Боггарт

Девочка в белом платье смеясь бежит навстречу друзьям. В её руке — чудесная игрушка. Стеклянный шар, на поверхности которого пляшут солнечные блики. Внутри на красной арене застыл в забавной позе клоун с нарисованной улыбкой. Конфетти цветной метелью вьются вокруг фигурки...

Сколько себя помню, я всегда был неудачником. Это не уставал повторять отец, презрительно цедя ненавистное слово сквозь зубы. Об этом кричал на каждом углу любой, кто хоть немного меня знал. И я верил им.

Наверное, моё невезение началось с самого рождения. Чем как не досадной случайностью можно назвать появление на свет в семье, где ребёнка никто не желал? Пожалуй, смерть в младенчестве стала бы большой удачей. Но, как я уже сказал, фортуна с самого начала предпочла обходить меня стороной.

Конфетти падают на арену, оседают на плечах клоуна. Синие кусочки бумаги прилипают к его щекам, будто слёзы...

Наверное, я слишком часто плакал. Нельзя сказать, что для этого было мало причин. Особенно в детстве, когда обидное слово — трагедия, а боль кажется нестерпимой. Разбитые коленки, порванные рисунки — сейчас это так нелепо, но в шесть лет слёзы наворачиваются на глаза из-за любой мелочи.

Стеклянный шар передают из рук в руки, дети смеются, рассматривая клоуна, встряхивают игрушку, поднимая внутри радужную пургу. Девочка светится от радости, довольная восторгом товарищей...

Думаю, мне стоило завести собаку. Овчарку там или ретривера. Тогда никто не посмел бы сказать, что у меня нет друзей. Подобранные на улице драные кошки ведь не в счёт? Да что там, даже они сбегали на следующий день. Надо думать, от тоски. Или боязни заразиться одиночеством, которое не хуже проказы заставляет шарахаться от тех, на чьих лицах оставило печать.

Дети смеются, и кажется, будто клоун вот-вот разразится громким хохотом, вторя остальным. Но нарисованные губы умеют складываться только в широкую, неестественную улыбку...

Я ненавидел смех. Слишком часто он причинял мне боль, и слишком часто я не понимал причин веселья. Съёживаясь под насмешливыми взглядами одноклассников, наблюдая, как напившегося соседа его же приятели с гоготом волокут по улице, я боялся, что не выдержу и убегу. Куда-нибудь, где люди не умеют улыбаться. Ещё больше пугало, что бежать будет некуда.

В одиннадцать лет, когда я узнал, что могу колдовать, мне казалось, выход нашёлся. Не каждый же рождается чародеем! Магия и чудеса, волшебство и удача были для меня синонимами. Как я ошибался...

Не могу сказать, что в Хогвартсе был самым нерадивым учеником. О нет, гораздо хуже — я был никаким. Вечно где-то в середине, не выделяясь из толпы. Как и раньше, меня замечали, лишь когда хотели посмеяться. И правда, постоянно хмурый, сутулый мальчишка в поношенной одежде — настоящий шут для более удачливых сверстников.

Шар выскальзывает из рук, но у самой земли его ловят. Придирчиво рассматривают со всех сторон — нет ли трещин. Клоун глядит не то с облегчением, не то с сожалением. Может, он и хотел вырваться из стеклянного плена даже такой ценой...

Единственный раз, когда на меня обратили внимание не только как на объект насмешек, быстро стёрся из памяти всех, исключая, быть может, лишь меня самого. Я до сих пор с точностью до мелочей помню тот урок, когда учитель принёс в класс боггарта. Когда, дождавшись своей очереди, я приготовился отразить нападение кого-нибудь ужасного, но передо мной никто так и не появился.

Интересно, только я догадывался, что вовсе не бесстрашен? Что боггарт просто не умеет превращаться в смех?

Дети отвлекаются на что-то другое, забытый шар лежит на скамейке. Время от времени кто-нибудь кидает на него взгляд — не потерялся ли, улыбается клоуну и снова отворачивается...

Говорят, оканчивая школу, мы пересекаем невидимый рубеж. Я этого не заметил. Не так уж много изменилось в моей жизни с тех пор, как я стал работать в Министерстве. Тот же одиночка, те же смешки за спиной.

Вечереет. Тень, падающая на клоуна, превращает его улыбку в оскал...

То, что однажды я стал более незаметным, чем хотелось мне самому, было печальным итогом. Всё произошло быстро: проснулся и понял — я невидимый, маленький... Другой.

Стоит ли говорить, что пропавшего неудачника никто не искал, а комнату в Дырявом котле сразу же сдали неизвестному. При встрече с ним я почувствовал, что начинаю превращаться...

Мистер Крайтон оказался профессором защиты от тёмных искусств. Вытащив палочку, он пробормотал что-то о проклятых боггартах и мощным заклинанием загнал меня в сундук.

Дети снова обступают стеклянный шар. Теперь на их лицах нет улыбок. Клоун в вечерних сумерках выглядит страшно...

Интересно, боггарт может умереть? Никогда не думал, что это станет для меня настолько животрепещущим вопросом. Кажется, он погибал, когда не мог больше выносить смех. Смех... Для скольких детей мне предстоит стать развеянным кошмаром? Сколько я выдержу?

Девочка протягивает руку и берёт игрушку. Свет фонаря отгоняет тень, конфетти снова кружат в вальсе. Дети смеются...

«Представьте что-нибудь смешное и скажите «Ридикулус!» — я в отчаянии забился в сундуке, некстати припоминая, как на моём уроке точно так же метался другой боггарт. Крайтон открыл крышку, и меня начало выворачивать наизнанку.

Змея... Похвально, завязать меня в узел, конечно, смешно. Но, что б вас всех, как же больно — да не от узла этого, от хохота со всех сторон!

Луна... Только волчьего воя не хватает...

Скелет... И мои косточки рассыпались по полу, превратившись в игральные кости. Сколько ещё будет длиться эта пытка? Я почувствовал, что начинаю слабеть...

«Следующий!»

«Давай, Нюниус, покажи нам всем!»

Вперёд робко вышел мальчишка в потрёпанной чёрной мантии, и класс удивлённо замер.

«Глядите-ка, Нюнчик у нас бесстрашный! Хотя, скорее, это бедный боггарт его испугался!»

Зажегшаяся было радость в глазах мальчишки тут же сменилась на прежнее затравленное выражение. Он поспешно отошёл назад, уступая место другому ученику. Но меня больше не волновало, в кого я превращусь из-за больного воображения глупого подростка. Важен был только тот мальчик с отчаянным взглядом чёрных глаз. Чему ты радовался, дурачок? Я тогда смог понять, и то не до конца... Боггарт не может стать собственным страхом. А ты, как и я, больше всего боишься смеха.

Вдруг шар вырывается из рук, но на этот раз его никто не подхватывает. Разлетаются стеклянные брызги, дети отбегают подальше от острых осколков и клоуна, лицо которого пересекает трещина. Девочка пожимает плечами. Она расстроена, но дома её ждут не менее чудесные игрушки...

Будь у меня голос и душа, я бы пожелал тебе, мальчик, бояться смерти. Мумий, скелетов, змей — не имеет значения. Главное — не смеха. Иначе когда-нибудь в мире станет на одного боггарта больше.