена частичка души ее обожаемого Темного Лорда. Сегодня на нее нападут, и если все пройдет хорошо, через несколько часов хоркрукс уже будет уничтожен. Если же нет… Сегодня очень много решит случай.

За завтраком никому из друзей кусок не лезет в горло. Джинни обеспокоенно переглядывается то с Луной, то с Гермионой, Лаванда поближе придвигается к Невиллу, а он только стискивает сильнее ее пальцы. Впереди – долгий день, полный неопределенности и тревоги. Грейнджер устало закрывает глаза.

Мерлин, помоги им.

Заклинания проходят более-менее спокойно, Трансфигурация – терпимо, но вот на Зельеварении совершенно не хватает концентрации. Гермиона бросает в кипящий котел четыре щепотки тертого чабреца вместо трех, и ее зелье моментально загустевает, буквально на глазах превращаясь на какой-то мутный и дурно пахнущий кисель. Профессор Слизнорт недоуменно пожимает плечами, Лаванда тихонько шипит на ухо: «Внимательнее! Еще немного – и на наказание напорешься!», а Гермиона только кивает. Зелье уже не спасти, дрожь в руках не унять, и хочется только одного – спрятаться. Сбежать в собственное убежище, где нет посторонних глаз, где не нужно делать вид, что все хорошо – ведь ничего хорошего, совсем ничего!

И она сбегает.

Пересекает быстрыми шагами полутемные коридоры, перепрыгивает ступеньки, идет, уже почти задыхаясь, на восьмой этаж, к знакомой стене, закрывает глаза, прохаживается трижды туда-сюда, а в мыслях бьется только одно: «Мне нужно место, где я смогла бы успокоиться».

И когда за ее спиной закрывается дверь Выручай-комнаты, Гермиона почти моментально превращается в тигрицу. Мечется помещением, бросается на стены, царапает острыми когтями камни, рычит. Когда ты зверь, все немножечко проще, и ощущения не такие четкие, не такие острые, когда ты зверь, ты не чувствуешь себя настолько уязвимым, настолько беспомощным. Когда ты зверь – все по-другому.

Тигрица останавливается посреди комнаты, дергает нервно длинным полосатым хвостом, втягивает жадно воздух в ноздри. В комнате пахнет смолой и пеплом, в комнате пахнет кожей, пергаментом, перьями, пылью. И вдруг в этот разномастный набор запахов вливается еще один – сильный, резкий, свежий. Запах снега, пота и мужского одеколона. Запах чернил, дерева и чабреца. Запах Малфоя.

Какого черта ты идешь сюда сейчас?! Сегодня тебя никто сюда не звал!

Он уже близко, идет по коридору, чуткое звериное ухо улавливает звук его шагов. Вот уже совсем скоро он дотронется длинными пальцами к металлической ручке, откроет дверь, и тогда…

Гермиона опаздывает с превращением всего на мгновенье, но этого достаточно для того, чтобы Малфой побледнел так сильно, что цвет его лица стал больше напоминать серый. Дверь за его спиной захлопнулась с оглушительным треском.

Он смотрит на нее во все глаза, все еще не в силах поверить в то, что только что видел. Он смотрит на нее, испуганную, растрепанную, судорожно пытающуюся спрятать за спиной дрожащие руки. Он смотрит на нее и на него медленно накатывает понимание.

— Так вот почему… Патронус… — произносит на выдохе, но голос не слушается, хрипит и срывается. Гермиона резко отворачивается от него спиной, подходит к камину и протягивает руки навстречу огню.

Доигралась.

— Грейнджер, ты чертов анимаг! – говорит Драко уже громче и увереннее. Девушка разворачивается быстро, прожигает его горящим взглядом, рычит почти по-звериному:

— Да, я анимаг! Можешь идти и рассказать об этом Кэрроу, Снейпу или еще кому-нибудь из своих друзей!

Он оказывается близко, в мгновение ока, хватает ее за худые плечи, встряхивает, словно нашкодившую кошку, шипит холодно и зло:

— Прекрати истерику, Грейнджер. Сейчас же, — она смотрит на него расширенными от испуга глазами, даже не моргает. Она злится – но больше на себя, чем на него. Расшатанные нервы никак не желают успокаиваться.

— Отпусти меня немедленно, — произносит срывающимся голосом, пытается вывернуться из сильных рук. Малфой лишь усмехается ехидно:

— А то что? Поцарапаешь? – Гермиона как-то резко сникает и обмякает в его руках, парень решает, что опасность миновала и отпускает ее плечи.

— Еще и не такое могу, — как-то грустно и криво улыбается она, отходит к креслу и устало устраивается в нем, подобрав под себя ноги. Драко садится напротив и вглядывается пристально в ее лицо.

— Давно?

— Несколько месяцев.

— Ты поэтому убежала, когда увидела мой Патронус? Потому что поняла?

— Да.

— Трусиха.

— Пошел к черту, Малфой! – она смеется хрипло и совсем не весело. Страх немного отступил, наверное, остался где-то там, снаружи, за пределами Выручай-комнаты. Страх ослабил свою хватку, уже не стискивал сердце, не сдавливал так сильно легкие. Дышалось немного легче.

— Сложно было? – он откидывается на спинку своего кресла, тоже немного расслабившись.

— Невыносимо, — вздыхает она. – Думала, свихнусь.

— Куда уж больше, — ухмыляется Малфой.

— Действительно – некуда, — не может не улыбнуться в ответ Гермиона.

Она сидит и думает, что театр абсурда вокруг нее все это время набирал оборотов, а сейчас так и вовсе превратился в какую-то дьявольскую центрифугу. Происходящее попахивает сюрреализмом. На дворе – конец января и такое ослепительное солнце, что режет глаза, тут, в Выручай-комнате – полумрак и трещат дрова в камине. Она сидит здесь рядом с Малфоем и вполне серьезно обсуждает с ним сложности изучения тонкого искусства анимагии, а где-то на Косой Аллее затаились, тревожно вглядываясь в каждый новый силуэт и вслушиваясь в малейшие шорохи, Гарри с Роном.

Все не так, все неправильно.

И вдруг Малфой вскакивает на ноги так резко, что Гермиона вновь напрягается – что-то случилось.

— Мне нужно идти, — выговаривает он, разворачивается на каблуках и уже думает направиться к двери, но девушка хватает его за рукав мантии.

— Что стряслось? – спрашивает она звенящим от тревоги и напряжения голосом.

— Мне некогда с тобой это обсуждать, — он резко выдергивает свою руку из ее цепких пальцев, но она поднимается на ноги и преграждает ему путь.

— Даже и не надейся, что уйдешь отсюда, ничего не объяснив! Что случилось?!

Он бледный и встревоженный, он смотрит на нее сверху вниз и говорит:

— Он вызывает меня. Метка горит. Такого раньше никогда не было.

Она замирает, испуганно глядя на него. Волдеморт созывает Пожирателей, созывает через Темную Метку, а не рассылая приглашения с совами, как это было раньше. Волдеморт спешит.

— Мне нужно идти, — снова говорит он, обходит ее и быстрым шагом направляется к двери. И лишь у самого порога замирает, достает из внутреннего кармана мантии крохотный пузырек с янтарно-солнечной жидкостью, откупоривает его и делает четко отмеренный глоток. Гермиона узнает его – в флаконе Зелье Удачи и его остается примерно половина. Драко подходит к ней, хватает ее за дрожащую руку и втискивает пузырек ей в ладонь.

— Выпей, когда будет необходимость. А пока – спрячь.

Малфой выбегает из Выручай-комнаты, а Гермиона так и остается стоять недвижно, стискивая в кулаке маленькую колбочку , в которой плещется везение. Ее сердце колотится, как обезумевшее, дыхание срывается, а страх снова и снова накатывает волнами, накрывает ее с головой. Малфоя вызывают, а это значит, что в Косой Аллее что-то случилось. Вот только что? Удалось ли ребятам украсть хоркрукс? Удалось ли сбежать? Спастись?

И еще поглощающее холодящее чувство поднимается в груди – Малфой вновь отправился к Волдеморту. Вновь отправился туда, навстречу смерти. Сердце тревожно сжалось.

Гермиона выходит из Выручай-комнаты, она бродит замком без цели и определенного маршрута. Гермионе страшно. Она почти бежит долгими темными коридорами, факелы почему-то снова не горят. И в голове настойчиво вертятся только три слова.

Гарри. Рон. Малфой.

Ты ничем не можешь им помочь, Гермиона.

Громкий звук заставил вздрогнуть и замереть на месте. Часы били семь часов вечера. В Большом зале начинался ужин, а после ужина… Гермиона панически стиснула в кармане мантии пузырек с зельем. После ужина Кэрроу проводили обязательный осмотр личных вещей студентов.

Грейнджер снова бросилась бежать, туда, обратно, к Выручай-комнате, ведь она была сейчас ее единственным спасением. На восьмом этаже, остановившись возле гобелена с танцующими троллями, Гермиона закрыла глаза и трижды прошлась взад-вперед, повторяя про себя: «Мне нужно место, чтобы спрятать зелье…»

Когда она открыла глаза, то увидела дверь – совсем не такую, какой она становилась, когда комнату просили о помещении для встречи с Малфоем. Девушка резко дернула ее на себя и влетела во внутрь. Влетела – и замерла.

Вокруг нее возвышались горы всевозможного хлама. Кучи брошенных или спрятанных когда-то вещей создавали своеобразные стены. Гермиона как будто попала в город – совершенно невообразимый город, построенный из чужих секретов. Девушка пораженно выдохнула.

Но времени на детальное ознакомление не было, поэтому девушка смело нырнула в один из проходов. Она торопливо зашагала к большущему чучелу тролля – ну его-то невозможно не заметить, а ей ведь нужны ориентиры для того, чтобы вернуться, — потом повернула направо, прошла к огромному Исчезательному шкафу. Прямо возле него стоял какой-то ветхий буфет, и Гермиона уже думала пройти дальше, но вдруг взгляд ее зацепился за бюст какого-то волшебника.

Девушка застыла, нервно сглатывая комок в горле.

На голову волшебника был нахлобучен какой-то выцветший кудрявый парик и потускневшая от времени диадема.

Точно такая, какую Гермиона видела на иллюстрации в одной из книжек о Ровене Рейвенкло.

В кабинет Снейпа он влетает одним из первых. Директор нахмурен и взволнован не меньше каждого из студентов, он нервно меряет шагами кабинет, никак не реагируя на появление новых Пожирателей. И только когда дверь закрывается за последним, Снейп поворачивает голову к ним и бросает отрывисто:

— Отправляемся в Малфой-Мэнор. Порталом.

— Что случилось? — взволновано спрашивает Харпер, но тут же сникает под злым и колючим взглядом профессора. Остальные только кивают и молча дотрагиваются до небольшой чернильницы-портала — видимо, первого предмета, который попался Снейпу на глаза.

Когда ноги касаются мраморного пола родного поместья, Малфой знает, что делать. Внутри все словно пылает — Драко точно знает, что хотя бы сегодня все закончится хорошо. Вот только каким будет это его «хорошо»?

Вокруг появляются однокурсники, последним посреди каминного зала возникает Снейп. А через мгновенье сюда вваливается еще десяток Пожирателей Смерти во главе с Темным Лордом и Беллатрисой. Драко только удивленно приподнимает брови: тетка, которая всегда держалась по-королевски, сегодня больше похожа на побитую бездомную собачонку. Беллатриса бледна, ее сильно трясет, а взгляд у нее бегает. Создается впечатление, что она сейчас упадет на колени и будет кататься по полу в пыли и грязи, будет хвататься за полы мантии Лорда, будет заглядывать умоляюще в его глаза... Почему-то кажется, что от этого ее удерживает только рука Нотта-старшего — он крепко держит женщину за локоть, почти тащит ее за собой. Беллатриса напугана — по-настоящему напугана. Драко никогда не видел ее в таком состоянии.

От одного взгляда на Лорда становится немного дурно. Красные глаза жадно блестят — он хочет крови, много крови, и ему сейчас плевать, чьей она будет. Волдеморт в ярости, и его тихий голос, похожий на шипение, словно замораживает воздух в комнате.

— Я поручил Беллатрисе одно очень важное дело. И она его с треском провалила.

Женщина, задрожав всем телом, вырывается-таки из железной хватки Нотта и падает на пол. На коленях подползает к своему повелителю, хватается длинными пальцами за его мантию, шепчет тихо-тихо, но даже этот шепот кажется надрывным криком:

— Мой Лорд... Простите меня... Ведь я всегда была самой верной... Я не хотела... Мой Лорд...

— Круцио! — взвизгивает резко Волдеморт, и луч проклятия бьет ее прямо в грудь. — Круцио! Круцио! Круцио!

Беллатриса кричит так громко, что закладывает уши. Она бьется в конвульсиях под ногами у Волдеморта, и на ее мучения смотрят два десятка Пожирателей. Драко стоит в дальнем углу и остается абсолютно невозмутимым. Он знает — он не попадет под горячую руку Темного Лорда. Когда угодно, только не сегодня.

Волдеморт опускает палочку и отходит от Беллатрисы, которую все еще трясет. Он подходит к окну и замирает там. Огромная змея скручивается у его ног.

— Сегодня в Косой Аллее был замечен Гарри Поттер.

Тишина, и до того царившая в комнате, теперь становится совсем уж звенящей.

— Он забрал с собой одну очень важную вещь, мою собственность . Точно отследить след аппарации, к сожалению, не удалось, но мы знаем приблизительно, где пункт его прибытия. Это леса Уолтшира, — он поворачивается к Пожирателям, которые жадно ловят каждое его слово. — Обыщите каждый дюйм этих лесов. Загляните под каждый куст. Притащите Поттера сюда. Притащите его, его подельника и все вещи, которые у них найдете. Вы слышали меня? Все вещи!

Пожиратели сдержано кивают, так и не нарушив тишину. Лорд не любит терять своих вещей, Лорд не любит оставаться в дураках. Он внимательно осматривает своих людей, не обращая внимания на Беллатрису, которая тихо скулит на полу.

— Отправляйтесь немедленно. Поттер глуп, он даже не подумает аппарировать куда-то еще раз. А мне еще нужно кое-что проверить...

И он стремительно выходит из каминного зала Малфой-Мэнора, оставив своих слуг одних. Те, переглянувшись и перекинувшись несколькими фразами, группами аппарируют в Уолтшир.

Драко аппарирует посреди заснеженной поляны и невольно вздрагивает — так похоже это место на опушку леса, из которой он отправлял Патронуса в дом Забини всего несколько недель назад. Но это — всего миг, дальше на воспоминания нет времени, и Драко отправляется в путь.

Феликс ведет его. Малфой чувствует это, чувствует, что решения принимает не он, а кто-то более разумный. «Интересно, а люди под Империусом чувствуют себя так же?» — стучит в мозгу непрошенная мысль. Феликс настойчиво тянет Драко за руку, принуждает поворачивать именно здесь и именно туда, нашептывает ему на ухо, что той дорогой лучше не ходить, а вот эта как раз создана для прогулок. Малфой двигается бесшумно и быстро, почти не оставляя следов. Он не знает, куда идет, но следует этому внутреннему зову беспрекословно.

Малфою даже слегка интересно: приведет ли его Зелье Удачи к Поттеру? Или, наоборот, оно отводит его так далеко от очкарика, как только возможно? Просто интерес, почти детская любопытность ворочаются в груди, там сейчас нет страха или неуверенности, там нет обреченности и боли. Драко ловит себя на мысли, что давно уже не чувствовал себя так уверенно и так хорошо. От осознания этого голова начинает немного кружиться.

А снегу вокруг столько, что кажется, будто весь лес укрыт толстым белым одеялом. Конец января, и тучи над головой тяжелые, снежные, того и гляди — начнется буря. И вправду, первые снежинки уже начинают падать, и Драко понимает, что совсем скоро это перерастёт в настоящую метель, такую, что не разглядишь вокруг ничерта даже в радиусе полуметра. Но вдалеке уже виднеется что-то темное, и Малфой без колебаний сворачивает на едва заметную тропу, непонятно кем и для чего протоптанную в этом дремучем лесу. И когда снег уже валит в полную силу, парень подходит к ветхому крыльцу старого заброшенного дома.

За окнами темнеет почти мгновенно, и не видно вокруг ничего — только белое безумие. Драко разжигает камин с помощью Инсендио и протягивает руки к огню. Тепло расползается от кончиков пальцев по всему телу, и Малфой улыбается. Он думает, что Феликс Фелицис — это лучшее изобретение магического сообщества.

Что же за такую важную вещь упустила Беллатриса? Вещь, на которую охотится Поттер, вещь, которая так дорога Волдеморту? У Драко нет ответа. Он не знает даже, хочет ли, чтобы Пожиратели нашли сейчас Поттера здесь, в Уолтшире. Он просто хочет, чтобы это все закончилось. Чтобы можно было забыть это время, как страшный сон. Хочет, чтобы мама опять улыбалась, отец снова стал высокомерным и надменным, Забини снова встречал его в Слизеринской гостиной и приглашал испить стаканчик-другой огневиски, а Грейнджер... а Грейнджер просто жила.

Феликс Фелицис помог понять одну очень важную вещь: он давно уже не борется ни на одной из сторон. У него есть четыре человека, за жизнь которых он способен отдать свою, и эти четыре человека — его сторона. Ему плевать, кто победит в этой кровавой бойне, ему абсолютно все равно, кто выйдет из этого дерьма победителем. Все, что ему нужно — чтобы их оставили в покое. Чтобы они смогли жить дальше, просто перевернув эту страницу своей жизни.

Если Поттера доставят сегодня Лорду на блюдечке с синенькой каемочкой, у очкарика не будет шансов. Волдеморт убьет его, может, даже не слишком помучив перед смертью. А потом тело упрямого гриффиндорского мальчишки объявят общественности, вся пресса воспоет славную победу и Вторая магическая война будет завершена. Лорд, скорее всего, съедет из Малфой-Мэнора, вполне возможно, ринется распространять свою идеологию на материк. Последний островок сопротивления будет затоплен, ведь последний год вся оппозиция держалась только на вере в Избранного. И тогда семью Малфоев возможно оставят в покое. Ведь врядли Лорду будет дело до таких незначительных персонажей, в его руках на тот момент будут намного более обширные силы. Забини, конечно, не сможет вернуться в Британию, но где-то там, где он сейчас, он вполне сможет жить спокойно и счастливо до конца жизни... А вот Грейнджер... Она не сбежит. Драко мог сказать это со стопроцентной точностью — чертово гриффиндорское упрямство и показательная храбрость не дадут ей сбежать из страны после того, как победит вражеская сторона. А это значит... Это значит, ее убьют.

Драко хмурится и делает несколько шагов по заброшенной грязной комнате.

Если же Поттеру удастся улизнуть и в этот раз и каким-то чудом он когда-то уничтожит Волдеморта, ситуация повернется с точностью до наоборот. Грейнджер станет героиней, Поттер — живой легендой. Режим Темного Лорда будет свергнут, министерство получит нового министра и новые законы, великий подвиг несломившихся и гордых оппозиционеров войдет во все учебники. Она сможет жить тихо и счастливо в этом новом мире, а он... его ждет Азкабан и поцелуй дементора. И Патронус в форме тигрицы ничем не сможет ему помочь.

Буря за окном немного успокаивалась, Феликс Фелицис прекращал свое действие.

Малфой нервно бродил по комнате, полностью погруженный в свои мысли. Как-то разом на него нахлынуло отрезвляющее холодное понимание: ангелы и демоны никогда не смогут быть на одной стороне. Ангелам и демонам не суждено сражаться бок-о-бок. И у них с Грейнджер не существует будущего. Только — тут и сейчас, только сегодня, без оглядки на то, что уже произошло и то, что произойдет завтра.

И вдруг захотелось увидеть ее. Срочно, до умопомрачения, до дрожи захотелось почувствовать ее рядом с собой, схватить ее, прижать к себе как можно ближе. Захотелось целовать ее — жадно, нервно, больно. Захотелось держать ее за руку, всматриваться в бледное усталое лицо, захотелось просто побыть с ней рядом, ведь завтра для них может не наступить. И страх проникает в душу — а если Поттера уже схватили? Если точка в этой войне уже поставлена?

Нет, только не сейчас. Он еще не готов ее отдать, он не готов ее потерять, свою сильную девочку, которая подарила ему душу! Он не готов сейчас отказаться от того, что согревало его столько времени!

Малфой закрывает глаза и видит ее — бледную, мокрую с головы до ног, со свежим порезом на щеке и палочкой в правой руке. Он слышит ее голос, выкрикивающий проклятия. Он чувствует тепло ее рук, касающихся его щеки. Он обхватывает голову руками, пытаясь успокоиться, отогнать наваждение, но тревога и страх уже пустили корни в душе, уже не избавиться от них просто так.

Гром и молнии неразрывны, но ни одна гроза не может длиться вечно.

Стук в оконную раму разбивает тишину на осколки. Драко резко поворачивается, и видит на подоконнике взъерошенную и усталую сову, к лапке которой привязан конверт. Он рывком открывает окно, впуская в теплое помещение морозный воздух, отвязывает послание, разрывает конверт, быстро пробегает глазами по строчках. И липкий холодный страх внутри торжествует, уже почти переходя в панику.

«Драко, срочно возвращайся в поместье. Повторяю — срочно. Мама»

Что случилось? Неужели... неужели Поттера схватили?

Малфой резко оборачивается вокруг своей оси и аппарирует.

Когда глаза привыкают к яркому освещению, Драко замечает, что к нему со всех ног несутся отец и Беллатриса. Они не просто взволнованы, они почти дрожат от возбуждения, а в их глазах горит какой-то маниакальный блеск. Отец хватает его за руку, бросает отрывисто:

— Пойдем. Скорее.

Драко быстрым шагом пересекает прихожую, торопливо шагает по длинным коридорам и в конце-концов входит в Южную гостиную. Входит — и замирает.

На полу лежат, связанные, два парня. Рыжий, горилоподобный Уизли, из-за пятидневной щетины и давно нестриженых волос теперь еще больше напоминает обезьяну, а рядом с ним... Сердце пропускает удар.

Это Поттер. Не узнать его невозможно, даже не смотря на изуродованное и распухшее лицо и отсутствие очков. Это Поттер — Драко за шесть лет взаимной ненависти успел изучить внешность его до малейших мелочей. Это Поттер.

— Их привели егеря, недавно, — взволновано говорит отец. — Он очень похож, правда, очень похож! Но мы ведь не можем вызвать Лорда, если не знаем точно. Ведь если это не Поттер, тогда...

Люциус нервно сглатывает и тщетно пытается унять дрожь в руках.

— Ты же учился с ним, Драко, — подхватывает Беллатриса хриплым голосом. — Скажи нам, это он? Это он, Драко?

Она подбегает к пленнику, дергает его за грязные спутанные волосы, приподнимая его голову. Драко смотрит в глаза своего извечного врага, поверженного, связанного, обезоруженного, он смотрит в его глаза и видит другие — карие испуганные глаза Гермионы Грейнджер. Глаза, что смотрят на него с ненавистью.

— Так что, Драко? Это ведь Поттер, да? — отец переминается с ноги на ногу, и Малфой слышит, как тяжело он дышит. — Ты же понимаешь, если именно мы отдадим Поттера Лорду, то он простит нас, простит все наши ошибки... Ну же, Драко! Это он?

У Малфоя в голове гремит гром, он заглушает все вокруг, и парень уже сам почти не слышит собственного голоса.

— Нет, отец. Это не Поттер. Поттера я бы узнал.

В зеленых глазах мелькает удивление, граничащее с изумлением, Уизли смотрит на него, словно на восьмое чудо света. Малфой отворачивается от них резко, не обращая внимания на разочарованный взгляд Беллатрисы и затравленный — отца. Он не может сейчас отказаться от нее. И своим уверенным «нет» он продолжил войну, но выиграл еще немного времени для них. Еще несколько дней, возможно, недель, когда можно будет сбегать в свое собственное убежище на восьмом этаже, в место, где горит камин и ветер бьется в окно. В место, где он чувствовал себя по-настоящему живым.

И тут происходит что-то невообразимое. Негромкий хлопок аппарации — и в гостиной появляется домовой эльф. Щелчок пальцами — и веревки, связывающие пленников разом опадают на пол. Удивленный вздох — и Уизли скручивает руки Люциусу, выхватывая у него из кармана черной мантии изъятые палочки. Громкое «Экспелиармус» — и его собственная палочка перемещается прямо в руки Поттеру, ровно как и палочка Беллатрисы.

— Приятно было повидаться, Малфой, — ухмыляется криво тот, за чью голову назначено вознаграждение в десять тысяч галеонов. А еще через секунду они исчезают втроем — Поттер, Уизли, домовой эльф.

— Ты же сказал, что это не он!!! — визжит Беллатриса обезумевшим голосом. — Ты же сказал, что его бы ты узнал!!!

Она орет так, что закладывает уши. Отец тяжело опирается на трость и прерывисто дышит. Малфой смотрит на них прямо и открыто и молчит.

Он знает — сегодня его ждет не один Круциатус.