Стрела времени

Перекошенные, замызганные чем-то красным очки – первое, что я вижу. Следом в сознание врываются звуки – какие-то всхлипы и странное, истеричное шипение. Боль нарастает, выдергивая меня из беспамятства, и я узнаю склонившегося ко мне человека.

Рука Поттера там, где средоточие боли, жмет, давит, терзает. Отпусти, хочу сказать я, не мучай, но лишь молча цепляюсь взглядом за взгляд зеленых глаз. На испачканных кровью щеках – чистые дорожки слёз. Этот обормот опять вляпался в неприятности.

С его губ срывается то самое надрывное шипение. Я не понимаю, черт тебя дери, я не змееуст! Внезапно в голове как будто что-то щелкает, поток невоспроизводимых звуков обращается вспять, и я слышу собственное имя. И снова. И снова.

Я пытаюсь сказать, что он не имеет права, что он должен называть меня «профессор» или «сэр», но вместо гневных слов исторгаю булькающие хрипы. Это пугает Поттера, он резко вскакивает, пятится назад и прячется за какими-то ящиками и сломанной мебелью.

Шее мокро и больно. Я подношу к ней руку, под ладонью что-то противно хлюпает, и она мгновенно окрашивается в красный.

Я успеваю подумать, что с такими ранами точно не жилец, когда в помещение бесшумно входит Волдеморт.

— Сожалею, — равнодушно говорит он, глядя на меня сверху вниз.

Рядом раздается сердитое шипение, и в следующее мгновение на меня набрасывается эта его мерзкая змея. Она что же, хочет добить меня? Я подрываюсь на ноги – и откуда только силы взялись? – вцепляюсь в скользкое чешуйчатое тело, пытаюсь высвободиться, но острые клыки вонзаются в шею, туда, где так нестерпимо больно.

Я не сдерживаю крика. Волдеморт произносит что-то на серпентаго, змея повинуется и убирается прочь в свою светящуюся сферу, где мирно сворачивается кольцами.

Шея, как ни странно, больше не болит. Раз Волдеморт отозвал свою гадину, значит, на сегодня я достаточно наказан. Вопрос только – за что.

* * *

Волдеморт не в себе. Я вижу это по тому, с какой яростью он шлет в древние стены замка одно заклятие за другим. Трещины срастаются, отломившиеся куски становятся на свои места, разрушенные башни складываются вновь. Странно, он же хотел уничтожить Хогвартс.

— Позвольте, я найду вам мальчишку, — говорю я, чтобы хоть как-то отвлечь его. – Позвольте мне доставить вам Гарри Поттера. Я знаю, как его найти. Прошу вас.

— Без твоей помощи, — отзывается он ясным холодным голосом. – Ты искусный маг, Северус, но не думаю, что сейчас ты нам особо нужен… Мы почти у цели… почти.

* * *

Все это время – с момента, когда я пришел в себя в Визжащей хижине – меня не покидает ощущение какой-то отчужденности от происходящего. Я одновременно участник событий и сторонний наблюдатель – так, как если бы просматривал собственные воспоминания в думоотводе.

Мне знакомы все действующие лица, я знаю, что связывает меня с ними, но не совсем понимаю мотивы, движущие ими и мной. Эмоции, которые я испытываю, кажутся чужеродными, мне не принадлежащими, а мысли – навязанными извне.

У меня нет этому объяснения. Все, что я могу – это сдаться и плыть по течению.

* * *

Мы знаем, что иного выхода нет. Ни мне, ни Поттеру даже не приходит в голову бросить все и сбежать, скажем, в Австралию, оставив других разбираться со всей этой чертовщиной. Ведь мы храбрые, благородные гриффиндорские пешки, готовые отдать наши взятые взаймы жизни в игре седобородого слизеринца.

— Надежда – все, что у нас есть.

— Может, получится и во второй раз? Выжил же я… тогда, — неуверенно говорит Поттер.

— Завтра все закончится.

Завтра мы – трое никому не нужных мальчишек с безрадостным детством – в последний раз сойдемся в стенах замка, когда-то ставшего для нас домом. И пусть каждый из нас выбрал свою дорогу, завтра мы встретим нашу судьбу, одну на троих.

— Вы договорились, что ты позовешь его, когда я появлюсь здесь?

Я молчу. На сердце смертельная тоска.

— Значит, я должен сам подставиться под Аваду?

— Да.

— Скажи мне правду, последний крестраж – это я?

Он вздыхает. Его голова лежит на моем плече, и на ресницах его слезы. Я прижимаю его к себе, и наши исступленные поцелуи отзываются резью в паху и болью в сердце – мучительный акт обреченной любви.

— Мне страшно, Северус, — говорит он, а я лишь крепче обнимаю его в ответ. – Мне страшно.

Завтра я поведу его за руку на встречу с красноглазой смертью.

* * *

Я помешан на Поттерах. Вся моя жизнь вращалась – и вращается – вокруг них. Джеймса я ненавидел, Лили боготворил, но она была слишком чиста для меня. И лишь их сын, чуткий, как Лили, и настырный, как Джеймс, смог пробиться сквозь вечную мерзлоту моей души.

— Я влюбился в тебя еще на пятом курсе, — говорит мне Поттер. – Тогда, после истории с думоотводом. Вначале просто жалел, а потом… влюбился.

Жалость – плохая основа для отношений. Но разве я сам не посмотрел на него по-другому только когда понял, что он обречен?

* * *

— Это крестраж, — объясняет Поттер, раскачивая в пальцах медальон, который едва не задушил его. — Меч нужен, чтобы уничтожить его.

Крестраж. Вот как это называется. Дамблдор ведь так и не сказал мне. Вот чем является Поттер – прекрасной оболочкой для осколка черной души Волдеморта.

— Какого черта ты носишь эту дрянь на шее? Она буквально жжет темной магией!

— Сейчас, — отзывается он, обнимая меня, — еще чуть-чуть…

— Одевайся, — говорю я. – Ты замерзнешь.

Наши губы сливаются в отчаянном поцелуе, и на пятачке земли, где мы сидим, плавится снег.

С моих волос капает вода, и Поттер проводит по ним ладонью.

— Я так хочу тебе верить, — беспомощно шепчет он. – Почему я так хочу тебе верить?

Он дрожит, и я крепче укутываю его в плащ.

— Ты ничего не знаешь. Дамблдор попросил меня. Проклятие в кольце было смертельным.

— … мерзкий, ублюдочный… Он доверял тебе! Доверял до последнего!

— Поттер, прекрати истерику. Успокойся, кому говорю.

— Убьешь меня? Убьешь, как убил его, ты…

— Ты даже представить себе не можешь, как я сожалею.

— Дамблдор оправдывал тебя! Говорил, что ты сожалеешь!

— Я знаю.

— Ненавижу! – Он молотит кулаками мне в грудь. – Ненавижу тебя! Это ты донес Вол… Лорду о пророчестве! Из-за тебя погибли мои родители!

Я зажимаю ему рот ладонью. Его трясет.

— Вы!.. Так это ваша лань? – В глазах Поттера страх и неверие. — Я знал, что это ловушка! Вы отдадите меня Вол…

Он захлебывается на полуслове, и его голова безвольно откидывается на землю.

Я тащу обмякшее тело к озеру, погружаю в ледяную воду и ныряю следом. Поттер брыкается, хватаясь одной рукой за шею, другой за меч.

Я что, решил его утопить после всего, что было между нами?

Я отпускаю мальчишку и выскакиваю из воды. Поттер продолжает бороться с невидимым врагом.

Торопливо отступив в сторону, я прячусь за двумя деревьями, которые растут рядом. Между стволами просвет на уровне глаз – идеально, чтобы все видеть, оставаясь невидимым самому.

Я жду и уже начинаю нервничать, но вот Поттер, наконец, выныривает. Выпрыгивает на берег, зябко ежится и быстро одевается, подозрительно озираясь по сторонам.

Мальчишка уходит в темноту, а мой патронус-лань выжидающе смотрит на меня своими огромными глазами.

— Найди Поттера и приведи сюда, — говорю я ей, достаю меч из озера и аппарирую прочь.

* * *

— Стой, Снейп!

Я оборачиваюсь. Поттер лежит на земле, его дыхание с хрипом вырывается из легких, а глаза мечут авады.

— Твой папаша и его дружки всегда нападали только вчетвером, так что НЕ СМЕЙ называть меня трусом!

— Сражайся! Сражайся, трус! – кричит Поттер.

Его лицо искажает ненависть. В отблеске пылающей хижины оно кажется безумным.

— Не смей применять мои же заклятия против меня!

— Сектумсемпра!

— Ты никогда не освоишь Непростительные, Поттер. Надо хотеть причинить боль и получать от этого удовольствие, а иначе это – детские забавы.

— Круцио! – Но у меня даже не идет кровь из носа.

Поттер все делает мне назло. Наши отношения никогда не были ровными.

* * *

Мальчишка не прав. Я не убивал Дамблдора. Там, на Астрономической Башне, я воскресил его.

У смерти зеленый цвет. Она пряталась в немощном теле старика, но я вырвал ее из остановившегося сердца.

Светлые глаза директора распахиваются, когда я произношу: «Авада Кедавра».

Теперь он жив, но ему все еще плохо. Смертельная бледность заливает морщинистые щеки, правая кисть – безжизненный коричневый струп. Я не знаю, как помочь ему.

— Северус, пожалуйста…

Не умоляйте меня, директор, я сделал все, что мог.

* * *

— Это прямо-таки трогательно, Северус, — серьезно говорит Дамблдор. – Уж не привязались ли вы, в конце концов, к мальчику?

— Я шпионил ради вас, лгал ради вас, подвергал себя смертельной опасности ради вас. И думал, что делаю это для того, чтобы сохранить жизнь сыну Лили. А теперь вы говорите мне, что растили его как свинью для убоя!

— Вас это шокирует? Сколько людей, мужчин и женщин, погибло на ваших глазах?

— Вы сохраняли ему жизнь, чтобы он мог погибнуть в нужный момент? – Я готов придушить Дамблдора его собственной бородой.

— Мы оберегали его, потому что было очень важно обучить его, вырастить, дать ему испробовать свою силу. Тем временем связь между ними все крепнет и разрастается. Порой мне кажется, что Гарри сам это подозревает… И самое главное – убить его должен сам Волдеморт.

Значит, мальчишка должен умереть. Глупое сердце болезненно вздрагивает.

* * *

Большую часть времени я занимаюсь тем, что расщепляю зелья на отдельные составляющие и учу этому других. Наверное, в этом есть какой-то высший образовательный смысл, который упорно от меня ускользает.

Неудивительно, что ученики не любят мой предмет.

Мне не нужно применять к Поттеру легилименцию, чтобы понять, что чувства, которые он ко мне испытывает, крайне далеки от нежных. Не зря говорят, от любви до ненависти – один шаг.

Я ненавижу его в ответ, придираюсь на уроках и снимаю баллы еще в самом начале занятия. Каждый раз я заранее знаю, что он расщепит зелье неправильно.

* * *

— Вы видите то, что хотите видеть, Северус, — говорит мне Дамблдор. – Другие преподаватели находят юного Гарри скромным, приятным в обращении и не лишенным дарований. Лично мне он кажется симпатичным ребенком.

Директор совершенно меня не убеждает.

— Бездарный, самовлюбленный, как и его отец, любитель нарушать правила, жадный до славы и внимания, нахальный…

Терпеть не могу детей.

* * *

Я совершил страшную, непоправимую вещь, и нет мне прощения.

Невыносимый груз вины и горькое разочарование – мои верные спутники. Убийственная несправедливость жизни – единственная награда, которую я заслужил.

Я вязну в бесконечной жвачке однообразных дней.

* * *

Лили умерла. Ее больше нет.

— Они с Джеймсом доверились не тому человеку, — говорит Дамблдор. – Так же, как и вы, Северус.

— Я думал… вы спасете ее…

Я не плачу. Я вою, как раненный зверь.

Я доверил Дамблдору жизнь Лили, а он не уберег ее. Теперь все, что мне остается – довериться тому, в чьих силах ее воскресить.

Я буду просить, я буду умолять.

И если он вернет ее к жизни, тогда… тогда я стану его самым верным слугой.

* * *

Волдеморт – великий маг. Его цель – возрождать к жизни магглов, сквибов и грязнокровок. Мы, его соратники, без устали поглощаем зеленый луч, умертвивший этих несчастных мужчин, женщин и детей. Поэтому мы зовемся Пожирателями Смерти.

Авада Кедавра – и первый импульс дан, но чаще всего этого мало. В телах, распростертых на земле, еле теплится жизнь, и чтобы одержать окончательную победу над смертью, мы применяем Круциатус. Возвращение из мертвых – болезненный процесс: несчастные корчатся, извиваются и пронзительно кричат. Иногда тела воскрешенных покрывают ужасные раны, похожие на оскал, сквозь который белеют кости. Мы заживляем эти раны Сектумсемпрой, моим персональным изобретением, которым я так горжусь.

Наконец мы чистим их одежду и высушиваем их слезы. Вернувшиеся с того света со страхом взирают на нас, как на богов, которым подвластно все.

В качестве прощального подарка мы отстраиваем заново их разрушенные жилища. Нас никогда не благодарят, но мы не в обиде.

* * *

Я пересказываю Волдеморту подслушанное мной пророчество о ребенке, рожденном на исходе седьмого месяца. Ребенке, которого Темный Лорд отметит как равного себе и который в будущем может стать его гибелью.

Волдеморт доволен. В награду за хорошую службу он избавляет меня от метки, причинявшей мне столько боли.

* * *

— Прости меня. Послушай, я просто…

— Я больше не могу закрывать на всё глаза, — говорит Лили, и в голосе ее презрение. – Ты выбрал свою дорогу, я – свою.

* * *

Темно. Ничего не видно, а в ушах грохочет кровь, то ли от ярости, то ли оттого, что я вишу вниз головой. Сквозь ткань свалившейся на голову мантии до меня доносится голос Джеймса Поттера:

— Кто хочет посмотреть, как я сниму с него подштанники?

Вспышка, и меня швыряет на землю. С трудом поднявшись на ноги, я замечаю, что к нашей милой компании быстро приближается Лили. Она в бешенстве.

— Я не хочу, чтобы ты заставлял его извиняться! – кричит она Поттеру. — Ты ничем не лучше его!

— Извинись перед Эванс! – орет мне Поттер.

— Что ж, в следующий раз не буду вмешиваться. И на твоем месте я бы постирала подштанники, Соплеверус!

Ах, так?! Я не остаюсь в долгу:

— Я не нуждаюсь в помощи паршивых грязнокровок!

— Тебе повезло, что Эванс оказалась поблизости, Сопливчик.

— Оставьте его в покое, ясно?

— Пожалуй, все дело в самом факте его существования, если ты понимаешь, о чем я.

— Расколдуйте его! Что он вам сделал?

В рот лезет мыльная пена, и я задыхаюсь в ней.

— Ну и грязный же у тебя язык! Экскуро!

— Вы у меня дождетесь! – Я извергаю поток ругани. – Дождетесь!

Вдруг все звуки стихают, и окружающее на миг застывает. Я считаю Прорицания глупейшим из предметов: таращиться в хрустальный шар в попытке разглядеть будущее – пустая трата времени. Но внезапно меня окатывает ледяной волной понимания, нет, знания, что все мы – Лили, гневно хмурящая брови, Поттер с перекошенным от ненависти лицом, презрительно ухмыляющийся Блэк, и мерзкий крысеныш Петтигрю, и тихоня Люпин, и я – все мы умрем.

От предчувствия неизбежной смерти – одной на всех – меня вот-вот вырвет прямо на траву. Забыв про злость и унижение, я хочу крикнуть им, что они обречены, но губы Поттера беззвучно шевелятся, и меня опять вздергивает вверх тормашками.

* * *

Сладость мести пьянит меня, обещание власти манит меня.

— То, что творят твои дружки – это безобразие, Сев! Пошутить хотели?! Это темная магия, и если ты считаешь, что это смешно… Прости, но мне совершенно не нравятся люди, с которыми ты связался.

Лили, Лили, ты не сможешь меня уберечь, света твоей души не хватит, чтобы рассеять мою тьму.

* * *

Поттер клеится к Лили. Ничего, я придумаю специальное заклятие, чтобы искромсать его наглую смазливую рожу!

* * *

Чертов блохастый оборотень! Но вот что странно – меня все время пытается загрызть какая-то нечисть именно в Визжащей хижине.

* * *

Впереди лето, и мы возвращаемся домой. Наконец-то я избавлюсь от общества Поттера и Блэка.

Мы с Лили сидим на траве и болтаем про всякую ерунду – про Азкабан, дементоров и про то, что нам на каникулах нельзя колдовать. Лили смешно округляет глаза, а я не могу оторвать от нее взгляд.

— А это правда не имеет значения, что мои родители магглы? – вдруг встревожено спрашивает она.

Неужели она так и не простила меня за то, что я тогда обозвал ее грязнокровкой?

* * *

Мне стыдно. Лили засмеет меня, если узнает. Мне ведь уже девять, а девятилетние волшебники не плачут.

Я выбегаю на улицу, прочь из ненавистного дома, где опять крики, и грохот посуды, и красные пятна на лице матери.

На детской площадке никого нет, только тихо, сами по себе, раскачиваются качели. Мне так грустно, одиноко и паршиво, как еще никогда не было в моей недолгой жизни. Больше всего на свете мне хочется увидеть Лили.

Мое желание исполняется – Лили подбегает ко мне, таща за руку свою сестру. Вид у нее сердитый и обиженный. Опять эта глупая маггла наговорила ей гадостей про меня!

— Ты зачем за нами шпионил?

Я препираюсь с Петунией, а Лили молчит, глядя на меня настороженно и враждебно.

— Ты мальчишка этих Снейпов, что живут в Тупике Прядильщика!

— Но ты правда колдунья, — убеждаю я Лили. — Правда. Я давно за тобой наблюдаю.

— Обзываться нехорошо!

Теперь она почему-то испугана. Лили, разве ты не узнаёшь меня?

Все, кто был мне когда-либо дорог, оставят меня. Это аксиома.

Я прячусь в кустах и наблюдаю, как рыжеволосая девочка звонко смеется и цветок на ее ладони закрывается.

И я точно знаю, что это – конец.