Непроницаемость чёрных грозовых туч пронзил обжигающий солнечный луч. Сперва он был совсем слабым, путался в клубящихся мрачных облаках, терялся, превращаясь в неясные, смутные отблески, но постепенно начал набирать силу. Упрямый луч медленно, но упорно расширял светлое оконце в самом сердце непроглядной тьмы, и, наконец, отразившись в каплях утренней росы, заставил ещё холодную, промёрзшую землю засверкать. Трудолюбивое дитя солнца сначала воровато кралось по земле, словно ещё не до конца веря в успешность своего предприятия, но с каждой секундой всё увереннее захватывало новые пространства, согревая, пробуждая, оживляя. А главное – рождая яростную надежду даже в самом отчаявшемся сердце.
Встречавший рассвет на самом верхнем ярусе Астрономической башни школы чародейства и волшебства Хогвартс Северус Снейп, новоиспеченный директор, удивленно вздохнул. Он был уверен, что именно в этот совершенно особенный день солнце должно разогнать тьму хотя бы на несколько часов, но когда это наконец-то произошло, он всё равно испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Теперь Снейп мог позволить себе ненадолго расслабиться. Пожиратель Смерти, доверенный слуга самого Тёмного Лорда довольно прищурился и, охваченный непередаваемым чувством благоговения и восхищения, пристально вгляделся в светлеющее небо. Рассветное зарево, торжествуя, продолжало разгораться. Свет достиг заброшенного поля для квиддича, на высоких кольцах заиграли десятки золотых зайчиков, заставляя их блестеть и переливаться, победно заалели потёртые знамёна на трибуне Гриффиндора, таинственно и волнующе всколыхнулась залитая солнцем гладь Чёрного озера. В груди Северуса Снейпа восторженно и быстро билось сердце.
— С днём рождения, Лили, — едва слышно прошептал волшебник и, ещё раз напоследок подставив измождённое лицо живительным лучам, резко развернулся на каблуках.
Когда директор Хогвартса спускался с Астрономической башни, направляясь в свой кабинет, походка его разительно отличалась от тяжёлой поступи, свойственной ему в последнее время. Она снова была энергичной и пружинистой, словно тело мужчины впитало в себя неукротимую силу солнечного света.
Решительно распахнув дверь директорского кабинета, Снейп вошёл в комнату, уже ничем не напоминающую о прошлом хозяине. Ощущение незримого присутствия всемогущего Альбуса Дамблдора исчезло с его смертью, не оставив и следа. Кабинет был мрачен и строг, а тяжёлый, спёртый воздух делал угнетающую атмосферу безысходности ещё более давящей. Но Северус давно перестал обращать на это внимание. Он только бросил полный сожаления взгляд в сторону письменного стола, за которым так часто сидел бывший директор, лукаво глядя на собеседника поверх очков, и уверенно прошёл к стеклянному шкафу. Перед тем, как трепетно потянуть на себя изящную дверцу, Снейп, небрежно взмахнув волшебной палочкой, запер дверь. Нежданные гости были нужны мужчине меньше всего. Практически забыв, как дышать, Северус медленно поднял палочку вновь и, произнеся «Вингардиум Левиоса», аккуратно перенес на письменный стол широкую чашу, в которой колыхалась, периодически образуя небольшие водовороты, серебристая жидкость.
Северус Снейп, нетерпеливо постукивая ногой, стоял напротив Омута Памяти. В очередной раз он не смог заставить себя сесть в директорское кресло, заняв место, которого не заслуживал. Несмотря на то, что Альбус Дамблдор покинул этот мир, он оставался величайшим из директоров Хогвартса, а значит, преемник его должен был быть достойным и мудрым волшебником. Снейп никогда не считал себя таковым. После того, как Дамблдор великодушно позволил ему попытаться искупить самую большую ошибку в его жизни, Северус всё чаще стал задумываться о том «как могла бы сложиться жизнь, если». Он ненавидел эти мысли, и днём, и ночью чувствительно жалившие его сознание, но ничего не мог поделать с отравившим его душу и сердце чувством вины. Чувством вины перед единственной женщиной, которую он когда-либо любил.
Не медля больше, Северус поднёс волшебную палочку к виску, слегка посеребрённому сединой, и аккуратно вытянул тонкую сверкающую нить воспоминания. Несколько долгих мгновений он задумчиво смотрел на неё, крутя палочку между пальцев. Вот она – вся его жизнь. Этот единственный день в году, когда бывший профессор зельеварения позволял себе быть собой, быть живым, позволял любви и горечи заполнять всё его существо. Он продолжал существовать только ради этих дней, когда можно было с головой погрузиться в воспоминания и плакать, лихорадочно шепча её имя, словно мощнейшее заклятье, всё же бессильное вернуть её. Северус продолжал жить ради мести, а ещё ради того, чтобы каждый год поздравлять её с днём рождения и лелеять глупую надежду на то, что она слышит его там, за гранью добра и зла, в царстве вечного света, где солнце целует её нежную кожу и путается в огненно-рыжих волосах.
Снейп винил себя в её смерти каждый день этой проклятой жизни и каждый день словно умирал сам. Он не мог избавиться от мысли, что, не будь он Пожирателем Смерти, смог бы защитить её, погибнуть за неё, если бы потребовалось, но уберечь от не знающего пощады и милосердия Тёмного Лорда. Он ненавидел Джеймса Поттера, этого бесполезного, жалкого выскочку, не стоившего и ногтя на её мизинце, не сумевшего сохранить ей жизнь. И, конечно, он никогда не смог бы простить Гарри. Северус знал, как Лили Эванс любила своего сына, но для него невозможно было забыть о том, что жизнь Гарри Поттера – это жизнь, отнятая у его матери. Гарри Поттер. Мальчик-который-не-должен-был-выжить. Мальчик, которого Снейп поклялся защищать. Мальчик, в котором живет крохотная частица его любимой.
Северус опустил воспоминание в Омут Памяти, и серебристую нить тут же затянуло возникший в чаше водоворот, мелькнули знакомые до боли картины и, не имея больше сил ждать, волшебник наклонился, всем телом содрогнулся от предвкушения и мысленно нырнул в прошлое.
Если бы, продав душу, Северус Снейп смог бы навсегда вернуться в те далёкие годы, когда Лили Эванс была жива, и раз за разом наблюдать каждый день её жизни, он бы согласился, не задумываясь. Вот маленькая рыжеволосая колдунья вдыхает жизнь в давно увядший цветок. Вот её лицо озаряется счастливой улыбкой, когда распределяющая шляпа гортанно выкрикивает: «Гриффиндор!» Вот третьекурсница Лили бодро шагает по двору школы, и её волосы отливают красным под ласковыми лучами утреннего солнца. А вот она в отчаянии, чуть не плача, сжимает горячими руками его ледяные ладони и умоляет не связываться с сомнительной компанией слизеринцев, ставших впоследствии Пожирателями Смерти. Потом была ссора, когда он, не помня себя от злости, в сердцах крикнул ей: «Грязнокровка!» Именно тогда он по своей собственной глупости окончательно потерял свою Лили, свою единственную, невыносимо прекрасную, самоотверженную, безрассудно отважную Лили. Северус смотрел на неё, как завороженный, утонув в собственных воспоминаниях, и не сразу заметил, что неосознанно тянет к ней руки в немой мольбе.
— Не уходи, пожалуйста. Не оставляй меня, — беззвучно шептал Северус Снейп, чувствуя, как слёзы безудержно катятся по его щекам, оставляя на них солёные дорожки, и как разрывается от горечи потери неистово колотящееся сердце.
Его сердце. Оно бьётся. Оно болит. А её уже затихло навек. Сердце его Лили.
Снейп находился в таком смятении, что чуть не пропустил момент, когда ему просто необходимо было вырваться из затягивающей бездны воспоминаний. Он отпрянул от Омута Памяти, судорожно хватая ртом спёртый, отдающий запахом плесени воздух. Лишь к одному, самому последнему воспоминанию о Лили Эванс он не позволял себе возвращаться – к воспоминанию о том, как он нашёл её бездыханное тело.
Лили, всегда живая и весёлая, лежит на полу, застывшая в какой-то неестественной позе. Глаза её закрыты, а на лице нет ни тени тревоги. Но Северус сразу увидел на нём печать смерти. Она оставалась прекрасной и желанной, даже после того, как жизнь покинула её, но Снейп не мог вынести этого зрелища. Ему казалось что ни сердце его, ни душа не способны вынести такого испытания ещё раз. Он не хотел вспоминать о том, что та единственная, кто имел для него значение, мертва. Уж лучше он будет каждый год погружаться в Омут Памяти, любоваться её жизнерадостной улыбкой, чувствовать прикосновения её горячих рук и надеяться, что она слышит, как он снова и снова повторяет: «С днём рождения, Лили».
Vova
