Все, что угодно

«В древности экстракт тамариса использовали как основу для медленнодействующих ядов. Паоло ди Точчи в своем труде «О растительных и минеральных противоядиях» отмечает, что зелье на основе экстракта тамариса также содержалось в перстне, с помощью которого Цезарь Борджа убивал своих врагов. Однако слишком сомнительно, чтобы это было правдой, поскольку для мгновенного умерщвления взрослого человека нужно как минимум 80 мл чистого экстракта…»

— Использовали как основу для медленно действующих ядов, — беззвучно повторил Северус. Пожалуй, хорошо, что Лили не пришла. При ней бы он не решился взять эту книгу. Вот бы найти способ сговориться с домовиками и подлить зелье из экстракта тамариса Блэку! Сварить его, наверное, будет нетрудно. Но ни у кого из слизеринцев своего эльфа нет. Подавив вздох, Северус покосился на свою мантию, на подоле которой отчетливо выделялась свежая заплатка. Чертов Блэк! Эйлин все накопленные деньги отдала, чтобы купить ему новенькую мантию, а Блэк после первого же ужина в Большом зале… И так глупо было подставиться под это заклятие!.. Но он нечаянно засмотрелся на Лили, которая села рядом с Поттером, и пропустил момент.

Прошла неделя, а в ушах Северуса все звучал насмешливый, торжествующий голос Блэка: «Что, Сопливус, больше некому тебя защищать? Песика бросили?»

Подняв голову от книги, он огляделся. В библиотеке было пусто, только мадам Пинс где-то за стеллажами разговаривала с выходящими учениками. Она погасила уже почти все огни, и это означало, что скоро и Северусу придется идти обратно в слизеринскую гостиную. В гостиную, где стоит такая оглушающая пустота.

Единственное, что там интересного – это наблюдать за рыбами, проплывающими мимо окна. Под окном, в темном углу стоит диван, и на нем очень хорошо думается. Но в эту неделю он все время занят. Пройдет немного времени, и первоклашки привыкнут, но не сейчас. А идти в гостиную и торчать там просто так, на виду у всех, в полном одиночестве, не хочется.

«Песика бросили». Самое отвратительное, что Блэк, кажется, не ошибся. Он, Северус, больше не интересен Люциусу. Когда тот не ответил на первое письмо, можно еще было надеяться, списывать на забывчивость или большое количество дел. Северус мучился три дня, раздумывая, что же выбрать в качестве предлога для второй совы, в конце концов, придумал и отправил, теперь прошли уже четверг, пятница и выходные, а ответа все не было. Северусу так и виделся Люциус, выкидывающий письмо в корзину для бумаг или поджигающий его Инчендио со скучающей гримасой на лице.

И то сказать — зачем блистательному могущественному магу второклашка? В прошлом году защищать Северуса было его обязанностью – как старосты. А эти долгие разговоры между ними – наверное, Люциус просто скучал. Несмотря на всю славу факультета, уровень интеллекта здесь был вполне себе средний. Кроме Люциуса, среди всех выделялся только Эван Розье, а между собой эти двое не только не дружили, но и почти враждовали.

Розье был сильным магом, это чувствовалось, может быть, даже самым сильным из всех, кого Северус когда-либо встречал. Еще он постоянно намекал на свое привилегированное положение, но, однако, делал это когда угодно, только не при Люциусе. Но, будто в подражание, у него тоже была своя свита. За Люциусом вечно ходили шестиклашки Крэбб и Гойл, за Розье – третьекурсники Трэверс и Уилкс.

Северус им не завидовал, место в свите его бы в любом случае не устроило. Но Розье был ему интересен. Наблюдая исподтишка, он понял, что тот очень хорошо владел беспалочковой магией, хотя и старался скрыть это. А подслушанные, почти не специально, истории о забавах с магглами будоражили кровь.

Люциус однажды предупредил, чтобы Северус держался от Розье подальше. Но когда он попросил объяснить, тот замялся, пошел красными пятнами и, в конце концов, бросил: «Забудь». Что же он имел в виду? Впрочем, узнать это теперь нет никакой возможности. А, может быть, он сказал это только из-за соперничества? Как бы то ни было, теперь безусловный лидер факультета Розье, а не Люциус. И, в конце концов, он, Северус, не совсем дурак. Если запахнет жареным, он ведь всегда сумеет отступить, верно?

Северус уставился на свои руки, лежащие поверх книги. Желтоватые пальцы, изъеденные зельями. Люциус как-то взял его за запястье и стал рассматривать его кисть. «Как у аристократа», — сказал он, и в его голосе прозвучало явное сожаление. Как у аристократа. Как.

И нечего вспоминать то прикосновение! Люциуса нет. Надо привыкнуть к этому. Ты один, Северус Снейп. Что тут такого? До появления Лили ты всегда был один. Что сейчас то изменилось?

Он повернулся на лавке и подтянул колени к подбородку. Как бы подобраться поближе к Розье? Но чем он, нищий второклашка, может заинтересовать того, кто владеет беспалочковой магией? Конечно, он, Северус, более талантлив, чем его сокурсники. Он даже изобрел заклинание, улучшающее некоторые зелья. Только показать его было некому. Он надеялся, что Люциус…

Черт, опять Люциус! Люциуса больше нет. Нет. Пальцы Северуса сложились в замок.

Строгий голос мадам Пинс нарушил тишину:

— Мистер Снейп, через пять минут я закрываю библиотеку.

Он вздрогнул. В переходах было холодно, и покидать натопленное помещение не хотелось. Кроме того, не исключено, что его опять подкараулят. Северус решительно встал и с помощью недавно изобретенного заклинания, не глядя, отправил книгу на полку.

«Щит, — думал он, продвигаясь ко входу. – Хоменум ревелло, фейерверк, Экспеллиармус.»

Перед самой дверью Северус помедлил, еще раз воскрешая в памяти все повороты коридора. Как ему надоела эта гриффиндорская четверка, уже сил нет! Иногда кажется, что он бы все, что угодно, отдал за то, чтобы поставить их на место. Все, что угодно…

С Хоменум Ревелло он опоздал. Просто потому что не предполагал, что кто-то может оказаться в пустом коридоре так близко. Северус слышал, конечно, о чарах невидимости, но знал, что их может освоить далеко не каждый взрослый сильный маг. Так что в первые секунды, когда его обхватили сзади, он настолько растерялся, что даже не попытался вырваться. А потом, когда ему зажали рот рукой и потащили в сторону от библиотечной двери, за поворот, уже бесполезно было и пытаться что-то сделать. Запястья и щиколотки мгновенно оказались схвачены тугими веревками, затем Северуса толкнули на пол, и он пребольно стукнулся носом. И тотчас же кто-то навалился на него сверху и прошипел:

— Моя палочка около твоего уха, Сопливус. Пошевелишься или пикнешь – оглохнешь на всю оставшуюся жизнь.

Голос он не узнал, но судя по фразе, в ухо ему тыкал палочкой Блэк, и Северус предпочел смириться. Если у Поттера еще наличествовал какой-то инстинкт самосохранения, то от этой бешеной собаки можно было ожидать всего, чего угодно. Убить, наверное, не убьет, но покалечить – кто его знает? Из носа, кажется все-таки сломанного, пошла кровь, и Северус попытался вдохнуть через рот, но Блэк придерживал его голову так, что лицо невозможно было поднять от пола. Вместе с воздухом в легкие попала пыль, и, пытаясь сдержать кашель, Северус почувствовал, что вот-вот потеряет сознание от натуги. На его счастье в это мгновение дверь библиотеки открылась, и послышался хрипловатый голос мадам Пинс, произносящий запирающие заклинания. Затем ее шаги удалились в противоположный конец коридора, хлопнула дверь ее собственных комнат, и все стихло. Перед глазами плавали гигантские огненные круги, а грудную клетку распирало так, что, казалось, она вот-вот взорвется от боли. В конце концов, не выдержав, отчаянно надеясь, что мадам Помфри сможет потом как-то вылечить его, Северус воспользовался тем, что рука Блэка слегка ослабила захват, вывернул из-под нее голову и сорвался в надрывный кашель, пытаясь вытолкнуть из себя пыль, до предела заполнившую его легкие.

Как ни странно, кары не последовало. Вместо этого Блэк убрал палочку и слез с его спины, напоследок пнув в зад коленом. Затем Северуса, все еще продолжающего кашлять, приподняли за волосы, и он успел увидеть ухмыляющегося Поттера и кусок серебристой ткани, которую тот быстро спрятал в карман мантии. А также остальную компанию: Петтигрю, который с обожанием глядел на своего вождя, и Люпина, который, как всегда, стоял в сторонке и делал вид, что ничего не происходит.

— Что, поел грязи, Сопливчик? – со смехом спросил Блэк, ставя Северуса на колени и удерживая его за волосы. Тотчас же кровь из носа заполнила рот и потекла за ворот мантии. – Ах, наша крошечка захлебнулась соплями.

— Сири, пора валить отсюда, — задумчиво сказал Поттер и скомандовал. – Поднимай его. Питер, кровь убери.

Тотчас же Блэк поставил Северуса на ноги, и, направив палочку на его щиколотки, ослабил веревку до такой степени, что можно было сделать шаг. Затем его развернули в сторону лестниц, толкнули в спину и коротко бросили: «Иди, урод!»

Ослабев от приступа, Северус еле держался на ногах и, пока они шли до туалета, который находился всего в каких-нибудь двадцати шагах от библиотеки, подгоняемый тычками Блэка, он, к общему хохоту компании, упал два раза.

В туалете его толкнули к дальней стене. Это было лучше, чем пол, кроме того, здесь было тепло, и Северус почему-то подумал, что это хороший признак. К этому моменту ему заметно полегчало, только голова все еще кружилась. Футболка под мантией пропиталась кровью, и неприятно липла к спине, но на фоне всего остального, что могло его ожидать, думать о таких вещах казалось смешным. В прошлом году самое безобидное из всего, что он испробовал, когда они ловили его – это плеваться чем-то вроде гигантских мокриц. Что было не столько унизительно, сколько отвратительно по ощущениям – панцири этой гадости жутко царапали горло, и Северус потом несколько дней не мог говорить.

В другой раз Блэк, зажав его задницу между колен, опустил его головой в унитаз, а Поттер стал сверху поливать его водой, да еще пытался раздуть его голову, но заклинание не удалось. Но Северусу и нескольких минут в таком положении хватило, чтобы едва не захлебнуться. Тогда ему повезло: стоявший на стреме Петтигрю углядел приближающегося к туалету Люциуса, и дружки разбежались.

На третий раз, практикуясь в том же заклинании, они вырастили ему уши, как у домовика, вытянули нос так, чтобы он свешивался на грудь, и превратили пальцы в щупальца, с которых капала отвратительно воняющая зеленая слизь. Это стоило Северусу двух недель в больничном крыле. А еще утраты последних иллюзий в отношении того, что в этой жизни может быть хоть какая-то справедливость. Лили уговорила его пожаловаться, однако кончилось все тем, что его самого обвинили во лжи. Каким-то образом палочки Блэка и Поттера не показали заклинаний, с помощью которых они заколдовали Северуса. А его собственный декан, вдобавок, снял с него баллы и устроил ему разнос прямо при Макгонагалл.

Что же они придумают на этот раз? Судя по смешкам, с которыми они переглядывались, какая-то шутка уже была наготове.

— Трусишь, Сопливчик? – спросил Блэк, поднося палочку к его лицу и останавливая ее прямо под глазом Северуса. Затем он картинно сморщил нос. – Чем это воняет? Ты, что, уже и обоссаться успел?

Северус изо всех сил старался не зажмуриться, но колени у него тряслись. Петтигрю тоненько заржал.

Блэк ухмыльнулся, быстро убрал палочку от его лица и, наставив ее на живот Северуса, произнес Агуаменти. На мантии расплылось мокрое пятно.

— А вот и доказательство, — захохотал Блэк. – Смотри, Джей, маленький Сопливус нас боится! — Петтигрю вторил ему, подвывая от смеха.

Может, они просто хотят поржать? Словесные издевки Северуса, по большому счету, не беспокоили. С этим он смирился, как с чем-то неизбежным. Что с идиотов возьмешь? Остаться бы целым, и хорошо бы, чтобы мантия не пострадала… Гораздо больше его настораживало то, что Поттер сосредоточенно рылся в своей сумке. Наконец, тот вытащил из нее перо, испачканное красным.

— О, ты нашел, Джей! – одобрительно воскликнул Блэк. И, обратившись к Северусу, пояснил: — Знаешь, что это такое, Сопливчик? Это специально приготовленные для тебя несмываемые чернила! Ты должен оценить наш подарок! Мы все каникулы трудились с Джеем над тем, чтобы зачаровать их для нашего дорогого Сопливуса. Чтобы сделать его лоб привлекательным.

Северус обомлел. Несмываемые чернила. Надпись на лбу. Неужели они посмеют?

— Аттракцион, аттракцион! – сложив руки в виде рупора, оглушительно громко пропел прямо в ухо Северусу Блэк и несколько раз дернул его за волосы. — Спешите видеть!

Петтигрю уже не мог стоять от хохота, и сел на пол, складываясь пополам.

— Эй, Пит! Ты, что, не собираешься участвовать в развлечении? – со смехом спросил Блэк, но тот мог только стонать и хрюкать в ответ.

Поттер подошел к Северусу с пером в руке, поправил свои дурацкие очки и сказал, дурашливо улыбаясь:

— Мы так старались, Сопливус! Ты должен это оценить!

Вырываться, будучи связанным по рукам и ногам, было бессмысленно, но он все равно попытался. Кончилось это тем же, что и всегда – он оказался на полу, на нем верхом сидел Блэк, голова его была зажата между коленями Петтигрю, а красный кончик пера неумолимо приближался к его лицу. Когда Поттер начал выводить буквы, Северусу показалось, будто в его мозг вкручивают раскаленную проволоку. Сосредоточенная очкастная рожа и белый потолок расплылись перед его глазами, но даже возможности упасть в обморок ему не оставили: под дружное хихиканье Поттер привел его в сознание Энервейтом. Никогда еще Северус не чувствовал себя настолько беспомощным. Казалось, это длилось часы, хотя в реальности прошло не больше пяти минут. Поттера сменил Блэк, Блэка – Петтигрю. Потом к его лицу вновь наклонился явно любующийся своим творением Поттер. А потом его подняли и Блэк, намотав его волосы себе на руку, под дружный хохот потащил Северуса через весь туалет к зеркалу.

— Смотри, какой ты теперь стал красивый! – осклабившись, заметил он. И притворно вздохнул: – Эх, Джей, кривовато все-таки. Надо будет поправить.

С огромным трудом Северус заставил себя взглянуть на отражение и почти перестал дышать. Через весь его лоб, начиная от правого виска и кончая левым, шла ярко-красная, светящаяся словно вывеска, надпись: «Я – вонючка».

— Нравится, Сопливус? – радостно заголосил Поттер, и толкнул его в плечо, так что Северус почти упал в руки Блэка.

— Сдается мне, что он нам не благодарен, Джей, — гоготнул Блэк, со всей силы толкая его обратно.

— Ну так надо заставить его поблагодарить, — ухмыльнулся Поттер. – Мы так трудились! Никто не должен быть неблагодарным! Сири, что ты думаешь? Теперь твоя очередь!

Он резко отступил, и Северус опять свалился на пол. Охваченный странным оцепенением, на этот раз он даже не почувствовал боли. Ему вдруг стало все равно, что они придумают еще. Чернила несмываемые, и это значит, что он больше не сможет учиться в Хогвартсе, а если ему придется покинуть Хогвартс, то какая разница, что с ним произойдет?

— Никто не должен быть неблагодарным, — словно бы задумчиво повторил Поттер и пнул Северуса ногой. – Как мы его накажем?

— Можно заставить его ботинки лизать, — хихикнул Петтигрю, все еще сидевший на полу. — А у Рема в банке флоббер-черви…

Через час его здесь не будет, напомнил себе Северус. Ну через два.

— И, правда, Джей, давай я за Ремом схожу!

— Нет, Сири, есть идея получше, — сказал Поттер. – Мне тут заклинание показали для того, чтобы рот держать открытым. Поставь-ка его на колени!

На этот раз Блэк схватил его за шею и, приподняв, уткнул лицом Поттеру в ноги. Брызги крови из носа мгновенно запачкали подол мантии, и Поттер брезгливо отодвинулся, убирая следы с помощью Эванеско.

— Ублюдки, — не сдержавшись, выплюнул Северус. – Истинно гриффиндорские храбрецы! Трое на одного!

Ответом ему стали затрещина и рычание Блэка:

— Что ты сказал, поганая тварь?!

— Ублюдки! – повторил Северус, безуспешно пытаясь увернуться от очередного удара. – Бить связанного!

— Стоп, Сири! – резкий окрик остановил руку Блэка в дюйме от лица Северуса. Зато прямо в его распухший нос уперлась палочка Поттера:

— Ты на жалость не дави, Сопливус! Кто в прошлый раз мне метлу заколдовал так, что мы за ней по стадиону час бегали? А дерущиеся ботинки – ты считаешь, что это было остроумно, очень остроумно, Сопливус? А мы тебя еще не наказали за то, что Сири у нас загавкал на трансфигурации…

Блэк недовольно поморщился:

— Джей… — Видимо, ему тоже не хотелось вспоминать, как он сел в лужу.

Поттер, не слушая его, толкнул Северуса в его сторону и стал расстегивать верхние пуговицы мантии.

— Джей? – в голосе Блэка были те же вопрос и недоумение, что и в мыслях Северуса.

— Сейчас, Сири, сейчас, — ухмыльнулся Поттер и стащил мантию через голову, оставшись в свитере и модных новеньких джинсах. – А сделает он у нас вот что.

Взмах палочки хлестнул будто плетью:

— Риктус! *

Северус почувствовал, как его рот открылся сам собой, словно кто-то взял и натянул его, намертво приклеив пластырем верхнюю челюсть к носу, а нижнюю к шее.

— Вот теперь порядок! — Блэк и Поттер переглянулись и оба захохотали, Петтигрю упал на пол всем телом и в изнеможении стал бить ладонью по плинтусу.

Не отрывая взгляда от рук Поттера, Северус тяжело дышал, пытаясь справиться с лихорадочно мечущимися мыслями. Пот ручьями тек по его спине, заставляя липнуть к ней уже и так мокрую от крови мантию. Все еще продолжая ржать, Поттер потянулся пальцами к ширинке. Нет, подумал Северус, нет, конечно же, он просто захотел в туалет. Это не имеет никакого отношения к нему, Северусу, нет, не имеет, не имеет.

В туалете неожиданно стало тихо. Затем послышался испуганный голос Блэка.

— Джей?

— Это он надолго запомнит, Сири! – отмахнулся Поттер.

Он расстегнул ширинку, и высунул из нее толстый красный член, весь перевитый крепкими венами. Северус первый раз в жизни видел так близко чужой член. Сердце его толкнулось так неистово, как будто в последнем отчаянном порыве попыталось пробить грудную клетку, но не справилось с непосильной задачей и, окончательно выдохнувшись, остановилось. Смутно вспомнилось увиденное пару лет назад в Спиннерз-энд. Малолетка в подворотне тянется ртом к ширинке кого-то из старших. Тот морщится: «Не так, болван! Не так!»

— Джей…

— Да ну, ты что, собираешься упустить такое развлечение, Сири? – с высокомерным смехом спросил Поттер. – Это же твоя идея была – обоссать Сопливуса! Ты же целый год об этом нам талдычил! — Он сделал шаг вперед, схватил Северуса за волосы и потянул его голову вверх. – Пит, держи его тогда ты, что ли! Только смотри, чтоб не захлебнулся! Мы же не хотим, чтоб нашему дорогому Сопливусу было плохо?!

Петтигрю фальшиво хихикнул и поднялся. Хлопнув застывшего в нерешительности Блэка по плечу, он стремительно подошел к Северусу, и зажал его голову в пухлых ручках.

— Нет, Сири, ну если ты не хочешь… — сказал вдруг Поттер примирительно, отступил и ногой открыл дверь ближайшей кабинки. – Только жалко такое развлечение упускать!

Но если Северус и смог расслабиться, то только на секунду, потому что Блэк неожиданно тряхнул шевелюрой и рванул с места.

— Джей, кто тебе сказал такую глупость? – воскликнул он, преувеличенно громко смеясь. – Иди сюда! Эй, ты что, это же Сопливус! Он заслуживает, чтобы с ним обращались как с куском дерьма.

Поттер, поигрывая членом, повернулся опять к Северусу. Петтигрю захихикал громче и с очевидным облегчением. Мир был восстановлен. Петтигрю сжал его голову еще крепче и повернул ее по направлению к Поттеру. Поняв, что сейчас произойдет, Северус попытался закричать, но из его рта вырвались лишь нелепые, булькающие звуки. Вся троица загоготала в унисон.

А в следующее мгновение дверь туалета распахнулась, и на пороге показался волочащий за ухо Люпина слизеринский староста Эван Розье.

* (лат.) раскрывание рта, оскал

Появление в туалете Эвана произвело эффект разорвавшейся бомбы. Блэк, Поттер и Петтигрю немедленно отскочили от Северуса в разные стороны, и он, оставшись без поддержки, тотчас же шлепнулся на пол, в который раз за день ударившись об него мучительно болевшим носом и затем многострадальным лбом. Наверное, он даже потерял сознание, потому что когда смог мыслить более-менее ясно, то почувствовал, что вновь стоит на коленях, а его голову придерживает чья-то рука. А также то, что невыносимая ломота в челюсти прекратилась, и его рот, наконец, закрыт.

Это испугало Северуса. На секунду он подумал, что Эван был только видением, что его опять держит Петтигрю, и что гриффиндорские ублюдки сделали с ним все, что хотели. Однако в следующее мгновение он вдруг понял, что изменилось еще что-то — его руки и ноги теперь были свободны от веревок — и услышал спокойный голос Эвана:

— Я остановил кровотечение, наложил чары обезболивания и убрал синяки с вашей челюсти, мистер Снейп. Но после того как мы закончим здесь, вам придется сходить к мадам Помфри, чтобы она залечила ваш перелом. Вставайте!

Северус открыл глаза. Эван протягивал ему руку. Собрав жалкие остатки сил, Северус попытался встать сам, но не преуспел в этом. Тогда Эван рывком, одной рукой – во второй своей руке он держал отнятые у гриффиндорцев палочки — поднял его, помогая прислониться к двери кабинки, а затем недобро сощурился, рассматривая его лоб.

У Северуса возникло ощущение, что Эван видит его насквозь. Стоять под этим пронизывающим, шарящим по его лицу взглядом было невыносимо стыдно. Наконец, Эван отвернулся и обратил свой взор на четверку, толпившуюся у противоположной стены. Недавние мучители Северуса представляли собой то еще зрелище! Блэк выглядел так, как будто ему хорошенько заехали в челюсть, Люпин с растерянным видом ожесточенно тер малиновое ухо, Петтигрю весь трясся от страха, а Поттер с выражением крайней злобы на лице торопливо застегивал мантию. В другой момент все это доставило бы Северусу огромное удовольствие. Но цена унижения ублюдков была слишком высока.

Едва Северус подумал об этом, как Эван обернулся к нему и ободряюще кивнул. Эта неожиданная поддержка, а также удивление по поводу того, от кого она исходила (как и многие слизеринцы, Эван не был человеком, склонным к выражению сантиментов), дали ему смутную надежду, Северус сам не понимал, на что, и силы не опуститься обратно на пол.

Несколько мгновений Эван молча созерцал четверку, затем спросил:

— Чем вы нанесли эту потрясающую надпись на лоб мистера Снейпа, мистер Блэк? Мистер Поттер?

Его тон был абсолютно ровен, но при этом настолько угрожающ, что вздрогнул даже Северус. Поттер побледнел, не выдержал, опустил взгляд, и стал рассматривать свои ботинки.

— Зачарованное перо, не так ли?

Поскольку никто не отвечал ему, Эван кивнул сам себе. Потом, безошибочно выбрав владельца артефакта, обратился к Поттеру:

— У вас есть 5 секунд на то, чтобы отдать его мне. Одна, две, три…

Дальше считать не понадобилось. Не обращая внимания на застывшего столбом Поттера, Петтигрю со всех ног бросился к ближайшей раковине, вытащил оттуда перо и протянул его Эвану.

Тот провел пальцем по острию:

— Очаровательная вещь. Значит, зачарованные чернила. Как долго сохраняются надписи, сделанные этим пером, мистер Поттер?

— Два дня, — мрачно ответил тот.

— Он лжет! – неожиданно для самого себя, в ярости выкрикнул Северус. – Он сказал, что они не смоются никогда!

Эван обернулся к нему, и он осекся под его тем самым, внимательным взглядом. Слизеринский староста выглядел совершенно обычно. Его внешность никогда не была ни особо примечательной, ни зловещей: круглое лицо, светло-рыжие кудряшки на лбу и едва заметные усики, скрывающие веснушки над верхней губой. Он скорее напоминал рядового служащего какой-нибудь маггловской конторы, чем волшебника, владеющего беспалочковой магией. Но от ощущения силы, исходившей от него в данный момент, по всему телу Северуса пошла дрожь. Он был рад, когда внимание Эвана вновь переместилось на его врагов.

— Полагаю, вы сказали мистеру Снейпу, что они несмываемые, не так ли, мистер Поттер?

Тот промолчал.

— Мы… мы хотели только попугать его, — пискнул Петтигрю.

— Попугать. Вот как? А мне мизансцена показалась несколько… интимной. Что еще вы собирались сделать с мистером Снейпом? Отвечайте! Живо! – в голос Эвана неожиданно прорвалась ярость, и Поттер невольно отступил еще дальше к стене.

— Мы… мы… ничего…— Почему, в таком случае я застаю его среди вас в туалете связанным и с насильно открытым ртом, в то время как вы судорожно запихиваете в брюки свой жалкий огрызок члена, мистер Поттер?

Поттер затрясся.

– Мы, мы правда ничего не хотели! – воскликнул он. – Мы решили просто напугать его, притвориться, что мы его…

— Что вы его что?

— Что мы хотим его заставить пить мочу, — почти неслышно сказал тот, все больше и больше тушуясь под взглядом Эвана.

— Вы знаете, какое наказание предусмотрено для несовершеннолетних волшебников, унижающих других сексуально, мистер Поттер?

— Мы не заставили бы его, клянусь! – выкрикнул тот. – Мы же не сделали этого!

— Потому что не успели, — презрительно фыркнул Эван.

— Нет, я клянусь вам! Ничего такого!

— И вы дали бы мне магическую клятву, мистер Поттер? – вкрадчиво поинтересовался Эван.

Тот побледнел еще больше. Потом, к удивлению Северуса, решительно тряхнул головой.

– Да. Я не заставил бы его, — сказал он и с вызовом посмотрел Эвану в глаза.

— Что ж, я верю вам, мистер Поттер, — задумчиво произнес тот.

Северусу мучительно захотелось еще раз крикнуть «Он врет!», но, помня о возможном неудовольствии Эвана, он сдержался. Однако, к его безграничному удивлению, тот повернулся к нему и пояснил:

— В данном случае я верю мистеру Поттеру, мистер Снейп, по одной единственной причине. Правильно составленная магическая клятва карает смертью за ложные сведения, и мистер Поттер, безусловно, об этом знает.

Северус вцепился в дверцу открытой Поттером кабинки. До него с трудом доходил смысл слов Эвана. Неужели это все было только представлением?! И чернила смоются, и Поттер на самом деле не собирался ссать ему в рот… Но вместо облегчения почему-то стало еще обиднее.

Погруженный в свои мысли, Северус не сразу заметил, что в туалете снова наступила тишина. А потом спокойный, даже будто бы немного скучающий голос Эвана произнес:

— Что ж, поскольку мы все выяснили, предлагаю перейти к заключительной части представления. Кто первый желает получить заслуженное наказание? Мистер Поттер, вы?

Чувствовать хотя бы даже головку чужого члена в заднице – это было приятно. Ничего неожиданного, Люциус пробовал уже сколько раз, но все равно. От быстрого, настойчивого толчка в его словно нарочно сжавшийся анус он с трудом удержался на четвереньках, до судороги вдавливая ладони в мягкую постель, и на всякий случай оценил расстояние от своей головы до угла резного письменного стола, с которого ему подмигивала зеленая бутылка из-под лучшего шотландского огневиски.

Не дав ему долгой передышки и поощряющее гладя шершавыми квиддичными ладонями по бедрам, Вальтер продолжил настойчиво толкаться в него, и на этот раз продвинулся чуть глубже. Рубашка Люциуса мгновенно прилипла к спине от жаркой волны мурашек, побежавшей изнутри наружу, а комната перед глазами стала смазанно-яркой от пронизывающей насквозь боли. Наконец, Вальтер вошел на всю свою немаленькую длину, остановился и медленно погладил его соски. Люциус задрожал всем телом и, несмотря на то, что боль не стихала, а, казалось, только усиливалась, не смог удержаться, выгнулся навстречу, а затем и вовсе со всей силы подался назад, так что даже Вальтер вскрикнул, не только он сам.

— Тихо, тихо, — ласково сказал тот, обхватывая Люциуса мускулистыми руками, на которых отчетливо выделялись толстые синие вены, — куда ты так торопишься, идиот? Это же не спорт на достижения.

— Заткнись, и трахай меня, — нарочито громко бросил Люциус, но, в конце концов, послушался. Все-таки кузен был старше в два раза и куда опытней. Да и Люциус не был себе врагом: завтра целый день сидеть на комиссии по унификации обрядов. Эту должность он тоже унаследовал от отца…

Прогоняя с глаз долой видение сурово-поджатых губ Абраксаса Малфоя, Люциус откинул голову Вальтеру на плечо, подставил висок осторожным губам, восстанавливая дыхание. Боль потихоньку отступала. Мерлин! Член Вальтера в его заднице – это прекрасно. «Как течная сучка», — со стыдом подумал Люциус, и быстро заткнул эту мысль новым резким движением назад.

Вальтер, уже сам рыча от нетерпения, тут же стал убыстрять темп, каждый раз входя до самого конца и почти выходя совсем с такой силой, как будто стремился вышибить из Люциуса дух. Под конец Люциусу показалось, что ему это все-таки удалось, потому что, оглушающе кончив, он еще несколько минут не мог даже пошевелиться, плавая в какой-то темной пустоте, очень отдаленный край которой освещала подрагивающая от недавнего сотрясения луна. Такого траха у Люциуса еще не было! Мерлин, он и раньше думал, что десять дюймов – это нечто, но кузен превзошел все его ожидания.

Шлепок Вальтера по заднице привел его в чувство.

— Маленькому Люци пора домой, — пропел тот с ужасающим скандинавским акцентом.

— О, заткнись, — высокомерно бросил Люциус, отсоединяя простыню от липкого живота и недовольно рассматривая порванную кружевную манжету. Некоторые вещи Репаро не поддавались, и он выругал себя за небрежность, не желая признаваться, что его дико заводило даже от мысли делать это в рубашке.

Вальтер собственнически провел ладонью по его спине, и Люциус услышал, как тот произносит очищающие чары и еще какое-то неизвестное заклинание. А затем почувствовал, как его ануса касается что-то холодное и скользкое.

— Стой, дурак! – крикнул Вальтер в ответ на поползновения Люциуса вырваться из-под его руки, и все-таки проник пальцами в еще не закрывшееся отверстие. – Это заживляющий бальзам, идиот! – пояснил кузен. – Ты ведь не соврал мне, что это не первый раз?

— За кого ты меня принимаешь?! – воскликнул Люциус.

— За Малфоя, который проводит жизнь в свое удовольствие, — мрачно пробормотал Вальтер. – Но пренебрегает элементарными правилами безопасности.

— Тебе-то какое дело?! — Люциус не знал, куда деваться от этих настойчивых раздражающих пальцев, которые аккуратно смазывали его ноющий задний проход. Он и подготовку-то не слишком любил, а уж теперь, после процесса…

— Ну, я ведь теперь старший в роду, — задумчиво ответил Вальтер, наконец, убирая пальцы и тщательно вытирая их о простыню. – Значит, должен как-никак приглядывать за тобой. Потом, знаешь ли, — он похлопал Люциуса по бедру, — не каждый день у тебя появляется такой привлекательный любовник. Не хотелось бы, чтобы ты сбежал после первой же ночи, жалуясь на разодранную задницу.

При намеке на следующий раз Люциус со свистом втянул воздух, а кровь мгновенно побежала от горящих щек к паху. Вальтер засмеялся и, с выражением глубокого удовлетворения на широкоскулом лице, опрокинул его обратно на кровать. Сосал он, пожалуй, еще лучше, чем трахался.

— У тебя антипохмельное есть? – спросил Люциус полчаса спустя, то и дело хватаясь за стол в попытках удержать равновесие и натянуть брюки на неохотно слушающиеся ноги.

Вальтер, завернувшись в простыню, со скрещенными ногами сидел в кресле напротив и прямо из горлышка пил мальвазийскую мадеру.

— Все, что угодно, для тебя, Малыш, — отвечал Вальтер, нашаривая в складках валяющегося в его ногах халата палочку и посылая в сторону Люциуса пиалу с зеленой жидкостью. – Хотя с тем количеством, которое ты забросил в себя за два дня, тебе бы надо тройную дозу.

В нос шибанул аромат мяты. Поймав пиалу, Люциус поморщился. С одной стороны, обращение кузена его коробило. С другой стороны, это можно было потерпеть. Цедя по глотку антипохмельное, он украдкой рассматривал Вальтера, точнее, его волосатые мускулистые ноги, и упругий живот, который обнажила сползшая простыня. Похоже, он нашел, наконец, то, что нужно. Не надо больше рисковать, принимая оборотное. Как в прошлый раз, когда зелье оказалось не слишком качественным, Люциуса узнали, и ему впервые в жизни пришлось применить Обливиэйт. И потом, Вальтер все-таки Малфой. По крайней мере, у них есть три недели, пока кузен не женится на своей Адели, ради которой и переехал, собственно, в Британию. А потом Люциус тоже что-нибудь придумает.

Мысль о грядущей свадьбе Вальтера неминуемо напомнила о собственном разрыве с Селимой Паркинсон. С матерью он так и не объяснился, сначала отговорился делами, а потом сбежал на вечеринку, которую по случаю продолжения его холостяковства устроили друзья. А теперь нужно возвращаться…

Как будто в подтверждение его мыслей Вальтер отставил бутылку и сказал со своим обычным спокойствием:

— Тебе пора, Малыш.

«Малыш, тебе пора», — бормотал Люциус, пробираясь по большому темному залу Малфой-Мэнора. Пользоваться Люмосом он не стал, чтобы домашние не могли отследить его по заклинаниям, и теперь ориентировался на полоску света, выбивающуюся из-под массивных дверей, ведущих в небольшой холл, который отделял парадные комнаты от его собственных покоев. Люциус давно уже понял, что большинство попыток надуть мать заканчивается провалом, но все же изредка ему это удавалось. После времени, проведенного с Вальтером, окунаться в действительность не хотелось. Хотя бы сегодня.

В зале, сплошь заставленном массивной коллекционной мебелью, было холодно: последний раз здесь зажигали камин в прошлом феврале, в день похорон отца. День, которого он так ждал и так боялся.

Перед дверями в холл Люциус помедлил, с трудом приоткрыл одну из них, образовав щелочку, и, убедившись, что холл пуст, снял ботинки и на цыпочках прошмыгнул к себе в малую гостиную. Однако едва он запалил пару свечей, как тут же с портрета, висевшего справа от камина, послышалось ворчание отца. Выругавшись, Люциус отправил в его сторону беспалочковое Силенцио. Тотчас же дверь наверху распахнулась, и на лестнице послышались четкие шаги.

— Быстрая у тебя реакция, — сказал Люциус, глядя на то, как мать спускается вниз.

Миссис Малфой, которую он с детства называл просто Элеонорой, спокойно кивнула.

— Я поставила чары, отслеживающие твои любимые ругательства, — ответила она. – Ты уже наметил день, когда пойдешь с извинениями к Паркинсонам?

Люциус сжал зубы и застонал, потом подошел к Элеоноре поцеловать протянутую руку.

— Тебе все равно придется объясняться с ними, — продолжала она, отталкивая голову Люциуса сразу же после поцелуя. – Боже, что за запах! От тебя несет как от маггла с козлиной фермы!

Люциус скромно промолчал, в то время как Элеонора, неодобрительно покосившись на безмолвный портрет, прошлась по комнате, зажигая камин и свечи — в люстре, свисавшей с потолка, на огромном круглом столе, покрытом бордовым бархатом и заваленным всякой мелочью, и в многочисленных причудливых подсвечниках по стенам.

— Ты не учитываешь, что тебе в любом случае придется жениться, — между тем, продолжала она. – Согласна, что Паркинсоны – не самый выгодный союз, по сравнению, например, с Блэками, Хиггсами или Розье, и вас с Селимой ничего не связывало, кроме желания твоего отца породниться с древним семейством. Но ты прекрасно знаешь, что он был прав, стремясь женить тебя как можно скорее. В нынешних условиях нам нужна сильная рука в Министерстве… и желательно до конца года. И желательно, чтобы это был человек, который, как Паркинсон, мог бы представить тебя…

Стоявший столбом посреди гостиной Люциус старался не слушать ее, но он не мог не понимать ее правоту. В условиях надвигающейся открытой войны все надо было делать быстрее…

— Я оставлю тебя, чтобы у тебя было время подумать, — сказала мать, вернувшись к нему, и в ее быстром взгляде на него промелькнула озабоченность. – Завтра заседание комиссии по унификации, ты помнишь?

Люциус кивнул.

— Ты не ответил на этой неделе ни на одно письмо, — напомнила она. – Они на столе. И опять где-то порвал рубашку.

Рассеянно проведя ладонью по его плечу, Элеонора ушла к лестнице и, вслушиваясь в ее твердые шаги, Люциус задумался о том, как много она прочла по его виду, за исключением, конечно, того, что он пил почти двое суток. Не могла же она…

Вспомнив о члене Вальтера, Люциус хихикнул. Анус приятно сжался, посылая вверх по телу жаркую волну мурашек. Член пошевелился. Притворившись, что занят письмами, Люциус бросился в кресло, и, дождавшись, когда мать наверху захлопнула дверь, дотянулся дрожащими от нетерпения пальцами до брюк. Кончить даже от дрочки на воспоминания было невыносимо сладко.

— Вальтер, — не сдержавшись, выдохнул Люциус, и испуганно оглянулся вокруг. Но в холле и на втором этаже все было тихо. Бросив очищающие чары, он застегнул ширинку и довольно откинулся в кресле, щуря усталые глаза. Голос отца, прорвавшего заклятье немоты, заставил его подскочить.

— Мерзавец! – гремел Абраксас с портрета, и его голос разносился по всему холлу, словно многократно усиленный Сонорусом. – Где это видано, чтобы так позорили наш род! Малфой, отказывающийся жениться и выполнять свой долг по продолжению рода! Малфой, сношающийся с мужиком! Если бы я мог тебя проклясть, блядское отродье!

Сцепив зубы, Люциус заткнул Абраксаса еще одним Силенцио. Прислушался, не спустилась ли мать, потом все-таки занялся письмами. Первое было от Вороненка. Люциус даже вспомнил, что на самом деле это уже второе. Первое он куда-то задевал, так и забыв на него ответить. Кажется, Вороненок спрашивал что-то про магию или про яды… У него всегда были такие мудреные вопросы… И бесконечные. В другое время, возможно, ему бы и хотелось отвечать на них. Люциусу нравилось видеть, как оживляется это вечно нахмуренное лицо с огромным носом-клювом. Как появляется блеск в темных глазах, восторженно приоткрывается рот. Он никогда не встречал никого столь жадного до знаний, и никого настолько забавного. По счастью, в этом отдельном экземпляре кровь древнего рода возобладала над кровью маггловского ублюдка. Несмотря на свое прискорбное происхождение, Вороненок обладал острым умом и большими способностями. Пожалуй, он даже скрасил ему последний год в Хогвартсе.

Люциус вскрыл конверт и попытался, было, разобрать каракули, но мелкие буквы расплывались перед глазами. Невыносимо хотелось спать. Он зевнул, чуть не вывернув челюсть, и бросил письмо на стол. Конечно, он ответит ему… когда-нибудь… не сейчас…Через минуту Люциус уже сладко спал, калачиком свернувшись в трансфигурированном в тахту любимом отцовском кресле. На портрете молча бесился ругающий сына последними словами Абраксас Малфой.

— Вы не имеете права наказывать нас! — забывшись, закричал Поттер. — Вы сами можете только баллы снимать! — и, охнув, отступил назад. От кабинки, где стоял Северус, видно было, что он пытался открыть рот, но не мог, лишь кривил его в безобразной судороге.

При этом Северус готов был поклясться, что Эван не сделал ни одного движения палочкой. Его собственная все еще лежала в раскрытой ладони, и он как будто слегка поигрывал ей, задевая пальцами, гриффиндорские же — причудливым букетом — вместе с зачарованным пером торчали из нагрудного кармана мантии.

— Спасибо, что напомнили, мистер Поттер! — совершенно серьезно сказал Эван. — Минус двадцать баллов с Гриффиндора с каждого из вас четверых. Да, мистер Поттер, это в сумме восемьдесят, и как вы правильно полагаете, такого количества баллов с начала года ваш достославный факультет еще не заработал. Что ж, это будет означать лишь то, что вы обвалили факультет в минус. Однако, как мы все понимаем здесь, — он обвел взглядом притихшую компанию и заодно Северуса, — снятие баллов никогда не было настоящим наказанием. Могло ли лишение факультета баллов возместить личный физический и, что гораздо важнее, моральный ущерб? Все вы хорошо учитесь, господа. Полагаю, что ваших мозгов хватит для того, чтобы понять столь простую истину. — Говоря все это, Эван не двигался, застыв, будто статуя, замерли даже его пальцы, но этот контраст — поза и тон зажиточного лавочника, словно бы определяющего, стоит ли тратить внимание на покупателей, платежеспособны ли они, в сочетании со смыслом слов производил такое впечатление, что Северус бы крайне удивился, если бы кто-то из гриффов осмелился бы сейчас возразить. — Далее: исходя из принципов вашего факультета, мистер Поттер, который столь вызывающе кичится своим благородством, нападая, в то же время, исключительно превосходящими силами, так вот, исходя из принципов вашего факультета, всякая несправедливость должна быть устранена, а зло — наказано. Стало быть, и наказание должно быть справедливым. В случае огласки данного инцидента вы, исходя из его тяжести, безусловно, будете исключены из Хогвартса, а за вашими палочками будет установлен контроль как минимум до вашего совершеннолетия, а в случае хотя бы одного дисциплинарного нарушения — еще на пять лет.

При этих словах дернулась вся четверка, включая Поттера. Люпин, по контрасту с малиновым ухом, сделался совсем белым, а Петтигрю, казалось, готовый вот-вот завизжать от страха, растерянно переводил взгляд с одного подельника на другого.

— Это было бы прекрасно, — сказал Эван, и вдруг повернулся к Северусу. — Мистер Снейп, вы сочли бы такое наказание справедливым?

— Д-да, — заикаясь от неожиданности, выговорил оторванный от созерцания гриффов и не вполне разобравшийся, чего от него хотят, Северус. Он почувствовал, как краска приливает к щекам, но Эван уже не смотрел на него.

— Полагаю, что мистера Снейпа это действительно бы устроило, — задумчиво сказал он. — Однако рассмотрим ситуацию с другой стороны. В данном случае Мистер Снейп — сторона, пострадавшая от вашего произвола, — в результате разбирательств окажется еще более пострадавшей стороной, ибо, вне всякого сомнения, для того, чтобы наказать вас по справедливости, необходима будет огласка инцидента. Мистер Снейп, как я полагаю, огласки бы не хотел.

Эван снова взглянул на него, Северус заставил себя сдержаться и кивнуть медленнее, чем хотелось. При одной мысли об огласке его затошнило. Если Лили узнает о его позоре… или отец… В светлых глазах Эвана мелькнуло что-то похожее на одобрение.

— Следовательно, Ваше наказание в том случае, если вас исключат из Хогвартса, господа Поттер, Блэк, Люпин и Петтигрю, — Эван вдруг повеселел и отвесил несколько шутовских поклонов в стороны собеседников, — будет меньшим, чем ущерб, который вы нанесли мистеру Снейпу. Соответственно, дабы все это не напоминало притчу об Ахиллесе, который никогда не догонит черепаху, я заменю все это наказанием, которое мне кажется вполне справедливым.

Он повернулся к Северусу и впился в него взглядом: — Доверяете ли Вы мне, мистер Снейп, в деле установления наказания?

— Да, — стараясь придать голосу твердости, ответил Северус. Ему было одновременно и любопытно, и жутко. Одна часть его торжествовала в предвкушении реванша и восхищалась каждым жестом и словом Эвана, вторая опасалась, что Эван заиграется или совершит прокол, все же тот один против четвертых, а он, Северус, еле стоит на ногах, и тогда его, Северуса, обвинят в соучастии, а то еще и в нападении на любимцев директора. И тогда будет во много раз хуже, чем теперь, возможно, то же самое исключение из Хогвартса. А если нет, то и здесь ничего хорошего его не будет ждать. Третья же часть Северуса вообще мечтала, чтобы вся эта бодяга поскорее закончилась, и он мог оказаться в своей кровати, заснуть и больше ни о чем не думать, думать он будет, наоборот, завтра, в библиотечной тишине и лучше подальше от этих уродов. Однако перечить Эвану, да еще при гриффах, вряд ли было безопасно, и Северус промолчал.

Эван вынул из кармана перо и, держа его прямо перед собой, произнес:

— Эннаис хафта дуис тханна камарра охкх.

На глазах чернила на кончике пера стали гораздо более яркими, запузырились и кровавая фосфоресцирующая капля упала на пол, расплываясь на белой плитке.

— Аффаи, — сказал Эван, и чернила вернули себе прежний цвет. — Две недели. — Он улыбнулся и посмотрел на гриффиндорскую четверку. — Это будет справедливо, не так ли, почувствовать на себе то, что вы сделали с мистером Снейпом? А срок действия чернил увеличить, скажем, на две недели. Полагаю, мистер Блэк будет столь добр, чтобы украсить лоб мистера Поттера, и наоборот, в то время как мистер Петтигрю…

— Слизеринский ублюдок, ты не заставишь меня!...

Ох, не следовало Блэку так говорить, да еще и бросаться в сторону Эвана. Северус понял это еще до того, как произошло странное. Блэк застыл на середине прыжка, покачнулся, и его словно бы отбросило назад, к стене.

— Ну что вы, мистер Блэк, заставлю, и еще как, — мягко, слишком мягко сказал Эван.

Северус, между тем, не мог оторвать взгляда от лица Блэка, которое вдруг расплылось в такой улыбке, как будто тот испытывал неземное блаженство. Он едва не вскрикнул, когда Блэк сделал шаг вперед и с готовностью протянул Эвану раскрытую ладонь. Тот вложил в нее перо и, отойдя на шаг назад, захлопнул дверь кабинки, прислонился к ней, оказавшись совсем рядом с Северусом, так, что их плечи соприкоснулись, и, скрестив руки на груди, принялся наблюдать.

Поттер тоже, казалось, не испытывал никаких неудобств. Он вышел на середину туалета, снял очки и, опустившись на колени, радостно подставил Блэку лоб. Тот сразу же принялся выцарапывать на белой коже алые буквы. Люпин и Петтигрю смотрели на это с такими же блуждающими по лицам улыбками, явно в нетерпении ожидая своей очереди. Северус поймал себя на том, что уже несколько минут стоит с полуоткрытым ртом. Он скосил глаза на Эвана: тот наблюдал за причудами гриффов совершенно спокойно, как будто наперед знал все, что произойдет, и, лишь будучи очень внимательным, можно было разглядеть на его губах подобие улыбки.

Неожиданно Северус осознал, что сила магии Эвана настолько велика, что он может сделать сейчас все, что угодно, заставить гриффов издеваться друг над другом гораздо серьезнее, чем просто пачкать лбы зачарованным пером, и это совершенно точно сойдет ему с рук. Никогда еще ему не приходилось наблюдать ничего подобного. Северус почувствовал, как его охватывает трепет. Он перевел взгляд в угол, чтобы отвлечься и не дать Эвану заметить, что с ним творится. Между тем, Блэк закончил свое дело, и поменялся местами с Поттером.

— Что ж, с ними все в порядке, — сказал Эван, махнув рукой, и, повернувшись к Северусу, произнес неожиданно мягко. — Давай-ка займемся твоим лбом.

Лбом? Северус даже не сразу вспомнил, что на нем самом красуется эта ужасная надпись, и что завтра ему придется пропустить контрольную по чарам, к которой он сегодня готовился целый день. Он слегка вздрогнул, когда Эван положил ему на лоб теплую ладонь и начал говорить какие-то еле слышные слова. Судя по всему, они были из того же языка, на котором тот зачаровывал перо. Наконец, убрав руку со лба Северуса, Эван отступил на шаг.

— Теперь можешь подойти к зеркалу и полюбоваться собой, — сказал он.

Не веря самому себе, Северус приблизился к раковинам. Из зеркала на него смотрел абсолютно чистый лоб. Однако, дотронувшись до него, Северус почувствовал жгучую боль и понял, что надпись никуда не исчезла.

— Я тебе ее не убрал, — пояснил Эван в ответ на его немой вопрос. — Это всего лишь маскирующие чары моего собственного изобретения. Они держатся неделю, а надпись сойдет через два дня. Кстати, не вижу всепоглощающей благодарности в твоих глазах, — холодно заметил он.

Северус почувствовал, как краснеет.

— Спасибо, — сказал он. — Действительно, спасибо.

Эван кивнул.

— Сегодня я спишу это на то, что ты переволновался, — его взгляд вновь уперся в Северуса. — Однако хочу, чтобы ты запомнил на будущее: я не слишком люблю невежливых людей.

Не зная, что еще ответить, Северус кивнул, чувствуя, как по позвоночнику расползается неприятный холодок.

— Но верно и обратное, — вдруг очень дружелюбно сказал Эван, улыбнувшись ему. — Я люблю, — он с силой выделил это слово, — вежливых людей.

Северус кивнул:

— Я запомню, — сказал он и твердо посмотрел Эвану в глаза. Продолжая улыбаться, тот перевел взгляд на гриффиндорских придурков. Теперь уже Люпин старательно раскрашивал лоб Петтигрю.

— Больше нам на самом деле здесь делать нечего, — заметил Эван. Он вынул палочки из кармана и положил их в раковину. — Где твоя сумка?

— В спальне. Моя палочка! — вспомнил Северус. — Они отняли ее!

— Она у меня, — пояснил Эван, доставая черную эбеновую палочку из другого кармана. — Я нашел ее на полу у библиотеки.

— Спасибо! А как же? — Северус скосил глаза на гриффов.

— Если они пожалуются? — со смехом спросил Эван.

— Да.

— Ну, для этого им надо будет сначала вспомнить!

Выйдя, наконец, в коридор, Северус ощутил громадное облегчение. Оказывается, даже видеть этих уродов было непереносимо. Дойдя до галереи, он остановился и, почувствовав неожиданную слабость в ногах, остановился. Тотчас же Эван, который отправился продолжать обход в другую сторону, нагнал его.

— Я вообще-то тебе не нянька, — сказал он строго. — Но так уж и быть, сегодня сделаю исключение и провожу тебя в больничное крыло.

Эван придерживал его почти все время, что они шли до второго этажа, на котором располагались владения мадам Помфри. Северусу было стыдно от того, что он не мог идти самостоятельно, и на одной из лестниц он попытался, было, выпутаться из рук Эвана, но тот только сильнее сжал его плечо и прикрикнул: «Геройствовать будешь завтра!»

Северус притих, тем более что чувствовал себя препаршиво. То ли действие обезболивающих чар уже подошло к концу, то ли боль оказалась сильнее. Просить же Эвана накладывать новые он не решился: последнее, чего Северус хотел — чтобы тот счел его нытиком.

У входа на второй этаж Эван неожиданно остановился.

— Что ты скажешь мадам Пофмри? — спросил он.

— Как всегда, что упал, — как можно безразличнее ответил Северус.

— Молодец! Я надеюсь на тебя, — сказал Эван, о чем-то задумавшись.

Северус вспыхнул от похвалы. Эван, между тем, слегка отстранился, взял его за подбородок сильными пальцами и прошептал какое-то заклинание. Что-то ярко-зеленое рваной пеленой пронеслось перед его глазами и исчезло.

— Этого должно быть достаточно. Но если встретишься с директором, не смотри ему в глаза.

— Почему?

— Потому что наш директор вовсе не дурак, каким хочет казаться, — сказал Эван. — И знает очень много о том, что происходит в школе. В ближайшие дни он, правда, должен отсутствовать по делам, — усмехнулся он. — В любом случае, ничего из того, что происходило на твоих глазах, не относится к Темным искусствам.

— А когда они это делали, это что было?

Эван сощурился.

— А это, мистер Снейп, вам пока знать не положено.

— Я не маленький! — воскликнул Северус, покоробленный не столько смыслом фразы, сколько «мистером Снейпом». — И я знаю намного больше других учеников! И я сам придумываю заклятья.

— Нет, конечно, не маленький, — согласился Эван, и, пристально посмотрев на Северуса, вдруг дотронулся до его лба и отвел с него непослушную, жесткую от застывшей крови прядь.

— Тогда объясни, — Северус поднялся на цыпочки, заглядывая Эвану в глаза. Он не надеялся на ответ, тем более тот двинулся вглубь коридора, но неожиданно услышал.

— Это очень древние заклятья подчинения. Невербальные и написанные на эльфийском языке.

— Но… они улыбались? — неуверенно сказал Северус, подстраиваясь под шаг Эвана.

— Любые заклятья подчинения всего лишь извлекают наружу то запретное, что таится в каждом человеке. Любой человек в глубине души хочет переложить ответственность за свою жизнь на кого-то, подчиниться другому, более сильному человеку, — пояснил Эван. — Жизнь тяжела, и подчиняться кому-то — гораздо легче, чем справляться самому. Полагаю, это желание восходит к одному из этапов эволюции человеческих отношений. В каменном веке люди жили кланами, которые подчинялись сильному вождю, и подчиняться означало быть защищенным. Это означало, что тебя не выгонят из клана и не обрекут на голодную смерть. В одиночку человеку было не выжить. Заклятья подчинения возвращают человека в то состояние, когда ему не нужно бороться с жизнью, когда он чувствует себя защищенным. В голове нет отягощающих мыслей, нет лихорадочного просчитывания вариантов, как поступить, нет страха последствий, которые могут возникнуть от того, что ты поступишь неправильно. Никто не упечет тебя в ад. За все твои поступки отвечает другой человек. Это очень приятное состояние, я бы сказал, состояние чистого счастья.

— И что, любого человека можно заставить делать все, что хочешь? А маггла? — Северус старался не показать, насколько он заинтересован, но Эван, конечно, его раскусил.

— И маггла тоже, — ответил он. — И да — все, что хочешь. Ты можешь приказать человеку убить себя, и он сделает это. Он может, например, задержать дыхание на столь долгое время, что его организм не выдержит, или удушить себя своими же руками, или даже вырвать этими самыми руками собственное сердце из грудной клетки. А может просто проткнуть себе артерию пером и истечь кровью, — Эван засмеялся, и от звука его голоса, отдавшегося эхом в коридоре, Северуса пробрала дрожь. — Конечно, если ты хорошо владеешь заклинанием, — добавил Эван.

— А если нет?

— Тогда ты сможешь командовать только магглами, а не волшебниками, — снисходительно ответил тот. — Мы уже пришли.

Они остановились перед высокими дверьми, открывающимися во внешний коридор больничного крыла.

— Ты еще не был здесь в вечернее время, — полувопросительно-полуутвердительно сказал Эван. — Комнаты Мадам Помфри — как войдешь — направо. Полагаю, дальше ты прекрасно справишься сам.

— Угу, спасибо.

— Кстати, у Поттера мантия-невидимка, — сказал Эван, когда Северус уже готов был положить руку на ручку двери.

— Мантия-невидимка? — Северус вспомнил что-то серебристое, что Поттер запихивал в карман. Вот почему они подобрались к нему так близко!

— Ты знаешь заклятие Хоменум Ревелло?

— Да, оно обнаруживает людей даже под чарами невидимости, — важно кивнул Северус. — Я сам его освоил!

— Оно обнаруживает людей и под мантией-невидимкой тоже. Произноси его всегда, когда выходишь в пустынный коридор.

— Конечно.

Эван кивнул.

— И постарайся не возвращаться так поздно из библиотеки. Они ничего не вспомнят, даже то, что перо было зачаровано специально для тебя, и на какое-то время потеряют к тебе интерес, но лучше никого не провоцировать.

— Понятно, — сказал Северус.

— Пока, — бросил Эван, засунул руки в карманы мантии и ушел.

* * *

Мадам Пофмри, конечно, Северуса не отпустила. Перелом носа оказался серьезным, и для правильного заживления следовало выпить костероста, а значит, провести как минимум ночь под наблюдением. Кроме того, колдоведьма нашла у него трещину в ребре, которая тоже требовала лечения.

Северус не возражал. В больничном крыле ему нравилось. Здесь всегда было тихо, а по ночам он любил лежать с открытыми глазами, думать и смотреть, как лунный свет дрожит в квадратиках на полу. Кроме того, здесь пахло любимыми зельями, и он развлекался тем, что вычленял запахи каждого по отдельности и вспоминал их составы.

Сама мадам Пофмри относилась к нему так, как надо: никогда не ругала его, но и жалости в ее глазах он не видел. Так что это было, пожалуй, лучшее место Хогвартса после библиотеки.

На следующий день, ближе к обеду пришел Альфред Эйвери и принес коробку конфет. Они не были друзьями, скорее приятелями. Тихий и вежливый мальчик с огромными карими глазами, как будто готовыми вот-вот свалиться с худого лица, Альф вечно ходил парой со своим другом детства, шумным и грубым Роже Мальсибером, и Северус даже после пяти минут разговора чувствовал себя рядом с ними третьим лишним. Однако иногда и с Альфом можно было поболтать.

Сейчас, например, Северус с удовольствием выслушал очередные школьные новости, состоявшие из двух событий, в которых он был кровно заинтересован: переноса на послезавтра контрольной по чарам и взбудоражившего всех отсутствия поттеровской компании. Говорили, что будто бы у всех четырех гриффов одновременно поднялась температура, а неофициальные версии ходили самые разные — от превращения придурков в слизняков до того, что они все-таки доигрались и их наконец-то исключили из школы.

— Ты ничего не знаешь? — с интересом спросил Альф, который, конечно, по сравнению с Северусом особым умом не блистал, но все же был способнее некоторых других сокурсников и в состоянии сложить два и два.

— Нет, про их исключение ничего, — осторожно заметил Северус, давая понять, что, возможно, кое-что и знает, но пока вряд ли сможет этим поделиться.

Еще полчаса у него ушло на всякие пустяки и на то, чтобы навести Альфа на нужный предмет разговора. Эйвери был не только чистокровным, и из древнего рода, как и Розье, но эти семьи были очень близко знакомы друг с другом. Альф не раз уже пересказывал ему разговоры между отцом и старшим братом (по мнению Северуса, отъявленными сплетниками), и имя Розье в них мелькало неоднократно, причем не с самым благожелательным оттенком. На этот раз Северуса интересовало, почему.

Когда разговор вырулил к ответу на этот вопрос, Альф основательно смутился, но затем наклонился к самому уху Северуса и зашептал:

— Говорят, ему нравятся мальчики. Ну, он это… делает с ними… когда вставляют член в рот и сзади. — И полыхнул мгновенно алой краской, побежавшей по щекам, запятнавшей тощую шею и болезненно-желтушный лоб.

— Кто говорит? — с усилием выдавил шокированный Северус.

— Отец и Берти. Они говорят, что «этим педикам только бы в жопу ебаться», — испуганно оглядываясь, шепотом продолжил Альф.

— Но это же должно быть больно, там же, наверное, гораздо уже, чем рот, — так же понизив голос, рассудительно сказал Северус, пытаясь вспомнить, видел ли он когда-нибудь со стороны, как выглядит жопа. Но, в любом случае, она была меньше члена. — Если бы там было широко, оттуда бы все вываливалось. Зачем же они это делают?

— Я не знаю, — застенчиво пожал плечами тот. — Может быть, им нравится?

— Нравится, когда больно?

— Ну, папа с Берти говорили, что педики это очень любят.

— А в рот? — допытывался Северус. — Это же все равно неприятно? — Он задумался, вспоминая того малолетку из Спиннерз-Энд.

— Да ну тебя, — буркнул вконец смущенный Альф. — Не хочу об этом говорить больше. Давай о чем-нибудь другом! — и нарочито громко стал спрашивать, помнит ли Северус, как в прошлом году кто-то подкинул в котел Слагхорну дохлую лягушку...

…Нос заживать хотел не особо, и Северусу пришлось остаться в больничном крыле еще на одну ночь. Свернувшись клубочком на кровати, он прислушивался к храпу какого-то первокурсника, щурил сонные глаза и, старательно обходя в воспоминаниях разговор с Альфом, думал об Эване и о том, как найти к нему подход. То, что Эван был очень опасен — на этот счет у Северуса не было никаких иллюзий. Важно было только понять, насколько он опасен лично для него, Северуса. И еще — нельзя ли эту угрозу, исходящую от него, каким-то образом обернуть себе на пользу.

А память вновь и вновь подсовывала ему необъяснимое. Люциус за целый год прикоснулся к нему только два раза, а Эван — целых четыре за каких-нибудь полтора часа.

В субботу 23 сентября 1972 года в Брайтоне была гроза, а на море так вообще бушевала настоящая буря. Волны набрасывались на причал особняка Эйвери, подкатывая к самым дверям, и гости в холле дружно вздрагивали, когда до них доносился шум особо ретивых валов, разбивающихся о стены дома.

Аппарировать в такую погоду опасались даже опытные маги, но для Люциуса это приглашение значило слишком многое. Эйвери был одним из немногих людей, близких тому волшебнику, чье имя вот уже несколько лет произносилось в Британии только шепотом или не произносилось вообще. Поэтому получив перед ужином невзрачную серую карточку, Люциус второпях накарябал записку Вальтеру, предлагая тому провести ночь одному, а сам, хотя и с некоторыми сожалениями, но также с большими надеждами отправился в Брайтон.

Собственно говоря, приглашение в Эйвери-холл, Брайтон, да еще подписанное Эйвери-отцом могло означать только одно — его, Люциуса, хотят приблизить к себе. И делают это с определенной целью.

Альберт Эйвери, учившийся на два курса старше, всегда был Люциусу симпатичен, но он принадлежал другому кругу, а Люциус в основном общался с магами из своего. Так было заведено еще со времен настолько далеких предков, что никто уже не помнил их имен. И даже политическое союзничество не сближало потомков тех, чей род насчитывал энное количество поколений до Основателей, и тех, кто возвысился в магическом обществе в последние два-три века.

Некоторое исключение составляло влияние, приобретенное путем браков. Розье, например, в двадцатом веке сумели выдвинуться за счет союза с Блэками. Однако с конца шестидесятых расстановка сил неожиданно начала смещаться в сторону круга Эйвери, за счет его близкой связи с тем самым магом. И на данный момент, особенно после смерти отца, обладавшего значительной силой и влиянием, несмотря на все доставшиеся в наследство привилегии и должности, уже Люциусу требовалось покровительство.

Аппарировав к самому порогу, Люциус едва успел отвести от своих ног очередную волну, и сопровождаемый низко кланяющимся домовиком-дворецким, вошел в холл, полный народа. Невысокий и тощий Берти, приятно улыбаясь, тотчас же поспешил ему навстречу. В руках он держал бокал с глинтвейном.

— Отца пока еще нет, — многозначительно сказал Берти, пока Люциус сдавал плащ домовику.

От глинтвейна он отказался, и, кивнув двум-трем знакомым магам, оказавшимся на его пути, предпочел пройти в соседнюю, пустующую, гостиную. Люциусу хотелось привести себя в порядок: он подозревал, что после такой аппарации его волосы выглядели не лучшим образом. Неряшливости же в одежде он терпеть не мог. Кроме того, с большинством магов здесь Люциус не был знаком, а его статус требовал того, чтобы ему их, как минимум, представлял сам хозяин дома.

В уютной небольшой комнате горел приглушенный свет и пылал камин. Несколько суетясь и всячески подчеркивая особый статус Люциуса, Берти приказал домовику поставить кресло прямо перед огнем. Закончив заниматься внешностью, Люциус сел в него и принялся обдумывать стратегию поведения. И, чем дольше он ждал, тем сильнее становилась дрожь, охватывавшая его.

В конце концов, отчаявшись сосредоточиться, он поднялся и стал ходить по комнате, при свете свисающей с потолка арабской лампы цветного стекла разглядывая довольно потрепанную мебель и многочисленные артефакты, выставленные в специальных витринах.

В конце гостиной была скрытая портьерой арка, и Люциус помнил по своему единичному посещению дома Эйвери вместе с отцом, что там находилась лестница во внутренние покои. Неожиданно в той стороне послышались шаги, портьера отодвинулась, и в арке появился тот, кого Люциус в этот момент ожидал увидеть меньше всего. Это был слизеринец Эван Розье.

Без мантии, в своей неизменной жилетке — на этот раз в крупную зелено-коричневую клетку — и коричневых брюках, он напоминал скорее безобидного недалекого маггла, однако Люциус всей кожей почувствовал, что его появление здесь не сулит ничего хорошего. Увидев его, Розье скривил губы в попытке улыбки и встал, опираясь на ближайшую витрину, точнее, почти сел на нее.

Люциус занял подобную позицию напротив, у большого круглого стола, слегка выставив вперед доставшуюся ему по наследству трость с набалдашником в виде головы змеи. В ответ на его жест Розье, как показалось Люциусу, довольно демонстративно спрятал руки в карманы.

— Это хорошо, что ты здесь, — сказал он. — Я искал случая поговорить с тобой.

— Неужели? — Люциус постарался сделать так, чтобы в его голосе прозвучало больше искреннего недоумения, чем удивления, и уж конечно, чтобы в нем не отразилось неприятное предчувствие, мгновенно свернувшее в тугой свербящий комок его внутренности.

— Мы оба знаем, почему ты здесь и что тебе нужно, — уставив на него задумчивый взгляд, протянул Розье.

— Это не означает, что нам нужно одно и то же, — тихо сказал Люциус, чувствуя, как его шея начинает покрываться пятнами.

— Мы могли бы получить от этого взаимную выгоду, — заметил Розье, как будто бы немного рассеянно переводя взгляд на противоположную витрину. Его щека чуть дернулась, и Люциус в который раз ощутил, насколько Эван ему неприятен.

На всякий случай он промолчал, предоставляя Розье говорить самому. Тот подождал немного, потом продолжил.

— Ты знаешь, что никогда не станешь первым, Малфой. Это место будет занято мной, как только я закончу школу…

— Ты предлагаешь мне быть вторым? — вскинулся Люциус.

— Равным, Малфой. Равным, — спокойно ответил тот.

Люциуса даже дрожь пробрала — такая уверенность звучала в голосе Розье.

Равным. Признавать, что Розье — намного сильнее, было горько, но Люциус знал это уже очень давно. Быть может, с первой минуты, как увидел Розье после распределения на другом конце стола, с этой его обособленностью, с твердым спокойным взглядом, в котором не было ни тени благоговения перед ним, Малфоем. Или тогда, когда до него дошли слова отца: «Розье не трогай, и не пытайся прибрать к рукам. Присмотрись к нему, но, по возможности держись на расстоянии. У него… гхм… особое покровительство». И Люциус… присмотрелся. Сопляк бесил его, но он понимал, что в озвученном предложении был смысл.

— Ты уже не маленький, Малфой, и прекрасно представляешь себе обстановку, — продолжил, между тем, тот таким тоном, как будто это Люциус был младше. Однако тут же покровительственности в голосе Розье поубавилось. — Ты многого стоишь, — сказал он вполне почтительно, — среди чистокровных магов нет никого равного тебе ни по силе, ни по положению, ни по богатству, и я готов воздать тебе должное, Люциус. Мое предложение ничуть не умалит твоего авторитета, возможно, даже подчеркнет его. Согласись ты на него, и я мигом представлю тебя ему. Зачем тебе иметь дело с Берти? Зачем быть должным ему? В доме моего отца, как ты знаешь, он бывает гораздо чаще, чем здесь.

— Иначе?

— Что иначе?

— Либо я соглашусь на твое предложение, — сощурил глаза Люциус, — либо что?

Розье вздохнул с таким видом, как будто имел дело с первокурсником.

— Либо тебе придется со мной бороться за влияние, это отнимет у тебя много сил, денег, времени, и ты, в конце концов, проиграешь в этой борьбе.

— Зачем же я тебе? — легко и насмешливо спросил Люциус, в то же время чувствуя, как болезненно, до тошноты скручивает желудок. — Если ты уверен, что выиграешь.

— Может, потому что мне не хочется видеть тебя проигравшим? — отозвался Розье ему в тон.

— И все-таки?

— У меня нет иллюзий насчет оценки тебя, Малфой. Глупо было бы тратить ресурсы на борьбу со столь искусным и сильным магом. Я хочу, чтобы ты был на моей стороне. Вместе мы сможем гораздо больше, чем поодиночке, растрачиваясь на глупую вражду.

И Розье протянул ему руку.

Несколько мгновений Люциус смотрел на нее в замешательстве. А потом понял, что надо сделать. Он никак не ожидал, что ответ потребуется немедленно. И, возможно, если бы ему дали время подумать, ответ оказался бы противоположным, но сейчас раздражение от наглого поведения Розье было еще слишком сильным. Встряхнув волосами, Люциус взял отставленную в сторону трость и, старательно добавляя в голос насмешливого превосходства, бросил:

— Спасибо за щедрое предложение, Розье. Желаю тебе как можно скорее научиться проигрывать.

Повернулся и пошел прочь, не замечая, как сильно зубы змеи с головки трости впиваются в ладонь. И уже у самого выхода из комнаты услышал сказанное совершенно уверенно и даже как будто немного грустно:

— Ты очень сильно пожалеешь об этом, Малфой. Даже в самое ближайшее время ты пожалеешь.

Следующие несколько дней Северус разрывался между тревогой и надеждой. И контрольную по чарам он написал на отлично, и с Лили они погуляли вокруг Хогвартса, и гриффы не показывались. Но странное напряжение внутри не отпускало. Несколько раз он ловил на себе пристальный, тот самый взгляд Эвана. Входя в слизеринскую гостиную, тот быстро смотрел в сторону дивана у окна, на котором обычно сидел Северус, и только потом уже заговаривал с однокурсниками.

В конце концов, Северус не выдержал и опять стал уходить в библиотеку, стараясь по возвращении как можно незаметнее прошмыгнуть в спальню. Он и сам не знал, чего хотел больше — чтобы Эван смотрел на него или чтобы отвернулся. Под этим взглядом его сердце каждый раз словно останавливалось, забывая как идти. Но в те редкие разы, когда Эван, входя в гостиную, сразу же заговаривал с кем-то из своей свиты и не смотрел в сторону окна, останавливалось тоже.

Что означали эти взгляды? Мог ли Эван действительно смотреть на него, или он просто, как староста, оценивал обстановку в гостиной, попутно проверяя, кто сидит в самом темном углу? Может быть, ему всего лишь кажется, что эти взгляды пристальные и долгие? Всего лишь кажется, что есть что-то, что соединяет его и Эвана?.. Но — разговаривал же с ним Люциус, не был же он Люциусу противен? Иногда даже казалось, что тот делал это очень охотно, что ему нравилось отвечать на вопросы. Нравилось, да… Только вот разонравилось…

В пятницу вечером после ужина Северус поднялся в библиотеку и сел на свое самое любимое место, то есть забился в угол между дальними стеллажами. Затем разложил на столе все ту же книгу о ядах, однако за двадцать минут ему не удалось увидеть в ней ни строчки. На ум вновь и вновь приходил тот взгляд, который Эван бросил на него только что, за ужином. Нет, кажется, его мысли о внимании к нему не были ошибкой. Эван действительно наблюдает за ним. Но зачем?

Ведь Эван — могущественный маг. В слизеринской гостиной его слушаются все. Ну, или почти все. Крэбб и Гойл с кучкой других старшекурсников явно находятся где-то в стороне, и Эван не трогает их. Но многие другие шестикурсники и семикурсники относятся к нему с уважением, спрашивают по поводу и без повода, для пятикурсника он сам слишком взрослый.

И вновь вспомнилось то, как легко, играючи, Эван разоружил всех четырех гриффов. Как заставил их подчиниться без всякой палочки. А ведь они действительно лучшие на курсе! Ну, за исключением его, Северуса, конечно. Но Северус никогда не видел, чтобы кто-нибудь другой колдовал без палочки, только директор. Вспоминая о том, что произошло в туалете, он словно бы вновь почувствовал эту силу и уверенность Эвана, и дрожь восхищения побежала по его телу. Возможно ли стать таким, как он? Научиться всему тому же? Но как приблизиться к Эвану, миновав свиту?

И снова на ум пришли те взгляды. А еще прикосновения Эвана к нему по дороге до больничного крыла. Северус наморщил лоб. Разговор с Эйвери вновь всплыл в памяти. Но ведь не может же Эван хотеть от него этого? Северус вздрогнул от какого-то неприятного, муторного ощущения в животе. Голова слегка закружилась, и во рту стало сухо.

Разговор, да и то воспоминание о малолетке в Спиннерз-Энд, на самом деле, все это время не шли у него из головы. Однако в те минуты он старался не думать об Эване. И до сих пор, кажется, получалось. Только до сих пор. Невольно представилось, как Эван касается его, берет за руку так, как Люциус… Воображению стало страшно идти дальше. Северус почувствовал, как заполыхали щеки и лоб, и спрятал лицо в ладонях. Это ведь, наверное, ужасно неприятно и стыдно? Но Эйвери говорил, что «этим педикам только бы в жопу ебаться». Это ведь значит, что они хотят этого? Он вспомнил толстый член Поттера. Но как это можно засунуть туда? Больно это или не больно?

В конце концов, он не выдержал и отослал книгу обратно на полку. Думать о чем-либо другом однозначно не получалось. На выходе из библиотеки он почувствовал, что его трясет. В таком состоянии в подземелья спускаться не следовало. Но задерживаться под пристальным, строгим взглядом Пинс смысла не было тоже. Проверив коридор тихим Хоменум Ревелло и никого не обнаружив, он благополучно дошел до лестниц и начал свой путь до холла. До отбоя было больше двух часов, и замок так и кишел народом. Высота вызывала у Северуса страх, но он чувствовал, что жар со щек еще не сошел, и на лестницах ему пришлось отвернуться и смотреть вниз, на первые этажи, чтобы никто не увидел его лица.

Подумав, он не стал доезжать до нижнего этажа, а свернул в коридор на втором и, улучив момент, нырнул в пустующий класс защиты. Открывался тот простой Аллохоморой. В классе было неуютно и пыльно. Неиспользуемые скамейки громоздились на партах, за закрытой дверью в соседние комнаты слышались возня и писк. В свете последних предзакатных лучей Северус прошел к окну и задернул тяжелые шторы. Ему хотелось посидеть в темноте. После несчастного случая с преподавателем по защите в прошлом году нового так и не нашли, и Северус решил, что это идеальное место для того, чтобы побыть одному.

Внезапно со стороны коридора послышался скрежет открываемой двери. Реакция Северуса выработалась еще до Хогвартса — в вечных попытках увернуться от пьяного отца, так что он нырнул за ближайшую парту с быстротой хорошего ловца, заметившего снитч. Потом осторожно выглянул из-за нее, и сердце его трепыхнулось: в класс вошли Люпин, Петтигрю, Блэк и Поттер.

К счастью для Северуса, заперев дверь, они успокоились тем, что заклинанием отодвинули штору и расселись на свободных партах посередине.

— Это нельзя оставлять просто так, — сказал Поттер, потирая глаза, видимо, уставшие за день от очков.

— А если это не он? Такое колдовство второкурснику не под силу, — осторожно заметил Люпин.

— Ты ведь не думаешь, что Сопливус тут ни при чем? — с вызовом спросил Поттер.

Люпин заметно стушевался и стал смотреть куда-то в сторону двери.

— Что ты предлагаешь? — заинтересовался Блэк.

— Для начала надо посмотреть, что еще интересного есть у Филча и в подвале. Наверняка там сохранилось что-то для наказаний учеников.

— Розги, — со смаком сказал Петтигрю. — Выпороть Сопливуса, чтоб неделю сидеть не мог, — хихикнул он, — тогда он точно запомнит! Слагги ему такой говорит: «Мистер Снейп, почему вы не садитесь?», а Сопливус отвечает: «Простите, профессор, я лучше постою».

Гриффы дружно заржали.

— Нет, выпороть — это неинтересно, — протянул Поттер.

— В унитаз головой сунуть и выпороть? — предложил Блэк. — В прошлом году не получилось, но в этом точно получится. Я в заклинании раздувания на маменькином эльфе целое лето тренировался!

— Вот это уже лучше, Сири! — глаза Поттера загорелись. — Раздуть ему голову, выпороть и оставить его там торчать с голой красной жопой!

— Отличная идея, Джей! И хрен он докажет, что это мы!

И они стали дружно обсуждать, как воплотить свою мечту в жизнь.

Получасом позже, когда дверь за гриффами захлопнулась, Северус осторожно вылез из укрытия. Размяв затекшие колени, он прислонился к подоконнику. Как было хорошо в эти две недели! Впрочем, никто и не ожидал, что они оставят его в покое. Ладони вспотели, когда он вспомнил то, что случилось в туалете, свою беспомощность, отчаяние, что ему придется уйти из Хогвартса. Уйти и стать никем для магического мира… Но Хогвартс — его единственный шанс!

Северус застонал сквозь сжатые зубы, не вытирая слез, бегущих по щекам. Он должен научиться себя защищать, должен! Он не может вернуться домой. И не может позволить гриффам изводить себя. И он… сделает все, чтобы остаться здесь.

Умыв лицо с помощью Агуаменти, Северус кое-как взял себя в руки и пошел к выходу из класса. Однако едва он произнес Аллохомору и взялся за ручку двери, как та распахнулась сама. Отступив назад, Северус едва удержался от изумленного восклицания. Перед ним стоял Эван.

— Все в порядке? — спросил Эван, пристально посмотрев на Северуса.

Северус кивнул.

— Как ты узнал? — воскликнул он, чувствуя, как теплеет внутри, и отчего-то слабеют ноги.

Эван мановением руки захлопнул тяжелую дверь, пробормотал неизвестное запирающее и прошелся по классу, одновременно задергивая беспалочковой магией шторы и зажигая свечи в цветных люстрах под потолком. Мириады красных, синих, фиолетовых, ярко-рыжих и зеленых бликов заиграли на партах. Это было даже красивее, чем во время праздников в Большом зале. Северус замер, завороженно глядя на лицо Эвана, который стоял теперь под центральной люстрой, по любимой привычке засунув руки в карманы. И это выражение полного спокойствия, почти безразличия ко всему, а ты в то же время понимаешь, что человек перед тобой превосходит всех вокруг. Хотел бы он сам так уметь!

— Следящие чары на тебе и твоей любимой четверке. Я наложил их в прошлое наше феерическое свидание в туалете. Когда вы сошлись в одном классе, я был как раз у директора с очередным нарушителем из старших гриффов, так что не мог прийти сюда немедленно.

— Спасибо.

— Но я не могу все время следить за тобой, — мягко упрекнул его Эван. — Кроме того, я настоятельно советовал тебе возвращаться пораньше.

— Ясно, — кивнул Северус. — Можно ли научиться тому, что делаешь ты?

Эван с подозрением сощурился. — Что ты имеешь в виду?

Северус вздрогнул, но постарался смотреть ему прямо в лицо.

— То, как ты колдуешь. И эльфийский язык.

— А, вот что! И заклятья подчинения, конечно, тоже? — усмехнулся Эван. — Собираешься применить их к отцу-магглу?

Северус собрал все силы, чтобы не оцепенеть от изумления от того, что Эван догадался обо всем, и выдержать этот взгляд. Но он никогда не считал себя трусом.

— Что ж, я мог бы позаниматься с тобой, — Эван провел пальцем по губе и замолк, с задумчивостью разглядывая Северуса. От столь пристального внимания живот словно наполнился холодной водой, с плавающими в ней осколками льдинок, тыкающими его своими острыми краями то тут, то там. Еще никогда ему не хотелось съежиться, спрятаться, сбежать так сильно.

Но тут Эван мягко взял его пальцами за подбородок, и холод мгновенно превратился в жар, растекающийся лихорадкой по всему телу.

— Ты, конечно, понимаешь, что труд должен быть оплачен, — продолжал тот спокойно. — Денег у тебя нет. Так что все… зависит от того, как ты далеко хочешь зайти. Что же ты дашь мне, Северус?

Чувствуя, как ногти впиваются в потеющие от ужаса ладони, Северус продолжал смотреть на Эвана.

— Все… что хочешь, — запинаясь, ощущая, как вся кровь отхлынывает от лица, произнес он.

Ответное молчание было, вероятно, самым долгим в его жизни. Он заставил себя не думать, вцепившись взглядом в фиолетово-рыжий блик на скуле Эвана.

Наконец, красивый рот с легким пушком над верхней губой изогнулся в чуть заметной усмешке. — Что ж, ты сам это сказал, — произнес Эван жестко. — Отказа я теперь не приму.

Северус медленно кивнул, стараясь хотя бы выглядеть твердо, игнорируя ту отвратительную дрожь в ногах, в которую перешла лихорадка и которая теперь поднималась вверх, пыталась отвоевать все больше и больше пространства в его теле.

— Ты дашь мне нерушимый обет о неразглашении всего того, что произойдет между нами. Нарушение обета карается смертью, — тут Эван вопросительно посмотрел на Северуса, как будто бы, несмотря на все свои слова, еще давал возможность отступить.

— Да, — быстро сказал Северус, сглатывая и противясь желанию закрыть глаза.

Эван лениво двинул пальцами, и тотчас же парты вокруг них отодвинулись, создав достаточно много свободного пространства даже для десяти человек.

— Встань на колени, — прошептал он. — И вытяни вперед правую руку.

Пол был грязен, истоптан, вероятно, сотней ног, но Северус опустился на него с большим облегчением. К его полной неожиданности Эван и сам встал на колени и взял его за руку своей правой рукой. В ту же секунду по классу пронеслось подобие вихря, свечи в люстрах разом погасли, оставив лишь неяркую лампу в самой глубине, а воздух рядом с Северусом и Эваном сгустился, преобразовавшись в призрачную белую фигуру.

Северус давно привык к факультетским привидениям, и потустороннее его не пугало, а скорее очень и очень интересовало, однако этот силуэт, в котором нельзя было угадать ни лица, ни рук, ни ног, источал такой леденящий холод, что казался сплошной угрозой. Но одобряющее пожатие сильных и теплых пальцев Эвана придало храбрости. И если до этого момента Северус делал все, чтобы заставить себя не убежать, то сейчас он почувствовал, что выбрал правильно. Эван научит его всему, и он сможет защитить себя от гриффов и маму от отца. Он докажет, что стоит многих других взрослых магов. И Люциус еще пожалеет о том, что бросил его!

Эван сделал неопределенный жест в воздухе левой рукой и одновременно сжал пальцы Северуса еще крепче. Тогда фигура вытянула подобие палочки и коснулась их сплетенных рук.

— Обещаешь ли ты, Северус, сохранять в тайне все, что будет происходить между мной и тобой?

— Да.

Из палочки призрака протянулась переливающаяся красная нить и опутала руки Северуса и Эвана.

— Обещаешь ли ты, Северус, сохранить в тайне все, что я скажу тебе сохранять?

— Да.

Вторая нить обвила их руки. Северус не мог отвести взгляда от этой, мерцающей в темноте, красоты.

— Обещаешь ли ты, Северус, всеми силами избегать директора, пока будут длиться наши занятия?

В этот момент словно что-то толкнуло его под грудь, и Северус заколебался. Несмотря на то, что он помнил слова Эвана о том, что «директор не такой дурак», ему очень хотелось еще раз спросить, зачем нужен этот пункт. Но Эван смотрел на него и ждал, и сжимал его пальцы, и, в конце концов, в самом тексте ненарушимой клятвы, казалось, не было ничего непоправимого, и Северус сказал третье «да».

Тогда их руки обвила еще одна нить, затем все они вспыхнули еще более ярко и, наконец, будто прогорев, погасли. Призрак издал что-то вроде вздоха и рассеялся, напоследок пролетев по классу очередным порывом ветра. Тотчас же свечи в люстрах вспыхнули снова, на этот раз приглушенным, неярким, чарующим светом.

Эван не спеша убрал руку и поднялся, присаживаясь на придвинувшуюся к нему парту. И жестом предлагая Северусу занять место напротив него.

— Полагаю, теперь нам стоит обсудить условия сделки, — сказал он.

— Итак, — сказал Эван, рассматривая свои сплетенные в замок руки. — Ты знаешь, чего я от тебя хочу, не так ли?

Если бы Северус не сидел, он бы, наверное, упал — таким слабым враз стало его тело. Он заставил себя кивнуть, напоминая, что за это Эван будет заниматься с ним. Но ему было очень страшно.

— Мои условия — плата вперед, — продолжал Эван. — Если плата будет некачественной, я не буду тебя учить или прекращу наши занятия.

— Я… я согласен! — воскликнул Северус. Ему хотелось уже поскорее покончить со всем этим. Если они будут еще и обсуждать…

— Я не спрашиваю тебя, согласен ты или не согласен, — жестко, перебивая его, произнес Эван. — Ты уже согласился, а я говорил тебе, что отказа не приму, — напомнил он. — Ты понял?

Северус кивнул.

— Осталось проверить, хорошо ли ты это понял, — хмыкнул Эван. — Заниматься я с тобой буду по вторникам, четвергам и субботам. Платить ты будешь в дни, свободные от занятий, — будничным тоном сказал он. И ухмыльнулся, разглядывая Северуса: — Если мне, конечно, понравится то, что ты предлагаешь.

Не зажмуривать глаза, не зажмуривать, не зажмуривать…

— Ты знаешь, что делать, или мне надо объяснить тебе?

На этот раз Северус, как ни старался, не смог выдавить из себя ни звука.

— Вижу, что надо объяснять, — тонкие губы скривились в не слишком довольной, почти брезгливой усмешке. — Остается надеяться, что ты окажешься способным учеником. Если нет, то мне придется прекратить наши занятия. Потому что я предпочитаю получать только то, что я хочу. Качественное, а не посредственное.

Северус по-прежнему не мог выговорить ни слова. Он пытался взять себя в руки, унять дрожь, придумать, как ответить Эвану достойно, но у него в голове все так перемешалось… Он мог только наблюдать, как Эван снимает мантию, отправляя ее мановением руки куда-то вглубь класса, потом неторопливо расстегивает ширинку и спускает к коленям брюки и трусы, проводя пальцами по своему уже стоящему члену.

Северус уставился на него, чувствуя, как волна отвращения поднимается из желудка куда-то к горлу.

— Да, это нужно взять в рот и сосать, — насмешливый голос Эвана донесся до него словно сквозь вату. — Не трогай его зубами, если не хочешь их лишиться.

Член был большим, куда больше, чем у Поттера. А когда, повинуясь знаку Эвана, Северус опустился на колени, то почувствовал еще и запах немытого тела. Подкатила тошнота. Стараясь подавить отвращение, он решительно наклонился и, придерживая член Эвана рукой, втянул его багрово-сизую головку в рот, надеясь поскорее слизать грязь. Но сделать это у него не получилось. Член оказался слишком большим, и в рот пролезал с трудом. Нечего было и думать о том, чтобы сосать быстро. Кроме того, неприятный запах шел не только от члена, но и от жестких черных волос, окружавших его.

Сделав пару движений, Северус закашлялся, и ему отстраниться, чтобы глотнуть воздуха. Он чувствовал себя ужасно неловким и каждую секунду ожидал, что ему, как и тому малолетке из Спиннерз-Энд, скажут: «Болван, не так!»

Но вместо этого Эван скомандовал: «Расслабься», и, надавив ладонью на затылок Северуса, сам стал пропихивать член ему в горло. Нельзя сказать, чтоб это облегчило дело. Рот было больно, а от усилий сдержать рвотные позывы горло сводило судорогой. От напряжения губы очень быстро устали, и, пока неумолимо-твердый член толкался ему в глотку, Северусу хотелось только одного — чтобы это все уже закончилось поскорее. Но, конечно, он не мог отделаться так легко.

— Медленнее, — сказал Эван. Было слышно, что его дыхание сбилось. — Учись делать это грамотно и не наспех. И чем скорее ты сам научишься получать удовольствие, тем лучше.

Удовольствие. О чем он говорит? Как можно научиться получать удовольствие от этого?! Впрочем, к запаху он уже притерпелся…

— Ладно. На сегодня хватит, — Эван неожиданно отвел его голову.

Однако обрадоваться Северус не успел. Да и вряд ли его что-то могло сейчас обрадовать.

— Поднимайся и сними мантию и трусы, — приказал Эван. — И поживее! — прикрикнул он. — Мне еще дежурить после отбоя.

Оторвать колени от пола. Оторвать колени от пола. Оторвать…

Стараясь не думать о том, что раздевается под чужим взглядом, Северус скинул с себя ботинки и трусы. Руки тряслись, и он мысленно повторял себе, что это не больше, чем на полчаса. Что потом он в любом случае вернется в свою спальню, в свою кровать. Главное, не думать о том, что Эван может еще и прогнать его. Что он наверняка засмеется, увидев его тощее некрасивое тело…

Наконец, Северус решился, отчаянным рывком стащил мантию через голову и с вызовом посмотрел Эвану в глаза. Тот, однако, не смеялся, и, более того, во взгляде, направленном на Северуса, совершенно неожиданно прочиталось нечто, похожее на восторг. От этого стало немножко легче — внутри словно отпустило натянутую струну, и мгновенно выросшая уверенность, что Эван все-таки будет с ним заниматься, придала сил.

Северус аккуратно положил мантию и трусы на ближайшую парту, поставил под нее ботинки и, повинуясь жесту Эвана, пошел к тому самому столу, за которым раньше прятался от гриффов.

— Повернись и наклонись, — шепнул Эван ему в самое ухо, поглаживая Северуса по спине.

Прикосновение теплых ладоней тоже оказалось приятным, а от того, как влажные горячие губы скользнули по шее, странное, тянущее чувство появилось в паху. Ощупав руками бедра и погладив большими пальцами поясницу Северуса, Эван переместил их ниже, разводя в стороны ягодицы. Это было и жутко и хорошо одновременно. Однако надежда на то, что у него будет, как у тех счастливых педиков из рассказа Альфа, угасла, едва успев зародиться. Потому что практически в следующую секунду Северус захлебнулся собственным криком.

Чего бы он ни ждал, но не того, что боль будет такой огромной. Казалось, что ему со всего маху загнали туда раскаленное сверло и продолжают вворачивать его.

— Замолчи, — прошипел Эван, игнорируя его попытки вырваться, однако остановился. — Перестань корчить из себя неженку! Я вошел всего на дюйм. Или ты хочешь закончить свое обучение, не начав его? — с подозрением спросил он.

Не в силах говорить, Северус помотал головой. И если он смог справиться с тем, чтобы не кричать, то слезы удержать так и не получилось. Даже тогда, когда боль почти прошла, а толчки перестали разрывать его и сделались просто неприятными, и даже потом, под конец, когда на несколько кратких секунд он все-таки ощутил нечто, похожее на удовольствие.

Когда Эван, наконец, вынул из него свой член, у Северуса уже настолько не было сил, что он, забыв и думать о том, насколько это повлияет на контракт, мешком свалился на пыльный пол. Скорчившись и закрыв все еще слезящиеся глаза, он слушал, как его «учитель» одевался, расхаживая по классу и довольно громко напевая что-то, потом шаги приблизились, и на несколько секунд наступила тишина. Затем Северус почувствовал прикосновение ботинка к своей пояснице.

— Я недоволен тобой, — сказал Эван брезгливо. — В следующий раз обходись, пожалуйста, без соплей. Кровь я тебе, так уж и быть, убрал, а заживляющие заклинания для задницы найдешь в учебнике «Краткий курс целителя» Натана Фольксберга, страницы 299, 414 и 627. И если тебя так беспокоит мой запах, поищи-ка на странице 286 очищающие для себя. Завтра занятие здесь же сразу после ужина. Счастливо оставаться. Точнее, поднимай свои кости и марш в гостиную. И чтоб духу твоего здесь не было через десять минут.

Дверь с оглушительным стуком захлопнулась, и шаги Эвана в коридоре затихли. Северус попытался встать, но руки подламывались. Наконец, ему удалось кое-как привалиться к парте.

«Ничего», — сказал он себе, подтягивая колени к груди и старательно игнорируя накатывающую волнами боль и то отвратительное чувство униженности, которое было больше и сильнее всего, что он испытывал до сих пор.

Он выдержит. Он станет очень сильным магом. Только бы Эван действительно занимался с ним. Он выдержит. Он сможет.

Просыпаться было неприятно. Открыв глаза, Северус еще долго лежал на кровати, пытаясь собрать рассыпающееся, изломанное болью и слабостью тело. У него бы получилось не думать, откуда эта боль, но она слишком сильно напоминала о страхе, что Эван вдруг передумает и не захочет заниматься с ним.

Встать. Нужно просто встать. Пойти на завтрак. Пойти в библиотеку.

Наконец, он заставил себя двигаться. Сидеть было невозможно. Там ломило и жгло так, что, едва он сделал попытку присесть, потемнело в глазах, и закружилась голова. Каждое простое движение казалось мучительным.

Нужно встать.

Северус не знал, как выдержит завтрак, но ему вдруг стало отчаянно важно быть там, показать Эвану, что с ним все в порядке. Что все… по-взрослому, и… без соплей.

Он ощупью нашел трусы и, увидев их, в очередной раз проклял снейповскую нищету. Запасные окончательно порвались еще на первой неделе, и эти он не отдавал в стирку домовикам, а стирал украдкой в туалете для девочек на третьем этаже, а потом сушил заклинанием, перетерпливая насмешки плаксы Миртл. Теперь его единственные трусы были все в бурых пятнах. Эван вчера убрал сперму и кровь, но потом, когда Северус возвращался в подземелья, кровь, по всей видимости, пошла вновь.

Северус попробовал по очереди три известных ему чистящих заклинания, рискуя окончательно испортить и так уже изрядно износившуюся ткань, но, как и ожидалось, это не помогло. Пятна и не подумали исчезнуть. Пришлось натягивать трусы как есть. При одном взгляде на них он покраснел, и, сгорая от стыда даже здесь, за задвинутым пологом, напомнил себе, что то, что случилось вчера, было все равно куда лучше, чем если бы его выставили на посмешище, например, гриффы.

Конечно, у него все равно нет никаких гарантий, что он сможет защититься от них, если они нападут на него сегодня или в ближайшие дни, но, если Эван сдержит слово… Северус запретил себе думать о том, что Эван на самом деле никакого слова ему не давал — по крайней мере, тот назначил ему встречу. И, если Эван взял с него клятву молчать, значит, никто не узнает о том, что происходит. Нет огласки — нет позора.

К его громаднейшему облегчению, на мантии пятен не оказалось. После умывания стало легче, и на завтрак он кое-как все же дошел. Эван весело болтал с Уилксом и Трэверсом и ни разу не посмотрел на него. По крайней мере, так, чтобы Северусу стало это заметно, так, как в предыдущие дни. Северус невольно задумался, не делал ли Эван со своими младшими приятелями того же, что и с ним, или, может быть, у него был еще кто-то с первого-второго курса. Есть не хотелось, но он заставил себя, стараясь держаться, как всегда, с вызывающим видом. После завтрака он, в любом случае, пойдет в библиотеку и возьмет там «Краткий курс целителя», потом в спальню, и можно будет читать, потихоньку лечить себя и не вылезать из-за полога хоть целый день.

Подбадривая себя этим, Северус не сразу заметил, что Лили, аппетитно уминавшая кашу за столом гриффов и живо обсуждавшая что-то со своей приятельницей Мэри Макдональд, начала делать ему знаки и всячески подмигивать. Лицо у нее было раскрасневшееся и чрезвычайно довольное, и до него вдруг дошло, что он совершенно забыл об их договоренности после завтрака пойти гулять вокруг Хогвартса и потом спуститься к Запретному лесу.

Северус мысленно застонал. Он всю неделю так ждал этой прогулки, а теперь ему совсем не до нее. Отказаться, не объясняя причин — Лили непременно обидится, а мириться с ней очень трудно, отказаться, сославшись на занятия — наверняка захочет позаниматься с ним, побороть стыд и признаться в плохом самочувствии — без сомнения заставит идти к Помфри.

Он приветливо кивнул, пытаясь придумать, как поступить. Лили тут же заулыбалась и замахала ему, не обращая внимания на неодобрительные взгляды некоторых гриффов. В первую очередь, конечно, знаменитой четверки: Поттер сидел прямо рядом с Мэри Макдональд, об руку с Люпином, а Блэк и Петтигрю оба обернулись и презрительно сощурились.

У Северуса сжалось сердце. Лили была так хороша. Ее зеленые глаза горели, а волосы растрепались. И она хотела видеть его. Что будет, если она когда-нибудь узнает об Эване? Он и так почти потерял ее, когда они поступили в Хогвартс… Нет, он не должен допустить, чтобы она когда-нибудь узнала! Вот чему он попросит Эвана научить его в первую очередь — как правильно накладывать Обливиэйт.

От прогулки отвертеться не получилось.

Погода была сырая, но безветренная, как раз такая, какую он очень любил: в прошлом году осенние прогулки с Лили были самыми счастливыми днями. Лили болтала так весело и смеялась так заразительно, что на несколько минут он даже забыл обо всем и засмеялся вместе с ней. Однако ужасная боль там вскоре напомнила Северусу его место. Через полчаса стало ясно, что он явно переоценил свои силы. Северус едва держался на ногах, и пару раз ему пришлось ухватиться за рукав серого пальтишка Лили.

— Сев, что с тобой?! — воскликнула она, когда они прошли половину пути к лесу. — Ты весь бледно-зеленый, на тебе лица нет!

— Это просто… Неважно, — он махнул рукой, надеясь, что румянец не проступит на щеках хотя бы из-за бледности. — Все уже прошло.

— Неважно?! Прошло?! — продолжала Лили с тревогой. — Как ты можешь так говорить?! Речь о твоем здоровье, Сев, и если тебе не хочется им заниматься ради себя, то хотя бы сделай это ради меня. Пойдем сейчас же к Помфри! — И она решительно взяла его за руку, намереваясь чуть ли не тащить вверх по косогору.

— Я отравился вчера, — быстро соврал Северус, надеясь, что его слова прозвучат не слишком фальшиво. — Помфри дала мне лекарство. Все, правда, уже прошло. И я… сейчас вернусь в подземелья. Только возьму книгу в библиотеке и вернусь.

— Что за книга? — спросила Лили. — Я как раз хотела после прогулки пойти на весь день в библиотеку и сделать домашние задания на неделю. Я возьму ее и принесу тебе.

— Но ты… не можешь же ты прийти к нам в Слизерин!

— Очень даже могу! — возмущенно фыркнула Лили. — Неужели ты думаешь, что я позволю тебе в таком состоянии шататься по школе?! Я еще поговорю с мадам Пофмри! Как она посмела тебя отпустить?!

— Не надо! Пожалуйста, прошу тебя, — зашептал Северус, оглядываясь на учеников, спускавшихся по косогору мимо них. — Я… вернусь к себе сейчас же, и лягу в постель.

— Хорошо, — смилостивилась Лили. — Так что за книга?

— Марблс. «Растительные основы для зелий», — соврал Северус. Скажи он про «Краткий курс», Лили бы точно решила, что он собирается лечить себя сам. И тогда дело бы действительно кончилось Помфри. Северусу же было страшно и подумать о том, что было бы, проведи она сейчас над ним диагностику.

— Ладно, — сказала Лили. — Я принесу ее к слизеринской гостиной, и передам с первым, кто войдет или выйдет. Только пообещай, что сейчас вернешься, сразу ляжешь в постель и не будешь вставать, пока тебе не станет лучше.

Северус готов был пообещать все, что угодно, только бы она ничего не заподозрила. Так что, в конце концов, ему пришлось вернуться. Идти теперь в библиотеку было немыслимо: если Лили сказала, что проведет там весь день, значит, так и будет.

До самого вечера, за исключением мучительнейших походов на обед и ужин, он пролежал в постели. Лучше ему не стало, и, открывая дверь класса Защиты, Северус с ужасом думал, что ему, вероятнее всего, не удастся скрыть от Эвана свое состояние.

Тот, без мантии, сидел на парте в углу класса и читал. Все пространство от стены до стены было расчищено, и класс заливал яркий свет от сотен свечей, плавающих под завернутыми в белую плотную ткань люстрами.

— Ты не вылечил себя! — воскликнул Эван недовольно, едва только посмотрел на него.

Северус промолчал. Это было свыше его сил — сознаться, что ему так и не удалось за весь день попасть в библиотеку.

С гримасой на лице Эван подошел к нему, встал напротив двери и скомандовал:

— Сними мантию. Подойти к парте и наклонись над ней. Трусы можешь не снимать, спусти до колен.

Северус оцепенел. Чувствуя, как пол вот-вот уйдет из-под ног, без остатка поглощенный страхом, он уставился на Эвана, который в этот момент, колдуя руками, накладывал запирающие и заглушающие заклинания на дверь.

— Что стоишь?! — прикрикнул тот. — У меня нет времени возиться с тобой! Чем больше ты его тратишь сейчас, тем меньше времени уйдет на наше занятие.

Будучи близок к тому, чтобы позорнейшим образом разрыдаться, ничего не видя перед собой, Северус добрел до ближайшей парты, и кое-как опираясь на нее, стащил опять мантию и спустил трусы. Вцепившись руками в крышку парты и трясясь всем телом, он закусил губу, чтобы не закричать от прикосновений Эвана и той адской боли, которая неизбежно последует за ними. И закрыл глаза, обреченно вслушиваясь в приближающиеся шаги.

Эван сказал, что после будет заниматься с ним. Надо выдержать. Надо смочь.

Однако вместо прикосновений и разрывающей боли вторжения он вдруг ощутил тепло во всем теле, потом — как будто бы ему пустили туда сильную струю воды (что было, конечно, неприятно, но не настолько ужасно, как если бы Эван снова вошел в него), а потом и там стало тепло, и все отвратительные ощущения прекратились.

— Одевайся, — велел Эван тихо и поставил на парту склянку с темно-зеленой густой жидкостью. Чувствительный нос Северуса уловил знакомый запах обезболивающего. — И выпей. И запомни — я лечу тебя в последний раз! Как волшебник, за которым идет охота, ты этот учебник должен наизусть выучить!

Натягивая одежду, Северус почувствовал, как от облегчения к горлу подкатывает комок.

— И учти одну вещь — пока я учу тебя, твое белье всегда должно быть чистым, — как ни в чем не бывало добавил Эван.

Северус покраснел.

— Повернись ко мне, — приказал тот.

Дрожащими руками оправив мантию, Северус обернулся. Эван взял его за подбородок и с неожиданной нежностью отвел волосы от его вспотевшего лица. А потом наклонился и поцеловал его.

Поцелуй Эвана. Он вспомнил его потом, лежа в темноте слизеринской спальни, за скрывающим его от всех на свете пологом. Язык Эвана, нежно проникающий в его рот, трогающий его собственный язык, сильные руки, поддерживающие его голову, ласкающие спину и плечи. От воспоминания словно что-то вспыхнуло в животе, и во всем теле появилось какое-то томление.

На ум почему-то пришел Люциус с его красивыми, пахнущими цветочной туалетной водой волосами и надменным лицом. И тут же подумалось, как бы целовался он? Так же вот, как Эван?.. Неожиданно Северусу стало стыдно от ощущения, что он предал Люциуса. Но ведь это Люциус первый предал его! Северуса охватила злость. Люциус еще пожалеет, что так вел себя с ним, что не ответил на его письма!

Он перевернулся на живот, чтобы унять то странное томление, и стал вспоминать занятие с Эваном. Несмотря на обезболивающее, Северус был еще слишком слаб, и сегодня они практиковались недолго. Но Эван все же показал ему Обливиэйт и два малоизвестных, по всей вероятности, темных, заклинания: одно из них стирало последнее заклинание, произведенное палочкой, другое убирало след палочки с того, кто подвергся ему. Потом Северус учился читать по-эльфийски, по такой старой книге, что, если бы не особый состав, которым были пропитаны ее страницы, она бы уже, наверное, рассыпалась. Он как будто до сих пор ощущал на ладонях жир, остававшийся после прикосновений к толстым листам, и его неприятный, прогорклый, запах.

Северус спросил Эвана, откуда у него эта книга (Люциус как-то сказал ему, что род Розье — не очень древний), но тот лишь усмехнулся: — Там, где была, больше нет.

Конечно, он все представлял себе совсем не так. Он ожидал, что они сразу же займутся беспалочковой магией, но Эван в ответ на его вопрос о ней рассмеялся и пояснил, что Северусу надо сначала в совершенстве освоить палочку.

— Подчиняющие заклятья и непростительные я тебе в свое время покажу, обещаю, — сказал он, и это немного успокоило Северуса. Обещаниями слизеринцы старались не разбрасываться, так как считалось, что их надо выполнять.

В конце концов, напомнил себе Северус, зарываясь лицом в подушку, могло быть хуже. К тому же он уже знает, чего ему ждать от понедельника — что из себя представляет «плата». Все это — не смертельно, убеждал он себя, засыпая, а значит — можно перетерпеть.

Во второй раз с «платой» прошло легче. Запах Эвана на этот раз не был настолько неприятен, тот явно помылся перед встречей с ним. Кроме того, Северус чувствовал себя гораздо увереннее, смог расслабить губы и так наловчился сосать и ласкать языком яйца и член, что Эван не только остался доволен, но в процессе еще и пару раз застонал.

С «задней» частью «платы» тоже вышло проще — ему не пришлось стоять на ногах. Эван велел ему забраться на парту и развести ноги, и, хотя боль была по-прежнему ужасная, и на этот раз не отпускала его до самого конца, Северус, по крайней мере, уже не боялся упасть.

Единственное, из-за чего он переживал — отстирать трусы от крови не получилось. Пятна так и не исчезли, а слишком сильно тереть он побоялся, чтобы их не порвать. Но Эван как будто бы даже не обратил на них внимания. Зато он проэкзаменовал его по дезинфицирующим и заживляющим чарам, и это, хотя и казалось Северусу в чем-то более унизительным, чем сам факт того, что он позволял Эвану вставлять себе член туда, все же говорило о том, что он для Эвана не совсем пустое место.

Он только не очень понял сначала, зачем Эван велел ему научиться сужающим чарам и применять их каждый раз вместе с очищающими перед тем, как тот будет входить в него, но Эван насмешливо бросил: «Ты же не хочешь, чтобы твоя задница слишком растянулась, верно?» Северус потом думал, что же такое применяют магглы, чтобы избежать этой неприятности — ведь у них-то нет никаких сужающих чар.

Чары он, конечно, выучил. Он слишком быстро усвоил, что не выполнять указания Эвана — себе дороже. Тот при первой же попытке оспорить приказ предупредил Северуса, что малейшее неподчинение снижает до нуля ценность «платы» и необходимость лично для него, Эвана, тратить время на возню с неблагодарным мальчишкой.

Со второй недели октября жизнь уже казалась Северусу наладившейся, вошедшей в некую колею. У него не возникало и мысли пожалеть о своем выборе. Теперь, благодаря рекомендациям и объяснениям Эвана он понимал, что даже знаменитое образование в Хогвартсе — это ерунда по сравнению с тем, как можно и нужно учиться на самом деле. И как много еще ему предстоит освоить. Но благодаря Эвану он почувствовал свою магическую мощь, почувствовал, что его мечты — стать сильным волшебником, превосходящим всех других, даже Люциуса, более чем реальны.

С самого первого дня Эван всегда приветствовал его поцелуем. Несмотря на жесткость Эвана, занятия разительно отличались от дней, когда тот «взимал плату». По крайней мере, он был гораздо терпеливее того придурка, который вел у Северуса начальные предметы в маггловской школе. Эван объяснял так подробно, что понималось с первого раза. А иногда, когда Северус задавал особо хороший вопрос, он успевал улавливать в карих глазах нечто похожее на восхищение.

На фоне часов общения с Эваном, тех знаний, которые Северус получал от него, тех навыков, которые он до изнеможения практиковал под его руководством, какие-нибудь час-полтора «платы», пусть даже неприятной, порой вызывающей тошноту и болезненной, казались почти пустяком. Все то время, что Эван двигался в нем, Северус напоминал себе, что то, что происходит сейчас — это гарантия, что ему дадут еще один урок. Он забыл даже о риске разоблачения, страшась лишь того, что Эвану это надоест. Но даже и в таком случае, напоминал он себе, он уже узнал многое из того, о чем его однокурсники никогда даже не начнут и подозревать.

Еще в первые дни после начала «дополнительных занятий» Северус напросился к Слагхорну помогать с зельями для больничного крыла. Слагхорн его жутко не любил, но варить зелья он, казалось, не любил еще больше, поэтому подлизаться к нему не составило труда. Это давало возможность красть в процессе приготовления бодрящее и обезболивающее, а кроме того, Слагхорн подписывал ему пропуск в Запретную секцию.

Северус был удивлен, когда ему удалось отыскать книгу про педиков, или по-научному, гомосексуалистов. Он бы, конечно, в жизни не догадался, как это называется, однако библиотека после применения изобретенного им призывающего заклинания подобрала ему книжки сама. Но еще больше он был удивлен тем, что автор книги рассказывал, что педиком быть не стыдно, и что это действительно должно приносить удовольствие. По крайней мере, от того, что член партнера задевает простату.

Правда, для этого толчки должны были происходить определенным образом. В книге говорилось также, что анус быстро растягивается, и это становится не болезненным, а только немного неприятным в самом начале. Опасности же, что он растянется настолько, чтобы все стало оттуда вываливаться, по мнению автора, не было никакой.

На этих строчках уверенность Северуса в том, что Эван делает все, как надо, и что именно с ним, Северусом, что-то не так, поколебалась. Неужели Эвану в самом деле… хочется причинять ему боль? Но, в конце концов, это ведь его право? Он ведь рассчитывал, что это будет проходить именно так, когда брался обучать его. К тому же, боль длится не слишком долго, всего каких-нибудь десять-пятнадцать минут, если только Эван не делает это второй раз. А все, что не смертельно…

В третью субботу октября настроение у него было отвратительное. Эван передвинул занятие на три, и Северус не смог пойти погулять с Лили, с которой не общался как следует уже несколько недель. Больше того, он что-то опять сделал не так, и она обиделась, отказалась заниматься с ним вместе и демонстративно пересела за стол к своим приятелям-гриффам. Северус остался в своем углу совершенно один.

Однако занятия всегда помогали ему прийти в себя. Он усердно писал сочинение по трансфигурации около часа, когда его уединение внезапно было нарушено. В секцию между стеллажами вошли друзья Эвана — Трэверс и Уилкс.

Почему-то с самого начала, как только он заметил их, это показалось ему нехорошим знаком. Быть может, из-за того отвратительного обшаривающего взгляда, который накачанная горилла Трэверс бросил на него сегодня за завтраком. Уже пару-тройку дней Северус, замечая такие взгляды, гадал, не рассказал ли Эван им о «плате»…

— О, кто тут у нас сидит! — воскликнул Трэверс, подходя к нему, наклоняясь над столом и протягивая свои огромные лапищи к учебнику.

Это было странно. Трэверс никогда не задирал его, и у Северуса возникло смутное ощущение, что перед ним Поттер. Но, может быть, Эван послал их за ним?

— Что вам надо? — воскликнул он, и потянул книгу к себе. Но Трэверс без труда отнял ее и захлопнул перед самым носом у Северуса.

— Мы знаем, что Эван вставляет тебе, — сказал он, понизив голос.

— Точно, — добавил Уилкс, с тихим смешком подергав себя за галстук.

Северус похолодел. — Что вам нужно? — выдавил он, чувствуя, как задергался кадык.

Трэверс и Уилкс, ухмыльнулись, переглянувшись.

— Он действительно такой тупой или притворяется? — спросил Трэверс. — Его ладонь собственнически легла на спину Северуса. — Не притворяйся, Малыш, ты прекрасно все знаешь сам. Ты ведь не захочешь, чтобы о том, что тебе вставляют, узнал весь Хогвартс?

Около часа спустя Северус шагнул на очередную лестницу между пятым и четвертым этажом. Ему надо было спешить на встречу с Эваном, он и так потерял слишком много времени, потому что не сразу сообразил, куда идти.

Колени у него тряслись, и он вцепился в перила, опасаясь, что полетит вниз головой.

Память его без конца прокручивала то, что он какие-нибудь полчаса назад испытал в том самом туалете, куда его в сентябре затолкали гриффы. И как потом стоял там под взглядами одевающихся Уилкса и Трэверса. Сперма текла по его ногам, а он не мог даже потянуться за палочкой, чтобы начать лечить себя. А потом кто-то из них сказал: «Ну, он лучше той шлюхи из Хогсмида, правда?» Кажется, Уилкс? Да, Уилкс. А ответил ему Трэверс. «Но сосет он хуже».

Трэверс, от лапающих рук которого он никуда не мог скрыться. Никуда.

Там ужасно болело, но припрятанное обезболивающее было у Северуса в подземельях — он пока еще не научился уменьшать зелья так, чтобы они не теряли как минимум половины своих свойств. После вылизывания яиц Уилкса у него во рту остались волосы, и он украдкой отплевывался всю дорогу до класса Защиты.

Он чувствовал себя опустошенным и измученным, а еще — словно все его тело пропиталось грязью. И от этой грязи ему уже никогда не отмыться. А, может, вниз головой проще?

Но Эван же… поможет ему? Он же сотрет им память?

Открывая класс Защиты, он лихорадочно придумывал, как рассказать о том, что только что случилось.

Эван, как всегда, оторвался от книги и пошел ему навстречу. Только на этот раз не поцеловал его, а, оглядев, отступил на шаг.

— Вижу, ты спелся с Трэверсом и Уилксом, — сказал он. — Что ж, в отличие от Люциуса, я не ревнив, и я буду рад, если ты будешь доставлять удовольствие и моим друзьям тоже.

Нет, он же несерьезно? Он же не может всерьез! Нет же?

Чувствуя, как пол уходит из-под ног, Северус привалился к двери.

— Только не делай этого в дни занятий, — жестко продолжал тот. — И носи с собой бодрящее, если будешь делать это в другие дни.

«У меня все в порядке. Спасибо».

Сделав несколько торопливых шагов по комнате, Люциус перечитал письмо Вороненка еще раз.

«У меня все в порядке. Спасибо».

И это ответ?!

Скомкав, а затем развернув и на этот раз уже окончательно порвав, он бросил листок в камин и принялся ворошить угли, чтобы заставить огонь разгореться снова. Палочка лежала рядом, на столе, но Люциус был так зол, что забыл даже о том, что может развести огонь с помощью Инчендио.

И все его прекрасное настроение после дня с Вальтером полетело к черту из-за какого-то сопляка! Люциус бросился в кресло, покосившись на мать, стоявшую у лестницы.

Бросив по пути традиционно неодобрительный взгляд на то место на стене, где месяцем раньше висел портрет, Элеонора подошла к нему.

— Чертов сопляк, — пробормотал он, не глядя на нее.

— Это о том мальчике, Северусе, которого ты привозил на пасхальные каникулы? — спросила она.

— Кем он себя возомнил, этот мальчишка? — в бешенстве воскликнул Люциус. — Не ответил на две совы, а теперь прислал письмо, больше похожее на отговорку!

Он хотел было вскочить с кресла и вновь начать ходить по комнате, но Элеонора положила руки ему на голову, удерживая его.

— Кем бы он себя ни возомнил, ты беспокоишься о нем, дорогой, — мягко сказала она, перебирая его волосы, и Люциус почувствовал, как ярость отпускает его. Прикосновение холодных перстней к вискам было приятным.

— Он не такой, как все, — пробормотал он. — В нем есть что-то... Я никогда не встречал таких, как он.

Он глубоко задумался, не зная, как сформулировать то, что пугало его в характере Вороненка.

Элеонора потрепала его по плечу: — Хочешь, я погадаю на него? — спросила она.

— Да. Пожалуй, да, — он не слишком верил картам, но сейчас это казалось лучше, чем ничего, хоть какой-то возможностью предпринять что-то.

Элеонора ушла в свою комнату и через несколько минут вернулась с колодой. Люциус все это время тупо пялился куда-то в угол. Еще в детстве он все время боялся этого угла, ему казалось, что из-за кресла вот-вот вынырнет огромная, плотоядно щелкающая зубами крыса. Дальше фантазии не хватало, но он знал, что тогда произойдет что-то совершенно ужасное, может быть, даже Малфой-мэнор, и он сам, Люциус Малфой, перестанут существовать. В день совершеннолетия, едва часы пробили время рождения — 5:20, он первым делом левитировал кресло в другой угол гостиной. Элеонора хотела, было, спросить его о причине поступка, но Люциус посмотрел на нее столь вызывающе, что мать замолкла на полуслове.

Теперь в углу вообще ничего не было, просто стык стены и камина, и все равно при взгляде туда внутри все переворачивалось от тревоги. Если бы только знать, что Вороненок никуда не вляпался без него! Может быть, он просто обиделся на невнимание, мелкий паршивец? Но разве Люциус что-то должен ему? Разве и так не сделал он для него куда больше, чем для любого другого сопляка со своего факультета?! Он даже принял его в своем доме, совершенно закрыв глаза на происхождение маленького ублюдка, и тем самым практически наплевав на семейные традиции. И даже в чем-то на память покойного отца, при котором это было бы вообще невозможно. И никакой благодарности!

Люциус смежил усталые веки. Черт, как это все некстати! Ночь, и ужасно хочется спать. Но в то же время Северус не идет из головы… Не открывая глаз, он будто видел каждое движение рук матери, ее изящных пальцев. У Вороненка точно такие же аристократические пальцы. Черт возьми, почему он не может перестать о нем думать?! Черт, черт!..

— Эти карты… — непривычно дрожащий голос Элеоноры заставил его распахнуть глаза и встретить ее взгляд, который был полон той же тревоги, что мучила его самого. — Похоже, что мальчику грозит большая беда. Вот, посмотри, Люциус, — она постучала пальцами сразу по двум картам, — это сочетание означает неправильный выбор. А это, — Элеонора подвинула ему картинку с неприятно изогнутым деревом, ствол которого обвивали черные змеи, — сломанную судьбу. Еще здесь говорится про какого-то человека, который поведет его по ложному пути, — уже менее уверенно продолжила она. — Этот человек очень влиятелен. И у него светлые волосы.

Люциус вздрогнул.

— Ты думаешь о ком-то определенном, не так ли? — спросила Элеонора.

Он встал и прошелся по комнате, заглянул зачем-то за занавеску. За окном было темно, хоть глаз выколи, и единственное, что Люциус там увидел — отражение в стекле светильника, плавающего над столом. Вспомнив, что мать все еще ожидает от него ответа, он обернулся и медленно кивнул.

— Полагаю, что будет лучше, если я сам завтра, после комиссии по унификации отправлюсь в Хогвартс и все узнаю на месте, — сказал Люциус, стараясь придать голосу твердость.

— Ты унаследовал должность попечителя от отца, — мягко напомнила Элеонора. — Твоя должность позволяет тебе прибывать в Хогвартс в любое время и оставаться там так долго, как только ты захочешь. — Она смешала карты, спрятав их в маленький мешочек, который носила у пояса, и подошла к сыну. — Все образуется, — сказала она, наклоняя голову Люциуса к себе и целуя его в лоб. — Ложись-ка ты спать, дорогой. Утро вечера мудренее.

Проводив ее взглядом, Люциус в полном изнеможении добрался до кресла, рухнул в него и тотчас же провалился в сон.

По хронологии глава идет раньше 14-й.

— — — — — — — — — — — — — — — —

Северус сполз на пол и в нелепой попытке защититься обхватил себя руками. Эван хладнокровно пожал плечами, вернулся к парте, на которой сидел, и раскрыл книгу.

Несколько минут прошло в молчании. Нарушил его Эван.

— Чем дольше ты тут сидишь, изображая из себя обиженного, тем меньше времени тебе остается от занятия, — холодно напомнил он. — И, знаешь ли, мне представляется сомнительным и дальше приходить сюда ради удовольствия созерцать тебя.

— Это ты им рассказал! — Северус попытался крикнуть, но голос сорвался, и получилось что-то, похожее скорее на писк.

— Ты меня обвиняешь? — угрожающее спросил Эван. — Даже если бы я это сделал, я не помню, чтобы обещал тебе не делиться тайнами со своими ближайшими друзьями.

Северус осекся. Он спрятал лицо в потеющих ладонях, не в силах встретиться с Эваном взглядом. Тот подошел и встал над ним.

— Я не понимаю, в чем проблема? Я же сказал, что не ревнив. Если только ты, конечно, не решишь в перерывах между нашими встречами бегать к святому Люциусу. Возобновления твоей нежной дружбы с ним я не потерплю.

Мерлин, как Эван может не понимать этого?!

— Я не… хотел, — выдавил Северус. — Я не хотел, — повторил он уже громче. И, опустив руки, закончил совсем уже криком: — Не хотел!

— Не хотел? — протянул Эван. — Чего именно ты не хотел?

— С ними… в туалете, — прошептал Северус, мечтая провалиться со стыда.

— Вот как? Натаниэль сказал мне, что ты пошел с ними добровольно, — заметил Эван с подозрением. — Они не заставляли тебя. И отсасывал ты им, и задницу подставлял охотно. Я не помню, чтобы он мне когда-нибудь лгал. Посмел бы он! Ну, а поскольку Трэверс лгать не может, и я это знаю наверняка, остается только один вариант, что мне сейчас какую-то непонятную байку плетешь ты.

— Они сказали, что расскажут всей школе, что… — Северус замолчал. Он не мог произнести те слова.

— Ну, ну? — поощрил Эван. — Что они расскажут всей школе?

— Что кто-то вставляет мне, — выплюнул Северус, с вызовом посмотрев Эвану в глаза.

И тут Эван захохотал. Он хохотал долго, минут пять, прислонившись к косяку и платком вытирая слезы.

— Ой, не могу, вот умора, — всхлипывая, повторял он.

И каждый взрыв его хохота бил по нервам Северуса так, как будто кто-то заколачивал гвоздь в крышку его гроба.

Отсмеявшись, Эван вновь обратился к нему.

— Ты, что, даже не понимаешь, что они просто развели тебя, как последнего дурака? — жестко бросил он. — А ты и рад был подтвердить им, что их догадки верны.

— Догадки? — ошеломленно пробормотал Северус. — Но ведь ты набрасывал чары рассеивания внимания! Как они могли догадаться, если не видели тебя со мной?!

— Ты до сих пор не усвоил, что отводящие чары требуют слишком большого расхода силы? Я применял их только в коридоре и то только тогда, когда там было полно народу. Трэверс и Уилкс, конечно, не блещут умом, но даже они своим крошечным мозгом могли сложить два и два относительно моих и твоих отлучек в одно и то же время. А ты, конечно, не мог удержать свой болтливый язык за зубами и с готовностью подтвердил все их подозрения! Я, знаешь ли, был лучшего мнения о твоем уме и характере.

Северус следил взглядом за его движениями, с трудом осмысливая происходящее. Он, что, виноват сам? Эван не рассказал им, и если бы он не пошел с ними, они бы ничего не сделали?

— Что ж, они любят пошутить.

— Пошутить?

Он содрогнулся, вспоминая, как Трэверс вошел в него. Как вбивался в него, схватив его за волосы и оттягивая голову назад так сильно, что Северусу казалось, что его волосы сейчас слезут с нее вместе с кожей. Как потом, кончая, вдавливал пальцы ему в ребра, как будто хотел раздавить его грудную клетку. Это было куда хуже, чем в тот первый раз с Эваном. Северус знал, что весь покрыт следами пальцев Трэверса, он видел наливающиеся синяки, когда, после ухода уродов, посекундно хватаясь за край раковины, судорожно натягивал перед зеркалом мантию.

— Не думаешь же ты, что то, чем можешь ублажить их ты — гораздо лучше того, что предлагают им опытнейшие недорогие шлюхи в Хогсмиде или Лютном переулке?

Северус не знал, почему презрение в голосе Эвана не убило его. Весь сжавшись, он смотрел, как тот возвращается к парте, садится на нее, берет опять книгу.

Вот, значит, как Эван думает о нем! Впрочем, как же ему еще думать, если Северус делает то же, что и шлюхи, только продается не за деньги, а за уроки. Он — шлюха. А шлюх не уважают, не так ли? Но разве он этого не знал с самого начала? Перетерпеть. Просто перетерпеть.

Вопреки ожиданиям, Эван не стал читать, просто положил книгу на колени и устремил на Северуса жесткий взгляд.

— И даже сейчас я не вижу, в чем проблема. Если тебе не хочется ходить с ними… по туалетам, — в его голосе прозвучала явная издевка, — так сделай же что-нибудь! Я дал тебе девять уроков, и большая их часть имела непосредственное отношение к боевой магии. Заметь, ни Трэверсу, ни Уилксу я таких уроков не давал. Неужели ты так плохо воспринимаешь все, чему я тебя учу, что не в состоянии справиться с парочкой четверокурсников, успехи которых весьма посредственны?! Неужели я напрасно трачу силы и время? Я почти разочарован в тебе.

— Почти? — тупо переспросил Северус.

— Считай, что я даю тебе шанс доказать, что ты не бесполезное приложение моих сил.

Но если ты и дальше собираешься искать во мне няньку по каждому пустяковому поводу, то лучше нам расстаться прямо сейчас, — лед в голосе Эвана можно было ледорубом колоть. — А теперь хватит изображать неженку, вставай и пошел отрабатывать Экспеллиармус и Протего! Так уж и быть, сделаю скидку на то, что тебе необходимо было поупиваться последствиями собственной глупости, но если ты намерен затягивать этот фарс, я ухожу.

Северус помотал головой и встал. Негласное разрешение расправиться с Трэверсом и Уилксом, и желание доказать, что он действительно чего-то стоит, придали ему сил. Их двое, но Эван прав — они посредственные маги. По крайней мере, так сказал ему еще Люциус, когда на первом курсе рассказывал про факультет, и с тех пор это ничем не было опровергнуто. И, в конце концов, Эван прав и в том, что он не должен решать проблемы Северуса за него. Этого и не нужно. Когда начинать пробовать свои силы, если не сейчас? Он, Северус, справится сам. Он справится.

С Трэверсом и Уилксом он расправился на следующий же день. Северус даже огорчился, что все прошло так легко — это как бы делало победу менее ценной. Будет ли доволен им Эван?

В ночь на воскресенье, лежа без сна в постели и рисуя на плотной ткани полога диковинные узоры слабеньким Люмосом, он долго думал, как же все осуществить — ублюдки повсюду ходили вместе, и застать их поодиночке можно было лишь в слизеринском туалете. Сидеть там в засаде и ждать Северус, разумеется, не мог. Для этого нужна была, как минимум поттеровская мантия-невидимка. А чары отвлечения внимания, как Эван и говорил, забирали слишком много магической энергии, даже если накладывались в расчете на маленький промежуток времени. Поэтому Северусу предстояло разбираться сразу с двумя магами на два курса его старше.

В конце концов, он решил, что единственный способ сделать это — напасть на них, когда они снова приведут его в туалет. В прошлый раз никто из них даже не подумал отобрать у него палочку или еще как-то обезопасить себя. Зачем? Северус ведь готов был сам сделать все, чтобы заплатить за молчание. Он содрогнулся от одной мысли о том, что шанс разделаться с ублюдками может выпасть только после, а не до. Он до сих пор не мог избавиться от ощущения рук, шарящих по его телу. А вдруг он не сможет напасть и после?

Что ж, тогда ему придется ждать следующего раза. Северус зарычал от ощущения собственного бессилия и ненависти одновременно. Ему хотелось не просто стереть Трэверсу и Уилксу память, а растерзать их на маленькие кусочки, и чтоб каждый из этих кусочков десятикратно испытал то, что они сделали с ним. Но, конечно, он не может причинить им вред. Эван будет знать, кто сделал это.

Ничего, когда-нибудь он вырастет, окончит школу и отомстит. Придумает, как сделать так, чтобы никто не догадался. Сейчас, ради всего, чего он хочет добиться, надо сдерживаться.

«Когда дерешься, голова должна быть холодной», — сказал год назад Люциус, выговаривая ему за стычку с гриффами. Ему-то было легко говорить, Люциуса никто бы и не посмел задеть. Вряд ли этот долбаный аристократ вообще когда-нибудь дрался по-настоящему, всерьез. А у Северуса сохранять голову холодной не получалось. Гриффы всегда находили, что сказать такого, что безошибочно выводило его из себя. Потом, конечно, через день-два после бесконечного прокручивания очередной сцены в голове, придумывались достойные ответы.

Но сорваться в столкновении с Трэверсом и Уилксом грозило не просто тем, что он будет размазан по стенке превосходящими силами. Если он допустит малейшую ошибку, и они поймут, что он задумал (если Эван уже не предупредил их), тогда конец всему. Дальше этого Северус думать просто не мог, липкий холодный пот покрывал его всего, а мысли словно застывали в одной единственной точке — воспоминании, как Трэверс лапал его.

Он должен выиграть. Должен. Других вариантов просто нет. Поэтому ему придется ждать идеального момента. Даже если ради этого придется перетерпеть случившееся в туалете не один раз.

А все остальное — дело техники. Неожиданность и быстрота.

Всю первую половину воскресенья невыспавшийся Северус потратил на то, чтобы отработать невербальный вариант нужного заклинания на подушке. Вербальное было, конечно, произносить, куда проще, не зря невербальные начинали проходить только на старших курсах, да и то, как рассказывал Северусу еще Люциус, получались они лишь у самых одаренных и целеустремленных магов. Но риск, что он не успеет, Трэверс и Уилкс спохватятся и дадут отпор, был слишком велик.

В конце концов, заклинание стало получаться вполне сносно. Поэтому, почувствовав на себе за ужином взгляд Трэверса, Северус сначала весь внутренне сжался, но тут же одернул себя. Больше «общения» — больше вероятность избавиться от ублюдков.

Он оказался прав: дружки Эвана остановили его еще на выходе из столовой. На этот раз его завели в туалет на третьем этаже. Северус чувствовал себя странно. Уверенно, как никогда прежде. Его убежденность, что, рано или поздно, все получится, сыграла свою роль. По дороге он нисколько не волновался, а едва они вошли в туалет, почувствовал самый настоящий прилив вдохновения. Даже то, что Трэверс еще в дверях схватил его, задрал мантию и хозяйски прошелся рукой по ягодицам, хотя и вызвало дрожь отвращения, но уже не могло помешать.

— Я в туалет хочу, — сказал Северус, пытаясь вырываться из его лапищ.

— В чем проблема? — осклабившись, спросил Трэверс, и его пальцы впились в бедра Северуса. — То, что я тебе вставлю, не помешает тебе ссать.

Уилкс заржал, отчего его белое лошадиное лицо сделалось совсем уродливым, и начал беззаботно стягивать свою мантию.

— Я по большому хочу, — громко и зло сказал Северус и таки вырвался. Сочный хохот Трэверса слился с переливами Уилкса. Ублюдки еще продолжали ржать, когда он, со всей силы хлопнув дверью кабинки, лег на пол и прямо в щель произнес невербальное Инкарцеро, направив палочку по очереди на каждого врага.

Через пять минут все было кончено. Еще через двадцать он вернулся в слизеринскую гостиную и, забившись на диван у окна, стал ожидать возвращения ублюдков. Вскоре они зашли вместе с Эваном, смеясь и болтая, и радостное чувство освобождения накрыло Северуса с головой. Неужели он действительно справился?

Гигантский кальмар приблизился прямо к окну и протянул свое щупальце к стеклу, как будто намеревался пробить его и прорваться в гостиную. Кое-кто из первокурсников завизжал от страха, а Северус приложил к стеклу ладонь, здороваясь. Кальмар, очевидно, был на его стороне, в заговоре с ним, и приплыл сюда поприветствовать его.

Страх, что Эван не оценит его победу, тоже оказался напрасным. В понедельник, перед тем как брать «плату», тот спросил, как все прошло, и несколько раз одобрительно кивнул, пока Северус отчитывался.

— Отрадно слышать, что я не зря занимался с тобой, — произнес Эван по окончании его рассказа.

И Северус расцвел от похвалы, радуясь тому, что все между ними остается по-прежнему. И что ему больше никогда не придется делать это с кем-то, кого он ненавидит всей душой.

Действительно, Трэверс и Уилкс, казалось, напрочь забыли о своем интересе к нему. Кроме того, Северус напрактиковался в чарах отвлечения внимания и тратил на них все меньше сил. А следующие занятия с Эваном были настолько увлекательными, что «плата» уже начала казаться ему лишь вполне терпимым неудобством. Он станет сильным магом, думал Северус, с презрением оглядывая из-за завесы волос гриффиндорский стол, и эти выскочки еще узнают, кто он такой. Они еще пожалеют, что когда-то осмелились нападать на него!

Катастрофа разродилась на следующей неделе, на той самой, в начале которой Эван пообещал ему, что покажет, наконец, заклятья подчинения.

В воскресенье перед ней Северусу неожиданно написал Люциус. Серую сову Малфоев знали многие, и Северус порадовался тому обстоятельству, что когда пришла почта учеников, Эвана за столом еще не было. Во время занятий тот постоянно проходился по Люциусу, и Северус представлял, какую реакцию могло вызвать появление письма с той стороны.

Поэтому он быстро спрятал конверт и вскрыл его только у себя в спальне, уже почти ночью. Люциус подробно отвечал на вопросы Северуса, а также интересовался, как дела. Стараясь не обращать внимания на то, как при взгляде на аккуратные строчки предательски защемило в груди, Северус поднял листок и, удерживая его в воздухе Левиосой Континуата, сжег. Будет лучше, если он не станет отвечать Люциусу. Тот просто больше не напишет, и, таким образом, проблема, грозившая осложнением отношений с Эваном, решится сама собой.

Но во вторник пришло еще одно письмо. На этот раз Эван чудом не заметил его прибытие, отвлекшись на собственную почту.

После уроков Северус забрался на подоконник в одном из коридоров четвертого этажа. Здесь, за одной единственной на весь этаж статуей была очень уютная ниша, в которой они в прошлом году иногда сидели вместе с Лили. Окно выходило на квиддичный стадион, и Северусу раньше нравилось сидеть тут по субботам и наблюдать за тренировками. Сейчас над полем тоже кто-то летал, но Северуса больше интересовало письмо от Люциуса. Вскрыв его, он почувствовал злость. Люциусу, очевидно, было неприятно, что ему не ответили, и он спрашивал о том, почему Северус не сделал этого, в довольно резком тоне. Но ведь Северус пропустил всего один день!

Мало ли по каким причинам он мог не отправить сову?! До совятни-то идти через весь Хогвартс. Люциус же на его сентябрьские письма соизволил ответить только теперь, и считал себя вправе требовать от него немедленного ответа! Прав был Эван, когда говорил, что Люциуса заботит только его собственная сиятельная персона.

— Ненавижу, — пробормотал Северус, сжигая письмо. — Ненавижу. — Он подтянул коленки к груди и стал смотреть на стадион. Когда-нибудь он вырастет и Люциус поймет, что потерял. Когда-нибудь.

Однако письмо, которое он получил в четверг, было совсем другим. Северус долго сидел на подоконнике, вчитываясь в строки, каждая из которых сквозила самым настоящим беспокойством, и стараясь игнорировать холодок, пробегающий по позвоночнику от мысли, что теперь-то Эван наверняка заметил, что сова прилетела именно к нему. В конце концов, он же не сделал ничего такого… Люциус сам пишет ему. И, похоже, не отстанет, если Северус не прекратит это.

Он взглянул на квиддичное поле, где сегодня тренировались гриффы, и от этого стало еще тоскливее. Он уже потерял Лили, и сегодня, когда отправит письмо, окончательно потеряет и Люциуса. Но Эван не потерпит дружбы с Люциусом, а уроки, которые дает ему Эван — гораздо, гораздо важней.

Получасом позже Северус проследил взглядом за неуклюжей школьной совой, уносящей послание к его бывшему другу, и стал спускаться по лестнице, которая вела к выходу из башни. На последних ступеньках он невольно попятился назад, едва не споткнувшись, и удержался на ногах только потому, что вовремя схватился за перила.

В дверях стоял Эван.

— Итак, ты написал ему, — голосом, полным пугающей ярости произнес он.

— Ты писал ему! — повторил Эван, подступая к Северусу и больно хватая его за подбородок. — Смотри мне в глаза, — рыкнул он.

Казалось, что глаза Эвана даже замутились от бешенства. Северус со всей силы вцепился в перила, чтобы устоять на ногах. Сжимая его подбородок своими сильными пальцами, Эван так подтянул его вверх, что на секунду Северус подумал, что сейчас тот вывернет ему шею.

— Я только хотел, чтобы он отстал, — выкрикнул он, отчаянно надеясь, что Эван услышит его.

Ответом ему стала пощечина, от которой его отбросило к стене и как следует приложило к ней головой.

— Не смей мне лгать! — завизжал Эван. Схватив Северуса за мантию, он поставил его на ноги и на этот раз бросил спиной о перила, продолжая бить по лицу. — Неблагодарная тварь! Я месяц занимаюсь с тобой! Вкладываю в тебя столько сил, а ты шпионишь для своего разлюбезного Люциуса! Люциуса, которому плевать на всех, кроме себя!

Во время этой речи Северус только и мог, что пытаться увернуться от очередной затрещины. Но наконец гнев Эвана начал утихать.

— Я говорил тебе, что не потерплю возобновления вашей нежной дружбы. Я говорил тебе это?! — тяжело дыша, спросил он. Потом отступил от Северуса к основанию лестницы. — Что ж, ты сам выбрал! — повернувшись к нему спиной, Эван сделал шаг к выходу из башни.

— Нет! — воскликнул Северус, бросаясь за ним и пытаясь удержать за мантию. — Эван, пожалуйста, — захлебываясь от крови, текущей из носа, умоляюще заговорил он. — Я больше не дружу с ним. Я все сделаю, только не прекращай… не прекращай занятий, пожалуйста.

Северус не перед кем в жизни еще не унижался так, как сейчас, но в эту минуту имело значение только одно — продолжение занятий. Неужели нет способа загладить вину?!

В полнейшем отчаянии он бросился перед Эваном на колени и разрыдался, как какой-нибудь малолетка-хаффлпаффец, ничего не видя из-за застилающих глаза слез.

И вдруг почувствовал, как твердые руки поднимают его.

— Встань.

Во взгляде Эвана была брезгливость, но, по крайней мере, в нем больше не было ярости.

— Не хочешь, чтобы я прекращал занятия, значит? — скучающе спросил он.

Северус вздрогнул. Эта резкая перемена тона была страшнее, чем ярость. Но он сам виноват, и сделает все, что угодно, только бы Эван дал ему еще шанс… Он опустил голову, заставляя себя не вглядываться в лицо Эвана, чувствуя, что покорность — это единственное, чем сейчас его можно умилостивить.

— Ты предал меня, — сказал тот. — И ты полагаешь, что заслуживаешь того, чтобы я продолжал заниматься с тобой?

Северус промолчал.

— Я не слышу ответа, Снейп. Чего ты заслуживаешь?

Вздрогнув, Северус поднял взгляд на Эвана. Тот стоял в своей любимой позе, прислонившись к косяку несуществующей двери и засунув руки в карманы мантии.

— Я не знаю, — прошептал Северус.

— Ты не знаешь, — насмешливо фыркнул Эван. — Между тем, ты отлично знал, Снейп, к каким последствиям приведет то, что ты будешь связываться со своим святым дружком. — Он помолчал. — Но, так и быть, я дам тебе шанс. Последний, — отрезал Эван.

У Северуса даже ноги ослабли от облегчения.

— Но сначала, — Эван облизал губы, — ты примешь наказание.

— Да. Все, что хочешь, — быстро сказал Северус, стараясь не выказывать своей радости. Эван продолжит заниматься с ним. Мерлин, Эван не бросит его!

— Мне было очень неприятно, очень, узнать о твоем предательстве. Ты сделаешь то, что будет очень неприятно тебе.

Десятки вариантов пронеслись в мозгу Северуса во время выдерживаемой Эваном паузы. Но ответ прозвучал как гром среди ясного неба.

— Сегодня к нам присоединятся Трэверс и Уилкс. И это мое окончательное решение, — сказал Эван.

Северус не знал, каким чудом удержался на ногах. До боли впившись ногтями себе в ладони и не замечая этого, он всматривался в привычно-спокойное лицо Эвана, пытаясь найти на нем доказательства того, что все это — шутка. Но, очевидно, Эван не шутил.

— В восемь в нашем обычном месте, — холодно добавил тот. — Не придешь, считаю договор расторгнутым, и на мою милость больше не рассчитывай. Я и так слишком долго возился с тобой. — Брезгливо стряхнув с модного ботинка пылинку, Эван развернулся и вышел.

Северус сделал шаг назад и. вцепившись обеими руками в перила, не сел — рухнул на первую ступеньку. Испытать на себе еще раз руки Трэверса — это, казалось, было свыше его сил. Но он прекрасно знал, что пойдет туда.

Рейтинг главы NC-21, графическое насилие, пытки.

— — — — — — — — — — — —

Ужин Северус пропустил. Все оставшиеся часы до того, как пойти в класс защиты, он просидел в нише на подоконнике четвертого этажа, прислонившись виском к стеклу, с другой стороны которого бежали редкие дождевые струйки.

Есть не хотелось и кого бы то ни было видеть тоже. Ему было страшно. Так страшно, как не было, пожалуй, даже тогда, когда из-за той надписи на лбу он мог вылететь из Хогвартса. И даже тогда, когда отец на его глазах испинал мать так, что она еще полчаса лежала в обмороке, а потом долго не могла подняться.

Несмотря на дождь на квиддичном поле тренировался Слизерин, и Северус иногда впивался глазами в какого-нибудь игрока, чтобы не думать. Иногда наоборот, он вдруг резко возвращался в действительность и принимался убеждать себя, что 8 часов — назначенные Эваном означают всего лишь два часа этого. Потому что Эван всегда против того, чтобы Северус бродил по школе после отбоя. А сегодня он еще и дежурит. Но Северус и сам не верил себе, потому что никто не мешал Эвану уйти и оставить его с Уилксом и Трэверсом наедине.

Потом он стал говорить себе, что это всего лишь один вечер, и что потом он просто постарается слушаться Эвана во всем. Что после первого раза с Уилксом и Трэверсом он не умер, перетерпит как-нибудь и сейчас. Что если бы Эван отказался заниматься с ним, было бы гораздо, гораздо хуже. И… не убьют же они его? Просто трахнут.

«Просто трахнут, — шептал он, сплетая и расплетая напряженные пальцы. — Трахнут просто».

В конце концов, времени говорить себе что-нибудь в этом духе уже не осталось. Северус спустился вниз, пересек коридор третьего этажа и, не обнаружив в нем никого, решительно открыл дверь в класс защиты.

Встретил его дружный гогот Уилкса и Трэверса. Они сидели на парте, на том самом месте, где обычно ждал его Эван. В то время как сам Эван стоял посреди класса и занавешивал окна. Свечи, как обычно, плавали в цветных люстрах, создавая удивительный, почти сказочный уют.

— А вот и наш малыш, — плотоядно сказал Трэверс, окидывая Северуса оценивающим взглядом. — Ну, сейчас ты нам покажешь, чему научил тебя Эван.

Тот быстро посмотрел на Северуса и бросил почти гостеприимно: — А, проходи, раздевайся. — И кивнул головой в сторону парты, которую они использовали во время «платы».

Северус приказал себе отключить все мысли и, сопровождаемый смешками ублюдков, быстро разделся и, не мешкая, подошел к ним. Это было даже хуже, чем секс с ними — когда он стоял перед ними голый, и они заново рассматривали его.

Это ненадолго. Просто перетерпеть.

Трэверс встал, и, в то время как Эван приказал Северусу «порадовать» расстегнувшего ширинку Уилкса, облапал Северуса сзади, по-хозяйски раздвигая ягодицы.

— Думаешь, мой в него поместится? — с насмешливым сомнением спросил Трэверс, нажимая туда сухим шершавым пальцем.

— Мой же помещается, — фыркнул Эван. — Северус будет стараться для тебя так же, как и для меня. Правда, Северус?

— Да, — глухо ответил Северус, с содроганием ощущая, как Трэверс больно тянет его за волосы одной рукой, в то время как пальцами второй ковыряется в его анусе.

Стараясь не обращать на это внимания, заглушить ощущения чем-то другим, он поскорее взял в рот член Уилкса и сосредоточился на том, чтобы действительно доставить ему как можно больше удовольствия. Он не собирался перечить Эвану. Когда-нибудь ублюдки пожалеют о том, что смеют сейчас прикасаться к нему. Эван в своем праве наказывать его, без этого нельзя, ведь Северус действительно виноват, но они не вправе делать все это с ним.

Когда Трэверс вошел в него, сразу одним толчком на всю длину, у Северуса только что искры из глаз не посыпались. Он едва не прикусил зубами член Уилкса, и следующие пять минут напоминали ему самый страшный из всех кошмаров. Это было хуже, чем тогда в туалете. Но, полный решимости держаться, он вновь и вновь сдерживал стоны боли, занимая свой рот то членом Уилкса, то яйцами, пока наконец ублюдок не стал трахать его в рот с бешеной силой, словно пытаясь с каждым толчком навсегда заткнуть Северусу горло.

Думая только о том, как бы не задохнуться, Северус не сразу заметил, что Трэверс уже кончил и вышел из него. Теперь ублюдок стоял рядом с Уилксом и с брезгливой гримасой накладывал на свой опавший член очищающее заклинание, а его место занял Эван. Выцедив до конца член Уилкса, Северус выпустил его изо рта, пытаясь восстановить дыхание, и в этот момент Эван выскользнул из него.

— Никакого кайфа в распаханную тобой дыру, — упрекнул он Трэверса. Тот заржал и прошелся ладонью по спине Северуса, удерживая его в согнутом положении.

Эван, между тем, поменялся местами с Уилксом и, подтягивая сползающие брюки, сел на парту. Северус почувствовал слабый неприятный запах от члена Эвана, остановившегося в какой-нибудь паре дюймов от его лица. Должно быть, Эван просто забыл набросить очищающее, мельком отметил он.

А потом произошло немыслимое.

— Оближи, — приказал ему Эван.

Северус застыл. Он вытаращил глаза, не веря, что Эван действительно собирается заставить его взять в рот испачканный член. Нет, он же не хочет? нет, нет, пожалуйста, нет…

— Ну! — в голосе Эвана зазвучали нетерпение и гнев, и он приблизил свои пальцы к лицу Северуса, как будто задумал открыть ему рот насильно.

Северус замотал головой и попытался отшатнуться, но почувствовал, что сзади его держит еще одна пара рук, наверное, Трэверс. Впрочем, это был не слишком крепкий захват, и Северус легко вывернулся из него. Однако лишь затем, чтобы снова быть схваченным, на этот раз куда более жестко.

— Нннееет, — со всей силы закричал он, вырываясь, и не узнал своего собственного хриплого, жалкого голоса.

Тут же тяжелый, подкованный железом башмак врезался ему под колени, и Северус, внезапно отпущенный, шлепнулся на пол, крепко приложившись лицом о грязный паркет. И тотчас же взвыл от боли, чувствуя, как его поднимают за волосы. Размахнувшись, Эван ударил его по лицу. Еще раз, другой, третий. Все это сильно напоминало то, что происходило несколько часов назад. На секунду Северусу даже почудилось, что он все еще там, на лестнице в совятне, но многоголосый хохот вернул его в действительность. В носу хлюпнуло, и теплая кровь в который раз за сегодня потекла струйкой по подбородку. Почувствовав ее на ключице, Северус успел подумать, что ему холодно. И что это, должно быть, даже красиво — белое и красное, кровь и холод.

Какое-то мгновение он еще боролся с собой, а потом словно кто-то повернул выключатель в его голове, и его сознание практически отключилось. И единственное, что стало иметь значение — голос Эвана. Спокойный голос Эвана, который будто бы сам собой возник в его голове. «Встань!» «Подойди!» «Оближи!» сказал этот бесконечно приятный голос.

И Северус с удивлением подумал, как это естественно и радостно — подчиняться ему.

Не чувствуя боли в раздробленной коленной чашечке, он поднялся и, приволакивая сломанную ногу, подошел к Эвану. Чей-то хохот, доносящийся как будто сквозь плотную ткань, перекрыл все звуки в комнате, и внезапно Северус вспомнил рисунок в старинной книге — осклабившихся чертей, запихивающих людей в котлы в аду. Несколько секунд он с недоумением рассматривал это, мешающее ему делать что-то радостное, воспоминание. Но, к его облегчению, картинка быстро исчезла, и Северус наклонился, чтобы наконец сделать то, что давно надо было сделать. Словно невидимая рука подталкивала его вперед, все ближе и ближе к члену Эвана, маячившему перед его глазами. И так приятно было быть в полном согласии с этой рукой. Вот член Эвана, который так привычно брать в рот, который так часто приятно заполняет его, весь в какой-то слизи… Скорее, скорее дотронуться языком, провести по головке, облизать, пососать. Изнывая от нетерпения, Северус уже почти прикоснулся к нему губами, как вдруг неприятный, тошнотворный запах ударил ему в нос, заполнил сознание, не оставляя в нем места ничему другому, и он рефлекторно отшатнулся и тут же опомнился, внезапно осознав, что стоит посреди класса защиты, совершенно голый, Эван, сидящий на парте напротив него, смотрит на него с недоумением, а слизеринские ублюдки хохочут.

О Мерлин, он чуть было не…

Растерянный, ошеломленный, Северус испуганно огляделся, рассматривая ухмыляющихся Трэверса и Уилкса. Правая нога болела страшной, пронзающей все тело болью, и он с трудом мог стоять прямо.

Лицо Эвана исказилось злостью.

— Он сильнее тебя, — заметил Уилкс.

— Сильнее? — огрызнулся Эван. — Посмотрим.

Он поднял палочку, произнес какое-то смутно-знакомое слово, и в следующую секунду Северус уже лежал на полу и истошно кричал, потому что боль — не только в ноге, в каждой части его тела мгновенно стала невыносимой. Казалось, Эван, сосредоточенное лицо которого Северус продолжал видеть над собой, поставил себе задачу вытянуть из него все жилы одновременно. Когда судороги наконец отпустили его, и Северус смог немного отдышаться, он почувствовал, что его вновь тянут за волосы. На этот раз его поставили на колени. Член Эвана снова оказался перед его лицом.

— Хочешь повторить? — сощурившись, спросил тот.

Северус замотал головой.

— Мне еще раз сказать тебе, что ты должен сделать?

Северус вновь замотал головой и решительно наклонился вперед, надеясь поскорее покончить с этим. Он знал, что сопротивляться с самого начала было глупо, и, в конце концов, он же хотел, чтобы Эван продолжал заниматься с ним. Северус взял член Эвана в руку, чтобы было удобнее сосать, и постарался не дышать, чтобы не чувствовать запаха. Но тут же выпустил член опять.

— Нет, не могу, — сказал он, чувствуя, как слезы отчаяния бегут по щекам. — Не могу. Не заставляйте меня.

Эван посмотрел на него с интересом: — Готов перенести еще одно пыточное заклятие, только не сделать такой простой вещи, которую тысячи любящих людей с удовольствием делают друг другу?

Северус замотал головой, опуская взгляд. Эван был в своем праве, ведь Северус сам обещал слушаться его во всем, и, наверное, в том, что его заставляли сделать, и вправду не было ничего такого, но за все блага на свете он не мог перебороть себя.

— Что ж, ты выбрал. Круцио.

Северус очень хотел перенести пыточное заклятие достойно, и не кричать, но боль была слишком сильна и универсальное средство от криков — закусывать губы — не сработало в полную силу. Он почти уже задохнулся от огненной волны, которая, казалось, выжигала изнутри каждый его нерв, когда боль вдруг неожиданно отхлынула, и он услышал над собой голос Уилкса:

— Прекрати! Он совсем еще мальчишка!

— Полчаса назад это тебя не волновало! — воскликнул Эван. — Еще раз посмеешь отобрать у меня палочку…

— Ребята, хватит ссориться, у нас мало времени… на развлечения.

Кое-как встав на одно колено, Северус попытался понять, что происходит, но мысли неодолимо разбегались. Что-то вновь толкнуло его вперед. Он встал, сделал шаг, но не смог опереться на сломанную ногу и все-таки упал. Потом, повинуясь голосу в голове, опять поднялся. Невидимая рука помогла ему сделать это, подтянув вверх. Как и в первый раз, несколько мгновений он еще пытался сопротивляться, но это было так же тяжело, как плыть в мутном вязком болоте, и, в конце концов, Северус сдался.

— Я же говорил, против тройного не устоит! — весело произнес Трэверс.

А потом в его голове осталось только бездумное блаженство. Счастье подчиняться и выполнять. Все его тело сделалось удивительно легким и энергичным, и он точно знал, что ему делать, и что теперь все правильно, и всегда будет только правильно. Он подставлял себя похотливым рукам, стремясь отдать как можно больше себя, он заглатывал чьи-то члены ртом и изо всех сил сжимал другие мышцами ануса, стремясь только к одному — вместить их в себя как можно глубже, доставить как можно больше удовольствия хозяину и его друзьям.

А потом все разом оборвалось. Протяжный стон Эвана, выскальзывающего из него, его рваное «Фините Инкантатем», и Северуса словно окатило ледяной водой, выкинув в не слишком хорошо осознаваемую, но, по ощущениям, достаточно неприятную реальность.

Класс, чьи-то лица, мантии, ботинки — все расплывалось перед его глазами, голова кружилась, и в ней носились какие-то обрывки мыслей, которые он никак не мог собрать воедино, в то время как ощущение страшной потери захватывало все его существо. Тоска разъединения, чувство одиночества были такими сильными, что слезы сами собой потекли из глаз.

И в этот момент чьи-то руки грубо встряхнули его, возвращая ему отвратительные ощущения унижения и беспомощности, приподнимая над полом его зад и разводя в стороны ягодицы, между которыми было мокро от спермы. Прикосновение чего-то теплого там заставило Северуса сжаться в ожидании очередного проникновения. Но вместо этого он услышал слова Эвана: — Это еще не все, мой дорогой. Ты еще должен получить свою порцию наказания за неподчинение. Полагаю, пыточное внутрь научит тебя быть более благодарным. Круцио.

В этот миг все внутренности Северуса словно скрутило в одну сплошную судорогу, как будто кто-то попытался намотать их на кулак и завязать узлом, но у него, разумеется, ничего не вышло, и он вновь и вновь пытался проделать эту бессмысленную работу. Несколько секунд Северус мог только корчиться на полу и истошно вопить. Когда боль немного уменьшилась, изо рта потекли кровь и рвота, и разноцветный свет на паркете померк, сменившись полной чернотой. Очнулся он от того, что кто-то, кажется, Эван дернул его за волосы и прошипел: — Это научило тебя подчиняться мне?

— Да, — прошептал Северус, сплевывая кровь с разбитых губ и снова проваливаясь куда-то.

Потом он услышал обеспокоенный голос Уилкса, который несколько раз произнес: — Энервейт! Энервейт! Энервейт!

Потом Уилкса перебил довольный Трэверс: — Да хватит над ним кудахтать, — сказал он. — Пойдем уже.

Потом послышались тяжелые шаги, и хлопнула дверь.

Кое-как сев на залитом кровью полу, пытаясь опереться на подламывающиеся руки и не потерять сознание от не отпускающей, словно все еще пытающейся вырвать его внутренности, боли, Северус сфокусировал расплывающийся взгляд на Эване. Тот стоял, прислонившись к парте, и застегивал мантию. Носок его ботинка был испачкан в рвоте.

Взяв с парты палочку, Эван брезгливо проговорил очищающее заклинание и наклонился над Северусом.

— Ты хотел узнать, что такое непростительные, — сказал он. — Как видишь, я исполнил свое обещание — мы начали в них тренироваться. Завтра в это же время здесь же. Не придешь — пеняй на себя.

Эван развернулся и, грациозно взметнув полами мантии, пошел к выходу. Северус остался сидеть на полу, наедине со стремительно подступающим стыдом, который, однако, вскоре перекрыла милосердная темнота.

— Ненавижу комиссию по унификации, — пробормотал Люциус, спуская ноги с огромной кровати и пытаясь разобрать, что из кучи одежды принадлежит ему.

— Конечно, — весело отозвался Вальтер, натягивающий на себя одеяло, — несколько часов подряд сидеть на растраханной заднице. На твоем месте я бы ее тоже ненавидел.

Люциус, наконец, вытянул рубашку и застонал при виде того, во что она превратилась. Кинув взгляд на часы на краю стола, он лихорадочно принялся накладывать очищающие и разглаживающие заклинания.

— Не дрейфь, — хохотнул кузен, подползая к нему по кровати, и впиваясь пухлыми губами в плечо, — они на час вперед. Или даже больше. Мой маленький Лю-ю-уци появится в министерстве раньше всех.

От ласкового тона Вальтера на душе сразу стало легче. Тревога, поселившаяся в ней со вчерашнего дня, а, может, еще раньше, уменьшилась. Вальтер словно почувствовал его настроение. Подув на место засоса, он потрепал Люциуса по плечу и небрежно бросил: — Нужна будет помощь, зови.

— Да вроде пока не требуется, спасибо.

Люциус оперся лбом на руки. Действительно, что это он вчера так распсиховался? Вороненок, скорее всего, просто злится на то, что он не сразу ответил на письма. Всего лишь надо увидеться с ним, умаслить чем-нибудь. Может быть, сходить к Дамблдору и попросить, чтобы Вороненка отпустили на один вечер или даже два? Аппарировать с ним в Лондон и просто погулять там, даже по маггловской части, где-нибудь по набережной. Потом пойти в хороший ресторан в Косой аллее, а лучше, на самом деле, домой и поужинать вдвоем в спокойной обстановке.

Он вспомнил те вечера на пасхальных каникулах в прошлом году, когда они после ужина оставались с Северусом наедине в малой гостиной или библиотеке Малфой-мэнора (Элеонора тогда еще плохо себя чувствовала, и рано уходила в свои комнаты), и им никогда не было скучно. Пару раз к ним присоединялись друзья Люциуса — шестиклашки Мередит Крэбб и Басти Гойл. Но у этих двоих были свои интересы, отличные от интересов старшего товарища — они любили по вечерам играть в бридж, так что предпочитали и ужинать в соответствующих компаниях. Северус же разделял его увлечение и книгами, и шахматами. Более того, он был единственным его партнером за много лет, который охотно соглашался сыграть партию-другую. И, надо сказать, при всей разнице в возрасте и в опыте, Люциус выигрывал у него далеко не всегда.

Он встал, торопливо одеваясь и облизывая губы в предвкушении вечера, Вальтер насмешливо смотрел на него. Люциусу нравился этот взгляд. Нравилось ему и то, что Вальтер постоянно подчеркивал, что он старший в роду. Все то время, которое Люциус проводил с кузеном, он чувствовал себя защищенным. Словно это освобождало его от необходимости принимать решения, которые до сих пор не хотелось принимать…

Сколько Люциус себя помнил, отец был против присоединения к Тому-чье-имя-произносили-шепотом. «Малфои не служат никому, кроме себя», — любил говорить Абрахас. Но времена изменились, и политический ветер теперь дул в совсем не радостную для Люциуса сторону. Оба старших Эйвери в последнее время всячески обхаживали его, но он все еще колебался. С одной стороны, ему и хотелось познакомиться с тем магом, чье влияние так стремительно разрасталось, хотелось заткнуть всех этих выскочек, которые приобрели вес в обществе лишь в последние годы, и доказать им, что значит наследник настоящего древнего рода. С другой стороны и то, что ему пришлось бы бороться за внимание нового Темного Лорда с семейством Розье и, предположительно, многими другими известными магами, не вдохновляло его. После стычки с Розье в доме Эйвери Люциус всерьез задумался, а стоит ли оно того? Так ли уж нужны ему эти будущие неприятности? Быть может, этот маг на самом деле лишь создал такой величественный образ, а в действительности ничего из себя не представляет? И связь с ним обернется ничем иным, как позором?

В таких мыслях в очередной раз Люциус аппарировал в министерство. Комиссия по унификации заседала в одном из огромных свободных помещений четвертого этажа. Безусловно, Люциус понимал всю важность того, чем занимался, и, как бы ему ни хотелось, не собирался отлынивать от своих обязанностей. Приведение обрядов, описанных в различных источниках по-разному, к единому образцу позволяло избежать многочисленных несчастных случаев, вызванных неграмотностью волшебников. Но это очень хорошо работало в отношении ритуалов рождения, инициации и свадеб. Однако большинство остальных обрядов было невозможно проверить на практике, и вся работа комиссии сводилась здесь к бесконечному и пустому обсуждению догадок, слухов и выкладок собственной интуиции, которые было невозможно ни опровергнуть, ни подтвердить.

Люциус чувствовал необходимость что-то менять, но основная масса членов комиссии — маги, возраст которых перешагнул седьмой-восьмой десяток, порой не давала ему и слова вставить. К нему относились несерьезно, как к юному сыну Абрахаса, и только. Его отец, судя во всему, держал всех членов комиссии под довольно жестоким давлением, и все они были безмерно рады наконец освободиться от него. Единственный, кто каким-то образом постоянно оказывался на стороне Люциуса, был Алекс Паркинсон. И, к чести Паркинсона, даже расторжение помолвки Люциуса с его дочерью не повлияло на его хорошее расположение к ее бывшему жениху. Паркинсон по-прежнему покровительствовал ему, и Люциус был рад, что тот составлял ему компанию не только в Комиссии по унификации обрядов, но и в Попечительском совете Хогвартса.

Вот и сейчас, войдя в зал заседаний и увидев несостоявшегося тестя на дальнем конце непомерно-длинного стола, Люциус подумал, что будет кому скрасить ему время до начала рабочего дня. Но Паркинсон, казалось, вовсе не заметил его. Он сосредоточенно читал пергамент, лежавший перед ним. Люциус подошел поближе и вежливо покашлял, чтобы обратить на себя внимание. Только тогда Паркинсон поднял голову.

— А, — сказал он, поправляя очки на массивном носу. — Это хорошо, что вы здесь, Люциус. Мне только что прислали сову из Хогвартса. — Паркинсон подвинул к нему пергамент с драконом на большой круглой печати. — Это касается и вас, и боюсь, что нам сегодня придется пропустить заседание по унификации и срочно созывать попечительский совет.

— Что такое? — воскликнул Люциус, чувствуя, как от неприятного волнения пересыхает во рту.

Паркинсон скривился. — Это неслыханно! — воскликнул он с горькой иронией. — Директор Дамблдор извещает нас, что один из учеников младших курсов Слизерина был подвергнут пыткам и изнасилован вчера ночью.

— Что-о-о? — прошептал Люциус, от неожиданности теряя голос. Чувствуя, как мышцы каменеют от подступающего ужаса, он подтянул к себе пергамент и стал лихорадочно вчитываться в строчки, надеясь отыскать в них имя пострадавшего слизеринца.

Но еще раньше, чем его взгляд нашел нужное место, Паркинсон наклонился к нему и озвучил то, чего Люциус так боялся: — С моим младшим братом училась некая Эйлин Принц, которая, к всеобщему сожалению, вышла замуж за маггла. Полагаю, что это с ее сыном случилась беда. Северус Снейп, так зовут этого мальчика. Северус Снейп.

— Если бы речь шла о ком-то с вашего любимого Гриффиндора, вам бы и в голову не пришло делать его объектом позора, не так ли?

Люциус был в ярости, да что там в ярости — в бешенстве. Одна его рука сжимала и разжимала перчатку, вторая лежала на головке трости, вдавив ее в пол так сильно, что, казалось, если бы было иначе, трость давно бы уже поднялась в воздух, и Дамблдору, который так и сидел за столом, не дав себе труда пойти ему на встречу, не поздоровилось бы.

За окном шумел дождь и вся обстановка кабинета, погруженного в легкий полумрак, казалась удивительно мирной. Тем труднее было сдерживать чувства, охватившие Люциуса, как только он вышел из камина, а точнее — при виде спокойствия Дамблдора.

— Вы допустили столь чудовищную вещь в вверенной вам школе, а когда правда выплыла наружу, решили на всю жизнь поставить клеймо на репутации пострадавшего ребенка! — выплюнул он, делая еще один шаг к столу, надеясь, что хотя бы громкость тона заставит Дамблдора посмотреть ему в глаза.

Тот поднял вверх правую руку, как бы отвергая обвинения: — Это было моей обязанностью — поставить в известность членов попечительского совета, мистер Малфой, — мягко и устало сказал Дамблдор.

Вид у него был на самом деле измученным, и Люциус, хотя всегда терпеть не мог директора, разглядев отчетливые тени под глазами, невольно сбавил тон.

— Кому вы еще написали письма, помимо Паркинсона?

— Только ему, как исполняющему обязанности главы попечительского совета. Но, полагаю, — в синих глазах появился странный блеск, и вот теперь Дамблдор все-таки посмотрел на Люциуса, — вы уже справились с этой проблемой, не так ли? Мистер Паркинсон вряд ли заговорит об этом?

Люциус вздрогнул. Наложить Обливиэйт на Паркинсона — это не было бы, возможно, таким сложным делом, если бы не отчаянно поджимающее время, и если бы он был опытнее. Но многочисленные магические дуэли с отцом, к сожалению, никогда не включали в себя заклинания, стирающего память. Кроме того, когда Люциус заканчивал с Паркинсоном, в зал уже пришли члены комиссии по унификации, и ему стоило огромного труда сделать вид, что у них с Паркинсоном просто приватный разговор. Когда заседание началось, он был совершенно мокрым от пота, однако не мог даже наложить высушивающие чары, чтобы не привлечь к себе внимания.

Здоровье у Люциуса никогда не было слишком хорошим, и, теперь, стоя в кабинете Дамблдора, он чувствовал, что утро не прошло бесследно и что у него, возможно, начинается жар. Но, ради Мерлина, как Дамблдору удалось узнать про Обливиэйт?!!

— Если он когда-нибудь заговорит, — сказал Люциус, стараясь, чтобы это прозвучало холодно, — вы сможете, без сомнения, утешить себя тем, что испортили жизнь еще одному слизеринцу. — Он пытался быть высокомерным, но голос самым позорным образом сорвался, стоило ему хоть на миг представить, что будет, если Обливиэйт слетит. Куда страшнее просто насилия — позор для слизеринца, потерявшего лицо, не сумевшего постоять за себя. Никто не вспомнит, сколько Северусу было лет, зато вспомнят, что он «не вывернулся».

Дамблдор в ответ на тираду Люциуса промолчал. Он глядел на стол перед собой, точнее, на свои сплетенные руки и, казалось, обдумывал что-то.

Отдышавшись, Люциус принялся атаковать его с новой силой:

— Что вы собираетесь предпринять в отношении виновного? — спросил он. И, стараясь казаться небрежным, добавил: — Кстати, кто он?

Дамблдор по-прежнему смотрел на свои руки.

— Боюсь, что найти виновного, или даже виновных, не представляется возможным, — наконец отозвался он.

— Что-о? — воскликнул Люциус, подступая к столу и поднимая трость так высоко, как будто он хотел упереть ее прямо в подбородок Дамблдора.

Тот встал, и Люциус невольно отпрянул назад. Тотчас же различные приборчики неизвестного назначения, стоявшие на столе и на полках, словно бы возмущенные его поведением, застучали и затрещали так громко, что Люциусу пришлось закричать.

— Прекратите это! — рявкнул он, и Дамблдор мановением руки заткнул приборы.

— Мистер Снейп утверждает, что не узнал никого из тех, кто напал на него, — печально отозвался он.

— Тех, кто? — прошептал Люциус, пытаясь осознать услышанное. Почему-то с самой первой минуты, узнав имя пострадавшего, он настолько не сомневался, что ко всему этому имел самое прямое отношение Розье, что теперь был совершенно сбит с толку. Да, и вправду, неужели Розье бы решился на такое? Да еще, будучи до мозга костей слизеринцем, настолько открыто! Нет, конечно же, нет…

— Их было несколько. Когда старосты Майкл Брокльхерст и Эван Розье нашли его во время обхода на пороге класса Защиты, мистер Снейп как раз пришел в сознание. Мистер Розье успел задать ему несколько вопросов, и мальчик ответил, что нападавших было как минимум трое.

Люциус сглотнул. Все это время он не думал о том, что именно случилось с Северусом, занимаясь технической стороной вопроса, но при этих словах Дамблдора перед его глазами вдруг встала заставляющая сжаться сердце картина: кто-то берет Вороненка за волосы, притягивает к себе, задирает его мантию… Усилием воли он вернул себя в реальность.

— Так допросите учеников! — сказал Люциус. — Не понимаю, почему вы не можете предпринять таких простых мер?!

— Люциус, — мягко укорил его Дамблдор, — вы мне ясно дали понять, что репутация мальчика в данном случае выше правды. И в определенной мере я готов с вами согласиться. Как вы предполагаете допрашивать учеников и одновременно скрывать случившееся с мистером Снейпом?

— Вы написали, что его пытали. Что за заклятья к нему применяли? Просто проверьте палочки учеников, — он еще цеплялся за это, хотя сам уже понимал, что говорит ерунду. Неужели Дамблдор бы не подумал о такой элементарной вещи?!

— Сомневаюсь, что тот, кто это сделал, оставил следы.

Люциус уставился на директора. — Вот оно что… Это ваши гриффиндорцы, верно? — сказал он, чувствуя, как от еле сдерживаемой ярости начинает гореть лицо. — Те самые, которые не давали ему прохода в прошлом году? Поттер и старший Блэк! И после всего Вы полагаете, что это сойдет вам с рук?!

— Это не могут быть гриффиндорцы, — твердо возразил Дамблдор, одной фразой лишая Люциуса всякой надежды.

— Почему? — тупо спросил тот.

— Вероятно, вы… с вашим происхождением повидали многое, но сомневаюсь, что даже вы поверите, что ребенок двенадцати лет, как бы он ни был жесток, способен на заклинание Круциатус.

У Люциуса открылся рот. Перчатка выскользнула из его ослабевшей руки и упала на пол. Приблизившись к Люциусу, Дамблдор наклонился и поднял ее.

— Думаю, что вам следует поговорить с мадам Пофмри, — сказал он. — Возможно, вам тогда многое станет ясно. Сейчас мальчик для скорейшего излечения погружен в глубокий сон. Если выздоровление будет протекать нормально, мадам Помфри снимет чары завтра к вечеру, и вы сможете с ним поговорить.

Люциус вздрогнул от внимательного взгляда синих глаз.

— У этого мальчика всегда было особое отношение к вам, Люциус, — продолжал, между тем, Дамблдор. — Мне казалось, что и вы относились к нему несколько иначе, чем к остальным своим товарищам. Поэтому я надеюсь на вас. Надеюсь на то, что вам удастся больше, чем мне. И что, — закончил тот с горьким вздохом, — Северус расскажет вам о том, что же действительно с ним случилось.

В больничном крыле пахло лекарственными зельями, а из открытого окна тянуло сыростью. У Помфри были заплаканные глаза, и, отступая от камина, чтоб дать дорогу Люциусу, она несколько раз смахнула слезы тыльной стороной ладони. Но взгляд, который она метнула на гостя, был слишком настороженным, слишком неодобряющим, и это его удивило: неприязни к нему колдоведьма не испытывала никогда, наоборот, обычно приветливо кивала, когда он притаскивал в больничное крыло пострадавших малолеток.

Уж не подозревает ли она, что он мог быть в тройке этих самых ублюдков, которые?.. Люциус даже шаг очередной забыл сделать от этой мысли, встал столбом прямо у самого входа в палату. А что? — логично. Ведь это он ходил всегда со свитой, Гойлом и Крэббом, как попечителя Хогвартс впускает его на свою территорию в любое время, а то, что Вороненок за ним таскался весь свой первый курс, это ведь здесь любому было известно.

Невольно вспомнилось дамблдоровское: «У этого мальчика всегда было особое отношение к вам, Люциус». А еще — пронзительный взгляд синих глаз, пригвоздивший его к месту, и казалось, распоровший и выпотрошивший по всей длине прямо перед тем, как Люциус отправился к камину. Не зря ему еще показалось, что все эти гляделки длились далеко не одно мгновение.

Мог Дамблдор допросить его, а потом стереть память? При одной мысли об этом Люциусу сделалось нехорошо. Стараясь не обращать внимания на неприятное чувство жаркой тяжести в груди, он напомнил себе, зачем находится здесь, стиснул зубы и решительно проследовал за Помфри, в самый угол лазарета, туда, где за ширмами на одной-единственной занятой кровати лежал Северус. Прямо над постелью находилось витражное окно, и на носатом лице дрожали фиолетовые и рыжие блики. Наклонившись над Вороненком, Люциус заметил, что его волосы слиплись от крови. Не удержавшись, он запустил руку в жесткие черные пряди и неуклюже погладил мальчишку по голове. Потом сел на стул рядом с кроватью и долго вглядывался в почти спокойное лицо, которое, однако, и во время сна не покинула хмурая складка на переносице.

Вороненок дышал размеренно, немного посапывая, как будто бы просто спал, и на несколько мгновений Люциусу показалось, что вовсе ничего и не произошло. Что, может быть, мальчишка всего лишь вляпался в очередную безобидную стычку с гриффиндорцами и отделался, как всегда, сломанным клювом или вывихнутой ногой, и что письмо Дамблдора в попечительский совет было не более, чем игрой его собственного, люциусовского, ни с того, ни с сего взбесившегося воображения. Но, словно опровергая его мысли, Вороненок тут же пошевелился и протяжно, тоненько застонал. И этот беспомощный стон, скорее даже поскуливание, ударил по нервам Люциуса похлеще пресловутого Круциатуса, который движимой жаждой воспитания полоумный Огастус Малфой испытал на внуке в радостный день его пятнадцатилетия.

— Директор попросил меня ничего не скрывать от вас, — сказала Помфри, присаживаясь на соседний стул. — Судя по давности пятен крови на белье мистера Снейпа, он… подобные вещи с ним случались неоднократно. Возможно, на протяжении месяца.

— Неоднократно, — эхом откликнулся Люциус. Он почувствовал, как сводит в один тугой узел живот. — Каков характер ранений и как протекает выздоровление? — спросил он, откашлявшись и стараясь придать голосу твердость.

На несколько мгновений наступила тяжелая, давящая тишина. Затем ее нарушила Помфри.

— У мистера Снейпа многочисленные плохо залеченные разрывы ануса, — еле слышно отозвалась она, — порваны губы, сломана нога и раздроблено колено. Кроме того, диагностика показала, что он, возможно, неоднократно, перенес Круциатус, и что все его внутренние органы получили удар в результате Круциатуса, направленного внутрь.

— Как внутрь? — ошеломленно пробормотал Люциус.

— Через задний проход, — ответила Помфри и, закрыв лицо руками, разрыдалась. У Люциуса отвисла челюсть, и трость из ослабевших ладоней выпала на пол, предварительно как следует стукнув его по ноге. — Это же сущие звери, — продолжала колдоведьма, всхлипывая. — Он же совсем мальчик, ребенок…

«Я убью его», — подняв трость и крепко сжав ее двумя руками, подумал Люциус.

Вспомнился недельной давности разговор с Бертом Эйвери: «Что-то Розье ходит уже месяц, как кот, объевшийся сметаны. С чего бы это?»

Люциус постарался отогнать эту мысль. Логики в подобном предположении, на самом деле, не было никакой. То, что Розье угрожал ему, и то, что мать нагадала про светловолосого мага, который поведет Северуса по ложному пути, и то, что его имя первым пришло на ум Люциусу при чтении письма от Дамблдора, — все это относилось к области догадок и предчувствий, а не к фактам. Ему же нужно найти ублюдков. И он поставит на ноги весь Хогвартс, но найдет их. Точнее, он сделает это тихо и мирно, но сделает. Надо просто придумать, как.

«В первую очередь смотри в цель, — всегда говорил Абраксас. — Если ты что-то хочешь получить, значит, оно уже существует, а это значит, что существует путь, который ведет к нему. Исходи из того, что ты хочешь получить, и цель сама приведет тебя к решению».

Он найдет способ. Даже если Дамблдор умоет руки и откажется делать что-либо. Люциус найдет способ. Он докажет им всем, что с ним нужно считаться. Что никто не смеет трогать то, что…

Вороненок вновь завозился и пронзительно вскрикнул, Помфри бросилась к нему, укрепляя сонные чары, поправляя одеяло. Потом, судя по всему, успокоив и заметно успокоившись сама, вернулась на место.

— Ему лучше, чем… вчера вечером, — сказала она тихо. — Не знаю, что бы мы делали, если бы мистер Розье не заметил открытую дверь во время обхода. Он принес его в лазарет на руках. Он всегда так добр к младшекурсникам! Если бы не он, мальчик был бы уже мертв. Сейчас, — Пофмри явно взяла себя в руки, — все раны залечены, кровотечение внутренних органов прекратилось. Кости почти срослись. Если процесс восстановления костей закончится благополучно, я разбужу его завтра к вечеру, и вы сможете с ним побеседовать. В моем присутствии, — добавила она, покосившись на Люциуса.

Он кивнул, вставая. — Конечно же, на теле мальчика не осталось никаких улик, не так ли?

— Он был тщательно очищен от всего… постороннего, — голос Пофмри чуть дрогнул, но затем снова зазвенел натянутой струной. — Они обо всем позаботились, — сказала она гневно и посмотрела на Люциуса так, как будто он непременно был к этому причастен.

— Я зайду завтра вечером, — на этот раз ему удались и холод, и высокомерие, и точная степень сдержанности в очередном кивке. Бросив последний взгляд на полускрытое на этот раз волосами лицо Вороненка, он развернулся и вышел.

Выскользнув за дверь, Люциус прислонился к стене, ощущая, как ручьи пота стекают по спине и облизал пересохшие губы. А как хорошо начиналось это утро, в объятиях Вальтера, черт подери! Сегодня — один из последних вечеров, которые они могли провести вместе, перед тем, как Вальтер женится, женится на своей треклятой Адели. Перед тем, как Люциус потеряет его. Если и не навсегда, то, по крайней мере, все, что было между ними до сих пор, станет уже невозможным.

Но… ничего не сделать сейчас, просто уйти из Хогвартса — немыслимо. Вороненок… там. Люциуса снова охватила ярость. Целый месяц! Помфри сказала — целый месяц! С его Вороненком, в его Хогвартсе!

Треск паркетной доски, в которую он вдавил трость, отрезвил его. Так не пойдет! Для осуществления задуманного ему нужна спокойная ясная голова. И еще — союзники. Такое дело нельзя проделывать в одиночку. Противников — трое, а силы должны быть, как минимум, равны.

Вспомнилось вальтеровское «Нужна будет помощь, зови». Люциус скривил губы, отгоняя видение милого лица. Нет, это дело нельзя выносить наружу, а если кто и поможет ему здесь, в этих стенах, то родной Слизерин. Он усмехнулся. Мередит и Басти в лепешку расшибутся, чтобы услужить ему. А каждый из них стоит многих других. Решительно тряхнув шевелюрой, Люциус зашагал к подземельям.

Завернув за очередной угол в полутемном коридоре второго этажа, он едва сдержал удивленное восклицание — навстречу шла та самая слизеринка, которую мать так настойчиво в последние недели прочила ему в первую тройку невест.

— Нарцисса? — вежливо спросил он.

— Люциус! Как хорошо, что ты в Хогвартсе! Мне нужно кое-что тебе рассказать, — с хорошо слышимым облегчением в голосе воскликнула она.

Нарциссу Люциус знал не особо хорошо. Все-таки девчонка и на курс младше. В общих посиделках, которые устраивались на Слизерине, Нарцисса никак не выделялась среди прочих девиц из чистокровных семейств. Однако то, что она была симпатична и приветлива, и обладала чувством собственного достоинства, в отличие от своей не слишком приятной старшей сестры Беллатрикс Лестрейндж — это Люциус помнил.

На Беллатрикс-то уж точно не обратить внимание было нельзя. Она сама его на себя обращала. Эта Блэк уже третий год была замужем, но когда появлялась в школе, навещая сестру, то вела себя как последняя шлюха. Два года назад она загнала Люциуса в чулан для метел, и он до сих пор с содроганием вспоминал ощущение шарящих по телу жадных рук, уговоры и подначки Беллатрикс, и, в конце концов, когда он сдался, ее отвратительно чмокающие губы на своем члене. Это не было его единственным опытом с женщиной (первой была собственная тетушка со стороны Малфоев), но, пожалуй, именно после чулана он как раз и понял, что с него хватит.

Поэтому, когда мать заговаривала о Нарциссе, как самой подходящей из претенденток, перед глазами Люциуса вставали трясущиеся груди Беллатрикс, и он думал, что Нарцисса станет последней, на ком он женится, даже если придется выбирать между ней и сестрой Розье…

При других обстоятельствах он, разумеется, не стал бы обсуждать с ней ничего, что касалось бы проблемы Северуса. Однако сейчас Люциус подумал, что на худой конец он уже знает, как применять Обливиэйт.

— Ты знаешь что-то? — сказал он, приглушая голос и оглядывая коридор. — Знаешь что-то о том, что случилось с Северусом?

Нарцисса вздохнула. Ее лицо было почти таким же бледным, как и волосы, обрамлявшие его. — Я… я не знаю, что с ним сделали. Но я, похоже, знаю, кто.

Она посмотрела на Люциуса так, как будто искала у него защиты. Это поразило его.

— Кто? — спросил он, чувствуя, как у него отнимаются ноги.

— Ты должен пойти со мной. Будет лучше, если он сам тебе все расскажет.

— Кто?

Нарцисса оглянулась, явно мешкая. — Просто пойдем со мной, — сказала она почти шепотом, наклоняясь к Люциусу так, что капюшон, покрывавший ее голову, коснулся его волос.

Боялась ли она того, кто это сделал? Или… это было ловушкой?

Нарцисса заметила его колебания. — Он слышал все своими ушами, — сказала она. — И ты мужчина, тебе он расскажет больше, чем мне. Он всего лишь ребенок, первокурсник. Пожалуйста, — ее тон стал совсем просительным, — пойдем со мной.

— Хорошо, — вздохнул Люциус. — Я пойду с тобой. Куда надо идти?

— Я оставила его в классе трансфигурации. Я хотела только узнать, что с твоим… Снейпом. Я умею проводить диагностику, — Нарцисса вскинула голову с заметной гордостью.

«С моим Снейпом. Вот как?! С моим «песиком», хотела ты сказать, — с внезапной злостью подумал Люциус. — Так ведь твой засранец-кузен называл Северуса в прошлом году?!». В эту минуту Люциус чувствовал себя так, как будто любая попытка оскорбить Вороненка была попыткой оскорбить лично его. Однако сейчас огрызаться было не ко времени, и он молча пошел за Нарциссой, которая направилась в класс в двадцати шагах от того места, где они находились.

На парте посреди огромного, залитого ярким светом помещения, сгорбившись и спрятав руки между коленей, сидел темноволосый хрупкий мальчик со слизеринским гербом на мантии. И Люциус, хотя никогда не видел его, моментально догадался, что этот первогодка — кузен Нарциссы, Регулус Блэк. Слишком уж он был похож на своего братца, того козла, который доставлял столько проблем Вороненку в прошлом году.

Увидев Люциуса, мальчишка вздрогнул, но инстинктивно выпрямился и очень уж по-блэковски вскинул голову, и только после этого перевел вопросительный взгляд с него на Нарциссу.

— Это Люциус Малфой. Он поможет нам. Ты можешь рассказать ему все, что знаешь, — прошептала она, и затем, оглянувшись, стала накладывать заглушающие заклинания на дверь.

Люциус поразился уверенности, звучавшей в ее голосе. Впрочем, он заслужил свою репутацию, не так ли? Он прекрасно знал и сам, что ни один слизеринский староста за годы его учебы и за много лет перед тем не был так хорош, как он.

Он сел на парту напротив Регулуса и сказал как можно мягче: — Нарцисса сообщила мне, что ты кое-что слышал о том, что произошло сегодня с другим слизеринцем…

Регулус еще раз вопросительно оглянулся на кузину, потом опустил глаза и тихо, но твердо произнес: — После обеда я пошел к старшекурсникам относить Ральфу Муну «Историю квиддича», сэр. И двое за пологом, они разговаривали, и я услышал, сэр. Один сказал, что ему противно накладывать Круциатус на ребенка двенадцати лет, а второй ему ответил… — Регулус прикрыл глаза, вспоминая: — второй ему ответил, что мол, зато у него дырка маленькая и тесная, и где они еще такую маленькую задницу возьмут. В борделе все шлюхи старше их и растраханные, — отчаянно покраснев, выдавил мальчик, — а тут такое развлечение прямо в Хогвартсе под носом.

Ему явно было трудно говорить, и Люциус, как мог, подбодрил первоклашку взглядом. — Все, что ты рассказываешь — очень важно, — добавил он благодарным, но полным настойчивости тоном. — Они говорили о чем-нибудь еще?

Регулус кивнул, собираясь с мыслями: — Первый сказал: «Надеешься, что тебе еще уделят от хозяйских щедрот?» А второй ответил: «Почему бы и нет? Похоже, он взялся за мальчишку всерьез. Так что как ему подлечат задницу, можно сразу ожидать второго раунда». А потом они стали смеяться, и я больше ничего не смог разобрать, сэр. — Он замолчал.

— Ты знаешь, кто это был?

Мальчишка покачал головой. — За пологом трудно узнать голоса. И я не всех старшекурсников знаю. Если только они не играют в квиддич, сэр.

— Кто еще слышал этот разговор? Мун?

— Нет, только я один. Мун был на тренировке. Я просто должен был оставить книгу на его кровати, сэр.

— Кто-нибудь с других кроватей?

— Все остальные были пустыми.

— Кровать, на которой был разговор?..

— Стоит у самой дальней стены, сэр. Но не в углу.

Люциус одобрительно кивнул.

— Спасибо, Регулус, — сказал он. — Но, может быть, ты слышал еще что-нибудь, кроме этого разговора? Замечал что-нибудь необычное? Странные взгляды?

— Вы ведь тоже думаете, что это про Снейпа, правда? — вместо ответа спросил тот.

— Возможно, — чувствуя, как холод растекается внутри живота, осторожно заметил Люциус, — но мне интересно, почему ты так думаешь.

— Ну, я услышал за завтраком, что его вчера нашли без сознания и всего в крови, и потом к нам на трансфигурацию приходил директор и просил сообщить ему, если кто-то что-то знает о происшедшем. — Регулус опустил взгляд на руки. — Снейп — он странный. С ним никто не хочет дружить. Но у него всегда можно спросить про заклинания или зелья. Он так много знает, больше всех. Он почти всегда один. И когда в гостиной, то сидит перед окном. А сегодня там староста сидит. И я подумал, может, Снейпу совсем плохо… и он не вернется уже.

Люциус переглянулся с Нарциссой.

— Мун — это четвертый курс, верно? — спросил он тихо, стараясь, чтобы его слова не были услышаны Регулусом.

Она кивнула, явно обдумывая что-то.

Люциус попытался вспомнить, как стояли кровати в спальне третьекурсников в прошлом году, но не мог сообразить даже, заглядывал ли он туда. От жара его мутило, и он чувствовал себя все хуже и хуже.

Сколько всего там четверокурсников? Восемь? Мун, Робсон, Уоррен, Трэверс, Уилкс… На этих двух фамилиях Люциус споткнулся, и мысли его опять словно сами собой перескочили на Розье, за которым в прошлом году таскались эти двое.

— Кажется, я знаю, чья это может быть кровать, — сказала вдруг Нарцисса.

Люциус с удивлением воззрился на нее.

— В прошлом году после экзаменов мы помогали Мэри Робсон левитировать ее пьяного младшего брата, — пояснила она, чуть смутившись. — У нас это получилось не очень хорошо. Кровать Дэйва стоит у окна, а за ней еще две, в углу и та самая у стены. И когда Дэйв упал на пол, нам помог этот высокий парень с дальней кровати.

— Кто это? — выдохнул Люциус, уже представляя, какой получит ответ.

— Трэверс? — удивленно прошептала она почти в самое его ухо.

Люциус кивнул.

— Но это… это же? — Нарцисса ахнула и зажала себе рот рукой.

— Те парни за пологом, — громко сказал вдруг Регулус и озадаченно посмотрел на старших, — когда они гоготали, они вроде бы произнесли имя Эван. Но Эван у нас на факультете — это ведь только Розье?

Слова Регулуса растеклись по классу словно сгустки энергии, оставшейся после темного проклятья. В повисшем тяжелом молчании Люциус переглянулся с Нарциссой, и увидел в ее глазах страх и одновременно понимание того, что он сейчас собирается сделать.

Регулус, казалось, разом утратил все остатки храбрости, и растерянно переводил взгляд с одного на другого. Люциус не стал мешкать – он чувствовал себя все хуже, а время было дорого – и, выхватив палочку, произнес уже который за день «Обливиэйт». Конечно, даже правильное вмешательство в память ребенка могло аукнуться куда большими последствиями, чем неправильное — в память взрослого, и Люциус надеялся сейчас только на то, что ему достанет удачи, и что Нарцисса не знает об этом заклинании слишком много.

Произнеся заклятье, он подхватил обмякшего Регулуса, и тут же передал палочку ей, а она перехватила ее с готовностью, торопливо направила на брата и заговорила:

— Днем ты отнес «Историю квиддича» в комнату Ральфа Муна, и сразу же ушел, ни с кем в комнате четверокурсников не разговаривал, никаких разговоров не слышал. До вечера ты писал эссе по трансфигурации и зельеварению, а потом пришел ко мне, и мы с тобой гуляли по Хогвартсу и обсуждали слухи о том, что могло случиться со Снейпом.

На последних словах Люциус чуть не подпрыгнул.

— Так правдоподобнее, — быстро произнесла Нарцисса, виновато оглядываясь на него и отдавая палочку. Ее дыхание сбилось, но она хорошо владела собой, и он невольно восхитился её выдержкой. Сейчас она очень сильно напомнила ему Элеонору: в те минуты, когда в детстве с ним что-то случалось, или во время припадков отца, мать вставала посреди комнаты и, лишь слегка повысив голос, отдавала четкие, действенные приказы, и, казалось, мгновенно приводила в норму целый дом.

— Он сейчас очнется.

— Скажи ему, что он вдруг потерял сознание. Отведи его в больничное крыло, — бросил Люциус, стараясь не думать о возможных ошибках. – Пусть Помфри проверит, все ли с ним в порядке.

— Хорошо. Ты выглядишь больным, — сказала Нарцисса, и прикоснулась к его лбу прохладной рукой.

Люциус отдернулся. – Пустяки, — ответил он небрежно. Быстрее, чем хотелось бы, но, если он собирается что-то предпринять, и вправду следовало поторопиться. Ненависть к Розье клокотала в нем и требовала выхода. Люциус перекинул через руку плащ и подхватил прислоненную к парте трость.

— Спасибо за помощь!

Нарцисса села рядом с Регулусом, поддерживая его одной рукой, и кивнула.

— Ты можешь рассчитывать на меня, слово Блэк.

Люциуса пробрала дрожь: подобными заявлениями в магическом мире, особенно представители столь древних родов, как Блэки, не разбрасывались.

— Благодарю еще раз! – вложив в движение максимум достоинства, он склонил голову и, сняв заклинания с двери, вышел.

В коридоре воздух был холоднее и свежее, чем в классе, и Люциус, отерев пот со лба, дошагал до следующего поворота, и, завернув за угол, несколько минут постоял, прислонившись к стене между двумя доспехами. Его мутило. Надо было сходить к Помфри и спросить у нее перечного, но даже сейчас – и особенно сейчас, ему трудно было признаться в собственной слабости.

Нет, надо действовать, и действовать как можно скорее. Стоит чуть отступить в сторону, и время будет невозвратно упущено, и кто знает, что Розье, догадавшись, что Люциус знает о нем, сделает в следующий раз. Быть может, даже убьет Северуса? При мысли о том, что Розье вполне способен убрать свидетеля, Люциуса охватил дикий, почти неконтролируемый страх. Перед его внутренним взглядом предстали образы мертвого маленького худого тела на кровати под витражом и Помфри, беспомощно водящей палочкой над ним. Люциус зажмурил глаза и вцепился в трость, стараясь утихомирить боль от раздирающей его ярости. Он должен сохранить спокойную холодную голову, должен! Розье еще узнает на своей шкуре, что значит переходить дорогу Малфою…

Окончательно определившись с тем, что ему следует делать, Люциус приободрился и пошел уже было в сторону холла. Однако, завернув за очередной угол, он замер, и неверяще уставился на фигуру, двигавшуюся ему навстречу. В расстегнутой мантии, в жилетке, с вечными руками в карманах это не просто был Розье собственной персоной, это был Розье, который шел так спокойно и весело, как будто ничего не случилось, как будто не он был «виновником торжества» и не из-за его зверских игр в больничном крыле теперь лежал мальчик, оказавшийся на грани смерти.

— Люциус! – улыбнулся Розье, увидев его. – Ты, конечно, ходил навестить Северуса? Дамблдор сказал, что он вне опасности, но, может, ты расскажешь последние новости?

В его тоне, полном участия не было ни одной фальшивой ноты. И, может быть, именно поэтому утихшая было ярость мгновенно разгорелась вновь.

— Воображаешь, что я поведусь на твой спектакль, Розье? – воскликнул Люциус. – Ты, должно быть, считаешь себя гением, наслаждаешься мыслью, как ловко замел все следы, когда, рыдая, принес Северуса в больничное крыло. Но я не столь глуп, как Помфри, чтобы поверить тебе. Я знаю, кто это сделал. Я знаю, как ты в этом участвовал. Я знаю, что ты скормил Северуса своим ручным псам…

На этом моменте у него не хватило дыхания, и он вынужден был прерваться, чтобы сделать глубокий вдох. При последних словах Люциуса Розье усмехнулся и перевел взгляд на носки своих ботинок, как будто признавая собеседника недостойным разговора.

— Да, Люциус, — сказал он таким тоном, каким говорят с малыми детьми, — я трахал твоего Вороненка, и буду трахать его еще, сколько захочу. И ты не сможешь ничего доказать и ничего не сможешь сделать, для того, чтобы запретить мне это. И лучше тебе прямо сейчас убраться с моего пути.

Позднее Люциус не мог объяснить своего безумия иначе, чем начавшейся лихорадкой.

— Вот как?! – окончательно озверев от спокойного, незаинтересованного тона Розье, воскликнул он. – Убраться, значит, с твоего пути? Ну, ты и наглец, Розье! – вплотную подступив к своему врагу, он выхватил трость и, уперев ее в подбородок Розье, припечатал того к стене. – Это ты уберешься с моего! – прошипел он ему в ухо, коснувшись губами завитков рыжеватых волос, обрамлявших его.

И — оказался мгновенно отброшенным назад, да так, что чудом не врезался в противоположную стену и с трудом устоял на ногах. Спасла все та же трость, словно сама собой вдавившаяся в пол и до хруста вывернувшая запястье.

— Не смей! – выдохнул Розье, глядя на Люциуса глазами, полными ненависти. — Не смей. Никогда. Прикасаться ко мне, Малфой! И я тебя предупреждаю в последний раз – встанешь у меня на пути, я убью тебя!

Он резко развернулся, чтобы уйти, и тогда Люциус (как будто кто-то другой, черт болотный, непонятно зачем тянувший за язык сидел у него внутри) выкрикнул:

— Я вызываю тебя! По кодексу Мерлина я, Малфой, вызываю тебя, Розье!

Уже порядком перепачканная за сегодня перчатка легла между ними.

Розье повернулся на каблуках, с торжествующей улыбкой на губах поднял ее и осторожно разгладил на правой ладони левой рукой.

— Ну ты и мудак, Малфой! – произнес он. – Не думал я, что ты так скоро подпишешь себе приговор. Что ж… Я, Розье, принимаю твой вызов, Малфой, по кодексу Мерлина. – В его голосе ясно слышалось сожаление об умственных способностях Люциуса. — Что касается места и условий, то, поскольку я принимающий, у меня право выбирать. Два часа утра, кабинет ЗОТИ, да, тот самый, если ты еще помнишь, где он находится. Без свидетелей. И рекомендую тебе в оставшиеся часы подсуетиться и передать кому-нибудь дела, потому что до наступления рассвета ты станешь моим рабом.

И, засунув руки в карманы, Розье отвернулся и, на редкость фальшиво насвистывая популярную мелодию, неторопливо пошел к холлу. Люциус оцепенело смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за поворотом и звуки песенки не оборвались в давящей тишине, разом накрывшей весь коридор. Тотчас же слева послышался судорожный вздох, и из-за доспехов, которые стали видны Люциусу только с того места, где он сейчас стоял, показалась Нарцисса.

— Ты все слышала? – оторопело спросил он.

— Все, — кивнула Нарцисса, и протянула ему фиал, заполненный желтоватой жидкостью. – Я взяла его у Помфри для тебя. Это сильное противопростудное зелье, действует не так… выраженно, как перечное. Прими его сразу, как только вернешься домой. Ты уснешь и будешь чувствовать себя лучше перед дуэлью. Только не забудь настроить чары будильника, потому что иногда трудно проснуться.

Она говорила торопливо и деловито, и Люциус был благодарен ей за то, что она не сказала ему, как по-идиотски он себя повел. Он взял фиал, еще раз прочувствовав прохладу ее руки.

— Когда ты вернешься, я тебя встречу. Буду ждать тебя на опушке леса за хижиной Хагрида, на поваленном дереве.

— Нет. Это опасно.

Нарцисса вздернула подбородок. – Ни одна тварь не сунется к хижине.

Люциус покачал головой. Не было никакой уверенности в том, что Розье не проконтролирует его приход. Но тут же схватил Нарциссу за рукав мантии: — Постой, ты можешь привести Крэбба и Гойла? Но так, чтобы больше никто из слизеринцев об этом не узнал?

— Твою верную свиту? – грустно улыбнулась она. И заверила. – Я приведу их. Мы будем ждать тебя в час.

Вернувшись домой, Люциус, едва держась на ногах, добрался до своей комнаты, не обращая никакого внимания на слова что-то говорившей ему матери, настроил чары будильника на одиннадцать, залпом выпил противопростудное, упал на кровать и тут же уснул. О том, насколько мизерны на самом деле его шансы выиграть дуэль у знающего беспалочковую магию Розье, он будет думать потом. Или не будет думать вообще. Но никому не возбраняется как следует поспать перед казнью.

— Ох! – это было первое, что произнес Люциус, открыв глаза. После сна в голове прояснилось, и тем отчетливее виделась картина задницы, в которую он с таким блеском себя запихнул.

Дуэль. С Розье. По Кодексу. Это означало, что он дал беспалочковому магу фору как минимум в одно заклинание. Причем, каким будет это заклинание и когда тот его сможет произнести, Кодекс определит сам.

Вызывать по Кодексу решались только самые сильные маги, и Люциус знал, что даже отец никогда бы не сделал этого. Отказаться же теперь от вызова означало получить проклятие сквибов на парочку-другую поколений потомков – самое страшное унижение из тех, которые только возможны для рода.

Спустив ноги с постели, Люциус застонал. Надо же было быть таким недоумком!

Дрались по Кодексу, конечно, не до смерти – говорят, Мерлин, когда его устанавливал, решил, что волшебников слишком мало для того, чтобы убивать друг друга. Зато проигравший обязан выполнить желание победителя. А то и два — если преимущественное заклинание окажется вдруг неиспользованным. Свое первое желание Розье уже озвучил…

За окном была темнота, а у края наполовину задернутого полога порхал ночник – бабочка с тремя мерцающими фиолетовыми крылышками. Светильник оставила Элеонора, иногда носившая его с собой. Четвертое крылышко Люциус отломал еще в детстве, попробовав попавшуюся под руку игрушку на зуб.

Он неторопливо прошелся по комнате, разминая руки и ноги, потом стянул через голову мокрую от пота рубашку и швырнул ее в кресло, стоящее в углу. Потом, стиснув зубы, остановился у бюро и мрачно посмотрел на лежащие на нем толстые хозяйственные книги.

«…рекомендую тебе в оставшиеся часы подсуетиться и передать кому-нибудь дела, потому что до наступления рассвета ты станешь моим рабом…»

Лучше умереть, чем проиграть Розье. Лучше выиграть, чем проиграть.

— Лучше выиграть, чем проиграть, — пробормотал Люциус, поднимая глаза к темному потолку. Призвав плед, он натянул его на плечи, подпрыгнув, поймал светильник и, открыв дверь в кабинет, прошел через него и оказался на маленькой лестнице, которая вела в одну из заброшенных спален. Здесь, в комнате, обитой красными штофными обоями, словно бы созданной для того, чтобы в ней поселилось привидение, стоял массивный секретер, весь в мелких дырочках от жуков-точильщиков.

Выдвинув с громким скрипом верхний ящик и нажав на секретные пружины по его бокам, Люциус обнажил второе дно. Под несколькими папками с документами обнаружилась продолговатая коробка, покрытая потертым черным бархатом с коваными бляшками из серебра. Через мгновение ему в руку легла темная палочка с резной рукоятью.

Вяз и сердечная жила дракона. 18 дюймов. Сам Оливандер гордился тем, что его семейство сделало эту палочку для одного из Малфоев еще в 16-м веке… Будет ли она слушаться его так же хорошо, как та, которую купили ему в Косом переулке?

Палочка была теплой, как будто бы ее только что положили в тайник. Люциус собрался было взмахнуть ею, как услышал за спиной сухое покашливание.

Черт, как же он мог забыть?! Схватив фонарь, Люциус осветил парадный портрет Абраксаса, прислоненный к широкой спинке кровати.

Он потянулся за палочкой, чтобы наложить заглушающее, однако отец, против обыкновения, смотрел на него отнюдь не осуждающе, и его спокойный и в то же время повелительный жест остановил Люциуса.

— Что тебе? – с вызовом спросил он.

— Ты собрался с кем-то драться? – поинтересовался Абраксас.

— Да.

— С кем, если не секрет?

— С Розье, — сквозь зубы прошипел Люциус, сжимая и разжимая палочку. Он ожидал взрыва негодования, но его не последовало.

— Ты должен понимать, что Розье можно победить только одним способом, — заметил отец.

— Каким?

— Ты должен узнать его слабость. Он беспалочковый маг и раздавит тебя как муху, а ты еще и дуэли не начнешь.

Люциус отодвинул балдахин и развернул портрет к себе.

— Узнать его слабость? Как это сделать? У него нет слабостей! – выкрикнул он.

— О, — раздраженно отмахнулся Абраксас. – Они у всех есть. У тебя вот мужики…

Люциус проигнорировал подколку.

– Его слабость – мальчики, — с горькой усмешкой сказал он, — но это мне не поможет.

— Не то, — буркнул Абраксас. – Каждый, даже самый сильный маг боится каких-нибудь заклинаний. Ты вот терпеть не можешь, когда тебя поливают водой, потому что боишься испортить свою внешность.

— Я не боюсь воды!

— Нет? А что если твою роскошную шевелюру навсегда сожгут и тебе придется носить парик?

Люциус вздрогнул.

– Да понял я, о чем ты, — вздохнул он. – Но как это узнать? Пробовать все заклинания подряд? Да он разоружит меня раньше, чем… Кроме того, уж тогда он точно поймет, что я пытаюсь найти стратегию.

— Отвлеки его.

— Что?!

— Все Розье любили болтать. Сомневаюсь, что этот исключение.

Люциус пристально всмотрелся в портрет. Отец тер друг о дружку ладони, но казался вполне уверенным в себе.

— Вспомни те дыхательные упражнения, которым я учил тебя в детстве. Не теряй головы, даже если будет казаться, что ты побежден, — Абраксас приветственно махнул Люциусу рукой и принялся расхаживать по портрету. – И не стыдись просить помощи у Дамблдора. С ним, конечно, лучше не связываться, но он самый сильный волшебник из всех, с кем мне доводилось встречаться. И помни, что даже беспалочковый маг просто так не выбьет у тебя из рук палочку, если ты сам ее не отдашь…

Полтора часа спустя Люциус открыл одну из маленьких потайных дверей, выводящих в сад. До границы аппарации отсюда было около пяти минут ходьбы. Узкая боковая дорожка должна была вывести его к аллее, которую освещали многочисленные фонарики, то там, то сям крепившиеся к голым ветвям лип. Люциус уже подошел к ней вплотную, когда впереди возникла высокая, закутанная в белую мантию фигура. Появление матери на его пути было последним, чего он сейчас хотел.

— Что ты задумал? – воскликнула Элеонора, становясь так, чтобы полностью перекрыть проход. По обе стороны дорожки шли кусты, которые, конечно, можно было срезать заклинанием, но это, очевидно не было выходом.

— Не твое дело, — нарочито грубо ответил Люциус. – Дай пройти! – оттеснив мать в сторону, он сделал шаг вперед. Все это стоило хорошей пощечины, но ему некогда было останавливаться, чтобы получить ее.

Элеонора, однако, схватила его сзади за плащ.

— Ты взял отцовскую палочку. Ты собираешься с кем-то драться! – выкрикнула она.

— Это не твое дело. Или ты забыла, что мне не пять лет? – резко сказал Люциус, стряхивая ее руку.

Он вышел наконец на аллею и быстро пошел вперед. Однако мать каким-то чудом нагнала его и опять оказалась рядом.

— Люциус, постой же! — воскликнула она, задыхаясь. – Тебе нельзя с ним драться. Я видела… я видела сон. Он победит тебя! Он хочет унизить тебя! Он… Пожалуйста, Люциус.

Он снова обогнал ее, надеясь, что мать не выдержит темпа, но та не отставала. В конце концов Люциус понял, что она собирается дойти вместе с ним до границы аппарации и, даже, возможно, отправиться по его следу.

— Отстань от меня, — рявкнул он, разворачиваясь к ней.

Но Элеонора с силой замотала головой и схватила его за рукав.

— Ты не должен драться с ним! – с жаром заговорила она, одновременно пытаясь справиться с дыханием. — Люциус, пожалуйста! Лучше… пусть проклятие на род, чем то, что он… что он сделает с тобой.

Никогда ему еще не хотелось так проклясть Кассандру Трелони, числившуюся в его прабабках.

— Отпусти меня, — устало сказал Люциус.

— Нет! – в глазах и всей фигуре Элеоноры появилась такая яростная решимость, что он понял, что продолжение пути грозит как минимум Ступефаем в спину. – Мы убежим, скроемся, у нас много денег, нас никто не найдет, — лихорадочно, но настойчиво зашептала мать, обнимая его. – Пойдем домой, Люциус, пожалуйста, пойдем домой…

— Я не могу… Я не могу, ты слышишь?! – выворачиваясь из ее объятий, воскликнул он.

— Я не пущу тебя! – крикнула Элеонора, выхватывая палочку.

— Не смей вмешиваться! Отпусти меня! – заорал Люциус и взмахнул правой рукой. Так, что мать сама отшатнулась к ближайшему стволу, чтобы не упасть. И еще не веря в то, что говорит это, произнес: — Я, глава ветви Абраксаса дома Малфоев, именем рода…

Он не успел закончить фразу: Элеонора побледнела и вдруг бросилась перед ним на колени, хватая его за полы плаща.

— Люциус, умоляю тебя! Умоляю! Ты — мой единственный сын! Я не переживу, если потеряю тебя, – воскликнула она, с трудом справляясь с рыданиями. В ее голосе было столько муки, что Люциус на секунду дрогнул, вспомнив, что ответственность за мать тоже входила в понятие ответственности за род. Но лишь на секунду. Что останется от имени Малфоев, если он не защитит его?!

Сглотнув, он продолжил: — Именем рода Малфоев, я, глава ветви Абраксаса, запрещаю тебе вмешиваться в мои дела и разрешаю тебе принять наследство в случае моей смерти или добровольного отказа от имени наследника рода.

Услышав его последние слова, мать сползла на землю и завыла. Люциус отступил от нее, отвернулся и, сжав покрепче трость, побежал вперед. И это было последнее, что он увидел перед тем, как аппарировать в Хогвартс – белая фигура, распластанная по дорожке осеннего ночного сада.

К досаде Люциуса, ни Нарциссы, ни его приятелей на опушке еще не было. И как ни всматривался он в ночную тьму, не смог отыскать и следа приближающихся огоньков. Стараясь не думать о том, что Розье мог помешать им выбраться из замка, Люциус добрел до упомянутого Нарциссой поваленного дерева и тяжело опустился на слегка прогнувшийся под ним трухлявый ствол.

Сырость осеннего воздуха пробирала насквозь. У самой кромки леса кто-то ухал, и находиться на поляне одному, даже в непосредственной близи от хижины Хагрида, было жутковато. Набросив согревающие чары, Люциус поплотнее запахнул плащ и полез в карман. Ощущение резной рукояти в руке придавало уверенности, ее теплота — сил. Отцовская — да почему же отцовская?! уже его собственная! — палочка подрагивала, будто сама рвалась в бой, и это подтапливало бесформенную ледяную глыбу, в которую его сердце вмерзло после грубого прощания с матерью. С другой стороны, было бы лучше, если бы у него вообще не было такого органа, как сердце. Пока что чувства завели его не совсем туда, куда хотелось бы. Прямо скажем, совсем не туда.

Люциус задумался. «…не стыдись просить помощи у Дамблдора», — посоветовал ему Абраксас. Но что Кодекс возьмет как плату, если он действительно ее попросит? Несомненно, что-то очень существенное. Возможно, даже такое, что он не в состоянии будет отдать… Ведь это уже будет делом бесчестным. А Кодекс такие вещи отслеживал строго. Девиз дуэлей волшебников — «сила и ум», и никак иначе.

Напомнил бы ему отец про Дамблдора, если бы знал, что дуэль будет вестись по Кодексу? И сколько он будет должен за помощь самому Дамблдору? Не будет ли это худшим, чем попасть в лапы к Розье? Что директор не преминет воспользоваться ситуацией и извлечь из нее всю возможную и невозможную выгоду — у Люциуса не было никаких сомнений. Даже если речь идет о том, чтобы навести порядок в его собственной школе…

И что, если Кодекс сочтет и саму просьбу не обменом, а нарушением? Пока, вроде, Люциус укладывался во все требования. По условиям Кодекса, в случае отсутствия свидетелей, о дуэли нельзя было рассказывать ни одной живой душе. Но ведь не может живой душой считаться портрет? Да и Нарцисса узнала обо всем сама.

Продолжая сжимать палочку, пальцы Люциуса задели что-то еще, кажется, пергамент, и в следующую секунду он, к своему удивлению, вытащил из кармана помятый и нераспечатанный конверт. Несколько мгновений он таращился на большие круглые буквы, которые явно были написаны Вальтером. Затем Люциус смутно припомнил, что взял что-то у совы, которая встретила его во дворе Малфой-мэнора по возвращении из Хогвартса.

Известия от кузена, которые еще день назад привели бы Люциуса в неописуемый восторг, тоже отдавали горечью. «Я порвал с Аделью, приходи отметить». Люциус скомкал пергамент и несколько минут сидел неподвижно, вслушиваясь в разнообразные звуки, которые в большом количестве зарождались где-то в глубине леса, но очень быстро глохли, увязнув в плотном и влажном воздухе. Должно быть, ночные твари в Запретном лесу выходили на свою кровавую охоту.

У Люциуса была своя собственная ночная тварь, и он с куда большей охотой встретился бы сейчас с той, другой, из леса. Судьба, однако же, великая шутница…

Трансфигурировав из ветки карандаш, он проверил остроту графитового стержня и написал на обороте листа: «Позаботься об Элеоноре». Он знал, что это было лишним — Вальтер и так бы сделал это: во-первых, как глава рода, а во-вторых, Люциус не встречал ни одного другого человека, в котором было бы столько самой настоящей доброты. Но сейчас ему хотелось как-то проститься, оставить что-то в качестве воспоминания о себе…

Он вдруг понял, что совершенно не готов к неблагоприятному для него исходу дуэли. Не готов ни выполнять приказы Розье, ни погибнуть, в том случае, если откажется выполнять их.

Люциус никогда не считал себя трусом, но подобная перспектива ужасала. Вспомнились уговоры матери, ее плач, ее крики про видение и слова, что уж лучше проклятие на весь род Малфоев, чем то, что Розье сделает с ним. Чувствуя, как страх подтачивает решимость, Люциус снова сжал палочку.

Он найдет способ победить. Он просто должен найти его.

Внезапно со стороны леса послышался странный резкий шум, раздался свист, и Люциус мигом оказался на ногах, прыжком перелетел через бревно и выхватил палочку, готовый ко всему — и к драке, и к тому, чтобы самым позорным образом помчаться к хижине Хагрида и позвать на помощь. Но тут же прямо перед деревом приземлились две метлы: с одной из них, осветив сразу всю поляну Люмосом, соскочил Мередит, со второй — Басти, помогая слезть с метлы Нарциссе.

Все бросились к нему с серьезными озабоченными лицами. Мередит и Басти, оба плотные, Басти — выше Мерри на полголовы.

— Мало того, что лететь, так еще кругом пришлось, — принялся оправдываться Мередит, подслеповато щуря темные глаза. — Я не помню, когда на метлу последний раз садился!

— Я опасалась, что он отследит нас, — пояснила Нарцисса, откидывая капюшон с растрепанной головы.

— Люц, ты и правда с Розье дерешься? — спросил Мерри.

Басти уселся на ствол, положил ногу на ногу, подобрал тонкую веточку и сунул ее в рот.

— Это из-за Снейпа? — уточнил он.

Люциус вздрогнул. Как же хорошо они знают его… лучше его самого…

— Сейчас некогда рассказывать, — пояснил он быстро. — Мне нужно, чтобы вы кое-что сделали для меня.

— Для тебя — все, что угодно, Люц, — серьезно сказал Мередит. — Кроме полета в Лондон на метле.

Люциус оглянулся на Нарциссу. Ему не очень хотелось обсуждать дела с приятелями при ней, но не прогонять же ее в лес. Впрочем, почему бы не при ней? Разве она не доказала уже свою преданность?

— Мне нужно, чтобы вы достали Уилкса и Трэверса и стерли им память обо всех событиях, произошедших со вчерашнего полудня. Полностью. И сделали это как можно скорей, прямо сейчас, по возвращении в замок. Кровать Трэверса стоит у самой дальней стены, но не в углу.

Басти присвистнул. — Невеселые у тебя, однако, шутки, Люц.

— Они всего лишь с четвертого курса, посредственные маги даже для своего возраста, вы легко с ними справитесь.

— Знаешь, учитывая, что в той же спальне спят звезды нашего квиддича Ральф Мун и Дэйв Уоррен, — не так легко, — мрачно продолжал тот. — Мерри, ты знаешь Обливиэйт?

— Вас двое, — возразил Люциус. — И если бы был другой выход, я бы об этом с вами не говорил.

— Это-то понятно.

— Себ, ну справимся же? Отчего ж не справиться-то? — и Мередит улыбнулся своему приятелю странной улыбкой: все его добродушие словно испарилось, и он на глазах превратился в человека, которого лучше обходить стороной. Иногда Люциуса такая перемена пугала, но сейчас это было то, что нужно. Различными темными заклинаниями Мередит был битком набит…

— Да сделаем, конечно, — сказал Басти, разом сдувшись.

— Вы знаете, что у меня найдется, чем отблагодарить.

— Люц, ты — главное, Розье вздрючь как следует, — отшутился Мерри. И словно бы вскользь бросил: — Он-то своего отца на дуэли, наверное, не побеждал.

Люциус отмахнулся, как всегда, когда речь заходила о том случае.

— Розье вообще с кем-нибудь когда-нибудь дрался на дуэли? Вы оба что-нибудь знаете о нем? О его технике боя?

— Эээ, ну ты и задал задачку, Люц, — усмехнулся Мерри.

Басти опять сунул в рот веточку, оттопырив нижнюю губу.

— Думаешь, с твоим уходом что-то могло измениться? Никто не рискует связываться с ним. Никто и раньше не рисковал… Слышал только, что на уроках по Защите лучше его никого не было… Нам повезет, если его любимчики и вполовину не так хороши… — он кинул быстрый взгляд на Мерри и поежился под его внимательным прищуром. И выдал что-то совсем уж нелепое. — Ты это, поаккуратней там с ним…

Вспоминать о той самой дуэли он не любил. Может быть, потому что и так напряженные отношения с отцом после нее испортились окончательно. Приставляя палочку к горлу Абраксаса, и глядя, как дергается жилка на шее отца, Люциус, конечно, чувствовал себя триумфатором. Еще бы — теперь он доказал, что и он чего-то стоит, теперь отец не сможет не считаться с ним.

Только все это испарилось в следующую же секунду — Абраксас отвел палочку, отодвинул Люциуса, стянул с себя разорванную во время дуэли рубашку, кинул ее в угол павильона и, уходя, бросил: «Это не потому, что ты научился. Это потому что я сегодня не в форме».

С отцом они больше не дрались. Впрочем, это не то, чтобы огорчало — партнеров для дуэлей у него было хоть отбавляй: в конце концов, Мередит и Басти, и посильнее — отец Мередита — мистер Крэбб, затем собственный троюродный дядя из Малфоев и, конечно, Вальтер. И все же…

Отец умер через полгода. Не сразу, в какие-нибудь два-три дня, как это обычно бывало при драконьей оспе. После заражения он выжил, но болезнь, обычно выходящая наружу, на лицо, ударила по внутренним органам. И следующие несколько месяцев отец умирал, тяжело и мучительно, с проклятиями в адрес всех членов семьи и болью, которую не могли облегчить ни лучшие целители, ни приглашенные матерью маггловские врачи.

А про дуэль Люциус Мередиту рассказал по пьяни, и было в этом больше от обиды, чем от хвастовства…

Задумавшись, он и не заметил, как ушел далеко вперед от Нарциссы. Темная громада Хогвартса с редкими проблесками в окнах высилась перед ним, и, может быть, впервые за все время, что он когда-либо здесь бывал, казалась негостеприимной и зловещей. Он отвернулся и остановился, чтобы подождать свою спутницу.

— Люциус! — чуть задыхаясь от быстрой ходьбы в гору, позвала она. — Послушай, я вспомнила кое-что. Один случай.

Люциус протянул ей руку и помог взобраться на особо крутую ступеньку.

— Ему было пять или шесть, — продолжала Нарцисса взволнованно, — мы гостили у Розье на рождественских каникулах, и Белла ради забавы трансфигурировала шарф Эвана в змею. Он страшно кричал и никак не мог успокоиться. После этого Розье долго не приглашали нас к себе. Нет, это, конечно, не поможет, он же на Слизерине и давно привык, — она вновь остановилась, чтобы перевести дыхание. — Но, может быть, что-то неожиданное?

Люциус усмехнулся. Что могло быть неожиданным для Розье, который наверняка продумал все очень давно?

Времени оставалось мало. Они молча миновали ворота, вошли в открывшиеся с громким лязганьем двери замка и поднялись по лестнице на второй этаж. Здесь Люциус собирался проводить Нарциссу до больничного крыла, где все еще оставался Регулус, однако напротив класса трансфигурации девушка потянула его за рукав.

— Что ты хотела мне сказать? — воскликнул Люциус, когда они оказались внутри, и Нарцисса стала накладывать заклинания на дверь.

— Я… просто хотела проститься, — пробормотала она, проскальзывая мимо него и в изнеможении опускаясь на ту самую парту, на которой не так давно сидел ее брат.

Люциус подошел к ней, встал напротив и вздохнул. — Не стоит. Мы еще увидимся сегодня, — пообещал он.

Нарцисса молча покачала головой. Казалось, она с трудом удерживает себя от чего-то.

— Если я не приду в больничное крыло через час, нет, через полтора после начала дуэли, зови Дамблдора. Расскажи ему все. И позаботься о Се… о Вороненке.

Нарцисса несколько мгновений молча смотрела на него безо всякого выражения на лице, потом медленно кивнула.

— Полагаюсь на твое слово, — быстро и немного смущенно добавил Люциус: если у нее найдутся потом соображения не выполнять его просьбу, высказанное ей ранее обещание наверняка напомнит Нарциссе о необходимости все же сделать это. — И еще — отправь, пожалуйста, вот это, в случае если что-нибудь со мной…

— Не волнуйся об этом, — ответила она совершенно спокойно и взяла конверт. — Я все сделаю. Это нельзя оставлять просто так, ведь никто не предугадает, кто последует за… Северусом. Регулус еще совсем ребенок…

Люциус взял ее запястье и хотел поднести к губам, но Нарцисса остановила его на середине движения.

— Подожди! — сказала она, перехватывая его руку и удерживая в своей. — Когда будешь драться с Эваном, ни в коем случае не смотри ему в глаза.

— Почему?

— Он легилимент. Знаешь, что это такое?

— Нет.

— Легилименция — это чтение мыслей. Это очень древнее искусство. Все Блэки и Розье владеют им. Нас учат с младенчества читать мысли и ставить защиту, чтобы никто не мог прочесть. И Розье, — ее губы скривились в презрительной усмешке, — к сожалению, в этом намного лучше, чем Блэки.

Выходя в коридор, Люциус еще раз обернулся. Нарцисса сидела на парте, гордо подняв голову и вытянув свою красивую шею, крепко сжимала в руках палочку и не смотрела на него. Если после недавних событий его еще могло бы что-то потрясти, то это, несомненно, стало бы потрясением: ему только что выдали тайну древнего рода, из тех, что хранятся под семью замками и никогда не сообщаются чужаку, если только он не вступает в род. И один Мерлин знает, чем Нарциссе придется за это заплатить.

— — — — — — — — — — — — — -

Розье ждал его у окна. Люциус бросил плащ на парту в угол, обвел взглядом пустующий класс Защиты и фыркнул.

Как известно, преподаватели задерживались на этой должности всего на год, поэтому каждый из них привносил в убранство класса что-то свое. После очередного недоразумения в качестве учителя роскошь люстр и шелковые вышитые скатерти на двух преподавательских столах стали соседствовать со шкафами, уставленными банками с заспиртованными монстрами, и скелетами, в причудливых позах прячущимися по углам.

— Как мило, Малфой, ты даже не опоздал, — сказал Розье и поднял правую руку. Тотчас же парты, разделявшие их, задвигались, все больше и больше освобождая пространство в центре класса, и, в конце концов, взгромоздились друг на друга по сторонам.

— Впечатляет, — усмехнулся Люциус. — Почти.

Блефовать он будет до конца. А еще — сделает все, чтобы Розье потерял голову.

— Не веришь в мои способности, Малфой? — вернул усмешку тот.

— Почему же? Я видел их демонстрацию на том ребенке, который сейчас лежит в больничном крыле…

В следующую секунду Розье атаковал его. Но Люциус был к этому готов. Годы тренировок сделали свое дело. Люциус отскочил к двери, прикрываясь щитовыми чарами. И вслед за этим одно за другим методично отбил около десятка довольно сильных невербальных заклинаний. Перейти в наступление, однако, Розье не дал ему ни шанса. Впрочем, Люциус и сам не жаждал этого. Он простоит в обороне, сколько сможет, не подпуская противника ближе, чем на 8 шагов. Быть может, Розье просто выдохнется. Вряд ли у него при всей силе такой опыт дуэлей, как у Люциуса.

В конце концов, Розье опустил руку, явно готовый выставить щитовые чары в любую секунду.

— Надеешься переждать? — со смехом спросил он. — У тебя не получится, Люциус. Я дрался с такими сильными магами, с которыми тебе и не снилось драться. И, надо заметить, победителями из тех дуэлей вышли не они.

Люциус выдохнул. Розье блефует. Просто блефует.

Однако в следующий миг Люциус едва увернулся от зеленой молнии, которая шарахнула в стену рядом с тем местом, где он только что стоял. Он нырнул в проход между двумя столами, и тут же над его головой что-то разбилось, а на спину ему посыпались осколки. Опрокинув стол и одновременно ринувшись в сторону двери, Люциус увидел, что Розье теперь продвинулся вперед. Следовало принимать меры.

Перемена позиции дала Люциусу возможность послать атакующее заклятие, и он краем глаза увидел, как Розье дернулся, схватился за правую руку и даже отступил на шаг назад. Однако заклятье, изначально способное парализовать руку, хотя и пробилось сквозь защитные чары, видимо, превратилось в нечто наподобие сильного жалящего.

И, все же, теперь стало понятно, что левой рукой Розье колдует намного слабей, и, следовательно, у Люциуса есть преимущество: сам он превосходно владел обеими руками.

Перейдя в атаку, он отогнал противника обратно к окну, однако, даже неуклюже выставленные, щитовые чары Розье оказались довольно крепкими: парализующие, ранящие, а также заклятья окаменения либо разбились о них, либо прошли по касательной, перенаправленные в различные углы. После чего Люциус остановил себя как раз вовремя для того, чтобы успеть обойти заклятье зеркала, которое Розье выставил, видимо, сразу после того, как функции правой руки восстановились.

Уйдя из-под своих собственных заклятий, полетевших назад, Люциус снова оказался около двери и тут же ему в голову полетели взявшиеся, должно быть, из ближайшего шкафа банки. Это не помешало ему извернуться и снова достать Розье в правую руку парализующим заклятьем. На этот раз тот даже вскрикнул. Люциус послал еще одно парализующее — Розье явно не был и вполовину так ловок, как он — и того отшатнуло назад.

Но в ту же секунду Розье схватил палочку левой рукой, метнулся в сторону, выкрикнул: «Эннах тхуи», и выпустил целый букет извивающихся и шипящих разноцветных молний. Причем не одноразовых, которые исчезали, ударяясь во что-то, а молний, которые, судя по всему, гонялись за определенной целью. О таком заклинании Люциус даже не слыхал. Розье противно засмеялся, в то время как единственное, что пришло в голову Люциусу — обернуть себя стабильным щитом. Несколько молний теперь, хоть и уменьшаясь потихоньку в размерах, дружно бились в щит, в то время как одна из них — видимо, поглупее, удовлетворилась тем, что кинулась в угол класса и прожгла лежавший там плащ.

Щит, даже такой сложный, как стабильный Люциус всегда держал хорошо. Однако, чтобы не позволить Розье приблизиться, нужно было время от времени атаковать, а снять защиту и подставить себя молниям — было немыслимо.

Надо было срочно придумать что-то еще, но времени на это Розье Люциусу уже не дал.

— Хочешь посмотреть, как я оприходовал твоего Вороненка? — неожиданно крикнул он. — Хочешь послушать о том, что я делал с ним? Хочешь, я покажу тебе, как он кричал?

Шоу не заставило себя ждать. Истошный вопль Северуса, казалось, впился Люциусу прямо в мозг. И тотчас же на него обрушились картинки — Вороненок, захлебывающийся криком, когда Розье входит в него, Вороненок, корчащийся на полу, под Круциатусом, Вороненок, давящийся членом Уилкса, Вороненок, пытающийся встать на подламывающихся руках.

Не в силах оторваться от страшного зрелища, разворачивающегося в его собственном сознании, Люциус дрогнул и на мгновение ослабил щит. И в следующую секунду, забившись в судорогах, упал на пол: невыносимая, ослепляющая боль Круциатуса, казалось, взрезала ржавой бритвой каждый его нерв одновременно.

Еще через несколько мгновений, восстановив дыхание, и, чувствуя, как катятся по щекам слезы от разрывающей все тело боли, Люциус обнаружил, что палочки в его руке уже нет, его запястья и лодыжки схвачены невидимыми веревками, а сам он прикован к упирающемуся в его живот преподавательскому столу. Вслед за этим кончик палочки Розье прошелся по все еще дергающейся шее Люциуса, а тихий насмешливый голос произнес: «О Мерлин мой, как просто! Вот и все, Малфой. Вот и все».

Насмешливый голос Розье долетал до Люциуса как сквозь вату.

— Ты хорошо дерешься, и вовремя заметил, что левой я почти не колдую, но, видишь ли, у тебя с самого начала не было никаких шансов. Эльфийские заклятья — они всегда выручают.

Палочка Розье медленно прошлась по телу Люциуса от шеи до лопаток, обвела их, так же неторопливо спустилась вниз и оказалась в ложбинке между ягодицами. Люциус не смог сдержать себя и затрясся крупной дрожью, когда почувствовал ее кончик прямо там.

— Да, ты все правильно понял, мой друг, — негромко рассмеялся Розье. — Ты, конечно, для меня староват, и в отличие от твоего — бывшего твоего Вороненка — товар сильно подпорченный, но, пожалуй, и в тебе еще кое-что можно найти. И, уверяю тебя, как бы ты ни был растрахан, тебе будет больно. Очень больно. С Круциатусом внутрь я, пожалуй, переборщил, так что на тебе повторять экспериментов не буду. Но есть много других средств, других проклятий, средств сделать очень болезненным любой трах, который только будет у тебя в жизни. А если я захочу, ты будешь ложиться под каждого, кого я укажу тебе.

Розье надавил кончиком палочки чуть сильнее. Еще чуть-чуть, и брюки прорвутся.

— Страшно, Малфой? — тихо и ласково спросил тот, прижимаясь губами почти к самому уху Люциуса. — Коленочки трясутся? Я предупреждал, что ты будешь жалеть. Но ты ведь не послушал…

Люциус зажмурил глаза.

Не поддаваться. Розье врет. Блефует. Сопляк не посмеет его коснуться. Не посмеет. Не посмеет.

Однако, вопреки этой мантре, Розье тут же коснулся его. Палочку, слава Мерлину, убрал, зато руки его стали играть с волосами Люциуса.

— И на твоем месте, если ты, например, решился надуть меня и нарушить Кодекс, я вряд ли бы рассчитывал на помощь сильных мира сего. Наш добрый дедушка Дамблдор, к твоему сведению, празднует сегодня день рожденья «вонючки Дожа». Кстати, он будет, пожалуй, первым, под кого я положу тебя. Он у нас любитель красивых темных магов. Из вас выйдет хорошая пара, ты будешь поставлять мне сведения, а я… — Розье с треском рванул воротник на рубашке Люциуса. И пока тот глотал воздух, пытаясь прийти в себя, Розье впился в его шею зубами, как будто был, вдобавок ко всему, еще и вампиром.

Тело Люциуса еще не отошло после многочисленных Круциатусов, так что даже малейшая боль, казалось, разбегалась сразу по всем нервам. И, как он ни старался держаться, но от второго укуса, пришедшегося куда-то в плечо, все-таки застонал. Розье засмеялся, разорвал на нем рубашку окончательно и принялся терзать уже повсюду — метить вздрагивающую под прикосновениями жадных рук спину.

Не думать. Не чувствовать. Это не с ним…

«Не теряй головы, даже если будет казаться, что ты побежден…» «Все Розье любили болтать. Сомневаюсь, что этот исключение…»

Брюки Люциуса расстегнулись словно сами собой и сползли вниз вместе с трусами. Розье отпустил его спину и зашел полюбоваться на него спереди. Услышав шаги, Люциус невольно открыл глаза и успел уловить пренебрежительный взгляд, которым его окинули с головы до ног, до того, как сопляк вернулся на место.

«Не теряй головы…»

Руки Розье легли на бедра Люциуса и огладили ягодицы. Эта ласка, может быть, потому что боль утихла, оказалась неожиданно приятной, и от этого унижение стало еще сильнее.

Не терять головы, не терять головы, не терять головы.

— И ты даже не заставишь меня отсосать тебе?

— Пффф. Спасибо, что напомнил. Я это действительно сделаю, но позже. Не пытайся тянуть время, Малфой, не поможет. Время у тебя было раньше, когда я предлагал тебе союз со мной. — Ладонь со смаком шлепнула Люциуса по ягодице, потом нырнула в расселину между ними, и ноготь Розье со всей дури надавил на вход.

Люциус вовремя закусил губу, чтобы не взвыть. Однако руки Розье неожиданно дали ему передышку: вернулись на бедра и остались там.

— Держишь меня за дурака? — глотнув воздуха, спросил Люциус. — Ты ведь и не рассчитывал, что я соглашусь, не так ли? Иначе ты бы дал мне время подумать, все взвесить.

— Нет, не рассчитывал, — засмеялся Розье. — По крайней мере, не слишком. Но надеялся, Малфой. Столько лет надеялся. Надеялся, что ты заметишь меня. Красавчик Люци. Поверишь ли, я даже не хотел тебя трахать. На кой черт мне тебя трахать? У меня еле встает на тебя.

Шанс?

— Так не трахай, если не встает. Отпусти меня, — устало попросил Люциус.

Но Розье лишь снова засмеялся и, положив тяжелую теплую руку Люциусу на спину, подул на его волосы. В классе было прохладно, и Люциус почувствовал, что начинает мерзнуть.

— Ты — моя игрушка, Малфой. Люциус. Ты — моя игрушка, и я сделаю с тобой все, что угодно. Разве ты не знал об этом, когда шел сюда? Разве ты не знал, что тебе меня не победить? Ты же не мог всерьез рассчитывать на то, что я, беспалочковый маг, единственный в своем роде, покруче Дамблдора, не справлюсь с тобой? — рука Розье снова зарылась в волосы Люциуса, подергала их, горячие влажные губы скользнули по его шее. Мурашки побежали вверх по спине, растекаясь по его рукам и ногам, в паху потяжелело.

И вправду, на что он надеялся? Люциус вдруг почувствовал себя безмерно уставшим. Как будто за последний год вынес на своих плечах все бремя магического мира. Может, и вправду легче стать рабом Розье — просто выполнять приказы и ни о чем не думать? Решения за тебя принимает кто-то другой. И не бояться. Ты уже проиграл, а значит, точно не проиграешь больше никогда.

Между тем, рука Розье уверенно обхватила его член и сделала пару ласкающих движений вверх и вниз. Не в силах больше сопротивляться наслаждению, захватывающему все его тело, Люциус застонал и подался бедрами назад.

Боль от того, что Розье впился зубами в место укуса на шее, привела его в себя. Люциус отдернулся и, неожиданно для себя самого, захлебнулся горьким смехом. Вот как она, оказывается, действует, магия Кодекса! Выполняет желание победителя. Еще каких-нибудь полчаса-час, и он станет рабом Розье. Такие узы, что и Дамблдору не развязать…

Допустим, у него есть полчаса.

— Тебе ведь нравится, когда тебя трахают, Люциус. Ты готов лечь под любого, кому приглянется твоя задница. Чем же я так не приглянулся тебе?

— А правда, что ты змей боишься, Розье?

— Кузина накапала? Ты, правда, думаешь, что я могу чего-нибудь бояться?

А если и вправду боится? Тон — наигранно-удивленный. Но ведь дрогнула же рука на бедре Люциуса? Дрогнула или нет?

Губы на его шее. Руки опять касаются члена, играют с волосками вокруг. Руки на животе. Лапают. Лапают. Лапают. Быть спокойным. Не терять головы. Дышать. Попробовать вывести из себя?

— Собой, Розье, — презрительно выпалил Люциус. — Собой. Да у Вороненка, как бы ты его ни трахал, мозгов побольше, чем у тебя. Он во всем лучше тебя, поэтому ты и пытался его сломать. У него, отбери магию, останется характер, а от тебя что без твоей магии останется?! Кроме ублюдочности?! Ты же не предста…

Кажется, получилось. Не дав ему договорить, Розье дернул его назад, пытаясь, видимо, развернуть, но Люциус был привязан к столу, поэтому сделать это сразу у Розье не вышло. Но через пару секунд уже он был свободен, и вновь стоял лицом к лицу со своим врагом, который смотрел на него с нескрываемым бешенством. Люциус отвел взгляд. Это было труднее всего: отводить глаза, в этот момент он чувствовал себя так, как будто признавал превосходство Розье.

— Повтори, что ты сказал, — произнес тот, отступая на шаг. — Повтори, Малфой.

От его тона кровь стыла в жилах, и Люциус подумал, что хорошо, если наградой ему сейчас будет очередной Круциатус. Что ж, пусть так. Терять, в-общем-то, нечего, а шанс есть шанс. Люциус вскинул голову.

— Ты не приглянулся мне собой, Розье. Тем, что ты — вонючий, жалкий ублю…

Оказывается, сопляк был хорош драться и физически. Пощечина оказалась столь сильной, что Люциус не устоял на ногах и упал на пол, больно ударившись всей правой половиной тела об стол. Следующий удар — ботинком — пришелся ему по ребрам. Пытаясь увернуться, Люциус задел головой полку, и на него посыпались банки с заспиртованной гадостью и черепа. Он услышал звон бьющегося стекла и почувствовал, как его окатило жидкостью, мгновенно распространившей по классу отвратительную вонь, а затем вновь почувствовал удар, теперь уже куда-то в спину.

А в следующий момент он увидел ее. Палочка Люциуса лежала всего в нескольких дюймах от его руки, под накрытым скатертью столом, и Розье продолжал пинать его таким образом, что с каждым ударом Люциус становился все ближе к ней.

Добрался он до нее как раз тогда, когда Розье вспомнил, что он маг, и Люциуса накрыло очередным Круциатусом. На этот раз сил сопротивляться боли не хватило, и он уплыл куда-то, очнувшись тогда, когда Розье плеснул ему в лицо Агуаменти и усмехнулся, поднимая за волосы: — Рассчитываешь сдохнуть? Не выйдет! А будешь выебываться, получишь своей змеюкой в зад.

После этого уже невербальная Серпенсортия, заклинание, которому Мередит так старательно учил и так и не смог выучить Люциуса в детстве, вспомнилось само собой.

Змей было много, очень много, исключительно кобр, но самой разной окраски, и Люциусу было глубоко плевать, что заклинание могло быть произнесено неправильно, и в таком случае, бросок любой из них окажется смертельным для него самого. Надо же, трансфигурация из неживого в живое и обратно у него никогда особо не выходила, а вот создание чего-то практически из воздуха — оказывается, очень даже.

Когда змеи начали падать Розье на спину и скатываться по ней на пол, тот дрогнул и растерялся, потом отступил вглубь класса, так почему-то и не сделав ни одной попытки колдовать палочкой, а потом, когда кобры заполнили все пространство между Люциусом и его противником, дико, отчаянно завизжал.

Когда Люциус, упорядочив потоки змей и завернувшись в прожженный плащ, добрался до него, Розье сидел, забившись в угол за нагромождением парт, трясся, плакал и шептал что-то совершенно бессвязное. Он решил было, что сопляк сошел с ума, но потом догадался, что это просто истерика.

Люциус поддел его подбородок тростью: — Посмотри на меня, ублюдок, — сказал он.

Розье поднял на него пустой, ничего не выражающий взгляд. Однако его лицо тут же исказилось от ужаса, стоило ему увидеть змей за спиной Люциуса.

— Уб-бери их, уб-бери, пожалуйста, — стуча зубами, всхлипнул он.

— Потерпишь, — хмуро бросил Люциус, в то время как одна из кобр в один стремительный бросок оказалась рядом с ними и угрожающе зашипела, выгибаясь в сторону Розье.

Тот вскрикнул и еще сильнее вжался в стену, беспрестанно переводя взгляд с Люциуса на змею и обратно.

— Слушай мое желание победителя дуэли по Кодексу, Розье, — сказал Люциус громко, брезгливо ткнув в сопляка носком ботинка. И остановился, прислушиваясь, сколько желаний ему позволит потребовать Кодекс. Кажется, два. Или… даже три? Немыслимо! — Первое желание. Ты никогда ни при каких обстоятельствах не перейдешь дорогу мне. Второе желание. Ты никогда не будешь использовать в качестве сексуальных объектов учеников Хогвартса. Третье желание. Ты расскажешь мне обо всем, что ты делал с Северусом.

— Я все выполню, — прошептал Розье. — Уб-бери змею. Пожалуйста, убери змею.

— А ты не дергайся, — усмехнулся Люциус. — Змеи не любят резких движений, знаешь ли. И еще, когда обижают… других змей.

— Убери ее, — совершенно сломленный, продолжал умолять его Розье. — Я сделаю все, что ты хочешь, только убери.

— Жаль… Северус тебя не видит, — прошептал Люциус, вытирая кровь с разбитых губ. — И что ты, тварь, в отличие от него, обо всем забудешь…

Следующий час ушел у него на то, чтобы стереть Розье память обо всех событиях, связанных с Северусом и с дуэлью. И в этот час, выслушивая детальные рассказы сопляка, Люциус не раз удерживал себя от того, чтобы запустить в Розье Круциатусом. Может быть, его останавливало ощущение, что магия Кодекса не будет этим довольна, потому что тем самым он потребует платы сверх положенного. Однако почему-то он твердо знал, что теперь Круциатус, которому его столь тщетно пытался в свое время научить Огастус Малфой, у него обязательно получится.

Нарцисса не помешала Люциусу по одной простой причине — когда вышли пресловутые полтора часа, она кинулась (как и предсказывал Розье, безуспешно) искать Дамблдора. Люциус же, стерев ублюдку память и набросив на него сонные чары, оставил его лежать на полу возле окна, а сам напялил чудом уцелевшие брюки (рубашка восстановлению не подлежала, и ее остатки пришлось уничтожить) и принялся наводить порядок в кабинете. Он чувствовал себя ужасно усталым, и все его тело ныло и на каждое движение отзывалось то тупой и тянущей, то резкой и пронзительной болью. Однако ему не хотелось давать лишнего повода для раздумий ни Дамблдору, ни самому Розье.

В истории Обливиэйта бывали случаи, когда маги сбрасывали слабое заклинание, восстановив забытые воспоминания с помощью ассоциаций. Кроме того, Люциус не мог поручиться за то, что все сделал верно — иногда он торопился, а иногда слишком много заклинаний произносил подряд. Он не мог поручиться и за то, что сопляк не останется идиотом. В таком случае наверняка состоится расследование и если хоть малейшая зацепка приведет к нему, Люциусу, его врагами станут не только все Розье, но, возможно, также и Блэки, и тот самый маг.

Большая часть разбитого и разлитого восстановлению не подлежала, так что, когда Люциус, наконец, покинул его, кабинет Защиты выглядел куда более пустым, чем в начале дуэли. Сквозняк в коридоре был неприятен разгоряченному телу, которое не мог защитить дырявый плащ. Набросив согревающие чары, Люциус поторопился к выходу с этажа и у последнего поворота столкнулся с Нарциссой и своими двумя приятелями — не решившись прийти на помощь Люциусу сама, она разыскала Мередита и Басти. Радость всех троих была такой бурной, что Люциус даже забыл про свой внешний вид, и вспомнил только тогда, когда взгляд Нарциссы скользнул по его груди, а ее щеки неожиданно сделались розовыми.

Люциус почувствовал, что и сам краснеет, и стараясь не придавать всему этому значения, принялся расспрашивать приятелей о том, как они выполнили его поручение.

— На раз плюнуть, — ответил Басти, ухмыляясь до ушей. Казалось, что он вот-вот лопнет от гордости.

Мередит посмотрел на друга неодобрительно. — Можешь быть спокоен, Люц. Если они что-нибудь и вспомнят после моих заклинаний, то все покажется им просто сном. Так что с Розье?

В этот момент Люциус переглянулся с Нарциссой, стоявшей справа от мальчишек, и сжал палочку. Она кивнула и достала свою. Два Обливиэйта прозвучали одновременно. Мередит и Басти обмякли и осели на пол. Продиктовав нужные воспоминания, Люциус и Нарцисса повернулись друг к другу.

— Они проснутся максимум через десять минут, — отметила она и посмотрела на него. — Мне ты тоже память сотрешь?

От горечи и обреченности, прозвучавших в ее голосе, внутри Люциуса что-то дрогнуло и рассыпалось на миллионы маленьких горячих искр. Вспомнилась Элеонора, распластавшаяся на парковой дорожке.

— Что мешает тебе разболтать об этом любому встречному?

— Тебе нужны причины? Розье — это Блэки, а Блэки — это Розье, — сказала она явно наугад. — Если станет известно, что ты сражался с Розье, станет известно и то, что я помогала тебе.

— Ты можешь заявить, что я заставил тебя.

Она покачала головой: — Меня назовут предательницей рода. Семейный совет накажет меня.

— Как тебя могут наказать?

Нарцисса вздрогнула всем телом. — Не спрашивай об этом! — резко выкрикнула она.

Люциус вгляделся в ее побледневшее лицо. — Тогда зачем ты рассказала мне об этом? — тихо спросил он.

— Я возвращаюсь в больничное крыло, — решительно сказала Нарцисса и накинула на голову капюшон. — И тебе бы советовала уйти как можно скорее.

Она повернулась и пошла по коридору к лестницам. Люциусу выпало два или три момента, когда он мог бы послать в нее Ступефай, и он сам не знал, почему не сделал этого.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Добредя минут сорок спустя до края земель Хогвартса, он решил, что пугать мать своим внешним видом не стоит и аппарировал к Вальтеру.

В квартире кузена Люциус очутился в кромешной темноте и пока, балансируя после перемещения, нащупывал палочку и произносил Люмос, успел поранить ступню об осколки венецианского светильника, усеявшие вздыбленный ковер. Гостиная являла собой картину полного и хаотического разгрома, как будто бы кто-то в гневе крушил все, что попадалось ему под руку. А на самом краю стола, стоявшего посреди этого бедлама, сиротливо лежал нетронутый знакомый конверт.

Дорожка из поломанных и раскиданных вещей вела в спальню. Вальтер обнаружился именно там. Он сидел в кресле в любимой позе — с поджатыми ногами, невероятно мрачный и абсолютно трезвый, и вертел в руках бутылку из-под коньяка. Постель была разобрана и смята — Вальтер, должно быть, спал, когда сова застала его. При виде Люциуса лицо его мгновенно просветлело, но кузен не сделал и шага навстречу, жестом предлагая гостю устроиться на кровати. Люциус осел на нее, будто Ступефаем сраженный, и понял, что от усталости больше не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Глаза закрылись сами собой.

— Ранен? — поинтересовался Вальтер.

Люциус тряхнул головой в отрицательном жесте, и в ту же секунду его шею свело судорогой.

— Круциатус, — самому себе ответил Вальтер и, вытащив из-под задницы палочку, послал в сторону кузена маленькую синюю бутылочку. — Сам сможешь открыть? — ласково спросил он.

Люциус кивнул, благодарно принимая лекарство. Зелье пахло плесенью, оказалось горьким и оставило на языке противный маслянистый привкус. Однако телу стало чуть-чуть легче. Болезненное напряжение отступило.

— Противосудорожное, — пояснил кузен. — Помогает немного и ненадолго. С радостью облегчил бы все твои муки, Малыш, но зелья специально для Круциатуса пока никто не изобрел.

Люциус хотел было спросить, откуда Вальтер, всю жизнь занимавшийся сугубо мирными делами, знает о таких вещах, но счел за лучшее промолчать. Неожиданно вспомнились слова Нарциссы. А ведь и Вальтер, как глава рода, мог назначить ему наказание за то, что полез туда, куда не следовало. Даже сейчас Люциус не был уверен, что поступил правильно, вызвав Розье на дуэль. Он мог, конечно, гордиться собой, но ему всего лишь повезло, и только круглый дурак захочет повторить подобную ошибку.

— Я получил твое письмо, — заметил Вальтер как бы между прочим.

Люциус кивнул, соображая, нельзя ли отделаться общими словами. Но прямого вопроса тот почему-то не задал.

— Что-то произошло сегодня ночью, — сказал Вальтер вместо этого, все также глядя на пустую бутылку в своей руке.

— И… что произошло?

— Понятия не имею, — фыркнул Вальтер. Он призвал к себе на колени большую коробку, обитую коричневой кожей. Ее крышка с громким скрипом открылась, и тяжелое серебряное ожерелье с большим сияющим изумрудом в виде буквы М само поплыло Люциусу в руки. Семейная реликвия Малфоев. Работа самых искусных гоблинов 12-го века. Люциус читал о ней в хрониках, но никогда по-настоящему не верил в то, что она вообще когда-либо существовала. Он бережно взял ожерелье в ладони, чувствуя, как трепет охватывает все его тело. И в то же мгновение сияние камня погасло. Люциус вопросительно посмотрел на кузена.

— Я получил его от твоего отца за две недели до его смерти. Понятия не имею, что ты такого натворил сегодня ночью, но около полуночи меня разбудило свечение ожерелья, и я почувствовал, что должен отдать его тебе. А кто я такой, чтобы противиться родовой магии? Так что ты теперь глава всего рода Малфоев, малыш. А не только своей ветви.

Люциус неверяще уставился на него. Вальтер ответил ему подбадривающей усмешкой: — Но ванная и как следует отоспаться — это тебе точно не помешает, герой.

В эту ночь они не занимались сексом. И это была самая лучшая ночь Люциуса с Вальтером — тот просто обнял его и привлек к себе, и так они заснули, продолжая прижиматься друг к другу. И прикосновения кузена, казалось, смыли с тела и души Люциуса всю ту грязь, в которой выпачкал его сопляк Розье. Почему-то он чувствовал, что, несмотря на все запреты Кодекса, им еще придется схлестнуться, но сейчас мерное дыхание Вальтера, уткнувшегося носом ему в ухо, обволакивало и успокаивало его.

Домой Люциус отправился во второй половине дня. Перед этим он сообразил вызвать к Вальтеру эльфа, и по возвращении в Малфой-мэнор, скрыв синяки косметическими чарами, выглядел вполне буднично. За исключением, конечно, того, что никак не мог спрятать самодовольную улыбку — она, казалось, пролезла во все поры, пропитала собой каждый клочок кожи. Даже боль, судороги, которые то и дело скручивали все его тело с шеи до самых кончиков пальцев ног, даже мысли о том, какой крови стоила вся эта история, воспоминания о страданиях Северуса и слезах матери не могли унять гордость Люциуса.

Прощаясь с ним, Вальтер опустился на одно колено и принес вассальную клятву. И это было так пронзительно и прекрасно — его старший любовник и прежний глава рода склоняется перед ним, и Люциусу было жаль, что это мгновение никогда уже не повторится.

Элеонора сидела на ступеньках лестницы в холле, немного бледная, но спокойная, и разглядывала перстни на пальцах.

— Спасибо за сову, — довольно равнодушно сказала она.

— Я получил цепь рода, — сообщил Люциус.

Элеонора кивнула. — Я никогда не ожидала, что ты будешь чем-то меньшим.

Люциус сел на ступеньку рядом с ней: — Ты же знаешь, я не мог поступить по-другому.

— Я знаю, — ответила мать, вставая и тщательно разглаживая шуршащий синий подол. Потом провела подрагивающей ладонью по волосам Люциуса. И, бросила, поднявшись на несколько ступенек. — Твой отец гордился бы тобой.

Люциус не смог бы сказать с уверенностью, был ли это упрек или комплимент. Однако после разговора с матерью настроение его поувяло. Чувство триумфа испарилось, как будто его и не было. Но, тролль подери, разве он не выгрыз эту победу? Разве не заслужил награды?!! Его чуть не изнасиловали, чуть рабом не сделали, а он выкрутился, в конце-то концов!

Следующую пару часов Люциус провел в страшнейшем раздражении, хватаясь то за одно, то за другое, и так, в итоге, ничего и не сделав. Письма, валявшиеся грудой на столе, остались неразобранными, распоряжения, которые он намеревался подписать для управляющего, а вместо этого по ошибке едва не уничтожил, в конце концов, отправились всей кипой с глаз долой — от греха подальше.

Полегчало ему только на землях Хогвартса. Очутившись на знакомой поляне, Люциус добрел до поваленного ствола, присел на него и, вглядываясь в деревья на опушке, улыбнулся. Сейчас, в свете садящегося солнца, место совсем не казалось мрачным. Где-то сзади, у хижины Хагрида, лаял пес. Приятно пахло пожухшей травой, и дышалось почти легко. Почти — потому что тяжело было думать о предстоящем свидании с Северусом.

Весь путь до Хогвартса Люциус обдумывал их разговор. Потом, уже у самых дверей, сообразил, что его как такового и не получится: Северус вряд ли сможет поддержать беседу. Розье ведь связал Вороненка нерушимым обетом, а подобные клятвы, по слухам, не отменяла даже смерть того, кому они давались.

Погода выдалась исключительная — ясный вечер после многих дней дождя, и на косогоре, и во дворе школы — Люциусу повсюду попадались гуляющие студенты. Однако внутри в коридорах было пусто и мрачно, и если кое-кто из учеников и оказывался у Люциуса на пути, то испуганно оглядывался или старался прошмыгнуть как можно скорее. Без сомнения, слухи уже расползлись по замку. А ведь этого можно было избежать, если бы Дамблдор вовремя связался с ним!.. Впрочем, тот, конечно, защищал учеников. А целая школа, безусловно, важнее репутации одного-единственного мальчика-слизеринца…

В больничном крыле было тихо. Лишь возле двери на кроватях спали, безмятежно похрапывая, два старшекурсника-хаффлпаффца с зеленоватыми лицами. Северус лежал за ширмой, и Люциус не стал заглядывать за нее, предпочтя пройти для начала в кабинет Помфри.

— Как Северус? — спросил он после обмена приветствиями.

Колдоведьма помедлила. — Необратимых изменений нет, — ответила она осторожно. — Но некоторые внутренние органы требуют дополнительного многомесячного лечения.

— Все, что я могу… — начал было Люциус.

— В Хогвартсе все есть, мистер Малфой, — резко перебила колдоведьма. В ее словах в очередной раз проскользнуло недоверие.

Стараясь не обращать на это внимания, он кивнул. — Северус в сознании?

— Да. Я разбудила его час назад, и только что закончила обследование. Он, должно быть, устал… — заметила она с гримасой сомнения.

— Однако мне необходимо поговорить с ним.

— Хорошо, — нехотя уступила Помфри. — Только в моем присутствии, — требовательно напомнила она.

Люциус сузил глаза.

— Неужели? — спросил он тихо, но с яростной иронией, которая отчетливо проступила в его голосе. — Собираетесь чинить препятствия попечителю?

К собственному удивлению Люциуса, его тон подействовал. Помфри закрыла рот, открыла, опять закрыла и дрогнувшей рукой молча указала в сторону ширмы. Люциус изобразил насмешливый полупоклон и пошел к Северусу.

Вороненок утопал в одеялах и подушках, и его лицо из-за контраста болезненной желтизны высохшей кожи и цветных ярких бликов казалось особенно уродливым.

— А, привет, — сказал он равнодушным слабым голосом, когда Люциус окликнул его.

Несколько растерявшись от такого приема, Люциус присел на кровать и сотворил сеть заглушающих чар, отчаянно надеясь, что заклинания выходят верно. Мередит бы сделал это играючи, некстати подумалось ему.

Затем наступило неловкое, отвратительно неловкое молчание. Люциус совершенно не знал, с чего начать. Может быть, следует уйти и вернуться в другой день, когда Северус проявит больше интереса к жизни? Но отступать глупо — он справился с Розье, неужели не справится с больным малолеткой?

Люциус решительно тряхнул головой и, подпустив в голос равнодушия, сообщил: — Я победил Розье на дуэли. Он больше не причинит тебе вреда.

Это было странно, но вместо восхищения или облегчения или благодарности, которые он ожидал увидеть в глазах Северуса, в них мелькнуло что-то похожее на ужас.

— К-как победил? — воскликнул тот.

— Обыкновенно, — пожал плечами Люциус, как если бы это было для него совершенно будничное дело — побеждать на дуэли сильнейших беспалочковых магов страны.

— И он? — с ужасом спросил Северус.

— Сдался, — с презрением, чуть повысив голос, продолжил Люциус, — и пообещал оставить тебя в покое. Но на всякий случай я еще ему и память стер. Так что он вообще не вспомнит, что…

— Значит, все было напрасно, — прошептал Северус, закусывая губу.

Люциус обомлел.

— Как это напрасно? Ты что? — удивился он.

— Он забыл меня, — простонал Северус, закрывая лицо руками. — Забыл, забыл! Все напрасно!

Люциус смотрел на него в полнейшем недоумении. У Вороненка, что, к этому ублюдку какие-то чувства? Да как такое может быть?!!

— Ты… после всего, что он сделал с тобой…

— Он — единственный, кому было хоть какое-то дело до меня! — выпалил Северус, глядя на Люциуса глазами, полными злобы.

— Он насиловал тебя! Он отдавал тебя своим дружкам, которые измывались над тобой! — ошеломленно возразил тот.

— Я сам виноват! Я не подчинился ему. Он был вынужден…

— Он просто играл тобой, чтобы достать меня, — теряя уверенность, но все еще на что-то надеясь, попытался объяснить Люциус.

— Он занимался со мной! И он меня хотел! А ты все испортил! Он хотя бы меня хотел! — выкрикнул Северус, прижимая руки к груди и падая лицом в подушку. — Я знаю это, он хотя бы меня хотел! А ты!.. Как же я тебя ненавижу! Ты все разрушил, — задыхаясь от слез, выговорил он, — все!

Люциус не помнил, как встал. Не помнил, как миновал коридор второго этажа, все нужные лестницы и вышел во двор замка. Очнулся он только тогда, когда громада Хогвартса осталась в сотне метров за спиной, и впереди в сгущающейся мгле замаячили огни хижины Хагрида. Остановившись для того, чтобы глотнуть воздуха, Люциус обернулся и, окинув взглядом темный силуэт замка, презрительно засмеялся.

— Ланселот… — скривив губы, с отвращением выдавил он, — тоже мне… Ланселот нашелся.

Спасибо всем, кто читал этот фик и помогал его писать своим присутствием.

— — — — — — — — —

Свежий воздух помог Люциусу успокоиться, но по мере приближения к точке аппарации его вновь начала разбирать злость.

«И этот туда же!» — думал он, так торопясь на спуске и делая такие широкие шаги, что для него самого осталось загадкой, как он не упал и кубарем не скатился вниз.

Чтобы он еще когда-нибудь связывался с этой неблагодарной тварью! Сосунок! Он, Люциус, чуть не пожертвовал всем на свете ради какого-то нечистокровного ублюдка, а тот! «Он хотя бы меня хотел!» «И это вместо спасибо за то, что я вытащил его из лап этого урода!»

— Он хотя бы меня хотел! — громко передразнил Люциус сосунка и вдруг замер. — Мерлин мой, Северус, — прошептал он пораженно.

Никогда в жизни до сих пор ему не приходило в голову, что кто-то может пойти на такое только потому, что ему не хватало внимания. Что вот это вот «хотеть» может после всего случившегося рассматриваться, как достоинство, как благо… В каком отчаяния, должно быть, был Северус, если решился на это. И, черт подери, во многом виноват именно он, Люциус, вовремя не ответивший на письма Вороненка.

Из-за его необыкновенного ума и способностей он обращался с Северусом как со взрослым. Он забыл, что тот на самом деле еще мальчишка, у которого мало жизненного опыта, и который может стать легкой добычей из-за своего желания быть любимым, стать для кого-то особенным.

Люциус решительно развернулся и пошел в замок.

Ему нужно было многое объяснить Северусу. И в том числе то, что если тебя хотят, то это не означает, что из какого-то особого отношения к тебе. Не означает, что ты привлекателен для этого человека или что он видит в тебе нечто большее, чем просто дырку для траха или объект для удовлетворения своих амбиций.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

На этот раз Люциус сразу, без всяких колебаний прошел за ширму. Однако, против его ожиданий, Вороненок уже спал. На этот раз он лег чуть ниже, так что блики ушли с его лица, зато на нем отчетливо виднелись следы слез, и в свете Люмоса, который, вероятно, скрадывал болезненную желтизну, оно впервые не показалось Люциусу некрасивым, просто измученным. Постояв над Вороненком, он тихонечко, стараясь не разбудить, взъерошил его по-прежнему грязные волосы, потом пошире распахнул окно, впуская ночной бриз, и пошел к Пофмри.

Та, конечно, с ходу набросилась на него. Всякий пиетет перед попечителями был забыт, и колдоведьма напоминала защищающую детеныша тигрицу.

— Как вы посмели так обращаться с мальчиком! И это после всего, что он перенес! — яростно зашептала она. — Каких мерзостей нужно было наговорить, чтобы заставить плакать этого ребенка?!! Мне пришлось давать ему двойную дозу успокоительного! Директор хотел, чтобы я пускала вас в любое время, но я ему сейчас скажу, что пусть он как хочет, а я вас больше и близко к лазарету не подпущу!

Препираться смысла не было, так что Люциус решил применить уже наработанное средство. Конечно, по-хорошему следовало бы заглянуть к Дамблдору, но с дорогим директором он, пожалуй, во избежание повторения сюрпризов, будет общаться с помощью писем, а к Северусу вернется на следующий день.

И всю эту ночь он почти не мог спать, думал о Вороненке, анализировал его поведение, вспоминал жесты, слова, и, странное дело — чем больше он думал о нем, тем скорее ему хотелось снова увидеть его.

На этот раз Северус перед его приходом не спал уже несколько часов, и лежа читал учебник по трансфигурации. Ширма по-прежнему отделяла его от всех. Помфри не было, зато в крыле проходили отработку несколько провинившихся студентов — сидели на койках у входа и в ожидании редких больных играли в карты. Чтобы пресечь ненужное любопытство, Люциус довольно резко велел студентам заниматься своим делом, а сам прошел к Северусу.

И без того большие черные глаза Вороненка от удивления сделались совсем огромными. Однако он тут же овладел собой, сузил их и спокойно отложил в сторону книгу.

— Зачем ты пришел? — спросил он с подозрением и попытался сесть, однако, видимо, пока еще не мог — на секунду его лицо исказила болезненная гримаса.

— Ты лучше лежи, — сказал Люциус, чувствуя, как в горле зарождается комок и перемещается куда-то в легкие. Но странное дело — этот комок, несмотря на то, что немного мешал дышать, вовсе не ощущался как что-то плохое. — Я пришел побыть с тобой, потому что ты — мой друг, — продолжал он.

Удивление, недоверие, злость. Что ж, он ожидал этих эмоций. Он предполагал, что будет трудно, и, возможно, все получится, не сразу. Возможно, придется прийти сюда не один раз, прежде чем Северус научится принимать его. Прежде чем Люциус хотя бы на четверть загладит то, что сам натворил…

Однако уходить на этот раз ему не пришлось. Хоть и с недоверием и выраженной неприязнью, Северус согласился выслушать его. Но лишь через час напряженной беседы, во время которой Люциусу пришлось проявить чудеса дипломатии и такта, ему, наконец, удалось хоть как-то приблизиться к тому, чтобы Северус начал осознавать, что Розье врал ему. Однако ему так хотелось поскорее прогнать все следы недоверия с этого хмурого лица…

— Он так и сказал? — неестественно тихо переспросил Северус, когда Люциус не удержался и вновь выдал ему самое болезненное — что он с самого начала был только средством Розье достать его, Люциуса. Что все это началось еще в Брайтоне и не имело никакого отношения к Вороненку.

— Если ты не веришь мне, я могу показать тебе эти воспоминания в думосборе, — ответил Люциус и сам испугался своего предложения. Он только что дал Северусу возможность увидеть его беспомощным и обнаженным, и кто знает, на чьей стороне вдруг окажутся симпатии Северуса, когда тот закончит просмотр. Но даже если и на стороне Розье — у него, у Люциуса, теперь много времени… — Такой сильной беспалочковой магии нельзя научиться, она либо есть, либо ее нет, — продолжил он поспешно, надеясь, что Северус отвлечется и забудет про думосбор.

— То есть он врал? И если у тебя нет беспалочковой магии, ничего нельзя сделать?

— Можно развить то немногое, что есть. И научиться в совершенстве владеть палочкой. Не так, как учат здесь, в Хогвартсе. А так, как учат в чистокровных семьях. Как видишь, — Люциус слегка улыбнулся, — обычный чистокровный маг тоже может победить беспалочкового.

— Угу, — угрюмо отозвался Северус. — Как учат в чистокровных семьях…

Хотя эта мысль пришла ему в голову только что, наверное, Люциус уже долгое время знал, что сделает это. — Я мог бы сам заниматься с тобой, — сказал он, старательно отводя от Вороненка взгляд.

— Но ты не в Хогвартсе.

— Конечно, я не смогу быть в Хогвартсе каждый день, но мы можем тренироваться, например, в субботу в Хогсмиде. У меня есть старый дом на окраине, мы сможем там заниматься.

— Ясно. Только я… — болезненно некрасивые щеки мгновенно пошли пятнами, — кажется, не смогу в следующую субботу.

— Что? — Люциус не сразу понял, о чем это. И только когда Северус весь сжался под его взглядом, до него, наконец, дошло. — Мерлин мой! — воскликнул он, — за кого ты меня принимаешь?!

Но ярость и обида ушли мгновенно, стоило только вспомнить, почему Северус ведет себя именно так. И снова в горле встал комок.

— Я никогда от тебя этого не потребую, — заверил Люциус и несмело положил Северусу ладонь на голову. — Спи. — И что-то очень теплое шевельнулось в его груди, когда пальцы с пятнами от зелий и чернил перехватили его ладонь.

Уже совсем ночью, покидая территорию Хогвартса, Люциус оглянулся на огни замка и вдруг поймал себя на том, что ему очень хочется улыбнуться. И это была совсем не та пустая и, в конечном итоге, жалкая улыбка бахвала, с которой он возвращался от Вальтера вчера. Он четко знал, что теперь собирается делать. И впервые со дня смерти отца на душе у него было ясно и пусто.

Конец

(первые главы сиквела ожидаются в районе осени)