Парный танец

Письмо гласило:

Мистер Поттер,

После прошлой встречи у меня остались ваши очки. Полагаю, это те самые, в которых вы были во время Последней битвы? Если хотите их вернуть, придётся подумать о достойной плате.

Люциус Малфой.

И Гарри подумал. Ответ получился таким:

Мистер Малфой,

После прошлой встречи у меня осталась купюра в десять галеонов. Полагаю, это будет равноценный обмен. И да, это Те-самые-очки.

ГП.

Ответ пришёл незамедлительно.

Мистер Поттер, десять галеонов вы честно заслужили. Я не вправе лишать вас первых заработанных на этом славном поприще денег. Придумайте что-нибудь ещё. Но в любом случае, не стоит передавать такую драгоценность через сов, не так ли?

ЛМ.

Мистер Малфой, никаких сов. Передадите лично в руки.

P.S.: Кстати, это было всего лишь задание из фантов.

P.P.S.: А ваша сова очень красивая. Как её зовут?

ГП.

Как насчёт этой пятницы?

P.S.: Знаю, нашёл там бумажку с заданием. А жаль.

Р.Р.S.: Элоиза.

Л.

Гарри перечитал записку в третий раз и ошеломлённо поскрёб в затылке. До него вдруг дошло, что ему назначают встречу. И кто? Люциус Малфой! Он ещё раз глянул на первый посткриптум и хмыкнул: жалко ему. Чего, интересно?

«Что танец больше не повторится», — шепнул глубокий низкий голос, и Гарри подпрыгнул на стуле, затравленно оглядываясь. Эффект присутствия ощущался в полной мере; ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить: слова прозвучали в его голове.

«Голоса в голове – плохой знак», — подумал Гарри, вертя в руках квадратик шёлковой бумаги. Хотя, чего ещё ждать, если он сидит тут и всерьёз обдумывает возможность… возможность…

Свидания с Люциусом Малфоем.

Гарри застонал и уткнулся лбом в крышку стола. Ну да, когда люди заигрывают по переписке (а они именно заигрывали, чего уж там), то всё обычно заканчивается свиданием.

— Свидание, — вслух произнёс он, малодушно опустив вторую часть фразы. Что там должно быть? Цветы, живая музыка, розовое шампанское? Представив себе подобную картину с их участием, Гарри нервно хохотнул. Не так, конечно. А как?

«Чёрт, я что, действительно об этом думаю?»

За прошедший месяц эмоции, вызванные знаменательной встречей в клубе, поутихли. Иногда, правда, Люциус снился ему, и наутро Гарри топал в холодный душ, потому что… Ну понятно, почему. Но опять ворошить дурацкую историю, да ещё ТАК? А вдруг это какой-то коварный план Малфоя? Может, решил, что рассказ в «Пророке» о фантах – это мелковато, и теперь хочет добыть чего пожелтее. С другой стороны, он же и сам подписывается на огласку. Зовёт, вон, в людное место. Наверно, в людное. Гарри вновь неуверенно глянул на письмо и зачем-то поднёс к лицу, что, конечно, было ошибкой. Тонкий древесный аромат щекотнул ноздри – знакомый запах. Именно его он ощущал, когда перебирал

…нежно перебирал…

струящиеся пепельные пряди. А когда наклонился, то запах стал сильнее, и он ещё смутно подумал, что губы Люциуса, наверно, чуть горьковатые на вкус.

Гарри ещё разок впечатался лбом в поверхность стола, удивляясь, как там до сих пор не образовалась вмятина. От терзаний его отвлёк клёкот и хлопанье крыльев – голодная сова смотрела с укоризной. Гарри вскочил на ноги.

— Ой, прости, красавица. Э-ло-и-за, — с удовольствием произнёс он, угощая сову печеньем. Та милостиво приняла подношение, элегантно склёвывая печенье с протянутой ладони. Когда сова уже была готова лопнуть, Гарри стряхнул крошки и решительно шагнул к дверям. Идиотская, конечно, привычка – чуть что бросаться к Гермионе за советом, но тут дело серьёзное. Вышагивая по коридорам кампуса, Гарри не мог сдержать улыбку. Вот она обалдеет!

Но Гермиона была не в состоянии воспринимать шокирующие новости. Она лежала ничком на смятой постели и, свесив голову, вдумчиво разглядывала половицы. Гарри понимающе оглядел комнату, заваленную пустыми бутылками и смятыми пластиковыми стаканчиками. Сам он сбежал с традиционной летней вечеринки одним из первых – напиваться не хотелось, да и письма ждал. А вот остальные, похоже, оторвались по полной. Но Гермиона-то обычно не злоупотребляет. Странно.

— Привет, — осторожно произнес он, присаживаясь рядом.

— Угу, — сдавленно отозвалась Гермиона.

— Тебе… удобно?

— Нет. Но так меньше тошнит.

— А как насчёт Антипохмельного?

— О, посмотри в шкафчике, пожалуйста, — в голосе звучала надежда. И шкафчик не подкачал. Опустошив спасительный пузырёк, Гермиона перевернулась на спину и закрыла глаза.

— Мы расстались с Роном.

«Давно пора», — чуть не ляпнул Гарри. Их отношения с самого начала не были ровными, а уж после того, как начали учиться, и вовсе разладились. Гермиона вся была в политологии и праве и в МГУ наконец-то встретила людей, которые могли поддержать не только её идеи, но и замудрёную беседу; Рон с удовольствием постигал азы магокриминалистики и вовсю заглядывался на боевитых курсанток. Сразу после войны они ощущали себя стайкой птиц, которых застиг снегопад; горькие воспоминания, общие потери, а потом и слава, которая оказалась чуть ли не худшим испытанием. Они судорожно цеплялись друг за друга, и казалось странным не быть вместе. Но следующие два года расставили всё по местам, и только Рон с Гермионой продолжали тащить на себе груз ненужных ни одному из них отношений.

Гарри погладил её по спутанным волосам.

— Всё правильно, я считаю.

— Ты не понимаешь, — Гермиона страдальчески поморщилась. – Получается, что я… ну… не была искренней? Врала всем?

— Чушь. Люди меняются, отношения тоже. Иначе почему почти никто не живёт вместе по сто лет?

— Да, но… Я уже была частью семьи, понимаешь? Артур и Молли звали меня дочерью.

— Ну. Молли и меня сыном зовёт, хоть мы с Джинни не вместе.

— Но вы как-то сразу разошлись, легко. А мы… — Гермиона душераздирающе вздохнула. – Это выглядит так, словно я испугалась трудностей, не смогла…

— «Я, я», — передразнил Гарри. – Ты себя только послушай: беспокоишься о том, что люди подумают, что подвела кого-то, а вот о главном – о вас с Роном – молчишь. А знаешь, почему?

— Почему?

— Потому что там давно всё было решено, вы просто не признавались в этом.

Гермиона наморщила лоб.

— Какой ты умный, это что-то, — сказала она наконец.

— Просто я уже всё это проходил, — тут Гарри вспомнил и о своих проблемах и покосился на улыбающуюся Гермиону. Нет, с ходу такое нельзя вываливать. – М-м… Ещё дозу Антипохмельного не желаешь?

— Пожалуй.

В этот миг дверь распахнулась, и в комнату влетела Кей, облачённая в балахон невероятного жёлто-зелёного цвета – цвета головной боли(1). В сочетании с рыжей гривой это смотрелось настолько эффектно, что Гермиона опять уронила голову на подушку и зажмурилась.

— Зелья мне!

— Лечитесь, что ли? – деловито спросила Кей, грохая на стол тяжёлую сумку. – К чёрту зелья, зачем нам эта химия? Я пиво принесла.

— О-о…

— Нормальное, а не эту вашу английскую мочу.

— Тогда уж «нашу английскую мочу»! – ехидно поправила Геримиона.

— Как угодно, — отмахнулась Кей. – Кто со мной? – она ловко открыла бутылку зубами и выплюнула пробку.

— Они же отвинчиваются, — заметил Гарри.

— А так вкуснее! – Кей протянула ему бутылку.

Запотевшее стекло соблазнило даже Гермиону; она тоже взяла одну и опасливо приложилась к горлышку.

— М-м. А что-то в этом есть.

— Конечно, — довольная Кей уселась прямо на стол, болтая ногами. – Хочешь избавиться от похмелья – спроси нас как.

— Кстати, а где Джей?

— Наверно, там же, где мы его вчера оставили – на теннисном корте.

— Что вы забыли на теннисном корте? – изумился Гарри.

— Ты не представляешь… — голосом сказочницы начала Кей.

Через пару часов Гарри, пузырясь ледяным «Будвайзером» и весельем, вернулся в комнату. С его появлением дремлющая сова встрепенулась и выжидающе вытянула лапку: давай, мол, да я полетела. Гарри просмотрел полученные письма слегка расфокусированным взором, а потом взял и написал:

Пятница подойдёт.

П ГП Гарри.

А почему бы и нет, в самом деле?

* * *

Полученное утром письмо с адресом ресторана («Рояль», европейская кухня, не возражаете?) повергло Гарри в шок.

— Это ведь уже завтра, — пробормотал он, беспомощно глядя на присланную с письмом Элоизу. Та склонила голову набок, и Гарри мог бы поклясться, что выражение клюва у неё самое ехидное. Это странным образом приободрило. В самом деле, ну что такого в совместном обеде? Ведь они в конце концов знакомы (в памяти всплыл Отдел тайн, Мэнор, Беллатрикс, Последняя битва) и даже ужинали вместе. Не вдвоём, правда.

Совместные обеды законом не запрещены. Ничего плохого Люциус ему не сделает, разве что гадостей наговорит, припомнит историю в клубе. Хотя… В письмах они пообщались вполне… мило. Гарри вздрогнул и малодушно глянул на стол. Старый добрый стол: об него можно побиться головой (назвал Люциуса милым), а можно просто сесть и написать письмо с отказом, дать задний ход.

В этот момент раздался треск: Элоиза нашла коробку с печеньем и, разорвав её когтями, угощалась самостоятельно. Гарри усмехнулся – вот ведь нахалка! А ещё нос дерёт, вся в хозяина. Он тут же представил обычного Люциуса – осанка, трость, надменный взгляд, фирменная «привет, ничтожество» улыбка; и другого, того, который встретился ему в клубе, — мягкая усмешка, предвкушение и любопытство, приоткрытые губы, когда они чуть было…

Но об этом лучше не думать. Гарри тряхнул головой. Нет уж, отступать нельзя, потому что… Да потому что просто не хочется!

Не давая себе времени передумать, он нацарапал ответную записку: «Понял, буду. Гарри».

— Элоиза, есть работа!

* * *

Весь день Гарри был как на иголках. Ночью спал плохо, а утро пятницы посвятил разбору гардероба. Что бы такое надеть? Он припомнил многочисленные свидания с девчонками: кино и попкорн, луна-парк и мороженое, пиццерия, «Fish&Chips». Н-да. Вряд ли Люциус поведёт его куда-то, где ценятся джинсы и футболки. То есть девяносто процентов гардероба отпадает. Нужны брюки, а к ним рубашка. Или всё-таки джинсы поприличнее? К вечеру Гарри дошёл до того, что призвал на помощь Джея – поступок, говорящий о несомненном помрачении сознания.

— Как я выгляжу?

— Нуу, чувак, — протянул Джей. – Какой-то гейский вопрос, если честно.

Гарри отвёл глаза. Чёртов Джей! Не в бровь, а в глаз.

— Да нормально, — продолжал тот. – Прямо конфетка. Только воротник расстегни, а то вид, как у удавленника. – Он ещё раз окинул его оценивающим взглядом и широко улыбнулся. – Что, горячая крошка? Высший класс?

— Э-э… — Гарри изо всех сил старался не рассмеяться. – Ну да, да.

— А грязные подробности?

— Блондинка, — весомо произнёс Гарри.

— О-о, — Джей закатил глаза. – Ну, если у вас не срастётся, дай мне знать.

— Обязательно, — задыхаясь от смеха, тот выскочил из комнаты под громогласный аккомпанемент джеева пения:

— Тщетны все мои надежды, хоть приснись мне без одежды!..

Смех, конечно, был истерическим. Когда Гарри аппарировал к ресторану, от весёлости не осталось и следа. Он украдкой оглянулся и, не обнаружив никого, вздохнул с облегчением: не пришёл.

— Добрый день, — раздался за спиной знакомый голос.

Пришёл.

В лёгких серых брюках и белой рубашке Люциус выглядел моложе и… Ну и вообще, хорошо выглядел. Гарри растерянно кивнул в знак приветствия.

— Похвальная пунктуальность, — Люциус тоже чуть склонил голову. – Пойдёмте?

Двери ресторана были выдержаны в современном стиле – затемнённое стекло и металл. Гарри украдкой потёр вспотевшую ладонь о брюки, взялся за ручку и получил удар током. Он отшатнулся, налетел на Люциуса; тот инстинктивно приобнял его, удерживая.

— Статическое электричество, — пробормотал Гарри, выворачиваясь из крепких рук и чувствуя, что лицо начинает гореть. Люциус многозначительно кивнул и коснулся металла. Его, конечно, не ударило. Гарри шагнул полумрак ресторана, думая, что они встретились всего три минуты назад, а он уже успел выставить себя идиотом. Блеск.

— Это наш.

Маленький столик в нише показался Гарри очень уютным. Не успели они сесть, как подлетел официант, состоящий, казалось из одних усов, улыбки и лакированных ботинок.

— Джентльмены, — проворковал он, ослепляя их блеском устрашающе белых зубов. – Ваше меню. Желаете что-нибудь выпить?

— Нет.

— Да.

Они произнесли это хором.

— Я бы выпил, — повторил Гарри.

Усы заботливо нависли над ним. Дальше последовал шквал совершенно незнакомых Гарри названий аперитивов. Люциус и не думал помогать – сидел, листая меню. Наконец Гарри услышал знакомое слово и уцепился за него.

— Вы сказали «коктейль»?

— О, наш Пятничный коктейль, всегда разный! — воодушевились Усы. – Сегодня в состав входит сок, гватемальский ром и…

— И стакан воды со льдом для меня, — Люциус, не поднимая взгляда, умудрился заткнуть официанта, повернуть и отправить за заказом.

«Мне бы так», — позавидовал Гарри, вспомнив назойливых репортёров. Люциус поднял голову и, как ему показалось, улыбнулся одними глазами. Гарри моргнул и потянулся за меню. Боже, да оно толще словаря!

— Прошу.

Перед ними возникли напитки. Мучимый жаждой Гарри взялся за бокал, украшенный кокетливым зонтиком, и сделал большой глоток. Вкусно. С манговым соком, кажется. Он глотнул ещё, и ещё, и тут блаженная прохлада внутри сменилась теплотой. Гарри осознал страшную вещь: ему подали крепкую алкогольную дрянь, а он ничего не ел сегодня. Чёрт бы подрал такие коктейли, и это в приличном заведении! Ну конечно, пятница – все надираются. Он на миг зажмурился, ощущая знакомое жжение в пустом желудке и то, как алкогольные пары нежно туманят голову. Люциус отложил меню.

— Выбрали, мистер Поттер?

— Учитывая обстоятельства прошлой встречи, думаю, мы можем называть друг друга по имени, — доверительно сказал коктейль голосом Гарри.

«Что я несу???»

Бровь Люциуса выгнулась, да так и застыла. Он кашлянул, взялся за свой стакан. Пара глотков воды, и бровь вернулась на место.

— Хорошо, Гарри.

«Назови и ты его по имени, назовиназовиии!», — потребовал коктейль, но Гарри стиснул зубы и мёртвой хваткой вцепился в меню. Когда Усы явились за заказом, он ткнул в первые попавшиеся блюда и впихнул ему в руки ненавистный бокал.

— Унесите.

Люциус покусывал нижнюю губу, но не говорил ни слова. Гарри тоже убито молчал, притворяясь, что разглядывает интерьер. Когда принесли заказ, стало полегче. Гарри старался не смотреть, как изящно Люциус управляется с приборами, и в конце концов ему даже удалось расслабиться и получить удовольствие от еды. Коктейль, придавленный салатом из тунца и ризотто, обиженно булькнул и замолчал. Молчаливый обед продолжался. Наконец Люциус, посматривая на него, отложил приборы. Гарри тоже взялся за салфетку. К ним тут же подлетели Усы.

— Желаете десерт?

Они заказали кофе и пирожные. Люциус откинулся на спинку мягкого стула и посмотрел на Гарри долгим изучающим взглядом.

— Где ты учишься, в Магическом университете?

— Да. «Он говорящий!»

— Там, кажется, произошли существенные изменения?

— Да, после войны его реформировали. Теперь там есть факультеты по немагическим специальностям, и большое внимание уделяется маггловедению.

— Вот как, — Люциус задумчиво прищурился. – Магглориентированный университет, значит.

— Можно и так сказать. Но это пока на начальной стадии…

У них получилась вполне пристойная беседа. Оказалось, Люциус в своё время тоже учился – был вольным слушателем в Пражской магоакадемии. Он рассказал пару интересных историй и очень забавно изобразил одного из тамошних профессоров – завзятого англофила.

— Он перевёл «Правь, Британия» на чешский. Такое пшеканье получилось. А ещё был уверен, что мы тут только и делаем, что с утра до ночи говорим друг другу «Будьте столь любезны» и разливаем чай.

— А разве у аристократов не так? – подначил Гарри. Люциус передёрнул плечами, и он понял, что шутка не удалась. – Э-э… А он говорил о знаменитом английском юморе?

— Конечно.

— И что же это такое?

— Хотел бы я знать.

Они рассмеялись. Люциус заказал ещё кофе – на этот раз с коньяком, и Гарри к нему присоединился. То ли коньяк повлиял, то ли беседа, но настроение у него было отличное. Всё казалось приятным и милым: и полумрак, и горячий кофе и Люциус напротив. Было хорошо. Они немного поспорили, кому расплачиваться; оказалось, оба терпеть не могут считать деньги. В результате осчастливили Усы такими чаевыми, что тот, казалось, был готов провожать их поклонами до самого дома.

На улице почти стемнело.

— А мы засиделись, — немного удивлённо заметил Люциус.

— Пройдёмся? – предложил Гарри.

Они двинулись вниз по улице, к скверу. Как ни странно, там почти не было гуляющих. Шли молча, и Гарри наслаждался теплом июньского воздуха и мягкой размывчатостью, свойственной только сумеркам. Он ощущал себя сытым, довольным и приятно усталым. Но как будто чего-то не хватало. Сквер закончился, они остановились у выхода, повернулись друг к другу. Надо бы попрощаться, подумал Гарри, но вместо этого продолжал смотреть на Люциуса. Они попали в те несколько минут, когда сумерки почти сгустились, но фонари ещё не зажглись. В сиреневом полумраке всё было и загадочнее, и проще.

— Итак, — сказал Люциус. – Пора…

— В прошлый раз я начинал первым, — неожиданно для самого себя выдал Гарри. Брякнул и замолчал. Люциус не шелохнулся, и он проклял себя – ну что за идиот. Он уже хотел сказать «покаспасибозавечер», как вдруг Люциус одним плавным движением скользнул вперёд, обнял и склонился над ним. Горячее дыхание коснулось лица, и Гарри зажмурился.

— Если собираешься упасть в обморок, имей в виду: поймаю при первом отскоке от земли, — предупредил Люциус. Шутливые слова никак не вязались со знакомым низким тоном голоса, и от этого контраста между лопаток рассыпались мурашки. Гарри вздохнул и, не открывая глаз, слепо потянулся к нему сам. Их губы соприкоснулись – осторожно, невесомо, ещё раз. Пальцы Люциуса подхватили Гарри за подбородок, он обнял его, и следующий поцелуй получился глубоким и влажным, долгим и горячим. Он остался на губах вкусом кофе и коньяка; терпкий древесный аромат щекотал ноздри. Гарри поднял взгляд, стараясь разглядеть выражение его лица, но Люциус выпустил его и отступил на шаг.

— До встречи… Гарри.

Хлопок, и он растворился в сумерках. В ту же секунду зажглись фонари. Гарри постоял ещё немного, трогая губы кончиками пальцев, а потом рассмеялся.

Очки-то он так и не забрал.

(1) — у кого-то упёрла эту фразу, не помню. Такая классная:)

Гарри проснулся около полудня и некоторое время лежал, созерцая игру солнечных бликов на белом потолке. Накануне он допоздна бродил по улочкам магического Лондона – без цели, просто так. Голова была восхитительно пустой и звенящей, ни одна мысль там не задерживалась. Теперь следовало подумать, как быть дальше. Гарри перевернулся на живот и вздохнул. Он не особо разбирался во всех этих тонкостях, но понимал, что следующий шаг придётся делать ему. Какой? Пригласить его куда-нибудь? Но он не любил шикарные рестораны вроде вчерашнего «Рояля» и не знал, чем удивить Люциуса. Кроме того, если всё-таки приглашать, то надо решить, что будет… ну, что может быть дальше. Как вариант, можно написать шутливое письмо, упомянуть эти треклятые очки, а там как получится. И если судить по вчерашнему, должно получиться нечто. Гарри зажмурился, прокручивая в памяти поцелуй, его первый поцелуй с… с мужчиной, скажем так. Первый же? Если и были другие, то он их теперь и за деньги бы не вспомнил. Только не после того, как ощутил уверенное прикосновение горячих губ и то, как Люциус дразняще лизнул его в уголок рта, как надавил на затылок, заставляя запрокинуть голову. Вспомнив эти детали, Гарри беспокойно заёрзал: лезть под холодный душ не хотелось. И лучше не думать о том, как сам он сжимал губы, посасывая его язык… Так, похоже, душа не миновать.

«Зато не жарко», — мудро рассудил Гарри, стуча зубами после холодной воды. В голове прояснилось, и он решил, что в любом случае должен поблагодарить Люциуса за обед. В посткриптуме можно намекнуть, что он не прочь повторить, а там уж сам пусть решает. Гарри вовсе не хотел показаться навязчивым. Он достал бумагу, перо и усмехнулся при мысли, что придётся отправить в Мэнор одну из университетских сов, замученных линькой. Это вам не экзотическая красавица Э…

За спиной раздался плотоядный хруст. Гарри обернулся и увидел Элоизу: та отыскала закатившееся в угол печеньице и теперь энергично расправлялась с ним.

— Ты кстати. Показывай, что принесла.

Короткую записку Гарри перечитал раз десять. Она гласила:

Раз уж тебе нравится эта несносная птица, оставь её себе. У Элоизы тяжёлый характер, но лёгкие крылья – почту она доставляет хорошо.

Л.

— Мне подарили сову, — пробормотал Гарри, водя пальцем по ровным строчкам. – Обалдеть.

Подарок. Не на Рождество, не на день рождения. Не потому, что он убил Волдеморта. Просто так. Не свитер Молли, не шоколадные лягушки и не снитч (этих у него скопилось уже сотни две). Сова. Он никому не говорил, как тоскует по Хедвиг. Она была его первым другом и самым лучшим доказательством того, что происходящее с ним — реально. И Гарри не хотел покупать другую, но вот получить в подарок, так же, как от Хагрида когда-то: просто потому, что у мальчика должна быть сова… Он глянул на недовольную Элоизу.

— Как по-твоему, у каждого должна быть сова?

Она не ответила, но стоически вытерпела робкие поглаживания. А Гарри завороженно любовался переливами серебристо-сиреневого оперения. На миг его захлестнули все те эмоции, что он испытал десять лет назад, придя впервые на Диагон-аллею: восторг, предвкушение, ожидание сказки. Если бы Люциус был сейчас здесь, его бы определённо задушили в объятиях.

— Нет, это слишком много, — пробормотал Гарри, протягивая Элоизе руку, – ему хотелось почувствовать её тяжесть.

— …а может, и не слишком, — приговаривал он минутой позже, почёсывая укушенное ухо и пытаясь отыскать что-нибудь съедобное для своей неумолимой пернатой подруги. Подарочек с характером. Очень по-малфоевски. Он улыбнулся: похоже, Люциус предвидел его неуверенность и сделал так, что теперь от ответного приглашения не отвертеться: надо же поблагодарить за подарок. Малфоевский альтруизм умилял. А подарок… Подарок в любом случае великолепен. Скормив сове завалявшийся кекс, Гарри уселся за письменный стол.

Завтра в шесть вечера, траттория «Медитерана» (средиземноморская кухня). Придёшь? Приходи.

Г.

На большее он сейчас не был способен. Не слишком изящно, но зато от души. Видимо, Люциус тоже так подумал, потому что вечером Элоиза принесла ответ, состоящий из одного лишь слова: «Приду».

* * *

«Медитерана» была особым местом. Гарри обнаружил её в первое послевоенное лето, когда шлялся по Лондону, одержимый одним желанием: хотя бы полчаса пожить без восторженных возгласов за спиной и удушающе любопытных взглядов незнакомых людей. Траттория встретила его полумраком, покоем и совершенно восхитительной едой. Посетителей там бывало немного. Гарри предполагал, что это место «передают» друг другу и приводят туда только самых близких людей. Сам он не приводил ещё никого; несколько раз звал Рона с Гермионой, но те так и не выбрались с ним. Сами виноваты.

Он встретил Люциуса у входа.

— «Медитерана», — озвучил тот неприметную вывеску. – Хорошее место?

— Здесь не так шикарно, как в «Рояле», но мне нравится, — Гарри с удовольствием разглядывал его: рубашка цвета сливок и брюки из какой-то интересной поблёскивающей материи, так и хотелось потрогать.

— Зайдём? – в голосе Люциуса слышалась улыбка.

— А? Да, конечно. «Хватит пялиться, кретин!»

К ним сразу же подлетела юркая кудрявая официантка.

— Здравствуйте, мистер Поттер!

— Привет, Джу.

— Да вы сегодня не один, — она обернулась к Люциусу и осеклась: узнавание, изумление, отвращение – подвижное лицо не скрыло ни одной эмоции. Она аккуратно положила меню перед Гарри, а перед Люциусом шваркнула кожаную папку так, что стоящие на столе солонка и перечница испуганно обнялись.

— Выбирайте, — обронила она и ушла.

— Как непрофессионально, — Люциус открыл брошенное ему меню.

Гарри не знал, что сказать.

— Прости, — пробормотал он. – Я не…

— Ты здесь, кажется, ни при чём.

— Мне жаль.

— О, да Мордреда ради! — раздражённо вскинулся Люциус. – Ты же не думаешь, что я буду обращать внимание на какую-то официантку? Вот уж глупость.

— Нет, но… Чёрт, она никогда себя так не вела!

— Но ведь и ты никогда… — Люциус помедлил.

Никогда не приводил сюда Пожирателя, мог бы сказать он. Гарри уже приготовился возражать, но…

— Ты никогда не устраивал тут свидания, так? Она, наверно, ревнует, — очень серьёзно продолжил Люциус.

Гарри хлопнул глазами и рассмеялся.

— Наверно. Но раньше ничего подобного здесь не было, честно. Пьетро, хозяина, политика не волнует, и я думал, что весь персонал у него такой же. А он вообще удивительный человек: весь в своей кулинарии. Мне иногда кажется, он просто упустил войну из виду, — Гарри понимал, что его болтовня кажется нервной, но не мог остановиться. К счастью, Люциус мягко перебил его.

— Ты уже выбрал?

— Нет. Да мне, собственно, всё равно.

— Как это? – Люциус удивлённо поднял брови. — Не важно, что есть?

— Ну, мне просто нравится хорошая еда. Любая.

— О, — Люциус смерил его задумчивым взглядом. – Так что же, про чулан и голодное детство – правда?

— Чёрт, — Гарри страдальчески поморщился. Из всех «вопросов герою» этот был самым ненавистным. – Ты что, всё это читал? Вот уж не подумал бы.

— Одно время в газетах было больше не о чем читать, знаешь ли. Так правда или нет?

— В основном, — неохотно подтвердил Гарри, раздумывая, как бы половчее сменить тему. Спасение явилось из кухни: к их столику спешил высокий подвижный человек с нервными руками и добрыми тёмными глазами.

– О, вот и Пьетро! Добрый вечер!

— Buona sera, мистер Поттер! – над их головами завибрировало итальянское «р», и Пьетро с силой стиснул ладонь Гарри. – А кто ваш гость?

Гарри представил их и насладился видом того, как Пьетро темпераментно трясёт руку ошалевшего от такого дружелюбия Люциуса.

— Готовы сделать заказ? – лучился Пьетро.

— Позвольте мне, — улыбнулся в ответ Люциус.

Следующие двадцать минут Гарри ошеломлённо наблюдал за беседой двух иностранцев. По крайней мере, он в их разговоре ни слова не понимал.

— Антипасто(1), — вещал Люциус. – Риготта, битта, моцарелла(2). Капрезе, фризелле, фаготтини.

— Прошутто, — вдохновенно вторил Пьетро, — Странголапрети! Кростини, брезаола, верзини!(3)

— Нет, последнее не нужно, — Люциус внезапно перешёл на английский. — Лучше креветки, пряные.

Кончилось всё тем, что Пьетро убежал, выкрикивая на ходу:

— Для вас я буду готовить сам!

Люциус проводил его благосклонным взглядом.

— И впрямь хороший повар. Я сделала заказ и за тебя, ты не против?

— Не против. Только вряд ли я сумею оценить кулинарные изыски.

— М-м, ты просто не представляешь что теряешь, — Люциус откинулся на стуле и предвкушающе зажмурился, приняв при этом такой соблазнительный вид, что Гарри вперил взгляд в скатерть и сидел так, пока официантка (не Джу, другая) расставляла на столе десятка два крошечных тарелочек.

— Что это? – Гарри с изумлением разглядывал разноцветные субстанции, некоторые из которых напоминали по виду растёртую траву.

— Соусы.

— Да? – Гарри недоверчиво принюхался. – Лично я знаю два соуса: соевый и кетчуп.

— Налицо падение нравов, — притворно вздохнул Люциус, повязывая салфетку. – Но ничего, я ещё сделаю из тебя гурмана.

— Ну-ну, — Гарри тоже потянулся за салфеткой. Ему вдруг стало ужасно весело.

Дальнейшая беседа касалась еды и состояла из фраз типа «Ой, а это точно едят?», «Почему они так выглядят?», «Её сюда или наверх?» (Гарри) и «Ещё как едят», «Потому что они вяленые», «Оливку надо класть наверх, это важно» (Люциус). Под конец Гарри был готов признать, что и впрямь многого не понимал в жизни, настолько всё оказалось вкусным. Особое очарование происходящему добавлял тот факт, что Люциус тоже вовсю наслаждался обедом. Гарри не взялся бы объяснить, почему ему так кажется, но знал наверняка: в «Рояле» Люциус просто ел, а сегодня ел с удовольствием и даже увёл из-под носа у Гарри последнюю, самую вкусную креветку. Наконец он отложил приборы и подхватил бокал с вином.

— С меня хватит.

— А я бы ещё съел, — поддразнил Гарри.

— И как только влезает, — Люциус прищурился на него сквозь рубиновое кьянти.

— Влезает вот. И сколько бы не ел – никогда не поправляюсь, все девчонки завидуют, — Гарри наколол на вилку тонкий ломтик трюфеля, обмакнул в соус и сунул в рот, победно поглядывая на Люциуса. А тот вдруг улыбнулся.

— У тебя соус вот тут.

— Тут?

— С другой стороны, — Люциус отставил бокал и потянулся через столик. Гарри замер, ощущая, как он подушечкой большого пальца стирает каплю соуса с уголка его губ. Люциус не спешил отнимать руку; Гарри подумал, что сейчас подавится несчастным трюфелем, но Пьетро, храни его Мадонна, выручил и тут.

— Вам понравился обед? – он навис над столиком, сияя лучезарной улыбкой.

Люциус вновь откинулся на стуле, поднёс руку к губам и быстрым, невероятно эротичным движением слизнул с пальца снятую капельку соуса.

— О да.

— А вам, мистер... Что такое? Вам похлопать?

Гарри вскинул руку, пытаясь прокашляться.

— Не надо, — прохрипел он. – Обед был… потрясающий.

* * *

Сердечно распрощавшись с Пьетро, они вывалились наружу.

— После такого необходимо прогуляться, — заявил Люциус, и они двинулись по тихой пешеходной улочке.

— Тебе понравилось? – Гарри, улыбаясь, поглядывал на него.

— А что, не заметно? И не помню, когда так объедался.

— Эх ты, а ещё гурман.

— Гурманство и чревоугодие – не одно и то же, мистер Поттер, — нравоучительно заявил Люциус. – Зарубите это себе на испачканном соусом носу.

— О, да ладно. А что тебе сказала официантка?

Когда они уходили, одна из девушек что-то шепнула Люциусу на ухо.

— Сказала, — медленно начал тот, — сказала, чтобы я не сердился на Джу. Что у неё жених погиб под обломками моста, взорванного нами.

— Так и сказала: «вами»? – поразился Гарри.

— Нет, она сказала «Пожирателями», — Люциус глянул на него искоса, словно ожидая реакции. Гарри шёл молча, думая, что иметь дело с толпой или большинством — совсем не то, что узнавать конкретного человека. А ещё он подумал, что каждый, независимо от стороны, кого-то потерял в войне. И можно цепляться за горечь и ненависть, а можно просто быть благодарным за то, что остаётся с тобой или же даётся вновь.

— Спасибо, — сказал он. Люциус даже приостановился.

— За что??

— За Элоизу, — серьёзно ответил Гарри.

— А, — Люциус улыбнулся. – Уже укусила тебя?

— Угу.

— На здоровье.

Они вышли на маленькую круглую площадь, выложенную мозаичной брусчаткой. В центре журчал небольшой фонтан, было много гуляющих. Гарри обшарил толпу взглядом – привычка, оставшаяся со времён, когда он не мог и шагу ступить без того, чтобы не нарваться на очередного журналиста. Люциус заметил и усмехнулся.

— Боишься огласки? – спросил он. Сказано это было расслабленным полушутливым тоном, но Гарри безошибочно почуял вызов. Он медленно повернулся к нему.

— А ты?

Они стояли молча, ни один не отводил глаз. Люциус улыбался, но взгляд его был серьёзен. Гарри же хмурился, но смотрел азартно и весело. Навстречу друг другу они шагнули одновременно. Гарри привычно – уже привычно! – запрокинул голову и на этот раз не стал зажмуриваться. Люциус потянулся к нему…

— Мистер Поттер? – раздался откуда-то издали задыхающийся от восторга голос. Огромным усилием воли он отвёл взгляд от губ Люциуса и обернулся. Ну конечно. Типичная, как Гермиона не скажет, «поттероманка»(4). Девочка лет пятнадцати в очках – копии его собственных, но, скоре всего, без диоптрий; на запястье браслет с эмблемой Даров Смерти, в глазах – вся чушь, что писали в газетах. Обычно Гарри бывал с ними приветлив и даже ласков – как с больными детьми, например. Но сейчас… Он ещё раз обвёл толпу опытным взглядом и мгновенно вычислил группку таких же застывших соляными столбами девочек, которые взирали на него с безмолвным обожанием. Вот зараза, да она с подругами. Над ухом раздался низкий смешок.

— Я пойду, пожалуй.

Люциус незаметно взял его за руку. Большой палец погладил чувствительный (как оказалось) участок в центре ладони, скользнул выше, по холму Венеры(5), тронул запястье – и всё за какие-то две-три секунды. А потом Люциус шепнул: «До встречи» и аппарировал, бросив его на растерзание малолетним фанаткам. Гарри глубоко вдохнул и повернулся к девочке.

— Добрый вечер, мисс. Чем могу помочь?

Следующие полчаса он раздавал автографы и позировал с каждой из девчонок для колдографий. И на этот раз (редкий случай!) его улыбка была искренней. Люциус сказал «До встречи». Опять.

На вопрос девочек, почему же он не носит очки, Гарри загадочно улыбнулся и ответил, что так ему нравится больше.

(1) — "закуска"

(2) — сорта сыра

(3) — виды закусок

(4) — Прастити, мерлина ради, не удержалась:)

(5) — бугорок в основании большого пальца по версии хиромантов

Следующие несколько дней Гарри был очень занят. Сначала он попытался поселить Элоизу в университетской совятне, но та быстро и доходчиво объяснила, что ей в этой клоаке не место. Клетка тоже была с негодованием отвергнута. Потирая потрёпанные уши, Гарри оборудовал для капризной красотки уголок в собственной комнате; заодно устроил генеральную уборку – нашёл много интересного.

От Люциуса вестей не было.

Отгремели бурные празднования по случаю окончания сессии, однокурсники Гарри разлетелись по домам. Последней отбыла Гермиона – её всё не отпускала университетская библиотека.

— Но мы с родителями едем в Квебек, — вдохновенно рассказывала она, — и там есть замечательная библиотека: в ней можно найти даже…

— Лучше б ты себе мужика нашла, — пробурчала Кей, и Гарри мысленно с ней согласился. Гермиона по-прежнему переживала разрыв с Роном — по-своему переживала, по-гермионовски: количество поглощаемых ею книг выросло вдвое, а еда и сон, кажется, были объявлены уделом слабаков.

— Я провожу вас до камина, — вызвался он.

Кей звонко чмокнула каждого из них в нос, порекомендовала почаще «мочить панк-рок» и прыгнула в зелёное пламя первой. Гермиона несмело улыбнулась Гарри.

— А ты… собираешься куда-нибудь?

Два года назад, когда они наконец-то вынырнули из поствоенного загула, Гарри сбежал: набил карманы галеонами, оставил записку и махнул на море. Впервые. Один. И до сих пор считал, что те десять дней прогулок по пляжу и бездумного покачивания на тёплых волнах были самыми счастливыми в его жизни, хотя и не мог избавиться от лёгкого чувства вины: друзья беспокоились, присылали сов, а он не хотел писать в ответ — лишь вкладывал в конверты сорванный цветок, пёстрый камешек или горстку тонкого белого песка. Тогда он решил, что обязательно повторит путешествие, но всё прошлое лето пришлось посвятить ремонту в доме на Гриммо. А в этом был Люциус, который после их похода в «Медитерану» как в воду канул. Гарри вздохнул.

— Наверно, съезжу на море. А с тобой, надеюсь, увидимся на Ламмас (1) в Норе.

— Думаешь, стоит?

— Гермиона! – он взял её за плечи и легонько тряхнул. Молли простит тебе расставание с Роном, но если пропустишь Ламмас…

— … то она запечёт меня в пирог и подаст к столу, — рассмеялась та. – Ладно, всё нормально. Я приеду.

— Точно?

— Точно, — она клюнула его в щёку и шагнула в камин. А Гарри остался наедине со своими терзаниями. Почему же он не пишет? Мог хотя бы поблагодарить за обед, а то невежливо. Долго, что ли, письмо написать? Или ему просто некогда?

В общем, к моменту получения письма Гарри основательно промариновался. Филин из Мэнора прилетел рано утром, и пока Элоиза буравила нового знакомого зловещим взглядом, сонный Гарри пытался вникнуть в смысл короткого послания. Если он всё правильно понял, Люциус приглашал погулять в парке. Погулять в парке. С ума сойти.

— Может, ещё попросит понести мой портфель? – пробормотал Гарри, но внутри поднималось знакомое тёплое чувство, вроде щекотки: что бы Люциус не задумал, скучно не будет. Кроме того, Гарри не собирался позволять ему водить себя за ручку. В конце-концов, он тоже взрослый человек и знает, чего хочет. По крайней мере, на прошлой неделе, когда они так внезапно расстались на площади, он знал, о да. Но необходимы кое-какие приготовления. Встреча через два дня, нужно успеть.

— Элоиза, прекрати выщипывать ему перья, он уже осознал свою ошибку.

Кое-как растащив дерущихся птиц, Гарри, почёсывая полученные царапины, аппарировал в маггловский Лондон.

* * *

В глубине маленького пропылённого магазина он отыскал стеллаж, заваленный порножурналами и принялся рыться в тех, что были посвящены гей-сексу. Зрелище не показалось ему привлекательным. Накачанные тела (в особо запущенных случаях — смазанные маслом) вызывали одно желание: потыкать пальцем и проверить, а не резиновые ли они. Некоторые из актёров были зататуированы так, что вызывали ассоциации с осквернёнными памятниками. При взгляде на картинные позы, которые они принимали, мышцы тоскливо ныли, а выражения лиц заслуживали отдельного упоминания. Особенно забавно смотрелись исполнители минетов. Почему-то все они напряжённо косились в камеру, словно спрашивая: ну как я смотрюсь, ничего? Так и хотелось ободряюще потрепать их по макушке. Гарри понимал, ржать над порнухой – не самое интеллектуальное занятие, да и не за этим он сюда пришёл, но не мог сдержаться. Лишь одна картинка привлекла его внимание. Она даже не была порнографической – так, лёгкая эротика: худощавый блондин нависал над невысоким темноволосым парнем, упираясь руками в стену, поймав в ловушку, а тот, завороженно смотрел на него и вслепую тянулся к пряжке его ремня. Почти невинное фото вызвало однозначную реакцию: Гарри пялился до тех пор, пока его не окликнул развязный тощий продавец:

— Эй, мистер! Здесь вам не выставка. Брать будете?

Гарри ещё раз глянул на понравившуюся картинку и покачал головой.

— Нет. Мне это не нужно, — он забросил журнал в общую кучу и вышел, игнорируя бурчание продавца: «Ну конечно, все так говорят…»

А Гарри побрёл по улице, довольный. По крайней мере, он окончательно прояснил для себя, что хотел не кого-то вообще, а именно Люциуса. А раз так, то нужно продумать детали – и вперёд, Гриффиндор!

Собственно процесс Гарри представлял: ему доводилось пробовать анальный секс с подругами. И он его терпеть не мог. Почему-то девушки считали это высшим пилотажем постельных игрищ и ложились в кровать, как на жертвенный алтарь. При одном взгляде на их напряжённые лица у Гарри сводило скулы и вовсе не от желания. После длительной подготовки, сопровождаемой обычно ойканьем или зубовным скрежетом любовницы, ему уже ничего не хотелось. Но у мужчин, кажется, всё по-другому – они способны получить удовольствие. Ещё раз припомнив своих мучениц, Гарри пообещал себе, что попытается расслабиться, когда Люциус будет его…

Ну да, он не заблуждался насчёт того, кому быть снизу. И не боялся. Почему-то не боялся. Стоило вспомнить, как Люциус касался его тогда, в клубе, и в Гарри просыпался великий экспериментатор. Но сейчас на первом месте стояло другое. Люциус выглядел великолепно; по сравнению с ним он казался тем, кем, собственно, и был – второкурсником МГУ, который привык причёсываться пальцами. Девчонки-ровесницы не жаловались, но…

Девчонки. Вот они в этом разбираются. Но обратиться за консультацией Гарри мог только к Гермионе или Кей. Остальные видели в нём потенциальную добычу – как же, национальный герой, и общаться с ними по-дружески было невозможно. Он рассеянно пнул подвернувшийся камешек. Гермиона заслужила отдых, а Кей дотошная, обязательно вытянет всё. Можно обратиться к Джинни – она и поможет, и в душу лезть не станет, но Гарри чудилось что-то подлое в том, чтобы просить бывшую девушку о такой помощи. Так что же, своими силами? Отдаться в руки профессионалов? А вдруг из него сделают новомодное чучело? Видел он таких — не поймешь, парень или девчонка.

При мысли о профессионалах что-то забрезжило в голове. Гарри остановился. Идея была настолько нелепой, что просто не могла не сработать. Адрес клуба Иззи Попугая он запомнил.

* * *

— Я правильно поняла? Вы хотите, чтобы я помогла вам подготовиться к свиданию? – уточнила Лорна.

— Угу.

— Я?

— Угу.

— Вам?

— Ну да, — Гарри занервничал. В мыслях это не казалось таким дурацким, но на словах – полный идиотизм: просить девушку, которую видел всего раз в жизни…

— Я согласна.

— Э-э… Правда?

— Конечно, — Лорна задорно улыбнулась. – Когда ещё доведётся походить по магазинам под ручку с национальным героем?

— Эй, будешь меня так называть – оставлю без чаевых!

— Ещё и чаевые будут? – старательно удивилась Лорна. – А я-то думала, мне самой заплатить придётся. Посмотрим, — она прищурилась на настенный календарь. Завтра у меня выходной. Встретимся в полдень?

— Договорились.

Возвращаться в кампус было боязно — Гарри опасался найти в комнате кучу окровавленных перьев и как минимум одну убиенную тушку. Но нет: Элоиза и малфоевский филин не просто помирились, они нежно ворковали, едва не соприкасаясь клювами, точно пара голубков на свадебном торте. Зрелище было то ещё, но Гарри счёл его добрым знаком. Было жаль их разлучать, и всё же филин отправился в Мэнор с письмом, а Элоизу Гарри перенёс домой вместе с упакованными вещами – на днях кампус закрывался на ремонт. На следующий день на встречу с Лорной он аппарировал уже из дома на Гриммо.

* * *

— Кажется, я тут был, — Гарри разглядывал неприметное здание.

— Лучший салон красоты в Лондоне, — с непонятной гордостью пояснила Лорна. – Нам сюда.

— «Медея»? Вот так названьице!

— Ну, она же была красавицей, — Лорна толкнула стеклянную дверь. Звякнул колокольчик, и им навстречу выпорхнули пять футов три дюйма блондинистого совершенства с бейджем «Марита. Администратор».

— Добрый день, — её улыбкой можно было осветить Большой зал Хогвартса. — Мистер Поттер, приятно вас снова видеть. Чем я могу помочь?

Точно. Это сюда его водила Гермиона.

— Я хотел бы подстричься… — но тут из-под локтя вынырнула Лорна и отодвинула его на задний план.

— Нам нужен полный комплект услуг, — провозгласила она, взмахнув рубиновой карточкой Гринготтса, временно изъятой у Гарри.

— Полный комплект? — в глазах Мариты вспыхнули азартные огоньки.

— Именно, — с удовольствием подтвердила Лорна. Девушки обменялись взглядами и – Гарри мог бы в этом поклясться – признали друг в друге сестёр. Они одновременно обернулись к нему и нежно пропели на два голоса:

— Идёмте, мистер Поттер.

…В приятную негромкую музыку вплетался треск отдираемой липкой ленты и приглушённые гаррины матюги.

— Мистер Поттер, вы прекрасно держитесь, — журчала мастер эпиляции. – Я же говорила, что во второй раз будет полегче. Ведь полегче?

— Угу, — выдавил Гарри, пытаясь отогнать воспоминания о полученных когда-то Круцио.

— Интимную делать будем?

— Э-э… — Гарри малодушно замялся.

— Будем-будем, — раздался из-за ширмы голос Лорны.

«Я скучаю по Круцио».

Салон красоты оказался воплощением ада с бесконечными кругами-процедурами. Лорна, неумолимый Вергилий, протащила его по всем уровням пыток. От коррекции бровей Гарри, правда, отвертелся (ещё бы выжгли ему на лбу «гей» большими буквами), а вот на маски она его всё-таки уговорила. А после того, как Лорна засунула его в бурлящий ароматный бассейн, Гарри и вовсе перестал сопротивляться, покорно следуя из зала в зал. Но одно он для себя уяснил.

— Это адский труд. И как вы только выдерживаете?

— Ты что! Да это самый лучший отдых. Ну, не считая, разве что, шоппинга. Просто мы ещё до обёртываний не дошли.

Гарри застонал.

Казалось, он провёл там неделю, но всё когда-нибудь кончается. Марита вернула ему карточку Гринготтса и попросила заходить почаще. Гарри, скрестив за спиной пальцы, пообещал. Лорна осмотрела его придирчивым взглядом мастера, закончившего творение, и сентиментально потрепала по плечу:

— Надеюсь, она стоит всех мучений.

«Кто?» — чуть было не брякнул Гарри, но вовремя прикусил язык.

— Я тоже на это надеюсь. Спасибо, девочки, — он вымученно улыбнулся и бросился к камину, пока эти демоны в облике девушек ещё чего-нибудь над ним не учудили.

— Удачи! — Гарри показалось, что они машут вслед платочками.

Вывалившись из камина в доме на Гриммо, он убедился, что Кричер с Элоизой поладили (по крайней мере, никто никого не пытался убить), и на этом счёл свой долг хозяина дома исполненным – завалился спать.

Женский отдых оказался не по плечу хрупкому мужскому организму.

* * *

На следующий день Гарри долго вертелся перед зеркалом, но никаких существенных изменений во внешности не обнаружил. Разве прическа стала поаккуратней. Ну, и ногти, конечно. Осталось последнее: он вооружился визитной карточкой, которую выдала Лорна, и отправился обновлять гардероб.

В салоне мужской одежды он провёл ещё несколько увлекательных часов. Продавец был похож на лощёную улыбчивую акулу и смотрел на так, словно хотел съесть. Штаны в обтреск и короткие рубашки, которые он подкидывал в примерочную, явно были призваны разжечь аппетит.

— Э-э… — Гарри ошарашенно созерцал свою задницу, которая в модных спортивных брюках приобрела совершенно непристойный вид. – Пояс очень уж низко. Если я сяду, всё вывалится.

— Вовсе нет! Пояс достаточно широкий и эластичный. Позвольте, я вам покажу… — шторка угрожающе заколыхалась.

— Не надо!!! Я возьму, возьму.

В результате Гарри вывалился из магазина, придавленный грузом десятка пакетов с одеждой, а также мыслью о том, что в нём определённо есть что-то гейское: сначала Иззи приставал, теперь этот п… продавец. А вот Люциус прямо образец сдержанности. Хотя, у них было-то всего два… две встречи, и было бы странно, если б он решил вытряхнуть его из штанов прямо на обеденный стол. Представив эту картину, Гарри повеселел. Неподалёку призывно шелестел листвой небольшой сквер, и он, прикупив кулёк шоколадных шариков, направился туда.

Расположившись на нагретой солнцем скамейке, Гарри вновь задумался. Стол. Штаны. А ведь ему нравится такая перспектива. Н-да. Дожили. Но за последние пару лет он научился быть честным с собой. Если от Иззи или продавца хотелось убежать в Китай, то Люциуса просто хотелось, и точка. Гарри покатал на языке тающий комочек шоколада, вспоминая полученные прикосновения и единственный (пока) поцелуй. В любом случае, он уже слишком далеко зашёл, чтобы отступать. Зря, что ли, его вчера в «Медее» целый день пытали – не пропадать же эпиляции. Он улыбнулся и, высыпав в рот остатки шоколадных шариков, пробормотал:

— Вот так и становятся геями.

— Что вы сказали, молодой человек? – благообразный старичок на соседней скамейке бдительно наклонился к нему, приставив ладонь к уху.

— Я говорю: жарко становится, — нашёлся Гарри.

— Сущее пекло! – радостно подтвердил тот и добавил доверительным тоном: — А если трах хорош, так всё равно, кто у тебя – девка или мужик.

Гарри поперхнулся, подхватил пакеты, набитые высокой модой, и ринулся к выходу из сквера, на ходу выковыривая шоколадные шарики из носа.

Сегодня ему как никогда хотелось слушаться старших.

(1) — или Лугнасад: 1-е августа, праздник урожая

На следующий день Гарри постиг истину, которую частенько изрекала Кей: «Чем больше одежды, тем нечего надеть». Он долго рылся в приобретённых накануне шмотках, не зная, что выбрать. Спросить совета было не у кого, кроме Кричера и Элоизы; те наблюдали за суетой одинаковыми круглыми глазами и с одинаковым же равнодушием. Наконец Гарри решил, что парк – это парк, и ограничился затёртыми тёмно-синими джинсами и белой тенниской. Люциус и сам теперь одевается проще. Интересно, кстати, почему?

— Почему ты не в мантии? – выпалил Гарри, когда они встретились на пересечении двух улиц и двинулись к парку.

— Жарко, — исчерпывающе пояснил Люциус.

— Раньше тебе это не мешало.

— Просто я попробовал ходить без мантии, и мне понравилось. Так вас устраивает?

— Ага. А трость где? У тебя ведь…

— А какого размера был твой чулан? – перебил его враз помрачневший Люциус.

— Э-э… Понял, не лезу.

Они некоторое время шли в неловком молчании. По крайней мере, Гарри оно казалось именно неловким.

— Расскажу как-нибудь потом. Может быть.

Похоже, не только ему.

— Тебе нравится Эмералд-парк? – продолжил Люциус самым светским тоном. – Я давно там не был.

— А я вообще никогда

— Правда? – тот даже приостановился. – Но это же крупнейший парк Лондона.

— Магического Лондона, — уточнил Гарри. – А я летом жил у Дурслей.

— Хм. Всё-таки не понимаю, почему надо было оставлять тебя у… родственников, — его тон не оставлял сомнений, что именно он думает о магглах вообще и об этих в частности. – Ты, как волшебник, наследующий имущество в магомире, мог претендовать на опекуна. Почему никто из дорогих друзей твоих родителей не позаботился об этом?

Гарри грустно усмехнулся. Если он начинал искать ответы на эти вопросы, то всё заканчивалось воспоминаниями и особой разновидностью головной боли, которая, казалась, отдавала в шрам.

— Давай я тебе лучше про чулан расскажу, — попытался отшутиться он. Люциус пожал плечами. Беседа не клеилась. Но тут за поворотом открылся парк, и Гарри стало не до разговоров.

— Это… — он в немом восхищении разглядывал копию волшебного леса из детской книжки: выложенные пёстрыми камешками дорожки, домики на деревьях, нереальных размеров цветы. Прямо перед его носом промелькнуло нечто крылатое и блестящее, вроде диснеевской феи Динь-Динь. – Кто это??

— Дрессированные пикси, если не ошибаюсь, — Люциус тоже разглядывал сказочное великолепие. – Кажется, мы попали на детскую площадку. Давай пройдём дальше.

Но Гарри уговорил его задержаться. За полдня они обошли почти весь парк. Гарри понимал, что напоминает щенка на выгуле, но не мог с собой справиться. Впервые очутившись в волшебном парке, он не хотел упускать ничего из его чудес. Восторг вызывало всё: танцующие фонтаны, которые умели застывать в воздухе переливчатыми водяными фигурами; невидимые мосты, имитирующие прогулку по воздуху; пикси, которых можно было кормить с ладони, не опасаясь остаться без глаза; негромкая музыка, разлитый в воздухе аромат цветов. В моменты особо бурной его радости Люциус выразительно закатывал глаза, но так и не отпустил ни одного язвительного замечания. После нескольких часов блужданий по извилистым тропинкам он заявил, что нужно отдохнуть и затащил его в восхитительное плавучее кафе, дрейфующее по глади озера. И Гарри, наплевав на то, насколько детским это покажется, заказал тройную порцию мороженого – сегодня он и впрямь чувствовал себя ребёнком в первый день каникул. Люциус покачал головой при виде башни из разноцветных шариков, а потом утащил один – карамельный – себе в кофе.

— М-м, потрясающе, — Гарри счастливо зажмурился, еле сдерживаясь, чтобы не облизать ложечку. – Обязательно приведу сюда Тедди, ему понравится. Я имею в виду Тедди Люпина, моего крестника, — спохватился он. – Это сын…

— Я знаю, чей он сын.

— О. Ну да, — Гарри прочертил ложечкой по мороженому, смешивая фисташковый шарик с клубничным. – А почему вы не общаетесь? Ведь теперь, после всего… Ну, то есть, теперь-то можно.

Люциус посмотрел на него так, словно Гарри озвучил жуткую непристойность.

— Нет, спасибо.

Но Гарри не отступил. У него в голове не укладывалось, как можно пренебрегать чудесной, доброй Андромедой и её неугомонным внуком.

— Но ведь сейчас, — он помедлил, подбирая слова. – Когда мало кто остался… Вы же родственники, в конце концов!

— Ты, кажется, и сам знаешь, что не всякое родство – благо, — язвительно заметил Люциус. – И вообще… Если следовать этой логике, то и мы с тобой родственники – через Нарциссу и её безумного кузена.

— Нет уж, — Гарри рассмеялся, решив пропустить мимо ушей определение «безумный». – Ладно. Просто ты не знаешь, что теряешь.

— Если тебя это так волнует, Нарцисса поддерживала отношения с Андромедой. Только не в войну, конечно. Подробностей не знаю, но они переписывались.

— Ого! — Гарри чуть не пронёс ложку мимо рта.

— А чему ты удивляешься? Они же сёстры. Нарцисса и Беллу до последнего… — он осёкся и зябко повёл плечами, не договорив.

«Ну да, — растерянно думал Гарри, — если уж сестру-психопатку не боялась, то чего ей от Андромеды шарахаться? Кровь ведь не вода». Сразу вспомнилась тётя Петуния, но он решил сейчас об этом не думать.

— Она мне не говорила. Миссис Тонкс, то есть, — Гарри поболтал ложечкой в подтаявшем мороженом. – А… как дела у миссис Малфой?

— Хорошо, спасибо. Она большую часть времени проводит на континенте, во Франции. Там нас по-прежнему принимают в обществе, — сказано это было нарочито равнодушным тоном.

— Но вы же и здесь полностью реабилитированы!

На это Люциус ответил взглядом, который Гарри расшифровал бы как: «Ты сам-то в это веришь?» Не верил, если честно.

— А ты почему не уехал?

— Не хочу, — прозвучал очередной исчерпывающий ответ. Гарри продолжал смотреть на него. – Нужно делать вид, что ничего не произошло, но это не так, — пояснил наконец Люциус, добавляя взглядом: «И хватит об этом».

Тишину нарушал лишь плеск воды за окном, в отдалении слышался чей-то смех. Люциус потягивал кофе – молча, словно компенсируя внезапную откровенность. А у Гарри на языке вертелись десятки вопросов.

— Чем ты занимаешься?

— М?

— Ну, что ты делаешь? Вообще?

— Третирую домовых эльфов с утра до ночи.

— Ха-ха. А серьёзно?

— Не слишком ли много вопросов? – голос казался недовольным, но по тому, как он поднял руку, заказывая ещё кофе, Гарри понял: разговор продолжается.

— Нет, ну это несправедливо, — притворно возмутился он. – Ты-то обо мне всё знаешь, газеты даже читал.

— О, то есть всё, что там писали, — правда?

— Попадалась и правда, — Гарри, припомнив наиболее бредовые из «уток», рассмеялся, но не дал перевести разговор. – Так что?

Люциус с удовольствием отпил глоток из принесённой чашки.

— Например, кофе.

— В смысле?

— Малфои владеют имуществом по всему миру: плантации, фабрики, различное производство. Чай, кофе, табак, вино, пальмовое масло. Интересно?

— Очень, — уверил его Гарри, вновь принимаясь за мороженое. – Пальмовое масло – супер! А что это?

Где-то на середине обстоятельной лекции он запросил пощады.

— Ладно, ладно, я понял: ты — страшно занятой человек, так?

— Именно, — Люциус заглянул в свою чашку, потом – неодобрительно – в креманку Гарри. – Ты будешь доедать это месиво?

— Нет, пожалуй.

— Тогда пойдём, а то меня уже укачивает на этом плавучем острове.

* * *

— Нет, это потрясающе, — пробормотал Гарри, когда они свернули в аллею каких-то чудных деревьев: их стволы были покрыты золотистым пушком, так и хотелось погладить. – Я хочу здесь жить!

— Никаких проблем. Устройся на работу, — предложил Люциус. – Уборщиком, например.

Гарри представил статью в «Пророке» о новой профессии «Великого Героя» и расхохотался.

— Лучше я просто буду сидеть тут и фотографироваться со всеми желающими.

— Точно. А платить тебе будут бананами и леденцами, которые роняют дети.

— Между прочим, не самый плохой вариант карьеры — всегда на свежем воздухе!

— И от перспектив захватывает дух.

— Амбиции – не по моей части, извините!

Они брели по парку, залитому предзакатным солнцем. Гарри готов был признать, что это один из лучших дней в его жизни; ничего особенного не происходило, но очарование самого места и Люциус рядом… Гарри с некоторым удивлением понял, что без него прогулка и вполовину бы не была такой приятной, и улыбнулся. Сказал бы ему кто об этом месяц назад.

Они свернули в проход между кипарисами и вышли на лужайки, засаженные разноцветной травой.

— О-о, — застонал Гарри, восхищённо обозревая серебристо-серый участок. Он присел, проводя ладонью по траве – она оказалась бархатистой на ощупь, подстриженный газон напоминал ковёр. – Как думаешь, можно здесь посидеть?

— Если нет запрещающих табличек, — Люциус огляделся и кивнул. – Можно.

Он прошёл в центр лужайки и, к несказанному изумлению Гарри, непринуждённо улёгся на спину. Потянулся, завёл руки за голову и глянул на него.

— Так и будешь стоять?

— Э-э… Да, иду, — но тут из аллеи послышался мелодичный звон колокольчика – приближалась тележка со сладостями. Гарри не был голоден, но одно из слов, которые выкрикивал торговец, привлекло его внимание. – Я сейчас.

Вернулся он с кульком великолепной черешни – спелой, почти чёрной, и плюхнулся на живот рядом с Люциусом.

— Всё, лучше просто некуда! – Гарри сунул в рот ягоду. – М-м… Обожаю! Хочешь? – Люциус покосился на помятый бумажный кулёк, и он спохватился. – Хотя… Ты, наверно, не ешь на улице, да?

Тот усмехнулся и, чуть приподнявшись, потянулся к черешне; пальцы задумчиво покружили над кульком и вытянули ягоду – всего одну, но самую крупную и сочную. Люциус вновь улёгся, лениво разглядывая её. Гарри завороженно наблюдал за этими манёврами, смутно предчувствуя, что отныне его представления о черешне изменятся раз и навсегда. Люциус немного полюбовался на добычу, поворачивая на длинном черенке и медленно опустил ко рту. Узкие губы смягчились, тронули ягоду, подержали, а потом втянули целиком, обхватив у черенка. Неуловимое движение – и линия сомкнутых губ окрасилась пурпурным из-за подступившего сока. Кадык плавно шевельнулся под тонкой кожей; Люциус вытянул изо рта черенок с оголённой косточкой, оставив на нижней губе небрежный алый мазок.

Такое выдержал бы разве что святой, а Гарри был далёк от святости. В данный момент – далек как никогда. Забытые ягоды рассыпались по бархатной траве; он перекатился ближе, навис над Люциусом, вглядываясь в его лицо. В серых глазах, как в зеркале, отражались облака и дрожащее на ветерке кружево ветвей, и Гарри под этим ясным взглядом не решался двинуться дальше. Несколько секунд они смотрели друг на друга, а потом Люциус опустил веки, и это было то, что нужно. Гарри прижался к нему, наклонился ниже. Кончик языка юрко скользнул по оставленной отметине, слизывая черешневую сладость; потом смелее, очерчивая контур манящего рта лёгким влажным штрихом. Люциус, не открывая глаз, разомкнул губы, приглашая любопытного гостя зайти дальше, и Гарри воспользовался приглашением, пробуя на вкус, проникая глубже и принимая встречную ласку. Когда их языки соприкоснулись, Люциус перестал прикидываться спящим: крепкие руки взметнулись вверх и стиснули Гарри так, что у него прехватило дыхание. Он еле слышно застонал – от полноты и силы ощущений, запустил пальцы в разметавшиеся по траве пепельные пряди. Люциус, не прерывая поцелуя, перевернулся, прижал к земле горячей тяжестью тела, и это было неожиданно приятно – чувствовать его сверху. Гарри выдохнул, расслабляясь, обнял в ответ и напрочь забыл, кто они и где находятся. Люциус целовал его глубоко и жадно, и это было так…

— Через пять минут начинается полив в сером секторе, — реальность шарахнула по голове приятным женским голосом. – Повторяю: через пять минут…

Люциус оторвался от него и чертыхнулся сквозь зубы.

— Пойдём, иначе с водой получим дозу красящего зелья.

Его голос звучал хрипло и отрывисто, словно он был сердит. А Гарри промолчал. Своему голосу он сейчас попросту не доверял. Он поднялся и пошёл за Люциусом, стараясь убедить себя, что две старушки в кустах с полевыми биноклями ему просто почудились.

* * *

Они молча дошли до выхода из парка. Люциус смотрел задумчиво и не спешил прощаться. Гарри набрал воздуха в грудь.

— Не хочешь зайти?

— Куда? В кампус?

— Нет, — Гарри рассмеялся. – У меня же есть дом.

— Вот как. Что ж, любопытно было бы взглянуть.

Гарри шагнул ближе, опустив голову, – мало ли что там на лице отразится! – и обнял его. Люциус прижал его к себе — лишь чуть сильнее, чем требовалось. Рывок аппарации, и…

— Ах, этот дом, — Люциус окинул фасад неприязненным взглядом. – Я думал, проклятый склеп давно снесли.

— Он что, всегда был так плох? – Гарри тоже уставился на дом, словно впервые увидел.

— Я не знаю, кто из них сошёл с ума первым, дом или хозяйка, но в любом случае жить здесь… Хм. То есть, я не хочу показаться…

— Ерунда. В смысле, ничего страшного. Я тоже хотел его снести, но потом решил: чёрта с два, это больше не дом Блэков, это мой дом. Всё прошлое лето убил на ремонт, — он неуверенно улыбнулся. – Хочешь посмотреть?

Люциус одарил его нечитаемым взглядом.

— Хочу.

Ремонт, который провёл Гарри был простым, но оригинальным. Он заменил почти всю старую мебель, а дизайнерский замысел свёл к одному девизу: больше света! Сверкающие новёхонькими стёклами окна были везде, где только можно, а где нельзя, он установил зачарованные – пейзаж предлагался на выбор, погоду они показывали соответствующую реальной. В целом получилось то, что Гарри и планировал, но иногда ему казалось, что всё это…

— Напоминает аквариум, — вынес вердикт Люциус, побродив по дому. – Но мне нравится.

— Правда?

— Правда. Его не узнать. Ты отлично потрудился.

— Это не я, это строители. Но всё равно спасибо.

Они спустились в гостиную. Солнце почти село, но пока света было достаточно, и Гарри решил не зажигать свечи. Люциус прошёлся по комнате и остановился у окна. Обернулся. Гарри стало неуютно под его испытующим взглядом.

— Э-э… «Как там себя ведут радушные хозяева?» Хочешь чаю?

Люциус закатил глаза.

— Чаю я мог и в кафе выпить, — буркнул он. И пока Гарри переваривал это заявление, добавил: – Иди сюда.

«Иди. Сюда», — в памяти всплыл слышанный месяц или вечность назад негромкий приказ. Гарри сам не заметил, как оказался в крепких объятиях. Только на этот раз руки не лежали спокойно, а гладили его, пока горячие губы нежно терзали настойчивыми поцелуями. И он отвечал, задыхаясь, прижимался всем телом. Вдруг Люциус отстранился и потянулся к его лицу; погладил по щеке, очертил пальцем влажные покрасневшие губы и плавным движением опустился на колени. Гарри проводил его ошарашенным взглядом, а когда Люциус взялся за ремень его джинсов, просто не выдержал: одним огромным прыжком метнулся в сторону, налетел на стол и вжался в него спиной, затравленно моргая. Он оказался совершенно не готов к тому, что Люциус Малфой вот так возьмёт и встанет на колени с недвусмысленным намерением, как какая-то… Это вышло само собой, на уровне инстинктов, и Гарри был готов провалиться сквозь землю. А Люциус поднял глаза, нашёл его взглядом… И рассмеялся. Хохотал открыто и громко, запрокинув голову, даже не мог подняться. И если вид коленопреклонного Малфоя просто ошеломил Гарри, то Малфой хохочущий поверг в состояние, близкое к шоку. Он зажмурился. Ну, всё… А ещё воображал себя умным и опытным. Идиот.

— По-разному бывало, — выдавил наконец Люциус, утирая выступившие слёзы. – Но чтобы убегали в панике – впервые. Я запомню этот день. – Он кое-как проморгался. – Что, неужели всё так страшно?

— Нет, я… — «Убейте меня, кто-нибудь!» — Просто ты и это… Это… — Гарри обречённо замолчал. Как можно объяснить такие вещи?

— О, — Люциус смерил его внимательным взглядом и усмехнулся. – Разве Пожиратель на коленях – не мечта всего магомира?

Сказано это было шутливым тоном, но Гарри только мотнул головой и пробормотал, глядя в пол:

– Я – кретин, да?

— Даже не знаю, — Люциус легко поднялся и подошёл к нему – медленно, словно боялся спугнуть. Он тронул Гарри за подбородок, вынуждая поднять голову, и тот встретил его взгляд – серьёзный и странно мягкий. Люциус наклонился, тронул губами его лоб, переносицу и ниже – то ли целуя, то ли просто очерчивая профиль – достиг рта. Поцелуй тоже поначалу был невесомым и бережным, а потом Гарри обнаружил себя лежащим на софе, и Люциус опять тянулся к его ремню, но на этот раз всё казалось и желанным, и правильным. Он приподнялся, позволяя снять с себя джинсы, но Люциус не стал раздевать, лишь спустил ставшую вдруг грубой ткань с бёдер. Он лёг на бок и, неотрывно глядя ему в лицо, обхватил ладонью высвобожденный член. Гарри охнул, зажмурился: прикосновение было таким непривычным и таким… нужным. Сильная мужская ладонь, особая, правильная ласка и терпкий древесный запах, заменивший собой воздух. Люциус чуть сжал его у основания, даря самое острое наслаждение, и Гарри открыл глаза. Он увидел потемневший взгляд и тонкую усмешку несытого хищника, и от одного этого можно было кончить. Гарри спрятался от невыносимо возбуждающей улыбки, уткнувшись ему в плечо, и тут же осознал свою ошибку: острые зубы с силой сомкнулись на мочке уха, а потом по нежной кожице заскользил горячий язык. Боль и ласка, укус и поцелуй; рука на его члене задвигалась ещё быстрее, и всего этого стало слишком много. Гарри вскрикнул, выгнулся, хватая ртом воздух – горький аромат Люциуса.

— Гладкая кожа везде. Мне нравится, — голос долетел словно издалека. Потом пришло ощущение влажных пальцев на обнажённом бедре – Люциус вырисовывал какие-то одному ему видимые узоры. Гарри окончательно вынырнул из сладкого послеоргазменного забытья. Взгляд упёрся в тёмную брючную ткань, забрызганную спермой – его спермой. Он машинально потянулся, пытаясь стереть белые капли. Люциус замер, и до него вдруг дошло, что именно он поглаживает. Гарри тяжело сглотнул и поднял голову:

— Можно?

— Если хочешь, — голос звучал ровно, но он уловил напряжение, и это странным образом приободрило. Гарри улыбнулся и мягко пихнул Люциуса в плечо, укладывая на спину.

— Хочу.

После оргазма тело стало лёгким и гибким: Гарри плавно перетёк на другую сторону, чтобы было удобнее, и занялся ремнём Люциуса.

— Но мне понадобится куда больше времени, — ехидно заметил тот, приподнимая бёдра.

— Я надеюсь, — не смутился Гарри, стягивая ткань. – Ого!

— Мне бесконечно льстит такая высокая… — Люциус осёкся, глядя, как ладонь Гарри первым пробным движением скользнула по его члену. А тот зажмурился, наслаждаясь новым ощущением: чужая плоть отзывалась, твердела в руке. Он выдохнул и лёг рядом, продолжая ласкать Люциуса так, как нравилось ему самому. Собственное возбуждение теперь не мешало, Гарри остро чувствовал его реакцию и знал, как сделать лучше. Он проводил от головки к основанию, сжимая большим и указательным пальцем, и вверх, всей ладонью – Люциус сладко жмурился. Он обводил повлажневшую головку – Люциус закусывал нижнюю губу. Заметив белые точки – следы от зубов, Гарри потянулся, чтобы зацеловать их. Повинуясь непонятному инстинкту, он выпустил его член, дразняще погладил мягкие волоски внизу живота и слегка надавил на лобок. Люциус глухо застонал ему в рот, и это было… великолепно. Волнующе. Горячо.

Времени и правда понадобилось гораздо больше – у Гарри даже затекло запястье, но он и не думал жаловаться, с упоением изучая новые возможности. В какой-то момент Люциус перестал отвечать на поцелуи, и он просто ловил губами его рваные выдохи и глухие стоны. Когда обласканный член запульсировал в ладони, Гарри не остановился и продолжил двигать рукой, вытягивая последние капли, заставляя Люциуса вздрагивать всем телом опять и опять. Наконец он выпустил его. Люциус, отдышавшись, обратил к нему влажный, чуть расфокусированный взгляд. Они молча смотрели друг на друга, а потом Гарри, неожиданно для самого себя, поднёс к губам ладонь, залитую горячим семенем, и лизнул. Глаза Люциуса изумлённо расширились.

— А вы чувственная штучка, мистер Поттер, — хрипло пробормотал он и, улыбнувшись, закрыл глаза. Глубокое мерное дыхание возвестило, что Люциус из тех, кому после оргазма нужно вырубиться на некоторое время. Гарри разглядывал его: встрёпанный, забрызганный своей и чужой спермой, одежда в беспорядке, но всё равно красивый. Неудивительно, что он так на него действует. Вспомнив, что учудил только что, Гарри вспыхнул, потянулся за палочкой и наложил Очищающее. На губах по-прежнему горчил вкус Люциуса, и он непроизвольно облизнулся. В голове забрезжили смутные мысли, что надо бы увеличить софу, принести плед, но Гарри воспротивился гласу разума и рухнул рядом с Люциусом, устроившись так, чтобы проснуться, если он будет выбираться.

Не проснулся, конечно. Когда Гарри открыл глаза, солнечные лучи уже вовсю золотили белый потолок. Люциус ушёл, не оставив никаких следов. О… Ну, почти никаких: Гарри улыбнулся, трогая распухшие зацелованные губы.

— Кричер!

— Хозяин?

— Когда и как ушёл мистер Малфой?

— Разве я…

— Ну конечно. Ты за всеми шпионишь, а то я не знаю.

Домовик попытался изобразить возмущение, но потом махнул сморщенной лапкой и старательно отрапортовал:

— После полуночи. Походил немного по дому и ушёл. Через парадную дверь.

— Понятно.

— Приготовить хозяину ванну?

— Ванну? – Гарри разнеженно потянулся. – Нееет. А вот чашечка шоколада будет в самый раз.

Не хотелось смывать с себя томную негу и новый, но уже полюбившийся запах. Выйдя на балкон с чашкой горячего шоколада, Гарри бездумно разглядывал раскинувшийся перед ним город. Тот трепетал разноцветными флагами, подмигивал светофорами, пестрел летней праздной толпой. Начало сезона было холодным, но теперь вечно чопорный, застёгнутый на все пуговицы Лондон сбросил костюм из вязкого тумана и обернулся белокожим северным мальчишкой, который влетел в этот июнь, словно в морскую волну, поднимая мириады радужных брызг. Лето раскрасило одежду лондонцев в яркие и светлые тона, и даже на шляпках пожилых строгих леди расцвели легкомысленные клумбочки. В солнечном тягучем воздухе кружил белый пух. Он нахально лез в чашку Гарри, но тот, не раздражаясь, сдувал его и булькал густым шоколадом, мурлыча песню, услышанную вчера в парке.

Аудиоштрих (кому надо): Kings of Convenience — Gold in the Air of Summer

и фандомная примета от inсognit@: "Делать эпиляцию — к сексу в четвёртой главе!"

Гарри не смутил уход Люциуса. Скорее, он бы удивился, если б тот, в мятой одежде, встретил с ним утро на софе в гостиной. Ушёл и ушёл, взрослые же люди. Гарри и сам часто исчезал так и не всегда оставлял записку случайной подруге. Только вот на этот раз всё немного по-другому. «Слишком много проблем для случайности», — подумал Гарри, вспомнив вчерашний неуклюжий поначалу разговор. Узнать бы о нём побольше, но как, если дальше приятной болтовни дело не идёт? А может, достаточно того, что им… ну, ему, по крайней мере, хорошо с Люциусом? И как быть дальше: написать или ждать, пока он сам соизволит? В том, что соизволит, Гарри не сомневался. Люциусу явно понравилcя прошлый вечер. Вспомнив его лицо в момент оргазма, Гарри заулыбался так, что кормящаяся неподалёку Элоиза выронила из клюва печенье и подозрительно уставилась на хищно оскалившегося хозяина.

— Я – чувственная штучка, знаешь? – доверительно сообщил тот. Элоиза на всякий случай подгребла кучку печенья под себя. Гарри расхохотался. Любопытство, азарт, предвкушение – внутри поднималась знакомая тёплая щекотка, но он решил не торопить события. Подождёт день-два, и если Люциус будет играть в молчанку, то напишет сам, не гордый. Он отставил чашку из-под шоколада и ещё разок сладко потянулся. Кажется, каникулы будут интересными. Принять, что ли, душ по такому случаю?

Выйдя из ванной, Гарри глянул в календарь: суббота. В этот день он обычно навещал Андромеду и Тедди. Летом, конечно, можно было приходить в любое время, но именно в субботу у педантичной Андромеды бывали к чаю его любимые шоколадные кексы с черникой. Натянув джинсы и футболку, он шагнул в камин.

— Магазин игрушек Льюиса!

* * *

— Гарри, это чересчур, — Андромеда неодобрительно разглядывала полк мини-големов в аврорских мантиях; на голове замершего от восторга Тедди словно цвела радуга. – Ты его избалуешь!

— Кого же мне ещё баловать? – промычал тот, запивая чаем проглоченный почти целиком кекс. – И вообще, это главная обязанность крёстного, я считаю.

— Считает он! Сразу видно, кто ходил в крёстных у тебя – тоже редкостный был транжира!

Гарри грустно улыбнулся. Он всегда чувствовал особую горечь, думая о Сириусе, но старался в первую очередь вспоминать светлые моменты. И да, он обожал Тедди ещё и потому, что для сына Ремуса хотелось стать таким же хорошим крёстным, каким был Сириус для него самого. А в том, что он был хорошим, Гарри не сомневался, и попробовал бы кто возразить!

— Я уверен, что вопреки моему влиянию вы, миссис Тонкс, воспитаете его правильно.

— Андромеда, Гарри, просто Андромеда, – поправила та, подливая им ещё чая со льдом. – Да уж, постараюсь. В этом опасность с детьми… — она помедлила, — с детьми, потерявшими родителей. Окружающие стараются быть с ними поласковей, чтобы компенсировать отсутствие семьи, а это чревато – дети могут вырасти с чувством, что все вокруг им должны.

— Ого, какого ужаса я, оказывается, избежал!

— Ох, я не хотела, прости.

— Ничего, — Гарри изучал вазочку в поисках самого поджаристого кекса. – И у него есть семья, правда же?

— Правда, правда, — Андромеда наблюдала, как Тедди увлечённо следит за дерущимися големами. Тот обернулся и одарил их лучезарной улыбкой.

— Ав`о`чики! – радостно провозгласил он. Взрослые прыснули.

— Точно, весь в маму, — констатировал Гарри. – Кстати… А вы не поддерживаете отношения с родственниками?

— Ты о Малфоях?

— Угу.

— Подозреваю, что Люциус не согласился бы дотронуться до Тедди даже кончиком своей знаменитой трости.

«Он теперь без трости», — чуть было не ляпнул Гарри, но вовремя впился зубами в очередной кекс, раздумывая, как бы половчее повести разговор.

— А что, он всегда был таким?

— Люциус-то? Самодовольный тип, привыкший, что всё лучшее ему достаётся по праву рождения и верящий, что именно его класс призван править миром… Но вообще мы все такими когда-то были, чего уж там. Просто Люциуса это завело очень далеко, — Андромеда откинулась в кресле, задумчиво вертя в руках высокий стакан.

— И вы думаете… Он и сейчас всё тот же? Не изменился?

— Дурак бы был, если б не изменился, — совершенно по-девчоночьи фыркнула Андромеда. – И не выжил бы. Уж идиотом-то Люциуса сложно назвать. Но и в роли предоброго магглолюбца я его не представляю. Так что вряд ли мы с ним… А почему ты спрашиваешь? – спохватилась она. – Что-то случилось?

— Не-не, — Гарри вновь набросился на кексы. – Просто любопытно.

О Нарциссе Андромеда и словом не обмолвилась, но он решил не лезть в душу. В том, что сёстры Блэк умеют решать свои дела наилучшим образом, он не сомневался.

Тедди натешился игрушечным полком и умостился на коленях Гарри, мгновенно сменив цвет волос в тон его футболке, — знак величайшей симпатии.

— Мне иногда кажется, что я ращу не метаморфа, а хамелеона, — заметила Андромеда.

— Самого лучшего хамелеона! – возвестил Гарри, отставляя стакан. – Полетаем, Тедди?

— Даааа! – слово «летать» было одним из тех, которые крестник прекрасно понимал. Андромеда, как обычно, встревожилась.

— Только будьте осторо…

— Конечно!

Таща на плече визжащего от удовольствия Тедди, Гарри думал, что наконец-то может радоваться вместе с ним. Вообще-то он не особо любил детей. Маленьких и вовсе боялся. Гермиона как-то вычитала, что из сирот, мол, получаются самые лучшие семьянины и родители. С первым он ещё мог согласиться, но насчёт второго, по его мнению, лучше всего высказалась Кей, ходячий цитатник МГУ: «Ничего не имею против детей, только вот орут они много». При виде плачущего ребёнка, особенно младенца, Гарри цепенел. Наверно, со своими быстро бы всему научился, но пока думать об этом не хотелось, и он радовался, что Тедди рос абсолютно не плаксивым. Теперь, когда ему исполнилось два, они с Гарри очень подружились — к несказанному облегчению последнего: а иначе хорош бы он был – крёстный, который шарахается от крестника!

Крепко прижав Тедди к себе, Гарри направил метлу вверх. Сначала они описали чинный пируэт вокруг дома, но потом страсть к полётам взяла своё. Выше, быстрее, ещё! Он рванули вверх. Вычертив метлой лихую спираль, Гарри проделал их излюбленный трюк: подбросил Тедди в воздух, нырнул вниз, поймал в охапку, и метла вновь устремилась навстречу солнцу. Восторженный вопль крестника, свист встречного ветра, голубое небо и зелёное трава – всё это закружилось вихрем и внезапно сложилось в бледное лицо Андромеды, застывшей в дверях дома.

Она держалась за сердце.

…Возвращаясь домой, Гарри уже привычно почёсывался и думал, что в последнее время у высокородных дам наблюдается нездоровая страсть к его ушам. Вот и Андромеда, в лучших традициях Элоизы, оттаскала его за вышеупомянутое, приговаривая: «Никогда, НИКОГДА больше так не делай!!!» Услышав это раз в сотый, Гарри окончательно уверился, что даже гермионино научное чтиво иногда врёт: нормальный родитель из него вряд ли получится. Он улыбнулся. А вот неугомонный крёстный – сколько угодно.

Дома обнаружился малфоевский филин, до полусмерти зацелованный влюблённой Элоизой. Ого, а быстро Люциус проснулся! Гарри с боем добыл письмо – Элоиза не желала подпускать к другу сердца даже хозяина. Так… Завтра в шесть, обед в каком-то кафе. Что ж, неплохое начало вечера. Гарри черкнул ответ, предвкушая приятнейшее времяпровождение.

* * *

Люциус довёл официантку.

Девушка убежала, давясь слезами, и остаток вечера их обслуживал официант с таким каменным лицом, что даже Люциусу не удалось его пронять, хотя он и пытался. А всё из-за какой-то ерунды. Обед они закончили в напряжённом молчании и теперь шли вниз по улице – так же молча.

— Это было неправильно, — не выдержал наконец Гарри.

— Да неужели. Что ж, объясни мне всю глубину моих заблуждений. Жажду услышать аргументы.

— Нельзя было так поступать, она не виновата.

— Когда я заказываю Шато Лафит-Ротшильд, а мне приносят Шато Марго – не лучшего, к тому же, качества – что я должен сделать? – вкрадчиво поинтересовался Люциус. – Выпить эту дрянь и сказать спасибо? Я плачу деньги, а они предоставляют услуги, и сумма, кстати, такова, что я вправе рассчитывать на профессионализм и высокое качество обслуживания – так, кажется, это работает?

— Да, но официантка-то была не виновата, — не отступал Гарри. – Она же просто делает, что ей говорят!

— О, то есть мне следовало запытать управляющего? Боюсь, что ты и тогда бы сказал: это не он, иди к владельцу, который завёл такие порядки.

— Ну да.

— Потрясающе. И я бы положил жизнь, разыскивая этого человека, чтобы плеснуть в него прокисшим Шато Марго. Блеск, — Люциус остановился и обернулся к нему. – Гарри, эти люди и есть лицо хозяина заведения; они должны быть готовы принимать и претензии посетителей, если уж их вертеп работает кое-как!

— Предъявить претензии и смешать с дерьмом – не одно и то же! – Гарри завёлся. – Чёрт, Люциус… Она же девушка. Это просто… не по-мужски!

Тут у Люциуса сделалось такое лицо, что он осёкся: кажется, хватил лишнего. Но то, что произошло в кафе, было образцом самого безобразного способа унижения – неторопливого, изысканно вежливого; неудивительно, что девчонка расплакалась. В чём-то, конечно, и Люциус был прав, но Гарри твёрдо знал, что так поступать нельзя.

Они стояли и таращились друг на друга — не мигая, словно два кота. Неизвестно, чем бы всё закончилось, но откуда-то сбоку раздалось зазывное:

— Цветочки, цветочки! А вот кому цветочков!

Люциус нашёл глазами источник неуместного шума и вдруг позвал:

— Подите-ка сюда, мадам!

К ним подкатилась маленькая сдобная цветочница с корзиной великолепных жёлтых ирисов.

— Желаете цветочков, любезный сэр?

— Желаю, чтобы вы отнесли этот вульгарный сноп в «Ла-Манш», — Люциус швырнул ей галеон. – Знаете, где?

— Кафе на углу, — понятливо кивнула цветочница, пряча монету в нагрудный карман. – А кому передать?

— Скажете: для мисс Плаксивой Официантки, — припечатал Люциус.

— Хорошо.

— Мэм, — вмешался Гарри, шаря в карманах, — для официантки Глэдис.

— Хорошо, — цветочница, не смущаясь, приняла и второй галеон и бодро попылила по направлению к кафе, успев напоследок одарить их взглядом, в котором ясно читалось: «Ох уж эти мне богатые идиоты».

— Ты видел? Нас осуждают! – притворно возмутился Гарри. — Боюсь, что сервис опять не на высоте.

— Боюсь, что так.

Они переглянулись, фыркнули и рассмеялись. Ставшая уже традиционной послеобеденная прогулка продолжалась в молчании, но теперь оно было даже уютным. На перекрёстке, как всегда, остановились.

— Зайдёшь? – спросил Гарри. Люциус шагнул ближе, обнял, и они аппарировали на Гриммо.

* * *

— А, и ты здесь, чума с крыльями, — так поприветствовал Люциус засевшую в гостиной Элоизу.

— Что-то ты сегодня нелюбезен с дамами, — поддразнил Гарри.

Люциус не ответил, протягивая руку. Элоиза распушила перья и воинственно щёлкнула клювом.

— Попробуй только, — предупредил он, принимая вмиг присмиревшую птицу на локоть и вглядываясь в неукротимые жёлтые глаза. – Я удивлялся, почему она так дёшево стоит, а надо было, пожалуй, требовать с торговца доплату.

— Не всё так плохо, — Гарри добыл из бара бокалы и плеснул в них коньяка. – Мы поладили.

— О, ну конечно. По состоянию твоих ушей сразу ясно, кто в доме хозяин. Вернее, хозяйка.

— А тебя волнует их состояние?

— Само собой. Не великое, знаешь ли, удовольствие: целовать поклёванные кем-то уши. Свободна, нечисть, — это Элоизе.

Беседа приняла интересный оборот, а Гарри ещё не задал один важный для него вопрос. Он сунул Люциусу бокал и решился:

— Я хотел спросить насчёт твоей… насчёт Н… насчёт мадам Малфой.

— О, — Люциус посмаковал коньяк и довольно прищурился. – Что именно?

Можно подумать, не понимает. Гарри было не по себе — ещё никогда не приходилось вести подобных разговоров, но он не сдавался.

— То… То, что мы делаем, это ведь… нехорошо по отношению к ней?

Н-да, лексика на уровне восьмилетнего ребёнка. Но зато всё понятно. Гарри ждал. Люциус покатал в ладонях бокал, принюхался к согретому коньяку и сделал ещё один маленький дегустаторский глоток.

— Я бесконечно ценю и уважаю Нарциссу, — сказал он наконец.

Конечно, конечно.

— Я… — тут Люциус запнулся и зачем-то заглянул в бокал. – Я был бы последним, кто захочет причинить ей боль, — он одним глотком прикончил коньяк и чуть поморщился. – И я точно знаю, что наши с тобой… что то, что мы делаем, её не огорчит. Не больше, чем всегда.

— Чем всегда??

— Мы давно уже независимы друг от друга в интимном плане.

— В смысле? – Гарри казалось, что они говорят на разных языках.

— В смысле, у каждого из нас свои любовники, мы знаем об этом и ничего не имеем против. Так понятно?

— О. Вполне.

Действительно, куда уж проще.

— Но почему же вы тогда не разведётесь? – ляпнул Гарри. У него не укладывалось в голове, что каждый из супругов спит где-то на стороне, и они не видят в этом ничего особенного.

Люциус закатил глаза.

— Если следовать твоей логике, люди женятся и живут вместе исключительно из-за секса, а когда его нет, то брак обречён. Так? А где же хвалёный гриффиндорский идеализм? Я поражён до глубины души! – язвительность, разлитая в голосе, зашкаливала.

— Э-э… Да нет, просто это… Ну вообще, да. В смысле, я понял.

— Неужели?

— Ага. Понял, но не представляю. Уж извини, — Гарри развёл руками.

— Ничего, — Люциус кивнул на его бокал. – Почему ты не пьёшь?

— Да я, вообще-то, не люблю коньяк, — признался Гарри, улыбаясь.

Люциус покачал головой, выхватил бокал из его рук и поставил на стол рядом со своим – опустевшим.

— В таком случае, если ты выяснил, всё, что хотел, — начал он самым светским тоном. – Могу я тебя трахнуть?

Гарри ошалело хлопнул глазами, ещё раз. Этот благопристойный тон и легко слетевшее с губ Люциуса словечко составили невероятное сочетание. Невероятно возбуждающее.

— Спальня наверху, — выдавил он.

Они чинно поднялись по лестнице — Гарри впереди, Люциус следом. В комнате плескалось закатное летнее солнце. Гарри шагнул к огромному окну.

— Я задёрну…

— Зачем?

Что тут можно ответить? Что он так привык? Бывшим подругам было бесполезно втолковывать, что раз уж парень ложится с девушкой в постель, то его не смутят лишние дюймы на бёдрах или складочка на животе. Но нет, всегда темнота или полумрак, они настаивали. И Гарри, это вполне устраивало. Он и сам-то себя красавцем не считал.

— Не нужно, — с мягким нажимом повторил Люциус, расстёгивая манжеты. – Я… — он окинул замершего у окна Гарри внимательным взглядом и улыбнулся. – Я хочу видеть то, что беру.

В личном рейтинге самых возбуждающих фраз, Гарри бы поставил это на второе место. Он потянулся к пуговицам на рубашке, но Люциус опять остановил его.

— Нет. Я сам, — он шагнул к кровати и тихо позвал: – Иди сюда.

О, гран-при рейтинга. А бывает в рейтингах гран-при? Примерно такие дурацкие мысли бродили в голове Гарри, когда он принял первый – лёгкий – поцелуй. Ладони Люциуса спустились по его спине, чуть задержались на ягодицах, погладили бёдра, легли на грудь. Не прерывая поцелуя, он занялся рубашкой Гарри. Тот и сам не заметил, как оказался на кровати, полураздетый, и настойчивые губы скользили по его шее, а пальцы нежно пощипывали маленькие чувствительные соски. Он судорожно выдохнул, ощущая, как поцелуи влажной змейкой стекли ниже: Люциус увлечённо исследовал его ключицы, грудь и…

— А почему не лев? – горячее дыхание обожгло живот.

— Что? – Гарри приподнялся на локтях. – А, ты про татуировку, — с недавних пор над пупком вздымался в прыжке маленький бирюзовый дельфинчик. — Сделал неделю назад, в память о море. Я там впервые побывал прошлым летом. На тёплом, в смысле.

Гарри было тяжело говорить связными фразами, но Люциус не спешил.

— Первый раз на море, вот как, — задумчиво произнёс он, поглаживая дельфинчика. А потом нагнулся, и Гарри ощутил росчерк острого кончика языка по контуру рисунка. Он закрыл глаза.

— И правда солёный, — выдохнул Люциус.

В следующие несколько минут, Гарри узнал о наличии у себя ещё одной эрогенной зоны – где-то там, в районе дельфинчика. Он изо всех сил сдерживался, чтобы не вцепиться Люциусу в плечи, умоляя, требуя большего, и тот, конечно, заметил.

— Нравится? – дразнящий след языка протянулся над кромкой джинсов. – Хочешь ещё?

— Иначе бы… я здесь не лежал, — его пока хватало на иронию. Люциус одобрительно хмыкнул. Его ладонь тяжело опустилась на пах Гарри, сквозь ткань сжимая напряжённый член – сильно, почти грубо. Так, как надо.

— М-м…

— А если я захочу того, от чего ты так мило шарахнулся позавчера – позволишь? – промурлыкал Люциус, слегка двинув рукой.

— Я… да.

— А если захочу большего – тоже? – хватка ослабла, но ладонь сползла ниже, чуть надавила, заставляя развести ноги.

— Да…

— Прекрасно. Будем считать, я поймал тебя на слове, — Люциус чмокнул его в пупок и стёк с постели. Гарри наблюдал. Сначала на спинку кресла аккуратным облаком опустилась рубашка, и Люциус повернулся у нему. Стройный, ближе к худощавому; удлинённые мускулы плавно перекатываются под сливочной кожей; несколько тонких шрамов, словно от Режущего. Хотя, почему «словно»? Скорее всего. Прежде чем сбросить брюки, Люциус извлёк из карманов палочку и нечто маленькое, блестящее.

— Энгоргио, — на постель плюхнулся флакон с чем-то прозрачным.

— О-о-о! – Гарри был в восторге. – Неужели пальмовое масло?

— Именно. Очищенное и обогащённое, рекомендую, — Люциус выскользнул из брюк.

— И давно ты его с собой носишь?

— С первой встречи, — невозмутимо. Гарри прыснул. А потом Люциус разделся полностью, и стало не до смеха. Солнечные лучи тёплой охрой рассыпались по его коже, золотили невидимые светлые волоски на руках, груди и ниже – там, где тяжело качнулся крупный налитой член. Красиво, чёрт. Это было… красиво. Люциус стянул с волос чёрную ленту и, тряхнув волосами, опустился рядом. Гарри вновь перекатился на спину и потянулся к ремню своих джинсов, но Люциус захотел раздеть его сам. Джинсы, жалобно звякнув пряжкой, приземлились где-то далеко. Гарри лежал, обнажённый, стараясь не ёжиться под тягучим изучающим взглядом. Наконец Люциус медленно склонился к нему, поцеловал – неторопливо и нежно, погладил по щеке, словно и просил разрешения, и заранее извинялся за что-то. Гарри, не отводя взгляда, раздвинул ноги и притянул его ближе. На миг они коснулись друг друга – плоть к плоти; Люциус глубоко вздохнул и отстранился, нащупывая флакон с маслом.

Гарри думал, что готов, но лёгкого прикосновения смазанных пальцев оказалось достаточно, чтобы тело предательски напряглось. Чёрт. Он уставился в потолок, стараясь дышать глубже, но получалось не очень. Пальцы замерли.

— Думаешь об Англии? – спросил Люциус.

— Что?

— Я говорю: посмотри на меня.

Гарри послушно перевёл взгляд. Люциус смотрел на него, чуть склонив голову.

— Между прочим, я тоже волнуюсь, — выдал он.

— Ты-то чего?

— Ну как же: не каждый день в твоей постели оказывается национальный герой, — пальцы возобновили деликатные поглаживания.

— А-а, чувствуешь себя причастным к истории? – Гарри улыбался.

— Скорее, как в музее, — указательный палец легонько надавил, проникая внутрь.

— Чёрт, зачем ты это сказал – я кажусь себя какой-то редкой мумией.

— Хм, а почему не прекрасным полотном? – теперь улыбался и Люциус.

— Нет уж, должность прекрасного полотна в этой койке занята, — проворчал Гарри, прислушиваясь к своим ощущениям. Неприятно, но не более.

— Потрясающе. Люциус Малфой и койка. Я польщён.

— Нет, а ты чего хотел – с плебеем же связался…

Наверно, надо было как-то по-другому – серьёзно, красиво, без дурацких шуточек. Но у них вышло именно так. А когда очередной нервный смешок Гарри сменился изумлённым полувскриком-полувздохом, когда Люциус поцеловал его коротко и жадно, шутки закончились. Он растягивал его неторопливо и входил осторожно, понемногу раздвигая неуступчивые тугие мышцы, но всё равно было больно. Гарри позабыл, что собирался всеми силами избегать мученического выражения лица, и зажмурился, мечтая выдохнуть: он чувствовал себя бабочкой, насаженной на раскалённую тупую иглу. А Люциус просто ждал. Одной рукой он придерживал Гарри за бедро, а другой гладил по шее, груди, животу. Гарри ощутил прикосновение к члену и ниже, а потом… Он изумлённо распахнул глаза. Люциус откинулся назад и смотрел туда, где соединялись их тела; в какой-то момент он протянул руку и кончиком пальца очертил дугу по натянувшейся вокруг его члена кожице – слева направо и наоборот, медленно-медленно. И от этой простой, бесконечно интимной ласки Гарри точно током ударило. Он выдохнул, расслабляясь, и взмолился:

— Давай… уже.

Люциус наклонился, лизнул его в пересохшие губы и прошептал:

— Нам некуда спешить.

И следующий час (два, три, сутки, неделя?) показал, что действительно – некуда. Мир Гарри состоял теперь из медленного скольжения, горячей тяжести чужого тела, вкуса соли на губах и беспорядочных задыхающихся поцелуев. От каждого движения Люциуса внизу живота словно бурлила огненная лава, а сердце стучало так, что заглушало чьи-то – может, его? – тихие стоны. Гарри отзывался, прижимаясь к нему, двигался навстречу, пока их жар не стал одним целым: рука Люциуса сжала его член, даря особое — до боли, до крика — наслаждение, а он, кончая, стиснул его внутри, заставляя последовать за собой.

Чуть отдышавшись, Люциус поднял голову; широким движением стёр испарину с его лба, быстро поцеловал и скатился на спину. Наступившую тишину заполнило его сонное дыхание. А Гарри лежал, потрясённо глядя в потолок. Мыслей не было, и хорошо. Не до них сейчас. Солнце село, в комнату вползли прозрачные июньские сумерки. Гарри нащупал палочку и кое-как наложил Очищающее. После призвал лёгкое шёлковое покрывало и лёг рядом с раскинувшимся Люциусом, смутно надеясь, что на этот раз он не уйдёт.

Проснулся Гарри от того, что длинные волосы немилосердно щекотали нос и губы. Он фыркнул, отодвинулся, но ощущение тёплого сонного тела рядом было таким приятным, что он вновь обнял девушку.

Девушку?

Гарри открыл глаза, поморгал и убедился, что обнимает за талию мирно посапывающего Люциуса. Он хотел ущипнуть себя – так, на всякий случай, но характерная боль, проснувшаяся вместе с ним, доказывала, что всё это взаправду. Припомнив предыдущий вечер, Гарри вспыхнул и уткнулся в подушку. Оказывается, он многого не знал о своём теле. И вообще, о себе. Потому что несмотря на то, что ощущалась неловкость и страшновато было ждать пробуждения Люциуса, Гарри не хотел, чтобы он просто встал и ушёл. Хотя… Даже если это всего лишь секс на одну ночь, то, по крайней мере, хороший секс. В ушах далёким эхом прозвучали его… их стоны. Не хороший, а лучший секс в его жизни. С Люциусом Малфоем. Который не ушёл наутро. Вот ведь.

— Как же громко ты думаешь, — пробормотал вдруг Люциус. Гарри вздрогнул и отлип от подушки.

— Что?

Люциус перевернулся на спину и, не открывая глаз, пояснил:

— Твои мысли слышно на весь дом.

— А-а, — Гарри изо всех сил старался не сильно пялиться, но получалось плохо. Теперь можно было сказать, что он видел Люциуса разным, но видеть его таким – чуть взъерошенным, тёплым со сна, это было что-то совсем уж невероятное. – А что за мысли?

Люциус взмахнул рукой и с выражением произнёс:

— «И что же дальше?»

— О, неужели так громко? – Гарри мог лишь надеяться, что ему удался шутливый тон. – Ну?

— Что «ну»?

— Дальше-то что? – Гарри увлечённо рассматривал спинку кровати. Люциус приоткрыл один глаз, проследил за его взглядом и усмехнулся. Отбросив покрывало, он сладко, до дрожи потянулся и, задумчиво уставясь в потолок, начал:

— А дальше я, коварный соблазнитель, брошу тебя и уйду, растворившись в закатных лучах. Именно в закатных, это важно. Ты, обманутая девица… Не щипайся, не надо. Так вот, ты поймёшь, что роза твоя увяла и кувшин разбит, и что никто уже не возьмёт тебя замуж. Пойдёшь и утопишься в парковом пруду. Именно в парковом…

— …это важно! – Гарри ржал так, что чуть не упал с кровати. Люциус косился неодобрительно, но в уголках рта пряталась улыбка. Отсмеявшись, Гарри сел на кровати.

— У меня встречное предложение.

— Какое же?

— Пошли завтракать. До заката время есть! Я ужасно голоден.

— Я тоже, — с некоторым удивлением заметил Люциус. — Но зачем куда-то идти? Давай здесь поедим.

— Хорошо, если хочешь, принесу сюда, — Гарри натянул пижамные штаны.

— Причём здесь ты? А эльф?

— Просто я иногда люблю сам готовить, — Гарри смущённо улыбнулся. – Получается, конечно, не так хорошо, как у Кричера, но и не совсем плохо. Что бы ты хотел?

— Ничего, — Люциус тоже встал. – В смысле, как хочешь. Я тоже спущусь. Ванная там?

— Ага. Я буду на кухне.

Гарри шустро сбежал по лестнице, вспоминая, что у него есть из продуктов. Когда в кухню вошёл Люциус, ветчина уже была нарезана тонкими полосками, а на плите грелись две маленькие сковородки.

— Омлет, — объявил Гарри, взбивая яйца – по-маггловски, венчиком. – Ты не против?

— Нет, — Люциус прохаживался туда-сюда, осматриваясь. – И не помню, когда в последний раз ел на кухне. Разве на первом курсе Хогвартса.

— Если хочешь, накрою тебе в столовой, — не удержался Гарри. – И буду прислуживать. С опахалом.

— Обойдёмся без опахала, — царственно отмахнулся тот.

— О, спасибо.

— …но только сегодня.

Гарри рассмеялся и тоже скользнул взглядом по комнате. Кухня была обжита ещё со времен Ордена как самое уютное место в доме. Он даже не стал ничего менять, только, по обыкновению, добавил пару окон. Теперь солнечный свет заливал массивный дубовый стол и заставлял щуриться присевшего за него Люциуса. Он задумчиво наблюдал за Гарри.

— Никто ещё не готовил для меня так.

— Ну, всё когда-то случается в первый раз.

— Тебе ли не знать, — сказано это было самым что ни на есть невинным тоном. Гарри покраснел и чуть не выронил миску. Маленькая месть за опахало.

— Ты не мог бы принести сок из кладовки? — выдавил он, спиной ощущая и взгляд Люциуса, и его довольную улыбку.

— Конечно.

Когда он выложил омлет на подогретые тарелки, сок, томатный и тыквенный, уже стоял на столе. Гарри улыбнулся тому, что Люциус запомнил его слабость к тыквенному соку. Сам он его, кажется, на дух не переносил. Гарри взмахнул палочкой, и одна из тарелок подплыла к Люциусу.

— Посуда тоже обычная. Но если хочешь, вытащу для тебя фарфор и столовое серебро.

— О, да хватит уже. И вообще, важна не посуда, а то, что в ней, — нравоучительно заметил Люциус.

— Хм, — Гарри устроился на высоком табурете. – А если тебе не понравится еда, закидаешь меня вилками?

— Обязательно. Но потом пришлю корзину ирисов.

Неторопливый завтрак на солнечной кухне был ещё приятнее оттого, что ели они молча. Если два года назад Гарри понял, что готовить для себя – это совсем не то же самое, что готовить для Дурслей, то теперь он думал, что делать завтрак на двоих куда приятнее, чем на одного. Неизвестно, о чём думал Люциус, но ни одна вилка в Гарри так и не полетела, из чего он заключил, что омлет одобрен.

— Мне пора, — Люциус отложил салфетку и поднялся. – Спасибо за завтрак.

Гарри тоже встал, не зная, куда девать руки. Хотелось ненавязчиво выяснить, когда они увидятся, если увидятся вообще, но ничего изящного и остроумного в голову не приходило. Люциус тоже молчал, но его взгляд казался выжидающим.

— А давай… Давай я для тебя камин открою? — выдал наконец Гарри, стараясь не покраснеть. Через пару бесконечно долгих секунд Люциус ответил:

— Полагаю, так будет удобнее.

Они чинно прошли в гостиную, Гарри пробормотал необходимые заклинания.

— Вот. Можешь теперь вызывать меня и приходить, когда хочешь.

«Он в курсе, как работают камины, болван».

Люциус, к счастью, удержался от замечаний. Он шагнул к камину, но потом передумал: повернулся к Гарри и, коснувшись его подбородка, легко поцеловал в уголок губ.

— До вечера?

— До вечера.

Гарри ещё некоторое время мечтательно улыбался зелёному пламени, а потом встряхнулся и потопал наверх. Самое время пройтись по магазинам и пополнить запас продуктов.

В конце концов, омлетом никого не удивишь.

* * *

Ласковый июнь улетел с последним вздохом прохладного ветерка; Лондон залило золотистой июльской патокой. Старожилы говорили, что такой жары не было уже много лет. Город, словно смущённый непривычным положением дел, притих и задремал, увязнув в янтаре солнечного марева, из которого пёстрыми бабочками вырывались отпускники. Гарри погодных катаклизмов попросту не заметил: в его собственной спальне в эти дни бывало куда жарче. И если поначалу доминирующей эмоцией было банальное удивление, то потом всё стало и сложнее, и интереснее.

Они виделись каждый день. Иногда гуляли или обедали где-то, иногда откровенно, наплевав на приличия, просто шли в постель. Люциус по-прежнему избегал говорить о себе, но каждый день добавлял новый штрих к его характеру, и Гарри их запоминал. Так, теперь он знал, что Люциус – жаворонок. Тот мог и вовсе не сомкнуть глаз ночью, но встать на рассвете и, заявив сонному Гарри, что «тем, кто встаёт к полудню, в бизнесе делать нечего», уйти. Но случались дни, когда ему не нужно было рано уходить, и тогда выяснялись более увлекательные вещи. Например, то, что просыпаться Люциус любит медленно: с потягиваниями, поцелуями и неторопливым утренним сексом, который ощущается ярче. А ещё ему нравилось смотреть на Гарри в момент оргазма. Он мог заставить его кончить два или три раза подряд – рукой на члене или пальцами внутри, и только после этого, насмотревшись, взять своё. Поначалу Гарри это чертовски смущало, но он быстро привык. Отношения с Люциусом кого угодно могли излечить от стыдливости. Чего стоила привычка расхаживать нагишом по спальне. Гарри неоднократно предлагал отвести его на маггловский нудистский пляж и получал в ответ убийственно серьёзную лекцию о пользе солнечных ванн.

— Между солнечными ваннами и эксгибиционизмом есть разница, — подкалывал его Гарри.

— Есть, — соглашался Люциус. – И она заключается в названии. А вообще, ты сам создал все условия, когда истыкал этот дом неприличным количеством окон.

— Эй, тогда ты сказал, что тебе нравится!

— Тогда мне было нужно затащить тебя в постель.

— А сейчас не нужно, что ли?

— Сейчас сам пойдёшь, — фыркал Люциус.

«Пойду», — всякий раз мысленно соглашался Гарри, но продолжал дразнить его. Когда он сильно донимал Люциуса, тот, в отместку, просил исполнить на бис достопамятный приватный танец. Вот и в этот раз, причёсываясь поутру перед зеркалом, он изъявил такое желание. Гарри предсказуемо смутился.

— Чёрт, я сто раз тебе говорил, что был тогда под зельем.

— А я тебе в сотый раз повторяю: подобное зелье не может дать что-то, чего в тебе нет. Оно просто подталкивает, оссвобождает. Значит, сам не хочешь, — Люциус повернулся, одарив его задумчивым взглядом. – Почему? Это было хорошо. И мне нравится смотреть на тебя.

— Не на что тут смотреть, — пробурчал Гарри и, привычно замотавшись в простыню, двинулся в ванную.

— Подожди, — Люциус перехватил его, другой рукой нащупывая палочку. – Не двигайся.

— Что… — Гарри ощутил лёгкое жжение под веками: заклятие Ястреба, обычный заменитель его очков, которые Люциус так и не вернул. Мир вокруг обрёл чёткость. Люциус взмахнул палочкой во второй раз.

— Энгоргио! – зеркало увеличилось вдвое и отразило их в полный рост.

— Что ты де… — простыня Гарри отлетела в угол. Люциус мягко подтолкнул к зеркалу, развернув спиной к себе.

— Смотри.

— Чего я там не видел? — Гарри нехотя глянул в зеркало и осёкся. На себя он и впрямь смотреть не любил: невысокий, тощий, взъерошенный – одно расстройство. Но сегодня в зеркале показывали нечто более волнующее – парня, пойманного в объятия Люциуса. Тот наклонился и шепнул:

— Разве тебе не нравится, то, что ты видишь?

Гарри завороженно следил за тем, как зеркальный двойник Люциуса нежно поцеловал свою добычу в шею. Влажное прикосновение к собственной коже ощущалось вдвое острее. Рука Люциуса прошлась по груди и скользнула ниже. Гарри чуть прикрыл глаза и откинул голову ему на плечо, неотрывно следя за тем, как сладко зажмурился его двойник – того холёная ладонь по-хозяйски гладила по смуглому животу.

— Я говорил, как мне нравится твоя гладкая кожа? – кончики пальцев дразняще надавили на лобок, но тут же вернулись. – Нравится ещё и тем, что ты теперь совсем обнажён, дальше некуда. Такой красивый…

Указательный палец покружил вокруг пупка, слегка царапнув чувствительную кожицу. Гарри вздрогнул и прижался к своему – невидимому – Люциусу плотнее. Люциус зеркальный довольно улыбнулся и широким жестом провёл по бёдрам своего Гарри. Тот прогнулся, словно кот.

— Такой гибкий...

Умелая ладонь знакомой, желанной тяжестью легла на его член. Гарри, застонал, не отрывая глаз от своего двойника – у того на скулах разгорелся жаркий румянец и взгляд стал совсем потерянный.

— Такой отзывчивый… — лилось в ухо.

Гарри задыхался от полноты и силы ощущений. Образ, прикосновение, голос – ощущения обрушились на него с утроенной силой. В поясницу уже давно упирался твёрдый член Люциуса, и осознание того, что и он завёлся почти мгновенно, что и ему это нравится, сносило крышу окончательно. С пересохших губ слетел ещё один стон, и Гарри закрыл глаза, чтобы не видеть, как его немой двойник вскидывает бёдра навстречу ласкающей ладони, как белые пальцы скользят, поглаживают, сжимают его.

— Смотри, — в который раз услышал он и подчинился. Зеркальный Люциус большим пальцем собрал влагу, выступившую на гладкой головке, и потянул руку к губам. Кончиком языка медленно слизнул лакомство и, подняв глаза, встретился взглядом с Гарри. Тот судорожно сглотнул и выдохнул:

— Я больше… не выдержу.

От улыбки, которую Люциус подарил ему через зеркало, по позвоночнику побежали мурашки.

— Выдержишь.

Он развернул его боком и опустился на колени. Несколько томительно-долгих секунд, и Гарри обожгло сбитым дыханием:

— Ты по-прежнему можешь смотреть…

А потом весь мир сузился до одной точки, до горячего рта, в который почти целиком погружался его член. Это было невероятно, запредельно хорошо, и Гарри до крови закусил губы, чтобы не кончить сразу же, от первого движения языка. Его руки лихорадочно шарили по плечам Люциуса, но не было сил даже опереться, и тот, сидя на пятках, держал его сам. Смотреть вниз было совершенно невыносимо — невыносимо возбуждающе; Гарри глянул в зеркало и не смог отвести взгляд. В положении Люциуса не было ничего от подчинения – он брал, как и всегда. Блаженно прикрытые глаза, влажные губы, скользящие по члену, бугрящиеся от напряжения мышцы; Гарри откинулся назад, почти теряя сознание от наслаждения. Его ещё хватило на то, чтобы потянуть Люциуса за волосы, вынуждая отстранится.

— Что?..

— Трахни меня.

Впервые Гарри произнёс эту фразу вслух. И ему понравилось: то, как хрипло прозвучал его голос, и то, как хищно сузились потемневшие глаза Люциуса. Мерлин, только бы не вздумал его дразнить, только не сейчас…

Но Люциусу было не до игр. Он гибко поднялся и развернул Гарри лицом к зеркалу. Нетерпеливые руки погладили бёдра, пальцы скользнули по ложбинке, туда, где ещё с ночи было горячо и влажно. Гарри опёрся ладонями о зеркало и расставил ноги, чем заслужил короткий поцелуй в плечо и объятие такой силы, что затрещали рёбра. Люциус пробормотал заклинание, которое они оба терпеть не могли – смазка получалась ледяной, но сейчас даже это не помешало. Гарри ощутил знакомое давление и интуитивно прогнулся, облегчая проникновение. Быстро, резко, почти жёстко – в этот раз Люциус не медлил, но всё было правильно, так, как надо. Войдя полностью, он остановился, давая Гарри время привыкнуть, а тот готов был кончить от одного лишь ощущения заполненности, от прикосновения паховых волосков к ягодицам. Рука сама метнулась вниз, но была мягко перехвачена.

— Нет, — прошелестело возле уха, и Люциус прижал его ладони к поверхности зеркала, накрыв своими. – Кончишь без рук.

— Что?? – но тут Люциус сделал первый — пробный — толчок. – О-о…

Каждое движение Гарри встречал вскриком. В зеркале он мог видеть, как его тело вздрагивает под этими нежными ударами, он чувствовал каждый дюйм обжигающей плоти внутри и лихорадочные поцелуи-укусы – в висок, щёку, шею, куда придётся. Лицо Люциуса за его плечом – искажённое страстью, но ещё более красивое от этого, их сплетённые пальцы и отражение в зеркале – слишком много, слишком хорошо. Но последней каплей стало то, что Гарри поймал в отражении свой собственный взгляд, затуманенный и плывущий. Он всхлипнул и кончил одним длинным мучительным движением. Люциус издал низкий горловой звук и, отпустив его руки, крепко прижал к себе. Пара резких толчков, и он глухо застонал ему в шею, омывая изнутри огненно-горячей спермой.

Гарри не был уверен, что сможет устоять на ногах, и ощутил смутную благодарность, когда Люциус, не выпуская его, попятился к креслу. Он сел, устроив Гарри на коленях, и несколько минут они просто молчали, откинувшись на спинку и пытаясь восстановить дыхание.

— Ну, что ты теперь думаешь? – спросил наконец Люциус. Блуждающий взгляд Гарри наткнулся на белые потёки, пятнающие зеркальную поверхность.

— Я думаю, это хорошо, что зеркало немагическое, — глубокомысленно изрёк он.

Они рассмеялись – на сколько хватило сил, а потом Гарри ощутил плечом знакомое мерное дыхание и осторожно соскользнул с его коленей. Он нашёл палочку и вернулся к креслу. В их близости ему нравился даже этот момент: когда он накладывал Очищающее и укрывал заснувшего Люциуса. Было в этом что-то… трогательное, что ли. И да, ещё кое-что из «Занимательных фактов о Люциусе Малфое»: после оргазма он отрубался ровно на двадцать три минуты, хоть часы сверяй. Гарри улыбнулся и, оставив его дремать в кресле, отправился готовить завтрак. Но зеркало перед уходом всё-таки почистил.

А то ему и так досталось.

* * *

— Я сегодня буду занят, — сообщил Люциус за завтраком через пару дней. – И завтра. И послезавтра, возможно, тоже.

— О, — Гарри подождал немного, но он ничего не добавил. – Ну ладно. Пиши письма, если что.

— Зачем? Теперь можно говорить через камин.

— Ты не понимаешь. Элоиза страдает без твоего филина.

Люциус вопросительно вздёрнул бровь.

— Любовь у них, — пояснил Гарри, улыбаясь.

— Чушь! Гаспару нет дела до подобных глупостей.

— Почему же?

— Он немолод и почтенен.

— Как ты? – невинно уточнил Гарри и вместо прощального поцелуя получил весомый подзатыльник.

Проводив Люциуса, он задумался, чем бы заняться. Дел оказалось предостаточно: давно не навещал Андромеду, две недели не разбирал письма, с Роном обещал повидаться. Н-да, совсем из жизни выпал. Ладно, сначала корреспонденция.

Узрев огромную кучу готовых к отправке писем, Элоиза чуть не заклевала его насмерть и сменила гнев на милость только после того, как он пообещал ей свидание с Гаспаром. Как ни странно, оно состоялось: Люциус прислал очень короткое, но ёмкое письмо, в котором сообщал, что иногда тоже хотел бы быть сиротой без родственников. Гарри мысленно отметил, что он сообщил ему о причине отлучки, и повеселел. На следующий день он повёл Андромеду с Тедди в Эмералд-парк (буря восторга у всех троих), а вечером встретился в Лондоне с Роном.

— Гарри! – Рон сгрёб его в объятия, отчего в памяти последнего тут же всплыло слово «гризли».

— Боже, ты и впрямь стал ещё больше или мне кажется? – проворчал он, с искренней радостью обнимая друга. Рон расхохотался.

— А ты чего хотел, нас на физподготовке гоняют и в хвост и в гриву! – сияющая улыбка Рона не оставляла сомнений в том, что он очень доволен таким положением дел. – Познакомься, кстати, — он пошарил у себя за спиной и выудил стройную блондинку. – Это Лесли.

«Очередная валькирия», — подумал Гарри, пожимая изящную, но крепкую ручку будущей аврорши. Валькириями Джинни именовала всех подружек Рона, и её можно было понять: боевитые девушки сменяли друг друга чуть ли не каждую неделю, и Гарри не вспомнил бы сейчас имя предыдущей роновой спутницы. И зачем он всегда их притаскивает? Не поболтаешь толком. С другой стороны, даже хорошо: вдвоём они неизбежно заговорили бы по душам, и кто знает, к чему бы это привело. Гарри засунул подальше мысль о том, как Рон может среагировать на известие о Люциусе, и решил просто получить удовольствие от общения со старым другом.

Жара по-прежнему стояла адская, совершенно не лондонская. А человечество – по крайней мере, та его часть, которая обучается в университетах – знает один способ борьбы с этой напастью.

Холодный лагер(1).

…Очнулся Гарри от того, что кто-то медленно, но верно выцарапывал ему мозг. Вернее, не кто-то, а что-то. Звук. Ужасный, убийственный, кошмарный… шелест газетных страниц. Он с трудом отлепил лицо от подушки и со скрипом (так ему показалось) повернул голову.

— Доброе утро, — поприветствовал Люциус, выразительно посмотрев на часы. Гарри проследил за его взглядом. Полдень. А что вчера было?

— А что вчера было? – пробормотал он.

— Вероятно, ты встречался с друзьями, — кисло предположил Люциус.

— О, — в голове у Гарри запузырились воспоминания. – Точно.

Тут до него дошло, что он валяется на софе в гостиной, а рядом восседает Люциус и смотрит таким взглядом, что газета в его руках почти дымится.

— Ты извини, что я в таком виде, — Гарри предпринял героическое усилие и сел. – Мы вчера немножко перебрали.

— Ну, если это у тебя называется немножко… — голосом Люциуса можно было бриться – тому, кто не боится опасных лезвий.

Затуманенные извилины гарриного мозга неохотно зашевелились.

– А ты уже закончил? В смысле, дела, родственники?

Похоже, часть извилин, которые отвечают за связную речь, вообще смыло к чертям. Люциус оценил.

— Родственников я закончил, да, — он с треском отбросил газету. – И подумал, что мы могли бы сегодня сходить куда-нибудь, но теперь вижу, что фатально ошибся.

— Не так уж и фатально, — пробормотал Гарри. – Эй, подожди! Давай вечером поужинаем?

Люциус обернулся у самого камина и окинул Гарри таким взглядом, словно прикидывал, какую казнь назначить.

— Хорошо, — в интонации ясно слышалось: «И только попробуй сделать что-нибудь не так». – Напишешь.

И с этим лаконичным напутствием отбыл. А Гарри пополз в ванную, задаваясь двумя вопросами: почему Люциус так разошёлся и что это за дрянь скрипит на зубах.

Ответ был один и тот же – помада мерзейшего густо-алого оттенка, размазанная по лицу и шее Гарри. Создавалось ощущение, что он вчера целовался с вампиром, и при этом непонятно, кто кого закусал. Пока Гарри ошарашенно разглядывал себя в зеркале, в голове проносились смутные картинки, в которых фигурировали встреченные вчера в недобрый час подружки Лесли. Опознав в нём Великого Героя (изрядно подвыпившего к тому же), девицы тут же кинулись в атаку. Особенно усердствовала одна из них. Гарри с отвращением припомнил, как на его бедро интимно легла лапка с маникюром цвета несвежей крови – того же оттенка, что красовался сейчас на лице и горле. Вот зараза. Он помнил, как отбрил её (вежливо первые три раза, невежливо – остальные пять), а девица, видимо, решила отомстить: украсила его пиявочными засосами и вымазала заодно в помаде. Нет, ну какие дуры бывают, думал Гарри, пытаясь соскрести с лица народную любовь. Хорошо хоть, что ночевал один. И всё равно на месте Люциуса он бы тоже, пожалуй…

О. Люциус.

Гарри загнал себя под холодный душ и залился Антипохмельным, пытаясь придумать, как бы умаслить Люциуса. Ничего путного на ум не шло. В конце концов он попросту смотался в справочную министерства и у знакомой секретарши выяснил название самого пафосного и дорогого ресторана Лондона. В «Олимпе» его поначалу приняли нелюбезно – футболки и джинсы в этом храме хрусталя и позолоты не котировались, но когда Гарри ненавязчиво продемонстрировал шрам на лбу, свободный столик сразу нашёлся. Сделав заказ на вечер, Гарри отправился домой, написал короткое письмо и вручил Элоизе.

— Уговори его, девочка!

Видимо, она обладала недюжинным даром убеждения. Люциус пришёл. Гарри за аперитивом поведал свою версию случившегося вчера, но особого впечатления это не произвело. Беседа не клеилась. Гарри молча жевал что-то мерзостное по цене дома в пригороде Лондона, Люциус запугивал официантов презрительно приподнятой бровью – то левой, то правой. Те на провокации не велись, и к концу ужина он всё-таки оттаял и разразился речью. Нет, даже так: Речью. Как ещё назвать тот образец ораторского искусства, Гарри не знал. Началось всё с рассуждений на тему развлечений современной молодёжи; потом замелькали фразы типа «отсутствие вкуса» и «интеллектуальный уровень». В результате получилось, что Гарри каким-то непостижимым образом виноват в том, что принадлежит к новому поколению, и, попутно, в том, что у них с Люциусом большая разница в возрасте. Нет, прямо об этом не говорилось, но идея проходила сквозь речь красной нитью. Или даже канатом, канатом цвета давешней помады. К концу великолепного спича Гарри так заслушался, что с трудом подавил желание встать и поаплодировать. Он ожидал чего-то в этом роде. Люциус был одним из тех людей, к которым невозможно применить фразу «неуверенность в себе», и всё же Гарри откуда-то знал, что тема возраста неминуемо всплывёт. Наверно, потому, что разница значительна, а в обществе такое традиционно осуждается. Как бы то ни было, для Гарри никакой проблемы не существовало и, он планировал убедить в этом Люциуса – если тот, конечно, позволит.

— Речь – супер, — он отсалютовал бокалом вина. – Ты – прирождённый дипломат.

Люциус нахмурился, но Гарри вскинул ладонь.

— Нет, погоди. Я, в общем, умно говорить не умею, но суть в том, что мне на разницу в возрасте плевать, и я не понимаю, почему это волнует тебя или кого бы там ни было. Я… — он неопределённо взмахнул рукой. – Чёрт, да я хочу тебя так, что зубы сводит! При чём тут какая-то разница в возрасте?!

За соседними столиками воцарилось заинтересованное молчание, и Гарри понял, что последняя фраза прозвучала чересчур громко. Чёрт… Выступил, ничего не скажешь. Сейчас Люциус обзовёт его импульсивным сопляком и пошлёт куда подальше.

— Зубы, говоришь, сводит, — задумчиво произнёс тот, стягивая салфетку.

Гарри кивнул, чувствуя, что губы расползаются в широченной улыбке.

— Тогда не понимаю, какого чёрта мы тут сидим.

(1) – пиво низового брожения; обычно то, что мы называем светлым пивом, и есть лагер

За окном плескалось знойное утро: океан дрожащего золотого света врывался сквозь распахнутое окно, оставляя на полу горячие брызги солнечных зайчиков. Гарри пёк блины. Не самый лучший вариант завтрака для такой жары, но вот захотелось. Блины шипели сразу на двух сковородках, и он не услышал Люциуса: тот подошёл сзади и мягко обнял. Рука, держащая половник, дрогнула; жидкое тесто выплеснулось на раскалённую плиту. Люциус отшатнулся, а Гарри попытался как можно быстрее убрать пятна и клубы едкого чада. Вот чёрт. Кое-как очистив плиту, он взмахом палочки сгрёб посуду в угол и, нацепив на лицо самую непринуждённую улыбку, обернулся.

— Повар из меня сегодня… так себе, — он замолчал под пристальным взглядом Люциуса.

— Ну и что это было? – знакомым недобрым тоном спросил тот.

— Где? – Гарри до последнего надеялся избежать объяснений.

— Только что. И до этого несколько раз. Ты отпрыгиваешь от меня, словно ошпаренный.

«И вовсе не так», — подумал Гарри, но промолчал. А Люциус, похоже, разозлился не на шутку.

— В чём дело? Тебе противны мои прикосновения? Приходится терпеть? И ради каких же таких целей, позволь узнать?

— Я вовсе не хотел…

— Вот именно! Всякий раз, когда я подхожу незаметно, ты вырываешься, словно я какой-то… — он замолчал, подбирая слово.

— Так не подходил бы! – Гарри тоже не выдержал.

Люциус взвился со стула. Его сдвинутые брови не предвещали ничего хорошего, но Гарри уже спохватился:

— Ладно, ладно. Орём друг на друга, словно давно женаты, — он неловко улыбнулся. Люциус не отреагировал на неуклюжую шутку, но вновь сел, всем своим видом показывая, что ждёт объяснений. Гарри тоже влез на табурет и привычным жестом взъерошил волосы на затылке.

— Это, понимаешь, такая штука… Боязнь прикосновений. Как бы. Из детства. Типа от того, что дядя иногда задавал мне трёпку, — Гарри пытался говорить шутливо и не сильно ёрзать под взглядом Люциуса. – Это не психоз, это… Ну, то есть всё нормально. Просто я иногда могу вот так отпрыгнуть, если незаметно подойти. Но ты здесь не причём, правда.

На самом деле, Гарри заметил это за собой совсем недавно – раньше не до того было. Он даже сходил к университетскому психологу. Было очень неприятно рассказывать про регулярно получаемые «трёпки» и просто случайные затрещины и подзатыльники, которые прилетали неожиданно, безо всякого повода — «чтоб не зарывался». По мнению Гарри, ничего страшного в этом не было. Многих детей дерут, подумаешь, большое дело. Психолог долго вещал на тему его душевной организации и детских травм, но Гарри из той беседы вынес лишь одно: ощущение, что его сравнили с кисейной барышней. Или с запуганным ребёнком. Глупо, в общем. Он искоса глянул на Люциуса, опасаясь, что придётся объяснять всё в подробностях.

— А что у нас есть к блинам? – спросил тот.

Гарри радостно соскочил с табурета.

— Я хотел с творогом…

— Только не творог.

— Свежий мёд…

— И не мёд.

— Не знаю тогда, какого чёрта тебе надо, — буркнул Гарри, пытаясь сдержать улыбку, и нырнул в кладовку. – Вот, грушевый джем двухлетней выдержки, будешь? – проорал он оттуда. До его слуха долетел шелест газеты. – Эй, без меня не начинай!

Вообще-то Гарри недолюбливал газеты – курса эдак с пятого. А уж после победы… Вернее, ПОБЕДЫ, именно так называли это газетчики. А его – Великим Героем. Впрочем, это не мешало им запускать самых немыслимых «уток» и всячески портить кровь Гарри и остальным. Неудивительно, что исправно доставляемые на Гриммо газеты («Пророк» подарил бесплатную пожизненную подписку, чтоб его), Гарри пролистывал наспех. Но чтение газеты с Люциусом было приятным занятием. Он не только знал всё обо всех, но ещё умел прокомментировать ту или иную новость так, что Гарри иногда покатывался со смеху. На этот раз он прохаживался по списку министерских назначений.

— Один здорово напоминает горного тролля… Второй оценки на СОВ ставили из жалости, я помню… Третий вообще хаффлпаффец!

— А что ты имеешь против хаффлпаффцев?

— Ты шутишь? Да их к управлению подпускать нельзя, развалят всё по камешку!

— Тебя бы туда, вот бы ты развернулся, да? – поддел Гарри.

Люциус опустил газету и невесело усмехнулся.

— Хватит с меня политики.

— Э-э… Твой джем.

— Спа… Чёрт, он что, грушевый?

— Боже, ты меня достал. Ешь безо всего, раз так. Тебе не угодишь.

— Просто ты недостаточно стараешься.

— Это я-то?..

Июль таял, словно медовая карамелька на языке. Старый дом покачивался на зыбких волнах солнечного света, с недоумением прислушиваясь к тому, что происходит внутри. Споры и смех днём, сбивчивый шёпот и стоны ночью; согласное звяканье кофейных чашек о блюдца по утрам и хрустальный звон винных бокалов вечером. Прибавилось беспорядка и новых вещей, особенно одежды. Увеличилось количество валяющихся книг: молодой хозяин не любил читать в библиотеке и бросал их где ни попадя; его гость быстро подцепил эту скверную привычку. По комнатам закружили пергаменты с протоколами, вычислениями, кривыми и диаграммами, начерченными резкими, с нажимом штрихами. Хозяин подбирал листы, вертел в руках, бормотал под нос непонятные заклинания типа «сальдо», «квота», «пошлина» и осторожно возвращал на место, запрещая старине Кричеру перекладывать или убирать их. Словом, в пронизанной пыльными лучами утробе дома происходили странные перемены, но он решил, что это, скорее, к добру, и как можно деликатнее поскрипывал деревянными косточками, стараясь не мешать тем, кто внутри. Хотя их, похоже, такие мелочи мало волновали.

* * *

— Я буду занят следующие пару дней, — объявил Люциус, застёгивая манжеты. Всегда сначала манжеты, потом ряд пуговиц. Гарри сонно наблюдал за ним из постели.

— А что случилось? Опять родственники?

— Хуже, — поморщился тот. – Родственники-партнёры по бизнесу. Вот тебе совет на будущее: никогда не веди финансовых дел с роднёй. Сущее мучение.

— Что, совесть не позволяет облапошить? – с фальшивым сочувствием спросил Гарри.

— Если бы. Они просто знают все уловки. Но хуже то, что предпочитают вести переговоры в твоём доме и приезжают с жёнами, детьми, собаками и прочей нечистью.

— Уверен, ты справишься.

Люциус фыркнул.

— В первую очередь это всё для Нарциссы. Сам бы я ограничился перепиской, но ей не хватает общества. А ещё, до полного счастья, у меня дела в министерстве, — он застегнул последнюю, самую верхнюю пуговицу на рубашке и моментально приобрёл такой непреклонно-официальный вид, что Гарри передумал лезть с поцелуями.

— Когда мы увидимся?

Люциус пожал плечами.

— Я напишу.

Он обвёл розовую от рассветных лучей спальню рассеянным взглядом, на мгновение задержал его на Гарри и торопливо вышел. Тот было уткнулся в подушку – досыпать, но сон не шёл. От наволочки волнующе пахло знакомой терпкой горечью, тишина уже не казалась такой уютной, как раньше. Гарри подбросил ногами покрывало и вскочил с кровати. Побыть, что ли, ранней пташкой?

За следующие два дня он переделал кучу дел и даже написал длинное обстоятельное письмо Гермионе. В основном оно касалось книг, что Гарри прочитал за месяц. А о чём ещё было писать? К счастью, Гермионе такая тема было очень даже по душе. Сама она в письмах обрушивала на него целый ворох сведений о Канаде. Гарри терпеливо читал всё это, посмеиваясь и представляя, как подруга достаёт расспросами экскурсоводов и хранителей музеев, и те бросаются врассыпную, завидев целеустремлённую фигурку. Он соскучился по ней, а также по университету, по Уилсонам и прочим. Но это было понятным и привычным чувством; оно не шло ни в какое сравнение со смутной тоской, которая накатывала по вечерам. Почему-то с наступлением темноты ему становилось тревожно и не хотелось возвращаться в опустевшую спальню. Поразмыслив, Гарри пришёл к выводу, что за этот месяц просто отвык спать один. Правда ведь: подружек он сюда ни разу не приводил, прежние недолговечные романы протекали в стенах кампуса или съёмных квартирок девушек. Гарри попытался представить хоть одну из девчонок на своей кухне: как она сонная, томная садится за стол, наливает кофе, тянется за сахарницей…

И попадает в чашку свисающим рукавом его любимой рубашки. Гарри фыркнул. Кто объяснит, почему они наутро так любят напяливать вещи парня? Хоть дерись за свою одежду. Не жалко, конечно, но если следы зубной пасты ещё можно убрать чарами, то с запахом духов, впитавшимся в ткань, ничего не поделаешь. Дурацкая привычка.

— Кажется, я не романтик, — оповестил он сидящую на люстре Элоизу. – Нечуткий болван. Циник.

Элоиза спикировала ему на плечо и ущипнула за ухо – осторожно, не как всегда. На её языке это означало: «Что за чушь ты несёшь? Ты в порядке?» Гарри ласково улыбнулся и потянулся за совиным кормом.

– Хочешь ещё печеньице?

Элоиза скорбно посмотрела на коробку и отвернулась, давая понять, что она бы с радостью, да не влезет. Ничего удивительного: с утра хозяин только и делал, что апатично валялся на диване в гостиной и закармливал её всем подряд. Вот и сейчас он повертел в руках печенье, зачем-то отгрыз кусочек и сплюнул.

— Ну и гадость.

Элоиза сцапала печенье и через силу принялась клевать, обиженно кося жёлтым глазом – много, мол, ты понимаешь. А Гарри уставился в потолок и растерянно пробормотал:

— Я что, скучаю?

С Люциусом они не виделись три дня, и в голову лезли странные мысли. О том, например, всё ли у него в порядке. И когда он уже разберётся со своими «родственными» сделками. И как бесит, когда девушка надевает утром твою рубашку. Можно было бы сходить в гости или ещё куда, выцепить в прожаренном Лондоне знакомых, развеяться. Да только не хотелось.

— Эй, обязательно обсыпать меня крошками? – он мягко спихнул Элоизу с коленей, и та, сыто переваливаясь, вползла на подлокотник, даже не делая попыток взлететь. Гарри подумал ещё немного и решил, что не будет большой беды, если он вызовет Люциуса по камину. До сих пор он этого не делал – мало ли кто может оказаться в кабинете. Но раз нет вестей, можно попробовать. Гарри уселся перед камином и в последний момент успел подумать, как будет весело, если он напорется на Драко; но было поздно – зелёное пламя взметнулось, зашипело, показывая кабинет в Мэноре(1). Люциус сидел за столом и напряжённо вчитывался в длиннющий пергамент. Заслышав шум, он поднял голову и устало прищурился на камин.

— Гарри? – в голосе слышалось удивление.

— Привет, — тот нервно улыбнулся, радуясь, что застал его одного. – Я… Хм. Я просто хотел узнать, как дела.

Люциус отложил пергамент, вышел из-за стола и опустился в кресло, стоящее перед камином.

— Всё хорошо. А у тебя?

— Прекрасно, — Гарри помедлил. После этой фразы его светские беседы обычно заходили в тупик. – Ты закончил с родственниками?

— Да, только что. До последнего пришлось торговаться, заключил убыточную для себя сделку.

— Неужели?

— Ну, не совсем убыточную, — Люциус самодовольно улыбнулся. – В любом случае, хорошо, что дело сделано. Осталось разобраться с документами.

— Может, завтра разберёшься? – осмелел Гарри. Люциус вновь посмотрел на него удивлённо, а потом – неприязненно – на стол, заваленный пергаментами. Покачал головой.

— Хотелось сегодня закончить.

— Да ладно, до завтра никуда не денутся, — Гарри соображал, чего ещё такого сказать, чтобы не показаться соскучившейся капризной девицей. – Ты устал, надо отдохнуть.

«А почему бы мне не отдохнуть в собственном доме?» — мог сказать Люциус. Но не сказал. Вместо этого усмехнулся и легко поднялся из глубоко кресла.

— Ладно, сейчас приду.

Когда он через полчаса поднялся наверх, Гарри уже выволок на балкон второе кресло и как раз левитировал маленький столик. Он улыбнулся Люциусу.

— Красиво, правда?

К вечеру жара немного спала; с балкона открывался одинаково хороший вид и на город, и на полыхающее закатной палитрой небо.

— Правда.

Гарри призвал из спальни бутылку пива для себя и пустой пока бокал для Люциуса.

— Тебе чего налить, французской кислятины?

Люциус, с удобством устроившись в кресле, покосился на его запотевшую бутылку.

— Давай мне тоже пива. Тёмного.

Гарри чуть не выронил бокал и шустро метнулся на кухню. Люциус и пиво – чего только в жизни не увидишь! Настроение рвануло вверх, хотя ничего особенного не происходило. Он любил иногда посидеть вечером на балконе, но сегодня впервые будет там не один. Странно. Но хорошо.

Поначалу они не говорили, и молчание было вполне уютным. Правда, Гарри казалось, что Люциус напряжённо размышляет над чем-то – тонкие брови хмурились, пальцы мерно барабанили по подлокотнику.

— Всё нормально?

— М?

— Ты выглядишь обеспокоенным.

— А, — Люциус отмахнулся. – Это всё идиоты из министерства.

Оказалось, он никак не мог получить разрешение на ввоз партии хины. Конкурентам бумажку выдали без проблем, а товар Люциуса скучал на таможне, подвергаясь всевозможным проверкам. Как понял Гарри, подобное случалось уже не в первый раз. Ну, понятно.

— Хочешь, помогу? – предложил он. Люциус смерил его уничтожающим взглядом и ответил, что не стоит беспокоиться и что он, мол, вполне способен справиться сам, без помощи малолетних выскочек. Гарри даже не обиделся на «малолетнего выскочку». На самом деле он терпеть не мог козырять своим геройством, тем более в министерстве. Там все считали своим долгом свести с ним как можно более близкое знакомство, и поход к чиновнику по незначительному даже вопросу оборачивался многочасовой доверительной беседой или званым ужином. И ведь не пошлёшь, сам с просьбой пришёл. Можно, правда, потихоньку выяснить, кто там такой старательный на таможне… Потом как-нибудь. Неясный шум города отдалялся, а закат гас под прикрытыми веками. Гарри почти задремал. Ничего удивительного, последние ночи он ворочался без сна.

— Почему не аврорат? – спросил вдруг Люциус.

— А?

— Почему ты не поступил в академию авроров?

Гарри жмурясь, потёр глаза.

– Потому, наверно, что этого все ждали.

— То есть?

Гарри сообразил, что выдал не обычную версию «какая-разница-где-служить-обществу-и-государству», а свои настоящие мысли. Он смутился.

— Ну понимаешь… Это как будто подразумевалось: победил Волдеморта — иди в аврорат, служи и защищай, а там и новым министром станешь. Никто даже не думал, что я могу хотеть чего-то другого.

— А ты хотел?

— Да нет, честно говоря. Я вообще мечтал, чтобы меня просто оставили в покое. Эгоистично?

— Вполне.

— Ну и пусть.

— Я не сказал, что это плохо.

Гарри рассмеялся.

— А после победы пошли эти, знаешь, бесконечные церемонии, открытия зданий, где надо перерезать ленточку, балы и благотворительные ужины, после которых лицо прямо трескается от постоянной улыбки, а глаза слезятся от вспышек. И вопросы: ваши планы на ближайшее будущее? Каковы перспективы развития магического общества? – Гарри мастерски передразнил въедливые голоса журналистов. — И я представил, как лет через двадцать – уже старший аврор или министр – стою под этими вспышками, такой серьёзный, с мужественно стиснутыми челюстями и с выражением лица, как при хроническом запоре, и отвечаю на те же самые вопросы. Ну и решил: к чёрту.

— Потрясающе, — по голосу было слышно, что Люциус улыбается.

— Да ничего потрясающего. Просто я так решил и не жалею. Хотя… Гермиона говорит, что я мог стать новым лидером, что за мной бы пошли.

— Безусловно.

— Ты тоже так думаешь? Считаешь, мне следовало ввязаться во всё это? Пойти в политику, сделать много полезного? По-твоему, я просто… — он припомнил рассуждения Гермионы, — …избежал гражданской ответственности? Думаешь, я мог бы стать хорошим лидером?

— Понятия не имею, — лениво протянул Люциус. – Хотя нет, имею: ты был бы не хуже всех остальных.

— М-м… Объясни? – Гарри едва ли признавался в этом сам себе, но мысли о том, что он многое мог сделать для магомира, не исчезли полностью и иногда всплывали непонятным чувством вины. Люциус глотнул пива, слизнул с верхней губы пену и начал:

— Думаю, ты был бы неплохим министром, но не очень хорошим Гарри Поттером.

— Понятней некуда.

— Не перебивай. Я пытаюсь сказать, что ни один политик не принадлежит себе. Всякое решение, которое они принимают, это не вполне их решение, но то, к которому принуждает махина политической системы. И справедливыми – в общепринятом, гриффиндорском смысле, они бывают редко. Идти наперекор невозможно, всё равно упрёшься лбом в стену. А если захочешь её проломить, то придёшь к тому, от чего бежал: революция или война. Видишь, как просто? Если только собрать вокруг себя единомышленников и попытаться изменить всё постепенно, но и это едва ли сработает.

— Почему?

— Потому, что система всегда изменяет или даже заменяет неугодные детали. И получается: ты стал другим, а она всё та же.

— О. Да ты прямо философ.

— Тебе и не снилось, — усмехнулся Люциус.

Они вновь замолчали. Не то чтобы Гарри понял в рассуждениях Люциуса всё. Вернее, он просто не мог представить себе всё, о чём тот говорил. Но он поверил ему. Поверил и успокоился. В своё время ему пришлось пройти через разочарование в глазах друзей – Кингсли и, особенно, Рона, но он по-прежнему не жалел ни о чём. Ведь куда страшнее однажды заглянуть в глаза самому себе и найти разочарование там. От этого, правда, никто не застрахован, аврор ты или не аврор, но в любом случае очень важно знать, что выбор ты сделал сам, а не подчинился тем, кто постоянно ждёт от тебя чего-то.

С этими мыслями Гарри опять задремал. Закат, греющий лицо, иссяк, стало неожиданно прохладно. Каким-то образом он переплыл в постель и проснулся, когда Люциус скользнул под плед, устраиваясь рядом. Гарри обнял его и пробормотал:

— А давай сейчас просто поспим, м?

— Только попробуй не дать мне выспаться, — проворчал Люциус. Гарри улыбнулся ему в плечо.

* * *

Утром его разбудил приятный шелест. Гарри поморгал и высунулся из шерстяного пледа. Вечерняя прохлада ему не почудилась: на улице лило. И не яростная июльская гроза, а добротный лондонский дождь льнул к стёклам, и казалось, что они вот-вот растворятся и стекут прозрачно-серыми струями. Хорошо, а то жара надоела. Он потянулся и перевёл взгляд на Люциуса. Тот, по обыкновению, спал на животе, обнимая подушку. Гарри чувствовал себя отдохнувшим и полным сил; разбазаривать такое замечательное утро на один лишь завтрак не хотелось. Он приподнялся на локте и потянулся к Люциусу. Проворные пальцы легко тронули лоб, зарылись в волосы, проводя по голове вниз, туда, где густые пряди лежали на плечах. Ласкать пепельный шёлк было приятно. Гарри повторил манёвр, но наоборот: от затылка и вверх, массируя кожу круговыми движениями. По изменившемуся дыханию он понял, что Люциус проснулся. Обычно он не любил, когда Гарри перебирал ему волосы, но сегодня не спешил вырываться. Гарри решил воспользоваться удачей. Он с удовольствием трогал стекающие по спине пряди: пропустил сквозь пальцы, коснулся шеи, поднялся выше и погладил бугорок за ухом. Люциус слегка подался вперёд, подставляясь под ладонь. Гарри не выдержал и рассмеялся.

— Ну что?

— Ничего. Осознал, что чешу за ухом Люциуса Малфоя.

— Болван, — добродушно буркнул тот.

— Ах так! – Гарри попытался выпутать пальцы из шелковистых прядей.

— Я не говорил, чтобы ты прекратил.

— Не говорил он, — передразнил Гарри. Пальцы он всё-таки высвободил, и теперь они бродили по безупречной линии позвоночника, спускаясь ниже, к пояснице. Придвинувшись ближе, он склонился к плечу Люциуса и поцеловал разгорячённую со сна кожу, продолжая гладить его по спине. Исследовав плечо, отвёл в сторону волосы и потянулся к местечку между лопаток. Люциус приоткрыл один глаз и поинтересовался:

— Ты это просто так или с определённой целью?

— Э-э, — Гарри отстранился и облизнул вмиг пересохшие губы. – Ну, если ты выспался…

Вместо ответа Люциус отбросил плед и перевернулся на спину, открываясь взгляду. И Гарри смотрел. Он так до конца и не привык, что в его постели и в его распоряжении оказалось это большое красивое тело. Иногда накатывал восторг, сродни тому, что ощущает ребёнок, которому впервые показали ростовую куклу. Он улыбнулся.

— Что смешного? – с интересом спросил Люциус. Гарри помотал головой и молча уткнулся ему в шею, вдыхая полюбившийся запах горькой древесины. Люциус слегка поёжился, но не стал его трогать. От осознания того, что он позволяет действовать самостоятельно, захватило дух. Гарри поднял голову и попросил:

— Только давай, как будто ты ещё спишь?

Люциус усмехнулся, но глаза закрыл. Гарри посмотрел ещё немного, а потом оседлал его бёдра – так удобнее, и наклонился, оставляя на сливочной коже первый невесомый поцелуй.

Он ласкал Люциуса неторопливо, старясь угадать, как именно ему нравится. Матовая кожа ключиц, мягкие волоски на груди, тёмно-розовые соски, которые сжимались от первого же влажного прикосновения, — Гарри нравилось всё, и сбившееся дыхание Люциуса подтверждало: ему тоже. Когда поцелуи добрались до напрягшегося живота, по его телу прошла лёгкая дрожь. Заметив это, Гарри едва не застонал от нетерпения. Его ладонь накрыла член Люциуса. Тот выдохнул и раздвинул ноги, давая лучший доступ. Гарри сполз ниже. Он провёл рукой по возбуждённому уже члену, наслаждаясь тем, как послушно отзывается чужое тело. Чувство было знакомым – он много раз трогал его. Но сегодня хотелось большего. Он наклонился, поймал губами гладкую головку и замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Нежное, твёрдое, горькое – идеальное сочетание. Очень люциусовское. Гарри сжал губы, и терпкая горечь проступила сильнее. Он выпустил его и, медленно водя рукой вверх-вниз, слизнул прозрачные капли. Рваное дыхание Люциуса и еле уловимые движения бёдер доказывали, что он всё делает правильно.

Придерживая его, Гарри скользил губами по всей длине: прихватывал тонкую кожу, ласкал кончиком языка. На другую ладонь он принял тяжёлую мошонку и гладил, легонько сжимая, чем заставлял Люциуса вздрагивать и подаваться навстречу. Он по-прежнему не трогал его и молчал, а Гарри хотелось услышать знакомый низкий стон. Чуть приподнявшись, он увидел прикрытые глаза Люциуса, волнующий румянец на скулах и понял, чего хочет. Жаль, не получится взять его в рот целиком, но попробовать стоит. Он дразняще поцеловал налитый жаром член и приоткрыл губы, принимая тугую плоть. Под натянутой кожицей упруго бился пульс, и сердце Гарри тут же зачастило в ответ. Он наклонился ниже, ощущая, как твёрдая головка упирается в горло, и прижал её языком к нёбу. Люциус застонал, коротко и глухо. Его ладонь легла на затылок Гарри, пальцы зарылись в волосы; но он не давил, лишь нежно поглаживал, сжимая в такт движениям. Это прикосновение возбудило до крайности: Гарри взял его слишком глубоко и тут же выпустил. Кое-как прокашлявшись, он смущенно поднял глаза, но Люциус просто утянул его вверх и прижал к себе. Горячий рот нашёл его губы, ладони заскользили по спине широкими успокаивающими движениями. Гарри тоже обнял его, но когда поцелуй прервался, пробормотал:

— Я всё испортил?

— М-м… Я бы не сказал, — Люциус вжался в него бёдрами, доказывая правдивость своих слов. Гарри улыбнулся и сжал в руке оба члена. Поверх тут же легла ладонь Люциуса. Двойное прикосновение, двойная ласка – они плавно двигались навстречу друг другу. Гарри смотрел вниз, и когда их сперма, мешаясь, залила сплетённые пальцы, он решил, что это самое эротичное и желанное, из всего, что он когда-либо видел.

Так они и лежали – обнявшись, соприкасаясь лбами. Глаза у Люциуса были закрыты, но Гарри чувствовал, что в этот раз он не заснул. Говорить не хотелось. Влажный воздух прохладным шёлком льнул к разгорячённым телам, за окном умиротворяюще шелестел дождь, чьи-то коготки стучали по твёрдой поверхности…

Гарри поднял голову. По подоконнику прохаживалась Элоиза.

— Чёрт! – Гарри подхватил плед, стараясь укрыть и себя, и Люциуса. Тот недоумённо проследил за его взглядом и рассмеялся.

— Ты что, стесняешься сов?!

Гарри отмахнулся и возмущённо уставился на пернатую шпионку.

— И давно ты здесь сидишь?

Та лукаво склонила голову, всем своим видом показывала, что да, давно.

— Ну знаешь ли, это уже чересчур! – извиваясь под пледом, он натянул пижамные штаны.

Элоиза в ответ подняла лапку, демонстрируя налипшие на когти коричневые пёрышки.

— И в чём смысл пантомимы? – полюбопытствовал Люциус.

— Значит, почта прибыла, — Гарри, зябко ёжась, шагнул на балкон. В углу нашёлся изрядно потрёпанный Сычик, сова Уизли. Гарри бережно внёс его внутрь и угостил кормом.

— И не стыдно маленьких обижать? – пожурил он Элоизу. Та хлопнула крыльями, вогнав Сычика в панику, но не тронула и даже не стала отнимать печенье. Гарри вскрыл письмо. Ого, вот это список.

— «Две банки «Особых» пикулей Майлза», — прочёл он. – «Шафран, розмарин, белый перец из лавки пряностей на Диагон-аллее…» Ну, это понятно. «Три, а лучше пять унций аконитового мёда…» Боже, зачем ей аконитовый мёд?

— От садовых гномов. Или в прогревающую мазь, — просветил Люциус. – Что это?

— Я спрашивал миссис Уизли, не надо ли ей чего в Лондоне. Большой список получился.

— Вот как. Идёшь в гости?

— Ага, послезавтра собираюсь в Нору на Ламмас.

— Вот как, — повторил Люциус. – Понятно. Только Ламмас уже завтра.

— Завтра? Чёрт, ещё подарки надо купить, — Гарри глянул на часы. – Дел на целый день. Пойдёшь со мной?

— Покупать подарки Уизли? – уточнил, кривясь, Люциус.

— Ну, не ты же их будешь покупать. Пойдём, а?

Люциус помолчал.

— Ты к ним надолго?

Обычно Гарри с Гермионой гостили в Норе неделю, как минимум.

— Дней на пять. Ну так что?

— Ладно. Но учти, я рассчитываю на завтрак.

— Это само собой!

(1) — в представлении автора каминная связь — это что-то вроде скайпа)

В «Центральном магическом универмаге» было людно. Люциус с явным неудовольствием обозрел пёструю толпу, бурлящую между островками отделов, но ничего не сказал. Гарри, подумав, потянул его в «Товары для дома».

— Там мы обязательно что-нибудь подберём.

— Не мы, а ты, — поправил Люциус.

Их поджидала западня: хозяин отдела моментально опознал «Героя», да ещё и громогласно поделился радостью с окружающими. Толпа нахлынула болтливым восторженным цунами, Гарри мысленно обозвал себя идиотом: надо было хоть тёмные очки надеть. И когда они уже успокоятся? Он виновато глянул на Люциуса, но тот невозмутимо рассматривал пирамиду магоутюгов. Гарри вздохнул и, нацепив на лицо вежливую улыбку, обратился к продавцу:

— А сколько стоит набор…

— Бесплатно! – категорично заявил тот. – Для вас, мистер Поттер, бесплатно! Так, люди?!

— Да! Правильно! Молодец, старина!

— Но постойте… — продавец застыл, не веря собственному счастью. — Да ведь у вас сегодня день рождения!

«О, чёрт!»

Энтузиазм толпы перешёл все границы. Многие выкрикивали поздравления, другие щёлкали колдокамерами, третьи просто стояли и смотрели так, словно вот-вот должно было случиться нечто знаменательное. Да, давненько он так не влипал. Но куда деваться.

— Мистер Поттер, окажите честь и выберите себе подарок в моём магазине! Всё, что угодно для нашего Освободителя! – продавец повис у него на руке и потащил по отделу под восторженные аплодисменты, но тут между ними вклинился Люциус.

— Спасибо, мы возьмём это, — он подхватил первую попавшуюся коробку, аккуратно оттеснив продавца. – И, боюсь, нам пора. Да, Гарри?

— Точно, — тот быстро пожал руку щедрому хозяину. – Спасибо!

Толпа протестующее зашумела, но Люциус безо всяких церемоний ухватил его под локоть и потянул к выходу. Обманутые зеваки послушно расступались, а Гарри успевал только махать рукой и улыбаться направо и налево.

— Извините, мы спешим. Спасибо, спасибо. И я вас, мисс, почему бы и нет... И вам того же, сэр. Очаровательный малыш, мэм!

Краем глаза он замечал взгляды, направленные на Люциуса, изумлённые и неприязненные одновременно. Интересно, есть тут журналисты? Эта мысль почему-то развеселила, и Гарри почувствовал себя школьником, сбегающим с нудного урока. Видимо, Люциуса ситуация тоже позабавила. Они втиснулись в какую-то полутёмную каморку, захлопнули дверь и, глянув друг на друга, неудержимо расхохотались.

— Всё, — кое-как выговорил Люциус. – Ждать мне теперь вызова в аврорат!

— Почему?

— Ну как же: похитил национального героя, да ещё у всех на глазах, — он покачал головой и вновь рассмеялся.

— Я буду свидетельствовать в твою защиту, — заверил Гарри. – Спасибо. Понятия не имею, чего они так разошлись, в последнее время вроде нормально везде хожу. Это всё продавец. Но вообще как-то невежливо вышло.

— Мы можем вернуться…

— Нет уж!

— А почему ты не сказал, что у тебя день рождения?

— Я о нём постоянно забываю, если честно, — Гарри попытался скрыть смущение за шуткой. – Но ты и сам мог бы запомнить — раз уж говоришь, что выучил по газетам мою биографию!

— Пф, не говорил я ничего такого!

— Между прочим, некоторые энтузиасты хотели сделать этот день национальным праздником. Кингсли, к счастью, не допустил.

— Да? Хоть один полезный поступок на посту министра, — припечатал Люциус, но от темы не отступил. – У меня нет для тебя подарка, сам понимаешь.

— Да на кой мне… Стоп, а трофей? – Гарри указал на добытую коробку, которую Люциус по-прежнему держал в руках. – Что там?

— Понятия не имею. Давай посмотрим, — он вынул палочку. – Лю...

— Нет, пусть это будет сюрприз!

— Как хочешь, — Люциус одним взмахом палочки одел коробку в матовую обёрточную бумагу, уменьшил и протянул Гарри с лёгким поклоном. – С днём рождения, мистер Поттер.

— Благодарю вас, сэр, — чопорно ответил тот, а потом шагнул вперёд, притянул его к себе и мягко поцеловал. Просто так, поблагодарить. И оказался совершенно не готов к нахлынувшему потоку противоречивых эмоций. Они стояли близко-близко, Люциус обнимал его, а Гарри чувствовал ладонью знакомую шелковистую негу распущенных волос. За прошедший месяц они успели подарить друг другу множество страстных поцелуев и самых откровенных ласк, но это непринуждённое объятие, одновременное движение навстречу, лёгкое касание губ в полутьме, за полшага до шумной толпы… Мимолётная, не ведущая к сексу ласка показалась привычной до обыденности, и в то же время невероятно, невыносимо интимной. Ощущение было новым, но удивительно ярким, почти осязаемым. Гарри не слышал своего дыхания и почему-то решил, что дышат они в унисон.

Они молча смотрели друг на друга. Люциус оказался в тени. Вот вечно встанет так, что выражение лица не разглядишь, отстранённо подумал Гарри и сообразил, что сам попал в луч рассеянного света, а вид наверняка имеет преглупый. Он кашлянул, прочищая пересохшее отчего-то горло, и спросил:

— Где это мы?

Люциус ответил не сразу. Его руки напряглись, но тут же разжались, выпуская из объятий.

— Увидишь, пойдём.

Оказалось, они попали в недлинный коридор, который вёл к лифту. Только это был странный лифт: Люциус помахал перед ним рубиновой карточкой Гринготса, и тогда только двери разъехались. Кабина мягко тронулась, подъём был очень длинным. Возможно, потому, что они по-прежнему молчали и смотрели в разные стороны. С чего бы? Гарри не успел обдумать внезапную смену настроения: кабина остановилась, прозвучала короткая бравурная мелодия, и лифт выпустил их в гигантское пространство, сияющее начищенным паркетом, стеклом и зеркалами.

— Ого! – вырвалось у Гарри, и по огромной зале прокатилось затухающее эхо. – Что это? – уже тише спросил он.

— Тот же универмаг, только тремя этажами выше.

Гарри и сам заметил, что сверкающие до рези в глазах стеклянно-зеркальные стены отгораживают отделы товаров. Фигуры в сером, которые он принял за манекенов, оказались консультантами — так здесь называли продавцов.

— Ты не купил подарки, — продолжал Люциус. – А здесь и товары высшего качества, и обслуживание на уровне, — он милостиво кивнул в ответ на приветствие управляющего.

— Действительно, — Гарри с удовольствием оглядывался. – Но почему тогда здесь никого нет?

— Не будь наивным. Это высший уровень, для наиболее состоятельных граждан.

— О, мы в элитном магазине? Теперь нам продадут то же самое, только в пять раз дороже?

- За богатство надо платить, — Люциус не сдержал улыбку. — Пойдём?

Гарри показалось, что он попал в рай для потребителей. Прохладные просторные залы, минимум посетителей и сонмы ненавязчивых консультантов, которые держались поодаль, но при необходимости оказывались рядом. Они, правда, слегка нарушили безмятежность этого торгового Авалона. Например, Гарри совершенно не понравился отдел антиквариата, и он непочтительно обозвал его хламом, вызвав бурю негодования со стороны Люциуса.

— Ты ни черта не смыслишь в вещах! Это не хлам, а благородная старина!

— Ага, я эту «благородную старину» из дома целый месяц вычищал и прекрасно в ней разбираюсь, поверь! – весело отбивался Гарри. – А тут ещё плати за неё. Нет уж, к чёрту!

— Варвар, — страдальчески вздохнул Люциус и приобрёл какую-то невзрачную статуэтку по цене слитка золота – без сомнения, назло Гарри.

— Только не вздумай дарить её мне!

— И не мечтай.

В ходе шутливой перепалки даже на каменном лице консультанта проступило подобие эмоций, и его «Приходите ещё» прозвучало почти искренне. Они пообещали прийти.

И так везде. Люциус хоть и повторил раз десять, что не сбирается выбирать подарки для Уизли, в стороне всё равно не остался. «Не тот характер», — подумал Гарри и мстительно затащил его в отдел посуды. Там он принялся вдумчиво разглядывать наборы сковородок.

— Ты выбираешь подарок для женщины или для кухарки? – не выдержал Люциус.

— Для миссис Уизли.

— О. Значит, для кухарки.

— Эй, не хами. И вообще, я же с тобой в хламе рылся!

— Это. Не. Хлам!

— Да ладно, ладно…

— Фонтан, — предложил Люциус, когда они брели по отделу садовых товаров. – Купи им фонтан.

— Зачем Уизли фонтан?

— Хоть что-то ценное будет в доме.

— Очень смешно. Ой, а что это, клумбы? Живые??

— Быстрые магоклумбы. Расцветают через два часа после поливки.

— А ты откуда знаешь?

— Представь себе, так на табличке написано.

— Круто! Возьму две…

— Как думаешь, ей понравится? – Люциус задумчиво крутил в пальцах подвеску из молочно-белого опала в форме лилии, оправленную в серебро.

— Откуда я знаю, это твоя жена, а не моя.

— И всё же?

— Ну, — Гарри глянул внимательнее. – Вообще-то… Как бы это сказать? Напоминает её, вот. Хотя к такому имени вроде полагаются нарциссы.

— О да. То-то она их всю жизнь терпеть не может.

— Правда?

— Можешь мне поверить…

После нескольких часов азартных споров и третирования продавцов был куплен последний подарок – пара зонтов-хамелеонов, меняющих цвет в тон одежде, — для записных модниц, Флёр и Вики. Рухнув на диванчик в маленьком уютном кафе, Гарри возвестил:

— Всё! Поверить не могу.

— Не любишь делать покупки? – Люциус уселся напротив.

— Нет. Хотя сегодня мне даже понравилось, — Гарри сгрёб шуршащие пакеты в сторону, устраиваясь поудобнее. – Теперь всегда буду ходить в магазины для богачей.

— Я удивился, что ты не пошёл сюда сразу, — не смутился Люциус. – А что за традиция – дарить подарки на Ламмас?

— Просто люблю делать подарки, — Гарри проказливо улыбнулся. – Давай, и тебе куплю что-нибудь? Антикварный саркофаг, самый дорогой, хочешь?

— Спасибо, я ещё поживу – не настолько люблю антиквариат.

Подошедший официант невозмутимо ждал, пока гости отсмеются.

За десертом Гарри не удержался и попросил:

— Может, останешься сегодня?

Люциус покачал головой.

— Не могу.

«Ну конечно, второй день дома не был», — подумал Гарри, наблюдая, как лицо Люциуса приобретает знакомое непроницаемо-вежливое выражение. С недавних пор он научился замечать момент смены эмоций, хотя и предпочитал обратный процесс — когда Люциус терял невозмутимость. Вот и сейчас ему хотелось, чтобы он продолжал улыбаться.

— Передать Уизли привет от тебя?

— Я представляю.

Получилось.

Они навестили Диагон-аллею, где закупили всё по списку миссис Уизли, и добрались наконец до камина в лавке пряностей. Гарри кое-как навесил на себя последний пакет:

— Ну, увидимся?

Люциус перевёл взгляд на хозяина, который глазел на них, как на диво. Тот немедленно отвернулся и засуетился у прилавка. А Люциус подхватил Гарри за подбородок и поцеловал – так же, как тот его в полутёмном коридоре, легко и мягко.

— Ещё раз с днём рождения.

— Ага. То есть, спасибо, — на этот раз света было достаточно, но Гарри бы не взялся определить выражение, с которым Люциус смотрел на него. Поэтому он просто потёрся о его пальцы и, повинуясь непонятному порыву, тронул раскрывшуюся ладонь губами. Теперь на лице Люциуса совершенно отчётливо проступило изумление, но он ничего не сказал, только кивнул на прощание и шагнул в камин. Летучий порох при этом брал левой рукой, а правую держал так, словно пытался унести в горсти что-то маленькое. Гарри проводил его взглядом, ошалело потряс головой и, половчее перехватив свои пакеты, ввалился в камин.

Ни один из них не заметил, как на вороватой физиономии продавца расплылась довольная улыбка.

* * *

Оказавшись в гостиной, Гарри первым делом вскрыл «подарок» Люциуса. Это оказались часы в виде домика с маленькой дверцей над циферблатом. Гарри повесил их над камином, а сам принялся разбирать и подписывать подарки. Он с головой ушёл в это занятие и чуть не подпрыгнул, когда за спиной раздался мелодичный звон. Дверца «домика» отворилась, и пружина вынесла вздорного вида птичку.

— Ку-ку! – неожиданно громко проорала она. – Ку-ку, ку-ку, ку-ку!

Гарри плюхнулся на софу и рассмеялся: очень уж забавно смотрелись безумные часы в его роскошной гостиной. С последним «Ку-ку!» птичка убралась обратно, лишь на долю секунды разминувшись со взъерошенным комком перьев, врезавшимся в циферблат, – в Элоизе проснулся охотничий инстинкт. Она взгромоздилась на крышу домика, всем своим видом показывая, что добыча не уйдёт.

— Удачи, — пожелал Гарри.

Остаток вечера они развлекались вовсю. В конце каждого часа Элоиза бросалась на кукушку, но птичка оказалась магической. Она ловко уворачивалась и при этом куковала самым нахальным тоном. Гарри хохотал. Лучшего подарка Люциус при всём желании бы не придумал. Когда обезумевшая Элоиза попыталась подцепить дверцу клювом, он сжалился и отозвал её.

— Слетай-ка к Уизли, отнеси Молли её покупки.

Сова подхватила уменьшенный свёрток и улетела, а Гарри вытянулся на софе. Совсем не обязательно было сидеть дома одному, он мог бы нагрянуть к Уизли прямо сейчас. Но почему-то не хотелось ни торта, ни поздравлений, ни компании – и так было хорошо. Гарри принялся перебирать в памяти события дня, раздумывая, откуда снизошла такая благодать, но ничего особенного в них не нашёл. Поход по магазинам да два невинных поцелуя. Ну, и часы ещё. Он закрыл глаза, чувствуя странное спокойствие. На ум пришло сравнение с водой, пронизанной солнечными лучами. Или чашей, в которую налили эту солнечную воду, и казалось очень важным сохранить её, не расплескать…

Кукушка высунулась, опасливо огляделась и шёпотом прокуковала полночь. Гарри спал и улыбался чему-то.

* * *

Утром он собрал подарки, прихватил свою квиддичную метлу и перенёсся в Нору. Гости уже были в сборе и встретили его объятиями и нестройным гомоном.

— Эй, Гарри!

— Привет!

— С днём рождения, дорогой!

— А куда вы дели торт? Гарри, не стой, садись к столу!

— Ну и сова у тебя, просто демон!

Гарри был рад их видеть. Он вертел головой, с удовольствием слушая болтовню, успевая есть и отвечать на сотни вопросов. Уизли были чем-то неизменным, незыблемым – дом, в котором его всегда ждали. Семья, частью которой он мог бы стать. Он обратил внимание, что Одри, жена Перси, сменила цвет волос с русого на золотисто-рыжий. Неизменные косички Анджелины были наполовину разбавлены красными прядями. Похоже, принадлежность к семье находила отражение даже в цвете волос. Хотя Флёр и Вики по-прежнему сияли серебристыми локонами – у вейл оказался иммунитет. Гарри представил себя рыжим и развеселился. Нет, свой шанс он упустил. Сидящая рядом Гермиона тоже помалкивала, а поймав его взгляд, заговорщицки улыбнулась. С Роном они общались несколько натянуто, но ни тоски, ни раскаяния Гарри в их взглядах не заметил.

— Не бывать нам с тобой рыжими, — шепнул он Гермионе. Та прыснула и кивнула.

Вечером был традиционный костёр. Все они, исключая Уизли-старших, прыгали через пламя, но в конце праздника Артур взял жену на руки и торжественно перешагнул с ней через затухающие угли. Молли расчувствовалась и на обратном пути посетовала на то, что в этот раз никто давал клятв над камнем(1).

— Времена изменились, молодёжь нынче боится семейного счастья, — полушутя вздыхала она. – Оставите вот нас без внуков.

Гарри послышался в этом мягкий упрёк, Рон с Гермионой тоже опустили глаза. Помощь пришла от Билла.

— Ладно, мам. Ты и надо мной сколько лет причитала.

— И то правда, — рассмеялась Молли. – Думала, так холостяком и останешься.

— Это он меня ждал, — встряла Флёр, с обожанием глядя на мужа.

— Да, но у нас в ваши годы уже…

— Брось, Молли, — Артур приобнял жену. – Успеют они.

— Успеем, — солидно подтвердил Рон. – Я вот тоже жду свою единственную.

— И меняешь девчонок, как перчатки, — ехидно дополнила Джинни.

— Одно другому не мешает, — возразил Рон и неожиданно обнял Гермиону за плечи. Та потянула за собой Гарри, Гарри ухватился за Джинни, и дальше они шли нестройной шеренгой, смеясь и перешучиваясь насчёт того, кто же первый обзаведётся семьёй. Молли смотрела неодобрительно и уже хотела что-то сказать, как вдруг вмешался Джордж.

— А я вообще женился потому, что проспорил Перси, — доверительно сообщил он.

— Что??? – хором вскричали Перси и Анджелина.

— Ну да. Одри, ты знала, что муж у тебя игрок?

— Что???

— Эй, кого вы слушаете!

— Первый раз в жизни говорю чистую правду, а вы не верите.

— Джордж Уизли, немедленно перестань пороть чушь!..

Дни в Норе пролетали быстро и весело, Гарри наслаждался отдыхом. Застолья, прогулки, пикники, традиционный квиддичный матч, в котором они разгромили команду девчонок в пух и прах, ритуальное изгнание гномов из сада, разбивка подаренных магоклумб – не было ни минуты скуки. Но на пятый день Гарри проснулся затемно и долго лежал, пялясь в предрассветные сумерки. А потом наспех оделся, спустился на кухню и объявил хлопочущей у плиты Молли, что возвращается домой.

— Что такое, дорогой?

— Так… – Гарри неопределённо махнул рукой, надеясь, что не придётся объяснять. Да он и не смог бы сказать ничего путного. Просто со страшной силой потянуло в огромный пустой дом, в котором его с недавних пор не покидало предчувствие радости. И Гарри здорово недоставало этого предчувствия. К счастью, Молли не стала допытываться о причинах спешки — ограничилась тем, что впихнула в него стопку оладий с яблоками, и отпустила с миром, пообещав передать привет остальным.

Дома Гарри хотел было вызвать Люциуса по каминной сети, но передумал. Пять дней вдруг показались солидным сроком, и он не мог заставить себя просто взять и сунуться в Мэнор. Наверняка у Люциуса дела. Да и о чём говорить? Полчаса он слонялся по гостиной, проклиная накатившую застенчивость. Может, сову отправить? Нет, это долго. В конце концов он написал записку и забросил её в камин. Зелёное пламя послушно проглотило кусочек пергамента. Гарри некоторое время сидел, посматривая на камин, а потом обозвал себя идиотом и пошёл искать Кричера – поздороваться и узнать, как дела.

Он побродил по дому, изгнал пару приблудных докси, принял душ и решил почитать — в гостиной, как ни странно. Выбранная книжка оказалась скучной. Поначалу он ещё продирался сквозь главы, но вскоре задремал и проснулся от того, что Люциус убрал книгу с его лица.

— Ты пришёл, – сонно констатировал Гарри.

— Представь себе. Или я неправильно расшифровал смысл записки «Я вернулся. Гарри»? Очень лаконично, кстати. Краткость – твоя сестра.

— Раз уж ты всё понял правильно, то так оно и есть, — рассмеялся тот, садясь и потирая глаза. – Как дела?

— Всё хорошо. А у тебя?

— Тоже.

— Как праздник?

— Замечательно. Подарки всем очень понравились.

— Надо думать.

Повисла пауза. Гарри наконец проморгался и теперь смотрел на Люциуса: на солнечные блики в гладко зачёсанных волосах, на расстёгнутый ворот белой рубашки, оттеняющей золотистый загар. Просто и безупречно. Гарри подумал о своей выцветшей футболке и взъерошенных со сна волосах, но мельком: его внимание приковали пальцы, небрежно вертящие комочек пергамента, в котором он опознал свою записку. Люциус пришёл не сразу. Сидел и играл с запиской. Может, выждал немного, чтобы не было похоже, что он… Ну. Хотел встретиться. Гарри открыл рот, совершенно не представляя, что скажет или спросит в следующий момент, но тут…

— Ку-ку!

Хлоп! Хрясь!

— КУ-КУ!

— Уррр!!!

Люциус с бесконечным изумлением наблюдал за противостоянием орущей кукушки и мечущейся Элоизы. Шустрая птаха опять уцелела и, откуковав положенные двенадцать раз, скрылась за дверцей. Элоиза вцепилась в часы, оставляя на полированной поверхности живописные царапины. Похоже, она намеревалась выцарапать добычу голыми когтями. В воздухе меланхолично кружил сиреневый пух.

— Что это? – спросил Люциус.

— Твой подарок, — Гарри с трудом сдерживал смех.

— Чудовищно.

— Зато оригинально. Мне даже нравится.

— А я бы предпочёл держаться подальше от этой вещи.

— Тогда, может, пойдём отсюда?

— Куда? В город?

— Можно и в город, но потом, — Гарри придвинулся ближе. – Я тоже соскучился.

— Что значит «тоже»? – очень искренне удивился Люциус, но Гарри уже выхватил у него скомканную записку, зашвырнул её в камин и потянулся за поцелуем.

К тому моменту его застенчивость благополучно испарилась.

* * *

Гарри сел, чтобы взбить подушку, и приглушённо выругался. Люциус тут же открыл глаза.

— Больно?

— Переживу.

Если обычно Люциус действовал неторопливо и бережно, то в этот раз ограничился минимальной подготовкой. В последнее время её вполне хватало, но за пять дней тело Гарри успело отвыкнуть от такого. Когда Люциус вошёл одним плавным сильным толчком, он задохнулся от внезапной боли и зажмурился, ощущая выступившие слёзы. Люциус хотел отстраниться, но он не отпустил, лишь выдохнул еле слышно:

— Просто… п-подожди.

Тот обнял его, прижал к себе. Горячие ладони гуляли по телу, и Люциус оставлял лёгкие поцелуи на его прикрытых веках, щеках, губах. Постепенно Гарри расслабился, сведённое судорогой тело вновь наполнилось тягучим жаром; он подался ему навстречу, и это было так же хорошо, как и всегда.

Только боль, понятно, осталась.

— Перевернись на живот и немного приподнимись, — скомандовал Люциус.

— Зачем?

— Посмотрю, не повредил ли я тебя.

— Э-э…

— Только не говори, что стесняешься, после всего-то.

— Это не одно и то же, — проворчал Гарри, пряча вспыхнувшее лицо в подушку. В данный момент он чувствовал себя, как у врача на приёме. Правда, поцелуй в поясницу слегка смягчил неприятные эмоции.

— Всё в порядке, но Обезболивающее выпей.

— Потом выпью, — Гарри подкатился Люциусу под бок и привычно устроил голову у него на плече. Рука сама потянулась погладить по груди, задевая соски, и – широким хозяйским жестом – по животу.

— Гарри, я спать хочу, — недовольно пробормотал Люциус.

— Спи. Я просто так.

— Учти, мне не двадцать пять лет.

— Ага, мне тоже. Здорово, правда?

Люциус ущипнул его за ухо, но как-то лениво. Гарри показалось, что он улыбается, но проверить свою догадку он не успел — заснул.

* * *

— Гарри! Гарри, ты где? – звонкий голосок раздавался совсем близко.

«Я что, ещё в Норе?», — подумал Гарри, открывая глаза и оглядываясь. Нет, родная спальня.

Дверь распахнулась, и на пороге возникла Гермиона.

— А, вот… Ой, я тебя разбудила?

— Не-не, — Гарри натянул одеяло повыше и сел. На резкое движение тело отозвалось характерной болью. Значит, Люциус ему не приснился. Но где же он?

— Ты забыл в Норе свою метлу, и мы решили занести – вдруг понадобится. Кстати, а почему ты ушёл так рано? – Гермиона заинтересованно разглядывала разбросанную по комнате одежду. К счастью, это была одежда Гарри.

— Да я… Хм. Я просто…

— Он здесь? – в комнату проскользнула Джинни. – Привет! Откуда у тебя такие странные часы? Твоя сова их ненавидит, знаешь?

— Вы не могли бы выйти на минутку, я оденусь? – пролепетал окончательно сбитый с толку Гарри.

— Конечно. Идём, Гермиона.

Они шагнули к выходу, и именно этот момент выбрал Люциус, чтобы выйти из ванной.

Голым.

Девчонки застыли в дверях. Люциус – на пороге ванной. Гарри зажмурился. Более эффектного появления нельзя было и желать.

Люциус отмер первым: шагнул вперёд, отбросил с лица влажные волосы и слегка поклонился:

— Добрый день, юные леди.

«Юные леди» вздрогнули, хлопнули глазами и, столкнувшись на выходе, вылетели из спальни. Гарри тоже вскочил с кровати и схватился за джинсы.

— Чёрт! Чёртчёртчёрт! Ты это нарочно?!

— Вовсе нет.

— Да? А зачем надо было… так?

— А что я должен был делать? Взвизгнуть и спрятаться за занавеску? — голос Люциуса звучал раздражённо, но Гарри мог бы поклясться, что он пытается сдержать смех.

— Зараза, — огорчённо резюмировал он, застёгивая ремень. – Нарочно ведь, признайся?

— Честно говорю — нет. Я не слышал их, вода шумела.

— Ладно, — Гарри кое-как пригладил волосы. – Я за ними.

— Не переживай, вряд ли там имеется угроза сердечного приступа.

Гарри отмахнулся и выскочил из комнаты.

— Гермиона! Джинни!

В доме их не было, и Гарри, споткнувшись о брошенную у камина метлу, перенёсся в Нору. Девчонки нашлись на кухне – сидели, спрятавшись за блюдо с ячменными лепёшками. На Гарри они смотрели, как на неведомого зверя, от которого неизвестно чего ждать.

— Где остальные? – брякнул он первое, что пришло на ум.

— В Лондоне, — обронила Гермиона и зачем-то добавила. – Гуляют.

Они помолчали.

— Полагаю, я должен объяснить.

— Я тоже так полагаю, — кивнула Гермиона, а потом вдруг закрыла лицо руками и простонала: — Скажи, что нам это почудилось! Что мы всё не так поняли!

— Увы, — Гарри призвал табурет и сел, вытянув ноги. – А что, это так страшно?

Девчонки переглянулись.

— Но ведь он… Он же… — Гермиона всплеснула руками. – Он ведь ТЕБЯ СТАРШЕ!

У Гарри отвисла челюсть.

— А… Это единственное, что тебя смущает?

— Да! Нет! О Боже, — Гермиона глубоко вдохнула и выдохнула. – Гарри.

— Да.

— Это Люциус Малфой.

— Знаю.

— И он…

— Знаю.

— А ещё он…

— Знаю. Всё знаю.

— Вот как, — Гермиона обрела привычную невозмутимость. – Но объясни, как тебя угораздило…

— А я даже рада, — выпалила молчавшая до того момента Джинни.

Количество отвисших челюстей удвоилось.

— Джинни, ты о чём? – выдавила наконец Гермиона. Та отчаянно покраснела.

— В смысле, рада что ты гей. Понимаете, когда мы с Гарри расстались, я всё думала… Ну, то есть мне казалось, что дело во мне, и я оказалась недостаточно…

— Что?! – Гарри подскочил на табурете. – Да ты чего, Джинни?! Мы же всё с тобой обговорили! Разобрались, что никто не виноват, что просто не подходим друг другу! А ты, значит, всё это время считала, что я тебя послал? Ведь решили же всё… Как вы, девчонки, мыслите – мне не понять. Уму непостижимо, чушь какая-то!

— Ничего не чушь! – Гермиона бросилась на защиту подруги. – Такие мысли всегда есть, и мы… И вообще, мы не об этом говорим, а о твоём… твоём.

— О Люциусе.

— О… Ой, мамочки, — Гермиона на миг зажмурилась. – Знаешь, шок не был бы таким сильным, если бы ты раньше признался, что предпочитаешь мужчин.

Гарри добросовестно обдумал такую возможность, припомнил свои попытки увлечься сокурсниками и решительно покачал головой.

— Вряд ли я предпочитаю мужчин. Мне просто нравится Люциус.

— Невероятно, — Гермиона машинально стянула с блюда лепёшку, повертела в руках и нервно зажевала.

— А это точно не чары? – робко предположила Джинни.

— Какие? Империо на меня не действует.

— Амортенция? – повела носом Гермиона. – Это вполне может быть Амортенция!

— Нет, не может! Вспомни, как выглядел после неё Рон, – я что, похож?

— Не знаю… А вдруг это зависит от качества зелья?

— Амортенция здесь не причём! Это всё кратом твой, — буркнул Гарри.

— Что?!

— Вы о чём вообще? – Джинни тоже нащупала себе лепёшку.

Гарри рассказал о походе в клуб(2).

- …Через месяц он написал мне, а я ответил, а он опять. Потом встретились, ещё раз, и так оно всё и получилось.

— Невероятно, — повторила Гермиона. – В это невозможно поверить.

— Почему же? Неужели двое взрослых людей не могут понравиться друг другу и… ну, закрутить роман?

— Смотря кто, — вяло возразила Гермиона. – Представь себя на нашем месте.

— Представь, что ты застал Рона с Беллатрикс Блэк, например, — подхватила Джинни. Гарри воззрился на неё с ужасом.

— Сравнения у тебя — поседеть можно!

— Пожуй лепёшку, пройдёт.

— Хорошо, — Гермиона шлёпнула ладонью по столу. – А когда ты собирался рассказать нам?

— Нууу…

— О, да ты и не собирался, так?!

— Нет, а что тут можно рассказать? – Гарри разозлился. – «Кстати, я сплю с Люциусом Малфоем, и мне это нравится»?!

— Гарри Поттер, не смей на меня орать!

— Извини, — он вздохнул. – Ну правда, Гермиона: я же не поведу его на ужин знакомиться с роднёй. Каких официальных объявлений от меня ждёшь?

— Хоть бы на неофициальное сподобился – всё лучше, чем так.

— Это да. Простите, случайно вышло.

Некоторое время они сидели молча, уничтожая лепёшки. Наконец Гермиона сказала:

— Надо идти, а то наши забеспокоятся, что долго нет.

Гарри поднялся.

— Вы… не сердитесь?

— Вовремя спохватился, — ворчливо ответила Гермиона, взмахом палочки уничтожая крошки. – Нам-то что, да, Джин? Если ты уверен, что всё в порядке… — она пытливо глянула ему в лицо.

— Уверен, уверен. Только не говорите остальным, ладно?

Гермиона рассмеялась.

— Что ты! Я бы не хотела быть тем, кто им всё расскажет. Так что не волнуйся – мы просто спрячем это воспоминание в думсбор и постараемся забыть, как страшный сон. Я, по крайней мере, так и сделаю.

— А я нет, он совсем неплохо выглядит.

— Джинни!

— О, спасибо, что оценила.

— Да вы оба спятили!

Распрощались они вполне по-дружески, но когда Гарри вернулся домой, на душе у него было неспокойно. Он раз за разом перебирал аргументы и убеждался, что прав, да и девчонки вроде нормально приняли, когда пришли в себя, но… Мерещилось ему что-то неуловимое, неправильное, и это что-то портило настроение. Гарри надеялся, что Люциус дождётся его, но нет: спальня пустовала. Настроение упало до нулевой отметки, но тут взгляд упёрся в стоящий на столе флакон. Хм, этого здесь не было. Гарри взял его, повертел в руках и улыбнулся.

Обезболивающее зелье.

(1) — по традиции в Ламмас можно заключить пробный брак на год

(2) — подробнее об этом в фике "Приватный танец"

В доме на Гриммо завелись яблоки.

Разных сортов, цветов и размеров, они находились в самых неожиданных местах, и никто не мог сказать, откуда они взялись. Особенно часто коварные фрукты подворачивались в самые пикантные моменты под руку Люциуса или подкатывались под поясницу ругающемуся Гарри. В конце концов Кричер получил приказ изгнать захватчиков из всех уголков дома. На пару дней они исчезли, а потом Гарри, вернувшись с прогулки, обнаружил у себя в руках бумажный пакет отборного "Редстрика" и понял, что борьба безнадёжна: яблочный август вступил в свои права.

После шумного Ламмаса Гарри решил отдохнуть от людей — засел дома в окружении книг и, разумеется, беззаботно катающихся повсюду яблок. Дни стояли тихие, ясные, но не жаркие. Ветерок заносил в окно горьковатый запах костров и первые паутинки. В такую погоду не хочется делать резких движений, да и вообще ничего делать не хочется. Дом сладко дремал, воспаряя над городским шумом, и ни Кричер, ни Гарри не собирались тревожить его покой уборкой. Даже Элоиза приостановила кукушечный геноцид и лишь многообещающе косилась на обитательницу часов — я, мол, тебя достану, но позже. А та, уловив общий настрой, куковала вяло и невпопад. Сквозняк шелестел страницами разбросанных книг, из шкафов выпадали пакеты с фирменной, так ни разу и не надетой одеждой, и посреди всего этого великолепия, в линялых джинсах и любимой футболке, бродил Гарри — повелитель яблок. Ему было слегка неловко перед вечно занятым Люциусом за свою праздность, и он жутко удивился, когда тот объявил, что хочет остаться на Гриммо на несколько дней ("Если ты, конечно, не возражаешь").

Гарри не возражал.

Поначалу было очень непривычно видеть Люциуса в домашней одежде, знать, что можно никуда не торопиться. Гарри нервничал, пытался изображать радушного хозяина, пока наконец Люциус не призвал его "перестать мельтешить и расслабиться". Гарри расслабился, да так, что на следующий день отказался идти на кухню и вообще куда бы то ни было. В результате они весь день валялись в спальне и грызли яблоки. Гарри читал или дремал под боком у Люциуса, а тот разбирал спецификации и накладные, писал, высчитывал что-то и иногда принимался рассуждать вслух — была у него такая привычка. Гарри это совершенно не мешало. На огонёк залетела Элоиза, её прельстили черновики Люциуса, разбросанные по постели. Она сгребла смятые пергаменты в угол кровати и нырнула в них с головой.

— Что она делает? — удивился Люциус.

Гарри приоткрыл один глаз.

— Гнездо строит. Твой филин совсем вскружил бедняжке голову. Погоди, сманит его к нам.

— Вот ещё. Гаспара я не отдам. Кто тогда будет почту носить? И потом, одну сову я тебе уже подарил.

— Не считается, ты просто хотел от неё избавиться.

— Неправда, мне нравится эта птица – в ней столько ненависти, — Люциус скрутил жгутом очередной черновик и добавил Элоизе стройматериала. — Надеюсь, миссис Гнездо не будет спать с нами?

— Ну, в доме же два десятка спален, переберёмся.

— Предпочитаю именно эту.

— Значит, переберётся она.

— Ты невероятно великодушен.

— Ага, — Гарри поглядывал на него и думал, что если бы ему вдруг понадобилось доказательство реальности происходящего, то вид босых ступней Люциуса Малфоя подошёл бы как нельзя лучше. Это и ещё шальное яблоко, которое по обыкновению впивалось в лопатку.

— Что смешного?

— Ничего. Хочешь яблочко?

На третий день Люциус запросил еды и попытался вытащить его в город. Разнеженный яблочной ленью Гарри отчаянно сопротивлялся.

— Вставай, — Люциус обнял его и потормошил. — Я голоден, пошли обедать.

Гарри потянулся, прижался теснее и пробормотал:

— Можешь съесть моё ухо.

— Ухо?

— Угу. Левое. Оно мне никогда не нравилось.

Люциус фыркнул и легонько прикусил пожалованную ему мочку.

— М-м… Вкусно. Но мало. Давай и второе.

— Нет, не могу же я совсем без ушей.

— Тогда вставай.

— Может, пиццу закажем?

— Не знаю, что имеется в виду, но уверен: я это есть не буду. Поднимайся.

— Ну попроси Кричера! — Гарри зарылся в подушку.

— Он вечно пересаливает.

— А ты скажи, чтоб не пересаливал.

— Он всё равно делает по-своему.

— Да, старина Кричер такой, ему не поуказываешь... Эй! — Люциусу надоело ждать, и он ловко спихнул Гарри на пол.

— Одевайся, тебе говорят!

— Да ладно, ладно...

В этот момент от Молли пришла посылка — яблочный пирог размером с колесо.

— Не судьба, — довольно резюмировал Гарри, заползая обратно в кровать.

— Опять яблоки, — поморщился Люциус, но от своей доли ароматного воздушного пирога отказываться не стал и даже уделил кусочек Элоизе.

На четвёртый день "каникулы" Люциуса закончились, и он ушёл. А Гарри валялся в постели и думал о том, что произошло за эти полтора месяца. Думал о нём. Вспоминал.

Единственное, что он мог с уверенностью сказать о Люциусе: с ним было хорошо. Не всегда легко, но хорошо — всегда. Хотя, многое ли можно узнать о человеке за какие-то семь недель? Гарри считал, кое-что можно. Например, что он любит кофе. Что предпочитает яблоки грушам. А иногда может прийти без приглашения.

Это случалось несколько раз: Люциус влетал в дом, ни слова не говоря, и выражение его лица заставляло думать о захлопнутой в сердцах книге. Гарри не спрашивал, что случилось — даже захоти он, не успел бы. В такие дни Люциус вполне мог швырнуть его на стол и наградить восхитительно долгим минетом; или прижать к стене в гостиной и, приспустив брюки, трахнуть стоя, точно дешёвого хастлера, шепча на ухо непристойности, — жёстко, почти грубо, изматывающе и сладко. А однажды усадил его сверху: Гарри даже испугаться не успел, когда нетерпеливые руки после быстрой подготовки перевернули его и потянули вниз. Опираясь руками и коленями о софу, Гарри медленно опускался, понемногу принимая в себя обжигающую плоть. В этой позе Люциус ощущался огромным, было непривычно и больно, но эта боль каким-то образом придавала происходящему особый вес – так же, как его глаза, не отпускающие взгляд Гарри, сжатые руки и бешеные рывки бёдер. И когда Люциус — впервые — кончил прежде него, Гарри, стиснутый в судорожном объятии, мог лишь потерянно гладить его по растрёпанным волосам. Его не оставляло ощущение, что Люциус открылся, доверил что-то важное, но он бы не взялся сказать, что именно. Словами такое всё равно не объяснишь. Но он понимал, чувствовал, как клокочущая внутри Люциуса тьма рвётся в клочья, сгорает в их общем пламени и оставляет на губах вкус пепла — горькое лекарство от боли. Что-то на грани терапии и ритуала. Или секса и доверия. В такие дни их поцелуи всегда горчили, но это не мешало чувствовать себя живым и очень нужным – несмотря на молчание, в котором они потом брели в спальню, где и засыпали, абсолютно обессиленные.

Они не обсуждали это. Утром рядом с Гарри просыпался прежний Люциус – вспыльчивый, но неуязвимый в своей ироничности. Остроумный собеседник. Внимательный и нежный любовник. И Гарри радовался новому дню, очередному дню с ним, не задумываясь о том, меняется ли что-то в их отношениях и куда они ведут. Когда хорошо, думать не хочется. Хочется просто жить. Но всегда настаёт тот день, когда один уходит, а второй смотрит на захлопнувшуюся дверь и…

В открытое окно влетел взъерошенный комок перьев и обернулся голодной Элоизой. Она уселась на спинку кровати, прожигая хозяина скорбным «накорми или убей» взглядом.

— Сейчас, девочка, — пробормотал Гарри, поднимаясь. Приготовление завтрака размышлений не прерывало.

Последние три дня были особыми не из-за того, что Люциус оставался с ним. Вернее, не только из-за этого. В первую же ночь состоялся разговор, тот самый, которого Гарри надеялся избежать. И не потому, что он предпочитал закрывать глаза на прошлое. Просто два года назад, измученный послевоенным психозом, славой, усталостью и скорбью, он поклялся, что не позволит войне управлять его жизнью. Глупая самоуверенность. Он не собирался забывать обо всём, но не хотел быть грустным, озлобленным и ненавидящим. Так же, как не хотел быть героем, «всё-окей-я-за-вас» парнем, золочёной статуей в атриуме Министерства. Он не хотел носить войну в себе и жить с ней, как с хронической болезнью. И всё же она не уходила и иногда прорывалась, точно нагноившаяся рана – как три дня назад, когда Люциус выдернул его из ночного кошмара.

Сон был один и тот же: Гарри склонялся над мёртвым Седриком, а тот вдруг открывал глаза и улыбался. И Гарри всегда спрашивал:

— Ты не умер?

— Умер, — отвечал он, и улыбка перетекала в издевательскую ухмылку. – Мы все умерли.

А потом Седрик превращался в Сириуса, Ремуса, Тонкс, Фреда, Дамблдора. Лица сменялись всё быстрее, но тусклые глаза смотрели прямо на него, и растянутые в ухмылке губы повторяли:

— Умерлиумерлиумерли, мы все умерли!

Из мешанины лиц проступала бледная змееподобная физиономия, и Волдеморт шептал:

— Ничего, Гарри. Зато я – жив…

Иногда Гарри казалось, что под видом многоликой твари ему снится его боггарт. Поэтому, наверно, он обычно выныривал из этого кошмара с воплем «Ридикулус!», размахивая руками в попытке сотворить заклинание. Но в этот раз его запястья были мягко перехвачены, и знакомый голос произнёс:

— Даже во сне сражаешься?

Почему-то эта простая фраза мгновенно расставила всё на свои места: Гарри вспомнил, где он, прекратил вырываться и откинулся на спину, пытаясь выровнять дыхание. Люциус осторожно выпустил его и спросил:

— Люмос?

— Не надо, — выдохнул Гарри, представив себя со стороны – губы дрожат, глаза дикие. – Не надо.

Люциус лёг рядом. В темноте Гарри не мог разглядеть его лицо, но чувствовал, что Люциус смотрит на него. Он ничего не говорил, не спрашивал, и слава Мерлину. Однако слышать в тишине своё хриплое дыхание было непереносимо. И Гарри начал говорить – глухо, сбивчиво. Обо всём, что случилось во время битвы за Хогвартс. О том, как всё закончилось.

Полную версию он рассказывал только однажды, Рону и Гермионе — они имели право знать всё. Но кое-что утаил даже от них. Хотя, какое значение имеет то, что…

— Это была трусость.

— Трусость? – Люциус – смутный силуэт в темноте – сел на кровати. — Дать себя убить – трусость?

— Не это, но… То есть, я… — Гарри зажмурился до боли в глазах и тихо произнёс : — Я, понимаешь, хотел. Умереть. Впервые это пришло ещё в Министерстве, когда Сириус… Когда его…

— Я понял.

— Все думают, что это такое геройство с моей стороны, жертва. А я… был рад. В глубине души. После этого года, после всего. Я действительно хотел, чтобы кто-то закончил это за меня. Без меня. И я не хотел видеть, что может случиться потом. Не хотел знать, что кто-то погиб. Что погиб кто-то ещё.

Горячая капля щекотнула скулу, и Гарри осознал, что плачет. Тихо, без всхлипов – слёзы просто струились из глаз. Даже голос звучал ровно, лился так же спокойно и неудержимо, как эти нежданные слёзы.

— И я по-прежнему жалею иногда, что вернулся. Они все там, они за меня… — Гарри понял, что вот-вот скатится в истерику и замолчал. Он опять видел перед собой жуткие мёртвые лица из сна. Два года назад он запер свою боль, запрятал так глубоко, как только мог. Но теперь тёмная шипастая тварь рвалась наружу, раздирала нутро, напитывая его жгучим ядом. Гарри ощутил озноб. Уйти, что ли, в ванную? Но глупо же устраивать рёв за запертой дверью. Он не будет, он сможет, он…

— Удивительное самомнение.

— Что? – выдавил Гарри, сглатывая слёзы. – Что?

— Я говорю: твоей драгоценной персоной был одержим только Ло… Волдеморт, — голос Люциус был сух, почти резок. – Остальные, как мне кажется, преследовали иные, более глобальные цели. Победу в войне, например.

Гарри ошарашено молчал. Когда речь заходила о жертвах войны, мало кто мог сохранить самообладание. Но до этого он встречал только сочувствие и слышал беспомощное: «Ох, Гарри…» Его друзья могли помочь разделить скорбь; взваленную на себя вину он всегда тащил сам. А Люциус взял и отвесил шипастой твари пинок, пренебрежительно отпихивая с дороги.

— …и даже если так, если они пожертвовали собой ради тебя, это был их выбор, — хлестал из темноты его голос. — И самое меньшее, что ты мог бы сделать, это уважать его и быть благодарным. Иначе получается, они погибли затем, чтобы оставить тебя, разнесчастного, и обременить чувством вины. Неудобство, конечно, значительное, не спорю, и всё же…

— Хватит. Ты… Не надо, — голос всё-таки подвёл, дал жалобного петуха, но Гарри стиснул зубы и сказал уже спокойнее: — Наверно, да. Ты прав.

— Гарри, — он ощутил лёгкое прикосновение к щеке. Заметил, чёрт. Он отвернулся, пытаясь незаметно утереться плечом, но Люциус уже был рядом. Темнота вокруг обрела плоть, стала объятием тёплых, утешительно тяжёлых рук. – Мне не следовало…

— Не-не. Всё правильно, — Гарри перевернулся набок и прижался к нему, радуясь, что в темноте не видно его заплаканной физиономии. — Только давай обсудим это позже, ладно?

— Ладно.

Люциус чуть отстранился и неумелым, типично мужским жестом стёр его слёзы. Не стёр даже, а размазал. Ничего особенного, но у Гарри от этого прикосновения, от нехарактерной для Люциуса неловкости перехватило дыхание. А тот обнял крепче и сказал:

— Я хотел поблагодарить тебя.

— За что?

— За то, что уничтожил его. Я… хм. Давно собирался, — он помедлил. – В общем, спасибо.

Гарри ощутил, что глаза вновь набрякли слезами, и зажмурился.

— Спасибо и всё? – пробормотал он, чтобы хоть что-то сказать. – А проценты?

С учётом их позы это прозвучало весьма игриво. Люциус хмыкнул и подхватил его за подбородок, вынуждая поднять лицо.

«Чёрт, что я несу? Я же не хочу сейчас ничего, просто не могу…»

Но Люциус провёл большим пальцем по ещё влажной щеке, тронул прикрытые веки и шепнул:

— Проценты получишь утром. Спи, герой.

— Спасибо, — то ли подумал, то ли сказал вслух Гарри и моментально вырубился. Снов он в ту ночь больше не видел.

А утром Люциус разбудил его самым приятным способом. Гарри проснулся от собственного стона и, проморгавшись, приподнялся. Люциус выпустил его член из покрасневших губ:

— Как вам проценты, мистер Поттер?

— А вы человек слова, мистер Малфой.

Тот улыбнулся и снова нырнул вниз. Его ладонь размеренно ласкала член Гарри, кончик языка дразнил нежную кожицу мошонки, жаркие пряди волос скользили по бёдрам. В утреннем свете можно было видеть блеск влажных губ, и прикрытые, словно от наслаждения глаза. Хотя, почему «словно»? Его собственная эрекция упиралась Гарри в ногу и служила лучшим доказательством того, что и ему это нравится, очень нравится. Выдержки Гарри хватило ненадолго: он вытянул из-под подушки флакон с маслом, молча сунул его в руку Люциусу. Тот не стал медлить.

Когда он стиснул бёдра Гарри, притягивая ближе, тот вдруг сел.

— Нет.

— Нет? – непонимающе переспросил Люциус. А Гарри толкнул его в плечо.

— Ложись.

Гарри быстро смазал его, передвинулся, опираясь на колени, и тогда только поднял глаза. Люциус неотрывно следил за ним. Прикушенная губа, неровные пятна румянца на скулах – понял. Гарри глубоко вздохнул и направил в себя тугую скользкую плоть. Ладони Люциуса тут же легли ему на бёдра, придерживая, помогая, и Гарри в который раз доверился его рукам. Раньше такая поза казалась ему неудобной и слишком откровенной, женской. Но когда он опёрся ладонями на грудь Люциуса, то почувствовал, как загнанно стучит его сердце, и это почему-то успокоило и придало смелости. Первое же его движение заставило Люциуса застонать; Гарри гибко выгнулся, устраиваясь поудобнее, и шепнул:

— Держись.

И Люциус держался, да так, что Гарри пришлось сводить синяки с бёдер. Но это было после. А в тот момент не было места ни боли, ни осторожности, и ничто не сдерживало их рывков навстречу друг другу. Когда Гарри кончил в ласкающую его ладонь, Люциус приподнялся, сгибаясь почти пополам, и прижался к его губам, целуя, шепча что-то одновременно и непристойное, и нежное. А Гарри ответил.

— Люциус, — прошептал он, сжимая его внутри, — Люциус…

Так начался второй день; его продолжила болтовня, яблоки, сладкая дрёма – компенсация за ночное бдение. И ни слова о прошлом. Но когда вечером они забрались под одеяло, то некоторое время просто лежали в тишине, а потом Гарри выпалил:

— Как ты в это вляпался?

Люциус долго молчал. «Пошлёт», — подумалось Гарри. Но он ответил.

— В самом начале всё это казалось другим. Или же я несколько переоценил свои силы.

— Или недооценил Волдеморта.

— И это тоже. В любом случае, когда всё начиналось, воевать я не собирался.

— Надо думать.

— Но ты же понимаешь, — он помедлил, — я не убивал никого вне боя, но… Я и не помогал.

Гарри вспомнил, как кричала Гермиона, когда Беллатрикс пытала её. А потом – глаза Драко, когда он «не узнавал» его. И шепот Нарциссы: «Драко там?»

— Я понимаю.

— Правда?

— Будь у меня метка, а за спиной семья, мне бы тоже было не до чужих.

Люциус фыркнул, в голосе слышалась улыбка.

— Чушь. Помчался бы сломя голову.

— А сам? В Министерстве вы могли перебить нас всех.

— Тебя было приказано не трогать.

— А остальные?

— Просто повезло.

— Нечеловеческое везение, — вспоминая их визит в отдел Тайн, Гарри всегда покрывался мурашками. Чудом ведь выжили. Или не совсем чудом.

— Возможно, мы не слишком усердствовали, — признал Люциус. — Сам-то хорош – ограничился «Ступефаем».

— Тебе хватило, — парировал Гарри. И добавил, помявшись: – А как там было? В Азкабане?

— Ну как может быть в тюрьме? – голос Люциуса звучал не раздражённо даже, а устало. – Холодно. Плохо. И скучно, так что рассказывать не о чем.

И всё же они опять проговорили допоздна. Гарри не думал, что когда-нибудь будет так спокойно… ну, почти спокойно обсуждать войну. Воспоминания словно отдалились, и он мог не проживать их заново, но смотреть со стороны, как в думсборе. Возможно, время всё-таки латает раны. А может, всё зависит от того, с кем ты разговариваешь. Кто знает.

На третий день они читали – каждый своё, ели пирог, принимали вместе ванну. А ночью переплелись под одеялом и заснули, уже безо всяких разговоров и даже без секса. Потому что просто хотелось спать, обоим.

* * *

Элоиза издала возмущённый, почти человеческий вопль. Гарри вздрогнул, выныривая из своих мыслей, и с минуту созерцал стоящие на столе миски, пытаясь понять, что не так. Оказалось, он высыпал совиное печенье в глубокую миску и залил молоком, в то время как его хлопья были аккуратно выложены на тарелку Элоизы. Ни молока, ни совиного корма в доме больше не было.

— Вот я кретин, — сокрушённо пробормотал Гарри. – Прости, девочка. Задумался, понимаешь?

За предоставленный ей в качестве компенсации последний кусок моллиного пирога Элоиза прекрасно поняла его терзания. А Гарри жевал сухие хлопья, запивал тыквенным соком и думал, думал. Давно прошли те времена, когда он определял свои эмоции категориями вроде «загадочный грудной монстр». Да и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: если тебе с человеком комфортно молчать, но при этом в его отсутствие ты постоянно говоришь с ним мысленно, то дело вышло за рамки необременительного романа.

Гарри прекрасно понимал, что его затягивает. Но что с этим делать, он пока не знал.

На следующий день Люциус письмом сообщил, что будет занят. Гарри сложил из пергамента стрекозу и, взмахнув палочкой, пустил летать по гостиной на радость хищнице Элоизе. Та сделала вид, что не понимает, что стрекозой управляет хозяин, и с упоением носилась за шустрой «добычей».

«Надо бы и мне развлечься, — лениво думал Гарри, водя палочкой. – Сходить куда-нибудь, развеяться. Или полетать…»

Но за окном моросил нудный лондонский дождь, и не хотелось ни развлечений, ни полётов. Зато в голову лезли мысли, по большей части – неприятные. Гарри вспоминал разговор с Люциусом после их первой ночи. Он тогда спросил, что же дальше, а Люциус пошутил, очень смешно. На тот момент всё именно таким и казалось, смешным и занятным. Несерьёзным. Теперь же у Гарри тоскливо ныло под ложечкой, словно перед экзаменом в Хогвартсе, к которому он в очередной раз оказался не готов. Так оно, собственно, и было – он не знал, как вести себя теперь, когда стало ясно: с его стороны это больше не интрижка, не забавный эксперимент, а…

— А что? – пробормотал Гарри, уводя стрекозу, а за ней и Элоизу в головокружительный финт Вронского. Если, к примеру, начать разговор с Люциусом об их отношениях, что он ему скажет? «Как-то всё не так»? Ведь они, по сути, не могут предложить друг другу ничего больше. Ничего, кроме того, что у них есть сейчас, — встречи в доме на Гриммо и прогулки по городу. То же, что и раньше. Просто теперь этого стало… недостаточно. Интересно, а Люциус чувствует что-нибудь подобное? Вряд ли. С другой стороны, если и чувствует, то не скажет. Сам не скажет. Спросить? Но опять всё упирается в альтернативу, вернее, в её отсутствие и в тот же неотвеченный вопрос: «Дальше-то что?» Изматывающие разговоры ни к чему не приведут. Или, чего доброго, Люциус отмахнётся от него и уйдёт, как сам Гарри, бывало, сбегал от чересчур назойливых подружек, одержимых идеей немедленной свадьбы.

Так что говорить тут не о чем. Просто двое взрослых людей хорошо проводят время, и на том спасибо. Очень удобно, никто никому не должен и, если всех всё устраивает, то можно продолжать «взаимовыгодное сотрудничество». Вот, он уже думает фразами из документов Люциуса. Ещё один недобрый знак. И по-прежнему неясно, что делать с разъедающим чувством неудовлетворённости. Оно вползло в душу и уютно там угнездилось, заставляя скучать по временам, когда всего-то и было проблем, что невыученный экзамен да Волдеморт. Гарри нервно дёрнул палочкой; стрекоза, выходя из крутого пике, врезалась в стену. Элоиза затормозить не успела.

Звук был такой, словно грохнули в большой шаманский бубен.

— О, чёрт!!!

Элоиза вялой пернатой медузой сползла по стене прямо в подставленные руки.

— Прости, прости, девочка…

Гарри попытался оказать ей первую помощь, не забывая при этом по возможности беречь глаза и уши – он ожидал немедленного жестокого возмездия. Но Элоиза обиделась всерьёз: вырвалась, неуклюже взлетела под потолок и уселась на крышу кукушкиного домика. Та высунулась и прокуковала что-то сочувственным тоном. На Гарри они не глядели.

— Прекрасно, — проворчал тот, отряхиваясь от налипших перьев. – Теперь ещё и птицы на меня обижаются. Тогда я ухожу, понятно? Пойду сейчас и…

— С кем ты разговариваешь? Привет, — зелёное пламя в камине транслировало удивлённую Гермиону.

— Привет, — Гарри плюхнулся на ковёр. – Ты откуда?

— Привела родителей в Мунго. Их как раз обследуют, а я вспомнила, что мы с тобой давно не болтали.

— В Мунго? А что случилось?

— Ничего, — она разглядывала Гарри, знакомо закусив губу, — сдерживала смех. – Это насчёт коррекции зрения, Великий Вождь.

— Почему это я… А, понятно, — он провёл рукой по волосам и вытащил застрявшее перо. Гермиона рассмеялась.

— Хорош! Чем ты тут занимаешься?

— Да ничем. Лето же.

— И вид у тебя какой-то пришибленный, — Гермиона бдительно нахмурилась. – Что-то случи…

— Всё-таки выбрали магическую коррекцию? – перебил Гарри. – А почему не лазерную?

— О, я как следует подумала и решила, что так будет лучше! Сам посуди…

Гермиона принялась рассуждать о преимуществах магической медицины. Гарри внимал, довольный проведённым отвлекающим манёвром. Обсуждать свой «пришибленный вид» ему не хотелось.

— …всего-то и нужно пару дней принимать зелья, а потом накладывают чары, и готово. И цена, если перевести в фунты…

Гермиона говорила, а Гарри послушно кивал полой головой: его мысли благополучно унеслись в недалёкое прошлое – в конец мая, когда его угораздило заполучить фант с исполнением приватного танца. Как же странно всё сложилось, нарочно не придумаешь. Дурацкое желание Уилсонов, зелье Гермионы, клуб этот. Он вспомнил длинный коридор с десятком дверей. Ну что ему стоило зайти в любую другую комнату? Нет же, выбрал именно ту, в которую пришёл Люциус – непривычный и неожиданно желанный. Безо всякого даже зелья…

До Гарри вдруг дошло, что Гермиона молчит и пристально смотрит на него.

— Что-что ты сказала?

— Я сказала, — нейтральным тоном начала та, — что влюбилась в чёрного джазмена на деревянной ноге, и теперь мы будем на пару заниматься продажей гашиша. А ты сказал: «Вот как? Замечательно».

— А… Это правда?

— Гарри, да ты чего??? – Гермиона расхохоталась так, что из камина вылетело облачко золы. – А ну живо рассказывай, что стряслось и кто заменил твои мозги жидкой овсянкой!

Гарри молчал, вертя в руках сиреневое пёрышко. Врать не хотелось, да она и сама должна обо всём догадаться. Гермиона ожиданий не обманула.

— А-а… — протянула она. – Понятно, кто.

Гарри поднял глаза. Гермиона разглядывала его со спокойным любопытством и чуть отстранённо, и от этого взгляда становилось неуютно.

— Втрескался, – с непонятным удовлетворением констатировала она.

— Что мне делать?

— Понятия не имею.

Гарри даже перо выронил. Такое от Гермионы не каждый день услышишь. Они помолчали. Наконец Гарри не выдержал:

— Полный бред, да?

— Узнать, что он твой любовник, — вот это было первоклассным бредом, — заявила Гермиона. – А тут я, знаешь, не удивлена. Ты – человек серьёзных отношений.

— Ну? А как же…

— Все те девчонки не в счёт, — отмахнулась Гермиона. – Это неизбежное зло или, если угодно, обычаи социума. Липнут как мухи, и отмахнуться от них тоже легче лёгкого. А тут ты сам сделал выбор. Чем бы это не казалось вначале, не так-то просто решиться на однополые отношения, да ещё и впервые. Так что это изначально был огромный риск с твоей стороны.

— Н-да… Тогда я об этом как-то не подумал.

— Если бы все заранее думали, то и проблем бы не возникало, — Гермиона тяжко вздохнула. – А вообще, чем дальше, тем больше убеждаюсь, что любовь – это самая неточная наука.

Гарри поднял глаза, удивлённый.

— То есть, ты думаешь: вот, идеально, и все так думают, но у вас ничего получается. И хотелось, и ты работала над этим, как проклятая, но нет. Зато какой-то совершенно дикий вариант, о котором ты никогда бы не подумала, а… а оказалось – так хорошо и правильно, так легко…

Подобное косноязычие было совершенно не в духе Гермионы. Гарри наконец-то вынырнул из своих переживаний и посмотрел на неё повнимательнее.

— Вон оно что, — протянул он. – Да у тебя тоже рыльце в пушку. И новая причёска?

Гермиона покраснела до корней затейливо уложенных волос.

— М-м… Может быть.

— Он правда чёрный?

— Конечно. Про ногу и гашиш – тоже правда.

Мгновение они смотрели друг на друга, а потом неудержимо расхохотались.

— Надеюсь, у тебя там всё проще, чем у меня, — проговорил Гарри.

— Пожалуй, — Гермиона стёрла выступившие слёзы. – Но и ты не кисни, хорошо? Сходи куда-нибудь, собери наших.

— Скоро сентябрь, и так увидимся. Вот Уизли надо бы навестить.

— Гарри, Гарри… Они ещё неделю назад уехали в Болгарию к Чарли, и не поверю, что не предупредили тебя.

— О, — тот смутился. – Возможно, я не прочитал письмо.

— Или прочитал и не понял ни слова, — Гермиона смерила его задумчивым взглядом. – Журналы из папиной приёмной в таких случаях советуют сменить обстановку, попутешествовать.

— Думаешь, поможет?

— Вряд ли. Но хоть загоришь.

Гарри фыркнул, но Гермиона была серьёзна.

— Нет, правда: лето заканчивается, хватит сидеть в этом пропылённом склепе!

— Тише! – Гарри невольно оглянулся.

— Вот, ещё и паранойя намечается.

— Просто он не такой уж и пропылённый. И не склеп.

— А насчёт путешествия ты всё-таки подумай. И вот ещё что… — Гермиона взмахнула палочкой, и Гарри на колени опустился красочный рекламный листок. – Это проспект офтальмологического отделения. Дня за два-три они восстановят тебе зрение.

— Спасибо. Может, схожу.

— Сходи-сходи, тебе без очков лучше, давно сказать хотела, — Гермиона улыбнулась. – Мне пора. Пока, вождь! Не вздумай пить огненную воду.

— Не буду, — Гарри тоже рассмеялся. – Пока, спасибо!

Разговор с Гермионой как всегда поднял настроение. Оглядевшись, Гарри пришёл к выводу, что в доме и впрямь неубрано. Он позвал Кричера и велел ему ликвидировать пыль, а сам взялся за гору корреспонденции, наваленную на столе. Вскрытое письмо от Молли нашлось в середине кучи. Гарри устыдился и пообещал себе по их возвращении обязательно сходить в Нору. Газеты он просмотрел мельком, останавливаясь лишь на колонках спортивных новостей. «Пушки Педдл» выиграли товарищеский матч с «Соколами», ничего себе! Не зря они Горговичу такой гонорар отвалили. На радостях Гарри засвистал командный гимн «Пушек».

— Ужасно фальшивишь, — ладони Люциуса легли ему на талию. Гарри мельком подумал, что уже не вздрагивает от внезапных прикосновений, хотя Люциус – непонятно, как — всегда подкрадывался незаметно. Он подался назад, прижимаясь к нему.

— А ты поёшь в душе.

— Это было всего раз.

— Зато Селестина Уорбек.

— Привязчивая мелодия.

— Угу.

— Расскажешь кому – убью.

Угроза прозвучала бы убедительнее, если бы Люциус при этом не целовал его в затылок – рассеянно, будто невзначай.

И всё опять становилось хорошо и правильно.

* * *

— Ты сегодня что-то тихий, — сказал вдруг Люциус.

В тот вечер они брели через любимый обоими сквер, Люциус увлечённо говорил о своём новом проекте винодельни во Франции. Рассказывал, как всегда, интересно. Обычно Гарри с удовольствием вникал в его дела, но сегодня позволил себе задуматься о своём. Всё равно Люциус в такие моменты слышал только себя. Так, по крайней мере, казалось.

— Опять молчание. Что-то случилось?

«И почему в последнее время мне все задают этот вопрос?»

— Всё хорошо. Так что там с бочками?

Люциус хмыкнул.

— Потом расскажу. Ты сегодня слишком невнимательно молчишь.

— Не-не, мне очень интересно, правда.

— Тогда можешь съездить и сам всё посмотреть.

— Куда? – до Гарри не сразу дошло. – Во Францию? К тебе?

— На мои винодельни, — поправил Люциус и поспешно добавил: — Туда можно вложить деньги.

— Да ну. Денег у меня и так навалом.

— Как хочешь.

Дальше до самого дома шли молча. Гарри думал, зачем Люциусу понадобилось звать его на какие-то винодельни. Хотя, для него они не «какие-то», а очень даже важные. Может, надо было согласиться? Вложить эти деньги, куда он скажет, не жалко…

О чём думал Люциус, догадаться было невозможно.

— Зайдёшь? – Гарри остановился у дверей дома.

— Вообще-то я чертовски устал. Мечтаю выспаться.

— Значит, выспишься, — Гарри мягко потянул его за собой. Именно сегодня ему Люциуса отпускать не хотелось.

— Тогда я в душ и спать.

— Прекрасно, ужин готовить не надо.

— Вечно ты на мне экономишь.

— Не только на тебе. Я вообще очень жадный, последствия тяжёлого детства.

Смеясь, они разобрали покупки, а потом Люциус исполнил свою угрозу: ушёл в ванную и пропал. Гарри перестелил постель и хотел переодеться, но тут из-за двери донеслось:

— Мы же покупали шампунь?

— Да, сейчас принесу! «Если только я не забыл его в лавке».

К счастью, флакон с надписью «Вейла» для мужчин: горькие травы» нашёлся на столе в кухне. Прихватив его, Гарри вернулся наверх.

— Держи… — он осёкся и застыл в дверях. Люциус не услышал его, так и продолжал стоять под душем, опираясь руками о кафель и опустив голову. Упругие струйки танцевали на сливочной коже, стекали по волосам, переливаясь в приглушённом свете. И это было красиво, так, что дух захватывало, но в первую очередь Гарри обратил внимание на опущенную голову и напряжённые мышцы спины. И правда устал.

— Твой шампунь, — уже громче повторил он.

— Спасибо, — Люциус обернулся, смаргивая капли с ресниц, и протянул руку.

— Давай помогу. Садись.

— Вымокнешь.

— Не страшно.

Люциус уселся на широкий край ванны, спиной к Гарри. Тот выдавил на пальцы коричневый остро пахнущий шампунь.

— Подними голову.

Ладонь заскользила по влажным волосам, горький травяной запах заполнил комнату. Воздушная пена стекала по шее Люциуса. Гарри собирал её ладонью, растирал и массировал плечи и грудь, чувствуя, как напряжение покидает тело Люциуса. В какой-то момент тот вздохнул, глубоко и облегчённо, и откинулся назад, прижимаясь затылком к его животу. Рубашка Гарри моментально промокла. Улыбнувшись, он так же осторожно и неторопливо принялся смывать пену.

— Нравится?

— М-м… — Люциус повернулся, подставляясь под душевые струи. – В ушах пена, волосы спутаны, и пахну, как жаркое по-провански… Да, мне определённо нравится. А тебе?

— Что?

— Я говорю, залезай сюда. Всё равно промок.

— Ты же вроде бы устал? – поддразнил Гарри, сбрасывая одежду прямо на зелёный кафель.

— Ну не настолько же, — Люциус привлёк его к себе, целуя глубоко и властно, по-хозяйски. Он явно не был настроен на долгую игру, но это и не требовалось: тело Гарри мгновенно отозвалось на ласки – такие привычные и такие желанные. Через пару минут он оказался притиснут к запотевшей стене, а Люциус нависал над ним мокрой тяжестью и шептал в ухо:

— Масло слишком далеко… Потерпишь?

Гарри кивнул. Без смазки, на скользком кафеле, который норовит сбежать из-под ног, — конечно да, зачем спрашивать. Ведь Люциус движется так медленно и держит так крепко. Прикосновение губ к плечу и сладкая тянущая боль сплетаются с ароматом горьких трав и его глухими стонами; всё это смешивается в густой пряный коктейль, проникающий в тело с воздухом, влагой, с горячей плотью, которая знакомо пульсирует и опадает внутри, и с последним – вслепую – поцелуем.

Кафель всё-таки сделал своё чёрное дело. Балансируя на нём, Гарри так и не смог расслабиться до конца. Люциус это заметил: чуть отдышавшись, опустился на колени и потянул его за собой. Гарри вцепился в борт ванны, наблюдая, как язык Люциуса скользит по его члену. Припухшие от поцелуев губы поймали головку, нежно сжали, принимая глубже, ещё, а потом медленно выпустили, почти полностью, и опять… При этом Люциус умудрялся ловить его взгляд, не давая закрыть глаза, заставляя смотреть. Не в силах сдержаться, Гарри вскинул бёдра; несколько резких толчков, и он кончил – на выдохе, с тихим стоном. Люциус не отстранился.

Потом он мягко выпустил его и обнял, уткнувшись лбом в подрагивающий живот, а Гарри гладил влажные светлые волосы так же, как вначале, когда он мыл его шампунем с неизбежно горьким запахом диких трав.

* * *

На подгибающихся ногах они добрели до кровати. Люциус рухнул как подкошенный и моментально заснул. Гарри погасил свет и лёг рядом, уже зная, что ему заснуть не удастся. Он метался в поисках решения проблемы, которую и выразить-то было нельзя. Всё было хорошо, и в то же время всё было очень плохо. Беспокойная несытая тварь внутри подняла треугольную мордочку, разбуженная одной фразой Люциуса.

«Ты сегодня что-то тихий».

Так не говорят тому, с кем просто приятно проводят время. Или говорят? Гарри приподнялся на локте, пытаясь в темноте разглядеть лицо Люциуса. Он не умел читать по нему, не умел проникать в его мысли. А спрашивать боялся – ведь можно услышать «нет». И что тогда? Закончить роман и пожать друг другу руки? Или притворяться, что и тебя абсолютно не волнует, почему он сегодня так устал и что там творится с чёртовыми бочками на одной винодельне во Франции. Гарри снова лёг и прижался к нему теснее. Люциус, не просыпаясь, повернулся так, чтобы ему было удобнее. Гарри вздохнул.

Летом всё по-другому. Это время не принадлежит обычному ритму жизни, и поэтому летом может случиться всё, что угодно, и ничего не кажется странным или неудобным. Лето не имеет ни прошлого, ни будущего, оно повисает в напоенном солнцем воздухе, точно цирковая проволока, по которой так легко скользить беспечным канатоходцем. И неизбежно наступает момент, когда нужно спрыгивать на землю, где ждёт учёба, знакомые и «обычаи социума», в которые Люциуса вписать не получалось. Нет, можно было бы оставить так, как есть, врать и изворачиваться, флиртовать с девчонками для отвода глаз… Гарри сделалось тошно. Нет, так он не сможет. Он вдруг представил, как расскажет обо всём Рону и чуть не застонал в голос. С другой стороны, лучше так, чем то, что получилось с девчонками.

— Что такое? – пробормотал вдруг Люциус. – Кошмар?

До Гарри дошло, что он весь как деревянный от напряжения. Он кивнул и чуть не сгорел со стыда, когда Люциус обнял его и пробормотал что-то успокаивающее. Невероятным усилием воли Гарри заставил себя расслабиться, но заснуть так и не удалось. Он незряче всматривался в темноту, ощущая, как под ладонью часовым маятником стучит сердце Люциуса.

Утром, когда тот причёсывался у зеркала, измученный бессонницей Гарри выпалил:

— Я уезжаю.

Рука с гребнем на миг замедлилась, но тут же возобновила размеренное движение.

— Вот как. И куда же?

— На море.

— Вот как.

— Ты… — Гарри набрал воздуху в грудь. – Ты поедешь со мной?

Люциус встретился с ним глазами в зеркале и покачал головой.

— Нет.

Казалось, он хочет добавить что-то ещё, но сдерживается. Молчал и Гарри. Он понимал, нужно что-то сказать. Но на слова сил не осталось, и он бездумно наблюдал, как Люциус отточенным движением связывает в хвост ускользающие пепельные пряди. Потом он обернулся.

— Хорошей поездки.

Гарри кивнул. Люциус окинул его странным нечитаемым взглядом, достал что-то из кармана мантии и положил на стол.

— Давно хотел вернуть.

И вышел.

Гарри вылез из постели, подошёл к столу. Увидев оставленную вещь, он невесело рассмеялся. Люциус вернул очки, потерянные когда-то в клубе приватных танцев.

Именно тогда, когда Гарри записался на магическую коррекцию зрения.

Через два дня Гарри уехал. До конца лета оставалось чуть больше недели; нелепо было куда-то срываться, да и не хотелось, на самом-то деле. Но Гарри, стиснув зубы, пошвырял в сумку вещи и спустился в гостиную.

— Элоиза!

Всё ещё обиженная сова с умеренным интересом свесилась с облюбованных часов.

— Балконную дверь оставляю открытой, летай, где хочешь. На кухне пять тарелок с печеньем, в каждой разное. В вазочке осталось курабье, сразу много не ешь, оно жирное. И пожалуйста, не обижай Кричера! Я вернусь через неделю.

— Уррр? – сова озадаченно склонила голову.

— Пока, — Гарри нырнул в камин.

— Уррр!!!

Элоиза сорвалась со своего насеста и заметалась у камина с жалобным клёкотом, но зелёное пламя уже погасло.

* * *

Когда два года назад Гарри пришёл в Министерство заказывать порт-ключ, то понятия не имел, куда хочет поехать. Просто подальше — так он и сказал девушке из Отдела Перемещений. Та удивлённо смотрела на измученного, вконец отощавшего Героя, который стрелял по сторонам глазами из-под чёлки – боялся репортёров и поклонников.

— На колдографиях вы казались повыше, — брякнула она и густо покраснела. Гарри только усмехнулся. Девушка, справившись со смущением, продолжала: — Нам нужно название конкретного населённого пункта или государства, куда вы хотите попасть.

Гарри задумался.

– Чтобы тепло. Тихо, людей поменьше. И чтоб море.

Он беспомощно развёл руками – всё равно, мол, куда. Девушка смерила его задумчивым взглядом и поднялась.

— Подождите немного.

Гарри слышал, как она шепчется с кем-то в соседней комнате. Ему действительно было всё равно, куда ехать. Только бы побыстрее.

— Мы с девочками решили, вам нужно в Испанию, — заявила, вернувшись, министерская ведьмочка. – Например, в Таррагону, на Коста-Дораду.

Гарри поднял на неё умоляющие глаза.

— А можно сегодня?

— Вообще-то, нет… Но я посмотрю, что можно сделать, — она понимающе улыбнулась. – Вы заслужили отдых.

Через пару часов он получил порт-ключ и горсть леденцов «Берти Бобс» на дорожку. Они оказались, как на подбор, со вкусом южных фруктов…

Гарри вспоминал об этом, бредя по улицам маггловского городка. Солнце жарило немилосердно, в городе царила сиеста – время опущенных ставней и пустых улиц. Но Гарри знал, что в остальные часы, даже ночью, тут довольно людно, поэтому шёл, не останавливаясь, и вздохнул с облегчением при виде знакомого дома, стоящего на отшибе. Там держали пансион супруги Альварес. Он – худой и молчаливый старик, напоминающий гранда в изгнании. Она – говорливая толстушка, называющая Гарри не иначе как «me bonito Americano(1)». Комната для него нашлась и в этот раз.

Гарри не говорил по-испански, а сеньора Альварес ни слова не знала по-английски, но её это не смущало. Наконец он кое-как отбился от многочисленных вопросов корявыми bien и gracias и сбежал на пляж. Гарри хорошо помнил ощущение безмятежности и счастья, которое удалось обрести после войны именно здесь, и надеялся, что и в этот раз ласковые воды тёплой Медитерраны примут его, успокоят и очистят. Но всё шло не так. Пронзительный запах водорослей раздражал, песок забивался в кеды, солнце жгло чувствительные после лечения глаза. Мысли неизбежно возвращались к Лондону, дому и… Нет, к чёрту. Он приехал сюда отдыхать, и он будет отдыхать. Гарри упрямо торчал на пляже до вечера, плавал и нырял до одури, валялся на раскалённом песке. Результат был предсказуем: он жестоко обгорел.

Следующие два дня Гарри не выходил из комнаты. Сеньора Альварес сердобольно причитала над ним, поила холодным чаем и мазала сожженную спину мазью. Мазь помогала, но запах имела отвратительный. Гарри прятался от солнечных лучей за опущенными шторами, ощущая себя скользким, вонючим и абсолютно несчастным. Где-то внизу сеньора Альварес ругала мужа; она занималась этим с утра до вечера, а вот голоса её супруга Гарри не слышал ни разу. По всему выходило, что либо он немой, либо этот брак был заключён на небесах. Или просто в паре всегда один должен уступать другому? И если да, то до какого предела?

Поймав себя на таких мыслях, Гарри шёл просить у хозяйки очередную порцию мази, она здорово отвлекала. А как-то утром его разбудило хлопанье крыльев. Гарри поднялся и увидел за окном Элоизу – взлохмаченную, тощую и злую, как банда пикси.

— Как ты меня нашла??? – он отбросил москитную сетку. — И зачем… Ай!

Элоиза не стала тратить время и сразу объяснила хозяину, что уезжать боггарт знает куда без неё не стоит. Правда, отцепившись наконец от потрёпанного гарриного уха, она подлезла ему под руку – гладь, мол, хоть ты и подлый.

— Прости, девочка, я не хотел тебя расстраивать, — Гарри не знал, смеяться ему или плакать. Даже совы страдают, когда от них вот так убегают. Хотя Люциус-то не сова. И вообще, он сам отказался. Может, надо было его предупредить заранее?

Но он же ничего такого не сказал, не объяснил.

Но ты и не спрашивал…

Гарри обнаружил, что бормочет себе под нос. Элоиза смотрела с интересом. Он в последний раз пригладил ей сиреневые пёрышки и поднялся.

— Давай-ка лучше тебя покормим, подружка.

— Уррр, — согласилась та.

* * *

На следующий день Гарри вернулся на пляж. Элоиза категорически отказалась отпускать его одного и гордо восседала на плече, давая понять, что это именно её человек. К счастью, Альваресы сделали вид, что носить с собой сову посреди бела дня – вполне нормально.

Типичный для Коста-Дорады песчаный пологий пляж простирался на десятки миль, а отдыхающих почти не было. Гарри облюбовал участок возле рыбацкой деревни. Он устраивался на перевёрнутой лодке – древней, поседевшей от соли, и наблюдал за уходящими на промысел катерами и за детьми рыбаков, которые плескались в море часами, точно русалята. Появление Элоизы произвело фурор: детишки облепили Гарри и восторженно таращились на необыкновенную птицу. Та воспринимала внимание благосклонно, позволяла гладить себя и осторожно склёвывала со смуглых ладошек подношения в виде кусочков устриц и других вкусных моллюсков. Гарри молчаливой галлюцинацией валялся на песке, с наслаждением сдирал тонкую плёнку с поджившей кожи, вслушиваясь в шелест волн и восхищённый гомон детей. В голове было легко и пусто, и это его вполне устраивало. Ближе к вечеру на берег выходили крикливые рыбацкие карменситы и разбирали детей по домам, а Гарри волок объевшуюся Элоизу в пансион.

— Похоже, скоро ты не сможешь летать, и мне придётся разносить почту самому, — ворчал он. Элоиза в ответ выразительно смотрела на поднос с обедом, на котором громоздились тарелки, — после дня на пляже аппетит у Гарри был просто нечеловеческий.

Словом, отдых шёл полным ходом. Но однажды вечером он опять услышал хлопанье крыльев. За окном восседал до боли знакомый чёрный филин, малфоевский Гаспар. Гарри оставил его миловаться с Элоизой, а сам взялся за плотный конверт. Он мгновенно узнал чёткий, с нажимом почерк. Что-то подсказывало, новости там недобрые. Помедлив, Гарри вскрыл конверт, достал сложенную вчетверо газету и развернул, уже догадываясь, что увидит.

Колдография занимала почти всю первую полосу «Пророка»: Гарри и Люциус лицом к лицу у камина. Люциус касается его щеки, Гарри подныривает под ладонь носом, точно ластящийся щенок. Внизу страницы ютилась статья в несколько строк с чудовищным заголовком «Герой и Пожиратель: проклятие или запретная страсть?». Гарри мельком пробежал её глазами (несколько предположений, одно бредовей другого) и вновь вернулся к колдографии. Н-да. У Люциуса вид слегка удивлённый, но в целом невозмутимый, как всегда. Что же касалось его… Гарри опустил газету и риторически простонал:

— Неужели когда я с ним у меня всякий раз такое лицо?

Двое на колдографии недоумённо посмотрели на него, а потом нахально обнялись. Гарри отбросил газету.

— Я на пляж. Впрочем, вам всё равно.

И действительно, в этот раз Элоиза предпочла остаться с сердечным другом.

* * *

Гарри пробежал по улочкам, пенящимся лиловой бугенвиллией, мимо пирса и открытого кафе, мимо деревни, к «своей» лодке. День был пасмурный, прохладный, и всё белопесчаное пространство пляжа оказалось в его распоряжении. Гарри глубоко вздохнул, успокаиваясь, и побрёл вдоль кромки пустынного берега.

На самом деле, странно, что этого не случилось раньше. Они ведь и не прятались особо. Правда, что делать в случае огласки, тоже не обсуждали. А что вообще можно сделать? Гарри пнул подвернувшийся камень. Можно всё отрицать. Шум уляжется через месяц, ну, два. Журналисты, утки, известным людям всегда достаётся. Гарри так и представил себя дающим интервью или ещё хуже – на пресс-конференции. «Известным людям всегда достаётся, вы знаете…» «На самом деле мистер Малфой просто поправил мистеру Поттеру воротник мантии, как тут можно увидеть что-то ещё?» Бред, но ведь прокатит. Люди поверят тому, что им скажут. Особенно если повторить много раз. А есть и вовсе беспроигрышный вариант - посмеяться над этим, как над милой шуткой. «Ну конечно, мы собираемся пожениться, просто никак не определимся с датой…» Тогда точно никто всерьёз не воспримет, и автору статьи останется только утопиться со стыда. После войны Гарри начал разбираться в этой кухне, жизнь заставила. Статья – не проблема. Зато чёртово «что дальше?» никуда не делось.

Набежавшая волна захлестнула берег, и Гарри остановился. А вода-то тёплая. Древний, дышащий солью беспокойный зверь шумно вздыхал у его ног, ласкался, жался к подошвам промокших кед. Гарри сбросил одежду, уложил вместе с палочкой под камень и вошёл в воду. Серое небо угрюмо всматривалось в море, отчего оно тоже становилось пасмурным, свинцовым и неизбежно напоминало об Англии. Гарри отплыл подальше и лёг на воду. На глубине волн почти не было, море тихо качало его в своих ладонях, но Гарри всей кожей чувствовал его силу. Солёное и горькое, непредсказуемое и иногда жестокое, но такое большое и тёплое. Манящее. Он отпустил свои мысли, бездумно вглядываясь в плывущие тучи, и вдруг представил кафе на пирсе. Там уютно и чисто, и можно сидеть с комфортом, посматривая на беснующиеся волны. Официант подаёт меню – всё, что захочет Великий Герой, выбирайте. Перспективная профессия, блестящая репутация, дом – полная чаша, эталонная жена, эталонная семья – пример всем. Что-то ещё? Детишки. Двое? Лучше трое, так почтеннее. Как вам будет угодно. Только будьте уютным и чистым, будьте комфортным, не смущайте, не разочаровывайте, и вы получите свой заказ. Ведь это – правильно, это то, чего вы хотите и чего хотят все, не так ли?

То, чего все должны хотеть.

А ещё есть море. Здесь нет никаких правил, только волны, с которыми ты остаёшься один на один. Они могут швырнуть тебя о скалы, выбросить на берег, словно разбитую рыбацкую лодку. Но могут и подчиниться, принять на гребень, на ту высоту, которую ты выберешь. Сам.

Гарри перевернулся, глянул на размытый акварельный горизонт и пробормотал:

— Да какого, собственно, хрена?..

Потом развернулся и быстро поплыл к берегу, рассекая волны уверенными гребками.

Путь назад показался вдвое короче, но в комнате ему на глаза попалась газета и изрядно поубавила решимости. Гарри взял конверт, заглянул в него на всякий случай. Всё-таки Люциус мог бы хоть записку приложить, намекнуть, что думает. Разве что решил предоставить право выбора ему? Ладно, некогда тут шарады разгадывать, да он никогда и не был в них силён. Лучше спросить. Гарри взмахом палочки испепелил газету и, закинув сумку на плечо, обратился к пернатой парочке:

— Вы со мной?

Пока Гарри рассчитывался, Альваресы изо всех сил старались не глазеть сову и филина, чинно сидящих у него на плечах. Сеньора обняла его и расцеловала в обе щёки. Её муж степенно пожал Гарри руку, а потом вдруг склонился и шепнул:

— Buena suerte!(2)

«Не немой!» — неизвестно чему обрадовался Гарри и поспешил к выходу, нащупывая в нагрудном кармане порт-ключ до дома.

Он думал, что окрестности вокруг дома будут кишеть совами, но нет; кажется, Магическая Британия ещё не оправилась от шока. Гарри расстегнул куртку, под которой во время переноса прятал Гаспара с Элоизой, и выпустил слегка помятых птиц.

— Гуляйте.

Потом вбежал наверх, бросил вещи и тут заметил свои очки – они так и лежали на столе, брошенные. Он надел их, морщась от рези в глазах, и глянул в зеркало. Собственное лицо показалось смешным и детским, почти чужим; неужели он настолько от них отвык? Гарри стянул очки и небрежно засунул в ящик стола, подумав: может, просто вырос? Он решил не ходить в душ – нечего откладывать неизбежное, спустился в гостиную и там обнаружил пару писем. Одно было коротким и эмоциональным: «Ого!!!», подпись – Лорна и Марита. Гарри улыбнулся – спелись, ведьмы! Второе от Андромеды, тоже очень краткое: «Это правда?» Гарри вспомнил её серьёзные усталые глаза и шагнул к камину. Вот и проверим, что там правда, а что нет.

Выйдя из камина в Малфой-мэноре, он чуть не врезался в чью-то тощую спину.

— Поттер?

Сильно удивлённым Драко не казался. Гарри проследил за взглядом: на столе Люциуса лежал сенсационный выпуск «Пророка». Значит, Малфои тоже в курсе.

— Привет, Драко, — он дружелюбно улыбнулся. – Мне нужно поговорить с твоим отцом, поэтому выйди.

Вид у младшего Малфоя был такой, словно на него наорал домашний эльф. Он обернулся было к отцу, но тот кивнул и показал глазами на дверь. Драко вылетел, не оглядываясь.

— Всегда хотел сказать ему нечто такое, — удовлетворённо протянул Гарри. – Привет.

— Привет, — Люциус, по обыкновению, разбирал какие-то документы. – Как отдохнул?

— Отлично, — Гарри стянул со стола газету. – Вы, смотрю, тоже не скучали. Кстати, кто автор статьи?

— Некий Билл Джордан.

— Джордан, Джордан, — Гарри задумчиво помахивал газетой. — Кажется, кого-то с такой фамилией Рон однажды спустил с лестницы. Сразу после войны дело было.

— Значит, этому репортёришке не везёт, — Люциус с преувеличенной тщательностью обмакнул перо в чернильницу. – Должен признать, в ситуации со статьёй есть доля моей вины.

Гарри изумлённо посмотрел на него.

— Я бы сказал, мы оба в некотором роде виноваты.

— Да нет, я не о том. Дело в том, что этот, — Люциус брезгливо скривился, — Джордан приходил ко мне с колдографиями. Предлагал сохранить всё в тайне за незначительную компенсацию.

— Знаем мы эти компенсации, — Гарри швырнул газету в урну и деловито спросил: — Ты ему навалял?

— Мерзавец показал хорошую скорость, — в голосе Люциуса слышалось сожаление. – Но я планирую отыграться на продавце.

Гарри кивнул: он тоже узнал лавку пряностей, где их, судя по всему, настигла колдокамера. Повисла тишина, нарушаемая лишь скрипом пера по пергаменту. Гарри здорово раздражало, что Люциус сидел, уткнувшись в документы. Он безо всяких церемоний подошёл и плюхнулся на край стола. Люциус покосился, но ничего не сказал, лишь чуть отдвинулся.

— Люциус.

Тот поднял глаза.

— Я не хочу, чтобы это заканчивалось. А ты?

Люциус придвинул следующий пергамент и принялся черкать на нём с самым деловым видом.

— Ты хорошо подумал? – сказал он наконец. – Объявить себя геем это полбеды, но признать, что ты любовник Пожирателя? Моей-то репутации ничто не повредит, даже сожительство с гиппогрифом.

— Твоя фантазия меня немного пугает, но да, я хорошо подумал.

— Что ты скажешь десяткам репортёров?

— Что моя личная жизнь их не касается.

— А друзьям?

— То же самое, только более вежливо.

— А твои сокурсники и преподаватели в Университете? Ты ведь надежда нации, символ молодого поколения…

— Значит, найдут себе новую надежду и символ! – Гарри разозлился и спрыгнул со стола. – Я не понял: ты что, придумываешь отговорки?!

— А ты что, предъявляешь мне претензии? – прищурился Люциус.

— Да, — сказал, подумав, Гарри. – Да, предъявляю! Ты можешь хоть раз ответить прямо на вопрос?

— На какой из них?

— Опять??? Вопросом на вопрос? И убери уже этот чёртов пергамент, всё равно ты просто рисуешь на нём пикси. Не похож, кстати.

— Подкорректировал зрение? – весьма кисло спросил Люциус, откладывая исчёрканный пергамент.

— Угу, — от такого редкого зрелища – смущённый Люциус – злость Гарри улетучилась. – Так почему ты не поехал со мной?

Тот фыркнул и откинулся в кресле.

— Я что, должен был бросить все дела? То есть я мог бы, но нужно было предупредить заранее.

— А сказать?

— Ты не мог этого не понимать. Я подумал, ты хочешь таким образом прекратить отношения, — Люциус с таким вниманием разглядывал подлокотник кресла, что Гарри тоже невольно к нему пригляделся – ничего особенного. – И я решил облегчить тебе задачу.

— Разве было похоже, что я хочу всё прекратить?

— А разве было похоже, что я хочу?

С минуту они молча смотрели друг на друга.

— Ладно, — сказал наконец Гарри. – Ты, значит, решил уйти первым?

— Вроде того.

— Ага. Но я так и не услышал ответа на свой вопрос.

Люциус удивлённо поднял бровь.

— Разве?

— Люциус!

И тогда он рассмеялся.

— Иди сюда.

Насупленный Гарри не тронулся с места. Люциус подался вперёд, обнял его, притянул к себе, легко поглаживая по спине. От прикосновения тёплых рук Гарри стало физически больно – настолько ему этого не хватало, но он сдержался, не стал прижиматься к нему. Тогда Люциус выпустил его и серьёзно сказал:

— Я скучал по тебе. И нет, я не хочу, чтобы это заканчивалось, — он склонил голову на плечо и лукаво улыбнулся: — Так вам нормально?

— Пойдёт, — Гарри шагнул ближе и, опёршись на сиденье, уселся на колени Люциусу, лицом к лицу: — Может, со временем вытяну из тебя ещё что-нибудь.

— Надеюсь, ты не ждёшь мадригала(3) в свою честь?

— Ой, да не ругайся ты…

А их руки уже вели свой разговор. Нежные прикосновения, осторожные поглаживания – они вспоминали друг друга, зная, что некуда торопиться, что эти ласки не украдены, не взяты взаймы у времени. Гарри закрыл глаза и прижался к нему, обвивая руками шею. Он не отказался бы просидеть так всю оставшуюся жизнь. Люциус что-то забормотал ему в плечо.

— Что?

— Говорю: я пожилой человек…

— Пф!

— …и хочу покоя. Я заслужил. Надеюсь, не будет метаний между мной и друзьями, истерик и терзаний?

— Не будет.

— Точно?

— Я постараюсь, — Гарри улыбнулся. – Только за своих поклонниц не ручаюсь, среди них встречаются буйные. Если официально объявить о таком…

— С поклонницами я как-нибудь разберусь, — заверил его Люциус.

— А что твоя семья?

— Всё в порядке. Нарцисса уже давно в курсе.

— О, — Гарри почувствовал себя и смущённым и обрадованным. Он давно рассказал ей, надо же.

— А Драко успокоится.

— Сейчас он не кажется спокойным.

— Поймёт, не маленький. И вообще, я никому не позволю давить на себя.

— Какой ты грозный, — Гарри тронул губами гладко зачесанные волосы и тут же ощутил ответный влажный поцелуй в шею.

— А ты – солёный, морем пахнешь. Прямиком с пляжа?

— Угу. Не помнишь, кстати, чего меня туда понесло?

— Кажется, ты хотел разобраться в себе. И выкупать дельфина, наверно.

— Кого? – не понял Гарри, но рука Люциуса уже нырнула под футболку и кончики пальцев скользили по рисунку над пупком. – А-а, да… — он нервно поёрзал. — Слушай, если ты не прекратишь, я потеряю голову.

— Может, я этого и добиваюсь?

— Ну, не здесь же…

— Да, — Люциус спихнул его с коленей и мягко подтолкнул к камину. – Иди, я сейчас. И не вздумай смывать с себя соль.

— Э-э… Хорошо.

— Отрадно видеть, что ты не разучился краснеть.

— Да ну тебя! – Гарри, смеясь, шагнул в камин.

Много позже они лежали на развороченной постели в очень неудобной позе, но ни один не пытался отодвинуться. Люциус целовал Гарри в местечко, где шея переходит в плечо, а тот даже поёжиться от щекотки не мог, сил не осталось. Кожу обожгло горячим дыханием – Люциус что-то сказал.

— М?

— Я спрашиваю, тебя не огорчает, что ты всегда, хм, снизу?

Гарри изумлённо распахнул глаза и даже попытался обернуться.

— Что это на тебя нашло?

— Просто подумал. Так что?

— Конечно, огорчает, — Гарри всё-таки собрался с силами, повернулся к нему и сонно ткнулся носом в ключицу. – Я прямо кричу всякий раз от унижения и горя.

— О, так это от горя?

— А ты что себе возомнил?

Засыпая, Гарри слышал его смех.

Вечером они выбрались в Эмералд-парк. Люциус поупирался для порядка («Опять тебя оттуда не вытащишь!»), но Гарри его уговорил. Парк, казалось, стал ещё прекраснее, словно лето решило в конце вложить все силы в тепло, краски и запахи. Когда стемнело, в деревьях и траве зажглись огоньки гирлянд. Гуляющие остановились и зааплодировали чему-то. Буквально через минуту зазвучала музыка, и они начали танцевать – все, включая совсем ветхих стариков и мамочек с детьми.

— Что это? – Гарри удивлённо оглядывался.

— Как же я не подумал, — Люциус выглядел раздосадованным. – В последний вечер августа всегда так. Пойдём отсюда.

— Хм…

— О нет. Ты шутишь?

— Пасуешь?

— Но это же глупо.

— Ещё как, — довольно кивнул Гарри. – Но может всё-таки?..

— На нас все будут смотреть.

— На нас и так все смотрят – мы единственные, кто не танцует.

Тут музыка зазвучала громче, и спорить дальше стало невозможно. Да и не о чем.

Ещё одно лето уходило в прошлое. Танцующие провожали его без сожаления, а некоторые из них – по крайней мере, двое точно — совершенно не боялись ни настоящего, ни будущего.

Конец?

(1)— «мой хорошенький американец»

(2)— «Удачи!»

(3)— небольшое музыкально-поэтическое произведение, обычно любовно-лирического содержания.

Песня для желающих: Radiohead– Let Down

и (представляете?) стих от волшебной AXEL F:

Когда лето приходит, влюбленность нам кажется танцем,

в чью мелодию солнце и звезды порой вплетены.

Будто яблоки с медом, твои поцелуи вкусны.

Ты уходишь уже? Уходи. Но ты мог бы остаться...

Нам кукушка в часах накукует секунд и минуток,

чтобы пальцы сплетались и губы касались ресниц.

В зажигательном танце ты мне поскорее приснись,

будь со мною нежней. Ты жесток, но бываешь и чуток.

Парных танцев пора, ускользнет своенравное лето.

Ведь еще не конец?.. Притаился сентябрь впереди,

говорить о дожде ты ко мне поскорей приходи.

Как мне хочется осени, только тобою согретой!