Утопия

1.

Чувствовать. Это страшно. Мне, наверное, стоило задуматься, когда я впервые «нечаянно» коснулась твой руки. Ты вздрогнул и отвернулся. Даже раскраснелся. Это было мило?! Чушь…

Ты был отвратителен в своем проявлении. Несколько жирных пятен на мантии. Расстегнутая пуговица на выпирающем животе и крошки на нижней губе. Я тогда скривилась. Меня чуть не стошнило. «Как можно быть настолько мерзким?» — застряло в голове.

Я вышла из кабинета. Буквально выбежала. Дело было не в тебе. В них всех.

Есть такое страшное ощущение. Его придумала не я. Когда ты касаешься какого-либо предмета и понимаешь: он гораздо живее, чем ты. Можно стремиться стать этим предметом. Как одна леди, похожая на красивую статую, в мраморе которой больше жизни, чем в ней самой. Как и её сын, который трется в своих мыслях и снах с живыми людьми, проверяя их на прочность. Пытается контактировать с ними, чтобы понимать. Но понимать — это тоже весело. Это слишком весело.

Тебе не представить. К слову, ты вышел следом.

Зачем?

Хотел помочь бедной девочке, у которой в очередной раз случился приступ тошноты и удушья?

Темные, обезумевшие от испуга зрачки смотрели на тебя, оттеняемые белизной кожи, и казались гораздо невиннее, чем было на самом деле. Это все было из-за них. Каждый раз, когда эти чудовища окружали меня, когда реальность происходящего обрушивалась на меня откуда-то сверху. Пыталась проникнуть в меня через поры, кожу, нос и рот. Я начинала сходить с ума. В панике убегала как можно дальше, как можно глубже в свои миры.

Ты смотрел на меня. И молчал. Спрашивая своим закрытым ртом:

— Тебе помочь? Тебе нужна моя помощь? Тебе нужна помощь вообще?

Я снова скривилась. Потому что ты был частью того, от чего мне хотелось сбежать. "Беги, Панси, Беги…" – кажется, это из маггловского. Мне было плевать, откуда именно. Обрывок чужой фразы. Понравился. Запомнила. Вот и все.

Я сделала еще один шаг, чтобы убраться. Сделала бы все три. Но ты схватил меня за руку и позволил облокотиться о тебя.

Потный, вонючий гриффиндорец подставил свое плечо. Это было так благородно.

Один мой знакомый рыдал бы в экстазе. Мы рыдали бы вместе, схватившись за животы. Надрываясь в естественном счастье и ощущении жизни.

Я попыталась тебя оттолкнуть. Но нет… Ты понимал, что мне плохо. Что я на грани. Видел мою бледную рожу, мой безучастный взгляд, мои палки вместо рук, и вату вместо ног. Грохот моего сердца. Поэтому не уступил мне. Дотащил до больничного крыла и сдал на попечительство. Кажется, ты сказал, что все будет хорошо.

В тот момент захотелось ржать.

Мой знакомый оценил бы твои слова. Мы бы снова на пару истерично хохотали. Непременно – так бы и было. Все будет хорошо. Это значит, что ты будешь жить. Ты — драная, психически неустойчивая, асоциальная дура, только прикидывающаяся социальной. Будешь жить, выкрутишься. У тебя будут дорогие шмотки, дорогой муж и дорогие дети. Все, что нужно для жизни.

— Невилл, возвращайтесь в кабинет, — сухой голос медсестры.

Она выпроваживает тебя, и реальность отползает.

Реальность все еще скрывается в баночках с зельями, которые перебирает эта дама, в складках её длинной юбки, даже в красном кресте на белоснежной повязке.

— Ну что мне с вами делать, — бормочет она себе под нос. Не знаю, касается ли это меня. Возможно, она просто ведет монолог, и одна из реплик вырывается изо рта. Мне плевать. Я поднилась с кушетки и направилась к выходу.

— Мисс Паркинсон, куда же вы? – кричит вслед. – Вот, возьмите, выпейте.

Останавливаюсь.

Разворачиваюсь.

Руки кусает стекло бутылки. Вытаскиваю пробку и выпиваю залпом зеленую жидкость, которая на вкус — горькое масло. Медсестра кивает, и я могу идти. Холодный воздух одинокого коридора дышит в мою морду. Я ловлю его невесомые поцелуи, когда выбираю дорогу к подземелью. Пойду прятаться под своим колодцем, как змея. Пойду прятаться под своей кроватью. Пойду.

Ватный мозг на уровне инстинкта ведет меня по знакомой тропе сквозь частые портреты до ужаса знакомых рож, которые смотрят на меня. Они молчат. Никто не станет говорить со мной, особенно после прошлой весны, когда я «случайно-нарочно» сожгла одну из них. Теперь бойкот. Теперь, когда добралась, можно забраться в кровать, вдохнуть глубже свой запах и уснуть. Вспоминая крошки возле твоего рта, жирные пятна на мантии и пухлую физиономию.

Хотя… Возможно, в другой раз ты будешь менее отвратителен, чем во время приступа безумия.

Хотя… Сегодня я узнала страшную тайну. Сегодня я узнала имя моего будущего мужа.

Он бы закатился жутким смехом, когда узнал. Оценил шутку. Мой знакомый бы поддержал меня. Только вот его нет рядом. Выбыл. Уехал к невесте… знакомиться. Я стараюсь дышать. Иначе можно непроизвольно задохнуться.

Хотелось бы.

2.

Ты шел по коридору. Мне навстречу. Тебя можно было бы и не заметить. Но твоя неуклюжесть, из-за которой пирожное с кремом врезалось в мою белоснежную блузку, сделала свое дело.

Мы замерли. Ты смотрел на меня. На то, как я поджала нижнюю губу. Как прищурила глаза. Как маленький рот открылся в потоке ругательств. Ты начал извиняться. Даже попытался стряхнуть крем. Но я ударила тебя по руке. Пунцовая физиономия. И я неожиданно засмеялась. Резко, но не холодно.

Бедный Невилл, ты с непониманием уставился на меня, заморгав своими глазами-пуговками с длинными, как у девчонки, ресницами. Я смеялась, словно мы были старыми приятелями, и пять минут назад я не обложила тебя матом на глазах у изумленных школьников, очутившихся с нами в одном коридоре. Мне казалось, что они сейчас так же моргают, будто им всем сразу попало что-то в глаза, и они пытаются избавиться от злосчастной соринки. А я хохотала.

Полчаса назад я получила первое письмо от моего жениха, в котором он прислал свою колодографию. К слову, он был очень похож на тебя. Просил меня тоже выслать свое фото и черкнуть пару слов о себе. Знаешь, что я ему написала? Доход отца за год и сумму своего приданного. Но ты вряд ли поймешь. Мой знакомый бы оценил шутку. Достаточно жестокую, но забавную.

Тебе не понравится мой знакомый. Вернее, тебе он уже не нравится. Но что поделать.

Я резко замолкаю. Так же резко, как и разразилась этим жутким хохотом, который пугает даже меня. И ухожу. Закрываю ужасное пятно мантией и бегу прочь.

-Извини, — такое неловкое.

Как бы не заплакать.

Возможно, он не плохой. Возможно, он, правда, похож на тебя. Но… знаешь, я сомневаюсь. Скорее всего, он просто маленький неудачник, которого в детстве неправильно приучали к горшку и гнобили в младших классах. Богатый уродец с деньгами, положением в обществе и будущей женой-англичанкой. Он из тех американцев, от которых в восторге отец. Папаша готов выдать меня за урода, лишь бы забраться в их систему, в их бизнес и отхапать себе приличный кусок. Он у меня вообще любитель пожрать на халяву.

Возможно…

Мерлин, почему я разговариваю с тобой?

Тебя даже нет рядом.

Я не открываю рот, просто пишу тебе письма в своем воображении, веду беседы. С тобой. Гриффиндорцем, до которого мне нет дела. И никогда не было. Ты так похож на него. Даже пугает.

Похож внешне. И это пугает еще больше.

3.

Мой знакомый прислал мне письмо. Короткое, всего два абзаца по пять предложений. Полное скрытого говна, которое он вылил на свою избранницу: «Знаешь, Кики, она не знает, кто такая Френсис Бувуар». Он называл меня Кики… Старая шутка. Оставшаяся с былых времен, когда от нечего делать мы придумали себе тайные прозвища. Кики и Фруст. Френсиси Бувуар была вымышленной персоной. «Она не знает, кто такая Френсис…» Выражение, которое произносилось при посторонних и выражало крайнюю степень разочарованности в человеке.

Разочарованность – еще один фарс, который мы придумали для себя.

Еще одна веселая шутка.

«Она невысокая, миловидная» — она занудная коротышка. «Моя невеста хочет, чтобы церемония состоялась как можно раньше. Ха-ха, спешит за меня замуж, Кики, а я сказал ей, что у меня будут любовницы. Красивые, как Френсис Бувуар. И что через пару лет меня будет тошнить от неё и наших совместных детей. Она думает, я шучу.»

— Фруст, — шепчу я в темноту комнаты. За окном ночь.

— Фруст… А мой супруг жирный боров. Он американец. И я буду блевать на нашей свадьбе. И после неё. Чувство дурноты станет моей подругой. И любовницей. Я буду видеться с тобой пару раз в месяц, писать длинные письма и нянчить твоих детей. Если твоя новоиспеченная стерва станет мне мешать, я её отравлю.

Миллисент подняла голову, очнувшись от сна, и уставилась на меня.

— С кем ты?

— Показалось. Спи, — шепчу я и возвращаюсь в кровать из-за письменного стола, чтобы укрыться с головой одеялом и заснуть.

— Панси, если у тебя проблемы, можешь поделиться.

— Есть одна – жирное пятно на блузке. Хочешь постирать?

Она фыркает. Как лошадь.

Не люблю лошадей, от них жутко воняет, хоть они и красивые. Надеюсь, твоя жена, Фруст, похожа на эту лошадь. Вонючую, породистую кобылу. Было бы здорово.

4.

Ненавижу отработки. Они очень сильно меня удручают. Нас наказывают за провинность, пытаясь убедить в том, что быть паиньками гораздо важнее, чем подвергаться сиюминутным импульсам и порывам. Но разве можно игнорировать их? Этим утром я наградила проклятьем Сьюзи Боунс. И сейчас вынуждена сидеть здесь с тобой в кабинете зельеварения и драить котлы. Я снова разговариваю с тобой. Пишу тебе свой немой текст. Ты так похож на Октава – американца с французским именем. Мне кажется, моего папашу дурят. Но это его дело, особенно когда он затыкает уши. И молчит на мои письма.

Ты сидишь на корточках, положив пузо на коленки, и пытаешься хорошо сделать свою работу. Твое лицо перепачкано сажей.

— Я похож на Золушку, — бубнишь ты сам себе.

— Нет, на Френсис Бувуар, — произношу я. – Хотя… Кто такая золушка?

Изумленно смотришь в мою сторону. Раньше у нас не было диалогов. Никогда. — Героиня маггловской сказки. Вроде домовика, она в конце вышла замуж за принца.

Я качаю головой. Откуда он знает это… Пагубное влияние друзей?

— Нет, все же на Френсис, — доброжелательно улыбаюсь я.

— А кто она такая?

Я пожимаю плечами, возвращаясь к работе.

— Этим летом я выйду замуж, — как бы невзначай произношу.

Впрочем какое тебе дело? Реальность неумолимо подползает. Она смотрит на меня со дна твоих черных зрачков. Из-за углов этой комнаты. Хватает меня за руки, когда я беру щетку в руку. И обжигает пальцы и ладонь.

— Разве это плохо?

— Нет. Не плохо.

— Тогда почему у тебя такое выражение лица? — Это из-за вонючего котла.

— А… Ясно… — понимающе смотришь. – Все женятся – это нормально.

— Конечно, — я киваю головой и отбрасывая щетку. – Он похож на тебя. Мой жених.

Улыбаешься:

— Значит, тебе не повезло. Я очень неуклюжий… сама знаешь…

— Не повезло, — соглашаюсь я.

И мы в абсолютной тишине продолжаем свою работу.

Где-то на дне сознания зарождается утопия. И по окончанию отработки я иду писать письмо Октаву. Возможно все.

«Октав, Вам стоит меня извинить за прошлое письмо. Вы должна меня понять и простить. Это решение наших родителей было таким внезапным, что я вспылила. Вы хотели знать обо мне? Надеюсь, все еще хотите. Я буду хорошей женой. Буду любить детей и заботиться о доме. Репутация семьи никогда не пострадает из-за меня. Напишите что-нибудь о себе. Вы хороший человек? Любите читать? Ходить в театр? Любите Френсис Бувуар? Ваша невеста, Панси Паркинсон».

5.

Он не ответил на следующий день. Он молчал всю неделю. И это вселяло необъяснимое и противоречивое чувство надежды. Я придумала для себя сотни тысяч вариантов ответа. И каждый был лучше предыдущего. Я смирилась с тем, что он был не так красив, как мой знакомый. Что, скорее всего, был неуклюж. Не очень умен. Но я воображала его хорошим человеком. А кто он, этот хороший человек? Он не станет посягать на мои привычки и капризы. Не станет меня принуждать. Он будет мягок, даже пассивен, будет любезен и ненавязчив. Он будет похож на тебя. Моего утопического героя.

Я даже начала представлять себе, что именно ты мой жених. Это было полной нелепицей, но в это верилось. Так легко и непринужденно, что кружилась голова. А когда кружится голова, возникает чувство тошноты или влюбленности. С мечтами бывает чаще всего последнее.

Ты стал казаться милым, знакомым и родным. Нечаянные фразы, подстроенные встречи, редкие прикосновение и твой запах. Ты пах корицей, булочками и прочими вкусностями. Я сходила с ума.

Купалась в своей утопии. Радовалась ей, как маленькая девочка новому платьицу. Или как большая. Нет особой разницы. Каждый раз, когда ты оставался на отработку, я делала все, чтобы отрабатывать вместе с тобой. И тогда мы коротали вечера за немногочисленными разговорами. Я писала тебе воображаемые письма и клялась в вечной любви. В моей иллюзорной надежности и верности.

— Ты хороший человек, — сказал ты. И я засмеялась.

— Ты, правда, хорошая, Панси. Не знаю только, зачем притворяешься плохой, — ты с детской непосредственностью пожал плечами и нахмурился.

— Просто я вредная.

— Наверное.

— Можно я поцелую тебя?

— Наверное.

Мои губы коснулись твоих. Безобидно. И ничего не обещающе. Ничего не обещая.

— Невилл, — я закусила нижнюю губу. А потом вздохнула и замолчала, чтобы не заплакать.

— Я так плох?

Я хихикнула.

Неужели тебя никто не целовал до меня? Ни разу? Это показалось мне забавным.

— Нет. Ты чудесен!

А на следующее утро пришло письмо.

«Пасни, Я очень рад, что Вы изменили свою позицию. Наша свадьба — чрезвычайно важный шаг для наших фамилий. Да, я люблю театр. Не очень люблю читать. Чтение отнимает время. Я хороший человек. И я не знаю, кто такая Френсис Бувуар. До скорой встречи.Октав»

Я криво улыбнулась и вышла из Большого Зала. Побледневшая, с коричневым стеклом вместо глаз, ватой вместо ног. Я, шатаясь, шла, выронив где-то позади себя письмо. Слыша твои шаги. И голос, который окрикнул меня. Я видела впереди себя будущее. Наследника, дорогую одежду, дорого мужа. Как со мной, маленькой асоциальной дрянью, все будет хорошо. Видела своего знакомого, который улыбался мне, а рядом с ним — лошадь-жену. Я видела все так четко, что боялась протянуть руку, чтобы не задеть.

Моя утопия разбилась слишком быстро. Моя иллюзорная влюбленность растворилась в серости будущих дней. И в моих глазах погасла мечта.

Чувствовать – это страшно.

А я ощущала этот мир, с его жестокой реальностью, с его схемами, путями и проводами, которые стремились ко мне со всех сторон. Я ощущала горький вкус умирающей иллюзии. Моя утопия медленно шла ко дну.

«Фруст, У меня будет свой сад, в котором я буду выращивать самые красивые цветы во всей Америке. Для моего незнающего мужа. Да! Он не знает, кто такая Френсис. Но этого следовало ожидать… Настоящий американец. На твою свадьбу я надену самое красиво платье. Я буду в сто раз лучше твоей супруги. Я буду стоять в первом ряду во время церемонии, чтобы видеть твои глаза. Я хочу, чтобы они никогда не забыли меня. Я буду самой лучшей тетей для твоих детей. Буду их любить как своих собственных. А ты люби моих. Словно это наши дети. Я буду знакомить тебя с его красивыми кузинами… И мы будем смеяться над этими глупцами, громко, согнувшись и схватившись за животы… Кики"