Путешествие в лето

1.

Небо такое синее, что в него хочется прыгать. И ветер — сильный, но теплый. Раскинуть руки в стороны, смеяться во весь голос и смотреть вверх, в эту поразительную синеву. От запахов кружится голова — пахнет водой и медом, травой, цветами, пахнет землей и яблоками. Кружиться на месте, хохотать, набрать побольше воздуха в легкие и что есть духу крикнуть: “Счастлива!”. Услышать, как где-то там, вдалеке, вскрикнула в ответ потревоженная птица. Я пробую лето на вкус, оно сладковатое и немного терпкое, оно кружит голову посильнее лучшего огденского огневиски из папиных запасов. Я пробую лето на вкус и точно знаю — ничего вкуснее в моей жизни еще не было. И ветер все сильнее и все теплее, и он подхватывает меня, я невесома, я лечу. Небо все ближе и ближе, с губ срывается тихое: “Счастлива... свободна...”, я отдаю себя ветру, я забываюсь, тону в ощущениях, они накрывают меня волнами, и я закрываю глаза. А ветер такой сильный... слишком сильный...

— Поттер, всю жизнь проспишь! — я открываю глаза и вижу крайне довольного собой Малфоя, который дует мне в лицо. Мы едем в машине, за окном сменяются ландшафты, а мое тело ужасно затекло от неудобной позы.

— Я, что, заснула? — спрашиваю очевидное. Скорп тоже считает, что ответа на такой вопрос не требуется, поэтому просто улыбается самой солнечной из своих улыбок. — Где мы?

— Подъезжаем уже, еще минут пятнадцать, не больше.

Скорп у меня парень что надо. С ним, во всяком случае, не соскучишься. Смотрит на меня — и словно солнечный зайчик по моему лицу скачет. Возьмет за руку — а по телу уже мурашки стайками бегут, а пальцы дрожать начинают. Поцелует в губы — и отстраняться не хочется никогда-никогда! Думаю иногда: и что он во мне нашел? Характер скверный, все язвлю и посмеиваюсь, упертая до ужаса, вспыльчивая... А он меня за что-то любит. Странный он, по-моему. Странный. Милый. Любимый.

— Ну, все, ребята, выпрыгивайте. Я тут дальше налево поворачиваю, а вам прямо. Здесь недолго осталось, можно и пешком прогуляться. Спасибо вам за компанию, — полный добродушный водитель тормозит на обочине. Мы вытаскиваем свои рюкзаки и гитары, рассыпаемся в благодарностях и машем ему вслед на прощание. Я — рукой, Скорп — еще и волшебной палочкой.

— Ну, и что это было? — вздергиваю заинтересованно бровь.

— Противоугонные чары. Классный мужик, ты пока дрыхла, он мне столько всего рассказать успел. Про всех своих друзей и знакомых, про дочь Алису и кошку Мэгги, про свои взгляды на политику магловского премьер-министра... И яблоками угощал. Вкусно, — он надевает рюкзак на плечи, закуривает. — Ну, что, пошли?

— Пошли, — киваю я, проделывая тот же маневр, поднимаю гитару с земли и хватаюсь за его руку. Идти нам и вправду недалеко — город уже виден впереди.

У нас нет четкого плана, только карта и куча свободного времени. У нас впереди — я точно знаю! — много радости и смеха, много новых впечатлений и новых мест, много музыки и много свободы. Мы идем навстречу приключениям.

Перед въездом в город Малфой останавливается, обнимает меня свободной рукой, целует в макушку и говорит задумчиво, обращаясь к спокойному пригороду:

— Ну привет, Ладлоу.

Я улыбаюсь. Начинается лето.

2.

Малфой ничего не смыслит в жизни маглов. Совсем ничегошеньки. У его родителей — родословная длиннее Великой китайской стены, и все они настолько чистокровные, что чище, наверное, не бывает. Его родственники с раннего детства пичкали единственного наследника рассказами о величии магов и фамильной гордости. Как ему удалось вырасти таким неправильным — для меня загадка. Малфой не знает, что такое компьютер, и не понимает, как снимают кино. Малфой не догадывается о существовании самолетов и не представляет, что такое шариковая ручка. Малфой с восторгом смотрит по сторонам, пока я тащу его за руку по узким улочкам Ладлоу. Выражение его лица мне напоминает дедушку Артура во время починки мотоцикла папиного крестного. Эх, старый-добрый харлей... Мы с Джеймсом так гоняли на нем, что папе пришлось сказать свое решительное “нет” и запереть байк в сарае. Хорошие были времена! Надо будет подумать на досуге о вызволении нашего железного друга...

На улице не протолкнуться. Ликующая разукрашенная и разодетая толпа кипит — тут и там слышны взрывы хохота, музыка, крики. Люди играют в Средневековье — ведь в городе театральный фестиваль. В городе царствует Шекспир.

— Лили, — кричит Скорп мне прямо в ухо, — а маглы всегда так странно одеваются? Я думал, мы в магловской одежде...

Слева от нас группа уличных актеров дает представление. Мужчины в дублетах, дамы в платьях в пол, паяцы в разноцветных колпаках — красота, да и только! Я пускаюсь в долгие и туманные объяснения истории магловской одежды.

Мы пробиваемся сквозь толпу и направляемся к замку Ладлоу — сегодня там идет “Сон в летнюю ночь”. Но это вечером, а пока...

А пока можно растянуться на зеленой траве под крепостными стенами и смотреть в небо. Там — ни одного облачка, и синева обволакивает меня, зовет с собой, туда, вверх, навстречу солнцу и ветру. Скорп лежит рядом на боку, подпер голову рукой, меня рассматривает. Я стараюсь делать вид, что не замечаю, что я вся там, в небе, но не очень-то получается. Поворачиваю к нему голову, улыбаюсь. Глаза у него большущие, скулы острые, а кожа светлая. Губы обветрели и потрескались, так и хочется дотронуться пальцами, исцелить нежностью, и целовать, целовать, целовать... И я целую. И думать ни о чем другом не могу, только о трещинках на родных губах.

— Лили, давай поиграем чуть-чуть? Делать-то все равно нечего пока... — мы вытаскиваем гитары и бьем по струнам, мы играем Битлов, “Hard Day`s Night”, мы поем, не всегда попадая в ноты, но ведь это не главное! Главное — что музыка льется легко и воздушно, главное — что хочется играть еще, еще, еще... Вокруг нас собирается небольшая толпа. Откуда-то, словно из-под земли, возникают девушка с бубном и парень с бонго, они быстро ориентируются и начинают подыгрывать. Мне радостно и легко — ведь вместе с нами поют уже все собравшиеся вокруг.

За общим весельем, песнями и разговорами вечер подкрадывается незаметно. Сумерки обнимают нас за плечи и охлаждают своим дыханием пылающие щеки. В древней крепости вспыхивает пламя факелов — пора! Начинается спектакль.

У Малфоя глаза горят, а губы чуть-чуть приоткрыты, он смотрит на помост так внимательно, как никогда не смотрел ни в одну книгу. Он хохочет бешеным гиппогрифом, он сжимает мои пальцы, он шепчет восторженно: “Смотри, смотри! До чего же забавно!”. Он напоминает большого ребенка, увлеченного новой игрой. Я смеюсь вместе с ним, эльфы и феи у Шекспира действительно забавные, я чувствую сцену, чувствую актеров и чувствую что-то бешеное и клокочущее в груди. От этого хочется обнять весь мир, прижать к себе сильно-сильно и не отпускать. Сохранить в себе это трепещущее ощущение, которое бабочкой порхает в голове. И я сильнее прижимаюсь к Скорпу, вдыхаю его запах — сигареты и мята — и обещаю себе запомнить это навсегда. Пронести это через всю жизнь: ночь, факелы, Ладлоу, Шекспир, звезды, смех Скорпиуса и его тепло, древнюю крепость и прохладный ветер.

Нас выносит из замка водоворотом радостных людей, мы растворяемся в толпе, сливаемся с ней. У нас впереди — целая ночь веселья и танцев, целая ночь средневековья и музыки. Целая ночь с городом-праздником.

3.

— Чуваки, вы уж извините, но дальше пешком. Машину не хочу по горным дорогам гробить. Да и вы там того, поосторожнее. Байки это конечно все, но есть тут в деревне один чел, который всем рассказывает, что видел огромного зеленого дракона. Будто бы ящерица эта налетела на пастбище, где он овец пас, схватила двух овечек своими когтистыми лапищами и улетела в сторону этих скал. Он, конечно, заливает, но рассказывает мастерски, все ребятишки в округе слушают его, раскрыв рты. А на самом деле, наверное, просто потерял двух овец, да не хотел хозяину признаваться. Ну, пока! Может, стрелканемся еще как-нибудь, — веселый паренек лет двадцати, который подвозил нас по Сноудонии на своем стареньком грузовичке, улыбается на все тридцать два. Мы прощаемся и выгружаемся, уже привычно посылаем вслед машине противоугонные чары, взгромождаем рюкзаки на спины и начинаем подъем.

Горный хребет Глидерай — один из самых высоких в Великобритании. Тропа узкая, идем по-одному, Скорп впереди, я чуть-чуть отстаю. Идти тяжело, мелкие камни рассыпаются из-под подошв, дыхание сбивается. Идем молча, лишь изредка кидаем друг дружке ободрительные фразы. Где-то на середине пути Малфой оборачивается и осторожно предлагает, наблюдая мои мучения:

— А может, на метлах? — я лишь сильнее стискиваю зубы и отрицательно мотаю головой:

— Нет, так взойдем. А то вдруг кто-то нас на метлах увидит, — ну и что, что видеть нас некому — глушь вокруг, ни души. А даже если какому-нибудь туристу и довелось бы тут блудить, то дезиллюминационные чары никто не отменял. Но я же Лили Поттер! Я же не могу сдаться! Пешком, только пешком!

На одной из вершин делаем привал. Вокруг такая красота, что дух захватывает. Куда ни посмотри — скалы и небо, синее и зеленое, высота и опасность, камни и лес. Я немедленно лезу в рюкзак за колдокамерой, чтобы все это запечатлеть. И запечатлеваю: горы, небо, солнце и уставшего Малфоя с бутербродом в руке.

Я заплетаю волосы в тугую косу, и мы движемся дальше — нам надо добраться наверх до темноты, ведь в горах вечера коварны — темнеет быстро, оглянуться не успеешь, когда ночь упадет. Мы идем еще часа полтора, когда я понимаю, что уже близко — где-то из-за деревьев доносится мелодичный протяжный рев.

Усталые и счастливые, мы подходим к огромным кованым воротам, оттуда сразу же выскакивает обеспокоенный низенький волшебник.

— Молодежь, вы как сюда попали? Сюда без пропуска нельзя!

— Мы к Чарли. К Чарли Уизли, — выдыхаю я, улыбаясь широко. Больше всего на свете сейчас я хочу в душ и спать.

Дядя Чарли приветствует нас более чем радостно. Меня сгребает в свои объятия и стискивает так, что воздуху в легких вдруг не хватает места. Руку Скорпа трясет с таким энтузиазмом, что я боюсь, как бы не оторвал. Мне кажется, что за все годы, что я его знаю, он нисколечко не изменился — все такой же высокий, с рыжими волосами до плеч и сильными руками, с мозолями на ладонях и следами от ожогов. Все такой же — веселый, жизнерадостный, улыбающийся. Все такой же родной.

Он ведет нас к себе в дом, показывает душ и стелет белоснежные простыни на своей кровати. Уставшие после длительного подъема, мы засыпаем почти мгновенно.

Утром Скорп будит мене ни свет, ни заря — ему не терпится посмотреть на драконов. После вчерашнего мышцы ноют, но у дяди Чарли всегда куча целебных мазей, поэтому с этой проблемой мы быстро справляемся. Кушаем на скорую руку и отправляемся на экскурсию по заповеднику.

Валлийский драконий заповедник — один из самых старых в мире. Здесь охраняют и разводят валлийских зеленых драконов, самых миролюбивых из всех существующих. Дядя Чарли отправился сюда работать сразу же после окончания Хогвартса. Драконы — это его страсть, его жизнь. Иногда даже думаешь — может, он и не женился до сих пор, потому что ни одна женщина не может пламенем дышать?

Но заповедник и вправду чудесный. Мы впервые видим драконов так близко — всего-то несколько метров, подумать только! Огромные, величественные, красивые — они выставляют спины утренним рассветным лучам и пьют воду из озера. Зеленая чешуя блестит на солнце, переливается. Драконы по одному расправляют крылья и взлетают в небо.

— Это взрослые, — объясняет дядя Чарли, сияя своей вечной улыбкой. — Завтракать полетели. Пошли, молодняк покажу!

И мы идем, затаив дыхание от предвкушения.

Молодняк — это, оказывается, довольно обширное понятие. Вольеров много — и в каждом два-три дракончика — от маленьких, величиной с овцу, которым еще только-только месяц, до полугодок, которые размерами напоминают бегемота. Мы бросаем драконам мясо и завороженно смотрим, как они ловят куски на лету. Дядя Чарли только улыбается счастливо, наблюдая наш восторг. И вдруг спрашивает:

— Прокатиться хотите? — Я замираю, хлопая ресницами, у Малфоя из рук вываливается кусок кровавого мяса.

— Ээээ... Чарли... это...

— Ну, если не хотите — не надо. У нас просто есть тут два, совсем ручные. Им по четыре месяца, самцы, ласковые — даже не цапнули меня ни разу, так только, обпалили несколько раз, но это мелочи. Они любят на себе катать... Но если не хотите — так тому и быть...

— Хотим! — почти в унисон выкрикиваем мы. Лицо дяди Чарли светлеет, и он ведет нас к одному из вольеров. Два молодых дракона, размером с большую корову каждый, смотрят на нас заинтересованно — остается надеяться, что видят они в нас не свой завтрак. Дядя кормит их мясом и легко поглаживает по чешуе, потом по очереди подсаживает нас на спины зеленым ящерицам. Он любовно им что-то шепчет, а они и вправду к нему морды свои тянут, словно просят — гладь, гладь нас...

— Только, Лили, ты это... маме с папой ничего не рассказывай. У них, знаешь ли, с рептилиями неприятные воспоминания связаны. Узнают, что я вас тут на драконов сажал — заавадят и объяснений слушать не станут.

А потом мы взлетаем. Мне страшно до одури, я поворачиваю голову и смотрю на Скорпа — он вцепился судорожно пальцами дракоше в шею и глаза закрыл. Я уже думаю последовать его примеру, но тут мой дракон взлетает выше деревьев, и желание зажмурить глаза полностью пропадает. Это не сравнить ни с чем — ни с полетом на метле, ни с прыжком с парашютом. Это захватывает так, что от счастья кружится голова. Дракон набирает скорость и высоту, и я кричу от восторга и радости. Ветер треплет мои волосы, глаза слезятся, а вокруг скалы, а вокруг — небо... Драконы летают кругами друг за дружкой, играя, пытаясь догнать...

— Лили!!! Лили Поттер!!! Я люблю тебя, ты знаешь это?! — Малфой кричит что есть мочи, и голос его отбивается от скал, голос его множится, рассыпается эхом по всему хребту Глидерай, по всей Сноудонии, всей Британии и всему миру.

Я смеюсь и думаю, что сегодня самый лучший день в моей жизни. Мой дракон выдыхает тонкую струю пламени.

4.

— Мы же в Чешире, да? — задумчиво тяну я, отрезая себе кусочек мясного пирога. Скорп поднимает на меня свои светлые очи и пытается что-то ответить, но рот его уже занят пережевыванием, поэтому получается только невнятное мычание. Это, скорее всего, положительный ответ. Мы остановились в одном из пабов Честера перекусить, и теперь уплетаем за обе щеки вкусности местной кухни.

— Интересно, а чеширские коты здесь есть? — спрашиваю я, даже не надеясь на ответ. Но Малфой на удивление быстро все глотает и спрашивает:

— Кто?

— Ты что, “Алису в стране чудес” не читал? — искренне удивляюсь я. — Потерянное детство.

— Это сказка?

— Ну, эт смотря с какой стороны посмотреть. Сказка ложь, но в ней намек, знаешь ли...

— Так что за чеширские коты-то? — у него глаза серые, как небо осенью, но такие теплые, что устоять попросту невозможно. Смотрит на меня, хмурится. Светлые волосы немного отросли и падают на глаза, он то и дело поправляет их левой рукой. Прррр, стоп. Что-то я отвлеклась.

— Такое в двух словах не расскажешь. Я видела книжный магазин на той стороне улицы, давай мы тебе лучше книгу купим. И путеводитель какой-нибудь заодно, — мы доедаем все, что было на тарелках, расплачиваемся и покидаем паб. За спинами у нас только рюкзаки, гитары мы упаковали туда еще перед входом в город — чтобы руки освободить. Хорошо, что миссис Уизли научила меня заклинанию-удлинителю, очень кстати в дороге.

“Алису” мы покупаем. И путеводитель тоже. Вот только вытащить Скорпа из магазина оказывается намного сложнее, чем я думала. Он, как истинный рейвенкловец, в книги влюблен до одури. Еле оттаскиваю его от “Истории Соединенного Королевства ХVI века”.

Честер хорош и уютен. Я достаю из рюкзака фотоаппарат и щелкаю все вокруг, начиная от забавного торговца сувенирами и заканчивая вывеской магазина антиквариата. Скорп с головой ушел в путеводитель и карту, пытается сориентироваться на местности.

— Вот это — Истгейт Клок. Установили часы в честь пятидесятилетия королевы Виктории, и сейчас, если верить автору, они – вторые по фотографируемости часы в мире после Биг Бена.

Не знаю, правда ли это, но часы и вправду красивые. Я завороженно наблюдаю за тем, как минутная стрелка перескакивает на цифру двенадцать. Ровно час дня.

Мне нравится бродить по Честеру. И галереи нравятся, и остатки крепостной стены, и сама крепость. Мне нравится кормить на речке чаек, мне нравится целоваться на мосту, не обращая внимания на улыбки прохожих. Мне нравится объяснять Скорпу какие-то элементарные вещи, типа что это за штуки маглы прижимают к ушам (ну же, повторяй за мной по слогам: те-ле-фон!) или сколько центов в фунте.

— Если мы не успеем в собор, я тебя придушу собственными руками, — обещаю я своему белобрысому и тащу его за руку, на ходу успевая сделать еще несколько снимков. Хорошо, что в колдокамерах не бывает смазанных кадров.

В честерский собор мы прибегаем за двадцать минут до закрытия. Только переступив порог, я замираю. В храме играет орган и поет хор. Лучи заходящего солнца пробиваются сквозь витражи, окрашивая все вокруг в красный, синий, зеленый... И на душе становится так тепло, так светло... музыка глубокая, торжественная, она затапливает меня всю, проникает под кожу, доходит до самых закрытых уголочков моей души, я забываю, что такое дышать, я восторженно осматриваюсь вокруг и тихонько шепчу:

— Это же... это же магия... настоящая... — Скорп ловит мою руку и крепче сжимает пальцы. Я чувствую, как бьется его пульс.

А через полчаса мы молча бредем темными улочками Честера, ища какой-нибудь отель. Я останавливаюсь, чтобы прикурить сигарету, парень отходит немного вперед. Я глубоко затягиваюсь и вдруг ловлю на себе пристальный взгляд. Оборачиваюсь резко и вижу на невысоком кирпичном заборе большого пушистого полосатого кота. Он смотрит на меня своими зелеными глазищами и...

— Малфоооой, — пораженно вскрикиваю я, — Малфой, он улыбается!

5.

— Что это с ним? — Скорп задумчиво лохматит волосы, озадаченно смотря на пушистое чудо. Кот щурится и улыбается еще шире.

— Это же чеширский кот! Мерлин, он существует! С ума сойти! — я хлопаю ресницами, все еще не веря своим глазам. Мой любимый персонаж реален, вот он — только руку протяни, и можно погладить по загривку. Кот смотрит на меня, не мигая, и улыбка у него такая искренняя, что невозможно не улыбнуться в ответ. Я перевожу взгляд на Малфоя — так и есть, у того уже улыбка от уха до уха. Вот так и стоим-переглядываемся. Молчим и улыбаемся.

— Серьезное отношение к чему бы то ни было в этом мире является роковой ошибкой, — выпаливает вдруг кот и я вздрагиваю от неожиданности.

— А жизнь — это серьезно? — спрашиваю на автомате.

— О да, жизнь — это серьезно! Но не очень... — отвечает полосатик и начинает медленно исчезать. Через несколько минут нам остается только улыбка. Я, наконец, прихожу в себя.

— Малфой, миленький, ты видел его, ты видел?! — визжу я на всю улицу, бросаясь парню на шею. — Кэрролл его не придумал! Кэрролл был магом! Он знал, он знал! Я говорила с чеширским котом! С настоящим чеширским котом!

— Вы чего раскричались там? — слышу вдруг позади хрипловатый женский голос. — Всю округу перебудите, ночь ведь на улице!

Я оборачиваюсь и вижу за забором, на котором всего пару минут тому назад сидел кот, невысокую женщину. Ее светлые кудрявые волосы собраны в хвост, брови сердито нахмурены, а руки уперты в бока.

— Извините... мы тут просто... чеширский кот... — Скорп толкает меня в бок, и я прикусываю язык. Мерлин, что я мелю? Женщина переводит заинтересованный взгляд с меня на Малфоя, а потом вдруг улыбается:

— Маги, что ли?

— Маги, — киваем мы синхронно.

— Неместные?

— Неместные, — вновь киваем утвердительно.

— И чего это вы, маги неместные, по ночам шляетесь?

— Так мы это... отель искали.

— Отель они искали... далековато отсюда до отеля. Давайте, заходите ко мне, одну ночку переночуете, и вам легче, и мне компания будет, — женщина открывает калитку и пропускает нас во двор. — А за кота не волнуйтесь, это иллюзия. Дочь моя наколдовала, она страх как “Алису в стране чудес” любит. Он у нас всех гостей приветствует. Но видеть его только маги могут.

Меня с головой накрывает такое сильное разочарование, что плечи опускаются. Скорп ловит мою руку и шепчет в ухо:

— Выше нос, рыжая. Кто знает, может, Кэрролл этот твой и вправду магом был. И коты улыбающиеся существуют.

И он обнимает меня — теплый, солнечный, родной. И грустить уже не хочется совсем-совсем. Ведь чеширские коты существуют, правда?

Мы сидим в большой светлой кухне и пьем чай. Женщина, которая назвалась Ханной, сидит напротив и трещит, не умолкая, рассказывает о погибшем муже и дочке-авроре. Смотрит на нас внимательно-внимательно, видно, что ее так и распирает любопытство. Наконец не выдерживает:

— А ты, Скорпиус, так на одного моего знакомого похож... Ну одно лицо, честное слово. Только глаза у тебя немного темнее, и взгляд не такой колкий...

— А как вашего знакомого зовут? — спрашивает Скорпиус, ухмыляясь.

— Малфой, Драко Малфой. Мы когда-то давно на одном курсе учились. Он, конечно, сволочью порядочной был, заносчивый до ужаса, но обаятельный. Красивый такой гад, знаешь ли. Мы с ним на курсе пятом даже целовались пару раз... — на добродушном лице Ханны появляется кокетливая улыбка. Мы со Скорпиусом едва сдерживаемся, чтобы не расхохотаться во весь голос.

— И как гад красивый целуется? — у Малфоя лицо серьезное-серьезное, только в серых глазах чертики пляшут.

— Хорошо, — тянет хозяйка, и мы не выдерживаем, взрываемся смехом, а она лишь недоуменно хлопает ресницами. — Чего смеетесь-то, молодежь? Что я не так сказала?

— Да все так, все так... — выговаривает Скорп сквозь хохот. — Просто я сын этой вашей сволочи обаятельной.

Ханна всплескивает руками и сама смеяться начинает. Смех у нее звонкий и такой заразительный, что через миг ухахатываются уже все люди на колдографиях в рамочках.

— Вот мир-то тесен, а? Никогда бы не подумала, что с сыном Малфоя чаи распивать буду! — она поворачивается ко мне и заглядывает пытливо в глаза: — Только не говори, что ты одна из Уизли! Волосы-то у тебя рыжие, и веснушки по всему личику...

— Не-а, я не Уизли. Я Поттер, — усмехаюсь и отпиваю чая из своей кружки. Глаза Ханны расширяются от удивления еще больше.

— Поттер? Ты дочь — Гарри? Малфой и Поттер ходят за ручку и целуются в подворотнях! Мерлин, мир сошел с ума! Как так получилось-то?

— А мы вместе на гитарах играли, — пожимаю плечами я.

— По четвергам, — зачем-то добавляет Скорп.

— На гитарах? Хорошо играете?

— А вы послушайте, — и я лезу в рюкзак, достаю свой старенький инструмент и начинаю настраивать. Малфой достает свой и смотрит вопросительно: что играем? Я закрываю глаза, пальцы привычно и легко перебирают струны, и я слышу, как Скорпиус подхватывает знакомую мелодию, слышу, как он тихонько начинает петь.

There's a lady who's sure all that glitters is gold

And she's buying a stairway to heaven...

В Честере уже глубокая ночь, когда мы собираемся спать. Пока Ханна стелет нам в комнате своей дочери, я сижу на крыльце и курю. Сигарета тлеет в моих пальцах — маленький огонек в почти непроглядной темноте. Скорп подходит ко мне сзади, накидывает на плечи плед, садится позади и обнимает, пристроив подбородок мне на плечо. Мы сидим так, переплетясь пальцами и душами, и курим одну на двоих. Небо темное-темное, совсем без звезд, и глаза утопают в этой холодной темноте. И тишина...

Мы сидим так, переплетясь пальцами и душами, и курим одну на двоих. Нам тепло. Нам радостно. Мы видим улыбку чеширского кота.

6.

— Лилс, а, может, ну его на фиг, этот Ливерпуль? Я, конечно, не эксперт, но, по-моему, это город с не очень хорошей репутацией, — мы стоим на большой дорожной развилке, и Малфой пытается уговорить меня свернуть направо, к Манчестеру.

— Что, аристократ недоделанный, белы рученьки замарать боишься? — ухмыляюсь, про себя отмечая, что руки-то уже давно не белые — солнышко сделало свое дело, и кожа у Скорпа уже далеко не бледная, а какая-то золотистая, а волосы еще больше выгорели. Лицо от постоянного пребывания на воздухе обветрело, да и трещинки на его губах тоже никуда не делись. От таких мыслей почему-то становится жарко.

— Да нет, просто не могу понять, что ты забыла в этом чертовом порту... — он ворчит, а я просто пожимаю плечами:

— Оттуда Битлз, — это аргумент веский, и мы поворачиваем налево.

В городе, в котором когда-то познакомилась и сыгралась знаменитая четверка, пахнет морем и машинным маслом. Здесь шумно и весело, здесь устало курят работяги, возвращаясь с ночной смены, здесь гоняют на велосипедах смеющиеся сорванцы... Город дышит, город живет. Я как раз фотографирую умопомрачительно красивую девчушку лет пяти-шести, когда Скорп дергает меня за руку:

— Рыжик, кажется, пришли.

Я оборачиваюсь и не могу сдержать себя. Я ругаюсь долго и витиевато, поминая всех и вся. Малфой только усмехается.

— Ну, чего ты ржешь, а?! Ты посмотри, какая очередь! Да мы тут еще дня два стоять будем! — я зла, я в бешенстве. Наверное, из моих ушей сейчас валит пар. Я так хотела попасть в музей Beatles Story! Я об этом годами мечтала! И — на тебе! Километровая очередь!

— Не психуй, все будет хорошо. Уже через десять минут мы будем внутри.

— Ээээ, ты на солнышке перегрелся? — я обеспокоенно прикладываю ладонь к его лбу. Скорп только улыбается и тащит меня за руку в самое начало очереди. — Ты что удумал, эй?!

— Да тише ты, — его шепот уже похож на парселтанг, и я послушно закрываю рот, нервно оглядываясь по сторонам. На нас подозрительно смотрят туристы, а Малфою все нипочем — идет уверенно, ни один мускул на лице не дрогнет.

— Молодые люди, а вы куда собрались? — дорогу нам заступает охранник, по статуре больше всего напоминающий шкаф.

— А у нас пропуск есть, — белозубо улыбается Скорпиус. Вдруг происходит что-то странное. Глаза охранника становятся какими-то остекленевшими, а губы растягиваются в абсолютно идиотскую улыбку. Малфой быстро тянет меня мимо него к кассе.

Уже купив билеты и немного оправившись от шока, я налетаю на него, словно фурия:

— Ты что, кретин, Империусом его шарахнул?! Да ты хоть знаешь, что нам за такое будет! Да здесь за три минуты будет целый батальон авроров! В плохого парня решил поиграть?! Сматываемся, сматываемся, пока не поздно! — я молочу кулаками его грудь, а он даже не шелохнется. Только в какой-то момент ловко перехватывает мои запястья, заводит руки за спину и крепко обнимает, смотря на меня сверху вниз.

— Успокойся, Поттер. Покричала — и хватит. Это был не Империус, а обычный Конфундус. Так что сослуживцев папочки можешь не ждать, не приедут. Пошли бегом, — на меня накатывает такое облегчение, что я даже на минутку забываю о своей злости. Конечно же, вспоминаю о ней почти сразу, но...

Но мы входим в первый зал, и у меня из головы вылетает вообще все. Остается только заглушающее все чувства понимание: я в Bеatles Story!!!

Вокруг фотографии — их много, и они разные, на них застыли мальчишки, и я с трудом узнаю в них Ринго, Джона, Пола и Джорджа. В голову закрадывается мысль — а существуют ли колдографии Битлов? Теоретически, должны существовать, но я таких никогда не встречала. Я медленно перехожу от снимка к снимку, и во мне поднимается тихая восторженная истерика. Думаю, если кто-то меня сейчас что-то спросит, я не смогу ответить. У меня просто нет слов. Я, наверное, разучилась говорить.

В зале “Каверн — паба” (1) тихая истерика сменяется громкой. Я то и дело дергаю Скорпа за рукав и визжу, переходя на ультразвук: “Смотри, смотри, барабаны! Аааа! Смотри, фотки какие на стенах! Смотри, смотри! Видишь?”. Тот, видимо, тоже пребывает в трансе, потому что на меня и мои крики не обращает ни малейшего внимания, только глазеет с открытым ртом на все вокруг. Но когда мы переступаем порог Желтой Подводной Лодки (2), инстинкты затмевают разум окончательно, и мы наперегонки несемся к разнообразным механизмам, на которые можно не только посмотреть, но и потрогать. Мы устраиваем настоящую битву за перископ, и Малфой, забыв про все свое воспитание и джентльменские замашки, бессовестно оттесняет меня в сторону. Мне ничего не остается, кроме как лупить его кулаками по спине (интересно, он это чувствует хоть?!) — уйди, противный, я тоже хочу!!! Когда мы доходим, наконец, к залу “Битломания”, то мало чем отличаемся от людей на экранах, что буквально сходят с ума, встречая "битлов" из первого турне по Америке.

Но когда перед нами открываются двери следующей комнаты, крышу сносит окончательно. Там, за дверьми, бело. Бело так, что слепит глаза. Там белоснежный рояль и такие же стены, там большие окна и высокий потолок. И там звучит “Imagine”. (3)

Скорп обнимает меня с такой силой, что становится трудно дышать. Но я прижимаюсь к нему еще крепче, обвиваю руками, вжимаюсь в него, я дрожу и шепчу, не останавливаясь: “Люблю тебя, люблю, люблю, люблю...”. Он целует мои волосы и глаза мои целует, он такой родной, такой настоящий, такой... мой. И я закрываю глаза, и я отчетливо понимаю, что вот он — мир, воспетый Джоном Ленноном. Он — во мне. Он существует, потому что родной и настоящий Малфой обнимает меня и целует мои волосы, потому что мы застыли посреди Белой комнаты, а в горле у меня стоит такой тугой комок, что проглотить его просто невозможно. Он существует, потому что мечты сбываются.

И в “Magical mystery tour” (4) мы, конечно же, тоже едем. Веселенький автобус, наполненный такими же сумасшедшими, как и мы, везет нас по Ливерпулю, мимо домов, в которых “битлы” когда-то родились, мимо школ, в которых они когда-то учились, мимо Penny Lane, мимо Strawberry Field. Мы держим друг дружку за руки так сильно, что белеют костяшки пальцев. Мы смотрим друг дружке в глаза и видим в них собственное отражение. Мы поем друг дружке “I wanna hold your hand” и улыбаемся. И улыбки у нас абсолютно безумные. Абсолютно счастливые.

Мы фотографируемся с бронзовым Джоном, который привалился к стене возле входа в настоящий “Каверн — паб”, и я не перестаю благодарить Мерлина за то, что в моей жизни случился город, пахнущий морем и машинным маслом, а Малфой в совершенстве владеет невербальным заклинанием Конфундуса.

7.

— Есть две команды по одиннадцать человек, двое ворот и один мяч. Задача — забить мяч в ворота соперника, не трогая его руками. Ну, это если вкратце, — я поправляю красный шарф и начинаю расчесывать волосы. Скорп за спиной натягивает футболку с эмблемой “Манчестер Юнайтед” и задумчиво лохматит волосы.

— Только один мяч?

— Ага.

— Только двое ворот?

— Ага.

— И мяч передают друг другу ногами?

— Ага.

— И никаких метел?

— Они же маглы! Какие, к черту, метлы?

— По-моему, скукотища.

— Иди в пень. Вот когда попадешь на стадион, тогда и поймешь, насколько это круто. Да и болеют маглы совсем по-другому. Во всяком случае, здесь. — Я улыбаюсь, представив реакцию Скорпа на Стретфорд Энд (5).

— С кем играют хоть?

— “Интер”, Италия. 1/8 кубка Лиги Чемпионов.

— А если я на игру одену футболку этого твоего “Интера”? — улыбается парень, подходя ко мне сзади и обнимая.

— Сдурел, да? Побьют же, — я говорю абсолютно спокойно, Малфой косится на меня недоверчиво, но тему вражеской атрибутики больше не поднимает.

А через час мы уже вливаемся в шумную толпу “красных дьяволов” (6), и она несет нас к стадиону “Олд Траффорд”. Сегодня в Манчестере футбольный праздник. Сегодня стадион, вмещающий семьдесят шесть тысяч человек, снова будет полностью забит. Сегодня в головах всех фанов бьется только одно: “Красные порвут сине-черных”.

На футбол я впервые попала, когда мне было лет шесть. Мы вместе с Алом и Джеймсом гостили у Дурслей, папиных родственников. Их сын, Фред, ярый фанат лондонского “Арсенала”, упросил дядю Дадли отвести нас на матч. И я пропала. Совсем. Окончательно. Даже не так сама игра сначала захватила меня, в свои шесть я еще не могла полностью разобраться в тонкостях передач и тактике команд, меня покорила атмосфера стадиона. Люди — веселые и шумные, одетые в цвета любимой команды и с нарисованными флажками на щеках, размахивающие шарфами и кричащие речевки — все это было так ярко, так неудержимо, так празднично! Я не могла не влюбиться в эту игру.

И сегодня я купила билеты на верхний ярус Стретфорд Энда, западной трибуны стадиона, сердце фан-клуба “МЮ”, не случайно. Я хочу, чтобы Малфой влюбился в эту игру так же, как влюбилась в нее я.

И когда мы оказываемся на своих местах, а арбитр дает стартовый свисток, я понимаю, что не прогадала. Серые-серые глаза Скорпа загораются азартным огнем, и уже через несколько минут он подпевает всем остальным фанам, даже не порываясь присесть. Первый гол Манчестер забивает на двадцать седьмой минуте после выхода один на один. Всеобщее безумие захватывает нас, я ору так, что сомнений не остается — завтра я вряд ли смогу сказать хоть слово. Но разве это имеет хоть какое-то значение, когда на радостях ты обнимаешь незнакомых людей, когда от рева трибун закладывает уши, когда все вокруг сияет от улыбок? Мы поем и кричим, мы материмся и злимся, мы радуемся и ликуем. После пропущенного мяча Интер просыпается и пытается пробить оборону “МЮ”, но взамен получает еще один гол. Нашему счастью нет предела.

И когда по окончании матча ликующая красная толпа выносит нас со стадиона, мы совершаем марафон по пабам, где пьем пиво и смеемся, поем песни и кричим речевки, обнимаем незнакомцев и много курим. Я смотрю на Скорпа, который о чем-то оживленно рассказывает толстяку в манчестеровском шарфе, смотрю на его горящие глаза и понимаю — он болен. Он болен футболом.

Манчестер не засыпает до глубокой ночи. Невозможно спать, когда твоя команда проходит в 1/4 Лиги Чемпионов.

8.

Мы устали. С автостопом не сложилось, и мы долго шли пешком. Так долго, что ноги сейчас ноют немилосердно, а лямки рюкзаков натерли плечи. Мы почти не ели сегодня, и мне кажется, что я сейчас полжизни отдам за сэндвич.

Малфой держится крепко, изображая стойкого оловянного солдатика. Только хмурится, молчит и бросает раздраженные взгляды на дорогу.

Мы устали. Мы устали так, что я проклинаю про себя весь мир. Мы устали так, что я едва подавливаю в себе желание издать радостный клич апачей, когда вижу на горизонте деревушку. Не в силах идти дальше, мы аппарируем к въезду.

Мы снимаем комнатку над местным пабом и падаем обессилено на кровать. Но в душ хочется нестерпимо, а есть — еще больше, так что долго полежать нам не суждено.

Через сорок минут я спускаюсь в паб — с мокрыми волосами и бодрой улыбкой. Там меня уже ждут Скорпиус и моя порция ужина. Я накидываюсь на еду, словно голодный волк, мне кажется, что я никогда в жизни не ела такого вкусного мяса, и что вареная картошка — лучший деликатес всех времен и народов. Я выпиваю пинту эля почти залпом, Скорп смотрит на меня, и в его теплых глазах пляшут смешинки.

В пабе шумно и весело, в пабе горит камин и неяркий свет. В пабе все друг друга знают и кричат знакомому через весь зал, чтобы рассказать свежую шутку. Здесь отдыхают люди после тяжелой трудовой недели, ведь завтра начинаются выходные — почему бы не расслабиться чуть-чуть? В пабе спорят и состязаются в остроумии, и, когда какие-то местные музыканты начинают играть веселенький мотивчик, молоденькая официантка первой пускается в пляс. К ней вскоре присоединяются еще несколько девушек, а потом и парни, и Скорп уже тащит меня за руку на импровизированную танцплощадку. Я смеюсь и танцую, мне легко и воздушно, и куда только делась дневная усталость? Ведь так просто прыгать и крутиться вокруг своей оси, скользить и наступить неосторожно кому-то на ногу. Здесь не надо извиняться, здесь надо просто чувствовать, здесь надо просто жить. И мы скачем все быстрее и быстрее, следуя мелодии и ритму. И мир вокруг кружится безумной каруселью, и от этого хочется смеяться еще громче.

И когда мы поднимаемся к себе, глаза у Скорпа блестят, и мне хочется зацеловать его до смерти. Он обнимает меня, и я плавлюсь в его руках. Он пахнет мятой и сигаретным дымом, он дышит прерывисто и обнимает нежно. У Малфоя трещинки на губах и пальцы шероховатые, у него дыхание горячее и светлые волосы, что вечно падают на глаза. И целоваться с ним вкусно и обжигающе, и на языке у него привкус эля. Залезть руками ему под футболку, почувствовать, как он вздрагивает от моих прикосновений, почувствовать колкое электричество на кончиках пальцев, почувствовать, как бешено бьется его пульс. Закрыть глаза, отдаваясь теплой волне в своем теле, скользить сквозь его пальцы, выгибаться и вздрагивать, избавляться от такой ненужной уже одежды и целовать, целовать, целовать... И его губы на шее и ключицах, и его горячие ладони на спине и бедрах, и его тело, так близко, как никогда. И я дрожу, и у меня подкашиваются ноги, но сильные руки вовремя подхватывают, не давая упасть, и несут к кровати. И с его губ срывается мое имя, и воздуха как-то очень скоро становится слишком мало, и я теряюсь в ощущениях. Касаюсь его нежно, чувствую, как напряжены его мышцы, и целую его плечи, и он откликается, касается губами каждой веснушки, каждой родинки на моем теле. И теплая волна в моем теле становится горячей, и я запрокидываю голову, выгибаюсь, а на ухо мне шепчет родной хриплый голос: “Моя, моя, моя... какая же ты... какая...”. И делить дыхание с ним становится уже необходимостью, и перед глазами — фейерверки...

А потом ныряем под накрахмаленные белые простыни, переплетаемся пальцами и смотрим друг на дружку долго-долго. И глазища у Малфоя огромные, щеки обветрены, а волосы и вправду пора бы уже подстричь. Он целует меня в нос и вдруг говорит очень серьезно:

— Поттер, я за тебя умру.

— Ты лучше за меня живи. Долго и счастливо.

Он улыбается как-то совсем по-мальчишески и притягивает меня к себе, чтобы кожа к коже, а сердце к сердцу. Мы шепчемся еще полночи, а потом засыпаем. Кажется, наши последние слова были о любви.

(1) “Каверн-паб” — один из баров Ливерпуля, в котором начинали свою карьеру Битлз.

(2) Один из залов музея Beatles Story, стилизован под желтую подводную лодку, в которой поклонники ливерпульской четверки не могут не узнать знаменитую Yellow Submarine

(3) Еще один зал музея, восстановлен точно по клипу Джона Леннона на песню “Imagine”

(4) “Magical mystery tour” — экскурсия по ливерпульским битловским местам, название которой позаимствовали у еще одной известной песни группы

(5)Стретфорд Энд — западная трибуна стадиона “Олд Траффорд”, где собираются особо ярые фанаты клуба “Манчестер Юнайтед”

(6)Красные дьяволы — прозвище манчестерских фанов, данное за крайне вспыльчивый и неспокойный характер

9.

— The Beatles, — уверенно говорю я. Малфой смотрит на меня и отрицательно качает головой:

— Нет, Pink Floyd.

Мы вот уже второй час едем поездом в Йорк. За окном мелькают поля и леса, равномерный стук колес успокаивает и убаюкивает, а мы спорим – кого же можно считать лучшей группой всех времен и народов.

— Битлы были первыми, — резонно замечаю я, но Скорп только скептически улыбается:

— И что? Разве это твой самый веский аргумент?

— Ну послушай. Ни одна группа никогда не имела такой популярности, как ливерпульская четверка. И вряд ли когда-нибудь появится кто-то, у кого получится их переплюнуть. Они зажгли огонь – настоящий. В их музыке жизнь – настоящая, бурлящая, сильная. Они чувствуют! Под их песни влюбляются, плачут, знакомятся, занимаются любовью. Если бы не они, рок-н-ролл вообще был бы неполноценным! – он кивает и улыбается как-то загадочно. Я не могу сдержаться и провожу пальцами по его щеке, он ловит мою руку и целует ладонь.

— Я полностью с тобой согласен. Эти четверо перевернули мир. Но Pink Floyd… Они по-настоящему великие. В их музыке – космос, Вселенная, в их музыке неведомый мир. Они открывают глаза. Ты понимаешь, после прослушивания "Dark Side of the Moon" взгляд на жизнь меняется! После "Wish you were here" хочешь влюбиться. И это я еще молчу про Стену, которую пытаешься разбить в себе каждый день. Это как… как параллельный мир. В их музыке боль. И глубина. Там — бездна. Там — бесконечность.

— Ты так говоришь... – и дыхание у меня перехватывает, и договорить я не успеваю, ведь наши губы встречаются, и все споры в мире уже не кажутся такими уж важными.

За окнами поезда садится солнце, и начинают свои песни сверчки. Мы едем на север, так и не разобравшись, кого же можно называть лучшей группой всех времен и народов.

10.

Улица пустынна — все спрятались от жары в ближайших барах. Солнце палит немилосердно, мы сидим на лавке, пытаясь втиснуться в тень захудалого несчастного деревца с пожелтевшей листвой. Городок пыльный, мы здесь только на несколько часов — подкрепиться и купить провизии в дорогу. И вперед, вперед — к озерам, к воде, к свежему воздуху, к ветру... Мне жарко и изнуряюще, я уже вся мокрая от пота, хочется умыться ледяной водой, чтобы она опалила щеки, хочется дышать глубоко. Скорп сосредоточенно изучает карту, а я жду. Скукотища.

— Может, пойдем уже? — с надеждой тяну я, а Малфой лишь поднимает на меня виноватые глаза:

— Еще чуточку подожди. Потерпи, рыжик, — улыбается и целует нежно в щеку. Я тяжко вздыхаю и от нечего делать начинаю разглядывать старика, идущего по тротуару.

Он высок и худощав, у него аккуратная седая борода, а лицо все в морщинах. Он идет быстро, хоть и опирается на трость, идет уверенно, не боясь оступиться. У старика глаза цвета моря, и в них столько жизни, столько блеска, что я невольно задумываюсь: а будет ли у меня в глазах столько озорства и радости в его годы? Старик осматривает пустынную улицу и начинает переходить дорогу.

Все происходит слишком быстро. Слишком быстро из-за угла вылетает на огромной скорости черный автомобиль, слишком быстро за ним поднимается стена пыли, слишком быстро он меняет направление движения и сбивает старого человека с тростью, переходящего дорогу... Все происходит слишком быстро, вот только старик падает на землю как будто в замедленной съемке. И в глазах у него нет боли, в них только искреннее, всепоглощающее удивление.

Мы со Скорпом схватываемся с лавки почти одновременно. У меня нет сил кричать, у меня в мозгу только одно — лишь бы не умер, лишь бы не умер... Я падаю возле старика на колени, у него кровь из уха, рука вывихнута и открытый перелом ноги. Он не кричит и не стонет, он лишь смотрит на меня своими зелеными удивленными глазами и хрипло, прерывисто дышит. И уже не важно, откуда вокруг столько людей, не важно, куда подевался черный автомобиль, уже не важно ничего, кроме одного — он дышит.

— Малфой, — голос у меня хрипит и дрожит, ладони перемазаны чужой кровью, а взгляд умоляющий. — Малфой, лечащие чары. Это же седьмой курс. Я же еще не умею...

У Скорпиуса глаза почти безумные, он выхватывает палочку из заднего кармана джинсов, проводит ею над телом старика, шепчет непонятные мне формулы и заклинания, и кровь останавливается, она уже не хлещет безудержным фонтаном, и раны затягиваются на глазах, и дыхание у старика выравнивается, и с его лица уже почти отступает боль...

И только тут я понимаю, что вокруг нас столпились маглы плотным кольцом, только тут замечаю пристальные взгляды, полные удивления и ужаса, только тут я начинаю ощущать, как на них волнами накатывает липкий панический страх. В звенящей тишине слышатся хлопки аппарации.

— Авроры, — выдыхает Скорп. — Сматываемся.

Он хватает меня за руку, я чувствую его холодные пальцы на своем запястье, и меня затягивает в душную темную трубку.

11.

Мы аппарируем посреди какого-то леса, и я падаю на прошлогоднюю листву, не в силах больше стоять на ногах. Меня трясет, словно в лихорадке, моя красная майка мокра от пота, нос забит пылью, а руки перепачканы кровью. От ее тошнотворного сладковатого запаха становится дурно, и я закрываю глаза. Скорп садится рядом и обнимает меня сильно-сильно, и я вжимаюсь в него, растворяюсь в нем, я цепляюсь за него, словно за последнюю надежду. Он тут, он рядом. Ну же, Лили, успокойся. Все же хорошо.

Хлопок аппарации раздается минут через семь. Конечно, для такого аврора, как мой папа, отследить след перемещения не составляет большого труда. Он стоит, смотрит на нас и хмурится. Он мрачен, в зеленых глазах злость и непонимание, в них боль и что-то еще, чего я никак не могу прочитать.

— Кто? — только и спрашивает он, сверля нас пронзительным взглядом.

— Я, — ровно отвечает Малфой, не выпуская меня из объятий. Отец мрачнеет еще больше.

— Вас видели тридцать шесть взрослых маглов и три ребенка. Ты понимаешь, насколько это серьезно?

— Папа, он же умирал! Еще немножко — и этот старик умер бы у меня на руках! — мои глаза полны отчаянья, и я снова цепляюсь за Скорпиуса, но дрожь даже и не думает утихать. Папа смотрит на нас долго-долго и молчит, потом вздыхает, снимает очки и потирает переносицу. И в жесте этом столько усталости, что мое сердце сжимается.

— И как мне прикажешь вас из этого дерьма вытаскивать? — он стягивает с плеч тяжелую аврорскую мантию и бросает ее прямо на землю. — Теоретически ваше дело должно быть передано в суд.

Мы молчим, потупив взгляды. Малфой гладит меня по спине, я смотрю на него и удивляюсь: и как ему только удается оставаться таким спокойным?

У папы взгляд колкий, папа нервно лохматит волосы и сжимает кулаки. Затем вытаскивает волшебную палочку, делает легкий взмах, и через мгновенье вглубь леса уже мчится сияющий серебристый олень.

— Я послал Патронуса твоему отцу. Отмазать-то я вас отмажу, но просто так это дело оставлять нельзя. Может, хоть он научит тебя уму-разуму. Лили, ты возвращаешься домой. Сейчас же.

Внутри что-то обрывается. Холод расползается от сердца по всему телу, и я только ошарашенно перевожу взгляд с отца на Скорпа. Прервать путешествие? Из-за того, что полчаса тому назад мы спасли жизнь одному маглу? А как же Глазго, как же Лох-Несс, как же Ирландия, в конце концов?

Драко Малфой аппарирует в нескольких метрах от нас, и выражение его лица обещает нам всем долгую и мучительную смерть.

— Поттер, — он коротко кивает отцу и останавливает взгляд на Скорпиусе. Глаза у него серые-серые, и в них столько злости, что я невольно съеживаюсь.

— Натворили делов, детишки? — он говорит спокойно, не повышая голоса, но мне мучительно хочется убежать. Чувствую себя ужасной трусихой.

— Ну и кто тебя просил спасать этого магла? Ему семьдесят семь, ему и так недолго осталось! Кто тебя просил, я тебя спрашиваю? — Скорпиус спокойно смотрит в глаза своему отцу и молчит.

— Я, — выдыхаю судорожно. — Это я его просила.

Драко Малфой содрогается, как от удара, переводит взгляд на меня, затем оборачивается к папе:

— Видишь, это все поттеровское тлетворное влияние, — его голос как-то враз теряет всю невозмутимость, а руки Скорпа сильнее прижимают меня к себе.

— Отец, успокойся, — в голосе звенит предупреждение, но Драко от этих слов словно взрывается:

— Успокоиться?! Ты просишь меня успокоиться?! Я бросаю все свои дела и лечу сюда, потому что у тебя вышибло последние остатки мозгов, а ты просишь меня успокоиться?! И я должен здесь в ноги кланяться чертову Спасителю Мира, который соизволил вытащить тебя из этого дерьма, как будто мне унижений после войны мало было!

— Малфой, ты как был истеричным хорьком, так им и остался! — у папы лицо потемнело от злости, он еле-еле сдерживает ярость. — Я делаю это ради своей дочери! Забирай своего красавца и проваливай отсюда!

— Да кто ты такой, чтобы мне указывать? Привык быть центром мира, привык командовать? Так вот: со мной это не пройдет!

— Оставь свое красноречие для своих подданных, Малфой!

— Смотри, они уже перешли на личности, — шепчет мне Скорп прямо в ухо и ухмыляется. — Мы, похоже, здесь лишние.

Я смотрю на отцов, стоящих друг напротив друга, кричащих и матерящихся, я кожей ощущаю ненависть, исходящую от них. Воздух вокруг них полон напряжения, кажется — поднесешь спичку, и все вспыхнет. Я смотрю на отцов и удивляюсь: разве возможно так сильно ненавидеть?

— Ты прав. Мы здесь лишние, — я вздыхаю грустно, беру Скорпиуса за руку, и мы аппарируем.

12.

Мы перемещаемся несколько раз, чтобы отследить маршрут аппарации было невозможно. В итоге останавливаемся в одном из отелей Мидлсбро. Меня охватывает усталость, но дышится уже легко. Нервы отпустили, дрожь в руках прекратилась, но я все еще ощущаю пыль в носу, а мои руки все еще обагрены кровью. Я хочу в душ.

Вода смывает с меня все. Смывает тяжелый день, страх и непонимание, смывает чужую злость и чужую ненависть. Мне уже легче дышать, в ушах уже не звучат крики наших отцов. Я выхожу из душа — мокрая, свежая, спокойная. Я снова чувствую лето.

Скорп сидит на кровати — напряженный и взволнованный. Он смотрит в одну точку и даже не поворачивает головы.

— Лили... — говорит он. — Лили, как ты думаешь, они подерутся?

— Ну, мой папочка, может, и врежет разок-другой твоему, — хмыкаю я, вытирая влажные волосы полотенцем. — По-моему, он заслужил.

— Лили, это нам не мешало бы врезать разок-другой, — Скорп вздыхает, а я едва не роняю полотенце из рук.

— Чего? Малфой, с тобой все в порядке?

— Отец был прав, — в серых глазах столько горечи, что я не могу в ней не утонуть.

— Эй, может, серия аппараций все-таки не пошла тебе на пользу?

— Отец был прав. Если бы мы хоть на секундочку включили мозги, то догадались бы наложить дезиллюминационные чары или чары Невнимания. Но нет же, мы колдовали на глазах у маглов, и теперь авроры с ног сбиваются, изменяя им память.

— У нас не было на это времени. Он бы умер, уж ты-то должен это понимать! – раздражение во мне растет с каждой минутой, каждым словом, слетевшим с его губ. Тех самых, с трещинками. Я глубоко вдыхаю и отворачиваюсь к парню спиной. И бросаю, с трудом скрывая разочарование и злость: — Твой отец неправ.

Там, за спиной, слышится вздох.

— Это только трезвый взгляд на вещи. Мы просто дураки с тобой, Лилс.

— Дураки? Значит, спасение чужой жизни для тебя – просто глупость? – и голос мой все тише, и до боли хочется закрыть лицо руками, зажать ладонями уши и не слушать его, не слушать, не слушать…

— Я этого не говорил...

— Так, может, твой отец прав и в том, что это все дурное поттеровское влияние? – мне хочется кричать, мне хочется наброситься на Скорпа, встряхнуть его как следует, проорать ему на ухо: «Очнись, дурак, очнись, это же я, Лили Поттер, это же я, я не могу ошибаться! Мы все сделали правильно, слышишь меня?!», но я все так же стою к нему спиной, не в силах повернуться и взглянуть в его глаза.

— Ты преувеличиваешь, — его голос спокоен, а во мне уже все кипит, и слова рвутся наружу, слова скачут у меня на языке, дразня. И я поворачиваюсь, и я кричу в его красивое загорелое лицо, кричу со всей яростью и всей обидой, накопившейся во мне:

— Да он же чертов Пожиратель, как ты можешь с ним соглашаться?!

Он вскакивает на ноги и за мгновенье оказывается возле меня. И глаза его, серые-серые, полны злости и огня, и взгляд его режет ножом, и в его лице я вижу что-то опасное, что-то малфоевское, что-то, чего я никогда там не видела прежде, и он шипит, выплевывает слова в ответ:

— Так что же ты не думала об этом, когда спала со мной, а, Поттер?

Удар получается очень точным. Я бью кулаком, как когда-то учили братья, я бью со всей силы, какая только есть в моем теле, и когда костяшки пальцев врезаются в его скулу, главное не скривиться от боли самой. Он пошатывается и отступает шаг назад, он смотрит на меня, как будто видит впервые, он разворачивается резко, идет быстро и оборачивается только у двери, чтобы бросить:

— Никогда не смей трогать мою семью, Поттер. Никогда.

Дверь хлопает очень громко, и я медленно оседаю на пол.

13.

Тишина давит на голову, мешая думать. Я закрываю глаза, я твержу про себя: «Он неправ, он неправ, он неправ…». С мокрых волос на пол падают капли воды.

Я сижу на полу, а в ушах звенит от тишины, я сижу на полу, а сердце в груди колотится, словно у испуганного кролика. Мне больно.

И я не могу больше в тишине. Руки снова дрожат, но я как-то вынимаю из рюкзака плеер, как-то разматываю наушники, как-то включаю спасительную музыку. В мою голову врываются гитары, и меня всю передергивает: в ушах играет Pink Floyd. Его любимый Pink Floyd.

Hey you, out there in the cold

Getting lonely, getting old

Can you feel me?

Сигарета дрожит в пальцах, а зажигалка все никак не хочет дарить мне вспышку пламени. У меня нет сил искать волшебную палочку, у меня вообще нет сил. Каждый звук причиняет почти физическую боль, но просто выключить музыку я не могу. Я, наконец, прикуриваю, жадно вдыхаю дым, задерживаю дыхание. Мне вдруг становится холодно, я подтягиваю колени к подбородку, обхватываю их руками, но не перестаю дрожать. И снова судорожно вдыхаю дым.

Hey you, standing in the aisles

With itchy feet and fading smiles

Can you feel me?

Взгляд натыкается на зеркало, и я содрогаюсь. Кто ты, бледная, измученная девочка с мокрыми волосами и сигаретой в руке? Что с тобой сделали? Почему в глазах твоих столько боли и безысходности? Почему смотришь на меня так, словно ты не видела света уже несколько лет? Тусклая, измученная, несчастная девочка. И по щекам текут соленые ручейки… Впервые за четыре с половиной года.

Hey you, don’t help them to bury the light

Don't give in without a fight!

И мне хочется кричать, но все силы уходят на то, чтобы просто дышать. И мне хочется сорваться с места, хочется разбить это чертово зеркало, чтобы та девочка не смотрела на меня, но отвести взгляд просто невозможно. Мне хочется проклинать весь мир, и в первую очередь – себя. Мне хочется открыть окно, потому что воздух в комнате слишком спертый, слишком вязкий… В комнате слишком пахнет Скорпиусом.

Hey you, out there on your own

Sitting naked by the phone

Would you touch me?

Я сижу на полу, и сигарета тлеет в моих пальцах. Я плачу и не вытираю слез, слишком много их во мне собралось за эти годы. У меня мокрые волосы и глаза цвета бренди, в которых не осталось и единого намека на блеск. Я смотрю на свою руку, которая все еще ноет после удара, смотрю — и мне снова хочется ударить, только на этот раз – себя. Потому что он был прав.

Hey you, with you ear against the wall

Waiting for someone to call out

Would you touch me?

Поздравляю тебя, Лили Поттер. Он ушел и хлопнул дверью, теперь ты можешь сколько угодно сидеть на полу и плакать, теперь ты можешь курить, сколько тебе вздумается, он ушел, Лили. Ты сделала для этого все, от тебя зависевшее.

Hey you, would you help me to carry the stone?

Open your heart, I'm coming home.

Пепел падает прямо на пол, я краем сознания думаю о какой-то пожарной безопасности, хотя сейчас это кажется лучшим выходом – сгореть, забыться, исчезнуть, только бы не чувствовать. Только бы представить, что не было в моей жизни сегодняшнего дня, что все это дурной затянувшийся сон. И я даже щиплю себя. Надежда умирает, хоть и последней.

But it was only fantasy.

The wall was too high,

As you can see.

No matter how he tried,

He could not break free.

And the worms ate into his brain.

Он был прав, он был прав, он был прав. Это стучит в моем пульсе, это живет во мне, и я кричу от боли, от вины, от летней жары, от безумия. Я поднимаюсь на ноги, я делаю первых несколько шагов и хватаюсь за стену. Я должна его найти. Найти, обнять и больше никогда не отпускать от себя, извиняться, хватать за руки, сцеловывать обиду с уставших глаз, дать почувствовать, что жизни без него нет. Что воздух слишком пропитан его запахом, – мята и сигаретный дым – что душа моя никогда не успокоится, если его не будет рядом. Я должна его найти.

Hey you, out there in the road

Always doing what you're told,

Can you help me?

Дверь за моей спиной закрывается очень тихо. Каждая ступенька – маленький рубеж, моя маленькая победа над самой собой. Меня все еще трясет, да и слезы текут по щекам без остановки, глаза застилает пелена, я почти ничего не вижу перед собой, но спускаюсь – осторожно, медленно. Я должна его найти, иначе я умру. Иначе мы умрем.

Hey you, out there beyond the wall,

Breaking bottles in the hall,

Can you help me?

Я вижу его в баре внизу. Он сидит спиной ко мне, у него в руке стакан с чем-то, очень напоминающим виски, а пепельница рядом сплошь забита окурками. Он нервно лохматит светлые волосы свободной рукой и делает еще один жадный глоток. Я смотрю на него и почти физически ощущаю его боль – зеркальное отражение своей собственной.

— Скорп… — мой голос хрипит, и он вздрагивает, оборачивается, и на лице его – изумление и мука.

— Лили, ты что, плачешь? – и он тянет ко мне руки, и его шероховатые пальцы касаются моих мокрых щек, и я закрываю глаза, растворяюсь в прикосновении.

— Скорп, — шепчу сквозь слезы, — Скорп, извини, я не знаю, что на меня нашло, я такая дура, Скорп, прости, я же дышать без тебя не могу, прости, прости… — и он притягивает меня к себе, и я падаю к нему на колени, прижимаюсь, я похожа на маленького слепого котенка, а он целует мои глаза, а он обнимает крепко, а он…

— Это ты меня прости, наговорил глупостей...

— Нет, это я все начала, я…

— Девочка моя... – и гладит нежно мокрые волосы мои, собирает губами слезы с лица, дышит прерывисто. – Девочка моя, это их война. Их. Не наша.

— Не наша, — эхом повторяю я, закрывая глаза. И добавляю тихо-тихо: – Hey you, don't tell me there's no hope at all, together we stand, divided we fall.

Я кожей чувствую, как он улыбается.

14.

Солнце слепит глаза, я вытаскиваю из рюкзака большие солнцезащитные очки и напяливаю их на нос. Скорп спокойно курит рядом, то и дело бросая на меня насмешливые взгляды.

Меня слегка трясет. И хоть я и понимаю, что бояться нечего, что все уже более-менее хорошо, все равно встреча с кем-то из близких вызывает легкий приступ паники. Даже если этот близкий — любимый старший брат, который всю жизнь был на моей стороне.

Встретиться с Джеймсом — это идея Скорпа. Именно он отследил календарь игр «Ос», нашел нужный город и забронировал места в отеле. Именно он тащил меня сюда едва не за шиворот, уговаривая и зацеловывая, угрожая и успокаивая. «Дурочка, у меня нет старшего брата, у меня нет готового и обученного шпиона дома! Ведь это идеальный способ разведать ситуацию. Тем более, я Джеймса не видел с твоего Дня рождения, а это черт знает когда было», — шептал мне на ухо, пока я упиралась и упрямилась. «Да вы не знакомы почти, а ты уже соскучиться по нему успел?» — только и шипела я, понимая, что битва уже проиграна.

Джеймс выходит со служебного входа стадиона, у него мокрые волосы и улыбка во все тридцать два. Он сильно загорел и стал, кажется, еще шире в плечах, мне только и остается, что обнять его крепко-крепко, хмыкнув ему на ухо: «Подумать только, как быстро растут дети...».

Мы бродим втроем по парку, мы разговариваем о каких-то мелочах, а я все никак не могу набраться смелости и спросить про родителей. Парни, видимо, это понимают, но помогать мне не собираются, только травят свои шуточки и ржут в два голоса, заслуживая неодобрительные взгляды других отдыхающих. Спелись, блин. Сдружила на свою голову.

— Сестра, выше нос! — толкает меня Джеймс локтем в бок. — Пошли-ка, лучше, пива выпьем за встречу! Тут недалеко паб хороший есть! Пошли!

Я киваю и уже даже не сопротивляюсь, когда мальчишки тянут меня за руки.

— Ты не заболела, малая? Мы уже часа полтора гуляем вместе, а ты еще ни одного ехидного замечания не обронила… — брат шутливо прикладывает руку к моему лбу, округляет глаза в притворном ужасе: — Скорп, да у нее жар! Это точно что-то серьезное! Срочно аппарируем в Мунго!

И опять ржут. Я только хмурюсь.

— Рыжая, ну хватит уже. У тебя такое лицо кислющее, смотреть невозможно! — Малфой лезет обниматься, но я только отмахиваюсь. Мы заказываем свое пиво, и я вытаскиваю из кармана пачку сигарет. Джеймс неодобрительно морщится.

— Что там родители? — наконец выдыхаю я вместе с дымом. — Прокляли?

— С ума сошла? — братишке пиво пошло не в то горло, и он долго кашляет и отплевывается. — Нет, Скорп, у нее точно жар! Вон, уже бредить начинает!

— Я серьезно, дурак! — хмурюсь я и чувствую, как под столом Малфой сжимает успокаивающе мою ладонь. Дышится легче.

— И я серьезно. — на лице у брата не осталось и следа дурачества. — Не выдумывай, никто тебя не проклял. Папа дуется, конечно, но мама его обрабатывает. Ты же знаешь, как она может убедить в своей правоте. Гермиона с Роном — те вообще ржут с отца в полный голос, даже не скрываясь. «Готовь приданое, — говорят, — скоро будешь вместе с Малфоем на свадьбе огневиски пить на брудершафт в знак примирения!». А Альбус считает вас теперь национальными героями. Он же в Академию при Мунго поступил, ты знаешь, да?

И словно камень с души свалился. Да, именно так — камень, большой и тяжелый, душил меня изнутри, не давал дышать полной грудью, не давал видеть мир в ярких красках, не давал радоваться по-настоящему. А теперь — как будто глаза открылись. И я вскакиваю, не в силах сдержаться, обнимаю брата и смеюсь счастливо на весь паб.

— Успокойся, малая. Все хорошо. Только вы это, на День рождения отца все-таки приезжайте. Ну что вам стоит — один день только. А ему приятно будет…

— Приедем, приедем… — ухмыляется Скорп. — Надо же как-то договариваться. Про свадьбу-то…

Теперь пиво попадает не в то горло уже мне, и я, едва откашлявшись, грожу белобрысому кулачком. Я ему покажу свадьбу! Малфой смотрит на мои угрозы, усмехаясь, и театральным жестом притрагивается к своей скуле. Я чувствую, как лицо начинает гореть.

И мы снова смеемся, забыв про все на свете. Ведь хорошо же! Все хорошо…

15.

— It`s time to move!! — пою я вместе с The Zombies. И не только пою, но еще и прыгаю по комнате диким жеребенком. Сегодня у меня просто отличное настроение, сегодня нам опять в дорогу.

На мне старая, растянутая, темно-синяя футболка Скорпа, которая достает едва не до колен, и волосы я сегодня еще не расчесывала, наверное, похожа на черт-те что, но какая разница? Утро такое теплое, такое светлое, такое солнечное, такое… свободное! Малфой в душе, а я как раз пыталась разыскать все наши вещи и собрать рюкзаки, но по радио включили «Time to move» — ну и как тут устоять на месте? Только петь, только танцевать по комнате, только дурачиться! И я смотрю на свое отражение в зеркале и смеюсь во весь голос — действительно, сумасшедшая!

Прыгать, трясти головой, хлопать в ладоши, вертеться и кружиться — и наткнуться взглядом мокрого и взъерошенного Малфоя в дверном проеме. Смотрит на меня, ухмыляется, джинсы натянул, а рубашку — не удосужился, а глаза серые блестят, а со светлых волос падают капли на голые плечи… Только не краснеть, только не краснеть, Лили!

— А я-то думаю: и куда это моя футболка запропастилась? — я фыркаю, продолжая прыгать по комнате. А что? Песня ведь не закончилась!

Он подходит как-то незаметно, или это только я не замечаю? Остается только изворачиваться, брыкаться, не даваться в руки, да только надолго ли меня хватит?

— Дураааак, ты же мокрый весь! — смеюсь я, а он обнимает еще крепче и начинает трясти головой — и все капли только на меня! Ну что ты будешь тут делать?!

— Собирайся, нам еще долго-долго ехать сегодня. Но если повезет, уже к вечеру будем на Лох-Эйве, — целует меня легко в губы и отпускает. Я вздыхаю. И вправду пора собираться. А я ведь только дурачиться начала!

Лох-Эйв — озеро недалеко от Глазго. Меня туда тянет, потому что красиво, а Скорпа — потому что на северном берегу озера — замок Килхурн, точнее его руины. Когда-то давно он принадлежал роду Кэмпбелов, которые позже стали графами Бридалбейн. А Малфои каким-то боком состоят в родстве с ними. Скорп рассказывал, да я все забыла — видно, слушала не слишком внимательно. Дуреха, да?

Мы летим на метлах. Надо ведь поддерживать форму, правда? Ведь будет сентябрь, будет квиддич, будут тренировки… И Слизерин точно возьмет кубок в этом году — у соперников никаких шансов! Ведь Малфой закончил школу — Рейвенкло придется искать нового ловца. Рози и Альбус тоже выпустились — проблемы Гриффиндора еще серьезней. И вдруг на меня накатывает холодящее душу понимание — этой осенью я буду в Хогвартсе совсем одна! Целый год одиночества — с ума сойти! Не будет больше четверговых посиделок с гитарами в кабинете Заклинаний, не будет ночных перешептываний в комнате Рози, не будет шуточных словесных баталий с Алом… Не будет ничего — только старый замок, только унылые занятия, только темные подземелья. Одна. Я буду совсем одна. Я поворачиваю голову и смотрю на Малфоя — сосредоточенного, родного, светлого. Он летит рядом, смотря прямо перед собой, он крепко сжимает древко своей метлы (твердые мозоли на ладонях, я помню), он уверен и целеустремлен… Малфой, ну как же я без тебя, а?

— Идем на посадку, рыжик! — и я отгоняю от себя грустные мысли, бросаю в них камнями, забываю — ведь сейчас еще лето, сейчас вокруг небо и ветер, сейчас Скорп рядом, а потом… Плевать, что будет потом!

Мы приземляемся на берегу Лох-Эйва, и я забываю, что такое дышать. Блики солнца на водной глади, красные лучи заката на разрушенных стенах, камень и зелень, вода и тени. И воздух вокруг словно наэлектризован, в нем витает запах тайн и древности. И тишина… Тишина, нарушаемая только едва уловимым плеском волн.

— Знаешь, когда я оказываюсь в таких местах, мне всегда кажется, что я могу дотронуться до истории. Я чувствую ее на кончиках пальцев. Я физически ее ощущаю. Кажется, что прямо сейчас на дороге покажется экипаж, запряженный гнедыми скакунами, а из него выйдет сэр Дункан Кэмпбел. Выйдет — и поприветствует гостей по всем правилам этикета. И ощущение это настолько реально, что от него невозможно отделаться. Странно, да? — шепчет мне Скорп, а я лишь киваю, не в силах вымолвить и слова. Руины и горы… и средневековье.

Малфой приходит в себя первым, дергает меня нетерпеливо за рукав — мол, хватит таращиться, палатка-то у тебя в рюкзаке! Я отрываю взгляд от стен, роюсь в своих вещах, помогаю устанавливать палатку и разжигать огонь, но наваждение не проходит. Мне все еще мерещатся блики факелов среди полуразрушенных стен, я все еще прислушиваюсь, в надежде услышать песни менестрелей. Это волшебное место, я уже почти уверена, если просканировать местность, можно найти почти столько же магии, как и в Хогвартсе.

Здесь, близ гор, темнеет очень быстро, мы не успеваем опомниться, как ночь уже укутывает нас своим одеялом. Придвигаемся ближе к костру, греем руки, и вокруг — звезды… Звезды на небе, звезды в воде, и я ищу взглядом Полярную звезду на хвосте у Малой Медведицы, ищу Кассиопею, Эскулапа, Дракона… Сотни тысяч мерцающих огоньков подмигивают мне, манят, кажется, протянешь руку — и сможешь дотянуться, достать хотя бы маленькую звездочку, спрятать ее аккуратно в кармашек и домой привезти, папе в подарок…

— Смотри, — шепчу я, не в силах заставить себя говорить громко, это кажется мне едва не кощунственным, — смотри, твое созвездие. Твой Скорпион.

— Когда-то давно жил Орион, заядлый охотник. Часто он хвастал, что может убить любого зверя, каким бы быстрым он ни был. Услышала такие разговоры богиня Артемида, разозлилась сильно, да и послала к Ориону маленького скорпиона. Хвастливый Орион не заметил насекомое, а скорпион воткнул в охотника свое ядовитое жало и убил его. С тех пор Орион не показывается на небе, когда там Скорпион… — голос Малфоя хрипловат и едва слышен, он говорит размеренно, словно отбивая какой-то странный ритм. Вдруг грустно вздыхает: — Видишь, рыжая, мой защитник — убийца.

— Дурак ты, Скорпиус Малфой. Получил по заслугам твой Орион. Только и мог, что несчастных животных убивать. Да еще и труслив, как заяц, — даже после смерти Скорпиона боится, — я поворачиваю голову и смотрю на своего звездного человечка. Он сидит, не двигаясь, и смотрит на небо, он улыбается и крепче сжимает мою руку. Тихонько потрескивает костер, и плещут волны, ветер взъерошивает непослушные светлые волосы, а коварная ночь касается холодными руками его лица. Я смотрю на него и думаю, что жизнь прекрасна.

У него в глазах отражаются звезды.

16.

Небо серое-серое и тяжелое-тяжелое. Сегодня целый день идет дождь, мы закутались в дождевики и бродим по зеленым холмам. Я никак не могу взять в толк — пасмурно ведь, серо, почему же трава настолько зеленая? Откуда столько яркости? Осторожно ступаю в мягкий вереск, на ногах тяжелые резиновые сапоги, и так хочется снять их, пробежаться босиком, сбивая дождевые капли с трав! Но Скорп следит за мной зорко, бурчит тихонько под нос: «Ага, ты сейчас побегаешь, а завтра сляжешь с температурой, и что я буду с тобой, сопливой, делать?». Я дуюсь, но надолго меня не хватает — красота ведь вокруг!

Шотландия имеет свое, хмурое обаяние. Здесь почти всегда дожди, и солнышка не дождешься, здесь вокруг горы, покрытые легкой дымкой туманов, здесь тучи низко… Но зато дышится легко. Здесь пахнет дождем и травами, пахнет свежестью и цветами. И этот аромат переполняет тебя, затапливает полностью, подчиняет своей власти…

Скорп берет меня за руку, зовет возвращаться в гостиницу. Я с радостью соглашаюсь — мы гуляем вот уже три часа, и я уже давным-давно промокла, несмотря на дождевик и водоотталкивающие чары.

— А руки-то, как ледышки! — Малфой берет мои ладони в свои и начинает на них дышать. Приятное тепло растекается по рукам, я довольно щурюсь. Скорп улыбается и сцеловывает капли дождя с моего лица. — Пойдем уже греться! Не то и правда простуду подхватишь…

Мы аппарируем, и уже через полчаса, переодетые и сухие, сидим в тепле и протягиваем ноги к камину.

— Сегодня будем пить виски! — торжественно провозглашает Малфой, и я удивляюсь:

— С чего это вдруг? Праздник какой?

— Глупенькая! Мы же в Шотландии! Где же пить виски, если не здесь! Тем более, я почему-то уверен, что настоящего виски ты в своей жизни не пробовала.

— Сбрендил, да? А на моем Дне рождения мы, по-твоему, что пили?

— Огневиски мы пили, пародию жалкую. Погоди, сейчас все будет!

Он возвращается через несколько минут, держа в руке два стакана с янтарной жидкостью.

— Держи! — я беру стакан с некоторой опаской.

— Малфой, а он очень крепкий? Может его это, разбавить чем-нибудь?

— Деревня необразованная! В виски нельзя ничего добавлять! Только чистый вкус и аромат приносят истинное наслаждение! Нет, ну если хочешь — можешь спуститься вниз и попросить у бармена льда или воды, но только увидишь, насколько изменится его к тебе отношение.

— Ты так говоришь, словно тебя с детства учили виски пить, — хихикаю я, но тут же натыкаюсь на серьезный взгляд серых глаз:

— Ну, не так, чтобы с детства, но лет с шестнадцати.

— Серьезно? Блин, аристократы недоделанные, так же и споить ребенка можно! — Скорп смеется хрипло:

— Меньше разговоров, больше дела! Запоминай: здесь действует правило буквы «П». Сначала — посмотри, оцени насыщенный цвет, полюбуйся. Потом — понюхай, вдыхай аромат, пусть запах наполнит легкие. Теперь — пригуби, но не глотай, прочувствуй вкус, задержи его во рту. Ну и, наконец, сделай первый глоток. Запомнила? Давай, Поттер, за Шотландию!

Виски обжигает. Теплая волна обволакивает небо и горло, она греет изнутри, и когда первый шок проходит, я понимаю, что это по-настоящему вкусно. Крепкий напиток согревает лучше любых чар.

— У тебя сейчас такие удивленные глаза, словно ты увидела Хагрида, танцующего балет, — смеется Малфой, а в глазах лукавые чертики пляшут.

— Скоооорп, это просто божественно!

Мы сидим на полу возле огромного камина, там пляшет огонь, и потрескивают дрова, в большое светлое окно барабанит дождь, а мы в тепле, мы греем в руках стаканы с виски, а Малфой гладит мои волосы. И это все так красиво, так тепло, так правильно! И не хватает только музыки, и я достаю гитару и наигрываю любимую «Alabama Song» The Doors.

— Well, show me the way

To the next whiskey bar

Oh, don't ask why

Oh, don't ask why

Скорп смеется и подпевает, и становится уж совсем хорошо. И остается только отложить гитару в сторону и целовать, касаться кончиками пальцев плеч и шеи, снимать губами усталость и обнимать, и задыхаться…

— Эй, я надеюсь, не слишком вам помешала! — мы вздрагиваем и синхронно поворачиваем головы. Из камина торчит голова ухмыляющейся Рози.

— Привет! — визжу я и уже думаю лезть обниматься, как Скорп ловит мои руки:

— Дурочка, огонь же! Обожжешься!

— Ты как нас нашла? — Малфоя я почти не слышу, настолько рада видеть кудрявого короткостриженого рыжика.

— У меня мама в Министерстве работает, в Транспортном отделе, если ты забыла. А дядя у меня, между прочим, глава Аврората, поэтому найти вас не представляет большого труда, — Рози смеется, и я смеюсь вместе с ней. Ну словно солнышко из-за туч выглянуло, честное слово! — Я, вообще-то по делу. Какие у вас планы?

— Ну, Шотландия велика — есть, где поездить, — ухмыляется Малфой.

— Понятно, ничего определенного не придумали. Так я вам подкину идейку, — Уизли сдувает непослушную прядку с глаз и продолжает: — Я через два дня на Лох-Нессе буду. Могли бы пересечься.

— Пересечемся! — уверенно киваю я. — Новости расскажешь! Мы так давно не виделись!

— Ой, да что там мои новости! Скукотища. А вот вам, я уверена, есть что рассказать! Ну, тогда до встречи!

— Пока! — выдыхаем мы со Скорпом в унисон, и вот уже нет в камине моей Рози, только пламя танцует. Я перевожу взгляд на Малфоя, а тот улыбается:

— Ну, так что, едем в гости к чудовищу, так ведь маглы лох-несского кельпи называют?

Я радостно киваю и целую его. И у него на губах вкус виски.

17.

— Лили, просыпайся... — дышит мне прямо в ухо Скорп, но я только сильнее зажмуриваюсь и бормочу:

— Еще немножечко... полчасика посплю, и подъем, честно-честно...

Скорп смеется тихонько и начинает водить по моему лицу перышком — он всегда так делает, когда я упрямлюсь и не хочу вставать. Я до ужаса боюсь щекотки, надо признаться. Еще в детстве я не могла выиграть ни одного шуточного боя у братьев, ведь только они начинали меня щекотать, я тут же сдавалась на милость победителям.

— Это нечестно! — сонно возмущаюсь я, пытаясь сдуть со своего лица перышко не открывая глаз.

— Вставай, соня! К тебе тут пришли...

— Да какого черта ты с ней церемонишься? Смотри как надо! — другой голос — громкий, звонкий, высокий, бьет по моим ушам, а секундой позже на меня обрушивается поток ледяной воды. Я тут же вскакиваю на ноги, не забыв обернуться простыней (кое-где мокрой уже простыней!).

— Твою мать, Рози, зараза! Ты чего творишь?! — а кузина стоит посреди нашей со Скорпом комнаты и смеется-заливается, наблюдая, как я стряхиваю с носа капельки воды. Ну да, представляю, на что я сейчас похожа — сонная, мокрая, растрепанная и замотанная в простыню. Действительно, смешно. Вот только мне смеяться совсем не хочется. А хочется придушить эту чертову Уизли, и чем скорее, тем лучше.

— Иначе ты бы еще два часа подняться не могла, — отвечает Рози, и в карих глазах ее пляшут чертики. Она подлетает ко мне и целует в щеку. — Привет, сестренка, давно не виделись!

— Безумно по тебе соскучилась! — ворчу я, хоть на самом деле совсем на нее не обижаюсь — за семнадцать лет уже привыкла к ее вечным шалостям и дурацким шуткам.

— А чем это вы всю ночь занимались, что ты проснуться никак не можешь? — продолжает веселиться это кудрявое недоразумение. Скорп, который успел натянуть джинсы еще до того, как я разлепила веки, только ухмыльнулся, а я закатила глаза и показала Рози три пальца:

— Читай между строк, Рози! Читай между строк!

— Привет, Лили! — в комнату зашел один из Скамандеров. Я знаю их с самого детства, но все равно не могу различить, кто есть кто. Хотя, судя по тому, что вошедший парень сразу же поймал руку Рози, можно сделать вывод, что это все-таки Лисандр. Интересно, а как она их различает? Зная веселый нрав Скамандеров, готова поспорить, что они хоть раз, да пытались разыграть сестру...

— Привет, — улыбнулась я и немного поправила простынь. — Слушайте, я тут немного неодета...

Но я даже не успела договорить, как в комнату ввалился второй из Скамандеров, Лоркан:

— Ребята, ну я вас уже заждался, вы где пропадаете? Привет, Лили!

— Вы еще сюда экскурсионные группы водить начните! — смеюсь я и тут же начинаю выпихивать гостей из комнаты одной рукой: — Валите отсюда, я умоюсь, оденусь и спущусь через полчаса!

Галдящая веселая толпа упирается для проформы, но все-таки исчезает из комнаты, не забыв предупредить меня, что если буду долго копаться, то они сожрут мой завтрак. Закрыв наконец-то за друзьями дверь, я прислонилась к ней спиной и улыбнулась:

— Они — идиоты, но я все равно рада их видеть, — Скорп ухмыльнулся, подошел ко мне и обнял нежно:

— Они — идиоты, но они дали нам целых полчаса... — и тут остается только целовать его, милого, знакомого, родного, моего, целовать так, чтобы сбивалось дыхание и темнело в глазах, целовать жадно, жарко, волнующе, целовать, целовать, целовать...

Простыня падает на пол.

18.

А когда мы спускаемся вниз, то оказывается, что толпа свое обещание сдержала — от моего завтрака остались только приятные воспоминания.

— Троглодиты! — смеюсь я, пока Скорп заказывает еду. — Так, может, расскажете, что вы забыли на Лох-Нессе?

— Да это все они! — фыркает Рози и целует своего Скамандера в щеку. — Как начали ныть: поехали, поехали, на кельпи посмотрим, в озере покупаемся, погуляем... Затащили почти что силой, честное слово!

— Ой, да врет она все, — отмахивается от своей девушки Лисандр. — Мы предложили, а она в эту идею вцепилась мертвой хваткой. Хотя кельпи — это действительно интересно. Особенно лох-несский. Он же ручной почти! Да и шутник тот еще — вот уже столько лет маглов за нос водит. Они же свято верят, что в озере живет страшное чудище!

Скамандеры уже давным-давно твердо решили, что станут натуралистами, как и родители. Рози решила от них не отставать. Вот только определиться никак не могут, каких именно волшебных существ им хочется изучать больше всего — мантикор, акромантулов или кельпи. Лисандр голосовал за кошек с жалом, Лоркан — за водяных демонов, а Рози во всю орала, что лучше гигантских пауков нет ничего на свете. Дядя Рон был в ужасе и взял с дочери честное гриффиндорское слово, что ни одна такая тварь не появится в радиусе шести миль от их дома. А как по мне, то что первые, что вторые, что третьи и рядом не стояли с драконами, но этих упрямцев ведь не переубедишь.

День необычно жаркий для Шотландии, но мы все-таки выбредаем из отеля и направляемся в сторону озера. Скамандеры всю дорогу, перебивая друг друга, пичкают нас информацией о Несси, а мы рассеянно слушаем, не обращая большого внимания на их трескотню. Мы направляемся на станцию волшебников-натуралистов, которая была построена на берегах Лох-Несс, чтобы хоть как-то урезонить водяного демона, который так жаждет общения с людьми, что то и дело показывается маглам.

При входе на станцию у нас просят палочки для идентификации, потом выдают пропуска — «Только на два часа, молодые люди, только на два часа!». А дальше мы садимся на берегу озера и начинаем ждать.

Кельпи выныривать не хочет, хотя измерения магического фона точно указывают на то, что он сейчас именно здесь. То ли вредничает наш водяной друг, то ли заснул — черт его знает, но за первый час из отведенных нам двух он так и не показался. Скорп тихонько вздыхал о том, что мы, дураки, не захватили с собой гитар, Рози шутила, а близнецы все так же рассказывали о том, что...

— В 1943 году военный летчик Фэррел доложил начальству, что, пролетая над озером на высоте двести пятьдесят ярдов, он ясно видел Несси. Но в те годы англичанам было не до чудовищ...

— А в 1960 году какой-то инженер произвел съемку озера с воздуха и зафиксировал передвижение кельпи. Ох, ну и умотались тогда работники станции, внушая специалистам, что это движение — всего-то пенный след от лодки...

— Смотрите-смотрите!!! — завизжала вдруг Рози, указывая пальцем на водную гладь. За несколько метров от берега из воды поднималась лошадиная голова. Мы затаили дыхание. Огромная белая лошадь с гривой из камыша медленно приближалась к нам.

— Смотри, даже не маскируется! — восхищено проговорил Лоркан. — Чаще всего он тут появляется в облике морского змея...

— Как думаешь, прокатиться на себе позволит? — зашептала Рози, но Лисандр тут же схватил ее за руку:

— Сдурела? Сожрет же! Он, конечно, ручной, но не настолько! Чтобы справиться с кельпи, нужно накинуть ему уздечку на голову и произнести при этом Помещающее заклинание, только так он станет полностью покорным и беспомощным. Иначе — утащит на дно, и скушает на обед!

Но кельпи и вправду прекрасен. Скорп легонько пожимает мою руку, а я все не могу оторвать взгляда от прекраснейшего водяного демона. Не дракон, конечно, но такой красивый...

А вечером, в отеле, когда все вокруг уже достаточно напились, чтобы не обращать внимания на то, что кто-то курит прямо в комнате, я шепталась тихонько с Рози на кровати. Мы так давно не виделись — с ума сойти! И как только вытерпела столько времени без этой рыжей кудрявой безумицы? И вновь накатывает печаль легкая — осенью в Хогвартсе без кузины будет до одури тоскливо...

— Рози, — трусь носом о ее плечо, — Рози, а ты ведь будешь мне сов присылать, когда я в Хогвартс в сентябре поеду?

— Ты что это, сестренка, грустить удумала? — дергает подруга меня за косу. — Не буду я тебе писать, я к тебе приходить буду! Тайные проходы для того и придуманы... а сейчас — пошли к парням, ведь эти идиоты сейчас вообще упьются до беспамятства, а мне потом левитируй два бесчувственных тела в номер...

19.

Когда Фреда Финнигана семь лет тому назад Шляпа отправила на Хаффлпафф, его отец, помнится, обреченно махнул рукой. Он, видите ли, до последнего надеялся, что сын будет бравым гриффиндорцем. Но Фредди отправился к барсукам. А уже через несколько дней стало понятно, что он станет школьной знаменитостью.

Фред Финниган — это ирландская катастрофа. Фред Финниган — это хаффлпаффское нашествие. Фред Финниган — это желто-черный взрыв. Такого сумасшедшего количества розыгрышей и шалостей не устраивал никто. Если в школе что-то взорвалось/прилипло/полетело/упало — это точно дело рук сумасшедшего ирландца. Преподаватели хватались за головы и округляли глаза. Говорили даже, что своими выходками парень переплюнул не только близнецов Уизли, но и Мародеров в их лучшие годы. Фреду назначали наказания, баллы Хаффлпаффа таяли на глазах, но урезонить сорванца было невозможно. Его родителей вызывали в Хогвартс каждую неделю. Мать рвала и метала, а отец, хоть и хмурился, но, кажется мне, очень гордился своим единственным сыном.

В Ирландию мы плыли — на корабле. А это оказалось не лучшей идеей, ведь у меня обнаружилась морская болезнь, так что добрую половину пути я провела, перегнувшись за борт, а Скорп терпеливо держал мои волосы. Но когда на горизонте появился изумрудно-зеленый берег, мне немного полегчало — появилась надежда на то, что уже очень скоро пол под ногами перестанет качаться, и я почувствую твердую почву. Ирландский берег приближался быстро, словно при проявке пленки, проступали очертания домов, портов и кораблей, проступали люди, много людей, каждый из которых был занят своим делом, кипел шумный водоворот портовой жизни. И когда наш корабль был уже готов пришвартоваться, из берега вдруг грянула музыка. Группа ярко одетых людей — девушки в длинных зеленых юбках и разноцветных топах, мужчины в широких пестрых штанах — играли веселую заводную мелодию. Скрипки, бойраны, гитары, бузуки, флейты, волынки, аккордеоны, банджо, губные гармошки — все это гремело, звучало, трещало, играло. И над всем этим шумным балаганом царил никто другой, как наш Фредди!

— Финниган, ты идиот! — орет Скорп с палубы, а на губах у него такая безумно-ошалелая улыбка, что я громко хохочу. Ну, Фред, ну удумал! И зачем было весь этот карнавал устраивать? Мы ведь даже встречать нас не просили — так, сказали только, что в Ирландию заглянем на несколько дней!

А уже на берегу тощий долговязый Финниган сгребает нас со Скорпом в объятия, орет прямо на ухо что-то о том, что:

— Приехали! Будем развлекаться! Я вам такую Ирландию покажу, вовек не забудете! — и это уже звучит почти как угроза, и мне снова становится радостно и легко, и я мгновенно забываю про последние несколько ужасных часов у борта.

Фред пытается рассчитаться с музыкантами, при этом они долго спорят и торгуются, кричат и смеются, до меня долетают обрывки фраз про лепреконское золото, и я улыбаюсь: «Ну да, тут, наверное, народ пуганый, попробуй, поживи с лепреконами бок-о-бок несколько лет — станешь внимательно присматриваться к каждому галеону!». В конце концов, все обнимаются и расцеловываются, прощаясь. А Фред, хохоча, объясняет нам, что сегодня вечером мы должны будем встретиться с ними в пабе, где он купит им выпивки — вот и весь гонорар.

Мы целый день бродим по Дан-Лири, слушаем байки Фреда, у которого просто не закрывается рот, мы много смеемся, потому что в его компании иначе просто не получается. Он рассказывает что-то про яхт-клубы и форель (чтобы я еще кого-то когда-то так внимательно слушала! Даже рассказы о чистке рыбы в интерпретации Финнигана превращаются увлекательное повествование!). А вечером... вечером мы идем в Докер-паб.

Грубая деревянная мебель, угловатые формы, выцветшие картины на стенах, завеса сигаретного дыма, громкий смех, тусклый свет — но в этом всем чувствуется что-то особенное. Что-то такое, что мы искали, переезжая из одного британского городишки в другой, искали, ночуя в придорожных мотелях и под открытым небом. Здесь, среди усталых, подвыпивших и шумных работяг, я почему-то очень остро почувствовала свободу. Я стояла, не в силах пошевелиться, глядела на разномастную веселую толпу, затаив дыхание. Скорп подошел сзади и обнял меня за плечи — сильно-сильно. Видимо, тоже это почувствовал.

А Фреда уже затянуло в гогочущий и громкий водоворот, я узнаю нескольких музыкантов, которых мы видели сегодня у пристани. Уже хохочет наш друг вместе со всеми, уже заказывает всем пиво — и не просто пиво, а настоящий ирландский Гиннес! — уже проталкивается к нам сквозь толпу, удерживая в руках три бокала темного напитка.

— Да что вы стоите, как неродные?! Вздрогнем! — и мне снова кажется, что холодный Гиннес — это самое лучшее пойло из всех, которые я когда-либо пробовала. Ну, разве что виски может с ним сравниться!

А когда на маленькую импровизированную сцену поднимаются музыканты и начинают играть какой-то забористый рок-н-ролл, Фредди допивает свое пиво залпом, обнимает нас со Скорпом крепко и орет прямо на ухо:

— Ну, чего стоим?! Пьяные танцы на столах приветствуются!

И мы танцуем. Прямо на столе. Это — Докер-паб, здесь можно забыть обо всех на свете приличиях, забыть о проблемах и неурядицах, здесь можно быть свободным — по-настоящему. Здесь никто не посмотрит на тебя, как на сумасшедшего, никто не станет показывать на тебя жирными и грязными руками, никто не станет крутить пальцем у виска. Здесь ты — человек! Здесь ты свободен! И плясать с любимым человеком под музыку моей души — вот и все, о чем я только могла мечтать. Это как будто самый лучший сон, самый сладкий, самый свежий, самый реальный — сон наяву. Когда вокруг столько ярких красок, столько впечатлений, что жить хочется до одурения, до головокружения, до нехватки дыхания! И это — прекрасно.

Музыканты устали и вышли в зал выпить по пинте пива и выкурить несколько сигарет, и мы спустились вниз со своего постамента — дух перевести. Но не тут-то было! Не успели мы выпить и несколько глотков Гиннеса, как Фредди тут же подхватил нас под руки и потащил в сторону сцены.

— Давайте сыграем чего-нибудь! У меня губная гармошка с собой!

— Фред, ты чего! У нас ведь даже гитар с собой нет, мы их вместе с вещами в камере хранения оставили! — пробую отнекиваться я, но в глазах у Финнигана — лукавый огонек, а Скорп даже и не думает как-то отмазываться. Да и у меня, если честно, тоже руки чешутся — давно гитару в руки не брала, давно пальцами струны не перебирала, давно музыки не чувствовала.

— У музыкантов гитары отдолжим! Я их знаю! Сейчас все будет! — Фред растворяется в толпе, а через несколько минут появляется с двумя инструментами. Я беру акустику в руки, и мои пальцы уже дрожат от предвкушения.

— Что играем? — смотрит на меня Скорп вопросительно. Я задумываюсь на минутку, но уверенно провозглашаю:

— Хочу что-то вкусное! Давай Aerosmith!

Парни кивают, и Фред тут же выдает вступительное соло на губной гармошке из «Pink». Мы ударяем по струнам, и от пальцев по всему телу словно растекается мощный электрический заряд. И песня-то, песня-то какая!

Pink it's my new obsession

Pink it's not even a question,

Pink on the lips of your lover, 'cause

Pink is the love you discover

Pink as the bing on your cherry

Pink 'cause you are so very

Pink it's the color of passion

'Cause today it just goes with the fashion

Pink it was love at first sight

Pink when I turn out the light, and

Pink gets me high as a kite

And I think everything is going to be all right

No matter what we do tonight...

И сегодня в портовом ирландском городишке Дан-Лири я чувствую себя абсолютно счастливой.

21.

Поезд мерно раскачивается, колеса стучат, кроме нас в вагоне только одна престарелая женщина дремлет, прислонившись лбом к оконному стеклу. Скорп углубился в чтение какой-то очередной книги (нет, Рейвенкло — это все-таки диагноз, не вытравишь его из крови ни рок-н-роллом, ни путешествиями...), а я смотрю на проползающие мимо деревушки и леса, мне немного грустно, но и радостно. Я еду домой. И, оказывается, я страшно соскучилась за эти два месяца.

Сегодня День рождения у отца. Я еду в Годрикову Лощину, чтобы поздравить его с праздником. Я еду домой. Уже скоро-скоро я обниму его, лучшего в мире папочку, поцелую в щеку и извинюсь. Я все-таки наделала кучу глупостей.

Я обниму маму, любимую, нежную, веселую мою мамочку, и скажу ей, что безумно ее люблю. Скажу тихонько, чтобы никто не услышал, кроме нее, на ухо ей прошепчу, ведь это только между нами, это огромный секрет, и нечего про него знать кому-то еще. Мама улыбнется — солнечно, как только она умеет. И поцелует меня в веснушчатый нос.

Я затискаю до полуобморочного состояния своих сумасшедших братьев, щелкну по носу Хьюго и дерну за ухо Рози. Уже очень скоро я их увижу.

Два месяца постоянных перемещений, два месяца музыки, автострад, дорожной пыли, снова музыки, городов и городишек, два месяца гор, полей, лесов, два месяца ярких впечатлений, солнца, ветра, воздуха. Два самых лучших месяца в моей жизни. Жаль, что вы закончились. Хорошо, что вы были.

Я расчехляю свою гитару, ловлю на себе вопросительный взгляд Скорпиуса, который соизволил оторваться от своей книги, и улыбаюсь ему в ответ. Ласково провожу пальцами по корпусу, перебираю струны, зажимаю аккорды... Старый-добрый Оззи, как же ты в тему сейчас!

Times have changed and times are strange

Here I come but I ain't the same

Mama I'm coming home

Times gone by seem to be

You could have been a better friend to me

Mama I'm coming home

Я закрываю глаза, и отдаюсь музыке полностью. Мне семнадцать. У меня длинные рыжие волосы, коротко стриженые ногти и волшебная палочка в заднем кармане джинсов. Я влюблена. Я счастлива. Я еду домой.

И такой знакомый и родной голос подхватывает простой мотив, и я улыбаюсь, не открывая глаз, я просто слушаю, как Скорп поет своим хрипловатым голосом старую теплую песню.

You took me in and you drove me out

Yeah you had me hypnotized

Lost and found and turned aroound

By the fire in your eyes

И кто знает, где больше волшебства — в моей палочке или в моей же гитаре? Кто знает, что такое настоящая магия — разноцветные лучи заклинаний или отражение звезд в любимых глазах? Что зачаровывает больше — любой Империус или звуки «Imagine» в белой комнате? Что вкуснее — амортенция или настоящее шотландское виски, когда за окном хмурится небо и льет дождь?

И мы поем уже вдвоем, отдаемся музыке полностью, разрешаем ей захватить нас и унести — далеко-далеко.

You made me cry you told me lies

But I can't stand to say goodbye

Mama, I'm coming home

I could be right, I could be wrong

Hurts so bad, it's been so long

Mama, I'm coming home

Я открываю глаза и смотрю на Скорпиуса. Такой знакомый, родной, милый, в обычных потертых джинсах и клетчатой рубашке с закатанными рукавами, со своими выгоревшими добела волосами, обветренными щеками, трещинками на губах и невозможными серыми глазами. Я люблю тебя, Скорпиус Малфой, и мне даже не обязательно это говорить вслух, ты все прекрасно знаешь и сам. Спасибо тебе за это лето.

Selfish love yeah we're both alone

The ride before the fall

But I'm gonna take this heart of stone

I just got to have it all

Я еду домой. Еду туда, где меня ждут и любят. И я рада этому. У меня есть гитара, ветер в волосах и старые зеленые кеды. У меня есть воспоминания о театральном фестивале в Ладлоу, улыбке чеширского кота и победе «Манчестера» в 1/8 Лиги Чемпионов. У меня есть слова о любви, услышанные на бешеной высоте, когда ветер закладывал уши, а глаза слезились от скорости. У меня все это есть. Я невероятно богата.

I've seen your face a hundred times

Everyday we've been apart

I don't care about the sunshine, yeah

'Cause Mama, Mama, I'm coming home

Я люблю этот мир. У меня все впереди. Я еду домой.

The End

___________________________________________________________________________

Плейлист моего "Лета"

The Beatles — "A Hard Day`s Night"

Led Zeppelin — "Stairway to Heaven"

John Lennon — "Imagine"

The Beatles — "I want to hold your hand"

Pink Floyd — "Hey you"

The Zombies — "Time to move"

The Doors — "Alabama Song"

Aerosmith — "Pink"

Ozzy Osbourne — "Mama, I`m coming home"