Чёрный лебедь

Слышать мелодичное «Доброе утро» от матери первого сентября – изощрённое издевательство.

Родители всегда садятся по разные стороны огромного обеденного стола, друг напротив друга. Расстояние, разделяющее их, кажется огромным, но Драко старается не задумываться: следствие ли это чинности семьи, либо же здесь можно узреть какой-то скрытый смысл. Лицо Люциуса скрыто газетой «Ежедневный пророк». И даже сейчас, дома, когда он вдали от посторонних глаз, его лицо без эмоций, словно высечено из камня, как у дорогих декоративных статуй в саду. Драко знает это.

Отец удовлетворенно кивает, мысленно соглашаясь с содержанием статьи. Наверное, там написано что-то о провальной политике Министерства, или о том, что старик-директор выжил из ума.

Прошедшее лето слилось для младшего Малфоя в какую-то бесконечную бездонную пропасть. Недели следовали одна за другой: одинаковые, бесцветные и пустые, а ему все казалось, что у пропасти нет конца – так долго он летел в неё. Отец рассказывал о долге, о грядущей войне, о тех переменах, которые она принесет. Тёмный Лорд возродился. Драко вглядывался в серые, пустые и абсолютно нечитаемые глаза отца и силился понять: какие чувства он испытывает? Рад ли он этому? Или же всё наоборот? Так или иначе, Лорд Малфой чётко дал понять, какую позицию займет его семья.

Наверное, так и должно было быть. Главный принцип – чистота крови, и Драко говорилось об этом с самого детства. Однако раньше его собственная борьба не заходила дальше обычных оскорблений грязнокровок. Всё стало гораздо серьёзнее, а насколько глубоко зайдет, представлять не хотелось.

Внешне его жизнь ничем не отличалась от той, что была раньше. Но только внешне. Он чувствовал, что отец готовит его к служению своему господину. Чувствовал и не понимал, не хотел принимать этого. Когда тебе пятнадцать лет и твоя фамилия Малфой, ты не должен думать о войне. Ты живешь в довольстве и достатке. Имеешь всё, что только можешь захотеть. Сотни возможностей, сотня перспектив. А потом щелчок – занавес. Перерыв. И декорации становятся другими.

Драко неслышно вздыхает, глядя в тарелку с нетронутой овсянкой. Он закрывает глаза, снова открывает – содержание тарелки остаётся таким же, что и секунду назад. А вот в жизни скоро всё изменится. Нет. Уже изменилось.

* * *

Распределяющая шляпа открывает свой рот-прореху и выкрикивает на весь Зал:

— Слизерин!

Приветственные хлопки гораздо тише и гораздо неохотнее, чем любой другой факультет. Директор мимолетно касается своей ладони кончиками скрюченных пальцев. Драко смотрит в его лицемерные глаза, но видит только отражение огоньков тлеющих свечей витающих в воздухе над головами первогодок.

Маленькая девочка идет к своему столу, садится и скромно улыбается. Ей еще предстоит узнать, что такое Слизерин. Она еще и понятия не имеет, что произойдет с её жизнью.

Драко Малфой может многое рассказать о своём факультете. Нет. Не так. О гордых и благородных учащихся своего факультета.

Каждый, кому предстоит провести последующие семь лет в холодных подземельях должен забыть такие слова, как «доброта», «честность», «милосердие». Каждый из этих детей, кто тщательно скрывает свой страх от окружающих под масками равнодушия, должен понять это в самом ближайшем времени. Потому, что никак иначе их воспринимать точно не будут.

Кто-то сказал, что ученики Салазара становятся темными волшебниками? Может быть это и так, только вот сам факультет ни при чём – винить нужно гнилое общество, которое готово повесить ярлык на всё. Даже на эту малютку. Уже сейчас взгляды, направленные на неё – подозрительны; словно ребенок сейчас поднимет палочку и звонким голосом произнесет темное заклятие.

А ведь они никогда не задумывались о том, что слизеринцам приходится сложнее всех в этой добродетельной школе. Для них всё по-другому. Другие приоритеты. Другая истина.

Истина не в том, чтобы заслужить чье-то доверие, дружбу или любовь. Истина в том, что если тебя поместили в змеиный клубок, ты должен стать самой ядовитой змеёй среди прочих.

Драко скользит взглядом по Залу равнодушно, не вслушиваясь в монотонную фальшивую речь директора. Взгляд останавливается на Поттере, и Драко не замечает, как сами по себе сжимаются кулаки.

Поттер… Летом ненависть к Поттеру, которая, кажется, и так была на своём пике после всех происшествий на четвертом курсе, возросла еще сильнее. Драко был готов обвинять его во всем, что случилось. Эта уверенность прочно засела в его голове.

Поттер в центре внимания. Как обычно. Воздух в Большом Зале накален чужими эмоциями – ученики смотрят на него: кто-то с недоверием, кто-то с надеждой. Наверняка он наслаждается этим. Правильно говорит про него Снейп: заносчивый, избалованный и самовлюбленный.

Что может сделать этот болван против Тёмного Лорда? Против сотни Пожирателей?

Губы складываются в тонкую нить. Хочется подойти и плюнуть Поттеру прямо в его напыщенное лицо. Хочется, чтобы всё стало как раньше. Без грядущей войны, без страха всех этих людей, без того будущего, которое ему, Драко, уготовлено.

* * *

Неделя пролетает слишком быстро. Словно Драко засыпает в понедельник, а в тот момент когда он открывает глаза, на него обрушивается осознание, что уже пятница.

Фрагменты, в голове всего лишь фрагменты.

Тяжелая, особенная тишина в гостиной Слизерина по вечерам. Пухлые губы Панси, по которым скользит самый кончик пера — всего несколько волокон. Бархатный голос Блейза, впечатывающий каждое сказанное им слово. Мрачный взгляд декана, проникающий куда-то глубоко вовнутрь. Мерзкие рыжие веснушки Уизли, больше напоминающие капли грязи, и измазанные в чернилах пальцы его небрежной подружки Грейнджер…

Вот как смотрит Паркинсон на сегодняшнем вечернем дежурстве. Небрежно.

Бывает такая красивая небрежность. Исключительная. Как у Панси.

Неважно – случайно выпущенный локон из прически, либо расстегнутая пуговка, украдкой демонстрирующая участок белоснежной манящей кожи. Безразличное приглушенное сияние глаз из-под полуопущенных ресниц. Бывает, как у Грейнджер – свитер в затяжках и наспех собранные волосы в кривой хвост.

Взгляд скользит по коридору и теряется в темноте.

Нет ничего страшнее темноты. Лживые и опасные тени тянут свои уродливые пальцы, а от их голосов веет безнадежным холодом.

— Люмос! – шепчет Драко.

Он с каким-то садистским предвкушением представляет себе, что поймает Поттера, разгуливающего по коридорам под покровом ночи – в неположенное время.

Поттер…

В голове слишком много фрагментов с Поттером. Он всю неделю нарывается. Всю неделю пытается отчаянно привлечь к себе внимание. Драко не должен думать о Поттере, поэтому он пытается сосредоточиться на своем первом дежурстве. Это важно. Гораздо важнее какого-то глупого гриффиндорца, возомнившего себя мессией магического мира.

На каменном полу тонкая желтоватая полоска лунного света – результат приоткрытой двери. Панси заглядывает туда, а через секунду тянет за собой с загадочной улыбкой – уголки её губ приподняты совсем чуть-чуть. Даже не улыбка, а прозрачный намек на неё.

В помещении светло; огромная полная луна совсем близко к окнам. Панси медленно поднимает руку к волосам, пропуская искрящийся воздух сквозь пальцы, как воду, и распускает волосы.

— Ну же, — она приподнимает брови. – Давай развлечемся. Наше первое дежурство должно чем-то запомниться.

Она говорит таким хриплым, грудным голосом, который наверняка долго тренировала. Взгляд Драко равнодушен, он стоит, опираясь на парту и наслаждаясь представлением, разыгрываемым для него одного. Сейчас Панси Паркинсон на вакантном месте и будет делать всё, чтобы не потерять его. Ей страшно потерять его.

Еще один принцип Слизерина – никто не должен знать, что тебе страшно. Никто и никогда.

Поэтому пальцы девушки уверенно пробегают по гладкой ткани галстука, и она медленно двигается вперед. Секунда – губы прикасаются к губам.

Сладкая девочка Панси показывает, чему она училась долгими летними вечерами, когда гостила в поместье Малфоев. Изящные руки забираются парню под мантию. Тишину прорывает звук расстегивающейся ширинки. Панси опускается на колени.

В голову Драко, в которой сейчас не должно быть ни единой мысли, почему-то приходит Поттер. Наверное, причина в этом слишком большом количестве фрагментов с его участием. Интересно, а святой символ Гриффиндора девственник или нет?

Панси нежно прикасается к члену ладонью, прежде чем взять его в рот. С губ Драко срывается почти неслышный гортанный стон.

Наверное, всё-таки нет. Только как они делят с Уизли их грязнокровую подружку?

Горячий, изворотливый язычок Панси скользит по стволу, губы двигаются, и она заглатывает член глубже. Она взмахивает ресницами, преданно глядя в серые глаза, прикрытые тонкими, почти прозрачными в искрящемся свете луны веками. Пальцы Драко бессистемно путаются в мягких черных волосах, и он подаётся вперед, входя в податливый рот.

Гребаный Поттер прочно застревает в мыслях и не планирует вылезать оттуда.

Драко оглядывает силуэты комнаты и понимает, что это класс по защите. Наверное, в этом всё дело. Поттер так долго здесь выёбывался перед своими тупыми дружками, что атмосфера кабинета просто пропиталась им.

Панси старается изо всех сил. Член входит на полную длину, от чего у его хозяина перехватывает дыхание. Он широко распахивает глаза, смотря в упор на эту маленькую сучку.

Потому что урод Поттер не выходит из головы.

Блядь…

— … Поттер… — сквозь крепко стиснутые зубы шипит Драко.

Панси вдруг останавливается и резко отстраняется. В её глазах читается недоумение, а рот всё еще приоткрыт. Только в эту секунду до Малфоя доходит, что произошло. И чью фамилию он произнес.

Рот Драко удивленно открывается. Паркинсон не видит – её глаза закрыты, и она судорожно втягивает в себя воздух, то ли боясь разреветься, то ли надеясь, что наваждение растворится в её дыхании.

— Как ты назвал меня? – тихо говорит она.

Она встает, и её глаза готовы прожечь дыру в парне. Драко нервно сглатывает. Сейчас главное – объяснить эту ситуацию прежде всего себе.

— Я просто думал о Поттере, — сбивчиво начинает он и осекается. Сам смысл сказанного доходит несколько позднее, когда Драко замечает, что на фарфоровой кукольной коже личика Панси проступают красные пятна.

— И часто ты думаешь о нём во время секса со мной?

Еще мгновение – и она не сдержится. Она и сама это понимает. Панси резко разворачивается, чтобы Малфой не заметил слез, блестящих в уголках её глаз и стремительно бежит к двери.

— Педик, — бросает она перед тем как выбежать из кабинета.

Драко с силой ударяет кулаком о деревянную столешницу парты. В картотеке поводов для ненависти Гарри Поттера появляется еще один.

Драко долго не может заснуть, ворочаясь на ледяных простынях. В подземельях всегда холоднее, чем во всех остальных частях замка. И даже когда, наконец, удается провалиться в беспокойный сон, вся омерзительность и ужас того, что произошло в классе по защите, наваливается на него даже там. Ему грезится Поттер; он летает на своей «Молнии» и глупо хихикает, показывая на озадаченного Драко, а толпа незнакомцев с радостью подхватывает его смех. Последнее, что запоминает Малфой — он показывает гриффиндорской выскочке средний палец. Потом Морфей чуть сильнее сжимает его виски мягкими, почти невесомыми прикосновениями, и Драко отключается окончательно.

* * *

Голоса учеников в Большом Зале за завтраком сливаются в ровный размеренный гул, который бывает, когда к уху прикладываешь большую морскую ракушку. Стук столовых приборов по аляповатым хогвартским тарелкам точно такой же, как если постучать по убористой роговице раковины.

И, правда же, что если закрыть глаза, то можно представить, что находишься на песчаном берегу и слушаешь шум прибоя.

Драко равнодушно смотрит перед собой, не различая лиц, люди мелькают, словно в замедленной съемке — как-то механически — и кажутся роботами. Он пытается сосредоточиться на обрывках разговоров, на ярких цветах галстуков, вызывающе контрастирующих со смоляной чернотой ученических мантий, на чём угодно, лишь бы в голову снова не лез Поттер.

Вчерашняя ситуация не нравится Драко, Несмотря на то, что он придумал себе сотню оправданий: одно глупее другого. Наверное, лучше всего забыть это, как кошмарный сон. Малфой поднимает глаза и смотри перед собой – на гриффиндорский стол. Ага, как же…

От раздумий отвлекает мягкий тенор Блейза.

— Как у тебя дела, Драко? – участливо спрашивает он.

Его выдают глаза – его хитрые лисьи глаза, немного прищуренные и блестящие; и тщательно сдерживаемая улыбка. Так бывает, когда напрягаешь, кажется, все мускулы лица, чтобы не расхохотаться в голос, и не застучать по столу рукой в порыве эмоций.

— Что ты хочешь от меня? – холодно отзывается Драко, смерив брюнета подозрительным взглядом.

У Забини вырывается смешок.

На самом деле, Блейз относится к тому типу людей, под чье обаяние попадаешь в первую же секунду общения с ним, безоговорочно и уже безвозвратно. Такие люди теплые и яркие, как маленькие солнца в серой толпе; хочется стоять, зажмурившись, и впитывать в себя их лучи, потому, что рядом с ними испаряется даже самое плохое настроение.

— Я жажду услышать грязные подробности вчерашнего вечера. Панси мне рассказала та-акую интересную историю…

Блядь. Ну конечно. Еще эта тупая сука Паркинсон со своим длинным языком.

Когда, кажется, что всё самое худшее уже произошло, обязательно происходит что-нибудь этакое. Пинок от судьбы, которая как бы намекает не расслабляться.

— Лучше сразу отъебись от меня, Блейз, — устало говорит Драко, вновь натыкаясь взглядом на факультет с красно-золотыми эмблемами. Гриффиндорцы о чём-то возбужденно шушукаются, оглядываясь на учительский стол.

— Так значит это всё-таки правда?

Под убийственным взглядом, который Драко посылает своему собеседнику, тот всё же не сдерживается и смеётся. А потом его лицо резко серьезнеет.

— Мне кажется, я знаю, в чем твоя проблема… — задумчиво говорит Блейз. — Ты слышал о теории Фрейда о бессознательном?

— Блядь, — вырывается у Драко. — Нет, конечно! Это еще кто?

— Известный психолог в мире магглов, — спокойно поясняет Забини.

Их диалог прерывают две старшекурсницы с Хаффлпаффа, проходящие мимо их стола. Они хихикают и кидают томные взгляды, на что обычно Драко реагирует снисходительно и спокойно, а вот сегодня это раздражает. Он подавляет желание помахать рукой у друга перед глазами, чтобы вновь привлечь к себе внимание.

— С каких пор мы говорим о магглах? – ехидно тянет Драко, когда, наконец, девушки скрываются в дверях.

Забини, взгляд которого всё еще устремлен им вслед, а мысли, наверняка, под форменные юбки до колена равнодушно пожимает плечами.

— Ничего не имею против их книг.

Он переводит взгляд на блондина.

— В тебе говорит твоё подсознание, Драко, — спокойно начинает пояснять Блейз, не обращая внимания на его недовольство. — Те неосознаваемые тобой мотивы, истинный смысл которых ты не принимаешь из-за противоречия их твоему классовому восприятию и их социальной неприемлемости, трансформируются во вполне осознаваемую ненависть к Поттеру.

Ну да, Блейз любит охуительно-умные речи, наполненные длинными словами, и смыслом, понятным только для него одного. Он говорит с видом ученого, разве что указательный палец вверх не поднимает. Назидательный такой знак.

— Круто, — фыркает Драко. Он уже привык к подобным выступлениям. — Это ничего что я ни хера не понял?

— Ну, если просто, то ты хочешь Поттера.

— Я не хочу Поттера!

— Да?

Блейз удивленно округляет глаза, словно кто-то нагло опровергнул самую точную истину на его жизненном пути. Получается слишком наигранно. Раздражение Драко, зародившееся где-то в глубине желудка, горячей волной пробегает по груди вверх, по гортани и ударяет прямо в голову. Драко хмурится, стараясь отогнать его.

— Блейз…

— Ты в этом точно уверен? – продолжает издеваться тот.

В голове Драко всё-таки взрывается фейерверк. Единственное, что сдерживает парня – наличие людей вокруг.

— Если в какой-то блядской маггловской книжке написали, что я хочу Поттера, это еще не значит, что я действительно хочу его!

— Видишь, ты дважды сказал, что хочешь его, – ухмыляется Блейз. — С подсознанием не поспоришь. Вот что тебе сегодня снилось?

Он пытливо всматривается в заостренные черты лица.

— Ничего! – Драко ловит себя на мысли, что снился ему сегодня именно Поттер. В любом случае, он не собирается прислушиваться к тому, о чём сказал какой-то маггл. Он поспешно добавляет: — И Поттер мне абсолютно безразличен.

Серые глаза несколько раз закрываются, быстро и резко, словно стараясь снять с себя, отогнать чужой непрошенный взгляд. Блейз удовлетворенно кивает чему-то своему, а потом отводит взгляд. Глядя на чистое небо через витражное окно, он, мечтательно улыбаясь, говорит:

— Ну, раз он тебе абсолютно безразличен, тебе ведь не составит труда игнорировать его правда?

Брови Драко удивленно приподнимаются.

— А с каких пор ты его защищаешь?

— Драко, не уходи от темы. Поттер уже давно забыл вашу детскую вражду и нашел себе более важные дела. Пора бы и тебе это сделать.

Драко недовольно думает о том, что в этом замке еще не нашлось ничего, что может быть важнее его, Малфоя. Он косится на друга, понимая, что его самым наипримитивнейшим образом берут на «слабо». Что-то задумал? Блейз лишь щурит глаза на солнце, как довольный сытый книллз, и рушит всю теорию о заговоре.

— Если только кое-кто не будет говорить обо всём, что касается магглов, — бурчит Драко.

Теперь придется действительно игнорировать Поттера.

Несколько минут проходят в молчании

— А с Паркинсон что делать? – задумчиво произносит Драко, задавая этот вопрос скорее себе, чем кому-то. Справа Блейз невежественно фыркает в кубок с соком, отчего в нем взлетает фонтан оранжевых брызг.

— Драко, ты волшебник, или нет? – он отрывается и смотрит на Малфоя, дожидаясь кивка. — Сотри ей память, пока она еще кому-нибудь не рассказала. Хотя, я в этом что-то сомневаюсь.

Драко кивает, поднимаясь из-за стола. Проще простого: стереть человеку память. Может с Панси удастся просто поговорить?

Он мысленно готов грустно поаплодировать этому циничному перфомансу.

* * *

Панси сидела на своей кровати в комнате для девочек, сложив ноги по-турецки, и с остервенением резала колдографии Малфоя. Её взгляд становился особенно кровожадным, когда маленькие фигурки Драко забивались куда-то в угол снимка, в попытке ускользнуть от двух металлических острей ножниц.

Когда Драко входит в комнату, вся кровать девушки усыпана разноцветными глянцевыми клочками.

— Панси… — начинает он, садясь напротив девушки.

Она поднимает на него горящие ненавистью глаза.

— Оставь меня в покое извращенец! – шипит Панси и отворачивается.

— Панси, я хотел с тобой поговорить, — делает вторую попытку Драко

— Иди и говори со своим любимым Поттером, Малфой! Скоро все узнают о том, кто ты на самом деле!

Он раздраженно вздыхает. Видит Мерлин, Драко не хотел подобного исхода.

— Панси, посмотри на меня!

— Да что тебе…

— Обливиэйт!

Заклинание забвения очень сложное, нужно хорошо сконцентрироваться. Палочка в руке немного подрагивает от скорости выполнения – в любой момент может кто-то зайти. Глаза Паркинсон затуманиваются, словно покрываясь мутной пленкой, и становясь матовыми.

Спустя минуту, она уже приходит в себя и растерянно оглядывает обрывки колдографий. Драко ободряюще гладит её по плечу и говорит:

— Извини, за то, что накричал на тебя вчера на дежурстве. Репаро всё исправит.

Драко молчал.

Дни следовали друг за другом, как одинаковые белоснежные суда, скользящие из тихой гавани порта в открытое, шумное и беспорядочное море. Они медленно плыли по поверхности, настолько медленно, настолько незаметно, что ни единая волна не осмеливалась подняться от прикосновения гладкой кормы к воде. Мало-мальски разбирающийся человек, не задумываясь, произнес бы слово «штиль».

Штиль – вот какова была жизнь Драко; да — спокойная, но такая же скучная и пресная, как маггловский портрет, лишенный возможности двигаться и говорить со своими потомками. Прозрачная реальность — вода в той самой гавани — отражала все её изъяны. Главным же изъяном стало то, что жизнь резко опустела, но признаваться в этом Драко никому не собирался, даже самому себе.

Солнце восходит ежедневно, но по-настоящему начинаешь ощущать важность тепла его лучей лишь во тьме, и никак иначе. Так же было и с Гарри Поттером: ничего будто и не изменилось, но тянущее чувство в желудке с каждым днём чувствовалось всё отчетливее.

Поттер постоянно где-то мелькал; создавалось ощущение, что он и не заметил этой перемены, не обратил внимания. Он жил своей обычной жизнью, ничего не почувствовав. Он всё так же учился, ходил на тренировки, иногда с кем-то шептался – это злило до дрожи в коленях, до сжатых кулаков. Но в моменты, когда резкие слова были уже готовы сорваться с языка, взгляд Драко обязательно сталкивался с лисьими раскосыми глазами цвета древесной коры.

«Сдаешься?», — насмешливо спрашивали они.

Еще сильнее сжимая зубы и грозясь раздробить их в крошку, Драко гордо поднимал подбородок и раз за разом проходил дальше. Поттер даже не смотрел вслед. Точно не смотрел.

Шла третья неделя от того момента, когда Драко стал его игнорировать.

Корабли всё уходили и уходили, скрываясь где-то за размытым горизонтом; им было всё равно – и что солнце светит по-другому, и что краски вмиг поблекли, и что воздух, раньше наполненный ароматами, словно иссушил сам себя.

Драко с трудом отрывал взгляд от гриффиндорского стола за завтраками, обедами, ужинами, и молчал.

* * *

По вечерам во всем замке: от глухих подземелий и до верхних этажей башен, продуваемых гуляками-ветрами, зажигаются факелы; мрачные тени, что боятся солнечного света, выходят из своих пыльных углов и начинают зловещий танец на каменной кладке, изрисованной тонкими трещинками многовекового тлена. От пропитанного смолью дерева исходит чуть слышный запах гари, а тонкие струйки дыма уходят под потолок, и непонятно, черный он от природы, или же от ежевечерней копоти.

В библиотеке по-другому. Блюстительница порядка и чистоты мадам Пинс позволяет сидеть только со свечой, накрытой толстым стеклянным колпаком: чтобы не чадила. Волнуется за ветхие пергаментные страницы, покрытые витым кружевом чернил, страницы, от которых, кажется, даже пахнет временем. Даже извилистый коридор добротных стеллажей не укроет от цепкого взгляда библиотекарши.

Драко всегда садится напротив окна, недалеко от кованых решеток, отделяющих запретную секцию, ровно как и в этот раз. До ужина остается всего лишь час, а до матча с гриффиндорцами всего лишь сегодняшняя ночь и завтрашнее утро. Перо послушно и споро скользит по шершавому листу, тусклого, желтоватого оттенка, оставляя после себя замысловатую каллиграфическую вязь. Лучше закончить это эссе о свойствах яда акромантула сейчас.

Блейз подкрадывается незаметно, и через его тень уже покрывает недописанное эссе. В прищуренных глазах танцуют оранжевые блики, а на лице таинственная улыбка.

— Развлекаешься? – тихо спрашивает он.

Драко откладывает перо и с удовольствием разминает спину, уставшую от одного положения. Несколько секунд он внимательно смотрит на друга, а затем отвечает очень серьезным тоном:

— Ну, конечно же, развлекаюсь, Блейз. Чем еще можно заниматься в библиотеке? Прости, что не пригласил тебя разделить со мной это незабываемое веселье.

Забини насмешливо фыркает, а улыбка на лице становится еще шире.

— Я знаю секрет.

Его тон слишком уж многообещающ. Такими голосами обычно опытные коммивояжеры уговаривают купить что-то особенно ненужное. Драко напускает на себя скучающий вид и вновь берется за перо. Его взгляд вновь устремляется в книгу.

— Я не хочу тебя разочаровывать мой дорогой друг, но мне не интересно, сколько раз ты сегодня дрочил.

— Как грубо, — Блейз закатывает глаза. В них плещутся смешинки, а значит, у него действительно что-то стоящее. — Тебе срочно нужно сублимировать свою сексуальную энергию, чтобы избежать подобных эксцессов.

— Мне не нужно сублимировать, у меня есть Панси.

— Ага, — Забини кивает. — Так ты хочешь узнать секрет или нет?

— Дай-ка подумать… — Драко изображает на лице глубокую задумчивость, несколько мгновений хмурится, разглядывая потолок, а затем решительно поворачивается к собеседнику и холодно отрезает: - Нет!

Блейз лишь качает головой.

— Нет, хочешь, — уверенно говорит он. — Вчера я кое-кому присунул…

После этого слова всё встает на свои места. Драко не хочется, чтобы его отвлекали подобными историями, которых он и так наслушался в изобилии. От того же самого Блейза. Поэтому, приходится его перебить:

— Я безумно рад, что ты решил поделиться этим грандиозным событием именно со мной. Но я повторяю: мне не интересно.

— Заткнись, Малфой, — беззлобно бросают ему в ответ. — Её зовут… — Забини пару раз щелкает пальцами, что заставляет Драко мысленно вздохнуть. Жест более чем наигранный, потому, что у Блейза отменная память – помнит же он как-то все эти штучки, вычитанные в маггловских книгах. - Мариэтта! Точно.

Драко хмыкает, но на этот раз решает не перебивать – может тогда Блейз поскорее расскажет свою сплетню и уйдёт. Даже не интересно…

— Она жутко болтлива, эта Мариэтта с Равенкло, — как ни в чем не бывало продолжает Забини. — Треплется обо всём подряд. Я уж было хотел найти для её рта более приятное применение, как она рассказала мне просто любопытнейшую вещь. Кто бы мог подумать, Драко, но у Поттера появилась подружка!

Внутри у Драко почему-то вскипает злость. Грёбаный Блейз со своими грёбаными бабами! Неужели из-за такой ерунды нужно было отвлекать его от дел? Поттер, опять Поттер… Почему всегда он? И за что ему, Драко, постоянно приходится терпеть от Поттера что-то плохое?

Но, даже несмотря на эту мысленную браваду, в душу всё равно закрадывается маленький червячок, оставляя после себя гнилую полоску, как червоточину в спелом налитом яблоке. Драко незаметно переводит дыхание, крепче сжимая в пальцах гусиное перо.

— Это всё? – ровным голосом говорит он. — Должного впечатления ты не произвел. Мне плевать на это.

Блейз, внимательно следящий за его реакцией, насмешливо приподнимает бровь.

— Да ну? – кажется, он не верит. — И ты даже не хочешь узнать, кто она?

— Кто? – спрашивает Драко равнодушно.

А у самого внутри всё подбирается, как у сторожевой собаки.

— Подожди-ка… — Забини берет самую большую книгу, что лежит на столе и ставит её на корешок. Наверное, он хотел проделать всё это для конспирации, но сейчас они привлекают к себе еще больше внимания. Они оказываются отгороженными от всех огромной обложкой фолианта: из-за неё выглядывают лишь две макушки – черная и белая, и две пары глаз. — Вон там, — Блейз показывает пальцем на брюнетку, сидящую через два стола, и утвердительно кивает: — Да, точно она.

Красивая. Именно красивая, другого слова и не подобрать. Угольно-черные густые волосы; глаза — обрамленные густыми ресницами, ясные и чистые, как два озера; губы миниатюрные, что их совершенно не портит, а наоборот добавляет каплю пикантности; кожа, отливающая бронзой в теплом блеске свечей.

Какое-то незнакомое, чужеродное чувство кольнуло Драко в груди. Он хмурится и мотает головой, рассевая наваждение. Чувство отпускает так же резко, как и появилось – не даёт даже попробовать себя на вкус и осознать, что оно вообще означает своим появлением.

Блейз рядом цокает языком.

— Я бы сказал, что у Поттера неплохой вкус.

— А вот и нет! – вырывается у Драко. Он и сам не замечает, как это произошло, но слова, воспользовавшись его неосторожным замешательством, сами слетают с губ.

— И что же в ней не так, господин эстет?

— У неё… — в голове судорожным потоком мелькают сотни мыслей, одна за другой. — У неё нос кривой!

Блейз смотрит в ответ с удовлетворением, с какой-то едва уловимой усмешкой. Наверное, это та самая реакция, что он предвкушал, прейдя в библиотеку.

В этот момент дверь распахивается и входит Поттер. Глаза Драко тут же сужаются, а зрачки от злости становятся меньше игольного острия, когда он оглядывает фигуру стремительно идущего парня. Тот подходит к брюнетке, что-то произносит вполголоса ей на ухо, отчего щеки у той розовеют и она смущенно хихикает.

Пальцы сжимают перо еще сильнее, и оно с треском ломается. В тишине библиотеки этот звук кажется оглушительным.

— Кривой нос, говоришь? – насмешливо тянет Забини, разглядывая две, теперь уже ненужные половинки в руке Драко.

* * *

Кажется, за ужином стук его приборов слышен в каждом уголке Большого Зала. Драко с остервенением разрезает стейк, но на его месте он будто видит не кусок мяса, а знакомое лицо. Он то и дело поднимает голову и переводит злобный взгляд с одного стола на другой, от Поттера к его девице.

Злость – незнакомая, словно мантия с чужого плеча, уверенно устроилась в нём и клокочет всё это время. Он не понимает её природу, её происхождение; она даже не похожа на его обычную ненависть к Поттеру. Раньше, она словно была нарывом, покрытым тонкой корочкой. Она тихо ныла и собиралась по капле в его душе. Сейчас – её словно прорвало.

— Драко, кто она? – внезапно слышит он голос справа от себя и даже замирает от неожиданности.

Нож в руке Малфоя, занесенный для следующего резкого движения, замирает. Он поворачивается на голос, к Панси, и удивленно смотрит на неё.

У Панси бесстрастное лицо и плотно сжатые губы.

— Драко, кто она? – девушка громче повторяет свой вопрос.

С другой стороны раздается смешок Блейза. Он наклоняется к уху и ехидно шепчет: «Не она, а он, да, Драко?». Про себя Драко искренне желает ему подавиться салатом.

— О чем ты говоришь? – сквозь зубы цедит он.

— О чём? Ты постоянно на кого-то пялишься, вот о чем! Думаешь, я не замечаю?

Панси, словно раздразненная кошка, что шипит и угрожающе выгибает спину. Её глаза мерцают особенно: темным, опасным блеском. Наверное, её нарыв тоже резко вскрылся, и она просто-напросто не выдерживает, вот таким вот способом привлекая к себе внимание.

Драко тяжело вздыхает.

Сегодня слишком много эмоций прошло через него, и пропускная способность просто граничит со своим пределом. Слишком много, чтобы разбираться с подобными претензиями. Нож и вилка с грохотом ложатся на стол.

— Послушай меня, — тихо произносит он, так, чтобы никто посторонний не смог уловить его слов. – Я очень долго терпел твои выебоны. Уж не знаю, зачем я это делал, мне ведь похуй на тебя. Но сейчас ты меня просто достала. Пошла на хуй, Паркинсон.

Панси просто кивает, и механически, как кукла, выходит из-за стола. Кажется, она просто не может найти в себе силы произнести что-то в ответ. Её нижняя губа подрагивает, а в глазах стоят слёзы. Слёзы, которые уж точно нельзя показывать никому.

Блейз берет в руки кубок и чокается с кубком Малфоя.

— За обливиэйт? – предлагает он.

Драко морщит нос. Злость, вымещенная было на Панси, возвращается вновь, стоит лишь увидеть то, какими глазами Поттер смотрит на свою брюнетку. Отличное окончание отличного дня.

— Ты ударился о полог кровати, когда вставал сегодня утром, Драко? Это бывает очень больно, а еще на лбу может вскочить огромная шишка. Магглы в таких случаях прикладывают монету.

— Нет.

— Может быть, ты застрял ногой в исчезающей ступеньке? Когда твоя нога проваливается в пустоту, и ты ничего не можешь с этим поделать – это чертовски неприятно.

— Нет!

— Неужели ты упал с метлы на вчерашней тренировке? Я слышал, что…

— Блейз, — говорит Драко спокойным голосом, сдерживая подступающую злость и гипнотизируя взглядом ухмыляющееся лицо своего друга. – Скажи мне, зачем ты трахаешь мой мозг?

Блейз расплывается в еще более широкой улыбке. В улыбке Забини всегда какое-то грёбаное предвкушение. Ну почему нельзя веселиться за чей-нибудь другой счет? Почему непременно должен страдать Драко Малфой?

— Мне просто интересно: почему ты сегодня особенно зол? – прищурив глаза, пытливо говорит Блейз. – Есть какая-то особенная причина?

— А может всё дело в том, что ты меня достаешь?

Малфой не сдерживается и ударяет ладонью о стол, пытаясь сбросить напряжение.

Большой Зал наполнен сотней возбужденных голосов. Все в предвкушении игры; первый матч этого года – Гриффиндор и Слизерин. Драко обводит учеников тяжелым взглядом – его настроение с самого утра не поднимается выше отметки «ноль». Даже значки, красующиеся у всех за их столом, значки, сделанные для того, чтобы пошатнуть настрой команды противника, чтобы досадить лично их ловцу – Поттеру, уже воспринимаются не с таким энтузиазмом, как вчера.

Гребаный Поттер никогда не проигрывает. С того самого первого раза, когда они решили помериться силами в полете – на первом курсе – он всегда был впереди. Сколько раз Драко представлял себе это мгновение: он уводит снитч из-под носа у гриффиндорского выскочки и навсегда стирает с его лица эту самоуверенность? Сколько раз его рука хватала пустой воздух, а душа наполнялась в этот момент почти детской обидой?

Проигрывать Поттеру было вдвойне, нет, в сотню раз обиднее, чем проигрывать кому-то другому.

— Как я мог? – сокрушенно качает Блейз головой. На его лице искреннее раскаяние, наверное, он даже сам в него верит.

— Отстань от меня хотя бы до окончания матча! – раздраженно отзывается Драко в ответ.

— Да не переживай ты так! – Забини хлопает его по плечу. – Подумаешь, Поттер!

Малфой посылает ему полный ненависти взгляд, который гипотетически мог бы испепелить, обладай он такой способностью.

— Молчу-молчу! – в притворном ужасе шепчет Блейз и закатывает глаза.

Поттер, словно почувствовав что-то неладное, идет к выходу мимо слизеринского стола. Он замечает значки – серебряные короны с надписями «Уизли наш король!» — и хмурится. Еще несколько секунд назад он подбадривал нового вратаря команды Гриффиндора, а сейчас он внезапно понимает, что всё было насмарку.

Драко поднимает глаза от тарелки с нетронутым завтраком – и встречается взглядом с глазами Поттера. В них бушует самое настоящее пламя праведного гнева, губы гриффиндорца плотно сомкнуты, между бровями залегла тонкая складка. Пульс Драко внезапно учащается, а внутри сонно, лениво шевелится давно забытое чувство, что бывает после всех перепалок с Поттером.

Драко всё еще может его задеть. Ничего не говоря, почти ничего не делая для этого – вот так просто. Поттер смотрит именно ему в глаза. Именно ему.

* * *

Ясное утро; в воздухе словно растворен легкий морозец – вот так, намеками, по крупинкам, зима уже начинает напоминать о том, что скоро придет её очередь править балом. Но для полетов – идеально, как будто кто-то сверху дал добро на проведение матча именно сегодня.

Зеленая трава на поле покрыта инеем и хрустит под подошвами. Ветер играет в волосах и слегка холодит шею, отчего сзади на ней появляются мурашки и щекотно сбегают по спине вниз. Всё внутри замирает, а дыхание на секунду перехватывает – как и каждый раз, когда Драко садится на метлу.

Он не преминул возможностью подмигнуть Поттеру и показать глазами на свой значок, прикрепленный на квиддичную форму. Лицо Поттера тут же мрачнеет, а глаза метают молнии. Драко почти с наслаждением прикрывает веки: тонкая ниточка, связывающая их, крепнет, искрит, а в груди становится тепло и свободно – вот чего не хватало все эти дни. На виске у Поттера яростно пульсирует голубая вена, скрытая тонкой кожей, и Драко чувствует, что его собственное сердце бьется в том же такте.

Игра начинается стремительно. Коварный план работает безупречно – Уизли понуро висит в воздухе, а лицо у него такое несчастное, словно он собирается разрыдаться тут же, перед кольцами.

Над полем разносится речь гриффиндорского комментатора, сопровождаемая пением с трибуны факультета Слизерин. Он замолкает, вероятно, не разобрав слова, и в следующую секунду над полем громогласно проносится:

Рональд Уизли – наш король,

Рональд Уизли – наш герой,

Перед кольцами дырой

Так всегда и стой!

Комментатор, осознав свою оплошность, пытается перекричать песню, но слизеринских болельщиков уже не остановить. Один за другим, Рон Уизли пропускает четыре мяча, и это дает стимул зеленой трибуне петь всё громче и громче. Вчера в гостиной Забини назвал сиё действие психологической атакой, что заставило Драко раздраженно закатить глаза. Так или иначе, атака действовала.

Шутливая песня производит просто фурор!

Драко находит глазами Поттера – он завис на противоположной стороне поля, слушая пение. Кажется, у того даже из головы вылетело, где он. Внутри у Драко всё ликует, он готов радостно хлопать в ладоши, как маленький ребенок, получивший свой долгожданный подарок на Рождество.

Малфой подавляет в себе желание подлететь поближе: посмотреть на побелевшие костяшки пальцев, крепко сжимающих метлу, на желваки на скулах, на грозный взгляд… Он смотрит украдкой, прячась, словно на такой высоте кто-то мог бы разглядеть его горящие глаза и его улыбку.

Он смотрит на то, как Поттер держится в воздухе, на то, как двигается в полете – легко и свободно — приступив, наконец, к своим обязанностям ловца. Смотрит – и ловит себя на мысли, что любуется.

Черт, да им просто невозможно не любоваться!

Драко мотает головой, стряхивая наваждение. Его взгляд скользит по всему полю, и…

Он замечает снитч. Тусклое золото мелькает недалеко от колец факультета Слизерин. Маленький мячик замирает на месте и манит Драко к себе, подзывая несуществующим пальцем. Мгновенно среагировав, Драко, пригнувшись к древку метлы, пикирует вниз, краем глаза заметив, что Поттер, с противоположного конца поля, делает то же самое, направляя свою метлу на слизеринскую половину.

Снитч тут же меняет свою траекторию, мечется, словно разрываясь между вариантами побега: сперва он летит к трибунам, а затем резко взвивается под защитный купол. Поттер и Малфой почти синхронно повторяют его маневр, устремляясь вверх – с одной стороны рука обтянутая перчаткой из светлой, лощеной кожи, с другой — рука в черной перчатке, немного потрепанной и затертой.

В ушах у Драко стоит гул, и он уже не слышит ни комментатора, ни пения – ничего. Мир сократился до одной единственной точки – золотого мячика, крылья которого мелькают быстро-быстро, унося его все выше от своих преследователей. Секунда – и Драко видит, что рука Поттера становится ближе на полдюйма, потом на дюйм… Мысль о том, что Поттер опять победит, набатом стучит в голове, доводя почти до отчаяния. До блестящего шарика остаются считанные футы, он и сам, словно понимая это, останавливается, лениво зависнув в воздухе. Драко крепче сжимает метлу, решая бороться до последнего.

Что-то с диким свистом разрезает воздух. Драко, с расширившимися от внезапно нахлынувшего ужаса глазами, словно в замедленной съемке видит, как в Поттера поочередно врезаются два бладжера. Он дергается, как тряпичная кукла, когда мяч попадает ему в крестец, а от второго мяча, что с силой ударяет его по голове, он теряет сознание.

Драко замирает на сотую долю секунды. Мысли кружат в каком-то сумасшедшем танце, всплывая обрывками, фрагментами, не желая формироваться во что-то определенное.

Поттер, качнувшись назад, срывается с метлы и начинает падать вниз. Он летит, раскинув руки, стремительно удаляясь от Драко.

Снитч так и висит в воздухе, не двигаясь с места, ожидая прикосновение теплой уютной ладони. До снитча всего два-три фута – пара секунд и победа в кармане. Долгожданная, желанная победа.

Поттер летит медленно, ужасно медленно, а у Драко появляется единственная четкая мысль в голове.

«Он разобьётся!», — уверенно думает он, чувствуя, как немеют пальцы, как кровь отхлынула от разгоряченного холодным воздухом лица, как сердце тяжело ухает где-то в горле.

Пятнадцать футов. Десять футов. Восемь футов.

Драко срывается с места и стремительно пикирует вниз, протянув вперед правую руку – как совсем недавно за снитчем. Мгновение кажется вечностью, на лбу выступают липкие бисерины пота, тело от напряжения перестало ощущаться. Вперед движет только одна единственная мысль.

Драко хватает гриффиндорца за мантию почти у самой земли. Воздух упруго колыхается вокруг, сопротивляясь, но, тем не менее, смягчить падение удается. Он бережно опускает Поттера на землю. Драко колотит мелкая дрожь, в глазах на секунду темнеет, и приходится подождать некоторое время, чтобы прийти в себя.

Тишина, что возникает на поле, которой опутываются трибуны, которая заставила замереть игроков, почти осязаема, её можно просто разрезать ножом, как неугодную. Раздается неуверенный голос комментатора:

— Ловец Слизерина Малфой ловит Гарри Поттера, вместо того чтобы ловить снитч…

Драко тупо смотрит в одну точку.

Осознание действительности, медленно, но верно начинает обрушиваться на Драко. Его логика, что выключилась было от какого-то дикого страха, возникшего совсем не к месту, начинает работать в полную силу. Разве Поттеру позволили бы упасть? Позволили бы разбиться? Почему никто не двинулся с места?

Поттер слишком уж медленно падал, чтобы списать это на его, Драко, шок. Сразу вспоминается третий курс, когда произошло что-то похожее. Тогда Дамблдор замедлил его падение, наверняка он сделал это и сейчас!

Представляя, как он выглядит рядом с Поттером, который лежит без сознания, Малфою хочется с силой хлопнуть себя по лбу, чтобы выбить ту дурь, заставившую его ловить гриффиндорца.

«Он разобьется, блядь!», — со злостью передразнивает он сам себя, перехватывая метлу удобнее и вновь взмывая в небо.

Какой должна быть победа?

Яркой и цветной, словно сотня воздушных шаров, вырвавшихся из неосторожной детской руки и воодушевленно взмывающих в небо. Острой на вкус, как незнакомые пряности, что отец как-то привез из далекой, пропитанной солнцем страны Индии — запах этих пряностей вольно разгуливал вокруг свёртка и щекотал в любопытном носу, отчего нестерпимо хотелось чихнуть. Свободной – не объять, как небо - бесконечное, чистое, светлое…

Какой была победа Драко в этом матче?

Пустой и безвкусной; сумасшедший поток ветра, словно сорвавшийся с цепи дворовый пес, разогнал шары куда-то за синеву горизонта, рассыпал пряности по дальним углам, затянутым паутиной, рьяно подул – и небо уже затянуто крамольными грязно-серыми облаками. И имя этому ветру – Гарри Поттер.

Даже если Драко и выиграл, это еще не означает, что Поттер проиграл. Поттер ведь никогда не проигрывает.

Снитч пойман уже как-то на автомате, и Драко совсем не радует этот факт. Нет той искорки, что обычно зажигает интерес, нет духа игры, нет его вечного соперника. А какая же это победа, когда нет соперника?

Момент, который всегда представлялся, как миг абсолютного счастья, лопается, как мыльный пузырь, оставляя после себя лишь липкие капли разочарования.

Драко, скупо улыбаясь, принимает поздравления и рукопожатия. Кто-то что-то говорит, Панси вешается на шею, благополучно позабыв о вчерашнем без посторонней помощи, он чувствует хлопки по плечу, но видит происходящее словно со стороны. Драко чувствует какую-то странную отрешенность, а мысли его витают совсем не в раздевалке.

Поттер.

Опять Поттер.

— А зачем ты его спас, Малфой? – говорит кто-то, когда почти все игроки расходятся.

Драко поднимает глаза и видит капитана своей команды, Грэхема Монтегю. У Грэхема темные волосы и прозрачные светло-голубые глаза – иррационально, его усмешка кажется какой-то зловещей, будто где-то далеко в его мыслях Поттер разбивается о поле насмерть, а алая кровь, цвета гриффиндорской формы, пропитывает землю на поле. Это так отчетливо видно в прозрачных глазах Монтегю, что Драко передергивает.

— Не знаю, — говорит он, пожав плечами. – Может, заразился благородством, когда летел к нему слишком близко.

Капитан несколько секунд оторопело смотрит на него, вникая в смысл сказанного, а потом заливисто смеётся, хлопая по плечу. «Малфой заразился благородством!», — несколько раз повторяет он, фыркая, прежде чем уйти.

— Могли бы присудить хоть 50 очков, за то, что я поймал их звезду! – ворчит Драко себе под нос, наконец-то оставшись один.

— Какая несправедливость, правда?

Блейз стоит, прислонившись к спиной к стене напротив, и задумчиво разглядывает свои ногти. Так, будто егопроисходящее не волнует совсем. Так, будто он упустил эту ситуацию с Поттером и всего лишь хочет узнать сколько времени.

Драко закатывает глаза, заранее зная, что всё совсем не так.

— Ладно, я буду ждать тебя в гостиной, — тот поднимает взгляд и расплывается в улыбке. – Ты, кстати, не забудь зайти в больничное крыло.

— Зачем это?

— Ну, ты ведь наверняка надсадился, пока ловил Поттера, — насмешливо тянет Забини, — или руку потянул.

От быстрого заклинания, мгновенно сорвавшегося с палочки при упоминании фамилии на букву «П», ему удается уклониться и скрыться за дверью.

* * *

Можно долго стоять вот так, сунув руки в карманы, покачиваясь с пятки на носок, и напряженно разглядывать дверь в больничное крыло.

Можно прямо сейчас развернуться и бежать, бежать, бежать по узкому коридору, прикрывая глаза козырьком ладони от ослепительно-яркого света, что потоком льется в широкие окна; бежать, перемахивая через две ступеньки, добраться до спальни мальчиков пятого курса факультета Слизерин, упасть на свою кровать и слушать гулкие удары своего сердца.

Можно было вообще не приходить сюда, а наоборот, весь день находиться как можно дальше от этой части замка; крошить на маленькие кусочки сухие пожелтевшие листья, коими усыпан берег озера, вдыхать библиотечную пыль, да хоть напроситься к чертовому лесничему – делать что угодно, только не приходить сюда.

У Драко вырывается нервный смешок. Он уже и повод придумал – вывих плеча. Отличный повод, мать его.

Он резко дергает дверь, оказываясь в больничном крыле. Маленький столик с жесткой кушеткой, чуть дальше – два ряда покрытых накрахмаленным бельём коек, разделенные проходом. Одна из них отделена ширмой – Поттера зачем-то спрятали от посторонних глаз. До Драко долетает обрывок разговора:

— … помнишь, что в тебя попало два бладжера, Гарри? – голос Гермионы Грейнджер, хорошо поставленный и звонкий, словно колокол с тонкими стенками, полон сожаления.

— Да, а когда ты начал падать, Малфой тебя спас? – добавляет Рон Уизли тоном, полным такой масштабной скорби, как будто произносит речь на похоронах.

Драко незаметно для себя начинает раздражаться. Он стоит в проходе, не решаясь пройти дальше и потревожить эту гриффиндорскую идиллию. Он бессильно сжимает кулаки, и прислоняется к стене, стараясь почти не дышать – чтобы услышать продолжение.

— А-а-а, — беззаботно отзывается Поттер хриплым голосом. Драко закатывает глаза. Для Поттера это наверное в порядке вещей. Словно так и должно быть. Все должны спасать гриффиндорскую задницу Гарри Поттера, как только им представиться такой шанс.

Палату наполняет тишина. «Раз, два, три…», — считает Драко про себя.

— КТО МЕНЯ СПАС?

Другое дело. Мир не перевернулся.

— Его спас Дамблдор! – горячо восклицает Грейнджер. Малфой закрывает глаза и представляет, как она коршуном нависла над Уизли – она всегда так делает, когда спорит с кем-то. — Он замедлил твое падение, Гарри, а Малфой всего лишь поймал тебя у самой земли! Ты бы не разбился.

Драко хмыкает. Всего лишь. Попробовала бы она сама всего лишь поймать человека, когда он падает с двадцати футов.

— Но… Зачем он это сделал? – изумленно спрашивает Поттер.

— Наверняка захотел выделиться – бурчит Уизли себе под нос.

— Так, ну-ка уходите все отсюда, ему надо отдыхать! – из подсобки сначала появляется строгий голос мадам Помфри, а потом и сама колдомедик. Посмотрела бы я на вас, если бы вы свалились с такой высотищи!

Как вор или убийца, сбегающий с места преступления, Малфой пулей вылетает в коридор. Адреналин скользит по венам, заражая собой каждую клетку, проникает в сердце, заставляет его бешено колотиться где-то в горле в коротком рваном ритме ударов. Когда в боку уже колет от быстрого бега, и перед глазами начинают мелькать чёрные мушки, он останавливается, приваливается спиной к прохладной стене в нише и прикладывает ладони к горячим, раскрасневшимся щекам.

Что-то происходит с ним. Наверное, что-то плохое, то, чему нужно отчаянно сопротивляться, бороться, вырывать когтями из мыслей, из грёбанного подсознания. Потому, что это не правильно, это дико и ложно, как чьи-то чужие мысли в его голове. Так же неправильно, как снег в июле, как великодушные дементоры и улыбка Снейпа. Драко зарывается пальцами в волосы и сползает по стене вниз, чувствуя стыки между камнями каждым позвонком.

Потому, что это неправильно – беспокоиться о Поттере.

* * *

Вечером, после отбоя, гостиная наполнена шумом голосов и едва различимым запахом спирта – сказывается некачественное огневиски, что два шестикурсника достали в самый последний момент; звоном бокалов и редким смехом скупых на эмоции здешних девиц. Драко хочется сбежать от этого, атмосфера праздника кажется ему чуждой, её хочется оттолкнуть. Даже не так: к ней и вовсе не хочется прикасаться, чтобы не запачкаться и не увязнуть в ней.

В больничном крыле чисто и свежо, легкий ветерок, проникающий в маленькую щель открытого окна, играет с тонкой занавеской, заставляя её выписывать причудливые фигуры из ткани. Здесь пахнет мятой, мелиссой и ландышами – совсем не больничный запах. Здесь свободно дышать и легко двигаться, здесь тишина и покой.

А еще здесь Поттер – лежит на соседней кровати. Поттер спит, объятый действиями лечебных зелий, выражение его лица безмятежно — все морщинки, что появляются, когда он злиться – а это случается в тех случаях, когда он видит Драко, разглажены. Наверное, именно из-за неё, из-за гримасы злости, раньше Драко не замечал, какой он красивый.

В больничном крыле полумрак, разбавленный мягким светом единственной свечой, которая озаряет лицо спящего. Его кожа в этом свете кажется золотистой, мельчайшие капельки пота слабо мерцают, у него правильные черты лица, высокий лоб и хорошо очерченный подбородок. Пухлые губы, гладкие, чувственные – разве у парней могут быть такие губы? Они слегка приоткрыты, отчего Поттер кажется домашним и очень милым.

Драко наклоняется ближе, удивленный увиденным, так, что может пересчитать пушистые реснички, которые едва заметно подрагивают во сне. Повинуясь какому-то секундному, иррациональному желанию, Малфой медленно протягивает свою руку и касается его лица. Кожа Поттера кажется покрытой расплавленным золотом, и Драко боится, что на ней навсегда останутся его отпечатки. Он едва прикасается подушечками пальцев к виску, проводит линию до подбородка, дотрагивается большим пальцем до нижней губы. В моменте есть какое-то неуловимое волшебство, магия, при которой нельзя делать лишних движений.

— М-м-м, Чжоу… — бормочет Поттер сквозь сон, начиная ворочаться.

Магия мгновенно рассевается, уступая место скупой реальности. Драко только успевает отдернуть руку, как Поттер резко распахивает глаза, которые после сна затянуты дымкой. Он несколько раз моргает, словно предполагая, что мираж, в виде Драко Малфоя исчезнет, а потом как-то испуганно спрашивает:

— Ты что, меня сейчас погладил?

Драко вздрагивает, и из всего сумасшедшего потока мыслей, выхватывает одну, самую правильную:

— Тебе что, последние мозги мячом вышибло, Поттер? – он говорит как можно небрежнее. Поттеру совсем незачем знать, что сердце пропустило удар и ухнуло куда-то вниз, а дыхание сбилось.

Тот молчит, осоловело глядя перед собой.

Ритм пульса, с силой стучащего в висках, постепенно успокаивается. Драко смотрит в окно, не в силах повернуть голову к гриффиндорцу. Несколько минут проходит в молчании, каждую из которых он порывается уйти, но понимает, что это будет выглядеть уж очень глупо.

— Ты уверен, что не трогал меня? – наконец спрашивает Поттер.

Драко делает над собой усилие, чтобы посмотреть на него. Поттер лежит на локте и с интересом разглядывает его. И хмурится. Но не так, как обычно – суровые брови и орлиный взгляд, а по-другому – он смешно морщит нос и улыбается одними уголками губ, как ребенок, думающий над загадкой.

— Поттер, если что, это не я настолько глуп, что прыгаю с мётел головой вниз, — отвечает Драко.

Он замечает, что и его голос изменился. В нем нет той презрительности, которая присутствует обычно. В нем нет желания как-то задеть. Драко устало вздыхает, мысленно проклиная ту минуту, когда решил уйти из гостиной.

— Просто мне показалось, что кое-кто, — Поттер очень выразительно смотрит на Драко, — очень похожий на тебя, погладил меня по щеке.

Малфой на мгновение замирает. Неужели не удастся его убедить?

— Если тебе снятся подобные вещи, следует обратиться к специалистам, — продолжает он ровным тоном, тщательно скрывая внезапное волнение.

— Вообще-то… — начинает Поттер тоном «я всё про тебя знаю», но Драко не даёт ему закончить.

— Так, всё! – он раздраженно вскидывает руки, обрывая брюнета на полуслове. — Я пошел отсюда.

Он успевает сделать только несколько шагов, как голос Поттера останавливает его.

— Малфой! – насмешливо тянет он — А зачем ты вообще приходил?

— Конечно, чтобы тебя навестить, как ты не догадался? – саркастически отвечает Драко, чувствуя, как щеки начинают гореть изнутри. — Голова болит.

Поттер приподнимается и делает приглашающий жест рукой.

— Можешь остаться и подождать мадам Помфри, я не против, — радушно говорит он.

Губы Малфоя искривляются в усмешке.

— Правда, что ли? Какая честь! Сам Гарри Поттер разрешил мне подождать мадам Помфри в его личном больничном крыле!

Резко изменившееся поведение Поттера давит своей неправильностью. Ведь он не должен так себя вести, правда же? Не должен. Он ведет себя так только потому, что знает, что произошло на матче. Иначе они бы уже стояли друг напротив друга, с палочками наизготовку.

«Он пытается перешагнуть через это, потому, что считает себя обязанным!». От этой мысли Драко становится обидно, и он порывисто разворачивается, сжигаемый внутренним желанием снова убежать.

— Я не это имел в виду… — сбивчиво говорит он. И с любопытством добавляет: — А почему ты, кстати, не позвал её?

От этого вопроса Драко хочется зарычать от злости. С каких пор Поттер стал таким проницательным?

— Поттер, а тебе не кажется, что для умирающего, ты задаешь слишком много вопросов?

— А я что, умираю? – живо отзывается тот.

Малфой со вздохом поворачивается и говорит, заперев все свои эмоции глубоко, на несколько крепких замков.

— Нет, но если не заткнешься, обязательно начнешь, — спокойно говорит он, надеясь, что хоть этот намек станет понятен.

Хочется растормошить Поттера и напомнить, что ничего не поменялось. Надавать ему пощечин, со словами о том, что они всё еще враги.

Поттер молчит, и Драко успевает дойти до двери, взяться за ручку и повернуть её. Только это.

— Малфой! – вновь окрикивают его из глубины больничного крыла.

— Ну что еще? – сквозь зубы цедит Драко, замирая.

— Мне сказали, что это ты меня поймал, — Поттер медлит несколько секунд. — Спасибо.

Сердце вдруг начинает биться чаще, а ладонь становится липкой от пота, отчего скользит по металлу дверной ручки. Драко набирает в грудь побольше воздуха и равнодушно отвечает:

— Не стоит благодарностей, директор всё равно замедлил твое падение, и ты бы не разбился.

— Не разбился… — эхом отзывается Поттер. — Но ты ведь об этом не подумал, там, на поле. Поэтому спасибо, — пауза. — Спасибо, Драко.

Он произносит последнее слово тихо и осторожно, словно шагая по тонкому, едва схватившемуся льду. И кажется, что в его голосе не только дежурная вежливость или простая благодарность, а действительно нечто… большее?

Драко чувствует, как внутри что-то с треском ломается.

Забраться прямо в одежде, прямо в ботинках на кровать. Ощущать, как гладкое атласное покрывало холодит пылающие щеки. И сжимать, сжимать его в ладонях.

Драко кажется, что никто не произносил раньше его имя так по-особенному. Так уютно. Тепло. Обволакивая своим голосом, как мягким плюшевым пледом.

Он слышит шаги. Слышит, что кто подошел и сел рядом. Слышит голос.

— Как себя чувствует Поттер? – спрашивает Блейз.

А Блейз, похоже, поставил себе цель достать его, не иначе.

— Откуда мне об этом знать? Спроси у его фанатов, их вон — ползамка бегает.

Драко резко поднимается и садится на кровати. Смотрит перед собой, стараясь сфокусировать взгляд – Забини усмехается.

— А я-то думал, что эти фанаты тебя завербовали и ты теперь в их числе.

Он садится рядом. Тишина – неестественная, словно навязанная – давит на плечи. Но говорить ничего не хочется.

— Ты можешь всё мне рассказать, — произносит он серьезно. — Я ведь твой друг.

Если Забини говорит серьезно – значит всё плохо. Если он говорит о дружбе – значит всё просто хуже некуда.

Хочется одиночества. В одиночестве есть своя особенная прелесть. С мудрыми мыслями, длинными, запутанными рассуждениями про себя, кружкой крепкого чая и долгим взглядом вдаль.

Драко вскакивает с кровати и взрывается. Потому, что внутри гулкие удары сердца о грудную клетку и тяжелые, вязкие мысли, а снаружи Блейз, со своей ненужной помощью, что делает только хуже. А он, Драко, где-то между.

— А что рассказывать? – кричит он, не заботясь о том, что кто-то может услышать. Хотя, всё равно все еще в гостиной. — Что, Блейз? Это всё твое гребаное самовнушение, понимаешь? Твои ебучие опыты надо мной! Я тебе кто, блядь, лабораторная мышь?

Тот лишь пожимает плечами.

— Это нормально, Драко.

— Это нормально! – передразнивает Драко. — Да ни хуя это не нормально!

Он тяжело дышит и старается говорить спокойно:

— Он мне абсолютно безразличен. Если человека постоянно убеждать в том, что он чего-то хочет, он рано или поздно захочет этого!

И это объяснение кажется таким подходящим, что буря внутри и впрямь успокаивается. Да, должно быть так и есть – он сам убедил себя в этом. Теперь просто можно убедить себя в обратном.

— На пустом месте тоже ничего не возникает, — качает головой Блейз. — Существуют определенные предпосылки, крохотные звоночки твоего подсознания, которые нужно вовремя распознать.

При слове «подсознание» хочется закатить глаза.

— Но есть кое-что, что должно тебя порадовать. Поттер тоже тебя хочет. Пока подсознательно, разумеется.

«Порадовать? — отстраненно думает Драко, раскрыв рот, но молчит, так и не подобрав нужных слов для ответа. — Пока?!»

* * *

Самое сложное в любом из миров – это время.

Скорость его бега всегда будет оставаться за пределами человеческого разума. Стоит кому-то испытать момент радости – оно уже бежит бурным потоком, как горная речка весной, сметая всё на своем пути. Но если только этому же человеку предстоит ожидание или печаль, речка становится обычным металлическим краном, из которого вода появляется по капле: кап – секунда, кап – вторая.

Радость быстротечна, ожидание томительно. Всё верно.

Для Драко время не просто медленно тянется. Оно останавливается вовсе, словно кто-то, кто заведует им, там — наверху, совсем закрыл кран. Трижды Драко смотрит на часы и трижды они показывают 12.37.

У Поттера красивые глаза. Без шуток.

Если смотреть в них близко, то можно увидеть отражение. Они чистые. И Поттер сам – чистый. И душа у него, наверное, светлая и искрящаяся. Только вот нимба не хватает.

Нельзя изменить свое отношение к человеку за сутки. Или всё-таки можно?

На часах наконец-то 12.40. Прогресс.

У Поттера выпирающая ключица. У Панси нет выпирающих ключиц, у толстухи Миллисент – подавно. А у Поттера есть. И ямочка над ключицей есть.

А вдруг это было всегда? В нем, внутри, сидело как страшная болезнь, но до поры до времени не просыпалось. Любому процессу нужен катализатор и этим катализатором стало… Что? Его фамилия, произнесенная в классе Защиты от темных искусств? Три недели молчания? Китаянка с Равенкло? Страх за то, что он разобьется? Или всё вместе, глупое стечение обстоятельств, совпадение факторов?

12.46. Если он не будет весь день вставать с постели, кто-нибудь поверит, что он просто спит? Наверное, нет.

Это неправильно. Неправильно даже думать о Поттере. Неправильно испытывать эту странную пустоту в груди. Просто неправильно.

Потому, что Поттер полукровка. Потому, что он гриффиндорец. Потому, что он парень. Потому, что он Поттер, в конце концов!

Нужно бежать. Бежать, не останавливаясь, бежать, подставляя лицо встречному ветру, бежать со всех ног и как можно дальше. Бежать, задыхаясь, пока хватит сил.

Ведь получится же, правда?

* * *

Нельзя заранее распланировать свою жизнь, надеясь, что в двадцать ты женишься, в двадцать пять – осчастливишь род наследником, а в тридцать у тебя будет небольшое состояние – сумма с шестью нулями. Потому, что твоя невеста определенно устроится с удобствами на твоей же худой шее и заявит, что жениться в двадцать не комильфо, а вот, скажем, в двадцать два – в самый раз; опозорит твой род появлением на чьей-то вечеринке без нижнего белья и проиграет все деньги в рулетку.

Нельзя заранее составить список дел, строя предположения об удачном дне. Он будет удачным в одном случае из сотни. В остальных же случаях ты проспишь, упадешь с кровати, пойдет дождь, забудешь пресловутый список…

Нельзя не встретиться с человеком, которого собираешься избегать. Как только ты решишь для себя, вытравить человека из своей жизни, забыть о нем, как о неудачном отдыхе в Карловых Варах – он обязательно объявится, счастливо улыбаясь и радостно махая тебе рукой – знак, говорящий о том, что твоя жизнь сделает еще один головокружительный вираж не в твою пользу.

Особенно, если этот человек — Гарри Поттер, и его только что выписали из больничного крыла, а твоё имя Драко Малфой, и ты идешь на завтрак в хорошем настроении, щуря глаза от солнечного света.

Ты встретишь его, несмотря на то, что в школе около трехсот человек других учащихся, десяток преподавателей, сотня привидений и домовиков. Ты встретишь его, несмотря на то, что в замке семь этажей, несколько десятков лестниц, сотня коридоров и около тысячи галерей, переходов и ниш. Ты встретишь его, несмотря на то, что местоположение Больничного крыла – шестой этаж, а ты поднимаешься из подземелий.

По-другому просто не может быть.

— Малфой! – кричит Поттер, сбегая по лестнице в холл.

Он перепрыгивает через две ступеньки, а лицо сияет от счастья. Драко проглатывает ком в горле, мерея взглядом расстояние до двери – спастись бегством не удастся.

— Привет! – Поттер тяжело дышит и улыбается.

Драко хочется скривиться от этой улыбки. Потому, что это Поттер, и он не может так ему улыбаться. Как старому другу, которого не видел долгое время и с которым столкнулся совершенно случайно.

Так искренне.

— Мне некогда, Поттер, — цедит Драко сквозь зубы, оглядываясь на коридор, ведущий в подземелья – не увидел бы кто. — Быстро отвечай, что тебе надо и проваливай.

Поттер совершенно озадаченно моргает глазами.

— Меня только выписали, — говорит он, уже без энтузиазма. — Я поговорить хотел…

Драко нервно встряхивает головой.

— Так, все благодарности в письменном виде!

Бежать, бежать, бежать.

* * *

Жизнь не яркая, но и не скучная, не злая и не добрая, ни капли не жестокая и нисколько не прекрасная. Она никакая: без цвета, без запаха, без вкуса. Просто жизнь – это жизнь. Но у неё есть одно удивительное свойство – становиться такой, как угодно человеку. Она превосходно подстраивается под обстоятельства.

Во вторник всегда зелья. Зелья всегда с Гриффиндором. Можно бы и иначе, но вообще-то никак.

А самое интересное то, что люди – они ведь тоже никакие – без вкуса, запаха и цвета. Они всего лишь с удовольствием играют те роли, что сами же для себя придумали. Или нет, выбрали. Словно существует специальный список: понравилась роль – поставь напротив неё витиеватую роспись, получи индивидуальный сценарий, наслаждайся!

Гарри Поттер играет роль спасителя. Играл, по крайней мере, пока его самого не спасли. И теперь Гарри Поттер в замешательстве: он не знает, как поступить, ведь данная роль не выучена и слова приходится придумывать экспромтом. И вариации пробовать разные.

А вообще, садись, Поттер, тролль тебе.

Он и садится. Садится на свое привычное место – вторая парта, средний ряд, ставит напротив себя привычный котел, пологие стены которого покрыты замысловатыми разводами грязной сажи и привычно кладет свою палочку на парту справа от него.

Только вот всё остальное непривычно. Непривычно то, что он вертится на месте, постоянно оглядывается назад – на третью парту в соседнем ряду — и смотрит на Драко с немым укором. Драко от этого взгляда хочется закатывать глаза, или рассматривать блестящие кожаные мыски ботинок под партой, или ровно стриженые ногти. Все равно, лишь бы не встречаться глазами с Поттером. Потому, что это просто невыносимо.

Невыносимо настолько, что когда Поттер в очередной раз засматривается не туда, Драко стискивает зубы и пишет ему записку.

«Поттер, если бы ты смотрел на доску так же часто, как ты сегодня пялишься на меня, то ты бы заметил, что перед тем как кинуть в котел то, что у тебя в руке, надо добавить три капли экстракта бадьяна».

Поттер перечитывает записку раза, наверное, три, каждый раз оглядываясь и вопросительно глядя на Драко. Не на доску, Мерлин упаси, где написана рецептура, а именно на Драко.

Он провожает бадьян в последний путь и пишет ответ; тишину класса разрывает скрип его пера. Кажется, что он специально скрипит им громко, чтобы привлечь ненужное внимание.

Малфою хочется удариться головой о парту. Чтобы подобные спонтанные мысли больше не посещали его.

«Спасибо за помощь!

P.S. Я на тебя не пялюсь Малфой!!! Прекрати от меня бегать, давай встретимся и поговорим!»

Кто-то говорил, что нельзя жить в прошлом. Нельзя постоянно оглядываться на него. Потому, что тогда у будущего просто не будет шанса, и оно обернется обычной пылью. Такая бывает на чердаках, куда никто никогда не заглядывает. Куча сломанных вещей, покрытых пылью.

А может, Поттер тоже достоин своего шанса?

«Не обнадеживай себя, Потти, я это сделал не для того, чтобы помочь тебе, а для того чтобы не быть забрызганным той дрянью, которую ты намешал.

Р.S. Так и быть, считай, что я снизошел до тебя. Но так, чтоб нас никто не видел».

Поттер яростно терзает клочок бумаги, низко склонившись над ним.

Драко улыбается одними уголками губ – вот чего действительно не хватало. Эмоций. Наверное, бывает такой эмоциональный голод. А когда не хватает эмоций какого-то определенного человека?

«Что, понравилось быть героем, Малфой? С радостью готов уступить тебе эту должность со всеми полномочиями!

P.S. Предлагаю библиотеку».

Над зельем Поттера тонкими струйками поднимается фиолетовый дым. Так бывает, когда что-то постороннее захватывает тебя больше происходящего на уроке.

Драко украдкой смотрит на него. Разбирает размашистый почерк – и на душе становится как-то спокойнее. И общение с Поттером уже не кажется чем-то ненормальным, выходящим за рамки. Ненормально – это когда тяжело дышать и тяжело думать. Это когда угнетен. Это как вечером в субботу, днем в воскресенье и вчера – все 24 часа.

«Не сомневайся, что так и будет, Потти, потому, что если ты сейчас не добавишь в свое зелье мяту, твоя должность надолго освободится.

P.S. Если герои магического мира не посещают библиотеку, это еще не значит, что нормальные люди о ней тоже забыли! Ты тупой, Поттер? Я ведь могу отказаться встречаться с тобой, и тебе придется выражать мне свои благодарности письменно, как я и предупреждал!».

Если найти свою роль, сразу станет уютно, как в глубоком кресле перед камином. И роль Драко переплетается с ролью Поттера тысячами невидимых нитей; они тонкие, как паутина, опутавшая их обоих в плотный кокон. Даже если подумать о том, чтобы их порвать – становится уже нехорошо.

Поттер скрипит пером, и остается только удивляться, как на пергаменте не остается дыр.

Остается удивляться, как дыры до сих пор не появились в самом Поттере, от взгляда черных глаз преподавателя. Северус Снейп тоже играет свою роль и, судя по опасному огоньку в его глазах, грандиозное выступление уготовлено на конец урока.

«Малфой, из-за тебя мое зелье превратилось в слизь! Что делать?

P.S. Тогда башня Астрономии».

Все играют гребаные роли. Например, Браун с Гриффиндора – глупая блондинка. Хорошее исполнение. Красивые девушки всегда пытаются выглядеть глупее, чем они есть на самом деле – боятся затмить свою неземную красоту своим же умом.

Или Паркинсон. Она играет в независимость.

Или Блейз, который заглядывает Драко через плечо и усмехается. Он играет в человека «я же тебе говорил». Таким людям хочется искренне пожелать пару раз стукнуться о стену лбом.

«Поттер, добавь в зелье желчь гиппогрифа, а еще лучше сходи в свою ненавистную библиотеку и научись читать! Все, больше оказывать благотворительность я не намерен, если у тебя какие-то проблемы — со зрением там, или с головой, рецепт этого зелья есть в учебнике на 227 странице.

P.S. В 20.00, опоздаешь, готовься к проклятью рода Малфоев!»

Гермиона Грейнджер пытается разом исполнить несколько ролей. Она хочет быть и примерной ученицей и лучшим другом, поэтому, нетерпеливо ерзает на стуле, тихо шипит и тыкает Поттера в спину, на что тот лишь отмахивается, как от жирной назойливой мухи.

Жирные мухи обычно потирают свои лапки – в предвкушении чего-то, когда добираются до своей цели. Гермиона Грейнджер до своей цели еще не добралась. И не доберется – ведь Снейп может в любую минуту увидеть, что она занимается посторонними делами на его уроке и снять баллы.

А еще она поворачивается к Драко и зло прищуривается. Наверное, искренне считая, что её негодующий взгляд может подействовать.

«Откуда ты знаешь, что это зелье есть в учебнике?

P.S. Мне так страшно, что сразу после обеда пойду писать завещание!»

Драко отвечает грязнокровке тем же, демонстративно медленно пишет ответ и демонстративно медленно отправляет его вперед по воздуху.

«Представь себе, Поттер, я покупаю учебники, чтобы по ним заниматься и даже иногда их открываю, но тебе-то, наверное, не знакомы подобные действия.

P.S. Осчастливь Уизли».

Снейп встает с места и идет проверять работы. Он едко комментирует зелья гриффиндорцев, тихо хмыкает у стола Драко. Ткань мантии тихо шелестит в его ногах, когда он медленно двигается по классу. Он останавливается прямо за спиной у Поттера – класс замирает в напряжении.

— Отличное зелье, мистер Поттер, — вкрадчивым голосом тянет он. Тот вздрагивает и прячет записку в карман мантии. — 20 очков Слизерину.

С мест гриффиндорцев раздаются неодобрительные возгласы.

-Вообще то, Гарри на Гриффиндоре, — бурчит Уизли.

Поттер сидит напряженно, но молчит.

— У меня с памятью все в порядке, мистер Уизли. Просто Поттер понимает только со второй попытки, и только после объяснений мистера Малфоя, — Снейп наклоняется к насупленному Поттеру, опираясь на парту и заглядывая ему в лицо. — Может, в таком случае, мистер Малфой будет вас учить, а, Поттер? – тихо спрашивает он. — Можете сказать спасибо, за то, что не назначаю отработок, и это потому, что пришлось бы звать мистера Малфоя, чтобы он объяснял вам, что от вас требуется. Похоже, вы совсем разучились использовать свою голову, — тянет он в притворном сочувствии.

* * *

— О чем ты переписывался с хорьком, Гарри?

— Рон, успокойся!

— Гарри, это Малфой! Он зачем-то втирается к тебе в доверие!

— Гермиона, он просто мне помогал!

— Гарри ты что, не понимаешь, что он делает это все не просто так! Он и его семья приспешники Сам-Знаешь-Кого!

— Чёрт… Он же меня спас…

— Наверняка это все было подстроено! Я надеюсь, что ты не собираешься больше разговаривать с ним?

Голоса: возмущенный, недовольный и оправдывающийся – удаляются, пока не становятся совсем тихими. Последние реплики Драко почти не слышит.

Это не он постоянно оглядывается на прошлое. Это прошлое тянет к нему свои длинные, цепкие пальцы, обвивает, крепко держит и отказывается отпускать.

Самое неприятное в варке зелий – осадок, который иногда остается на стенках котла. Часто его потом сложно вывести, иногда – вообще не хочется этого делать; чего проще – избавиться от металлической посудины и дело с концом. И постоянно – он дурно выглядит, дурно пахнет и вообще производит не самое благоприятное впечатление на человека, постигающего азы этой тонкой науки.

Самое неприятное в случайно подслушанном разговоре, который не предназначался для твоих ушей и в котором, вообще-то, речь идет о твоей персоне – осадок, что остается непрошеным гостем в душе. Он как человек в грязной обуви, который из-за собственной невоспитанности не удосуживается даже вытереть подошвы о коврик в прихожей и обязательно пройдется по чистому полу, оставляя следы. Часто их потом сложно вывести, иногда – вообще не хочется этого делать. Но избавиться от собственного пола не получится, ведь так?

— В Китае существует такой закон, по которому человек, спасший другому жизнь, отвечает за неё до самого конца. Потому, что вмешавшись в чью-то судьбу, ты уже не можешь уйти от ответственности. Это Чжоу рассказала Мариэтте, а она мне.

Самое неприятное в случае, если ждешь дружеской поддержки, совета, или хотя бы участливого выражения лица – то, что твоим другом может оказаться Блейз Забини, имеющий на все свое мнение. Часто радикально противоположное твоему.

— Тебя что, совершенно не волнует тот факт, что твой лучший друг начинает тебя ненавидеть? – как бы, между прочим, спрашивает Драко, отпивая из кубка с соком.

Блейзу хорошо. Он лениво жмурится на солнце, как огромный сытый кот, только что брюхо не подставляет, чтобы погладить.

— В средневековье тех, кто говорил правду, вообще на кострах сжигали, — отвечает он.

Блейз сегодня слишком расслаблен, чтобы говорить что-то архиумное, по мнению же самого Блейза.

Он вообще похож на такого порядочного отца семейства, что утром спускается к завтраку в своем полосатом халате, жрет свою яичницу с беконом, отхлебывает кофе из высокой кружки с дурацкой надписью – что-нибудь типа: «Любимому папочке», и пролистывает газету, останавливаясь на каждой странице не более сорока пяти секунд. А дети, те самые, которые выбирали кружку, которые совсем не оригинальны, по очереди пристают к нему с дурацкими вопросами. Он же отвечает им снисходительно, потому что такие все равно не воспринимают маленьких детей всерьез.

— Это тоже сказала длинноносая Чжоу?

Драко чувствует, что его тоже не воспринимают всерьез и начинает раздражаться.

— В прошлый раз он был кривым.

— Что?

— В прошлый раз ты сказал, что нос Чжоу кривой.

Ах, да. Как можно было забыть. Такому Блейзу очень даже заебись, потому что у него есть воображаемые халат, кружка и газета – такие завуалированные атрибуты спокойствия, и все что происходит вокруг, ему до женского полового органа. Потому, что он знает, что все закончится хорошо. А когда знаешь, что все закончится хорошо, можно и потерпеть.

Драко хмурится. Блейзу почему-то терпеть не приходится, он просто ограничивается своим мифическим знанием. Терпеть почему-то приходится Драко.

— Так ты пойдешь? – спрашивает Забини уже, наверное, раз в пятнадцатый.

Драко задает себе вопрос: рассказывает ли Блейз что-то Мариэтте? Она же ему рассказывает всякую ерунду, которую несет Чжоу. Чтобы был эдакий информационно-развлекательный обмен.

— Кстати, китаянки генетически не предрасположены к длинным носам, — говорит Блейз. — Так что ты не прав.

Драко закатывает глаза.

— Ты не ходишь на свидания с девушками, Блейз. На самом деле ты используешь это время, чтобы учить глупые маггловские слова и доставать ими меня.

Как можно читать маггловские книжки и быть абсолютно, на сто процентов уверенным, что все точно будет хорошо?

— Драко?

— Что?

— Я знаю, что ты пойдешь.

Самое неприятное в разговоре с Блейзом – тот момент, когда понимаешь, что он прав. Никогда нельзя позволять правде испортить разговор.

* * *

Поттер пялится на закат в свои заслуженные, Драко бы даже сказал законные, восемь вечера на Астрономической башне. Кажется, Поттеру нравится закат. Кажется, закат отвечает Поттеру взаимностью.

Какой-то художник со своеобразным чувством вкуса расстилает синий пласт неба, обмакивает кисть во все цвета по очереди – красный, оранжевый, золотистый и брызгает, брызгает, брызгает, пока краски окончательно не смешаются, не потемнеют и не потеряют своей жизни.

Целое представление для кого-то.

Среди знакомых Драко такой кто-то его мать. Нарцисса заламывает руки, говорит что-то трагичное, например: «Солнце умирает и прощается со мной, я хотела бы проводить его в последний путь» и идет в оранжерею. Там выход на крышу. Иногда Драко думает, что она просто наливает там себе огневиски, плюхается в кресло и просто наслаждается отсутствием отца, потому что он бы точно не пошел «провожать солнце в последний путь».

На самом деле он бы покрутил пальцем у виска. Он так и делает, кстати, когда фраза перед уходом в оранжерею выдается особенно трагичной.

Поттер пялится на свой закат, который, в общем-то, и не против, и говорит что он, Драко, не такой уж и плохой. И что просто у него детские обидки, как сказала Грейнджер.

И на самом деле, это не лучший способ начать с Драко разговор.

— Отлично, — говорит он. – Можешь пойти и обсудить меня еще раз со своими друзьями.

Иногда Драко искренне не понимает, как, ну вот просто как некоторые люди могут быть настолько самоуверенными. Как Блейз может быть так самоуверен, читая гребаные маггловские книжки. Как Уизли могут быть так самоуверенны, если они предатели крови. Как грязнокровка Грейнджер может быть настолько самоуверенной, чтобы говорить, что у Драко детские обидки. Как, как можно было додуматься ляпнуть такое?

Идиотка.

— Что не так с моими друзьями? – недоумевает Поттер.

— Ты не умеешь их выбирать, — цедит Драко сквозь зубы. – К зануде Грейнджер никто даже не подходил, и как только у неё появилась возможность, она прицепилась к вам. А Уизли, как и все чистокровные волшебники воспитывался на сказках о мальчике, который выжил, герое, победителе Темного Лорда, а тут он впервые едет в школу и встречает этого мальчика в поезде, в своем купе. Мог быть другой исход?

«Плевать, плевать на все!», — думает Драко, когда слова льются из него сами по себе, расплескивая вокруг него и Поттера эти самые детские обидки, о которых говорила Грейнджер.

У Поттера меняется выражение лица. Губы складываются в тонкую нить, а их уголки, резко обострившиеся, дергаются.

— Кто бы говорил, Малфой, — сухо произносит он. – Ничего, что ты подошел ко мне по этой же причине?

— Я подошел к тебе еще в магазине с мантиями, если ты это забыл. Ты мне еще там понравился.

А слова все льются, льются, льются из него и Драко мысленно старается перекричать сам себя. «Что за бред, что за бред, что за бред», — бежит строка перед глазами.

И почему-то слишком рано темнеет, и появляются ночные горизонты – глубокого черничного цвета. И Поттер – стоит напротив, хмурит свои брови, склоняет голову набок, а глаза у Поттера странные, удивленные, взгляд пронзительный, словно ночь вложила ему в голову новые мысли, что срочно требуют осознания.

Но это не ночь. Драко знает. Это была не гребанная ночь.

Драко чувствует, что падает, быстро, стремительно, дух захватывает, внутри все обрывается, совсем как Поттер на том матче.

— Я надеюсь, ты ничего не испортишь, — сказал Блейз в половину восьмого, лениво отрывая свою голову от подушки и приподнимаясь на локте.

— Естественно, нет.

«Я? – крутится в голове. – Скорее всего. Как иначе-то?».

Драко падает. Драко понимает, что просто не умеет летать. И никогда не умел. Не дано.

С чего Блейз вообще взял, что все обязательно должно закончиться хорошо?

«Естественно, нет, я ничего не испортил, ага».

На хер гребаных Забини и Грейнджер, возомнивших себя охуенными психоаналитиками. На хер гребаный психоанализ. Просто на хер.

И бежать, бежать, бежать.

* * *

На следующие утро хмурый Поттер подходит в коридоре и говорит, что им с Драко вообще-то пора перестать вести себя как дети. И что есть такая замечательная вещь под названием «двигаться дальше».

Драко думает, что на самом деле Поттер ни хрена не знает об этом самом «двигаться дальше», и то, скорее всего об этом ему рассказала тоже Грейнджер.

— Это я веду себя как ребенок? – спрашивает он, копируя интонации.

Наверняка, Грейнджер говорила именно с ними же. Назидательно, как и всегда.

Поттер закатывает глаза.

— Хорошо, — сквозь зубы говорит он. – Это я повел себя как ребенок, тогда, когда нам было по одиннадцать. Я упущу тот момент, что я и был ребенком.

Драко безумно хочется узнать, что он думает. Драко кажется, что это напускное – цедить слова и делать угрюмый вид. Да и слова-то, в общем, ничего не решают, они всего лишь проводники эмоций, чувств, передатчики внутреннего состояния, хоть и какие-то слишком уж завуалированные.

— Меня зовут Гарри Поттер, — говорит тот и протягивает руку. – Будем друзьями?

Иногда Драко проигрывал в голове этот момент, воображая, какого будет выражение лица Поттера, если он откажет. Вот прямо сейчас сказать: «Да пошел, ты, Поттер, на хер, со своей дружбой!». Слишком уж большое искушение.

Драко жмет ладонь, горячую и сухую. Поттер улыбается уголками губ. Мирный договор подписан, обе стороны поставили свои подписи, не забудьте кто-нибудь записать число этого великого события и отметить в календаре кружочком, чтобы было, когда взрывать фейерверки и чокаться бокалами на тонких изящных ножках.

— Зови меня просто Гарри, — ехидно тянет Поттер.

Это у него такая попытка пошутить.

Драко точно знает, с какой фразы начнутся все его неприятности. «Зови меня просто Гарри!».

Время умеет рисовать, точно вам говорю.

Конец октября рисует дождливые дни с капельками на каждом оконном стекле, выводит хмурые низкие грозовые облака по всему небу, ставит росчерк быстрыми молниями. Конец октября рисует лужи с минутными отражениями редкого солнца, рано чернеющий горизонт и много зелени. Конец октября расписывает теплые шерстяные мантии и шарфы, потемневшие от воды скамьи на поле для квиддича и безрадостные лица учеников.

И Поттера – специально для Драко.

Поттер, который хмурит лоб, когда рассуждает о чем-то. Поттер, который склоняет голову на бок, когда внимательно слушает. Поттер, с его дурацкими круглыми очками и дурацкими лохматыми волосами.

Поттер просто такой, какой он есть. Можно долго пытаться прочитать его где-то между строк, но рано или поздно придет осознание, что в ситуации с Поттером это умение не пригодится. У Поттера между строк совсем ничего не написано. Он просто Поттер. Просто Гарри.

Поттер грустно улыбается и говорит, что ему совсем никто не верит. Совсем-совсем никто. И показывает шрам на руке от пера Амбридж. Драко хочется обнять его, погладить по волосам и долго доказывать, что это не правда.

Осень рисует для Драко красочные сны, после которых появляется желание долго стоять под ледяным душем.

Драко кажется, что он добровольно сел в поезд, конечная остановка которого называется «Преисподняя». Но это еще не все, что вы! Вместо того чтобы спокойно сидеть и ждать своей участи в купе, наблюдая за степенным изменением пейзажа за окном, Драко пытается пробраться в кабину машиниста, чтобы поучаствовать в управлении самого поезда.

И ему уже все равно, куда катиться, главное, чтобы это было красиво. И главное – чтобы с Поттером.

* * *

Каждую ночь вы закрываете глаза.

Каждую ночь вы обретаете собственную маленькую Вселенную.

Разве вы никогда не погружались в поток самых теплых, самых греющих сердце воспоминаний? Разве не строили грандиозные планы? Разве не вытягивали за краешек самые постыдные образы и самые неосуществимые мечты? Или, быть может, мне спросить вас о смысле жизни? Что ж, возьмем бутылку молодого красного и дождемся часов четырех утра.

Блейз возвращается в свою гостиную ночью. Он хмурится, вглядываясь в темноту комнаты, чувствуя чье-то присутствие.

— Вообще-то, я могу снять с тебя баллы, за то, что ты не в постели после отбоя, — слышит он высокий девичий голос.

— С чего ты взяла, Панси, что я был не в постели? – удивленно отзывается Блейз. — Может, я просто иду из одной постели в другую.

Панси вскидывает голову. Панси совсем не смешно. Ночь для Панси – хранилище грустных мыслей.

— Кто она, Блейз? – говорит она, приглушив голос.

— С чего такой интерес к моей личной жизни?

— Твоя личная жизнь меня не интересует. Ты же знаешь, что я говорю о Драко.

На самом деле, с Панси все просто. Она как человек, который привык каждое утро получать подарок, завернутый в красивую дорогую упаковку и перевязанный пышным блестящим бантом. Каждый вечер она ложится с предвкушением, что утром этот подарок точно будет. Каждую ночь она не может заснуть и ворочается в своей постели, представляя, что за сюрприз ждет её на этот раз. Каждое утро, проснувшись, она несколько минут лежит с закрытыми глазами, уже почти ощущая в своих пальцах шуршащую обертку и думая о том, какого она будет цвета.

Вот такое гребаное бесконечное Рождество.

Представьте реакцию человека, который спустился к завтраку и ничего не обнаружил под своей ёлкой. Система сдала сбой.

А если подарков больше не будет вообще?

Блейз зевает и потягивается.

— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты. И мне лучше действительно пойти спать, пока староста не сняла с меня баллы.

На стенах в слизеринской гостиной танцуют причудливые тени от огня в единственном камине. Свет озаряет лишь одинокую девичью фигурку, забравшуюся в глубокое кресло с ногами.

— Я знаю, что у него кто-то есть, — уверенно говорит она сама себе. – И я узнаю, кто она.

Блики от огня скользят по её черным волосам, тени изгибаются, соглашаясь с ней, в камине трещат поленья, догорая.

Ночь заканчивается. Но она всегда приходит вовремя, зная, что есть те, кто её ждет.

* * *

— Меня достала дура Мариэтта, — заявляет Блейз на зельеварении.

Голос у Блейза тусклый. И сам Блейз какой-то тусклый. Как линялая застиранная футболка.

— И что по этому поводу говорят твои любимые магглы? — решает Драко поддеть его.

Тот блаженно прикрывает глаза и откидывается на стуле.

— Магглы на этот случай изобрели лоботомию, — мечтательно тянет он.

— Лучше не рассказывай мне, что это.

Драко бездумно, на автомате режет какой-то ингредиент, помешивает зелья, пропускает домыслы Снейпа о криворукости гриффиндорцев. Его взгляд скользит по классу, останавливаясь на черноволосой голове.

— Стой, — Драко замирает с серебряным ножом в руке, занесенным над корнем очередного растения с труднопроизносимым названием. – Ты же не собираешься её бросить? Если ты это сделаешь, как мы будем узнавать про Поттера и Чанг?

Блейз с недовольным лицом распахивает глаза. Кажется, что за время молчания он заснул. И снилось ему что-то воистину прекрасное.

— Разве ты не можешь спросить об этом у самого Поттера? – удивленно спрашивает он. – Я всегда думал, что друзья именно так и поступают.

Драко внимательно следит за Поттером. Тот опять делает что-то не так.

Удар гонга эхом прокатывается по замку, пробираясь в самые далекие коридоры, распахивая двери кабинетов и позволяя ученикам, наконец, их покинуть.

— Насколько все было бы проще, если бы я был геем, — хмуро говорит Блейз, кидая в сумку свой учебник.

Драко фыркает. Забини наклоняется к его уху и слащаво поет, растягивая гласные буквы:

— Ка-ак ты-ы, Дра-ако-о!

— Я не гей, — уверенно отзывается тот.

В ответ раздается смех Блейза.

* * *

В классе, где ученики изучают Историю Магии всегда пыльно. Здесь словно несколько поколений ничего не менялось. Время идет своим медленным чередом, отмечая свой ход мельчайшими пылинками на шкафах, на книжных полках, на столе преподавателя. Это время поглотило этого человека, не сумев оторвать от любимого предмета и оставив в классе навечно.

В этом кабинете время уютно убаюкивает, поет свою тихую колыбельную, заставляет глаза слипаться, словно хочет захватить в свои сети еще кого-то. Время считает себя здесь полноправным хозяином.

Здесь лишь изредка раздается одинокий скрип пера ученицы-гриффиндорки.

— Гермиона, — шепчет рыжий парень ей на ухо, отводя каштановую прядь.

— Не мешай мне, Рональд, — строго говорит она, не отрываясь от своего занятия.

Кажется, что сейчас она повернется и пригрозит ему пальцем.

На веснушчатом лице Рональда расплывается кислая мина.

— Никто кроме тебя не слушает лекцию!

— Вот именно! – гневно говорит она, все-таки поворачиваясь к нему лицом, да и то, потому, что мистер Биннс прервал монотонную речь паузой. – И если я не буду её слушать, у вас с Гарри не будет конспектов!

Рон закатывает глаза. Он не понимает, как можно столько времени уделять учебе, когда на свете есть столько интересных вещей. Например, квиддич. Или… Рон мотает головой, думая о том, что нет времени отвлекаться, и делает еще одну попытку:

— Это важно!

Ответом ему служит лишь стук кончика пера о толстое стеклянное дно чернильницы. Рон кладет ладонь на маленькое плечо девушки. Его ладонь большая, грубая, красноватая, а пальцы все в заусенцах. Он подается вперед и возмущенно шепчет:

— Мне кажется, Гарри больше не ненавидит хорька!

— Но это совсем не повод отвлекать меня от занятия! – следует не менее возмущенный ответ.

Рон хмурит широкий лоб.

— Я уверен, что Малфой что-то задумал, — авторитетно заявляет но.

Гермиона скидывает его руку с плеча. В её глазах загораются маленькие яростные огоньки. Она резким движением хватает свою сумку и собирает пергаменты и чернильницу со стола.

— Гарри волен делать то, что ему угодно! – шипит она, перед тем как пересесть за другую парту.

* * *

Конец октября особенно дождлив и хмур. Кажется, что над школой сгущаются все возможные тучи.

Хочется греть замерзшие пальцы над огнем, пить глинтвейн и сильнее кутаться в теплый вязаный шарф.

Поттер все рассказывает, рассказывает, рассказывает что-то — под его голос удобно дремать, сидя в библиотеке и делая вид, что чем-то очень занят. Поттер говорит про своих гриффиндорцев, про ЗОТИ, про Амбридж, про Инспекционную Дружину, снова про ЗОТИ, еще про какие-то занятия. Драко вырывается из своего уютного анабиозного состояния, вникает в его слова и смеется.

Поттер смотрит недовольно.

— Не вижу ничего смешного, — мрачно говорит он, поправляя на переносице съехавшие очки.

Поттер похож на взъерошенного воробья, попавшего под дождь, но сумевшего все-таки забиться в щель под крышей. Такой грозный и нахохлившийся.

— Так это была не твоя шутка на миллион? Армия детей против Сам-Знаешь-Кого и нескольких десятков Пожирателей? Ты что, забыл, что было на матче в прошлом году? Забыл, как все разбежались, как крысы? А они, заметь, не были школьниками.

Поттер мрачнеет еще сильнее, склоняет голову на бок в своем привычном жесте, вслушиваясь в шепот.

— Ты, правда, думаешь, — продолжает Драко, — что все будет так просто? Я великий Гарри Поттер, умрите все от моего величия, так? Скажи мне, Поттер, почему вы так недооцениваете чистокровных? Я сейчас не говорю о происхождении, нет. Я говорю о знаниях, об информации! Тебе ведь даже неизвестно, какие книги хранятся в наших библиотеках и что за заклятия нам известны!

Библиотекарь Ирма Пинс раздраженно шикает на них, потому что Драко все же повышает голос.

Поттер тяжело вздыхает.

— Значит, мне придется узнать, что это за заклятья, — серьезно говорит он, сильнее наклоняясь к Драко. Его дыхание опаляет ухо, и Драко невольно вздрагивает. – И ты мне в этом поможешь.

Колеса паровоза с силой стучат по рельсам, клубы густого дыма улетают в небо. Драко чувствует, что не может сойти с этого поезда, пока он на полном ходу. Назад дороги нет.

____________________________________________

Мои драгоценнейшие читатели, нет ли среди вас людей, изучающих/хорошо разбирающихся/занимающихся психологией? Мне нужна небольшая консультация в одном вопросе, и если кто-то великодушно откликнется, я буду бесконечно благодарна.

твое молчание убивает быстрее,

чем пронзительный крик,

ты просто невыносимо молчишь

невыносимо.

Кажется, что в пятницу вечером не то, что студенты – сам замок, с его высоченными башнями, холодными подземельями, окнами-глазницами готов с облегчением выдохнуть застоявшийся за учебную неделю воздух. Студенты занимаются ерундой, сидя в своих гостиных – воздух там уже не застоявшийся и затхлый, а новый – чистый и свежий, поэтому и мысли в голове у обитателей замка чистые и свежие – не обремененные повседневными делами.

По крайней мере, так хочется думать об учениках Хогвартса.

А вот размышлять о том, что кто-то из них самозабвенно занимается нарушением школьных правил – совсем не хочется.

— Лори, принеси мне свитки из нижнего ящика отцовского стола.

Драко сидит в Выручай-комнате, которую показал ему Поттер, вместе с самим Поттером, глаза которого от предвкушения прямо светятся.

Домовой эльф испуганно прижимает свои большие, как у летучей мыши, уши к морщинистой голове, сучит жилистыми лапками, а его огромные, словно два блестящих мяча, глаза наполняются страхом. Домовой эльф Лори растерянно мнет маленькими ладошками наволочку и дрожит.

— Хозяин Люциус будет ругать Лори, — глухо тянет он.

— Если ты этого не сделаешь, ругать тебя буду я! – зло рявкает Драко, глядя на то, как домовик с почти неслышным хлопком исчезает. – Какая разница от кого получать наказание, если оно неизбежно?

Поттер явно веселится, вспоминая, как уже освободил одного малфоевского домовика и грозится это сделать еще раз. Драко что-то отвечает ему с кислым лицом – Драко Малфою совсем не до смеха.

С самого утра его гложет странное, непонятное предчувствие – еда за завтраком встает комом в горле, Драко вздрагивает, когда кто-то трогает его за плечо, а перья так и норовят выпасть из его холодеющих пальцев.

Поттер веселится. Конечно, он же гребаный гриффиндорец и для него все, что происходит в жизни — очередное забавное приключение. Конечно же, Поттер никогда не думает о последствиях, просто – «хочу и все». В его голову явно не приходит мысли, что все может кончиться плохо.

У Поттера все до зубного скрежета просто.

Драко вздыхает в сотый раз за день и тускло разглядывает комнату, стены которой под его напряженным взглядом окрашиваются в невзрачный серый цвет, а над головой тут же появляются хмурые грозовые тучи – настолько мрачно его настроение.

«Никаких предчувствий не бывает», — успокаивает себя Драко.

Пытается успокоить.

— Будешь звать меня Профессор Малфой? – пытается он как-то разрядить обстановку. – Я же вроде учу тебя.

В ответ Поттер вздергивает свою лохматую бровь.

— Что за ролевые игры, Драко? – спрашивает он.

Малфой в ответ натянуто улыбается.

— Я требую субординации, — повторяет он сказанное Блейзом за вчерашним ужином слово, смутно припоминая его значение.

Эльф оборачивается менее, чем за пять минут, протягивает свитки дрожащей лапкой и что-то горестно причитает.

Свитки с заклинаниями, ритуалами, проклятиями – старинные, неизвестно, сколько лет проведшие в семье Малфоев. Люциус в последнее время держит их в столе у себя в кабинете – под рукой, — Драко знает зачем, и тут же невольно вздрагивает. Совсем недавно их изучал Темный Лорд.

Листы пергамента старые, пожелтевшие; слегка шершавые – как подушечки поттеровских пальцев, которыми он случайно провел Драко по руке; волоски приподнялись, встали дыбом от его прикосновения.

Свитки давно обтрепались по краям, кое-где надписи размыты – наверное, как-то попала вода.

Поттер склоняется над пергаментом, шумно дышит, разбирая написанное – удается не везде. Драко пододвигается к нему ближе, незаметно, кажется, даже для себя самого. Он мысленно чертыхается и закатывает глаза, злясь на себя самого за такую предательскую реакцию.

— Вот это, — палец Поттера уверенно показывает на один из листов. – Давай! – предлагает он, раскинув руки.

Драко внимательно изучает текст, закусив губу, разбирает его по предложению, выуживает каждое слово. Драко смотрит на пергамент дольше, чем необходимо, отчего Поттер начинает нетерпеливо сопеть.

Драко поднимает палочку, сжимая её в напряженной руке: кончик палочки дрожит.

Во рту вдруг становится ужасно сухо. Драко пытается проглотить очередной комок.

— Я не знаю, — с сомнением тянет он.

Поттер закатывает свои зеленые глаза за круглыми стеклами очков.

— Только не говори мне, что за пять лет ты ни разу не мечтал об этом. Давай, я даже не сопротивляюсь! Тем более, мне не будет больно.

Тем более.

Не будет больно.

Нужно быть особенным человеком, кажется Драко, чтобы спокойно смотреть в глаза человеку, а потом спокойно же произнести заклинание, которое может убить его.

Драко произносит сложную формулу, чертит в воздухе описанные зигзаги и полумесяцы. Заклинание летит в Поттера слепящим ярко-желтым лучом.

Драко считает про себя секунды.

Один-два-три – Поттер лишь непонимающе смотрит, словно ничего и не произошло. Четыре-пять-шесть – Поттер пытается что-то сказать, открывает рот, хлопает губами, как рыба, которую море жестоко выбросило на берег. Семь-восемь-девять – он инстинктивно хватается рукой за горло и бешеными глазами смотрит на Драко.

На десятой секунде Драко кажется, что он видит в зеленых глазах страх. Страх что он, Драко Малфой не снимет заклинание и позволит Поттеру задохнуться.

— Фините Инкантатем!

Поттер судорожно втягивает воздух в легкие.

— Я не мог дышать! – возмущается он.

— Поттер, — Драко закатывает глаза. – Это и есть заклинание, из-за которого не можешь дышать. Ты сам его выбрал, помнишь? Ты же не захотел истекать кровью.

— Но и говорить я тоже не мог, — продолжает возмущенно восклицать тот.

— По-моему все закономерно, — жмет Драко плечами. Не объяснять же придурку устройство дыхательного аппарата. – Просто выставляй щит.

Наверное, с ним действительно ничего не могло произойти. С Поттером всегда все в порядке.

Некоторое время они просто тренируются – слаженно, четко. Поттер все больше хмурится – щит выставить он просто не успевает, не выходит заранее среагировать. Но он серьезен и упрямо сжимает палочку в своем кулаке.

Драко рад бы и предложить что-то другое, но чувствует: здесь Поттер уперся, прямо как баран.

Упрямый гриффиндорец.

Поттер дует вверх, отчего черные пряди взлетают, его глаза горят, а у виска бьется тонкая голубая венка. Драко устало убирает со лба налипшую на него челку, расстегивает верхнюю пуговицу рубашки, закатывает рукава по локоть.

И время летит как-то слишком уж быстро.

«Последний раз, и всё, — думает Драко. – Последний раз на сегодня».

Он произносит заклинание, Поттер – в ответ, и Малфой с любопытством смотрит: выйдет ли на этот раз?

Драко видит, как с палочки Поттера срывается белое свечение, которое окутывает его словно в кокон. Желтый луч разделяется на несколько тонких лент и успевает проникнуть под кокон, заползти опасными ядовитыми змейками.

Поттер качает головой и молча показывает на свою шею.

— Фините, — лениво отзывается Драко.

Поттер странно дергается и смотрит с тревогой.

— Фините Инкантатем! – повторяет Драко.

Тревога на лице Поттера сменяется страхом. Страх плещется где-то в самой глубине зрачков. Руки Драко холодеют, он понимает, что должен что-то сделать, только вот тело сковало странно оцепенение, и мысли все уплыли куда-то далеко-далеко.

В голове странная пустота.

— Фините Инкантатем! – твердит он, направляя дрожащей рукой палочку.

Глаза Поттера закатываются, он хватается за горло и падает на колени. Драко подбегает, хватает его за руки, что-то говорит, говорит, вперемешку с заклятиями. Поттер заваливается на бок.

— Нет, нет, нет, — исступленно шепчет Малфой. Руки Поттера становятся холодными.

Кажется, жизнь уходит из него по капле, вместе с теплом.

Что-то ускользает, уходит сквозь пальцы Драко, пролетает мимо его, ставшего безумным, взгляда.

Драко, не понимая, что делает, хватает Поттера, прижимает к себе, трясет. В носу предательски щиплет, а глаза ничего не видят, потому что слезы растеклись по ним мутной дымкой.

Драко что-то кричит, кажется, уже что-то бессвязное. Поттер без сознания. Из под пальцев Драко уходит его живое тепло, он чувствует, что сердце бьется все тише, словно отдаляясь.

В ушах стоит гул.

В голове бьется одна-единственная фраза.

Драко монотонно твердит:

— Фините Инкантатем!

Суббота. Утро. Большой Зал.

Все ученики не сводили взгляда с одного единственного человека.

Гарри Поттер уверенным шагом подошел к своему столу, поправил манжеты, стряхнул с плеч невидимые пылинки и спокойно сел с краю. Он медленно разрезал омлет на кусочки и так же медленно принялся его есть. Потом отпил сок из своего кубка, окинул остальных гриффиндорцев надменным взглядом и, чуть приподняв бровь, громко спросил:

— Что?

После, увидев Чжоу Чанг, которая явно направлялась в его сторону, Гарри поспешно ретировался.

Драко Малфой, сидящий через два стола от Поттера и внимательно наблюдающий за ним, закатил глаза и раздраженно хлопнул себя ладонью по лбу.

Суббота. День. Гостиная факультета Гриффиндор.

— Ты видела его, Гермиона? – возмущенно кричал Рон Уизли, размахивая руками. – Видела?

Девушка нахмурилась, отмахиваясь от Рона.

— Может быть, он просто начал за собой следить, — пожала она плечами.

— Следи-ить? – Рон закатил глаза. – Его волосы прилизаны! Как у Малфоя!

— Хм… По-моему он просто причесался… — протянула Гермиона, вновь погружаясь в чтение, от которого Рон упорно пытался ей отвлечь.

— Тебя что, вообще не волнует наш друг? Не волнует, какое влияние на него оказывает этот хорек?!

Девушка вспыхнула, вскакивая с кресла.

— Меня волнует наш друг! – воскликнула она. – И если это влияние Малфоя, то я признаю, что сказалось оно на Гарри благосклонно!

Гермиона оттолкнула застывшего от удивления Рона плечом и гордо удалилась из общей комнаты.

Суббота. Вечер. Библиотека.

Гарри, скучающе слонявшийся по коридорам Хогвартса, и сам не заметил, что пришел в библиотеку.

Он подсел к Гермионе Грейнджер, склонившейся над очередным толстенным фолиантом, хотел что-то сказать, но вдруг поперхнулся своими же словами. Он вдруг понял, что не видел никого более прекрасного.

Он мог бы сравнивать её с цветком — только что распустившимся бутоном розы. Хотя нет, роза – это так банально! Она больше похожа на нежную, хрупкую, уникальную орхидею, единственную в своем роде. Или нет, орхидея, это слишком пафосно! Её красота изыскана, не каждый способен на то чтобы её оценить, она – белоснежный жасмин! Или…

Девушка сидела, склонившись над толстенным фолиантом, её взгляд был сосредоточен, глаза медового оттенка бегали по странице. Да что там глаза, казалось, все её лицо было в движении! Вот она смешно морщит маленький аккуратный носик, переворачивает страницу, приподнимает одну бровь в немом вопросе, и тут же улыбается уголками губ. Как будто ведет диалог сама с собой.

Она была так увлечена, что не замечала ни сосредоточенного наблюдателя, сидевшего в немом восхищении уже десять минут на соседнем стуле, ни тяжелую прядь волос, которая явно мешала ей читать. Наблюдатель наклонился и убрал прядь за ухо, тем самым привлекая её внимание. Девушка подняла глаза от книги.

— Гарри, — растерянно пробормотала она. – Привет.

Снова эта улыбка уголками губ. Гарри провел по её щеке ладонью.

— Ты такая красивая, — удивленно прошептал он.

Девушка зарделась.

— Спасибо, — смущенно сказала она, тоже шепотом.

Гарри вдруг резко встряхнул головой, пробормотав что-то невнятное, и быстрым шагом ушел из библиотеки. Гермиона недоуменно смотрела ему вслед, подумав, что может быть Рон был и прав, и Гарри действительно как-то странно изменился.

Воскресенье. Утро. Холл.

— Ты можешь хотя бы попытаться вести себя правдоподобно? – злобно прошипел Малфой прямо в лицо своему собеседнику.

Собеседник лишь пожал плечами.

— Некоторые привычки сложно игнорировать, — ехидно ответил он. – Например, привычку приводить себя в порядок и пережевывать пищу, прежде чем проглотить её.

— Ты бы еще надел галстук в зеленую полоску и сел за слизеринский стол!

Они подошли к входу в Большой Зал, где Драко с силой толкнул своего собеседника в плечо.

— Смотри куда прешь, Поттер, — громко сказал он, привлекая внимание завтракающих учеников. – Или тебе купить новые очки?

— Прости, Малфой, ты сегодня такой незаметный! – незамедлительно отозвался тот. – Хотя ты всегда незаметен, немощный хорек!

— Это потому что ты, шрамоголовый придурок, не видишь дальше своего собственного носа…

Рональд Уизли удовлетворенно хмыкнул, наблюдая за перепалкой, которая накалялась все сильнее.

Северус Снейп за столом учителей тоже хмыкнул, но, в отличие от Рона, недоверчиво. Он наклонился к уху директору и что-то коротко сказал ему, на что профессор Дамблдор кивнул.

Воскресенье. День. Кабинет директора.

— Ты хотел о чем-то поговорить со мной, Северус? – спросил Дамблдор, задумчиво рассматривая что-то за спиной у профессора зельеварения.

— Да, — ответил тот. – Дело в том, что в пятницу один мой ученик сообщил, что ему необходимо домой в связи с семейными обстоятельствами. Я разрешил Блейзу Забини отправиться домой, но, насколько мне известно, территорию школы он не покидал. Также, я не мог не заметить изменений в поведении Поттера. И, по совершенной случайности, вчера я проверил свои запасы оборотного зелья и обнаружил, что пропало несколько флаконов.

Дамблдор лишь задумчиво кивнул.

— Так вам известно о местонахождении настоящего Поттера? – вкрадчиво спросил Снейп.

— Северус, — со вздохом начал Альбус Дамблдор. – Если ты проверял сигнальные чары замка, справляясь о местонахождении Блейза Забини, то знаешь, что Гарри Поттер находится в замке.

— И вы не будете ничего предпринимать?

— Я думаю, что если с Гарри случилось бы что-то серьезное, мальчики бы не стали скрывать это от нас. Можешь идти, Северус.

Снейп развернулся к двери, полы его мантии грозно взметнулись вверх, но тихий голос директора остановил его.

— Северус, мистер Забини не сказал тебе, когда он вернется в школу?

— На неделе, профессор.

Альбус удовлетворенно кивнул, вновь погружаясь в раздумья.

Воскресенье. Вечер. Выручай-комната.

— Мне скучно, — пожаловался настоящий Гарри Поттер Драко Малфою. И добавил капризным тоном, заглядывая Драко в глаза: — Ты же посидишь со мной?

— Ну не знаю, — неуверенно ответил Драко. – У меня вроде есть дела.

— Да брось, — воскликнул Поттер, пододвигаясь ближе, отчего у Драко перехватило дыхание. – Какие могут быть дела в воскресенье вечером?

Он похлопал Драко по коленке и пододвинулся еще ближе, так, что Драко мог почувствовать его запах. Драко сглотнул комок, внезапно вставший в горле.

— И что мы будем делать? – воображение Драко рисовало сцены одну откровеннее другой.

— Расскажи мне что-нибудь о себе, — уверенно заявил Поттер, ложась на диван. Голова его оказалась у Драко на коленях. О мыслях в голове Малфоя Поттер явно не подозревал. – Я ведь о тебе совсем ничего не знаю!

И Драко начал рассказывать. Про свою жизнь, про отца, от которого невозможно добиться хоть какого-то проявления чувств, и не потому, что их нет, просто это не положено, согласно кодексу Малфоев. Про романтичную маму, которая смотрит на жизнь с легким оттенком грусти, но молчит, не жалуется, потому что так – правильно в светском обществе. Про его любимого арабского скакуна, по имени Процион, и про то, что у него, Драко, не дернулся ни один мускул на лице, когда ему сообщили о смерти лошади, а потом он не одну неделю плакал в подушку по ночам. Про Тео, который всегда был зачинщиком шалостей, а в итоге думали на Малфоя, потому что Нотт с легкостью делал каменное лицо. Про Блейза, который старался не показывать свое расстройство, когда его мама сплавляла его в Малфой-мэнор, встречаясь с новым ухажером. Про то, как Драко испугался в детстве случайно найденной маски Пожирателя, которую Люциус хранил, по непонятным тогда причинам. Про легенды о мальчике – победителе, на которых выросло их поколение:

-… и мы всё думали, где ты, как живешь, почему Дамблдор решил спрятать тебя от общества… Эй, Потти!

Поттер сладко спал, подложив ладонь под свою щёку, убаюканный монологом. В этот момент дверь в комнату распахнулась, и в нее на всех порах влетел Поттер номер два, и упал в любезно предоставленное кресло.

— Пиздец! - донеслось раздраженным тоном.

— Тсс, Блейз, ты разбудишь Гарри!

— Признайся, что дал ему сонного зелья, чтобы по-тихому сделать все свои грязные делишки!

— Я не такой! – воображение услужливо подкинуло пару недавних картин. Драко смутился и покраснел.

Забини не заметил. Он был явно не в духе и явно занят какими-то своими размышлениями.

— Ты узнал, что именно скинуло твое заклятие? – спросил он, массируя виски.

— Да, — ответил Драко. – Магический всплеск. Думаю, что еще день-два и его магия полностью восстановится. Хорошо еще, что сквибом не стал.

— Вы стоите друг друга, — фыркнул Блейз. — Один: «ты разбудишь Гарри», другой: «я не пойду в больничное крыло, Драко могут наказать, лучше уж здесь посижу». Идиоты, ну полные идиоты. В следующий раз, когда я соглашусь вам помогать – убей меня.

* * *

Понедельник прошел спокойно, и вторник стал самым долгожданным днем в жизни троих студентов. Но, почему-то судьба считает, что когда все идет гладко, и вы расслабились, обязательно нужно пнуть вас под зад. Ну так, на всякий случай, чтобы не забывали кто здесь на самом деле правит балом.

Зельеварение начинается с шелеста учебников и тихого голоса профессора Снейпа, который недовольно разглядывает Драко.

Драко с успехом игнорирует этот взгляд, смотрит на Блейза, сидящего с ничего не подозревающим Уизли – Блейз делает вид, что его тошнит в котел – и принимается толочь лунный камень в ступке.

— Привет, — вдруг раздается шепот из пустоты рядом.

Ступка падает из рук Драко, катится по полу, озаряя тишину кабинета позорным грохотом – Снейп посылает Драко еще один недовольный взгляд, — крошка лунного камня рассыпается по парте, хрустит на полу под подошвами ботинок. Драко пытается сделать как можно беззаботный вид.

— Что ты здесь делаешь? – шипит Драко в ответ.

— Я устал там сидеть! Я же говорил что мне скучно! — капризно отвечает Поттер.

— Но ты можешь все испортить! – возмущается Драко.

Он уже и сам не замечает, как в его голосе появляются истерические нотки, как и профессора Снейпа, нависшего над его котлом.

— Мистер Малфой, у вас всё в порядке? – вкрадчиво спрашивает он.

«Твоюматьтвоюматьтвоюмать», — думает Драко, перебирая ингредиенты на столе трясущимися руками и надеясь, что Поттеру хватит ума уйти от его парты.

— Да, сэр! – отвечает он, делая спокойное лицо.

— А с кем вы разговариваете? – подозрительно спрашивает Снейп.

— Сам с собой, — выдавливает Драко из себя.

По классу раздаются смешки, преимущественно с мест гриффиндорцев. Снейп смеряет Драко тяжелым взглядом. Его лицо приобретает какое-то мстительное выражение.

— Двадцать баллов со Слизерина, за то, что опять пытаетесь сорвать мне урок! – ласково, не без удовлетворения, говорит он, наклоняясь к Драко ближе.

— И тридцать баллов с Гриффиндора, за то, что занимаетесь на моем уроке, не тем, Поттер! – говорит он на тон громче.

Драко обреченно закатывает глаза.

* * *

— Я убью его! – шипит Драко себе под нос у входа в Выручай-комнату. – Я его убью!

Поттер сидит, уставившись в одну точку. Плечи его понуро опущены вниз, глаза не горят, как обычно, улыбки нет. Сердце Драко вдруг болезненно сжимается от такого зрелища. Ему хочется обнять Поттера, прижать к себе, погладить по волосам. И злость мгновенно испаряется, теряясь среди стеллажей книг, которыми сегодня наполнена комната.

— Что случилось, Потер? – осторожно спрашивает Драко. Поттер поднимает на него глаза, полные грусти. Что-то подсказывает Драко, что расстроен он вовсе не из-за потерянных баллов.

— Драко, — говорит он тихим голосом. — Ты когда-нибудь любил?

И мир, и Вселенная, и ход планеты для Драко внезапно замирают. Драко переводит дыхание, вздергивает подбородок и презрительным тоном отвечает:

— Конечно, нет, — усмехается он. – А в чем дело?

— Я ходил сегодня по школе в мантии – невидимке. И увидел Чжоу. Она сидела в библиотеке, одна. И она плакала.

Поттер тяжело вздыхает и смотрит в одну точку.

«Я не ревную, — сжимает кулаки Драко. – Я не ревную, не ревную, не ревную!»

* * *

Блейз, наконец-то вернувшийся в свое истинное обличие удовлетворенно потягивается и щурит свои глаза на огонь в камине. Огненные блики, чувственно изгибаясь, танцуют в его черных зрачках свои соблазнительные танцы. Он растягивается в улыбке и жалуется на гриффиндорцев, от которых пришлось скрываться целых четыре дня и присваивает каждому какой-нибудь заумный комплекс.

Драко равнодушно смотрит на огонь, перебирая пальцами бахрому накидки на диване с гостиной Слизерина.

— Драко, о чем ты думаешь? — толкает он Малфоя

— О Чанг! – зло бросает Драко.

— Можно подумать, что ты влюблен в нее! – смеется Блейз, но тут же замолкает под убийственным взглядом серых глаз.

Никто не замечает маленькую фигурку девушки, от неожиданности застывшую за их спинами.

* * *

— Где он? – раздраженно спрашивает Драко, разглядывая гриффиндорский стол следующим утром.

Блейз только посмеивается. У Блейза как обычно все в порядке.

— А вдруг с ним опять что-то случилось? – Драко обращает свою злость уже на Забини.

Тот пожимает плечами, что-то разглядывая вдали.

— Это нормально, — отвечает он. – С Поттером всегда что-то случается. Ему Темный Лорд повредил ту часть мозга, которая отвечает за инстинкт самосохранения.

— На кого ты смотришь? – подозрительно спрашивает Драко, пытаясь перехватить его взгляд.

— Что? Ни на кого.

— Нет, ты на кого-то смотришь! Ты же не подкатывал там к телкам, пока был Поттером?

— Так, — резко обрывает Блейз. – Пошли уже на занятия, опоздаем же!

Драко нарочно медленно поднимается, нарочно медленно идет, хмуро разглядывая поттеровских дружков за столом, которые с озабоченным видом о чем-то переговариваются. В дверях Большого Зала на него налетает сам Поттер, взъерошенный, неизменно лохматый и с горящим взглядом.

Драко облегченно выдыхает воздух, уголки его губ настойчиво тянутся вверх.

Поттер останавливается, сводит брови и подходит вплотную. Он тыкает пальцем Драко в грудь, произнося тихо, в полголоса:

— А я уж было поверил, что ты мой друг!

— Что ты сделал, Блейз? – возмущенно шипел Драко, подозрительно оглядывая своего друга.

— Да ничего я не делал! – так же возмущенно отвечал тот.

Драко меланхолично наблюдает за маленькими капельками, скользящими по стеклу окна кабинета трансфигурации и оставляющими извилистые размытые дорожки. Голос Минервы МакГонагалл, строгий и уверенный, властный рассказывает о каких-то свойствах чего-то там – Драко даже не потрудился начать писать. Он делает вид, что капли на стекле гораздо больше занимают его мысли.

На самом деле, гораздо больше его мысли занимает Поттер, который сидит через ряд, хмурится и пишет на своем пергаменте с такой силой, что звук от его пера раздается в классе громче всех. Минерва поджимает свои старушечьи губы и бросает на него недовольные взгляды. Драко тоже бросает на него взгляды. Украдкой.

Вон та, крупная – капля боли. Медленно ползет вниз. Маленькая и юркая – капля счастья. Рядом с ней – капля радости. Застывшая выпуклой сферой – капля уважения. Маленькие точки – капли сожаления.

Все стекают вниз. Собираются в струйки. Потом в ручьи. А потом они смешиваются и образуют собой вашу жизнь.

Забавно, правда?

— Ты переспал с какой-то гриффиндоркой? – предполагает Драко. – Или… Или с Чанг?

И в глазах его плещется праведный гнев.

— Да ни с кем я не спал! – злится Блейз.

— Не ври мне, я знаю твою кобелиную сущность!

Блейз фыркает и отсаживается за соседнюю парту.

Драко думает, подперев подбородок кулаком – совсем уж невежливо сидеть так на уроке, но ему, в общем-то, все равно. Что могло произойти всего за одну ночь?

С Поттером всегда так – не нормально. Потому, что сам Поттер ненормальный. С ним общаться – собирать одни подводные камни. Постоянно. На каждом шагу.

И никогда не получится предугадать.

* * *

Знаете, как поступают некоторые, оказываясь в коллективе? В каком – не суть. В любом.

Сначала, ты всем мило улыбаешься, и со всеми (со всеми!) мило беседуешь. Располагаешь их к себе. Всем своим видом говоришь: «я твой друг, чувак!». Творишь добро и мир в режиме двадцать четыре на семь. И люди это чувствуют. И тянутся к тебе. Рассказывают тебе свои маленькие секретики. Распахивают душонки перед тобой. Посвящают в тайны.

Обычно, эти тайны не так уж и страшны. Они всего-то делятся своими впечатлениями друг о друге. Например: «Ты знаешь, эта Мэнди такая шлюха!». Или: «Я общался недавно с Джеком, вот кто самый настоящий осел!». Ты слушаешь и киваешь. Ты же их друг – они так думают. И это их первая ошибка.

Первая и единственная. Но это неважно. Сейчас вы узнаете о масштабах этой ошибки.

Вы, наверное, уже догадались, каким должен быть следующий шаг? Правильно. Ты начинаешь сливать информацию. Медленно. По крупицам. Вставляешь нужную фразу в нужный момент. Видеть в такие моменты лица людей – отдельное удовольствие.

И если по отдельности люди еще хоть что-то представляют из себя, то в общей массе они обычно тупы. Начинается ругань, хаос и нецензурщина. А потом они просто расползутся по углам, и будут мерить друг друга взглядом исподлобья.

Через некоторое время они поймут, кто веселился за их счет. Кто кинул это яблоко раздора. Кто стравил их друг с другом как жалких собачонок.

Но ты уже добился своего – да, тебе больше не будут доверять, да и милые улыбки проигнорируют. Мерить этим знаменитым взглядом исподлобья будут именно тебя. Но тебя не тронут. Им даже не хватит ума объединиться против тебя – ведь теперь они ненавидят друг друга. А ты для них всех – опасен. Они будут чувствовать это на подсознательном уровне. Они будут тебя бояться.

Если люди боятся – они слабы. И тогда ими легче управлять. Можно с легкостью подчинить людей, манипулируя тьмой, что в их сердцах. И это прекрасно. Ведь именно для этого ты все и затеял, не так ли?

Впрочем, природа общества такова, что оно очень легко начинает бояться. Или ненавидеть. Ненавидеть, даже, наверное, легче. И быстрее. Ненависть распространяется как пожар – нужна всего одна маленькая искра.

Драко задерживается в классе и заходит в Большой Зал с опозданием. Он чувствует сотни взглядов, смотрящих на него. Настороженных. С ненавистью. Тех самых, исподлобья.

Они словно осязаемы, эти взгляды.

Он замирает на месте, не понимая, что произошло. Ведь утром было все в порядке. Все, как обычно.

Словно в замедленной съемке он видит злые глаза Поттера, видит, как тот качает головой и отворачивается, стукнув кулаком по столу, а Грейнджер, пытаясь его успокоить, кладет ему руку на плечо. Уизел, сидящий напротив них за столом, в упор смотрит на Драко и проводит большим пальцем по горлу.

Драко чувствует, что первая искра была именно от гриффиндорцев.

Преподаватели за своим столом тихо о чем-то переговариваются, осуждающе поглядывая на Драко. Снейп порывисто меряет Большой Зал шагами – идет навстречу, смотрит коршуном.

Внутри у Драко все сжимается от страха. Он так и стоит, замерев, пытаясь сохранить спокойное выражение лица. Отец говорил, что всегда нужно держать лицо. Получается хреново.

— Следуйте за мной, мистер Малфой, — бросает Снейп сквозь зубы.

* * *

Они идут молча, спускаясь в подземелья все ниже и ниже – а у Драко такое чувство, словно его ведут на эшафот.

А самое страшное то, что он даже не понимает, что произошло.

Озноб пробегает мурашками по его спине – от страха, холода он, наверное, даже бы и не почувствовал. Сердце у Драко стучит сильно, гулко, во рту пересохло.

— Сядьте! – отрывисто бросает декан, указывая на шаткий стул.

Он поворачивается и смотрит долгим презрительным взглядом. Обычно, этого взгляда удостаивается Поттер.

Драко сглатывает. Как это он раньше не замечал, насколько пугающей может быть этот кабинет – со всеми этими заспиртованными мышами, которые пучеглазо осматривают его, со странными пучками сухих трав, примостившихся на полках, с черными закопченными стенами.

В тишине Драко кажется, что где-то капает вода.

Кап-кап-кап.

Кажется, он что-то слышал о том, как люди сходили с ума, вынужденные постоянно слушать этот звук.

Кап-кап-кап.

Конечно же, здесь ничего не капает. Это только так кажется.

Каменные стены, словно смыкаясь, давят на него. Конечно, это тоже только так кажется.

— Я отправил письмо вашему отцу, Мистер Малфой, — продолжает Снейп тихим, пугающим голосом. — Имейте в виду, поставлен вопрос о вашем исключении.

Розыгрыш.

Какой-то убогий абсурдный розыгрыш.

Его не могут исключить из этой школы!

За что?

За то, что чуть не убил Поттера? За то, что тот почти потерял магию? За то, что Блейз четыре дня ходил под оборотным?

Драко не мигая, смотрит на Снейпа. Несколько слов, которые с легкостью могут изменить жизнь. Так где же он оступился? Когда не заметил этот гребаный подводный камень?

— За что меня исключают, сэр? – спрашивает он дрогнувшим голосом. — Что происходит?

В кабинете снова повисает тишина. Снейп смотрит как-то странно. А потом сухо отвечает, и внутри у Драко все обрывается:

— За то, что выплеснули в лицо Мисс Чанг гной бубонтюбера.

[Флешбэк]

Пока космические корабли бороздят просторы Вселенной, святой Поттер, друг грязнокровок и предателей крови, а также защитник всех страждущих, бедных и больных бороздил просторы школы чародейства и волшебства "Хогвартс". А если более конкретно, то он со скоростью этого самого космического корабля направлялся в больничное крыло.

Что же все-таки произошло, спросите вы? А дело было вот в чем.

В одно ясное утро, а точнее первое утро после позорного магического истощения, Поттер проснулся в башне Гриффиндор просто в изумительном настроении. Он предвкушал свой поход на завтрак в Большой Зал, предвкушал общение с друзьями, которых ему так нахватало все эти дни, и, положа руку на сердце, он даже предвкушал поход на уроки, благо со своим самым любимым профессором Снейпом встреча его ждала только на следующей неделе. А еще Гарри был уверен, что если на школу вдруг внезапно нападет Лорд Волан-де-Морт, олицетворение тьмы, да и просто очень злой, плохой и невоспитанный уже не человек, то у учеников будет защитник.

Утро свое Гарри Поттер, благородный гриффиндорец, начал с осмотра владений Альбуса Дамблдора, а именно, с любопытного взгляда на карту Мародеров. И, не трудно догадаться, что Гарри решил проконтролировать, ну или просто поинтересоваться, чем же занята его любимая, прекрасная леди Чжоу. Велико же было его удивление, когда он не обнаружил Чжоу в спальне. В душе её тоже не было. Удивление увеличилось, когда Чжоу Чанг не была найдена в гостиной Равенкло.

Гарри подумал, что должно быть Чжоу, как истинная представительница факультета Ровены, была в библиотеке. Но и тут его постигло разочарование. Запаниковал Поттер, когда увидел то, что девушки не было ни в Большом Зале на завтраке, ни в совятне, ни во дворе. В итоге, пересмотрев всю карту, он обнаружил мисс Чанг в больничном крыле.

Как истинный рыцарь, сэр Гарри Поттер, оттолкнув своих друзей и сказав им про важность и возможную опасность предприятия, направился туда, где сам порою проводил по треть семестра. И отправился туда он с мыслью разобраться, что же всё-таки произошло, утешить любимую, и по необходимости наказать обидчиков. Что же тут такого, поинтересуетесь вы, ну попала девушка к мадам Помфри, может у нее просто внезапно голова разболелась, или живот? Но Гарри Поттер не был в этом так уверен. Он, как и все герои, был жутко подозрителен, и, за почти пять лет обучения он знал, что в этой школе ничего не случается просто так. Тем более, как и все великие герои, он испытывал потребность кого-нибудь спасать, а тут как раз Чжоу так удачно подвернулась под раздачу.

Чжоу Чанг, шестикурсница с Равенкло, любимая Гарри Поттера, сидела на кушетке в больничном крыле и заливалась горючими слезами. Все её лицо было покрыто ужасающего вида красными волдырями. Школьная медсестра носилась вокруг нее, пытаясь смазать их какой-то жуткой мазью и спасти положение, но Чжоу это нисколько не утешало. Не утешил её и Гарри Поттер, прибывший её спасать, но как всегда немного опоздавший со своими благородными намерениями. От присутствия в больничном крыле Избранного девушке стало еще хуже, и она завыла, совсем как разъяренный оборотень в лунную безоблачную ночь. Естественно, кто же обрадуется необходимости сидеть, как музейный экспонат, перед школьной знаменитостью, да еще и в таком виде?

Доблестный Поттер приложил все свои силы, чтобы узнать, что же все-таки произошло. Чжоу ревела белугой и не желала никому ничего отвечать, что очень злило гриффиндорца, который жаждал осуществить все свои великодушные порывы.

Наконец, когда Гарри и медсестра отчаялись вытащить из несчастной девушки с обожженным лицом хоть что-то, она, всхлипывая, начала говорить. Во всем этом плаче и завывании Гарри разобрал лишь одну фамилию — Малфой. После чего, трагически истерзанная возлюбленная героя отправилась в путешествие по стране снов без сновидений с помощью зелья, данного мадам Помфри, а сам герой остался сидеть в ступоре, пока не был выгнан медсестрой. До того момента, пока он не догадывался кто именно виновник, он был готов убить его голыми руками! Теперь же, он просто не знал что делать. На душе его как-то подозрительно скребли кошки. Неужели Малфой выжидал, чтобы побольнее ударить, и их общение все эти дни для него совсем ничего не значит?

Возле входа в кабинет Дамблдора, Драко кажется, что взгляд горгульи вспыхивает двумя алыми огоньками злости. Что отодвигается она со своего постамента нехотя, плотоядно оскалившись в его, Драко, сторону. Драко напрягается, размышляя о том, что будет, если каменное чудовище оживет.

Каблуки дорогой обуви отца гулко стучат по трем ступенькам. Раз-два-три. Тук-тук-тук. Драко закрывает глаза и думает, что именно так, наверное, стучит своим маленьким молоточком Глава Визенгамота по гладко обточенной деревянной дощечке, которая чуть ли не блестит, чуть ли не отражает одутловатое лицо судьи.

Тук-тук-тук.

Подсудимый приговорен к поцелую дементора.

Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Драко чувствует, как кончики-кисточки светлых волос, падающих на лоб, взмокли, и незаметно от отца вытирает их черным рукавом мантии, отчего челка встает дыбом.

Прежде чем бледные костяшки пальцев Люциуса касаются деревянной двери, он еле заметным движением поправляет запонку на правом рукаве, смотрит на сына и уголки его губ приподнимаются совсем на чуть-чуть – так, чтобы только Драко мог увидеть.

— Он не посмеет исключить Малфоя, — презрительно бросает Люциус.

Тук-тук-тук – звук о дверь получается иллюзорно мелодичным, певучим, иллюзорно медленно-тянущимся.

Тук-тук-тук.

Драко кажется, что легкие переполнены тяжелым воздухом – что воздух везде: в гортани, во рту, в желудке. Драко пытается проглотить упругий комок этого самого воздуха, забившего горло.

* * *

Будущий герой магической Британии проводил свободное послеобеденное время, сидя в палате больничного крыла и держа за руку любимую. Любимая сладко почивала на высоко взбитых больничных подушках и, в данный момент, больше напоминала мумию из гробницы египетского фараона, нежели красавицу. Лицо, облитое утром ужасной жидкостью, оставляющей после себя болезненные ожоги и неприятные воспоминания, было полностью забинтовано. Для глаз, носа и рта предусмотрительная мадам Помфри оставила дырочки, что впрочем, общего вида не улучшило.

Поттер пришел сюда по двум причинам. Во-первых, он очень переживал за возлюбленную, а во-вторых… А во-вторых, Поттеру было грустно. Печаль холодом разливалась внутри него и перекатывалась ледяными шариками обиды, которые грозили заморозить все внутренности. Шарики злорадно ударялись друг о друга, стремясь захватить как можно больше пространства, раз уж им не оказывали сопротивления. Гарри очень сильно и очень глубоко переживал предательство своего новоявленного друга-слизеринца. Когда с губ Чжоу сорвалась фамилия, которую он много раз произносил в минуты злости, раздражения и ненависти внутри что-то щелкнуло. Сердце, дернувшись, с размаху ударилось о грудную клетку, грозя сломать пару ребер.

Конечно, будь Гарри девочкой, глаза бы его непременно наполнились слезами. Но, так как он имел репутацию брутального гриффиндорца, он не позволил себе дать волю чувствам. Он всего-то накричал на верных друзей и разнес пару тарелок в Большом Зале. Он объяснил себе это злостью на подлого Малфоя, который пригрелся, как змея на груди, а потом выбрал момент и ужалил посильнее. «Ты сам-то себе веришь?», — преследовало его весь день. И он не верил. Не мог заставить себя это сделать, чувства упорно сопротивлялись фактам. Ведь это совсем было не похоже на поведение Драко во все предыдущие дни!

Гарри покосился на возлюбленную. «Да просыпайся уже быстрее!», — раздраженно подумал он, борясь с желанием потрясти Чжоу за плечи, что мадам Помфри категорически запретила делать. Ему нужно было узнать подробности. В конце концов, не мог же Драко сделать нечто подобное просто так! Он наверняка сказал перед этим пламенную и заковыристую речь, вот её-то содержание и ждал наш нетерпеливый гриффиндорец.

Наконец, Чанг открыла глаза. Естественно, как и все красавицы, она первым делом потребовала зеркало, пожаловалась на судьбу, и немного поплакала. У Поттера кончалось его знаменитое терпение.

Когда он был уже на грани, Чжоу вдруг произнесла:

— Я надеюсь, её исключат за то, что она со мной сделала!

«Она? Малфой сменил пол?», — глупо подумал Гарри, хотя в голову его при этом закрались нехорошие подозрения.

— Ты хотела сказать он, — поправил Поттер.

— Почему он? Гарри, не спи! О ком ты думаешь? Я говорю об этой ненормальной, Паркинсон!

— Паркинсон? – переспросил Поттер. Подозрения в голове предупреждающе зазвенели серебряными колокольчиками. – Утром ты сказала, что тебя облил Малфой!

— Да нет же! Эта дура все кричала про своего ненаглядного Малфоя, может поэтому…

Гарри вскочил со стула, опрокинув его. Звук удара о пол не дал девушке договорить. Как и Поттер, бессильно сжимающий кулаки, который смотрел на нее глазами, полными злости.

— И ты молчала все это время! – прокричал он. – Да из-за тебя… Его могут исключить!

Гарри выскочил из больничного крыла. Он невиновен, невиновен! Малфой этого не делал!

— Да пусть хоть всех слизеринцев исключат! – донесся до него раздраженный крик Чжоу.

Пустота внутри снова заполнялась, в груди становилось тепло, лёд таял. Счастливая мысль отдавалась пульсацией в висках. Конечно, ну конечно, он этого не делал!

Поттер вдруг остановился, как вкопанный. Драко уже должен быть у Дамблдора! А если его, и, правда, исключат? Надо быстрее бежать туда, спасать его!

Только бы не опоздать.

* * *

Всегда будет что-то – делающее тебя беззащитным, враз поглупевшим, атрофирующее твои идеалы, путающее твои мысли напропалую, сбивающее с намеченного пути.

Грустно то, что иногда это что-то проходит мимо, а тебе только и остается, как запоминать тихий звук его шагов, которые ты способен узнать из тысячи.

«Может оно и к лучшему», — равнодушно думает Драко о своем грядущем исключении. Если не Хогвартс – то Дурмстранг. А в Дурмстранге не будет этого идиота Поттера. Это же хорошо, это же к лучшему, так?

Драко разглядывает лица бывших директоров Хогвартса – нахмуренные, мрачные, неодобрительно качающими головами, при взгляде на него. Драко смотрит в пол – деревянные панельки, подогнанные друг под друга, сплошь изрисованы кружевными узорами тонких линий, словно кто-то специально потратил несколько часов, чтобы вырезать их бритвенным лезвием. Ему вдруг становится безразлично, что будет дальше.

Судьба настигает в самых далеких уголках мира. От судьбы не уйдешь.

Директора переглядываются, стараясь покинуть пределы своих сковывающих золотых рам, перешептываются. Финеас Найджелус Блэк из своего пыльного дальнего угла грозит ему кулаком и что-то брюзжит с недовольным лицом. Драко усмехается куда-то в воротник мантии.

Ну разве не забавно – вся школа обвиняет его в том, чего он не делал?

Дамблдор скорбно вздыхает.

Драко кажется, что директор похож на человека, который собирается произносить речь у свежей могилы лучшего друга. Подготовился, заранее припрятал в рукаве клетчатый носовой платок, выучил все ключевые фразы, заготовил историю, отражающую всю глубину их отношений. Только вот что-то его останавливает. Есть какая-то значительная проблема.

То ли не знает, как начать, то ли аудитория плоха и недостойна, то ли гроб пропал.

Мадам Помфри, верным оруженосцем замершая за плечом Дамблдора осуждающе поджимает губы, глядя на Драко.

— Профессор Дамблдор, позвольте узнать, почему вы исключаете моего сына без каких-либо доказательств? – в голосе Люциуса ни единого намека на волнение.

Драко тихо хмыкает. Директор проводит кончиками узловатых пальцев по дереву столешницы, смахивая незримые, незаметные взгляду пылинки. Он внимательно изучает Люциуса взглядом своих светло-голубых глаз, прячущихся за стеклами-полумесяцами, съехавшими на самый кончик крючковатого носа.

— Ну почему же, Люциус, — Дамблдор грустно вздыхает – Драко подавляет в себе желание поаплодировать. — Доказательства существует. Девушка сама сказала, что на нее напал мистер Малфой. Это может подтвердить мистер Поттер и…

— Поттер? – насмешливо бросает старший Малфой. — Все знают, как этот мальчишка ненавидит моего сына! И после того, что он натворил, вы продолжаете ему верить?

Взгляд у Люциуса такой же насмешливый, как и голос. Директор проводит ладонью по своей бороде, приглаживая серебристые волоски.

— Мадам Помфри! – с нажимом заканчивает он, чуть подаваясь вперед. - Она также присутствовала, когда девушка это сообщила.

Школьная медсестра, услышав свое имя, с готовностью кивает. Драко чувствует себя лишним в этом прекрасно разыгрывающимся спектакле.

Самое странное – наблюдать, как творится твоя дальнейшая судьба, со стороны. Без твоего участия.

Драко следит за узловатыми длинными пальцами директора, за тростью отца, которую тот чуть покручивает в ладони, словно стараясь вкрутить в разлинованный пол и оставить здесь насовсем, за Снейпом, замершим безжизненной тенью и не принимающим никакого участия в постановке, за чепчиком на затылке медсестры, который от частых кивков грозиться соскочить по гладкой волне челки.

Иногда, уделяя слишком большое внимание деталям, взгляд упускает что-то важное и существенное.

— Профессор Дамблдор, сэр, — нарушает Драко тишину. — Я прошу, чтобы меня допросили с Веритасерумом.

— Драко, мой дорогой мальчик, – произносит Дамблдор с оттенком сожаления в голосе. — Я не имею права использовать сыворотку правды на учениках. Тем более в школе нет этого опасного зелья!

— Вообще-то есть, Альбус, — доносится удивленный голос Снейпа.

Директор внимательно смотрит на него и качает головой.

— В любом случае, мы не имеем права допрашивать с ним учеников, Северус. Тем более, у меня нет оснований не доверять словам мисс Чанг.

— А еще вы не имеете права исключать моего сына без участия попечительского совета! – едко замечает Люциус.

— Люциус, вы же понимаете, что это было бы несправедливо, учитывая, что вы сами — во главе этого совета.

— Альбус, мне кажется, или вы приняли твердое решение исключить мистера Малфоя? – вкрадчиво спрашивает Снейп.

Драко разглядывает мыски своих ботинок, размышляя над тем, за что его так невзлюбил директор. Время течет медленно, по тонкой песочной нити перетекает из одной узкой чаши в другую по узкому проходу – особенно крупные кварцевые крупинки застревают в нем, отчего ход минут застывает и вовсе.

— Северус, ты же понимаешь, что подобные поступки не должны… — слышится словно сквозь толстую стеклянную стенку.

Дверь распахивается, с силой ударяется о стену, стук прерывает Дамблдора на полуслове. В кабинет влетает запыхавшийся Поттер – он тяжело дышит, прикладывает к раскрасневшимся щекам ладонь левой руки. Правая рука его занята мантией Панси, сложившей свои руки на груди и исподлобья оглядывающей кабинет.

Драко отворачивается от Поттера и улыбается серой стене. Улыбается совершенно счастливой, глупой предательской улыбкой, идущей откуда-то изнутри – оттуда, где загорелся яркий солнечный лучик, который просится наружу.

Если бы Люциус Малфой посмотрел бы в этот момент на своего сына, наверное, он бы и не узнал его.

— Профессор Дамблдор, сэр! Драко невиновен! Это сделала она! – восклицает Поттер, переведя дыхание и отвечая на немой вопрос директора.

— Мисс Паркинсон, это правда? – спрашивает тот.

Люциус Малфой хмурится, Снейп приподнимает бровь, искривляя губы – Драко знает, что так он обычно сдерживает особенно едкие комментарии.

Сам Драко незаметно скрещивает пальцы, спрятанные в рукаве.

Панси смотрит влажными глазами, часто моргает, отчего из глаз быстрыми каплями текут слезы. Поттер брезгливо отодвигает её от себя на расстояние вытянутой руки – словно боится испачкаться.

— Отвечай уже, – недовольно говорит Люциус Малфой.

Поттер встряхивает её с выражением лица, полным садизма. У Панси трясется подбородок, когда она кивает раз, другой, третий, начиная всхлипывать и тряся головой уже как китайский болванчик. Мадам Помфри тихо ахает.

Директор внимательно смотрит на нее своими небесно-голубыми глазами, поправляя очки на переносице.

— Гарри, мой мальчик, боюсь, что решение уже принято, — серьезно говорит он.

Гермиона чуть ли не бежала по коридору на втором этаже. Каблучки цокали по каменному полу, выдавая спешку их обладательницы. Она направлялась в библиотеку, впрочем, как и всегда, когда у нее выдавалась свободная минутка.

Узнав о том, что сделал Малфой, Гермиона чуть не задохнулась от возмущения. Напасть на девушку! Да еще и сделать подобную вещь! Гермиона помнила о своем знакомстве с гноем бубонтюбера в прошлом году и мысленно содрогалась. Тогда гной попал ей на руки, и это было просто ужасно, так что же должна чувствовать бедная Чжоу! Нет, определенно этот мистер-мне-все-дозволено перешел все границы. А еще и как-то с Гарри пытался общаться, мотивируя тем, что спас его на матче. Как это гнусно! Хорошо, что они с Роном отговорили своего излишне доверчивого друга иметь какие-то дела с этим… этим… чудовищем!

Как могла она, Гермиона Грейнджер, хоть на секунду поверить, что Малфой изменился?

Гермиона слишком увлеклась своим мысленным возмущением и даже не заметила человека, сидящего на подоконнике. О его присутствии Гермиона догадалась только тогда, когда он послал ей заклинание подножки, а она, совсем как какая-то второкурсница растянулась на полу.

Вставая, Гермиона услышала позади себя чьи-то шаги. Морщась от боли, она пыталась предположить, кто же мог так безрассудно себя повести. За спиной раздался тихий насмешливый голос:

— Что-то потеряла, Грейнджер?

Гермиону затрясло от злости, она обернулась и грубо ответила:

— Что тебе от меня нужно, Забини?

Блейз пренебрежительно смотрел на Гермиону сверху вниз. Смотрел с таким лицом, словно увидел что-то в наивысшей степени омерзительное, кривил губы в излюбленном малфоевском изгибе. Только вот в глазах его застыло совершенно другое выражение.

В глазах Забини весело плясали черти, подмигивая Гермионе и радостно щелкая хвостами.

Сам же Забини, в противовес чертям, делал презрительное лицо.

— А что же мне может быть нужно от грязнокровки? – задумчиво спросил он, делая акцент на последнем слове. Его полные губы темных оттенков сложились в маленькую окружность, когда он растягивал последний слог.

Гермиона вспыхнула. Она почувствовала, как щеки её загорели от краски, залившей их.

— Твоего дружка Малфоя исключают, и ты решил выйти из его тени? – зло бросила она.

— Силенцио! – выкрикнул Блейз. У него дернулась щека. Черт в правом глазу покачал головой, глядя на Гермиону, явно осуждая её за эти слова. Плечо девушки крепко сжали пальцы.

— Знаешь, чем заканчивают такие, как ты? – медленно произнес он. – На панели. Вы никто в нашем мире, поняла?

Гермиона отшатнулась от него, но его пальцы крепко держали её.

— Но ты ведь уже позаботилась об этом, правда? Чья ты подстилка, Грейнджер? Героя Поттера, или его рыжего нищего дружка? Или они пользуют тебя по очереди? – глаза Гермионы сузились от негодования, и она, сама от себя того не ожидая, дала Блейзу пощечину.

Звон от прикосновения её руки к его лицу прокатился по коридору, отражаясь эхом от каменных стен. Когда стих последний отголосок этого позорного для Блейза удара, он, шокировано прикоснулся к собственной щеке, медленно поднеся к ней ладонь.

Через секунду он молча оттолкнул её от себя.

Он продолжал сверлить её взглядом, словно нанеся заклятие немоты на нее, это коснулось и его самого. Особенно крупный черт в самой глубине зрачка левого глаза тяжко вздохнул и прижал красноватые лапки к груди, всем своим видом изображая раскаяние. Гермиона, совсем не ожидавшая таких слов, тем более от Забини, который всегда оставался в стороне от подобных разборок, еще несколько секунд просто стояла на месте. Потом она медленно попятилась назад. Чертики махали ей на прощанье и слали воздушные поцелуи.

Сам Блейз развернулся и побежал, стоило ей скрыться за поворотом. Через несколько минут, на другом конце коридора, он остановился и прижался лбом к холодному камню стен. Спина его судорожно поднималась, воздуха не хватало. Он с силой ударил кулаком в стену, сбивая костяшки пальцев.

Он, Блейз Забини, ни разу в жизни не оскорбивший девушку, так позорно сорвался! Его, человека с невероятным спокойствием, вывела из себя какая-то… Грейнджер! И зачем он только сделал это?

«Идиот!» — подумал Блейз про себя.

* * *

— Гарри, мой мальчик, боюсь, что решение уже принято.

Драко представляет вместо тишины, мгновенно повисшей в кабинете после этих слов, шум волн. Можно представить себе, что стоишь посреди песчаного берега, что ветер перебирает твои волосы мягкими прикосновениями бриза, что морская соль оседает на лице незаметными крупинками, а волны пенятся у ног.

Это почти так же абсурдно, как и слова Дамблдора.

— Что это значит, Дамблдор? – спрашивает Снейп своим неизменным холодным тоном.

— Если это шутка, имейте в виду, что она неудачная! – презрительно бросает Люциус Малфой. Трость в его ладони крутится вокруг своей оси, пытаясь просверлить дыру в каменном полу кабинета.

— Но он же невиновен! – заявляет Поттер.

Все морщатся от его возмущенного крика.

Панси тихо всхлипывает, впитывая слезы тканью ученической черной мантии. Драко закатывает глаза.

Ему хочется хоть у кого-нибудь из присутствующих здесь спросить – когда же всё-таки нужно аплодировать безупречной игре зачинщика спектакля?

Дамблдор поднимает обе ладони вверх и говорит своим любимым поучительным тоном:

— Очевидно, что мистер Малфой оказал негативное влияние на бедную девушку. Либо присутствовал при этом ужасном действе. Я уверен, мисс Чанг не просто так назвала его имя.

Драко думает предложить директору обвинить его еще и в том, что плотоядные слизни сожрали школьную капусту. Он внимательно смотрит в глаза василькового цвета, скрытые очками-половинками, и пытается понять, в чем же именно он виноват.

Какова настоящая причина нежелания директора видеть его, Драко, в школе.

Поттер встряхивает Панси и пихает её вперед. Шмыгая покрасневшим носом, кончик которого уверенно и неизменно смотрит вверх, она рассказывает, какими же на самом деле были события этого утра.

Рассказ Панси

Панси Паркинсон, главная слизеринская склочница и разносчик сплетен, а по совместительству девушка некоронованного слизеринского принца, Драко Малфоя, переживала не лучшие дни. Как все сплетницы, она была очень прозорлива и замечала малейшие детали. Заметила она и то, что поведение её возлюбленного резко изменилось. Он стал загадочно задумчив, постоянно на кого-то смотрел, долго молчал, мечтательно глядя в одну точку. Но как бы ни пыталась девушка что-то вынюхать своим нелицеприятным носом, ничего не выходило! Столько сил было отдано, столько слов сказано, но выведать ничего не получалось. Хуже стало, когда Драко стал ходить со счастливым лицом и улыбаться, как идиот. Все было ясно, но кто же был этой самоубийцей?

Панси прилагала неимоверные усилия, которые заканчивались провалом. Но тут, вчера, у входа в гостиную, она все-таки схватила удачу за хвост. Случайно, проходя мимо портрета, она услышала как Малфой, совсем без конспирации выкрикивал имя Чжоу. Злость забурлила в самой сущности слизеринки. Мстительно сжав кулаки, она кинулась в свою спальню и, вызвав домового эльфа, приказала ему принести ей пинту гноя. Дальше все было еще проще. Она написала Чжоу слащавое письмо с просьбой встретиться рано утром у одной из статуй на третьем этаже. Естественно, глупая Чанг пришла.

Как только обманутая Панси увидела дурёху, злость, и так её переполнявшая, выплеснулась наружу. Впрочем, наружу выплеснулся и гной, который полетел студенке Равенкло в лицо, сопровождаемый гневной тирадой Паркинсон о том, что Малфой – её собственность и он неприкосновенен.

* * *

Драко кидает один ненавистный взгляд за другим.

На директора, который задался непонятной целью. На глупую Помфри, которая не догадалась проверить слова глупой Чанг. На идиотку Паркинсон, которая записала его в свою собственность – только вот непонятно с чего. На безучастного Снейпа, застывшего ледяной глыбой, посреди кабинета.

На Поттера, который поступил, как… Поттер!

И который смотрит на Драко вопросительным взглядом, явно желая получить объяснения по поводу влюбленности в Чанг.

В кабинете эфемерным облаком расползется гнетущая тишина. Драко кажется, что его затягивает куда-то глубоко, что он тонет в грязной мутной воде, и никто, совсем никто не хочет протянуть ему руку. Он кричит и задыхается, но все стоят вокруг и просто смотрят – словно боясь быть утянутыми под воду.

Дамблдор задумчиво перебирает узловатыми пальцами листы пергамента на собственном столе. Драко кажется, что на каждом из этих желтоватых свитков огромными кроваво-красными буквами выведено – исключен, исключен, исключен. Он старается податься ближе, чтобы проверить: верна ли догадка.

— Я по прежнему считаю, что мистеру Малфою нежелательно находиться в нашей школе, из-за его плохого воздействия на учеников, — тихим голосом проговаривает Дамблдор. — Но так как я не могу ни дать ему шанс исправиться и получить образование.

Люциус заметно кривится, услышав эти слова.

Драко думает о том, что странно, что не скривились все, присутствующие в кабинете.

— Я уверен, что Драко добрый мальчик, ему нужно только помочь, — продолжает директор. — Доброта в его сердце, и я надеюсь, что это послужит ему уроком и подтолкнет открыть сердце для других!

— Вопрос об исключении моего сына закрыт? – нетерпеливо прерывает Люциус.

— Да, Драко остается в школе, — начинает Дамблдор, грозясь разразиться еще одной пламенной речью

— Я думаю, Министру будет интересно узнать, что наш доброжелательный директор лишился последней компетенции, — едко обрывает его старший Малфой, и, развернувшись на пятках, уходит из кабинета. Следом за ним уходит мадам Помфри, что-то пролепетав об уходе за больными.

— Я так понимаю, вы собираетесь исключить мисс Паркинсон? – спрашивает Северус с непроницаемым лицом.

Единственный рациональный вопрос за день

— Раз девочка чистосердечно во всем призналась, мы пойдем к ней на встречу и ограничимся снятием баллов и отработкой, — с мягкой улыбкой говорит Дамблдор.

Драко хочется напомнить директору о том, как чистосердечно призналась во всем Панси и как добровольно она пришла в его кабинет. Но спустя несколько секунд он уже стоит за дверью, с Поттером напротив, с его ладонью на локте, которая не дает сдвинуться с места и его виноватым голосом.

— Нет, Поттер. Я обижен до конца твоей, надеюсь, короткой, жизни! – непреклонно говорит Драко, стараясь скрыть улыбку.

— Я же не знал! – Гарри смотрит из-под рваной линии челки.

— Я неумолим, Поттер, ясно тебе?

— Что все это значит, Дамблдор? – доносится жесткий голос Снейпа сквозь дверь.

Если ты с Поттером – ты всегда оказываешься в нужном месте в нужное время. Драко прикладывает к губам указательный палец, и, стараясь шагать как можно тише, приближается к двери, прислоняется щекой к самому дереву. Поттер повторяет движения точь-в-точь, медленно кивая в знаке согласия.

— Я не понимаю о чем ты, Северус! – слышится спокойный голос директора.

— О том, что вы сейчас пытались исключить Драко, без малейших на то причин!

— На то есть причины, — со вздохом произносит Дамблдор. – Мне не нравится его дружба с Гарри, это может закончиться не очень хорошо.

— Какая дружба, Альбус? – обрушивается злой голос Снейпа.

— Северус, мой мальчик, я знаю многое об учениках этой школы. Ты же знаешь, на Гарри возложены определенные обязательства. Тем более, он может узнать что-нибудь, что помешает ему двигаться в сторону благой цели, а мы не можем этого допустить. Слишком много времени и сил было потрачено.

Поттер смотрит на Драко удивленно, но тот лишь жмет плечами и отмахивается. Вопросы, на которые нет ответов, расцветают в его голове неприятными соцветиями колючего терновника, мешаясь и вытесняя все остальное.

Что за обязательства?

Что Поттер может узнать?

Причем тут он, Драко?

Он тихо вздыхает. Что за херня вообще творится в этой школе?

— В чем же проблема? Скажите Поттеру, чтобы не общался с Малфоем. И можете дальше вертеть им, как угодно, — предлагает Снейп ехидным тоном. – А я в свою очередь поговорю с Драко.

— Я думаю, это будет не так уж и просто, Северус.

— Почему же?

— У Драко не совсем дружеские чувства по отношению к Гарри, — голос директора становится все тише и тише, словно он поднялся со своего кресла и ушел куда-то вглубь кабинета. – Младший Малфой влюблен в него.

Драко чувствует, как под взглядом Поттером, полным самого настоящего ужаса, все внутри холодеет, а по спине бегут противные мурашки страха.

________________________________

п/а: если автор вдруг внезапно пропадет, это значит, что в том месте, куда он уезжает нет интернета и продолжение будет в августе

Поздние осенние грозы прорывают небо, сгустившееся тяжелым грубым войлоком над школой чародейства и волшебства «Хогвартс», цепляющее ворсистыми низкими облаками башни с остроконечными шпилями, сливающееся в размытую линию горизонта с верхушками деревьев, потемневших от влаги. Желтоватые металлические разрезы молний оставляют после себя темные лоскуты, с неохотой срастающиеся в прежнее полотно. Глухие удары молота грома застают врасплох, заставляя вздрагивать каждый раз.

Словно они питаются вашими эмоциями – эти грозы.

Словно отдают себя взамен каждому нервно дернувшемуся плечу, выбрасывая в воздух последнюю унцию статического электричества.

В самом деле, с людьми все проще.

— У тебя что-то случилось?

Гарри ловит себя на мысли, что читает одну и ту же строчку четвертый раз, даже не пытаясь вникнуть в суть написанного. Буквы пролетают перед глазами бегущей строкой, не успевая не то чтобы запечатлеться в том сером веществе в черепной коробке, но и даже сформироваться в слова. Гермиона в кресле напротив крутит пластмассовую пуговицу темно-синего цвета на воротнике своей полосатой пижамной куртки.

— У тебя что-то случилось? – повторяет она своим озабоченным голосом.

Гарри мысленно загибает пальцы.

При определенном освещении Гермиона похожа на добросовестную учительницу младших классов, которой просто необходимо принять участие в жизни каждого из своих подопечным.

Или не при освещении.

Гарри устало трет глаза.

— Все в порядке.

— Я же вижу, — настаивает она.

Водная стихия за окном пытается пробиться внутрь, отыскивая мельчайшие щели в оконных рамах, завывая страшным голосом ветра и барабаня каплями по стеклам и подоконникам. Гермиона крутит свою пуговицу на разболтавшейся нитке, рискуя оторвать её, и смотрит испытывающим взглядом.

Хотелось бы сказать, что все идет своим чередом.

— Представь, — вместо этого говорит Гарри. – Ты хочешь съесть на ужин пирог. С яблочной, или вишневой начинкой. Неважно! Ты приходишь на ужин, и вместо пирога видишь перед собой угли. Твой пирог сгорел, понимаешь, Гермиона?

— Пожалуй, нет, — осторожно отвечает она, качая головой.

— А, — Гарри делает неопределенный взмах рукой. – Забудь. Я не силен в аллегориях.

Очередной раскат грома ударяется о каменную стену замка, словно проверяя её на прочность. Язычок пламени от свечи на столе дрожит ему в такт, то вытягиваясь вверх, к потолку, то становясь круглым плотным комком света.

— Но можно же приготовить другой пирог, разве нет? Или съесть на ужин что-то другое…

— Нет! В том то и дело, что нет, Гермиона! Ты хотела съесть именно этот пирог. Именно его!

— Тогда…

Гарри отрицательно мотает головой.

— Ничего нельзя сделать, Гермиона, — с раздражением говорит он. – Ни-че-го.

Гарри резко встает с кресла, идет к лестнице, ведущей в комнату мальчиков, заставляя деревянные половицы скрипеть под быстрыми шагами его ног.

— Все будет хорошо, Гарри. Мази мадам Помфри творят чудеса, ты же знаешь, — останавливает его взволнованный и торопливый возглас Гермионы.

Он непонимающе смотрит перед собой, разглядывая тонкую трещину, замысловатым рисунком расползающуюся на первой ступеньке.

— О чем ты? – переспрашивает Гарри.

— О Чжоу. Её ожоги заживут, и все будет хорошо, — говорит Гермиона его напрягшейся спине.

В ответ она слышит лишь тяжелые шаги.

— Разве ты не Чжоу имел ввиду, Гарри? – кричит Гермиона.

Раскат грома заставляет стекла дребезжать, а девушку вздрогнуть. Пуговица темно-синего цвета, с безнадежно торчащими обрывками ниток, слабо бликует в пальцах Гермионы.

А может быть, люди все же сложнее стихийных явлений?

* * *

Ты двигаешься вперед.

Когда встаешь с кровати каждое утро, измученный бессонной ночью. Когда смотришь в зеркало, кривясь от кругов под глазами на бледном лице. Когда подносишь чашку с чаем ко рту за завтраком, не замечая, что накалившийся фарфор обжигает пальцы.

Чувствуешь ли ты злость? Или обиду? Или раздражение?

Чувствуешь ли ты усталость?

Серьезно, что ты чувствуешь, когда смотришь не перед собой?

Люди такие смешные в попытках показать, что им все равно.

Когда ты думаешь, что маска интереснее, чем твое истинное лицо, скрывающееся за ней, ты очень сильно ошибаешься.

Люди могут умирать каждый день на протяжении долгого времени.

Разве ты об этом не знал?

Разве он об этом не знает?

* * *

Люди – удивительная ступенька эволюции. Они так проницательны, что чужие оплошности для них всегда на поверхности – своеобразная вершина айсберга человеческого характера. Они так изворотливы, что способны не замечать собственных ошибок длительное время, избегая при этом возможности заглянуть в себя.

Они настолько умны, что им легче махнуть на все рукой, чем попробовать научиться не наступать на собственные грабли.

— Здравствуй, Грейнджер!

Объемная стопка книг, взгромоздившаяся напротив Гермионы, сдвигается на край стола, ведомая чьей-то рукой. Гермиона не поднимает взгляда от страницы, разлинованной строчками чернильных слов с гордыми завитками.

Гермиона тихонько вздыхает. Ей не нужно смотреть на человека, севшего напротив. Всего несколько недель – и она может узнать его по голосу.

— Как дела у гордых гриффиндорцев? – насмешливо продолжает обладатель голоса. — Невежливо молчать, когда тебе задают вопрос.

Не забывайте, что на вашем правом плече сидит ангел, освещая истинный путь, на левом же черт – толкая на опрометчивые поступки.

Гермиона думает о том, что все черти давно поселились в черных зрачках Забини – танцуют там свои адские танцы, пытаясь заманить её в свои сети. Гермиона игнорирует желание показать одному особенно упитанному черту язык.

— Игнор? Бойкот? Словесная вендетта? – серьезно спрашивает Блейз, по полочкам раскладывая свои предположения, каждое из которых выделяет новым оттенком основательности.

Мысли об этом человеке – как клубок. Гермиона давно заметила, что чем больше, чем внимательнее она пытается размотать, превратить в прямую и понятную нить, тем больше запутывается сама, погружаясь в такое глубокое недоумение, что впору захлебнуться им, так и не нащупав ногами дна.

Каждый раз удивляясь тому, насколько другой может быть чужая душа.

— Я безумно рада за твой богатый словарный запас, Забини. Но, к сожалению, у меня нет желания снова выслушивать твои оскорбления.

Призма собственных догадок и предположений мешает нам видеть суть.

Забини ухмыляется, вторя тому самому упитанному черту из правого зрачка. Черт прищелкивает алым хвостом и шлет Гермионе свой коронный воздушный поцелуй. Блейз Забини подпирает щеку ладонью, лениво разглядывая блики света, тусклым золотом окутавшие непослушные завитки волос Гермионы.

— А ты знаешь, Грейнджер, что иногда люди думают одно, а говорят совершенно противоположное? – спрашивает он.

— Знаю, — едко отвечает Гермиона. — Обычно таким людям ставят неутешительный диагноз и долго лечат в соответствующих заведениях.

Спустя несколько мгновений она изменит собственной аккуратности и выпорхнет из библиотеки, оставив стопку книг на столе и Блейза, смотрящего ей вслед.

Если бы люди учились на собственных ошибках – их непременно ждало бы великое будущее.

* * *

Ты смотришь перед собой. Ты не оглядываешься на людей, окружающих тебя.

Ты смотришь только перед собой.

Почему бы тебе не признаться в том, что просто в очередной раз пытаешься убежать – от ситуации, от собственных мыслей, от самого себя.

С каждым разом это становится все сложнее, не так ли?

Какие мысли обрушиваются на тебя, когда ты выдыхаешься и делаешь передышку. О чем ты думаешь, заглядывая в глубины собственного «я»? Разглядывая мозаику трещин собственной души?

О чем ты думаешь, случайно встречаясь с ним взглядом?

— Мне кажется, я не вернусь в эту школу после каникул, — говорит Драко.

— Забей, — со вздохом отвечает Блейз. – Ты слишком зациклился на этом, понимаешь? Все будет в порядке.

Драко качает головой, смахивая со лба светлую челку.

Надежда – самая опасная ловушка, особенно, когда она не оправданна.

— Он меня ненавидит.

Твоя жизнь замерла.

Твоя жизнь не двигается вперед.

Твоя жизнь игнорирует тебя.

Какого это – осознавать, что все зависит от одного единственного человека, которому на тебя плевать?

* * *

Дожди все льют – не останавливаясь, не давая уставшему небу передышки. Дожди превратились в одну сплошную стену воды, угрожая затопить остров полностью, скрыть холодной волной.

Иногда Драко кажется, что это – именно то, чего бы ему хотелось.

Если протянуть руку вперед, стоя на парапете башни Астрономии – она будет мокрой насквозь. Не единой сухой нитки в мягкой ткани рукава свитера.

Иногда тебе кажется, что в этой вертикальной луже у тебя получится растворить свое отчаяние. О чем ты думаешь, приходя сюда почти каждый день? Что влечет тебя сюда?

Уж не тот ли факт, что со встречи на этой башне все и началось?

И почему тогда ты вздрагиваешь, когда звук чьих-то шагов заставляет тебя обернуться?

— Извини, — торопливо говорит Поттер, столкнувшись глазами с неприятно-колючим взглядом и делая поспешную попытку ретироваться.

Первое слово, услышанное от него за два месяца.

— Это все что ты мне можешь сказать, да, Поттер? – ехидно спрашивает Драко. — Извини?

Обида на Поттера, спрятанная куда-то далеко, в самые дальние уголки сознания, медленно выползает наружу, цепляясь своими липкими щупальцами — присосками. Где-то в подреберье просыпается ноющее чувство обреченности, заставляющее Драко прерывисто дышать.

— Я не знал, что здесь ты, — пожимает Поттер плечами.

— При чем тут это? – Драко закатывает глаза, зная, что Поттер прекрасно понимает, что он имеет в виду. — Ты игнорировал меня два месяца!

— А как я должен был поступить в этой ситуации? – восклицает тот, взмахивая руками. — Я не сталкивался с такими… как ты.

— По крайней мере, не сбегать, как последний трус! – кричит Драко в ответ.

Капли дождя барабанят по парапету, выстукивая какой-то замысловатый мотив. Ветер дует в спину, заставляя светлую кожу Драко покрыться маленькими бисеринами мурашек.

Хочется верить, что глаза слезятся именно от этого холодного ветра, пробирающего до самых костей.

— Иди куда шел, Поттер, — устало просит Драко.

Поттер раскачивается с пятки на носок, виновато глядя в пол.

— Я подумал, — неуверенно говорит он. – Может мы смогли бы общаться как раньше? Я имею ввиду – как до всего этого дерьма.

— Почему? – безразлично спрашивает Драко, глядя перед собой.

— Что «почему»?

— Почему ты мне это предлагаешь?

— Потому, что последние два месяца мне было как-то хреново, — после некоторой заминки отвечает Поттер.

Человек сам определяет ценность каждого, из сказанных слов.

Звук падающих с неба капель постепенно стихает, делая тишину – тишиной, а молчание – молчанием. На плечо Драко падает первая декабрьская снежинка.

Конец первой части

Драко набирает полную пригоршню воды, с шумом льющуюся из крана и плещет её на разгоряченную кожу лица. События прошедшего вечера не выходят у него из головы, не позволяя думать ни о чем другом, кроме как о человеке, находящимся в соседней комнате.

* * *

Блейз сидел в большом мягком кресле в комнате Драко в Малфой-мэноре и разглядывал свое отражение в зеркале, приподнимая то одну бровь, то другую.

— Серьезно, Драко, — убеждал он, глядя в глаза своему отражению. – Тебе понравится. Ты должен пойти со мной.

Отражение согласно ухмыльнулось и подтвердило правоту Блейза едва заметным кивком головы.

— Я никуда не пойду, пока не узнаю, куда именно ты хочешь меня затащить, — лениво отозвался Драко, любуясь на игру света на гранях бокала с огневиски.

Зимние каникулы проходили монотонно – Драко почти не выходил из своей комнаты – рисковал наткнуться на Тёмного Лорда или кого-нибудь из его свиты. Исключение составил, пожалуй, сегодняшний день – в мэнор заявился Блейз с пузатой бутылкой и, после пары стаканов огневиски, стал подбивать Драко на какой-то сомнительный поступок.

— Это сюрприз, говорю тебе, — Блейз отсалютовал своему отражению стаканом. – Если будешь сидеть здесь и целыми днями думать о Поттере – состаришься раньше времени.

— Я не думаю о нем целыми днями, — немного скомкано отозвался Драко.

На самом деле, он слукавил. Мысли его были заняты одним единственным человеком – с этими мыслями он просыпался и засыпал, эти мысли расползались мурашками по коже и жаром по всему телу.

— Не забывай о том, что это Поттер, Драко, — повернувшись к зеркалу другим ракурсом, продолжал Блейз. – Как только что-то пойдет не так – он снова сбежит. Я уверен в этом.

— К чему ты это говоришь? Разве не ты убеждал меня в том, что мы с Поттером подходим друг другу, и все такое?

— Одно другому не мешает, — легкомысленно махнул рукой Блейз. – Это я говорю к тому, чтобы ты забыл на несколько минут нашего героя и пошел развлекаться.

Драко нахмурился. Он прекрасно знал, что если в голову Забини придет какая-то сумасшедшая идея, он все равно её осуществит. Вот только тон Блейза – с нотками предвкушения чего-то – его настораживал.

— Поттер, кстати, времени не теряет, — добавил Блейз.

Он подмигнул своему отражению, отвлекаясь, наконец, от созерцания собственного лица, и повернулся к Драко. Тот лишь недоуменно смотрел перед собой.

— И что это значит?

— Тот вечер, когда вы встретились на башне, он провел плодотворно, — промурлыкал Блейз, и, столкнувшись с удивленным взглядом серых глаз, пояснил: — С Чжоу Чанг, в Выручай-комнате. Ты ведь понимаешь, что они там не фотографии разглядывали.

Воображение Драко тут же явило то, чем Поттер мог бы заниматься с Чанг – оно рисовало картины, одну откровеннее другой. Ладони непроизвольно сжались в кулаки, а в горле появился неприятный колючий комок. Щеки порозовели.

— Я согласен, — тихо, но уверенно сказал он. – Пошли.

** *

— Чертов Блейз, — мрачно пробормотал Драко себе под нос. – Я убью его.

Свет софитов с непривычки слепил глаза. Драко огляделся еще раз – он до сих пор не мог поверить, что позволил Забини затащить себя в подобное место. Тот все время повторял многообещающую фразу «тебе понравится», а как только Драко понял, что именно должно ему понравиться, его друг уже с невероятной скоростью растворился в толпе.

Драко пробивал дорогу к барной стойке, шарахаясь от незнакомых парней и мужчин, окидывающих его заинтересованными взглядами. Некоторые из этих взглядов были уж очень откровенными, кто-то подмигивал – что заставляло Драко двигаться быстрее. Драко был готов поклясться, что пару раз его кто-то недвусмысленно потрогал.

Он попал в то место, где никогда не ожидал оказаться – а именно в маггловском гей-клубе.

Единственное, чего ему хотелось в данный момент – добраться до Дырявого Котла и попасть домой.

Проклиная сквозь зубы Блейза за его идиотскую шутку, Драко, наконец, пробился к барной стойке, окидывая взглядом свое отражение в декорированной металлом стене за спиной у бармена. Перед тем, как сработал порт-ключ – старая потертая шкатулка – благодаря которому они и оказались в холле клуба, Блейз сунул ему холодящий ладонь флакон с оборотным зельем.

На Драко смотрел стройный молодой блондин с серыми глазами – очень похожий на самого Драко Малфоя, только выглядевший немного старше. Драко хмыкнул, заметив в этом очередное издевательство Блейза.

Драко раздумывал о том, как осторожно узнать у бармена о том, в какой части города он находится и не показаться при этом умалишенным, когда над его ухом прозвучал мягкий баритон:

— Добрый вечер, — сказал кто-то, явно обращаясь к Малфою.

— Добрее не бывает, — довольно грубо отозвался Драко.

Мужчина, на которого Драко мельком взглянул, удивленно приподнял бровь, смутно напоминая этим жестом кого-то очень знакомого.

— Что испортило тебе настроение? – спокойно спросил он, без перехода добавляя: – Что ты пьешь?

Драко пожал плечами. Этот человек создавал в его голове непонятные ассоциации – его манера держаться, мимика, выражение глаз, тон голоса – это все было связано тончайшими нитями с кем-то из его воспоминаний, но вот с кем – Драко не мог понять. Ниточки обрывались, так и не успев даже дать хотя бы намек.

Мужчина сделал знак бармену, и перед ним с Драко появилось два стакана с обычным маггловским виски.

— На самом деле я не собирался сегодня быть здесь, — пожал плечами Драко.

— Неужели? – прищурился его собеседник, поднося свой стакан к губам.

— Да, — кивнул Драко. – Но мой друг посоветовал мне развлечься.

Мужчина окинул его взглядом, улыбаясь одними уголками губ. В голову Драко пришла смутная мысль о том, что он собирался покинуть это заведение, но, тем не менее, он почему-то до сих пор не двинулся с места.

— Тут слишком шумно, ты не находишь? – прошелестело над его ухом, опаляя нежную кожу горячим дыханием.

«Поттеру можно, а я чем хуже?» — промелькнуло за секунду, до того, как он кивнул.

* * *

В закрытом лаунже, куда их проводил один из официантов после заявления о шумности клуба, Драко сначала почувствовал себя неуютно. Впрочем, вскоре это ощущение прошло – во многом благодаря алкоголю, во многом – мягкому голосу Джеймса, который словно обволакивал. Драко все никак не мог понять – кого же ему напоминает Джеймс, выуживая из своей памяти одно за другим знакомые лица.

Беседа протекала в спокойной и дружеской обстановке – все это время Драко наблюдал за новым знакомым, благо освещение в этой части клуба позволяло свободно его разглядеть. Джеймс был старше его – по виду ему было около тридцати. Его лицо – с немного тяжеловатым подбородком, высоким и открытым лбом и узкими губами, было не то, чтобы красивым, но притягивало взгляд. Он был скуп на эмоции, впрочем, Драко, привыкшего к обществу подобных людей, это отнюдь не смущало.

В очередной раз удаляясь в туалет, чтобы сделать глоток оборотного зелья, Драко подумал о том, что он, пожалуй, даже простит Блейза – потому, как Джеймс оказался интересным собеседником и время с ним летело незаметно. Драко думал так до того момента, как, по возвращению обратно, рука Джеймса не легла ему на колено.

— Ты сможешь остановить меня в любую минуту, — медленно проговорил Джеймс немного захмелевшим голосом, почувствовав, что Драко напрягся. – Ты же сам сказал, что ты здесь, для того, чтобы развлечься, Дрейк.

— Я не это имел в виду, — замявшись, пробормотал Драко.

— У тебя есть кто-то?

Воображение Драко нарисовало улыбающуюся физиономию Поттера, которая тут же сменилась лицом его подружки с Равенкло. Драко упрямо сжал губы в узкую нить и покачал головой.

Ладонь медленно двинулась выше, осторожно скользя по ткани брюк. Вторая рука легла Драко на затылок, мягко перебирая его короткие светлые волосы. Непроницаемое лицо Джеймса приблизилось к его собственному лицу.

— В любой момент, Дрейк, — мягко сказал он, обжигая кожу на шее Драко дыханием. – Мы остановимся в любой момент. Если ты конечно захочешь…

Чужие мягкие губы мягко прихватили мочку уха. Драко почувствовал, как по его коже побежали мурашки от этого неожиданного прикосновения.

В следующую секунду губы Джеймса встретились с его собственными губами. Этот поцелуй не был похож на те, что были раньше — с Паркинсон, или другими девчонками из школы. Это был властный поцелуй, поцелуй-укус, поцелуй, подчиняющий себе – и Драко внезапно осознал, что ему нравится это ощущение, нравится подчиняться. К своему собственному стыду он понял, что просто плывет в чужих руках, даже и не пытаясь сопротивляться.

Когда ладонь Джеймса легла на ширинку и легонько сжала привставший член Драко сквозь ткань – Драко слабо охнул, и проворная рука восприняла это как своеобразный сигнал к действиям. Пальцы расстегнули ширинку, давая волю стремительно твердеющему члену, и легко прошлись от головки к основанию.

Все мысли в голове Драко смешались, он потерялся в ощущениях, кажется, сам не контролируя себя – он подавался вперед, целуя грубые мужские губы, толкался в мужской кулак, не сдерживая судорожной дрожи, нахлынувшей на него.

Губ Джеймса спустились ниже, скользнули по шее Драко, невесомо коснулисья ключиц, прихватили упругую бусину розового соска, раздвигая полы рубашки. Когда они же они коснульсь уже болезненно пульсирующего члена, Драко издал судорожный вздох и тут же вздрогнул от резкой боли: он почувствовал внутри себя палец Джеймса.

Он попытался отстраниться – короткая вспышка отрезвила его мысли, но умелые губы уже стали ласкать член, вылизывать его, посасывать яйца, заглушая все остальные ощущения и сломляя все попытки к сопротивлению. Казалось, Джеймс позволял сосредоточиться только на одном — его губы, умело делающие минет.

Все произошло для Драко как в тумане, оставляя после себя смутные вырезки образов: вот пальцев, растягивающих его, становится два; вот Джеймс избавляется от штанов – своих и его и наваливается сверху, медленно входит, начиная плавно раскачиваться, продолжая руками ласкать член Драко, а губами исследовать его рот.

Он что-то задевает внутри Драко, отчего мир взрывается ослепительно-белой вспышкой и Драко кончает со стоном, запрокинув голову. Джеймс, с глухим рыком догоняет его через несколько секунд.

* * *

Драко брызгает в лицо пригоршнями холодную воду, не замечая, что его кончики его пальцы задеревенели, а сам он дрожит от холода.

«Пиджак остался там», — мелькает в голове.

Драко возвращается в лаунж и замирает на пороге, увидев человека, развалившегося на том самом диване, закинув руку за голову и с задумчивым видом изучающего потолок.

— Вы? – с ужасом вырывается у Драко.