Эхо войны

С улицы веет горячим душным воздухом. Он пропитан тяжёлым запахом роз. Утомлённо прикрываю глаза и, отложив перо, разминаю затёкшую руку. Сегодня невыносимо яркий день. Тягучий, будто застывший, летний, знойный... В продуваемой всеми ветрами Шотландии это редкость. Горячее марево свинцом давит на сердце.

Или это просто тревога?

Дети веселятся вовсю, я слышу смех. Звонкий Виктории и отрывистый, ещё неумелый — сына. Но эти звуки не радуют, а ввинчиваются в голову резкой сверлящей болью.

Да что со мной?

Выглядываю в окно. В глаза бьёт яркая зелень сада. Яблони покачивают ветвями, а цветущие розы горделиво рассыпали свои бутоны среди тёмных листьев. Из них делают погребальные венки…

Страх ледяной лапой продирает по позвоночнику. Что? Почему?

Северус!

Вскакиваю с бешено колотящимся сердцем, перо летит на пол.

Господи, да что это я? Всё хорошо, он в школе, сейчас у него самая жаркая пора, экзамены…

Что-то случилось!

Меня трясёт. Срываюсь с места и бегу, слетая вниз по лестнице. В светлой гостиной Эдька пытается ползком догнать старшую сестру. Она хохочет и показывает язык, вредина. У неё такие методы, она вся в отца, — если дразнить брата, то он постарается и начнёт ползать лучше. А может встанет и побежит. Она его очень любит, таскает на руках, шлёпает и рассказывает сказки. Мама сидит в кресле, читает и наблюдает за проказами внуков. Какая мирная картина. Будто перед концом света…

Как вы можете быть так спокойны?!

Выскакиваю во двор. Уютный ухоженный двор с разбросанными игрушками.

— Ассио, метла!

Предчувствие беды гонит меня к тебе. Ненавижу полёты! Почему не воспользоваться камином? Не знаю. Меня ведёт сумасшедший страх, и ужас от вида проваливающейся вниз земли только подхлёстывает, заставляя лететь быстрее. Под ногами смазанная панорама деревни. А впереди древний замок, плотной чёрной громадой врезающийся в небо, пронзающий его пиками своих каменных башен…

Вот оно!

В синем воздухе расплывается пятно дыма. Клуб черноты, будто рваная клякса. Что-то случилось! Я знала, знала!

Замирает сердце. И тело сжимается в ледяной комок. Успеть, только бы успеть! Стремительный ветер разрывает грудь. Глаза слезятся, но я пристально вглядываюсь в плотную пелену леса, силясь увидеть врагов. Зачем здесь так много деревьев?

Хогвартс вдруг оказывается рядом, а кромка Запретного леса — за спиной. В уши бьёт рёв. В одну секунду я охватываю глазами всю картину, и сердце пропускает удар.

Драконы.

Откуда здесь эти твари?

Они бесятся во дворе замка, взрывая своими тушами зелёные нежные газоны. Краем глаза вижу стайки удирающих ребятишек и мечущуюся МакГонагл, которая, словно наседка, собирает отстающих… Воздух вспарывает мощный столб огня. Он обнимет стену замка, и нестерпимо сверкают стёкла, полыхая оранжевым светом, будто отражая закат… У драконов достаточно волшебной силы, чтобы пробить магическую защиту!

Взвивается вверх змеиная шея, мелькает жёлтый звериный глаз с вертикальным зрачком…

— Коньюктивитус!

Дракон яростно мотает головой, подаётся назад, и я вижу тебя. Ты стоишь так близко от бушующих тварей и держишь щит, не пуская их к стенам, давая студентам время укрыться…

— Северус!

Пикирую вниз. Ты вскидываешь голову, твой взгляд полон ярости.

— Убирайся!

— Все ушли! Я видела сверху!

— Вот отсюда!

Я поворачиваюсь к драконам.

— Импедимента!

Мы разберёмся потом. И пусть ты меня изругаешь на чём свет стоит, но я не уйду.

Ты атакуешь. Плечом к плечу мы отводим огонь, тесним огромных зверей. Пытаемся теснить…

Сколько их тут? Четыре, пять? Нога проваливается в свежевспаханную борозду, падаю на одно колено. Трава обуглена... И прямо мне в лицо летит стена огня.

— Протего!

Выкладываюсь, увеличивая щит, судорожно оглядываюсь. Ты здесь. Ты совсем близко. Взметнулись волосы, неуловимо-быстрый выпад:

— Ступефай!

Рву заклятие щита и присоединяюсь к тебе. Лучи наших палочек сливаются, образуя яркое копьё света. Дракон буквально становится на дыбы. Частью сознания изумляюсь — какой же он огромный. Куда там слонам… Его крылья закрывают полнеба. Он вздымается всё выше, словно чешуйчатая живая башня, и вдруг рушится, опрокидываясь назад, сверкая жёлтым брюхом…

Кто-то привёл драконов. Кто-то решил напасть на Хогвартс! И вдруг я вижу, как за огромной тушей мелькает человеческая фигурка.

— Петрификус Тоталус!

Попала или нет?

Ты быстро произносишь гасящие заклинания, очерчивая полукруг. Осталось ещё три дракона…

Мы одновременно взмахиваем палочками и атакуем. Вы считаете, что в ваших руках сила? Нет! Вам не пройти мимо нас!

Драконы ревут, плюются огнём, один разворачивает крылья…

— Ступефай!

Хором. И так и не взлетевший зверь заваливается набок. Хоть бы придавил кого-нибудь из нападающих! Где они, кстати? Почему их не видно? Трусят? Ждут удобного момента? Надеются, что нас измотает схватка? На границе зрения мелькает красная вспышка. Подмога! Смеюсь и снова атакую.

Теперь дело пошло веселей. Через пару минут удалось утихомирить ещё одного дракона. И тогда пошли вперёд те, кто их привёл.

Замелькали разноцветные вспышки, сплетаясь в смертельном узоре боя. Я не узнаю лиц… Они будто болотное порождение тьмы… Я сражаюсь, но одновременно вижу тебя. Ты фехтуешь волшебной палочкой, твои глаза презрительно сощурены, а на лице застыло холодное выражение. Ты смотришь на врагов, будто на нерадивых студентов. Зачем они сюда сунулись, глупцы? Разве им выстоять против тебя! Ты раскидываешь нападающих, словно кегли. Я иду чуть позади, мне остаётся только отражать редкие боковые атаки. Я прикрываю, откровенно любуясь тобой. Ты так красив сейчас в горячке вдохновенного боя!

Через несколько минут мы уже переводим дыхание, пытаясь понять, кончилось всё или нет.

Нет! Ещё сражается МакГонагл, и Флитвик бьёт по утихомиренным, но ещё взрыкивающим зверям заклятьями. Смеюсь. Вот будет Хагриду подарочек! Восторг боя ещё кипит в крови. Вдалеке раздаются крики. О, Мерлин, от ворот к Хогвартсу бежит целая толпа! Я вскидываюсь, они ещё далеко, надо встретить их на подступах! И вдруг понимаю, что это авроры. Меня окатывает волной облегчения. Теперь всё! Но внезапно раздаётся дикий рёв, и воздух надо мной раскалывает поток огня.

Один из драконов очнулся и с яростным воем пытается встать на ноги. Он слишком близко от замка! Я вижу, что ты бежишь к нему, мчусь следом, и снова наши заклятия сливаются в одно, оглушая неугомонное животное.

Он падает, распластывая крылья, и вдруг из-за них выскакивает маленькая серая фигурка, почти неразличимая на фоне чёрного тела. Я замечаю её, лишь когда яркий зелёный луч пронзает тёмный от тени крыльев воздух и бьёт тебя в грудь.

Время останавливается. Я вижу, как удивлённо дрогнули твои брови, ветер разметал чёрные пряди…

Ты навзничь падаешь в траву. А я тупо гляжу, как рядом с горой драконьего тела прыгает худая изломанная женщина.

— Я убила Северуса Снейпа!

Беллатрикс… На ней серая тюремная роба. Значит опять был побег… Вот почему я никого не смогла узнать. Бесформенные балахоны, да и лица изменились в Азкабане…

Почему они никак не угомонятся? Это дурацкое нападение. В памяти всплывают твои слова — «эхо войны».

— Я убила Северуса Снейпа!

Поднимаю руку, и изумрудный луч обрывает безумную пляску. Женщина падает будто пустой мешок. Сумасшедшая марионетка давно мёртвого кукловода…

Какое-то время я смотрю на неё, а потом опускаюсь рядом с тобой на обожженную горячую землю. От уцелевших кустиков пожухшей опалённой травы ощутимо тянет гарью…

— Пойдём отсюда…

Мне страшно. Тяну тебя за рукав. Вставай! Ну, что же ты? Всё кончено! Поднимайся. Меня бьёт крупная дрожь. Ты лежишь, разбросав руки, глядя в небо из-под прикрытых ресниц. Нет-нет, этого не может быть, ведь твоё лицо так спокойно… Вставай! Не хочешь? Ну, хорошо, отдохни. А я тут, рядышком.

Устраиваюсь у тебя под боком, обнимаю и кладу голову тебе на плечо. Я люблю так засыпать тихими вечерами... Только дома не пахнет гарью, и нет такого пронзительного солнечного света. Вот, мы сейчас отдохнём, а потом встанем и пойдём домой. И ты меня будешь ругать. Улыбаюсь, припоминая все твои язвительные реплики. Я давно уже выучила их наизусть, хотя ты на редкость разнообразен в своём сарказме. А сейчас для меня они прозвучат музыкой. Я не обижусь, я же знаю, это потому, что ты испугался за меня…

«Я убила Северуса Снейпа!»

Медленно глажу тебя по груди. У меня трясутся руки. Нет, это просто от усталости. Этого же не может быть, правда? Ведь на тебе нет ни одной раны. Глупость какая…

Поднимаю голову. Рядом кто-то стоит. Неважно. Ну их всех. Ладно, давай подниматься. Тормошу тебя. Почему ты не двигаешься? Ты чего? Ну, вставай же! Что ж, хорошо, я знаю что делать, сейчас тебе надоест притворяться! И не обижайся, сам напросился.

Я склоняюсь к твоему лицу, нежно глажу щёку и целую. В самые губы. Они такие тёплые и мягкие. Ох, нельзя увлекаться, а то твоему возмущению не будет предела. В некоторых вопросах ты ужасно старомоден. Проявлять чувства на людях! Да вы что? А тем более целоваться! Ты никогда не позволяешь себе этого, всегда оставаясь жёстким и сильным человеком. Но я знаю, что ты так себя ведёшь просто потому что стесняешься… Отчаянно стесняешься обнажить хоть краешек своей души. Оттого и одежду носишь такую. Ты вечно закован в строгую броню. Я не спорю, тебе так легче, слишком глубокие раны оставило тебе прошлое. Вот и сейчас, ты оттолкнёшь меня и прошипишь: «Нашла время. Прекрати немедленно!» Нет, молчишь… Да что с тобой?! Очнись, очнись же!

«Я убила Северуса Снейпа!»

И вдруг внезапное понимание обрушивается на меня. Ты мёртв?! Нет! Не может быть! Хватаю тебя за одежду и трясу, безжалостно хлещу по щекам. Нет, ты не мог! Да что же это? Какой-то дурацкий лучик света, и человек, который должен быть, просто обязан быть… Ну же, приди в себя! Ты не отвечаешь, лишь голова склоняется набок от пощёчин, а ты всё так же смотришь куда-то вдаль…

— Миссис Снейп…

Кто-то берёт меня за плечо. Я стряхиваю эту руку. Нет, нет, наверное, ещё можно помочь. Что же вы стоите? Что? Вы! Все!!!

Они стоят вокруг скорбной молчаливой толпой. Они уже примирились с твоей смертью, и это их согласие — вот именно оно! — и убивает тебя! Сволочи!

Кто-то уже поднимает тебя на носилках. Да-да, надо скорей, надо в больницу… Чьи-то руки отводят прядь волос с твоего лица. Ты не возражаешь и всё смотришь куда-то… Ты позволяешь чужим рукам прикоснуться к тебе. Этого не может быть!

Боже…

Ты умер.

Боже…

Темнеет в глазах. Пытаюсь сделать шаг. Обугленная чёрная земля вдруг встаёт дыбом и бьёт меня по лицу…

* * *

Темно… Холодно… Как холодно… Впрочем, неудивительно, на мне лишь тонкая ночная сорочка.

Тихо крадусь по ночному коридору. Надо ещё тише, как можно тише. А то, кто-нибудь придёт и заставит вернуться в Больничное крыло. А что я там забыла? Я там уже всё осмотрела и не нашла тебя. Но я найду. Я непременно найду!

Спите, спите! Я вас не потревожу, и не буду зажигать волшебную палочку. Мне хватит и луны. Квадраты бледного света на полу. Я стараюсь обходить их. Кто его знает, вдруг кто-нибудь захочет помешать? Вот и твой кабинет. Шепчу пароль, но горгулья и не думает шевелиться. Так. Ты сменил пароль? Ладно. В твоем кабинете обязательно есть открытое окно. Надо раздобыть метлу!

Я поворачиваюсь и, словно кошка на мягких лапах, бегу вниз по бесконечным лестницам. Ступени жёстко ударяют по пяткам, потому что я босиком. Это хорошо, никто меня не услышит… Перепрыгиваю исчезающие ступеньки, тихонько отсчитываю повороты… Вот и первый этаж. Надо только пройти мимо Большого зала и взять в подсобке метлу. Я тихонько крадусь вдоль створок огромных распахнутых дверей.

Странно, там горят свечи. Около учительского стола. И что-то такое большое… Меня словно толкает кто-то, и я потихоньку вхожу в зал.

Ты здесь. Ты лежишь на помосте как-то удивительно прямо и неестественно. Вокруг стоят тяжёлые золотые подсвечники. В неверном трепещущем свете свечей проносятся тени… Я смотрю на твое бледное лицо, твой неизменный чёрный сюртук. Сейчас ты похож на мраморную статую. Почему? Ах да, они говорят, что ты умер…

Мой родной… А что ты лежишь здесь один? Я пришла. Видишь? Тебе свет не мешает? Ведь бьёт прямо в глаза… Мой любимый, мой хороший. Знаешь, я соскучилась. Я тебя уже так давно не видела! Из глаз льются слёзы, но я улыбаюсь. Вот и ты. Тихонько глажу твоё лицо.

Какой ты холодный! Замёрз! Ты замёрз! А эти! Не могли согреть! Тоже мне, друзья и коллеги! Подожди, подожди… Я наколдовываю тёплый плед и укрываю тебя. Сейчас станет лучше. Ну, как же ты так? Ведь твое тело всегда такое горячее, ты никогда не боялся холода! Столько лет в подземельях, сам шутишь, что у тебя уже иммунитет. Ты даже в мороз никогда не одеваешь шапку, сколько я не прошу тебя! Только вскидываешь бровь и хмыкаешь. Ну и парочку мы представляем из себя зимой! Ты — едва одетый, и я — укутанная как капуста. А сейчас ты вдруг замёрз.

Я грею в ладошках твои руки. Нет, всё холодные. Постой, надо ещё одеяло. И вообще, лучше всего согревает человеческое тепло. Погоди, я сейчас.

Откидываю плед, забираюсь на помост и вдруг слышу чей-то крик. Ну что кричать? Кто кричит ночью? Всех перебудите! Сумасшедшие, честное слово…

Кто-то подбегает и хватает меня, стаскивая вниз. Гневно сбрасываю с себя чужие руки. Не смейте! Северус! Но ты не отвечаешь… Ах, да… Да уйдите вы от меня!

Топот множества ног, люди, лица, лица, лица… Меня тянут прочь, я яростно вырываюсь. Я не уйду от тебя! Руки прочь! Кто-то хватает за плечи и говорит невыносимым сахарным голосом какие-то благоглупости. Кто-то взахлёб рыдает. Я рвусь из захвата, но меня не пускают. И тут во мне летят все тормоза, и я атакую. «Ступефай!», надёжное проверенное средство! С грохотом опрокидывается подсвечник, катится по паркету крохотная фигурка. А-а-а! Флитвик! А нечего лезть, куда не просят! Выскакивает ещё один. Что? Вам мало? Ступефай! Боль в резко вывернутой руке. Я пытаюсь вырваться. Снова наваливаются. Отчаянно кричу. Мерзавцы! Пустите меня к мужу! Он мой! Не смейте! Хриплое дыхание нападающих, и на грани слуха всё слышен чей-то отчаянный плач. А в губы вжимается жёсткий край кубка, стучит по зубам, зелье плещет на лицо и грудь. Резко смеюсь. Не возьмёте! И вдруг сильный удар, я проваливаюсь в ватную темноту и чувствую, как в рот вливают пряную горечь…

* * *

Серое утро. Сижу и бессмысленно гляжу перед собой. Где я? Впрочем, мне всё равно. Ведь ты не придёшь. Ты уже никогда ко мне не придёшь.

Хочется лечь, укрыться с головой и не подниматься больше никогда. Тебя отняли. Они, злые и жестокие, они убили тебя! Им было мало мучить тебя столько лет, нет, когда ты наконец смог жить как тебе захочется, когда отдохнул и окреп, они пришли и убили… И какая разница, кто это был? Какая мне теперь разница?

— Гермиона, деточка…

На пороге стоит старуха. Равнодушно смотрю на неё и спустя долгое время понимаю — МакГонагл. Зачем она пришла сюда?

Она не спасла тебя. И я не спасла. Я не отвела удар, не прикрыла, хотя была совсем рядом! Я тоже твоя убийца.

— Надо идти. Пора.

У старухи дрожат губы. А, это она плакала той ночью. Только что мне до её слёз? Закрываю глаза. Всё кружится. Зачем им надо, чтобы я шла? Как болит сердце. Тупо, тяжело…

Боже. Ведь я была так близко. Почему я не увидела раньше, почему не оттолкнула? Ведь достаточно было сделать всего один шаг! Всего один. И не было бы этого тягостного кошмара…

Иду за высокой костлявой фигурой. Снова день, только хмурый, и тихо накрапывает дождь. Небо плачет… Вокруг народ. Как много народа! Все стоят с приличными печальными лицами и тихонько переговариваются о своих делах. И среди всей этой насквозь фальшивой толпы в гробу лежишь ты. И розы. Повсюду эти проклятые розы!

Зачем они устраивают этот показушный спектакль?! Медленно подхожу к тебе. У тебя чуть изменилось лицо, теперь я вижу, что ты не спишь. Ты умер. Судорожно дышу. Крик поднимается из груди и глохнет в горле. Ну да, меня же накачали успокоительным, чтобы я не мешала им наслаждаться представлением и вела себя в соответствии с их приличиями. Подонки! Они пользуются тем, что ты не можешь встать! Ты же всегда ненавидел эту официальную мишуру! А теперь отдан им на потребу…

Кто-то бубнит прощальную речь красиво поставленным голосом. «Герой войны… Великий учёный… Всегда был на своём посту…» Я не слушаю и смотрю на тебя. Капля дождя упала на твою щёку и скатилась вниз. Ещё несколько капель намочили волосы. Мне хочется подойти и вытереть тебе лицо. Ведь ты не можешь сам…

Я не понимаю. Ты умер… А почему тогда не рушится мир? Не исчезают, рассыпаясь в прах, дома? Не чернеет провалами горизонт? Если это так легко? Если ты умер? Моя жизнь… Мне без тебя? Я ничего не чувствую. Это невозможно… просто невозможно. Не видеть тебя, не говорить с тобой. А что мне тогда делать? Вся моя жизнь — ты. Мои занятия, работа, статьи — это просто неважное и ненужное дополнение.

Я хочу к тебе. Ведь ты простишь меня, правда? Ведь ты всегда прощал! Возьми меня с собой! Я хочу. Пожалуйста! Мне здесь нечего делать!

Кидаюсь к тебе. Речь обрывается. Кто-то кричит. Господи, да оставьте вы нас в покое! Что вам ещё нужно?! Он и так отдал вам всё, что у него было! Он всё без остатка положил на алтарь вашего дурацкого мира! Не оставляй меня! Не уходи, ну пожалуйста! Мой миленький, мой родной! Ну, хочешь, ругай меня день и ночь, что хочешь делай, только не уходи! Не бросай. Я не могу без тебя!

Для отчаянной мольбы не хватает дыхания. Хриплю. И всё целую твоё лицо. Ну, открой глаза, я прошу тебя! Ответь мне!

Ты не отвечаешь. Меня оттаскивают, а тебя берут и уносят. Я вою и рвусь за тобой. Кто-то пихает под нос склянку с нашатырём. Какой противный запах… Оседаю на землю и затравленно гляжу на своих палачей. Они меня не пустят…

Дождь вдруг начинает хлестать холодными серыми струями, это разрядка после жары. Они ёжатся, им хочется в тепло.

— Миссис Снейп…

— Оставьте меня.

С трудом дышу и медленно поднимаюсь на ноги. Шарахаюсь от протянутой кем-то руки. Во мне уже не осталось ничего от человека. Просто раненный зверь. Тихонько, бочком отодвигаюсь от них. Кошу глазом. Не пошли бы следом… Я хочу к тебе, мне надо успеть.

Они смотрят и не двигаются. Ещё шаг. Ещё. Кто-то махнул рукой, и, повернувшись, зашагал прочь. А за ним потянулись и остальные.

Вот и хорошо. Идите, идите… Бросаюсь за теми, кто унёс тебя. Дождь слепит глаза, льётся за шиворот, превращая одежду в ледяную промокшую корку. Она сковывает тело, мешает… Окоченевшими пальцами рву застёжки, пытаясь содрать кокон мокрой ткани… Оскальзываясь, бегу по раскисающей земле. Из пелены выступает серая гранитная стена. Гробница… Ты там, за этими тяжёлыми плитами. Я не успела.

Опускаюсь на колени и прижимаюсь к холодному камню. Нет, не прогреть… А как же ты там один? Ведь тебе так холодно…

Шершавость плиты. Гранит… Я ласково глажу бесчувственный немой камень. Мой родной. Я люблю тебя. Ведь я же люблю тебя. Открой проход, пусти меня! Ты же можешь всё! Я помню, как когда-то ещё в школе удивилась твоему могуществу. И твоему уму. Сколько лет прошло, а изумление так и не исчезло. Когда я слушаю твои рассуждения, меня охватывает страстное нетерпение, ты видишь его, и в твоих глазах загораются радостные искры. И твои речи всегда заканчиваются одинаково — поцелуями, ласками. Любовью… А по вечерам, когда в доме становится тихо, ты уединяешься с пергаментом, но иногда я прокрадываюсь в твой кабинет и тихонечко сижу в кресле. Я и сейчас вижу тебя. Вот ты задумался, и перо замерло над белым листом. Ты не замечаешь ничего вокруг, поглощённый потоком мыслей, а я любуюсь тобой, твоим вдохновением, и замираю, стараясь не дышать. Сейчас под твоими руками происходит чудо — рождается книга…

Реальность обрушивается на меня с потоками холодной воды. От дождя цепенеет тело. Ты уже не закончишь свою рукопись. Твоё перо больше никогда не почувствует тепло твоих пальцев. Я не хочу жить. Я. Не хочу. Жить. У меня не осталось ничего. Только эта ледяная бессмысленная пустыня — и всё. Нет, я должна быть с тобой, я не буду без тебя! Колочу руками в мокрый гранит. Слёзы разрывают грудь. Нет! Нет! Пусти меня к себе! Камень равнодушен, что ему мои слабые удары...

Ты умер. Корчусь, сжимаясь в комок. Ты умер. Всё. Я ничего не вижу, весь мир исчез в серой пелене. Есть только я и эти мёртвые плиты.

— Деточка…

К моему плечу прикасается ссохшаяся птичья лапка. Медленно поднимаю глаза. МакГонагл. Она тоже плачет.

Значит где-то там продолжается жизнь. Равнодушно кривлю губы. Жизнь… Какая пародия. Нет, оставьте меня. Я устала. Мне некуда идти. Всё моё здесь — за этой гранитной стеной.

— Деточка…

Она опускается на колени и судорожно обнимает меня. Её старческое тело дрожит, она простынет здесь…

— Прости меня…

За что? Ей ведь тоже невыносимо плохо. Я не могу ненавидеть старуху, схоронившую стольких учеников. Откуда у неё силы, чтобы ещё держаться на этом свете? Надо дать ей перцового зелья… Надо встать и идти. И жить дальше. Боже, надо жить… Какая непосильная задача. Пустой кабинет и мёртвые зеркала. Осиротевший покинутый пергамент. Стылый холод постели. Тишина…

— Я сейчас встану. Вы не думайте, я всё понимаю…

Мой голос неожиданно низок. Я говорю медленно, через силу. Каждое моё слово — соглашение с твоей смертью. Каждое слово — гвоздь, которым я прибиваю себя к кресту жизни.

— Я попытаюсь дописать книгу. И дети.

Боже, дети! И новая горячая боль взрывается в груди, и снова неудержимый поток слёз. Дети! Я не могу уйти. Я должна! Я обязана! Дети! Их нежность и смех, их весёлые глазёнки. Требовательный рот сына на моём соске! Рыдаю так, что, кажется, сейчас через горло выскочит сердце. Виктория, Эдвард! У них уже нет отца. Ты больше никогда не возьмёшь их на руки, не будешь с ними играть. Ни-ког-да! Они не узнают тебя. Наши дети!

Вернись! Слышишь, вернись! Я калека без тебя, я просто пустая оболочка!

Вокруг безжизненный, залитый дождём мир. И вдруг в сердце будто вгоняют кол. Не могу вдохнуть. Резко чернеет в глазах, и боль становится такой всепоглощающей, что я понимаю — всё. Это смерть. И мгновенное облегчение — я с тобой, мы будем вместе…

А как же дети?!

Я не могу их оставить! Они же теперь будут совсем одни! О, господи, какая мука! За что, за что?! Неужели всё, что мне осталось, это вечная боль и тоска? По тебе, по ним. Нет!

— Не-е-ет!

Мой вопль разрывает серую завесу дождя, и я… просыпаюсь.

* * *

Сажусь в постели. В ушах ещё звенит собственный крик. Кружится голова. Дико озираюсь, пытаясь придти в себя, дрожу от ужаса и непонимания. Где правда, где ложь?

Громкие торопливые шаги. Резко отлетает дверь кабинета, на мгновение заливая спальню ярким светом, мелькает быстрая тень, и через секунду я оказываюсь в твоих объятьях. В нерасторжимом кольце твоих сильных рук… Рыдаю от оглушающего счастья, прижимаюсь к тебе всем телом. Ты здесь, ты живой!

Бешено колотится сердце. Судорожно дышу, почти теряя сознание от облегчения. Сон! Это был всего лишь сон!

Мягкая постель, тёплое одеяло. В спальне темно и уютно. Ты ласкаешь меня, шепчешь что-то успокаивающее, гладишь по голове, а я всё плачу. Не в силах поверить своему счастью, крепко обнимаю тебя, впитывая твоё тепло, твой запах. Глажу тебя по волосам, и каждую секунду всё больше уверяюсь в твоей несомненной реальности. Твоя щетина царапает мою кожу. Твоё дыхание шевелит волосы на виске. Через тонкую ткань рубашки я ощущаю стук твоего сердца…

Кошмар медленно гаснет в памяти, и всплывают воспоминания о настоящей жизни. Да-да, я сегодня уложила детей и ушла спать, а ты остался писать. До этого мы ужинали. Эдвард капризничал, я его еле угомонила. У него снова режутся зубки... И вообще на дворе осень! Всхлипываю и смеюсь. Осень! Ты сегодня шутил, что пора директору оформляться на полставки зельеваром. Всё равно каждый божий день после уроков ты стоишь над котлом, пополняешь запасы противопростудного. Студенты все изводят. По всему замку сквозняки, сколько окна не конопать, дурацкая древняя архитектура… И нет у нас в саду никаких роз! Нам некогда заниматься клумбами.

Боже, это был всего лишь кошмар. А ты вот он, ты здесь, ты живой! Живой… Моё счастье, моё сокровище. Смеюсь и плачу. И целую, целую тебя. Какое безумие… Ты молча отвечаешь, а потом чуть отстраняешься, заглядывая в глаза. Твой взгляд печален.

— Опять.

Виновато киваю. Да, опять. И не такие уж частые эти кошмары, но очень тяжёлые. Так много пережитого за спиной. Вот и возвращается.

Эхо войны.

Ты с силой прижимаешь меня к себе, и я замираю, окутанная твоей защитой и любовью.

— Расскажи.

Дрожу. Но кошмар тает, рассыпается, словно песочный замок. Теперь он кажется нагромождением нелепостей.

Запинаясь, начинаю рассказывать. Ты внимательно слушаешь, не прерывая, и только чуть хмуришь брови и крепче сжимаешь губы.

— Бедная моя…

Я вздыхаю. Тебе тоже снятся кошмары, и ты кричишь во сне. И тогда я утешаю и ласкаю тебя. А ты молчишь. И сколько я не прошу тебя рассказать, всё напрасно. Ты отстраняешь меня и уходишь пить воду, а потом долго стоишь у раскрытого окна. И я понимаю, что ты никогда не скажешь, какие демоны терзают твою душу.

Но мне ты стараешься помочь. Ты очень не хочешь прибегать к успокоительным, и я готова с тобой согласиться, ведь так и до сумасшедшего дома недалеко. Ты нашёл другой способ, и учишь меня контролировать свои сны.

— Смотри, сколько логических нестыковок.

Я усиленно киваю. Конечно. Теперь я всё это вижу и сама. Не то время года. Цветы. Да и Беллатрикс давно мертва. Я видела тело.

Её вопль — точное повторение того, что она кричала, убив Сириуса. Гарри мне рассказывал… И драконы. Какая чушь… В Шотландии не водятся драконы! Они есть только в Уэльсе. Когда-то давно, увидев их на Тремудром турнире, я испугалась. И вот теперь былые страхи мстят мне.

Ты перечисляешь все противоречия, а я внимательно слушаю.

— Да, я понимаю.

— Ты же логик, малыш. Увидев неправду, ты должна сделать усилие и проснуться.

Ты улыбаешься так горько. За всё нужно платить… Чтобы избавить от кошмаров, ты вынужден лишать меня детской непосредственности снов, убивая фантазию, отнимая источник творческих сил.

— Я справлюсь.

Ты коротко вздыхаешь и снова обнимаешь меня. Мы делимся друг с другом теплом и надеждой.

— Это пройдёт.

И я согласно шепчу:

— Да, пройдёт.

Когда-нибудь боль утихнет, страхи изживут себя, раны затянутся. Рано или поздно. Нужно только терпеливо ждать.

С тревогой смотрю в окно. Там ночь. Холодная ночь и дождь. И кто знает, что таится в этой темноте? Какие опасности? Какие враги?

Пусть утихнет эхо войны.

Но я никогда не перестану бояться за тебя.