Пустота

Потом я много лет пытался понять, почему все случилось именно так…

Идея трахнуть Сопливуса появилась у меня на другой день после стычки у озера.

Зрителей тогда набежало человек двадцать. Слизеринскую гниду, конечно, никто не любил, и, когда я стащил с него эти серые, мерзкие и наверняка жутко вонючие трусы, толпа просто взревела от восторга. Чувствуя поддержку, я повертел Сопливуса в воздухе, чтобы они тщательно рассмотрели со всех сторон его костлявое тело с измазанным зеленкой пупком, подергал заклинанием его за член и попросил их поаплодировать ему.

Конечно, он все это время нелепо взмахивал руками, пытаясь прикрыть то свой маленький хуй, то тощую задницу, но куда ему! А мне казалось, что сейчас, вот-вот, еще секунда, еще один подлет вверх его сморчка, еще один отчаянный взгляд, и я наконец-то почувствую полный триумф, полное наслаждение его падением. Ни фига! Никакого торжества не было и в помине.

Этот мерзкий урод, родившийся по ошибке вместо кого-то менее неполноценного, украл его у меня. Толпа улюлюкала на все лады, отпуская комментарии насчет длины его хуя и пиная ногами грязные трусы, даже предлагая нацепить их на древко и сделать из них слизеринский флаг, но это я, я чувствовал себя грязным. Помню, я так и оставил его висеть, просто подобрал свою сумку, плюнул в сторону Сопливуса и ушел. Сири потом сказал, что у меня был такой вид, что он впервые в жизни решил за мной не идти.

Напивался я в одиночестве в Хогсмиде, и какой-то придурок, подсев ко мне, заливал мне про то, что он прекрасно меня понимает, что у него тоже неразделенная любовь. Не знаю, как я сдержался и не засветил ему. Но одно дело — Сопливус, ненавидимый всеми змееныш, за которого мне ничего не будет, а другое — драться в «Кабаньей голове» на глазах у брата Дамблдора.

Наверное, я бы проспался, и ничего бы не случилось, но когда я вернулся, еле стоя на ногах, на меня вдруг набросился Рем. Мой тихий спокойный Рем дубасил меня и кричал, что больше он не будет покрывать меня, что он староста, и будет выполнять свои обязанности, и еще вагон тому подобной дерьмовой дребедени. Потом еще Сири заметил, что «Джей, это уже, кажется, было, чересчур». Сири, который сам едва не прикончил Сопливуса месяц назад, ха-ха.

Наутро ни тот, ни другой не разговаривали со мной. Отлично! Сопливус украл у меня еще и друзей! Эванс тоже наверняка его уже простила. Она всегда его прощала. За все. Что бы ни делал этот урод со своими гадюками, от нее все равно через каждые два слова неслось: «А вот мы с Севом», «А Сев говорит…», «А Сев считает…».

Выход был один — опустить Сопливуса так, чтобы он никогда даже головы не смел поднять. До сих пор не понимаю, откуда вообще возникла эта идея — трахнуть. На тот момент в моей голове даже и мысли не было, что у меня может встать на него. Тощий, волосы немытые, зубы кривые и нос, который вот-вот прирастет к подбородку. Но даже если бы он был суперраскрасавчиком, как Сири, у меня бы все равно не встало, потому что он был парнем, а пидорасом я точно не был. Идея-то была как раз в том, чтобы сделать пидорасом Сопливуса. И к вечеру она оформилась в более или менее ясный план.

Я уже давно не был девственником, и девчонки как в Хогвартсе, так и вне, давали мне довольно охотно. Так что как все делается технически, я себе представлял. Жопа, в конце концов, та же дырка, думал я, только в заднице. И какая разница, куда вставлять? Девчонки вот тоже, как я слышал, охотно ебутся в задницу, просто мне пока и так хватало с лихвой. Убеждая себя, что в том, чтобы трахать в жопу парня, нет ничего необычного, я, однако, здорово занервничал. А при одной мысли, чья это будет задница, меня передергивало. Думать, что он испачкает меня своим дерьмом, было невыносимо мерзко.

Я даже решил на всякий случай сходить в библиотеку и поискать очищающее заклинание.

Но для начала следовало обзавестись возбуждающим зельем. Месяц назад в Хогсмиде я услышал, как аптекарь убеждал клиента купить одно такое, говоря, что от него «встанет на все, и не то, что на самую старую и страшную бабу, а даже и на козу». Если только он не врал, это было как раз то, что нужно. Зелье стоило нехило — целых десять галеонов, и я решил, что ладно, Сопливус заплатит мне еще и за это. И за повышенное внимание к моей персоне тоже. Слухи у нас распространялись быстро, и куда бы я в тот день не шел, повсюду раздавались смешки и до меня долетали обрывки разговоров, в которых обсуждались вчерашние события. Конечно же, они смеялись над Сопливусом, но мне почему-то было так невыносимо, как будто надо мной…

На ужине рядом со мной не оказалось ни Рема, ни Бродяги, только Пит, который то и дело краснел и никак не мог вразумительно ответить, куда же они делись. В конце концов, он додумался до того, что они ушли искать меня, что было, конечно, очень остроумно. На самом-то деле Пит оказался прав, но в тот вечер я чувствовал себя так, как будто все отвернулись от меня из-за Сопливуса. Да еще Эванс кидала на меня взгляды, полные презрения. Чертовски глупо!

Самого Сопливуса, конечно, на ужине не было. На улице наверняка тоже. Мой основной план заключался в том, чтобы проникнуть на территорию Слизерина, пробраться в спальню и оттрахать его прямо на кровати. Для этого надо было только чуть-чуть поторчать под мантией-невидимкой в коридоре, потом войти с кем-то из его сокурсников-гаденышей и притаиться где-нибудь в углу спальни. Затем дождаться, пока Сопливус уснет, осторожно открыть полог, набросить на него одно за другим Силенцио и Инкарцеро, влезть на приступку, задернуть полог, поставить заглушающие чары, выпить зелье и сделать то, что хотел.

План, конечно, был довольно рискованный. Например, на пологе могли стоять какие-нибудь мудреные оповещающие чары, и это означало, что придется снимать сначала их. Это займет время, кроме того, при ошибке можно всех разбудить. Мантия-невидимка, конечно, поможет смыться, но вдруг что-то пойдет совсем не так? Однако выбор места для траха был не случаен. Опустить гаденыша именно там значило показать, что я везде достану его, что он нигде не будет в безопасности.

В этих мыслях я добрел до гриффиндорской башни, убедился, что Сири и Рема нет и здесь, достал из сундука мантию-невидимку и поперся в библиотеку. Очищающих заклинаний человечество изобрело много, и было совершенно понятно, что то, которым убираешь пятна с мантии или со стола, для члена или задницы не годится. Наверное, нужное мне стоит искать в каком-нибудь лечебном справочнике.

В библиотеку я тоже вошел в мантии: не хватало еще объясняться с мадам Пинс. За столами никого не было: в такую погоду все предпочитали делать уроки во дворе или у озера. Лишь пара первокурсников рылась в ближайших стеллажах, то и дело дергаясь под пристальным взглядом нашего «стервятника».

Колдомедицинские пособия были в дальних рядах, почти что у самого входа в Запретную секцию. До него оставалась только пара крайних стеллажей, и еще несколько длинных столов между ними. Доставая нужный мне справочник, я заметил в крайнем проходе свет, заглянул туда и еле удержал себя, чтобы не свистнуть. За столом, склонив над толстенной книгой свой огромный нос, сидел Сопливус.

Я тихонько зашел ему за спину. Хотя мог бы и топать как слон: когда Сопливус погружался в книгу, он переставал замечать что-либо вообще. Он сидел в своей излюбленной позе — забравшись с ногами на лавку и, пропахивая носом книгу, дышал открытым ртом и сопел.

Мерлин, так было даже лучше! Сама судьба подыгрывала мне. Первым я выбрал накладывать Силенцио — пока этот придурок не заговорит, он и не поймет, под заклятием он или нет. Конечно, Сопливус ничего не заметил. В целом невербальными заклятиями я владел не очень, но Силенцио и Инкарцеро мне давались хорошо. Когда накладываешь Инкарцеро, нужно очень хорошо представлять, как именно ты хочешь кого-то связать. Особенно если привязываешь к твердой поверхности. Связать Сопливуса и привязать одновременно к столу и лавке было нереально. Я выбрал в первую очередь руки и произнес заклинание.

Его кисти мгновенно связало и пришпилило к столу прямо поверх книги. Вот тут он уже все просек. Надо сказать, реакция этого гада меня удивила. Я почему-то ожидал, что он будет так же бестолково барахтаться, как и вчера, но первым делом получил пинок башмаком в живот, да такой силы, что не знаю, каким чудом удержался на ногах, а самое главное — не взвыл от боли. Потом Сопливус попытался опрокинуть коленями лавку, но я навалился на него, стиснув зубы и не обращая внимания на пинки, поймал его левую ногу за щиколотку и произнес Инкарцеро. С правой вышло не легче, он продолжал отчаянно дергать и ей, и даже рассек мне острым каблуком ладонь, и когда обе его тощие коленки оказались, наконец, привязаны к лавке — на расстоянии сантиметров сорока друг от друга, -а сам Сопливус ненадолго затих, я чувствовал себя как после хорошего квиддичного матча. Пытаясь отдышаться, я тщательно вытер кровь о его мантию, чувствуя, как вздрагивают под ней выступающие позвонки.

Убедившись, что у соседних стеллажей по-прежнему никого нет, я вернулся к Сопливусу и, потянув его за патлы, повернул его голову к себе. Я ненавидел это ощущение его грязных, жирных волос под своими пальцами, но мне хотелось видеть его глаза. Его зрачки расширились так, что почти слились с темной радужкой, и пару минут я просто наслаждался выражением ужаса на его лице. Конечно, он не знал про мою мантию. За три года, что она находилась в моем распоряжении, я так ничем и не выдал себя. Для Сопливуса я был абсолютной пустотой, которая ни с того, ни с сего напала на него. Однако почти мгновенно ужас исчез, сменившись ненавистью. Сопливус не мог знать, как именно я стою, где находятся мое лицо и глаза, но он безошибочно нашел мой взгляд, казалось, прожигая меня своими углищами прямо сквозь мантию. Несколько мгновений мы, тяжело дыша, пялились друг на друга.

Потом я наколдовал повязку ему на глаза: мне нужно было выложить колдокамеру, а я не хотел, чтобы он догадался, кто я, увидев мои руки. Затем я достал из кармана бутылку с зельем и выпил половину. Вкус и запах пойла были отвратительны, немногим лучше, чем моча, но эффект оно и вправду дало мгновенный — у меня моментом начался стояк. По счастью, пока не слишком болезненный. Порадовавшись, что задуманное начинает исполняться, я подошел к Сопливусу и задрал его мантию, кое-как вытащив из-под веревок ее края. И присвистнул. Белья на нем не было. То есть носки были, майка была, а трусы — нет. Должно быть, он и вправду был из такой нищей семьи, что не мог себе позволить запасную пару.

Когда я обнажил его задницу, он дернулся так сильно, что на секунду я подумал, что он сейчас порвет веревки. Только не учили тебя в твоем гадюшнике, как избавиться от Инкарцеро, да, мой милый змееныш? Было жалко, что я не мог говорить, мне хотелось, чтобы он услышал то, что я думаю о нем, впиявить это прямо в его мозг точно так же, как я сейчас вставлю свой член ему в задницу. Отвращения, кстати, эта мысль больше не вызывала: наверное, зелье действовало не только на член.

Привязал я его правильно, а ягодицы у него были такие тощие, что дырка Сопливуса оказалась передо мной как на ладони. Он продолжал дергаться, и я издевательски похлопал его по спине между острых лопаток. Он затих. Я расстегнул ширинку, вынул ноющий от нетерпения член и стал вставлять. Не тут-то было! Его дырка не то, что оказалось узкой, на миг мне показалось, что ее нет вообще! Сопливус же извивался, как будто пытался сползти в проем между столом и лавкой. Все это меня разъярило. Я схватил его за костлявое бедро и, направляя себя рукой, стал толкаться со всей дури в намертво сжатый анус. Раза с пятнадцатого дырка, наконец, поддалась, и я с разгона въехал в Сопливуса чуть ли не на полную длину.

В его заднице меня сдавило так, что перед глазами заплясали звезды. Такого со мной не было даже тогда, когда я грохнулся башкой о квиддичное поле. Никогда я еще не трахал кого-то, кто был бы так узок и тесен. Ни одна девчонка не сжимала меня так. Кайф был просто немыслимый. Сопливус вцепился пальцами в книгу и, раззявливая рот в беззвучном крике, вжимался в стол каждый раз, когда я всаживал ему. И это, и то, что он даже жопой пытался выпихнуть меня, только усиливало мои собственные ощущения. За эту пару-тройку минут я не раз успел проклясть себя за то, что не заткнул Силенцио и себя самого. Кончая, я прикусил губу, чтобы не орать, и, кажется, прокусил ее насквозь. Такого оргазма у меня в жизни не было.

Выскользнув из Сопливуса, я прислонился к стеллажам и сполз вниз, очумело пялясь в его открытую дырку, из которой вытекала кровь вперемешку с моей собственной спермой. Он продолжал вздрагивать, отчего его жопа колыхалась совершенно по-блядски призывно. Я еле удержался, чтобы не захохотать. Неожиданно мне захотелось вставить ему еще раз. Собственно, план мой не был закончен. Я призвал колдокамеру, чуть не уронив ее — руки меня не слушались: оказывается, я тоже, как и Сопливус, трясся весь — и, кое-как собрав себя, сделал несколько снимков его раззявленной дыры.

Мой стояк был уже на месте, как будто бы я и не трахал его только что — зелье действительно оказалось зверским. На этот раз Сопливус лишь вздрогнул, когда я положил руку на его щуплое бедро, но извиваться не стал. Понял наконец, наверное, что я его все равно достану. В этот раз он впустил меня в себя сразу, внутри было скользко от спермы и заводяще хлюпало. Но мне хотелось чего-то еще… Перед тем, как начать опять вколачиваться в него, я наклонился к его уху и прошептал: «Послушная шлюшка». Он, конечно, снова начал дергаться и выталкивать меня, и от кайфа я чуть не забыл сделать колдографии с моим членом в его заднице — самое главное, ради чего я все, собственно, и затевал.

От второго оргазма у меня совершенно снесло крышу. Я закрыл себе рот рукой и продолжал впахиваться в его жопу с мыслью, что вот-вот достану его до самого горла. «Ну, хоть какая-то польза в этой жизни от Сопливуса», — ошеломленно думал я, возвращаясь к привычному месту у стеллажей. Голова кружилась, и во рту — наверное, после зелья — была сушь, словно с похмелья. Когда головокружение унялось, и я открыл глаза, жопа с отчетливо синеющими следами моих пальцев, с зияющей розово-красной дырой все так же дергалась передо мной, но время подходило к отбою, и пора было валить. С трудом мне удалось сфокусировать взгляд на том месте в учебнике, где говорилось об очищающих чарах для половых органов. Сперму нужно было убрать. Тогда никто не докажет, что именно я трахнул Сопливуса.

Очистив его и себя, я опустил ему мантию, повесил себе на шею колдокамеру и, напоследок дернув Сопливуса за волосы, снял с него повязку. Блять! Лучше б я этого не делал! Никаких углей и в помине не было — на меня смотрели детские беззащитные глаза, полные слез. Кажется, я двинул ему кулаком в скулу. Потом вдавил носом в книгу и пошел к выходу. У края стеллажей я обернулся и прошептал «Фините Инкантатем», освобождая его руки. Попадаться было нельзя.

Я не понимал, каким образом гаденыш опять обломал мне кайф. Это я оттрахал, это я опустил его, это я сделал его педиком, какого хера я чувствовал себя так, как будто это он поимел меня? Ну, ничего, завтра и послезавтра я оторвусь!

Идти напиваться в Хогсмид было глупо. Молча пройдя мимо «друзей», я вернулся в гриффиндорскую спальню и, задернув полог, лег спать. Часа в три я вскочил от того, что у меня был дикий стояк, и вспомнил, что мне только что снился Сопливус, который делал мне минет. Стоило мне представить, как я вколачиваюсь в его жалкую задницу, как я опять получил по голове оргазмом невиданной силы. Это начинало надоедать. Да что ж такое?! Я выпил всего половину бутылки зелья вместо целой… «Завтра в Хогсмид за антидотом, — подумал я, засыпая, — а месть Сопливусу никуда от меня не уйдет».

Когда аптекарь сказал, что дело не в зелье, а в том, что меня просто возбуждает тот, кого я трахаю, я его чуть не убил — удар-то у меня всегда был что надо! Очухался я только тогда, когда этот сморчок треснулся головой о прилавок, и мешком упал вниз. Слава Мерлину, потом оказалось, что у него просто ушиб башки и обморок, но вначале я здорово перепсиховал. Чтоб не спалиться, пришлось еще накладывать Обливиэйт, а это я делать не очень-то и умел. Но в итоге все получилось. Однако из-за истории с Сопливусом я чуть не стал убийцей, и теперь он должен был мне еще и это.

Вернулся я в замок уже после отбоя. Мне было нестерпимо, что кто-то может меня увидеть. Мысль, что я стал педиком и хочу Сопливуса, безостановочно трахала мой мозг. Может, это все — следствие какого-то проклятья, которое гребаный ублюдок успел наложить, пока я его пялил? Но хрен с два кто может наложить проклятие одновременно без палочки и под Силенцио… Отец мне рассказывал, что невербальные заклятия и без всего — это было под силу только Дамблдору и Гриндевальду. Между тем, при одной мысли о том, как я долбал гаденыша в его скользкую дырку, у меня начинался стояк. По пути до Хогвартса пришлось сдрачивать целых два раза, и конца краю этому развлечению не предвиделось.

В Хоге мне еще пришлось тащиться к Помфри. Руку я залечивал наскоро, еще при Сопливусе, и, конечно, забыл ее промыть. Обычно всякой колдомедициной у нас занимался Лунатик, а я не очень-то и вникал. Теперь же мне это аукнулось. Видимо, этот урод занес мне заразу, и ладонь распухла и здорово болела. Хорошо еще, что не правая, тогда было бы труднее сдрачивать.

Я думал, Помфри вскроет мне руку, вынет оттуда гной, и снова залечит, но вместо этого она усадила меня на кровать и дала выпить ярко-синее зелье, отвратно-горькое и воняющее какой-то плесенью.

— Зелье убьет заразу в течение двадцати минут, мистер Поттер, — сказала она, нависая надо мной с подозрительным неодобрением на лице. С чего бы это? — И этим вы обязаны слизеринцу Северусу Снейпу, мистер Поттер.

Что?! Сопливусу?! Я чуть не подпрыгнул на кровати.

— С тех пор, как он варит зелья для больничного крыла вместо Горация, нам не приходится прибегать к варварским и, как Вы помните, очень болезненным методам вроде вскрывания ран. Советую Вам помнить об этом, мистер Поттер, когда Вы в следующий раз заиграетесь.

Пока она читала мне нотации, у меня ужасно кружилась голова, и все время тянуло блевать, но я так и не выблевал. Потом оказалось, что это особый эффект зелья, который добавил в него Сопливус, чтобы первогодкам не приходилось пить его по многу раз. В-общем, пока прошло двадцать минут, после которых его можно было запить, я чуть не подох от этой горечи во рту.

Сопливус-горечь-желчь-рвота. Ночью я опять проснулся от стояка. Я уже не знал, чего хочу больше: отомстить Сопливусу, пустив по факультетам снимки его разъебанной задницы, или просто трахать его в эту самую задницу до полной потери сил. Промаявшись еще пару часов без сна, я решил, что это и будет самая лучшая месть. Я буду, не раскрываясь, трахать его, изводить его, унижать, всячески выказывая свою власть над ним, а в один прекрасный день раскрою ему, кто я. И тогда посмотрим, кто кого.

На следующий день я от удивления едва не проткнул себе щеку вилкой: Сопливус как ни в чем ни бывало сидел за завтраком, так же, как и всегда, водил по тарелке носом и слушал кого-то из своих гадюк, что-то втолковывающих ему. Я бы на его месте после такого позора не показывался в Большом зале минимум неделю, а то и вовсе никогда! Вдруг он поднял голову, и наши взгляды встретились, и на секунду я подумал, что он знает: такая в его глазах была ненависть. Потом я вспомнил, что у него есть и другие причины ненавидеть меня. Мысль быть разоблаченным мне совсем не нравилась. Я был уверен, что Сопливус не пойдет на позор, но…

Уйдя в свои мысли, я не заметил, что этот гад продолжает пялиться на меня. Не знаю, что меня достало больше — глаза-гляделки, или его дрожащая от ярости нижняя губа. В-общем, он опять выиграл. Потому что отвернулся я. Знаю, что никому не было дела до нашей дуэли. Большинство пялилось в учебники, срочно дочитывая что-то перед экзаменами. У нас у самих завтра была трансфигурация, но я за нее не слишком боялся: почти все предметы давались мне легко. Гораздо больше мои мысли занимало то, что я могу сделать с Сопливусом.

Рем и Сири по-прежнему не разговаривали со мной. Впрочем, я видел, что они уже начали остывать. Наверное, если бы я сделал шаг навстречу, мы бы помирились в тот же день, но мне хотелось, чтобы меня оставили в покое.

Вернувшись с завтрака, я отыскал в гостиной кипу газет и пошел в совятню. Еще на втором курсе Рем дал мне почитать маггловскую книжку про приключения сыщика Шерлока Холмса. Там была такая штука, со словами, вырезанными из газет. Через десять минут школьная сова уносила готовый текст.

«Тебе ведь понравилось то, что было позавчера? Уверен, ты захочешь взглянуть на колдографии. Если не хочешь, чтобы на них смотрел кто-то другой — то же место, то же время, та же поза. И мне нравится, когда ты уже скользкий внутри».

Я бы дорого дал за то, чтоб посмотреть на лицо Сопливуса, когда он прочитал письмо! За обедом я наблюдал за ним сквозь сплетенные пальцы: он явно нервничал, то краснел, то бледнел, но на меня не посмотрел ни разу.

После обеда я наткнулся на него на школьном дворе, и мне захотелось наподдать ему прямо сейчас — спокойно сидя на краю фонтана, гаденыш как ни в чем ни бывало учил трансфигурацию. Именно это я ненавидел в нем больше всего — вот эту непроисходящесть, то, что ему было плевать на весь мир, кроме себя. Это умение быть в одиночестве, прятаться в свою подземельную раковину. Я не мог быть один, мне нужны были Рем, Сири, Пит, нужна была Эванс, да и все остальные. А он прекрасно обходился без всех, как будто сам был целым миром-богом-маленьким, совершенно независимым дьяволом.

Я стоял в двадцати шагах от него, унизивший его, опустивший его, а он в двухсотый раз повторял свою трансфигурацию, как будто на свете не было ничего важнее. Все так же дышал открытым ртом, все так же сопел и шмыгал уродским носом, все так же водил пальцем в кляксах и пятнах от зелий по нижней губе.

Кажется, в этот момент я решил, что он не придет. Оставшееся до вечера время я убивал, сидя в полном одиночестве на опушке леса и придумывая Сопливусу различные кары. И. конечно, периодически сдрачивая от картинки, как я вбиваюсь в него.

Ужинать я не пошел. Не хотел видеть, как выйдя из Большого зала, он свернет к себе в слизеринские подземелья. На всякий случай я придумал текст предупреждения, которое решил послать ему сразу, как только пойму, что он не придет.

В половине восьмого я отправился в библиотеку. Ничего принципиально нового там не было. Так же, как и всегда летом, дверь была открыта, так же плавал этот отвратительно дрожащий свет под потолком, и Пинс грозила взглядом первогодкам, которые не слишком аккуратно листали журналы за ближайшим столом.

Перед дальними стеллажами я понял, что ноги не слушаются меня. Я встал, уперевшись лбом в боковую полку, и не мог, не мог заставить себя заглянуть в соседний проход. Когда же, наконец, сделал это, то почти перестал дышать. Снейп был там. Он сидел точно так же, как и в прошлый раз, когда я застал его — забравшись с ногами на лавку и склонившись над огромной книгой. И только неестественно прямая, напряженная спина вместо привычной сутулости выдавала то, что он ждал…

Стараясь не шуметь, я подошел ближе, привязал его к столу Инкарцеро, и, как и два дня назад, задрал его мантию до самой шеи. Потом переместил пальцы на его задницу и развел в стороны бледные ягодицы. Мерлин, он и вправду был смазан!

В этот раз я не привязывал его ноги к скамье и не накладывал на него Силенцио, но глаза все-таки завязал. Потом стащил с него ботинок, снял его собственный волглый вонючий носок и затолкал ему в рот в качестве кляпа. Так казалось интереснее. Проделывая все это, я уже дрожал от нетерпения, он тоже дрожал, но сначала я стал трогать его, везде, где только мог. Мне мало было дырки, готовой для меня, мне хотелось еще больше унизить его, показать, что я — полновластный хозяин всего его тщедушного тельца.

Я уже больше не испытывал отвращения, прикасаясь к нему. Мне нравилось чувствовать, как он вздрагивал и сжимался, когда я собственнически оглаживал его по бедрам, мял впалый живот. Когда я сжал его яйца, он чуть не подскочил и протестующее замычал.

— Тихо, тихо, петушок, — сказал я ему на ухо, не выпуская яиц из рук, — не хочешь же ты, чтобы прибежала Пинс. — Я не боялся, что он узнает меня по голосу. Сири в свое время приволок из фамильной библиотеки любопытную книжку об искусстве пыток. Темная магия оттуда мне и нафиг не сдалась, но заклятия, которые помогали палачу остаться неузнанными, в том числе и для изменения голоса, понравились.

Не знаю, зачем я взял в руку его член. Наверное, потому что это делало его даже более уязвимым, чем то, что я мог в любую секунду разодрать ему задницу. А может, захотелось показать ему, что его стручок так ничтожно мал, что уместится весь в моей ладони. И вдруг его член начал двигаться в моих руках, твердеть. Я чуть не присел от удивления. Сопливусу нравилось то, что я с ним делал! Мерлин мой! Сопливусу нравилось…

Эта блядская рожа обыграла меня даже здесь! Я чуть было не развернулся и не ушел, бросив его прямо так, с привязанными к столу руками, с задранным подолом мантии, с истекающей смазкой дырой. Вот была бы хохма, если бы его нашли в таком виде!

Но, во-первых, это грозило разоблачением, а, во-вторых, мой собственный стояк требовал довершить начатое. Я развел его острые ягодицы, все еще в синяках от моих пальцев и на этот раз сразу же вошел до конца, как будто к себе домой. Он действительно хорошо себя смазал, но в его жопе было так же туго, как и в прошлый раз. Затем я резко вынул член и вставил его еще раз. Мерлин, как хорошо! Он дернулся пару раз, по старой привычке пытаясь выпихнуть меня, но я не дал ему ни шанса. Я был его хозяином, а он моим рабом, и на какой-то момент мне даже показалось, что все встало на свои места.

В эту ночь я спал очень хорошо, и сны о Сопливусе меня не тревожили. Наутро мне захотелось убить его. Он опять был в столовой! Опять ел овсянку с таким видом, как будто вчера ничего, абсолютно ничего не произошло. Хотя, чего я ждал? Что Сопливус будет бегать по Большому залу и кричать: «Меня вчера трахнули в жопу, а потом два раза в рот, вы, случайно, не видели, кто?» При мысли о том, что он мне отсасывал, стоя на коленях с повязкой на глазах, а потом старательно глотал мою сперму, мой член опять затребовал свою дозу.

Трансфигурацию, сдавая ее в непосредственной близости от Сопливуса, я едва не провалил. У меня тряслись руки, и я никак не мог превратить розу в изящный подсвечник таким образом, чтобы у него не осталось ни одного шипа. Гаденыш справился со своей работой великолепно. Макгонагалл жутко его недолюбливала, и никогда не хвалила его, но тут она сказала, что это лучшая работа, которую она видела за год, и «посмотрите, сохранилась каждая прожилка лепестка, и… браво, мистер Снейп!». Сопливус просто расцвел от удовольствия, как эта самая роза, до румянца на желтых щеках, и сделался еще уродливее. А я представлял, как вечером буду бить его по лицу, и опять некстати думал, что его задница вчера, когда я всаживал в нее мой член, была куда краснее, чем сейчас его щеки.

После экзамена Сири и Рем попробовали, было, помириться, но я нацепил обиженное лицо, и смылся от них. Немного труднее было сбежать от Пита — во-первых, мы с ним не ссорились, во-вторых, я знал, что он при случае может перекинуться в крысу и проследить за мной. Впрочем, решил я в конце концов, что как раз Пит, если и узнает, не выдаст меня. В крайнем случае, я найду, чем его подкупить.

На этот раз я придумал способ увидеть лицо Сопливуса, когда он получит письмо. В Хогвартс разрешалось вызывать домашних эльфов, и я просто попросил мою эльфийку Бетси переслать письмо так, чтобы оно пришло как раз в обед. Наконец-то он как следует побледнел. Уронил ложку, разлил суп и моментом скомкал письмо и сжег, ошалело оглядывая ближайших к нему гадюк, которые, в свою очередь, с недоуменным видом уставились на него. Похоже, трюк с письмом заметило много народу, потому что вокруг Сопливуса на какой-то момент образовалась тишина. Однако он опять выкрутился. Тряхнул с холодным высокомерным видом грязными патлами и сказал четко и ясно, что письмо из дома, и что он не желает его обсуждать. Не желает обсуждать. «Ну и цаца!» — думал я, представляя, как буду дергать его за эти самые патлы, как и вчера, когда он мне отсасывал.

Минет он делал плохо: неумело, неуклюже, задевая зубами и всячески показывая, как его драгоценной персоне это не нравится. Во второй раз я даже не выдержал и пригрозил, что если он не будет хорошей шлюхой, то мне придется распространить колдографии. Тогда он стал стараться, даже слишком, что было еще хуже, но, по крайней мере, больше не кусал, да все это было и неважно. Даже неумелый, он заводил меня в сто раз сильнее, чем девчонки, которые удовлетворяли мои желания до него. Эта маленькая дрянь все больше привязывала меня к себе!

Что ж, в письме я ему сообщил о своих желаниях весьма недвусмысленно. Например, о том, что я хочу его найти на этот раз не вечером, а сразу после обеда, в уже задранной до шеи мантии, а еще с его любимой 13-дюймовой палочкой в жопе, вставленной до самого конца. И когда я пришел в библиотеку, он, конечно, уже был там, покорно склонивший патлы над книгой, вздрагивающий и нервно оглядывающийся каждые несколько секунд, а еще — с черным кончиком палочки, выглядывающим из плотно сжатой вокруг него розовой дырки. На этот раз я не наложил на него ни Инкарцеро, ни Силенцио, только повязку на глаза, и просто зажал рот рукой, перед тем как залезть пальцами в анус, резко, одним рывком, вытащить палочку и оттрахать его до полного помутнения в глазах.

На этот раз мы все-таки привлекли внимание Пинс, но когда она дошла до нас, я уже содрал повязку с его глаз и опустил ему подол, и Сопливус полез куда-то вниз под лавку, объясняя, что просто задумался и уронил палочку. После, когда шаги Пинс затихли за стеллажами, и он стоял, прислонившись к столу, и тяжело дышал, лихорадочно обводя взглядом пространство вокруг, я опять набросил на его глаза повязку, и на этот раз ворвался языком в его приоткрытый рот. Целовать Сопливуса — это оказалось не мерзко, а даже приятно, а когда он вдруг ответил мне, я понял, что и у него, наверное, опять стоит. На этот раз я сдрочил ему, предварительно, конечно, оттрахав опять и пустив струю спермы ему в рот, и наконец-то это оказалось слишком даже для него: когда я уходил, он жалким комком в перекошенной смятой мантии сидел на лавке, судорожно вцепившись в край стола своими длинными желтыми пальцами — скрюченными когтями смертельно раненной хищной птицы, и вздрагивал всем своим щуплым телом.

А я думал о том, что через несколько дней наступят каникулы, и что я уже не представляю, как буду обходиться без него. И в голову мою закрадывалось неприятное подозрение, что, несмотря на то, что он, кажется, был раздавлен, что он был моим полным рабом, и что я мог приказать ему делать все, что угодно: например, мог сам трахать его, а мог заставить лечь под кого-то другого, — несмотря на все это, не прилагая к тому никаких усилий и будучи абсолютной жертвой, Сопливус опять победил!

Открылся я ему в последний день в Хогвартс-экспрессе: перед отъездом на завтрак прислал письмо, чтобы он ждал меня у туалета в третьем вагоне в 12.00. С большим трудом мне удалось отцепиться от Рема и Сири, с которыми мы помирились накануне. Наконец-то улизнув от них, я быстро нашел нужный вагон и открыл дверь в тамбур. Едва я увидел Сопливуса, как понял, что он уже знал. Он сверлил меня глазами, но не говорил ничего. Вагон здорово качало, и волосы, которые я заставил его не просто обрезать — обкромсать — жалкими обрывками били его по землистым щекам в лихорадочных красных пятнах.

Я приказал ему зайти в туалет, тоном, который ясно говорил, что никаких протестов я не потерплю. В последние дни я много чего сделал, чтобы заставить его быть покорным, и, казалось, все, что я придумывал для него, если пока и не давало нужный результат, то, по крайней мере, здорово утомляло его.

В туалете я велел ему задрать мантию и поставить одну ногу на унитаз. Его задница уже была в смазке, готовая для меня, и я чувствовал, что сдохну от желания, если не смогу засадить ему прямо сейчас. Мы ехали по какой-то долине, и я заставил его смотреть в окно и громким голосом перечислять все, что он видит, пока я трахал его. Мерлин, это было что надо! Я приучил его сжимать меня, и это было гораздо, гораздо лучше того, первого траха. Кончая, я укусил его в плечо, прямо сквозь заношенную, не слишком чистую майку. Потом сдрочил ему.

— Что ты чувствуешь, Сопливус? — промурлыкал я, пока он восстанавливал дыхание. — Каково тебе чувствовать себя рабом своего самого главного врага?

— Ненавижу тебя, — выдохнул он почти беззвучно, прислоняясь к стене и закрывая глаза.

Я щелкнул его по лбу: — Не забывай, что я могу заставить тебя спать, с кем захочу.

Он побледнел. В последние дни я несколько раз пугал его этим, обещая пустить по кругу среди мародеров. Честно говоря, у меня появлялась такая мысль, и не только насчет мародеров, но и вообще на Гриффиндоре. Я знал, что у нас найдется несколько парней, которым, как минимум, понравится, если он им отсосет. Минет он теперь делал гораздо лучше. А я ведь так до сих пор и не отомстил ему. Но потом я решил, что пока еще не готов ни с кем делиться. Может быть, через год, когда я наиграюсь им…

— Скажи, Сопливус, скажи мне это, — велел я. — Ну!

— Я твоя покорная шлюха, — сказал он тихо, отворачивая взгляд.

Я взял его все еще перепачканными в его сперме пальцами за подбородок и заставил смотреть мне в глаза.

— Громче! По установленной формуле. И мое имя добавить не забудь, — игриво улыбнулся я.

— Я, Сопливус Снейп, покорная шлюха Джеймса Поттера! — он прокричал это так, что я чуть не оглох. Стоило только порадоваться, что я, как всегда, набросил заглушающие чары, и не успел открыть окно. — Я, Сопливус Снейп, покорная шлюха Джеймса Поттера, — повторил он, глядя на меня в упор своими черными глазищами. Только теперь их выражение из обычно непроницаемого стало несколько бессмысленным. — Покорная шлюха Джеймса Поттера, покорная шлюха Джеймса Поттера, покорная шлюха… — скороговоркой продолжал он.

Блять! Вот только истерики Сопливуса мне не хватало! Размахнувшись, я со всей силы врезал ему ребром ладони по скуле, посмотрел на проявившийся красный отпечаток, одернул ему мантию — вдруг забудет, урод, и пойдет прямо так? — и выскочил из туалета. В голове билась одна-единственная мысль: опять-опять-опять он переиграл меня.

Дома я утешил себя тем, что смогу сколько угодно опускать его на следующий год.

Не знаю, как я пережил то лето. Наверное, только благодаря Рему и Сири, которые провели его у меня. Я трахал каждого из них, воображая, что вставляю Сопливусу, совершенно невероятным усилием сдерживаясь, чтобы его имя не сорвалось с моих губ. Сири был для меня Сопливусом в те минуты, когда тому хотелось взбрыкнуть. Рем был покорным Сопливусом, тем самым, которого я имел во второй раз в библиотеке или потом, за день до отъезда, в квиддичном сарае, после того, как заставил его вогнать в себя 16 дюймов рукоятки мальсиберской метлы.

Конечно, этим двоим с их обостренным нюхом — собачьим и волчьим — ничего не стоило учуять на мне запах друг друга. Не знаю, из каких соображений они все лето делали вид, что ничего друг о друге не знают. Тем не менее, к концу каникул я стал замечать, что они все чаще проводят время вместе. Что ж, думал я, тем лучше, в Хогвартсе мне будет легче сбежать от них.

В последние дни августа было хуже всего. Я не мог думать ни о чем другом, кроме как о том, что в первый же вечер загоню Сопливуса в пустой класс, перегну через парту и тупо оттрахаю его. Заменители меня уже не устраивали. Я хотел только его, черноволосого надменного ублюдка: задрать до шеи его линялую мантию, выставляя напоказ худую спину в некрасивых родинках, развести в стороны костлявые ягодицы, приминая их пальцами, чтобы добраться до плотно закрытой дырки, сжать до хруста его ребра в тот миг, когда я толкнусь в него.

По дороге в Хогвартс 1 сентября ни на вокзале, ни в экспрессе я его не увидел. Я специально прошел через все вагоны, вдобавок еще как бы невзначай спросил про него у Рема, который был старостой. Но и Рем ничего про него не знал. К вечеру я начал заметно нервничать. Не случилось ли чего? Или Сопливус просто ушел из Хогвартса? Может быть, я где-то ошибся, и стоило прижать его посильней?

На ужине его тоже не было. Едва дождавшись конца распределения и запихав для вида в рот пару кусков какой-то дряни, я сослался на усталость и головную боль, и, сделав вид, что не заметил тревожных взглядов друзей, выбежал из Большого зала. Завернув в один из боковых коридоров, я собирался, было, достать из рюкзака мантию-невидимку и спуститься в подземелья Слизерина, как вдруг застыл на месте: прямо на меня шел Снейп.

— Меня ищешь, Поттер? — с жесткой, непривычной, абсолютно несуразной на землистом худощеком лице усмешкой спросил он. У него был такой тон, как будто между нами внезапно образовалось, по крайней мере, двадцать лет разницы, и я был ничего не соображающим первокурсником, которого застиг за шалостью грозный преподаватель.

Все дальнейшее происходило очень быстро. В какую-то пару секунд я оказался прижат к стене со снейповской черной палочкой, упирающейся мне в горло, той самой, которую я когда-то заставил его засовывать себе в зад. Еще через несколько секунд я был готов с радостью исполнить любой его приказ, от самоубийства до поедания собственных яиц. Через полчаса вся моя коллекция колдографий его задницы — все содержимое моих тайников, и копии, которые хранила Бетси — была у него в руках.

А потом он снял с меня Империус.

Первое, что я ощутил — дикий стыд за то, что я так вляпался, и досаду на собственную глупость. Я так был уверен в своем превосходстве, что и подумать не мог о том, что он тоже может подчинить меня.

— Игрушки кончились, Поттер. Спасибо, что помог мне осознать собственную ориентацию. Не думаю, что ты мне можешь быть полезен чем-то еще.

Чувствуя себя совершенно разбитым физически и абсолютно не понимая, что со мной, я валялся на полу в классе Защиты, а Сопливус нависал надо мной черной громадой, и по сравнению с ним я вдруг, впервые за всю жизнь, показался самому себе маленьким и жалким.

— Я мог бы сделать с тобой то же, что и ты со мной, — произнес он, кривя губы в едва заметной усмешке. — Но меня не интересует ни твоя задница, ни твой рот, мне не интересен ты сам. Конечно, я мог бы тебя отдать в услужение кому-нибудь со своего факультета, и посмотреть, справишься ли ты с теми обязанностями, которые ты так милостиво обещал мне. Но у каждого из них уже есть безмозглые рабы — эльфы, не уверен, что их обрадует еще один безмозглый раб. Кроме того, мне нравится идея, что ты всю жизнь будешь вспоминать, как я пощадил тебя, — тут он ухмыльнулся уже совсем откровенно. — А поэтому еще раз… Круцио.

Я слышал, конечно, про это пыточное заклинание, но до того момента мне не доводилось испробовать его на себе. На несколько секунд мне показалось, что из меня выдернули все кости, а затем стали вытаскивать нервы. Такой адской боли я не испытывал никогда.

— Я вижу, тебе понравилось, — задумчиво сказал Снейп.

Он накладывал Круциатус один за другим, раз пять или шесть, а, может быть, восемь или десять — вскоре я уже не смог считать. Я корчился, орал, блевал ему на ботинки, потом, охрипнув, и, кажется, оглохнув от крика, надрывно рыдал куда-то ему в мантию, и все это время на непонятно как уцелевшем крае моего сознания билась мысль, что мне не удалось сломать его, растоптать эту его дурацкую спесь. Потом боль уже стала такой запредельной, что все в голове перемешалось, а когда он ушел, перед тем, как потерять сознание, я думал только об одном — что больше никогда, никогда не получу его.

Собственно, так все и закончилось. Если мы и встречались потом в Хогвартсе, то просто проходили мимо друг друга. Сопливус всегда был теперь в компании своих слизеринцев, я слышал, что один или два из них потом стали его любовниками, а, может, это все были только слухи.

Сири с самого начала шестого курса стал встречаться с Ремом, а я остался один. В конце концов, мне удалось добиться внимания Эванс, потом еще Дамблдор взял нас с ребятами в «Орден Феникса», и жизнь стала немного веселей.

А по ночам, по ночам я по-прежнему дрочил на Сопливуса. Выдумывал очередную дурь. Например, что мы встретимся по разные стороны баррикад, и он попадет ко мне в плен, а я не стану его выдавать в обмен на то, что он даст себя трахать. Или что он захочет вдруг перейти на нашу сторону, а мне поручат устроить ему допрос, и я тоже буду его… в общем, понятно, что.

После Хогвартса наступила размеренная взрослая жизнь. Сначала я похоронил родителей, одного за другим, потом женился на Лил, потом у нас с ней родился Гарри. Осталось два дня, и ему исполнится год. У нас с Лил замечательный дом, в котором мы принимаем (ну или, по крайней мере, принимали до того, как нам пришлось прятаться под Фиделиусом) наших многочисленных друзей, и в котором мы вот уже несколько лет изо дня в день с утра до вечера притворяемся, что все у нас хорошо.

Я даже помню тот июньский день, воскресенье, когда я проснулся и, глядя, как она возится в саду с розами, осознал, как давно мы друг другу врем. Но у Лил уже заметно выпирал живот, и.., в общем, думаю, было поздно. Да и с самого начала было поздно.

Возможно, Лил и вправду была какое-то время влюблена в меня, но я никогда не был по-настоящему интересен ей. Во всяком случае, не так, как Сопливус. Их связывало слишком многое еще из маггловского мира, они любили одни и те же книги, одну и ту же музыку, и с этим я не мог ничего поделать, только тихо беситься от этого. Я и сам уже не понимал, чего хочу, и к кому кого ревную. То ли Лил к нему, то ли его к Лил. То я злился из-за того, что у нее было что-то общее с ним, и это означало, что он опять украл ее у меня. То ли она крала его у меня, потому что у них было, было это проклятое общее.

Когда стало известно, что гаденыш ушел к Пожирателям, Лили плакала целую неделю. Потом на какое-то время перестала произносить его имя, но все равно нет-нет, да и проговаривалась. А потом начала опять постоянно упоминать его, как будто бы прошлое существовало отдельно, как будто он всего лишь умер или переехал в другой город, или работает на такой тяжелой работе, что все никак не успевает к нам зайти.

А я по-прежнему хотел его каждую ночь. Сны с Сопливусом преследовали меня. И в каждом из них мне казалось, что вот-вот и у меня все получится, еще чуть-чуть — и я смогу раздавить его, уничтожить, вырвать из себя... дотронуться до него… Но мне, как всегда, не везло. И я просыпался и отчаянно дрочил, стараясь не разбудить легко просыпавшуюся Лил. Один раз я все-таки прокололся, и мне пришлось стирать ей память. Хорошо, что как аврор я владел Обливиэйтом намного лучше, чем когда был студентом.

Хорошо, что она любила анальный секс. А во время беременности и после родов это был единственный способ заниматься любовью с ней. Без этого было бы совсем хреново. Конечно, с ней мне никогда не было так хорошо, как с ним. И с парнями из борделя в Лютном, куда я мотался какое-то время — только чуть-чуть лучше, чем с ней. Одно время я пробовал вернуться к старым временам и соблазнить Сири — я знаю, что он был влюблен в меня, но, после быстрого перепихона он сказал, что больше не хочет этого.

— Лунатик сейчас в отъезде по делам Ордена, — пояснил он, натягивая свитер, — но если в следующий раз он учует, что я был с тобой, Джейми, он мне этого не простит. Я обещал ему. — И добавил, пряча глаза: — Ты сам все знаешь, но я… не хочу его терять.

Так что оставалась только Лили. Сегодня мелкий плакал весь день, и предыдущей ночью тоже, и мы оба умаялись тролль знает как, пытаясь успокоить его. Так что когда мы легли в постель, она сразу же уснула. Я тоже задремал, и как всегда, вскочил через полчаса со стояком, все еще ощущая, как его голова, склоняющаяся над моим пахом, касается моего живота.

Я решил, что Лил не будет против, если я возьму ее прямо сейчас. Я так делал иногда, она просыпалась в процессе, и ей нравилось чувствовать меня в себе. Я подготовил ее, как следует смазав и растянув, и аккуратно ввел головку в анус. Она зашевелилась, и я, продолжая осторожно толкаться вглубь, обнял ее.

— Сев, — пробормотала она сонно, — как хорошо. Пожалуйста, глубже, Сев.

Я обомлел. Лили снился Сопливус! Она воображала, что занимается любовью с ним!

На этот раз у меня даже стояк пропал. Я вышел в кухню — единственное место, где она разрешала мне курить, разыскал дрянные маггловские сигареты и затянулся. Потом стал вспоминать все это. Потом не выдержал и захохотал. Это было чертовски смешно! Сопливус в моей, в ее жизни, в нашей постели! Он везде, и если я не думаю о нем, то он все равно мерещится мне, где бы я ни был — в Аврорате, в Косом переулке, или у дома родителей Лил в пригороде маггловского Лондона. Да даже на собрании Ордена! Что я ни делаю, он стоит надо мной, этим чертовым горбоносым судьей, затянутым в линялое сукно, этим дамокловым мечом, готовым обрушиться в любой момент на меня и мою семью, этой дьявольской судьбой, которой я проигрываю всегда… всегда…

Да, я хохочу. Кажется, меня трясет. И Лил стоит в дверях кухни и, прикрыв ладонью рот, испуганно смотрит на меня.

А мы бежим и бежим с Сопливусом наперегонки, и я силюсь схватить его, но каждый раз, как только приближаюсь, он непонятно как вырывается вперед. И только подол его черной мантии, его грязные патлы мелькают перед моим лицом, и мне все кажется, что вот он забежит за поворот, у него наконец-то кончатся силы, и он упадет, а я добегу и тогда уже точно схвачу его, но я добегаю, заворачиваю за угол, а там ни Сопливуса, ни-че-го — пустота.