"Черный кофе в одинокий вечер"

В день, когда моя жена умерла, я был на другом конце земли, мне отсасывали в грязном туалете Брисбенского паба.

 Хотел бы я сказать, что каким-то мистическим, глубинным образом я чувствовал ее последнее дыхание, но голые факты таковы — в ту самую минуту дождливого английского дня, когда Асторию несет через M25 в металлическом крике искорёженной стали и горящей резины, мои руки запутались в волосах Оливера Вуда, член трахает влажный рот, созданный для минета, а бедра хлопают о металлическую стенку туалетной кабинки, когда Оливер вжимает язык в щелочку на головке, и единственная сраная мысль, которую я осознаю — это ошеломляющая потребность бить струей в заднюю стенку его глотки, пока я не очнусь трясущимся и задыхающимся.

Я конченный ублюдок? Некоторые так и сказали бы. Даже мои друзья. Я не думаю, что Блейз  когда-либо простит меня, но, с другой стороны, я уверен, что он был влюблен в Асторию много лет, хоть и трахал все, что проходило мимо.

Не поймите меня превратно. Астория отлично знала об Оливере. Или о Роджере. Или о любом другом. У нас была договоренность, у нее и у меня. Ей было наплевать, кому я дрочил, сосал или с кем трахался во время международных матчей и однодневных игр, которые сборная Англии играла за границей, до тех пор, пока я был осторожен, возвращался и рассказывал ей каждую  постыдную деталь своих похождений, погрузившись в нее, когда мы перекатывались по нашей широкой кровати, с каждым нетерпеливым толчком все больше запутываясь в простынях.

Мысль обо мне с другими мужчинами заводила ее. Ее чопорная мать была бы в ужасе, и Астория упивалась всем, что доводило ее светских родителей до ручки. Я поступал так же. Иногда я думаю, именно поэтому она вышла замуж за меня. Она научила меня отвергать лицемерный мир богатства,  в котором мы родились, внешнюю его благопристойность, прячущую множество тайн и грехов. Скрываясь за маской благопристойности, она материлась, как матрос; она опробовала все в плане секса, по крайней мере, однажды, если не дважды; она послала к черту  мораль и нравы,  диктуемые нашим социальным кругом. Она голосовала и за консерваторов и за лейбористов. Она любила танцевать. Любила смеяться. С ней я чувствовал себя живым. И я обожал ее за это, несмотря на то, насколько встревожены были мои родители тем, что с момента нашей встречи я  постепенно  выбрасывал за борт все аристократическое воспитание, которое в течение  многих лет они прививали мне.

Родители Астории тоже были от меня не в восторге.

Леди Гринграсс никогда не одобряла выбор своей дочери, связавшейся со спортсменом. А как она бы взбесилась, узнай, что время от времени я наслаждался чужим хером в своей заднице. И я даже не хочу думать о том, что сказал бы барон, ее супруг. Он чуть инсульт не получил, когда я, Андерсон и Кук позировали для журнала в поддержку фонда борьбы с раком практически голые, прикрывая члены и яйца только крикетными битами, и наши фотки опубликовали в Космо...  Отец, конечно, выразил свое отвращение по полностью противоположной причине. Боже упаси относиться несерьезно к благороднейшему спорту. И что подумают в Мэрилбонском  Крикетном Клубе?

Как будто кого-то из нас волновало мнение старых ублюдков. И ради Бога, ECB(1) не возражал против публичности.

Астория же, наоборот, просто  влюбилась в эту идею, будто сама это придумала. Она  затрахала меня до ссадин после фотосъемки. Мы даже домой не добрались — мне пришлось припарковать Астон Мартин на автостоянке у супермаркета Теско, чтобы она тут же вскарабкалась мне на колени, оттянув в сторону влажные трусики как раз настолько, чтобы позволить ей скользнуть на мой ствол с мягким стоном, целуя меня.

 Она умерла в том автомобиле.

 Боже.

 Крам ожидает меня в лобби Брисбенского Софител с мобильником в руке. Это — наша шестая неделя в Австралии; мы только что продули первый матч Ашес(2) и почти вся команда собралась в соседнем баре  залить пивом расстройство, пока наши телохранители грозно зыркали на местных.

Оливер одной рукой обнимает меня за талию, и его рука пытается скользнуть под рубашку совершенно неподобающим капитану образом. Мы оба не особенно трезвы, и все, чего я хочу — это затянуть его в мою комнату с захватывающим дух видом города и трахаться до беспамятства.

Вместо этого я резко останавливаюсь, взглянув на лицо Крама, и Оливер медленно отодвигается от меня.

— Что случилось? — с трудом спрашиваю я.

 Крам только говорит:

—  Астория … несчастный случай… —  и мои ноги подгибаются, и я смотрю на него снизу вверх, безучастно шепча “нет, нет, нет, нет” . Оливер садится на корточки рядом со мной, его руки нежно обнимают за плечи.

К рассвету я уже в самолете Qantas(3), оцепеневший и опустошенный, смотрю из окна на реку, исчезающую под крылом.

Я никогда не чувствовал себя настолько одиноким.

* * *

Грег ждет меня за дверями четвертого терминала аэропорта Хитроу, курит. Увидев меня, он роняет бычок, растирает его каблуком. Его заляпанная соусом поварская куртка распахнута, ослепительно белая на фоне серой футболки и черных брюк. Он получил свою первую Мишленовскую звезду(4) шесть месяцев назад.

Он ничего не говорит. Грег  никогда не был болтлив, а я знаком с ним много лет. Вместо этого он просто кладет руку на мое плечо, притягивает к своему крепкому телу. Он пахнет сигаретами и чесноком из ресторана.

Когда-то нас было трое — я, Грег и Винс.  Мы были не разлей вода, и еще больше сблизились, когда наши родители отправили нас в одну школу в одиннадцать. Мы были неразлучны, и Винс и Грег делали все, что я бы не сказал им, вплоть до седьмого класса. Я только тогда и узнал про наркотики, когда Грег пришел ко мне в беспокойстве за Винса. Мы не знали, что делать, не знали,  с кем поговорить. Может быть, Снейп, наш куратор, мог бы помочь, если бы мы пошли к нему. Возможно, он сказал бы нам, как избежать передозировки, которая лишила жизни Винса в конце мая, но я потерялся в своем собственном мире в том году. Развод моих родителей разрушил все. А так же открытие, что мой отец изменял матери — трахал какую-то дурацкую девку лишь на несколько лет старше меня. Пенелопа Клируотер , так ее зовут. Научныйработник в офисе моего отца в Вестминстере.

"Никогда не становись политиком, Драко", — спокойно сказала мне мать за чашкой чая, когда она пришла в школу, чтобы рассказать мне новость. — "Они только и знают, как лгать и туману напускать".

Мне пришлось поискать напускать туману в словаре, когда я вернулся в общежитие. Должен признаться, отцу такое описание очень подходило. Матери и не нужно было волноваться. Я себя не обманывал. Я Малфой, в конце концов. Но нет у меня интереса к политике. Я был  помешан на крикете с раннего возраста -  спасибо отцу. Есть фотографии меня  двухлетнего — я держу крошечную крикетную биту в идеальной позиции, отец на корточках рядом со мной в белой крикетной форме, наши светлые волосы треплет ветер. Одна по-прежнему в рамке в кабинете нашего дома, рядом с моей фотографией в белой крикетной форме сборной Англии, и уже моего собственного малыша-сына, сидящего у меня на коленях и грызущего ручку той же самой биты.

— Скорпиус, — говорю я Грегу, когда он забирает один из моих тяжелых  рюкзаков и легко закидывает на широкое плечо. Крам отошлет обратно остальные вещи — это последнее, что я слышал перед отлетом, как и то,  что он планирует вызвать Стюарта Броада из Ноттингемшира, чтобы занять мое место в команде. Мне все равно теперь. Что один светловолосый боулер(5) -правша, что другой — без разницы.

Грег кидает взгляд искоса.

— Твоя мама с ним.

Я киваю и сглатываю с трудом, пока  мы идем к автостоянке.

— Как он? — Отец сказал мне, что Скорпиус был в машине с Асторией, спал в в детском креслице. Бригаде скорой помощи пришлось вырезать его из искореженного металла, его нога сломана в трех местах, одно легкое пробито. Они не знают, есть ли у него мозговая травма. Пока еще не знают. Но он жив.

Единственный раз, когда голос отца дрогнул, случился, когда он говорил мне о Скорпиусе.

— Твой отец потянул за кое-какие ниточки, и он сейчас в больнице на Грейт Ормонд Стрит, — говорит Грег. — Они перевели его сегодня утром.

На этот раз я благодарен за контакты отца. Эту больницу  считают лучшей из детских клиник, но всех подряд они не принимают. Автомобиль из-за ближайшего угла едва меня не сбивает. Грег тянет меня обратно на обочину, нахмурившись.

— Следи за  собой, идиот, пока твой сын совсем сиротой не остался.

Только Грегу это могло сойти с рук в данный момент.

— Я хочу его видеть. — Мои пальцы сжимают ремень кожаной сумки на груди. Бабуля Блэк подарила мне этот набор багажных сумок  на восемнадцатый день рождения, и с тех пор я мотаюсь с ним практически по всем континентам. Все же в том, чтобы быть первоклассным игроком в крикет, есть свои преимущества.

Грег подбрасывает ключи. Они лязгают по ладони. 

— В машине есть пирог со шпинатом и бутылка воды. Я отвезу тебя в больницу, если ты поешь по дороге.

 Грег думает, что не существует проблемы, которая не может быть решена с помощью  еды и питья. За эти годы я научился  не спорить с ним. Это бесполезно, и он тоже это знает, судя по взгляду, который он кидает на меня, когда  мы идем вверх по пандусу к автостоянке. Я пожимаю плечами. "Хорошо". Я до сих пор ничего не чувствую. Интересно, исчезнет ли когда-нибудь холодный обруч вокруг моего сердца. Грег сжимает мое плечо, но я вырываюсь. Не хочу сочувствия. Прямо сейчас  я просто хочу видеть сына.

Мать поднимает взгляд, когда я толкаю дверь. Она выглядит бледной и усталой, и ее обычно безупречные волосы выбились из прически, пальцы плотно обхватывают маленький кулачок  Скорпиуса.

— Драко, — говорит она тихо. Скорпиус спит, нахмурив бровки, я хорошо знаю — это означает, что проснется он с плачем. Его розовый ротик  полуоткрыт и влажен от слюны, густые светлые локоны выбиваются из под  широкой марлевой повязки. Он такой крошечный в узкой, яркой сине-зеленой кроватке у окна. Из-за окружающих его попискивающих приборов с проводами,  приклеенных к груди под больничной рубашкой, он выглядит еще меньше. Воспаленные царапины и черно-фиолетовые синяки пятнают его бледную кожу; на левой ноге — зеленая пластиковая шина, такая яркая на фоне хрустящих белых простыней. Под мышкой зажат плюшевый мишка.  Это его любимец.  Aстория купила его два месяца назад. Она назвала его Шу-Шу, так же, как свою детскую игрушку.

У меня перехватывает дыхание, и я останавливаюсь на пороге, Грег позади меня.  Моему сыну всего одиннадцать месяцев. Ему тут не место.

 На стенах — весело танцующие животные и яркие воздушные шары. Две другие кровати пусты. Я подозреваю, что на этом настоял отец. Удивительно, но я чувствую облегчение — эта эмоция обычно не связана с ним, должен признать.

Грег касается моего плеча, и я вхожу в комнату.

— Как он? — тихо спрашиваю я. Мы еще  не видели врача — журналисты уже поджидали меня рядом с больничной  дверью, выкрикивая вопросы и щелкая камерами, когда Грег тащил меня мимо них. Я даже не понял  что новости уже расползлись. Глупо с моей стороны. Одна из медсестер схватила нас, как только мы заскочили в приемный покой, и провела прямо до палаты Скорпиуса на четвертом этаже.

— Он поправится, -  говорит мать, и встает, медленно убирая руку. — Но все же они хотят подержать его здесь до конца недели. Я не могу оторвать глаз от Скорпиуса. 

— Что же мне делать? — шепчу я.

Горло перехватывает почти невыносимо. Я уже чувствую покалывание горячих слез на глазах, и  борюсь с ними изо всех сил. Малфои не плачут — это первый урок, который отец заставил меня выучить в детстве.

Мать идет ко мне, ее туфли на шпильках от Беатрикс Онг звонко цокают по полу. Она протягивает руку, и я позволяю ей прижать меня к себе. Я зарываюсь лицом в жакет ее шерстяного костюма. Она гладит мои волосы, целует в висок, так же, как в детстве, когда я расстраивался из-за ободранного колена или потерянной игрушки. Я цепляюсь за нее, сжимаю пальцами ее руки и, наконец, выдыхаю —  горе, смешанное с облегчением, захлестывает меня в первый раз.

— Мой мальчик, мой мальчик, мой милый, милый мальчик, -  шепчет мать мягко, нежные руки гладят меня по спине, а слезы текут по щекам, плечи дрожат, и все, что я могу сделать — это уцепиться за  нее крепче, и отчаянно желать, чтобы она никогда меня не отпускала.

* * *

Отец сидит рядом со мной на похоронах, молчаливый и напряженный. Он никогда не одобрял моего брака с Асторией, считая Гринграссов недостаточно древним аристократическим родом для слияния с Малфоями. "Они получили титул только сто лет назад", — он сказал мне горько буквально за десять минут до того, как я должен был  идти к алтарю в день свадьбы. Я раздумывал, не напомнить ли ему, что прадед Корнелий пополнил сокращающееся состояние семьи,  женившись на богатой купеческой дочке, но острый взгляд матери, поправляющей мне галстук, остановил готовые вырваться слова. Есть семейные истории, которые лучше не вспоминать, и происхождение прабабушки Эмили — в начале списка. Ее старший сын, мой дед Абрахас, придумал это правило.

 Иногда меня беспокоит, что отец сказал бы, если бы узнал о моих развлечениях с мужчинами на стороне, хотя опять же, немного «голубых» забав — это уже практически клише, почти традиция для мальчиков в закрытых школах. 

Я иногда подумывал о природе отношений отца со Снейпом, если честно. Профессор всегда так оживлялся, когда отец приезжал ко мне в школу.

В середине последнего гимна меня прорвало. Это чересчур для меня —  глядеть на белые розы, лилии и астры, наваленные на блестящий, вишневого дерева гроб перед алтарем. Те же самые цветы украшали эту же Уилтширскую церковь в день нашей свадьбы. Мои щеки мокры, я даже не сразу это понимаю.  Ее больше нет. Менее чем через час ее опустят в землю, а мы со Скорпиусом останемся одни.

Отец легонько поглаживает мою руку. Я сперва думаю, что это мне показалось, пока  его пальцы не охватывают мои, слегка пожимая их. Он смотрит вперед, шепча слова заупокойной молитвы, когда носильщики делают шаг вперед, чтобы поднять гроб Aстории с постамента. Этого простого прикосновения достаточно, чтобы дать мне силы последовать к алтарю за телом моей жены, с выпрямленными плечами и высоко поднятой головой, несмотря на резь в глазах. Я Малфой. И я буду вести себя соответственно.

* * *

Пресса уже ждет нас за пределами церкви — небольшая кучка макинтошей и черных зонтиков в сером свете дождливого летнего дня. Отец с одной стороны от меня, Грег —  с другой, не давая журналистам,выкрикивающим вопросы добраться до меня. Однако один из вопросов  захватывает  врасплох. Его задает розовощекая девушка, по виду — недавняя выпускница.

— Вы собираетесь вернуться в крикет?  —  спрашивает она, и я смотрю на нее, не понимая. Я еще не думал об этом. — Что за глупости, — отец огрызается на нее. — Конечно, он же лучший боулер Англии. Она игнорирует его и смотрит на меня. 

— Тогда собираетесь ли вы бороться с бароном Гринграсс за опеку над сыном? Я моргаю.

— Его — что? —  Я обращаюсь к свекру позади меня. — Ваше — что? Эндрю хватает совести покраснеть. Он раздраженно смотрит на репортера. 

— Мы думали, что лучше всего поговорить с тобой после похорон. Ты будешь путешествовать со сборной Англии; Скорпиусу же необходим нормальный дом. Мы с Констанс думали... Что-то щелкает у меня в голове. 

— Скорпиус — мой сын, —  я сжимаю челюсти, стиснув пальцы на ручке зонтика — Только посмейте, мать вашу,  забрать его у меня.

— Драко,  — Эндрю смущенно смотрит на журналистов. — Мы обсудим это позже.

Я разворачиваюсь и ухожу.

* * *

Панси протягивает мне  бокал Вионье. Она сидит на диване, скрестив голые ноги. Ее черная парчовая юбка задралась, обнажая верхнюю часть бедер.

— Что делать будешь? —  спрашивает она, пригубив вино. В моей глупой юности был момент, когда я думал, что мы с Панси поженимся. Наши родители поощряли этот выбор, и мы провели большую часть своих подростковых лет, возясь с молниями брюк и застежками бюстгальтера друг у друга. Мы потеряли девственность вместе в день моего пятнадцатилетия. Затем, в наш первый год в Кембридже, Панси решила, что предпочитает киску, а не хер. Она не оглядывалась назад, по большей части. Хотя до того, как я женился, она время от времени оказывалась в моей постели после очередного разрыва, пьяная вусмерть и с нуждой по-быстрому перепихнуться.  Она всегда выкатывалась из-под простыней на следующее утро, раздраженная, и критиковала мои способности в стимуляции клитора, сучка. Я все же не должен жаловаться. Именно она, в конце концов, познакомила меня с моим первым очаровательным парнем-геем, который, в свою очередь, познакомил меня с удовольствием от члена в заднице. Он был аспирант на факультете политологии, решительно настроенный изменить мир, к ужасу его родителей, что как раз мне очень нравилось.

 По сей день запах сигарет с гвоздичной отдушкой заставляет меня вспоминать долгие, ленивые воскресные часы в постели с Джастином, когда мы  пили дешевое вино из бутылки, и я слушал его пространные филиппики во славу социализма, перемежаемые невероятно интенсивным раундами бешенного траха.

Мой отец — тори(6), и он бы ему глотку перегрыз.

Я вздыхаю и подтягиваю ноги в носках на диванную подушку. Винo  ненавязчиво убаюкивает, и я ополовиниваю бокал, прежде чем ответить. 

— Воспитывать сына.

— А крикет? - Панси вращает свой бокал между пальцами, изучая бледное золото вина. Она знает, что для меня значит игра. Сколько она всегда значила.  Это единственное мое достижение, которым отец был горд.

 В тот день, когда я вышел на поле в Лордс в мой первый университетский матч между Оксфордом и Кембриджем, зажав мяч в  кулаке, впервые в моей жизни отец сказал, что гордится мной.  Второй раз был несколько недель спустя, когда я стоял между Райдером и Эмисом на примерке парадной формы победителей межуниверситетских соревнований, как и он четверть века назад.

Крикет — все, что у нас есть общего. Все, что мы когда-либо имели. По мере того, как я взрослел, наши беседы становились все реже и напряженней,  пока один из нас не заговаривал о последнем матче, подачах, пробежках и действительно  ли новый бэтсмен(7) Дарема — мазила, как сплетничают в MCC(8).

Я живу крикетом. Я счастлив, играя в крикет и ни что не может мне его заменить.Я никогда не был блестящим учеником, хотя я был умным и закончил школу с хорошими оценками, что позволило мне поступить в Кембридж самому, не используя семейные связи и влияние.

 Я изучал классический английский в Queen's колледже, и действительно, у меня не было выбора, кроме как сделать игру в крикет моей профессией. 

Последнее, чего я хотел — это, подобно старому Снейпу, учить сыновей высокомерных аристократов, таких, как мой отец. 

И я был хорош в крикете. Я играл за команду Суррея в течение двух лет, прежде чем Крам пригласил меня в качестве боулера в сборную Англии, после того как он принял управление командой. Я играл за обе команды последние пять лет, и это было  лучшее время в моей жизни.

Но теперь мой сын лежит наверху, наконец  выписанный из больницы, с переломами,  в синяках и ссадинах, и каждый раз, просыпаясь, все, что он говорит -это  «мама, мама, мама».

— Ты мог бы нанять няню, — говорит Панси, помолчав. Она обводит края бокала кончиками накрашенных розовым лаком  ногтей. Я делаю глоток вина и вздыхаю.

— Нет, - сама мысль о Скорпиусе, воспитываемом кем-то другим, сжимает мне сердце.

 Астория  ненавидела практику  сваливания заботы о детях на прислугу — она сама была выращена чередой нянь, которые были полной противоположностью Мэри Поппинс, как она выразилась, недовольно скривившись. Она не была  намерена подвергать нашего сына тому же испытанию.

 Мой бокал скользит в руке, и я плотнее охватываю его пальцами. Вино чуть не выплескивается из  бокала.

 Aстории нравилось быть матерью. За две недели до того, как Скорпиус прибыл в этот мир, брыкаясь и крича,  Астория уволилась с работы.  Она была младшим адвокатом в компании  Barclay's(9). Они с Панси даже разругались по этому поводу  — Панси чуть было не отказалась быть крестной Скорпиуса, пока не взяла в руки этот крошечный комочек в первый раз и неохотно признала, что, возможно, Астория не совсем чокнутая.

Панси хмурится, глядя на меня. 

— Драко…

— Она бы не этого хотела. —  Я смотрю на нее. — Ты знаешь это.

После минутного молчания Панси ставит свой бокал в сторону и наклоняется вперед. 

— Вопрос в том, чего хочешь ты , милый, —  говорит она тихо. Она кладет руку мне на колено. Тонкий серебрянный  браслет свисает с ее запястья. Крохотные подвески на нем качаются взад-вперед. Это подарок ее последней подруги, дизайнера-ювелира по имени Ханна Эббот. Я еще  с ней не знаком  и мне интересно, успею ли я. Иногда Панси меняет  женщин так быстро, что я не успеваю их отслеживать.

— Я хочу того, что лучше для Скорпиуса. — говорю я, наконец, и  осушаю свой бокал. Я смотрю в него сверху, вращая ножку в пальцах. Теплый оранжево-золотой свет от слюдяной лампы за моим плечом разливается по моим рукам.  — Что бы это ни было.

Панси просто откидывается назад и вздыхает.

 — Тогда ты в заднице, — она снова поднимает свой бокал и взбалтывает вино.— Твой отец будет в ярости.

Я мрачно хватаюсь за бутылку. Надо бы напиться в стельку.

— Я знаю.

Панси хмыкает и протягивает бокал. Я наливаю нам обоим.

— Ну, тогда,— говорит она, поджав губы и заправляя  темную прядь  за ухо, — давай придумаем, как обеспечить ему головную боль наилучшим образом? Она поднимает свой бокал.

 — За то, чтоб довести Люциуса до белого каления!

Я чокаюсь с ней. 

— Присоединяюсь. Впервые за эти дни я улыбаюсь.

1.ECB  -  совет по крикету, организация, являющаяся руководящим органом по крикету в Англии и Уэльсе.

2.Ашес (TheAshes  ) — знаменитый турнир "Ашес" ("пепел"), который проводится между командами Великобритании и Австралии.

3.Квонтэс (Qantas) -  самая большая авиакомпания Австралии. Имеет прозвище «Летающий Кенгуру» («TheFlyingKangaroo»)

4.Красный гид Мишлен наиболее известный и влиятельный из ресторанных рейтингов на данный момент. Гид и имеет трёхзвёздочную систему оценки ресторанов и звёздочка рядом с именем ресторана означает отменную кухню.

5.Боулер (bowler) -  игрок, специализирующийся на подачах.

6.То́ри (англ. Tory) — консервативная партия в Англии.

7.Бэтсмен (batsman) — игрок, специализирующийся в отбивания мяча битой.

8.MCC — Клуб Мэрилебон (MaryleboneCricketClub) — самый известный в мире крикетный клуб.

9.Баркла́йс  (Barclay's)— одна из крупнейших в Великобритании и мире финансовых и банковских групп с широким представительством в Европе, США и Азии.

II. Январь 2007

Быть отцом-одиночкой труднее, чем я ожидал. Все, все напоминает мне об Aстории — все валится из рук, я не справляюсь с совершенно простыми вещами и однажды утром мне даже не удается приготовить завтрак для Скорпиуса.

У меня хватает ума позвонить Грегу, и через полчаса он приходит и видит меня за столом в слезах, Скорпиус смотрит широко раскрытыми глазами со своего детского стульчика, его нижняя губа дрожит. Яблочный сок капает с его подбородка. Вонь от сгоревших яиц и бекона заполняет кухню, надо было бы открыть окно, чтобы проветрить.

— Я больше не могу, — говорю, пряча лицо в руках, и Грег молча ставит чайник и вынимает еще несколько яиц из холодильника.

Aстория заботились обо всем в доме. Она ухаживала за Скорпиусом, она готовила и убирала – или, по крайней мере, организовывала уборку, которой не было уже несколько недель, с тех пор, как я по пьяни накричал на горничную, чтобы она оставила нас в покое. В свою защиту я могу сказать, что принял ее за одну из преследующих нас папарацци. “Сан»(1) и «Дейли Мейл»(2) отчаянно нуждаются в фотографиях скорбящего игрока в крикет и его бедного, оставшегося без матери сына - как они любят обзывать нас в своих идиотских статьях. Сволочи.

Я даже не могу выкупать Скорпиуса нормально. Его гипс нельзя мочить в ванной или душе, так что я ограничился обтиранием губкой. У него уже ужасная сыпь на попке, которая не дает ему спать по ночам.

Он не признает меня. Он зовет Асторию, просит привести ее, шлепает меня по рукам, когда я наклоняюсь к нему. У него грязные волосы, и каждый раз, когда я пытаюсь помыть их, он закатывает истерику, и я прихожу в ужас, что он что-то себе повредит. Астория всегда могла отвлечь его, каким-то образом уговорить слушаться. Все, что я могу сделать — это только смотреть, как он выгибает спину, покраснев от крика, и про себя задаваться вопросом: что я снова сделал не так?

Грег растапливает масло на чистой сковороде, и я понятия не имею, где он ее нашел. Кухня загажена, грязные тарелки двухнедельной давности свалены в раковину. Я слишком устал, слишком подавлен, чтобы мыть их. Скорпиус занимает большую часть моего времени в эти дни, и в те несколько часов, когда он спит, я просто падаю без сил. Если повезет, я тоже засыпаю. Чаще всего я смотрю в потолок, наблюдая за танцем теней на лепнине.

Иногда я разговариваю с женой. Я чувствую себя идиотом, признаваясь себе в этом. Она умерла, и я никогда, что бы ни говорил священник, не верил в жизнь после смерти. Надо жить, пока живется, а когда мы умираем - мы умираем. Но я скучаю по ней. Отчаянно. Я еще не готов остаться без нее.

— Отец в ярости из-за того, что я бросил крикет, - я откидываюсь в кресле и тру ладонями лицо. — Он решил перекрыть мне доступ к счетам в банке.

— Вот и хорошо, - голос Грега приглушен дверцей холодильника. Он появляется через минуту с куском высохшего чеддера (3), о существовании которого я давно забыл.

-Тебе двадцать шесть. Ты не должен полагаться на отца, чтобы оплачивать свои счета.

Я забираю грязную вилку у Скорпиуса. Он вопит и пытается выхватить ее из моей руки.

— Ты ведь знаешь, я действительно зарабатывал на жизнь игрой в крикет. Грег пожимает плечами.

— А теперь это не так. Драко, ты два месяца не выходил из дома.

— Я не хочу, чтобы фото моего сына появлялось через день на первой полосе этих сраных таблоидов, спасибо – сыт по горло! — Я встаю и швыряю вилку в ​​раковину. Она звенит о кучу мисок и со всплеском падает в рюмку. Малфой забил гол.

Грег только хмыкает бесстрастно. Он вытирает руки о грязное кухонное полотенце и роется в одном из ящиков.

— Можешь уверять себя в чем угодно.

Я знаю, что он прав. Но здесь я чувствую себя в безопасности. Защищенным. Даже выходя в магазин за пинтой молока и кремом для попки Скорпиуса, я вижу, как люди оглядываются мне вслед. Не обязательно слышать шепот за спиной, чтобы знать, что они говорят.

Таблоиды начали уставать от трагических историй о вдовце и теперь принялись за мое прошлое. А все благодаря чертову Маркусу Флинту. Его всегда злило, что в сборную Англии взяли меня, а не его. И, к сожалению, он знал о кое-каких моих наклонностях.

В последнем выпуске Сан высказывались предположения, что я, возможно, имел роман с товарищем по команде в Брисбене. Я могу только надеяться, у Оливера достаточно ума, чтобы держать рот на замке.

— Кроме того, тебе нужен новый дом, - Грег взбивает яйца и выливает их в сковородку, добавляет горсть уже натертого сыра и немного острых перчиков, — слишком много здесь воспоминаний.

Я ничего не говорю. Я не готов двигаться дальше. Мы купили таунхауз(4) в Челси через две недели после того, как я сделал Астории предложение. Мы выбирали краску для стен вместе в выходные, когда у меня не было матчей. Мы рыскали по антикварным магазинам и наняли дизайнеров в Бентхайм (5), чтобы каждая комната была идеальной.

Грег смотрит на меня.

— Ты знаешь, что я прав.

— Это дом Скорпиуса.

— Это просто дом, — Грег складывает омлет пополам. Теплое сливочное масло одуряюще вкусно пахнет. Мой желудок урчит. Я уже и забыл, когда в последний раз нормально ел. Джинсы уже на мне болтаются.

— Скорпиус не привязан к этой квартире. Ты — другое дело, но если будешь продолжать в том же духе, то попадешь в Хайгейт(6) или в Бедла́м Ройал(7), и я не хочу тебя навещать ни в этом жутком вашем семейном мавзолее, ни в психлечебнице.

Скорпиус тянется к моей руке.

— Па-па, па, — говорит он. Его маленькие пальчики тянут за мои пальцы. — Па.

Грег ставит тарелку передо мной.

— Ешьте. Вы оба.

Я отрезаю несколько маленьких кусочков от огромного омлета, и как только они остывают, кладу их перед сыном. Он с жадностью запихивает один в рот. Я смотрю на него. Дети — отвратительные существа, это точно. С другой стороны, на данный момент я не намного лучше.

Грег садится рядом со мной, держа две кружки чая в руках. Он пододвигает одну ко мне.

— Я бы предпочел кофе, — я говорю со вздохом. Вот такой я паршивый англичанин, я знаю, но всё же предпочитаю богатый запах молотых кофейных зерен горькому танину настоявшегося чая. Мать недоумевает по поводу моих предпочтений, а отец отказывается признавать их вовсе.

Но кофе — одна из немногих вещей, которые я могу сделать на кухне. Астория всегда настаивала, чтобы я спускался и варил для нее кофейник в воскресенье утром, прежде чем она сонно выкатывалась из постели, собираясь готовить для Скорпиуса и меня огромный завтрак из блинов с шоколадным соусом, миндалем и толстым слоем свежих взбитых сливок.

— Я ищу новую квартиру, - говорит Грег спустя мгновение, совершенно игнорируя мой печальный взгляд в сторону кофейника. Дарджилинг(8) с молоком кислит на языке. Я болтаю в нем одним пальцем, наблюдая за водоворотом в кружке.

— Правда? — Я был бы не против компании. Я смотрю на него. Грег спокойно отвечает на мой взгляд. Я знаю, черт возьми, у него не было никаких планов съезжать со своей квартиры в Блумсбери. Он сделал первый взнос за нее со сбережений, которые отложил в его первые три года, став владельцем ресторана. Скорпиус лупит кулаком по столешнице.

— Па!

Я отрезаю несколько кусочков для Скорпиуса, и он хватает их. Он чуть не сбивает бутылочку яблочного сока; я ловлю ее до того, как она падает.

— Ты хочешь делить квартиру с кем-то? — я говорю немного погодя. Я никогда раньше не рассматривал этот вариант. Грег пожимает плечами.

— Я хотел бы иметь квартиру ближе к ресторану, а ты знаешь, как все дорожает, - он смотрит на меня поверх края своей кружки.

— Да и тебе бы не помешала помощь со Скорпиусом.

Я просто смотрю на него.

— Дай мне подумать об этом.

— Ладно, — он ерошит волосы Скорпиуса. Мой сын отпихивает руку Грега прочь, хмуро глядя на него. Я в задумчивости допиваю свой чай, откинувшись на спинку стула.

* * *

Мы пришли к следующему решению на первое время: я со Скорпиусом переезжаю в квартиру Грега и тем временем выставляю дом в Челси на продажу.

Точнее, Блейз выставляет его для меня. Он, конечно, предпочитает работать с офисной недвижимостью в центре, но для меня делает исключение. Естественно, он удвоит комиссионные только за нервы, ведь придется иметь дело со скучающими великосветскими лондонскими женами. Мне все равно. Я просто хочу продать дом.

Скорпиус постепенно начинает спать по ночам, но только при условии, что он сворачивается калачиком рядом со мной в постели. Мне приятно ощущать маленькое, теплое тельце под боком.

В день, когда ему снимают гипс, мы останавливаемся у киоска Одоно(9) на Оксфорд-стрит купить мороженого — Скорпиус выбирает шоколадный рожок, а я — непритязательное ореховое.

Мы берем такси и едем вниз по Риджент-стрит, чтобы на Пэл Мэл встретиться с отцом в Атенеуме(10) для раннего ужина перед тем, как палату лордов вновь призовут на голосование.

Хотя отец предпочитает конфиденциальность усадьбы в Уилтшире, он оставляет за собой комнату в клубе на время заседания парламента. К сожалению, для нас с сыном это значит, что мы должны время от времени с ним ужинать, а я игнорировал отца последние три недели, пока его ассистентка не прошептала по телефону мне сегодня утром, что лорд Малфой очень расстроен и, пожалуйста, если это вообще возможно, мог бы я поужинать с ним сегодня вечером? Голос Софи звучал так устало, что я не смог сказать нет.

Отец ждет нас в Кофейной комнате(11). Я едва успеваю усадить Скорпиуса в кресло и подвинуть одно для себя, когда отец начинает.

— Что, собственно, ты делал все эти месяцы? - спрашивает он, наливая мне бокал вина.

— Воспитывал сына, — отвечаю спокойно. Это будет тот еще вечер, я уже могу сказать. Отец хмурится.

Его колено начало опять болеть в холодную погоду, он снова берет с собой трость с тяжелой серебряной головой змеи на ручке. Скорпиус очарован ею: он тянется через стол, чтобы потрогать. Отец отводит его руки.

— И, конечно же, не справляешься, как я вижу, — он убирает трость подальше, и Скорпиус сердито на него смотрит. Я отвлекаю сына кусочком хлеба с маслом.

— А я думаю, что мы хорошо справляемся.

— Твоя мать говорит иначе, — отец откидывается назад, когда официант ставит перед ним тарелку салата из руколы и грецких орехов. Он встряхивает салфетку и расправляет ее на коленях.

— Крам говорил мне, что тебе по-прежнему будут рады в сборной Англии. А Маккей готов вернуть тебя в реестр команды Суррея.

Я вздыхаю. Ненавижу, когда он поступает так со мной.

— Я не могу путешествовать со Скорпиусом.

— Ты можешь позволить себе нанять кого-то, чтобы заботиться о нем, — говорит отец резким тоном. — Или передать его Эндрю и Констанс на несколько лет. Они с радостью позволят тебе проводить с ним праздники и те недели, когда у тебя нет матчей.

Я плотно сжимаю челюсти.

— Ты уже поговорил с ними, не так ли? — Я тянусь через стол и протираю Скорпиусу подбородок. Он смотрит на меня, потом протягивает хлеб, который жевал. Я роняю его на край тарелки и вытираю пальцы.

— Да, - отец отпивает глоток вина. — Они так же беспокоятся о вас обоих, как и я.

Я злобно тыкаю вилкой в салат.

— Может, хватит уже? Я в порядке. Скорпиус в порядке. И я не собираюсь возвращаться в крикет. - В груди болит… Я хочу вернуться. Я это осознаю. Я бы схватился за биту прямо сейчас, если бы мог. Игра была для меня всем, с тех самых пор, когда мне было столько же, сколько сейчас Скорпиусу.

Но я не допущу, чтобы кто-то другой растил моего сына. Когда я был ребенком, я ненавидел, что моих родителей постоянно нет рядом. Как и Астория, я презирал их, когда они спихивали меня на нянь и воспитателей, в то время, как мать посещала светские ланчи, а отец занимался важными государственными делами.

Астория хотела, чтобы у нашего сына была самая нормальная семья, какую мы могли бы дать ему, и я, черт побери, это обеспечу. И я буду рядом,принимая во всем участие собственной персоной.

Отец смотрит на меня поверх края бокала перед тем, как отодвинуть его в сторону.

— Драко.

— Я сказал -хватит, - зубцы моей вилки громко скребут по фарфоровой тарелке. Мои руки трясутся, Пожалуйста.

Отец колеблется, затем кивает. Через некоторое время он говорит:

— Как я понимаю, Грегори ищет новое место для своего ресторана. Я пожимаю плечами.

— Он думал о переезде.

— Может быть, ему стоит подумать о Вестминстере, - отец доливает в свой бокал вина и предлагает мне. Я отрицательно качаю головой. Мне лучше не пить слишком много. Алкоголь притупляет реакцию, а когда я рядом со Скорпиусом, это может быть опасно.

- Я мог бы порекомендовать некоторым членам Парламента его ресторан.

Это предложение мира, и я признаю его как таковое.

— Спасибо. Отец кивает.

* * *

К апрелю Грег открывает ресторан в маленьком, элегантном помещении с витринами в двух улицах от Вестминстерского дворца. Отец верен своему слову, и спустя несколько недель Тайм Аут(12) вносит ресторан в список самых модных мест в городе для политиков и их окружения. В субботу за завтраком Грег говорит мне, что по соседству закрывается кафе, к большому ужасу парламентских чиновников и их помощников, которые заполняют офисы Портикулис Хауз и Норман Шос (13).

Я едва обращаю внимание. Я пытаюсь заставить Скорпиуса съесть овсянку, и, честно говоря, он легко доводит меня до бешенства.

Мне уже осточертело быть отцом-домохозяйкой. Как долго нормальный человек может смотреть GMTV(14) в конце концов? Я даже начал смотреть «Охоту за скидками» и, на самом-то деле, ниже пасть невозможно.

— Я думаю купить его, - говорит Грег, помешивая чай с молоком.

— Это могло бы внести разнообразие …

— Что? — спрашиваю я, отчаявшись уговорить Скорпиуса съесть ещё одну ложку каши.

Грег закатывает глаза.

— Ты меня никогда не слушаешь.

— Поскольку мы не женаты и не трахаемся, этой жалобой меня не проймешь, — я намазываю джем на тост и вгрызаюсь в него. — Так что ты там думаешь покупать?

— Кафе рядом с рестораном, — Грег зачерпывает кашу ложкой. Я таки наловчился её прилично варить за последние несколько месяцев. — Это было бы хорошей инвестицией, но я не уверен, что у меня хватит денег. Недвижимость в Вестминстере очень дорогая.

Я поднимаю на него взгляд.

— Кафе?

— Да, — Он смотрит на меня, будто я сошел с ума, — а что?

Я не знаю, почему меня тогда озарило. Это сумасшествие. Я знаю, что это сумасшествие. И моего отца вывернет на изнанку от ярости – что, на мой взгляд, скорее плюс, чем минус. У меня никогда не было интереса к ресторанному бизнесу, но я разбираюсь в кофе, и что в этом может быть сложного, на самом-то деле?

— Дай мне купить его, - говорю я. Грег таращится на меня. Я наклоняюсь вперед, локти на столе, и сдвигаю плошку с вареньем в сторону.

— Я должен чем-то заняться, а то я сойду с ума от скуки. Почему бы не кафе? — Во-первых, твой отец, - Грег говорит, откладывая ложку.

— Нахер моего отца!

Скорпиус кивает:

— Нахер! — Я даже не утруждаю себя одергивать его.

— Ничего хорошего из этого не выйдет, - говорит Грег, нахмурившись, — ты слишком ленив для такого рода работы. Это трудно, Драко. Это тебе не в крикет играть.

Я только усмехаюсь.

— Не так уж это ужасно, раз ты справляешься.

Грег закатывает глаза.

— Ты шестьдесят восьмой в очереди на трон. Я размышляю, постукивая ложкой по стенке чашки.

— Как ты думаешь, трудно будет убить шестьдесят семь человек за один раз?

— Драко!

— Да шучу я, — или, по крайней мере, я думаю, что шучу. Главное, чтобы не узнали в гвардии королевы или МИ5 (15), это да. Грег только вздыхает и кладет на стол мускулистые руки.

— Я хочу сказать, что люди твоего сорта не работают в торговле. Ты аристократ, ради Господа Бога!

Я пожимаю плечами.

— Звание пэра у отца, а не у меня. По крайней мере, пока он не умрет.

— Забудь своего отца хоть на минуту, — Грег хмуро косится на меня.

— Что твоя мать скажет?

Моя мать стала светской львицей с момента развода. Британское светское общество даже глазом не моргнуло, когда грязная интрижка отца вылезла наружу после того, как Пенелопа – эта шлюха — продала свою историю в Дейли Мейл. Все же мать — одна из них: ее предки, Блэки, прослеживают свою родословную вплоть до мерзкого скандала Генриха с Папой Римским. Ее отец был граф Рейвенсворт.

Пенелопа же — лишь плебейка, хоть и образованная, потаскушка из Ипсвича, сумевшая выставить дураком ещё одного лорда. Это типичная история в среде аристократии, в конце концов, и отец сумел пережить это унижение.

— Мать, — я говорю после минутного раздумья, — будет просто рада, что я не пошел по стопам кузины Нимфадоры.

Единственная дочь тети Андромеды ошеломила высшее общество, сбежав с неким барабанщиком во времена своего увлечения панками. До этого она некоторое время работала в качестве констебля на столичную полицию. Все списывали на влияние ее отца-юриста, но дядя Тэд, хоть и бывал грубоват временами, не был доволен своей дочерью в тот момент.

Грег выдерживает паузу, потом кивает.

— Есть от неё какие-то новости в последнее время?

Я вытираю Скорпиусу рот. Он уворачивается, морщась, стараясь не оторваться от телевизора. Меня тревожит его увлечение Телепузиками.

- Открытка на прошлое Рождество. Она и Люпин все еще в Канаде. В Ванкувере, я думаю, в какой-то коммуне свободной любви или что-то в этом роде. Она выслала фотографию Тедди. Ему одиннадцать сейчас, и она позволяет ему красить волосы в бирюзовый цвет. Мать пришла в ужас, - я не утруждаюсь добавить, что она также пробормотала, что Нимфадора — это прекрасный пример тому, почему тете Андромеде никогда не следовало идти на такой мезальянс.

Грег выглядит потрясенным.

— А, значит, тебе не о чем беспокоиться.

— Ты читаешь мои мысли.

* * *

1. Сан (TheSun)— британский таблоид. Газета TheSun широко известна благодаря историям о жизни звёзд, в том числе скандальным и провокационным, уделяет большое внимание спортивной тематике.

2. Дейли Мейл (DailyMail) — массовая английская ежедневная газета. Вторая по величине тиража ежедневная газета в Великобритании (после TheSun). Была одной из первых британских газет для среднего класса и сегодня является единственной, более 50 % читателей которой — женщины.

3. Чеддер (Cheddar) — популярный английский твёрдый сыр. Назван по месту первоначального производства — деревне Чеддер, в графстве Сомерсет в Англии.

4. Таунхауз ( townhouse) — комплекс малоэтажных комфортабельных домов, совмещённых друг с другом боковыми стенами. Каждый из таких домов имеет свой вход, иногда гараж и небольшой палисадник. Существует русский термин для обозначения этого типа жилья — блокированный дом. Картинка: http://pricetags.files.wordpress.com/2008/04/oak-and-37th-townhouses-1.jpg

5. Бентхайм (Bentheim) – известная лондонская фирма, занимающаяся дизайном интерьеров.

6. Хайгейт (HighgateCemetery) — кладбище, расположенное в Хайгейте, Лондон, Великобритания.

7. Бедла́м (англ. Bedlam, от англ. Bethlehem — Вифлеем; официальное название Бетлемская королевская больница —англ. BethlemRoyalHospital), первоначальное название — госпиталь святой Марии Вифлеемской, психиатрическая больница в Лондоне (с 1547).

8. Дарджилинг ( Darjeeling) — чай, выращенный в окрестностях одноименного города в северной горной части Индии в Гималаях. Дарджилинг иногда называют «чайным шампанским». Он традиционно ценится выше прочих чёрных чаёв, особенно в Великобритании и бывших британских колониях.

9. Одоно (Oddono)— итальянское мороженое.

10. Атенеум (AthenaeumClub ) — один из самых известных лондонских клубов, оснащен огромнейшей библиотекой, также имеются спальни, залы для игры в карты, курительные помещения, ресторан. Долгие годы клуб «Атенаум» был прибежищем лондонских интеллектуалов, большинство членов которого были выходцами из знатных, богатых семей. С 2002 года право стать членом этого клуба получили женщины.

11. Кофейная комната (Coffe room) – комната в клубе, обычно с камином, уютными креслами и столиками, на которых лежат журналы на любой вкус, где можно выпить чашечку кофе. Картинка: http://pulse-uk.org.uk/wp-content/uploads/3106.jpg

12. Тайм Аут (TimeOut) — международная компания со штаб-квартирой в Лондоне, которая печатает одноимённый еженедельник о развлечениях и культурной жизни в 60 городах мира.Журнал содержит информацию о событиях в кино,театре, моде, литературе, выставках и всех прочих актуальных культурных мероприятиях, а также раздел окафе/ресторанах и ночных клубах.

13. Портикулис Хауз (PortcullisHouse) и Норман Шос (Norman Shaws) –правительственне здания в Лондоне.

14. GMTV— британский телеканал утренних передач « к завтраку».

15. МИ5(MI5 ); официально Служба безопасности ( SecurityService) — государственное ведомство британской контрразведки.

III. Май 2009

— Ты должен заказать ещё зерен сорта Koнa, — говорит Миллисент, проходя мимо меня с двумя кружками дымящегося кофе в руках.

Ее черные кудри закручены наверх и удерживаются на месте карандашом. Она аспирантка в Институте Варбурга в Лондоне. Я никогда не понимал, что именно она там изучает, но она мотается по кафе, то и дело извергая латынь — особенно когда раздражена — так что я решил лучше не выяснять.

Я режу киши(1), которые только что вытащил из духовки. Грег испек их вчера вечером, мне просто нужно разогреть к утреннему часу пик. Я получаю часть готовых продуктов с кухни его ресторана.

Вот уже два года это приносит пользу нам обоим, и я абсолютно уверен, что мой бизнес процветает благодаря небольшим партиям пирожных, десертов, хлеба, супов и пирогов, которые Грег и его пекари оставляют для нас в холодильнике каждый вечер перед закрытием. Я сам признаю, что владеть кафе в Вестминстере в пяти минутах ходьбы от Парламентских офисных зданий — это как небо и земля отличается от профессиональной игры в крикет.

Как часто я тоскую по тем временам, когда я выходил на крикетное поле: солнце бьет в глаза, ветерок шевелит волосы. Я не могу смотреть матчи по телевизору. Это слишком тяжело — видеть моих бывших товарищей по команде на поле.

Крам звонит мне каждые несколько месяцев, спрашивая, не передумал ли я. Для меня всегда найдется место в реестре сборной Англии, если я захочу, говорит он.

Оливер еще в прошлом году перестал заскакивать по вечерам.

У меня нет времени ни на него, ни на любого другого, если честно. Я официально не встречался ни с мужчиной, ни с женщиной с октября прошлого года, и ещё дольше ни с кем не трахался.

Метаясь между работой в кафе и ночами, проведенными в попытках уложить Скорпиуса в постель вовремя — и удержать его там, Христа ради — я слишком устаю, чтобы думать о сексе или свиданиях, или о чем либо другом.

Единственное, что меня волнует – вовремя добраться до кровати в квартире, которую я вместе с Грегом купил над кафе прошлым летом.

Если повезет, мне удается поспать несколько часов до того, как придется скатиться с постели и, спотыкаясь, брести с мутными глазами вниз, чтобы открыть кафе к первому наплыву правительственных служащих, которые заполняют тротуары Парламентской площади и Уайтхолла(2) ещё до рассвета.

Кофе стал совершенно необходим для управления страной, и, несмотря на то, что в Портикулис Хауз уже есть жалкое подобие кафе, множество мелких чиновников, помощников депутатов и даже самих членов парламента, независимо от того, принадлежат ли они к партии лейбористов, тори или либерал-демократов, предпочитают пройти несколько улиц и заскочить в «Ногу перед калиткой»(3), купить двойной эспрессо и смородиновую лепешку, намазанную маслом или просто с ложкой взбитых сливок.

Иногда я задаю себе вопрос: сколько из них приходят из чистого любопытства, чтобы увидеть, как сын виконта Эйвбери в передничке стоит за стойкой. Честно говоря, мне пофиг, пока они платят.

Удивительно, но мне нравится работать. На самом деле я не нуждаюсь в деньгах. Я немало отложил на счет в банке во времена игры в крикет, не говоря уже о накопительном фонде, который дед Абраксас открыл на моё имя спустя неделю после моего рождения.

Но работа в кафе занимает и выматывает меня, и однажды утром я проснулся и понял, что уже две недели мне не снилась Астория.

Миллисент говорит, что ее психотерапевт называет это катарсис; Грег говорит ей, что это полная ерунда и все психиатры – шарлатаны, которым бы лучше не копаться в головах обычных людей, благодарю покорно, так как Бог знает, что они могут выкопать в процессе.

Я задаюсь вопросом: сколько времени пройдет, прежде чем эти двое в конечном итоге окажутся в одной постели. Моя ставка была — года им хватит, но, похоже, я поторопился. Я не очень рвусь продуть две сотни фунтов Панси – уж ​​слишком она самодовольно выглядит.

Я начинаю подумывать о том, чтобы отвести Грега в сторону и предложить ему пятьдесят фунтов, чтобы он просто уже начал действовать и вдул Миллисент, Христа ради. Все давно знают, что они оба нестерпимо этого хотят.

Наплыв клиентов замедляется в половине восьмого, по крайней мере, на некоторое время.

Парламент заседает уже неделю после каникул на Троицу, сегодня среда, а это значит, что через час у нас будут и сами депутаты, алчущие быстрого кофеинового доппинга прежде, чем они будут вынуждены терпеть вопросы премьер-министра.

На мой взгляд, слушать многословные и запутанные речи Гордона(4) все равно лучше, чем столкнуться лицом к лицу с легионами журналюг, шатающихся по Вестминстеру с тех пор, как "Телеграф"(5) развязал скандал о растратах в Парламенте.

Действительно, хотелось бы думать, что люди, ответственные за управление этим чертовым государством, могли бы быть более здравомыслящи, чтобы не оплачивать дома, в которых они даже не живут. Но, с другой стороны, Мандельсон(6) имел глупость заставить налогоплательщиков покрывать расходы на ремонтные работы в своём доме даже через шесть месяцев после того, как он ушел в отставку из Палаты Общин, и Гордон, несмотря ни на что, сделал его пэром.

На данный момент отцу удается оставаться не замешанным в эту грязь. Но я не думаю, что такое положение вещей продлится долго. Мне уже пришлось вышвырнуть одного любителя жареных фактов — сотрудника «Дейли Мейл» из кафе сегодня утром.

Я успел слишком хорошо познакомиться с концепцией Алфи о журналистской честности после смерти Астории.

Я как раз заканчиваю протирать стойку влажной тряпкой, когда за моей спиной раздается покашливание. Миллисент на кухне, занятая уборкой, потом она погрузится на остаток утра в свои латинские тексты.

Я оборачиваюсь, и у меня дыхание перехватывает.

Это опять он – этот парень стал бывать здесь каждое утро чуть ли не с первого дня, когда парламент начал заседания после Пасхи. Он кажется знакомым, но политики для меня все на одно лицо.

Я видел слишком многих из них на мучительно скучных приемах, которые отец заставлял меня посещать в последние нескольких месяцев. Раз он не может заставить меня вернуться в крикет, теперь он надеется, что я прекращу позорить его своим бизнесом и решу заняться политикой, как истинный Малфой.

К счастью, закон Палаты Лордов, принятый одиннадцать лет назад, гарантирует, что мне никогда не придется занять его место. Господи, благослови лейбористов за это.

— Тройной эспрессо маккиато, на вынос, с пенкой, ты, жалкий филистимлянин(7), — говорю я, и он улыбается мне и кивает.

Его растрепанные черные волосы падают на лоб, на оправу очков. Похоже, он несколько дней не брал в руки расческу. Я почему-то нахожу это странно привлекательным.

— Это все нью-йоркские кафе виноваты, - голос у него мягкий и низкий. У меня от него мурашки по спине.

- Вина за мое развращение лежит полностью на американцах.

— Чертов Старбакс, - я бросаю тряпку на стойку. — Ты жил в Нью-Йорке?

— Два года, — он опускает свой «Блэкберри» в карман. – Я изучал международные отношения в аспирантуре в Колумбийском университете(8). Ну, и подсел на эспрессо. Гордон выступает сегодня утром.

Я фыркаю и хватаю бумажный стаканчик.

— Удачи тебе в нелегком деле борьбы со сном, пусть даже с кофе, – меня бесит, что приходится отвернуться от него. Это глупо с моей стороны -считать его привлекательным. Это не так. Он высокий и тощий, и выглядит так, словно недоедал в детстве. Не говоря уже, что он читает «Гардиан», «Телеграф» и «Индепендант»(9).

Я не могу сказать, принадлежит ли он к лейбористам или консерваторам – но, принимая во внимание мою «удачливость», он может оказаться либерал-демократом, а каждый знает, что они все — толпа психов и грубиянов.

— Придется, - говорит он со смехом, — я задаю вопрос.

Я взбиваю молоко в кувшине из нержавейки, наблюдая, как поднимается пена.

— Хороший, я надеюсь.

— Может быть, - я поворачиваюсь и вижу, что он облокотился на стойку и разглядывает меня. Он почесывает легкую щетину на подбородке, похоже — не брился сегодня утром, и от этой мысли я чуть не роняю кувшин.

— Я хочу знать, почему правительство настаивает на принятии законопроекта о надзоре за интернетом, который состряпали тори. Я наливаю три порции эспрессо в чашку.

— Ага. Ты лейборист.

— Либерал-демократ, - он отвечает с печальной улыбкой, и я морщу нос. Черт.

— Я знаю, о чем ты думаешь, - произносит он, доставая десятку из кармана и протягивая мне. Он роняет сдачу в жестянку для пожертвований Оксфам(10) рядом с кассой. Я не утруждаюсь сказать, что они перестали забирать деньги.

— Мы не все чокнутые, знаешь ли.

— Все политики чокнутые, партийная принадлежность не имеет значения, - говорю я и вручаю ему маккиато, — поверь мне.

Он ухмыляется.

— Опираешься на собственный опыт? - за очками глаза у него темно-зеленые, с коричневыми и золотыми крапинками. Над одной бровью — едва заметный зигзагообразный шрам, бледный на слегка загорелой коже. Мне вдруг хочется провести вдоль него языком. Я немного растерянно смотрю в сторону.

— Некоторым образом, - я чувствую, как теплеют мои щеки, и хватаюсь за тряпку снова, складывая ее вчетверо.

— Это плохо, - он колеблется, его улыбка слегка тускнеет, затем он поворачивается к выходу.

— Как тебя зовут? - Я не могу остановить себя. Я роняю тряпку на прилавок и заправляю волосы за ухо. Они уже отросли ниже линии челюсти, Панси несколько недель уговаривает меня подстричься.

Он оглядывается, чтобы посмотреть на меня, и приподнимает бровь.

— Гарри, — его рот изгибается в кривой улыбке, — Гарри Поттер.

— Драко Малфой.— Я протягиваю руку; Поттер принимает ее без колебаний или обычного сочувствия, которое мне приходится терпеть от большинства людей. Но, в конце концов, прошел почти год с момента, как в «Дейли Мейл» в последний раз упомянули меня или аварию, и слава Богу, Поттер, похоже, не читает этот мусор.

Его пальцы теплые и сильные. Интересно, каково ощущать их на бедрах. Мысль грохочет у меня в голове, но спустя мгновение я роняю его руку и отдергиваю свою.

— Депутат от…?

Поттер делает глоток кофе.

— Гилдфорда(11).

— Значит, Суррей(12). Это многое объясняет, - я обхожу стойку и выравниваю палочки для помешивания кофе.

Он стоит рядом со мной, и я позволяю себе быстрый взгляд искоса. Он одного роста со мной, и его черный сшитый на заказ костюм и угольного цвета галстук явно от Генри Пула(13). Несмотря на нелепую прическу, он все же больше похож на парня из Мейфэр(14), чем из пригорода. И пахнет он удивительно: теплым солнечным светом и свежескошенной травой на крикетном поле. Я облизываю нижнюю губу.

Поттер тянется через меня и берет палочку для помешивания кофе из моих рук.

— Я полагаю, так и есть, - говорит он с тихим смехом, и смотрит прямо на меня, долго и явно оценивающе, пожевывая кончик деревянной палочки. Я отступаю на шаг назад; стойка давит на бедра, и я вдруг рад, что одел длинный фартук, чтобы не испачкать джинсы и черную футболку. Давненько уже мое тело не было так заинтересовано в другом человеке.

Я подавляю соблазн затащить его в кладовку и отсосать ему прямо сейчас, и плевать на его вопросы к премьеру.

— Есть свидетельства, что играть в крикет начали в Гилфорде, — говорю я. Не могу оторвать от него глаз, и вполне осознаю, что лепечу как идиот.

Поттер улыбается, и его уголках глаз расходятся лучики.

— Мне кажется, я читал это в юности. Был помешан на крикете.

Я сдвигаю сахарницу на несколько сантиметров вправо, неожиданно смущенный его пристальным взглядом.

— Наверное, через это прошли мы все.

— Спасибо за кофе, Драко Малфой, — тихо говорит он, и я закрываю глаза; колокольчик на двери дзынькает за ним, и я командую своему члену «место».

Это не помогает.

* * *

Панси прикуривает «Силк Кат»(15) и передает его мне.

— Каждое утро, дорогой?

— До девяти, — я затягиваюсь и передаю сигарету обратно. — Я думаю, что он флиртует со мной.

Она плотнее запахивает малиновый твидовый пиджак, сжимая горловину у шеи, и подносит сигарету ко рту. Для майского вечера все еще холодно, да и ветер поднялся, когда мы вышли из метро Ковент Гарден.

Блейз опаздывает, как обычно. Я смотрю на часы. Уже восемь с небольшим, а занавес на «Чикаго» поднимается в половине. Чертов ублюдок. И опять же, я плачу Миллисент сверхурочно, чтобы она посидела со Скорпиусом.

— Может быть, он просто любит ваш маккиато, — Панси стряхивает пепел с сигареты. Она никогда не понимала, почему мне нравится работать в кафе. Это недостойно меня, считает она. Возможно, она права. Блейз тоже думает, что я лишился рассудка. Грег — единственный, кто не считает меня сумасшедшим и знает, что мне просто необходима тяжелая работа.

Я пожимаю плечами.

— Может быть.

Панси затыкается на время и только смотрит на меня с любопытством.

— Да ты запал на него.

Мои щеки заливаются краской, и я проклинаю бледную кожу, которую я унаследовал от Блэков.

— Ну и что?

— Когда тебя как следует трахали в последний раз?

Ветерок задувает ей волосы в глаза, и она с нетерпением их смахивает с лица. Я вздыхаю и скрещиваю руки на груди.

— На новогодней вечеринке у матери.

Панси выдыхает струю дыма.

— Я думала, ты ее пропустил.

— Я и пропустил. Я имею в виду ее вечеринку в позапрошлом году.

Двадцатилетний сын близких маминых друзей уболтал меня незадолго до полуночи.

Новый год мы встретили прямо на террассе на крыше материного дома в Итон Сквэр, его хер как раз был в моей заднице, когда Биг Бен пробил полночь на БиБиСи.

Следующим утром он уехал в Оксфорд к своей добропорядочной, одобренной родителями невесте, и я был с тех пор на сексуальной голодовке.

— Квентин Уайтстоун. Я соблазнил его на Новый год, и он женился на Элизе в июне.

Панси строит гримаску.

— Квентин всегда был ужасным придурком.

Я не могу не согласиться с ней.

— Ты должен пригласить его на свидание, — говорит Панси.

— Квентина? — Я гляжу на нее с ужасом. Она закатывает глаза и дает мне подзатыльник. Это больно.

— Да нет, идиот. Этого своего депутата.

Я моргаю, глядя на нее.

— Но он депутат.

— И? - Панси отмахивается сигаретой. Пепел разлетается вокруг. Кусочек приземляется ей на грудь, и Панси стряхивает его.

- Я раньше спала с депутатами.

— Женатыми, — подчеркиваю я.

Она затягивается и выдыхает дым мне в лицо.

— Что касается депутатов, милый, нет никакой разницы между женатыми и холостыми. Они все восхитительно аморальны и, честно говоря, с ними здорово заниматься сексом. Ты будешь дураком если, по крайней мере, не прощупаешь почву.

— Я даже не знаю, гей ли он, - я забираю сигарету и подношу ее ко рту. — Или бисексуал.

— Кто гей или бисексуал? — Блейз обнимает одной рукой мое плечо, другой - Панси. Он целует ее в щеку. — Извините за опаздание, лапочки. Пришлось показывать офис невероятно фигуристой бывшей жене брата члена кабинета министров.

Я отталкиваю его руку.

— Иными словами, ты показывал ей себя во всей красе.

— Целых два раза, — отвечает Блейз. Он забирает у меня сигарету.

— Мы обсуждаем твою личную жизнь, мальчик-гей?

Панси разворачивается, чтобы посмотреть на него.

— Ты знаешь что-нибудь о Гарри Поттере? Новом депутате от Гилдфорда?

— Это часть моего бизнеса — знать всех депутатов, - Блейз морщит лоб, — По дополнительным выборам, да? Занял место Энн Мильтон как раз перед Пасхой?

Я киваю. Мне не нравится, что я на самом деле интересуюсь тем, что Блейз мог бы знать. Он тащится от всех Лондонских сплетен, особенно о людях, имеющих деньги и власть, неважно, политическую или корпоративную. Он не заработал бы нескольких миллионов фунтов после Кембриджа, просто сидя на своей очаровательной заднице. Блейз затягивается сигаретой, прежде чем вручить ее обратно Панси.

— Ничего особенного. Я натравил своего помощника на него, чтобы выяснить, не нужна ли ему квартира, но он живет в какой-то дыре в Кеннингтоне. Твоё старое излюбленное место, около Овала(16), — Блейз морщит нос.

Он невысокого мнения об обычном месте обитания лондонских депутатов. Блейз всегда был поклонником центральных районов Мейфэр и Белгравия, и разделял мнение отца о позорной распродаже земли вокруг Овала. Коммерческое спонсорство игр является оскорблением для них обоих. Мне было это все фиолетово, пока управление сборной Суррея переводило мою зарплату в Барклайз Банк на регулярной основе.

— Он делит квартиру со старым школьным другом, насколько я понимаю. Вернее, старый школьный друг позволяет ему перекантоваться на диване, когда заседает парламент.

— Я надеюсь, что он не записывает это в свои депутатские расходы, - говорю я.

— Ну, для этого нужно быть совсем уж чинушей, — Блейз фыркает и смахивает несуществующую соринку с оливково-зеленого пиджака от Оcвальда Боутена, потом поправляет коричневый шелковый галстук.

— Он унаследовал кое-какие деньги, или что-то в этом роде, но ничего особенного. Оксфордский мальчик. Изучал политологию и экономику в аспирантуре на факультете международных отношений в Колумбийском университете в США, после чего работает в команде Криса Хьюна(17) в течение последних нескольких лет.

Панси кривится.

— Либерал-демократ? Ох, Драко, ну правда, неужели ты не мог найти себе хорошего парня из лейбористов? Криса Брайанта(18), может быть? Или как насчет Алана Дункана(19)? Он тори. Твой отец будет от него в восторге, даром что он голубой.

— Алан Дункан на двадцать три года старше меня, - я обрываю ее, — он мог бы быть моим отцом.

— Да, но у него такие красивые волосы, — Панси роняет сигарету на тротуар и растирает ее туфелькой на шпильке. — Прямо соль с перцем.

Я испепеляю ее взглядом.

— Седые.

— Серебристые, - Блейз парирует с хитрой ухмылкой.

Я показываю ему средний палец. Ублюдок. Он должен быть на моей стороне.

— Он очень сексуальный, — Панси обнимает меня за талию и целует в щеку. — Подумай об этом.

Со вздохом я тащу их в сторону театра. Бывают в жизни моменты, когда я удивляюсь, зачем мне вообще нужны друзья.

* * *

1.Киш (quiche) — открытый пирог с начинкой из взбитых яиц, сыра и других ингредиентов.

2.Уайтхолл (Whitehall) — улица в центре Лондона, название которой стало нарицательным обозначением британского правительства.

3.Нога перед калиткой (LegBeforeWicket ) – так называется кафе Драко. Это крикетное выражение.

4.Джеймс Гордон Браун ( JamesGordonBrown) — британский (шотландский) политик, лейборист, 74-й премьер-министр Великобритании с 27 июня 2007 по 11 мая 2010.

5.Дейли телеграф ( TheDailyTelegraph, иногда просто TheTelegraph) — ежедневная британская газета, основанная в 1855 году. Одна из наиболее популярных и многотиражных газет в Великобритании.

6.Питер Бенджамин Мандельсон, барон Мандельсон ( PeterBenjaminMandelson, BaronMandelson) — влиятельный британский политик от Лейбористской партии, бывший европейский комиссар по торговле. Сейчас Питер Мандельсон является членом Палаты лордов.

7.Филистимлянин (Philistine) – здесь предатель, враг т.к. такой кофе пьют в Америке, а не в Англии.

8.Колумбийский университет ( ColumbiaUniversity), официальное название «Колумбийский университет города Нью-Йорк» — один из известнейших университетов США, входит в элитную Лигу плюща.

9.Гвардиан, Телеграф и Индепендент (Guardian, the Telegraph , the Independent)— ежедневные газеты в Великобритании

10. Оксфам (Oxfam) - Независимая международная благотворительная организация, собирающая пожертвования для борьбы с нищетой и несправедливостью по всему миру.

11.Ги́лфорд ( Guildford ]) — город в Южной Англии с населением 125 000 человек, административный центр графства Суррей.

12. Су́ррей или Саррей ( Surrey ) — графство в южной Англии. Суррей — фешенебельная и популярная часть Англии, и студенты прибывают сюда со всех континентов, чтобы учиться в Гилфордском колледже и Университете Суррея, который также находится в Гилфорде.

13.Генри Пул (HenryPoole & Co) – компания по пошиву на заказ мужских деловых и вечерних костюмов, смокингов. Существует более 100 лет и среди клиентов имела Уинстона Черчилля, многих членов правительства и членов европейских королевских домов.

14. Мейфэр (Mayfair) — квартал офисных зданий в Вестминстере, ограниченный с запада — Гайд-парком, а также жилым кварталом Белгравия. Арендная плата здесь одна из самых высоких в Великобритании.

15. Силк Кат(Silk Cut) – марка сигарет с низким содержанием смол.

16. Овал (Oval) –крикетный стадион.

17.Крис Хьюн ( Chris Huhne) — британский политик, либерал-демократ.

18. Кристофер Джон Брайант (ChristopherJohnBryant) — британский политик, член Парламента Великобритании от Лейбористской партии, с 5 октября 2008 года заместитель лидера Палаты общин, открытый гей.

19. Алан Дункан (AlanJamesCarterDuncan) — британский политик, член Парламента Великобритании от Консервативной партии, открытый гей.

IV. Май 2009

На следующее утро, без пяти девять, Поттер приходит снова. Зажимая бумаги под мышкой, он просматривает сообщения на своем «Блэкберри» и хмурится. Сегодня на нем темно-коричневый костюм с тонкими шоколадными полосками оттенка блестящих свежеподжаренных кофейных зерен, идеально подчеркивающий его слегка покатые плечи и узкие бедра.

Так бы и съел его.

— Отвали, Алфи, — я говорю лысеющему коротышке — писаке из «Дейли Мейл», отирающемуся у кассы. — Или я опять позвоню в полицию.

— Я просто хочу латте, Драко, — он размахивает десяткой перед моим носом.

Я припечатываю его взглядом.

— Вон отсюда, — я не простил его за те ужасные статейки, половина из которых подразумевала, что виновата в аварии была Астория, а не водитель грузовика, трепавшийся по мобильному, когда он врезался в нее. Я даже обращался в Комиссию по жалобам на прессу из-за его намеков, что токсикологическое заключение может показать, что Астория была под воздействием наркотиков.

Как будто Астория могла!.. Да она была на грудном вскармливании, бога ради. Мне даже было запрещено курить каннабис в доме, когда она залетела. Она отказалась от эпидуральной анастезии во время родов, и не принимала даже парацетамол, пока кормила. Мысль об Астории на наркотиках совершенно нелепа.

Алфи закатывает глаза и поворачивается, чтобы уйти, задевая Поттера рукавом между делом. Поттер бормочет «извините» себе под нос, не отрывая взгляда от телефона.

— Мистер Поттер, — произносит Алфи, останавливаясь рядом с ним. Поттер недоуменно моргает, глядя на него. — Алфи Харт, "Дейли Мейл". Я подумал, может, вы сможете рассказать мне о растратах…

— Я сказал — ВОН, Алфи, — я поднимаю голос, и Поттер, улыбаясь вскидывает на меня взгляд. — Не смей беспокоить моих клиентов. Господи…

Алфи мерзко ухмыляясь, косится на меня.

— Может быть, тогда я побеспокою вашего папочку?

— Да пожалуйста, — я пожимаю плечами. Мне совершенно безразлично, что таблоиды говорят об отце до тех пор, пока они не трогают мать и Скорпиуса. — Он, наверное, будет рад.

Колокольчик дребезжит, когда Алфи захлопывает за собой дверь. Втайне надеюсь, что он все же направится в офис отца, и заранее злорадствую по поводу того, что его не подпустят ближе десяти метров к нему. Я смотрю на Поттера. Он снова хмурится, уставившись в свой «Блэкберри». Не знаю, радоваться мне или раздражаться.

Миллисент рассматривает меня с изумлением, когда я вручаю ей стаканчики с заказом для помощницы Алистера Дарлинга.

— Ох, заткнись, — я бормочу себе под нос, протискиваясь мимо нее, чтобы взять кувшинчик для взбивания молока.

— А я думала, что тебе нравился канцлер казначейства, — заявляет Миллисент, вливая эспрессо в молоко,— а ты бросил его ради Ника Клегга, да?

Я отмахиваюсь от нее.

— Гораздо больше я ценю задницу помощника канцлера, и, честно говоря, я думаю, у уважаемого джентльмена из Гилдфорда она даже лучше.

Миллисент смеется, наморщив веснушчатый носик.

— Так мило — он тебе нравится.

— Бога ради, — наливаю вспененное молоко в самый высокий бумажный стаканчик для Поттера. — Мне просто нужен секс.

— Нам всем он нужен, — бормочет она.

Поттер поднимает взгляд от своего телефона, когда я ставлю стаканчик перед ним.

— Тройной эспрессо маккиато, — говорю с дразнящей улыбкой, которую я сегодня утром десять минут репетировал перед зеркалом в ванной. Я чувствую, как мои губы неестественно растягиваются, и могу определить по кривой ухмылке Поттера, что выгляжу форменным придурком. Я хмурюсь.

— Два фунта.

— Так, — он смотрит вниз, на чашку, подняв бровь.

— Разве тут не больше, чем обычно? — Он снова смотрит на меня. — И дешевле?

У появляется меня острое желание отвесить ему подзатыльник.

— Может быть, — я в курсе, что Миллисент маячит за спиной, и прикидываю, не уменьшить ли ее зарплату за эту неделю. Ассистентка канцлера, прелестная Анджелина Джонсон, с ногами от коренных зубов и практически столь же восхитительными сиськами, прячет улыбку, прислонившись к витрине с выпечкой.

— О, — Поттер снова моргает; его ресницы дрожат за стеклами очков. Он выглядит просто великолепно, хоть и тупой, как пробка.

— Хорошо. — Он ухмыляется мне, блестя зубами, от чего мои колени подгибаются. — Спасибо.

Я вытираю руки о передник и киваю, втихую проклиная себя. Я всегда вполне успешно клеил партнеров, говоря откровенно. Не знаю, какого черта творится с этим Поттером, что заставляет меня так нервничать.

Его телефон звонит, и, виновато мне улыбнувшись, он отворачивается и отвечает на вызов.

Анджелина наклоняется ко мне и шепчет:

— Пригласи его на свидание!

Я окидываю ее удивленным взглядом.

— Ты с ума сошла? Я даже не знаю, играет ли он на моей стороне поля…

— О, он играет, — обрывает она меня. — Эмма Грэйг из офиса Осборна дала ясно понять, что она хотела бы, скажем так, ближе познакомиться с нашим новым членом парламента, и он отшил ее. — Она посылает мне многозначительный взгляд, вскинув идеально выщипанную бровь.

— Вот шлюха! — Мой голос звучит неожиданно громко, и Поттер глядит на меня, все еще прижимая к уху «Блэкберри». Я вспыхиваю и отворачиваюсь к Анджелине.

— Ну, это прежде всего означает, что у него хватает ума не трахать самую популярную среди тори блядь, — я кривлю губы. — Тем более ту, что побывала уже в постелях у половины парламента.

Анджелина ковыряется в корзиночке с обломками печенья, выставленными для образца на витрине с выпечкой.

— В том числе и твоего отца.

Я хлопаю ее по руке, отталкивая от образцов, и беру свежее шоколадное печенье из разогретого противня позади меня.

— А вот об этом мне знать не обязательно, — отвечаю я, разламывая печенье и передавая половинку ей. Я откусываю от другой половинки. Печенье теплое и мягкое, с декаденски богатым вкусом. Миллисент печет их каждые несколько часов. Я даже знать не хочу, сколько плиток шоколада «Грин энд Блэк» (1) она при этом таскает из кладовки, якобы для каждой партии. Я с ней согласен: так будет лучше для нас обоих.

— Извини, дорогой, — совершенно непримиримо заявляет Анджелина. — Но твой отец в каждой дырке затычка, — она жует печенье и ловит крошки в ладонь. — Я не спала с ним, если тебе от этого легче.

Я замечаю огромный, граничащий с вульгарным бриллиант на ее левой руке.

-Сомневаюсь, что твой дружок Уизли посмотрел бы на твою интрижку сквозь пальцы.

Анджелина опускает взгляд на свое обручальное кольцо.

— Это точно, этого он терпеть не будет, — она улыбается Миллисент, берет картонный подносик с четырьмя стаканчиками латте, а затем кивает головой в мою сторону и говорит ей — Скажи ему, чтобы отрастил уже себе яйца и начал действовать.

Миллисент фыркает.

— Я говорила это ему еще на прошлой неделе.

— Как же я вас ненавижу. Обеих, — я прожигаю их взглядом, а Поттер тем временем запихивет телефон в карман и шагает назад к стойке.

— Извини, — он вытаскивает бумажник из кармана. — Два фунта, верно? У меня пятерка...

Я протягиваю ему три фунта сдачи через стойку, но Поттер перехватывает мою руку, складывая мои пальцы в кулак поверх тяжелых монет. Я почти уверен, что он слегка поглаживает большим пальцем мою ладонь, но это может быть и глюк, потому что я совершенно не в состоянии отвести взгляд от этих проклятых зеленых глаз.

— Не надо сдачи, — говорит он тихо, чуть улыбаясь, а затем его рука отпускает мою, и я снова могу дышать. Он смотрит на Анджелину и подмигивает ей.

— Привет, Анджелина.

— Привет, Гарри, — она улыбается ему, игнорируя мой взгляд. Вот стерва! Забыла упомянуть, что они близко знакомы. — Отличный костюм.

Поттер смеется.

— Гермиона заставляла меня ходить на примерки. Оказывается, нельзя задавать вопросы премьеру в джинсах и кроссовках.

Волна ревности захлестывает меня.

— Гермиона? — Спрашиваю я безразличным тоном. — Твоя жена?

— Лучшая подруга, — с улыбкой говорит Поттер и берет свой кофе. — Она замужем за братом жениха Анджелины. Роном. Кто, по совместительству, второй мой лучший друг.

Я прищуриваю глаза, и Анджелина отчаянно старается выглядеть невинно. Но ей это не удается, и она хохочет.

— Мы все вместе учились в Оксфорде, — она кивает в мою сторону.

— Кембриджский(2) мальчик.

— Правда? — Поттер смотрит на меня. — Что ты изучал?

— Английский. В Квинс(3) колледже, — я пожимаю плечами и смотрю на него. — Второй в выпуске, закончил с отличием. Ты, наверно, был первый.

Поттер качает головой. Волосы падают ему на глаза.

— Тоже второй, и только потому, что Гермиона натаскивала меня, хотел я этого или нет.

Анджелина берет в руки поднос с латте

— Знаешь что? — Говорит она, посылая мне легкую ухмылку, — Гарри завтра вечером приходит к нам на ужин. Ничего особенного, всего-то несколько друзей. Может, присоединишься к нам? Вино захвати.

— У меня есть дела поважнее, чем чесать языком в компании манерных снобов-политиканов, — Миллисент щипает меня за руку, и я вздрагиваю. Нахмурившись, она переводит взгляд на Поттера.

Поттер едва сдерживает улыбку.

— Невысокого же ты о нас мнения, да?

— Ему просто обидно, что он не такая интересная личность, как мы. — Анджелина вытягивает несколько бумажных салфеток из дозатора и запихивает их между чашками. — Ну и какие волнительные развлечения ты себе запланировал на завтра? Дрочить на «Доктора Кто» на DVD?

— Зря я тебе сказал, что мне нравится Мэтт Смит, — я замечаю мимолетный взгляд Поттера в мою сторону прежде, чем он отводит глаза, поднося чашку ко рту. Я начинаю жалеть о своем замечании насчет манерных политиков.

Анджелина кивает.

-Да, зря, — она бросает несколько пакетиков сахара на салфетки. — Полвосьмого, Ноттинг Хилл, Оссингтон, 213B. И принеси хорошее вино, а то мы втихую обзовем тебя жадиной, когда ты уйдешь, — она хватает Поттера за руку. — Проводи-ка меня до Вестминстера.

— Я собирался в Портикулис Хауз, — протестует он.

— Сначала в Вестминстер, — жизнерадостно щебечет Анджелина и вручает ему поднос с кофе. Поттер посылает мне отчаянный взгляд.

Я просто машу им рукой.

— Предатель, — Поттер горько вздыхает, но весь эффект губит широкая улыбка. Я фыркаю.

— Полвосьмого, Драко, — повторяет Анджелина, прежде чем дверь лязгает за ними. — Тебе лучше все-таки прийти.

Я гляжу на Миллисент.

— Почему у меня такое ощущение, что все, кого я знаю, что-то замышляют против меня?

— Наверное, потому что так оно и есть? — Миллисент ухмыляется мне и вытаскивает еще один поднос с печеньем из печи.

— Я ради этого даже посижу со Скорпиусом. В любом случае, читать учебники у тебя в квартире мне больше нравится. Там тише.

Я гляжу на нее.

— Ты просто надеешься, что Грег закончит пораньше в ресторане и заскочит наверх.

Она тычет мне в грудь лопаткой.

— Может, ты хочешь, чтобы я пригласила твою маму заскочить в кафе в следующий раз, когда она позвонит?

— Ну ты и стерва, Миллисент, — бормочу я со стоном.

— Да, я такая, — Миллисент высыпает печенье на поднос в витрине. Расплавленный шоколад стекает с краев печеньиц.

— Зато ты приглашен на ужин с парнем, которому строишь глазки уже несколько недель. Еще спасибо мне скажешь.

Что-то я сомневаюсь.

* * *

В среду, в 7:45, я стою на пороге каменного таунхауза Анджелины уже десять минут, набираясь мужества позвонить в дверь. Если честно, я сам себе противен. Мне почти двадцать девять лет, Христа ради, и десять лет назад, черт, да даже три года назад, меня ни разу не смущали все эти брачные ритуалы. Я блестяще флиртовал, был очаровательным собеседником, да просто был первоклассным Казановой, не побоюсь этого слова.

Астория всегда так говорила.

Конечно, три года назад я и представить себе не мог, что выбираясь из такси, обнаружу на когда-то безупречном белом манжете рубашки ярко-красный росчерк карандаша. Я шепотом ругаю своего бестолкового сына и пытаюсь стереть пятно. Но все, чего я добиваюсь — оно становится еще более заметным. Со вздохом я натягиваю рукав черного джемпера на манжеты и поправляю галстук.

Дверь распахивается — Поттер стоит на пороге в обтягивающей футболке с логотипом Фонда помощи детям под коричневым вельветовым пиджаком, с бокалом в руке. Сильно потертые джинсы свободно сидят на бедрах, и удерживает их только плетеный кожаный ремень.

— О, — говорит он, пытаясь выглядеть удивленным. — Анджелина просто послала меня проверить …

Я вспыхиваю.

— У них камера безопасности при входе?

Легкая улыбка трогает губы Поттера, и он выглядит совершенно неотразимо.

— Ну да, на кухне, — говорит он. — Тебя только Анджелина видела, — он делает глоток вина, придерживая дверь. — Ну, и я.

— Великолепно, — я делаю шаг за порог, отчаянно пытаясь скрыть свое смущение, сдергиваю куртку с плеч и вручаю Поттеру. Он вешает ее на вешалку и ведет меня в гостиную, элегантно обставленную антиквариатом и репликой(4). Реплики, конечно, больше, но дорогой и хорошего качества.

— Я не думал, что Алистер так хорошо платит, — бормочу я, и Поттер смеется.

— Это бизнес Джорджа набирает обороты, — он вращает ножку фужера между пальцев. — К счастью для меня, я был их первым инвестором.

Пять человек оборачиваются, чтобы посмотреть на нас, когда мы входим — вернее, оглядываются на меня. Рука Поттера покоится на моей талии. Я прилагаю все усилия, чтобы подавить дрожь, которая сотрясает меня от тепла его прикосновения, но я абсолютно уверен, он все же ее чувствует. Но руку не убирает.

— Гермиона Грейнджер, — говорит он, указывая бокалом на женщину с густыми волосами, которая улыбается и поднимает свой бокал, приветствуя меня. — Рон Уизли, ее муж. Джордж Уизли, его брат. Луна Лавгуд и ее парень, Рольф Скамандер. А это Драко Малфой.

До меня вдруг доходит, что все присутствующие здесь имеют пару. Мои пальцы вцепляются в бутылку вина, и я делаю шаг назад, но в этот момент дверь в столовую распахивается. Это свидание. Все подстроено.

Анджелина подлетает ко мне и целует в щеку.

— Ты все же пришел, — говорит она громко, потом шепчет мне на ухо. — Если бы ты не решился войти, я послала бы за тобой Гарри.

Я пихаю бутылку ей в руки.

— Вот. Это Пенфолдс Гранж Эрмитаж(5), урожая девяносто шестого.

— Чудесно, — Анджелина осматривает бутылку с благодарностью, черт возьми, оно и понятно. Ублюдочное вино стоило мне семьсот фунтов, ну или стоило бы, если бы я не упер ящик из подвала Мэнора пять лет назад. Грег только поднял бровь, когда я вытащил бутылку из винного шкафчика в кухне, и пробормотал что-то себе под нос о том, как надо производить впечатление на депутатов. Как будто мне не все равно, что он думает по этому вопросу. Честное слово. У меня просто не было времени заскочить в «Оддбинс»(6).

— Джордж, милый, — говорит Анджелина — Ты не откроешь бутылку, чтобы вино подышало?

Джордж берет у нее бутылку.

— Прекрасный напиток, но такие парни, как ты, всегда хорошо выбирают вина, правда?

Анджелина шлепает его по руке.

— Джордж!

Ее жених, вздрогнув, смотрит на нее.

— Что, черт возьми, — он оглядывается на меня с Поттером и широко распахивает глаза, — О, нет, я не имел ввиду геев. Это просто нелепо. Гарри всегда лажает при выборе достойной бутылки, а он — гей до мозга костей, если не считать того раза с Джинни. Я имел в виду, что ты аристократ и все такое. Вы в винах знаете толк.

Я кусаю губы, стараясь не засмеяться при виде ужаса на лице Поттера.

— Да, — отвечаю я, немного погодя. — Я разбираюсь в винах.

— О, ради бога, — говорит Анджелина и заталкивает будущего мужа в кухню.

Гермиона встает и протягивает мне руку.

— Приятно познакомиться с тобой, Драко, — она стреляет глазми в Поттера. — Я слышала о тебе много хорошего.

Я окидываю взглядом Поттера. У него хватило совести покраснеть.

— Мне нужно еще вина, — говорит он, не глядя на меня. — Тебе налить?

— Да, пожалуйста.

Гермиона тянет меня к дивану, и я сажусь, полностью сознавая, что сейчас прохожу проверку. Подозреваю, что к концу вечера мне понадобится целая бутылка.

* * *

Я бывал на обедах и похуже. Сразу приходят на ум вышибающие мозги своей тоскливостью компании по сбору средств, организованные командой отца.

Этот вечер довольно приятный, и, тем не менее, я чувствую себя несколько отстраненно, хотя и Поттер, и Гермиона, и Анджелина делают все возможное, чтобы вовлечь меня в разговор. Луна, странное создание, изучает меня через стол, не скрывая своего любопытства, ломая пополам очередную хлебную палочку.

Она и ее муж — защитники окружающей среды, как я понял — встретились прошлым летом в лагере по изучению климата(7) возле электростанции Кингснорт в графстве Кент. Однажды Луна попросила Рольфа помочь нанести на ее тело краску, и это была любовь с первого взгляда. Но что еще хуже, они вегетарианцы, и это обстоятельство совершенно испортило сегодняшний ужин. Я ничего против веганов не имею; Блейз играл в эти игры много лет, хотя больше из фанатико-параноидальных соображений (по словам Панси — чтобы не свалиться мертвым в тридцать лет, как его отец), чем из-за каких-либо философских представлений. Тем не менее, сегодня вечером я бы предпочел хороший ростбиф или стейк из лосося.

— Я знаю, кто ты такой, — говорит мне Луна, раскладывая обломки хлебной палочки на тарелке. У меня внутри все сжимается. До сих пор мне удавалось избежать разговоров об отце, а у Анджелины достаточно здравого смысла, чтобы не упоминать его.

Я скребу зубцами вилки по поверхности тофу по-киевски(8) на моей тарелке. Анджелина прекрасно готовит, но даже она не может сделать соевый творог полностью съедобным. Хотя дикий рис у нее получился отменным.

— Неужели?

Луна кивает.

— Мне потребовалось некоторое время, — говорит она тихим голосом. — Видишь ли, я плохо запоминаю лица, и имена тоже иногда, если это не определение класса или типа или таксономического ранга(8). Но мой отец любит крикет, я с ним смотрела матчи довольно часто, и я тебя помню. Ты играл за сборную Англии и за команду Суррея.

Я не знаю, радоваться мне или беспокоиться. Я доволен тем, что имя отца ни разу не прозвучало, как не был упомянут и скандал, связанный с парламентскими растратами. Хотя бы ради Поттера или Анджелины. СМИ не обошли вниманием и Канцлера казначейства.

Все тут же с любопытством уставились на меня. Анджелина делает долгий глоток вина. Поттер просто смотрит на меня, легкая улыбка изгибает его губы. И тут я понимаю, что он все знал обо мне с самого начала.

Я чувствую, что краснею.

— Я прекратил играть почти три года назад, — говорю немного погодя. — Моя жена умерла, и у меня маленький сын. Трудно мотаться по соревнованиям, когда ты отец-одиночка.

Внезапно все затихли, потом Рон хмурится и наклоняется вперед. Он осматривает меня сверху донизу, затем щелкает пальцами.

— Мне больше нравится футбол — поболеть за Тоттенхем, то да сё, но иногда я немного смотрю и крикет. Ты играл на позиции боулера в Ашес(10), но потом они заменили тебя.

— Рон, — Поттер одергивает его, неодобрительно нахмурясь. Потом поднимает взгляд на меня, почти неохотно, — это были серии 06-07 года(11), да?

Я киваю.

— Один тест(12), который мы проиграли. Я складываю льняную салфетку между пальцами, — меня вызвали назад в Англию, когда Астория ... — я замолкаю и отвожу взгляд.

Поттер касается моего бедра под столом, быстро, слегка прижимая пальцы, и это странно успокаивает.

— Ну, по крайней мере, наша сборная вернула Пепел (10) домой в этом году, — говорит Рон. — Этот Стюарт Броад просто подарок, правда?

Я хватаюсь за свой бокал, стараясь скрыть вспышку зависти.

— Вполне может быть, — убеждаю себя, что не скучаю по крикету. Но я лгу себе. Меня бесит этот гадский легкий успех моей замены.

— Блестящий боулер, на самом деле. Мы с Гарри видели его на Овале в пятом тесте, это просто игрок, который сделал матч, правда. Гарри не мог глаз отвести от его задницы, — Рон подскакивает, когда Гермиона щиплет его.

— Что? — Он моргает, глядя на нее.

Гермиона закатывает глаза.

— Да ладно тебе, Рон.

— Я думаю, твоя жена призывает сменить тему, — сухо говорит Поттер. — И я ее полностью поддерживаю.

Рон скалится и показывает ему средний палец.

— А вспомни, что ты говорил каждый раз, когда он наклонялся.

— Рон! — Гермиона пристально смотрит на него, после того, как Поттер поперхнулся вином, уронив салфетку в процессе. Я тянусь вниз, чтобы поднять ее и застываю на мгновение, когда понимаю, что мои глаза как раз на уровне его паха. Я вижу выпуклость в его джинсах, и , подняв глаза, замечаю, что Поттер наблюдает за мной затуманенным взглядом. Я медленно сажусь на место, и, не отводя глаз, вручаю ему салфетку.

— Спасибо, — говорит Поттер низким, почти хриплым голосом и облизывает нижнюю губу.

— Всегда пожалуйста, — отвечаю я, чуть улыбаясь, а Анджелина ловко переводит разговор с крикета на вечную тему: уйдет ли Гордон когда-нибудь с поста премьер министра.

Пальцы Поттера слегка поглаживают тыльную сторону моей ладони. А я не убираю руку.

Рон сияет, глядя на нас обоих.

* * *

1. «Грин энд Блэк» (Green & Black's) — британская шоколадная компания, принадлежащая Kraft Foods. Производит широкий ассортимент шоколада, мороженого, печенья и горячего шоколада на заводах в Польше и Италии. Его продукция — органическая и довольно дорогая.

2. Кембридж (University of Cambridge) — по времени основания второй университет в Великобритании после Оксфордского и четвертый в мире; как и Оксфорд, один из «старинных университетов» Великобритании и Ирландии, один из наиболее известных университетов мира, член элитной Группы Рассел. У этих двух университетов имеется долгая история соперничества друг с другом.

3. Квинс колледж (Queens' College) — входит в состав Кембриджского университета. Это один из старейших и самых больших колледжей университета. Он был основан в 1448 году королевой Маргаритой Анжуйской (женой Генриха VI). Здание Квинс колледжа — одно из самых знаменитых в Кембридже.

Стивен Фрай — один из выпускников Квинс колледжа.

4. реплика (reproduction) — это современная мебель, выполненная "под старину", как правило 17-18 век. Реплика бывает очень дорогая, из ценных пород дерева и с инкрустацией.

5. Пенфолдс Гранж Эрмитаж (Penfolds Grange Hermitage) — Австралийское красное сухое вино, производится из винограда Шираз. Входит в 12 лучших вин 20-го века. Винные критики однозначно сходятся во мнении, что это одно из величайших вин. Эрмитаж — здесь— еще одно французское название для винограда сорта Шираз.

6. Оддбинс (Oddbins) — сеть винных бутиков для истинных ценителей.

7. Лагерь по изучению климата (Climate Camp) — социальное движение, объединяющее активистов по защите окружающей среды, озабоченных, в том числе, и глобальным потеплением(отсюда и название). Они устраивают палаточные городки возле объектов потенцильной опасности, как то аэропорты, шахты, ядерные реакторы, в качестве протеста, и пропагандируют единение с природой и ведение натурального хозяйства.

8. Тофу по-киевски (tofu Kiev) — соевый сыр тофу, обжаренный в яйце и сухариках, как котлета по киевски.

9. Класс или тип или таксономический ранг (specific class or phylum or other taxonomic rank) — здесь речь идет о системе биологической иерархии.

10. Ашес (The Ashes) — один из самых известных турниров и наиболее ожесточенных баталий в мире международного крикета. Соревнования Ashes берут отсчет с 1882 г., когда Австралия впервые победила Англию на британской земле. Британская газета объявила о том, что английский крикет мертв, заявив, что его нужно кремировать, а пепел перевезти в Австралию. Шутка настолько стала популярной, что английский тур в Австралию в 1882-1883 гг. называли «экспедицией по возврату пепла».

11. Серии 06-07 года — Турнир The Ashes представляет собой двухлетние серии, которые по очереди проводятся летом в Великобритании и Австралии.

12. Тест — Матч в крикете называется тест (test) и состоит из одной или нескольких частей, каждая из которых называется иннингом ( inning).

V. Май 2009

Каждый убирает свои тарелки, несет на кухню и выбрасывает остатки в мусорное ведро, а тем временем Анджелина набирает в мойку воды с пеной. Я не привык к такому: на приличных обедах обычно нанимают работников, чтобы убирать и мыть посуду. Однако я смог удержаться от замечаний. Все же это был довольно приятный вечер.

В какой-то момент я оказываюсь в столовой наедине с Гермионой, которая собирает кольца для салфеток и складывает их в ящик комода. Я слышу, как остальные хохочут на кухне, а Анджелина кричит: «Джордж, не смей брызгаться!».

— Ты прости Рона, — говорит она, не глядя на меня, и заправляет волосы за ухо. — Иногда он даже не осознает…

— Да все нормально, — я закрываю ящик комода и прислоняюсь к нему спиной. Я изучаю ее. Она довольно милая, но ничего особенного. Астория была гораздо красивее, хотя, должен признать, зубы у Гермионы лучше. Ее родители — стоматологи, как она сказала, и это все объясняет. Но мне ужасно нравилась маленькая щелочка между передними зубами Астории. Она придавала ей шарма. — Просто меня уже давно не узнавали.

Она кивает и смотрит на меня.

— Ты сказал, что у тебя была жена.

— Ты спрашиваешь, гей ли я? — Незачем ходить вокруг да около. Я уже видел этот взгляд раньше. В ответ на ее кивок я отрицательно качаю головой.

— Я не гей, я бисексуал. Я люблю мужчин и женщин, и меня это не смущает, и да, я не могу сделать выбор, и нет, это не переходное, что бы моя мать себе ни напридумывала. А что, есть возражения?

Гермиона поднимает бровь. Она адвокат; я вдруг чувствую себя как свидетель из лагеря оппонента на допросе.

— Я так понимаю, у тебя уже были подобные разговоры раньше.

— И не один раз, — я говорю, нахмурившись. Я ненавижу обсуждать мою сексуальность с людьми, которых не знаю. Это не их собачье дело, если честно. Я таков, каков есть, и меня, в конце концов, это ничуть не смущает.

— Я уже сталкивался с людьми, которые не верят в бисексуальность.

— Люди обычно делают определенный выбор: или мужчины, или женщины, — она поджимает губы. — Я читала много материалов, в которых говорится, что женская сексуальность гораздо более гибкая, чем мужская…

Я закатываю глаза.

— Как мужчина могу сказать, что люблю толстый член так же сильно, как и мокрую киску.

Она раздувает ноздри.

— Незачем быть таким грубым.

— А это не грубость с твоей стороны – копаться в моей личной жизни? — Я одариваю ее скептическим взглядом. – Знаешь что, иногда вы, гетеросексуалы, оскорбительно бесцеремонны. Я же не спрашиваю, чем вы занимаетесь в постели с Рональдом, правда? — Я уже раздражен. – Так какая, черт возьми, тебе разница, с кем я заваливаюсь в койку?

Щеки Гермионы краснеют.

— Я не ... Я не то ... ну, фигня какая! — Я ухмыляюсь ей, удивляясь снова тому факту, как «либералы» начинают юлить и идти на попятную всякий раз, когда их тыкаешь носом в их же предвзятость. Она скрещивает руки на груди и осматривает меня с головы до ног, чопорно поджав губы.

— Слушай, мне все равно, с кем или с чем ты предпочитаешь спать, если честно. Я просто не хочу, чтобы пострадал Гарри.

Ах, так вот это какой разговор.

— Я почти не знаю его, — говорю, стараясь сохранять дружелюбный тон. И конечно, мне не удается. Плохо. Гермиона смотрит на меня с торжеством — вот корова.

— Но он тебе нравится.

Она что, тупая? Я не могу больше скрывать это даже от самого себя. Я хочу залезть в штаны к Поттеру. Ужасно. Мне самому стыдно.

— Он достаточно привлекателен, я полагаю.

Мы глядим глаза в глаза друг другу, и ни один не отводит взгляд. Наконец, Гермиона вздыхает и опускает руки. Она слегка сутулит плечи.

— Он много пережил в прошлом. Я не хочу, чтобы это случилось снова.

— По-моему, он может сам принимать решения, — говорю я. — Он выглядит вполне взрослым. Вроде как.

Она слегка улыбается.

— Вроде как.

Я поднимаю ее бокал и передаю ей.

— Я пришел к выводу, что политики ужасающе инфантильны. Им присущ абсолютный эгоцентризм или нереальный идеализм. — Я оборачиваюсь на кухонную дверь, потом тянусь за последней, почти пустой, бутылкой, до сих пор стоящей на столе. Я доливаю свой бокал, потом ее. — Как-то раз мать попросила меня не связываться с ними… — Я поджимаю губы. — К сожалению, я никогда не слушал маму.

— Будь осторожен, Драко Малфой, а то ты мне понравишься, — отвечает Гермиона, касаясь кубами края своего бокала, и я фыркаю.

— Посмотрим.

* * *

Поттер подходит ко мне со спины, когда я надеваю куртку. Он помогает мне натянуть ее на плечи, и я оглядываюсь назад. Все уже разошлись: Рон и Гермиона — час назад, чтоб отпустить няню их сына и дочери, Луна и Рольф — всего несколько минут как ушли, но перед этим изрядно подвыпивший Рольф успел выступить с обличительной речью по поводу глобального потепления и упрямой тупости янки относительно Киотского протокола(1).

Какое, в задницу, особое отношение, огрызается он горько, расплескивая вино с каждым взмахом руки. Имел я их всех, и Тони Блэра в частности, и да, дорогая, я знаю, что ты тянешь меня за рукав, но это должно быть сказано, и Гарри сейчас в правительстве, и он может что-то сделать — ох, страшно извиняюсь, Энджи, милая, ваза была очень хорошая?

Луна выталкивает его за дверь, вся красная, обещая ему открыть еще одну бутылку, как только они доберутся до дома.

— У тебя очень странные друзья, — говорю я, и Поттер смеется.

— И это сегодня они еще очень хорошо себя вели, — его рука лежит на моем бедре, тяжелая и теплая. На мгновение мне кажется, что он собирается прижаться и поцеловать меня в фойе, но звонкое цоканье каблучков Анджелины по черно-белом кафельном полу заставляет его отпрянуть назад. Я разочарован. Это ужасно.

Опирающаяся на перила Анджелина улыбается нам. Она поигрывает золотой цепочкой на длинной шее. Яркие блики красиво ложатся на ее темную кожу.

— Мне вызвать такси, Драко?

— Не надо, — Поттер опережает меня с ответом. Он до сих пор не убрал свою руку.— Я собираюсь убедиться, что он добрался домой в целости и сохранности.

— Я уверена, ты справишься, — говорит Анджелина и окидывает меня многозначительным взглядом.

Ну, взглядами меня не смутишь – я целую ее в щеку.

— Спасибо за прекрасный ужин. — Поттер подталкивает меня к двери, и, оглядываясь, кричит ей весело:

— Трахни Джорджа как следует, — и Анджелина с хохотом захлопывает за ним дверь.

Поттер засовывает руки в карманы джинсов, сбегая вниз по ступенькам.

— Так, — говорит он и нервно облизывает нижнюю губу. Это просто очаровательно.

— Так, — я складываю руки на груди. – Мне кажется, ты упомянул, что знаешь, кто я такой.

— Так оно и есть. — Поттер робко поглядывает на меня. — Но я не хочу, чтобы ты думал, что я какой-то одержимый крикетом фанат-преследователь.

Я поднимаю бровь.

— А разве это не так?

— Ты хочешь, чтобы я им оказался? — Он ухмыляется мне, блестя зубами.

Не могу не поддаться его шарму.

— Посмотрим.

Поттер проводит рукой по волосам, но его лохмам все нипочем.

— Я всегда следил за играми сборной Суррея, знаешь ли. Болел за сборную Англии тоже, но за Суррей — обязательно. Я не раз видел, как ты выходил на Овал.

— Это было сто лет назад, — я говорю тихо. Не могу поднять на него глаза. Я не люблю думать о тех днях.

— Я знаю.

Мы стоим молча пару минут. Я кручу пуговицу на куртке и вздыхаю.

— Ну ладно, — окидываю взглядом улицу. – У тебя есть машина?

Он кашляет и переминается с ноги на ногу.

— Да, ну, она в Кеннингтоне, — он одаривает меня извиняющейся полуулыбкой. — Легче пользоваться метро, когда я в городе.

Я тру ладонью лицо.

— Похоже, Анджелина должна была вызвать такси, — я смотрю на него, морща нос. — Я ненавижу метро. Оно противное, грязное, ужасно воняет, и слишком переполнено, на мой вкус.

Поттер тянется к моей руке.

— Иногда, — говорит он со смехом, — это идеальный предлог, чтобы прижаться к кому-нибудь особенному, — его большой палец вычерчивает круги на моем запястье.

Я вспыхиваю под его ласковым взглядом.

— Ладно, идем. — Я стараюсь скрыть улыбку и терплю неудачу, когда он тянет меня к станции метро «Ноттинг Хилл Гейт».

— Думается мне, у метро есть свои преимущества.

* * *

Почти все двадцать минут поездки в метро Поттер только и делает, что прижимает меня к дверям поезда своими бедрами, хотя он держится за хромированный поручень. И рот у него не закрывается. Этого достаточно, чтобы свести меня с ума, и, несмотря на переполненное метро, я прикидываю, а не поцеловать ли его, только чтоб он заткнулся. Когда я говорю ему это, он смеется и смотрит на меня из-под полуприкрытых век. Когда поезд поворачивает к станции «Вестминстер», я хватаю его за руку, чтобы удержаться.

— Ты безнадежен, — говорю я ему, шагая через двери, когда они с шипением открываются позади меня и модулированный женский голос вежливо предупреждает о зазоре между платформой и поездом.

Поттер только ухмыляется и следует за мной до эскалатора.

Фонари вдоль улиц льют мягкий оранжево-золотой свет на тротуар и каменные фасады правительственных зданий, свежий ветер шелестит молодыми листьями на деревьях вдоль тротуара. Мы идем в тишине по периметру Парламентской площади к Броад Санкчуари и Виктория стрит. Ни один из нас не хочет спешить.

— Ты вырос здесь, правда? — говорит Поттер, взглянув на меня. — Твой отец же в парламенте и все такое.

Я останавливаюсь на углу Литл Джордж стрит и смотрю на него. Я ничего не говорю. Ветерок треплет мои волосы по щеке, и Поттер заправляет их мне за ухо.

— Малфой — не очень распространенная фамилия, — говорит он мягко. — И я отираюсь в парламенте уже какое-то время, — он улыбается. – И потом, я же намекал тебе, что я фанат-преследователь, да? Анджелина ответила мне на несколько вопросов после того, как я обратил на тебя внимание.

— Ты обратил на меня внимание?

Поттер глазеет на меня.

— А что, не заметно было?

— Может быть, — я плотнее запахиваю куртку. — Извини. Я не в самых лучших отношениях с отцом.

Какая-то пара проходит мимо, окидывая нас любопытным взглядом. Когда они проходят, Поттер тянет меня обратно в тень ближайшего здания.

— Слишком уж тори для тебя? — спрашивает он беспечно.

— Я голосовал за консерваторов на каждых выборах, — отвечаю с фырканьем. — Меня чуть ли ни с детства приучали каждый вечер практически возносить молитвы Мэгги Тэтчер(2).

— А вот это действительно страшно, — говорит Поттер, и я не могу удержаться от смеха.

— Лучше она, чем Тони.

Мы продолжаем идти.

— Мне всегда нравился Пэдди Эшдаун(3), — Поттер усмехается мне. — Опять же, я был воспитан Оксфордским профессором, который предпочитал философствовать о Кафке(4) и Кьеркегоре(5), покуривая каннабис и ковыряясь в своем мотоцикле, а не читать лекции в университете.

— Идеальная питательная среда для либерал-демократа, – мне просто необходима заколка, чтобы волосы не лезли в лицо. Я продолжаю допрос. — Твои родители, должно быть, довольны.

Поттер складывает руки на груди. Его футболка морщится под вельветовым пиджаком.

— Они умерли, когда я был ребенком. Авария, — он трогает шрам на лбу. — Я отделался этим.

— О. – Меня пробирает дрожь на ветру. — Ты был в той машине.

Он кивает.

— Я ничего не помню, конечно. Тетя с дядей растили меня в течение нескольких лет, пока мой крестный не вернулся в страну. Переход от провинциальной скуки Литл Уининга к идеям Сириуса о надлежащем воспитании оказался для меня сильным шоком.

— Могу себе представить. — Я тереблю пальцами край рукава своей куртки. Шпили Вестминстерского аббатства возвышаются над нами.

— Астория погибла в автомобильной аварии. Наш сын был на заднем сиденьи, — я смотрю на него. — Я был тогда в Брисбене и мне отсасывал один из товарищей по команде, а я представлял, как вернусь и расскажу ей об этом. Вряд ли я когда-нибудь смогу себя простить.

— Ты не мог предотвратить аварию,— говорит Поттер, успокаивающе, но мне легче не становится.

Я поджимаю губы и смотрю вслед черному такси, проезжающему мимо.

— Может быть, да. Может быть, нет. От этого не легче.

— Поэтому ты отказался от крикета?— Поттер переходит на Тотхил-стрит, я — вслед за ним. — Потому что ты должен был быть там, с ней, и ты не был?

— Нет, — Автомобиль сигналит мне, когда я бегу через «зебру». Поттер ждет на тротуаре. — У меня есть сын…

Поттер просто смотрит на меня.

— Ты мог бы брать его с собой. Нанять няню. Да все что угодно, если ты все еще хочешь играть.

— Все не так просто, — я обрываю его.

— Ничего не бывает просто, — Поттер останавливается перед моим кафе. Окна темные, и в ресторане Грега по соседству тоже не горит свет.

Я и не думал, что уже так поздно. Поттер ловит мою руку. Его пальцы обнимают мои. Они теплые, мягкие и сильные.

— Ты назвал кафе в честь одного из способов вывести из игры отбивающего. Не требуется ученой степени в психологии, чтобы понять.

— Я скучаю по игре, — я говорю тихо. В первый раз за долгие годы я говорю это. В горле перехватывает, сильно и болезненно. — И я скучаю по Астории.

— Я знаю, — шепчет Поттер, а потом целует меня, его рот скользит по моему. Его губы потрескавшиеся и шершавые, и это совершенно не похоже на поцелуи Астории или Оливера, или Роджера, или Квентина, или любого мужчины, или женщины, которых я затаскивал в постель на одну ночь то здесь, то там после похорон Астории.

Поттер прижимает меня к двери кафе, и я слышу тихий звон колокольчика сквозь толстое стекло. Его руки охватывают мое лицо, зубы покусывают мои губы, и я не могу удержаться и хватаю его за плечи. Я выше его, но не намного.

— Гарри, — шепчу я ему в рот, затаив дыхание, и чувствую его вкус, кисло-сладкий от вина.

Он смеется — мягкое, теплое фырканье на моих губах.

— Мне кажется, что сейчас ты в первый раз произнес мое имя, — бормочет он, руки лежат у меня на бедрах. Его пальцы заползают за пояс брюк, поглаживая выступы бедренных косточек через белую хлопковую рубашку.

— Гарри, — я говорю еще раз со смехом, запуская руки в его волосы и притягивая ближе для еще одного поцелуя.

Этот поцелуй медленный и глубокий, и мой член уже ноет от возбуждения. Я тихо постанываю, толкая его бедрами. Тяжело дышащий Гарри притягивает меня еще ближе к себе, покачиваясь вместе со мной. Я чувствую, какой он твердый и горячий через джинсы, и от этого улыбаюсь в поцелуй.

Я отстраняюсь.

— Идем внутрь.

Гарри кивает. Его рот уже припухший и влажный. Я хочу целовать его снова, хочу царапать зубами его пухлую нижнюю губу, хочу слышать, как у него перехватывает дыхание, когда я трусь об него.

Трясущимися руками я вытягиваю ключи из кармана — сложная задача, учитывая эрекцию, могу сказать — и вожусь с замком, ругаясь и дважды роняя проклятые ключи. Наконец дверь распахивается, и мы, спотыкаясь, вваливаемся в дом, с грохотом захлопывая ее за спиной. Я задвигаю замок снова и поворачиваюсь к Гарри.

Его глаза ярко сияют из-под очков, волосы встрепаны. Пуговицы на ширинке его джинсов выпирают на набухшем члене, и я падаю на колени, толкая его спиной к ближайшему столу.

Мои руки уже тянут за пояс, когда я поднимаю глаза на него.

— Мне нужно, — я задыхаюсь, и Гарри стонет, плотно обхватив пальцами край столешницы.

— Да,— говорит он, а я уже расстегнул его джинсы и прижимаю свой открытый рот к мягкому белому хлопку его трусов. — О, Боже, — шепчет Гарри, глядя на меня.

Как долго я не делал этого. Как долго я не чувствовал мягкой, гладкой кожи члена другого парня под своими губами. Я люблю сосать. Люблю с того самого первого раза в университете, когда глубокой ночью я склонялся над хером Джастина, а он рассказал мне, как его лизать. Я люблю вкус спермы, ее запах, люблю чувствовать, как она заполняет рот, как тело партнера дрожит под моими губами.

Член Гарри великолепен. Толстый, короткий и тяжелый в моей руке, когда я вытаскиваю его. Яйца темные и налитые, их волоски щекочут мне язык. Гарри задыхается, когда я втягиваю одно из них в рот, пальцами вцепляясь в его бедра. Он потрясающе прекрасен, и я сто лет уже так никого не хотел.

Я облизываю его член снизу, языком сдвигаю крайнюю плоть назад, всасываю набухшую головку в рот. Очки Гарри соскользнули на кончик носа, светлые блики вспыхивают на линзах, когда он следит за мной, затаив дыхание, с полуоткрытым ртом.

— Драко, — говорит он, его пальцы сжимают край стола, крепко, так, что костяшки побелели.

Я сосу медленно, скользя вниз, вдоль его ствола, пока он не упирается мне в глотку. Я чуть не подавился – прошло слишком много времени с тех пор, как я делал это в последний раз, — но я удерживаюсь, подаюсь назад и выдыхаю, потом глотаю вокруг его члена. Бедра Гарри дергаются, почти лишая меня равновесия, и я хватаюсь за них и удерживаю его на месте. Его дыхание прерывистое и шумное в тишине кафе, и я чувствую запах кофейных зерен, которые я поджарил перед уходом. Я вдыхаю снова, зарывшись носом в темные завитки в паху у Гарри и поднимаясь вверх по его животу. Густой, мускусный аромат Гарри наполняет мои ноздри.

Мой хер отяжелел, и я переминаюсь на коленях, опускаю одну руку вниз, чтобы расстегнуть молнию на ширинке, и снова втягиваю в рот член Гарри.

— Боже, да,— выдыхает Гарри . – Потрогай себя.

Я чуть ли не принялся яростно дрочить себе прямо на месте. Вместо этого я отстраняюсь, позволив его члену выскочить изо рта с влажным звуком. Я глажу пальцами выпуклость в своих трусах; шелк трется о головку моего члена. Я откидываюсь назад, опираясь на руку, поднимаю взгляд на Гарри и плотно натягиваю шелк трусов. Мокрое пятно с моего конца быстро расползается по ткани.

— Посмотри, что ты со мной делаешь, — говорю я, и Гарри тихо смеется.

Он замолкает, когда я вытаскиваю свой хер из трусов, высвобождая его из шелка и охватывая пальцами основание. Я глажу большим пальцем венку, пытаясь скрыть дрожь в руках. Желание на лице Гарри скручивает мне все внутри, я прерывисто вдыхаю.

— Гарри, — я говорю, и тогда он тянет меня вверх, дергает к себе и грубо целует. Наши члены прижаты друг к другу, мы заваливаемся назад, и я обхватываю руками его шею, когда мои плечи впечатываются в витрину с выпечкой. Металлическая банка падает, и столовые приборы, которые в ней стояли, рассыпаются по всему полу. Пластиковые ложки трещат под ногами Гарри, и он дергает мою куртку, стягивая ее с плеч. Я даю ей упасть и помогаю ему стянуть джемпер через голову. Стекло витрины, к которой я прижимаюсь спиной, холодит мне кожу через тонкий хлопок рубашки. Я ахаю.

— А так тебе нравится? — Гарри ухмыляется мне и толкает бедрами вперед, его член скользит по моему. У меня дыхание перехватывает.

— Заставь меня кончить, — шепчу я и целую его снова, зарываясь пальцами в его густые, короткие волосы.

Рука Гарри обхватывает оба наших члена, он рычит, когда его ладонь скользит вниз, прижимая их вместе, он раскачивается, перекатываясь с носка на пятку. Я покусываю его за челюсть. Зубы царапают мягкую, теплую кожу.

Я дрожу. Я прижимаюсь к нему, гладя руками спину, залезая под пиджак и футболку. Я задираю вельвет и хлопок вверх, поглаживаю раскрытыми ладонями по спине. Мои пальцы перекатываются по его позвонкам, я прерывисто дышу ему в шею.

— Боже, — говорит Гарри. Он роняет голову мне на плечо, его пальцы теребят скользкую крайнюю плоть. Я не могу ни остановиться, ни перестать тереться об него, подаваться навстречу ему, мой член скользит по его ладони, по его члену. Как давно этого у меня не было, я не могу больше сдерживаться.

А потом член Гарри выскальзывает, и его рука сжимается вокруг моего члена, горячая и тяжелая, движется быстрее, сильнее, он поднимает голову и наблюдает за мной. Он задирает мою рубашку на живот и большим пальцем выписывает маленькие круги вокруг пупка.

Я закусываю нижнюю губу, впиваясь пальцами в спину Гарри.

-Я-а-а-а-а… — Мой голос поднимается выше и выше, дрожит на одной ноте, пока я не захлебываюсь, выгнув спину. Руками я вцепляясь в тяжелую ткань его пиджака. — О боже…

С криком я кончаю густой липкой струей, выплескиваюсь на пальцы Гарри, на его футболку. Я приваливаюсь к нему, едва в состоянии удержаться на дрожащих ногах. Гарри прижимает меня спиной к витрине.

— Драко, — шепчет он куда-то в мою челюсть, — давай же. Мне просто нужно ... — Он стонет, и его член скользит по моему животу, горячий и скользкий.

Я поворачиваю голову и целую его, медленно, с кайфом. Ласкаю пальцами его влажную кожу, минуя пояс джинсов, глажу задницу.

— Гарри, — бормочу я и подаюсь бедрами вперед, поворачивая их ровно настолько, чтобы его член перекатывался по моему животу. Он дрожит, прижавшись ко мне, и я смеюсь. Я упиваюсь тем, как сильно он хочет меня. Я забыл уже, какое это сильное ощущение.

Я протискиваю одну руку между нами, обхватываю пальцами его член. Он дрожит, и я целую его, грубо и сильно и быстро, прежде чем снова опуститься на колени.

— Я хочу проглотить тебя, — говорю я, и он смотрит на меня потемневшими глазами. Я беру его в рот. Его влажный член сейчас горьковатый и терпкий, и когда я слегка посасываю головку, Гарри шипит и упирается ладонями в витрину с выпечкой позади меня.

— Драко. — Его дыхание переходит в рваные всхлипы и скулеж, когда я всасываю его все глубже в рот, прижимая член к верхнему нёбу, скользя языком по нижней стороне. Его бедра качнулись вперед. Я врезаюсь затылком в витрину. Мне все равно. Гарри содрогается, его пальцы прижаты к стеклу позади меня. — Господи Иисусе…

Я сжимаю рот вокруг его члена, поворачиваясь, чтобы он упирался мне в щеку с каждым мелким толчком.

Гарри кончает сильно, наполняя мой рот кисловатой спермой, я ее жадно сглатываю. Руки его скользят по витрине, он кренится вперед, и я ловлю его за бедра.

Я облизываю последние капли с его члена, прежде чем откинуться назад. Колени хрустят, когда я медленно поднимаюсь – напоминание о моей крикетной карьере.

Гарри приваливается рядом к стойке.

— Блядь, — говорит он лихорадочно. Гарри берет меня за руку и притягивает ближе, наклоняясь, чтобы поцеловать. Его язык скользит по моему, и я знаю: он до сих пор чувствует свой вкус у меня во рту. Я вздрагиваю, затем отстраняюсь.

— Пойдем наверх, — с трудом могу поверить, что я это произнес. Совсем на меня не похоже. Должно быть, оргазмом совсем мозги отшибло.

Гарри гладит меня по щеке.

— Ты уверен? — его большой палец ласкает мои губы. Я целую подушечку.

— Да, — странно. Это сумасшествие, я вполне осознаю этот факт. Я его совсем не знаю. И мне плевать. Я не могу его отпустить. Это меня беспокоит. Я всегда предпочитал свободные отношения на одну ночь и даже анонимный секс в туалете. Последний раз, когда я хотел, чтобы кто-то остался со мной до утра, был в первую ночь с Асторией.

Я не хочу об этом даже думать.

Вместо этого я беру себя в руки, прячу член в штаны и нагибаюсь, чтобы забрать куртку и джемпер, потом перекидываю их через руку.

— Проведи эту ночь со мной, Гарри, — я говорю, не глядя на него. Сердце колотится в груди. В первый раз за много лет я боюсь быть отвергнутым.

Пальцы Гарри смыкаются на моих.

— Хорошо, — говорит он.

Я выдыхаю. Не уверен только, что с облегчением.

1. Киотский протокол (Kyoto Protocol) — международное соглашение, принятое в Киото (Япония) в декабре 1997 года в дополнение к Рамочной конвенции ООН об изменении климата (РКИК). Оно обязывает развитые страны и страны с переходной экономикой сократить или стабилизировать выбросы парниковых газов.

2. Ма́ргарет Хи́льда Тэ́тчер, баронесса Тэтчер (Margaret Hilda Thatcher, Baroness Thatcher) — 71-й премьер-министр Великобритании (Консервативная партия Великобритании) в 1979—1990, баронесса с 1992 года. Известна как «железная леди». Первая и пока единственная женщина, побывавшая на этом посту. Первая женщина, ставшая премьер-министром европейского государства.

3. Джереми Джон Дурхэм Эшдаун, более известный как Пэдди Эшдаун (Jeremy John Durham Ashdown, Paddy Ashdown), барон Эшдаун Нортон-суб-Хэмдон — британский политик, лидер Либеральных демократов в 1988—1999, дипломат.

4. Франц Ка́фка (Franz Kafka) — один из основных немецкоязычных писателей XX века, бо́льшая часть работ которого была опубликована посмертно. Его произведения, пронизанные абсурдом и страхом перед внешним миром и высшим авторитетом, способные пробуждать в читателе соответствующие тревожные чувства, — уникальное явление в мировой литературе.

5. Сёрен Обю́ Кье́ркегор (Søren Aabye Kierkegaard) — датский философ, протестантский теолог и писатель

Глава 6. VI. Май 2009

Все еще держа Гарри за руку, я открываю дверь в квартиру.

Миллисент и Грег лежат вместе на диване в мерцающем свете телевизора. Миллисент в полурасстегнутой блузке вспыхивает и резко отстраняется, когда я произношу:

— О Боже, как не вовремя! — Я мельком вижу ее грудь, вот уж чем никогда не интересовался. Она стягивает распахнутые полы вместе, задирает подбородок и прожигает меня взглядом.

— Я очень надеюсь, что мой сын спит,— говорю я, бросая свитер и куртку на пуфик, а Грег фыркает и показывает мне средний палец, потом садится, и я замечаю, что он без рубашки. К счастью, к его груди я уже привык. Гарри же покашливает и отводит глаза в сторону.

Грег глазеет на Гарри в полурасстегнутых джинсах и забрызганной спермой футболке, переводит взгляд на меня и, конечно же, замечает взлохмаченные волосы и незаправленную рубашку. А я абсолютно уверен, что вижу засос, проявляющийся чуть ниже его челюсти.

— Хороший был ужин? — спрашивает он тихо, и Миллисент хихикает за его спиной.

— Неплохой. Несмотря на тофу, — говорю я, и Грег хмурится. Я не приводил никого домой. Никогда. Ни мужчин. Ни женщин. Мне надо заботиться о Скорпиусе, в конце концов. Грег переводит взгляд обратно на Гарри, и я буквально вижу, как колесики в его мозгу начинают вращаться, а брови сходятся вместе.

— Могу себе представить, — бормочет Миллисент, – похоже, просто ... — Она скользит взглядом вниз, к моему расстегнутому поясу, — пальчики оближешь?

— Ой, отъебись, — я грозно смотрю на нее. Она только ухмыляется. – Ну, мы вас оставим. — Я тяну Гарри по коридору к моей спальне, пока Грег не начал задавать вопросы.

Гарри фыркает.

— Они все поняли.

Я затыкаю его поцелуем. На этот раз целую долго и неторопливо, Гарри пропускает пальцы сквозь мои волосы, откидывая их назад с лица. Его большой палец поглаживает мой висок.

— Драко, я хочу, — мы спотыкаемся и врезаемся в стену, перекосив портрет Скорпиуса и Астории. Гарри убирает руки с моего лица и хватает меня за бедра, крепко прижимая к себе. Он кусает меня за шею, присасывается к ней, потом зализывает укус. — Я хочу теперь кончить в тебя. — Его пальцы гладят мою задницу.

Я провожу губами по его челюсти. Ему нужно побриться, щетина уже колется.

— Думаю, это можно устроить.

Он стонет и толкается в меня бедрами.

— Господи, ты сводишь меня с ума...

— Это хорошо, — я поглаживаю тыльной стороной ладони его ширинку и слегка прижимаю выпирающий член. Этот простой жест вызывает шумный выдох куда-то в район моей челюсти.

— Тихо. — Я отодвигаюсь, расстегивая рубашку. Он пристально следит за моими пальцами. – А то разбудишь Скорпиуса. — Я снимаю рубашку с плеч и делаю шаг назад, в спальню.

Гарри отталкивается от стены, глядя на меня потемневшими, яркими глазами

— А этого делать не стоит, правда? — Он снова хватает меня за бедра, и я улыбаюсь, когда он ногой захлопывает за нами дверь в спальню.

* * *

Часы на тумбочке подмигивают красным мне из темноты. Я моргаю, пытаясь прийти в себя со сна. Два восемнадцать. Будильник еще долго не зазвонит. Я спросонья ощущаю тяжесть руки у себя на бедре. Гарри. Я улыбаюсь. Я спал не больше часа. Моя задница все еще растянута и болит; я уверен, что на плечах остался отпечаток спинки кровати, и мне отчаянно нужно в душ.

Интересно, как долго мне придется ждать, прежде чем разбудить Гарри для еще одного раунда.

— Папа, — слышу шепот со стороны двери, и я страшно рад, что мы с Гарри укрыты хотя бы по пояс.

Крошечные ножки в пижаме топают по деревянному полу.

— Папа, — снова шепчет Скорпиус уже рядом со мной. Он гладит мою руку. — Папа.

Я приподнимаюсь на локте.

— Ты должен быть в постели.

Скорпиус смотрит на меня сквозь непокорные льняные кудри.

— Я не могил спать, — он жует обшитый атласной лентой край его любимого голубого одеяла, которое мать подарила, когда он родился. Шу-Шу — плюшевый мишка — болтается в другой руке.

— Не мог спать, – поправляю его со вздохом и сажусь.

Скорпиус кивает.

— Я посплю здесь с тобой? — Его розовый рот бантиком слегка дрожит. — Потому что там чудовища в моей постели.

Я чувствую, что Гарри шевелится позади меня.

— Отвернись-ка, — я говорю Скорпиусу и, когда он отворачивается, шарю в поисках трусов, а потом перегибаюсь через Гарри, чтобы забрать их.

— Что такое? — сонно бормочет Гарри, ловит меня и легонько целует в губы.

— Скорпиус. — Я соскальзываю назад, натягивая трусы под простыней.

-Извини... Чудовища выгнали его из постели.

— Они всегда так делают? — Гарри садится. Скорпиус уже повернулся и с любопытством его изучает.

– Привет, — говорит Гарри, и Скорпиус опускает голову, вдруг застеснявшись. Он ковыряет пальцем одну из машинок на своей фланелевой пижаме и сосет уголок одеяла.

Я выскальзываю из постели и поднимаю его. Шу-Шу шлепает по моей голой спине, его блестящие черные глаза-пуговицы царапают кожу.

— Кто это? — шепчет Скорпиус слишком громко, и Гарри смеется. Он уже натягивает трусы, и от движения его бедер под простыней у меня мурашки по спине бегут.

— Я Гарри. — Он скатывается с постели и сразу же стягивает простыню, потом еще одну, с резинкой.

— Где у тебя?.. — Он смотрит на меня и поднимает испачканные спермой простыни, скомканные в одной руке, потом бросает их рядом с дверью.

— Шкафчик в коридоре, — говорю я, и Гарри кивает.

Скорпиус смотрит ему вслед.

— Он тоже боится чудовищ? — спрашивает он, и я едва сдерживаю улыбку.

— Что-то вроде того.

Гарри возвращается с чистыми простынями. Он, зевая, расстилает их на кровати, заправляет углы под матрас.

— Ты же не против? — спрашиваю я, бросая Скорпиуса на кровать. Он подпрыгивает попкой кверху и зарывается в мою подушку. Гарри смотрит на него, улыбаясь, и Скорпиус переворачивается на спину с одеялом в зубах и хохочет, глядя на Гарри.

— Я могу отнести его обратно в постель, но через пятнадцать минут он снова будет здесь.

Гарри шлепается рядом со Скорпиусом и натягивает простыню на них обоих.

— Конечно, нет. — Он толкает Скорпиуса плечом. – От чудовищ надо держаться подальше.

Скорпиус кивает.

— Плохие чудовища. — Он рычит на Гарри, показывая зубы. — Потому что они едят человеков, когда человеки спят.

— Очень вредно для здоровья, — торжественно говорит Гарри, и Скорпиус гладит его лицо, пока я заползаю под простыню рядом с ним.

— Папа их отгоняет. — Скорпиус ерзает у меня под боком, больно толкаясь пятками мне в бедра. Он обнимает Шу-Шу и кладет голову на подушку Гарри. — Можно?

— Можно, — Гарри смотрит на меня и улыбается. Мое сердце трепещет, когда он легко прикасается к щеке Скорпиуса и обнимает нас обоих одной рукой.

— Спи, — шепчет он беззвучно, закрывая глаза.

Кажется, я влип.

* * *

Гарри уходит в шесть. Он целует меня, выскальзывая из-под простыни и ног Скорпиуса, которые каким-то образом оказались у него на груди. Сын головой прижимается к моему бедру, пускает во сне слюни.

— Я позвоню тебе? – с надеждой в глазах спрашивает Гарри. Он водружает очки на переносицу и натягивает футболку через голову.

— После всего, что я позволил тебе делать вчера вечером, я, черт возьми, очень на это надеюсь.

Я осторожно выбираюсь из-под Скорпиуса и медленно встаю. Скорпиус сворачивается клубочком, похныкивая и вздыхая, натягивает одеяло на плечо. Но продолжает спать, слава богу.

Гарри смеется, застегивая джинсы.

— Значит, сегодня вечером. Парламент заседает только до шести.

Уже в дверях целую Гарри на прощанье — два раза – потом в душ, перед выходом пишу Грегу записку о том, где искать Скорпиуса, когда он проснется. Грег кормит его завтраком и отводит к «Маленьким эльфам» — детский сад Монтессори(1) в Мэрилбон. Я забираю его в половине четвертого, когда закрываю кафе.

Утренний наплыв посетителей проходит для меня как в тумане. Миллисент проскальзывает в кафе на двадцать минут позже меня, но я в хорошем настроении и только один раз выражаю свое недовольство ее медлительностью, всего лишь приподняв бровь.

— Тебе нужно чаще трахаться, — говорит она, передавая кружку с двойным эспрессо и обезжиренным молоком через прилавок для Китти Ашер, которая выглядит потрепанной и усталой. Я думаю, когда тебя постоянно преследуют писаки из «Телеграфа» с вопросами о том, как удалось заставить налогоплательщиков заплатить двадцать тысяч фунтов за ремонт дома, трудно заснуть по ночам.

— Ой, кто бы говорил. — Я протискиваюсь мимо Миллисент и беру круассан из витрины для выпечки, кладу его на тарелку для ассистента Хэзел Блирс. Мои щеки вспыхивают, когда я замечаю отпечаток ладони на стекле.

Миллисент фыркает.

— Я ушла домой. — На мой недоверчивый взгляд, она пожимает плечами. — Мы медленно продвигаемся.

Я закатываю глаза.

Без четверти одиннадцать в кафе входит Панси. Я сижу за одним из столиков, составляя список для склада, чтобы передать заказ оптовикам во второй половине дня. Дождь льет как из ведра в окне рядом со мной, улица вся серая, за исключением случайных красных пятен автобусов и ярких желтых зонтиков. Панси падает в кресло напротив меня, и я поднимаю на нее глаза, постукивая карандашом по столу.

— Дорогой. — Панси выглядит мрачно. С внезапным беспокойством я выпрямляюсь на стуле. Панси никогда не хмурится, если это не обязательно. Она в ужасе от возможных морщин.

— Что случилось?

Она роняет «Дейли Мейл» поверх моих бумаг.

-Ты это видел?

Я качаю головой. Никто не заходил сегодня с «Дейли Мейл» или с «Сан». Конечно, они все читают эти газеты, но упаси Бог быть пойманным с ними в руках. Я кидаю взгляд на заголовки. Огромные фотографии уток сэра Питера Виггерса заполняют большую часть страницы, а также меньшие фотографии самого сэра, пытающегося доказать необходимость траты двух тысяч фунтов на плавучий утиный домик.

Панси постукивает ногтем, покрытым красным лаком по верхнему правому углу и у меня в горле перехватывает. На фото мы с Гарри целуемся, прислонясь к витрине для выпечки. «Член Парламента замешан в секс-скандале!» — напечатано через всю фотографию жирным белым шрифтом.

Я перелистываю страницы газеты, сердце беспорядочно колотится. История на четвертой странице – скандал о растратах ее, конечно, несколько затмил, даже в «Дейли Мейл», — но фотографии больше и четче. Подпись Алфи под статьей. Слава богу, статья короткая, хоть и полна спекуляций, и отец, и его шашни упоминаются дважды.

— Дерьмо, — говорю, закрыв глаза. Черт, черт, черт.

Панси накрывает мою руку своей.

— Это только «Дейли Мейл», может, быть никто из знакомых не будет читать…

— Даже не начинай. — Я смотрю на нее. – К пяти об этом будет знать весь Вестминстер, и ты сама это прекрасно понимаешь.

— Я знаю. — Панси кусает свои накрашенные вишневой помадой губы. — Что ты собираешься делать?

Я вздыхаю и смотрю в окно.

— Понятия не имею.

Но в следующий раз, когда увижу Алфи Харта, вобью его вонючие зубы ему в глотку.

И я не знаю, что скажет Гарри.

* * *

Через час звонит ассистентка отца. Голос Софи звучит затравленно и измученно. Отец – один из нескольких лордов, которые нанимают служащих в офис даже на неполный рабочий день. Во время парламентской сессии, пока отец на заседаниях в комитете, она составляет его расписание, и помогает ему целовать всем задницы в борьбе за руководящую позицию среди тори.

— Он хочет видеть тебя прямо сейчас, — говорит она сквозь треск мобильника, и я слышу звонкое цоканье ее каблуков, отдающееся эхом в каком-то зале Вестминстерского дворца. – У него закончится заседание через полчаса.

Я не хочу идти. Но у меня нет выбора. Мать уже звонила мне в ужасе, после того, как тетя Андромеда послала ей ссылку на новости на сайте «Дейли Мейл». Даже не подозревал, что мать знает, как управляться с компьютером. Я думаю, в этом виноват дядя Тед. Вот уж не уверен, что больше расстроило мать — тот факт, что я был пойман на месте преступления с политиком, или то, что упомянутый политик был либерал-демократом. Я предполагаю, что она предпочла бы, чтобы я выбрал хорошего, правильного консерватора для взаимной дрочки.

Итак, в половине двенадцатого я жду отца в Центральном лобби, сидя на одном из черных кожаных диванов возле статуи Гладстона(2) и тупо уставившись на объявления над стойкой регистрации, которые информируют меня о том, что палата Лордов начала заседание в 10.30, и что сегодня на повестке дня. С моего зонтика капает на кафельный пол и один из охранников косится на меня, но мне все равно.

— Драко, – резкий тон отца возвращает меня на землю. Он идет ко мне, как всегда безупречный в своем черном костюме, с волосами, аккуратно стянутыми на затылке. Отец — единственный тори, кого я знаю, позволяющий себе носить волосы до лопаток. Он подзывает меня пальцем, и я следую за ним. Он молчит, пока мы не выходим в Восточный коридор.

— "Дейли Мейл", — произносит он, глядя прямо перед собой, и плотно сжимает губы. Я никогда не планировал официального камин-аута перед отцом, тем более — таким образом. Не говорить об этом вслух было гораздо комфортнее. Но он, похоже, относительно спокоен. Пока.

Я останавливаюсь под картиной, изображающей Латимера(3), проповедующего перед Эдуардом VI.

— "Дейли Мейл" не повлияет на твою репутацию. — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно.

Отец фыркает.

— Не смешно. — Он поджимает губы. — Ты знаешь, в какое положение это меня ставит, особенно в период борьбы за лидерство в партии. И что мне особенно нужно в данный момент — это фотография моего бисексуального, — он произносит это слово с полным ненависти шипением, презрительно скривив губы, и я понимаю, что он уже поговорил с матерью, — сына в страстных объятиях либерал-демократа на обложке проклятого «Mейла»!

Я уставился на него.

— Так что, если Гарри был бы тори, это было бы приемлемо?

Ноздри отца трепещут. Я все-таки вывел его из себя.

— Не будь дураком.

— Почему нет? Это же то, что ты обо мне думаешь, — я смотрю в сторону. Баронесса Бутройд проходит мимо нас с радостным «добрый день, Люциус, дорогой» к отцу и любопытным взглядом в мою сторону. Отец кивает ей и смягчает выражение лица, чтобы выглядеть вежливо, насколько это ему удается. Она — член правительства, в конце концов, и, следовательно, ее необходимо уважать

— Я это сделал не для того, чтобы опозорить тебя, — говорю я спокойно, глядя вслед баронессе, уходящей к одной из комнат комитета. — Я не знал, что Алфи околачивался там в половине двенадцатого. Парламент даже не заседает так поздно по средам.

Отец вздыхает и барабанит кончиками пальцев по запястью другой руки. Он игнорирует служащих и других представителей общественности, снующих мимо нас туда-сюда на пути в Центральную приемную. Кое-кто из них поглядывает в нашу сторону, но перешептывания украдкой между лордами, депутатами и их подчиненными — не редкость в коридорах Вестминстерского дворца.

— Ты сейчас же прекратишь эту ерунду, Драко. Я не потерплю, чтобы нашу семью правительство использовало для отвлечения внимания публики от текущего скандала.

Я напрягаюсь.

— Это то, что они планируют? — Мне наплевать на репутацию отца. Но я не хочу, чтобы таблоиды протащили Гарри через всю эту грязь.

— Ты же прекратишь этот роман? — Отец хмурится. – Палата Представителей отчаянно ищет хоть что-нибудь, что может отвлечь внимание общественности от их действий, лишенных всякого смысла. Честно говоря, идиоты действуют, как будто Зеленая книга(4) — это просто советы по этикету, а не свод правил для парламента.

— А если тебя поймают на попытке списать расходы на жилье? — спрашиваю сквозь стиснутые зубы. – Только не говори мне, что ты не вносишь лондонские расходы в статью парламентских расходов, черт бы побрал этот Атенаум.

Отец выгибает бровь.

— Я думал, ты обо мне более высокого мнения, Драко. — Он поправляет французские манжеты, играя с запонками в виде серебряных змей, которые принадлежали еще его деду.

Я фыркаю. Семья Малфоев всегда имела большой опыт креативной бухгалтерии, когда дело доходит до нашего счета в банке Барклайз, а отец даже талантливее, чем большинство моих предков, что касается инвестиций и тайных игр с налоговым управлением.

Когда отец отводит глаза в сторону, я все вдруг понимаю. Вот почему он так расстроен. Это не имеет ничего общего с желанием защитить меня или доброе имя семьи. Я унизил его. Ни один политик-консерватор, конечно, не захочет быть публично скомпрометированным сыном-педиком, который трахается с либерал-демократом, но на дворе двадцать первый век, вашу мать! Быть открытым гомосексуалистом — уже не политический смертный приговор, как было раньше. Но это... Отец просто в ужасе, что он будет пойман, как и все остальные, на своих финансовых махинациях, и одновременно таблоиды будут выплескивать со своих страниц истории о моей извращенности и неосторожности, и, как следствие, Кэмерон перестанет быть столь любезным с ним. Для отца власть всегда значила очень много. Он на протяжении нескольких лет выуживал должность в теневом кабинете в надежде, что она будет ему гарантирована в Тайном совете, как только правительство снова обернется к консерваторам.

Этого достаточно, чтобы меня затошнило.

— Драко.

Я оглядываюсь в пол-оборота на голос Гарри. Отец застывает рядом со мной, пока Гарри бежит к нам; сумка с ноутбуком хлопает его по бедру. Ему надо бы расчесаться, но темно-коричневый мохеровый костюм от Дживс и Хоукс прекрасно отутюжен. Он коротко кивает отцу.

— Лорд Малфой.

— Поттер, – отец кривит губы.

Гарри смотрит на него несколько озадаченно, но потом переводит взгляд на меня.

-Ты в порядке? — Он говорит тихо и касается моей руки.

Отец отталкивает его руку.

— Вы не возражаете? Я думаю, вы уже сделали достаточно, чтобы запятнать имя Малфоев.

Гарри отступает, моргая.

— Послушайте, — говорит он запальчиво, — это не имеет к вам никакого отношения.

— А я считаю, что имеет. — Отец приближается, сузив глаза. Я знаю этот взгляд слишком хорошо. Я видел его у змей, которых отец держит в усадьбе, перед тем, как они бросаются на маленькую мышь, выпущенную в клетку им на обед.

— Следите за собой, мистер Поттер. Британской общественности может не понравиться, что люди вашего сорта управляют страной.

— Чушь, — Гарри сжимает челюсти. Я вижу, как у него от напряжения дергается щека. – Люди моего сорта, как вы изволили выразиться, уже управляют страной в течение достаточно долгого времени.

— Перестаньте,— я начинаю говорить повышенным тоном. Они оба смотрят на меня, — я не собираюсь ничего выяснять прямо сейчас. Или прямо здесь. — Я кладу ладонь на руку Гарри, не обращая внимания на поджатые губы отца. — Прости.

Гарри ловит мою руку.

— Драко.

Я отстраняюсь. Меня не волнуют взгляды проходящих мимо.

— Я не могу, Гарри, — говорю, и не уверен, что я имею в виду. Мое горло болезненно перехватывает, плечи напряженны. Мне просто нужно уйти. Я устал быть пешкой отца, и я не хочу нести ответственность за крах карьеры Гарри.

— Прости, — повторяю еще раз, и оставляю их стоять в коридоре, глядя мне вслед.

* * *

Дождь льет, равномерно покрывая лужами тротуар набережной Альберта и исчезает в неспокойных волнах Темзы. Густой серый туман стелится над рекой. Я почти не могу разглядеть шпили парламента на другом берегу, свет от зданий и фонарей вдоль набережной и моста мягко рассеивается туманом.

Я не знаю, сколько я стою здесь, прислонившись к стене набережной, глядя на Темзу. Мой мобильный звонил пять раз. Потом я его выключил. Я не хочу никого слышать — ни отца, ни мать, ни Панси с Блейзом. Даже кафе может идти нахуй, мне все равно. Я цепляюсь за зонтик, прячусь под ним, плотнее закутываясь в фиолетовый пиджак от Александра МакКуина, который Блейз подарил мне на прошлый день рождения, вместе с резкой критикой по поводу отсутствия у меня современного стиля. Ублюдок совсем охерел, по-моему.

Я не знаю, что делать. Я знаю, чего я хочу. Гарри. Я хочу почувствовать снова его прикосновения, хочу целовать его, хочу провести еще одну ночь с ним в постели. Тем не менее, я осознаю, что средства массовой информации могут сделать с ним. Что они наверняка сделают, если это будет продолжаться.

Если у меня есть хоть капелька альтруизма, я должен уйти от него. Мать так и сказала сегодня утром. «Так будет лучше для него и для тебя, Драко. Ты и сам это знаешь».

Беда в том, что я знаю, но мне плевать.

Моей руки касаются толстые, твердые пальцы, которые стали мне до боли знакомы за несколько последних недель.

Я смотрю на Гарри. Идиот выскочил в дождь без зонта. Его костюм промок насквозь, скорее всего, испорчен навсегда, и воротник рубашки персикового цвета прилип к мокрой коже. Волосы распластались по лбу.

— Ты безнадежен, — говорю я.

— Возможно. — Гарри притягивает меня за бедро поближе. – В гробу я видал этот «Мейл».

Я кладу руки ему на грудь. Его кожа теплая под мокрой тканью.

— А стоило бы к нему прислушиваться.

Пальцы Гарри накрывают мои.

— Я совершил свой камин-аут уже очень, очень давно. — Говорит он с легкой улыбкой. – Коули стрит давно в курсе. На самом деле, Клегг позвонил, чтобы поздравить меня сегодня утром. Кажется, они думают, что тот факт, что мой бойфренд – тори, поможет перетащить несколько консерваторов-геев на нашу сторону.

— А, так ты используешь меня для собственной политической выгоды, Поттер?

— Возможно, — снова говорит Гарри. Он проводит пальцами по моей щеке. Мой зонтик падает назад, потому что рука моя слабеет, а дыхание перехватывает от одного взгляда на его лицо.

Я сглатываю. Капли дождя бьют меня по лицу, холодные и бодрящие, и я вздрагиваю.

— Как ты меня нашел? — спрашиваю через минуту.

— Милли, — говорит Гарри. Интересно, называл ли он ее когда-нибудь по имени? — Она сказала, что ты любишь пройтись по набережной в сторону Овала, когда расстроен.

— Надо бы ее уволить, — я ловлю руку Гарри и подхожу ближе. Он смотрит на меня сквозь забрызганные дождем очки. — Но трудно в этом городе найти человека, который варит достойный эспрессо.

Гарри слабо улыбается.

— Это был бы просто позор — потерять ее.

Я киваю. Мой палец скользит по запястью Гарри. Я чувствую ровный стук его пульса.

— Может ничего не получиться, ты знаешь. Ты и я. Я полный ноль в отношениях, и мне никогда и никому не удавалось сохранять верность.

— Я тоже полный ноль, — Гарри наклоняется ко мне. Он твердый и сильный, и я хочу его. Отчаянно.

— Я хочу снова играть в крикет, — я смотрю на него, сморщив лоб. Я не совсем уверен, почему я это сказал, но это правда. — Не в следующем сезоне, но ....

Гарри прислоняется своим лбом к моему.

— Тебе надо позвонить в Суррей. — Он переплетает свои пальцы с моими. – Узнать, что следует делать.

— Я так и сделаю, — облизываю свою нижнюю губу. Дождь уже намочил мои волосы. — Гарри, — шепчу я, и он целует меня, медленно, мягко и осторожно.

Меня не волнует, что думают люди. Меня не волнует, что они говорят. Все, что меня волнует — это Гарри, его руки на моей талии, движения губ на моих губах.

Впервые за много лет я счастлив, я вдруг понимаю. И я проснусь счастливым завтра. И послезавтра. И на следующий день.

И потом, да. Посмотрим.

Мой зонтик падает на землю. Ветерок несет его по набережной. Я не думаю о том, куда он делся. Вместо этого я обнимаю Гарри за шею, продолжая его целовать.

— Нахуй «Мейл». Идем домой и будем трахаться до потери пульса, — говорит мне в рот Гарри, и я смеюсь. Это гениальная идея, как я считаю.

Туман рассеивается, пока мы идем по набережной, взявшись за руки, и клочок ярко-синего неба виден сквозь облака.

Почему-то я думаю, что Астория довольна.

* * *

1. Детский сад Монтессори (Montessori nursery school) – сеть детских садов, где принята система воспитания, предложенная в первой половине XX века итальянским педагогом, учёным и мыслителем Марией Монтессори. Методика Монтессори основана на индивидуальном подходе педагога к каждому ребёнку: малыш постоянно сам выбирает дидактический материал и продолжительность занятий, развиваясь в собственном ритме и направлении.

2. Уи́льям Ю́арт Гла́дстон ( William Ewart Gladstone; 29 декабря 1809, Ливерпуль — 19 мая 1898) — английский государственный деятель и писатель, 41-й (декабрь 1868 — февраль 1874 года), 43-й (апрель 1880 — июнь 1885 года), 45-й (февраль — август 1886 года) и 47-й (август 1892 — февраль 1894 года) премьер-министр Великобритании.

3. Хью Латимер (Hugh Latimer; ок.1485 — 16 октября 1555) — епископ Вустерский, известный деятель английской Реформации. Во времена правления королевы Марии I Католички был сожжён на костре как еретик. В 1531 году Латимер удостоился особой милости Генриха VIII за поддержку в пользу аннулирования брака короля с Екатериной Арагонской. Во времена правления Эдуарда VI Латимер был удостоен благосклонности нового короля и даже получил должность придворного проповедника, в которой оставался до 1550 года

4. Зеленая книга (The Green Book) — руководство по начислению пособий для членов Парламента (часто просто Зеленая книга) Палаты общин Великобритании. До 7 мая 2010 года в ней были изложены правила, регулирующие зарплаты депутатов, пособий и пенсий. Ныне заменена на свод правил, установленных Независимым парламентским органом стандартов, как результат парламентского скандала о расходах .