— На моем… гхм… служении вам это никак не отразится, Дамблдор.
Из-за полузадвинутых штор в директорском кабинете света не слишком много, но солнечные зайчики пляшут в приборах на столе, отражаются на поверхности плавающего над ним думосбора, играют со стеклянными корабликами, свисающими с потолка. Северус, конечно, стоит в своем любимом месте, прислонившись к косяку двери, которая ведет из кабинета в гостиную.
— Когда твои отношения с мистером Малфоем отразятся на том, что ты должен делать, будет слишком поздно. Я требую их прекращения.
— Это всего лишь секс, — пожимает плечами Северус. Он знает, что ему удается выглядеть безразличным, и что его мысли прочно закрыты, сколько бы директор не смотрел в его лицо пронзительными голубыми глазами. Но у Дамблдора чутье, как у кошки, и Северус знает и то, что директор не верит ему.
— Я требую этого. Мы не можем поставить под угрозу весь план уничтожения Темного Лорда из-за того, что ты стал слишком сентиментален, – Дамблдор в ярости, и на секунду Северусу кажется, что его сейчас ударят. На всякий случай он отступает на шаг назад. Альбус никогда не поднимал руку на него, и если это случится, никто из них не будет знать, как сосуществовать в тандеме дальше. Их двое против всех, и не имеет значения, что один из них — в подчиненном положении. Но Дамблдор это понимает в не меньшей степени, поэтому отворачивается, преодолевая гнев. – Я не позволю тебе поставить мистера Малфоя выше пожертвования Лили.
Это — запрещенный прием, та же пощечина, но не так официально. Северус бледнеет и стискивает край сюртука с такой силой, что рвет ткань ногтями. Лили – это слишком много и слишком больно, и раньше из-за одного упоминания о ней он был готов пообещать Дамблдору все, что угодно. Но сейчас вместе с болью приходит и ненависть к директору. И, кажется, скажи Альбус хоть слово, Северус сам ударит его. Малфой, конечно, тот еще недоумок. После того, что Люциус выкинул с дневником, по глупости с ним ни один идиот из Хогвартса не сравнится. Даже Лонгботтом, взрывающий котлы практически на каждом уроке. Перейти дорогу Альбусу Дамблдору, Бог мой! Но это его недоумок, личный, Северусов. И у этого недоумка, как ни странно, довольно твердые понятия о верности, сексе и отношениях вообще. И он, Северус, в свои тридцать три, в конце концов, их оценил. Чтож, у Снейпа в запасе тоже есть козырь. Он-то знает, что слухи о Дамблдоре и Гриндевальде – чистая правда.
— Вам настолько ненавистна идея однополых отношений, Дамблдор?
Директор застывает посреди кабинета. А когда поворачивается, в его глазах – почти любопытство. Интересно, настанет ли такой момент, когда он проявит истинные эмоции? Снейп и хочет этого порой, и боится. Потому что тогда, видимо, все будет настолько плохо, как для него самого не было даже в момент смерти Лили.
— Нет, что ты, мальчик мой, совсем нет, — говорит Альбус, вглядываясь в него. Ну, раз перешли на «мальчика», значит, Дамблдор уже остывает.
— Директор, полагаю, что чем ближе я буду находиться к мистеру Малфою, тем больше сведений я смогу вам поставить, когда Темный лорд вернется, — смиренно говорит Северус.
— Меня беспокоит крайняя степень этой близости. Все то же самое можно делать, не впадая в нее.
Краска бросается Северусу в лицо, но тон его остается ровным. — Заверяю вас, вам не о чем беспокоиться, директор. Эта крайняя степень близости, ни в коей мере, ни в коей мере, — подчеркивает он, — не помешает мне выполнять мой долг. Как не мешала этому на протяжении последних двенадцати лет.
Руки Альбуса – на спинке стула, который стоит перед клеткой Фоукса, и, поскольку Альбус – высокого роста, спина его чуть сгорблена. Любой другой бы купился на эту позу, выдающую старческую слабость и беспомощность, но Северус, как карманный зельевар, слишком хорошо знает, каковы на самом деле состояние здоровья и магическая сила директора Хогвартса.
Дело, однако, не в позе, дело в словах. Они беспощадны и с ними не поспоришь, потому как правдивы.
– Правила игры ужесточились. Возможно, тебе придется выбирать, кому сохранять жизнь, Северус. Кого оставлять на свободе.
— Позвольте вам напомнить, что я уже однажды выбрал, директор. Мой выбор останется неизменным, — он бросает взгляд на часы в простенке между окнами. — Поппи просила сварить зелье от желудочных колик: несколько учеников были неумеренны на пиру. Могу я идти?
Дамблдор смотрит на него, кажется, целую вечность. Северус смотрит в стену. По спине стекает струйка пота. Май-солнце-жара, успокаивает он себя. И облегченно выдыхает лишь тогда, когда переступает порог собственного кабинета.
— Люциус, ты придурок, — говорит он, усаживаясь за стол и подпирая голову руками. Впрочем, это стало очевидно еще в то лето, когда Северус совершил великую глупость в виде получения метки. Лет с 17 он только и делает, что разгребает проблемы, доставляемые ему старшеньким. Но, в-общем-то, и сам хорош, что тут говорить. Да и после драки палочкой, как известно, размахивать бесполезно. Дело не в том, кто виноват, а в том, что Дамблдор тысячу раз прав, и однажды ему придется выбирать. И он… он ведь выберет не Люциуса.
Ощущая, как на глазах вскипают злые слезы, Северус смеется самому себе. Помнится, как-то в детстве мама оставила на столе остатки варенья, и на следующее утро на дне банки оказалась муха, которая так и не смогла оттуда выбраться. Сколько лет уже он напоминает самому себе эту муху? Предать Лили ради Малфоя, и потом предать Малфоя ради Лили. Самого близкого человека, почти сестру, ради сомнительной ласки будущего любовника, а потом единственного человека, которому он когда-либо позволил дотронуться до себя, ради памяти той, что и сама, пожалуй, предала его.
И предавать, предавать без конца. Смотреть в серые глаза, целовать тонкие чувственные губы, ласкать длинные платиновые пряди, которые на ощупь много лучше самого прекрасного шелка, и предавать. Гладить атласную загорелую кожу — везде, куда поза позволит дотянуться, пробегать пальцами по редким белым волоскам на груди, целовать подтянутый живот, брать в руки малфоевское немалое сокровище с багровой головкой и слизывать с него прозрачные соленые капли. Потом рывком раздвигать и закидывать себе на плечи стройные сильные ноги, входить в тугое и одновременно податливое тело, и ощущать его дрожь и собственную нежность, которую больше никогда, ни с кем… Потом и самому отдавать себя до капли, с бесстыдством согласной на все портовой шлюхи, зная, что, возможно, настанет день, когда он тебя или ты его… Каждому из них было ясно, что в случае чего приказ Лорда не посмеет не выполнить ни один. И это-то и сводило почти на нет Северусово чувство вины, и.делало его отношения с Малфоем более глубокими. В них была своя честность. И это была гораздо большая честность, чем, к примеру, между Северусом и Дамблдором.
И теперь, после стольких лет, отказаться? Отказаться. Северус тупо смотрит перед собой. На полированной крышке стола – затертая оскорбительная надпись, шутки предыдущего варианта близнецов Уизли, стоившая Гриффиндору сотни баллов лет так пять назад. Отказаться и остаться с этим? Хогвартс-зелья-тупые неблагодарные ученики и никогда – поцелуи, страстные — на поле позади Малфой-Мэнора, игривые — в липовой аллее, пьянка под оборотным в маггловском кабаке, куда Северус затаскивает Люциуса на спор, и быстрый, жесткий трах в туалетной кабинке, от воспоминаний о котором член встает как каменный еще пару месяцев, а задница ноет целую неделю. Никогда – ощущение спины за твоей спиной, когда ты, расслабленный, засыпаешь после секса, никогда – нежные пошлые глупости, которые тебе шепчут в ухо на светском приеме, пока ты пытаешься не рассмеяться над высокомерным выражением его лица, никогда – легкое прикосновение, которым ты даешь понять, что будешь ждать его в твоей, нет – вашей, комнате по окончании этого самого приема.
Отказаться. Ну, уж нет! Он слишком многим пожертвовал во имя бесконечных игр Дамблдора, но только не этим. Пока можно держаться, он продержится, а, когда уже будет нельзя, там – хоть трава не расти. Да и что это изменило бы? Как будто то, что они перестанут встречаться, отменит желание, которое преследовало Северуса лет с тринадцати. То самое желание сделать недоступного, гордого и умного Малфоя своим и только своим. Осуществление его, в принципе, можно было бы зачесть как большую жизненную победу, если бы к ней не прилагались в комплекте череп со змеей. Но, видно, уж такова его, снейповская, судьба, что ему ничего и никогда, кроме зелий и заклинаний, просто так не дается. Альбус, конечно, не столько зол, сколько делится собственным опытом, и его, безусловно, можно понять. Дамблдора тоже не хило помотало, и уж он-то знает, каково это – выбирать. Но и ответное желание Малфоя принадлежать ему, Северусу, не вытравишь, кажется, никаким Обливиэйтом, а посему… посему сейчас, поскольку уже пять, он будет варить зелья для больничного крыла, а потом, когда работа будет закончена, отправится в Малфой-Мэнор, где, наконец, и выскажет своему недоумку все, что он сегодня думает о нем.
10.06.2012 2
— Долбаный эльф! – лежащий на кровати животом вниз обнаженный Люциус старается сжать зубы, но когда Снейп касается больных мест снова и снова, не выдерживает и разражается длинным списком ругательств.
Тело лорда Малфоя, пересчитавшего все ступеньки лестницы возле кабинета Дамблдора, представляет собой сплошной синяк. Его красивое лицо кажется неприятным от болезненной желтизны, которую подчеркивает ослепительный дневной свет, бьющий в окна Малфой-Мэнора.
— Ты меня еще позже позвать не мог? – издевательски интересуется Снейп, легкими движениями нанося мазь на спину лорда, лиловая расцветка которой местами переходит в черноту. – Например, через пару недель на кладбище? – И с притворным огорчением качает головой. — Видимо, это я ненаблюдателен. Прожил в замке 18 лет, а до сих пор не заметил, что от кабинета директора до подземелий целых два дня пути.
— Северус, ну кто мог знать, что у этих уродов такая магия, что никакими заклинаниями не лечится, — подвывая в такт касаниям, жалуется Люциус. – Нарси старалась, как могла.
— Ах, Нарси, — слегка угрожающе, оочень тихим голосом говорит Снейп, и, перейдя к красно-фиолетовым ягодицам Малфоя, неожиданно стискивает их. Крик, извлеченный с помощью этого нехитрого жеста, не поддается описанию.
— Что ты делаешь? – орет лорд, но тут же затыкается, когда ладонь Снейпа скользит между ягодицами и пальцы легко касаются ануса.
Малфой сглатывает. Снейп лениво убирает руку и как ни в чем ни бывало возвращается к спине и ребрам.
Малфой (по его мнению) знает Снейпа хорошо. Куда лучше, чем все остальные. Но если бы он знал Снейпа так хорошо, как Дамблдор, который изучал его 11 лет за завтраками, обедами и ужинами, а также минимум два раза в неделю в приватной обстановке своего кабинета за игрой в шахматы, он бы понял, что в данном случае за любыми другими проявлениями эмоций скрывается попытка сдержать ярость.
— Захотел проявить самостоятельность, Люци? – издевательским тоном продолжает, между тем, Снейп. – Давно не было неприятностей? Захотел приключений на свою… гхм, — рука возвращается к ягодице, – задницу? Догадаться вещь, принадлежащую Темному Лорду, отдать Уизли!
Малфой ощутимо напрягается в ожидании следующего действия. Но действия не следует. Пока.
— Я, между прочим, хотел сделать директором тебя! – обиженно выдавливает Люциус. -Ты сам говорил, что тебе надоело подчиняться безумному старику!
— Если тебе удастся сместить старика, его сменит МакГонагалл. Позиции Дамблдора все еще сильны, они ничуть не пошатнулись, в то время как тебя, напомню, выкинули из Попечительского совета.
— Да уж, от тебя я ждал большего понимания! – с высокомерием в голосе говорит Люциус, пытаясь подняться на кровати.
Однако ладонь Снейпа удерживает его.
— Только меня вы, мистер Малфой, в известность о своих амбициозных замыслах не поставили! Поэтому у меня был очень легкий год… благодаря вам, – голос Снейпа – бархат, но Люциус вздрагивает и моментом сдувается. В английском нет разделения на «ты» и «вы», но это, несомненно, «вы». Последний раз Снейп переходил на «вы» четыре года назад, когда обнаружил интрижку Малфоя на стороне. После этого они не разговаривали до самого приезда Драко в Хогвартс. – Не говоря уже о том, что убить могли кого угодно, даже вашего единственного наследника, мистер Малфой, а не только презренных грязнокровок, как вы себе навоображали. А лично для меня риск быть убитым возрастал многократно. Потому что именно я хожу по ночным коридорам чаще всех. Что ж, я понимаю, насколько для вас важно было отомстить Уизли! Без этого блистательный род Малфоев прямо-таки не мог существовать!
— Северус, но я же не знал, что он ТАКОЕ придумает! – оправдывается Люциус. Отрывистый, неприятный смех Снейпа рассыпается над его спиной.— Ты… уйдешь? – еле слышно спрашивает Малфой.
Снейп перестает смеяться, откидывает голову назад. Его тело — натянутая струна, которая вот-вот лопнет.
— Ты меня бросишь? – четко и громко выговаривает Люциус, на его желтых от лихорадки щеках алеют неровные пятна. Несколько мгновений Снейп смотрит на лорда, в глазах — ледяное презрение, лишь чуть подрагивающие ноздри выдают гнев. Затем тонкие, но сильные пальцы возвращаются к ягодицам Малфоя. Сжимают их. Люциус стискивает зубы, чтобы не орать.
— Ты этого заслуживаешь, я бы сказал. – Снейп сжимает еще раз. И еще раз. И еще.
— Да, — шепчет Малфой. – Да, — говорит он громче, вжимаясь головой в подушку и вздрагивая всем телом.
— Очень хорошо, что ты это понимаешь. – Осклабившееся лицо Снейпа напоминает маску. Со всей силы рубанув по левой ягодице ладонью и исторгнув из Люциуса истошный вопль, он с остервенением повторяет этот жест снова и снова. В это время его правая рука скользит между ягодицами вверх вниз, не останавливаясь ни на мгновение.
Малфой извивается ужом, но попытки встать с кровати не делает.
— Прекрати! – вскрикивает он в перерывах между ударами. — Прекрати! Прекрати! – Удары становятся чаще. Теперь он пытается перекатиться в сторону, но Снейповские пальцы, упирающиеся в тугое колечко ануса, пришпиливают лорда к постели как бабочку. — Северус, пожалуйста! – крики переходят во всхлипы, а голос делается умоляющим. – Пожалуйста, Северус!
Снейп замирает и отдергивает пальцы так резко, что внезапная тишина кажется оглушающей. Он отходит к столу и опирается на него ладонью, тяжело дыша.
— Тролль с ним, делай, что хочешь, только не уходи, — с тихой злостью в голосе говорит Малфой.
— Придурок! – гневно бросает Снейп. – Ты хоть представляешь, что с тобой сделает Темный Лорд, когда вернется?
Малфой утыкается носом в подушку, не говоря ни слова. Через несколько секунд тишину нарушает звук движущейся молнии на брюках Снейпа. Малфой вздрагивает, и медленно поворачивает голову. С тем, чтобы затуманенными от боли глазами увидеть возбужденный член, который приближается к его губам. Снейп, в одном сюртуке, стоящий на коленях около кровати, небрежным движением распускает волосы Люциуса, зарывается в них пальцами, нажимает на затылок и притягивает его голову к своему паху. Малфой сосет нетерпеливо, жадно, как будто хочет выпить из партнера все соки, выцедить его до капли. Наконец Снейп отпускает его.
— Трахни меня, — повелительно бросает он, опускаясь на четвереньки и разворачиваясь к Малфою задом. При виде бледных ягодиц, чуть скрытых фалдами сюртука, Люциус сглатывает и, вздрагивая от боли, сползает с кровати. – Сейчас же! – приказывает Снейп. – Ну?!
Невербальным заклинанием он расстегивает сюртук и рубашку, обнажая темную растительность на тощей груди. Член Малфоя стоит колом, но его живот и грудь — такие же лиловые, как и спина. Стискивая зубы, он впивается пальцами в ягодицы любовника, приставляет налитую кровью головку к обнажившемуся тугому отверстию и входит одним движением. Снейп издает хриплый протяжный рык, сменяющийся жалобным стоном, содрогается всем телом, а затем с силой подается навстречу, царапая ногтями ковер. Малфой вбивается в него яростно, вскрикивая от боли каждый раз, когда его яйца шлепают о задницу партнера. Снейп, перенеся вес на одну руку, второй рукой сжимает руку Малфоя, обхватывая ею свой член. Через несколько минут обоих сотрясает бурный оргазм, кончая, они выкрикивают имена друг друга.
Какое-то время любовники лежат на ковре. Ноги Снейпа бесстыдно раскинуты, грудная клетка бешено вздымается, но в лице – покой и расслабленность. Его глаза прикрыты, а губы, на которых застыли бисеринки пота, шепчут что-то неслышное. С Малфоя, опустившегося на поврежденное ребро, пот скатывается градом. Он жадно глотает ртом воздух.
– Ну, ты и сволочь, — говорит Малфой, наконец, облизывая пересохшие губы. Его тело бледнеет на глазах, меняя цвет кожи с лилового на желтовато-зеленый.
— А ты удачно летел, — усмехается Снейп, оглядывая его с удовлетворением.
— Сволочь! – подтверждает свои собственные выводы Малфой.
— Представляешь, что было бы, если бы ты упал на член? – спрашивает Снейп, лениво переворачивается на бок, и, перебирая платиновые пряди Люциуса, касается губами его виска.
Малфой переплетает его пальцы со своими.
— Долбаный эльф, — морщится он, устало закрывая глаза.
Vova
