Перекати-поле

Скорпиусу всегда казалось, что высшие силы решили всё за него. Ну, когда он ещё только-только родился, они просто взяли, вгляделись в крохотный рыдающий комочек и совместным решением постановили: подолгу жить на одном месте он никогда не научится. И всё, точка, можно бороться, можно плыть по течению, результата однофигственно не добьёшься.

Всё детство он провёл, путешествуя из Британии во Францию и обратно, от одних бабушек-дедушек к другим, из мрачного Малфой-мэнора в тихое, уютное поместье Гринграссов с садом, виноградником и соломенной хижиной на заднем дворе.

В школу, правда, чтобы ничего не обидеть, его отправили совсем неожиданную, но ничего хорошего из этой идеи не вышло. Дурмстранг кое-как дотерпел его до середины второго курса, а потом – через две недели после рождественских каникул – отправил домой за систематические прогулы, нарушения дисциплины и прочие.

Скорпиусу просто было там неинтересно.

С Шармбатоном сложилось чуть лучше… На радость матери он провёл там остаток второго, третий и четвёртый курс. Причина постоянства была проста: здесь преподавали музыку, и Скорпиусу потребовалось два с половиной года, чтобы в совершенстве освоить гитару. В таком совершенстве, которое больше не требует над собой учителей, а способно дальше развиваться самостоятельно. Как только стало понятно, что мадам Жюли не может повторить за ним его переборы, стало понятно и то, что скоро что-то случится.

Судьба не заставила себя ждать.

Мать с отцом вот уже несколько лет работали над тем, чтобы завести второго ребёнка, но, когда у Астории Малфой наконец-то получилось забеременеть, всё те же высшие силы решили, что войны за наследство этой семье не нужны.

Скорпиус как-то забыл предупредить их, что наследство ему вообще никуда не упало.

После выкидыша мать впала в депрессию. Вполне логичную, как говорили врачи, будто бы всем остальным это было никак не понятно. Впала в депрессию – и настояла на том, чтобы Скорпиуса перевели в школу поближе, то есть в Хогвартс, в котором она, собственно, сама и училась когда-то, равно как и отец.

Мнения сына никто, как обычно, не спрашивал, но если бы и спросили, он бы не отказался. В Шармбатоне в любом случае ловить было нечего, а здесь – хотя бы новые люди.

Мать волновалась, как в первый раз. Или делала вид, что волновалась. Прижимала платок к сухим глазам и поминутно хватала Скорпиуса за плечо.

Он не напрягался. Ей можно.

Правда, было бы вообще замечательно, если бы она хватала только за плечо – и даже не смотрела в сторону волос. Мало того, что Скорпиус в принципе не любил, когда к ним прикасаются, так ей ещё отчего-то казалось, что их крайне необходимо прямо сейчас собрать в хвост. Хвосты Скорпиус тоже не любил.

Две недели назад, не выдержав избыточного материного внимания к своей шевелюре, он укоротил волосы, и теперь они едва доходили до плеч, а значит, в собранном виде выглядели довольно убого, но… У матери были свои понятия о красоте.

Спорить с ней не было смысла, оставалось только шипеть и уворачиваться каждый раз, когда она пыталась воплотить эти понятия в жизнь.

Отец держался молодцом. Знай спокойно катил перед собой тележку с вещами. Их у Скорпиуса было немного, всего лишь пара полупустых сумок, сиротливо наползающих друг на друга при каждом резком движении. Или на каждом крутом повороте, а уж поворотов на вокзале было предостаточно, причём благодаря отнюдь не архитектуре, а скоплению людей, отправляющихся и отправляющих в Хогвартс.

Среди этих людей особенно выделялась одна компания – такая большая, как будто целый курс договорился встретиться на перроне заранее. Первым делом Скорпиус – по понятным причинам – обратил внимание на двух парней с гитарами за плечами: оба были высокими, тощими и широкоплечими, но на этом их сходство заканчивалось. Первый – рыжий, с длинными волосами, стянутыми в низкий хвост, открытое лицо, дружелюбная улыбка, второй – брюнет, тёмные кудри топорщатся в совершеннейшем беспорядке, сутулый, бледный, под глазами круги. Наверное, от недосыпа, хотя какой может быть недосып на летних каникулах?

Брюнет что-то втолковывал ещё одному мальчишке, помладше. «Помладше» было относительной категорией, потому что ему самому мальчишка наверняка приходился ровесником… Он слушал с широко распахнутыми глазами, кивая время от времени, и на его лице отражался такой неподдельный интерес, что Скорпиусу и самому захотелось послушать, о чём шёл разговор.

И, видимо, не ему одному. На этих ребят со всех концов перрона косились девчонки, но рядом с ними девчонок было немного.

Одна – такая же рыжая, сестра, по всей видимости, или хотя бы кузина, веснушчатая, фигуристая, другая – невысокая, с мальчишеской фигурой и барабанными палочками, торчащими из рюкзака. Они стояли совсем рядом с парнями, а чуть поодаль замерли сёстры-близняшки, кудрявые, миловидные, одетые в абсолютно идентичные мантии – видимо, на случай, если кто-то не заметит их сходства.

В Дурмстранге вообще не было близнецов, да и в Шармбатоне Скорпиус помнил только двойняшек – брата и сестру, почти не общавшихся друг с другом, но здесь…

«Какой-то особенный магический фон?» — мысленно ухмыльнулся он, когда к той компании присоединились ещё два человека. Два абсолютно одинаковых парня. Одеты, правда, они были, в отличие от девчонок, по-разному – и в маггловские шмотки, но это ничего не меняло, они были похожи как две капли воды. Светлые, холодного оттенка спутанные волосы, огромные голубые глаза, изящные руки – спасибо закатанным рукавам мешковатых свитеров за отличный вид!

Чувствуя себя здесь слегка неуместным, Скорпиус поправил воротничок мантии, выбранной матерью. На перроне было полным полно учеников в традиционной одежде волшебников, но, пожалуй, не один из них не выглядел в ней так странно и глупо, как он – растрёпанный и с зачехлённой гитарой в руках. Чёрт.

Поймав на себе удивлённо-изучающий взгляд от одного из тех высоких парней, Скорпиус повернулся к родителям, чтобы высказать пару претензий, но замер, так не вымолвив ни единого слова.

Слишком странно они сейчас выглядели.

Мать, нервно вцепившаяся в отцовский локоть, и отец, закусивший губу. Закусивший губу, но быстро справившийся с нервами – и сухо кивнувший кому-то.

Скорпиус попытался проследить, кому был предназначен кивок. У него получилось: отец приветствовал одного из старших представителей уже знакомой компании – высокого темноволосого мужчине в круглых очках и алой аврорской мантии.

Высокого темноволосого мужчину, который, кивнув ответ, торопливо отвернулся, явно раздосадованный… или смущённый.

Необходимость спрашивать, кто это, отпала быстрее, чем появилась. Даже проводя большую часть жизни на континенте, даже не интересуясь историей магической Британии, об этом человеке было невозможно не знать. Гарри Поттер собственной персоной, победитель Волдеморта в прошлом и глава Аврората в настоящем…

Дома было не принято говорить об этом, но именно мистер Поттер спас их семью в послевоенное время. Кажется, дедушка Люциус и бабушка Нарцисса не принимали участия в Финальной Битве, променяв пособничество Тёмному Лорду на поиски единственного сына в полуразрушенном Хогвартсе, но одного этого было недостаточно для доказательства их лояльности. Поэтому, когда начались следствия и разбирательства, мужская часть семьи Малфоев оказалась в Азкабане.

Возможно, это было очень глупо, просто феерически глупо со стороны отца и деда – остаться в Англии после всего, что произошло. Воспользовавшись суетой и эйфорией в рядах победивших, они вполне могли аппарировать прочь из страны – или переместиться с помощью портключа, не суть важно. Но почему-то не сделали этого…

В оплошность верилось слабо, хотелось думать, что дед всё рассчитал.

Наверное, так оно и было: Люциус и Драко не долго пробыли в Азкабане, национальный герой под свою ответственность вытащил их оттуда после первого же слушания. «Как любой гриффиндорец, он привык делить мир на чёрное и белое, — улыбнулся отец в тот единственный раз, когда рассказывал эту историю. Скорпиус не совсем понял, что это за люди такие, гриффиндорцы, но решил с этим не заморачиваться. – Отнести к чёрному тех, кто пару раз спас ему жизнь, больше не получалось, а значит…»

Как именно они спасли ему жизнь, Скорпиус, если честно, прослушал. Или не счёл нужным не забывать. Запомнилось только обрывками: кто-то кого-то хотел проклясть, кто-то кого-то не узнал, кто-то кому-то соврал в очень важный момент… Во всём этом без огневиски не разберёшься, хотя ему никогда особенно не нравился огневиски.

Скорпиус попробовал его, кажется, года в три. Перепутал с чаем. Ну, в таком возрасте ведь не задумываешься о том, что чай обычно не наливают в широкие прозрачные стаканы, верно? Он, во всяком случае, не задумывался. И выпил практически залпом – от души сделав пару глотков.

Мать потом ещё долго объясняла ему, что вообще-то чай не кусается и это всё просто случайность.

Так или иначе, с тех пор ему на неразбавленный огневиски даже смотреть не хотелось, не то, что пить. А разбавленный – оно вроде как уже совсем не то… Впрочем, в Шармбатоне они всё равно предпочитали вино.

— Наверное, пора уже садиться, — нерешительно протянула мать за спиной. Её голос отчего-то показался Скорпиусу жалобным.

Не слишком ли остро она отреагировала на простое приветствие? А может, оно было не таким уж простым, потому что… потому что отец с нервно закушенной губой – это тоже что-то из области нереального. Как и, надо думать, краснеющий главный Аврор.

— Пора так пора, — Скорпиус искренне надеялся, что «садиться» по отношению к Хогвартс-Экспрессу не подразумевает под собой ничего настолько же необычного, насколько необычным ему показался их способ попасть на платформу.

Разбегаться посреди полного зала и врезаться в колонну – ему это совсем не понравилось. Мало того, что Скорпиус чувствовал себя идиотом, так ещё и до последнего не оставлял страх: а что, если нет?

Конечно, этот страх был очень глупым, совсем нелогичным, особенно для того, кто с детства рос рука об руку с магией и волшебством, но он всё-таки был.

— Тебе помочь с чемоданами?

— С чемоданами? – Скорпиус фыркнул. – Нет, спасибо, не надо.

Закинув гитару за спину, он безо всякого труда подхватил обе сумки. Совсем не тяжёлые, абсолютно простые – даже без заклинания незримого расширения. Может быть, в нём говорил подростковый максимализм, но Скорпиус не видел смысла в том, чтобы таскать за собой горы вещей. По-настоящему необходимого было не так уж много, а всё остальное – в случае чего – всегда можно было попросить дополнительно выслать с совой.

Обняв родителей на прощание (а точнее, позволив им обнять себя, ведь руки всё-таки были заняты), он заспешил к поезду. Нужно было поторопиться, чтобы занять себе место, и, учитывая то, что большинство учеников, оказавшись на платформе, сбились в компании, это обещало стать сложной задачей. Но, с другой стороны, он был один, а одному человеку всегда проще найти, где присесть, чем толпе.

Воодушевлённый этой мыслью, Скорпиус быстро поднялся по лестнице и пошёл по узкому коридору, стараясь заглянуть в каждое купе, чтобы выбрать себе подходящее. Довольно скоро стало уже не до выбора: после того, как он прошёл несколько вагонов подряд, не обнаружив там ни одного свободного места, стало понятно, что о поисках оптимального варианта и думать не стоит, нужно хватать первое, что попадётся.

Радостной новостью это быть не могло, и Скорпиус уже мысленно настроился на неприятное соседство с сопливыми малолетками или, наоборот, заносчивыми старшекурсниками, но неожиданно ему повезло. Первым попавшимся свободным местом оказалось купе, в котором, кроме него, пока ещё не было ни одного человека.

Восхитительное одиночество, впрочем, не могло продлиться долго, и уже через несколько минут дверь, плотно прикрытая в надежде на «не заметят» или «сойдёт за занятое?», отворилась.

На пороге стояли близнецы – те, что в растянутых свитерах, со светлыми волосами, — а за их спинами красовалась вся остальная компания.

— Ну вот, — протянул один из близнецов, — просто прекрасно.

— То, что надо, — поддержал его второй.

— Как раз три свободных места, давайте.

Они посторонились, пропуская вперёд кого-то, для кого, судя по всему, и искали купе. «Кем-то» оказались три парня, которых Скорпиус заметил первыми.

— Ты не возражаешь? – улыбнувшись, спросил рыжий, и Скорпиус почувствовал, как губы сами растягиваются в ответной улыбке.

— Нет, всё в порядке, — сказал он.

Конечно, ехать в одиночестве до самой школы было бы здорово, как раз хватило бы времени подумать, собраться с мыслями и приготовиться к переменам, но ведь купе рассчитано на четверых, значит, и сидеть в итоге там будут четверо. А ему всё равно нужно с кем-то знакомиться, и парни с гитарами – далеко не худший вариант для начала.

Он бы даже сказал, что это самый лучший вариант из всех возможных.

— Ладно, тогда мы с близняшками будем в соседнем купе, — в дверях снова появился в светловолосый.

— А Лили, Роза и Хью с Мари-Виктуар – сразу за ними, — сообщил его брат.

— Да, хорошо, — брюнет кивнул им, и голос у него оказался таким низким, что по коже Скорпиуса прокатились мурашки.

Вещей у новоприбывших оказалось намного больше, чем у самого Скорпиуса, и, пока они распихивали чемоданы по рундукам, он наблюдал за ними из-под ресниц. Тот, который брюнет, и тот, что помладше, были одеты по-маггловски: джинсы и пальто, под которыми обнаружились похожие клетчатые рубашки. Скорпиус не знал, сколько детей у главного Аврора, но мысленно предположил, что как минимум двое. Вот эти.

Третий вполне мог оказаться их братом – жена у Гарри Поттера, насколько Скорпиус успел разглядеть, была тоже рыжей, но… Рыжих там, на платформе, в этой конкретной компании крутилось хоть отбавляй, и делать дальнейшие предположения по поводу родства он не решился.

Зато, когда все расселись по местам, решился осторожно спросить:

— На чём вы играете, парни?

Последние полтора года для Скорпиуса вопросы, связанные с музыкой, были на порядок важней всех остальных, и он даже не подумал, что в первую очередь стоило познакомиться. О чём подумали его собеседники, понять было сложно. Они переглянулись, но ответить никто не спешил. После небольшой паузы рыжий, усевшийся рядом с ним, так же осторожно сказал:

— Я – на басу. Джеймс, — он кивнул в сторону брюнета, который занял место напротив Скорпиуса, — на ритм-гитаре. Альбус, — кивок в сторону младшего, — на наших нервах и нашем терпении.

Дурацкая шутка разрядила обстановку. Впрочем, ненадолго. Доставая из рюкзака книжку и с ногами забираясь на сиденье, Альбус выдал весьма агрессивное:

— Фред, дядя Рон ведь сказал нам, чтобы мы с ним не общались.

Брови Скорпиуса сами по себе поползли вверх, но спрашивать ничего он стал, надеясь, что ему всё объяснят и без этого.

— Вот видишь, — засмеялся Фред, — насчёт нервов и терпения он уже начинает. Что ты об этом думаешь, Джейми?

«Джейми» — совсем, кстати, не похож на своего отца, черты лица тонкие, и кожа совсем не смуглая, а скорее фарфоровая, только глаза… Он обвёл взглядом купе, чуть задержавшись на Скорпиусе, и лениво ухмыльнулся:

— Ну, дядя Рон сказал это не нам, а Хьюго. И Хьюго здесь нет.

Альбус поднял руки, признавая своё поражение и давая приятелям (братьям?) свободу делать всё, что угодно.

— А ты на чём играешь? – в голос обратились они к Скорпиусу.

Тоже не посчитали нужным интересоваться его именем.

— На гитаре. Просто, — слегка растерявшись, он посчитал нужным добавить: — Никогда не пробовал играть в команде, в Шармбатоне нас учили индивидуально.

— Тебя перевели к нам оттуда? – спросил Фред.

— Да, из Шармбатона. Там немного другая система, но… Короче, здесь я буду учиться сразу на пятом курсе.

— Будешь учиться вместе с Альбусом, — подтвердив его догадки, Джеймс постучал по столу костяшками пальцев. – А на какой факультет?

— Факультет? – Скорпиус немного не понял.

— Ну да. Гриффиндор, Хаффлпафф, Равенкло, Слизерин? Или тебя вместе с первокурсниками представят Распределяющей Шляпе?

Перспектива делать что-то вместе с первокурсниками, Скорпиуса не особенно вдохновила, но, по крайней мере, стало понятнее. О великих волшебниках, основавших Хогвартс, он всё-таки слышал. Только к подобному разделению не привык: в Шармбатоне студенты распределялись по «отделениям», а в Дурмстранге училось так мало народу, что смысла в разделении не было. Наоборот, сплочённость там считалась одной из основных ценностей.

Которую он, ясное дело, нарушал своими постоянными опозданиями.

— Я не знаю, — Скорпиус нахмурился. – Об этом мне как-то забыли сказать.

— Значит, тут и обсуждать нечего. Отправят его на Слизерин, как родителей, и все дела. – Альбус по-прежнему был настроен не очень-то дружелюбно, и спускать такие выпады Скорпиус был не намерен.

Может быть, он не похож на капитана квиддичной команды или зловещего тёмного мага, к которым за милю никто не подойдёт, но огреть каким-нибудь неприятным заклинанием очень даже способен. Спасибо дедушке Люциусу за науку!

— Слушай, я не знаю, что у тебя за проблемы с моими родителями, — воинственно начал он, но неожиданно был остановлен. Смехом.

Дружным хохотом Фреда и Джеймса.

— Не знаешь? – Поттер вытер слёзы. – О Мерлин!

Скорпиус опешил.

— А что здесь такого?

Наверное, ему и правда стоило послушаться мать и как-нибудь подготовиться к переводу в новую школу. Но только как он мог подготовиться к чему-то подобному? Это были, по-видимому, какие-то старые истории, прошлые дела, о которых ему никогда не рассказывали…

Или рассказывали, но он, как обычно, был занят чем-нибудь более увлекательным.

Джеймс кашлянул и прикоснулся к переносице указательным пальцем. Пальцы у него были длинные, как и у любого музыканта, худые и узловатые, Скорпиус и сам мог похвастать такими же.

Если тут, конечно, было чем хвастать. Хотя в Шармбатоне ему говорили, что за такие пальцы можно влюбиться.

— Ну, — протянул старший Поттер, — как бы тебе объяснить…

Скорпиус тряхнул головой. На вопрос «как тебе объяснить?» для него всегда был только один вариант ответа: прямо. Без метафор, обиняков и долгих хождений вокруг да около.

Потому что если объяснять ему с метафорами и хождениями, он забудет половину практически сразу же.

Но Джеймс просто не мог быть в курсе его правдолюбия. Поттер колебался, не зная, как он воспримет такие прямолинейные объяснения, и Скорпиус решил немного его подтолкнуть.

— Это связано с тем, что мой отец был Пожирателем Смерти? – ровно спросил он.

В конце концов, родители постарались сделать всё для того, чтобы зловещие тени их прошлого никак его не касались. Всё, что Скорпиус мог дать им в ответ – своё спокойствие и лояльность, своё не-осуждение. Свою благодарность за детство, в котором война не имела никакого значения.

За детство в постоянных разъездах и полную неспособность к оседлой жизни, правда, благодарить их он не собирался.

Джеймс запнулся, как будто не знал, что ответить.

— Что, тяжело облечь в слова семь лет школьного противостояния и войну? – хмыкнул Альбус, на мгновение высунувшись из-за книги. Он послюнил кончик пальца и перелистнул страницу, а потом, не отрываясь от чтения, добавил: — Я думаю, это связано со всем, чем, кем и как был твой отец.

Скорпиус напряг зрение, присматриваясь, чтобы понять, какую книгу читает младший из братьев. Буквы на корешке оказались слишком мелкими, разглядеть их не получилось, и этот факт почему-то огорчил сильнее, чем собственно колкий выпад.

Да и был ли он таким уж колким?

Он был готов к подобной фигне, не мог быть не готовым. Отвечать за всё, что когда-либо совершали представители твоего рода, за все их ошибки, которые всегда запоминаются лучше, чем правильные поступки, это было нормально. Другое дело, что на материке эти ошибки никого не волновали – разве что в Дурмстранге, но там у многих, так или иначе, рыльце было в пушку хотя бы за счёт того, что Каркаров, бывший директор, когда-то якшался с Волдемортом. Да и Гриндевальд, как не крути, первым делом оставил свой магический след именно там, поэтому грань между понятиями добра и зла была для дурмстранговцев очень зыбкой, размытой.

— Я мало знаю о том, кем, чем и как был мой отец, в те времена, когда он пересекался с вашим, — ничего лучше сейчас сказать он, пожалуй, не мог. – Но, чёрт побери, это было больше двадцати лет назад… Какой смысл копаться в белье наших предков?

Фред согласно кивнул. Именно на его поддержку Скорпиус, кстати, рассчитывал: рыжеволосый производил впечатление человека, который не любит глупые ссоры.

— И правда, ребят. Никакого смысла.

— Никакого смысла, — повторил за ним Джеймс. Его младший брат картинно закатил глаза, и Джеймсу пришлось объяснить: — Ал, его отец испортил нашему семь лет жизни, они до сих пор не здороваются, а дядю Рона просто начинает трясти, когда он его видит. Истории, конечно, свойственно повторяться, но неужели ты хочешь такой же судьбы? – в притворном ужасе он посмотрел на Альбуса, и Скорпиус, не выдержав, рассмеялся.

В том, что он легко может стать занозой в заднице обоим Поттерам на ближайшие пару лет, а при желании – и на всю жизнь, он был уверен. Он же Малфой, он может и не такое.

— Хочешь попробовать? – с преувеличенной серьёзностью спросил он своего будущего однокурсника. – Я обещаю быть хорошим врагом.

Это, пожалуй, решило всё. Альбус, фыркнув, вернулся к чтению – и, казалось, не только его лицо, но и обложка книги (вместе со всей кипой своих страниц), говорили: «О Мерлин, кто все эти люди, почему они такие странные и зачем они рядом?»

Джеймс потрепал его по плечу.

— Вот и отлично. Заклятые враги нам совсем не нужны, — он хитро усмехнулся: — А вот второй гитарист не помешал бы. Не хочешь попробовать поиграть с нами? И, Мерлин побери, как тебя всё же зовут?

Скорпиус задохнулся от удивления.

— Что, — только и сумел вымолвить он, — вот так, сразу?

Картинным жестом Джейм отодвинул рукав рубашки, чтобы посмотреть на часы.

— Двадцать минут болтаем. Это, кажется, даже поздновато для того, чтобы спрашивать твоё имя.

Осторожно улыбнувшись, Малфой покачал головой. Его, ясное дело, удивило вовсе не это – и вопрос, ясное дело, относился не к этому. Хотя шутка всё же была смешной, а Поттер – вполне себе обаятельным. Во всяком случае, Скорпиус мог понять девчонок на вокзале, не сводивших с него влюблённого взгляда.

— В самый раз. Меня зовут Скорпиус.

Первым, как ни странно, отреагировал Альбус. У мелкого Поттера, видимо, в совершенстве была развита способность делать несколько дел одновременно. Читать и поддерживать разговор, например. Или, правильней будет: читать и язвить.

— Я думал, у меня одного дурацкое имя, — одними уголками губ он улыбнулся поверх книжных страниц.

— Альбус Северус, я тебя умоляю, — Джеймс поправил несуществующие очки. – Тебя назвали в честь двух величайших волшебников! В честь двух директоров Хогвартса! И один из них был, возможно, храбрейшим человеком, которого когда-либо знал твой отец.

Об Альбусе Дамблдоре и Северусе Снейпе Скорпиус знал. Сложно было не знать о тех, кто мелькал на каждой второй карточке от шоколадной лягугшки, а шоколадных лягушек он в детстве ел столько, что за день можно было сбиться со счёта! Ел и в Англии, и во Франции – бабушка, зная о его любви к шоколаду, регулярно отправляла ему посылки со сластями. Мадам Гринграсс слегка кривилась – в этих лягушках ей виделся намёк на французскую кухню, но ничего не говорила. Местные сладости Скорпиус не признавал.

— А в чью честь назвали тебя? – он кивнул Джеймсу и, только договорив последнее слово, сообразил, что не хотел спрашивать это вслух. Слишком личное, слишком дурацкое.

Впрочем, Джеймс не обратил на это никакого внимания, и Скорпиус подумал, что слишком дурацкое это лишь для него самого.

— В честь отца и его лучшего друга. Говорят, они были теми ещё раздолбаями, — они с Фредом переглянулись.

— Э, нет, белобрысый, не спрашивай, — Фред поднял руки вверх, как будто сдаваясь. – Я сам тебе всё расскажу, только не порти мне жизнь!

Все рассмеялись. Скорпиус заинтересованно поднял брови:

— Ну?

Фред прижал руку к сердцу, и, глядя в потолок, начал – таким тоном, каким обычно декламируют стихи:

— Меня назвали в честь брата моего отца, — на мгновение он погрустнел, — они тоже были теми ещё раздолбаями.

Спрашивать, что с ним случилось, будет невежливо, рассудил Скорпиус. У него не было большого желания лезть в чью-то жизнь, пусть даже обычно именно это и понималось под дружбой. Он предпочитал быть слегка отстранённым.

— В общем, — подытожил Джеймс, — мы стараемся соответствовать своим именам, достойно продолжая традиции…

Альбус перебил его:

— Придурки, — выдохнул он. – Самые настоящие.

— Никто не виноват, что у тебя такое скучное имя. Не срывай на мне свою злость, я и несправедливый мир – это совсем не одно и то же.

С этим сложно было не согласиться, но подхватывать разговор никто не стал. Фред, ухмыльнувшись, прикрыл глаза, явно собираясь поспать. Альбус, видимо, счёл ниже своего достоинства реагировать на выпады брата – во всяком случае, именно об этом говорил взгляд, которым он наградил Джеймса прежде, чем снова вернуться к чтению, а Джеймс… Старший Поттер уставился в окно, задумчиво барабаня пальцами по столу.

Скорпиус сидел напротив, вслушиваясь в ровный ритм этих коротких ударов. Звук был довольно тихий, мягкий и приглушённый, человеческое тело просто не могло звучать по пластику громко, но именно этот приглушённый ритм идеально вплетался в грохот колёс, соединяясь с ним в незатейливую мелодию. В незатейливую, но затягивающую, почти гипнотизирующую.

Он почти провалился в неё: уставившись на пальцы Поттера, соскользнул куда-то внутрь собственной головы. Или, скорее души, только это звучало слишком вычурно и высокопарно. Не было никаких философских размышлений, никакой тоски или ностальгии, никакого страха перед будущим. Не было вообще ничего: только стук колёс и руки Джеймса, барабанящие нарочито не в такт, но до безумия в тему.

В этом странном трансе Скорпиус провёл очень долго, только голос Альбуса вырвал его оттуда:

— Нужно переодеться в форму, — сообщил младший Поттер, закрывая книгу и убирая её обратно в рюкзак. – Мы подъезжаем.

Всё ещё находясь во власти музыки, не похожей на музыку, Скорпиус медленно перевёл взгляд с пальцев Джеймса на его лицо. Тот кривился, явно не желая надевать школьную мантию, но причина его нежелания была скорее в нелюбви к волшебной одежде вообще, чем именно к необходимости одеваться всем одинаково. А вот Скорпиусу не нравилось именно последнее. Не потому что ему так уж хотелось выделяться, просто потому, что… когда люди одеты по-разному, их проще запомнить.

Он снял повседневную мантию и потянулся за школьной.

— Слушай, белобрысый, так не пойдёт, — тут же подал голос успевший проснуться Фред.

— Что ты имеешь в виду? – Скорпиус замер, склонившись над своей сумкой.

— Твою одежду, естественно.

К Скорпиусу снова вернулось ощущение собственной неуместности. Выпрямившись, он оглядел себя сверху вниз: белая рубашка, чёрные брюки, сверкающие чёрные туфли… Малфой походил на своих соседей по купе примерно так же, как единорог на гриндилоу.

Кто из них был единорогом, а кто гриндилоу, Скорпиус судить бы не взялся, но, судя по ощущениям, в роли водного чудовища выступал именно он.

— В Хогвартсе так не одеваются, да? – он попытался скрыть свою растерянность под шуткой, но получилось весьма неуклюже.

— В Хогвартсе одеваются как угодно, — Альбус завязал под горлом свою школьную мантию с красно-золотым гербом на груди и разгладил ладонями складки.

— Но для рок-звезды ты выглядишь просто ужасно.

— Фред, — Джеймс укоризненно посмотрел на товарища. – Он выглядит не ужасно, просто одет… неподобающе.

— Для рок-звезды.

— Ну конечно.

— А вы у нас, значит, рок-звёзды? – справившись с собой и с формой, Малфой улыбнулся. Ему с трудом верилось в то, что он в ближайшее время попробует не просто играть в группе, а играть в группе хоть сколько-нибудь известной.

Определённо, Хогвартс стоил того, чтобы в него переводиться, это можно было сказать уже прямо сейчас.

— А разве по нам не видно? – подмигнув, Джеймс хлопнул его по плечу. – Не переживай, думаю, Альбус с радостью одолжит тебе пару маек на первое время. Правда, Альбус?

— С удовольствием, Джеймс. Если это заставит тебя замолчать хоть на минуту.

Старший Поттер задумался. И почти тут же отрицательно покачал головой.

— Нет. Для целой минуты пары маек мало.

Младший заинтригованно ухмыльнулся.

— А вместе с парой рубашек?

— И джинсов.

— Договорились, — он обречённо вздохнул, и Скорпиус вдруг поймал себя на том, что не может понять, что происходит. Шутят они или говорят всерьёз, расстроен Альбус открывшейся перспективой или наоборот ей доволен…

И, самое главное, как ему, Скорпиусу Малфою, реагировать на происходящее?

Ему не слишком нравилось, когда им пытались командовать, хотя он не так часто сталкивался с таким поведением. Разве что в Дурмстранге, ну и где теперь тот Дурмстранг? В далёком-далёком прошлом, таком забытом, что и говорить об этом не стоит.

Скорпиус обычно не вступал в откровенные споры, когда кто-то указывал ему, что и как нужно делать. Просто поступал по-своему, полагая, что в пустых препирательствах нет никакого смысла, ведь в конечном итоге с тем, что происходит в его жизни, ему придётся разбираться самостоятельно. Если что-то пойдёт не так, командиры и советчики либо свалят куда подальше, либо скажут, что заранее всё предвидели и предупрежалали. Второе проще пропустить мимо ушей, но первое… кому вообще это надо?

Но сейчас ситуация была немного другой. Странно было признаваться себе в этом, но собственные желания Скорпиуса совпадали с предложением Поттера. Он был очень даже не против выглядеть так, как они: потёртые джинсы, широкие рубашки, мятые майки с яркими надписями, — во всём этом сквозила свобода, слышалась музыка. Проблема заключалась в том, что для него это было немного сложнее, чем просто одежда. Воспользоваться предложением Джеймса, позаимствовать одежду у Альбуса – это значило подчиниться. Ничего глобального, конечно, борьба за доминирование тут вряд ли уместна, эта вообще не стиль Скорпиуса, но всё же…

«К Мордреду! – подумал он. – Это глупо!»

Не было ничего страшного в том, чтобы принять покровительство кого-то, кто старше, разве не так?

К тому же, не факт, что сам Поттер воспринимает это как покровительство, борьбу и прочие глупости.

— Моего мнения никто не спрашивает? – всё же не смог не сказать он.

— Только не говори, что ты цепляешься за весь этот официоз, — Фред рассмеялся. Он распустил волосы, чтобы заново собрать их в хвост, и солнечные лучи причудливо преломлялись на блестящих, сияющих прядях.

Скорпиус залюбовался изящной игрой света.

— Нет, не цепляюсь.

— А что тогда? – перебил его Джеймс. Тон его голоса был раздражённым, и это удивило Скорпиуса. На что Поттер мог разозлиться?

— Я никогда не носил ничего подобного, — осторожно пояснил он. – Но мне нравится, как вы выглядите.

Эта тема ему уже надоела. Имидж имиджем, рок-звёзды рок-звёздами, но для того, чтобы обсуждать эту хрень бесконечно, нужно быть девчонкой. Или хотя бы пребывать в соответствующем настроении… А тон Поттера от этого настроения его благополучно избавил.

— Ничего, мы и тебя… — начал было Джеймс уже мягче, но тут Хогвартс-экспресс затормозил.

Издав протяжный свисток, поезд резко остановился: сумки едва не попадали с полок, а Джеймс, чертыхнувшись, подался впёрд. И почти врезался в Скорпиуса.

— Эй, полегче, — Малфой выставил руки вперёд.

Мятая мягка оказалась очень приятной на ощупь. Пожалуй, даже слишком приятной для майки, надетой на другого парня.

— Это не я, — почему-то ерунду и почему-то шёпотом ответил Джеймс.

«Очень даже ты», — подумал Скорпиус, но уподобляться Поттеру и тоже говорить чушь ему не хотелось.

Вагон покачнулся, и они покачнулись вместе с ним. Приятной на ощупь на этот раз оказалась рубашка – Скорпиус вцепился в неё, чтоб не упасть.

— Эй, полегче, — выдохнул Джеймс близко-близко, почти ему в волосы.

— Это моя фраза!

— Будет общая, если ты не против.

Когда Хогвартс-экспресс, наконец, остановился, Скорпиус выпустил край рубашки из рук.

— Эй, хватит танцевать, — окликнул их Фред. – Пора на выход.

Захватив свои сумки, они пошли по узкому коридору. Пришлось подождать, пока растрёпанные и такие одинаковые в своих формах студенты, возбуждённо гомоня, выберутся из вагона – в самом начале собралась уже нехилая очередь.

— Как доехали?

— Уже познакомились? – нагнал их дуэт одинаковых голосов. Это братья-близнецы и компания спешили на выход из своего купе.

— Ага, — кивнул им Джеймс. – Наш новый гитарист, Скорпиус Малфой, знакомьтесь.

Взъерошенная девчонка с барабанными палочками удивлённо уставилась на него.

— Новый гитарист?

— Так точно. Скорпиус, эта ударная сила нашей группы, Лили, — Поттер тепло улыбнулся. – И наша с Альбусом сестра по совместительству.

Им хватило времени, чтобы познакомиться со всеми. А когда они уже закидывали багаж в карету, запряжённую пустотой, Джеймс, подхватив его сумку под дно, просто сказал:

— Постарайся попасть к нам на Гриффиндор.

Как он и боялся, на распределение его вытащили вместе с первокурсниками. Точнее, нет, всё же не «вместе», а в порядке очереди, и в этой очереди он шёл последним. Это радовало, ведь наибольшего интереса удостоятся те, кого выведут на всеобщее обозрение первыми, а потом студенты уже устанут и будут хотеть только одного – поскорее поесть и разойтись по своим гостиным.

Возможно, он не имел права решать за всех, но когда Распределяющая Шляпа опустилась ему на голову, Скорпиус хотел именно этого: поесть и отправиться в место, которое на ближайшее время станет ему домом.

Если, конечно, для такого, как он, вообще актуально само понятие дома.

— Не самые радостные мысли, приятель, а? – проскрипел ему кто-то в самое ухо.

Скорпиус вздрогнул.

— Кто это? – тихо спросил он.

— Кто-кто… Такой взрослый вырос, а всё ещё не знаешь? Неужели Малфои не позаботились дать тебе хорошее воспитание?

«У меня хорошее воспитание, — упрямо подумал он. Неведомый собеседник каркающее рассмеялся, как будто услышав его мысли, и Скорпиус понял: — Шляпа!»

— Конечно, кто же ещё. Куда бы мне отправить тебя, юный Малфой?

«Юный Малфой» терпеливо ждал. Шляпу почему-то нисколько не удивил тот факт, что попал он к ней не одиннадцатилетним, как все остальные, но напоминать ей об этом Скорпиус не собирался. А молчание, между тем, всё затягивалось.

«Может, на Гриффиндор?» — поинтересовался он, вспомнив слова Джеймса. Сейчас он был почти уверен в том, что странная фраза означала именно это, была призывом именно к тому, чтобы попросить Шляпу отправить его куда нужно.

— А ты уверен, что Гриффиндор – это то, что тебе нужно? – она фыркнула.

«Откуда я знаю!» Он и правда понятия не имел, какой из четырёх факультетов подойдёт ему больше. То, что Равенкло предназначен для талантливых умниц, а Хаффлпафф для добродушных трудяг, он уже понял. С Гриффиндором и Слизерином было сложнее. Джеймс и Фред, перебивая друг друга, кое-как объяснили ему, что первый – лучшее место на свете (для лучших на свете людей), а о втором он спросить не успел.

— Как любопытно, — Шляпа причмокнула. – И ты не знаешь, что там учился твой отец?

«А ещё мать, бабушка, дедушка и все остальные». Конечно, он знал. Просто не понимал этого странного разделения по каким-то сомнительным качествам. Сомнительным не в плане того, что быть умницей – плохо или что-то ещё, а просто в плане того, что… К Моргане!

— Слизерин! – вдруг раздался громогласный вердикт.

Он так и не понял, почему она это сделала, но в первый момент почему-то показалось, что просто назло.

Принимая поздравления от однокурсников, Скорпиус посмотрел на гриффиндорский стол и беспомощно развёл руками. Ему оставалось только надеяться, что выбор Шляпы не повлияет на приглашение играть в группе. Но это могло противоречить каким-нибудь школьным правилам – или каким-нибудь принципам участникам этой группы, и поэтому…

Лили помахала ему салфеткой, Альбус пожал плечами – с видом «чувак, ну, всякое бывает», Фред провёл пальцем по щеке, изображая слезинку, а Джеймс просто кивнул.

Всё было в порядке. Ещё бы. Он же Малфой.

Помахав им в ответ, Скорпиус сел за стол. Директор школы – Минерва МакГоннагал, высокая, с прямой спиной, ничуть не постаревшая, в точности такая же, как на выпускных колдографиях матери, коротко поздравила всех с началом нового учебного года и хлопнула в ладоши.

Повинуясь этому сигналу, блюда наполнились едой, и, глядя на сочный стейк, Скорпиус в который раз подумал, что, может быть, с Хогвартсом у него сложится лучше и интереснее, чем с предыдущими школами.

— Почему тебя перевели? – спросил у него Джеймс этим же вечером, сразу после ужина, когда он подошёл к их столу, чтобы узнать о репетициях.

Впятером они шли по направлению к Гриффиндорской башне. Лили вела рукой по стене, выстукивая пальцами ритм, Фред вслушивался, словно пытаясь запомнить, Альбус, не разбирая дороги, на ходу дочитывал всю ту же книгу из поезда, и только его старший брат поддерживал разговор.

— А почему Альбус не на Равенкло? – иногда Скорпиусу нравилось отвечать вопросами на вопросы.

— Думаешь, он по учёбе читает? – Поттер усмехнулся. – Как бы не так. Изучает драконов, хочет поехать после школы к дяде Чарли в Румынию. По учёбе – это к Розе, но она и там и учится.

— Я видел, где она сидела за ужином.

Близнецы, Лоркан и Лисандр Скамандеры, учились вместе с ней, а близняшки, Кимберли и Мэдисон Вуд, на Хаффлпаффе, это Скорпиус тоже успел заметить.

— Так что насчёт причин? – вопреки его надеждам, о предмете разговора Поттер не позабыл.

Не то, чтобы в этом предмете таилось что-то страшное, что-то, о чём не стоило под страхом смерти рассказывать. Нет, просто ему самому это не нравилось. Ещё на третьем курсе Шармбатона он заметил, что кудрявые девчонки всеми правдами и неправдами пытаются выпрямить волосы – варят зелья, выискивают парикмахерские заклинания, а подруги смотрят на них с завистью, не понимая, как можно добровольно отказываться от такого богатства. «Все девушки с прямыми волосами хотят себе кудри», — безапелляционно заявляла по этому поводу его кузина, Клео Забини, учившаяся на курс старше.

И точно так же, как с этими девчонками, дела обстояли со всем остальным. Те, кому на роду было написано шататься по земле – кататься, как перекати-поле, они всегда хотели осесть, пустить корни или хотя бы не сходить хотя бы с одного места хотя бы несколько лет. А те, кто вёл спокойную и размеренную жизнь, мечтали бросить всё – и аппарировать вдаль.

Во всяком случае, так Скорпиусу казалось.

А ещё ему казалось, что эти рассуждения – слишком мудрые для его лет, но вот эта черта, в отличие от предыдущей, ему в себе как раз таки нравилась.

— Сначала меня отдали в Дурмстранг, — неожиданно для самого себя признался он.

— Ого. Я думал, ты из Шармбатона.

Скорпиус кивнул.

— Да, потому что туда меня перевели из Дурмстранга.

— Ого, — Поттер посмотрел на него с уважением. – А мне показалось, что ты паинька. Что ты натворил?

Может быть, именно это его отец называл гриффиндорской привычкой делить мир на исключительно чёрное и исключительно белое? Скорпиус покачал головой.

— Ничего страшного. Я никого не проклял и ничего не разрушил, — было даже забавно наблюдать за тем, как выражение лица Джеймса становится разочарованным. – Просто постоянно опаздывал, не слушал учителей и не делал домашние.

— Ну, как говорится, и то хлеб…

— Тамошний директор почему-то думал иначе. Дисциплина в Дурмстранге была превыше всего.

Джеймс скривился.

— Если тебя это утешит, меня оттуда тоже бы выгнали, — признался он.

— Да не то, чтобы я был сильно расстроен, — Скорпиус слегка покривил душой. Но, с другой стороны, его действительно не расстраивало то, что он больше не учился в Дурмстранге. Его недовольство не относилось ни к какому конкретному месту, оно касалось собственной неспособности на этих местах оставаться.

Проблема была из тех, которые постоянно носят с собой.

— А потом, значит, тебя перевели в Шармбатон, так? Почему не сразу в Хогвартс? Почему тебя вообще отправили учиться невесть куда?

Если кто-то задаёт слишком много вопросов, его собеседник обычно теряется и начинает отвечать на последний, забывая о первых. Скорпиус, однако, ничего забывать не собирался.

— Ты гостил когда-нибудь у бабушки? – задал он Джеймсу встречный вопрос.

— Да, конечно. Очень часто.

— Тогда поймёшь. Мои старики устраивали войну чуть ли не каждый день: у кого я буду гостить и как долго. Если бы я пошёл в Хогвартс, обиделись бы родители матери, если бы в Шармбатон – предки отца.

— Но в конечном итоге ты побывал и там, и там.

Скорпиус безразлично пожал плечами.

— После того, как мы все сделали честную попытку отправить меня учиться на нейтральную территорию.

Джеймс странно посмотрел на него, ничего не сказал. Зато сказал внезапно встрепенувшийся Альбус:

— Типично слизеринское мышление, — сказал он. – Шляпа всё же не сошла с ума, как я вначале подумал, — и снова сделал вид, что его здесь не существует.

— Зануда, — шёпотом пожаловался его старший брат. – И как я только терплю его вот уже целых пятнадцать лет…

— Уму непостижимо.

— Мне хуже, я терплю вас обоих, — неожиданно подала голос Лили.

— Не скажи, — оборвал её Джеймс. – Мне приходится хуже всех.

— Это ещё почему? – от удивления она даже сбилась с ритма, и Фред недовольно поморщился.

— Потому что когда ты появилась на свет, здесь уже были и я, и он. Тебе оставалось только принять нас как данность. А мне, к сожалению, есть, с чем сравнивать.

— Я родился, когда тебе едва исполнилось два, — скептически произнёс Альбус. – Вряд ли ты что-то помнишь.

— Ощущение свободы от твоего занудства невозможно забыть!

«А с ними уютно!» — подумал Скорпиус. Он определённо начинал входить во вкус этих подколок, хотя пока что ему больше нравилось наблюдать, чем участвовать.

Джеймс и Альбус были совсем не похожи друг на друга – за исключением, пожалуй, одежды. Младший был смуглее и ниже (что, конечно, логично для младшего, но Скорпиус был уверен, что Альбус был ниже не только семнадцатилетнего Джеймса, но и Джеймса, когда тот был в его возрасте), и глаза у него были серыми. Серьёзными и внимательными. Бледный, высоченный и тощий Джеймс смотрел совсем по-другому. Если Альбус изучал взглядом, но без интереса, как смотрят на надоевшее эссе, прикидывая, какую оценку за него ожидать, то его старший брат… Он будто пытался заглянуть глубже.

Обычно такие попытки вызывали у Скорпиуса отторжение, но не сейчас, нет.

Почему-то нет.

Дойдя до основания Гриффиндорской башни, они остановились. Лили, в последний раз постучав пальцами по древнему камню, справедливо заметила:

— Он не может пойти с нами.

— Оставить его здесь мы тоже не можем, — возразил Фред. Это выглядело так, как будто он вынырнул в реальный мир, как только барабанщица закончила свою «музыку».

Скорпиус прекрасно понимал его. Буквально пару часов назад он испытывал то же самое.

— Мы побудем здесь вдвоём, — предложил Джеймс. – А вы пока идите.

Да, похоже, он зря согласился позаимствовать одежду у Альбуса, и Джеймс действительно воспринял это как покровительство. Ну, точнее, как то, что он предложил покровительство, а Скорпиус его принял, и теперь нужно…

— Не стоило этого делать, — сказал он, когда остальные начали подниматься по лестнице. – С ожиданием я мог бы справиться самостоятельно.

— Мне нетрудно.

Больше они не сказали друг другу ни слова до возвращения Альбуса. Но когда тот, протянув Скорпиусу сложенные стопкой рубашки, футболки и джинсы, исчез, Джеймс почему-то остался рядом.

— Что такое? – Малфой не выдержал.

— Ты не хочешь написать родителям?

— Зачем?

— Ну, когда я впервые приехал Хогвартс и Шляпа распределила меня на Гриффиндор, я сразу же написал об этом своей семье, — Джеймс выглядел удивлённым, как будто никогда раньше не задумывался, зачем это сделал. – Традиция…

Немного подумав, Скорпиус кивнул. Матери было бы приятно получить от него весточку так скоро, да и отцу, надо думать, не всё равно, на какой факультет попал его снова единственный наследник.

— Да, пожалуй, ты прав, мне действительно стоит им написать.

Он развернулся, чтобы уйти, но уже через пару шагов Поттер догнал его.

— Эй, ты так и пойдёшь? А письмо? — Положив руку Скорпиусу на плечо, он развернул его к себе, и Малфой подумал, что уже начинает привыкать к этому прикосновению. Он не смог бы подсчитать, сколько уже раз за сегодня Джеймс делал так же.

Но он был не против.

Может быть, если подружиться с кем-нибудь, то получится остаться надолго?

— Я напишу.

— Ты даже не знаешь, как его отправить.

— Эй, я учился в школах, я умею отправлять письма. Возьму сову, — пожал плечами Скорпиус, а потом сообразил, что Джеймс снова прав. Он понятия не имел, где здесь совятня. Своей птицы у него никогда не было… — Мерлин. Я идиот.

— Пойдём, я покажу тебе, откуда мы отправляем письма. Там и напишешь.

— У меня нет с собой пергамента.

— У меня есть, — Поттер смутился. – Я собирался написать своим. Ну, нам обоим хватит.

Наверное, это было влиянием Альбуса: Скорпиус ощутил сильное желание подколоть Джеймса. Сказать, например, что он не ожидал от того такой трепетной привязанности к дому или нежной любви к родителям или что-то вроде того. Заметить, что рок-звёзды вряд ли заботятся о том, чтобы сообщать родителям о каждой минуте своей жизни… Но промолчал.

Вместо этого он решил кое-что спросить.

— Вы не расстроились, что я попал на другой факультет? Это не будет проблемой?

Джеймс свернул направо, увлекая его за собой.

— Мне кажется, проблемой было бы, если бы ты попал к нам. Судя по тому, что я знаю о твоём отце, ему бы это совсем не понравилось. Чистота крови, Слизерин навсегда и всё такое.

— А что, чистокровные учатся только на Слизерине?

Поттер слегка растерялся.

— Нет, — протянул он. – Моя мать чистокровная, она гриффиндорка.

— Тогда я не понимаю, в чём могла заключаться проблема. Отец, кажется, уже ничему бы не удивился.

— Ладно.

Они поднялись на лестницу, и несколько пролётов спустя идти было уже трудновато. Дыхание Джеймса потяжелело, и в его рваных вдохах и выдохах Скорпиусу снова послышалась музыка – как тогда, в поезде.

— Просто на одном факультете нам было бы удобнее, — ни с того, ни с сего сказал Поттер, когда они остановились перед большой деревянной дверью. – Мы на месте.

— Давай сюда свой пергамент, — улыбнувшись, Скорпиус толкнул тяжёлую ручку.

Открывшаяся их глазам картина не была удивительной. Он уже видел множество совятен – как школьных, так и общественных, во время прогулок. На полу, на специальных жёрдочках и насестах, повсюду сидели совы и филины разных пород. Полярные, ушастые, обыкновенные, покрытые светлыми или тёмными перьями, с опушёнными сердечком мордочками, с яркими клювами, с круглыми большими глазами…

Кое-как отыскав на подоконнике чистый уголок, Скорпиус водрузил туда вещи и сам примостился рядом. Он взял у Джеймса перо и пергамент и, закусив губу, принялся выводить записку родителям. Это и правда была скорее записка, чем полноценное письмо: письма нужно писать в одиночестве, в тишине и спокойствие, а не под хлопанье крыльев, уханье и неумолчный гвалт нескольких десятков птиц.

«Привет. Меня распределили на Слизерин. Всё хорошо», — больше он ничего не стал писать. На пару секунд возникло желание сообщить о том, что Джеймс и Фред взяли его в свою группу, но Скорпиус побоялся сглазить. Репетиций ещё не было, а значит нельзя было и понять, подходят ли они друг другу как музыканты. Да и, надо думать, если «дядя Рон» просил своего сына, их кузена, ни под каким соусом с ним не общаться, вряд ли его отец будет в восторге от того, что он так неожиданно подружился с детьми школьных врагов.

На взгляд Скорпиуса, понятие «школьные враги» было глупым, а заявление про «подружился» — преждевременным, но, глядя на то, как Джеймс старательно строчит что-то на своём кусочке пергамента, подумал, что ему очень хочется, чтобы второе стало реальностью, а первое пошло куда-нибудь к морганиной матери.

И мнение отца вряд ли могло что-то поделать с этим желанием.

Хотя бы потому, что интересоваться этим мнением Скорпиус не собирался.

Их первая репетиция начиналась прямо сейчас. Скорпиус понятия не имел, чего ему следует от неё ожидать, а ещё ему по-прежнему было слегка неуютно в новой одежде. То есть она, конечно, новой могла называться лишь относительно, и формально была намного удобнее, чем брюки и строгие рубашки с жёсткими воротничками, но… Ничего подобного он никогда прежде не носил, а вытекающее из этого «неуютно» было скорее психологическим критерием.

Хотя, что скрывать, ему нравилось то, как он выглядел в этих довольно узких, чуть протёртых и обтрепавшихся по низу джинсах, в этих майках с растянутым воротом, в этих небрежно распахнутых рубашках.

Большую часть времени, правда, всё это скрывалось под мантией, но уже сама мысль о том, что под форменной школьной одеждой таится протест, сладко пахла свободой…

— Эй, не спи, — Джеймс щёлкнул пальцами у него перед лицом, и Скорпиус невольно отшатнулся.

— Не надо так делать.

— Не тормози, и не буду.

Легко сказать. А он ведь ни разу даже не пробовал играть с кем-то вместе, поэтому сейчас совершенно не представлял, чего ждать, что делать и как пройдёт репетиция.

— Так, — Фред щёлкнул ногтём по микрофону, — давайте уже завязывать с разговорами.

Джеймс посерьёзнел. Он наклонился, чтобы подобрать шнур, а, выпрямившись, обратился к Малфою:

— Мы будем играть, а ты слушай. Ну, и начинай подыгрывать по ходу дела. Готовых партий для тебя всё равно никто не писал, так что сочинять будешь сам – и можно прямо сейчас.

— Отлично, — храбро ответил Скорпиус.

На самом деле он, разумеется, так не думал. На самом деле он, разумеется, паниковал. Но показывать свою панику не было никакого смысла, ведь стоит её отпустить – и она накроет тебя с головой, а это точно не помогло бы ни слушать, ни подыгрывать, ни что-то придумывать.

Волнуясь, он расчехлил гитару, едва не запутавшись в молнии и ремнях.

— Ого, — хором выдохнули Поттер и Уизли.

Скорпиус обернулся, чтобы увидеть, как эти двое буквально пожирают глазами изящный гриф, блестящую деку и тонкие струны.

— Что такое?

— Какая она…

— Какая? – он насторожился. Вообще-то Скорпиус всегда был уверен, что гитара у него замечательная, но он когда-то и о шмотках своих думал так же.

— Красивая, — благоговейно выдохнул Фред, а Джеймс только кивнул, не в силах добавить что-либо вслух.

— Я покупал её в Париже, мы… — Скорпиус настроился было долго рассказывать о французском аналоге лондонского Косого переулка, но коллеги по группе перебили его:

— Она магическая?

Это был неожиданный вопрос.

— Да, конечно.

Но, как ни странно, его уверенность их удивила.

— Мы всегда считали, — Джеймс с Фредом переглянулись, — что волшебники не умеют делать настоящие музыкальные инструменты…

— Ага, — подтвердила Лили, чуть привстав за своей установкой, — все уши мне прожужжали о том, что музыка сама по себе чистое волшебство и всякие наши штучки его только испортят, поэтому гитары, ударные, микрофоны и вся остальная фигня должны быть исключительно маггловскими.

Скорпиус огляделся.

— Но разве здесь…

Договорить ему снова не дали.

— Здесь нет ничего маггловского, — барабанщица хитро усмехнулась. – В Хогвартсе не работает электричество…

— Наш дедушка всё ещё работает над тем, как совместить электроэнергию с волшебством, но получается у него, прямо скажем, не очень.

— Поэтому пришлось наступать на горло собственным принципам.

Может быть, Скорпиус и хотел бы проникнуться этой трагедией, но в первую очередь перед его глазами предстала картина: довольный собой Джеймс, упиваясь будущей славой, привозит в Хогвартс маггловскую электрогитару и впадает в панический ужас, понимая, что ему просто не к чему её подключить.

В жизни за пределами магического сообщества Малфой разбирался не очень, но к музыкальной сфере это не относилось. Ещё в первые месяцы обучения игре на гитаре он постарался досконально узнать всё, что только могло быть связано с этим. Маггловская электрогитара была практически бесполезной без комбоусилителя, который, в свою очередь, питался от сети…

Скорпиус мысленно закатил глаза. Он неожиданно показался себе самому очень странным: не знает то, о чём все в курсе, знает то, чего от него не ждут…

Разворачивать эту мысль дальше ему не хотелось.

— Поехали, может быть? – он приглашающе ударил по струнам.

Лили принялась отстукивать ритм. У неё была своеобразная манера, которая сильно отличалась от того, что Скорпиус видел на колдографиях в музыкальных журналах. Судя по всему, младшая сестра Джеймса была самоучкой.

«Как и все они, — пронеслось у него в голове. – В Хогвартсе нет никаких музыкальных факультативов. Где им было учиться?»

Удивительным было даже то, что им было, где репетировать. Он никогда не слышал от своего отца никаких упоминаний о музыке, да и в Дурмстранге этому искусству не уделяли никакого внимания, поэтому в Хогвартсе, по мнению Скорпиуса, не должно было существовать никакой репетиционной базы.

И тем не менее она здесь существовала.

Как пояснил Фред, им выделили её по просьбе родителей. «Хорошо иметь предков, героев войны», — подумал, слушая его рассказ, Скорпиус. Совместными усилиями семей Поттер и Уизли один из старых заброшенных классов был отреставрирован и оформлен в соответствующем стиле, заполнен разнообразной колдоаппаратурой: усилители, микрофоны, микшерный пульт и прочее прочее.

Дороже всего обошлась ударная установка, но до этого Скорпиус додумался бы и сам. Он примерно помнил цены на волшебные музыкальные инструменты ещё с тех времён, когда выбирал себе гитару. По всему получалось, что примерно в те же времена музыкой начали заниматься и эти ребята. Только у них, в отличие от него, и мысли не было о том, чтобы заниматься индивидуально. Они изначально собирались работать все вместе, быть творческим коллективом.

В их музыкальной мастерской было уютно. Аудитория, доставшаяся им под репточку, не относилась к самым большим, но была в нужной степени просторной для того, чтобы вместить в себя несколько человек и аппаратуру, а так же распиханные по углам столы и лавки, оставшиеся с прежних времён.

Большие стрельчатые окна, уходившие под потолок, когда-то пропускали достаточно солнечного света, обеспечивавшего ученикам хорошую видимость без угрозы для зрения, но теперь были заклеены плотной тканью. Все, кроме одного, закрытого ей лишь на половину. Слабые лучи, проникая сквозь пыльное стекло, едва-едва освещали помещение, но, кажется, участникам группы именно это и нравилось.

Скорпиус заметил несколько факелов, разместившихся в разлапистых настенных держателях, и по сильному нагару понял, что они использовались довольно часто. Это не могло не радовать, потому что ослепнуть в пятнадцать лет в его планы совсем не входило.

Пока что в его планы вообще входило только слушать и впитывать. Ну, и не выставлять себя идиотом, конечно же. Поэтому Скорпиус старательно вслушивался. И всматривался.

Чем больше он слушал, чем больше он смотрел, тем сильнее ему хотелось играть вместе с ними. Не потому, что их музыка была чем-то необычным, чем-то прекрасным и безукоризненным, напротив, он почти сразу же понял, чего и где в ней не хватало, а вместе с тем – и что куда можно добавить, но было в её звучании что-то… Что-то, что привлекало, притягивало, не давая сил оторваться.

То, как они смотрелись все вместе. Хрупкая, миниатюрная Лили, похожая на взъерошенного воробушка: короткие тёмные волосы, наивный взгляд огромных серых глаз, опушенных длинными ресницами, впалые щёки, трогательно поджатые губы. Она была настолько тонкой, почти прозрачной, что почти утопала в своих школьных мантиях… Да и не только в мантиях: маггловские джинсы и свитера висели на ней точно так же, как волшебные шмотки. Казалось, что бы Лили на себя не надела, всё будет ей велико.

Скорпиус улыбнулся: ещё двадцать минут назад он и представить себе не мог, что эта девчонка будет колотить по тарелкам и бочкам с такой силой и с такой скоростью. Её крохотная ножка, обутая в голубую кроссовку с жёлтым шнурком (на второй ноге шнурок был ярко-красным), ритмично нажимала на педаль, заставляя кардан издавать низкие, грохочущие звуки.

Фред вёл свою ритм-партию ей под стать. В самом начале репитиции он успел распустить волосы, и теперь они огненно-рыжими прядями обрамляли его лицо. Или каскадами падали за спину, когда Фред, выгибая спину, запрокидывал назад голову. Он поднимал лицо к потолку так, как будто искал там какое-то откровение – или, хотя бы, звёздное небо, и Скорпиус отчаянно боролся с желанием тоже посмотреть вверх. Позволить себе сделать это он не мог – не хотел упускать ничего из того, что разворачивалось прямо перед глазами.

Покачиваясь в такт музыке, Фред перебирал пальцами струны. Он заставлял бас звучать глубоко, почти на пределе слышимости, сосредоточенно хмурился, закусывая губу.

Он был сейчас очень красивым, и крохотные пылинки танцевали в тусклых солнечных лучах, пробивающихся через то самое единственное окно и падающих прямо на деку его гитары.

Джеймс стоял чуть дальше, почти скрытый сумраком комнаты, и Скорпиусу первое время пришлось напрягать зрение, чтобы его разглядеть. Но потом он привык. Если, конечно, к такому зрелищу можно было привыкнуть: Поттер играл, опустив веки и улыбаясь.

Его длинные ресницы отбрасывали густые тени на бледные щёки – можно было подумать, что Джеймс накрасил глаза, в его улыбке было абсолютное счастье. Хоть сейчас снимай на колдокамеру и публикуй где-нибудь в «Ежедневном пророке» как иллюстрацию к материалу о целительной силе музыки или ещё какой пафосной белиберде. Слово «пафос» пришло Скорпиусу на ум неслучайно: в позе Джеймса действительно было что-то… величественное.

Он даже гитару держал как будто с благоговением. Едва прикасался к грифу, словно боялся задушить, пережать его тонкое горло. Оглаживал пальцами струны, словно не музыку собирался из них извлекать, а просто радовал нежными ласками. Его медиатор не дёргал их, а еле-еле касался, и, наверное, именно поэтому сам звук получался особенным. Гитара не буйствовала и не кричала в его руках, она то тихо плакала, то жалобно постанывала, словно умоляя быть с ней чуть более жёстким.

Это было красиво, но Скорпиус не мог это слышать.

Здесь не хватало драйва. Не хватало так ощутимо, что хотелось сделать всё, что угодно, лишь бы он появился. Хвала Моргане, у него была возможность это исправить!

Глубоко вздохнув, Скорпиус ударил по струнам. Джеймс не открыл глаза, Фред не прекратил рассматривать потолок, только Лили посмотрела на него. И кивнула, широко улыбаясь. Она поняла его правильно. Её ритм чуть изменился, интервалы между ударами чуть увеличились: барабанщица словно предлагала Скорпиусу заменить её, восполнить эти пробелы. И Скорпиус сразу же оценил, насколько удачным было это предложение. Он сходу попал в эту струю, вклиниваясь, подстраиваясь, вплетаясь… Не только в её партию, но и в партию Фреда, обволакивая их музыку своей, подчиняя, заставляя идти за собой, но в то же время будучи ими ведомым.

Джеймс замер, прислушиваясь. Это новое звучание почти оттеснило его, вытолкнуло куда-то на периферию, место ритм-гитариста вдруг оказалось занято Скорпиусом. Музыка изменила свой характер почти до полярности, из протяжной и медленной став быстрой, жёсткой, почти агрессивной, и на несколько секунд Поттеру показалось, что в этом новом звучании нет места ни для него, ни для его привычной манеры. Он даже открыл глаза, чтобы не только почувствовать, но и увидеть, что происходит, и почти сразу же наткнулся на пристальный взгляд Скорпиуса.

«Давай!» — говорил этот взгляд. Приглашающее приподняв бровь, Скорпиус сделал резкое, с оттяжкой движение медиатором, и его гитара издала долгий стон, похожий на те, которые он сам извлекал из своей. Джеймс понял, что рано почувствовал себя лишним.

Легко и осторожно он скользнул пальцами по грифу, отбросив медиатор, кончиками подушечек мягко ударил по струнам.

Теперь всё звучало идеально. Самое настоящее совершенство.

Когда Лили в последний раз, прощаясь с мелодией, ударила палочками по тарелке, они замерли, уставившись друг на друга так, будто видели впервые.

— Ну как? – осторожно спросил Скорпиус.

Уверенность, наполнявшая его всё то время, пока они играли, сейчас испарилась. Возможно, Джеймсу совсем не понравилось то, что он перехватил его партию, попытался занять его место. Возможно, за эту наглость его сейчас выгонят.

— Ну как? – удивлённо передразнил его Фред. – Ну как? Ты ещё спрашиваешь!

Лили, запнувшись о свою табуретку и едва её не уронив, выбралась из-за своей установки.

— Это было круто! – Не выпуская из рук барабанные палочки, она хлопнула Скорпиуса по плечу.

Видимо, прикасаться к чужим плечам было свойственно всем Поттерам. Ну, когда они допускали человека в зону комфорта, потому что Альбус притрагиваться к нему вообще не спешил.

— Правда?

Фред улыбнулся, забрасывая гитару за плечо и снова собирая волосы в хвост.

— Конечно.

— Конечно, — поддержала кузена Лили.

Их одобрение было безумно важным, но Скорпиуса всё же почему-то волновало другое мнение. Мнение Поттера. Но он почему-то молчал.

— Джеймс? – сообразив, что молчание затянулось, Скорпиус решился осторожно позвать его.

— А? Что? – Поттер растянул губы в улыбке, но улыбка вышла немного отсутствующей.

Он выглядел как человек, который только что очнулся от транса. Преподавательница Предсказаний, Сивилла Трелони, регулярно пыталась выглядеть именно так, но получалась у неё просто странная женщина с огромными очками и плохими актёрскими данными, а вот в Джеймсе сейчас действительно было что-то такое… не из этого мира.

Если бы Скорпиус был магглом, он сказал бы, что что-то волшебное.

Но Скорпиус был магом, чистокровным магом в Мерлин знает скольки поколениях, чистокровным магом, который вместо предложенной ему соло-партии ни с того, ни с сего взялся играть ритм, и теперь не знал, как на это отреагируют.

— Джеймс? – его тон был обеспокоенным. – Ты в порядке? Ты не злишься?

— Нет. — Поттер покачал головой, а Лили рассмеялась.

— Это же Джейми… — протянула она так, как будто бы это всё объясняло, — Это же Джейми и музыка.

— Можешь считать, ты произвёл на него неизгладимое впечатление.

И снова это было приятно, но всё же Скорпиусу хотелось услышать самого Джеймса. На этот раз он не заставил себя ждать.

— Всё в порядке, Малфой. Всё в офигенном порядке!

Скорпиус облегченно выдохнул, а Поттер продолжил:

— Похоже, придётся уступить ритм-гитару тебе, — он усмехнулся, тряхнув волосами. – В конце концов, играть соло – гораздо интереснее!

Фред засмеялся и дружески пихнул его в бок.

— Особенно, когда ритм-гитарист из тебя получается крайне фиговый.

Затаив дыхание, Скорпиус посмотрел на Джеймса. Почему-то ему показалось, что тот должен обидеться, но Поттер только передёрнул плечами, мол, можете говорить всё, что угодно, но Джеймс Сириус Поттер всё равно круче всех.

Было довольно странно поймать себя на мысли, что ты, в принципе, с этим даже согласен.

Джеймс Сириус Поттер и правда был очень крутым.

Это открытие могло бы поразить Скорпиуса, но, чуть поразмыслив, он понял, что оно собственно и открытием никаким не являлось.

С самого начала, с самой первой встречи на перроне это было ясно, как день. К Джеймсу устремлялись все взгляды, вокруг Джеймса вились все девчонки. Да что там девчонки… Проведя всего несколько дней в Хогвартсе, Скорпиус успел заметить, что и парни относятся к Поттеру с редким уважением, хоть и холодновато.

А вот того же Фреда все любили. Просто любили, безо всяких затей и заморочек. В него, высокого и яркого, каждый был влюблён по чуть-чуть: так тепло он улыбался, так тепло смотрел своими янтарно-карими глазами…

Впрочем, Фред улыбался далеко не всегда. Иногда он замолкал посреди разговора, закусывая губу, уходил куда-то глубоко-глубоко внутрь себя самого, блуждал там запутанными тропинками, пока кто-то, с силой встряхнув, не спрашивал у него, в чём, Моргана побери, дело. На этот вопрос он никогда не отвечал, но к реальности возвращался.

— Почему он такой? – однажды Скорпиус решился спросить.

Наверное, было логичнее поговорить об этом с Джеймсом, с которым у них уже установились дружеские отношение, но… Они вместе с Альбусом листали энциклопедию по Трансфигурации, в то время как остальные что-то весело обсуждали. Местом сбора была всё та же аудитория, отведённая под репетиции: до и после их музыкальных упражнений она становилась этакой штаб-квартирой.

Что до Трансфигурации, она и Альбуса, и Скорпиуса интересовала постольку поскольку, но домашние задания никто не отменял. Хотя и выполнять никто не хотел, разумеется.

— Какой? – меланхолично переспросил Альбус, ведя кончиком пера по странице.

Капелька чернил сорвалась и некрасивым пятном расплылась на тонком пергаменте.

— Странный. То вроде с нами, то совсем западает.

— Слышал когда-нибудь о том, что самые красивые дети получается у тех родителей, которые очень любят друг друга?

В этой фразе послышалось что-то неправильное, словно Альбусу был неприятен Фред и вообще эта тема, и Скорпиус поспешил возразить:

— Фред и правда очень красивый. Его родители так влюблены?

Альбус посмотрел на него пристально, очень странно.

— Я бы так не сказал.

— Но ты же… Не понимаю.

— Я просто недоговорил, а ты не дослушал.

Скорпиус перевернул страницу и почти с удовольствием уставился на то, как чернила пропитывают и второй пергаментный слой. Его бесило, когда с ним разговаривали загадками.

— Так договаривай, — сказал он после небольшой паузы.

— Так вот, самые красивые дети рождаются у родителей, которые сильно друг в друга влюблены…

— Эй, вы о чём? – в их разговор вклинился Джеймс.

Его вопрос прозвучал лениво. «Обманчиво лениво», — отметил Скорпиус, распознав раздражённые интонации. Правда, на что Поттер мог разозлиться, он не понимал… С другой стороны, не обязательно же ему было злиться именно на них? Вызвать его недовольство мог любой другой – в конце концов, Скорпиус понятия не имел, о чём они там говорили.

— О Фреде, — хмыкнул Альбус.

— Что ж, тогда я тоже послушаю.

Джеймс перегнулся к ним через стол, и Скорпиус с трудом подавил тут же возникшее желание отпрянуть. Желание было продиктовано не неприязнью, нет, о какой неприязни здесь могла идти речь. Оно было продиктовано исключительно той стремительностью, с которой Поттер оказался близко-близко, практически голова к голове.

Он даже успел почувствовать запах. Привычный. Мыло и что-то ещё, свежее, словно чуть горьковатое, похожее на древесину или, может быть, разогретую в пальцах смолу. Странный, но приятный аромат удивительно подходил Джеймсу, и вместо того, чтобы отстраниться, Скорпиусу напротив захотелось приблизиться.

Делать это он, конечно, не стал.

— Я говорил, — со вздохом принялся повторять Альбус, — что самые красивые дети рождаются по любви…

— Ага, — дурашливо кивнул Джеймс. – И я тому лучшее доказательство!

С ним сложно было не согласиться. Оценивать внешность другого парня не было для Скорпиуса необычно, он ценил красоту во всех её проявлениях, так что теперь оставалось лишь мысленно кивнуть. Наверное, миссис и мистер Поттер действительно любят друг друга, если их старший сын выглядит так… Он задумался, пытаясь подобрать верное слово, и решил остановиться на «сногсшибательно». Девчонки и правда сбивались с шага, когда ловили на себе взгляд Джеймса, да и самому Малфою уже не раз довелось испытать на себе гипнотическую силу его зелёных глаз..

Вот сейчас, например.

Альбус снова вздохнул, и Скорпиус подумал, что внешне Альбус уступает своему брату, значит, либо с теорией что-то не то, либо с любовью… Хотя, скорее всего, всё дело было в матушке-Природе и тех причудливых путях, которые она использует, порождая к жизни что-то новое. На уроках Маггловедения им говорили что-то о генах, но он не слишком внимательно слушал.

— А странные дети, как мне кажется, рождаются у несчастных людей.

— Намекаешь, что наши родители были несчастны, раз уж ты вышел таким?

Джеймс просто не умел быть серьёзным, но Альбус в любом случае был для него достойным соперником.

— Ну да. Ведь всё шло так хорошо, а тут появился ты, — едва заметно нахмурившись, парировал он. – Сплошное ходячее несчастье.

Пикироваться братья могли бесконечно, и, заметив, что Джеймс уже приготовился что-то ответить, Скорпиус перебил его:

— Родители Фреда несчастны? Они не любят друг друга? Но… тогда – зачем?

— Всё очень сложно. – Альбус наконец-то отложил перо. – Ты, наверное, не знаешь, но у его отца был брат-близнец, который погиб на войне.

— О Мерлин, — Малфой прикрыл рот ладонью. Девчоночий жест, от которого он всё никак не мог избавиться с детских лет, хотя и понимал, что выглядит глупо.

Достаточно наглядевшись и на Скамандеров, и на Вуд, он успел понять, что ни те, ни другие не мыслят своей жизни вне своих братских и сестринских отношений. На прошлой неделе Лоркан попал в Больничное Крыло — неудачно взорвав навозную бомбу под дверью Филча, он бросился бежать, но оступился на лестнице, — и Лисандр все два дня не находил себе места.

А смерть… Об этом не хотелось и думать.

— Ага. Дядя Джордж женился на девушке своего брата, прямо через несколько месяцев после похорон. Уже через год у них родились Сьюзан и Мэгги, ну, они уже закончили школу, а когда на свет появился пацан, его назвали в честь дяди Фреда.

Скорпиус побарабанил пальцами по столу.

— И? – было по-прежнему не особенно ясно, причём тут красивые дети, странные дети и любовь между родителями. – Ты думаешь, ваш дядя Джордж и его жена были несчастны?

— Дурацкий вопрос.

— Минус двадцать баллов Слизерину, — нервно хохотнул Джеймс. Он очевидно не испытывал и половины того веселья, которое намеревался продемонстрировать.

— Я думаю, — Альбус понизил голос, — они счастливы, насколько это вообще возможно в такой ситуации, но всё-таки это настолько ненормально, что…

— Во время войны мужчины часто женились на вдовах своих братьев, — Скорпиус не смог не возразить. – Это было нормально. Сохраняло семью.

— Жениться на той, кто будет видеть в тебе только отражение брата?

— Да уж, после меня, дорогой Альбус, ты действительно был бы лишь отражением.

— Джеймс. Ты невыносим, — младший Поттер строго посмотрел на старшего. – Я бы ни за что не женился на твоей девушке, потому что скорее всего она была бы такой же катастрофой, какой являешься ты сам. И уж тем более не назвал бы в твою честь нашего сына.

Имя волновало Скорпиуса сильнее всего. Он знал, что в большинстве волшебных семейств разброс имён был не так уж велик. Обычно их чередовали каким-либо образом, называя малыша в честь деда, прадеда, дяди или ещё какого-нибудь родственника, но вместе с тем существовало и поверье, что не стоит давать ребёнку имя того, кто умер не своей смертью или вёл не самую праведную жизнь.

Учитывая всё это, внезапные перемены в настроении Фреда, названного в честь убитого дяди, были чуть ли не минимальным «побочным эффектом».

Впрочем, поверье на то и поверье, чтобы многие не принимали его всерьёз.

— Между прочим, ну, если ты вдруг забыл, его полное имя, — Джеймс кивнул на Альбуса, — Альбус Северус. И он всерьёз волновался, что из-за этого самого «Северус» его распределят в Слизерин.

— Слизерин не так уж плох, — Скорпиус сдержанно улыбнулся.

— То-то ты всё время тусуешься с нами!

Он пропустил шпильку мимо ушей. У него было полным полно времени на то, чтобы подружиться со своими сокурсниками, но всё это время Малфой потратил на своих гриффиндорских друзей. То есть, нет, в серебристо-зелёной гостиной его принимали как своего – ещё бы, ведь как раз своим он и был, но…

Слизеринские подземелья стали Скорпиусу скорее местом для ночёвки, чем местом для жизни, а вся жизнь протекала в репетиционке.

— А ваш отец не разделял таких опасений? – Определённо, Хогвартс был средоточием стереотипов. То, значит, чистокровные только на одном факультете, то все Малфои – гадкие до невозможности, то Альбус придавал, оказывается, огромное значение своему имени.

Впрочем, если первое показалось Скорпиусу просто странным, второе – просто неправдой, то в третьем он с младшим Поттером почти солидарен. Не даром же, в конце концов, родители чуть ли не на свадьбе условились об имени для своего будущего наследника.

Любопытно было узнать, как и чем руководствовались другие семейные пары.

— Я спрашивал у него, имеет ли значение, на какой факультет я попаду. И он ответил, что я был назван…

— В честь двух величайших волшебников, — подхватил Джеймс, — один из которых…

Скорпиус уже слышал эту шутку, два месяца назад, в купе Хогвартс-экспресса, но теперь ему, по крайней мере, стало известно её происхождение. Хотя за эти два месяца ему уже многое стало известно… Он, например, разобрался во всех родственных связях своей новой компании – правда, до сих пор впадал в лёгкий ступор при виде Мари-Виктуар, в крови которой плескался такой адский коктейль, что он не взялся бы гадать, сколько там от Уизли, а сколько – наследие вейлы. Гадать, почему Виктуар училась не в Шармбатоне, он тоже не стал бы. Честно пытался, но она, поймав его задумчивый взгляд, сразу же объяснила – мол, оба родителя работают в Лондоне, Хогвартс удобней и ближе.

А когда Скамандеры – шутки ради – притащили откуда-то комод с запертым в нём богартом, выяснилось, что самый большой страх этой почти бесплотной блондинки с неровно подстриженными длинными волосами – полнолуние. Джеймс шепнул ему на ухо, что причина проста: отца Виктуар когда-то покусал оборотень, и теперь вся их семья боится – а вдруг?

Сам Поттер с боггартом связываться не стал. С одной стороны, не было нужды – Уизли и сама сумела с ним лихо расправиться, превратив рябой серебристый диск в монетку с улыбающимся завхозом (что, по мнению Скорпиуса, было очень даже пугающе, а совсем не смешно), а с другой… Джеймс был слишком увлечён шёпотом.

Он вообще очень любил говорить тихо – и почему-то именно с Малфоем. Со всеми остальными Поттер вполне мог поорать без какого бы то ни было ущерба для чего бы то ни было, но со Скорпиусом ему всегда требовалось доверительно наклониться, вцепившись в плечо и сказать в самое-самое ухо, так, чтобы по шее побежали мурашки.

Скорпиусу иногда казалось, что Джеймс издевается, но обычно перевешивала твёрдая уверенность в том, что Джеймс идиот. По умолчанию.

В слове «идиот» для Скорпиуса не было ничего предосудительного. Абсолютно никакого негативного смысла – ну, если это слово применялось по отношению к кому-то из своих. И, когда оно вот так вот применялось, в нём было только тепло, готовность рассмеяться над очередной глупой шуточкой, влезть в очередной странный разговор и разделить очередное странное времяпрепровождение.

В последний такой раз они сначала привязывали письма к лапкам школьных сов – на скорость, естественно, потом обсуждали, на каких музыкальных инструментах могли бы играть их родители или преподаватели, а потом до слёз хохотали, представляя МакГоннагал, яростно колотящую по тарелкам, и миссис Уизли (которая в девичестве Грейнджер), самозабвенно дёргающую струны басухи.

Впрочем, миссис Уизли (которая в девичестве Делакур) в образе рок-звезды выглядела бы, надо думать, ещё в три раза забавнее – Скорпиус видел её колдографии.

Да, он действительно успел узнать очень многое. О себе самом в том числе, потому что никогда прежде он не реагировал так живо на то, что с ним происходило. Шармбатонские уроки игры на гитаре задевали его за живое, бесспорно, но в них не было и сотой доли того необъяснимого, но чертовски сильного обаяния, которым обладало всё, что приключалось с ними здесь и сейчас.

Даже если под «приключалось» имелось в виду только сидеть и разговаривать о странностях Фреда, пока этот самый Фред меняет улыбку на грустный излом губ и обратно со скоростью два раза в минуту. И строит глазки – то ли Кимберли Вуд, то ли Лисандру Скамандеру. Кто ему нравится больше, Скорпиус так и не понял.

Разобраться вообще было достаточно сложно: не родственниками, не близкими родственниками и не относительно близкими родственниками для большинства числились как раз лишь близняшки и близнецы (ну, и сам Скорпиус), все остальные приходились друг другу кузенами и кузинами. Поэтому пространства для полёта фантазии весьма не хватало. Влюбиться так, чтобы не выходить за пределы компании, можно было либо в Лоркана и Лисандра, либо в Кимберли и Мэдисон. Либо в самого Скорпиуса.

Проще всех из ситуации выходила Лили – крутила роман исключительно с музыкой. Роза, в принципе, вторила двоюродной сестрёнке, только объектом обожания выбрала не ударную установку, а книжки, Запретную секцию и домашние работы по Зельеварению.

Фред, которого любили все без исключения, улыбался всем сразу, Джеймс – всем сразу хмурился, Альбус переписывался с какой-то девочкой из Румынии (где она училась, младший Поттер никому не говорил, хотя никто особенно и не спрашивал – всё равно слушать в итоге пришлось бы исключительно о драконах), Мари-Виктуар была почти помолвлена с каким-то Тедди Люпином, который закончил Хогвартс несколько лет назад. Они вроде как вместе боялись серебряных пуль и полнолуния: отец Тедди был оборотнем. А мать – метаморфам, и, судя по рассказам, жених Виктуар пошёл именно в маму.

Скамандеры, кстати, тоже походили на свою мать – по их собственным уверениям, а вот девчонки Вуд были копиями своего отца, знаменитого вратаря Оливера Вуда, играющего за «Пэддлмор Юнайтед». Не в смысле такими же мускулистыми и повёрнутыми на квиддиче, а в смысле карих глаз, тёмных волос и решительной линии челюсти. Мадам Хуч на них налюбоваться не могла, несмотря на то, что на метле и Ким, и Мэдс летали более, чем посредственно.

Как бы то ни было, эту четвёрку можно было назвать самой свободной. Они никому не приходились ни двоюродными, ни троюродными, и потому могли влюбляться сколько угодно.

Скорпиус, кстати, тоже.

Он почти не удивился, когда обнаружил, какой характер приняли его мысли. Джеймс всё ещё сидел, наклонившись к ним, от него всё ещё одуряющее пахло мылом и древесиной, и, если условие задачи было таким, то иного решения просто не предполагалось. Скорпиуса ощутимо вело.

А Поттер барабанил пальцами по столу, и от этого в голове резким переключателем щёлкало дежавю. Вспоминалось первое сентября, вспоминался переполненный вокзал, вспоминался Хогвартс-экспресс, вспоминалась мягкость чужой рубашки под пальцами.

Скорпиус не думал об этом всерьёз, просто плыл по течению собственных ощущений. Музыка, друзья, веселье и немного слабости под коленками – что ещё нужно для счастья?

Он задумчиво потёр страницу с проступившим чернильным пятном, а потом опёрся лицом на сложенные лодочкой ладони и несколько раз вдохнул. Получилось жарко и шумно, слегка развеяло кашу в голове, ветерком дыхания взъерошило чёлку… Скорпиус убрал руки.

— У тебя чернильное пятно… – ухмыльнулся Джеймс и потянулся к нему. Большим пальцем он коснулся его щеки. - Это новая мода такая?

— Ага, — в горле вдруг пересохло. – Маскировка.

— Плохая маскировка. – Несколькими движениями Поттер стёр то, о чём они говорили. – Ты под ней всё равно узнаваем.

Его пальцы, скользнув по щеке, отстранились. Они чуть задержались у губ, будто Джеймс хотел очертить их контур или хотя бы просто прикоснуться, а потом передумал. Резко поднявшись из-за стола, он заспешил прочь.

Скорпиус остался сидеть.

— Что это сейчас было? – тихо спросил он у самого себя, проглотив вторую часть вопроса, которая должна была звучать как «И почему так быстро закончилось?».

— Ты запачкался, а мой брат по доброте душевной решил подработать аналогом Очищающего, — ответил Альбус, сумевший расслышать вопрос. – Не обращай внимания.

Сказать, разумеется, было намного легче, чем сделать.

Закончив с Трансфигурацией, Скорпиус отправился к себе. Настроения сидеть с остальными и обсуждать что-то больше не было, хотелось немного побыть в одиночестве. Точнее, в уединении. По мнению Малфоя, существовала огромная разница между этими понятиями – и разница не в пользу первого. Одиночество представлялось ему чем-то навязанным извне, чем-то утомительным и утомляющим, а уединение… Уединение ты выбираешь сам.

Точно так же сам он выбрал вернуться мыслями к тому разговору о девушке Джеймса. Потенциальной девушке Джеймса – или гипотетической, кому как больше нравится.

Он попытался её представить.

Пожалуй, Альбус был прав, когда говорил, что она, вероятней всего, окажется такой же катастрофой, как и сам его старший брат. Другая попросту рядом с ним не удержится: не сможет справиться с повышенным вниманием со стороны других девчонок, не сможет даже стать для него чем-то более значимым, чем музыка.

Нет, смыслом жизни для Поттера музыка не была, была скорее образом, но ведь и образ жизни – это достаточно много. Та вещь, к которой привыкаешь, которую не хочется менять, которая прорастает в тебя, крепко-накрепко пустив корни в твою голову и обхватив твою душу ветвями… Целые миллионы привычек, традиций и ритуалов, целая армия незначительных на первых взгляд мелочей и вместе с ними – существенных, масштабных явлений. Линия поведения, способ смотреть на мир… Как можно разделить всё это с кем-то?

У Скорпиуса никогда не было отношений.

В свои пятнадцать он не считал это ненормальным, хотя в Шармбатоне многие начинали с кем-то встречаться уже со второго курса. Такие «романы», на его взгляд, сложно было назвать серьёзными, хотя девчонки, например, каждый раз говорили, что с ними приключилась «настоящая любовь навсегда».

Эта их «настоящая любовь навсегда» ровным счётом ни кната не стоила, и большинство мальчишек смеялось над детской наивностью сверстниц. Хотя и среди них были «навечно влюблённые», но Скорпиус, хвала Моргане, к их числу не относился.

Потому что если бы относился, то ему пришлось бы достаточно тяжело. Даже несмотря на то, что во Франции с большим пониманием относились к однополой любви.

То, что мальчики нравятся ему больше, чем девочки, Малфой, кажется, знал всегда. Когда драгоценная кузина пыталась познакомить его, пятилетнего, со своими подружками, он только отмахивался. А Клео, которой на тот момент уже исполнилось шесть, почему-то находилась в твёрдой уверенности, что именно в их возрасте наступает самое время выбирать себе пару и Скорпиусу следует поторопиться, если он не хочет, чтобы всех самых красивых до него разобрали. Пришлось согласиться.

Никаких указаний на пол в формулировках Клеопатры не звучало, и маленький Скорпиус знать не знал, что с букетом крохотных ландышей нужно подходить не к сероглазым шатенам в клетчатых мантиях, а к их маленьких дочкам. Мистер Нотт над его детским порывом, конечно же, вежливо посмеялся, да и отец с матерью заулыбались, но как-то так сложилось, что с тех самых пор юный Малфой решил, что вся эта ерунда – не для него.

Мол, если в первый раз не задалось, то и потом наверняка не заладится.

С Клео, правда, поговорить об этом всё же пришлось – через несколько лет, когда сталкиваться в коридорах с её тогдашним бойфрендом стало совсем уж невыносимо. Он был высоким и короткостриженным, звезда школьного квиддича, брюнет с голубыми глазами, и то, как Скорпиус, на него запал можно было охарактеризовать только одним словом.

Безнадёжно.

У кузины с ним тоже не особенно получилось. Порвала прямо после того разговора – то ли из сестринской любви, то ли ещё почему. Воспользоваться «шансом» Скорпиус не спешил. Он был верен себе – вообще не спешил пользоваться этими шансами. С кем бы то ни было.

Воспоминания натолкнули его на мысль.

Чуть нахмурившись (мысль казалась немного неправильной), он попытался представить Поттера с парнем. Настолько абстрактно, насколько это вообще возможно в фантазии, но картинка перед внутренним взором нарисовалась довольно легко. Скорпиус даже опешил.

— Наверное, — сказал он самому себе, — это потому, что такой образ жизни можно разделить только с равным.

Это ни в чём не противоречило тому, что говорил Альбус о катастрофах. Ну, ни в чём, кроме пола предполагаемой катастрофы… Зато противоречило чему-то внутри самого Малфоя. Было слишком опасно, слишком самонадеянно давать ход таким размышлениям. Они – словно цепочка коротких шажков в сторону пропасти, за край которой очень просто сорваться, если вовремя не остановиться. Проблема в том, что разглядеть это «вовремя», не получается почти никогда. Почти ни у кого.

У Скорпиуса до поры, до времени получалось, не зря же он жил так спокойно, в компании собственных мыслей и любимой гитары. Не зря же он нигде не задерживался, шатался как перекати-поле…

Думать об этом Скорпиус мог бесконечно, и лучше всего оно у него получалось под музыку. Он потянулся за гитарой и, глубоко вздохнув, удобно устроил её у себя на коленях. Глубокий вдох был частью его персонального ритуала, способом отрешиться от всего внешнего, всего, что не входило в крохотный мир, состоявший только из него и его музыки. Так отец выдыхал прежде, чем броситься в погоню за снитчем, так мать выдыхала прежде, чем со всех ног броситься в озёрную воду… Она любила плавать почти так же сильно, как её муж – летать.

Но Скорпиусу всё чаще казалось, что он музыку любил сильнее, чем они – вместе взятые! – воду и небо. Музыке не было нужды быть чем-то одним, она объединяла в себе все стихии. Удерживала на земле, когда было грустно и плохо, звала за собой в бездонное небо, когда казалось, что весь мир будет твоим, стоит только протянуть руку… Опаляла огнём, когда ты думал, что уже ничего не сможешь почувствовать, лилась тихим ручьём, звонкими каплями разбиваясь о камни, когда ты чувствовал себя умиротворённым…

Музыка была всем.

По крайней мере, до ужина. Потому что на ужин Скорпиус ходил без гитары, а стоявший в коридорах вечный шум и гам существенно отвлекал, даже если он пытался проиграть какую-то мелодию мысленно.

— Эй, — окрик Джеймса настиг его, когда он уже почти занял своё место за слизеринским столом.

Поттер только вошёл в Большой Зал. Окликнув Скорпиуса, он несколько секунд растерянно оглядывался по сторонам, словно не понимая, зачем это сделал, а потом отделился от толпы гриффиндорцев и решительным шагом направился к нему. Малфой заинтригованно поднял брови.

— Что-то случилось?

Вариант был бредовым, потому что, если бы что-то действительно произошло, вряд ли Скорпиус узнал об этом так, под перекрестьем заинтересованных взглядов со всех сторон. Но стоило только подумать о том, что с Лили или Альбусом (или Фредом, или Лисандром, с кем угодно!) могло приключиться несчастье, как сердце взволнованно заколотилось.

Ощущение показалось Скорпиусу весьма непривычным.

— Нет, нет, не переживай. – Джеймс выставил руку вперёд, и кончики его пальцев почти коснулись мантии Скорпиуса.

Он едва подавил желание податься навстречу.

— А что тогда? – Пожав плечами, он отступил, чтобы не было искушения.

— Сегодня вечером, — понизив голос, принялся объяснять Джеймс, — у нас вечеринка. Придёшь?

Первая вечеринка, на которую его пригласили. Ну, или, вполне может быть, в принципе первая. И волнение, наверное, должно было бы поулечься, но вместо этого только усилилось.

Скорпиус сглотнул.

— Где?

— В нашей гостиной.

— А Полная Дама? – он удивлённо покачал головой. – Не думаю, что она согласится пропустить кого-то с другого факультета.

— С других факультетов, — Джеймс выделил окончания. – Вечеринка будет грандиозной! И Роза уже придумала план…

— Только Равенкло может справиться с проблемами Гриффиндора? – Скорпиус честно хотел удержаться от колкости, но не сумел.

Поттер лишь отмахнулся. У него, видимо, был иммунитет против язвительности, выработанный не без помощи Альбуса. Светло улыбнувшись, он сказал:

— Роза подговорила какого-то там рыцаря с какой-то картины, я не понял, с какой и какого, хотя она пыталась мне объяснить… В общем, он позовёт Даму на что-то вроде свидания…

Скорпиус хмыкнул.

— Она оставит свой пост, а все мы дружно войдём в вашу гостиную?

— Так точно. – Джеймс кивнул. Он выглядел очень довольным. – И захвати с собой гитару, нас наверняка попросят что-нибудь сыграть.

После этой фразы не придти на вечеринку он просто не смог бы. Хотя поначалу, что и скрывать, мелькнула мысль о том, чтобы слиться. Просто от стоящего рядом Джеймса так веяло уверенностью и теплом, древесиной и мылом, что вновь и вновь поневоле вспоминались собственные размышления о пропасти. Вообще-то Скорпиус даже не думал к ней подходить, но почему-то ему казалось, что она сама решила подобраться к нему.

В Шармбатоне он собирался бы на вечеринку долго и тщательно, в Хогвартсе даже не стал ничего предпринимать. Только сбросил мантию, оставшись в джинсах и тёмно-серой футболке, и, как и просил Поттер, подхватил гитару, привычным движением забросив свою девочку на плечо. На мгновение ему даже послышалось, что она одобрительно тренькнула, радуясь предстоящему «выходу в свет», а потом Скорпиус решил, что гитара хоть и является одной из важнейших штук в его жизни, испытывать человеческие эмоции ей всё-таки не дано.

«И хвала Моргане!» — рассудил он, подходя к аудитории, в которой они обычно репетировали. Именно там собирались все те, кто был приглашён, но учился на других факультетах. Скамандеры, Вуд – стандартный состав, Виктуар, Роза Уизли, ещё несколько человек – к счастью или к сожалению, незнакомых. Коротко кивнув им, Скорпиус обнял девушек и пожал руки близнецам.

— Все в сборе? – деловито спросила Роза. Ей явно нравилось чувствовать на себе ответственность, направлять всех и координировать.

— Все, — Лисандр меланхолично кивнул и тут же весьма задорно ей подмигнул.

Кимберли нахмурилась, Мэдисон фыркнула, Мари-Виктуар закатила глаза.

Кажется, вечер обещал быть интересным.