Сколько Ромильда себя помнила, она всегда влюблялась не в тех мужчин. Ну, то есть «не в тех» — это по мнению матери, подруг, просто знакомых и всех остальных, кому удавалось об этих чувствах узнать. Саму её всё более чем устраивало.
Первым был Гилдерой Локхарт. В него тогда сложно было не влюбиться, даже бабушка Ромильды тайком коллекционировала его колдографии. Прятала их между страницами его же книг. А ей ведь было крепко за девяносто!
Ромильде, к слову, тогда едва-едва исполнилось десять. И она жутко, до слёз в подушку и истерик за завтраком завидовала тем, кто уже учился в Хогвартсе, когда Локхарта взяли туда преподавателем по Защите от тёмных искусств!
Через год школа волшебства и чародейства раскрыла свои двери и для неё, но было уже катастрофически поздно. Во-первых, потому что на место красавца Гилдероя пришёл изрядно помятый и потрёпанный профессор Люпин. А во-вторых, потому что Локхарта к тому времени Ромильда уже разлюбила.
На смену ему пришёл новый герой. Страстно и бесповоротно Ромильда влюбилась в третьего брата Перевел из книги сказок, рассказанных бардом Бидлем. Игнотус был такой… такой смелый, такой умный, такой мудрый и находчивый. Самый подходящий набор качеств для идеального мужчины!
Чуть позже, правда, к этому набору качеств добавились ещё «такой ехидный» и «такой пугающий»: на целых пару часов Ромильда задумалась, а не выйдет ли у неё красивых страданий по профессору Снейпу. Хвала Мерлину, её внимание отвлёк Оливер Вуд, иначе пришлось бы писать любовные письма мастеру зелий… Если бы кто-нибудь их нашёл, наверняка был бы скандал. Если бы кто-нибудь нашёл любовные письма Оливеру Вуду, то даже удивляться не стал бы.
Хотя саму Ромильду, честно говоря, её постоянство в тот раз удивило. Она сохла по капитану гриффиндорской команды два с половиной года. Два с половиной года исправно думала о нём перед сном, старательно просыпалась с его именем на губах и тщательно строила глазки каждый раз, когда они сталкивались в коридорах.
К несчастью, Оливер не видел ничего дальше своего носа и ничем, кроме квиддича, не интересовался, и поэтому у них не сложилось. Иногда, впрочем, Ромильде казалось, что это, собственно, к счастью: иначе что бы она делала со сбывшейся вдруг мечтой?
Узнать, как нужно поступать в таких ситуациях, она решилась только на четвёртом курсе. Правда, мечты по-прежнему не спешили сбиваться, но теперь у Ромильды были средства и способы их поторопить. Она не слишком заморачивалась: просто купила в «Волшебных вредилках» приворотное зелье и, стащив у отца шприц, начинила этим зельем конфеты. Отец Ромильды работал в Святого Мунго, и это у него она подсмотрела фокус со сладостями: когда маленькие заболевшие детки не хотели принимать горькие зелья, целитель Вейн делал именно так.
С детьми это очень даже работало, а вот с Гарри Поттером почему-то не получилось. То ли он оказался невосприимчивым к приворотному зелью, то ли близнецы Уизли её обманули и подсунули что-то неприворотное, то ли сладости Гарри так и не съел, но пришлось ей остаться без его внимания.
Ромильда не унывала. Она попробовала переключиться на Рона Уизли – тот как раз отлично проявил себя на вратарской позиции, — но быстро поняла, что с Лавандой Браун лучше не связываться. И тем более не ругаться. Заколдовать она, конечно, не сумела бы, но за волосы наверняка оттаскала бы. А волосы у Ромильды были слишком красивыми, чтобы вот так вот, по всяким глупостям ими рисковать.
А ещё ей тогда показалось, что если Браун не вцепится в кудри за подобные выверты, то Грейнджер точно – заколдует. Потом, года полтора спустя, выяснилось: не показалось. Заколдовала бы.
Но опасность в любом случае миновала, ведь и Грейнджер, и Уизли, и Поттер с ними из школы ушли. Или, правильнее будет, просто в неё не явились первого сентября. Ромильда не расстраивалась, потому что уже чувствовала: будет война. А когда война, то оно вроде как не до любви.
Чтобы подчеркнуть своё отношение к этому, она сняла висевший над кроватью постер солиста «Ведуний», и тёмное пятно на фоне выцветшей от солнца стены весь учебный год вгоняло её в депрессию.
А потом война закончилась и для депрессии появились новые поводы. Равно как и для любви, потому что Финальная Битва неожиданно выявила целое множество храбрых ребят, о которых тут же вышли горы статей. Мужчина, о котором написали в «Пророке», вдвойне привлекателен, так рассуждала Ромильда, разглядывая газетные страницы, на которых красовался Невилл Лонгботтом.
Её даже радовало то, что, несмотря на явно неучебную атмосферу, царившую во время его седьмого курса, на «восьмой», организованный специально для таких, как он, Невилл всё-таки не вернулся. Можно было долго и счастливо мечтать о нём на расстоянии, чем она и занималась до выпускного.
А после выпускного начался сущий кошмар. Потому что, оказывается, сидеть дома было нельзя и нужно было срочно устраиваться на работу. Или – ещё лучше – так же срочно выходить замуж.
Папа ратовал за первое, мама горой стояла за второе, бабушка смотрела на колдографию Локхарта и улыбалась – её уже ничто из реального мира не волновало.
— Жуть, — прошептала Ромильда своему отражению и захлопнула зеркальце.
Она уже два часа сидела в кафе, но так до сих пор ни с кем и не познакомилась. Она вообще, если честно, понятия не имела, как люди знакомятся, но мама и Лаванда Браун, с которой Ромильда после войны всё-таки подружилась, посоветовали придти сюда и взять чашечку кофе.
«Здесь часто бывают перспективные женихи», — подмигнула ей Лав, ненавязчиво играя обручальным колечком на пальце. Сама Ромильда Блейза Забини перспективным женихом не считала, но возражать подруге не стала.
Ещё за волосы оттаскает. А у неё такие красивые волосы…
— Мисс, у вас не занято? – раздалось прямо над ухом.
Досадливо поморщившись (кто же так слова-то растягивает?), Ромильда подняла глаза и обомлела. Рядом с ней стоял сам Драко Малфой! Такой высокий, такой белокожий, такой светловолосый и холодноглазый, такой… просто невероятный.
Он, между прочим, сразу после школы отправился играть ловцом в «Татсхилл Торнадос» — и как он играл! Поговаривали, правда, что Малфой просто ни на что больше не годен, да и никакая другая команда не приняла бы его в свои ряды, но, глядя на то, как Драко на метле рассекает по ясному небу, верить в такое Ромильда отказывалась.
С другой стороны, даже если и так, «Торнадос» явно не прогадали. Чжоу Чанг, их предыдущий ловец, продержалась на этом месте не долго – вышла замуж и забеременела («Вот, Ромильда, даже Чанг вышла замуж!» — сказала б Лаванда), но с приходом Малфоя дела у команды пошли вверх.
Он ещё ни в одной игре не упустил снитч. Ромильда, по привычке следившая за квиддичем, чтобы – чем чёрт не шутит! – снова влюбиться, прекрасно это знала. Она знала и его манеру игры: ловкую, быструю, наглую. За эту наглость Малфоя многие осуждали: завидев снитч, он всегда давал это понять. Победно вскидывал руки, что-то выкрикивал… На пути к золотистому мячику он продолжал красоваться, выделывая изящные фигуры и мёртвые петли, но всё равно успевал поймать его первым.
Соперники, исходя злобой и справедливой яростью, неслись напрямую, выжимая всё из своих мётел, но крылатая вредина, словно чувствуя их неудержимое желание, в руки к ним не давалась. Зато давалась в руки Драко. Снитч шёл к нему с охотой, будто никакой лучшей доли для него не было.
«Ведьмополитен» Малфоя за такую манеру называл сексуальным, а «Неделя квиддича» утверждала, что когда-нибудь он поплатится за свою самонадеянность и пижонство.
— Мисс?
— Ой, — Ромильда сообразила, что задумалась и ничего не ответила. – Конечно, не занято! – Она поспешно отодвинулась, хотя в этом не было необходимости.
Малфой уселся напротив и к нему на подносе тут же подлетела большая кружка ароматного кофе. Сама Ромильда пила зелёный чай из пузатого чайничка. Вообще-то она предпочитала чёрный – холодный и с молоком, но Лаванда сказала, что только зелёный можно пить долго-долго, бесконечно подливая горячей воды в чайник с заваркой.
«Чем дольше ты просидишь в кафе, тем больше мужчин успеют с тобой познакомиться», — так поучала подруга.
— А почему «конечно»? – лукаво улыбнулся Малфой. Судя по всему, он её не узнал. – Разве вы никого не ждёте?
Ромильда устало пожала плечами и размешала ложечкой сахар. Чтобы тут же вспомнить, что сахара в чае не было.
— Жениха своего жду, — хмуро призналась она.
Наверное, встретив ловца «Татсхилл Торнадос», нужно было плясать от радости и щебетать ему что-то восторженно-трепетное, но делать этого почему-то совершенно не хотелось. Ей, конечно, нравился Драко, но одно дело, когда можно достать из-под подушки его интервью – когда заблагорассудится, а другое, когда он сам сваливается на твою голову, а у тебя ужасное настроение.
Противно и мерзко. И замуж совсем неохота.
А что Малфой её не узнал, так где же ему её вспомнить. Он таких каждый день видит, наверное. Правда, не могут же у всех быть такие волосы? Непонятно…
— А ваш жених против не будет?
— Не будет, — отрезала Ромильда. – Его у меня нет.
Драко посмотрел на неё так странно, что пришлось пояснить:
— Его у меня нет и мне, по сути, не надо. Но мама настаивает.
— Даже так, — он повертел свою кружку в руках, как только не обжёгся. – Понятно. Значит, ждёте жениха, мисс.
— Вейн, — подсказала она. – Мисс Вейн. Ромильда.
— Драко Малфой, — он криво улыбнулся, — собственной персоной.
Когда он сидел вот так вот, рядом, ну, то есть не совсем рядом, а напротив, но всё-таки рядом, то совсем не выглядел пижонистой знаменитостью. Почему-то. И наглости в нём не было ни на кнат. Очень походил на себя трёхлетней давности, уставший и какой-то растерянный.
— Я знаю. Ой. Не стоило говорить. Я знаю не потому, что вы в квиддич играете, а потому что мы вместе учились.
Он недоверчиво поднял бровь.
— В самом деле? Я бы запомнил.
Ромильда потупилась и, взяв двумя пальцами прядь волос, принялась её крутить. Так она делала всегда, когда волновалась.
Неловкое молчание всё длилось и длилось, а её зелёный чай всё остывал. Скоро надо будет просить заново наполнить чайник, хотя лучше бы сразу счёт.
— Счёт? – в унисон её мыслям осведомился Малфой, и Ромильда от неожиданности кивнула раньше, чем поняла, о чём её спрашивают.
А он, между тем, заплатил за обоих. И, поднявшись, неожиданно проронил:
— Прогуляемся?
Послушно кивнув, она на негнущихся ногах выбралась из-за стола. Это что, правда? Это что, действительно Драко Малфой предлагает ей прогуляться? Как так? Зачем? Почему?
Знать такие вещи она не могла, в интервью ответов на такие вопросы не прочитаешь, придётся самой спрашивать.
Она и спрашивала – всё время, пока они шли по переулку, такому узкому, что домов можно было коснуться плечами. А когда вышли на огромную площадь, заговорила сама. О нём и его манере играть, о квиддиче, о собственных мыслях, о бабушке, о своих волосах, об Игнотусе Певерелле, о Лаванде Браун и Блейзе Забини…
— Блейз – мой приятель, — ответил на это Малфой.
— Надо же, — улыбнулась Ромильда.
— Ага. Ещё со школы.
— А я думала, знаменитости ни с кем из старых друзей не общаются.
— Знаменитости? – он снова поднял бровь. Выходило это у него, надо сказать, потрясающе. Даже странно, что в «Ведьмополитене» ещё не писали о том, как здорово Малфой это делает.
— Ну да, — спорить с очевидным было глупо.
— Я не такая уж знаменитость.
Ромильда обвела взглядом площадь и кивнула в сторону первой попавшейся девушки:
— А давай у неё спросим?
Драко зябко поёжился. Подняв воротник мантии, он отрицательно покачал головой.
— Не надо. Надоели уже. Каждая считает, что я срочно должен жениться – и непременно на ней.
Именно поэтому, кстати, от всяких Локхартов, Певереллов и Вудов Ромильда всегда выбирала держаться подальше. Не хотела надоедать. С Поттером, конечно, вышла осечка, но она – умница и быстро поняла свою ошибку.
Игнотус в этом смысле вообще был идеальным мужчиной.
Мёртвым и, может быть, даже выдуманным.
Заглядение.
…Больше этой скользкой темы они не касались. В конце концов, на свете существовало полным-полно других интересных вещей. Драконы, например. Или то, как отреставрировали Хогвартс после войны. Или какая из МакГоннагал вышла бы директриса – тут у них мнения не сошлись. Ромильда считала, что замечательная, Драко считал, что неплохо бы тему сменить.
Пришлось уступить.
«Настоящая женщина должна уметь уступать», — так говорила бабушка, когда ещё была в трезвой памяти.
Бабушке Ромильда доверяла. Они даже похожи были, и мама часто повторяла, что Ромильда так же закончит – в смысле безумием и с чьим-нибудь колдофото в обнимку. Чтобы не расстраивать маму, Ромильда ещё две недели назад заготовила себе всё необходимое на этот случай.
Но пока что безумие ей не грозило.
— У меня игра завтра, — сказал Малфой, проводив её до аппарационного барьера.
— Волнуешься?
Он переступил с ноги на ногу. «Волнуется», — без слов догадалась Ромильда.
— Буду спокоен, если ты поцелуешь меня на прощание.
Ромильда опешила. Целоваться она не умела: солист «Ведуний» на постере хоть и улыбался зазывно, но на большее был не способен. Да и Драко Малфой, будь он на постере, тоже никакой опасности бы не представлял, а теперь…
— Эй, — Драко заметил её колебание. – Можешь не на прощание. Можешь на удачу, — он лихо взмахнул рукой, наконец-то напомнив того Малфоя, каким Ромильда привыкла видеть его на квиддичном поле.
Такой вариант ей нравился больше.
— На удачу так на удачу.
Прищурившись, она посмотрела ему в глаза, а потом взяла Драко за запястья и, перевернув его руки ладонями вверх, осторожно поцеловала самую середину каждой. И так никогда снитч не упускали, а после этого и подавно никогда не упустят.
«Если кто-то любит и верит…» — тоже бабушка говорила.
На свадьбу, кстати, бабушка пришла с веером из фотографий своего любимого Гилдероя. Родители Драко были не слишком в восторге, а он даже не злился. Просто в очередной раз повторил, что никто, кроме Ромильды, не додумался бы целовать наудачу не в губы. Мол, любая бы на её месте воспользовалась бы шансом и…
Что «и» Ромильде думать не хотелось. Ей достаточно было того, что они – счастливы, поклонницы – не докучают, а родители – успокоились.
…Лаванда Браун была уверена, что во всём виновато «правильное» кафе и «правильный» зелёный чай. Спорить с ней Ромильде не хотелось – просто потому что лень, а не потому что жалко красивые волосы.
Vova
