Тот, кто относится к жизни слишком серьёзно, часто испытывает тревогу или же внутреннее напряжение, лишающее его радости бытия. Исходя из этой простой истины, Струпьяр воспринимает жизнь, как игру. Однажды научившись смотреть на себя и на ситуации, в которые он оказывался вовлечён, со стороны, глазами хладнокровного игрока, оценивающего сложившуюся позицию, он старается всегда быть готовым сделать следующий ход. Это даёт ему своеобразную лёгкость и гибкость в выборе стратегии действий. Ведь он уже давно успел понять, что жизнь — это чередование разнообразных комбинаций. Их всего лишь нужно изучать, следить за ними, чтобы всюду оставаться в выгодном положении.
Однако в данный момент егерю себя ужасно жалко. Пустой карман ему не в диковинку, да и с безработицей он знаком отнюдь не понаслышке, но всё это сущие цветочки по сравнению с ощущением, будто мир ополчился против него.
Вспоминая друзей, на поддержку которых он мог бы рассчитывать, Струпьяр — так происходит всякий раз, как только егерь решает провести подобную социальную ревизию — приходит к неутешительному выводу, что друзья его либо сейчас не в Англии, либо на том свете, либо женаты на леди, не одобряющих его персону, либо, если хорошенько вдуматься, вовсе никакие и не друзья.
В последнем, вероятно, виноват он сам. Ибо относясь к жизни, как к игре, Струпьяр невольно играл различные роли — друга, любовника, главаря, слуги, “хорошего” или “плохого” парня и так далее. Всё было в порядке, пока он осознавал эти роли и, использовав их в своих целях, возвращался к состоянию внутренней целостности. Плохо то, что он пропустил тот миг, когда роли стали управлять им, и егерь начал терять себя, забывая, каково его истинное лицо. Так что, сейчас Струпьяру открылась вторая истина — играя, не следует заигрываться. Пусть для других он будет, кем угодно, но сам всегда должен помнить, каким он является на самом деле.
Вот почему Струпьяр сидит сейчас за столом во временно снимаемой им комнате неподалёку от Лютного Переулка и пишет короткое, блещущее удивительной оригинальностью письмецо адресату по имени Драко Люциус Малфой.
Ибо — да. Только вышеозначенный человек, ставящий во главу всего свои собственные желания и потребности, однажды — как и егерь в сей миг — осознал, что он живёт в мире, где всё идёт своим чередом, в мире, которому нет дела до его притязаний, нужд и амбиций. И Драко Малфой, столкнувшись с интересами более сильных личностей, ощутил, что “мир устроен не так”. Это вызвало у него чувство ярости и бессилия, но заставило “вписаться” в этот мир, вместо того, чтобы противопоставлять себя ему.
Поэтому Струпьяр позволил себе понадеяться, что Драко — с которым он, между прочим, периодически видится — окажет ему посильную помощь в его жизненных трудностях. О чём, собственно, и говорилось в предельно содержательном по смыслу письме егеря: “Бонжур, Драко. Увы, у меня нет времени распинаться перед тобой в любезностях, посему опишу всю ситуацию без лишних предисловий. Я очутился в довольно плачевном положении, так что, если ровно в четырнадцать ноль-ноль — минута в минуту! — ты не будешь угощать меня ланчем в трактире “Кривой Клюв” в Хогсмиде, то можешь распрощаться со своей карьерой в Министерстве. Ты знаешь, кто я. P.S. Я не шучу”.
Запечатав письмо в конверт, Струпьяр привязывает его к лапке арендованной утром совы и выпускает птицу в распахнутое настежь окно. После чего усмехается.
Как-то так получилось, что у него с Малфоем сложились весьма необычные отношения. Необычные в том смысле, что встречаются они раз в два месяца — огневиски, иногда ужин, и всегда секс — и при этом оба открыто признают, что не питают друг к другу ни капли симпатии. Просто ни капельки. Если бы их антипатия вдруг разгорелась до ненависти, то такие отношения ещё можно было бы истолковать, как некое извращённое выражение любви. Однако они не ненавидят друг друга. Они просто друг другу не нравятся — вот и всё.
Егерь находит Драко честолюбивым хлыщом; Драко же считает егеря пофигистом с вычурным внешним видом, которому нельзя доверять. Помимо секса, единственная положительная сторона их, так называемой, “дружбы” — это её полная взаимность. Они встречаются, проводят час-другой в компании друг друга, а затем расстаются. Причём, каждый в абсолютно равной мере чувствует одно и то же: “свершилось, а теперь можно о нём и забыть до новой встречи”.
Струпьяр снова усмехнулся, припомнив, как Малфой как-то признался, что в обмен на пятьдесят галлеонов, истраченных на ростбиф с кларетом для егеря, он получает ни с чем несравнимое чувство превосходства. Хотя, казалось бы, откуда взяться этому чувству, учитывая, насколько сильный отпечаток наложила война на этого своенравного юношу?
Первые месяцы, едва отгремела победа, Драко напоминал собой иллюстрацию из книги о психическом расстройстве. Конечно, послевоенное время всем без исключения далось нелегко, но Малфоям — как виделось Струпьяру — пришлось особенно тяжко. Всё семейство фактически смирилось со своей незавидной участью, подразумевавшей быстрый суд и арест. Однако вместо этого они долго пребывали в неведении относительно своей судьбы, что едва не закончилось для них общим нервным срывом и палатами в больнице Святого Мунго. Когда же магическое сообщество, наконец, пришло в себя настолько, чтобы вспомнить о цвете своей аристократии и её роли в минувшей войне, то не упустило случая взяться за эту аристократию всерьёз. Малфои несколько недель кряду переходили из одного зала суда в другой, терпели длительные допросы и, мягко говоря, утомительную скрупулёзность Министерства Магии. С чем была связана невообразимая дотошность сотрудников данного учреждения и постоянная перепроверка всех имеющихся свидетельств по их делу, благородному семейству удалось понять не сразу. Первым дошло до Драко: судьи не торопились — или скорее даже не осмеливались — принимать окончательное решение без слова победителя Волан-де-Морта. А победитель этот, надо сказать, не особо-то и рвался им это слово предоставить. Не рвался по причине своего исчезновения. После положенных празднований по поводу окончания войны Гарри Поттер просто пропал из виду. Никто не знал, где он находится. Все только покорно ждали его возвращения. И он, в конце концов, вернулся. Но хотя он сразу же направился в Министерство, занесло его туда отнюдь не дело Малфоев. Нет, приоритетным для героя магического мира было дело Северуса Снейпа. И только по завершении процесса по этому делу, он дал показания и по всем остальным, требующих его вмешательства.
“Справедливо. И, пожалуй, я должен был бы сказать, что такое к нам отношение — меньшее, что мы заслужили, но... не скажу. Ибо поперёк горла эти слова”, — вот что Струпьяр услышал от Драко в их первую послевоенную встречу, когда Малфои только-только оправились от судебной волокиты, конфискации всех Тёмных артефактов из Малфой-мэнора, значительных пожертвований в фонды по восстановлению военных разрушений и, главное, серьёзной болезни Нарциссы, с трудом от неё вылечившейся.
Однако как бы Малфоев ни потрепало, они всё же сумели выкарабкаться и немыслимыми усилиями восстановить загубленную было репутацию. Егерь только диву давался, а Драко с каждой их встречей выглядел всё лучше и лучше, словно назло всему миру. Многочисленные траты как будто бы совсем и не повлияли на финансовое состояние его семьи, так как в этом плане ничего для него, в сущности, не изменилось. Как-то раз он пытался объяснить Струпьяру то, как Люциус в своё время умудрился обеспечить их род на пару поколений вперёд, но егерь не особо вслушивался.
Струпьяр вообще больше предпочитал говорить сам, чем слушать кого-то, и когда стрелки часов приблизились к тринадцати сорока пяти, он уже сидел за столиком в “Кривом Клюве”, тщательно продумывая, что именно скажет Малфою, попутно растворяя неприятности последних недель в большой порции огневиски.
Драко Малфой появился в этом же заведении минута в минуту.
— Привет, — коротко бросил он, усаживаясь за столик. — Что там у тебя? Огневиски? Официант! Принесите мне то же самое.
Выполнив заказ, официант отчалил, а Малфой заозирался по сторонам, оттягивая галстук, дабы ослабить давление воротника рубашки на шею. Егерь, пронаблюдав за этим, лениво поднял взгляд выше. Волосы Драко, как всегда, безупречно сияют. Малфой уверяет, что это очень импонирует присяжным — да, после муторных судебных заседаний с ним в главной роли Драко нашёл своё призвание и уже как год делает себе успешную карьеру правозащитника в Отделе Обеспечения Магического Правопорядка, мечтая, как он выражался, “стряхнуть пыль” со всей этой системы. Однако сколько Струпьяр его знает, любовь к собственной шевелюре всегда была его слабостью и неважно импонирует она кому-то или нет.
— Привет, — кивнул егерь в ответ, делая очередной глоток огневиски. — Что нового?
— Отмазал-таки идиота, — сообщил Малфой и с удивлением покачал головой.
Определённо, этот бывший Слизеринский Принц порой ведёт себя, как человек, не устающий изумляться собственным способностям, хотя на самом деле вовсе таковым не является. А ещё он имеет прискорбную привычку не смотреть на собеседника.
— Не знал, что ты берёшься за дела идиотов, — прокомментировал егерь.
— Отвали, — отмахнулся Драко. — Я о том парне, о котором в прошлый раз тебе рассказывал. Сделал из собственного младшего брата подопытного кролика, проверяя на нём действие своих зелий и кой-каких заклинаний. Чуть в могилу его не загнал. А я этого экспериментатора вытащил.
— Но ведь ты же говорил, что он виновен по всем пунктам, — припомнил Струпьяр.
— Так и есть, — Малфой сделал пару глотков из своего стакана.
— И как же тебе удалось его вытащить? — полюбопытствовал егерь, усмехнувшись.
— Врал, как сивый мерин, — просто ответил тот. — Ты уже заказал ланч?
— Предлагаю заказать его позже, — шепнул Струпьяр.
Его всегда заводило, когда Драко поступал плохо и ничуть не тушевался из-за этого.
...Не успел Малфой закрыть за ними дверь одной из верхних комнат трактира, как Струпьяр сразу же прижал его к ближайшей стене и стал целовать, одновременно избавляя от одежды. Почувствовав его властные руки на своей спине, Драко с жаром ответил на пылкие поцелуи столь же настойчиво и исступлённо, словно желая утолить мучительную жажду. Егерь, тем временем, давит на него тяжестью своего тела и Малфой не может вырваться, почти не может пошевелиться, задыхаясь от отнюдь не нежных ласк.
Мягкая удобная постель сегодня в планы Струпьяра не входит. Он ещё сильнее прижимает Драко к стене и, спустившись дорожкой поцелуев с его губ на ключицы, одним быстрым движением его приподнимает и Малфой вынужден обхватить наглого егеря ногами, прошипев ему на ухо пару нелицеприятных вещей, чем только подстёгивает последнего к решительным действиям. Пальцы Струпьяра тут же проникают в его тело и после минимальной прелюдии он уже грубо в него вторгается. Оба не сдерживают стона болезненного удовольствия.
Струпьяр закрывает глаза и чуть прикусывает свои губы, наслаждаясь моментом. Хотя в момент этот он совсем не прочь укусить и Драко. Просто для того, чтобы увидеть, как след от его укуса будет смотреться на этой красивой алебастрового цвета коже, под которой сейчас от каждого его движения внутри стройного тела напрягаются и расслабляются мышцы. Более того — увидеть, как на коже Малфоя расцветает след от его укуса, в понимании егеря, должно быть чисто эстетически прекрасно.
До постели они добираются примерно час спустя. И всё-таки заказывают ланч, в ожидании которого неспешно перебрасываются короткими фразами о своих успехах и неудачах за последнее время. Каждая из побед Малфоя на боевом поле судебных разбирательств навевает на Струпьяра скуку, каждое из поражений становится усладой его души. Драко, между тем, поинтересовался, как у него с финансами, хотя они оба прекрасно знают, что, будь у него с финансами всё в порядке, он бы не написал Малфою письмо, красноречиво указывающее на обратное. А если б оно даже и не указывало, тот всё равно бы всё понял, так как до сегодняшнего дня егерь не писал ему никогда. Это Драко всегда отправлял ему записки, содержащие место и время встречи.
Наконец, принесли ланч. Сняв пробу, Малфой вынес вердикт: “Сгодится”. А Струпьяр, устав слушать его бессмысленный трёп, решил заговорить о своих насущных проблемах.
— Слушай, Драко, ты ничего, случаем, о братьях Фенрира Грейнбека не знаешь? — поинтересовался он немного не в тему.
— Это маги или оборотни?
— А ты как думаешь? — скривился егерь.
— Оборотни, значит, — сообразил Драко. — А что такого они натворили, что я должен о них знать? Покусали кого-то? В любом случае, я такой ерундой больше не занимаюсь. А если и займусь когда-нибудь, то лишь за повышение, которому, кстати, не бывать без подписи главы Отдела. А глава Отдела у нас кто? Поттер. Тот самый, мать его, Поттер, который ещё до моего прихода в Отдел снова как в воду канул. Не пойму, он просто скрывается от общества или от кого-то конкретного? Или...
— Насколько мне известно, ничего такого братья Грейнбека не натворили, — перебил его Струпьяр, чуть повысив голос, и тем самым не позволив Драко уйти на протоптанную дорожку имени Гарри Поттера. — Но, каюсь, мне бы хотелось, что б их уличили в чём-то подобном.
Не сдержавшись, он ухмыльнулся.
— Потому и тебя спросил, — добавил Струпьяр. — Мало ли, может, ты слышал о них что-то.
Малфой пожал плечами.
— Я даже не знал, что у этого недалёкого Грейнбека есть братья. Благо, хоть его самого война благополучно упокоила. Но, если хочешь, могу навести справки, — сказал он, накалывая на вилку листья салата. — А для чего тебе?
— Да пронёсся недавно в моём окружении слушок, что они меня разыскивают. И отнюдь не с благими намерениями. Смекаешь? — егерь многозначительно взмахнул в воздухе рукой, отправляя в рот кусок хорошо пропечённой бараньей лопатки. — У меня несколько версий и ни одна не обнадёживает. Во-первых, я в своё время задолжал Фенриру. По-крупному так задолжал. И его братья однозначно в курсе, что долг этот он с меня стребовать не успел. Во-вторых, эти его родственнички через посредников предлагали мне как-то одну работёнку. Я тогда отказался. Им не понравилось. Как пить дать, не понравилось.
— Всё ясно, — Драко понимающе кивнул. — Если в совокупности, то ты в полном дерьме.
— И это, я тебе скажу, тот ещё отстой, — кисло подтвердил Струпьяр.
— Что ж, как и сказал, насчёт упомянутых тобой личностей я разузнаю, — Малфой снова покивал. — В крайнем случае, если с тобой что-то случится, я упрячу их в Азкабан на пожизненное заключение без права на амнистию.
— Передать не могу, как я тронут, — “умилился” тот.
— А насчёт твоих финансов всё и того проще, — лицо Драко неожиданно просветлело от пришедшей в голову мысли.
— Неужели? — не поверил егерь.
— Да. У меня для тебя есть работа... Точно. Да, — с задумчивым видом продолжил Малфой. — Выполнишь её, награда не заставит себя ждать.
— Неужели? — повторил Струпьяр с той же интонацией.
— Да-да. Но пока не забыл... — Драко наморщил лоб, разливая по чашкам ароматный чай. — Есть ещё кое-что. Возможно, весьма интересное для тебя, а, возможно, и нет, не знаю уж.
— Малфой, не тяни, — поторопил его егерь.
— Ну, на днях я, скажем так, посоветовал кое-кому твою кандидатуру, — с улыбкой выдал Малфой.
Вилка с нацепленным на неё куском мяса замерла на полпути между ртом егеря и тарелкой. Это настолько не в стиле Драко Малфоя — проявлять участие в его жизни, тем более такое активное. Струпьяр не на шутку удивился.
Однако счёл нужным спросить:
— “Кое-кому” — это кому?
— Грейнджер, — без лишних слов известил его Драко. — Помнишь её?
— Такую забудешь, — фыркнул Струпьяр.
— Так вот, она — под огромным, между прочим, на меня компроматом — осторожно поинтересовалась, не знаю ли я лично кого-то из оборотней, — с нотками иронии в голосе поведал Малфой, позволяя собеседнику оценить всю комичность ситуации.
Егерь оценил, и целую минуту они потратили на то, чтобы сдержать гогот, каким обычно славятся гиены.
— “Компроматом”? — выдавил он, в конце концов.
— Ага, чтобы я помалкивал о самом факте того, что с её стороны поступал подобный вопрос, — пояснил Драко. — Так, она на тебя не выходила?
— Нет.
— Жаль. Мне показалось, она заинтересовалась, — пробормотал Малфой.
— Ты, что, сообщил ей моё имя? — в голосе егеря послышалось неодобрение.
— Нет, Мерлин, размер ботинок! — хохотнул Драко и чуть не подавился чаем. — Естественно, я сообщил ей твоё имя. Не сразу, конечно. Сначала я подкинул ей кое-каких оболтусов, услугами которых иногда пользуется Министерство. Но она ведь и сама работает в Министерстве, так что в курсе, какие именно личности на примете у нашего учреждения. Эти ребята готовы взяться за любую работу, но малость толстокожие. Логично, почему они не вызвали у неё интереса. Насколько я понял, ей нужен кто-то для дела достаточно деликатного свойства. Обязательно из чьих-нибудь знакомых и желательно адекватный. Уверен, кстати, что она не ко мне первому подкатила. Но, в общем, ты оказался единственным, кого я мог назвать. Помимо Римуса Люпина, разумеется, но тот и так постоянно вертится в её окружении. И, видимо, он ей чем-то не подходит.
— И как она отреагировала, когда ты порекомендовал ей мою скромную персону? — полюбопытствовал Струпьяр.
— Хмыкнула и тихо свалила, — небрежно ответил Малфой. — Вообще, у меня возникло стойкое ощущение, что она узнала больше, чем рассчитывала. Хотя сначала ей явно не нравилась идея обратиться ко мне по этому вопросу.
— Как тогда так получилось?
— Она вышла в Атриум, а я как раз там болтался, — объяснил Драко. — Должно быть, решила подойти ко мне просто для того, чтобы поставить галочку напротив моего имени в своём ежедневнике.
— И часто ты с ней пересекаешься? — Струпьяр поднялся с постели и начал одеваться.
— Время от времени, — пожал плечами Малфой. — Грейнджер возглавляет Отдел Международного Магического Сотрудничества, поэтому... Эй, куда это ты собрался? У меня к тебе дело, не забыл?
— Что, тоже деликатного свойства? — усмехнулся егерь.
— Представь себе! — вспылил Драко, отставив ланч в сторону и тоже начав одеваться. — У меня тут сталкер завёлся и ты должен помочь мне от него избавиться. Блез Забини — его имя. А это...
Малфой порылся в карманах своей мантии и, достав небольшой блокнот, вырвал из него пару страниц, на которых быстро что-то написал мелким витиеватым почерком.
— Тут указаны места, где он обычно бывает, и места, где за мной следит, а затем буквально проходу не даёт, — сообщил он, протянув листки Струпьяру.
— Домогается, что ли? — заулыбался тот, взяв бумажки.
— Уж поверь, ничего смешного в этом нет, — буркнул Малфой. — Это ещё со школы тянется.
— Ха-х.
— По-твоему, это всё-таки забавно? — раздражённо поинтересовался Драко.
— По-моему — да, — с очередным смешком кивнул егерь. — Но я не настаиваю.
— Ты!..
Струпьяр примирительно поднял руки.
— Хорошо-хорошо, он просто мерзавец, раз смеет на тебя претендовать, несмотря на твой отказ. Ты ведь отказал ему, верно?
— Более чем недвусмысленно и однозначно, — всё ещё раздражённо подтвердил Малфой.
— И что?
— Как об стенку горох, вот что! — свирепо рыкнул Драко, наконец, полностью одевшись, и плюхнувшись на шаткий стул у стены. — Это очень — повторюсь, очень! — запущенный случай.
— А что, собственно, тебя в нём не устраивает? — спросил Струпьяр, скрестив руки на груди. — Ты хоть раз с ним спал?
— Да, и не единожды. До войны, — хмуро бросил Малфой.
— Ну, и как он?
— Хорош. Но требователен, Мерлин его раздери. Постоянно стремился подавить меня своей волей. А я никому не позволю властвовать над собой, никому не стану подчиняться. Никогда, — со сдерживаемой злостью произнёс Драко. — Благодарю покорно, но мне и одного Тёмного Лорда по шейку хватило. Не говоря уж об отце.
Струпьяр помолчал. По рассказам самого Малфоя он уже давно понял, что тому с детства говорили, каким должен быть наследник благородной фамилии, а каким не должен. Из-за этого Драко рано начал формировать некий “идеальный образ самого себя”, на который стремился стать похожим не столько из глубокой внутренней потребности в этом, сколько из страха, что его не будут любить, если он не будет соответствовать идеалу. Но, стремясь к этому идеалу, Малфой лишь питал чувство собственной несостоятельности и неудовлетворённости собой. Недаром говорят, что идеал — это палка, которая даёт нам шанс бить себя, издеваясь как над собой, так и над окружающими.
Однако к началу открытой войны Слизеринский Принц, наконец, осознал, что из-за страха показаться уязвимым, он создал образ, которому в действительности не соответствует, и это завело его в ситуацию, с которой он не справился. Драко не учёл свои слабые стороны, так как они не вписывались в его “идеальный образ”, и поэтому совершенно неправильно рассчитал свои силы.
Зато сейчас — всё иначе. Драко Малфой не пытается выглядеть лучше, чем он есть, и более не приписывает себе качеств, которыми не обладает. По сути, он полностью избавился от желания доказывать что-то окружающим. Он научился быть самим собой и, главное, получать от этого удовольствие, не затрачивая никаких усилий. А люди инстинктивно уважают того, кто уважает самого себя. Высокая самооценка при Драко так и осталась, но теперь её не назовёшь непомерно завешенной. Малфой всегда убеждён в своей правоте и безразличен к общественному мнению, однако считает неразумным совсем его не учитывать. В конце концов, противостояние обществу требует большого расхода сил и, если объективно, это не приносит ощутимой выгоды. Нет, теперь Драко научился производить нужное ему впечатление, оставаясь при своём.
Струпьяр придерживается той же линии. Жизнь ведь слишком сложна и непредсказуема, чтобы руководствоваться в ней жёсткими стереотипами поведения. Приятно быть добрым, но для того, чтобы выжить, иногда необходима жестокость. Приятно быть твёрдым в своих принципах, но иногда для выживания требуется гибкость. Искусство заключается в том, чтобы свободно лавировать между крайностями, не тяготея к какой-либо из них.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал с этим твоим сталкером? — задал егерь вполне резонный вопрос.
— Важен результат, — тихо проговорил Малфой. — Я хочу, чтобы он прекратил ко мне лезть. А какими именно методами ты этого добьёшься — мне без разницы.
Струпьяр в ответ просто кивнул. Самое главное он понял, а дальнейшее уже не так значительно. Драко же, тем не менее, не поскупился на мелкие пояснения, которые стал излагать в новоприобретённой в связи со своей должностью манере — по существу, но как истинный правозащитник и обвинитель в одном лице. Говорил он быстро, спокойно и за полтора часа они успели обсудить все нюансы.
...Попрощавшись с Малфоем, егерь решил провести остаток дня как можно экстравагантнее. Замутившись в свою комнату у Лютого Переулка, он пил вино, читал старые выпуски “Пророка”, слушал по магическому радио новые хиты Ведуний — другими словами, развлекался как самый настоящий английский джентльмен на отдыхе.
К делу под названием “Блез Забини” он приступил в шесть вечера, перед этим намеренно проторчав в “Дырявом Котле” минут тридцать — настраивал себя на задуманный план, гоняя по тарелке бифштекс с кнедликами. Но выйдя на улицу и окунувшись в вечернюю прохладу, Струпьяр наконец-то ощутил, как в предвкушении действия встряхнулся пульс.
Однако долго искать этого Забини не пришлось, что даже слегка разочаровало егеря. Он заметил его за углом Министерства Магии. По-видимому, тот терпеливо ждал, когда закончатся рабочие часы и Драко выйдет из здания.
Струпьяр усмехнулся, подивившись тому, с какой лёгкостью он определил, что перед ним никто иной, как Блез Забини.
Разумеется, высоких, темнокожих и чертовски стильных парней в дорогущей одежде на свете предостаточно.
Высоких, темнокожих и чертовски стильных парней в дорогущей одежде, домогающихся Драко Малфоя в магическом Лондоне — гораздо меньше.
“Я бы даже сказал, их ничтожно мало”, — мысленно отметил егерь.
Следить за кем-то, да ещё так, чтобы он этого не понял, вовсе не такое уж и плёвое дело, как любят показывать в маггловском кино, куда Струпьяр иногда наведывается. Вообще, у него есть кое-какой опыт профессиональной слежки. С другой стороны, имеется гораздо больший опыт профессиональных возвращений к заказчику со словами “я его упустил, мистер”. Ибо если жертва преследования не глухая, не слепая и не хромая, то потребуется не меньше десятка магов и на мешок галлеонов качественных магических штуковин, чтобы добиться мало-мальски приличного успеха.
Проблема с Забини состоит как раз в том, что он, выражаясь жаргонным языком, оказался “игроком”, то есть человеком, во-первых, знающим, что он — мишень (Малфой предупреждал егеря, что он “засветится”, если не изменит внешний вид, но тот не послушал), а во-вторых, имеющим некоторое представление о том, что с этим делать.
Струпьяр не мог позволить себе рисковать и подходить слишком близко. Пока. Единственный способ, что видится ему в подобной ситуации — передвигаться перебежками: отставать на ровных участках и нестись сломя голову всякий раз, когда мишень сворачивает за угол, вовремя притормаживая на тот случай, если мишени вдруг вздумается вернуться назад. Такой метод, безусловно, совершенно недопустим для профессионала, даже самого неопытного: ведь жертву кто-то может страховать, и этот “кто-то” рано или поздно, но обязательно обратит внимание на придурка, который то разгоняется, как чокнутый, то едва переставляет ноги, а то и вовсе пялится лунатиком во все витрины подряд.
В любом случае, Забини явно смекнул, что “запахло жареным”, так как оставил свой караул у Министерства и поспешил затеряться в толпе. Тем не менее, первый отрезок дистанции Струпьяр преодолел довольно легко, ибо его жертва подалась в маггловские районы, похоже, надеясь, что преследователь потеряется в малознакомой местности. Егерь же на это только ухмыльнулся — он ведь не просто полукровка и оборотень, он с детства живёт на два мира.
До Блеза Забини, скорее всего, дошёл этот факт, однако путь он всё равно продолжил. Словно издеваясь, нарочито вразвалочку проковылял от Флит-стрит в направлении Стрэнда, но, добравшись до “Савойя”, вдруг стремительно перебежал через дорогу и свернул на север, к “Ковент-Гарден”. Там он послонялся среди мириад совершенно бессмысленных лавчонок и не меньше пяти минут простоял, наблюдая за уличным жонглёром перед Актёрской церковью. После чего, со свежими силами шустро почесал в сторону Сент-Мартинз-лейн, неожиданно перешёл на Лестер-сквер, а затем попытался обвести Струпьяра вокруг пальца, резко свернув на юг, к Трафальгарской площади.
К тому времени, как они достигли нижней части Хеймаркета, с егеря сошло десять потов, и он мысленно умолял Забини взять, наконец, такси. Блез послушался, лишь когда они добрались до Нижней Риджент-стрит. Пробившись в агонии секунд двадцать, Струпьяр спешно поймал другое такси. Оказавшись же на заднем сиденье, он проорал водителю: “Следуйте за тем такси!” — и только потом сообразил, насколько странно, должно быть, слышать такие вещи со стороны.
Но таксист, похоже, так не считал:
— Он, что, спит с твоей женой? Или ты — с его?
Струпьяр захохотал так, словно это была одна из самых удачных шуток, что он слышал за последние несколько лет. И заодно сделал себе зарубку на будущее — именно так и надо вести себя с маггловскими таксистами, если хочешь, чтобы тебя доставили в нужное место, да ещё и самым кратчайшим маршрутом.
Забини вышел у отеля “Ритц”, но, по всей видимости, велел водителю дожидаться, не выключая счётчик. Струпьяр дал ему три минуты форы, прежде чем сделать то же самое, однако стоило ему открыть дверцу, как Блез стремглав выскочил из отеля, прыгнул в своё такси, и они снова тронулись в путь.
Какое-то время преследователь и преследуемый мирно ползли по Пикадилли, после чего свернули направо — на узкие, пустынные и совершенно — что удивительно! — неизвестные егерю улочки. Улочки, вроде тех, где искусные портняжки вручную мастерят одежду для богачей.
Струпьяр наклонился сказать водителю, чтобы не слишком приближался к такси Забини, но либо для него всё это реально не в новинку, либо он не раз видел такое в фильмах, однако дистанцию таксист держал вполне приличную.
В конце концов, такси Блеза Забини притормозило на Корк-стрит. Егерь пронаблюдал, как он расплачивается за проезд, и велел своему таксисту тихонько просочиться мимо и высадить его ярдах в двухстах вниз по улице.
По счётчику вышло шесть фунтов. Струпьяр протянул в окошко десятку — маггловскую валюту он таскает с собой всегда — и ещё какое-то время вынужден был наблюдать спектакль под названием “Боюсь, у меня не будет сдачи” с лицензированным водителем такси номер 99102 в главной роли, прежде чем выбрался, наконец, из машины.
За эти пятнадцать секунд Забини успел испариться.
“Нет, ну это ж надо!” — мысленно взвыл Струпьяр.
Перечислив всю родню Мерлина до седьмого колена, он попытался успокоиться, но у него плохо получилось.
“Протаскаться за ним двадцать минут и пять миль — и потерять на последних двухстах ярдах! Что ж, и поделом мне: нечего было жмотничать с чаевыми”, — всё не мог унять раздражение он.
Оказалось, что Корк-стрит — это сплошь одни картинные галереи. Причём, по большей части с огромными витринами, а у витрин, как егерь успел заметить, есть одна интересная особенность: в них хорошо видно не только снаружи, но и изнутри. То есть, он не может просто ходить по улице и, вжимаясь носом в стёкла, таращиться в нутро каждой галереи. Поэтому Струпьяр решил положиться на случай. Оценив место, где Забини вышел из такси, он решительно направился к ближайшей двери.
Дверь открываться отказалась.
И вот — Струпьяр стоит, смотрит на свои карманные часы и пытается сообразить, в какое же время обычно работают картинные галереи, когда из сумрака помещения за витриной вдруг нарисовалась брюнетка в изящном чёрном платьице и отодвинула щеколду. Гостеприимно улыбнувшись, она распахнула перед ним дверь, и внезапно выяснилось, что у него просто нет другого выбора, кроме как войти внутрь. Его надежды отыскать Забини угасали с каждой секундой.
Одним глазом продолжая наблюдать за улицей, Струпьяр вступил в полумрак просторной залы.
“Похоже, кроме этой мисс внутри больше никого нет”, — мелькнуло у него в сознании.
Впрочем, этому обстоятельству он совершенно не удивился, стоило ему взглянуть на картины.
— Вы знаете Винсента Крэбба? — брюнетка протянула егерю визитку и прейскурант.
— Ещё бы, — поспешил заверить её он. — У меня даже есть три его вещи.
Да, Струпьяр счёл необходимым проявить находчивость и смекалку.
— Какие вещи?
Хотя получается у него это не всегда.
— Картины.
— Надо же! — удивлённо воскликнула девушка. — А я и не знала, что он пишет картины.
И громко позвала:
— Пэнси, ты знала, что Винсент пишет картины?
— Винсент в жизни не писал картин, — отозвался прохладный голос из глубины галереи. — Он имя-то своё с трудом пишет.
Струпьяр посмотрел в ту сторону аккурат в тот момент, когда в арке прохода, гоня впереди себя лёгкую волну духов, возникла Пэнси Паркинсон собственной персоной.
Егерь чертыхнулся. Он уже видел эту мисс раньше. В компании Драко. К тому же, он прекрасно помнит, в каких выражениях тот о ней отзывался после её ухода.
Что это — совпадение?
Пэнси, между тем, перевела взгляд с него на дверь за его спиной.
Прослеживая этот пристальный взгляд, Струпьяр обернулся. В дверном проёме стоял Блез Забини.
— А этот джентльмен утверждает, что у него аж целых три...
Брюнетка расхохоталась, так и не закончив фразы. Забини, не теряя времени, стремительно двинулся к Струпьяру, его правая рука скользнула в левый внутренний карман мантии. Егерь же своей правой рукой отпихнул брюнетку — глотнув воздуха, та даже успела чирикнуть нечто любезное — и в тот же миг Блез приблизился к Струпьяру. Тот, сориентировавшись, с размаху двинул ногой, целясь ему в живот. Чтобы блокировать удар, Блезу приходится выдернуть руку из мантии и палочку ему достать не удаётся. Пинок егеря однако достигает цели. Забини слаживается пополам, ловя ртом воздух, а Струпьяр, молниеносно переместившись ему за спину, берёт его шею в захват. Ему всегда больше нравилось действовать без волшебной палочки, испытывая на других грубую силу. Все его инстинкты оборотня ликуют при каждой такой возможности.
Брюнетка, завизжав “О, Мерлин!”, попыталась метнуться к выходу. Одна Пэнси стояла столбом.
Струпьяр, тем временем, всё сильнее сжимает шею Забини, тот отчаянно сопротивляется, пытаясь втиснуть свои пальцы между крюком локтя егеря и собственным горлом. Но шансов у него никаких.
Уперев правый локоть в плечо Блеза, Струпьяр дотягивается ладонью до его затылка. Левой рукой он проскользнул под правым локтем, и всем присутствующим во всей красе предстаёт модель с рисунка из книги “Как ломать шейные позвонки. Основы”.
Забини продолжает дёргаться и брыкаться, что есть силы. Егерю приходится немного подтянуть левую руку, чуток придавить правой — и брыканья мигом прекращаются. А прекратились они потому, что Блез наконец-то догадался о том, о чём Струпьяр знает уже давно и хочет, чтобы побыстрее узнал и он: стоит ему слегка усилить нажим — и Забини может попрощаться с жизнью.
Впоследствии Струпьяр не мог утверждать на все сто процентов, но, как ему показалось, заклятье ударило в него именно в этот момент.
Пэнси стояла прямо над ним, и будь обстоятельства несколько иными, он, вероятно, насладился бы зрелищем её ножек. Но обстоятельства иными не были. Они всё те же. И кроме как на палочку в руках Паркинсон, смотреть егерь в это мгновение ни на что не может. Затем он вообще прекращает смотреть, потеряв сознание...
А когда приходит в себя, первое, что видит — чёрные глаза. Чёрные-пречёрные. С чёрной окантовкой у век — по идее, это могло бы являться тушью, но не является.
— Ты мешаешь мне, — сказал владелец этих чёрных глаз — Блез Забини, после чего какое-то время терпеливо наблюдал за егерем, пока тот усиленно складывал из букв слова у себя в голове. — Я знаю, кто ты. И знаю, что тебя послал Драко. Знаю, зачем послал. Я это предвидел уже давно. Однако с твоей стороны было бы странно предположить, что ты сможешь отбить у меня Драко.
Струпьяр, окончательно встряхнувшись, рассмеялся. Рассмеялся непонятно почему, ведь Забини не сказал ничего смешного. И всё равно он полулежал на полу и смеялся.
— Было бы нелепо предположить такое, я полностью согласен, — вежливо, чуть ли не изысканно выдавил Струпьяр, отсмеявшись. — Но вы, мистер... Вы, что, действительно сильно, до помешательства влюблены в него?
Он не смог бы сказать, какой реакции ждёт, но какой-нибудь ждёт точно. Блез мог бы вздрогнуть, залиться краской, послать в него Круцио, в конце концов... Но ничего из перечисленного не произошло. Он ждал реакции? Её нет. Забини даже не посчитал нужным помедлить с ответом.
— Совершенно верно, — абсолютно спокойно сказал он, словно много лет знал, что ему зададут подобный вопрос. — И давно, кстати. Пожалуй, можно сказать, что мои чувства к нему — ноша, которую мне придётся нести до конца моих дней. Если выдержу, конечно. Однако я готов держать перед Драко ответ за эти чувства. Вообще, только перед ним я и буду держать ответ. Так что, может, мы с тобой всё-таки обойдёмся без дуэли и дешёвой потасовки в духе магглов? Я заплачу тебе больше, чем наверняка предложил Драко, если отстанешь от меня. И это, заметь, я тебе ещё одолжение делаю. Мог и убить, в общем-то.
И Забини улыбнулся. Такой обаятельной, извиняющейся улыбкой. Струпьяр сразу же разгадал в нём человека, давно привыкшего иметь дело с подобными егерю: словно сам Блез является хорошо воспитанной знаменитостью, а Струпьяр вдруг попросил у него автограф в самый неподходящий момент.
...В своё пристанище егерь вернулся вполне довольный жизнью. Если б ещё не “висевшая” над ним угроза в лице братьев Грейнбека и скорой мести Драко Малфоя, то он позволил бы себе расслабиться и пустить полученные от Забини галлеоны по ветру. Однако в связи со всем вышеперечисленным, Струпьяр решает незамедлительно где-нибудь затаиться, “залечь на дно” и прочее в таком же ключе.
Но плану этому, похоже, не суждено сбыться. Ибо только он переступил порог своей обители и налил себе вина, как к нему требовательно постучались.
Храбро распахнув дверь, Струпьяр узрел личность, само присутствие которой у его жилища представляется ему, мягко говоря, немного неловким.
— Кхм, — высказал он своё отношение к визиту Гермионы Грейнджер.
— Эм... — поддержала его та, но затем опомнилась. — Здравствуйте. Можно войти?
Егерь усмехнулся, скрестил руки на груди, прислонился плечом к косяку двери и снова усмехнулся.
— Ну, рискни, красотка.
Гермиона, помедлив, приняла его своеобразное приглашение и прошмыгнула мимо него внутрь.
Струпьяр “отклеился” от косяка, закрыл дверь и неспешно прошёл за Грейнджер вглубь комнаты.
— Кто дал вам мой адрес, мисс? — решил сразу перейти к делу он.
— Это было не сложно выяснить, пусть вы и переезжаете с места на место довольно часто, — дала не слишком развёрнутый ответ Гермиона. — Собственно, я...
— Вина не хотите? — невпопад поинтересовался Струпьяр, чем сбил девушку с мысли.
— Нет, спасибо, — уныло пробормотала она, осознавая весь кретинизм ситуации.
— А вот я выпью, — сообщил егерь. — Выпью хотя бы потому, что даже не осмеливаюсь предположить, что за дело привело вас ко мне. К слову, должен предупредить, мисс, что в последнее время со всякого рода делами я справляюсь не особенно гладко. Или скорее — вообще никак.
— Вы уже разговаривали с Малфоем о моей с ним беседе? — напрямую спросила Грейнджер, задавая разговору нужное ей направление.
— Ну, он что-то упоминал, — медленно проговорил Струпьяр, потягивая из своего бокала вино. — Не тяните, мисс. Выкладывайте уже, что вам от меня нужно.
Гермиона сглотнула, затем выпрямилась и заявила:
— Что ж, в таком случае... Как вы отнесётесь к высокому положению в обществе, безбедному существованию и проживанию в родовом поместье Блэков?
Егерь последовал её примеру и тоже сглотнул, чудом не подавившись вином.
— Вы не шутите, — заключил он, пристально вглядевшись в её лицо.
— Нет, — подтвердила та.
— Хн, мисс... — Струпьяр с задумчивым видом прошёлся по комнате. — И в чём же подвох?
Вздохнув, Гермиона Грейнджер опустила взгляд в пол. Мелкие трещинки в тёмном дереве никогда не казались ей такими интересными.
Vova
