Примечание: Фик написан на фест «Мы пишем историю!» на Polyjuice Potion, по заявке wandarer №3
Арт: рисунок
Автор: Фистис
Техника: фотошоп
(ссылка в тексте)
— 1 -
Сердце билось.
Ремус Люпин лежал на кровати и глубоко дышал. Последние по-летнему яркие деньки, запутавшиеся в октябре, стекали к вечеру в оглушительный закат, его отсветы проникали в окно, стелились по полу бледно-желтыми пятнами. Ветер, завывая на одной ноте, пробивался сквозь бумагу, которой была заткнута щель в подоконнике. Ремус потер виски и подтянул выше колючий плед. С каждым месяцем превращения давались все труднее.
И это пробуждение ничем не отличалось от сотен предыдущих в день новолуния: раскалывалась голова, ныло тело, во рту было сухо — язык прилип к небу, а зубы покрылись мерзким налетом; саднили застарелые раны, глухо болели суставы.
Но сердце билось.
Ремус постарался сосредоточиться на этом звуке, чтобы обхитрить боль. Ритм сердца, этот ритм, похожий на бой африканских барабанов, спасал его не раз. В самые поганые моменты своей жизни Ремус высчитывал его, подпевал. Он мог бы станцевать под него, если бы умел.
Биение сердца ритмом накладывалось на монотонную песню ветра. Это был странный дуэт.
Ремус протянул руку, чтобы включить стоящий на полу ночник. Ночник был старый, с изящной основой из красного дерева и округлым плафоном, разрисованным розовыми и фиолетовыми цветами. Ремус уставился на эти цветы, тронул пальцами прозрачное стекло. Стекло было теплое.
Тусклый свет будто бы согрел комнату, отчертил темные силуэты мебели, бликами осел на зеркале и лакированной дверце шкафа, подчеркнул достоинства и деликатно оставил в тени недостатки.
Комната была просторная, но вся заставленная разномастной мебелью. Здесь были шкафы до самого потолка, тумбочки, громоздящиеся одна на другой, несколько книжных полок, журнальный столик с кокетливо изогнутыми ножками; все горизонтальные поверхности были заняты старинными безделушками, тканями и книгами. Книг было особенно много. Все здесь было припорошено пылью и временем. Ремусу нравился этот запах.
Он сам создал свое логово. Неловко, нескладно, как умел. Большинство вещей он азартно скупал на барахолках, ремонтировал их, перекрашивал. Ему нравилось вдыхать в них новую жизнь. Ему нравилось обустраивать свой быт.
Как-то незаметно к Ремусу потянулись соседи с просьбами помочь с ремонтом или даже мелкой реставрацией. О, реставрация — это особое удовольствие! Время выгрызает вещи, выдалбливает, вылущивает их основу, оставляя лишь полые остовы и крохотный кусочек души. Ремус всегда знал, что у вещей есть душа, и он был очень дружелюбен — осторожнейшее гладил их, успокаивал шепотом, он был аккуратен — он наслаждался, ощущением фарфоровой хрупкости в своих руках. Ему было жалко отдавать их — обновленных хозяевам, но на деньги, которые Ремус выручал, он мог спасти что-нибудь интересное с рыночных прилавков и сделать свой дом еще уютнее.
Ремус подозревал, что клиентов ему находила его соседка — миссис Инглторп.
Когда он только въехал сюда, эта пожилая леди зашла к нему познакомиться по-соседски. Походила по его квартире потрогала шторы, резную спинку кровати, поковыряла алым ногтем облупившуюся краску столешницы.
— А что, милый, не выпить ли нам чаю? — сказала она. И посмотрела на Ремуса строго.
Ремус согласился. Он полагал, что чаепитие будет на его кухне, но миссис Инглторп повела его к себе. И с такими, как она, не спорят. В каждом доме есть своя маленькая властная старушка с выбеленными волосами, под взглядом которой чувствуешь себя нашкодившим первоклассником. «Да, мэм». «Нет, мэм».
В квартире миссис Инглторп замечательно пахло теплом и уютом. Сама хозяйка расспрашивала Ремуса про его жизнь. Ремус отвечал. Врал неловко, хлебал чай и прятал потеющие ладони. Он, видимо, ей приглянулся, потому что после чаепития миссис Ингллторп, решительно звякнув чашкой о блюдце, заявила, что Ремус станет ей помогать. Ремус вздохнул и, не задавая вопросов, согласился.
С тех пор несколько раз в неделю он покупал для миссис Инглторп продукты в ближайшем магазинчике, а потом оставался на чай с выпечкой и разговорами. Миссис Инглторп немного платила ему за это все. Ремус так точно и не знал, за что именно: он получал деньги, когда приносил пакеты с продуктами, но это ему казалось предоплатой за то, чтобы он остался немного поболтать. А Ремус и так был не против.
Однажды за чаем Ремус сказал, что мог бы попробовать воскресить парочку ее ветхих стульев. Так у него появился первый клиент.
Ремус все еще не был уверен, что он правильно поступил, покинув магическое сообщество. Впрочем, за свою жизнь он нечасто был уверен в своих решениях. А тут еще Гарри Поттер, исправно приносивший ему ликантропное зелье, все время твердил, что Ремус должен вернуться. Ремус поддался бы на уговоры, но Гарри приходил нечасто: Джинни была беременна, да и слишком сложные настали времена — никто в здравом уме не оставлял семью надолго, поэтому Ремус все еще жил в Эдмонтоне и не думал съезжать. Магловский мир все еще казался ему сложным, но в то же время он был честнее магического.
После победы у Ремуса остался Орден Мерлина и довольно скромная пенсия героя войны. Всему этому Ремус предпочел бы стабильную работу, но Министерству было не до него — там строили новый мир и устраивали тайные облавы на оставшихся в живых Пожирателей. Официально в магическом мире было все хорошо — министр магии говорил о процветании, в «Ежедневном Пророке» писали о непривычном послевоенном спокойствии. Однако из рассказов Гарри Ремус узнавал, что, оставшись без предводителя, Пожиратели по-прежнему нападали на семьи маглов и полукровок. Они доказывали бессмертие идей Волдеморта, а Министерство притворялось, что никаких отголосков войны нет.
Ремус медленно сел. Пустой кубок лениво покатился в сторону от кровати и остановился у стены. Невольный привет из прошлого — стаканы и чашки не выдерживали ликантропного зелья, только кубки. Ремус встал, закутался в плед и подошел к окну. Голова раскалывалась.
Створки поддались легко, ветер ворвался в комнату, вымывая кисловатый запах шерсти и вонь ликантропного, куст падуба на подоконнике затрепетал острыми листьями. Ремус нашарил за горшком пачку сигарет и зажигалку, закурил. Ароматный вишневый дым наполнял легкие, влетая в комнату вместе с ветром. Ремусу всегда нравился этот запах. В первый раз он услышал его от Тонкс — она курила тонкие темные сигаретки и всем предлагала облизать сладкий фильтр. Ремус не смог оценить прелесть этого приторного налета на языке и губах, он предпочитал разделять курение и сладости — без сладкого фильтра аромат табака только острее ощущался.
Пошел дождь, Ремус закрыл окно. Погода испортилась окончательно — ветер взвыл, обрывая клочьями листья с деревьев, дождь застучал в стекло. Ремус задернул шторы. Порывшись в свежеокрашенной тумбочке, он нашел расслабляющую мышцы мазь. Еще один привет из прошлого — когда-то давно эту мазь ему передал Снейп. Сейчас вычищенные стенки баночки масляно поблескивали в свете ночника — мази осталось на самом дне. В который раз Ремус с ужасом думал, что вскоре ему придется обратиться к Снейпу с просьбой приготовить еще. У согревающей мази несложный состав, сделать ее легко, но только в исполнении Снейпа эффект был такой сильный — ноющие после превращения мышцы мигом расслаблялись, тело становилось чутким и послушным. И черт его знает, в чем было дело: возможно, у Снейпа был какой-то секрет приготовления или особенный ингредиент, а может, особенными были руки Снейпа — Ремус не знал. Он не видел Снейпа двести лет и столько бы еще не видел.
Натеревшись мазью, Ремус надел штаны и футболку, влез в домашние тапочки. У соседей снизу как всегда играла музыка, в его комнату она пробивалась еле слышно, будто сквозь вату. Еще с лета, когда все открывали от жары окна, Ремус запомнил эту мелодию — хрипловатый мужской голос пел о любви к девушке, но сразу же прибавлял, что такая дешевка ему не нужна. Песня была странная, но ритмичная. Делая кофе, Ремус постукивал ногой в такт. Живущий за плитой сверчок Гайдн оживленно застрекотал.
— И тебе доброе утро, — сказал ему Ремус. Гайдн был дружелюбным сверчком, они мирно существовали вот уже несколько месяцев.
Ремус мог бы поклясться, что несколько лет назад отдал бы все за такую жизнь. Своя комната, приятная работа… Но почему-то с окончания войны его не покидало ощущение, что он гниет заживо. Когда он был занят, это чувство притуплялось, но бесконечными вечерами хотелось выть на луну. Немного спасали книги, но он прочитал уже все, что привез с собой, да и нелегко было читать: зрение стало заметно хуже. Ремус подумывал купить очки, но, представляя, сколько они стоят, все оттягивал покупку.
Тишина и покой. Как будто Ремус пил ликантропное зелье каждый день — «эффект транквилизатора, возможны легкие галлюцинации». Порой ему казалось, что все время после войны он жил в легкой галлюцинации, в отражении его реальной жизни. И Ремус старался не задумываться о прошлом и будущем (вероятность завязнуть в этих мыслях была слишком велика) — поэтому сейчас его мучил только один вопрос: что будет через пять минут, когда он закончит пить кофе?
От кофе болело сердце. Ремус не был до конца уверен, что дело именно в кофе, но миссис Инглторп как-то заявила, что если он не перестанет пить его, то однажды сердце не выдержит. Но пока оно билось, Ремус не хотел отказывать себе в этом удовольствии.
И вот кофе был выпит, а впереди его ждала длинная ночь. Гуща на дне чашки была в форме ворот, обещая скорых гостей. Ремус не слишком верил в гадания, но привычку гадать на кофейной гуще перенял у Тонкс.
Работы не было.
Ремус сидел на полу и перебирал стопки книг, выстроенные неровными рядами.
Ремус перевез сюда все книги, которые у него были, потихоньку покупал новые, но неизменно возвращался к одной засаленной, зачитанной до дыр, распухшей от загнутых уголков на понравившихся страницах. Чтобы немного вернуть ее к жизни, он даже использовал пару заклинаний, хотя дал себе зарок обходиться без магии.
С обложки на Ремуса скалился он сам, степной волк в обличии человека. Эта книга могла выбить его из колеи, достаточно было просто подержать ее в руках, не открывая. Ремус вздохнул и расправил смятый уголок обложки. Он всегда чувствовал удивительное родство с главным героем. Нечто подобное могло случиться и с Ремусом — только, вот беда, невероятные вещи всегда случались с другими. Ремус много слышал об подвигах и героических смертях. Он часто думал, как поступил бы сам, если судьба предоставила бы ему шанс, но даже в мыслях не мог дать однозначного ответа. Он не был трусом, нет, просто он был очень нерешительным.
Ремус вертел в руках книгу, думая обо всем этом. Было жалко себя и свою никчемную жизнь. Гайдн на кухне не унимался; чашка, стоящая на полу, отбрасывала похожую на колокол тень. Ремус раскрыл книгу наугад:
«Прекрасная вещь — довольство, безболезненность, эти сносные, смирные дни, когда ни боль, ни радость не осмеливаются вскрикнуть, когда они говорят шепотом и ходят на цыпочках. Но со мной, к сожалению, дело обстоит так, что именно этого довольства я не выношу, оно быстро осточертевает мне, и я в отчаянии устремляюсь в другие температурные пояса, по возможности путем радостей, а на худой конец и с помощью болей».
Ремус захлопнул книгу, отложил ее в сторону так аккуратно, словно в его руках было что-то очень опасное. Ремус верил в то, что у каждой вещи есть душа. Книги к тому же обладали удивительной чуткость. Они, казалось, слышали его мысли, знали, какую цитату подсунуть, чтобы он почувствовал себя лучше… или сошел бы с ума.
Соседи снизу сделали музыку громче. Ремус откинулся назад, уткнувшись затылком в боковину кровати. Он не знал, как бороться с острыми, все чаще повторяющимися приступами отчаяния. Словно все, о чем он так прилежно старался не думать, вырывалось наружу и разом сдавливало его, проникая в самое нутро. Отчаяние стягивало жгутом горло, выбивало воздух из легких, липкими щупальцами расползалось по коже.
Ремус дышал.
Ремус сходил с ума, и никто не мог ему помочь. Друзей у него не было. В детстве приятели находили его сами, а он как-то не научился заводить знакомств — не любил навязываться, да и некоторые его магические особенности были мало кому по нраву. Раньше одиночество не тяготило его: в магическом мире он был самодостаточен, для общения ему хватало нескольких знакомых. И, возможно, тогда в то время он предпочел бы провести вечерок в одиночестве, чем встречаться с кем-то за кружкой «Безумного эля». А с окончания войны ему было не с кем разделить свое безумие.
Ремус гнил изнутри. Он мог бы поклясться, что теперь от него остался лишь полый остов и два крохотных кусочка души внутри — человечья и волчья.
Ремус дышал. Медленно и мерно. Составлял единый ритм из пробивающихся снизу басов, биения сердца и своего дыхания. Падуб с окна шуршал листьями в такт, ритмично подсвистывал ветер. Гайдн на кухне замолчал, и от этого Ремус чувствовал себя еще более одиноким. Отчаяние давило все сильнее. И нужно было только переждать…
От раздавшегося стука в дверь Ремус вздрогнул. Сердце подскочило к горлу, тщательно выстроенное спокойствие мигом разлетелось на куски. Ремус задвинул стопку книг под кровать и поплелся открывать.
На пороге, взъерошенный и мокрый, стоял Гарри Поттер.
— Снейп пропал, — сказал Гарри вместо приветствия. Прошел внутрь, встал в центре комнаты, стер заклинанием цепочку мокрых следов на паркете, а потом зачем-то повторил: — Снейп пропал.
— Правда? — От Гарри пахло холодом и улицей. Хорошо, в общем, очень привлекательно пахло. Ремус закрыл входную дверь и пошел на кухню. Гарри не пил кофе, зато очень любил сладкий чай. Чай для него Ремус купил давно, когда только въехал сюда, и шуршащий серебром пакет уже весь разваливался в руках, оставляя на пальцах узор из чаинок. Чаинки были похожи на землю. Ремус отряхнул ладони над раковиной и поставил чайник на плиту.
Гарри мерил шагами комнату, и грязные следы от ботинок исчезали за ним сами. Его походку можно было бы назвать нервной, он часто менял направление движения, натыкаясь на стопки книг. Это напоминало странный танец — из тех, что так любит современная молодежь.
Ремус ждал, пока закипит чайник, и отстраненно думал, что Гарри, должно быть, неплохой танцор. Удивительно, на Большом Балу Победителей оказалось, что все юные герои войны отлично танцуют. Где их только этому учат? Ремус всегда стеснялся танцевать. На Большом Балу он стоял у чаши с пуншем и методично и молчаливо напивался вместе со Снейпом. Слов не было, у каждого на груди сиял Орден Мерлина, разливали они по очереди. Снейп, конечно, ловчее управлялся с ковшом, зато Ремус дольше продержался: тот уже поставил свой кубок чашей вниз и, пошатываясь, заковылял к выходу, а Ремус все подливал себе, глядя в его спину. Он смутно помнил, как пляшущие перед сценой люди завизжали — «Чекалдыкнутые» затянули свой новый хит…
— …И вот, представь себе, сидим мы, допрашиваем пойманного Рори Макги, а он вдруг заявляет: «А давно вы Снейпа-то своего видели?» — и склабится так нехорошо. — Гарри налил кипяток в заварочный чайник, вытер стол, поставил на место пакет с заваркой. — А мы и правда давно его не видели. Как только он нам помог вычислить логово Пожирателей, сразу укатил в свой Тупик и сидел там, как паук, никуда не вылезал. И ведь никто бы его не хватился, представляешь?! Живет один, друзей нет, перебивается мелкими заработками… Его же оправдали, Орден Мерлина дали — мог бы уж устроиться на приличную работу!
— Мог бы, — эхом повторил Ремус.
Гарри вернулся обратно в комнату, Ремус пошел за ним следом.
— О, ты сделал перестановку? Я сразу не заметил. Очень хорошо получилось. — Гарри сказал это таким тоном, что сразу стало ясно: перестановка в комнате Ремуса волновала его меньше всего. — Знаешь, что меня мучает? — продолжил он. — Осознание того, что я могу попробовать его спасти. То есть Снейпа. То есть все это очень рискованно, но я могу попытаться...
Ремус сел на кровать, а Гарри подошел к окну, осторожно выглянул за занавеску. Из-за отблесков фонарей казалось, что стекла его очков зеркально-желтые. В узкой полосе света можно было разглядеть знаменитый шрам на лбу, порядком, в прочем, побледневший.
Ремус почему-то не думал сейчас о Снейпе, он думал о том, каково это — быть героем. Он не завидовал Гарри Поттеру — Мерлин упаси любого от такой судьбы! — он не мог понять, почему на этого хрупкого мальчишку обрушивались одно смертельно опасное приключение за другим. Может, и на Ремуса сыпались приключения, просто он их не замечал?
А Гарри продолжал говорить. Хорошо, когда человек умеет рассказывать то, что у него на душе. Вот этому Ремус немного завидовал.
— Так ты знаешь, где Снейп сейчас?
— Он в безмирье. Это что-то вроде параллельного мира, нам про него рассказывали на последнем курсе, но я не очень хорошо помню.
— Как он туда попал? — спросил Ремус.
Гарри пожал плечами:
— Я толком не знаю. Когда мы поймали Макги, он сказал, что Снейпа отправил туда Волдеморт. Он отправил его в детство, в одно из самых ранних его воспоминаний... Это что-то вроде мести — что может быть для Снейпа страшнее, чем пережить все это еще раз. Но я не уверен: мы не знаем, насколько можно доверять показаниям Макги... — Отставив кружку на подоконник, Гарри безостановочно теребил и переплетал между собой завязки на капюшоне магловской куртки. — Гермиона говорит, что у нас нет шансов.
— У него, — поправил Ремус.
— И у него тоже. Я обсуждал с Гермионой все это, она сказала, что шансов на спасение — один на миллион.
— Гермиона права. Только один человек побывал в безмирье и вернулся оттуда живым.
— Кто?
— Аластор Грюм. Где, думаешь, на самом деле он потерял свой глаз?
— Я думал, это было на аврорской вылазке… Все так думали!
— Это официальная версия. — Ремус поднялся с кровати и заложил руки за спину, как любил делать на лекциях. Дело было не в осанке или подчеркивании собственной важности — в бытность преподавателем он так и не придумал, куда девать руки, когда на тебя смотрят тридцать человек. Сейчас еще было бы здорово пройтись, но перед кроватью в несколько рядов высились стопки книг. Ремус вздохнул и начал лекцию: — Издавна наш мир изображали в форме дерева. Мировое дерево, никогда не слышал? О нем упоминается в скандинавской, славянской, тюркской, индийской мифологии. В магическом мире о Мировом дереве заговорили в конце прошлого века, когда маг и ученый Вотан Игл написал трактат «О мирах». В нем автор описывал настоящее — ствол Мирового дерева — и прошлое (или безмирье) — ветви, представляющие собой индивидуальные пространственно-временные координаты. У каждого из нас, Гарри, есть воспоминания. Счастливые, несчастливые — все они сохранены во времени. Старые ветви отмирают, как и наше прошлое, но полустертый, еще сохраненный в нашей памяти мир существует как бы по инерции. Это не мир, лишь безмирье, наше пережитое. Пока мы помним магазин игрушек, мимо которого ходили в детстве, все еще не отмерла эта ветвь у Мирового дерева, все еще есть эта улочка где-то в безмирье. Игл очень точно описал этот механизм в своем труде, также он описал темный ритуал, который позволяет перенестись в безмирье. Тогда разразился страшный скандал: ученые считали, что трактат — художественный вымысел, никто не понимал, каким образом Игл смог узнать такие подробности. Игл утверждал, что сам провел ритуал и побывал в своем прошлом…
— Так есть книга! — обрадовался Гарри.
— Есть, — кивнул Ремус. — Но в виду того, что книгами с описанием темных ритуалов не разбрасываются, я не знаю, где она. Да и в любом случае, безмирье — не самое приятное место.
— А Грюм?
— А что Грюм… Через сто лет, когда уже никто не вспоминал про Вотана Игла и его труд, Министерство магии озаботилось его теорией. Был создан специальный отдел по изучению; известно, что после долгих исследований в безмирье решили отправить добровольца. Им был Аластор.
— И как он потерял глаз?
— Я не знаю, ходили слухи, что глаз он отдал дереву в качестве платы за проход. Как Один в скандинавской мифологии отдал свой глаз Мимиру, чтобы испить из источника мудрости.
Гарри грыз ноготь на большом пальце — это было по-детски и как-то очень искренне. Ремус упал обратно на постель, словно лекция забрала у него последние силы. Пружины недовольно скрипнули, царапая воцарившуюся тишину.
— Значит, — медленно начал Гарри, — людей, побывавших в безмирье, было все-таки два. Только один вернулся оттуда без глаза, а второй не вернулся совсем. То есть шансов... пятьдесят на пятьдесят. Шестьдесят на сорок, учитывая оставшийся в безмирье глаз. Семьдесят на тридцать — я бы за глаз дал больше.
— Один на миллион.
— Но почему? Ведь должны были остаться какие-то записи Грюма, разработки той группы ученых? Может быть, воспоминания? Объединив их с трактатом, можно узнать о безмирье больше…
— Гарри, Гарри. — Ремус вытянул ноги, усаживаясь удобнее. Было интересно наблюдать за ним. Его потребность ввязываться в приключения, спасать кого-то, разгадывать загадки была практически осязаема. — Думаешь, никто кроме тебя не задумывался об этом? Дело в том, что Аластор никому не рассказал, что там. Ни единой живой душе. Если есть какие-то записи, то они находятся в засекреченных архивах Министерства.
— Хорошо, — задумчиво проговорил Гарри. — Я должен подумать.
— Подумай обязательно. И, прежде чем сделать глупость, не забудь подумать еще о своей семье и друзьях. С особым усердием думай о беременной жене и крохотном малыше, который родится через пару месяцев.
— Я подумаю, — пообещал Гарри и медленно поплелся к выходу. — Знаешь, Ремус... Спасибо. Что бы я без тебя делал.
Ремус улыбнулся. Поправил на нем шарф, застегнул до конца молнию на куртке, затянул завязки от капюшона:
— Будь здоров Гарри. Поцелуй за меня Джинни.
Гарри вдруг перехватил его руки.
— Ты должен зайти к нам как-нибудь. Правда, Ремус, ты должен появляться хоть иногда.
Ремус похлопал его по спине. Он не питал иллюзий на свой счет, а жизненный опыт вынудил его запомнить, что иногда слова — это просто слова. Дань вежливости. Гарри всегда был очень вежливым мальчиком.
Закрыв за ним дверь, Ремус прошел в кухню и долго сидел там, пытаясь вспомнить, зачем сюда пришел. Машинально начал делать кофе. Карауля пофыркивающую турку, Ремус думал о том, что неправильно, когда последнее воспоминание о человеке — пьяная, сутулая, обтянутая черным спина. Ах, Снейп... Было бы здорово сейчас выпить пуншу и послушать дежурных колкостей.
Ремус пил кофе и болтал ногами, примостившись на кухонном столе. Тапочки свалились с него уже давно, кончики пальцев заледенели. Тишина вокруг была отвратительной. Ремус тихонько постучал по плите. Гайдн сонно скрипнул и замолчал вновь.
Дождь за окном перестал. Снова разболелась голова. Ремус соскочил со стола и отправился спать. Погружаясь в сон, он положил руку на грудь, чтобы чувствовать, как стучит сердце.
17.03.2012 - 2 -
— 2 -
И пробуждение на второй день после полнолунья ничем не отличалось от сотни предыдущих. Высунувшись с сигаретой из окна и подставляя лицо ветру, Ремус никак не мог отделаться от мыслей о Снейпе и безмирье. Непростой конец для непростого человека. И, может быть, это даже лучше, чем смерть. Определенно лучше. В безмирье ты перестаешь быть собой, превращаясь в себя прошлого.
Ремус любил думать о смерти за завтраком, но сегодня на раздумья не было времени. «В четвертый день Гекаты каждый оборотень обязан отметиться в Министерстве Магии». Сегодня Ремусу предстояло простоять в унизительной очереди в Отдел регулирования магических популяций и контроля над ними. В свое время он рассудил, что все вопросы, касающиеся магического мира, будет лучше решать в один день. Чтобы не растягивать мучения, а решать все одним заходом.
Привычно взглянув в опустевшую чашку, (на дне вырисовывался ястреб, предвестник внезапной опасности), Ремус поспешил в комнату. Там он скинул халат и, ежась от прохладного воздуха, принялся одеваться. Он всегда очень тщательно одевался, направляясь в магический мир. Стоя в свежей рубашке и в выглаженном плаще посреди длинного министерского коридора, можно было не прятать глаза от каждого проходившего мимо мага. Магловская одежда неудобна тем, что по ней можно моментально вычислить положение человека и даже иногда его настроение. То ли дело мантии: одна на каждый день, другая парадная.
Ремус не сразу привык к такой одежде, но щеголять в уже порядком прохудившейся мантии по магловскому кварталу было немыслимо. Прежде чем добраться до ближайшей барахолки, он провел несколько дней, разглядывая прохожих в окно. А потом приобрел пару подходящих рубашек, свитеров и курток. Особенной гордостью Ремуса стали ботинки, замечательно удобные, ноские, не лишенные своеобразного грубоватого шарма.
Зашнуровывая свои замечательные ботинки, Ремус думал, что в таком виде его бы вряд ли признал кто-нибудь из знакомых. Даже Тонкс. Последний раз он видел ее в компании молодого привлекательного мага, она смеялась и накручивала на палец лиловый локон. Людям идет быть счастливыми. У некоторых первокурсников в Хогвартсе волшебные палочки испускали искры, когда они испытывали сильнее эмоции. Ремус лично обучал их простому блокирующему заклинанию. На самом деле он считал, что нужно было позволить детям «искрить», пока получается. С возрастом эта «искренность» всегда пропадала сама.
На улице только что прошел дождь. Глянцево поблескивали мостовые, в лужах отражалось сизое небо, нависающее над городом так низко, словно готовое опуститься в изнеможении на невысокие крыши. Украдкой пробиравшееся сквозь тучи солнце освещало дома теплым рассеянным светом, и казалось, что они подсвечены изнутри. В воздухе висело напряжение.
Напряжение висело и в коридорах Министерства. На четвертом уровне вдоль стены стояли люди. Они тихо переговаривались между собой, поэтому в коридоре слышался ровный, монотонный гул. Если приглядеться, можно было найти неуловимое сходство в их лицах, одежде, повадках. Люпин встал в самый конец очереди и нерадостно вздохнул. Ему предстояло долгое ожидание.
— Влияние Гекаты не помешает нам скоротать эти часы за разговором, не так ли? — проскрипел стоявший перед ним старик, оборачиваясь. — Бартоломью Хоук, бывший аврор, приятно познакомиться. — Ремус пожал узкую сухую ладонь. Старик был высокий, больше шести футов, но при своей необычайной худобе казался ещё выше. Взгляд у него был острый, пронизывающий, а орлиный нос придавал его лицу выражение живой энергии и решимости. Квадратный, чуть выступающий вперед подбородок тоже говорил о решительном характере. Возраст выдавали лишь абсолютно седые волосы, да избороздившие лицо морщины. Одет он был в песочного цвета плащ, размера на три больше — казалось, плащ можно было дважды обернуть вокруг его худого тела.
— По всему видно, вы — человек порядочный, благоразумный… Как вы относитесь к слухам о готовящемся введении видоизмененного Декрета против оборотней?
— Увы, в первый раз об этом слышу. Слухи до меня не доходят, — пожал плечами Ремус.
— Ну да, да, — покивал Хоук. — Таким, как мы, нужно держаться подальше от магического мира, дабы не тревожить его обитателей. Изгнанники, а? Отверженные.
Ремус промолчал. Он не любил таких разговоров.
— Однако что-то вас тревожит, — заявил решительно Хоук. Достал из кармана большую, причудливо изогнутую трубку и принялся ее набивать.
Очередь зашевелилась, пришла в движение и снова встала. Ремусу удалось сделать два шага вперед. Позади него уже стояли несколько человек. Он снова вздохнул.
— Здесь нельзя курить.
— О, не беспокойтесь, никто, кроме вас, этого не увидит. Так что у вас случилось?
Ремус устало потер лоб. Он сам хотел бы знать ответ на этот вопрос. Его жизнь была ленива, безрадостна и бесперспективна, но об этом точно не стоило рассказывать случайному знакомому. Так что же с ним случилось?
— Ну разумеется! Какой человек! Он разве не собирался вернулся в Хогвартс? Одно время ходили такие слухи. Первоклассный ум! Чрезвычайные способности к зельеваренью! Его последние статьи в «Новых Зельях» пользуются невероятной популярностью. Как блестяще он классифицировал нераскрытые свойства земляничного камня! Казалось бы — безделица, но, помяните мое слово, когда-нибудь сия классификация спасет не одну жизнь. Так что же стряслось с этим блестящим человеком?
— Это темная история.
— Понимаю. — Хоук задумчиво выпустил густую струю дыма изо рта. Дым обвивался вокруг него коконом и медленно рассеивался в воздухе. Казалось, дым выходит отовсюду, даже из рукавов и воротника его плаща.
Ремус смотрел на этот дым и пытался осознать то, что сейчас рассказал ему Хоук. Оказывается, Снейп был успешен. Писал статьи, собирался вернуться в Хогвартс. Может быть, хотя бы ему удалось стать счастливее после войны? Тогда вдвойне несправедливо, что он пропал. Пропадать должны несчастливые. Ремус подумал, что мог бы поменяться со Снейпом местами, тогда в мире стало бы на одного счастливого человека больше.
— Скажите, вы же бывший аврор… — медленно проговорил Ремус. — Не были ли вы случайно знакомы с Аластором Грюмом?
— Как же не был, — оживился Хоук. — Знал Грюма. Отчаянный был парень.
— А не знаете ли вы, как он потерял глаз?
Хоук коротко взглянул на Ремуса исподлобья. Ремус понял — знает.
— Глаз он потерял в результате схватки с преступниками. А вы слышали другую версию?
Ремус кивнул.
— Увы, ничем не могу вам помочь, — поджал губы Хоук.
Очередь вновь зашевелилась, гул голосов взлетел на тон выше.
— Ну вот, они открыли второе окно, — довольно сказал Хоук.
Больше они не разговаривали.
17.03.2012 - 3 -
— 3 -
Ремус шел вдоль очереди к лифтам, рассматривая в своих документах очередную печать Отдела регулирования магических популяций и контроля над ними, когда его нагнал Хоук:
— Так понимаю, профессор Снейп попал в безмирье?
— С чего вы взяли?
— О, я просто внимательно слушал и делал выводы. Вы сообщили о том, что профессор пропал, затем заговорили про глаз Грюма. Элементарная логическая цепочка.
— Даже если так… Никто не сможет ему помочь. — Они остановились у лифтов. Ремус складывал в сумку документы. Паршивая была идея рассказать о пропаже Снейпа. Может, Гарри раскрыл ему служебную тайну, а этот Хоук растреплет еще кому не надо.
Двери лифта открылись, наружу вылетела стайка желтых щебечущих птичек, за ними разлетелись причудливо сложенные рабочие записки.
— Постойте, — сказал вдруг Хоук твердо. — Если мои слова помогут спасти человеческую жизнь, я расскажу вам все, что знаю о безмирье. Видите ли, я участвовал в той самой операции, в результате которой Аластор лишился глаза.
— Знаете, я не… Я не знаю… не уверен, что… — Хоук выжидающе смотрел на него. Ремус вздохнул и растерянно огляделся. Обладать такими знаниями — огромная ответственность. — Я мог бы договориться с кем-нибудь из авроров, чтобы вы рассказали им все.
— Так не пойдет, — Хоук хитро сощурился. — Кто знает, где я буду завтра.
— Хорошо. Тогда… я готов вас выслушать.
— Отлично, пойдемте!
— Куда?
— В одну из самых больших библиотек магической Британии.
Хоук развернулся и твердым шагом направился по коридору. Ремус поспешил за ним. Хоук шел быстро и очень уверенно, полы плаща взвивались за ним на поворотах. Все дальше и дальше уходили они по коридорам Министерства. Все уже становились повороты, все меньше людей им встречалось на пути. Через несколько минут, когда Ремус понял, что уже не знает, где они находятся, и вряд ли сможет выйти без проводника, Хоук остановился перед огромными двустворчатыми дверьми. Он достал из рукава волшебную палочку, стукнул по выступу в стене, пробормотав заклинание. Двери распахнулись, открывая большое мрачное помещение: вдоль его стен высились огромные, доверху заполненные книгами стеллажи, а посередине шкафы стояли рядами, образовывая вход в своеобразный лабиринт. В воздухе парили десятки свечей, их мягкие отсветы выхватывали то запыленные корешки, то кожаные переплеты. Судя по крошечным желтым точкам вдалеке, лабиринт из шкафов уходил вдаль на огромное расстояние.
За высокой стойкой библиотекарь в длинном кудрявом парике увлеченно разбирал картотеку. Читательские карточки порхали под его волшебной палочкой и выстраивались в стопки так стремительно, что невозможно было разглядеть ни одной колдографии на них.
Люпин посмотрел на Хоука. Тот с интересом наблюдал за работой библиотекаря. Ремус откашлялся:
— Добрый вечер.
— Ш-ш-ш, — одновременно зашипели на него Хоук и библиотекарь.
Ремус вздохнул. Огляделся. Перевесил сумку на другое плечо. Переступил с ноги на ногу. Снова откашлялся.
— Ну вот, теперь порядок, — довольно сказал библиотекарь и поправил свой парик. — Так что вам угодно, молодые люди?
— Мы хотим попасть в Секретную секцию. По внутренней карте.
— А, Хоук. Сто лет вас не видел. Вашу карту.
Хоук протянул ему плотный кусок картона со своей колдографией, весь исписанный мелким убористым почерком. Пока библиотекарь его изучал, Ремус заметил поблескивающую латунную табличку, прикрепленную к стойке. «Гораций Ворблхат, библиотекарь Незримой библиотеки».
Незримая библиотека. Ремус понятия не имел об этом месте.
— Пойдемте, молодые люди, — библиотекарь зажег громоздкую и довольно тусклую лампу и пошел вперед, освещая путь.
Ремус приготовился к долгому пути, но его подвели к странного вида конструкции: большая железная тележка на колесиках, в которую могли бы поместиться человек десять. Ремус взобрался на нее вслед за своими спутниками. Библиотекарь взмахнул палочкой, и они поехали вглубь непроглядного лабиринта из стеллажей.
Ремус вцепился в сумку, стараясь понять, что может помешать ему упасть с тележки на ближайшем повороте, а Хоук, по всей видимости, чувствовал себя совершенно уверенно: он крепко стоял на ногах, глядел вперед, в черноту, словно капитан корабля с капитанского мостика, на губах его играла мечтательная улыбка, ветер трепал седые волосы.
На миг Ремусу показалось, что он уже где-то видел Хоука раньше. Что-то знакомое почудилось ему в острых чертах его лица. Возможно, статья или заметка в какой-нибудь газете. Во всяком случае, Ремус был твердо уверен, что раньше они не встречались — пах Хоук совершенно незнакомо: табачным дымом, имбирным элем, миррой, спокойствием, стальной твердостью, сумасбродством и приключениями. Хоук одуряющее пах приключениями. Такого сильного запаха приключений Ремус не чувствовал даже от Гарри Поттера.
— А что, Гораций, — вдруг громко сказал Хоук, — как ваши параллельные миры? Не шалят? — Библиотекарь покачал головой. Его парик развевался на ветру, похожий на уши дикого ухача. Хоук подошел ближе к Ремусу и спокойно — на отчаянно раскачивающейся тележке — заговорил так тихо, чтобы слышал только Ремус: — Видите ли, долгое время ходили слухи, что Незримая библиотека построена на стыке нескольких десятков миров. Одни из них похожи на пустыню, населенную кровожадными тварями, или на непроходимый бурелом, наполненный ядовитым туманом, другие — полноценные государства, как то, в котором мы живем: реки, горы, острова, замки — и волшебство. Из библиотеки можно попасть, например, на плоскую планету, кочующую по Солнечной системе, или обнаружить себя внутри снежного шара. Долгое время наш отдел изучал эти миры и, хотя это не удалось подтвердить, я полагаю, что где-то здесь есть выход в безмирье.
— Есть многое на свете, что и не снилось нашим мудрецам, — провозгласил Гораций, не оборачиваясь.
Ремус похолодел от дурных предчувствий. Вокруг была непроглядная темень Незримой библиотеки, он несся в никуда на железной тележке в компании двух сумасшедших.
Медленно и крайне осторожно Ремус открыл сумку: там, на самом дне, лежала волшебная палочка. В последнее время он легко обходился без магии, но в целях самообороны решил, что можно было нарушить свои правила. Когда пальцы Ремуса сомкнулись на палочке, тележка остановилась.
— Вот мы и приехали! — радостно сказал Хоук и соскочил с тележки. Ремус последовал за ним. — Подождете нас, Гораций?
— Увы, много дел.
— Оставьте дела, настоящие загадки у нас!
Гораций покачал головой и взмахнул палочкой. Тележка начала медленно набирать ход.
— Дела не терпят, — сказал он. — Ведь кто знает, может быть, завтра я превращусь в большого рыжеволосого самца орангутанга или попаду случайно в один из параллельных миров. А может быть, и то и другое…
Ремус и Хоук стояли, глядя вслед удаляющейся тележке.
— Орангутанг? — озадаченно переспросил Ремус.
— Понятия не имею о чем он, — пожал плечами Хоук.
Темнота будто загустевала вокруг них.
— Как мы отсюда выберемся?
— Просто позовем Горация. Акцио свечи! — В темноте над ними послышался шорох. — Итак, вот ответы на все ваши вопросы. Люмус максима!
Ремус не успел зажмуриться, поэтому какое-то время тер глаза и чертыхался. Когда же, щурясь, смог оглядеться, то был очень удивлен: они находились в небольшом, довольно уютном закутке, образованном стеллажами с книгами; здесь стояли несколько глубоких кресел и невысокий журнальный столик. Все это освещалось по меньшей мере сотней свечей. «Секретная секция» — светилось над одним шкафом.
— Надо же. — Ремус осторожно прошел креслу, сел. — Не думал, что здесь может оказаться что-то такое… Настоящий оазис.
— Есть многое на свете, — медленно проговорил Хоук, жадным взглядом скользя по корешкам книг. На миг Ремусу показалось, что в его глазах появился какой-то нехороший, сумасшедший огонек, но Хоук вдруг радостно хлопнул в ладоши, вытащил из рукава волшебную палочку и громко, отчетливо проговорил: — Акцио трактат Вотана Игла «О Мирах»!
Один из стеллажей выплюнул толстенный том — книга зависла в воздухе и мягко опустилась на стол перед Ремусом. Хоук передвинул второе кресло, уселся, любовно погладил книгу по корешку. Книга вздрогнула, щедро обсыпав стол пылью, а потом довольно заурчала.
— Что ж, наслаждайтесь, — сказал Хоук и пристроил ноги на невысокий столик.
Ремус оторвался от оглавления, чтобы кинуть неодобрительный взгляд на старомодные, не слишком чистые туфли прямо перед своим носом. Хоук сосредоточенно набивал трубку.
Ремус откинулся в кресле, положив уютно урчащую книгу на колени, и с головой окунулся в мир, безмирье и их соотношения. Вотан Игл настолько тонко и ярко описывал безмирье, что Ремус поневоле представлял себя, окруженного деталями из прошлого. Подумать только, попав в безмирье, он мог бы снова ощутить тепло маминых рук, посидеть на старой скрипучей своей кровати, пройтись по летним запыленным улочкам своей памяти.
Не доверяя себе, Ремус достал из сумки блокнот и принялся выписывать наиболее интересное и удивительное.
— Не изменяйся, будь самим собой. Ты можешь быть собой, пока живешь. Когда же смерть разрушит образ твой, пусть будет кто-то на тебя похож.
Ремус оторвался от чтения. Хоук, весь окруженный клубами дыма, зачарованно глядел в книгу.
— Хорошо, а?
— Хорошо. Шекспир?
— Да. Вот ведь какая штука, книги из Секретной секции можно призывать только здесь, а все остальные книги — по всей библиотеке. Несправедливо, а? — И продекламировал нараспев: — Пусть будет кто-то на тебя похож.
— Красиво, — сказал Ремус и уткнулся обратно в книгу.
Выписывая суждение за суждением, тезис за тезисом, он не замечал, как шло время. Когда из кармане Хоука послышалась заунывная мелодия, он вздрогнул. Развалившийся в кресле и спавший с открытым ртом Хоук встрепенулся, зарылся обеими руками в карман плаща и выудил оттуда старинный брегет на цепочке. Брегет ныл какую-то песенку, фальшивил и скрипел на высоких нотах. Вместо того чтобы заткнуть его, Хоук засунул брегет обратно в карман и, уставившись Ремусу в глаза неожиданно пронзительным взглядом, дожидался, пока часы добренчат свою печальную песню.
— Итак, у вас должны были возникнуть вопросы, — сказал он тихо. — У нас есть несколько минут, прежде чем за нами приедет Гораций.
— Вопросы. — Ремус уставился в исписанный блокнот. — То, что я читаю — невероятно! Это совершенно по-новому открывает... — Ремус запнулся: — Вопросы. Прежде всего, я не понимаю, как. Каким образом Игл мог так предельно точно воссоздать атмосферу безмирья. Помню, его обвиняли в излишней художественности, и теперь я понимаю почему. Не побывав там самому, все эти детали никак не узнать, можно лишь придумать. Значит… значит, Игл был там. Скажите мне, Хоук, Аластора отправляли в безмирье по следам Игла? Через ритуал, описанный в книге?
— Да, да. В точности так.
Ремус помолчал немного, уставившись невидящим взглядом в свои записи.
— После того, как трактат издали, Вотана Игла никто не видел. Если автору трактата не удалось выбраться из безмирья, то как это сделал Аластор?
— А с чего вы решили, что он не выбрался?
— Но ведь о нем ничего не слышно… Он просто исчез! Где еще он мог исчезнуть? Завяз в безмирье, запутался в пространстве между мирами…
— А что, если ему удалось договориться с безмирьем? Что, если до сих пор он путешествует в свое и чужое прошлое?
— Тогда… какую жертву он должен был принести?
— Что он отдал? Может быть, тоже глаз, как и Аластор? Может, руку? Ногу? Может, сердце? А может, за право странствовать туда-сюда и беспрепятственно изучать феномен безмирья, он отдал все свое тело, оставив себе минимальную возможность передвигаться и работать?
В воцарившейся тишине Ремус медленно закрыл книгу. Хоук зарылся в карман плаща:
— Я могу помочь вам немного. — Он достал из кармана пушистого игрушечного кота, пожил его на стол, стукнул палочкой по трактату, а потом по игрушке. На глазах Ремуса игрушка превратилась в подобие трактата. Хоук встал, отдергивая плащ: — Уберите настоящий трактат в сумку. Одного вечера, я надеюсь, вам хватит на изучение, а завтра вернете книгу Горацию. Он не будет сильно ругаться, я его хорошо знаю — не раз сам проделывал такие фокусы.
Где-то вдалеке послышался грохот подъезжающей тележки. Вскоре она показалась из-за поворота. Гораций стоял на ней уверенно, ветер трепал концы его парика.
— А вот и наша карета, — пробормотал Хоук.
Пока они ехали обратно, перед глазами Ремуса вились обрывки фраз, схемы, иллюстрации из трактата. Удивительно, в последний раз он был так увлечен книгой еще в школе.
Когда они выбрались из министерства, Ремусу не даже удалось поблагодарить отчаянно спешащего куда-то Хоука. Всю дорогу до дома он крепко прижимал к себе блокнот со своими записями и все никак не мог отделаться от неясного, навязчивого, сладко трепещущего под ложечкой предвкушения.
Окружающий мир расплывался перед глазами, смазывался в большие пестрые пятна. У метро Ремус зашел в небольшой магазинчик. Много раз он проходил мимо него, косясь на выставленные в витрине очки, а сегодня зашел внутрь, не задумываясь. Сегодня он планировал много читать и разбираться в своих записях. И Ремус не понимал, зачем это ему нужно, ведь он никогда не интересовался параллельными мирами, но трактат, Хоук, вечер в Незримой библиотеке — все это очаровало его.
Из магазина он вышел владельцем очков в темной простенькой оправе. Мир перестал раскачиваться перед глазами, теперь он даже мог рассмотреть лица прохожих. Все быстрее и быстрее шел он к дому, мысли беспорядочно вились в голове, но одно он знал точно: что-то должно было произойти.
По лестнице он поднимался уже бегом. Трясущимися руками открыл дверь и захлопнул ее за собой так поспешно, словно за ним гнались. Стащил с носа очки, постоял немного, прислушиваясь. Дом жил. Внизу играла музыка, звучали шаги и отголоски смеха. Все было по-прежнему. Ремус вернулся в родное болото.
Приготовив себе побольше кофе, Ремус засел за трактат. Описание безмирья было похоже то на сказку, то на кошмарный сон. И он немного завидовал Иглу, который побывал в стольких мирах. Ремус не решился бы отправиться в иную вселенную, даже если бы у него было подробное описание ритуала.
Когда Ремус дошел самого ритуала, он уже думал по-другому. Удивительные приключения Игла захватили его полностью. Сердце его забилось быстрее, под ложечкой засосало, риск кружил голову — сладко и страшно было думать о том, что можно было бы попробовать самому вернуть Снейпа. Гарри останется с семьей, а Ремус… при условии, что сможет выбраться, конечно, он станет настоящим героем. Своим поступком он мог бы изменить свою жизнь и жизни сотен оборотней.
Отстраненно, будто под дурманящим зельем, он повторял вслух слова ритуала, палочка с каждым взмахом все сильнее искрила. Вокруг него поднималась огромная волна магии, Ремус чувствовал, как она вибрирует, колышется в воздухе. Волна нарастала, нарастала, а потом вдруг разом исчеза.
Ничего не произошло.
Ремус разочарованно выдохнул. Героические подвиги отодвигались на неопределенное время. Медленно, словно повинуясь какой-то неведомой силе, он подошел к запыленному зеркалу. На него смотрел уставший человек с потухшим взглядом. Если долго смотреть себе в глаза, можно увериться в том, что в человек напротив — не ты. Ремус разглядывал свое лицо и не узнавал себя. Не хватало чего-то. Чего-то очень важного.
Ремус попытался улыбнуться, но получился какой-то оскал. Загнанное выражение никуда из глаз не исчезло. Ремус подумал, что хотел бы быть другим, каждый день видеть в зеркале другое отражение. Отражение счастливого семейного человека, или отражение человека, совершившего смелый поступок, или отражение человека, который живет в опасности, привыкший извиваться ужом (какое острое настороженное должно быть у него лицо!), или человека, весело идущего по жизни. Но все это было не для него. Он слишком слаб и обычен.
В детстве мама говорила, что он такой один единственный, но Ремус не верил. Как — единственный? Вот же сколько мальчишек бегают по двору. Не верил он и Тонкс, любившей порассуждать о его исключительности.
Ремус медленно разделся, залез в холодную кровать. Погружаясь в сон, он положил руку на грудь, чтобы чувствовать, как стучит сердце.
Сердце билось все медленнее и медленнее.
Ремус заснул.
Ему снился сказочный сад. Ремус был там счастлив. Он гулял босяком по высокой траве, теплый ветер целовал его кожу, ласково перебирал волосы. В центре того сада росло огромное дерево. Его крона пронзала небо, теряясь за облаками. Вокруг дерева были голоса. Голоса друзей.
«Что ты готов отдать, чтобы остаться здесь?»
— Все, что угодно, — пообещал Ремус.
«Готов ли ты отдать самое дорогое, что у тебя есть?»
— Да, я готов!
Десяток голосов в голове Ремуса заговорили на разные лады, повторяя одно и то же: «Он готов! Он готов. Он готов». Голоса звучали все громче и громче, и вместе с ними тьма накрывала сказочный сад словно саваном. Ремус бросился бежать, он бежал все быстрее, и сердце грозило выпрыгнуть из груди, но тьма догнала его, приняла в себя, успокоила.
Ремус погрузился в черноту.
17.03.2012 - 4 -
— 4 -
Ремус проснулся от яркого, слепящего света. Осторожно открыл глаза. В незанавешенное окно светило солнце, да так ярко, как будто оно спустилось в Эдмонтон и сияет с соседней улицы. Ремус отбросил в сторону одеяло и сладко потянулся. Вставать не хотелось, хотелось проваляться целый день в постели, бездумно разглядывая кружащие по комнате пылинки.
Тишина вокруг была абсолютной. Но не такой настороженной и липкой, которую так не любил Ремус. Сегодняшняя утренняя тишина была приветливой и дружелюбной, казалось, можно было приласкать ее, потрепать за ухом.
Половицы оглушительно скрипели под ногами, когда Ремус подошел к окну и распахнул настежь створки, впуская в комнату ветер и это оголтелое, беззастенчивое солнце. С некоторых пор первая ароматная затяжка утром была для Ремуса, словно рождение: только после нее мир начинал наполняться звуками, запахами и красками. Но сегодня курить не хотелось, потому что впервые за долгое время Ремус и так чувствовал себя замечательно. Он был рад проснуться и обнаружить себя живым, в своем мире, в своем времени, в своей маленькой комнате. И Ремус никак не мог перестать улыбаться. Вчерашний вечер казался ему удивительной авантюрой.
Одеваясь, Ремус заметил странный флаер на одной из книжных стопок. Красное с желтым на черном фоне — обычная магловская реклама. Но Ремус точно помнил, что не приносил в дом ничего подобного. «Бар «Иггдрасиль», — гласила самая крупная надпись, и дальше помельче: — «Судьбы мира за кружкой пива». Ремус смял листовку, сунул себе в карман и пошел варить кофе.
Ежемесячная поездка в Министерство была для него единственным днем, который он проводил в Магическом мире, единственной встряской — перед тем как погрузиться в свой теплый, вязкий, до тошноты родной мир. И вчерашняя встреча с Хоуком… На секунду Ремус почувствовал, что вновь живет. Разом нахлынули воспоминания об Ордене, о друзьях, о былых приключениях.
В юности Ремус никак не мог понять, как жить правильно. Ему не у кого было спросить. Он мог лишь смотреть на своих более успешных товарищей, восхищаться ими и немножко завидовать. Иногда, когда он не знал, что сказать или сделать, он пытался представить себя кем-то другим. Например, Бродягой. Что бы сказал он, если Анжелика Трэвис назовет его невероятным идиотом? Улыбнется, поднимет одну бровь и скажет: «Невероятный — у меня в штанах». Ремус улыбался. Что сделает Сохатый, если Дик Хантинг вызовет его на дуэль? Ремус представлял себя Сохатым и шел вперед, высоко подняв голову. Порой ему казалось, что влезать в шкуру другого — не лучший выход, что поступая так, он поступает нечестно.
Второй день подряд, допивая свой утренний кофе, Ремус не думал о смерти. И ему казалось, что сегодняшний кофе был слаще, ароматнее в сто крат. Со дна кофейной кружки, составленный из спитого кофе, на него смотрел Бродяга. Ремус был рад его видеть.
Решительно поставив чашку на стол, Ремус решил не грустить и закончить с магическим миром сегодня же. Нужно было вернуть книгу в библиотеку. И раз обряд не получился — его не ждут удивительные приключения или мгновенная смерть — вечером он мог бы заняться старыми часами, что недавно дала ему миссис Инглторп. Что может быть прекраснее остановившегося времени!
Ремус собрался, а когда взял в руки нежно заурчавшую книгу, оказалось, что книга нагрелась. Ремус испугался — не испортил ли он ее, тщательно осмотрел со всех сторон, но ничего особенного не заметил.
На улице было тихо и безветренно. Солнце светило, но как-то тускло, словно лучам приходилось пробиваться через множество слоев пронзительной синевы. Люпин поднял воротник куртки и побрел к метро. Если уж сегодня ему придется побывать в Министерстве, то можно было бы на обратном пути зайти к Гарри. Гарри всегда так просит не пропадать, так что можно было бы разок появиться. Ремус видел фотографии похорошевшей, округлившейся Джинни в газетах. Она улыбалась в камеру, а за ее спиной стояла половина Ордена Феникса. Иногда Ремус скучал по ним.
Порой ему хотелось все бросить и вернуться в Магический мир, только чтобы иметь возможность видеть их время от времени. Чтобы их смех и слезы, рассказы о своей жизни снова задевали печальные, самые горькие струны его души. Чтобы приходя домой после шумных совместных праздников, он снова лез на стену и выл от яркого, острейшего одиночества.
Все дело в контрастах, как-то решил Люпин. Не будет этих редких встреч — не будет так сильно ощущаться одиночество. После одной веселой пирушке в Норе Ремус совершил один из немногих смелых поступков в своей жизни: он переехал в Эдмонтон и запер волшебную палочку в ящике комода. Здесь ощущение одиночества несколько притупилось, затопленное другими, вязкими и тягучими чувствами. Но все это было не то.
В последнее время Ремус сильно засомневался в своей возможности быть счастливым. Может, для счастья нужен талант? Какая-то способность, что дается не каждому? Кто-то рождается с развитым навыком счастья, кто-то развивает его, а кто-то просто глупо живет, надеясь, что все сложится само.
Ремус дошел до метро, не встретив на своем пути ни одного человека. Город вымер. Замерли машины, деревья, не было птиц и людей. Пустые улицы казались восковыми. Погруженный в свои мысли, Ремус этого не замечал.
Спустившись в немое, безмолвное метро, Ремус не удивился, что вокруг нет толпы, не обратил внимания на то, что каждый его шаг двоится оглушительным эхом в переходах.
Только на платформе, убирая обратно в сумку проездной билет, он почувствовал неладное: книга, лежащая в сумке, нагрелась еще сильнее. Подошел поезд, Ремус шагнул в пустой вагон, вынул книгу и вновь стал разглядывать ее со всех сторон. Он даже рискнул применить к ней несколько заклинаний. Ей все было нипочем, насмешливо блестело золотое тиснение.
Занятый разглядыванием книги, Ремус не сразу заметил, что поезд не останавливается на станциях, а когда заметил и бросился было к стоп-крану, поезд стал замедлять ход. Ремус схватил с сидения сумку и выбежал в открывшиеся двери. На станции было пусто; спятивший поезд, который привез его сюда, замер с раскрытыми дверьми и больше не двигался. Только теперь Ремус заметил, как непривычно громко звучат его шаги. Он робко прошелся в одну сторону, в другую, сел на ступеньки под табличкой «Выход». Он смотрел то на книгу, лежащую у него на коленях, то на замерший поезд. Только сейчас он заметил, какая оглушительная тишина вокруг него.
Поразмышляв немного, Ремус пришел к выводу, что происходящее не может быть шуткой. Также он решил, что последствия какой-нибудь глобальной катастрофы не могут выглядеть так. А если люди покинули планету, то почему они забыли его? Уж кто-нибудь о нем непременно бы вспомнил: Гарри, миссис Инглторп… Тонкс.
Пока он размышлял, книга на коленях нагрелась так, что стала обжигать кожу через брюки. Осторожно, спустив на ладони рукава свитера, Ремус переложил ее в сумку и встал. Он прикинул, что лучше посмотрит, что творится в городе, чем просидит здесь остаток своей жизни.
Поднявшись по ступенькам, Рему очутился на вокзале. Здесь не было так тихо: жужжал и пофыркивал единственный стоящий на перроне поезд. И это простое проявление жизни невероятно обрадовало Ремуса, ведь в поездах всегда есть машинист, а еще проводники, а еще люди вагонах. Ремус кинулся к нему на всех парах. Но как только он зашел в вагон, двери за ним закрылись. В вагоне было тихо. Ремус заглянул в несколько купе — никого. Он понял, что попал в какую-то ужасную ловушку, бросился обратно к дверям, заколотил по ним кулаками, пальцами, ногтями принялся раскрывать их. Поезд тронулся. В бессилии Ремус прислонился к дверям лбом. Нужно было унять панику.
Ремус дышал.
Ремус сходил с ума, и никто не мог ему помочь. Он был абсолютно, катастрофически одинок в этой незнакомой реальности.
Ремус зашел в ближайшее купе, рухнул на скамью и закрыл глаза.
Все что угодно, только не одному, думал он. Не может так наказать его судьба, не бывает таких наказаний.
В тамбуре что-то прогрохотало. Ремус услышал, как открывается дверь купе.
— Что-нибудь перекусить, дорогой?
Ремус открыл глаза — и у него закружилась голова: перед ним, с тележкой, нагруженной драже «Берти Боттс» с самым разнообразным вкусом, шоколадными лягушками, тыквенным печеньем и лакричными палочками, стоял он сам. Выцветшие, уже слишком отросшие пряди торчали из-под нелепой шапки, на нос были напялены дурацкие очки, и вся одежда была точь-в-точь, как на Ремусе, только поверх нее был надет кипельно-белый передник. Двойник робко улыбнулся:
— Что-нибудь желаете?
Ремусу показалось, что он сошел с ума. Или выпил литр ликантропоного — «эффект транквилизатора, возможны легкие галлюцинации».
Ремус покачал головой. Язык прилип к небу, под взглядом этого существа и дышалось-то с трудом. Ремуса била дрожь. Двойник улыбнулся и покатил дальше. Когда грохот тележки затих, Ремус вытащил из сумки волшебную палочку. Что-то нужно было делать.
Поезд издал пронзительный гудок, паровоз пыхнул сизым паром на повороте, окно заволокло дымом. Ремусу показалось, что он слышит голоса, совсем рядом, в соседнем купе. С палочкой наперевес он бросился в тамбур и в соседнем купе увидел… себя. Три двойника увлеченно беседовали. Один из них был одет в монашескую рясу, второй — в копию старой потрепанной мантии Ремуса, а третий… это было платье. И кокетливая, украшенная цветами и перьями шляпка наподобие тех, что носила Помона Спраут. Ремус смотрел, смотрел на эту шляпку, а потом, когда трое сидящих в купе существ замолчали, вопрошающе глядя на него, сбежал обратно в свое купе.
Курить хотелось невероятно.
Несколько минут Ремус сидел без движения, глядя в окно, потом отложил в сторону волшебную палочку и принялся есть тыквенное печенье. Поезд летел через огромные зеленые и охристые луга, облака на небе были легкие, пушистые, словно сотканные из света.
— Окна! Закройте все окна, въезжаем в зону тьмы. Окна! Окна! Закройте окна!
Его двойник теперь уже без тележки с провизией появился в дверях купе:
— У вас закрыты окна?
—Да. — Ремус не мог перестать разглядывать его.
— Проверьте обязательно!
Ремус подергал для верности щеколду. Двойник коротко кивнул.
— А что это за зона тьмы? Я никогда о ней не слышал.
В глазах двойника появилась неуверенность. Он нервно облизал губы.
— Это такая зона… тьмы.
Ремус смотрел на него, ожидая продолжения, но двойник лишь неуверенно переминался с ноги на ногу. Мерлин, неужели он сам так выглядит со стороны?
— Ясно, — сказал Ремус.
Двойник разом повеселел и двинулся дальше, заглядывая в каждое купе. Когда его голос затих, а Ремус почти доел свое печенье, одноликий пейзаж за окном превратился в непроглядную черноту, да так резко, словно поезд въехал в тоннель. Мир пропал, но тихие голоса в соседнем купе не умолки, колеса продолжали стучать по рельсам — в поезде все было по-прежнему.
Ремус хотел было испугаться, но передумал, спокойно доел печенье и смахнул со стола крошки. Машинально поглядел в окно и увидел лишь себя в отражении. И почему-то сейчас, разглядывая себя на фоне тьмы, на него накатил такой страх и отчаяние, будто чернота за окном была соткана из сотен дементоров. Ремус смотрел на себя, словно был под обездвиживающим заклятьем, и его словно затягивало в собственное отражение. Голова кружилась, но он смотрел, смотрел…
А потом картинка сменилась.
Ремус увидел себя в каком-то очень странном месте. Это был старинный замок, обнесенный охранными чарами не хуже Азкабана. В нем пахло тревогой. В одной из комнат — огромной, серой и неуютной — он жил. Просыпался от нестерпимой боли в предплечье, как от будильника. В огромном зале Ремуса ждал его господин. Ремус был рад служить, ему всегда был нужен покровитель. Ремус все еще не был уверен, что он правильно поступил, примкнув к Лорду. Впрочем, за свою жизнь он нечасто был уверен в своих решениях. Ему было мерзко оставаться человеком, его не покидало ощущение, что он гниет заживо. Когда он был занят, это чувство притуплялось, но бесконечными вечерами, когда он смывал с себя свою и чужую кровь, нестерпимо хотелось превратиться в волка и бежать, бежать подальше от этого места. Вместо этого он курил, распахнув высокое сводчатое окно, пил литрами кофе из серебряных чашек и надеялся, что завтра его не убьют. Ведь не просто так Лорд одарил его особенным знаком отличия — при каждом взгляде на свою серебряную руку Ремус говорил себе, что среди Пожирателей у него особое положение. Но не слишком в это верил. Жизнь была пуста и безрадостна.
Тьма исчезла так же быстро, как появилась. Поезд издал радостный гудок, за окном вновь были осеннее-охристые пейзажи. Ремус ловил воздух открытым ртом, дышал так жадно, словно долго был под водой. Он осмотрел свои руки — руки были обычные, его и ни одна из них определенно не была серебряной. Он помнил свою жизнь от начал и до конца, и он совершенно точно никогда не прислуживал Темному Лорду. Но картины из черноты были столь реальными, что он мог ощущать могильный холод, идущий от старых замковых стен.
Поезд замедлил ход. За окном показались невзрачные каменные дома, унылые и обшарпанные. Поезд остановился и пронзительно загудел. Ремус подскочил на сидении, схватил сумку и выбежал вон из вагона. На платформе никого не было. Ремус посмотрел на замерший с открытыми дверьми поезд, на хмурые дома, еще раз на поезд, и все-таки решился пойти в город, попытаться найти там людей.
Улицы здесь были мощеные, узкие и словно вычерченные по линейке, двухэтажные дома стояли ровными рядами, как солдаты в строю. Все вокруг состояло из прямых углов.
Ремус шел бездумно, читал названия улиц, смотрел в пустые окна. Город был серый и бездыханный. Снова захотелось курить. Ремус полез в сумку, надеясь найти на дне забытую пачку, но сигарет не было. Зато книга снова была горячей. Когда Ремус случайно коснулся ее, книга тихонько заурчала. Держа ее в руках и тихонько поглаживая корешок, Ремус двинулся дальше гораздо увереннее. Он петлял по пустынным улицам, пока не повернул на улицу под названием Тупик Прядильщиков. Название показалось ему знакомым, но он никак не мог вспомнить, где его слышал. Над улицей, словно огромный предостерегающий палец, возвышалась фабричная труба. Ремус шел мимо домов с разбитыми или заколоченными окнами, и его шаги гулким эхом отражались от булыжной мостовой.
Когда он дошел до дома номер тринадцать, книга в его руках нагрелась так, что он выпустил ее из рук. Книга падала пару вечностей, пока Ремус смотрел на маленького мальчика, сидящего на низенькой скамеечке у подъезда. Мальчик что-то рисовал на пергаменте, задумчиво накручивая на палец прядь темных волос.
Бам! Книга упала на асфальт с оглушительным грохотом.
Бам! Десяток голосов в голове Ремуса заговорили на разные лады, повторяя одно и то же: «Тупик Прядильщиков — Тупик Прядильщиков — Тупик Прядильщиков». Это были голоса Альбуса, Джеймса, Сириуса, Лили и…
Бам! Ремус покачнулся от сразившей его догадки.
Мальчик поднял на него черные глаза и изогнул одну бровь:
— Здравствуйте, мистер Люпин. Я вам не рад.
Безмирье вокруг Ремуса вздрогнуло, натужно засопело, а потом на улице появись люди — если приглядеться, можно было найти неуловимое сходство в их лицах, одежде, походке. Появились звуки — тихие, словно идущие сквозь вату. Появились запахи — пыли и сырости.
Ремус поднял книгу и подошел к мальчику. Тот смотрел на него очень внимательно, закрывая рукой пергамент; чернила были на его пальцах, на предплечьях, даже на локтях.
— Здравствуй, Северус, — сказал Ремус и сел с ним рядом.
Снейп перевернул свой пергамент, сложил руки на груди и отодвинулся на самый край скамьи.
— Какой сейчас год? — спросил Ремус.
Снейп пожал плечами.
— Ты помнишь, как здесь оказался?
— Я здесь вырос, — голос у Снейпа был спокойный, но на Ремуса он посмотрел как на идиота. Вздохнул, потеребил зубами нижнюю губу, а потом спросил: — У тебя же не было очков, так?
Ремус кивнул.
— Я тебя помню, — сказал Снейп и подвинулся ближе. — Ты оборотень. Ты везде ходил с ними. Одно время я варил для тебя зелья, а ты всегда говорил спасибо и уходил. Но чаще твое зелье забирал Альбус. У тебя была жена Нимфадора, а очков не было. И одевался ты в одну и ту же мантию — коричневую, залатанную, а сейчас ты похож на магла. Я тебя не любил, но тех остальных я не любил больше.
Ремус вздохнул. Он, кажется, уже перестал удивляться: безлюдный Лондон, поезд в никуда, прослойка тьмы посреди Англии. Безмирье. Маленький Снейп. Когда Ремус услышал от Гарри о пропаже Снейпа, Ремусу даже в голову не пришло, что Снейп окажется мальчишкой.
Снейп оттирал чернила с пальцев. У него были острые коленки и локти, длинные, ниже плеч волосы и колючий взгляд. И Снейп помнил его.
— Северус, если ты помнишь меня взрослым, значит, ты должен помнить Хогвартс, Лондон… Лили.
— Я не буду говорить об этом с вами, сэр.
— Можешь называть меня Ремус.
— Ну разумеется. — Снейп тер синее пятно у основания большого пальца.
Мимо них, совсем близко, прошла женщина. Она смотрела вперед, и осанка у нее была такая, словно она кол проглотила. Ремус вдруг заметил, что она не отбрасывает тень. Дома, столбы — все вокруг было плоское, словно нарисованное. Он оглядел мостовую вокруг них со Снейпом — тень, светлая, слабенькая, но была.
— Я пришел за тобой, — мягко сказал Ремус. — Я хочу забрать тебя обратно. Ты же догадался, что вокруг тебя происходят странные вещи?
Снейп кивнул.
Из дома послышался женский голос:
— Северус, обед готов!
— Мне нужно идти, — сказал Снейп. Схватил пергамент и чернильницу и скрылся в доме.
17.03.2012 - 5 -
— 5 -
Ремус смотрел на солнце. Оно было совсем тусклое, призрачно мерцало за облаками. Оно было похоже на полную луну.
В голове его был кавардак. Мир, безмирье, ритуал, маленький Снейп — все перемешалось. И Ремус уже не боялся, он решил плыть по течению в этом странном мире. Он погладил в последний раз урчащую книгу и пошел за Снейпом. Снейпа надо было выручать.
Дом был старый двухэтажный, без сада, с черным двором. На лестнице пахло вареной капустой, на втором этаже запах был сильнее. Две одинаковые обшарпанные двери оказались заперты, третья легко поддалась. Ремус ступил в темный коридор. В конце него светлел освещенный проем, там звонкий женский голос выводил «Не откачать меня безоаром» — старый, давно всеми забытый шлягер. Голос принадлежал женщине с таким же серым лицом, как у людей на улице. Она увлеченно резала капусту и подбрасывала ее в огромный чан, стоящий на плите. Снейп сидел тут же, за столом, и аккуратнейшее, идеальными кубиками резал морковь.
— Здравствуйте, — сказал Ремус.
Женщина обернулась, оглядела его и продолжила свое занятие.
— Мам, это дядя Ремус, он погостит у нас немного. — Снейп даже не поднял глаз.
— Дядя Ремус? Ох, ну конечно! Как я могла забыть. Проходи, Ремус, садись. Ты не голоден, дорогой?
— Нет, спасибо. — Ремус осторожно опустился на хлипкую с вида табуретку. Миссис Снейп снова начала напевать. Ремус откашлялся: — Как у вас дела? Что нового?
— Нового? Да, пожалуй, ничего. Северус, расскажи, как у нас дела.
— Хорошо, — сказал Снейп. — У нас все хорошо.
— Ясно, — сказал Ремус.
Миссис Снейп снова начала напевать. Ремус оглядывал кухню: обветшалые стены, комки пыли в углах, разномастные стулья, грязная, вся в сальных пятнах плита. Становилось понятно, отчего Снейп вырос таким паршивцем. Скверное детство — скверный характер. Детство Ремуса прошло в бедности, но в их доме всегда было чисто, опрятно. Каждую субботу проводили генеральную уборку — они играли в прятки: Ремус всегда прятался под диваном, но папа делал вид, что этого не знает, тщательно обыскивал всю комнату, попутно отчищая пол и пыль с книжных полок. Когда папа находил его, Ремусу приходилось самому убирать в своей комнате.
Миссис Снейп взяла особенно высокую ноту, и Ремус поморщился. Запах капусты становился невыносимым. Снейп сосредоточенно резал морковку.
— Северус, — сказал Ремус тихо. — Пойдем прогуляемся. Пожалуйста.
Снейп странно на него посмотрел:
— Тебе нужно вымыть руки. Скоро обед. Ванная справа по коридору.
— Северус…
— Сначала обед.
Над раковиной висело огромное, замызганное зеркало. Вымыв руки, Ремус застыл, разглядывая себя: траурные тени под глазами, скулы стали четче, будто он сбросил пару килограммов, очки не скрывали болезненного, загнанного выражения глаз. Ремус вздохнул и попытался успокоиться.
Голова вдруг закружилась, отражение пошло рябью.
А потом картинка сменилась.
Ремус был в Хогвартсе. Он бродил по знакомым коридорам, он любил и ненавидел это место. Он слышал, как оглушительно тикают часы на Астрономической башне, в каком бы месте замка ни находился. И времени не было, время бежало сквозь пальцы. Ремус мечтал, что когда-нибудь оно остановится вовсе. Он принимал зелья, чтобы заснуть, использовал думосброс, чтобы забыть. Но вместо снов его преследовали кошмары, и ничто не могло обмануть его память. Он помнил все. Всегда. Ремус смотрел на угрюмого человека в зеркале и тщетно пытался понять, кто он. Ведь он никогда не желал себе такой жизни, как же так получилось, что каждую секунду он чувствует себя запутанным, связанным, по шею погруженным в вязкое болото? Ремус снова пил зелья, пытаясь заглушить боль. Время давило на него. Ощущение, что он гниет заживо, отказывалось его покидать. Днем, когда он вел уроки, это чувство притуплялось, но вечерами, сидя в неуютных, заставленных книгами покоях, хотелось сварить себе яду. Порой ему казалось, что он живет в зазеркалье, в отражении своей реальной жизни. И Ремус старался не задумываться о прошлом и будущем (вероятность завязнуть в этих мыслях была слишком велика), поэтому вечерами его мучил только один вопрос: кто из учеников шляется в коридорах во время отбоя. Жизнь была пуста и безрадостна.
Все исчезло в один миг. Ремус вновь увидел себя, стоящего перед зеркалом в доме Снейпов. Колени его подогнулись, он медленно опустился на бортик ванной. Иногда Ремус представлял себя кем-нибудь другим, но никогда не думал, что ему удастся прожить чужую жизнь вот так, за несколько мгновений. Сколько он простоял здесь? Минуту, час? Ремус закрыл глаза. Стены Хогвартса все еще давили на него, он слышал гул шагов в коридорах, ощущал ход часов на Астрономической башне. Ему все еще было так паршиво, как не было никогда в жизни.
Ремус никогда не думал о том, чтобы перейти на сторону Темного Лорда. И сейчас, увидев, как могла бы сложиться его жизнь, Ремус задумался о человеке, в чьей шкуре ему удалось побывать.
— Ты заснул? — Снейп внимательно смотрел на Ремуса.
— Нет, просто голова закружилась. — Голос был хриплый.
— Здесь бывает, — кивнул Снейп, не отводя настороженного взгляда.
Ремус снял очки, устало потер переносицу. Чертово безмирье, чертов Хоук, чертов ритуал. А он сам — дурак, каких мало. Захотел побыть героем, почувствовать себя кем-то другим. Побывал. И сейчас, сидя на бортике грязной ванной в грязном доме в непонятно какой вселенной, чудовищно хотелось обратно. Курить, предаваться за завтраком мыслям о смерти, страдать в болоте одиночества и ненужности.
— Эй, с тобой все нормально? — Снейп дотронулся до его плеча.
— Все хорошо.
— Тогда пойдем есть?
Ремус молча поднялся, последовал за Снейпом в кухню. Напротив его стула уже стояла тарелка с вонючей капустной похлебкой. Ремус возил в ней ложкой, глядя на то, как миссис Снейп и Северус едят. Он так и не решился попробовать это варево. Наблюдая за тем, как Северус подносил ложку ко рту, Ремус вдруг понял, что не только чернила украшают его руки. Это были синяки, крупные и помельче, на запястьях и у локтей.
Ремус положил ложку на стол:
— Я не голоден, спасибо.
Снейп отставил в сторону чистую тарелку:
— Спасибо, мам. Я пойду погуляю с дядей Ремусом?
— Конечно, дорогой.
Снейп взял его за руку и вывел в коридор. Когда мать его уже не могла видеть, он высвободил свою ладонь чуть ли не брезгливо и уверенно спустился по лестнице.
Они стояли у подъезда, у скамейки. По улице ходили люди, город был все такой же плоский. Солнце не сдвинулось ни на миллиметр, словно намертво приколоченное к небу.
— Ну что, — протянул Снейп задумчиво. — Если идти направо, там тьма, слева — бар и несколько полуживых магазинов.
— Пойдем налево, зачем нам тьма?
— Я подумал, вдруг ты захочешь посмотреть.
— Я уже видел тьму, пока добирался сюда.
— Правда? И как она тебе?
— Мне не понравилась.
Они шли в горку по мостовой в сторону, возвышающейся над городом заводской трубы.
— Я видел тьму, подходил к ней совсем близко. Знаешь, она двигается, постепенно все больше захватывая город. И я смотрела на нее, а она смотрела на меня. Но дотронуться до нее я не решился.
Но Ремус не слышал. Он вытащил из кармана смятый красно-желтый флаер. Перевел взгляд с флаера на местный бар и обратно. «Бар «Иггдрасиль», судьбы мира за кружкой пива». Но этого просто не могло быть.
Ремус решительно направился ко входу в заведение, притихший Снейп шел за ним. Тяжелая дубовая дверь поддалась с трудом, ржавые петли жалобно взвыли.
Внутри было темно. Тускло блестела барная стойка, за которой высилось огромное дерево, уходящее ветвями сквозь потолок; на собранных в одной части зала столах кверху ножками лежали стулья, похожие на стаю диковинных животных. У большого тусклого окна кто-то стоял. Ремус достал волшебную палочку и осторожно двинулся вперед. Половицы протяжно скрипели под его ногами, но человек у окна, казалось, не слышал этого. Подойдя ближе, Ремусу удалось разглядеть седой затылок незнакомца и бежевый плащ на несколько размеров больше, чем нужно. Ремус опустил палочку:
— Ну здравствуйте, мистер Хоук.
Хоук развернулся, выпустил облако дыма и улыбнулся:
— Мистер Вотан Игл, если позволите.
17.03.2012 - 6 -
— 6 -
И не то чтобы Ремус не догадывался.
— Вы написали трактат «О Мирах», — сказал неслышно подошедший Снейп.
— Написал, мистер Снейп.
— Можете называть меня Северусом.
— Почту за честь. — Хоук отвесил ему старомодный поклон.
— А как называть вас? — вклинился Ремус.
— Как вам будет удобнее.
— Тогда я продолжу звать вас Хоук.
— Почему Хоук?
— О, это длинная история. А пока я хотел бы привести в порядок это место. Здесь отвратительно грязно. Длинные истории лучше всего рассказывать за кружкой «Безумного эля».
Ремус покосился на Снейпа. Тот кивнул.
— Помочь в уборке? — вежливо предложил Ремус.
— Да, пожалуйста, — ответил Хоук.
Они встали спина к спине и проделали волшебными палочками одинаковое подметающее движение. Столики в углу равномерно распределились по залу, с них соскочили стулья и плавно приземлились на пол. Засияла барная стойка, исчезла пыль с батареи бутылок, выстроившейся на полках. Пропал налет грязи с пола. Шевельнуло листьями — будто тяжело вздохнуло — огромное дерево. Заблестели окна, дверь, оставшаяся приоткрытой, бесшумно закрылась. Наблюдавший за преображением зала Снейп вскинул палочку и провозгласил «Люмос» — нервно мигнули и зажглись несколько полукруглых люстр под потолком.
— А здесь неплохо, — сказал Ремус, оглядываясь.
— Еще бы! — откликнулся Хоук. Он уже стоял за барной стойкой, бренчал там бутылками, доливал что-то по капле в большую пивную кружку. — Раньше это было невероятно популярное место. Сюда ходили самые отъявленные модники города и…
— Так почему «Хоук»? — перебил его Снейп.
Хоук поджал губы, долил пива во вторую кружку. Посмотрел на свет обе кружки, кивнул, перенес их на один из столов и уселся, закинув ногу на ногу. Ремус и Снейп подсели к нему.
— Меня зовут Вотан Игл, — сказал Хоук, сделав изрядный глоток. — По крайней мере, так меня звали раньше. В 1944 году я в первый раз услышал о безмирье от своего учителя. Это были общие сведения, основанные на ни чем не подтвержденных гипотезах. Знаете, бывают такие неожиданные озарения, когда вдруг кристально ясно понимаешь что-то. Когда я услышал про безмирье, я понял, что буду изучать его всю свою жизнь. Так и получилось. Я сопоставил и изучил магловскую мифологию, я перелопатил всю историю магии. Я прочел все существующие труды, написанные о безмирье. Наконец я вывел формулу — несложный ритуал, позволивший однажды попасть в свое прошлое, а затем — вдоволь путешествовать по чужому. Тогда мне казалось, что жертвы, которые я принес за право беспрепятственно перемещаться по безмирью, не такие уж большие. Но сейчас я думаю по-другому. — Хоук поднес к губам кружку и жадными мелкими глотками отпил ровно половину. — Видите ли, Ремус, я был так глуп, что отдал на алтарь науки все свое тело. Под моим плащом — обглоданный безмирьем скелет. Мне хватило ума попросить оставить себе кисти рук, ступни и голову на шее.
Ремус и Снейп молчали. Хоук вздохнул:
— Кроме того, со временем я обнаружил, что старею в мире, а в безмирье нет. Сначала я не высовывал из безмирья нос, консервировался здесь, но потом понял, что это невыносимо. Я гнию здесь заживо, и наука… Какая, к черту, наука! У меня нет детей, нет семьи, нет близких. Только трактат, который, к слову, освистали. После этого Вотан Игл пропал и появился аврор Бартоломью Хоук. Одно время я надеялся, что меня убьют на службе, но судьба, словно издеваясь, распорядилась иначе. Меня перевели в специально сформированный отдел, занимающийся безмирьем. Не передать словами, как сложно было молчать, не показывать свою осведомленность. После вылазки Грюма отдел расформировали — почему, до сих пор не понимаю. А я разочаровался в мире и отправился сюда зализывать раны. Я кочевал здесь из одной ветви в другую. Менял страны, города, года, жизненные пути людей. И в один прекрасный момент заметил маленького мальчика, отбрасывающего тень.
Хоук подвинул к Ремусу вторую кружку. Ремус сделал глоток — оказалось, что в кружке превосходный «Безумный эль».
— Я буду называть вас Хоук, — резюмировал Снейп после длинной паузы.
— Как скажешь, дорогой.
— Помимо ваших телесных… необычностей, вы еще и оборотень?
Хоук грустно улыбнулся:
— Нет, в той очереди я ждал вас.
— Ну конечно, как это я…
— Один мой старый друг сообщил мне, что Гарри Поттер интересуется безмирьем. Этот мальчик все же не слишком осмотрителен. — Снейп громко фыркнул. Хоук посмотрел на него с удивлением. — К тому моменту я уже раздобыл сведения о жильцах дома номер 13 в Тупике Прядильщиков, легко идентифицировал Северуса. Оставалось присмотреться к Гарри Поттеру. Я отправился в мир с твердым намерением отговорить его от всех затей, касающихся безмирья. Гарри Поттер вел себя скромно, про безмирье спрашивал шепотом, зачем-то перечитывал скандинавские мифы. Одним вечером Гарри отправился в Эдмонтон, на неприметную улочку, и пробыл там минут тридцать. У чудесной леди, напоившей меня чаем с крекерами, я выяснил, что над ней живет замечательный молодой человек. Он появился словно ниоткуда, ничего не рассказывает о себе, начитан и в определенные дни месяца просит себя не беспокоить. По описанию я легко узнал героя войны, кавалера Ордена Мерлина первой степени Ремуса Люпина. Дальше — проще. Я поставил сигнальные чары на вашу квартиру без особых намерений. Но когда утром аппарировал по их знаку к вашему дому, то увидел… себя. Вы брели к метро и были так невероятно похожи на меня в юности, что я опешил. И от вас шел особый запах. Терпкий, узнаваемый, запах жажды приключений. Я тоже так пах перед тем, как в первый раз попал в безмирье. Я аппарировал к Министерству и дождался вас в очереди в Отдел регулирования магических популяций и контроля над ними.
Воцарилось молчание. Хоук допил эль.
— Черт возьми, — проговорил Ремус.
Снейп, нахмурившись, ковырял ногтем столешницу:
— Зачем Поттер узнавал про безмирье?
— Гарри пришел ко мне недавно, рассказал, что ты в опасности. — Ремус тщательно подбирал слова. — Он думал о том, как вытащить тебя отсюда. Но так получилось, что за тобой пришел я.
— И слава Мерлину, — пробурчал Снейп. — Нечего ему тут… Постойте, а зачем меня вытаскивать?
Хоук и Ремус переглянулись.
— Видишь ли, Северус, — медленно начал Хоук, — ты находишься в самой ранней ветви своего прошлого. У тебя, конечно, должны были сохраниться и более ранние воспоминания, но то обрывки. Для построения полноценной ветви — с домами, улицами, людьми, этим баром — нужно определенное количество воспоминаний. Фокус в том, что ветка, в которой мы находимся, медленно и неумолимо стирается.
— И тебя наверняка заждались в мире, — неуверенно добавил Ремус.
Снейп заправил за ухо выбившуюся прядь. Постучал нервно по столешнице.
— А я не хочу возвращаться, — сказал упрямо. Соскочил со стула и принялся ходить взад-вперед. — Там меня никто не любит, я никому не нужен. Здесь, правда, тоже. Но здесь нет людей. Они мне не мешают, не просят разговаривать с ними. Там я помню все. Всегда. И от этого мне больно. А здесь все по-другому. Я помню маленькие кусочки, но точно-точно знаю, что когда-то был взрослым. Мне здесь хорошо, если бы не одна ужасная вещь — иногда мне ужасно хочется… играть.
Снейп растерянно остановился. Хоук достал из недр плаща трубку и принялся ее набивать. В газах его плясали черти:
— Мы похожи, а?
— Да, — глухо сказал Ремус, — очень похожи. Только я был бы не против вернуться в свою квартиру. У меня там… книги.
— Не изменяйся, будь самим собой. Ты можешь быть собой, пока живешь. Когда же смерть разрушит образ твой, Пусть будет кто-то на тебя похож.
— Хорошо, — сказал Снейп. — Шекспир?
— Да. Только вот ведь какая штука, Ремус, ты так и не сказал, что отдал безмирью. Печенку? Селезенку?
— О, Мерлин. Мерлин Великий, — Ремус подскочил на стуле и принялся ощупывать свое тело. Сердце. Его сердце больше не билось. «Готов ли ты отдать самое дорогое, что у тебя есть?» — Этого не может быть. Я не мог отдать его.
Хоук посмотрел внимательно на Ремуса. Молча протянул руку через стол, положил ладонь на его грудь. Замер на мгновение, прислушиваясь.
— Ты его отдал. Стоило поторговаться.
И Ремус ощутил вдруг такую звенящую, такую совершенную пустоту, которой не ощущал никогда.
17.03.2012 - 7 -
— 7 -
Они проговорили до самого вечера. Небо налилось ультрамарином, желтый кружок, который Ремус было принял за солнце, оставался недвижим, только ввиду времени суток Хоук предложил называть его луной.
Сам Хоук скрылся на верхнем этаже, сказав, что должен обойти владения. Ремус сидел на подоконнике и смотрел на поддельную, какую-то картонную луну. Снейп, высунув от старания язык, строил на барной стойке пирамиду из бокалов. Когда он не мог дотянуться до верха, то забирался на высокий барный стул. Когда он молчал, то был похож на обыкновенного мальчишку.
— Тебе нужно домой, Северус, — вдруг вспомнил Ремус.
— Не нужно, — отмахнулся тот.
— Миссис Снейп будет волноваться.
— Не будет, она все равно не настоящая.
— Да здесь просто королевские апартаменты, — крикнул Хоук, появившись на верхней ступеньке широкой деревянной лестницы. — Хотите взглянуть?
— Да! — воскликнул Снейп и побежал вверх по ступенькам.
Ремус вздохнул и пошел за ними. Он все еще не мог свыкнуться с мыслью о том, что никогда больше не услышит, как бьется в груди сердце, никогда не сможет заснуть под знакомый ритм.
На втором этаже располагались две комнаты. Ремус зашел в ближайшую — спартанская обстановка: фисташковые обои в мелкий цветочек, две кровати, стул и шкаф. Здесь пахло деревом и пылью. Ремусу понравилось. Судя по всему, Хоук здесь прибрал, идеально прозрачное окно оказалось залито темно-синим, будто закрашено краской, и вид отсюда открывался завораживающий: сотни квадратных крыш выстроились в ряд, словно фигуры на шахматном поле. Далеко, почти на самом горизонте дома уходили во тьму, словно в гигантский занавес.
У двери Ремус остановился, ему показалось, что большое квадратное зеркало на дверце шкафа висит неровно. Он подошел, чтобы поправить его, привычно взглянул на себя и даже успел почувствовать досаду, прежде чем картинка сменилась.
Ремус сидел за стойкой шумного бара. Орала музыка, танцевали красивые девушки, пахло потом, алкоголем и травкой. Сначала Ремус приходил сюда редко, по выходным. Потом начал заходить каждый вечер. Он сидел до двенадцати за барной стойкой, оглядывая зал и выбирая жертву. Иногда жертвой становилась девушка, особенно плавно изгибавшаяся в танце, но чаще он выбирал стройных мальчиков. Ему всегда было просто понравиться, словно надеть одну из сотен масок. Маски не скрывали его исключительности, лишь добавляли шарма, ведь и без всяких масок он был очень крут. Подмигнув бармену Эду и получив от него ключи, Ремус вел свою жертву наверх, всегда в одну и ту же комнату, и там, в жаре и бесстыдстве, он наконец мог забыться. Он пробовал пить, курил всякую дрянь, но по-настоящему помогал только секс. Он всегда спроваживал их сразу после оргазма и сидел на кровати, мокрый, закутавшийся в простынь, курил и с мстительным удовольствием наблюдал, как рассвет проникает в окно, окрашивая его жизнь во все оттенки серого. Все средне, серо, ниже среднего. Выбор работы для сидевших в Азкабане был более чем скуден. В его пустой, словно чужой квартире валялся Орден Мерлина. Ремус предпочел бы стабильную работу, но Министерству было не до него. И он старался не задумываться о прошлом и будущем: вероятность завязнуть в этих мыслях была слишком велика. Холодно, весело и развратно Ремус растрачивал свою жизнь.
Ремус вздрогнул, и отражение вздрогнуло вместе с ним. Он снова видел себя. Чертовы зеркала! Он уже привычно переживал чужую тяжесть. И это было слишком.
— Это слишком, — тихо сказал Ремус. Он надеялся, что безмирье услышит его и сжалится. — Не знаю, что ты хочешь мне этим доказать, но все это в один день... и без сигарет…
Ремус шумно выдохнул, огляделся еще раз и вышел.
Другая комната оказалась почти такой же. Она была немного уже, в ней стояла одна кровать, на которой сидели Снейп с Хоуком и о чем-то серьезно беседовали. Когда Ремус вошел, Хоук гладил Снейпа по голове, а тот тер глаза. Ремус с удивлением ощутил легкий укол ревности: с ним Северус вел себя гораздо сдержаннее.
— Мы решили переночевать здесь, — сообщил ему Снейп.
Хоук кивнул, продолжая гладить. Ремусу показалось, что глаза у Снейпа заплаканные.
— Ну, решили так решили.
— Северуса уложим здесь, а нам с тобой придется потесниться. — Хоук громко хлопнул в ладоши и поднялся: — Пойду найду что-нибудь перекусить. Я-то могу обходиться без пищи сколько угодно ввиду особенностей моего тела, а вот вам нужно кушать.
Хоук скрылся в коридоре, бодро застучали по лестнице его шаги.
— Все же я должен попробовать тебя уговорить вернуться в мир, — тихо сказал Ремус. Снейп посмотрел на него, поджав губы, и на миг Ремусу показалось, что он видит того, взрослого Снейпа. — Я должен рассказать тебе кое-что о твоем прошлом — то, что знаю я. И может быть, ты передумаешь гнить с нами в этой дыре. — Ремус вздохнул: — Когда тебе было лет десять…
— Думаю, мне сейчас десять.
— Не перебивай. Когда тебе было лет десять, ты подружился с соседской девчонкой. Ее звали Лили Эванс. Вы общались, сближались, и, поверь, она была сущим ангелом. Вы оба поступили в Хогвартс, только на разные факультеты. О, она была настоящей гриффиндоркой. Даже вражда между красными и зелеными не смогла прервать вашу дружбу…
— Давай я расскажу тебе дальше. — Голос Снейпа звучал глухо. Он сидел, нахохлившись, на самом краю кровати. — Потом четверо веселых и благородных гриффиндорцев отняли у меня мою Лили. Сначала они рассорили нас, а потом, рассорившись сами, убили ее. Не возражай, я прекрасно помню, кто убил Лили на самом деле.
Северус замолчал, оттирая пятна чернил с ладоней, а Ремус вдруг вспомнил то ощущение пустоты, которое ему пришлось пережидать у зеркала в доме Снейпов. Он всегда считал Снейпа стальным ублюдком, от него все отскакивало, как от доспехов. Он завидовал его способности держать удар. А сейчас оказалось, что Снейп вполне себе живой, из плоти и крови. Поэтому Ремус уцепился за то, что сам всегда считал важным:
— Но как же любовь? Ты можешь вернуться… в память о ней.
Снейп посмотрел на него, изогнув бровь, и не удостоил ответа.
— А выход в мир совсем рядом! За деревом есть неприметная дверца, она приведет тебя в мир. Не поручусь, правда, что это будет Англия. — Хоук влетел в комнату так вовремя, будто подслушивал за дверью. В руках у него был ярко-красный поднос, заваленный бутербродами. Перед ним в воздухе летели три чашки, над которыми поднимался пар. У Ремуса тотчас же свело живот от густого и пряного запаха какао. Только сейчас Ремус осознал, насколько он голоден.
— Хоук, вы герой. — Северус заметно оживился. — Но откуда?
— Пока вы, девочки мои, делились тут сокровенным, я исследовал кухню и обнаружил там превосходный тунец и запасы какао лет на десять. А напротив нас магазин, где сероликий парнишка продал мне батон свежайшего хлеба.
— Это прекрасно, — сказал Ремус, делая глоток. — Только я не понимаю, как в безмирье оказался хлеб?
Хоук пожал плечами:
— С вами не происходило здесь странных вещей?
— Происходили. Но хлеб!
— Дался вам этот хлеб! Ешьте. Кстати, сигарет в магазине не было, не повезло вам. А безмирье, оно… хорошее. Мы с ним дружны. Например, когда я прошу у него табак, то точно знаю, что завтра у меня появится пачка отменного табака.
— Вы еще и просите, — хмыкнул Ремус. — Тогда попросите у него сигарет. И яиц с беконом на завтрак.
— И попрошу, — рассмеялся Хоук.
Когда все бутерброды были съедены, а какао выпито, Хоук снова хлопнул в ладоши и заявил, что всем пора спать. И действительно, синева за окном сгустилась до черноты, Северус уже вовсю зевал и тер глаза.
— Не будешь бояться спать здесь один? — спросил у него Ремус перед тем, как закрыть за собой дверь. Снейп лежал под одеялом. Ремус еще раз подивился превратностям судьбы. Кто мог подумать, что когда-нибудь ему придется присматривать за маленьким Снейпом? Но даже в кромешной темноте комнаты Ремус сумел разглядеть гневный взгляд черных глаз вместо ответа. Ремус улыбнулся и закрыл дверь. Снейпа было рано списывать со счетов.
В их комнате горел свет, Хоук увлеченно рылся в шкафу, что-то бурча себе под нос.
— Что вы ищете?
— Одежду. Я же не могу спать в плаще. Но пока я нашел здесь только комплекты веселенького белья. Погоди-ка… Вот! — Хоук вытащил на свет длинную ночную рубашку. Казалось, ее сшили для великана, настолько она была длинная, рукава и высокий старомодный ворот завершались оборочками, ткань была белая, фланелевая, в мелкий цветочек.
— Здесь любят цветочки, а? — Хоук покосился на обои, а потом расплылся в широченной улыбке: — Но это то, что надо! — И пронесся мимо него в коридор.
Ремус машинально кивнул пустой комнате. То, что надо. Чтобы окончательно сойти с ума. Ему нравился Хоук. Этот нервный сумасшедший старик заставлял его улыбаться.
Ремус аккуратно сложил вещи на подоконнике, осторожно забрался в кровать. Кровать жалобно скрипнула и замолкла. Ремус повозился, устраиваясь, приноравливаясь к новому месту. Матрас был мягкий, белье пахло чистотой. Ремус вдруг понял, что чувствует себя уютно. Стоило оказаться в этом невероятном месте, чтобы ощутить это давно позабытое чувство. В последний раз ему было уютно в квартире Тонкс, на старом скрипучем диване.
— А вот и я, — провозгласил Хоук. Песочный плащ комом летел перед ним, сам Хоук был одет в ночную рубашку. Он поменял расцветку — теперь рубашка была в яркую пеструю шотландскую клетку. У Ремуса мигом зарябило в глазах. Он старался не обращать внимания на проступающие под тонкой тканью ребра и костлявые плечи. — Ничего ресцветочка, а? Не в цветочках же ходить.
Плащ плюхнулся на подоконник рядом с аккуратно сложенными вещами Ремуса. Заскрипела под Хоуком кровать, и воцарилась тишина.
Ремус закрыл глаза, надеясь рухнуть в сон, но Хоук заговорил.
— Ну и что, что у тебя нет сердца, — сказал. Ремус открыл глаза и увидел, что Хоук курит: над кроватью стояло плотное облако дыма. — Живу же я без тела. А сердце… У тебя оно есть, это я точно знаю. Иначе бы не стал тобой заниматься.
— Вот спасибо, — проворчал Ремус.
— Серьезно! Я как увидел тебя, сразу понял — у этого парня есть сердце. До чего же ты похож на меня в молодости, право слово.
Ремус отвернулся к стене, пытаясь сосредоточиться на темноте перед веками.
— А мальчишка-то… Северус… до чего же должна была стать невыносимой его жизнь в мире, если он предпочитает остаться здесь? Видали, чернильные пятна на его руках чередуются с синяками. Я спросил у него, откуда синяки, он сказал — отец с работы приходит. Только подумайте, предпочесть мир вот этому.
— У него была несладкая жизнь.
— А у кого она сладкая? Каждый из нас смотрит на других людей, додумывает их жизнь, и кажется, будто всем хорошо, кроме тебя самого. А на самом деле…
— На самом деле что?
— Всем плохо. Кто-то смотрит на вас и думает: «Вот же счастливый человек! Такая у него замечательная жизнь!», а вы и не знаете, проклинаете себя и свое унылое существование. Каждый человек на земле — шедевр. Единственный в своем роде.
— Один на миллион, — тихо говорит Ремус.
Он долго молчал, раздумывая о том, что сказал Хоук. Вспоминал друзей, вспоминал свою жизнь, свои страдания. И получалось, что и не жил он почти, и не страдал никогда по-настоящему.
Ремус хотел сказать спасибо Хоуку, но тут с соседней кровати послышался оглушительный храп.
17.03.2012 - 8 -
— 8 -
Каждое утро небо почему-то зеленело. Желтый, словно прибитый к нему круг, символизирующий то солнце, то луну, ни разу не двинулся с места за все то время, что Ремус, Хоук и Снейп жили в «Иггдрасиле».
Они переночевали в баре эту ночь. И следующую. И следующую. И еще много ночей. Безмирье оказалось столь любезным, что однажды на барной стойке Ремус обнаружил сигаретный табак и лакричную бумагу. И он почти не чувствовал себя глупо, рассыпаясь в благодарностях пустой комнате. Вскоре он научился вертеть отличные самокрутки.
Как-то раз Ремус, сортировавший напитки на зеркальной барной полке и взглянувший в отражение, снова увидел вместо себя другого человека.
Тот Ремуса был женат на Тонкс, у них был ребенок, славный мальчик. Тонкс любила щебетать об аврорской работе за ужином. В последнее время она предпочитала носить рыжие волосы, и закатные лучи солнца, проникавшие в окно, зажигали в них яркие искорки. Ремус любил ее, ее искренность и искристость. Ремус любил дом и семью, только почему-то с окончания войны его не покидало ощущение, что он гниет заживо. Когда он был на работе, это чувство притуплялось, но порой от благополучия их идеальной семьи сводило зубы. Они всегда были вместе. Вместе ходили на праздники, вместе ездили отдыхать, ели за одним столом и спали в одной постели. Однажды Ремус не выдержал и весь вечер провел в подвале под предлогом того, что хочет сделать там себе кабинет. Тонкс не понимала, щебетала из-за двери о том, что Ремус может работать и на кухне. Но Ремус все-таки обустроил себе в подвале берлогу. Все чаще и чаще он уходил туда работать с бумагами, а на самом деле просто запирался и весь вечер читал книги. Он был счастлив побыть немного в одиночестве. Его компаньоном был только невесть как попавший в подвал сверчок. Ремус подумывал назвать его по имени какого-нибудь композитора — больно уютно и музыкально тот скрипел.
И снова Ремус долго приходил в себя от увиденной чужой жизни. Им было хорошо с Тонкс, а безмирье так вывернуло, довело до абсурда их возможные отношения, что Ремус в который раз сказал себе, что поступил правильно, съехав однажды с их уютной квартиры.
— Прекрати, — строго сказал он безмирью, отдышавшись. — Прекрати делать это. Я понял. Я все уже понял.
Безмирье послушалось. Больше Ремус не боялся заглядывать в зеркала.
Безмирье вообще вело себя очень покладисто. Услужливо откликаясь на просьбы Хоука, оно поставляло им яйца, бекон и кое-какую другую провизию. Кое-что они перехватывали в магазине, но выбор продуктов там был жалок. Оказалось, что Хоук прекрасно готовит, а Снейп с удовольствием ему помогает. Они вообще проводили много времени вместе, явно наслаждаясь обществом друг друга.
И первое время Ремус чувствовал себя неприкаянным. Он много бродил по городу, заглядывал в грязные окна, выискивая книги или что-нибудь полезное по хозяйству. Однажды он набрел на ремонтную мастерскую и вернулся в бар, нагруженный лаками, красками и грунтовками. Когда Хоук заметил, что стулья в баре поистрепались и хотел уже было взмахнуть палочкой, чтобы подлатать их, Ремус его остановил. Высокие резные стулья Ремус отреставрировал своими руками, без помощи магии. А потом затеял ремонт всего бара. О, какое же было удовольствие — счищать старый тусклый лак с барной стойки, а затем покрывать ее новым и сияющим. Северус ему помогал, азартно подпиливал и подкрашивал. Энергии ему было не занимать.
В один прекрасный день Северус сказал, что должен зайти домой за одной важной вещью. Пока его не было, Ремус гадал, что же это окажется. Снейп вернулся с пачкой пергаментов. Оказалось, что с первого своего дня в безмирье он описывал все эти странности, происходящие с ним здесь.
— Настоящий ученый, — восхитился Хоук.
А Ремус все смотрел на знакомый угловатый почерк. Он никак не мог соединить в своем сознании Снейпа из прошлого и маленького Северуса. Хотя характер у него был по-прежнему довольно непростой. За исключением тех редких случаев, когда Снейп подходил к Ремусу и говорил еле слышно:
— Я опять хочу играть.
И голос у него был такой траурный, словно ему нестерпимо стыдно за свои слова. И он очаровательно краснел, весь, до кончиков ушей. Ремус всегда радовался, когда детское брало верх в Снейпе, но никогда не мог предугадать, когда перед ним мальчишка со скверным характером, а когда взрослый с убийственным взглядом. Обрывки прошлого и настоящего крепко перемешались в этом человеке.
— Хорошо, — отвечал Ремус. И они шли играть.
Обычно они играли до тех пор, пока Снейп не менялся вдруг, не смеривал Ремуса презрительным взглядом и гордо уходил в свою комнату. Ремус посмеивался над ним таким, но Снейп не реагировал на издевки.
Однажды, когда очередная их игра закончилась презрительным взглядом, Снейп тихонько пришел к Ремусу, встал с ним рядом и сказал:
— Хочешь послушать? Ты, наверное, соскучился.
Ремус обернулся, не понимая, о чем тот говорит, и тут Снейп взял его руку и приложил к своей груди. Сердце его билось быстро и очень уверенно. Ремус улыбнулся.
Он часто заводил со Снейпом разговор о том, что тому необходимо вернуться в мир. Снейп только отмахивался. Он даже не смотрел в сторону дверцы, что скрывалась за огромным деревом. Хоук в таких беседах отмалчивался, лишь загадочно сверкал глазами. Ремус предполагал, что старик привязался к ним обоим.
Утром Хоук и Ремус вели долгие разговоры за чашкой какао (для Ремуса оставалось загадкой, каким образом Хоук пьет так, что его одежда не промокает тут же изнутри). Вечером Хоук изучал пергаменты Северуса, напялив на нос очки Ремуса. Они разговаривали о законах безмирья, а Ремус слушал. Со стороны это выглядело странно — ребенок и старик вели равноценный разговор, слушали друг друга, исправляли, делились догадками.
Одним вечером Хоук вздохнул и сказал:
— По моим подсчетам, тьма накроет нас через неделю.
Снейп кивнул:
— Она захватила почти весь город. И с каждым днем движется все быстрее.
Они молчали. Ремус, никогда прежде не встревавший в разговоры о безмирье, проговорил:
— Старые ветви дерева отмирают, как и наше прошлое. Что будет, когда тьма накроет нас?
— Я не знаю, — отозвался Хоук.
Больше они об этом не говорили. Тьма подходила все ближе, двигалась все быстрее.
Однажды утром Хоук проснулся и сказал:
— Сегодня.
И весь день он был очень молчалив.
Снейп и Ремус целый день занимались обычными делами. Тьма не страшила их. Снейп мастерил из дерева фигурки под четким руководством Ремуса. Первые десять заготовок пришлось выкинуть, но сейчас у него уже неплохо получалось.
Под вечер они сидели вдвоем на скамейке у входа в бар. Северус играл со своими фигурками, а Ремус смотрел на неумолимо приближающуюся тьму.
Заскрипела дверь, Хоук опустился на скамью рядом с Ремусом.
— Уйдете? — тихо спросил Ремус.
— Нет, — отозвался Хоук.
Он глядел вперед, в черноту, словно капитан корабля с капитанского мостика, на губах его играла мечтательная улыбка, ветер трепал седые волосы.
Ремусу вновь показалось, что он уже где-то видел Хоука раньше.
— Где я мог вас видеть? Никак не могу вспомнить, но я точно…
— Не говори ерунды, он есть на карточках в шоколадных лягушках, — отозвался вдруг Снейп. — Расскажи мне лучше сказку, Ремус.
— Хорошо, я расскажу тебе сказку о глупом, запутавшемся степном волке, который пытался быть человеком. — Ремус вздохнул, вспоминая ощущение любимой книги в руке, и начал рассказывать.
Хоук прикурил трубку, закутавшись в клубы дыма, и внимательно слушал.
Тьма наступила.
Конец
17.03.2012
472 Прочтений • [Один на миллион ] [17.10.2012] [Комментариев: 0]
Vova
