Эта зима казалась Панси бесконечной. Повсюду, даже возле камина, ее преследовал колючий холод, мерзкими щупальцами забиравшийся под теплый свитер. Холод и страх. Липкий, животный, панический страх, обуздать который практически невозможно. Он не давал ей спать ночью, насылая душные кошмары, а днем он принимал облик Амикуса Кэрроу, заставляя при виде его прижиматься к стене, стараясь стать как можно незаметнее.
— Хорошие девочки не гуляют после отбоя, Паркинсон. А ты плохая. Знаешь, что может случаться с плохими девочками в темных коридорах? — Панси словно парализует, и она не в силах выговорить, что возвращалась с отработок у Макгонагалл. Она молча смотрит на носки своих черных туфель на уродливом квадратном каблуке и чувствует, как по спине течет струйка пота.
— Чего молчишь, дрянь? Я кажется задал вопрос тебе!
— Я не знаю, сэр. Позвольте мне пройти в гостиную, — губы трясутся, коверкая слова.
— Знаешь, о чем я жалею, моя маленькая непослушная девочка? О том, что Лорд запретил трогать слизеринок. Но ничего… Скажи своему папаше, что если он провалит еще одну операцию, то… Ты сама знаешь что, крошка Панс. — он разворачивается, задевая ее ноги полой своей слишком длинной мантии и уходит, растворяясь во мраке подземелий.
Ее сердце выскакивает из груди, она бежит так быстро, как не бежала никогда, и останавливается только когда ощущает привычную сырость гостиной. Мягкий ковер из зеленого ворса скрадывает ее тяжелые шаги, она подходит к сидящему на кожаном диване юноше, и закрывает своими холодными ладошками его лицо. Он грубо отталкивает ее руки и указывает на место рядом с собой. «Как же он красив… — думает Панси, как будто в первый раз увидев его правильное бледное лицо. — Драко сильный, он защитит меня…». Панси наконец решается нарушить молчание, и слова, которые она так хотела произнести вот уже полгода, вырываются наружу.
— Драко, умоляю, давай сбежим? Я больше не могу здесь, я скоро умру, я знаю… Пожалуйста. Я устала бояться, устала, устала, устала… — Панси повторяет это снова и снова, уткнувшись лицом в дорогую белую рубашку Драко Малфоя. Он передергивает плечами, скидывая ее голову. Его взгляд падает на лицо Панси с потухшими, мутно-зелеными глазами, и он едва заметно морщится. Панси встает с дивана и продолжает в упор смотреть на него. Он отворачивается и кривит свои прекрасные тонкие губы в ухмылке.
— Давай без истерик сегодня, а? Я тоже устал. Устал от твоего бесконечного нытья и чугунной башки на плече. Уходи. И не смей больше так на меня смотреть. Я ничего тебе не должен, запомнила? Да, забыл сказать, на каникулах у меня состоялась помолвка с младшей Гринграсс.
Внутри у Панси как-то сразу становится пусто, а перед глазами начинают танцевать фиолетовые пятна. Опираясь на спинку дивана, Панси идет в сторону спален, молясь про себя не упасть в обморок на его глазах. Лишь задернув полог кровати она наконец падает в спасительную пропасть обморока, плавно переходящего в сон. Дребезжащий звон будильника отдается резью в висках. Солнечный свет, пробивающийся сквозь серое зимнее небо, заставляет ее зажмуриться и накрыть голову подушкой.
— Панс, ты опаздываешь на травологию! Я ухожу без тебя.
— Скажи мне одно… Ты ведь знала, да? Почему же не сказала мне?
— Что знала? – Дафна чуть приподнимает свои белесые бровки. – ты про Асторию и Драко? Конечно знала. Я думала он сам все расскажет тебе. Бедняжка, ты расстроилась? Не принимай близко к сердцу. Ну все, я побежала, а то не хочется терять баллы.
Удушливые духи Дафны вызывают сильную тошноту, и Панси долго рвет на каменный пол. Кое-как умывшись холодной водой из графина, она идет в больничное крыло за снотворным. Мадам Помфри с неохотой дает ей пузырек из синего стекла с несколькими каплями зелья на дне, с условием что она будет спать здесь, а не в гостиной. «Какого черта? — лениво удивляется Панси, но не возражает. — Как жаль, что нельзя достать больше зелья… Тогда можно было бы заснуть навсегда.» А так ей придется довольствоваться трехчасовым утренним сном на жесткой койке больничного крыла. Ей снилось, что они с Драко на Святочном балу. Снова его рука лежит на ее талии, обтянутой тугим корсетом, снова звучит музыка вальса, а она счастлива как никогда в жизни. Настроение не портит даже дурацкая мантия с розовыми рюшами, купленная матерью в Париже. Но Драко сказал, что она сегодня великолепно выглядит… так что может быть мантия не настолько ужасна, как ей показалось, просто это у нее, Панси, дурной вкус. Рядом проносится Астория с Блейзом, и Гринграсс выглядит такой нежной, воздушной, невесомой… Панси видит, как задерживается взгляд Драко на ее тонкой шее с серебряной цепочкой в виде змейки. Она с усилием отгоняет дурные мысли, отдаваясь волшебству танца. Драко кружит ее, и она кажется сама себе легкой пушинкой, танец кажется ей бесконечным, время как будто застыло, продлевая минуты блаженства. Но вдруг кто-то сильно толкает ее, она падает куда-то вниз и просыпается. Волшебство сна покидает ее, отдаваясь ноющей тоской в сердце. Сегодня она не пойдет на занятия. Даже смешно подумать о том, как она войдет в теплицы и встанет на свое обычное место между Драко и Гойлом. Панси вдруг становится душно, низкий потолок палаты начинает ощутимо давить на голову, а стены сжимаются, намереваясь раздавить ее. Панси уже второй раз за день начинает бежать, и бежит до тех пор, пока не оказывается на вершине Астрономической башни. Она с наслаждением позволяет морозному воздуху заполнять легкие и выдыхает облачка белого теплого пара. С неба падает мокрыми хлопьями снег, который тут же тает, касаясь ее растрепанных темных волос. «И что дальше? Неужели в моей жизни будет что-то еще?» - Панси запрокидывает голову, подставляя лицо снежинкам, стекающим вместе со слезами за шерстяной шарф.
Панси почувствовала чье-то присутствие за спиной и резко обернулась, на сотую долю секунды ее сковал страх… это вполне мог быть Амикус. Но – ей повезло. На нее смотрела Трейси Дэвис. От удивления Панси едва не открыла рот, и забыла о своем зареванном лице.
— Эмм… Я увидела как ты бежала, и подумала, может тебе нужно поговорить? Я не хочу навязываться, просто… — тонкий сбивчивый голос Дэвис выводил Панси из себя.
— Мне не нужна. Ничья. Помощь. Ясно? – еще не хватало чтобы ее утешали жалостливые дуры вроде Трейси.
— Его уже никто не будет любить так как ты. Он поступил подло, и может быть, еще пожалеет об этом.
— Каждый решает свои проблемы сам. Мы не тупые хаффлпаффки, чтобы плакаться друг другу в жилетку. Спасибо за поддержку, но я уж как-нибудь сама. – Панси развернулась и зашагала вниз.
Как ни странно, разговор с внезапно появившейся утешительницей в лице странной однокурсницы, с которой она никогда толком и не общалась, порядком отрезвил ее и помог взять себя в руки. Никто не должен увидеть ее слез. Она не станет радовать Дафну опухшим лицом и подавленным настроением. Нет! «Они еще заплатят. Не знаю пока как, но заплатят.» — гнев теплыми волнами разливался по телу, прибавляя сил и заставляя щеки румяниться. Панси не нашла ничего лучше как зайти в ванну для старост. Горячая вода приятно обнимала тело, позволяя освободиться от напряжения. Длинные черные волосы тяжелыми канатами плавали в воде, притягивая ее ко дну ванны. Напарившись до фиолетовых пятен перед глазами, Панси с огромным трудом заставила себя вылезти из ванны. Встав перед зеркалом, она задумчиво оглядела свою фигуру. Короткие ноги, широковатые для девушки ее возраста бедра, довольно большая грудь и тяжелые волосы, прикрывающие ягодицы. Она сразу вспомнила точеную фигурку сестры Дафны. «Должно быть Асти в раздетом виде выглядит гораздо лучше.» — Панси ненавидящим взглядом уставилась в свое отражение. Стекло уже успело снова запотеть, и она вывела пальцем кривые уродливые буквы: «крошка Панс – жирная, жалкая свинья».
— Не такая уж и жирная. Бывают и пожирнее. Вчера вот приходила бедняжка Хана Эббот, так вот задница у нее почти в два раза больше, – плакса Миртл появилась как всегда неожиданно, готовая оказать неоценимую психологическую помощь.
— Отвали, Миртл!
— Фууу… Какая ты грубая. Неудивительно, что тот мальчик с белыми волосами бросил тебя. Хочешь вскрыть себе вены? Не бойся, умирать совсем не страшно… Потом станешь приведением и будем жить вместе в моем туалете. Решайся! – Миртл указала Панси на огромные портняжные ножницы, лежавшие на подоконнике.
— Давай проваливай, пока я не спустила тебя в унитаз.
— Не нервничай, подруга! — Миртл попыталась ее обнять, обдав потоком ледяного воздуха. – Все-все. Ухожу. Не буду тебе мешать, – с этими словами привидение просочилось сквозь пол.
Панси взяла ножницы и пощелкала ими в воздухе. «чик-чик. чик-чик», — приятный металлический звук ей нравился. Некоторое время подумав, она зажмурилась и поднесла ножницы к волосам. «чик-чик», — тяжелыми волнами черные локоны падали на мокрый пол. «Мерлин, что я творю! Кто-нибудь остановите меня.» — отчаянно думала она. Едва сдерживая громкие всхлипы, она снова и снова щелкала ножницами, расставаясь не столько с волосами, сколько со слабостью и болью. Нет, прежняя Панси-пончик, так ее называл Драко, уже не выйдет из этой комнаты, она умерла. Нет больше единственного лучшего друга и парня в одном лице. Больше она не позволит себе раскисать и хныкать на чужом плече. Малфой был как всегда прав, ей нужно просто подобрать сопли и перестать перекладывать свои проблемы на других. Пора уже принять то, что она сейчас одна. «Твоим лучшим другом должна быть ты сама. Всех же остальных нужно держать на расстоянии.» — так когда-то говорил ей отец, как жаль, что она не придала значения его словам раньше. «Папа, мама… как же вы сейчас?» — в этот момент Панси ненавидела Темного Лорда. — Это он… он во всем виноват.» Если бы у Поттера и его дружной команды был хоть один шанс, то она перешла бы на их сторону. Но идти против Сами-знаете-кого просто глупо, особенно когда у тебя есть родители и младший брат.
* * *
Февраль 1999.
Ежедневный пророк.
«Сегодня были оправданы Блейз Забини, Теодор Нотт–младший, Персефона Паркинсон, Маркус Флинт и Грейн Монтегю, совсем молодые Пожиратели смерти, получившие метку всего за два месяца до Битвы за Хогвартс. Сотни разгневанных волшебников уже прислали свои письма мистеру Шеклботу, требуя «поместить мерзких тварей, туда, где им самое место. (т.е в Азкабан.)» — пишет мистер Уилкокс из Шотландии, который до сих пор не оправился после заклятия Круциатус, которому подвергли его Паркинсон и Нотт. Мы попросили нового начальника Аврората, мистера Гарри Поттера, прокомментировать ситуацию – «На оправданных оказывалось сильнейшее давление со стороны Темного Лорда и его ближнего круга, он угрожал расправой их семьям. Неизвестно как поступил бы каждый из нас, зная что его близким угрожает опасность. Что же касается мистера Уилкокса, то в момент нападения на него Паркинсон и Нотт находились под заклятием Империус, наложенным на них Беллатрисой Лестрейндж. Это было неоднократно доказано, все допросы проводились лично мной, с использованием веритасерума и легиллименции. Так что я могу полностью поручиться за оправданных, и гарантировать, что они будут достойными гражданами нового магического общества.»
* * *
— Оправдана. Извольте получить на выходе вашу волшебную палочку. Вы можете аппарировать немедленно. — ее как будто парализовало. Она просто стояла перед дверью камеры и не могла перешагнуть порог. Ее что-то держало, не давая сделать ни шагу, Азкабан не хотел так просто отпускать узников.
— Мисс Паркинсон, что же вы? На вашем месте меня бы здесь уже не было.
— Да, жаль что вы не на моем месте.
— Ты тут не груби, а то еще на месяц останешься. Смотри-ка! Вон идет твой дружок. – свинцовая усталость заполнила все тело, и Панси села на каменный пол обхватив колени.
— Панс, что же ты, пойдем! Нас всех отпускают! Навсегда, понимаешь? Мы свободны! – чьи-то жилистые руки подняли ее с пола. Она почувствовала, что ее куда-то несут, спускаясь по лестнице, а потом хлопок аппарации – и темнота. Ее все еще кто-то обнимал, поглаживая грязные растрепанные волосы.
— Это сон, я знаю. – Панси покрепче зажмурила глаза, стараясь не просыпаться.
— Нет, не сон. Открой глаза, не бойся. Теперь все кончено, все будет хорошо.
Через несколько секунд, когда Панси все же решилась открыть глаза, она увидела худое, осунувшееся лицо Теодора Нотта, с черными кругами на скулах. Он чуть улыбнулся в ответ на ее взгляд.
— Мы в пяти минутах ходьбы от моего поместья. Если конечно авроры что-то оставили от него. – его голос еле слышно пробивался сквозь шум прибоя.
— Ты никогда не говорил, что живешь у моря. – собственные слова звучали как сквозь вату. Так и не замерзшее в эту зиму море шумным прибоем набрасывалось на песчаный берег, рассыпаясь тысячами капель. А с неба уже начали падать снежинки, оседая прозрачными слезами на лице Панси.
Vova
