Созвездие Девы

Если тронуть страсти в человеке,

То, конечно, правды не найдешь.

С. Есенин

* * *

...Гарри обернулся вслед за взглядом Невилла. Прямо над ними, на пороге стоял Альбус Дамблдор — палочка его была поднята, лицо побелело от гнева. Словно электрический ток пробежал по всему телу Гарри — они спасены!

Дамблдор пронесся по ступеням вниз, мимо Гарри и Невилла — теперь они больше не думали о побеге. Их школьный директор уже достиг нижнего яруса каменных сидений, когда ближайшие Пожиратели смерти заметили его и крикнули остальным, что он здесь. Один из них пустился бежать, карабкаясь по ступеням напротив, точно обезьяна. Дамблдор снял его оттуда заклятием без малейших усилий, будто невидимым арканом...

Только одна пара противников продолжала биться, не обращая внимания ни на что вокруг. На глазах у Гарри Сириус увернулся от красного луча, посланного Беллатрисой, — он смеялся над ней.

— Ну же, давай! Посмотрим, на что ты способна! — воскликнул он, и его голос раскатился эхом по огромной комнате.

Второй красный луч поразил его прямо в грудь.

Улыбка еще не сошла с его уст, но глаза расширились от изумления.

Сам того не заметив, Гарри отпустил Невилла. Он снова спрыгнул ступенью ниже, вынимая палочку, и Дамблдор тоже обернулся к платформе.

Казалось, Сириусу понадобилась целая вечность, чтобы упасть: его тело выгнулось изящной дугой, прежде чем утонуть в рваном занавесе, закрывающем арку.

Гарри успел увидеть на изможденном, когда-то красивом лице своего крестного отца смесь страха и удивления — и в следующий миг он исчез в глубине древней арки. Занавес сильно колыхнулся, словно от внезапного порыва ветра, и сразу же успокоился опять.

Раздался торжествующий клич Беллатрисы Лестренж, но Гарри знал, что бояться нечего: Сириус просто упал, скрывшись за занавесом, он вот-вот появится с другой стороны арки...

Но Сириус не появлялся.

— Сириус! — закричал Гарри. — СИРИУС!

Он был уже на дне ямы и задыхался так, что болела грудь. Сириус должен быть совсем рядом, сейчас он, Гарри, вытащит его из-за занавеса...

Но не успел он вскочить на платформу, как Люпин обхватил его сзади и удержал.

— Ты ничего не можешь сделать, Гарри...

— Помогите ему, спасите его, он ведь только что был здесь...

— ...слишком поздно, Гарри.

— Сейчас мы его вытащим... — Гарри яростно извивался, пытаясь вырваться, но с Люпином было не так-то легко сладить.

— Ты ничего не можешь сделать, Гарри... ничего... его уже не вернуть.

J. K. Rowling, «Harry Potter and the Order of the Phoenix», перевод «Росмэн»

Гарри зло вскинул взгляд на дверь, из-за которой Петуния упрямо вещала что-то свое, и тяжело уронил голову на подушку. Тетка с силой постучала, вновь начиная отповедь, но Гарри лишь сильнее зарылся носом в нестиранную ткань наволочки.

— Гарри Поттер! Немедленно выходи! — заверещала женщина с той стороны двери.

Поттер крепко стиснул зубы, сжал кулаки, но промолчал.

— Поттер! Вылезай из своей каморки немедленно! Слышишь меня?!

Гарри прекрасно ее слышал; более того, Петуния так старательно вытаскивала его из этого единственного доступного сейчас убежища, что иногда красная пелена нет-нет, да заволакивала все мысли. Хотелось вскочить, с яростью толкнуть дверь в коридор, так, чтобы она со всей силы стукнулась об окрашенную стену и задрожала, точно живая. Хотелось сжать ломкую шею. Магия витала бы в воздухе, но это ничего. Гарри представлял, раз за разом, как разбивает эту дверь, как с силой бьет тетку по лицу. Ее острые черты бы исказились, она бы закричала пуще прежнего, но это был бы не грозный крик: она испугалась бы, сорвалась на визг.

Гарри совсем невысок, худ, а сейчас еще и вряд ли нашел бы в себе столько сил, чтобы ударить кого-то, но он все равно сильнее этой женщины. Петуния не страшна ему.

— Мальчишка, я еще раз говорю тебе — ты второй месяц ничего не делаешь! Совсем скоро приедут гости, я не справлюсь сама! Поттер!

В этом она и вправду была права. Стоило Гарри переступить порог этого дома в середине июня, как он молча запер вещи в чулане. Вернон смотрел на него с неприязнью, заплывшие глаза цепко отслеживали каждый жест. Гарри был не в состоянии думать что-либо об этом, он просто спрятал палочку под футболку и прошел наверх, в свою комнату. Маневр с волшебной палочкой не остался незамеченным, но никто так ничего и не сказал.

Изредка он выходил, готовил себе что-то, иногда действительно помогал тетке с работой по дому. Это было ничтожно мало, даже Малфой, наверное, дома больше делал — тот хоть эльфами командует, что да как... Мысли перескочили с крика за дверью на Малфоя, стало опять тяжело дышать. Гарри поморщился, мелькнула мысль, что это — все лучше, чем думать о... Думать о чем-то другом. Да.

Гарри устало сел на постели.

Тетка за дверью все еще ругалась, гости действительно должны были приехать вот-вот, через пару часов. Он знал, что в доме Петуния уже убралась, но с едой дела, видимо, обстояли значительно хуже.

Босым ступням на полу было холодно. Гарри сжал пальцы на ногах, обвел взглядом комнату. Тапочки были обнаружены совсем рядом. Гарри пересек в два шага расстояние от шкафа до старых сланцев и поспешно обулся.

Дверь поддалась нехотя, с ужасным скрипом, и Гарри вспомнил, что последний раз выходил вчера утром, когда ему захотелось в туалет. Он прислушался к себе, но никаких побуждений к побегу в ванную не нашел, а потому решил сразу спуститься вниз.

Петуния кинула на него смешанный взгляд, но ничего не сказала. Гарри осмотрелся — в кастрюле стояли вареные овощи, тетка возилась с мясным пирогом.

— Что мне готовить? — женщина кивнула головой в сторону кастрюли, сама заворачивая края теста. Она случайно дернула рукой, и тесто почти порвалось. Петуния зашипела, осторожно выглаживая тягучую смесь.

— Это должен быть тот овощной салат с заправкой и гранатом в виде украшения, который я готовила на день рождения Дадли. Не смей ничего испортить, — предупредила она, наблюдая, как Гарри начинает чистить еще горячую картошку. — Поменяй местами свеклу и морковь, когда будешь укладывать, так красивее.

Весьма странные вкусовые пристрастия и понимания о красивом, но спорить не хотелось. Гарри вспоминал недавнюю волну гнева, но сил на повторение не было. Он чувствовал апатию и жжение по телу. Хотелось опустить руки и ничего не делать. В конечном итоге Гарри машинально кивнул, раздумывая обо всем этом. Готовить он не любил, но нарезать и почистить мог вполне сносно. Даже в таком состоянии.

Петуния упорхнула с пирогом к печке, Гарри занялся салатом.

Довольно редко она позволяла ему готовить что-то праздничное. Видимо, дел было действительно слишком много, иначе вряд ли тетка подпустила бы нелюбимого племянника к еде, которую будут есть важные гости.

Гарри быстро управился с чисткой овощей и теперь мелко нарезал картофель. Следом должны были идти тонко нарезанные листья салата, выложенные в клеточку. Поттер подхватил горсть нарезанного картофельного слоя и осторожно выложил на дно блюда.

Когда вечером, после ухода гостей, он спустился, чтобы поужинать, Петуния никак не отреагировала. Она молча кивнула ему на остатки пирога и ушла с кухни.

Гарри съел совсем немного. Позже, поднимаясь к себе со стаканом воды, он почувствовал тошноту. Поттер решительно направился в ванную. Его вырвало пирогом, а потом еще раз желчью.

Гарри не особо тщательно прополоскал рот. В зеркале на него смотрел бледно-зеленый сморщенный тип, и он с ужасом узнал в нем себя. Спать расхотелось, вялость сменилось паникой, и Гарри подумал, что где-то в ящике тетки он видел пару раз дорогое снотворное — или это было успокоительное?..

Он осторожно вышел из ванной, решив не выключать свет. Тонкая полоска пробивалась сквозь щель, и Поттер невольно вспомнил, как всколыхнулась, словно вспыхнула, арка, точно это было игривое подмигивание. А потом она потухала — медленно, томно, со вкусом, и тогда Гарри еще не знал, что Сириус не выберется с той стороны. Он радостно улыбался, готовый перескочить эту арку сам, чтобы помочь ему подняться.

Но Сириус уже не поднимется.

Гарри почувствовал резкую, тягучую боль внутри. Он сжал кулаки — плотно-плотно, с силой, так, что острые, не стриженые ногти почти вспороли кожу. Наверняка останутся следы, но это ничего, ничего, потому что так — когда больно по-другому, физически — проще дышать.

В коридоре не было никого. Из комнаты Дадли шумел телевизор, спальня старших Дурслей была плотно закрыта, и Гарри уверенно вернулся в ванную, не захлопнув дверь.

Ящички-коробочки. Он не мог никак найти знакомую упаковку. Белая? Не та. Синяя? Не это. Поттер неаккуратно перерыл уже две большие коробки с медикаментами, когда в руки попала заветная пластинка.

Вытянутые овальные таблетки. Пластинка — одна, вторая... Гарри радостно вытащил всю связанную упаковку.

* * *

Следующее утро началось для Петунии обычно. Она проснулась в шесть, собираясь самостоятельно приготовить этот завтрак. Несколько минут женщина лежала на кровати, чувствуя прохладный воздух за пределами одеяла, а потом рядом зашевелился муж, и она решила вставать.

Утром всегда болела спина, тянуло мышцы. Петуния потянулась, сморщиваясь, и закрыла окно. Вернон всегда скидывал одеяло, и его могло продуть, если ее нет рядом. Ничего хорошего в больном муже она не видела, поэтому легко закрыла форточку, поправила теплое, пушистое одеяло с распустившимися розами и опять потянулась.

Все-таки, эти таблетки были чудесны.

Вчера она догадывалась, что долго не сможет уснуть после прихода столь важных гостей, поэтому выпила одну-единственную таблетку. Это было часам к одиннадцати: Петуния собиралась встать раньше, поэтому крепкий сон был необходим ей, как второе дыхание молодому, вольному художнику в поздний вечер, когда душа захотела творить после целого дня метаний. Она никогда не злоупотребляла этими лекарствами, поэтому это была всего одна таблетка.

Одна.

Петуния накинула на плечи халат, тихонько прикрыла двери, выходя. Муж на кровати перевернулся и сбросил одеяло.

Дверь в ванную почему-то была приоткрыта, и Петуния невольно разозлилась. Если до сих пор был включен свет, то всю ночь мотало электричество, и Вернон будет просто в ярости, когда через неделю увидит счета.

Женщина поспешно захлопнула дверь, выключила свет и спустилась вниз. На кухне было чисто, значит, Поттер убрался за собой, и Петуния была довольна. Вчера он решил вдруг помочь ей, и только поэтому она не стала ругать его еще больше. Она действительно ничего не успевала сама. Он поставила воду в кастрюле закипать, достала колбасу, сыр, масло, хлеб... В холодильнике не обнаружилось листьев салата, и она отдаленно вспомнила, что вчера в овощном салате, который резал мальчишка, было много зелени. Это его совсем не портило, и она решила, что просто купит еще. Петуния нарезала хлеб и отправила его припекаться в тостере, а сама отправилась приводить себя в порядок.

Вчерашнее полотенце она постирала, поэтому перед этим зашла в комнату, вытащила с нижней полки новое белоснежное полотенце и отправилась в ванную. Проходя мимо комнаты мальчишки, Петуния прислушалась, но не было ни звука. Наверное, он еще спал. Она поджала губы и распахнула дверь в ванную комнату, включая свет.

Она сама выбирала, какой будет ее ванная, ее кухня, украшала гостиную. Ей нравился ее кремовый кафель, большая белая ванная, зеркало в пол, шкафчик, наполовину отделанный стеклом, который аккуратно примостился рядом с раковиной. Петуния всегда старалась оставить как можно больше свободного пространства, чтобы мужу и сыну было удобнее. Все-таки, они крупные мужчины, и им требовалось больше места, чем ей.

И вот теперь ее ванная была вымазана в чем-то красном, отвратительно красном. Оно засохло на полу, брызгами осело на разбитом стекле... А внизу лежал племянник. Его голова была четко под растерзанным стеклом, и внизу все тоже красное, и руки у него почему-то красные. А на щеке — бледной щеке, Петуния помнила, что у Лили была такая же тонкая кожа, что она сгорала всегда на солнце, а потом Лили плакала, когда жгло все тело, — на этой щеке тоже была кровь. Кровь, поняла Петуния, это ведь кровь, и голова у него разбита, и руки все изрезаны. Он пытался покончить жизнь самоубийством в ее ванне.

Петуния закричала, потому что она не знала, что еще можно было сделать. Ее ужасный племянник лежал в ее ванной, на ее кафельном полу, он разбил себе голову и перерезал вены на руках битыми осколками стекла от ее шкафа, напившись... Она охрипла, стало трудно дышать.

Напившись ее снотворных таблеток — тех, которых хватало всего по одной целой и половинке на Вернона, когда он мог уснуть. А тут было... Раз, два... Пять, шесть. Шесть пачек. Полных.

Петуния в ужасе выскочила из ванной, кинувшись в комнату, где еще спал муж.

Она принялась тормошить и будить его, утягивая за плечо, трясти, но Вернон не хотел вставать, и тогда она вновь закричала. Мистер Дурсль подскочил, его светло-карие, размытые глаза резко распахнулись, и он оттолкнул жену довольно грубо и больно. Петуния разрыдалась, ее губы дрожали, и все это казалось глупым сериалом, глупым-глупым, вроде тех, что смотрела соседка напротив, миссис Фигг. Петунии они никогда не нравились, но она всегда с радостью кивала, а потом рассказывала все своим настоящим подругам, и они вместе смеялись… Петуния разрыдалась, стирая слезы, и уже Вернон тряс ее за плечо.

— Что случилось? Что, черт возьми?! Петуния?!

Она тряслась, отчетливо понимая, что это не от холода, в комнате уже снова жарко, и солнце уже встало, и форточку она закрыла — и все как обычно. Она каждое утро всегда сначала ставит кастрюлю с водой, нарезает тосты, а потом идет мыться и приводить себя в порядок.

— …и он там, Вернон, мальчишка там, и это, — она хапнула побольше воздуха, задыхаясь, не зная, как закончить, потому что если она вслух скажет, что он сделал…

Но Вернон, кажется, перепуган не меньше нее, его глаза заметались, и он встал с кровати, пересадил жену на постель, укутал в жаркое одеяло с распустившимися бутонами роз, которое она так любила, и со страхом отправился в ванную прямо в пижаме.

И там действительно все было красное вместо нежно-кремового, и пастельно-теплая по цвету плитка отливала. Казалось, что она блещет белизной на фоне всей этой крови.

— В госпиталь звони! — крикнул он жене, но она разрыдалась еще больше, и мужчина был вынужден вернуться в спальню, когда перед глазами все еще мельтешило угловатое костлявое тело этого урода, который посмел так…

Он схватил трубку с комода, собираясь позвонить в ближайший госпиталь, но Петуния вдруг резко вскочила и заметалась по комнате. Она рванула в угол, к окну, развернулась, широким шагом, таким непривычным для нее, пересекла комнату и оказалась возле мужа.

— Вернон! Нельзя, нельзя в госпиталь! Он же ненормальный, они же все такие! Помнишь, что они нам говорили? Им нельзя наши лекарства! Вернон!..

Муж опустил руку с трубкой и тяжело выдохнул. У Петунии снова потекли слезы, она опять начала задыхаться, подумав, что будет что-то страшное, если эти узнают, что он с собой сделал… Она вспомнила ужасного, худого мужчину в ошметках, который появился на месте собаки — нет, на места страшного, обтрепанного волка с оскалом. Он говорил — берегите моего Гарри, берегите его! И они — они не смогли! И теперь он убьет их — их и их сына, Дадли, он перережет им глотки темной ночью, он разбрызгает такую же, нет, другую, другую кровь по стенам…

Петуния закричала.

Вернон попытался ее успокоить, но она вырывалась и бегала по комнате, а потом выбежала в коридор и замерла, как убитая на месте. Дверь в ванную была распахнула, и ее начало трясти. Петуния побежала вперед, мимо всего этого ужаса, к лестнице, вниз.

Он помнила старуху Фигг, которая когда-то лечила мальчуганам коленки, чтобы их не ругали родители. Петуния рвалась в ночной сорочке на улицу, через дорогу, вперед, в конец улицы, где еще мирно спала соседка-ведьма.

* * *

Миссис Арабелла Фигг не была настоящей ведьмой. Он принадлежала к Магическому миру, как к факту, но магией, как способностями, она не владела. Он была сквибом.

Старушка Фигг действительно лечила детей, сшивала им разодранные штаны, чтобы матери не слишком сильно ругались, поила теплыми травами, которые ей всегда заносили знакомые. Знакомые, которые действительно принадлежали к недоступному, в общем-то, ей миру.

А потом была война, и Арабелла гордилась тем, что сможет помочь. Потом к Дурслям поселили самого Гарри Поттера, и миссис Фигг почувствовала себя действительно нужной.

Ее кошки были встревожены этим утром. Арабелла не придала этому особого значения. Верно, они плохо спали такой холодной августовской ночью. Арабелла отсчитывала дни до отъезда ее подопечного, и сегодня было восемнадцатое августа, осталось двенадцать дней. Последний раз она видела Гарри Поттера пять дней назад, но Альбус Дамблдор сказал не беспокоиться, потому что у мальчика несчастье — умер его крестный…

Арабелла все с тем же подозрением относилась к Сириусу Блэку, что и шестнадцать лет назад, но если Альбус сказал, что это нормально, что мальчик тоскует по нему, то значит, это так.

Арабелла была на кухне, готовила свой любимый отвар из трав, когда сквозь занавески увидела миссис Дурсль, бежавшую прямо к ее дому. Она была до ужаса чем-то напугана, ее всегда чистые платья были явно отметены, потому что сейчас эта соседка — опекун Гарри Поттера на данный момент — была в ночной сорочке до пят. Ее жидкие, грязные волосы, еще не до конца распустившиеся после вечерней укладки, терпким комом застыли на голове, и Арабелла поспешно вышла в прихожую, чтобы встретить гостью.

Ранний визит напугал ее.

Петуния ворвалась в ее дом с громким криком, ее душили рыдания, и миссис Фигг пожалела бедняжку. Что бы ни случилось, она не должна была вести себя подобным образом.

Петуния что-то лепетала, вырываясь, метаясь по прихожей, пачкая грязными босыми ногами ей чистый пол. Она даже не заметила стойкий кошачий запах, хотя всегда морщила нос, если ей приходилось оказываться рядом с этим домом.

— …Он убил себя! Убил в моем доме!

Улыбнувшаяся было своим мыслям Арабелла замерла.

— Этот несносный выродок, этот, он убил себя в моем доме! В моем доме!

Арабелла словно во сне сморщила сухие губы, складывая их в один вопрос. Ответ она слышать не хотела, боялась, она знала, о ком говорит эта женщина, но вслух сказать смогла лишь одно:

— Кто?

Петуния вскинула на нее злой, пугающий взгляд, и закричала сорвавшимся голосом, надрывным криком, пугающим Арабеллу до самых кончиков пальцев.

— Гарри Поттер!

Миссис Фигг сглотнула. Ком подкатил к горлу, но она кивнула и на деревянных ногах отправилась к камину.

Она плохо помнила, что именно говорила Альбусу по камину, но у того были такие огромные испуганные глаза, что ей стало стыдно и страшно. Дамблдор успокаивал ее, а потом громко позвал Северуса Снейпа, и мучительно долго объяснял ему что-то. Все это время Петуния стояла в прихожей и рыдала в голос, и ей наконец-то стало холодно, потому что замерли ступни. Она кричала что-то, умоляла не винить ее и ее семью. Она точно помнила, что в доме старухи Фигг были только они, но потом из гостиной вышел старик с длинной бородой и мужчина, которого она не знала, но сразу испугалась. Петуния снова начала кричать, теперь уже гневно, доказывая, что она не виновата, не виноват и Вернон, и уж тем более не виноват Дадли, что их ужасный Гарри Поттер сам это сделал, и они, Дурсли, совсем тут ни при чем.

В какой-то момент к ней прибежал Вернон, запыхавшийся и испуганный, в брюках и рубашке, одетый, в отличие от нее, и начал что-то требовательно говорить. Петуния плакала и плакала, и ей было так холодно и страшно, что когда этот черный мужчина ударил ее по лицу, с размаху, всей ладонью, она от ужаса замерла.

— Говорите медленно и связано. Смотрите мне в глаза и повторяйте, что произошло, — он грубо дернул ее подбородок, и Вернон собрался было что-то сказать ему, но старик лишь положил руку мужу на плечо и ее Вернон замолчал. Просто замолчал, с ужасом окаменев под этой бледной, тонкой рукой.

— Я… Утром встала, как обычно. Вчера к нам гости приходили, я долго волновалась, поэтому на ночь выпила таблетки. Очень сильное снотворное, Вернону хватало полторы штуки, и он спал, как убитый… Я встала, спустилась на кухню, поставила воду, тосты. В прошлом году это делал ваш… Ваш Поттер, он всегда готовил завтрак, но в этот раз он в конец обленился и совсем ничего… — черный человек дернул ее и с силой сжал ей подбородок. Петуния попыталась вырваться и закричать, но он опять ударил ее, уже по другой щеке. — Больно! Я… Я поднялась наверх, взяла полотенце в спальне, пошла в ванную, открыла дверь…

Вот тут она и разрыдалась окончательно. Мужчина отпустил ее. Он повернулся к старику, что-то сказал ему и стремительно вылетел из дома. Сзади него развивался странного покроя плащ, черный, тяжелый, он был похож на мантию. Кажется, Поттер называл это так.

Старик отпустил Вернона, и Петуния кинулась к мужу. Ее все еще била истерика. Альбус покачал головой и поспешил в дом Дурслей.

Дамблдор нашел Северуса в ванной на втором этаже. Зельевар брезгливо поднял Поттера, кивнул Альбусу и тихо выдохнул.

— Пока живой.

Они облегченно вздохнули, и страх, почти съевший директора, был готов отпустить его. Снейп крепче обхватил мальчика, и Даблдор цепко ухватился за его руку. Они постояли так ровно секунду, а потом Альбус попросил отвести Поттера через камин в доме миссис Фигг, потому что так быстрее, чем через аппарационный барьер Ховартса в обход. Северус ничего не сказал, просто молча вышел с ношей на руках из залитой кровью ванной.

Пока они шли обратно к дому Арабеллы, Альбус думал о том, как тяжело Северусу вновь видеть кровь после всего того, что ему довелось пережить в конце семидесятых. Он старался не обращать внимания на гложущую мысль, навязчиво кричащую, что он просто избегает одного простого вопроса, но это было важно. Надо было понять, что делать дальше.

Смерть Сириуса так подточила их всех; даже Молли, которая не могла находиться с ним в одной комнате дольше пятнадцати минут. Сириус спонтанно появился в этом мире. Он вдруг вынырнул, влез и удобно утроился, и все было отлично, потому что все — а в первую очередь Гарри — так радовались. А потом он с такой же легкостью исчез.

Альбус помнил глаза мальчика следующим утром, и потом, через неделю — его взгляд не менялся. Гарри замкнулся как-то подозрительно быстро, и это должно напугать, вот только времени уже так мало, и надо что-то делать — нет сил на эти мысли... Альбус рассматривал затылок Снейпа, пытаясь отвлечься, но это было просто невозможно.

Гарри пытался покончить жизнь самоубийством.

Так плохо все просто не могло сложиться. Но складывалось.

Северус что-то спросил, и директор поднял на него взгляд. Снейп нахмурился, удобнее перехватил Гарри, и Альбус поспешно отвел глаза от засохших и еще свежих полос крови на руках, на одежде, на лице. Страшно было, что и голова его была разбита, вот это — ужасно. Что они сейчас могут сделать?

Надо было срочно возвращаться в Хогвартс. Там в кабинете их уже ждала Помфри. Альбус запретил оповещать кого-либо еще об инциденте, но колдомедик обязана была помочь. Больше обращаться было просто не к кому. Что можно тут сделать? Он не мог отдать Гарри в больницу — это было бы еще хуже. Люди вокруг и так его боялись, сторонились, ненавидели и не понимали, так что скажет это общество, если узнает, что такой человек, как Гарри Поттер, пытался убить себя? Что скажет на это вымирающее общество, где каждый младенец был настоящим счастьем?

Северус как-то рассказывал ему, всего раз, что одно из первых наказаний их группа получила, когда они оставили в живых ребенка. Лет шесть, может, семь. Мальчик, будущий маг. Альбус точно не помнил, но в их тогдашний отряд входил Люциус, который и запретил им убивать ребенка. Кажется, Драко тогда еще не родился.

...Никто не простит ему такого шага, это точно. Мир порвет Гарри Поттера на куски, как только узнает, что тот пытался покончить жизнь самоубийством.

Они подошли к дому миссис Фигг, и Альбус оторвался от своих размышлений. Он кивнул старухе, которая напряженно замерла, отвернувшись от них, чтобы не смотреть на Гарри. Снейп стремительно прошел мимо, и Альбус краем глаза заметил этих магглов, опекунов Гарри. Он подошел к ним, пока Северус решал, как транспортировать мальчика.

— Миссис и мистер Дурсль, — Альбус кашлянул, стараясь улыбаться мягко, не пугая их. Петуния с ужасом рассматривала проход в дом, куда недавно ушел Северус с ребенком на руках.

Какой же Гарри был еще ребенок. И он так и не понял, что в магическом мире не места слабости. Никто никогда не попытался бы так поступить, даже после смерти близкого.

— Я приношу наши искренние извинения вам и вашей жене, мистер Дурсль,

— директор склонил голову, надеясь на реакцию женщины. Та все так же стояла, окаменев, рассматривая дверь в дом. — Этот ужасный случай принес много бед в ваш дом, это ужасно. Мы заберем Гарри. Вы не должны винить его, вам ведь говорили, его крестный...

Петуния вдруг дернулась и повернулась к директору. Ее глаза были широко распахнуты, и она еле сдерживала дрожь.

— Его крестный — Сириус Блэк, да? Тот самый Блэк, который прошлым летом...

Альбус с досадой кивнул. Он помнил, как злы и напуганы были Дурсли после визита Сириуса. Тогда сбежавший Блэк тоже успел натворить дел. Альбус кивнул, подтверждая ее слова.

— Он умер?

Дамблдор опять кивнул.

Возникла недолгая пауза, а потом Петуния Дурсль резко вскинула на него глаза и громко, отчетливо заявила:

— Это хорошо. Смерть — это плохо, но его смерть — это хорошо. Он был ужасным. У-жас-ным.

Альбус дернулся, но в этот момент его окликнул Северус, и он вынужден был отойти от магглов. Он последний раз посмотрел на них. Мужчина не выглядел убитым, просто испуганным и злым, а вот Петуния сжалась и словно приготовилась к прыжку. Ее глаза блестели, она выглядела по-настоящему страшной, и немного жалкой, но какого-то ужасного оттенка в ней было больше. Дамблдору было так жаль ее — несчастная женщина, за что ей это?

Как Гарри мог так поступить со всеми ними?

Альбус ушел в дом, и уже на пороге до него донеслось тихое «ужасный». Пожалуй, в чем-то он был даже согласен.

Северус не придумал ничего лучше, чем перемещаться по очереди. Сначала он с Поттером, потом Альбус. Миссис Фигг рядом не было, поэтому сначала надо было искать Дымолетный порошок. Он оказался в вазочке возле камина, темно-серый, пересыпающийся, залипающий на потных ладонях. Далеко не лучший порошок, если говорить мягко. Снейп поднял мальчишку — тот оказался не таким уж легким — и вошел в камин.

— Кабинет Альбуса Дамблдора, Хогвартс, — и бросил щепотку.

Обитель директора встретила его глухим молчанием. Помфри сидела в кресле напротив камина. Она напряженно рассматривала Северуса, и Снейп знал: она просто не решается посмотреть на мальчика. В конце концов, колдомедик опустила взгляд на Гарри. Она приглушенно вскрикнула, рука ее потянулась к палочке. Помфри применила левитационные чары: Поттер выскользнул из рук Северуса, и она с ужасом потянулась к телу. Мальчишка послушно поплыл к ней, но женщина в последний момент отвела руку.

— Я... Северус, скажешь Альбусу, что я у себя.

Пофмри зашла в камин, называя адрес, кинула порошок. Когда она исчезла, появился Альбус. Северус молча посмотрел на него, а потом развернулся и вышел.

Дамблдор стоял несколько минут неподвижно, а потом решил пройтись до Больничного крыла самостоятельно.

* * *

— Я ничего сделать не могу, Альбус.

Поппи смотрела на него тяжело, словно осуждала его, а не Гарри во всем произошедшем, но Альбус видел, как тяжело ей прикасаться к мальчику. Как она заставляет себя водить палочкой над его телом, как перевязывает руки. Кровь действительно остановилась довольно быстро. Как сказал Северус, выдавший им весь запас Кроветворного, что у него был, повезло, что Гарри наелся того снотворного — кровь замедлила свое движение, но даже это не спасло ситуацию. Сильнейшее отравление, повреждение психики и клеток головного мозга, колоссальная потеря крови и две черепно-мозговые травмы.

Поттер лежал на больничной койке, бледный и перевязанный, но даже так вид его был хмурым и мрачным. Словно он не хотел, чтобы что-то менялось. Северус исчез из больничного крыла, сказав, что порцию мазей и обрабатывающих средств принесет позже.

В Хогвартсе еще никто не пытался убить себя. В Хогвартсе никогда не было запаса зелий, никто ни разу не пытался разговаривать с учениками на эту тему. Такого просто не могло быть в Хогвартсе.

Вот только Гарри Поттер лежал без сознания, мадам Помфри поджимала губы, а Снейп ушел, ничего не сказав. Альбус пытался понять, но никак не мог осилить этого. Убить себя — это ведь еще страшнее, чем убить кого-то.

— Я вымыла его, остановила кровь, обработала рану на голове, руки.

Но, Альбус — я не могу проводить очищение организма от такого отравления, — женщина присела на стул рядом с кроватью. — И я не могу ничего сделать с его кровью. Она не восстанавливается, и такими темпами он не доживет до завтра. Нужно что-то стимулирующее, но он еще ребенок, и такие зелья...

Он прекрасно понимал, о каких зельях идет речь. Северус использовал их во время первой войны, и после каждого применения отлеживался у себя, глотая сотни других, лечебных, еще неделю. Это были сильнейшие стимуляторы; в таких случаях они поддерживали жизнь, но после высасывали все, что можно. К тому же, они грозили еще большим отравлением, а ухудшение ситуации могло привести к летальному исходу.

— Ему надо в больницу. Срочно, Альбус.

Дамблдор устало покачал головой. В больницу ведь было нельзя — точно нельзя. Гарри Поттер слишком известен.

А не Гарри Поттер?

— У Минервы есть дом Шотландии, можно перенестись туда и отдать его врачам.

Но самой Минервы в Хогвартсе нет. Альбус потер виски.

— Я буду у себя, Поппи. Когда мы решим что-нибудь...

Она кивнула.

Альбус постоял еще немного, рассматривая Гарри, а потом вышел.

В кабинете приглушенно сверкали свечи, и Дамблдор почувствовал настоящую радость, рассматривая свое убежище. Стоило пригласить Северуса, стоило сказать ему о стимулирующих зельях, обсудить все подробнее; он решил, что так и сделает.

Директор быстро написал записку. По щелчку появилась эльфийка — кажется, это была из совсем молодых, Эрин. Он передал ей записку, отослав к Северусу, а сам сел в кресло за столом, призывая столик и чай.

Чашки весело спрыгнули с полки. Сегодня это был абсолютно белый магический фарфор: вытянутые чашки с толстыми изогнутыми ручками, овальные блюдца с узором по краям. Альбус не слишком любил этот набор; именно его ему подарил Аберфорт, но тот случай был из ряда вон выходящим. Он решил не менять ничего, но глаза постоянно цеплялись за изящные ручки, за белоснежные края, за тонкий ободок дна. Этот набор обладал весьма скверным характером. Альбус усмехнулся. Это было не что иное, как ирония Судьбы — именно сейчас очередь выпала на этот набор, перед приходом Северуса.

Им действительно следовало о многом поговорить. Альбус недолго думал, но решил, что он расскажет все зельевару сегодня, прямо сейчас. И даст ему самые главные указания, ведь это было так важно.

Он довольно долго ждал Снейпа. Когда раздался отчетливый звук движения горгульи внизу, Альбус вздохнул, готовясь к трудному разговору.

Северус уже знал о стимулирующих зельях. Это было видно по его лицу: он смотрел прямо, вскинув подбородок, зло сжимал пальцы, и его лицо еще больше побелело. Северус уже знал, и он был категорически не согласен с этим решением.

Альбус и сам был не согласен. Он был не согласен вообще со всем, что тут произошло, происходило, и в скором времени должно было произойти. Его раздражала мысль о том, что сейчас — вот сейчас, когда Снейп опустится в кресло напротив, рассмотрит этот ужасный сервиз, поднимет наконец на него свои злые глаза — придется обсуждать все это, убеждать и просить. Кто бы знал, как это трудно — каждый раз разрывать и перекраивать себя, а заодно и его. Каждый такой разговор обязательно заканчивался злым шипением и молчаливой ссорой. Северус все сделает, да. Но перед этим они не будут разговаривать. Он будет отворачиваться, хмуриться и грубить, он сорвется на Гарри, он обиженно припомнит все прошлые грехи.

Северус брезгливо отодвинул чашку с горячим чаем и в упор посмотрел на директора.

— Альбус, я не буду этого делать. Никаких стимулирующих зелий. Ни одного.

Дамблдор тяжело встал из-за стола, направляясь к Фоуксу. Феникс сердито дернул крылом, но потянулся за скользящей рукой хозяина.

— Я понимаю это. Но иначе он не дотянет. Гарри потерял много крови, и ничего иного, как отдать его в больницу, не остается, Северус. Но я не могу этого сделать.

Снейп хмуро кивнул. Его голова резко опустилась вниз, плавно вернулась в прежнее положение. Волосы качнулись следом, вниз-вверх, и мужчина резко дернул головой, скидывая их с лица.

— Не можете.

В повисшей паузе замерло напряженное, трудное понимание. Он ведь и правда не может. Отдать Гарри Поттера с изрезанными руками, с сильнейшим отравлением и свежей раной на голове в Св. Мунго так же невозможно, как позволить Северусу умереть раньше времени. Это просто абсурдно, но ведь Помфри, его верная Поппи, не справляется. Она бессильна в таком.

И перевезти Гарри некуда.

Выходит, отправить его в больницу все-таки придется. Но как отреагирует общественность, узнав, что их спаситель пытался покончить жизнь самоубийством?

Северус выдохнул и подорвался.

— Ты же понимаешь, Альбус, да? — он обошел стол и встал у директора за спиной. — Понимаешь это. Я не смогу напоить его стимулирующим. Такого никому не пожелаешь. Ты должен это... знать. Ну же, ты ведь...

— Я это знаю, — прервал Дамблдор, повысив голос. Снейп замер, перестав метаться позади. Альбус вновь погладил птицу, а потом вернулся к столу. — Я это знаю. Но я не знаю, что мне делать. Вот чего я не знаю точно.

— Чертов ублюдок. Лучше он был незаконнорожденным. Тогда гены Поттеров бы не причиняли столько бед нам всем.

Снейп толкнул ближайший предмет — это оказались часы в виде женщины. Часы пошатнулись, недовольно отпрыгнули от неласковой руки и замерли. Они были старые, стрелки давно не шли, но красива была сама фигура, мягкие очертания тела. Теплое дерево изгибалось, превращаясь в бедра, в талию, в округлую мягкую грудь, прикрытую тонкой тканью. Альбус смотрел и смотрел на эти часы. Они показывали время на огромном шаре, который держали тонкие руки фигурки. Половина первого. Половина первого, они не шли уже лет пятнадцать. Уже лет пятнадцать половина первого.

Двенадцать тридцать.

Без тридцати минут час.

Северус забарабанил пальцами по дереву, и часы издали тонкий писк.

— Мой мальчик, что делали женщины, родившие не от мужей?

Снейп замер. Он повернулся к директору, долго смотрел на него в упор, а потом рассмеялся.

— Они сбегали из дома. Или врали мужьям про гены бабок, теток, дедов... Врали до последнего.

Альбус торопливо кивнул.

— Это понятно. Но ведь было еще что-то? Что-то... Не совсем законное? — он бросил взгляд на деревянную фигуру часов и вновь посмотрел на зельевара.

Тот только скривил губы.

— Вы о не совсем... хм... законных ритуалах? Вроде Success*? Когда вырезали почку собственному ребенку и мазали его этой кровью, чтобы наложить неснимаемые чары? Умно, да, — он скривился.

Альбус захихикал, вспоминая, как сам рассказывал что-то подобное Северусу много лет назад. Снейп его веселья не разделил, уже с отвращением рассматривая деревянные часы.

— Женщины — это темные создания.

Альбус вдруг резко успокоился, отворачиваясь.

Это не могло быть выходом. Стоило придумать что-то еще — что-то, кроме темных ритуалов. Обычные чары с легкостью бы сняли в госпитале, а ведь это был бы выход. Оборотное зелье при отравлении действовало ужасно, сжигая стенки желудка. Оно не рассасывалось по организму, не распределяло свои свойства, а просто прожигало тонкую материю. Что еще?

Если отправить ребенка, не имеющего такого значения для публики, выросшего среди магглов, имеющего принадлежность к роду, где были сумасшедшие или душевнобольные, никто не станет акцентировать внимание на попытке самоубийства. Все просто спишут это на внешние обстоятельства, примут за факт и не будет столько... грязи.

Но Гарри Поттер был героем, в его роду никогда не было никого ненормального, и, да, он вырос среди магглов, но его считали членом магического общества.

— Действительно, на что способна женщина. На что она способна... да...

Дамблдор задумчиво покрутил в руках перо.

— Как ты думаешь, у нас осталось что-нибудь от Сириуса Блэка? Что-нибудь личное?

Снейп замер.

— Похожий взамен, да? Ты хочешь сделать его?..

Альбус ничего не ответил, раздумывая, но Снейпу слов было уже не надо, он заметался по кабинету, рывками выдавая все, что думает. Он ходил туда-сюда, кружа из угла в угол, обходя столик, задевая кресло. Он говорил и говорил. Все то, что Альбусу так не хотелось слышать, ужасные, неправильные слова. Сервиз подпрыгивал, каждый раз выплескивая немного чая.

Северус резко плюхнулся в кресло, дернул чашку и залпом опрокинул в себя сладкий черный чай. Его лицо скривилось, но он молчал.

Директор вернулся за стол, призывая несколько тяжелых книг.

— Мы не знаем другого пути, мой мальчик. Не знаем.

Он нашел в книгах два стимулирующих зелья — самых простых, основанных на базовом поддержании функций мозга и организма. Книги дергались и вырывались, словно осознавая всю невозможность, ужас происходящего. Передав их сжавшемуся Северусу, он встал из-за стола. Тома в руках зельевара затихли, Снейп держал их в руках, не смотря. Его взгляд внимательно следил за директором, за каждым шагом, за каждым действием.

Альбус прошел к стеллажам в дальней части кабинета. Руки привычно пробежались по корешкам — одна полка, вторая, третья. Нужная книга была всего одна, на шестой снизу полке. Тонкий, узкий справочник по самым часто используемым родовым ритуалам.

Книга неприятно осела в руках. От нее пахло кожей и старостью. Страницы внутри были почти новыми, жесткими и шершавыми. Альбус погладил корешок, отстраненно рассматривая обложку. Плотная, темно-коричневая кожа, тугой переплет, узкий формат. Книга весила немало, хотя страниц было всего ничего. Она почему-то напоминала о старой прихожей, о доме с темными окнами, о смазанных лицах, о старости.

Северус не обратил внимания на легшую перед ним книгу. Он просто не посмотрел на нее. Несколько секунд зельевар еще держал предыдущие фолианты в руках, а потом положил на стол и их.

— Я не буду этого делать.

Альбус грустно улыбнулся, качая головой. Он взял последнюю книгу со стола, долго держал в руках, перелистывал страницы. Нужный ритуал предполагает жертву — в данном случае он отдаст капли своей крови, — часть приемного отца — что-нибудь личное из вещей Сириуса — и часть рода, в который будет принят незаконнорожденный. Альбус помнил, что в доме на Гриммо был родовой камень и множество фамильных драгоценностей. Он надеялся использовать все это, чтобы временно изменить Гарри, отправить его в Св. Мунго, а потом вернуть в исходное состояние.

— Северус... прошу тебя.

Снейп дернулся, подскочил так, что мантия обвилась вокруг ног, мешая. Он бросил злой взгляд на книги, схватил их в охапку и пулей вылетел из кабинета, громко хлопнув дверью. Альбус сглотнул горечь и отстраненно погладил кончик пера. Надо придумать, где все это будет проходить, потому что в Хогвартсе подобные ритуалы просто невозможны.

Он чувствовал вину и осадок, но не знал, как он может это исправить. Сейчас это был выход — ему пришлось так сделать. Гарри все поймет, это ведь для него тоже. К тому же, это только для госпиталя. Потом он снова станет собой.

Осталось только решить, где проводить ритуал.

* * *

Зелья были готовы следующим утром. Дамблдор осторожно попросил мадам Помфри удалиться, но та отказывалась до последнего. Северус все это время сидел в кресле в углу Больничного крыла. Он держал в руках набор склянок, простых черных склянок. В его карманах были еще и другие емкости: черное стекло, устойчивое к тысячным температурам, прямая форма, вместо округлого горлышка — узкое отверстие для дозирования по каплям.

Проблемой было и то, что такие зелья не были рассчитаны на детей. Минимальной нормой были шестнадцать капель на мужчину крепкого телосложения, но невысокого роста, возрастом около тридцати — тридцати двух лет со склонностью к защитной магии. Роспись зависела от всего — вплоть до цвета глаз, от нормы для сна до склонности к предпочтениям в заклинаниях. По расчетам Северуса, телосложение подростка позволяло от пятнадцати до девятнадцати капель, сила магического ядра от двадцати двух до двадцати семи, любовь к обезоруживающим, но безвредным для жизни заклинаниям предполагала от десяти до двадцати капель, в зависимости от конкретных ситуаций. Это было невозможно — высчитывать пропорции зелий стимуляции для Поттера, для ребенка, который все еще в кровати.

Поттер был еще бледнее, чем вчера вечером, он не подавал вообще никаких признаков жизни, за исключением легких вздохов. Кожа его рук вокруг еще до конца не затянувшихся ран была ярко — красной, воспаленной, и Северус боялся, что это заражение, хотя точно знал, что никакого заражения нет.

Альбус упрашивал и упрашивал колдомедика, раз за разом повторял свои просьбы и улыбался, но было видно, как он сжимал кулаки, как напрягались его руки, как он поджимал сухие губы. Поппи отказывалась не просто выходить из комнаты, она недовольно смотрела на Северуса, ее глаза были влажными, и сам Снейп почему-то вспомнил, как еще во времена его учебы она расстраивалась, если он отказывался лечиться у нее. Северус все ждал и ждал, а потом его терпение иссякло, и он гаркнул на женщину. Помфри замерла. Она до этого стояла к нему спиной, невысокая, полная, крепкая, а потом она повернулась, посмотрела ему в глаза и протерла глаза.

Ведьма развернулась и неровно вышла из своей обители, оставляя их наедине с Гарри Поттером.

Альбус смотрел на него несколько секунд, потом отвел глаза, и Снейп почувствовал себя победителем. Вот теперь директору по-настоящему стыдно.

Это было самое настоящее злорадство, он напомнил сам себе Драко, который всегда вываливал на всех всю свою злобу и ехидство. Снейп ненавидел это чувство, но оно веселило, и он даже огрызнулся на извинения директора, не чувствуя угрызений собственной совести.

Он влил в Поттера двадцать четыре капли зелья для стимуляции работы мозга. Двадцать четыре капли соответствовали взрослому мужчине около двадцати семи, с хорошим магическим потенциалом, но отсутствием всякой инициативности. Среднего роста, худощавое телосложение. С учетом того, что зелий будет два, и у второго порция была значительно больше, это было сумасшествием. Это было абсурдом. Глупостью и самым верным вариантом.

Альбус разомкнул бескровные губы гриффиндорца, и кисло-зеленая жидкость скользнула внутрь. Поттер затрясся, его тело выгнулось и он задышал часто-часто, как после долгого боя. Его кулаки сдали, вены на руках взбухли, и снова открылась самая большая рана на запястье. Альбус поспешно вытащил палочку, накладывая исцеляющие заклинания, раз за разом, потому что чем дальше, тем быстрее рана вновь оказывалась кровоточащей. Поттер хрипло закричал, но его голос сорвался, и лицо быстро побледнело.

Северус выждал двадцать минут этого ада, сухих исцеляющих, которые директор повторял и повторял, и отмерил еще сорок три капли, стимулирующие восстановительные процессы после серьезных телесных повреждений. Это была порция, подходящая для самого Северуса в идеале во всем, кроме предпочтениях в магии. Северус всегда выбирал наиболее грубые, быстрые заклинания и проклятья, его доза снижалась на семь капель. Для Поттера она повысилась из-за нелепой любви к Экспеллиармусу.

Гарри закричал с новой силой. Глаза бешено вращались под веками, он истошно вопил, дергаясь, выламываясь. Он чуть не свалился с постели, и Северус встал с другой стороны, чтобы поддерживать его. Если они сейчас наложат связывающее, он переломает себе все кости. Неожиданно гриффиндорец замер, в одно мгновение затих и опал. Северус испугался, что переборщил, но дыхание мальчишки стало выравниваться, и он снова впал в беспамятство.

Руки начали затягиваться. Раны обросли засохшей корочкой, и та быстро стала рассеиваться, но потом заживление почему-то остановилось, и Северус чертыхнулся про себя, что же было не так теперь.

Уж руки-то должны были залечиться.

Он проверил Поттера на наличие чего-либо, и результат вывел его из себя. Отравление из-за таблеток, которые еще не вывелись из организма, замедляло движение крови. Это, как понял Снейп, и мешало ее восстановлению. Он просто был все равно, что в коме — организм жив, но не функционирует, и с каждым часом ему удается сопротивляться, сонному и вялому, все хуже и хуже. Помфри, кажется, предполагала что-то подобное, но звучало это совершенно иначе. Словно все еще можно исправить.

Теперь же второе зелье только к следующему вечеру полностью распространится по телу. Первое зелье будет действовать еще около двух суток, и времени должно хватить, но это лишь теоретически, потому что и первому зелью тоже надо добраться до клеток головного мозга… Хотя большая его часть передается по рецепторам, по тонким ниточкам нервов.

Северус притянул к себе ближе горсть обыкновенных зелий, оставляя их на тумбочке возле постели.

— С нанесением этого мадам Помфри справится самостоятельно.

Он хотел уйти отсюда, сбежать куда подальше. Потому что усталость, вина и злость навалились в полном размере, и теперь стоило переварить все это в себе. Утопить, утопить, утопить в чем-нибудь. Например, разбить что-то стеклянное. Размельчать в ступке кости какой-нибудь зверушки из питомника Хагрида. Разгромить класс.

Альбус стоял рядом с кроватью Гарри, рассматривая мальчишку.

— Северус? Руки все еще не зажили из-за отравления?.. То снотворное…

— Стоило бы запретить под страхом смертной казни. Оно еще действует. Это похоже на кому, кровь не несет зелье по телу в достаточном темпе.

Альбус кивнул.

Зельевар вновь метнулся к двери, когда его остановила тихая фраза:

— Начинай готовиться к Simulare vicis*. Со следующим рассветом мы проведем его в доме на Гриммаулд-Плэйс.

Северус сделал вид, что не расслышал, поспешно покидая Больничное крыло.

Снаружи его ждала хмурая мадам Помфри, и все ничего, только глаза у нее было красные, хоть и сухие. Она даже не посмотрела на него, отвернувшись, и Снейп запоздало подумал, что она-то ему ничего не сделала. Впрочем, когда побуждение сказать что-нибудь этой женщине все-таки пришло, он был уже в подземельях.

Simulare vicis. Кто бы мог подумать. Альбус дал ему ту книжонку — но он не обратил внимания на нее, специально проигнорировав. На Гриммаулд-Плэйс. Выходит, Гарри Поттер станет Гарри Блэком. Звучало отвратительно, и Северус позволил себе злорадно хлопнуть дверью в комнаты со всей силы.

Гарольд Блэк, надо же. Псина обзаведется щенком.

* * *

Следующий день прошел как в тумане. Поппи смотрела за мальчиком, натирала ему руки, массажировала виски и поила Укрепляющим. Она решила искупать его еще утром, но директор попросил отложить это до вечера, и сразу переодеть Гарри после банных процедур в белоснежную сорочку в пол, с глухо застегнутым воротом, без единого узора. Ей не понравилась эта просьба, потому что она прекрасно понимала, что Альбус собрался... Собрался что-то сделать. Провести какой-то ритуал. В голову забрались нехорошие мысли о бракосочетании, ведь жизненные силы партнеры могли поддерживать. К этому же располагал весь вид Северуса — его злое лицо, нервные шаги и белые губы. Они испугалась по-настоящему, когда услышала, как они яростно спорят и ругаются, как Снейп грубо отказывался от чего-то, а Альбус говорил, что «больше никого нет». Она подтверждала и подтверждала эту свою теорию вплоть до самого купания.

Альбус попросил нанести Гарри на тело руны обновления и жизни, прямо на лопатки. Он дал ей какую-то краску. Изучив ее, Поппи пришла к выводу, что это обрядовая смесь из листков ландышей, чьей-то крови и густой текучей пасты, происхождение которой ей было неизвестно. Она не знала ни одного обряда, где бы использовались эти ингредиенты вместе, но наличие крови опровергло все сомнения.

Неужели Альбус Дамбдор решил выбрать в партнеры для Гарри Снейпа?..

Это звучало абсурдно и ужасно, к тому же пользы от этого было совсем немного — между этими двумя не было ничего, абсолютно ничего положительного, кроме, разве что, взаимности в апатии по отношению друг к другу. Ключевым тут оказалось именно слово «апатия», а для свадьбы важно было бы слово «взаимность». Почти что каламбур.

Альбус испугал ее этим. Она отчаянно не хотела ничего делать, надо было как-то помочь Гарри, ведь это сломает ему жизнь еще больше…

Поппи Помфри не могла уверенно сказать, как теперь относилась к Поттеру. Она всегда считала, что он несколько излишне любит противоречить другим; для Гриффиндора это было вполне нормальным, поэтому на счет Гарри Поттера она особенно не беспокоилась. Теперь же, после того, как он попытался сделать это, женщина ясно осознавала, что боится его, что ей неприятно к нему прикасаться, что она не может его лечить. Это было неожиданно, потому что кто-кто, а отличная выпускница Равенкло не может позволить себе лишней восприимчивости к своему пациенту.

Это просто пациент.

Однако колдомедик неоднократно задумывалась за эти три дня о том, что же будет с магическим миром, если у него такой спаситель.

Вечером она вымыла Гарри, стараясь не раздумывать, что будет потом. Женщина решила, что все-таки поговорит с Альбусом, попытается что-нибудь доказать и объяснить. Когда она нанесла руны на тело, они начали гореть, и Поттер заскулил, зашевелился, дергая ногами и руками. Руны въелись в его кожу, оставив глубокие шрамы, и она в ужасе рассматривала его долго время. Потом зашел директор. Он посоветовал ей отправляться спать, сообщив, что дальше справится сам.

Это был единственный возможный момент, чтобы поговорить с Дамблдором. Осудить его за принятое решение. Поппи глубоко вздохнула, успокаиваясь. Стоило владеть своими эмоциями и мыслями, надо знать, как начать, что сказать дальше, как убедить директора...

— Я все знаю.

Альбус поднял на нее усталый взгляд и удивленно посмотрел на обычно такую спокойную и рассудительную Поппи. Ведьма решительно села возле мальчика, собираясь отговаривать директора до последнего.

— Вы не имеете права на это! Альбус, это мерзко! Нельзя делать такое, это испортит ему жизнь, и не только ему — и Северусу тоже, и вы… Как вы сможете жить, зная, что сделали?..

Альбус долго смотрел ей в глаза. А потом спросил как-то неловко, словно стараясь заставить себя спросить хоть что-нибудь:

— И как это испортит жизнь профессору Снейпу, моя дорогая Поппи?

Она со злость стала говорить о неэффективности этого способа, ведь они и правда друг друга недолюбливают. Это слово в данном случае имело такое огромное, ужасное значение, что в конце она почти готова была умолять не делать этого.

Альбус слушал ее молча.

Потом он осторожно подал ей стакан, пытаясь успокоить, но у мадам Помфри не было истерики и слез, как у первокурсницы, она — взрослая женщина, одного возраста с Минервой. Поэтому она уверенно приняла стакан, подержала его в руках и сделала глоток воды.

Именно МакГонагалл в тот момент показалась ей достаточным аргументом. Она спросила прямо и вслух, что на это скажет декан Гриффиндора, и Альбус, вдруг потускнев, ответил лишь, что Минерва МакГонагалл не узнает ничего. И ей, Поппи, тоже ничего знать не следует. Поэтому она сейчас пойдет отдыхать, а завтра проснется свежая и живая, полная сил.

Потом Альбус достал палочку и быстро стер воспоминания прошедших трех дней.

* * *

Дом Блэков встретил их тишиной и блеском пламени в камине. Там, за окном, вот-вот должен был заниматься рассвет, но окна поблизости нигде не было, и никак нельзя было увидеть первые лучи. К тому же, оборвал себя Альбус, первые лучи они должны встретить в комнате с самым большим количеством окон, спиной к рассвету.

Simulare vicis был весьма простым в исполнении ритуалом. Он был недолговечен, зато плотно привязывал ребенка к роду, и они сочли важным принадлежность Гарри к Блэкам. Это бы успокоило его и вселило надежду — одна семья с Сириусом. Определенно, мальчик не будет рад изменениям, когда очнется. Но он просто не может умереть. И он должен это понимать.

Дамблдор очистил большую гостиную на втором этаже от всей мебели. На полу была роспись Древнейшего и Благороднейшего Дома Блэков, что делало именно эту гостиную наиболее удобной. Камень рода был удачно найден в старой комнате хозяев, он лежал в большой шкатулке, вырезанной из терновника*. Старая шкатулка лежала в большом тайнике, плотно укрытая темной тканью, вся в пыли, а когда Альбус попробовал прикоснуться ней, то почувствовал легкий зуд. Магия ничего не сделала ему, но словно возмутилась тому, что в ее пространство, пропитанное вековой темнотой и силой, вторгается что-то светлое.

Когда Северус увидел эту шкатулку, он усмехнулся. Очень похоже на настоящих Блэков — выбрать своим деревом терновник, колючий и острый. И темный. Альбус никак не прокомментировал эту мелочь, лишь магией переместил резное хранилище родового камня в гостиную.

Гарри все это время спал на кровати в соседней комнате. Когда до рассвета оставалось лишь несколько минут, Северус внес его в комнату. Он уложил Гарри на спину прямо на рисунок, вырезанный на паркете. Зельевар постоял несколько секунд, рассматривая огромную виверну*, заключенную в символическую звезду с неровными, короткими отростками по ободку. Ему не нравилось это изображение, к тому же и эта шкатулка из терновника, и теперь Северус явно сомневался, стоило ли даже после настойчивых уговоров делать это.

В конце концов, Поттер должен остаться собой и, что важнее, светлым. Что с ним станет, если он вступит в такой род? Блэки славились безумием и своей темной магией. Действительно темной и действительно безумной.

Виверна на полу зашевелилась с первыми звуками латыни, когда Альбус начал читать ритуальный текст. Северус в это время должен был преподнести жертву дому — в качестве нее была выбрана добровольно отданная кровь Великого волшебника. Он легко полоснул Альбуса по ладони ножом, собирая капли крови. Быстрым взмахом залечил порез, вытер нож о камень, который засветился темно-синим. Альбус читал и читал, и Северус, выступающий свидетелем, не имел права прерывать его ни на секунду.

Поттер на полу завозился, и свечение от рисунка на паркете просвечивало сквозь тонкую белоснежную рубашку. Он выгнулся, отрывая лопатки от поверхности, точно это приносило ему сильную боль, и ткань засветилась тем же голубоватым светом, что и все остальное в комнате. Присмотревшись, Снейп понял, что это те руны, которые нанесла мадам Помфри вечером.

О том, что именно случилось с ведьмой, которая вдруг перестала подавать признаки озабоченности происходящим, он предпочитал не задумываться. Стоит просто считать, что Альбус стер ей память и отправил в ее комнаты.

Поттер ерзал, а потом хрипло застонал, и в этот момент солнечные лучи скользнули в распахнутые окна большой гостиной. Его тело приподнялось над полом, и виверна, уже вовсю блуждающая по своей звездной клетке, издала крик. Директор все читал и читал, и Северус выждал ровно три минуты, прежде чем сжечь над родовым камнем колдографии Сириуса Блэка. Пепел падал прямо на камень и въедался в него, оставляя вначале разводы на синем, которые потом расплывались, вновь очищая идеальную поверхность. Пахло гарью и почему-то паленой плотью. Мальчишка над полом метался, словно оборотень в полнолуние, а директор все читал и читал — не отвлекаясь и не прерываясь.

Его голос немного осип, он был так сосредоточен, и Снейп подумал, что эта магия, четко ощущавшаяся в воздухе, будет еще долго преследовать их обоих. На него навалилась усталость, и он неотрывно следил за Поттером, который вдруг стал уменьшаться. Его плечи — и без того узкие и худые — стали тоньше, значительно тоньше, и рубашка обвисла. Ноги вдруг немного вытянулись, стали худее, исчезли жесткие волосы, ступки стали уже и значительно меньше. Он весь становился каким-то маленьким и тонким, лицо откинулось назад, и черты стали меняться.

Зельевар с жадностью наблюдал действия ритуала. Бессознательный, мальчишка метался в воздухе, раскидывая угловатые руки с ужасно худыми, изуродованными запястьями, словно в невидимом объятии, точно раскрывался для кого-то.

Виверна издала пронзительный вскрик, и Альбус замолчал, тяжело опираясь на стену. Солнце уже полностью проникло в комнату, вырывая темноту, занимая своими красно-розовыми лучами все пространство вокруг. Свет окутал Поттера, тот тихо, как-то пронзительно вскрикнул и упал на пол. Виверна замерла, тени отступили окончательно, а родовой камень выплюнул последнюю струю пронзительного света и потух.

Альбус долго смотрел на лежащее на полу тело, а потом сделал неуверенный шаг к Поттеру. Северус наблюдал, как морщинистые, крупные руки директора нерешительно прикасаются к коротким волосам. Поттер лежал на спине, все так же раскинув руки, отвернув голову от него, поэтому Северус не мог разглядеть его нового лица. Он услышал тихое шептание Альбуса, а потом Дамблдор поспешно отступил, с ужасом рассматривая мальчишку. Северус наконец заставил себя приблизиться.

Тонкая рубашка, облепившая взмокшее тело, струилась по худым бедрам и ногам. Она была длинновата — по крайней мере, лишних три-четыре дюйма* точно. Поттер и так был невысок, даже слишком мал ростом. Теперь же Северус с удовольствием отметил, что наследник Блэка еще больше уменьшился — в нем вряд ли было больше пяти футов и трех дюймов*. Северус вновь почувствовал злорадство и протянул руку, желая поправить некрасиво лежащую рубашку. Она сидела на мальчишке как-то неправильною. Он вообще выглядел совсем неправильно. Ритуал не мог изменить возраст. Неужели, будь Поттер сынов Блэка, он был бы таким мелким?.. Ведь, в конце концов, сама псина была одного с ним роста.

Северус дернул ткань вниз, собираясь поднять Поттера, когда услышал подозрительный вздох Альбуса за спиной. Он поднял глаза выше.

У Поттера была грудь. Женская грудь, совсем плоская, неоформленная, но ее отчетливо было видно в залитой светом комнате, когда тот лежал на спине в мокрой рубашке. Голова его была все еще повернута в другую сторону, но видно острый подбородок, бескровно-белую нижнюю губу и маленький прямой нос. Как у псины. Неловко раскиданные руки — тонкие и абсолютно точно девчачьи. Северус вытянул шею, пытаясь разглядеть лицо.

Тонкие черты. Все знакомы, исключительно блэковские губы — правильной формы, красивые губы Сириуса Блэка, такие неуместные на блеклом, мертвом лице. Почти прозрачная кожа — да и до этого Поттер не отличался особым загаром, только после лета, но золотистая кожа быстро снова становилась неприятного сероватого цвета. Сейчас кожа... Его кожа была белой, с просвечивающими венами на шее. Воротник был широк для неуклюжей, длинной шеи. Он был весь каким-то ломким, излишне изящным и маленьким. И скромный рост, и бугорки невыразительной груди, и черные ресницы, пугающие своим сочетанием — в этой изломанно-неуклюжей, угловатой девчонке никак нельзя было узнать Гарри Поттера.

Пожалуй, это было даже хорошо.

Вот только Северус никак не мог представить, какое состояние будет у самого героя, когда он обнаружит себя девушкой. Что бы он сам сделал, если бы такое случилось с ним? Устроил бы скандал. Он бы шипел и кидался на всех подряд, требуя сделать его нормальным. Это противное чувство отвращения разлилось по нему. Поттер — девушка. Мелкая девчонка. Снейп скривился и, наконец, посмотрел на директора. Тот стоял за его спиной, смотря с тоской на Гарри Поттера. Альбус тяжело вздохнул.

— Надо отправить Гарри в Мунго. Разбираться с родством пока не станут, пациент критический, так что...

Снейп дернулся, с уже ясным отвращением рассматривая Поттера.

— Я хочу посмотреть на их древо, — выплюнул он. — В конце концов, имя у него явно поменялось в соответствии с традициями этих... Блэков.

Он только что превратил героя в женщину. Он только что снова ввязался в темную магию. Он провел ритуал, самый глупый и нелепый из всех возможный, и теперь у Сириуса Блэка должна появиться дочь.

Он широким шагом пересек бесконечный узкий коридор второго этажа и поднялся по лестнице на третий. Альбус шел за ним, точно по следам, его синяя мантия сверкала в темноте, и казалось, что поднятая резкими порывами воздуха, появившимися вместе со Снейпом, пыль отскакивает от директора. Дамблдор кивнул на крайнюю дверь, и Снейп стремительно ворвался в комнату.

Комната с гобеленом Блэков. Сине-зеленоватая драпировка на стенах, и узорчатые ветви, тянущиеся по высокому потолку, стенам. На полу темный паркет, и в комнате нет никакой мебели. Снейп неловко подошел к стене, прикасаясь к холодной ткани. Она показывала сотни имен и переплетений, но нигде он не увидел имени Блэка или его брата, или Вальбурги... Северус обернулся на вошедшего следом директора. Альбус тяжело вздохнул.

— Возможно, стоит озвучить того, кого ищешь.

Северус смерил его злым взглядом и вновь повернулся к стене.

— Гарри Поттер.

Гобелен не дернулся, все так же показывая предком Блэков, живших, наверное, еще пару веков назад. Северус почувствовал раздражение.

— Гарольд Поттер, — и опять никакого движения, ни одной перемены. — Поттер.

Гобелен не реагировал. Альбус успокаивающе положил руку ему на плечо и повернулся к древу, но Снейп скинул показавшуюся неожиданно тяжелой руку.

— Возможно, имя Гарри изменилось. Сириус Блэк, пожалуйста.

Снейп усмехнулся ненужной вежливости директора по отношению к гобелену. Вдруг ткань пошла волнами и резко изменилась. Рисунок на ней сначала был размытым и непонятным, но вскоре Северус увидел Вальбургу, Друэллу... Показался и сам Сириус Блэк. Его портрет подмигивал и скалился, он откидывал голову, смеясь. Псина тут была в точности, как в день смерти — постаревший и потрепанный, но уже отошедший от Азкабана, в темном костюме.

Северус боялся опустить взгляд ниже. Он скосил глаза и охнул — веточка соединяла Блэка с Лили Эванс, его Лили. Она тут была совсем молодая, рыжая, потрясающе красивая. Северус задержал дыхание, рассматривая ее. Лили улыбалась ему, весело и непринужденно, ее глаза сверкали, и она время от времени оглядывалась, закусывая губу — словно не понимала, как тут оказалась.

— Я... Лили...

Зельевар и сам понимал глупость идеи разговаривать даже не с настоящим магическим портретом, но ему вдруг захотелось, отчаянно понадобилась очистить себя перед ней. Лили вертела головой, внимательно смотрела ему в глаза и подозрительно смотрела на Блэка.

Лили Эванс.

Эванс.

Северус очертил пальцев ее рамку, но Лили вдруг дернулась, избегая прикосновения. Сириус вновь расхохотался сбоку, и Северус сглотнул. Он решительно опустил взгляд по веточкам от этих двоих, которые сплетались и опускались вниз уже одной, толстой веткой. Такой неожиданно яркой нитью.

Северус рассматривал Поттера в его новом обличии в золоченой рамке. Внизу витиевато было выведено «Персефона* Блэк» и дата — 21 августа 1980.

Двадцать первое августа — это сегодня, вот только сейчас 1996 год. Видимо, возраст Гарри Поттера не изменился.

Он с замиранием принялся искать знакомые черты Лили в лице этой... Этой Персефоны. Она была изображена с закрытыми глазами, и Северус судорожно сглотнул, прикасаясь пальцами к полотну. Вдруг изображение Поттера распахнуло глаза, и Северус отпрянул — на него смотрели глаза его Лили, громадные, немного потемневшие, на женском лице, что еще больше делало Поттера похожим на... На мать. Поттер смотрел на него с ужасом, его глаза бегали по полотну. Они задержались на Сириусе, перескочили на мать, и девушка на гобелене выдохнула, а потом снова принялась рассматривать все вокруг.

Альбус стоял рядом, рассматривая древо Блэков вместе с зельеваром, и Северус резко развернулся, наткнулся на директора, в ужасе шарахнулся в сторону. Его глаза бегали по комнате, и он явно боялся вновь посмотреть на суровый вид Лили, и бледный, растрепанный вид этой Персефоны, или — тем более — на довольного Блэка.

Снейп отчетливо представил себе сорванный, хриплый голос блохастого гриффиндорца, который говорит ему ясно и четко: «Она теперь моя, видишь? И Гарри тоже мой».

Северус пулей вылетел из комнаты с гобеленом.

Альбус еще недолго постоял, убрав руки за спину. Он внимательно посмотрел на Сириуса, сурово и немного устало, нежно провел пальцем по ободку на рамке Лили и вгляделся в глаза Гарри. Девушка дернулась и застыла. Альбус легко вспорхнул пальцами по надписи «Регулус», прошелся по «Вальбурге», которая яростно стрясла головой, и одернул руки.

— Прости, Лили. Но я не знаю, как спасти твоего сына еще.

Он строго всмотрелся в лицо Сириуса Блэка, опять, в который раз уже, старясь не замечать тоскливого зеленого взгляда, и круто развернулся, направляясь к двери.

* * *

Все проблемы с ритуалом и отправкой в Мунго продлились в итоге четверо суток. Гарри все еще поддерживали примененные зелья стимуляции, но их действие нарушилось из-за изменения тела Поттера. Альбус перенес Гарри в Хогвартс на этот раз сам, потому что Северус поспешно покинул дом на Площади Гриммо.

Директор вернул родовой камень на прежнее место, очистил пол в гостиной, расставил мебель по местам. Привычные движения палочкой, легкие пассы, взмахи и уколы магии — все успокаивало и отвлекало от мыслей о том, чем закончится все это. Гарри в этом время спал в той же комнате, что и до ритуала. Виверна не пускала его на свою территорию, не позволяя прикоснуться к рисунку, и Дамблдор оставил ее. Он забрал мальчика и спустился на первый этаж, к камину.

Директор умышленно называл Гарри старым, мальчишеским именем. Он плохо себе представлял, что ему сделать. Стереть воспоминания и убедить Гарри, что он всегда был девушкой? Но как тогда быть потом, когда нужды в такой внешности не будет?

Его заботила мысль о древе Блэков. Было не ясно, изменится ли оно, если Гарри вернут прежнюю внешность. Вряд ли он пропадет с гобелена — он теперь часть рода, но его имя должно как-то поменяться.

Альбус перенес Гарри в отдельные комнаты в Северной башне. Прежде чем отправлять его в Св. Мунго, стоило переодеть его во что-то подходящее. Он попросил эльфов принести что-нибудь из собственной новой одежды. Домовик вернулся с его лиловой мантией, длинной, в пол, с мелким рисунком и его шапочкой, точно такой же. Альбус трансфигурировал мантию в женское шерстяное платье, а шапочку в белье, и поручил этому же домовику вымыть и переодеть Гарри, после чего вышел.

Он дождался, пока эльф появится в его кабинете, и отправился за мальчиком. Северус все еще не появился, и Альбус решил не беспокоить его пока. О том, что его доверенный испытывал после встречи в комнате с гобеленом, он думал слишком много. Конечно, ему было больно. Альбус и сам испытал жалость к растерянной Лили, радостному, но какому-то фальшивому Сириусу, к испуганному мальчику...

Гарри все еще спал. Альбус смотрел на него, пытаясь отличить черты самого Гарри и черты Лили, Сириуса и остальных Блэков.

Эльф вновь появился перед директором неожиданно, словно сам не ожидал такой смелости от себя.

— Господин директор, сэр, эльф Питтон сделал все, что вы сказали. Юная мисс ничего не говорила и не открывала глаз, юная мисс крепко спала. Эльф хочет спросить, господин директор, сэр, можно?

Альбус удивленно посмотрел на домовика и кивнул тому. Питтон был довольно старым домовиком, и он часто поручал этому домовику разные задания. Тот редко проявлял любопытство, но это не смутило Дамблдора.

— У юной мисс была красивая картинка на спине, господин директор, сэр. Что значит эта картинка? Эльф не смог прикоснуться к ней, его обожгло...

Эльф начал говорить что-то еще, дергая себя за уши, и Альбус, простояв несколько секунд в оцепенении, поздно заметил это. Он мягко успокоил его, не понимая, о какой картинке на спине Гарри шла речь. Дамблдор попросил Питтона объяснить, что за картинка, но домовик сорвался на лепетания и извинения. Тогда Альбус попросил перевернуть девушку и снять с нее верхнюю часть платья.

Домовик проворно выполнил поручение, расстегнул бесконечные пуговки на спине, и с ожиданием посмотрел на директора.

Прямо между лопатками у Гарри на спине была тонкая изящная девушка. Рядом с ней лежали охапки цветов, пышные букеты полевых и садовых растений. Она расплетала свою косу, недоверчиво смотрела на Альбуса и домовика. Ее черные, длинные волосы немного вились, и она разгладила их, аккуратно разложив распущенную косу по плечам. Альбус несколько секунд смотрел на картинку, не понимая, что это значит.

Этого не стоило ожидать. Он не знал точно, как именно отмечалось то, что Гарри Поттер войдет в род Блэков. Его имя — имя древнегреческой богини. В ее честь было названо созвездие Девы, и вполне ожидаемо было, что если имя мальчика и изменится, то только в соответствии с традициями Древнейшего и Благороднейшего Дома Блэков. Другое дело — его пугала эта картина на спине. Стоило подробнее узнать о том, были ли после ритуала подобные последствия, или же только в этом случае случилось что-то непредвиденное.

Альбус осторожно поправил одежду, отослав Питтона. Потом он поднял Гарри с помощью магии и отправился к себе в кабинет, чтобы попасть в госпиталь.

В Св. Мунго пахло травами, настойками и чистотой. Болезненно белый кабинет встретил директора Хогвартса, когда он вместе с девушкой переместился в кабинет главного колдомедика. Камин пропустил его, но Альбус подумал, что более худому Северусу было бы проще с такой ношей на руках. Впрочем, Северус был выше, чем он.

Молодой энергичный колдомедик встал из-за стола, приветствуя его, но замер, когда разглядел девушку на руках директора. Он поспешно поднял палочку, но Альбус покачал головой.

— Не стоит применять магию, мой дорогой друг. Моя спутница немного не в том состоянии.

Медик удивленно приподнял брови. У него были приятные, открытые черты лица и короткие светлые волосы. Он несколько секунд смотрел на Альбуса, а потом, спохватившись, представился:

— Я Алан Уисторс, новый заведующий госпиталем имени Святого Мунго... — он неловко протянул, но тут же одернул руку, понимая некую нелепость этого жеста, пока Альбуса на руках была девушка. — Вам помочь...

— Альбус Дамблдор, молодой человек, директор Школы Чаройдества и Волшебства Хогвартс, — врач рассеянно кивнул, рассматривая юную особу. — Я думаю, что справлюсь, потому что эта леди совсем легкая, надо сказать.

Альбус приветливо улыбался, пока Уисторс настороженно рассматривал их.

— Очень приятно. Что... ммм... Вынудило вас отправиться в мой кабинет, а не в приемную, мистер Дамблдор?

Альбус удобнее перехватил девушку. Он поспешно поправил рукава и повернул голову Гарри, чтобы она не болталась.

— Это очень личное дело, мистер Уисторс. Я бы даже сказал, что интимное. Эта леди... Она ведьма, но, скажем так, росла... Не в подходящей обстановке...

— Ученица Хогвартса? — перебил колдомедик, вскидывая чистые голубые глаза на Альбуса. Директор отрицательно покачал головой.

— Нет. Но в связи со сложившимися обстоятельствами... Думаю, она продолжит свое обучение и жизнь именно в Хогвартсе.

Врач рассеянно кивнул ему. Он указал на бежевый диван напротив стола, и Альбус уложил свою ношу на мягкую мебель. Гарри дернулся во сне, рукава, прикрывавшие его руки, сдвинулись, и он услышал потрясенный вздох Уисторса. Дамблдор поморщился и аккуратно прикрыл едва зажившие руки.

— У нее другое воспитание, мой дорогой. Когда... Мне сообщили... О произошедшем, я передал ее нашему школьному колдомедику, мадам Поппи Помфри. Она сделал все, что могла.

Алан опустился на колени перед Гарри, мягко прикоснулся к ее лбу и одернул руку. Альбус усмехнулся. Лоб Гарри был ледяным. Вообще, весь его вид был устрашающим. Острое, возможно, в здоровом виде и симпатичное, но сейчас бледное и обтянутое кожей лицо выглядело по-настоящему уродливо. Темно-коричневое шерстяное платье оттеняло кожу, открывало вид на длинную, тонкую шею, выпирающие косточки, обтягивало прямые, худые плечи. Медик с ужасом уставился ниже, на руки.

— Она... Она пыталась покончить жизнь самоубийством?

Именно такую реакцию и следовало ожидать. Альбус поморщился и строго посмотрел на совсем юного специалиста. Он слышал что-то о нем, довольно талантливый молодой человек, он закончил Университет Колдовской Медицины при Св. Мунго и довольно быстро продвигался по служебной лестнице. Алан осторожно прикасался к голове Гарри, отодвигал пряди, пытаясь рассмотреть рану от удара.

— Не стоит лишний раз говорить такое вслух. Это был неудачный случай.

Мы пытались что-нибудь сделать, но у нее сильное отравление немагическим снотворным. Кровь не восстанавливалась, поэтому, чтобы она пережила ночь и прошлый день, мы напоили ее стимулирующими зельями.

Глаза мистера Уисторса распахнулись, и он гневно посмотрел на Альбуса.

— Стимулирующими?! Ей нет даже семнадцати! Их нельзя принимать до двадцати четырех лет, а ей нет даже семнадцати! Она еще не рожала, вы представляете, что это будет?.. Она просто умрет, потому что их последствия сказываются на нерожавших женщинах куда сильнее, чем на мужчинах!..

Альбус ответил на гневный выпад колдомедика спокойствием. Северус и он знали это. Но тогда Гарри был еще молодым человеком, а не девушкой и... И в остальном этот Уисторс был прав.

— Я знаю. Но она бы не дожила, — тихо ответил он, отодвигаясь. Врач с яростью задернул рукава, цепенея от многочисленных порезов.

— Сколько времени прошло? — отрывисто спросил он.

Альбус поджал губы.

— Сегодня четвертый день. Она была перенесена в Хогвартс ранним утром 18 августа.

Медик зло зашипел. Его приятные черты исказились, и он со страхом рассматривал ужасающую пациентку.

— Как ее... Кто она? Где училась, кто ее родители, где жила?

Альбус вздохнул.

— Это очень деликатное дело, мистер Уисторс. Дело в том, что это девочка из маггловского приюта для сирот. И ее имя — Персефона Блэк.

Реакция медика была не слишком адекватной. Он дернулся подальше от Гарри. Его ясные глаза ужасающе распахнулись, и он вновь смотрел на девушку, пытаясь понять что-то свое. Он медленно вытянул палочку и наложил простое заклинание диагностики. Со стола подорвался тонкий пергамент и самопишущее перо. Оно принялось строчить что-то на бумаге, и Альбус замер в ожидании.

Алан забрал зависший в воздухе пергамент, когда перо замерло. Его лицо еще больше скривилось, потому что пергамент и вправду выдавал имя «Персефона Блэк». Диагностическое заклинание ставило диагнозом сильное отравление, потерю крови и стрессовое состояние. Оно выявило легкие усыпляющие чары, действие стимулирующих зелий и остаточное действие... принятия наследия.

Он нахмурился, вскидывая взгляд на Альбуса.

— Это что еще такое? Какое принятие в род? Какое наследие?

Альбус отвернулся от него.

— На гобелене не было ее имени. Мы провели ритуал принятия в род. Теперь она официально считается дочерью Сириуса Блэка.

Он внимательно посмотрел на директора.

— И? Кто ее мать?

— Никто. Мы не знаем. Сириус не был женат. Просто однажды он появился в моем кабинете со свертком в руках.

Врач долго рассматривал Альбуса, а потом уверено присел на край дивана к девушке. Казалось, он боялся прикасаться к ней, но решительно заставлял себя рассмотреть потенциальную пациентку ближе.

— Я не верю вам. Вы отдали ребенка Блэка в приют? Учитывая, что, — он кинул взгляд на пергамент, — девочка родилась в такие времена?

Альбус постарался мягко улыбнуться.

— Именно поэтому мы и отдали ее. Из-за таких времен. Сириус Блэк был аврором первого порядка...

Врач фыркнул и коснулся палочкой рук. Порезы засветились, но остались в прежнем состоянии. Он нахмурился, попробовал еще раз и, когда результат остался прежним, убрал палочку в рукав. На его лице читалось разочарование и некое подобие опасливости.

Но он отреагировал достаточно спокойно на такую новость. Точнее, на такие новости.

— Вы все равно лжете, Альбус Дамблдор. Но я вылечу ее в любом случае.

Он подхватил ее на руки, легко поправил рукава и отправился к двери.

— Я положу ее в отдельную палату на четвертом этаже, в отделении с пациентами с особо тяжелыми травмами.

Он приглашающе кивнул на дверь и вышел из кабинета.

__________________________________________________

*«Success» — от лат. «successor» — «наследник»

*«Simulare vicis» — от лат. «vicis» — «возмещение» и «simulare» — «похожий»

* Терновник — дерево"колючих", острых на язык людей, не дающих себя в обиду. Пытаются всех подчинить своей воле. Неуживчивы, агрессивны. Предпочитают действовать в одиночку. Никого не любят и сильно в глубине души от этого страдают. Эмоционально бедны, скупы на выражение искренних чувств. Обладают этакой «сумасшедшинкой». Это дерево в 95 процентах символизирует Темную магию.

*Виверна — вымышленное существо, разновидность дракона, в отличие от предка имеющая только одну, заднюю пару конечностей, а вместо передней — перепончатые крылья. Характерна длинная змеиная шея и очень длинный, подвижный хвост, оканчивающийся жалом в виде сердцеобразного наконечника стрелы либо копья. Виверн считали крайне агрессивными, они якобы использовали своё жало для того, чтобы резать или колоть жертву, кроме того, часто жало считали ядовитым. Некоторые легенды связывали появление виверн с эпидемиями чумы.

*Три-четыре дюйма — 7,5 — 10 см. Проще говоря, рост уменьшился где-то на 8-9 см, если считать среднее. Пять футов и три дюйма — в точности 157,5 см. Если считать изначальный рост Гарри, то получается около 166 см.

*Персефона — в греческой мифологии дочь Зевса и богини Деметры. Аид похитил Персефону и унес ее в свой дворец в подземном царстве. Персефону всегда изображают в виде прекрасной девушки с букетом цветов и снопом колосьев и считают ее богиней наступающей весны. И живет она на небе как замечательное созвездие Дева. Самая яркая звезда в созвездии Девы называется Спика, что означает «колос». В римской мифологии богине соответствует Прозерпина. Подробнее на http://www.galatreya.ru/planet/legends/gresiya/

— Что ты думаешь об этом, Северус, мой мальчик? — Дамблдор провел пальцем по ободку блюдца со сладостями к чаю и взмахнул рукой. Его чашка вновь наполнилась темно-красным ароматным напитком с сильным запахом мелиссы.

Снейп неопределенно пожал плечами. Сказать что-то точное было нельзя. Да и что вообще имело смысл говорить? У него не было точных сведений о том, что оставляют после себя ритуалы, подобные Simulare vicis. Возможно, их последствия проявляются именно в этих картинах на спине — или не только на спине — а вполне вероятно, что тут отличились и сами Блэки. Его это и удивляло, и нет. Новое имя Поттера, которое ему присвоил Древнейший и Благороднейший Дом, с точностью отображало это сомнительную… татуировку.

— Что я должен думать? Благороднейший Дом Блэков принял полукровку, светлого мага и вообще лицо, почти не имеющего к нему отношения, за наследника, — Северус перевел дыхание. Не стоило срываться на Альбусе, хотя именно из-за него все это и произошло. — Меня волнует лишь, что будет с гобеленом Блэков, когда Поттер станет собой.

Вполне возможно, что все это случилось, и род темных магов принял Гарри Поттера просто потому, что выбора у него не было. Усыновить мальчика Дому без Наследников? Отлично. Другого выхода все равно нет.

Это показалось Снейпу вполне приемлемым вариантом. Гриффиндорский пес был оправдан после смерти; с него не сняли обвинений за причинение вреда, как и обвинений за нарушение магического поля Азкабана, что проще было назвать побегом, однако условный срок и наказание, запрещающее Сириусу Блэку пожизненно использовать Высшую магию, отменено в связи со смертью. А значит, сейчас он числится обыкновенным волшебником.

Беллатриса Лестренж частично вошла в род мужа, да и детей у нее не было, нет и не будет. Нарцисса Малфой вошла в род Люциуса полностью, и от Блэк у нее осталось лишь происхождение. Выжигание картинки с древа не означает отречение от рода, да и выбор был невелик — Древнейшие и Благороднейшие предки легко могли лишиться своих привилегий в принципе. Из-за неимения достойного наследника.

Что говорить, но Поттер мог стать этим достойным наследником. Северус сомневался, что он подходил для темных Блэков, но другого выбора все равно не было. Поттер сильнее среднестатического мага и уж точно сильнее своих ровесников хотя бы по мощности магического ядра. Было странно рассуждать о том, насколько Поттер подходил под критерии Темного рода. Тем не менее, сейчас он был мрачноватой на вид девицей, носящей имя Персефоны Блэк.

— Проблема с гобеленом волнует и меня, — ответил Альбус. Он крепко держал в руках чашку из очередного сервиза, большим пальцем неосознанно поглаживая ее бок.

Этот сервиз Северусу не нравился. Слишком много красного и завитков. К тому же, чайник этого набора всегда заваривал темный красный чай с мелиссой, на которую у Снейпа была стойкая эмоциональная аллергия.

— Да, это проблема… Но, Северус, это еще не все, что меня интересует. Вчера утром я навещал Гарри, и он пришел в себя, только очень слаб, — Дамблдор отпил из чашки, — и мистер Уисторс, его лечащий врач, который к тому же заведует большей частью отделения немагических травм в госпитале, настоятельно пытался выяснить, кто же такая Персефона Блэк.

Северус скривился. Персефона Блэк. Только такой вычурный и отвратительный в своей правильности и любви к традициям род мог дать подобное имя. Созвездие Девы. Надо же, как символично — конец августа принадлежал именно к этому созвездию. Хотя, вполне возможно, что Блэки просто в крови своей носят любовь к странным намекам.

— Вы сказали ему то, что он мог бы знать. Просто игнорируйте его и общественность, которая благополучно считает, что на девочку напали Пожиратели, а с началом учебного года объявите, что мисс Блэк изъявила настойчивое желание отправиться в свой дом. Вряд ли кто-то удивится грубости и сумасшествию этого поступка.

Альбус покачал головой.

— Ты ведь понимаешь, что они захотят проверить древо Блэков, чтобы обвинить меня и Хогвартс. Мы не имеем права удерживать Министерство от попыток изучить гобелен Дома. Нужно что-то сделать, что-то, что отвело бы подозрения от Блэков, тогда они не увидят имени Лили, и общественность не узнает, что такой тяжело больной пациент самого заместителя — Гарри Поттер.

Снейп не мог придумать ничего стоящего. Можно было бы приписать Поттеру родство с какой-нибудь семьей, где нет гобелена, достаточно верной им семьей, правильной и определенно светлой. Это был бы неплохой ход, но проблема заключалась в том, что у них ни у кого не было такой семьи. Где могла бы появиться внебрачная шестнадцатилетняя дочь.

Другим вариантом было бы выбрать просто верную свету и директору семью за границей власти их Министерства. Но таких знакомых ни у Северуса, ни у Альбуса Дамблдора не было точно.

— Чужая семья подошла бы, — он тяжело выдохнул, переворачивая в руках миниатюрную ложечку. — Но чья?

Альбус отставил чашку, поглаживая бороду. Его взгляд перебегал по стеллажам и полкам, словно искал ответ на единственный вопрос о том, кто бы это мог быть.

— Ладно, Северус. Но что, если мы просто объявим о том, что это чья-то еще дочь? Или дальняя родственница, к примеру?

Северус усмехнулся.

— И чья же? И, что более важно, тогда что вы скажете этому Уисторсу, который потребует объяснений обмана?

Директор невесело усмехнулся и постучал палочкой по столу. Чашки опустели, и набор стал собираться.

— Вкусный чай, мой дорогой. Жаль, что ты не любишь мелиссу.

— У меня аллергия, Альбус, — раздраженно ответил Снейп.

Дамблдор благодушно кивнул, позволяя Северусу поставить точку в этом разговоре.

— К тому же, если простое диагностирующее показывает недавнее принятие наследия, а вы уже обмолвились о том, что это Блэки, мы не можем ничего сделать. Только тянуть время.

Они вполне могли устроить суд, к примеру. Заявить, что это и не Блэк вовсе. Тогда вполне очевидно, что Министерство устроит разбирательство. Суд будет назначен не раньше декабря, поэтому у них будет еще целых три месяца на подготовку и размышления.

— Это тоже отличная идея, Северус. Тогда, двадцатого августа, на гобелене была Лили Эванс. И это были почти живые портреты — подобие настоящих, более старая версия тех портретов, которые висят сейчас везде. Можно попробовать попросить кого-нибудь поменяться с Лили или просто замаскировать все это.

Но чары маскировки легко распознать. И Альбус это знает.

— А если заявить, что все это время под вашим видом больницу приходил кто-то другой?

Альбус покачал головой.

— И под твоим? И где же преступнику удалось достать столько моих волос? И, да, твой волос, не говоря уже о чем-то другом, достать практически невозможно, — Альбус усмехнулся в бороду, — ты тщательно охраняешь себя, мой друг.

Снейп хмыкнул. Еще бы он не охранял свои частицы. Это было бы верхом глупости и бессмысленности. Он зельевар, в конце концов, и он прекрасно знает, где можно использовать часть мага.

— Ты поможешь мне забрать Гарри завтра? — вдруг подал голос Альбус, и Северус вспомнил лицо Поттера тогда, когда собрался его поднять, еще перед походом к гобелену.

Двадцатое августа он еще долго будет помнить. Он старался думать только том, что так надо, что это правильно, что другого выхода у них все равно не было, но лицо Лили — удивленной, все такой же прекрасной и тонкой, его Лили — прочно отпечаталось в сознании. Лили Эванс на древе этих чертовых любителей экспериментов с разумом. Он помнил, как она рассматривала всех вокруг, как едва заметно хмурилась, разглядев Сириуса.

Он помнил, как Блэк откидывал голову, заливно смеясь над ним. Как его замерший во времени облик словно светился самодовольством, как сам Северус опустил взгляд ниже — и увидел там тонкое бледное лицо, полное ужаса и мрачного, угрюмого страха. От его Лили в этом новом, пугающем своей непохожестью на себя Поттере была та же тонкость и хрупкость. Те же глаза, скулы, и, кажется, что это девчачье лицо похоже на лицо Лили.

Только ломкость и красота в сыне его милой и теплой ведьмы была какой-то неправильной. Неправильный страх, мрачность и сжатые в полоску губы. Словно, несмотря на точность деталей, в Поттере было больше от этих Блэков, больше их безумия, пугающей, странной замороженности.

Эта Персефона не была красивой, вопреки собранным чертам. Мелкая телосложением и довольно пугающая контрастным видом, она могла запомниться лишь нахмуренным, упрямым взглядом. Блэк подарил своей приемной дочери, которая совсем недавно была его крестником, приятные и изящные изгибы. Только в Поттере они отобразились нескладностью и угловатостью, резкими переходами из длинной шеи в острые прямые плечи, неровной, жесткой волной крупно вьющихся волос.

Северус понял, что слишком сильно отвлекся, но директор лишь молча смотрел на него. Было тяжело и неприятно осознавать, что Альбус читает его, как открытую книгу, но ничего поделать с этим, с собой Снейп не мог. Он поджал губы, провожая глазами уплывающий в сторону сервиз, и дернул плечом.

— Я помогу вам, — наконец выдавил он, вставая. — Я… пойду. Да, пойду. До свидания, Альбус.

И он поспешно покинул кабинет.

* * *

Следующим утром Северус встретился с Альбусом в его кабинете. Директор рассеянно кивнул на камин и оторвался от каких-то документов.

— Сегодня уже двадцать девятое, — хмуро произнес Дамблдор. — Всего пару днями больше недели он там… его состояние должно было прийти в достаточную норму. Чтобы… чтобы вернуть Гарри в его прежний облик. Северус?

Снейп отрывисто кивнул, желая скорее покончить со всем этим. Они так и не придумали, как вернуть Поттеру истинный облик. По законам ритуала, облик должен был постепенно рассеяться через пять-шесть месяцев, но они не могли ждать столько.

— Мы придумаем что-нибудь. Всегда можно составить обратный ритуал. В противном случае Гарри Поттер опоздает на несколько дней занятий из-за соображений безопасности.

Альбус согласно кивнул и вошел в камин.

— Кабинет заместителя отделения немагических травм в госпитале имени Святого Мунго, — громко произнес Альбус.

Снейп подождал немного, а потом вошел в камин, повторяя действия директора.

Кабинет мистера Уисторса был пуст. Альбус едва заметно улыбнулся в бороду, легко взмахивая палочкой и очищая их обоих от осевшей пыли и копоти. Директор еще раз огляделся, прежде чем быстро выйти в коридор. Северус молча двинулся за ним.

Народа в коридорах четвертого этажа почти не было. Было около девяти часов, когда они решились забрать Поттера из Св. Мунго, в это время прием больных еще не начался, поэтому посторонних людей не встречалось. Зато персонал больницы ловко передвигался по узким проходам. Медведьмы доброжелательно кивали им и продолжали свой путь, и Снейп всерьез задумывался над тем, не использовал ли Дамблдор какое-нибудь заклинание из своего арсенала. Впрочем, он был уверен, что уж без легких отвлекающих тут не обошлось, потому что за весь путь до палаты Поттера их так ни разу не окликнули и не остановили.

Он навещал мальчишку дважды, помимо Альбуса. Директор был в госпитале довольно частым гостем, и всякий раз его стычки с заместителем главного врача были все неприятнее. Зельевар понимал интерес колдомедика. Это было естественно, потому что встретить так называемую наследницу Блэков было, по меньшей мере, странно. Не говоря уже о том, что после оправдания покойной псины общественность резко всколыхнулась, с интересом ловя новости. Северус успешно отвлекал себя от этих мыслей, пока перед его глазами не оказалась дверь в палату Поттера.

Мальчишка был в кровати, ворочался и елозил по ней так, что одеяло по краям скомкалось, а простынь сбилась. Его руки были плотно перевязаны от самых запястий и выше локтей. Перебинтована была и его голова. Жесткие черные пряди торчали из-под бинтов. Северус с неприятным злорадством отметил, что волосы Поттера жирные и обвисшие. Его лицо — неестественно искривленное во сне — было таким же ненормально ледяным, но его цвет больше не напоминал старый серый пергамент.

Альбус прошел вперед, останавливаясь у самой кровати больного. Его рука дернулась прикоснуться к волосам, но Северус сухо посоветовал не делать этого. Рядом с кроватью стоял удобный стул, но Дамблдор проигнорировал его, вытаскивая палочку. Снейп с интересом наблюдал, как директор откидывает заклинанием одеяло. Обнажились тонкие безволосые ноги с узкими, немного вытянутыми ступнями, острыми несуразными коленками, выглядывающими из-под хлопковой больничной сорочки. В голове мелькнула мелочная мысль отвернуться, потому что эта приторно-белая ткань была в точности как та, в которой они проводили обряд.

Альбус аккуратно отсоединил от лица гриффиндорца тонкую маску. Поттер тут же закашлялся и завозился, яростно колошматя ногами по матрасу. Дамблдор осторожно обхватил виски девушки и прошептал заклинание. Северус с интересом вслушался. Это было что-то из того самого арсенала, о содержании которого никто не догадывался. Как бы конкретно эта магия не звучала, особа на кровати перестала дрыгаться и едва слышно стонать. Альбус плавно пригладил грязные пряди и оглянулся на Северуса.

— Я понесу ее на руках, а ты будешь прикрывать нас, хорошо? — в его голосе прозвучала смешинка, но ничего веселого в краже пациентов Снейп не нашел. Он безразлично пожал плечами.

— Я не знаю всех этих почти безвредных отвлекающих чар. Могу лишь наложить что-то серьезное, тогда нас никто точно не увидит, но сильные маги без ментального блока могут почувствовать.

Альбус задумался на секунду, а потом кивнул.

— Что ж, думаю, уйти незамеченными будет лучше. Тогда Гарри понесешь ты, — он отошел на несколько шагов, давая Северусу место, а потом вдруг нахмурился. — Северус, мой мальчик, давай обойдемся без чар. Это очень неприятно — в таком состоянии быть поднятым над землей магией.

Снейп попытался раздраженно воспротивиться, но Альбус покачал головой. Он взмахнул палочкой, накладывая сеть сонных и поддерживающих чар, и кивнул на дверь.

В коридоре все еще никого не было. На четвертый, третий и второй этажи было нельзя аппарировать, поэтому их целью стало добраться до первого уровня. Им удалось беспрепятственно обойти почти все коридоры, но на втором этаже, они вдруг нос к носу почти столкнулись с группой оживленно разговаривающих авроров. Северус быстро затормозил перед поворотом. Если Альбус сейчас применит какие-нибудь чары, они все равно заметят их благодаря целому ряду всевозможных амулетов и артефактов. Снейп помнил, как однажды попался в такую же ситуацию. Потом был пренеприятнейший допрос, сотни подписанных и заполненных бумажек и другие долгие «беседы». Вполне естественно было властям ожидать, что если кто-то пытается проскользнуть мимо них под маскировкой, то это неспроста. Нужно, конечно, учитывать, что он вместе с Дамблдором, но от подозрительного разглядывания и обнаружения похищения пациентки это не спасет никак.

Северус огляделся. Лестница, ведущая прямо к границе аппарационных чар, была прямиком мимо авроров, в конце коридора. Они могли спуститься и там же, что и все предыдущие этажи, но по тому пролету постоянно разгуливал персонал, и было бы неудобно на первом этаже, когда пришлось бы пересекать один из видных коридоров до аппарационной границы. Он повернул голову, посмотрел на Альбуса, но тот только покачал головой и развернулся, собираясь идти в обход.

Северус круто развернулся. Они снова вернулись на ту лестницу, спустились на первый этаж и осторожно вышли в коридор под легкими отвлекающими чарами Дамблдора. Они были на самой границе аппарации, когда на Северуса вылетел молодой парнишка с громадной колдокамерой в руках. Если он заденет его, чары рассеются и...

Мальчишка врезался в Северуса, и тот чуть не выронил Поттера, который хоть и был тощей девицей и весил ничтожно мало, но был костлявым и неудобным. Мальчишка с камерой резко вскинул голову, готовый виновато извиняться. Его глаза заскользили по лицу девушки на руках зельевара, и в ту минуту, когда Северус почти отвернулся от неожиданного проклятья в лице встреченного посетителя (и репортера, судя по его лицу и камере), раздался щелчок камеры.

Он почувствовал горящий взгляд Дамблдора, с которого при столкновении тоже спали общие чары, и, перехватив Поттера поудобнее, сделал несколько резких шагов спиной вперед, сбивая мальчишку-фотографа с ног, пересекая антиаппарационную границу. Не было ни секунды, чтобы о чем-то задуматься, потому что Альбус тоже уже был рядом, тоже пересек границу, и Северус быстро схватил Дамблдора за руку, позволяя их аппарировать.

Он думал, что его расщепит на сотни кусочков, но Альбус с легкостью переправил их в какое-то темное помещение. Северус закинул голову, устало прижимаясь спиной к сырой стене. Оглядеться не было сил; Альбус притащил их в какую-то дыру, но плюс этого отвратительного места был в том, что больше тут не было и не могло быть никого.

Снейпу не хотелось обсуждать свой промах. Паренек появился как чертенок из табакерки, и еще ничего, если бы это был просто посетитель, так повезло же... Репортеришка — мелкий мальчуган, верно, только закончил какой-нибудь Шармбатон.

Самое страшное, что щелчок затвора колдокамеры он слышал так же отчетливо, как чувствовал жгучий взгляд всех окружающих.

Их засекли почти на выходе. Еще немного — и все прошло бы идеально, Поттера бы хватились лишь через несколько часов, и за это время они бы успели спрятать мальчишку. Сейчас же информация о похищении мгновенно окажется на столе у этого Уисторса — если он уже не выслушивает интереснейшую историю.

Северус оторвал голову от рыхлой, ужасно пахнущей стены и огляделся. Он видел очертания мантии Альбуса, светло-лиловой, без узора, простой прямой мантии. Директор тяжело вздохнул и коснулся локтя зельевара.

— Мы попались, — выдохнул Северус, сжимая тело в руках. Поттер дернулся, и Альбус поспешно потянул декана Слизерина куда-то в сторону.

— Мы должны немедленно вернуться в кабинет по камину, мой дорогой.

Северус крепче перехватил вечно выскальзывающего из рук Поттера и двинулся по пятам директора. Альбус толкнул какую-то дверь (а дверь ли это?) и они вышли на свет. Это был какой-то бар, закрытый, судя по всему. Воздух тут был застоявшимся и грязным, и Снейп подумал, справятся ли дыхательные чары директора с таким напором смрада. Альбус пошел вокруг столов, прямиком к камину.

— Это небольшой закрытый кабак на Косой аллее, — произнес он задумчиво. — Когда я был дружен с его хозяином и не думаю, что Фабиан сильно разозлиться из-за нашего появления.

Альбус вытащил откуда-то с верхней полки камина почти пустую банку с порохом.

— Я первый, Северус, ты не против? — и, не дожидаясь ответа, встал в камин, называя кабинет директора Хогвартса.

Северус последовал его примеру. Камин был узкий и неудобный, и пришлось перекинуть бесчувственного Поттера через плечо. Ломкая фигура покорно перевесилась, и Северус крепко сжал ноги, чтобы не выпустить девушку из рук.

Альбус успел уже трансфигурировать кресло в длинный диван, на который указал Северусу. Зельевар вновь взял мальчишку на руки, выйдя из камина, и переложил его на несуразно яркий предмет мебели. Поттер не шевелился, но выглядел уже лучше, чем в палате. Мелькнула было мысль предложить вызвать мадам Помфри, но Северус смутно подозревал, что директор стер ей память, и лишний раз проверять качество директорского Obliviate не хотелось. Он повернул голову Поттера, проверил руки. Бинты сильно сбились, но раны не открывались, это было хорошо. Северус еще раз оглядел девушку.

— Что у нее с дыханием? Почему она закашлялась в палате?

Альбус молчал несколько секунд, а потом наколдовал себе кресло возле героя. Он осторожно провел рукой по липким и грязным от сажи прядям и устало повернул голову к камину.

— Clausum*, — прошептал он. Камин вспыхнул и погас. — Это, я думаю, связано с отравлением и действием стимулирующих зелий. Во всяком случае, освежающие чары хорошо помогали. Очевидно, легкие просто тяжело воспринимают неочищенный воздух, — задумчиво произнес он. Северус кивнул. Было много зелий, убирающих этот эффект, и приготовить их не составляло особенного труда.

— Я еще нужен?

Альбус задумчиво покачал головой.

— Только если ты позволишь попросить тебя о нескольких заживляющих зельях. Ты мне очень помог сегодня, Северус, — Дамблдор задумчиво водил пальцем по голове Поттера. Тонкое лицо морщилось и кривилось, и очевидно, что скоро герой придет в себя. — Я благодарен тебе, — продолжил он, — очень благодарен. То, что нас засекли, будет известно всем уже завтра, но мы поговорим об этом позже. Чары рассеются минут через десять, ты не успеешь с зельями, поэтому я сам спущусь к тебе вечером, хорошо?

Снейп кивнул. Это было действительно логичнее, Альбус прав.

Директор отвернулся, переключая внимание на Поттера. Поняв, что разговор окончен, Северус вышел из кабинета.

Дамблдор осторожно перебирал волосы мальчика. Бедный, бедный ребенок; на его долю досталось больше, чем следовало. Он предвидел тяжелый исход из-за ухода Сириуса, но Гарри всегда был таким сильным. Он замыкался в себе и варился во всем самостоятельно, один, отдаляясь от всего окружающего мира. Альбус помнил, как это было в прошлом году, когда погиб тот хаффлапафец, Седрик. Он был славным ребенком: слишком долго пребывал в детстве, а потом как-то быстро вырос. Кубок выбрал его скромную улыбку и едва заметно нахмуренные брови, когда он решал что-то. Кубок знал, потому что огонь не ошибается.

Тут уже ошибся сам Альбус, позволив подобному затянуться слишком сильно.

И вот сейчас, немногим меньше, чем через полтора года, на бывшем кресле лежала похищенная из больницы девушка. Дамблдор умышленно называл Гарри про себя прежним именем, он был уверен, что Северус поступает так же.

Гарри завозился и беспокойно прерывисто вздохнул. Он нахмурился: тонкие брови искривились, нос сморщился, и на лбу выделились едва заметные морщинки. Его размеренное дыхание сбилось, и мальчик хрипло засипел. Альбус трансфигурировал одну из книг на столе в стакан и призвал его. Гарри тяжело задышал, и директор вновь повторил освежающие чары. Дыхание выровнялось, черты лица разгладились, и Гарри с трудом открыл глаза.

Сначала ему показалось, что вокруг все плывет и летает, но потом зрение сфокусировалось, и он облегченно вздохнул. В голове было странно пусто, он вяло отметил про себя, что тело ощущается каким-то чересчур легким, и первой мыслью было, что он давно не ел и сильно голоден. Гарри шмыгнул носом, втягивая теплый прохладный воздух помещения. У него ничего не болело, только руки и немного голова, от затылка и чуть левее, к виску. Гарри сощурился, разглядывая место, где проснулся.

У него не было ощущения бодрости и оживленности, как обычно бывало после длительного сна. В этот раз он проспал очень долго, это чувствовалось в неловкости и скованности каждой мышцы, в непривычном, неприятном ощущении, будто он что-то потерял. Гарри проморгался и повернул голову чуть в сторону.

Он встретился взглядом с профессором Дамблдором. Директор сидел рядом, в кресле. Его морщинистое, сероватое лицо показалось Гарри на секунду незнакомым. Он машинально потянулся рукой к очкам, но пальцы наткнулись лишь на тонкую переносицу. Он повел пальцами выше, ощупывая лоб, привычно метнулся подушечками к шраму и застыл. Его лоб был чист. Сухая кожа была неприятной на ощупь. Гарри дернул себя за ближайшую прядь, ощущая, какая она скользкая и грязная. Он сморщился, закатил глаза, пытаясь рассмотреть что-нибудь. На глаза ему упал неровно остриженный, спутанный комок. Гарри удивленно провел по волосам, отмечая, что они довольно длинные. Когда он последний раз стригся?..

Мысли перепрыгивали, путались и мешались, и Гарри опять потянулся поправить очки, потому что вокруг все было неприятно нечетким.

— Наверное, тебе все-таки нужны очки, мой мальчик, — произнес Альбус, и Поттер резко повернулся к нему. Он совсем забыл о том, что директор рядом, занявшись размышлением на отвлеченные темы.

Гарри неуверенно кивнул. Горло не слушалось, и он был неуверен, что его язык не заплетается и все еще способен произносить членораздельную речь.

Гарри заметил в руках директора стакан и подумал о воде. Ему захотелось пить. Гарри шмыгнул носом и неуверенно открыл рот.

— Я... — он закашлялся, потому что воздух показался ему душным и неприятным.

Директор рядом торопливо взмахнул палочкой, и Гарри счастливо сделал жадный глоток воздуха ртом. Теперь прошло ощущение пыльности и духоты, он вдохнул обычный, чуть прохладный воздух. Гарри прислушался к своим ощущениям в горле, и уверенно решил продолжить попытку заговорить.

— Пить, — прошептал он. Голос показался ему чужим, но Гарри решил списать это на очевидно долгое молчание. — Можно мне?..

Директор кивнул. Он наполнил стакан водой и протянул Гарри. Тот попытался подняться и взять стакан, но тело не слушалось. Он замер на несколько секунд, когда ему не удалось подтянуться в сидячее положение, а потом рывком сел. Голова ненадолго закружилась, но Гарри просто прикрыл глаза. Голова стала тяжелой, заныли виски и усилилась тягучая боль в затылке. Гарри вскинул руку, прикасаясь к этому месту.

Бинты. Тонкие бинты. Ощутив их пальцами, он отметил легких запах, присущий магическим больницам — травы, заполняющие свежий воздух, и что-то остро-неприятное. Гарри решил обдумать причину своих травм позже, а пока повернулся к директору.

Альбус осторожно передал ему стакан, и, когда Гарри забирал воду, ему показалось, что его руки слишком маленькие и тонкие. Он не видел их точно, но ощущения были непонятными и смутными. Гарри жадно выпил всю воду, а потом сощурился, разглядывая свои руки со стаканом в руке.

Он мимолетом отметил, что сейчас без очков видит значительно лучше, чем раньше. Все вокруг все равно было нечетким и подернутым дымкой, но он ясно мог различить, что его пальцы стали значительно тоньше. Раньше его руки вряд ли можно было назвать красивыми, да и сейчас они показались ему угловатыми и костлявыми. Гарри с ужасом подумал, что, должно быть, не ел очень долго, а потом провалился в голодный обморок, если исхудал так сильно. Он с паникой обернулся к директору, но лицо волшебника было слишком нечетким, чтобы он увидел точную реакцию на свои действия. Гарри вновь вспомнил про очки.

— Мои глаза.

Директор участливо кивнул.

— Возможно, твое зрение изменилось как-то, Гарри?

Гарри прищурился.

— Да. Да, изменилось. Я вижу лучше, но все еще...

Он недоговорил, махнув рукой. Альбус встал со своего кресла, осторожно забрал из рук Гарри стакан. Руки у Поттера чесались и ныли нестерпимо; он дернулся было прикоснуться к ним, но неожиданно громкий голос остановил его:

— Это плохая идея, Гарри, — директор превратил стакан обратно в книгу и положи ее на стол, а потом вернулся к креслу. — Я не могу ничего сделать с твоими глазами, но старые очки тебе вряд ли подойдут.

Гарри кивнул. Он действительно видел лучше. Поттер покрутил головой и тяжело выдохнул. Его одежда была на ощупь очень мягкой, и Гарри опустил голову вниз, рассматривая белоснежную ткань. Она была чуть ниже колен, и Гарри долго пытался понять, что его так смущает в этом виде. Это было обычная больничная сорочка, ничего особенного. Он долго прикасался пальцами к ткани, но ничего странного не ощущал. Потом он внимательно посмотрел на свои ноги.

Вот тут в его сознании начались проблемы. Его ноги совсем другими. Гарри никогда не отличался особой «волосатостью», да и ноги у него были худые, с маленькими стопами. Он не был высоким, поэтому довольно скромная комплекция не была чем-то необычным, но сейчас это были... Тонкие, ровные ножки, совсем не мужские, безволосые, с узкими щиколотками. Гарри потянулся вперед и провел руками по коже. Затуманенный взгляд не обманул его: гладкая, прохладная, сухая кожа, острые коленки. Он попытался дотянуться до пальцев ног, но это движение отозвалось неприятными ощущениями в спине.

— Возможно, мой мальчик, тебе пока будет трудно выполнять какие-то физические упражнения после такого долгого... перерыва.

Гарри обернулся, щурясь и пытаясь рассмотреть лицо директора. Он не понимал, где тут подвох. К тому же, он не помнил ничего, что как-то объясняло бы «перерыв». В голове были Дурсли, какие-то салаты, смутное ощущение запаха больничных трав. Гарри предположил, что он действительно натворил что-нибудь у родственников, и они закрыли его в комнате, жутко рассерженные, а потом он свалился в голодный обморок...

Слово «голодный» прочно увязалось в голове. Гарри чувствовал дискомфорт, он хотел есть, но при представлении о, скажем, пироге с патокой к горлу подкатывал тошнотворный ком. Словно в подтверждение этих мыслей заурчал желудок, и Гарри положил руки себе на живот, смущенный этим.

Альбус мягко улыбнулся ему и торопливо хлопнул в ладоши. Появился домовик, но до того как он успел что-либо сказать, директор уже попросил его принести чего-нибудь «не слишком тяжелого» и сока. Гарри сока не хотел, он бы с удовольствием выпил несколько кружек горячего чая со сладким джемом, но эльф уже исчез.

Альбус несколько секунд подождал, а потом вернулся в свое кресло. Он внимательно следил за Гарри, и тот никак не мог понять, в чем причина. Ему жутко хотелось спросить, что случилось, почему он видит немного лучше, что с его ногами, что теперь будет... Все новые и новые вопросы возникали в голове. Гарри подумал о том, что не представляет, какой сегодня день, и это очень его встревожило. Он точно знал, что прошел его день рождения, что ему шестнадцать и летом он был у тетки.

— Думаю, у тебя много вопросов, Гарри. Задавай их по порядку, — попросил директор.

В эту минуту столик в углу кабинета дернулся и перелетел к дивану. На нем появилась белоснежная скатерть и столовые приборы. Гарри наблюдал, как появляется потрясающе пахнущая суповая тарелка с горячим бульоном. Запах был приятным, и Гарри не затошнило, поэтому он решительно повернулся к столику.

— Я хочу спросить, — он замер, потому что голос оказался очень тихим, совсем мягким и чужим. Гарри прикоснулся руками к губам, хмурясь. — Что с моим голосом, профессор?

Дамблдор не ответил.

Он сидел неподвижно, замерев на несколько секунд, пока Гарри, совсем забыв о еде, трогал свои губы, подбородок и горло. От телодвижений почему-то еще сильнее стали чесаться руки, и Поттер почти резко дернул ткань, мешающую прикоснуться к горящей коже, но Дамблдор почему-то резко перехватил его руку. Прикосновение вызвало резкую боль, словно все руки у него были в глубоких ранах. Гарри зашипел, и Альбус поспешно выпустил его руку, вновь вставая.

— Думаю, Гарри, перед тем как ты поешь, надо тебе кое-что рассказать. Как ты чувствуешь себя, мой мальчик?

Гриффиндорец почувствовал странную неприязнь к этим словам. В груди они отдались чем-то тяжелым, ухнувшим вниз тяжелой, застывшей фигурой, прямо как Сириус, когда упал за Арку...

Гарри почувствовал, что задержал дыхание. Сириус упал за рамку. Он вспомнил тот момент так ярко и так точно, он помнил улыбку его Сириуса, его победную ухмылку, ободряющий блеск в глазах, когда тот смотрел на него. Смотрел на него и падал. Он помнил, как готов был сорваться и встретить Сириуса с другой стороны, обхватить его руку и резко потянуть, помогая встать.

Гарри медленно закрыл глаза. Он видел Сириуса и его смерть, видел Беллатрису Лестренж, ее широкую, точно такую же, как у Сириуса, улыбку: она смеялась и хохотала, кричала и бегала вокруг, громким шепотом, словно по секрету, сообщала — «Я убила Блэка! Я убила Сириуса Блэка!». Он помнил, как хотел убить ее, но у него не получилось. Как Ремус держал его, и вокруг были другие, кому этого не стоило видеть.

Гарри старался дышать ровно. Он вслушивался в свой ритм сердца: тук-тук-тук, тук-тук-тук. Как заведенное, сердце ровно выстукивало свое, а Гарри сидел и пытался успокоиться. Ложка, которую он держал в руках, выпала, и Гарри вцепился в ткань сорочки пальцами, стараясь удержаться от крика. В его ушах зазвенело и загрохотало, он чувствовал жар и отстраненно думал, что разнесет тут все к черту с огромной радостью. Он был так благодарен своей магии, которая вырывалась наружу, он желал помочь ей и раскрошить все вокруг, чтобы ничего не осталось.

Сириус погиб, а он жив. Это было ужасно и неправильно, и он столько сделал, он так хотел... так хотел... он был мертв. Я уже был мертв, вдруг понял Гарри. Только его опять вытащили.

А Сириуса — нет.

Гарри тихонько всхлипнул, и сжал зубы. Он медленно открыл глаза, надеясь увидеть развалины и погром. Но вокруг было чисто, только столик треснул и суп оказался на полу, а все книги и вещи лежали на местах, словно его магия и не вырвалась наружу.

Он почувствовал руку у себя на плече, большую горячую ладонь, и поспешно дернулся, неловко вскакивая. Альбус смотрел на него с сожалением и без укора. Гарри чувствовал себя совершенно разбитым.

Он с трудом стоял в вертикальном положении, и его тошнило, сильно тошнило, потому что он смотрел на Дамблдора, а видел падающего Сириуса и самого себя одновременно. Сириус улыбался, и он тоже улыбался, запив таблетки водой из-под крана. Сириус выглядел удивленным, чуточку растерянным, и он тоже был сам немного растерян, когда теплая кровь брызнула ему в лицо. Она была отвратительной на вкус, и Гарри сейчас казалось, что он поливался отходами или водой из лужи, когда он словно наяву почувствовал этот запах.

Он, кажется, потом упал, задев головой разбитый шкаф. Гарри почувствовал боль в затылке и отстраненно подумал, что он точно упал, ему было больно, но у него в руках все еще был добытый подручный материал — осколок дверцы, которую он треснул кулаком со всей силы так, что шкаф содрогнулся, а на руке остались длинные алые порезы с неровными вспоротыми краями.

Как же никто еще ночью не услышал?.. Или услышали и тогда и примчались? Но он точно лежал очень долго и никак не терял сознание от боли или еще чего-нибудь, рассматривая и прикасаясь стеклом к рукам...

Ах да, у Дадли работал телевизор. Его было просто не слышно.

Он качнулся вперед, но устоял на ногах. Альбус пристально смотрел на него, и Гарри сумел лишь выдавить из себя:

— Это вы меня...

А потом его вырвало прямо на ворсистый ковер, и еще раз. Во рту был гнилой сладковатый запах, и Гарри на секунду показалось, что это кровь, его вырвало кровью. Он опустил взгляд на ковер, но ничего красного, ничего. Только зелено-мутная жижа и горечь. Альбус оказался рядом и помог ему встать с колен, потом потянул к выходу и кабинета. Гарри не сопротивлялся, стараясь сдержать еще один позыв, пока директор вел его куда-то.

Ноги Гарри не держали. Он бесконечно долго шли по коридорам и четырежды поворачивали. Поттер отметил лишь, что они идут в Северную башню, прямо под которой находились слизеринские подземелья. Он не помнил дорогу совершенно, к тому же, его зрение не было исправлено очками, и он видел все словно сквозь мутное стекло. Дымка вокруг, и в цвета словно подмешали серого, все было неоднородным и скачущим, и тени на стенах были пятнами, а портреты — сердито-осуждающими лицами Сириуса…

Его мутило с каждым шагом все больше, и когда Альбус остановился возле большого портрета, Гарри подумал, что вот сейчас его либо еще раз все-таки вырвет, либо он упадет. Но этого не случилось; Дамблдор легко подтолкнул его в открывшийся проем, и Гарри сделал неловкие шаги вперед. Без поддержки он чуть не упал, потому что ноги были деревянными и несгибаемыми, потому что ему казалось, что он стал ниже, значительно ниже, чем был, и тело не хотело слушаться мыслей, оно было чужим и совсем неудобным.

Гарри развалился прямо на ковре, чувствуя, что еще чуть-чуть — и он готов закричать. Он не понимал, что это за комната, и все вокруг было темно-коричневым и светло-кремовым, цвета светлого дерева и цвета шоколада. Как черно-белое, или бело-черное, или черно-бело-черное…

Он все-таки закричал.

Сириус мертв, и он сам тоже мертв, но Дамблдор его вернул, вырвал, и теперь Гарри точно не сможет уйти обратно в пустоту. Его руки горели, в голове скользили прогнившие образы, и дышать стало тяжело. Гарри закашлялся и перевернулся на бок. Крик стих где-то в груди, и Гарри осталось лишь давиться мокрыми слезами, горькими и гнилыми на вкус, точно такими, как и все вокруг.

Альбус стоял позади, и гриффиндорец не знал, давал ли он ему время успокоиться самому или просто растерялся от такого поведения. Он стоял так несколько минут, а потом присел рядом и начал уговаривать подняться. Поттер не хотел вставать, но сказать ничего не мог, не мог открыть рот и ответить, не мог дернуться и вырвать руку. Он стирал непослушными пальцами липкие слезы с исхудавших щек и уворачивался от рук директора. Альбус говорил и говорил, он что-то доказывал и пытался сказать, но Гарри думал лишь о том, что теперь-то он никогда не будет с Сириусом, что Сириус теперь вообще никак не причастен к нему, и нет, нет больше никакого Сириуса. Его крестный — это всего лишь отстраненный человек, и всем совершенно все равно будет, что он не просто какой-то там Блэк — он Сириус. Он его любил. Он о нем заботился. Как умел.

Он умер.

Гарри уткнулся лицом в забинтованные, горящие огнем руки, чувствуя, как тонкая ткань бинтов промокает от его слез.

Альбус потянул его вверх, но Гарри свернулся в клубок, не отзываясь на увещевания. Директор несколько секунд просто стоял неподвижно, а потом тихонько отошел.

В этой запасной комнате в Северной башне была только большая гостиная и ванная. Волшебник отошел от Гарри, когда у того не осталось сил на истерику. Узкая девичья спина все еще подрагивала от всхлипов, но пик истерики уже прошел.

— Знаешь, Гарри, — тихо начал он, — Сириус не потерян для тебя, мой мальчик. И ты не оторван от него, — поспешно добавил он, замечая, как напрягается тело подростка. — Я хочу, чтобы ты выслушал меня, Гарри. Выслушай, что я скажу тебе, и после этого обдумай все это. Только выслушай, Гарри.

Альбус был готов повторить это еще и еще, много раз. Гарри лежал на ковре спиной к нему, обхватив себя руками, изломанный, опустошенный, и Альбус пожалел его. Сам Гарри не понимал, к чему это все, потому что все на самом деле очень просто. Он умер.

— Ты должен сейчас встать, Гарри. Просто встать. Мы пойдем в ванную — и ты умоешься, а потом посмотришь на себя.

Мальчик не реагировал, и Альбус продолжил.

— Но перед этим, Гарри, я расскажу тебе, что… произошло кое-что, что помогло тебе выжить.

Это были совсем не те слова, которые стоило сказать, и Поттер сжал в комок на ковре еще сильнее, словно пытался измениться до размеров крошечной точки, маленькой и незаметной. Альбус намеренно проигнорировал это, выбирая слова, чтобы сказать что-то, что помогло бы.

— Мы с профессором Снейпом сделали кое-что, что дает твоему крестному право быть твоим… настоящим отцом.

Это были именно те слова. Это было то, что отвлекло и заставило Гарри напряженно замереть, те слова, которые заставили тело гриффиндорца напрячься до предела. Альбус отвернулся от мальчика, рассматривая портьеры на стенах, касаясь пальцами теплого дерева подлокотников. Он сейчас очень жалел, что не у себя в кабинете, что нет того черного сервиза, который ему подарил Гораций в семьдесят шестом, на стотридцатипятилетие. Весьма своенравный набор, он редко оказывался на столике, но каждый раз удивлял травяными чаями. К тому же, в него входили стаканы под огневиски, которые наполнялись кристально-чистой жидкостью с насыщенным розово-красным оттенком.

Гарри на полу зашевелился и что-то прошептал, и Альбус повернулся к нему.

— Мертвый. Грязный и мертвый.

Дамблдор покачал головой, отгоняя эти слова. Он встал и подошел к мальчику. Гарри не отреагировал, когда директор перевернул его на спину, лишь прерывисто выдохнул и распахнул глаза.

— Ты можешь считать себя его настоящим сыном, Гарри, потому что это позволила магия.

Гарри смотрел сквозь него, в кремовый потолок с изображением мифических сцен. Вокруг был бой, кони и люди в доспехах, кровь и пыль, грязь, дым, и трудно дышать, им всем так трудно дышать, а сбоку, прямо посреди битвы двое сплелись, они пронизаны толстым длинным копьем, они умерли вместе и одновременно. Гарри думал, что хочет умереть так же, только не как любовник Сириуса, а как его сын.

— …изменился, Гарри, но магия признала, что Сириус Блэк стал твоим отцом, и теперь, когда в прикрытии больше нет нужды, мы с профессором Снейпом вернем тебя в прежнее состояние.

Сириус был его отцом. Эта мысль взорвалась в его голове, и он резко ухватился за мантию. Альбуса, судорожно сжимая ее.

— Не надо как было. Я не хочу.

Альбус терпеливо вздохнул.

— Гарри, ты просто… должен себя увидеть. И ты все поймешь.

Альбус помог ему встать. Он провел Гарри к дальней двери, в ванную. Мальчик провел рукой по грязным волосам. Опустился на губы и потер их. Во рту стоял гнилой вкус, и только от одного этого можно было вывернуть желудок еще раз. Гарри стоял так несколько секунд, а потом отвернулся от Альбуса и посмотрел на себя прямо в зеркало, висевшее перед ними.

Даже раньше он мог различать фигуры людей. Мужские и женские, знакомые и незнакомые, вытянутые, плотные, тонкие и изящные или мощные и крепкие. Он видел свои очертания — низкая, худая фигура, сгорбленная, тонкая и совсем немальчишеская. Гарри провел рукой по лицу, рассматривая движения двойника (какой-то девушки?) в зеркале. Отражение прикоснулось ко лбу, очертило ровную кожу, метнулось на нос — прямой красивый нос — и вернулась к губам. Гарри водил руками по лицу. Рассматривая отражение издалека с отстраненным интересом.

Директор стоял за спиной, наблюдая, а потом повернулся в другую сторону и деликатно произнес:

— Гарри, ритуал обратим. Мы с Северусом проведем его через пару дней, и снов станешь собой.

Гарри не слушал. Он гулял пальцами по шее и плечами, оттягивал белый край сорочки, бегал руками по ключицам. Он прошелся ладонями по груди, по бокам, по животу. Коснулся паха — и быстро убрал руки, словно его ударило что-то. Он ощупывал свои пальцы, поднося руки близко-близко к лицу.

Он не знал, что тут стоит сказать.

У него не было никаких мыслей после недавнего срыва, ему просто хотелось спать, и то, что заснет он девушкой, с грудью и без члена, ничего не меняло. Гарри отмечал свою нескладность и угловатость. Маленькие узкие ладошки, длинные тонкие пальчики, полноватые, сухие и искусанные губы, ровный носик, длинная шея, маленькая грудь с острыми сосками, резанувшими по ладоням, когда он провел руками вдоль всего тела. Он вспомнил, как рассматривал свои ноги целую вечность назад в кабинете. Тонкие безволосые ноги с маленькими стопами. Женские узкие щиколотки, острые коленки, маленькие пальчики на ногах.

Он положил руку себе на лоб. Это был единственное, что заинтересовало его в этом новом теле.

— Шрама нет.

Альбус все еще стоял позади, но после этой реплики поспешно пошел к выходу и уже, будучи за дверью, громко произнес:

— Я выйду, Гарри. Прими ванну, я пока вызову эльфа.

И закрыл дверь.

Гарри потянул руками бинт. Он впился в кожу, и Гарри поморщился. Поттер оглянулся, но разрезать его было нечем, и тогда Гарри попытался найти завязки. Они были под локтем, и Гарри бесконечно долго мучился, пытаясь подцепить неудобными пальцами тонкие кусочки бинта. Наконец-то они поддались; Гарри стянул бинт и, не глядя на руку, приступил ко второму.

Он расправился с бинтами на руках и потянулся к голове. Освободившись от всех повязок, гриффиндорец подхватил за полы сорочку и потянул ее вверх. Руки не слушались, он задел мешающую грудь, запутался в ткани. Гарри нервно дернул вверх, материал затрещал и наконец поддался. Гарри освободился от оковы, с силой потянулся, избегая смотреть в зеркало. Он стянул белье, стараясь не касаться его, и кинул на сорочку, скомканную в углу. Больше ничего на нем не было, и Гарри, отворачиваясь от зеркала, расположенного напротив ванны, попытался разобраться с водой. Он вслепую коснулся руками небольшого бугорка на перилах, и ванная начала наполняться горячей водой. Гарри подождал немного, а потом прошелся руками по ручкам дальше. Кипяток сменился ледяной водой. Он случайно соскользнул пальцами по третьему бугорку, и в ванную полилась какая-то пена. Гарри сначала раздосадовался, но потом подумал, что так даже лучше — он не видит себя, и ладно.

Поттер нервно прошелся пальцами по гладкой коже бедра. Непривычное тело; так странно было слишком широким шагом подойти к стенке ванной, неуверенно обхватить край и закинуть ногу. Тело было другое, маленькое и худенькое; крошечные руки и узкие ладони, Гарри не знал, что ему делать, и как теперь быть.

Он помнил, как Дамблдор говорил о том, что это поправимо, и все очень легко исправить, все обязательно вернется в прежнее состояние. Это давало надежду, хоть и верилось с трудом. Если его уже забрали из больницы, почему бы не превратить его обратно в Гарри Поттера, а не в эту… девчонку?

Но это тело было дочерью Сириуса. Гарри повторял про себя это раз за разом, и огонь, метавшийся в голове и груди, утихал, становился мелкими тлеющими углями. Сейчас он — самая прямая, самая настоящая связь с Сириусом. Он — это будущее и настоящая часть Сириуса.

Гарри долго сидел в ванне, отмокая, расслабляясь, намыливаясь и стараясь не замечать изменений, и, в конце концов, его сморило, он уснул, уронив голову на бортик.

* * *

Позже Альбус обнаружил Гарри в остывающей ванне, среди хлопьев расслабляющей пены, мирно посапывающего, склонив голову на бортик. Одна его рука была опущена в воду, вторая свесилась вниз, через край. Дамблдор прошелся взглядом по белым рукам, красивым женским рукам, исполосованным красно-розовыми длинными рубцами с неровными краями, уродовавшими тонкую гладь кожи. Он отвел взгляд, предпочитая рассматривать расслабленное лицо; уровень пены доходил до середины груди, прикрывая ее, в комнате было жарко, и Гарри тяжело дышал, несильно закашливаясь.

Альбус вновь наложил ослабевшие освежающие чары и отвел мокрую чистую прядь. Волосы Гарри были теперь чистыми, жесткими и густыми, все еще влажные, но уже подсохшие на шее пряди несильно вились, так, как вились всегда волосы Сириуса в своем обычном состоянии. Дамблдор подумал, что такие волосы были у Лили Эванс — густые и непокорные, тяжелая копна. Только ее пряди были длинными; шевелюра же Гарри была острижена как-то неровно, местами до плеч, но где-то чуть ниже, с длинной челкой, скрывающей лоб и лезущей в глаза.

Директор хлопнул в ладоши, и появился Питтон. Он приказал эльфу домыть Гарри и одеть его в новую одежду, которую отправился трансфигурировать в комнату. Он взял несколько подушек с дивана и превратил их в длинное шерстяное платье, теплое и мягкое. Он так же добавил к этому гардеробу белье и шаль.

Альбус тактично отошел к письменному столу, очищая его от пыли, пока эльф одевал Гарри. Он попросил домовика уложить Гарри на расширенном диване, потому что опустошенный недавним всплеском эмоций, мальчик все еще спал. Когда Питтон исчез, Альбус еще раз осмотрел комнату и вышел, решив отправиться к Северусу.

На выходе он наложил оповещающие заклинания и направился в подземелья.

Северус был в своем классе. Он быстро что-то писал, и Альбус почти видел, как взлетает строчка на пергаменте, как собираются, скапливаются, но не успевают испачкать белое чернила, потому что Снейп вовремя отряхивает каплю о край чернильницы. Альбус прошел в класс, прикрывая двери и сел на стул рядом с письменным столом.

— Я помню, Северус, как мы с профессором Флитвиком накладывали чары на этот кабинет, — сказал он, потому что сказать что-то было надо, и Северус успешно делал вид, что не замечает его.

На лбу Зельевара собралась складка, он скривился, верхняя губа вздернулась. Снейп отложил длинное перо; кончики его пальцев и костяшки были перемазаны чернилами, и он небрежно взмахнул палочкой, очищая руки.

— Я тоже это помню, — наконец произнес он.

В этом кабинете, пожалуй, можно было обсуждать все мировые проблемы: мало кто мог бы пробиться сквозь волну чар и заклинаний, к тому же, присутствующие в комнате бы это сразу заметили. Но это было сейчас не столь важно; в Хогвартсе все равно никого не было.

Северус игнорировал его довольно долго, и Альбус решил дать ему время. В конце концов, Снейп с силой оттолкнул пергаменты, истерзанные летящим почерком с сильным наклоном, и уставился на Альбуса.

— Я не знаю ни одного способа.

Объяснять, способа для чего он не знает, было не нужно.

Альбус кивнул. Даже простейший ритуал имеет основу; начало Simulare vicis основывается на приношении Дому доказательств в готовности принять чужого ребенка. Легко можно составить обратный ритуал, если бы это не было связано с Блэками.

Потому что среди них принятие в род было не просто нераспространено. Как правило, обнаруживая неверность, буйные на темперамент маги просто выжигали всю ветвь.

Северус пытливо рассматривал директора несколько секунд, а потом отвернулся.

— Все, что приходит мне в голову — объявить о том, что Гарри Поттер сбежал от родственников, развести демагогию и назначить его поиски, а Персефону Блэк, — тут он сморщился и неприятно улыбнулся, — объявить дочерью недавно погибшей от Пожирателей неизвестной женщины, с которой Блэк поразвлекся в юности.

Альбус укоризненно посмотрел на него. Снейп говорил абсолютно серьезно; его лицо не выражало ничего, кроме неприязни и сильного раздражения, словно лишняя минута, которую он размышлял над сложившейся ситуацией, приносила ему невыносимую боль. Дамблдор покачал головой. Было бы удобно, в крайнем случае, сказать про побег, но просто ужасно звучала мысль о матери Гарри.

— Это получается очень некрасиво, Северус, — задумчиво произнес директор.

— Можно объявить ее мать без вести пропавшей, — он пожал плечами и откинулся на стуле, переводя взгляд на шкафы за спиной директора.

Такие слова звучали лучше и правильнее; когда же Гарри вернется в свой нормальный облик, подойдет объяснение, что девушка сбежала, или ее украли, или она решила отказаться от обучения… Но все же все это было всего лишь запасным планом. Им стоило немедленно решить, как вернуть Гарри в первоначальное состояние. Если они смогут сделать это в пределах, скажем, пары недель, то представлять Гарри миру в виде Персефоны Блэк будет совсем не нужно.

— И все же нам стоит подумать над обратным ритуалом, — начал Альбус. — Мы не можем рисковать лишний раз.

Северус молча отодвинулся от стола, выдвигая ящик и доставая из него ту самую книгу с ритуалом, которую ему дал Дамблдор неделю назад.

Альбус погладил книгу по стертой кожаной обложке. На ней не было названия; лишь девиз, гласивший что-то сродни «свое сердцу всегда роднее и ближе». Директор долго рассматривал книгу, а потом, поднял взгляд на Снейпа.

— Я думаю, мы можем провести ритуал разрыва с Блэками. Они же вечно выжигали с Гобелена кого-нибудь, — Снейп пожал плечами. — Но тогда Гарри Поттер закатит нам скандал и, чего доброго, еще раз повторит… свою попытку.

На этих словах он сморщился и отвернулся. Альбус и сам неоднократно задумывался о том, что Гарри может попытаться повторить неудавшуюся попытку, и единственный выход, который он мог сейчас придумать, это мотивация. Сейчас — пока Гарри так близок к Сириусу, когда он так близок к тому, чего хотел, — он не стал бы пытаться свести счеты с жизнью.

Но этого все равно было мало.

Альбус не был уверен, но в какой-то момент ему показалось, что было бы лучше, если бы Гарри пока оставался в виде этой юной девушки; самое главное — в виде юной девушки, которая была бы дочерью Сириуса.

— Может быть, ритуал воссоединения с настоящей личностью? Его используют над анимагами, которые не могут вернуться в нормальное состояние, — произнес Северус. Он помнил, как читал что-то о заклинаниях и других способах стать анимагами, но это был довольно давно.

Альбус согласно кивнул. Это звучало разумно, к тому же, была высокая вероятность, что могло помочь, ведь Блэки были расположены к анимагии. Не так, как, например, Булстроуды, но среди родственников Сириуса были и другие известные волшебника, имеющие вторую форму.

— Мы попробуем его, обязательно. Когда он должен проводиться, и с какими условиями?

— Я не помню, — ответил Снейп. — Поищу что-нибудь.

Он встал, показывая, что не желает продолжать этот разговор, но Альбус прервал его:

— Что с зельям, Северус? Руки Гарри в ужасном состоянии, к тому же, он все еще кашляет, даже от просто влажного воздуха.

— Особенно от влажного воздуха, — возразил зельевар. — Я дам вам заживляющее и расслабляющее, потому что после него мышцы немеют и не болят.

Альбус кивнул и дождался, пока Северус пройдет в другой конец класса, где в шкафах стояли некоторые зелья. Он вытащил небольшую баночку, как из-под кремов, из темного стекла и вторую такую же, только светлую и матовую. Снейп отдал их Альбусу, и тот поблагодарил его.

Уже на выходе Снейп хмуро бросил:

— А по-моему, ему стоит побыть пока кем-то другим. Пусть бы и девчонкой.

* * *

30 августа Альбус спустился в Большой зал, отмечая оживление за столом профессоров. На своем обычном месте, справа от него, сидела Минерва. Она кивала в ответ на вопросы соседей и скупо отвечала что-то Помоне, но выглядела опечаленной. Альбус сел в центре стола; Северус так же был уже на своем месте.

— Дорогая Минерва, — начал он, — я рад твоему возвращению.

МакГонагалл кивнула, и ее сухое, длинное лицо на секунду расслабилось. Но вскоре она вновь нахмурилась и на ее серьезном лице была отчетливо видна печаль и отстраненность. Она внимательно смотрела на Альбуса, словно путалась что-то разгадать, но он решил не обращать на это внимания.

— Я сочувствую твоему горю, Минни, — тихо продолжил Альбус. — Я думаю, ты смогла бы зайти ко мне на чашечку отменного чая после.

Все присутствующие знали, где была профессор МакГонагалл; ее дядя умер от инсульта, и она смогла вырваться из школьных будней к нему на похороны. Теперь же она вернулась совсем в преддверии начала учебного года, готовая к работе. Минерва всегда отличалась своей ответственностью и понимала важность работы; они была довольно сурова, но Альбус часто видел, как странноватое чувство юмора давало о себе знать. Сейчас же она была совершенно разбита; усталая и больная, только так он мог описать ее.

— Спасибо, — отозвалась, наконец, женщина.

Все за столом как-то незаметно приутихли. Альбус пожалел, что совы не доставляют почту прямо к столам до начала учебного года; стоило просмотреть, что пишет хотя бы Ежедневный Пророк о случившемся вчера.

Северус с гадливым выражением доел кашу и встал. Альбус кивнул ему, допивая свой кофе. Он размышлял о том, что именно писали бы в этих газетах. Сова должна была доставить его экземпляр прямо в кабинет.

Минерва поднялась со своего места раньше всех; она попрощалась с коллегами и вышла еще до того, как ушел Снейп. Альбус уже вышел из Большого зала, когда заметил Снейпа, стоящего в тени. Северус протянул ему длинную узкую колбу и развернулся.

— Втирать в горло и грудную клетку, — сказал он напоследок и быстро ушел в сторону подземелий.

Альбус отправился в свой кабинет. Он погладил горгулью, рассеянно рассматривая тонкий флакон, полностью прозрачный и гладкий. Сквозь стекло была видна бледно-голубая текучая консистенция, и директор уловил сладкий, сильный запах. Это было какое-то растение; что-то явно лесное, но оно почему-то напоминало экзотические запахи душистых цветов*. Альбус потряс флакончик и распахнул двери в кабинет.

Минерва уже была там. И Гарри — Гарри в длинном шерстяном платье, бледный и измученный, Гарри, который был девушкой, — с ужасом смотрел на нее. Судя по этому, она зашла несколькими минутами раньше него, увидела незнакомую девушку в кабинете директора, что-то спросила…

У мальчика были такие глаза, словно он готов расплакаться, огромные влажные глаза, испуганные и мучительно больные. Минерва стояла напротив; она вся подобралась и словно была готова к прыжку. В руках она держала газету, и уже со своего места Альбус видел фотографию Северуса и Гарри — который у него на руках, бессознательный.

— Вы!.. Юная леди, что вы делаете в кабинете директора? — ее пальцы с силой смяли газету, и Альбус решил, что пора вмешаться.

— Минерва, дорогая, постой, — начал он, но его перебил Гарри.

— Я… горгулья открылась, когда я… рядом…

Его голос был тихим и хриплым, но в нем угадывались приятные нотки. Гарри прикоснулся к своему горлу, неловко смотря на директора и декана, не зная, как себя вести.

Альбус прошел мимо волшебницы и передал Гарри флакон.

— Вотри хотя бы в горло, моя дорогая. Тебе станет легче, обещаю, — тихо произнес он, но Гарри все равно дернулся на «моя дорогая» так, словно эти слова, сказанные о нем, как о девушке, приобрели отвратительное для него значение.

Гарри жадно обхватил флакон пальцами, и его рукава платья немного задрались, открывая тонкую полоску запястий. Минерва рядом судорожно выдохнула, и газета выпала из рук.

— Мерлин Великий! Это же…

Альбус покачал головой, приобнимая Гарри и подталкивая его к диванчику, оставшемуся со вчерашнего дня. Минерва с ужасом рассматривала эту девушку; ее измученно, исхудавшее лицо. Она не знала ее и ее истории; что-то смутно знакомое было в чертах, и ей это не нравилось. Не нравилось думать, что слова, ужасные слова, написанные в газете — возможно, это даже правда.

Она подняла скомканную газету и требовательно посмотрела на Альбуса. Директор усадил девушку на диван, и она осторожно втирала пахучее зелье в шею. Минерва заметила, что ее голос кажется сиплым или даже сорванным; словно у нее болит горло. К тому же, она, кажется, кашляла.

Альбус прервал ее мысли; он осторожно расцепил ее пальцы, забирая Ежедневный Пророк. Его взгляд упал на страницу, и он на секунду прикрыл глаза.

«…И что можно сказать, мои дорогие читатели, что тут можно сказать. Альбус Дамблдор и его соратник, профессор зельеварения и алхимии, Северус Снейп, похитили юную мисс Блэк, единственную тонкую ниточку, связывающую нас с пропавшим без вести Сириусом Блэком, который, напомним вам, был оправдан по статьям о заговоре и предумышленном убийстве четы Поттеров… »

Минерва видела, что в газете говорилась правда. Возможно, не совсем вся, и, скорее всего, приукрашенная, но правда.

Лицо этой девочки, лицо Сириуса. Ее брови и четко очерченные губы и лоб… она не могла сказать, что девочка слишком похожа на ее бывшего ученика, ее гордость, но все же что-то было. Возможно, она просто слишком давно не видела своего храброго подопечного, но общее лицо, тонкость линий ясно говорили и подтверждали слова газеты.

«…Но ее лечащий врач, мистер Уисторс, ясно сказал нам, что именно Сириус Блэк является отцом этой девочки. Более того, у него вызвали подозрения обстоятельства, при которых она попала в больницу и ее неожиданное появление. А еще его беспокоит ее мать, потому что кто она, мы не знаем…»

Это беспокоило и Минерву.

— Я не знаю, что тебе сказать, моя дорогая Минерва, — тихо произнес Альбус. — Эта девочка — все, что было у Сириуса, хоть он и не знал о ней много лет, так много лет.

Минерва отвернулась. Девушка на диване плотно сжала руки, и Альбус повернулся к ней, смотря с жалостью и сочувствием, и с чем-то еще, но с чем, она не поняла.

— Она несчастный ребенок, — продолжал Дамблдор, — я не знаю, кем была ее мать, но Персефона выросла в маггловском приюте, и ты-то уж должна понимать, Мини, должна понимать, как ей трудно там было.

Минерва хотела знать все об этом ребенке; об этой несчастной девочке, кутавшейся теперь в шаль, смотрящей на нее мрачными зелеными глазами. Девочка эта — Персефона, так сказал Альбус, и это имя, хоть и было пафосным, как все у Блэков, шло ее отчужденному строгому лицу, ее птичьим маленьким рукам и худым скулам, тонкой шее и гладкой, сероватой от болезненности коже.

Девочка сжимала пальцами колючую ткань и смотрела, смотрела на нее, глаза в глаза, и Минерву пугали эти глаза. Темно-зеленые, большие глаза, отчужденные и серьезные.

Она была совсем не ребенком, думала МакГонагалл. Совсем, совсем не ребенком. Что она могла дать этой девочке? Она помнила Сириуса и чувствовала разницу между ними; но была и близость. Что-то неуловимое, тонкое сквозило в ее облике. Что-то, что было связано с Блэком.

— Минерва, я прошу тебя… Скажи, когда тебя спросят, что это внучка твоего дяди. Незаконная внучка, Минерва, иди приемная, или просто его воспитанница, — он сделал паузу, рассматривая, как и сама МакГонагалл, Персефону. — Я прошу тебя, Мини.

Минерва не знает, что ответить на это. Это ужасно больно и неправильно, но ей так жалко ее, и она вспоминает Сириуса, его молодого, взрослого, после Азкабана. Она вспоминает Блэка и его жизнь, и думает, что это действительно единственная его ниточка, которую он смог оставить в этом мире.

Минерва думает и боится. Она не знает, что сказать. Женщина отворачивается от Альбуса и девочки, и ей становится легче дышать, не видя изрезанных кусочков кожи, но все равно больно, больно думать.

И Минерва, наконец, соглашается.

«…и нам всем больно и страшно предположить, что давняя, омерзительная история Кастории Блэк и ее двоюродного брата, Галамбуса, повторяется. Неужели матерью этой несчастной девочки является небезызвестная Беллатриса Лестренж?.. иначе зачем бы Дамблдору понадобилось скрывать ее столько лет?..»

* * *

— Гарри, послушай же меня, — Альбус усадил девушку перед собой. Он сопротивлялся, отчаянно вырываясь, и Альбус не знал, как еще вразумить мальчика, как объяснить ему необходимость подождать.

— Вы заставили ее лгать! Профессор МакГонагалл никогда бы не стала врать! Это вы! Вы солгали ей, вместо того, чтобы рассказать правду, когда она уже нормально отреагировала на вот это! — и он поднимает руки, показывая ему тыльную сторону, изрезанную, истерзанную, и Альбус отводит взгляд, отпуская Гарри.

— Гарри… выслушай меня, прошу же тебя. Это было важно. Это было очень важно.

Гарри вдруг замирает. Его тело перестает дергаться и метаться, и теперь он спокойно сидит, судорожно сжимая жаркую шаль. Альбус смотрит на него и не знает, что сказать.

Да и говорить — говорить-то ему нечего.

— Это было важно, — повторяет он. — Минерва согласилась помочь. Пока Северус не найдет все о ритуале, возвращающем тебя в прежнее состояние, пока не наступит срок, тебе нужно прошлое, чтобы никто ничего не заподозрил.

Он вдруг вспоминает слова Северуса, что мальчик мог бы пожить не Гарри Поттером, а кем-то другим, и они кажутся ему выходом в эту минуту.

— Гарри… ты же всегда хотел быть простым. Ты сейчас — просто Персефона. У тебя сложное прошлое, ты не знаешь свою маму и выросла в приюте, но потом училась у Микелиуса МакГонагалла, который взял тебя в приемные дочери. Гарри, это твой шанс.

Гарри молчит. Его лицо опущено, и Альбус не видит ни одной эмоции, но он чувствует, как злость захлестывает Гарри. Это было бы опасно, но после стимулирующих зелий его магия почти неактивна, и пройдет не меньше пары недель, пока она восстановится.

Поттер вдруг вскидывает голову, и глаза у него дикие и больные, но он говорит тихо и неэмоционально.

— Зачем же?.. — а потом резко отводит руками длинные пряди назад, открывая вид на лицо. Рукава обнажают руки, но Гарри не обращает внимания. — Зачем же так? Вы прикрываетесь Сириусом, вы врете профессору МакГонагалл… Они ведь все равно не верят, — он начинает захлебываться словами, говоря все быстрее, его лицо побледнело, и глаза бегают по сторонам, — никто не верит. Они придумали — придумали, что я — ребенок этой… этой сучки. Это грязной пособницы Волдеморта. Они меня жалеют, как вы хотели? Жалеют?!

Он кричит, его глаза сухие и злые, руки нервно дерут шаль, и Альбус пытается успокоить Гарри, но тот все говорит и говорит.

— А теперь вы хотите, чтобы все они считали, будто я какой-то воспитанник погибшего родственника профессора?.. Чтобы Сириуса тут совсем не стало?

Альбусу не остается ничего, кроме как отвернуться. Гарри все говорит и говорит, а он слушает, и звучит это ужасно, ужасно, но придумать что-нибудь более подходящее он не может. Им нужно тянуть, тянуть как можно дольше, у них просто нет времени. Чуть-чуть, чуть-чуть больше; Северус и он разберутся с ритуалами, и тогда можно будет списать все на несчастный случай, волю судьбы и желание странной мисс Блэк. А через какое-то время появится Гарри Поттер, настоящий Гарри, и тогда все станет нормальным.

Но нормальным не будет уже ничего.

Потому что шрамы с рук не проходят, и Гарри не особенно осторожен, он совсем не осторожен, он не прячет их, а показывает, и люди все поймут, и ни один маг не подойдет к нему, если узнает всю историю.

Они медленно падают, и все рушится. Рушится очень и очень быстро, и темп этот напоминает праздный танец маггловской королевы, легкий и безупречный, идеальный крах всего.

В комнату стучат, и Альбус открывает дверь взмахом палочки. Входит Северус, он смотрит несколько секунд на рыдающего Гарри, а потом подходит. Снейп достает флакон с успокоительным и, с силой обхватывая женское лицо, вливает в приоткрытые губы все содержимое. Гарри захлебывается и кашляет, и тогда зельевар неосторожно наклоняет его голову, постукивая по спине.

— Вы такая истеричка, Поттер. Кто бы мог подумать.

Гарри, как ни странно, не реагирует. Он обнимает себя за плечи, глотая слезы, но рыдания сходят, и он дышит уже глубже.

— Итак, Гарри Поттер теперь официально — дочь Сириуса Блэка, Персефона, — начинает он. Альбус кивает и легко гладит Гарри по спине, но тот скидывает его руки, крепче обхватывая себя. — По версии газет его мать — Беллатриса Лестренж, а по версии Министерства, которую мы ему выдадим, — она просто приемная племянница МакГонагалл.

Альбус кивает и старается не обращать внимания на сарказм в голосе Снейпа. Он устал. Гарри отодвигается от них и какое-то время сидит так, а потом встает, стирая мокрые слезы со щек.

— Ладно, — вдруг произносит он. — Вы обещали мне, что я просто… вернусь обратно, — он сжимает пальцами свою шею, с силой надавливая. — Но это не так. Ладно, — Гарри опускает голову. — Да. Тогда я хочу лишь одного. Лишь одного, знаете, пусть все читают меня ребенком Сириуса. Я ведь ребенок Сириуса, да? Я хочу быть его ребенком. Он — моя семья.

Гарри смотрит на них в упор, и Альбусу не нравится его взгляд, но он лишь вздыхает и тихо переспрашивает:

— Ты хочешь, чтобы официальной версией стало, что ты — дочь Сириуса, которую отдали в приют, потому что никто не знал твоей матери, а Сириус… попал под суд, где ты жила до одиннадцати, а потом профессор МакГонагалл попросила своего дядю усыновить и воспитывать тебя на домашнем обучении?

Гарри долго молчит, а потом отворачивается.

— Пусть будет так. Я просто хочу быть тем, кто я есть сейчас.

И он идет в ванную, оставляя их.

Северус сидит неподвижно довольно долго, а потом кривится и встает.

— Проклятый ребенок, — уверенно говорит он. — Из-за него начнется переполох. Из-за его псины он начал этот переполох.

Альбус ничего не отвечает. Он смотрит на гобелены и раздумывает над словами Северуса. Теперь им стоит столько всего переделать; стоит решить, что будет с настоящим Гарри, что будет думать общественность, что скажут и что сделают. Северус не смотрит на него, и когда он уже у двери, Альбус наконец придумывает, что сказать.

— Как давно тебя вызывали?

Снейп замирает. Он не поворачивается к Дамблдору лицом, стоя все так же у двери, и отвечает:

— Больше трех недель назад. Но я уже передавал ему зелья.

Альбус гладит бороду.

— Скоро он призовет тебя, я думаю. Тогда ты скажешь, что Гарри Поттер сбежал. Что мы не знаем, где он. Что я рассказал тебе о новой ученице, которая, скорее всего, будет на твоем факультете и приказал следить за ней, потому что… потому что она дочь Сириуса.

Снейп молчит. Альбус растирает бороду пальцами и продолжает:

— Ты расскажешь ему, что она была у Микелиуса МакГонагалла. А теперь она в магическом мире. Впервые.

Он замолчал. Северус думал, что это все звучит до ужаса слащаво и притянуто за уши, поэтому Лорд ни за что не поверит. Но его дергает за живое по-настоящему лишь одна мысль; ему трудно думать о самых первых словах Альбуса.

— Почему она у меня? — спрашивает он.

Альбус усмехается и тоже встает. Он не отвечает, пока подходит к Северусу, пока открывает дверь. Уже на выходе, первым переступив порог, он поворачивается к Снейпу.

— Потому что больше Гарри отправиться некуда.

И выходит.

* * *

До обеда Альбус успевает отправить в министерство заявку; они пишет историю Персефоны Блэк и просит разобраться с газетами. Потом он ждет обратную сову из отдела Попечительства и Магических усыновлений; когда сова возвращается, то ему сообщают о невозможности заключений без специального и судебного разбирательства.

Это тянется и тянется, но им и нужно это время, потому что суд устроят не раньше ноября. На обеде он как бы невзначай шепчет Северусу, что Гарри исчез и поручает этим заняться. Минерва замирает и долго смотрит вперед, не двигаясь, но никто больше ничего не услышал, и Альбус думает, что ему наконец-то удается найти ниточку, чтобы распутать клубок.

Весь оставшийся день он разбирает приходящие из газет и министерства бумаги, подписывает и объясняет; он вежлив со всеми, но завтра в газетах уже будет скандал, а вот этого было бы лучше избежать.

В конечном итоге Альбус собирается посетить госпиталь, чтобы поговорить с мистером Уисторсом, но его не оказывается на месте. Это действительно плохо; врач активно действует против, и он очень много значит, поэтому газеты с радостью раздуют эту тему. Альбус ждет его, но колдомедика на месте все нет, тогда Дамблдор решает вернуться в Хогвартс.

У себя в кабинете он обнаруживает Гарри, который гладит Фоукса. Птица отворачивается от его рук, но не улетает. Гарри прикрывает рукава, и феникс, наконец, проявляет оживление; он ластится к ладоням, и Гарри машинально проводит пальцами по красно-алой макушке. Но как только директор входит в кабинет, Гарри отворачивается и извиняется, уходя.

Северус весь остаток дня проводит у себя. После обеда он заходил к Поттеру, выдал ему другую порцию зелья и молча вышел. Мальчишка не произнес ни слова, и они разошлись без скандала.

Гарри уже спал, прямо в платье, на диване, когда директор зашел его проведать. Альбус задул свечи и вышел.

* * *

Гермиона рассеяно кивнула Рону, когда тот спросил ее о Гарри. Это был уже далеко не первый вопрос за сегодняшний день; Гарри не было на перроне и в поезде, он не появился у ворот Хогвартса и теперь, за столом Гриффиндора, его тоже никто не видел. Все вокруг смотрели на них, многие поворачивались и спрашивали, но она даже не знала, что ответить. Рон крутился и вертелся, он нервно передергивал плечами всякий раз, когда кто-то говорил имя его друга, и Гермиона отстраненно отметила, что еще пара «А где же…», и он сорвется.

Гарри не было нигде. Это значило лишь, что он просто не появился в Хогвартсе. И вот это было уже плохо.

Гермиона украдкой рассматривала директора, но тот не выглядел особенно обеспокоенным. Она смотрела на профессора Снейпа; тот тоже не подавал никаких признаков, и лишь их декан, профессор МакГонагалл, которая секунду назад ввела в зал первокурсников, отчего-то выглядела бледной.

Гермиона несильно толкнула Рона в плечо. Рыжий повернулся к ней, и она, стараясь говорить как можно тише, притянула его косматую голову к себе.

— Рон, что с профессором МакГонагалл?..

Рон отодвинулся и долго смотрел ей в глаза, прежде чем неуверенно пожать плечами и отвернуться.

— Ты не знала? Она только приехала с похорон своего дяди, — и он повернулся с Симусу, который спросил, дернув Рона за мантию, не видел ли тот Гарри.

Рон зарычал и грубо ответил «нет», так, что его было слышно, наверное, на всех столах одновременно. Гермиона шикнула на рыжего и огляделась. Она никак не могла разобраться с поведением Дамблдора, но слова друга о несчастье их декана показались ей неверными. Словно было что-то еще, и Гермиона надеялась узнать, что же.

Вошедшие первокурсники оглядывались; они толпились и наступали друг на друга, и Гермиона вспомнила себя в их возрасте. Шляпа пела в этом году совсем невыразительно; Гермиона сумела разобрать лишь что-то про одиночество и ложь, но больше всего ей запомнилась последняя строчка:

— И верными друзьями останутся лишь стены, покрытые огнем.

Началось распределение. Профессор МакГонагалл вызывала детей по одному, и Гермионе показалось, что малышей в этом году было как-то меньше. Она оглядывалась по сторонам, рассматривая всех детей. К концу церемонии за их стол попало тринадцать человек; на Слизерине было девять, в Хаффлпафе двенадцать и всего семеро пересело за стол Равенкло. Гермиона уже перевела взгляд на Дамблдора, ожидая, когда он встанет и, возможно, объяснит всем, что с Гарри, но тот сидел. Тогда она вновь посмотрела на декана. Профессор отпустила последнюю девочку, которая вприпрыжку помчалась к столу Хаффлпафа.

Теперь у них и у факультета Хельги поровну прибавления.

Профессор МакГонагалл откашлялась, когда в зале стал нарастать гул. Все замолкли; рядом с Гермионой сидела Джинни, которая неловко завозилась, но Грейнджер уже не смотрела на свой стол и друзей.

Она, как и все остальные, смотрела вход в Большой зал.

В широко распахнутые двери вошла девушка примерно их возраста; Гермиона не видела ее лица, потому что незнакомка стояла, не двигаясь, а перед самой Гермионой сидел Рон, который так же нервно оглядывался на чужую девушку. Она читала вчерашний и сегодняшний пророк, но Гермиона не верила, что Дамблдор действительно сделал то, о чем писали в газете. Он ведь не мог отдать дочку Сириуса в какой-то приют для сирот; нет, только не директор Дамблдор. Он не стал бы так поступать с ребенком, ни за что.

Девушка тем временем набрала в грудь побольше воздуха и пошла вперед. Ее шаги были слишком широкими и неуклюжими, она двигалась довольно быстро, сжав плечи и вытянув голову, словно привыкла быть немного выше и больше. Возможно, решила Грейнджер, она сильно похудела этим летом, что было очень похоже на правду.

Девушка прошла больше половины пути, и теперь Гермиона могла ее хорошо рассмотреть. Он была совсем невысокой, болезненно-бледной и худой. На ней было взрослое шерстяное платье, вроде тех, что носила профессор МакГонагалл, длинное и в пол. На плечах у нее была мантия, которая неудачно свисала. Гермиона рассматривала ее во время всего пути незнакомки. Девушка обошла гриффиндорский стол дальней дорогой, так, словно боялась приближаться к нему. Она не смотрела по сторонам, лишь в пол. Когда она подошла к профессору МакГонагалл, та тихо что-то сказала ей, и девушка нервно передернула плечами. Потом она вскинула голову, и Гермиона тихонько ахнула: со своего места она могла прекрасно рассмотреть тонкие и, возможны, когда-то красивые черты ее изможденного лица, ее четко очерченные губы, прямой нос. Тонкая кожа была очень бледной, и Грейнджер подумала, что эта странная девушка — такая маленькая и мрачная, зловещим пятном черного, темно-коричневого и серовато-белого выделяющаяся на фоне яркого Большого зала, — сама по себе очень бледна.

Возможно, она чего-то боялась или, наоборот, знала о чем-то слишком хорошо. Гермиона только начала обдумывать эту мысль, когда поднялся со своего места Дамблдор. Он коснулся палочкой своего бокала, и все повернулись к директору.

— Думаю, все мы читали последние номера небезызвестной прессы, — начал он. Гермиона прислушалась, но ничего необычного в интонациях директора не уловила. — Но вопреки сплетням и слухам, которым ни один уважающий себя маг не поверит, я хочу представить вам Персефону МакГонагалл, которая с одиннадцати лет была на домашнем обучении в семье Микелиуса МакГонагалла. Этот гордый и великодушный человек приютил у себя сироту, но теперь, после его смерти, мы, скорбя, примем в своих стенах того, кто нуждается в помощи — юную мисс МакГонагалл. Давайте поприветствуем ее и поддержим!

Гермиона не слышала шума. Она смотрела прямо, в глаза этой Персефоне, в темно-зеленые, испуганные глаза, и ловила себя на мысли, что не поверила ни единому слову Дамблдора. Невысокая девушка совсем съежилась под вялыми аплодисментами, ее верхняя губа вздернулась, и она болезненно скривилась. Она вдруг дернулась рукой вверх, к горлу, и повернулась к МакГонагалл. Профессор указала ей на стул, и девушка сделала широкий шаг.

Шляпа опустилась ей на голову. Воцарилось молчание. Девушка закрыла глаза, ее грудь тяжело поднималась и опускалась. Шляпа молчала бесконечно долго, и Гермиона испугалась, что та сейчас скажет что-нибудь вроде «этой девочке не место тут, с этой ложью». Но Шляпа вдруг зашевелилась и сипло выдала:

— …ко Слизерин.

Стол слизеринцев молчал несколько секунд, а потом оттуда раздались слабые аплодисменты. Первым поднял руки Драко Малфой, и Гермиона поморщилась, отворачиваясь.

Это было почти позором; после таких слов о МакГонагаллах — и попасть в Слизерин. Но времени на то, чтобы думать так, нет, потому что Дамблдор вновь касается палочкой стакана, и снова все замолкают, обращая внимание на него. Директор молчит какое-то время, а потом говорит свою обычную речь о запретной территории, о лесе, о старостах и младшекурсниках. Он сообщает, что походы в Хогсмидт будут возможны с октября, что все как обычно. Наконец о хлопает в ладоши — совершенно детским жестом — и появляется еда.

И ни слова о Гарри.

После пира Гермиона, наконец, обращает внимание на злого Рона и вместе с ним проводит юное поколение в башню. Возле портрета она останавливается, и Полная Дама громко объявляет всем младшекурсникам пароль — «Огонь сжигает дотла».

В гостиной Гарри все нет и нет, и Гермиона с Роном отправляются спать последними.

* * *

Драко Малфой замедлил шаг, выравниваясь с новенькой, и несильно дернул ее за мантию.

— Этому сколько? — спросил он, — Лет сто? Неужто гриффиндорская кошка не смогла купить своему любимому приемышу нормальную мантию?..

Он заливисто рассмеялся, и Гарри резко дернул из его пальцев тонкую черную ткань.

Он мог бы врезать Малфою как следует, мог бы разбить холеное лицо, красивые губы. Гарри заворачивается в мантию сильнее и делает шаг назад, прочь от блондина. Но Малфой не отстает, он что-то еще говорит, а в голове у Гарри стучат слова Шляпы.

— Бедный, бедный ребенок, — шептал голос в голове. — Что мне с тобой поделать, Гарри Поттер? Куда направить тебя?

Гарри не хотел в Гриффиндор. Не хотел к друзьям; он просто знал, что не выдержит, и расскажет им, что тот же Рон — он не поймет, как Гарри мог попытаться убить себя. Они осудят его, он уверен; даже Гермиона не поймет его мыслей.

А Шляпа все продолжала.

— Ты просто не туда попал в свое время, мальчик. Просто не туда. Я ведь говорила тебе, — ее шепот был почти неслышен, — говорила. И теперь — теперь только Слизерин.

И чтобы это не значило, слизеринцы уже ее не выносят с первой секунды. Гарри не выносит их в ответ, а когда Малфой снова оказывается рядом, в гостиной, укрытой серебристыми цветами, с темными диванами и большим ковром посредине, Гарри готов убить его, только нельзя доставать палочку, потому что они узнают ее.

Гарри это беспокоит. Беспокоит его и так же то, что сам он почти не может колдовать, но Дамблдор говорит, что это попозже пройдет.

Гарри не знает, верит ли он. Он просто думает иногда, невольно, что это — его наказание за попытку убить себя.

И когда в гостиной Слизерина, ему прямо говорят — ты не своя, он верит.

Потому что он действительно не свой, и знали бы они, насколько.

______________________________

*Clausum — от лат. «запертый»

* Речь шла о доннике (трава) — он обладает отхаркивающим, мягчительным, противосудорожным, болеутоляющим, ранозаживляющим и успокаивающим действием. Он и правда пахнет очень вкусно, так пахнуть могут только экзотические растения, и действительно удивляешься, когда видишь скромную травку с мелкими желтыми цветочками.