Подобно Банши

22 августа 1999 год

Гнетущая холодность фамильного особняка Малфоев, казалось, наложила отпечаток на его обитателей и особенно сильно поразила его будущую новую хозяйку. Гермиона Грейнджер постоянно пребывала в состоянии подавленной тревоги и необычайного смятения; ее плечи подрагивали от едва сдерживаемого волнения. Шел шестой день ее пребывания здесь, и за это время в ней окрепло убеждение, что особняк, при всей его продуманной роскоши, лишен одного очень важного достоинства. Не ощущалось тепла, которое источают сами камни, кирпичи, пол и окна любого жилища, которое принято называть домом. Ни солнечный свет, ни жар каминов не согревали помещений. Пустоту особняка не заполняли ни украшенная позолотой мебель, ни изысканные безделушки; в его элегантных комнатах по сей день властвовали уныние и траур по леди Малфой.

Гермиона вышла в сумрачный холл и по черной лестнице спустилась в кухонные помещения.

— Чарли? — негромко позвала она. Ответом ей послужила тишина. — Где ты? — шепотом обратилась она в сумрак пустых помещений.

Сердце застучало чуть быстрее. Гермиона бросилась на улицу и, наконец, у кромки воды увидела до боли знакомую фигурку с белесыми волосами. Чарли сидел прямо на земле, задумчиво глядя перед собой. Плечи его едва уловимо подрагивали от холодного пронизывающего ветра — непрерывного спутника приближающейся осени.

— Чарли! — воскликнула Гермиона, подбежав к нему и закутав его в теплую мантию. — Почему ты здесь? Совсем один... Вставай, ну же. Идем в дом.

— Я гулял, — бездушно откликнулся мальчик.

— Твоя одежда никак не сочетается с окружающей промозглой погодой, — наставительным тоном заметила Гермиона. — Август в этом году выдался особенно холодным. Ты ведь не хочешь заболеть перед отправлением в Хогвартс?

— Я не хочу в Хогвартс, — вдруг резко отозвался Чарли. — Я хочу остаться с тобой!

Эти его слова резанули ее словно ножом по сердцу. Очередной порыв ветра заставил содрогнуться и плотнее прижать руки к груди.

— Я тоже не хочу расставаться с тобой, Чарли, — ласково проговорила Гермиона и присела на корточки. Теперь ее голова оказалась чуть ниже уровня глаз Чарли. — Но тебе обязательно нужно в Хогвартс. Помнишь, что я рассказывала тебе о нем? Он прекрасен. Там ты будешь в безопасности. Теперь — да. Порой мне казалось, это самое доброе и волшебное место на земле. Хогвартс станет твоим домом.

— Но мне нравился прежний наш дом.

— Я знаю, Чарли, — голос ее стал совсем печальным. Гермиона погладила его по щеке и поцеловала в лоб. — Но ты больше не сможешь вернуться в свой дом. Мне так жаль, милый...

— Нет, я говорю о той квартире, в которой мы встречали Рождество. Мне нравилось там, и я хочу обратно, — уверенным голосом заявил он. И взгляд его, такой выразительный и серьезный, заставил ее издерганное сердце вновь сжаться от боли.

Гермиона плотнее укутала Чарли в мантию и, поднявшись, крепко сжала в руке его ладонь. Они медленно побрели в сторону дома, где их никто не ждал.

* * *

20 декабря 1998 год

"Моя двадцатая зима продолжает сводить меня с ума. Кажется, я прошла все уровни этих чертовых терзаний..."

— Ваш счет, мисс. — Внезапный голос официанта встревожил Гермиону, и она отвлеклась от своего блокнота. Расплатившись и оставив немного чаевых, она вышла из уютного кафе и побрела вдоль улицы.

Лондон, казалось, бросился в омут праздничной суеты. Украшали не только центральные здания. Гирлянды красовались даже в старых и изысканных городских кварталах. В предрождественские дни жители Альбиона напрочь потеряли свою знаменитую английскую невозмутимость. Магазины перешли на особый график работы, автомобилисты заполонили магистрали — все спешили закупать недостающие подарки и готовиться к праздничному ужину.

Эта невероятная магия конца декабря имела и обратную сторону, в частности, для Гермионы. Из-за такой рождественской суматохи и интенсивного движения транспорта ей пришлось ехать обратно на метро, а не на автобусе. Городской пейзаж за его окном отвлекал от гнетущих мыслей, а в метро она неизбежно останется с ними один на один.

Мысли эти постоянно уносили ее в прошлое, к войне, к судьбам, опаленным ее горячим дыханием, к родным... к друзьям... Сколько уже прошло? Семь месяцев? Так ничтожно мало для того, чтобы кровоточащая рана в груди успела хоть немного затянуться. Но так много для тоски. День за днем в памяти всплывают родные образы, которые теперь можно лицезреть лишь на колдографиях, да порой в газетах. Ночь за ночью — нет, не мучают страшные кошмары — не снится абсолютно ничего, а так хочется хоть во сне быть, как прежде, рядом с Ними.

Кольцо утрат сжималось все туже, пока не сомкнулось вокруг одного мальчика по имени Чарли. Он стал ее единственной надеждой на то, чтобы не сойти с ума. Он стал тем, на кого она обратила всю свою заботу. Он стал ее спасением от самой себя — одинокой и потерянной, единственной выжившей из всего ее ближнего окружения. С невероятной, неистовой потребностью Гермиона ухватилась за него, как за соломинку, способную вытянуть ее из трясины самомучения.

Война разлучила ее с самыми близкими друзьями и родными. Этого ей хватило сполна. Большего она не вынесет. Одна только мысль о разлуке с Чарли пугала ее. Пугала настолько, что бросало в дрожь.

Понуро опустив голову, Гермиона сидела в дальнем уголке вагона, прижимая к груди пакет с подарком для Чарли. Сегодня у них выдался насыщенный день. Все утро они провели в большом магловском торговом центре "Уэстфилд", расположенном в восточной части Лондона, а затем посетили Косую аллею. Чего там только не было... Каждый магазинчик поражал разнообразием цветных огоньков, свечей, витающих в воздухе, гирлянд и венков. Традиционные ели украшались с особой фантазией и любовью. Специально к праздничному столу в "Сладком королевстве" Гермиона заказала большой торт со сливочным кремом. Помимо всего прочего на столе непременно будет стоять фигурка ангела, окруженная маленькими свечками.

Еще никогда в ней не просыпалось такое ярое желание отмечать Рождество по всем правилам. Она намерена устроить Чарли незабываемый праздник, чтобы он не чувствовал себя одиноким, отчужденным, чтобы и его хотя бы на один вечер отпустили призраки прошлого.

Домой они вернулись лишь под вечер. В уютную квартирку, которую Гермиона специально сняла в магловской части Лондона на Глостер-плейс, чтобы по возможности избегать нападок случайных фотографов, стремившихся запечатлеть "новую жизнь Героини войны и знаменитой подруги самого Гарри Поттера". Сейчас, конечно, все куда спокойней, чем в первые пару месяцев. Тогда она и впрямь думала, что сойдет с ума, потеряв всех, кроме Чарли. Война кончилась победой над Волдемортом, но какой ценой? Ценой потерянного детства, видимых и невидимых шрамов, ценой могил родных и близких, на которые она — отрешенная ко всему — бросала комья земли онемевшими пальцами. Вынужденная проходить специальные курсы реабилитации, Гермиона все равно не верила в возможность жить привычным укладом. Но ради Чарли она нашла в себе силы и дальше соприкасаться с магией. Старалась совершать какой-то глобальный, нечеловеческий контроль над собой.

Вся история получила такую широкую огласку, что Гермионе иногда приходилось выходить на улицу лишь под действием оборотных чар. Но все более-менее образовалось только в мире, расположенном по другую сторону "Дырявого котла".

Утомившийся за весь день Чарли быстро заснул, а Гермиона тем временем решила вновь пройтись и заодно купить мальчику подарок. Им оказалась новая школьная мантия. Одна из самых дорогих. Для Чарли она не жалела никаких средств, а у нее их было немало. После того, как Гермионе присвоили несколько орденов и звание "Героиня войны", ей пришлось открыть свой счет в "Гринготтсе". Наравне с ней теми же "лаврами", которые никогда не смогут возместить все их потери, были вознаграждены Билл и Чарли Уизли, Симус Финниган, Оливер Вуд, Кэти Белл и Полумна Лавгуд.

Среди маглов было определенно спокойней, но и здесь она нередко натыкалась на назойливых корреспондентов магических газет и журналов. Но почему-то это не остановило ее сегодня. Выходит, она намерено стремилась к тому, чтобы остаться один на один с собой? Захотелось проверить, сможет ли она? Хватит ли у нее сил... без Чарли? Ведь он как-никак в сентябре уедет в Хогвартс. Нужно было как-то учиться жить одной...

Купив дорогую школьную мантию, Гермиона еще некоторое время гуляла, а затем, перекусив в каком-то кафе, решила возвращаться. Она впервые оставила Чарли одного на такое долгое, по ее мнению, время. Но и выходить с ним на улицу было также опасно, и лишь сегодня она пошла на такой риск. Работу представителей Опеки и попечительства, к счастью для Гермионы, нельзя было назвать активной и деятельной, но все же Чарли числился в том самом списке детей, которым после смерти законных опекунов обеспечено место в приюте.

Гермиона отдавала себе отчет в действиях. Она понимала, что, по сути, незаконно прячет Чарли, но о расставании с ним и речи идти не могло. Конечно, она имела возможность, по крайней мере, попытаться стать его законным опекуном, но знала наверняка, что ей откажут, сославшись на отсутствие полноценной семьи и — самое главное — на шаткое эмоционально-психологическое состояние в первые послевоенные годы, даже несмотря на полный курс реабилитации.

Так они и жили, мигрируя чуть ли не по всей Британии. Однако Гермиона знала и то, что к сентябрю нужно было обязательно разрешить эту ситуацию самостоятельно, иначе за нее это сделает закон. Увы, у нее оставалось не так много времени.

В метро Гермиона случайно наткнулась на волшебницу. Милейшая пожилая женщина расположилась на соседнем сидении и, улыбнувшись ей, тихонько поблагодарила за все, что она и ее друзья сделали для них. Поздравив с наступающим Рождеством, старушка вышла на следующей станции, оставив Гермиону с вновь нахлынувшими воспоминаниями. Нет, она не сердилась, но все же старалась остерегаться подобных моментов. Она боялась помнить, потому как было нестерпимо больно, но также боялась и забыть...

Вернувшись в квартиру на Глостер-плейс, Гермиона первым делом проверила комнату Чарли и с удивлением обнаружила, что его на месте не оказалось. С левой стороны послышался шорох. Это Фоукс — феникс покойного Дамблдора. После его смерти он куда-то улетел, и совсем недавно Гермиона обнаружила его на подоконнике предыдущей квартиры, которую она снимала в окрестностях Уэльса. Птица сама нашла ее и Чарли и теперь всегда следовала за ними. Издавая негромкое квохтанье, Фоукс устроился на жердочке возле двери и деловито принялся чистить перья.

— Гермиона! — услышала она голос Чарли, донесшийся, вероятно, из кухни. В ту же минуту он вбежал в комнату и, подойдя к ней, крепко обнял, уткнувшись головой в ее живот. Сердце пропустило удар. Гермиона также крепко обняла Чарли и, поцеловав в макушку, взъерошила его светлые волосы.

Иногда он напоминал ей кого-то, но в голову не приходило ничего определенного. Лишь месяц спустя, когда в "Пророке" она увидит пестрый заголовок статьи о потерявшемся новоявленном наследнике мистера Люциуса Малфоя и его уже покойной жены, Гермиона испытает почти такое же чувство неминуемой, неумолимой утраты, какое ей довелось пережить, когда она хоронила друзей и родных. Отрешенность вновь заполнила ее душу. Как? Как такое возможно?! Чарли — потерянный еще в младенчестве сын аристократов? Немыслимо...

В одной из газет Гермиона прочтет, что Люциус Малфой намерен найти сына. Да. Он пойдет на что угодно, лишь бы вернуть былой чин, признание и членство в социальной элите. Но щедрые пожертвования, нужные связи и расчетливое поведение все еще мало ему способствовали. Однако человек, который чудом избежал повторного заключения в Азкабан, не остановится ни перед чем. И теперь он посягнул на самое святое для Гермионы, обрекая ее на преступление.

Ну что же ей теперь делать?! Если раньше был, по крайней мере, какой-то шанс на то, что ей позволят хотя бы через время стать законным опекуном Чарли, то теперь ей едва ли удастся отобрать его у родного отца, который так стремился вновь обелить себя перед общественностью.

* * *

4 октября 1992 год

Гермиона давно уже потеряла счет числу ступенек, ведущих из подземелий к этажу, на котором располагался кабинет директора Школы чародейства и волшебства "Хогвартс". Дамблдор впервые пригласил ее к себе в кабинет, поэтому она очень волновалась и перед тем, как неуверенно поручать в дверь, несколько раз глубоко вздохнула. В общем-то, бояться Гермионе было нечего — училась она довольно неплохо... Очень даже неплохо... Да чего уж там — отлично! И за последние несколько недель они с Гарри и Роном ничего такого не делали. Тогда, зачем же она понадобилась директору? Может, он даст ей какое-нибудь особое задание? Дополнительные занятия по Древним рунам, например? Но они только с третьего курса начинаются.

Отчасти рассуждения Гермионы оказались верными — Дамблдор и впрямь дал ей некое поручение. Вернее, попросил о помощи. Как оказалось, неподалеку от дома ее родителей, чуть ли не по соседству, рос маленький мальчик, наделенный магическими способностями. Как и она, в свое время он отправится в Хогвартс...

— ... а до этого момента, мисс Грейнджер, прошу вас понаблюдайте за ним повнимательней на время каникул. Его... родители до определенного момента, к сожалению, были не знакомы с проявлениями магии. Их возможности чуть ограничены, — медленно толковал Дамблдор.

— Да, сэр, — кивнула она, продолжая внимательно слушать директора.

— Ему всего четыре, но уже сейчас мистер и миссис Барнз испытывают некоторые трудности в воспитании... Вот я и подумал, что, если рядом с ними хоть какое-то время будете находиться вы, — человек с подобными возможностями — то ему определенно станет проще адаптироваться, принять и урегулировать доселе неконтролируемый поток магической энергии, — Дамблдор внимательно смотрел на Гермиону. Эти его глаза, которые, казалось, заглядывают прямо в душу...

— Да, сэр, я все поняла. Как скажете.

В исполнительности Гермиону Грейнджер было невозможно упрекнуть. На каникулах, как и просил директор, она в свои тринадцать лет устроилась работать няней для Чарли. Так она и узнала его. Конечно, Гермиона и раньше знала о том, что у Барнзов — милых соседей и отзывчивых людей — появился ребенок, которого, по словам ее матери, они усыновили, но познакомиться с ним лично ей довелось только на этих каникулах.

В одной из книг по психологии Гермиона когда-то вычитала, что индивидуальный характер начинает закладываться именно с малых лет, но наблюдать за этим воочию ей довелось впервые. Порой, поглощенный своей игрой, Чарли мало обращал внимание на просьбы своих родителей вести себя тише, и Гермиона чуть ли не единственная, кто мог его остановить, к чьим советам он прислушивался. Сначала как-то осторожно, без особой охоты, но из года в год, с течением времени она стала для него самым верным и близким другом, самым понимающим человеком.

Гермиона — вот любящее средоточие его мира, никто ему больше не нужен, никого он больше не желает — только Гермиону.*

Но также от девушки не укрылась и другая черта его характера. Чарли требовал к себе повышенного внимания, в частности, от нее. Был эгоистичен с родителями, поэтому его отношение с ними складывались довольно сложно. Нередко в свой адрес он слышал от них слова "не от мира сего", но только Гермионе иногда позволял проникнуть в этот его "свой" мир.

С возрастом у него появилась еще одна особенность: он умел как-то чудно затихать, будто замирало в неподвижности не только тело, но и душа — и Гермионе казалось, он куда-то уходит, куда больше никому нет доступа.

* * *

16 августа 1999 год

Спустя пять месяцев, после того, как Гермиона узнала, чей на самом деле наследник Чарли, они стали чаще кочевать из города в город, но время шло, сентябрь приближался, и ей нужно было срочно предпринимать решение. Тогда в голову пришла одна невероятная идея, но у нее не было другого выхода... Энергия уходит либо на то, чтобы бояться, либо на то, чтобы действовать.

Собрав всю свою волю в кулак, Гермиона решила сама прийти к Люциусу с предложением, которое, по ее мнению, давало возможность и ей, и ему остаться с тем, чего хочет каждый из них.

— Поместье Малфоев... Вот оно. Старинный особняк и участок земли с парком. Как тебе? — робко поинтересовалась Гермиона. Она и Чарли продвигались вдоль подъездной дороги к массивным воротам поместья, а по обеим сторонам от них возвышались живые стриженые изгороди из тиса.

— Ясно одно — дом должен дарить тепло и уют своим обитателям, а этот отталкивает, — хмуро изрек Чарли. — Мне здесь не нравится, давай уйдем, пока не поздно.

Но было поздно — к ним навстречу, сгорбившись, уже шел эльф-домовик, невесть откуда узнавший об их прибытии. Он остановился по другую сторону ворот и внимательно оглядел сначала Гермиону, а затем Чарли.

— Ну... слушай, мы не можем уйти, ведь... он твой отец, и сделает все, чтобы найти тебя, — тихим, каким-то отчаянным голосом говорила она, пока эльф шептал неизвестные заклятия, чтобы пустить их внутрь. Гермиона уже бросила свои безнадежные попытки убедить Чарли в том, что им здесь будет лучше. — Это наш единственный выход, — уверенно заявила она и, крепко сжав его руку, шагнула сквозь ворота, вслед за поманившим их домовиком.

— Я видел его всего пару раз, да и то только в газетах, — недовольно буркнул Чарли. — И еще какой-то парень...

— Да, м-м... Выходит, он твой брат. Его зовут Драко Малфой.

— Я знаю. Дурацкое имя.

Гермиона сдержала смешок. Вместе с Чарли она отчего-то чувствовала себя увереннее.

— Ждите здесь, — проскрипел старый эльф, когда они уже были в холле особняка, и трансгрессировал.

В самом имении было довольно прохладно, и откровенно холодно, когда дул ветер. Казалось, даже на улице чуть теплее.

— Ну и как же выглядит эта гостиная Гриффиндора? — скучающим тоном внезапно поинтересовался Чарли. Гермиона, не ожидавшая такой резкой перемены разговора, обернулась и внимательно посмотрела на него. В его глазах она прочла усталость и некоторую обиду.

— О, там очень тепло и уютно, — поспешно проговорила девушка. — Жар камина согревает не только тебя, но и твою душу, поэтому под ним угасают мелкие ссоры и даже скандалы. Как будто в холодный зимний вечер ты находишься в своем родном доме, таком приятном, располагающем... и именно своем.

— В самом деле? — Чарли приподнял одну бровь.

— Туда хочется возвращаться снова и снова. Правда, я не смогу описать тебе интерьер детально, ведь Хогвартс после войны отстраивали заново...

— Мисс Грейнджер, вы можете пройти вместе со мной в личный кабинет мистера Малфоя, — перебив Гермиону, деловито сообщил внезапно трансгрессировавший в холле домовик.

"Распознающие чары", — подметила она про себя.

— Мистеру Барнзу велено ждать в гостиной. — Эльф бесцеремонно схватил Чарли за рукав и поволок куда-то вглубь дома.

"Здесь домовики подобны хозяевам", — мелькнула мысль в голове Гермионы. Вернувшийся спустя несколько секунд эльф приказал — иначе не назовешь — следовать за ним на второй этаж.

Вот она — поверженная сторона. Посещают элитные рестораны, ездят в шикарных каретах, носят только самую дорогую и качественную одежду, живут в роскошных особняках... Пытаются откупиться от правосудия, разбрасываясь галлеонами направо и налево, в то время как пятьдесят процентов населения — несчастные, пострадавшие от гнета психопата, возомнившего о себе невесть что, — погибают. Одни в нищете, другие в больницах. Остаются калеками как физически, так и морально. Сироты оплакивают своих матерей, матери — детей. Но даже тем, кто остался в таком положении, как Гермиона, и за десять жизней не заработать на такие домики, будь они хоть трижды Героями войны.

Когда Гермиона вошла в кабинет, Люциус Малфой даже не поднял головы в знак приветствия. Конечно, с чего бы? Он махнул в сторону противоположного кресла, указывая тем самым на то, что она может присесть.

Осторожно опустившись в кресло, Гермиона крепко сцепила руки и положила на колени. Слова приветствия со своей стороны она тоже сочла лишними.

Тишина тяготила. Люциус продолжал скрипеть пером, заполняя какие-то бумаги, и ей начало казаться, что он вовсе забыл о ее присутствии.

— Мистер Малфой, — набравшись мужества, твердо произнесла Гермиона. — Вам совсем не интересно, зачем я сюда явилась? — не выдержав, немного резче, чем планировала, спросила она.

Молчание. Казалось, Гермиона обращалась в пустоту. Ее вопрос повис в воздухе, будто облако дыма в безветренный день. И как же это понимать? Раздраженная, она резко вскочила с кресла и, опершись руками о стол из дорогого эбенового дерева, гневно уставилась на хозяина поместья.

— Сэр, вы немедленно должны меня выслушать! — вспылила Гермиона. — Долго ждать пока вы соизволите обратить на меня свое драгоценное внимание я не намерена!

Она удовлетворенно отметила, что ее возмущенный оклик возымел плоды — Люциус хоть и не поднял головы, однако перестал писать и уставился в одну точку. Затем, прочистив горло, он устремил на нее прямой взгляд и чуть подался вперед в своем кресле. Взгляд этот был встречен ею с холодной сдержанностью. Он еще несколько секунд смотрел на нее в упор, словно изучал редкое насекомое, которое необходимо классифицировать. Под ложечкой у нее что-то шевельнулось, что-то, подобное страху. Осторожней, предупредила себя Гермиона, но тут внезапно Люциус ободряюще улыбнулся ей.

— Мисс Грейнджер! — торжественно декларировал он. — Гордость и цвет всея Хогвартса, несравненная Героиня войны, защитница правых и бедных... Ну что вы, скорее, это я отнимаю у вас драгоценные часы, которые вы потратили бы сейчас на очередной митинг о правах несчастных домовиков. Ну конечно, я охотно выслушаю все, что вы так любезно хотите мне сказать, — обманчиво-мягко наконец произнес мистер Малфой. Да, он был вынужден говорить с ней именно так, ведь малейший промах с его стороны, и все, что он пытается сейчас восстановить, канет в лету. Однако сарказм и глумливость его тона ни на секунду не давали усомниться в том, что на самом деле мистер Малфой думает о таких, как она.

Не сводя с него угрюмого взгляда, Гермиона вновь опустилась в кресло.

— Итак? — Люциус вскинул брови в притворно-вежливом участии.

— Как вы уже догадались, я явилась вместе с вашим сыном, — надменно заговорила Гермиона.

— Неужели? — изумился хозяин дома.

— Перестаньте паясничать, мистер Малфой! Над поместьем чары, распознающие личность всякого, сюда входящего.

— Да вы сама проницательность, мисс Грейнджер. Браво! — Люциус снова улыбнулся, но потом вдруг резко переменился в лице. Продолжая ломать комедию, он обеспокоенно обратился к ней: — Вы поступили благоразумно, мисс Грейнджер. Как долго вы еще собирались скрываться с моим сыном? — он сделал акцент на предпоследнем слове.

Ее сердце сделало кульбит. Гермиона опустила взгляд.

— У меня к вам предложение, — голос ее еле уловимо дрогнул. Нет, не сдавать позиций!

Брови на надменном лице Малфоя поднялись.

— Предложение? Я весь во внимании, — усмехнулся Люциус.

Пауза немного затянулась. Гермиона нервно теребила рукав своей кофты, боясь взглянуть в глаза мистера Малфоя.

— Смелее, мисс Грейнджер, я заинтригован.

— Вы должны жениться на мне, сэр, — резко вскинув голову, выпалила она. — Я знаю, звучит как нелепость, но вы должны!

— А больше я ничего не должен? — Люциус даже не изменился в лице. Весь его вид выражал притворно-вежливую снисходительность.

— Послушайте, с тех пор, как погибли мои друзья, я осталась совершенно одна...

— О, да, это воистину невосполнимая утрата.

Гермиона зло посмотрела на него, но продолжила:

— Чарли — единственный, кто у меня теперь остался...

— Напрасно ты пытаешься вызвать во мне жалость к тебе, — неожиданно резко прошипел мистер Малфой, наконец сбрасывая все свои маски вежливости и притворства. — Я все равно отберу то, что по праву считается моим. Он мой сын! Мой и... Нарциссы.

Ей показалось, или при упоминании имени покойной жены его голос действительно дрогнул?

— Сэр, я не пытаюсь... то есть... Просто дослушайте до конца.

— Ты посмела явиться сюда с таким наглым предложением, следовательно, что-то должна дать взамен, — с неприкрытым теперь уже раздражением, сказал он, сурово глядя на нее.

— Именно об этом и пойдет сейчас речь, — заверила его Гермиона. — Сами посудите, это выгодно для нас обоих. — При слове "нас" Люциус скривился. — В Министерстве вы займете мой чин, он не нужен мне; женитьба на Гермионе Грейнджер подарит вам билет в элиту Визенгамота, вы сможете восстановить былое признание, вы станете первым аристократом, разрушившим барьер между чистокровными и маглорожденными. Да, все будут знать, что брак фиктивен, но общественность только и будет твердить, как благородно вы поступили, приютив сироту, то есть... меня, ведь все в курсе, в каком положении сейчас Героиня войны. Даже несмотря на все ее счета в банке. Речь о психологической поддержке, о доверии, — в отчаянии высказала Гермиона, глядя на Люциуса почти с мольбой. — Прошу вас, сэр, я не выдержу разлуки с Чарли.

— В таком случае, почему же ты не пришла устраиваться сюда, скажем, няней? — скептически поинтересовался тот. Тон его голоса хоть и оставался прежним, однако взгляд переменился. Теперь мистер Малфой был явно заинтригован.

— Тогда я бы не смогла законно его усыновить.

— Зачем тебе его усыновлять?

— Зачем он вам? — в свою очередь невпопад спросила Гермиона. — Вы никогда его не видели, даже не пытайтесь уверить меня в том, что любите его так же, как и Драко.

— Допустим... ты права, и что же? — выдержав паузу, ответил он.

— Спустя какое-то время, мы просто уедем, и это будет законно. Нам больше не придется прятаться. Каждый из нас останется при своем. Чарли будет со мной, а вы вновь станете многоуважаемым и почетным членом элиты Визенгамота, а там и до Парламента недалеко.

Люциус устремил взгляд в сторону. Между его бровями пролегла глубокая морщина. Вот и настал "момент истины". Сейчас все решится. Следующих его слов она ждала как приговора. В кабинете наступила звенящая тишина, давящая на перепонки и заставляющая сердце затаиться, замереть.

— Город Тинмут, графство Девон, — наконец проговорил мистер Малфой. — Особняк называется Чичели-холл. Был построен в 1723 году. Для жилья предназначены тринадцать комнат в основной части здания, и еще тридцать четыре в северном и южном крыльях, — изрек он.

Гермиона непонимающе уставилась на него.

— Что это должно означать? — настороженно спросила она.

— Спустя год после свадьбы... нет, — полтора — ты вместе с ним отправишься туда жить, — заявил Люциус. — Не потерплю до конца жизни в своем доме грязнокровку, — брезгливо добавил он.

Это что сейчас правда происходит с ней? Особняк? Для нее и Чарли? О таком Гермиона даже мечтать не смела! Всего лишь полтора года потерпеть, а потом долгожданная свобода! Свобода от всего мира... Но не от мыслей. Что же она будет там делать совсем одна, когда как Чарли почти все время вынужден проводить в Хогвартсе? Может, на это Люциус и рассчитывал? Свести ее с ума от гнета собственных воспоминаний?..

— Ах, да, грязнокровка, — отвлек он Гермиону от удручающих размышлений, — все свое состояние в банке ты, конечно же, перепишешь на счет нашей семьи, — гадко улыбнулся Люциус.

Ее лицо помрачнело.

— Вам не кажется, что это слишком подло и низко с вашей стороны? Как будто вам мало того, что вы уже имеете, — выплюнула она.

Люциус только усмехнулся, глядя мимо нее, куда-то в сторону двери.

— Мне все равно, моя дорогая.

Гермиона оглянулась назад, посмотреть, на кого он отвлекся, и встретилась взглядом со старшим братом Чарли. Бледное лицо — ни крови, ни жизни; измученный вид, но глаза... такие злые и непонимающие, будто бы сверлили ее.

Нехотя отлепившись от дверного косяка, Малфой-младший подошел к барной полке и по-хозяйски налил себе выпить, словно этот кабинет принадлежал ему, а не его отцу.

— Драко, будь любезен, поприветствуй нашу гостью, — провозгласил Люциус повелевающим тоном.

"Будто сам отличился вежливостью", — мрачно подумала Гермиона, но благоразумно решила промолчать.

Драко, казалось, не слышал отца — его внимание было приковано к стакану.

— Ты оглох, сын? — голос Люциуса дрожал от раздражения, но его возмутило вовсе не то, что Драко невежлив с посторонними, а то, что он посмел ослушаться.

— А ты, кажется, свихнулся! — в тон ему ответил тот. — С каких пор...

— Позже! — перебил его отец и, вновь нацепив маску дружелюбия, обратился к Гермионе: — Домовик проводит тебя и... Чарли, — сказал он после короткой запинки, словно на секунду задумался, как правильней будет обозвать своего второго сына, — в ваши комнаты.

Драко неверяще уставился на отца.

— Повтори? — угрожающе низким голосом произнес он. — Я не ослышался?

— Вещи вы перевезете позже... еще нужно позвать журналистов, — оставив вопрос сына без внимания, продолжил Люциус. Гермиона покосилась в сторону Драко, наблюдая за его реакцией.

— Я спрашиваю, какого черта ты здесь устроил? — очень отчетливо проговорил он.

— Я же сказал тебе, позже! — мистер Малфой сложил губы в надменную складку, пресекая всякие возражения.

Гермиона вздрогнула от внезапного громкого звука — Драко гневно разбил об пол стакан так, что осколки полетели в разные стороны, чуть было не задев ее лодыжки. Затем резко развернулся и, щегольски взметнув полами дорогой мантии, вышел из кабинета отца.

— И хватит уже таскаться по трактирам и домам терпимости, пора взрослеть! — вслед ему крикнул мистер Малфой.

Как утверждал Ницше: истинная добродетель — свойство лишь аристократического меньшинства. Но она отделяет ее обладателя от других людей, она причиняет вред тем, кто стоит ниже, ведь они — всего лишь большинство, которое должно быть средством для возвышения отдельных личностей, которое не имеет права иметь какие-то независимые притязания на счастье или благополучие. Не аристократы — обычные люди — "недоделанные и неполноценные". И пусть их большинство... Почему-то страдают всегда они, а не эти самые элитные меньшинства, которые вовсе и не возражают против того, чтобы "недостойные" продолжали терпеть, а они и дальше будут причинять боль ради "важных целей". Сострадание, по их мнению, удел слабых и посредственных.

— ... Повторяю, дай пройти! Я уже все тебе сказала, — сердито проговорила Гермиона, пытаясь обогнуть Малфоя-младшего, нагло преградившего ей путь и устроившего допрос прямо возле двери выделенной ей комнаты.

— А мне плевать на твою плачевную ситуацию, — желчно выдавил он из себя, продолжая стоять перед ней, загораживая дверь, ведущую в спальню. — Я хочу, чтобы ты свалила отсюда, понятно? И своего щенка забирай.

— Он твой брат, между прочим... И знаешь, я бы с удовольствием так и поступила, кретин! Если бы у меня была любая другая возможность усыновить Чарли.

— Да чихал я на тебя и этого... Чарли, — презрительно выплюнул Малфой. — В честь чего ты тут вдруг возомнила о себе, а?

Терпение Гермионы подходило к концу. Дыхание стало глубже, кулаки сжались сами с собой.

— Я уже сказала, — сквозь зубы вымолвила она, — я и твой отец пришли к взаимному соглашению, и меня совсем не волнует, как твое долбанное эго воспримет данный факт. Все справедливо, и я бы даже сказала, выгодней Малфоям, нежели мне, но плевала я на деньги и звания! Я просто хочу, чтобы меня, наконец, оставили в покое. Меня и Чарли! — голос Гермионы чуть не сорвался на крик, но она постаралась сдержать себя в руках. Драко вдруг усмехнулся, но было видно, как все внутри него закипало яростью. Ей же лучше удавалось хотя бы внешне сохранять хладнокровие.

— Справедливо? — с иронией в голосе переспросил он. — Ну да, а я и забыл, что ты у нас озабочена справедливостью.

— При чем здесь... Послушай, просто дай пройти, ладно? Все, что тебя не устраивает...

— А меня все не устраивает!

— ... в сложившейся ситуации, ты можешь доложить отцу.

— Да пошла ты, — огрызнулся Драко.

— Не вынуждай меня использовать магию, Малфой! — сама не зная, зачем, Гермиона попыталась припугнуть его, но только сильнее разозлила.

— Магию? И ты еще смеешь угрожать мне, Грейнджер, в моем доме? — он сделал шаг в ее сторону. — Ты смеешь открывать свой грязный рот, кичась сраной справедливостью?! Да кому она здесь нужна? — щеки его заалели, глаза превратились в щелки, и почему-то Гермионе он сейчас напомнил Чарли, когда тот спорил с родителями.

— Стремление к справедливости основано на чувстве самоуважения, — гордо вскинув подбородок, парировала она. — Ведь всегда хочется не просто получить выгоду, но и хорошо о себе думать. Поступая эгоистично, мы идем в противовес своей совести.

— Хорошо о себе думать можно и заглушив совесть. Разве не так? — Верхняя губа Малфоя скривилась в подобие мерзкой усмешки. — В этом доме не знают таких слов, наивная мисс Я-не-хотела-ничего-дурного-просто-так-вышло. Зря ты ввязалась во все это. Ты же понимаешь, что теперь я сделаю все, чтобы вытурить тебя. Посмотрим, как ты будешь выкручиваться, — сказал он, уничижительно рассматривая Гермиону с ног до головы.

Ее брови не то чтобы нахмурились, а дрогнули; это с ней всегда случалось, когда она слышала что-нибудь неприятное.

"Посмотрим, как она будет выкручиваться..." — донеслись из ее памяти слова врачей реабили угрожающе низким голосом произнес он. тационного центра. Да, она помнит...

... Тишина давит, белая стена, какие-то рисунки. Слегка желтоватый свет лампочки... и приглушенный...

Вдруг начали искажаться цвета, формы, очертания... Надменное лицо Малфоя медленно поплыло перед глазами.

Проморгаться.

Не помогает.

На душе стало так невыносимо больно. А потом боль стала физической и переместилась в голову. Сильный удар об пол, и она снова там...

Встала, пошла в ванную, умыла лицо. Из зеркала смотрит что-то уставшее, болезненно-опустошенное, безнадежное. Ванная. Она ложиться, и опять эта тишина.

Ненавижу...

Погрузилась под воду. Красиво, спокойно, кажется, что можно лежать так вечность. Заканчивается воздух. Невозможно держаться.

Еще чуть-чуть, пожалуйста! Потерпи, и больше никогда рядом не будет посторонних. Ни сегодня, ни завтра, ни после... Будут только друзья и родные.

Резкие толчки в грудь. Чьи-то приглушенные крики. Слепящий свет, и вновь тяжесть в сердце, потому что кто-то снова смог его запустить. Зачем?..

— Мисс Грейнджер?! Мисс Грейнджер, вы слышите меня?!

Невыносимо холодно. Нужно сказать им, но рот вдруг наполняется водой, и горло раздирается в неудержимом кашле.

— Холодно, — прохрипел голос. Неужели ее?

— Быстро, отнесите ее в палату...

Дальше слышать уже не было сил. А ведь она была так близко к Ним...

Завтра похороны, и все вокруг будут осведомлены об ее неудавшейся попытке суицида прямо в палате реабилитационного центра.

Ну и что?..

Завтра ей не будет стыдно. Завтра будет только боль.

Боль... Голова раскалывалась... Кто-то тряс ее за плечи. Гермиона открыла глаза. Все тот же коридор Малфой-мэнора, но Драко рядом уже не было. Прямо перед собой она увидела обеспокоенное лицо Чарли. И снова он вытягивает ее из омута страшных воспоминаний.

— Гермиона! Что случилось? Кто это сделал? — ядовито выдавил он, помогая ей подняться с пола. — Это отец? Скажи, и я заколдую его так, как ты меня учила!

Отец. Он уже зовет Люциуса отцом, а они ведь и дня тут еще не живут.

— Чарли, не стоит. Это не он... Неважно.

— Значит, это тот придурок, который толкнул меня, когда я поднимался по лестнице.

Чарли, сам того не подозревая, именно в эту минуту как нельзя лучше вписывался в эту семью. Он так напоминал сейчас одиннадцатилетнего Драко Малфоя, что все внутри у Гермионы неприятно сжалось.

— Он толкнул тебя? — тревожно выпалила она. — Чарли, мы еще разберемся с этим, но, нет, Драко ничего такого мне не делал. Я сама... случайно потеряла сознание. — Гермиона наконец открыла дверь своей комнаты и огляделась. — Вот это да... — вырвался у нее вздох восхищения. Более роскошной комнаты ей еще видеть не доводилось: зеркало, уютное кресло, комод, двуспальная кровать, огромное окно и высокий потолок — все сияет, блестит, каждая мелочь расположена на своем месте. Было странно, что Люциус Малфой решил выделить ей такую шикарную спальню, но, возможно, хуже комнат здесь просто не было.

Чарли с выражением укоризны на лице уныло протопал к кровати и водрузился на нее.

— Тебе здесь нравится, да? — пробормотал он.

Гермиона нехотя оторвалась от пейзажа за окном и повернулась к мальчику.

— Насупился, — резюмировала она.

— Нет.

— Конечно, — она окинула его недоверчивым взглядом. — Сидишь мрачнее тучи.

— Какая разница, — Чарли нахмурил брови. Гермиона осторожно присела рядом с ним и обвила его плечи руками.

— Я отказываюсь отвечать на твой вопрос.

— Потому что ответ мне не понравится, верно? — Чарли освободился из ее объятий и, проследовав к двери, обернулся. — Можешь не отвечать, но... меня это раздражает. Мне все в этом дурацком доме чужое, и ты здесь какая-то другая.

— Вот как?

— Да, именно так, — воскликнул он. Чарли попытался произнести эти слова весьма строгим тоном, но голос его дрогнул. — А я не хочу пропасти между нами, — уже тише произнес он.

— Чарли... ее нет... пожалуйста, — Гермиона сглотнула подкатившийся к горлу ком.

Он смотрел на нее еще с минуту, не двигаясь, не мигая. А потом — впервые за семь лет — просто ушел, не сказав ни слова.

_________________________________

*Колин Маккалоу, "Поющие в терновнике"

29 августа 1999 год

Холодный утренний туман, плывший над парковым прудом старинного особняка Малфоев, льнул к окнам, и Гермионе отчего-то казалось, будто там, за ним, притаилось ее прошлое. Небо с утра снова нахмурилось. Это означало, что день будет ненастным и обреченно-серым — точь-в-точь, как ее существование здесь.

Такая погода странно воздействовала на нее. Гермиона уже и забыла, когда в последний раз улыбалась в этой половине жизни, которую назвала "после них". Нет, разумеется, она дарила улыбки Чарли, но теперь что-то изменилось. Между ними возникла некая холодность, и это было самым грустным, потому как все, что она сейчас делала, — она делала ради него.

— Да как же ты не понимаешь? — с горечью выкрикнула она, когда, Чарли уже в который раз повернулся к ней спиной. После завтрака Гермиона пришла в его комнату, чтобы просто поговорить, но все с самого начала не задалось. Чарли с утра был какой-то понурый, а Гермиона, наоборот, старалась держаться, как и прежде, словно они сейчас были не в Уилтшире, а в маленькой уютной квартирке, где-нибудь в центре Лондона. Чарли будто замкнулся в себе: смотрел на нее ничего невидящими глазами и словно не слышал того, что она ему говорила. Это и довело ее до отчаяния, потому что да, она понимала причину его отрешенности. — Все это ради нас, ради того, чтобы мы всегда были рядом!

Боже, она так устала. В голову лезли дурные мысли о полном одиночестве. А Чарли так и сидел у окна, ни на что не реагируя, и только, когда услышал ее шаги в направлении двери, медленно повернулся и спросил:

— Тебе не кажется, что ты становишься эгоисткой?

Гермиона замерла.

— Что ты такое говоришь? — она неверяще уставилась на Чарли, а тот вновь отвернулся к окну, равнодушно рассматривая пейзаж. — Чарли! Немедленно объясни мне!

— А что ты хочешь услышать от меня?

— Почему ты назвал меня эгоисткой? — возмутилась Гермиона.

— Я не называл, я всего лишь...

— О, перестань! Ты понимаешь, о чем я.

Он резко соскочил со стула, развернутого к окну, и, сделав пару шагов к девушке, недовольно уставился в пол.

— Зачем нам эти Малфои? — горячо воскликнул Чарли. — Зачем мне вообще нужно отправляться в Хогвартс? Мы ведь можем скрываться от всех, мы вообще можем уехать, исчезнуть из страны! Ты всему меня научишь сама!

— Но это невозможно, Чарли, — Гермиона казалась полностью вымотанной.

— Признайся, тебе здесь нравится, ведь так?

— Ты сам прекрасно знаешь, что это неправда!

— А может, тебе приглянулся этот недоумок? Мой брат? — язвительно выпалил Чарли, взглянув на нее. — Я же вижу, как он смотрит на тебя.

— Прекрати немедленно! — взвизгнула Гермиона. — Что с тобой происходит? Я не понимаю. Никак он на меня не смотрит, ясно тебе?! — Она застыла на месте как вкопанная. На ее лице, сменяя друг друга, отражались боль, непонимание и отрицание.

Молчание затянулось, а затем Чарли прошептал:

— Я солгу, если скажу, что меня это вовсе не волнует.

Иногда шепот — самый громкий крик души. Шепот из уст Чарли заставил Гермиону еще сильнее терзаться от боли, подвел к обрыву, ведущему в пустоту. Он ведь еще совсем ребенок, но порой его слова ранили сильнее кинжала, заставляя содрогнуться.

Ее глаза заблестели от слез. Полсекунды, и она, развернувшись, вылетела из его комнаты, хлопнув дверью.

Это происходит уже во второй раз. Никогда раньше они не разговаривали друг с другом так. Это пугало ее до смерти. Пугало и лишало надежды. Но она бы уже давным-давно упала, если бы не Чарли. Он всегда был рядом. Всегда мог втянуть ее обратно в жизнь, и сейчас ей так хотелось, чтобы он вновь сделал то же самое.

Гермиона оперлась дрожащим подбородком на руку и, старательно сдерживая слезы, принялась разглядывать фотографию Гарри и Рона. Самую обыкновенную магловскую фотографию в деревянной рамке. Им там всего лишь около пятнадцати; оба лучезарно улыбались, и на невидимой части снимка — она помнила — каждый пытался шутливо ткнуть другого в бок. Раньше Гермиона боялась глядеть на эту фотографию — слишком живы были воспоминания, слишком глубокая рана словно начинала вновь кровоточить... Сейчас все более-менее... нет. Кого она пытается обмануть? Все было по-прежнему, однако снимок теперь всегда стоял на письменном столе, как напоминание о них в этом холодном, чужом доме.

Была еще одна вещь, которую Гермиона с трепетом хранила в столе, — письмо Гарри к Джинни. Он написал его еще в доме на Гриммо, 12, когда они целый месяц готовились к проникновению в Министерство за медальоном-крестражем, но оно так и не попало к адресату. Позже, после Битвы в Хогвартсе, Гермиона вернулась в этот дом, чтобы забрать письмо, и теперь берегла его, как доказательство их любви.

Время незаметно подошло к полудню. Моросящий дождь, который не прекращался почти что с самого утра, казалось, притих, и Гермиона смогла выпустить из клетки Сычика. Ей стоило больших усилий уговорить Малфоя-старшего временно приютить в особняке маленького совенка, феникса и, конечно же, Живоглота.

— Я уверяю вас, мистер Малфой, все они будут жить в моей комнате и не доставят совершенно никаких хлопот, — говорила она, держа в одной руке Живоглота, а в другой — клетку с Сычиком, который, несмотря на тонкие прутья, не оставлял попыток взмыть на самый верх, к потолку. — Ну, разве что совенка иногда придется выпускать полетать на улице... А Фоукс очень умный, он...

— Если хоть одну тварь я увижу в доме за пределами твоей чертовой комнаты, — гневно раздувая ноздри, прошипел Люциус, перебив ее, — ты вылетишь отсюда вместе со своим зверинцем, грязнокровка!

Сычик быстро выматывался, поэтому время его так называемой "прогулки" занимало не более двадцати минут. Фоукс, в отличие от совенка, предпочитал величественно восседать на жердочке, но когда он все же улетал, то возвращался лишь через несколько дней.

Почти две недели, проведенные в Малфой-мэноре, показались Гермионе целым тягостным годом. В первые дни она вообще старалась не выходить из комнаты. Не спускалась ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин. Довольствовалась лишь тем, что приносили в комнату эльфы. Но, когда выяснилось, что Чарли вздумал совсем отказываться от еды, Люциус наказал Гермионе строго следить за тем, как питается его сын, и заставил их обоих каждый раз спускаться к столу, что немало выводило из себя Драко Малфоя.

Как же он ненавидел ее! Ненавидел за то, что она — грязнокровка! — посягнула на то святое место, которое прежде занимала Нарцисса. За то, что вообще посмела вторгнуться в его семью. За то, что его новоявленный брат так искренне ее любит, а должен был бы любить родную мать!

Чувство тревоги внутри Гермионы, конечно, не перерастало в панику, но всякий раз, когда Драко смотрел на нее, она буквально чувствовала, как ее пронзают волны ненависти, исходящие от него и давящие на сознание. Иногда она даже подозревала, что он, пользуясь легилименцией, нагло вторгается в ее сознание и пытается воздействовать психологически. Но Гермиона не собиралась отступать.

За обедом он снова смотрел на нее. Просто глаз не сводил и даже проводил взглядом до дверей, когда она, закончив, вновь отправилась к себе в комнату. У Гермионы было такое ощущение, словно ее бросили в тюрьму. Нет, конечно, она самостоятельно приняла такое решение, однако отрицать тот факт, что ей здесь скверно, бессмысленно. В чем-то Чарли был прав. Чарли...

За обедом они даже не обменялись взглядами. Непрошенные слезы выступили на глазах, и Гермиона расплакалась. Ей казалось, что она подвела Чарли. Еще очень долго ее сотрясали мучительные рыдания, а потом наступило состояние чрезвычайной подавленности. Спустя какое-то время, немного успокоившись, Гермиона решила запереться в библиотеке и просидеть там весь вечер и ночь, ведь это место всегда помогало ей привести мысли в порядок и почувствовать себя чуть лучше.

Гермиона на минуту прикрыла глаза, а когда снова подняла веки, услышала, как отворилась и захлопнулась дверь библиотеки.

— Ты что, правда думала, что сможешь вот так просто закрыться на замок в чужом доме? — усмехнулся голос. — Думала, что особняк пойдет у тебя на поводу, не отперев дверь истинному хозяину? — Говоривший приблизился настолько, что Гермиона наконец сумела разглядеть в нем черты бывшего однокурсника. Она и не сомневалась — таким противным голосом в этом доме обладал всего лишь один человек, и имя ему — Драко Малфой.

На душе стало как-то паршиво, словно над Гермионой навис дементор. Это чувство всегда охватывало ее, когда Драко находился где-то поблизости и следил за ней своим пристальным взглядом.

— Эй, ты! Отстань от нее, понял?! — в библиотеке неожиданно появился Чарли, и теперь стоял позади Малфоя, злобно взирая на него снизу вверх.

Драко ухмыльнулся, продолжая глядеть на Гермиону, а затем медленно развернулся в сторону брата.

— У-у... Как страшно, — насмешливо протянул он. — И что ты сделаешь? Пальчиком погрозишь? Или может, отцу нажалуешься?

— Нет, не думаю, — колко отозвался тот.

—Чарли, — предостерегающе позвала Гермиона. Уж она-то знала, какой у него острый язык и как на это может отреагировать Драко.

— Ты знаешь, — насмешливо проговорил Чарли, не обратив внимание на ее оклик, — я найду, чем тебя можно пронять, ты ведь такой жалкий. — Он медленно зашагал вдоль стеллажа, легонько проводя рукой по корешкам старинных книг и фолиантов. — Одно твое превращение в хорька на четвертом курсе чего стоило. Да, Гермиона рассказала мне... Я потом так долго смеялся. Неужели ты мой брат? Мне даже как-то стыдно.

— Вот же сопляк, — рявкнул Драко. Он был по-настоящему раздражен, и Гермионе даже показалось, что он готов выразить это в виде какого-либо физического действия в отношении Чарли. — Не помешает пару косточек сломать! — Драко дернулся в его сторону, но тут же был остановлен чьей-то цепкой хваткой.

— Перестань! Не смей его трогать, — закричала Гермиона, с силой отталкивая Малфоя. Тот попытался высвободить свою руку, но не тут-то было — она сильнее вцепилась в него и вновь потянула назад, подальше от Чарли.

— Да отцепись ты, ненормальная, — Драко отмахнулся от Гермионы, как от назойливой мухи, резким движением, наконец, освобождая свою руку. — А с тобой, молокосос, я еще разберусь, — угрожающе бросил он в сторону Чарли.

— Только тронь! Будешь иметь дело со мной, — Гермиона вскинула руку с зажатой в кулаке рукоятью палочки.

Малфой возвел глаза к потолку.

— Я не понял, мне что, сейчас сделать испуганный вид? — прищурился он. — Грейнджер, ты выглядишь жалко.

— А ты смешон. Видел бы себя со стороны. Угрожаешь ребенку, да к тому же собственному брату! Как тебя еще не тошнит от самого себя?

— Заткнись, мугродье... Заткнись, а иначе... я убью тебя, — очень тихо, сквозь зубы, выговорил он. — Лучше начинай паковать чемоданы, тварь. Поверь, я сделаю все, чтобы избавить особняк от твоего грязного, вонючего, вшивого присутствия. — С каждым словом Драко становился ближе к ней на шаг, но напрасно он надеялся, что она уступит. Гермиона приняла решение и отступать не собиралась. Неважно, что ее тело окаменело, руки сжались в кулаки, а сердце вот-вот вырвется из груди.

Малфою действительно придется убить Гермиону — только так он сумеет от нее отделаться.

"Что я ожидала услышать?" — промелькнуло у нее в голове, прежде чем мысли каким-то странным образом принялись проноситься сначала вихрем, затем просто быстро и мимолетно, как вспыхивающие на небе молнии... Позабытые, гнетущие надежды будто издевались над ее психикой, проникая в мозг все снова и снова...

Что это с ней?!

Там кто-то есть, в ее голове. Прямо сейчас. Ощущение такое же, как тогда, когда она упала в обморок. Это Малфой! Он вновь проник в ее сознание, вызывая самые больные воспоминания.

— Хватит... Прекрати... — еле выдавила Гермиона. Она почувствовала, как в ней закипал гнев, но Драко продолжал шарить в ее голове, ухмыляясь при этом. Кто-то кричал, спорил, ругался — он теперь специально вызывал лишь отрицательные воспоминания, начиная от мелких ссор и заканчивая войной. В голове Гермионы творился полный сумбур — мысли, столько воспоминаний разом навалились на нее, будто бы стараясь обогнать друг друга.

"— Гарри! Рон! Пустите меня к ним!! — пытаясь вырваться из стальных объятий Билла Уизли, кричала Гермиона, утопая в горе и слезах".

Это был день похорон...

— Хватит! Ты, мерзкая сволочь, хватит ее мучить! — Чарли сделал попытку ударить Драко, но тот отшвырнул его к стеллажу, как тряпичную куклу.

Гермиона невидящим взглядом смотрела куда-то внутрь себя. Одной рукой она ухватилась за спинку кресла, изо всех сил стараясь не упасть, а другой — зажимала рот, сдерживая беззвучный крик боли.

— Я надеюсь, грязнокровка, ты еще не забыла, как душат слезы, — издевательски выплюнул Малфой. Если бы... Если бы он только знал, как часто она плачет от безысходности.

"Ну посмотри же в мои глаза! — Гермиона сосредоточилась на этой мысли, буквально крича о ней в голове. — Они выдают меня с головой. Как же я могу забыть?.." — это был настоящий крик души.

Малфой, казалось, замер на миг.

— Пожалуйста, прекрати окунать меня в эти воспоминания, — вымученно прошептала Гермиона. Она все же не удержалась и упала на колени. В ту же секунду рядом оказался Чарли.

— Ты еще ответишь за это, — прошипел он, зло глядя на Драко.

— Серьезно? И что же ты собираешься делать? — насмешливо выдавил Малфой. — Да я уже знал такие заклятия, пока ты поперек кровати лежал. — Он в последний раз окинул презрительным взглядом своего брата и, хмыкнув, направился к выходу из библиотеки.

* * *

1 сентября 1999 год

Поначалу Люциус Малфой планировал самолично пригласить в поместье журналистов, дабы заявить о свадьбе с Гермионой Грейнджер чуть ли не на всю страну, но, проанализировав все до мелочей, решил, что такая откровенная декларативность ни к чему. Общественность должна воспринять его, как человека, вознамерившего оказать серьезную поддержку, а слишком явное зазывательство прессы могло быть расценено как некий фарс.

Момент, когда Чарли Барнз впервые в жизни окажется на вокзале Кингс-Кросс в сопровождении Гермионы Грейнджер и родного отца, общественность, пресса и, возможно, Правительство просто-напросто не смогут проигнорировать, и, конечно же, обратят свое пристальное внимание. А прокатившиеся по стране слухи о том, что Героиня войны прячет наследника чистокровного рода, лишь послужат хорошим подкреплением для журналистов.

И снова вокруг все светло-серое, и снова дождь... На самом вокзале чудесная чистота и сдержанность. Сегодня осень. Она целый месяц неторопливо, но неотвратимо вступала в свои права. Август медленно умирал вместе с буйной зеленью и часами, отведенными Гермионе и Чарли на то, чтобы быть рядом друг с другом. Он спешил уступить место чему-то новому, тому, что принесет осень. Такой круговорот, подобный движению созвездий... Эту осень Гермиона запомнит на всю жизнь. Именно с этого года она навсегда разлюбит ее, ведь она отнимает Чарли. Эта осень легла свинцом на ее душу.

Чарли уныло глядел в даль, куда через несколько минут отправится "Хогвартс-экспресс". Ветер лениво трепал его белесые волосы и подгонял косую завесу моросящего дождя, который, казалось, никогда не прекращался.

— Прости меня, — вымолвил Чарли, продолжая глядеть куда-то вдаль. Его голос вывел Гермиону из задумчивости. — Это я вел себя, как эгоист. Не ты.

— Ох, Чарли... — По ее щеке скользнула слезинка.

— Боже, я сейчас умру от умиления, — проговорил Люциус, косясь в сторону журналистов, с любопытством наблюдавших за ними. — Гермиона, возьми себя в руки, — спокойно сказал он, и губы его тронула снисходительная улыбка.

"Играет на публику", — мрачно подумала Гермиона и, смахнув слезинки, присела на корточки, крепко заключив в объятия Чарли.

— Всего лишь до Рождества потерпеть, — дрогнувшим голосом промолвила она, пытаясь убедить и его, и себя, что время пролетит незаметно.

Единственным человеком, которому все это казалось донельзя сентиментальным, был мистер Малфой. В который раз за это утро он возвел глаза к небу, но все же склонился над сыном и участливо поцеловал в лоб, что вызвало очередной всплеск фотовспышек со стороны небольшого скопления журналистов и заинтересованные взгляды всех присутствующих на платформе волшебников.

Гермиона стояла на этой платформе вплоть до того, пока "Хогвартс-экспресс" не скрылся далеко на изогнувшемся дугой горизонте, чем вызвала уже с трудом скрываемое перед публикой раздражение Люциуса Малфоя.

— Ну же, идем, — чуть слышно прошипел он ей на ухо. Гермиона словно приросла к тому месту. — Шевелись же, — процедил сквозь зубы мистер Малфой и ненавязчиво, но ощутимо схватил ее за локоть, заставив наконец сдвинуться с места.

Гермиона прибавила шагу, смахивая с лица слезинки и пряди растрепавшихся волос, а потом трансгрессировала, не став дожидаться Люциуса.

Спокойные облака, лениво тянущиеся по небу, казались тяжелыми. Тяжелее, чем в Лондоне. Среди увядающих трав в парке Малфой-мэнора тусклыми скелетами мертвых облысевших веток стояли деревья, казалось, гнившие под струями бесконечного моросящего дождя. Нет, все же осень в этом году наступила слишком рано. Она должна была подождать. После всего, что Гермионе довелось пережить, она, черт возьми, обязана была просто не наступить!

Вдруг что-то привлекло ее внимание. Огненная точка под самым небом спиралью спускалась вниз, к особняку. Фоукс словно пел свою прощальную песню, так щемившую сердце Гермионы. Она не сомневалась — феникс оплакивал увядавшую природу, а вместе с ней и ее прежнюю жизнь.

* * *

5 сентября 1999 год

Старания мистера Малфоя даром не прошли: меньше, чем через неделю, Гермиона обнаружила в "Пророке" свое имя, прямо под заголовком "Самые выдающиеся свадьбы столетия". Читать, что "понаписала там Скитер", ей совсем не хотелось, поэтому Гермиона отшвырнула газетенку и принялась расчесывать пушистую шерсть Живоглота. Люциус Малфой также позаботился и о том, чтобы в Министерстве уже пустили слух о фиктивности — а как иначе? — этого брака и благотворительной его цели.

По правде говоря, дня два назад Гермиона была готова все отменить и убежать из этого жуткого, злого дома, только бы ее никто больше не трогал. Разочарование, слезы и стыд заполнили ее душу, и лишь феникс каким-то чудесным образом сумел ее успокоить. Он плакал вместе с ней, а затем что-то тихонько пропел. На сердце стало легче, а в голове осталась только одна ясная мысль — она справится со всеми невзгодами! С этой мыслью Гермиона смогла заснуть.

Виной ее слезам была обидная пощечина от мистера Малфоя. Днем он просил ее надеть более приличествующий наряд, прежде чем спуститься к ужину, и предупредил, что платье принесет домовик. Выйдя из ванной комнаты, Гермиона действительно обнаружила на своей кровати красивое старомодное платье, но на ужине выяснилось, что оно принадлежало Нарциссе, а эльф на самом деле заносил совершенно другое. В тот момент Гермионе показалось, что таким разъяренным Люциуса она еще никогда не видела. Может, потому что этот гнев был направлен на нее одну?

Помножив два на два, она догадалась, что платье Нарциссы в ее комнате оказалось отнюдь не случайно. Драко — вот кто подставил ее. И его самодовольный оскал на ужине не давал в этом усомниться ни на секунду. Больше всего, когда она схлопотала эту проклятую, несправедливую пощечину, ей хотелось кричать, что это Драко во всем виноват, но гордость не позволила. Да и к тому же — мистер Малфой скорее поверил бы сыну, чем какой-то там грязнокровке. Или сделал бы вид, что поверил.

Помимо малфоевских козней Гермиону угнетала еще одна немаловажная вещь. В тот же день, когда уехал Чарли, она с трепетом отправила в Хогвартс письмо. Гермиона так волновалась за него, и, конечно же, ей было жутко интересно, попал ли он в Гриффиндор, про который она так часто рассказывала. Дни шли, а ответного письма все не было. Часто она вступала в споры с Малфоями о том, куда же все-таки Шляпа определила Чарли, и вот, наконец, вчера он отправил сову с первым письмом из Хогвартса.

"Слизерин".

Всего одно слово.

Люциус и Драко, узнав об этом, нисколько не удивились, но по их ухмылкам Гермиона видела, что таким исходом событий оба были весьма довольны. А сама она, наверное, впервые в жизни на краткий миг почувствовал злость на Чарли.

"Вот же... Малфой!" — мрачно подумала она, скомкав листок с ненавистной надписью "Слизерин".

Такую немногословность и задержку Гермиона могла объяснить себе лишь тем, что Чарли просто-напросто не хотел огорчать ее таким известием. Он ведь знал, как она хотела, чтобы Шляпа определила его на Гриффиндор, поэтому и чувствовал вину за неоправданные надежды. Гермионе оставалось лишь догадываться и быть в неведении, что она оказалась абсолютно права.

Сегодня в Малфой-мэноре Драко принимал гостей. Точнее, гостью — свою бывшую однокурсницу и замечательного — как выражался он сам — человека, Пэнси Паркинсон. Сначала Гермиона решила не выходить из комнаты, чтобы не встречаться с этой неприятной компанией, но вскоре бездумное времяпрепровождение утомило ее, и она захотела спуститься в библиотеку. Уже на лестнице Гермиона услышала приглушенные голоса бывших слизеринцев и поняла, что ее персона без внимания определенно не останется.

Люциус Малфой сейчас был в Министерстве, поэтому Драко и Пэнси спокойно расположились в гостиной особняка, что совсем не нравилось Грейнджер. Перспектива застигнуть их за непристойным занятием, к примеру, совершенно ее не впечатляла. Она, конечно, не знала, что связывало этих двоих. Возможно, Паркинсон его невеста... Однако в газетах об этом ничего сказано не было. Так или иначе, Гермиону данный расклад событий ни в какой мере не устраивал.

Гордо вскинув голову, она прошествовала мимо них, но, вопреки ожиданиям, ни Драко, ни Пэнси не обратили на нее никакого внимания. Похоже, они и не заметили ее присутствия вовсе. Малфой что-то увлеченно толковал брюнетке, а та с не менее увлеченным видом слушала его рассказ.

"Тем лучше", — облегченно подумала Гермиона.

В библиотеке царил порядок, на стенах висели немногочисленные портреты предыдущих хозяев Малфой-мэнора, с презрением наблюдающих за Грейнджер. Она еще в доме на Гриммо, 12 привыкла к подобным нелестным взглядам, поэтому уже и не обращала на них внимание. Когда Гермиона подобралась к полке, на которой хранились редкие сочинения по астрономии, в библиотеке объявились Драко и Пэнси.

Вокруг царил полумрак, лишь язычки пламени, игравшие в камине, бросали слабые отблески на их лица.

— Знакомся, Пэнси, — глумливо провозгласил Малфой, — а вот и моя будущая мачеха.

Гермиона одарила его хмурым взглядом и продолжила рассматривать книги.

— Эй, Грейнджер, надеюсь, ты помнишь Пэнси Паркинсон?

Незаметно покосившись в сторону своей бывшей однокурсницы, Гермиона взяла с полки какой-то огромный том и неторопливо зашагала к дверям библиотеки.

Конечно же, она прекрасно помнила слизеринку. С самого детства Гермиона подсознательно выделяла ее среди остальных ребят из враждебного факультета. Довольно умная, всегда сдержанная, Пэнси никогда не делилась своими горестями, как другие делились с ней. Больше всего в ней поражало редкостное самообладание — ничто не могло выбить ее из колеи, казалось, она выучилась этому с младенчества. Однажды, когда они учились еще на пятом курсе, и между Драко и Гарри произошло очередное столкновение, которое не обошлось без физической силы, Гермионе показалось, что Пэнси впервые обратилась к ней достаточно уважительно. Прибегнув к помощи Забини, они кое-как сумели разнять дерущихся однокурсников, но при этом Паркинсон случайно пострадала: взбешенный Малфой, пока она вместе с Блейзом пыталась оттащить его от Поттера, нечаянно ударил ее локтем прямо по скуле.

— Прости... Это все Гарри, — виновато пролепетала Гермиона. — Он первый напал на Малфоя.

— Ничего. Драко тоже в долгу не остался. Тем более, сам напросился.

Из них всех самообладание не теряли только они обе. Гермиона и Пэнси никогда слепо не ввязывались в перепалки, да и вообще старались друг друга не замечать. Но после того случая они как-то раз столкнулись в проходе лицом к лицу, и Грейнджер, поддавшись какому-то внезапному порыву, тихо выдавила слабое "привет". Паркинсон тут же отвела взгляд, проигнорировав ее, и просто прошла мимо. Это оскорбило Гермиону больше, чем ей хотелось бы на самом деле признавать.

Теперь же эти воспоминания отзывались лишь тоскою по друзьям, и, возможно, она уже не чувствовала той странной обиды, однако...

— Нет, не помню, — проходя мимо Малфоя и Паркинсон, наконец ответила Гермиона, не удостоив их даже взглядом.

Вечером того же дня, после ужина, Гермиона вышла на улицу. Всего лишь на пару минут вышла, чтобы просто убедиться — она свободный человек и вправе распоряжаться своей судьбой сама. И если она здесь, значит ей так нужно. Ради Чарли. Почти каждый такой вечер Гермиона заставляла себя верить в свои силы и не бросать намеченных целей. Конечно, становилось все сложнее переносить издевательства Малфоев, и возможно, вначале она думала, что ей будет совершенно безразлична эта инквизиция, но мысли об отступлении Гермиона упорно изгоняла из своей головы.

Вспомнив, что она сегодня еще ни разу не выпускала Сычика из клетки, Гермиона поспешила в дом. Но у самой двери спальни остановилась как вкопанная. Она отчетливо помнила, как плотно заперла ее, прежде чем спуститься к ужину, но сейчас дверь почему-то была чуть приоткрыта, а за ней слышался приглушенный скрип половиц, свидетельствующих о том, что сейчас в ее комнате находился посторонний. Эльфы в этом доме никогда не пользовались дверьми — они бесшумно убирались в комнатах пока нет хозяев и всегда прибегали лишь к трансгрессии.

Гермиона опасливо тронула рукой дверь, и та открылась сразу же. В дальнем конце комнаты, возле высокого окна, стоял Драко, глядя вниз на тщательно подстриженную лужайку, тянувшуюся от террасы до густых зарослей цветущих бугенвиллей и стройных кипарисов, где она только что прогуливалась. Гермиона заколебалась, по коже пробежали мурашки.

— Ты что тут делаешь? — возмущенно осведомилась она. — Это моя комната, Малфой...

— Твоя? — перебив ее, холодно поинтересовался Драко. — Ты уверена, что в этом доме есть хоть что-то твое? — он наконец развернулся к ней лицом.

— Как же ты мне надоел. Придумай что-нибудь новенькое, — скривилась Гермиона.

— О, не сомневайся, — ухмыльнулся он. — Ты даже представить себе не можешь, что я задумал.

Больше всего на свете ей сейчас хотелось сделать какой-нибудь жест, показать, что ему не удастся заставить ее чувствовать себя сломленной, но ее выдавал взгляд. Когда-то ее глаза сверкали таким живым огнем, а теперь они совсем другие — погасшие, покорные, безмерно усталые. Даже не нужно обладать легилименцией, чтобы ясно увидеть это. И он видел. Видел и наслаждался.

— В чем дело? — хрипло спросил Драко, приближаясь к ней. — Так сильно напугал?

— Вот еще, — восстанавливая самообладание, вскинулась Гермиона. — Ты ничем не сумеешь запугать меня, если, разумеется, в твои планы не входит использование физической силы, чтобы вытурить меня, но знаешь, это слишком аморально даже для таких, как ты. Хотя... тебя-то, Малфой, конечно же, ограничения не волнуют!

Драко усмехнулся, передернул плечами, засунул обе руки в карманы и, едва удостоив ее беглым и равнодушным взглядом, опустился в кресло.

— Нет, грязнокровка, все куда хуже, — оскалился он.

У Гермионы внутри все покрылось ледяной коркой.

— Я не отступлюсь, даже не рассчитывай!

— Ты останешься одна. Навсегда, понимаешь?! И никто не способен будет тебе помочь, — его медный голос стал злобным и по-настоящему угрожающим. Но он совсем не ожидал последовавшего за этим мертвого молчания.

Казалось бы, просто фразы, просто Малфой... Но каждое слово било словно хлыст по коже, по сердцу, как, наверное, он и задумывал. Гермиона медленно прошаркала к кровати и опустилась на ее краешек, будто не в силах устоять на ногах — слишком тяжело она восприняла то, что он сказал.

— Я и так одна, — тихо проговорила она, не глядя на самодовольное, как ей казалось, лицо Малфоя. — Всегда одна.

Гермиона ненавидела это чувство, но оно в последнее время почему-то упорно овладевало ею. Это чувство жалости к себе. Она боролась с ним и иногда одерживала победу, но сейчас Малфою удалось найти больную точку.

Драко внимательно рассматривал ее исподлобья. Сначала с ненавистью и отравленной, злобно-насмешливой улыбкой, но после ее слов — с каким-то скрытым неудовольствием.

— Дура, — полушепотом выдавил он, а затем поднялся с кресла, подошел к письменному столу и оперся на него руками. — Ты ненормальная! — повысил он голос. — Говорю тебе, убирайся! — внезапно Малфой с силой швырнул все ее аккуратно сложенные книги, которые она позаимствовала из библиотеки особняка. — Проваливай! Смирись, этот щенок, он — Малфой, понимаешь? Он не должен был встречать тебя, не должен был так любить, он должен жить здесь и так же, как и его семья, ненавидеть таких, как ты! — Вслед за книгами на пол полетела чернильница. — Оставь ты в покое моего отца... Забудь Чарли, уезжай, заведи новых друзей, мать твою, исчезни! Исчезни из моей жизни! — прорычал он.

Гермиона все также сидела на кровати, крепко сжимая руки в кулаках. Сердце ее обливалось кровью, но она не плакала.

— Новых? — она наконец подняла на него свои глаза. — Заведи себе новую мать, Малфой? — опустошенным голосом проговорила Грейнджер.

Драко поджал губы и шумно выдохнул. Миг, и фотография улыбающихся Гарри и Рона полетела на пол. Сломалась деревянная рамка, вдребезги разбилось стекло, и Гермионе показалось, что вместе с ним разбилось и ее сердце. Но и после этого она не проронила ни одной слезинки. Боль с силой ударила по ребрам, но она сумела сдержать себя в руках.

Ожесточение, с каким Драко швырнул на пол рамку с фотографией, пропало так же быстро, как и возникло. Он наблюдал, как Гермиона молча поднялась с кровати, подошла и, с невероятной нежностью и трепетом вынув снимок из обломков рамки, вернула его на место. Только его. Все книги и чернильница остались лежать на полу, создавая жуткий беспорядок. Малфой наблюдал и не верил своим глазам, сколько силы и выдержки в ней. Он наблюдал и невольно вспомнил ее друзей — ненавистных Поттера и Уизли. Какая-то немыслимая преданность до сих пор продолжала прочно связывать их, и ему на краткий миг, всего лишь на мгновение даже захотелось испытать, какого это — дружить так? Захотелось оказаться на этой фотографии вместе с ними?.. А лучше — вместо них.

— Грейнджер...

Она не ответила. Медленно прошагав к кровати, Гермиона легла прямо на покрывало в верхней одежде и, съежившись, повернулась к нему спиной.

— Грейнджер! — вновь позвал Драко. Он даже не знал точно, что ему было нужно от нее. Зачем он так настойчиво пытался привлечь ее внимание? С ее стороны послышался тихий шепот.

— Уйди, Малфой. Пожалуйста, уходи... — выдохнула Гермиона. Этот человек не способен на сочувствие. Душа его холодная, как и глаза, а сердце оставалось куском льда. Напрасно она надеялась разглядеть в нем хоть толику участия.

Дверь захлопнулась, и в комнате повисла мертвая тишина. Он все же ушел. Впервые сделал то, о чем она попросила.

А может, и не напрасно.

* * *

17 сентября 1999 год

Эта ночь в поместье была самой беспокойной для Гермионы. Ей уже давно ничего не снилось, поэтому она была готова даже к кошмарам, только бы видеть в них родные лица друзей и близких, только бы вновь быть с ними рядом... Этой ночью ей, наконец, приснился сон. Разумеется, кошмарный. И да, Гермиона ожидала этого, однако... Она словно окунулась в прошлое. В тот день, когда не стало ее родителей и приемных отца и мать Чарли.

Гермиона появилась уже на обломках того, что прежде было ее домом. Она не помнила, как сквозь боль, изнеможение, искажение сокровенного и, наконец, осознания невыносимой, страшной, сумасводящей утраты любимых родителей, добралась до соседнего дома Барнзов. В этом кошмаре было все, как тогда. Она вновь сражалась с Пожирателями, и вновь не смогла спасти родителей Чарли, потому что силы были не равны. Все, что у нее получилось — это отыскать в доме самого Чарли и трансгрессировать в безопасное место. Оказывается, во сне чувства нисколько не притупляются, а Гермиона уже и позабыла об этом.

Пробудившись, она немного отдышалась. Все тело лихорадило, на лбу выступила испарина, а к горлу подступил горький комок. В сознании теснились образы мистера и миссис Барнз, их искаженные мукой лица и глаза, замеревшие навсегда после произнесенного Пожирателями смертоносного проклятия. Война украла у нее и Чарли все самое чистое и светлое, дорогое сердцу, заставляя раствориться навсегда в хаосе жизненных лейтмотивов агонии.

Подступившие слезы сильно сдавили горло. Гермионе показалось, что в комнате стало невыносимо душно. Она быстро встала с постели и, открыв окно, рвано вдохнула спасительный свежий воздух.

— Прости меня, Чарли... прости, что не смогла спасти их, — горько шептала Гермиона, глотая слезы. Нет, она не расплачется!

Когда не стало и Гарри с Роном, Гермиона была по-настоящему готова проститься со своей жизнью, но всякий раз, оказываясь на взлетной полосе в иной мир, ее зачем-то втягивали обратно. Возможно, все из-за Чарли. Ради него она теперь ходит, улыбается, живет, но все же внутри нее всегда будет существовать эта обреченность и уготованность к смерти, ведь Чарли вырастет, и у него появятся совершенно другие ценности. Тогда-то и можно будет уйти спокойно. А пока придется скитаться здесь, и эта бренность тяготила ее душу, набирая силы в этом душном поместье с его бесчеловечными хозяевами. Здесь она чувствовала себя больной и старой, но даже если и так, Гермиона все равно не пыталась вырваться отсюда, из этого грота, окольцевавшего ее — ничто не сломает ее волю.

Спустя почти две недели после того, как Малфой разбил рамку с фотографией ее родных друзей, он вел себя как-то странно. Несвойственно ему. Перестал так откровенно-вопиюще выказывать свою ненависть, сверля ее взглядом, и пару дней вообще старался игнорировать, но потом вдруг опять стал излишне груб, принимаясь изводить ее с новой силой.

Гермиона засмотрелась на звезды, и постепенно слезы перестали застилать ее глаза. Она представила, как ее душа взмыла вверх, чтобы, наконец, стать свободной и невесомой в грации лунного неба, но вдруг ее внимание привлек странный звук, похожий на вой не то волка, не то оборотня. Гермиона попыталась вглядеться в окутанный ночной тьмой парк поместья и через какое-то время увидела одинокого крупного волка. Зверь неотрывно смотрел на луну, а затем неожиданно повернул голову к ее окну, ощетинился и зарычал, обнажив клыки. Не успела Грейнджер толком понять, что произошло, как волк тут же испарился. Какое-то время опять было тихо, и она, заперев створки окна, решила наконец снова укладываться, зная наверняка, что заснуть уже не получится. Постель успела стать холодной, поэтому ложиться обратно было очень неуютно. Гермиона закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на возникшей абсолютно черной темноте, но странный, будораживший сердце страх из-за зверя не давал покоя.

Сквозь дрему она услышала неестественный скрежет в комнате. Будто кто-то царапал паркет. Окончательно из полусна ее вырвало глухое рычание, раздавшееся совсем близко. Гермиона резко распахнула глаза и, приподнявшись на локтях, увидела в конце комнаты того самого зверя, который только что бродил в парке особняка. Волк сгруппировался, готовый в любую минуту броситься на нее.

Страх сковал все ее тело. Сердце ускоренно забилось и этим самым, казалось, привлекло волка, словно бы среагировавшего на ее учащенный пульс и быстрое движение крови в жилах.

Господи, он же сейчас разорвет ее на куски! Гермиона лежала не шевелясь. Крик застыл в горле. В несколько прыжков зверь преодолел расстояние до кровати и теперь, рыча, нависал над ней. Удушливый страх сжал сердце. Конечно, она думала о смерти, но умереть вот так — мучительно медленно, раздираемой зверем... По спине пробежала дрожь, грудь неровно поднималась и опускалась, сердце пустилось вскачь, и казалось, что еще немного и оно точно выпрыгнет наружу. Прямо в пасть этому скалящемуся зверю.

Волк словно замер на миг и всмотрелся в ее испуганные глаза вполне осмысленным взглядом. Гермиона ощущала вес его лап по бокам от своих рук. Не в силах больше терпеть, она зажмурилась и приготовилась к страшной боли, но ее так и не последовало. Осторожно подняв веки, она увидела, как серые глаза впились в ее яремную впадину. Гермиона судорожно огляделась по сторонам, но, увы, кроме графина с водой и стакана по близости ничего не оказалось. Палочка лежала чуть дальше. Волк тем временем склонил свою морду к ее шее и... на удивление лизнул ключицу. Затем, утробно заурчав, принялся обнюхивать ее шею возле мочки уха, зарываясь носом в ее волосы.

Гермиона незаметно вытянула руку и ухватилась за стакан, но еле слышимый шум все же привлек внимание зверя, и он вновь зарычал, обнажая острые белоснежные клыки. Это сильно ее напугало, поэтому следующие действия она совершила почти не отдавая себе отчета. Разбив об прикроватную тумбу стакан, Гермиона молниеносно оцарапала осколками волчью шею. Заскулив, зверь на мгновение отпрыгнул от нее, но почти сразу же пришел в себя и больно укусил ее в руку. Громкий вскрик взорвал тишину. Зрачки сузились от боли. Кровь брызнула на кремовое постельное белье, смешавшись с кровью, вытекающей из раны волка и окрашивающей его серо-белую шерсть в бордовый оттенок.

Улучив момент, Гермиона смогла дотянуться до волшебной палочки и нацелила ее на зверя. Тот громко рыкнул, а затем попятился назад и с громким хлопком растворился в воздухе. Будто точно знал, что этот самый предмет — палочка — опасен для него.

"Звери не умеют трансгрессировать", — пронеслась мысль в голове Гермионы. Все это было очень странным и пугающим. Пытаясь перевести дыхание, она соскочила с кровати и с помощью магии быстро залечила кровоточащий укус. Затем села за письменный стол и сосредоточенно уставилась в одну точку. Спустя какое-то время, она поняла, кем на самом деле являлся этот волк. Но догадку нужно было еще проверить.

Драко Малфой — эгоистичный, беспечный, наглый, непостоянный... Этот список Гермиона могла продолжать до бесконечности. Она никогда не воспринимала его как серьезную опасность. Правда, на шестом курсе, после принятия Метки, он превратился в мрачного, холодного и по-настоящему отчужденного типа, обладающего каким-то магнитизмом для многих девушек из Хогвартса, но даже тогда Гермиона не считала его угрозой для себя и друзей, как ему того хотелось бы. До сих пор до конца не укладывалось в сознании, что Малфой действительно мог причинить ей зло, но после сегодняшней ночи она всеми своими чувствами, первобытным инстинктом ощутила, насколько реальную и почти неотвратимую опасность он теперь представляет. Да, она была почти уверена, что тот самый волк, явившийся к ней ночью, не кто иной, как Драко Малфой.

Рано утром Люциус отправился в Министерство. Теперь он там частый гость. Иногда Драко сопровождал его, помогая в делах и, разумеется, восстанавливая собственную репутацию, но сегодня он остался дома, и Гермиона встретилась с ним на завтраке.

Она уверенно проследовала к столу, незаметно косясь в сторону Малфоя. Тот, судя по всему, предпочел вовсе не замечать ее присутствия. Гермиона подметила про себя, что шея его не скрыта под горловиной водолазки. Отлично, это позволит ей беспрепятственно разглядеть след от раны, нанесенной острым осколком разбитого стакана. Вот только Малфоя пока она могла рассматривать лишь с правого бока.

Вид его был сосредоточенный, но в то же время слегка расслабленный. Он увлеченно читал новости в "Пророке", время от времени отпивая кофе из своей чашки. Удивительно, но в его поведении не было прежнего показного неудовольствия, а в глазах не горела та злоба, заставляющая ее беспокоиться и чувствовать постоянный негатив в свою сторону. Это так ее изматывало...

Размышляя над всем этим, Гермиона и не заметила, что вот уже несколько минут безотрывно глядела на Драко и даже перестала есть.

— Ну, и чего уставилась? — неожиданно усмехнулся он, продолжая рассматривать газету. Гермиона удивленно моргнула, но тут же подобралась.

— Это был ты, Малфой, я знаю, — твердо заявила она, поднимаясь со своего места. Драко оторвал взгляд от газеты и удивленно изогнул бровь.

— Ты спятила?

— Не притворяйся, что не понимаешь, о чем речь! — Гермиона обогнула стол, медленно приближаясь к нему.

Насмешливо наблюдая за ее действиями, он тоже поднялся со своего места.

— Ну и что ты собралась делать?

— О, так ты признаешь?..

— Ничего я не признаю, — поморщился Малфой. — Ты ненормальная, Грейнджер. И мне даже не интересно, что у тебя там приключилось. Я к этому никакого отношения не имею.

Гермиона недовольно поджала губы, но не отступила.

— Странно, — протянула она, подозрительно косясь на ворот его рубашки. — Ты ничего не сказал по поводу моей забинтованной руки.

— Мне плевать на тебя и на твою руку, — презрительно выплюнул он. Казалось, ситуация понемногу выводила его.

— Ты бы уже отпустил какой-нибудь язвительный комментарий, — нахмурилась Гермиона.

— О, только не делай вид, что отлично разбираешься в людях, Грейнджер, — Малфой хотел было уже оттолкнуть от себя назойливую девушку, но она вдруг как-то затравленно дернулась и прижала к груди руку. Этот ее жест почему-то остановил его. Такой трогательный, будто бы она таким образом сможет отгородиться от него, если он вздумает причинить вред.

Драко отчего-то захотелось прикоснуться к ней совсем по-другому. Ее взгляд, полный искренности, голос, плавные движения... Да, он замечал ее очарование. Оно просто не давало ему возможности остаться равнодушным, ведь он мужчина, а она постоянно рядом со всей своей восхитительной беспомощностью, которая на данный момент непреодолимо влекла его.

Драко почти уже протянул к ней руку, но его остановил ее внезапный требовательный голос:

— Покажи свою шею, Малфой!

— Что? — чуть растерянно переспросил он, но через мгновение взял себя в руки и, неожиданно ухмыльнувшись, спокойно одернул ворот белоснежной рубашки.

Гермиона замерла. Она была абсолютно уверена, что на шее у него непременно будет красоваться след от пореза, даже несмотря на то, что он, возможно, постарался скрыть его с помощью магии. Такой глубокий порез нельзя было замаскировать всего лишь за одну ночь.

Но на шее Малфоя не было ни намека даже на маленькую царапину.

Гермиона казалась оторопевшей.

— Ума не приложу, — полушепотом пролепетала она. — Как ты это сделал?

— Сделал что, Грейнджер? — глумливо поинтересовался Драко. — Поверь, я действительно не понимаю, о чем ты, — он невинно пожал плечами и, развернувшись, направился к выходу из гостиной. Лишь у самых дверей Малфой обернулся и, окинув беглым взглядом растерянную Гермиону, широко улыбнулся ей.

Гермиона не спала спокойно вот уже почти неделю и выглядела соответственно. Кошмары не отпускали, и лицо ее вновь приобрело скорбное выражение, а в глазах застыло бездонное горе. Перестав рассматривать свое отражение в зеркале, она перевела взгляд на украшенные эмалью часы. Полдень.

Гермиона отметила про себя, что уже давно не была в Лондоне. Она безумно соскучилась по городской жизни, по улицам, заполненным уютными магазинчиками, кафе и вечно спешащими куда-то людьми... Не долго думая, она решила навестить сегодня свой любимый город, прогуляться пешком или взять на прокат велосипед и прокатиться по набережной Виктории вдоль Темзы. Ей было необходимо развеяться и снова все хорошо обдумать.

Перед обедом в поместье вернулся Люциус. Узнав о том, что Гермиона собралась провести остаток дня в Лондоне, он скривил гримасу, а потом вдруг сказал, что лучше бы ей нигде не появляться без фамильного перстня Малфоев. Это заявление повергло Грейнджер в шок, а Драко заставило сжать пальцы в кулаки. Он тяжело дышал, стиснув зубы и прожигая ее взглядом.

Позже, прогуливаясь по Вестминстерскому мосту, Гермиона размышляла над поведением Малфоя-младшего. В какой-то степени она хорошо понимала его. Перстень родной матери у... маглорожденной на пальце... И вполне вероятно, что теперь его издевательства будут принимать самые изощренные формы, о каких она даже боялась думать. Ну, да ничего. Стискивая кулаки, сглатывая слезы, улыбаясь через силу, надо стремиться к тому, чего хочешь. До конца.

Неудивительно, что Люциус решил отдать ей перстень на время. Теперь она это понимала. Если вдруг в Лондоне Героиня войны наткнется на магов, те непременно обратят внимание, что у нее на пальце еще одно неоспоримое доказательство предстоящей свадьбы. Мистер Малфой с легкостью шел на крайности ради восстановления былого авторитета. Его совершенно не волновали ничьи протесты, даже собственного сына.

Вернувшись в Уилтшир лишь под вечер, Гермиона вновь оказалась наедине с Драко. Где проводил свое время Люциус, ей было не интересно, а вот почему Драко, кажется, впервые за месяц решил остаться в доме, другой вопрос. Устало откинувшись на спинку кресла, Гермиона открыла свой старенький блокнот и принялась пролистывать исписанные страницы. Столько боли в этих строчках, столько угнетающих воспоминаний... Нет, лучше отложить блокнот в сторону. Зачем провоцировать и без того шаткое, но какое-никакое душевное равновесие, обретенное с таким трудом.

— Любимая!.. — внезапно голос Драко прорезал тишину, заставив ее вздрогнуть. Гермиона непонимающе нахмурила брови. Голос донесся не из гостиной, а откуда-то с лестницы. — ...Я знаю, что ты никогда не прочтешь эти строчки... — продолжал Малфой, и до нее постепенно начало доходить, в чем дело. Она резко вскочила с кресла и побежала к лестнице. На самом ее верху стоял Драко, опираясь на перила и мерзко улыбаясь. В руке он почти сминал такое дорогое, святое, болезненно-родное письмо ее лучшего друга к Джинни. Эту хрупкую ниточку в ее прошлое с ними. Вещественное доказательство, что они жили, чувствовали... любили. Вовсе не от радости сердце сделало кульбит и полетело в пропасть.

— М-малфой, — выдохнула она. Голос ее дрожал как никогда прежде. — Пожалуйста, отдай...

— ...Я знаю, это дорога ведет меня в никуда... — продолжал глумиться Малфой. — Поттер — гребаный романтик, — усмехнулся он, мельком глянув на белое, как полотно, лицо Гермионы. Она неподвижно стояла у самого подножья лестницы. Нижняя губа слегка подрагивала, а в глазах застыл ужас. Очаровательная, подумал Драко и продолжил: — ...Мы с тобой не по разные стороны баррикад, но далеко друг от друга. Да, я знаю, что сам принял такое решение, но иначе поступить было просто невозможно. Прости меня, любимая. Увы, мне не дождаться от тебя ответа, ведь ты никогда не увидишь этих строк...

— По-пожалуйста... Малфой, отдай мне письмо, — вновь еле слышно пролепетала Гермиона.

— Твою мать, как же это все убого, — Малфой вновь принялся медленно сминать в кулаке письмо, зло ухмыляясь и не отрывая от нее взгляда.

Ее нервы натянулись подобно струнам. Она медленно поставила ногу на первую ступень лестницы, не спуская глаз с письма, но тут Драко достал свою волшебную палочку, и приставил ее кончик к краешку пергамента.

— Нет!! — вскрикнула Гермиона и преодолела сразу несколько ступеней, застыв посередине. — Прошу тебя, пожалуйста, не трожь его! Пожалуйста, отдай мне письмо, прошу... Пожалуйста... Умоляю тебя.

Он молчал, продолжая мять письмо.

— Малфой, пожалуйста!! Я сделаю все, что скажешь, только отдай его мне.

— Так уж и все? — многозначительно вздернул бровь Драко.

Ее глаза застилали слезы.

— Я уеду, Малфой. Только отдай мне письмо. Я уеду... Ты ведь этого хочешь.

— Теперь нет, — сверкнув глазами, протянул он. Гермиона в смятении посмотрела на него. — Сперва отдай перстень, — приказным тоном велел Драко.

Она судорожно стянула с пальца массивное кольцо и, поднявшись, протянула его Малфою. Тот выхватил перстень и посмотрел ей прямо в глаза. Взгляд этот был взглядом непримиримого врага. Гермиона смотрела на измятое письмо в его руке, и что-то умирало у нее внутри.

— Неужели, Малфой, в тебе нет ничего человечного? — прошептала она, помотав головой.

— Наверное, я обману твои ожидания, — спокойно отозвался он. Когда-то что-то в нем искривилось и теперь уже не выпрямится. Слишком поздно?

— Когда-нибудь ты подавишься собственным ядом, — процедила сквозь зубы Гермиона. Она требовательно протянула руку, желая получить письмо, но Драко завел его за спину, как бы дразня ее. Он подметил про себя, что Грейнджер внезапно осмелела и эта мысль так и подначивала совершить что-нибудь, что бы поспособствовало вернуть ее прежнее выражение лица — мольба и страх. Его вообще раздражал сам факт, что какой-то никчемный клочок пергамента вызывал в ней вселенский трепет.

— Ну хватит, Малфой, — озадачилась Гермиона. — Отдай письмо.

Странное чувство недовольства, озлобленности, желчи охватило Драко. Его почему-то взбесила ее неожиданная смелость. Он ведь может в любой момент уничтожить письмо, а она смеет говорить с ним в таком тоне.

— Плачь, Грейнджер, — прозвучало как приказ. Да, это именно то, что он сейчас хочет. Слезы, по его мнению, делали ее еще восхитительнее.

— Что? — изумленно переспросила Гермиона.

— Я сказал, плачь, — скомандовал Малфой. — А иначе я сожгу это глупое письмо!

Она потрясенно смотрела на него, но ей удалось выстоять с высоко поднятой головой, с трудном сдерживая ярость и боль. Его глаза потемнели, как ей казалось, от злости. В нем нет ни капли сострадания. Он жесток и не желает сохранять в себе какие-либо хорошие качества.

— Не могу поверить своим глазам. Неужели твое сердце из камня? — в голосе Гермионы звучала неподдельная грусть. Она действительно немного сочувствовала ему.

Малфой возвел глаза к потолку.

— Не будь сентиментальной дурой, Грейнджер...

— Ты ведь тоже потерял многих в этой войне! — перебила она его. — Неужели для тебя нет ничего святого?.. А как же Нарцисса? — Ей доставило маленькое удовлетворение то, что он не остался равнодушным, когда она упомянула имя миссис Малфой. Она заметила, как свирепость исказила его красивые черты лица, как он душит ее в себе.

Драко резко схватил ее запястье, и она почувствовала, как дрожит его ладонь, железными оковами стиснувшая ее руку. И не могла вымолвить больше ни слова. Окончательно скомкав в кулаке заветное письмо, Малфой яростно метнул его куда-то к подножью лестницы.

В этот самый момент ее сердце перестало биться. Гермиона лишь оглянулась назад, в попытке разглядеть, куда именно Драко его выкинул, — стальная хватка не дала ей полностью развернуться и тем более побежать вниз.

— Даже имя, — сквозь крепко сжатые зубы гневно зашипел Малфой, — слышишь?! — не смей произносить своим поганым, грязнокровным ртом, — с каждым словом тон его голоса повышался. — Да что ты вообще понимаешь о том, что я чувствовал, когда...

Драко не договорил. Его взгляд прожигал ее, и он наконец добился своего. Гермиона вновь смотрела на него испуганными глазами и вздрогнула, когда он левой рукой вдруг расстегнул пряжку ремня и вытащил его из брюк.

— Что ты делаешь? Отпусти меня, — пролепетала Гермиона, пытаясь высвободить запястье. Она плотно сжала губы и задержала дыхание, когда Малфой занес руку с ремнем для удара, а потом еще неистовее принялась вырываться, брыкаясь и невольно двигаясь назад, к самому краю лестницы.

Ну почему она вынуждена терпеть такое отношение? Почему, чтобы достичь умиротворения, нужно всегда сначала пройти через ад? Удара так и не последовало, и это напомнило ей то, что произошло ночью. Подобное Гермиона уже испытывала, когда ожидала нестерпимой боли от острых волчьих клыков на своей шее. Она замерла. Дикий взгляд Малфоя, метавшийся до этого в пространстве, остановился на ее глазах. Он молчал. Гермиона сделала еще один маленький шажок назад и к своему удивлению обнаружила, что стоит на краю верхней ступеньки лестницы. Если он сейчас толкнет ее... Но вместо этого Драко отбросил ремень и второй рукой схватил ее предплечье, сжав покрепче.

— Держись ты, ненормальная, — презрительно бросил он, вновь закатив глаза.

"Руки как изо льда" — подумала она. Было такое ощущение, будто его холод проникает ей под кожу и остужает кровь.

Малфой попытался притянуть Гермиону ближе к себе и отойти на безопасное расстояние от лестницы, однако она уперлась руками в его грудь и как-то странно уставилась на него. Какое-то время он непонимающе смотрел ей в глаза, а потом она резко схватила его за воротник темной водолазки и оттянула, обнажив шею. Глубокий заживший порез уродовал аристократично-бледную кожу Малфоя.

Волк.

Так, как она и предполагала. Но когда она нашла этому подтверждение, на душе у нее стало намного хуже. Гермиона почувствовала настоящий сковывающий тело ужас, будто Драко продемонстрировал свое превращение прямо у нее на глазах. Она медленно отстранила свою руку с его шеи, тогда как он по-прежнему держал ее, но уже не так крепко.

— Черт, — вполголоса вымолвил он и отвел взгляд в сторону.

Тягостным осознанием полной беспомощности, невозможности успокоиться и, как прежде, смело посмотреть на все свои трудности на Гермиону внезапно навалилась гнетущая обреченность, недостижимость элементарной адаптации и, наконец, страх. Но с другой стороны ведь можно прекратить это прямо сейчас, просто перестав дышать, например. Желание умереть иногда возникает спонтанно. Именно эта спонтанность зачастую и является решающим фактором. С силой оттолкнув Малфоя от себя, Гермиона по инерции подалась назад и полетела вниз с высокой лестницы.

* * *

Энергия, полетность, свобода умиротворенной души... Было ли это на самом деле? В одно мгновение легкость сменилась болью, разливающейся во всем теле, безмятежность — осознанием духовной замкнутости и физической скованности. Надежда уйти вновь покинула ее. Это чувство так ей знакомо. Оно, приправленное горечью, будто дразнило искалеченный разум, однако существовала и другая сторона — та, на которой ее всегда ждал и любил Чарли.

Нужно совершить усилие...

Сначала Гермионе с трудом удалось разлепить пересохшие губы. В ту же секунду подбородок отозвался слабой болью. Еще через мгновение она услышала какой-то шорох с правой стороны. За ним последовало прикосновение чьей-то прохладной ладони к ее руке, и только теперь она осознала, что лежит на относительно мягкой поверхности, накрытая чем-то сверху.

Пробуждение оказалось ужасным. Кто-то, кажется, позвал ее, но разум пока мог лишь фиксировать, отказываясь понимать. Сознание почти абсолютно затопила боль, сквозь которую Гермиона наконец пропустила через себя слабые удары. Сердце. Его стук теперь глухо отдавался в висках. Голова запульсировала болью.

Гермиона попыталась открыть глаза, но темнота рассеялась не сразу.

— Грейнджер! — снова донеслось до ее ушей. Над ней склонилось что-то светлое.

— Ч...ар...ли...

Только он всегда рядом. Только он вселяет в нее надежду...

— Драко, — холодно поправил ее знакомый голос, никак не принадлежащий Чарли. — Выпей, это поможет унять боль.

Память никогда ей не изменяла, поэтому после его слов в сознании очень четко всплыла картинка недавнего прошлого — глубокая царапина, шок, падение. Теперь она поняла, откуда взялась эта жуткая боль во всем теле.

Малфой поднес что-то к ее губам, и в ту же секунду горло обожгла неприятная на вкус жидкость.

— Я знала... — Гермиона с трудом подняла на него свои глаза. С каждым движением зрачков боль в голове начинала пульсировать еще сильнее. Так, что ей казалось, кто-то наносит удары прямо изнутри. Тем не менее, она все же принялась медленно осматривать окружающую обстановку, осторожно перемещая взгляд от одного предмета на другой. — Больница?

— Святого Мунго, — кивнул Драко и присел на стул, напротив ее койки. — Ты почти сутки приходила в себя после первоначальной колдомедицинской помощи. Сломаны правые рука и нога, разбит подбородок, растяжение связок шеи и немного поврежден позвоночник, — вздохнул он. — Какая же ты идиотка, Грейнджер. И как только Уизли и Поттер могли с тобой якшаться?

Сердце кольнуло уже такой привычной болью.

— И зачем же ты вызвал врачей? Мог бы дать мне спокойно умереть. Ты ведь об этом мечтаешь, не так ли? — с напускным спокойствием поинтересовалась Гермиона. Голос ее звучал по-прежнему слабо и вымученно.

— Дура! Как же я ненавижу тебя, — вспылил Драко. — Твоя смерть была бы на моей совести. Как ты могла поставить меня в такое положение! — он подался чуть вперед на стуле. — Если бы я хотел... То загрыз бы тебя еще в твоей комнате.

— О, так она уже моя? — попыталась сыронизировать Гермиона.

— Заткнись, — прошипел Малфой, наклонившись к ней еще ближе. Она чуть отвернула голову и вздохнула. Шея вмиг дала о себе знать, заныв от боли. Внезапно Гермиону будто что-то осенило. Она резко взглянула на Драко, позабыв о всякой боли.

— Письмо, Малфой, — сипло воскликнула она. — Где письмо Гарри? — Гермиона попыталась приподнять голову, но невозможная и резкая боль в шее сковала ее.

— Лежи ты спокойно! — прорычал Драко. — Ничего с этим идиотским письмом не случилось, — сообщил он, и ей этого вполне хватило. Боль затуманивала сознание.

— Что... что сказал Люциус? И почему это ты вдруг сидишь возле меня? Неужели угрызения совести? — слабо усмехнулась она.

— Теперь слушай меня внимательно, Грейнджер, — Малфой почти вплотную приблизил к ней свое лицо. — Да, поздравляю, ты оказалась права: я незарегистрированный анимаг; нет, никакие угрызения совести меня не мучают, я никого к тебе не подпускаю по той лишь причине, чтобы ты вдруг не сболтнула репортерам то, что упоминать не следует. Да, они топчутся возле дверей палаты и ждут, когда же очнется их Героиня войны, — выплюнул он. — Отец, мягко говоря, не в восторге, однако он уже придумал достойный ответ: ты вновь предприняла попытку суицида, и если бы не я, никакая колдомедицина уже не помогла бы тебе. Из этого вытекает следующее — семья Малфоев отныне будет беречь несравненную Героиню войны, оказывая как моральную, так и временно физическую поддержку, — самодовольно изрек он.

— Конечно, — скривилась Гермиона. — Как это Малфои не извлекут выгоду из любой ситуации? Просто уму непостижимо!

Драко вскинул бровь.

— Грейнджер, тебе не идет паясничать. И знаешь, я бы не стал утверждать, что все вышесказанное — ложь. По сути, ты и впрямь психически неуравновешенная, раз это уже твоя вторая попытка самоубийства. Н-да, я помню, как все газеты пестрели заголовками о тебе, когда ты находилась в реабилитационном центре... Не поверишь, мне даже было немного жаль тебя, — Малфой попытался изобразить участие, но вышло неправдоподобно.

Гермиона устало прикрыла глаза и сглотнула.

— Не хочу тебя видеть, Малфой, — прошептала она. — Убирайся вон.

— И вот она благодарность? — Драко поцокал языком. — Ладно, я знаю, чье присутствие развеселит тебя, — заявил он, манерно растягивая слова и направляясь к выходу из палаты. — И да, поспокойней, Грейнджер, — добавил он, повернувшись к ней у самых дверей и улыбнувшись. — А то ведь я и разозлиться могу.

Ничего так яростно Гермиона сейчас не хотела, как швырнуть в него каким-нибудь тяжелым предметом. Дверь закрылась, и она почувствовала себя лучше. Но это длилось недолго. В сознание прокрались воспоминания о днях, проведенных в центре реабилитации. Похожие стены, потолок, койка... Сердце защемило, но в этот момент в палату кто-то осторожно вошел. Гермиона аккуратно повернула голову и не поверила своим глазам.

— Чарли! — ахнула она. — Ты что тут делаешь? — радостная улыбка появилась на ее лице, и она даже забыла о боли в подбородке. Вот так одно лишь его появление сумело озарить мрачную палату больницы Святого Мунго.

Чарли слабо улыбнулся в ответ и подошел ближе.

— Макгонагалл отпустила меня на пару дней. Она была в ужасе, узнав о произошедшем, — сказал он. — Как ты?

— Неплохо, как видишь, — усмехнулась она. — А ты? Как Хогвартс? Слизеринцы? Уроки? Тебя не обижают? Боже, столько всего нужно узнать...

— Перестань, — отрезал Чарли и заботливо поднес к ее губам стакан воды. — Лучше расскажи, как все было на самом деле. Это ведь он толкнул тебя, правда? Ты не должна скрывать истину, Гермиона! Суд отберет у них особняк, и мы останемся там жить вдвоем, а их посадят в Азкабан...

— Чарли, — перебила его Гермиона. Как же сказать ему, что это она сама подвергла свою жизнь опасности? Он ведь не простит ее второй раз.

— Что? — нахмурился он.

— Драко здесь ни при чем...

— Опять? — прозвучало скептически.

— Малфои действительно помогли мне. Видишь ли... я... упала с лестницы...

— Это я знаю.

— Я просто споткнулась. Это недоразумение, Чарли.

После ее слов воцарилось недолгое молчание. Сжимая ее ладонь, Чарли внимательно вглядывался в ее лицо.

— Пожалуйста, впредь будь осторожней, — наконец произнес он, и Гермиона вновь подарила ему улыбку. — Люблю, когда ты вот так улыбаешься — едва заметно. Чувствуешь себя самым важным человеком в твоей жизни.

— Это действительно так...

— Прошу прощения, что прерываю ваши высокопарные речи, но нам пора, Чарли, — пренебрежительно перебил ее ядовитый голос. Как это они не заметили, что в палате вновь оказался Драко?

— Отвали, придурок.

— Потеряйся, сопляк.

Чарли хотел было вновь огрызнуться, но Гермиона не дала ему этого сделать, смерив строгим взглядом.

— Перестаньте! Малфой, а так и не скажешь, что старше его почти вдвое.

— Помолчи, Грейнджер. Завтра тебя перевозят в поместье. Будь готова, — заявил Драко. — А ты, — он зло глянул на своего младшего брата, — поторапливайся. Мы с отцом не намерены долго тебя ждать.

— Когда ты уезжаешь? — обеспокоенно спросила Гермиона, когда за Малфоем закрылась дверь.

— После твоего Дня Рождения, — грустно ответил Чарли. Она совсем забыла... У нее ведь завтра День Рождения.

— Значит, еще увидимся. Не переживай, потерпи до завтра, — успокаивала она его. — Ступай, Люциус будет злиться.

Гермиона закусила губу, когда за Чарли закрылась дверь. Она опустила веки. Теперь, увы, ее уже ничего не отвлекало от боли.

Некоторое время спустя в палату пришел колдомедик и, сообщив о том, что неугомонные репортеры заполонили почти весь этаж, напоил ее парой лечебных снадобий и заставил выпить Зелье сна без сновидений.

* * *

20 сентября 1999 год

Через день после того, как Гермиона очнулась в больнице, она чувствовала себя значительно лучше, и Люциус настоял на амбулаторном лечении. День Рождения она, как и планировалось, провела уже в особняке, правда, прикованная к кровати. Но рядом был Чарли, а большего ей и не нужно. Зелья прекрасно выполняли свою работу, и кости стремительно срастались, избавляя ее от боли буквально с каждым часом.

Малфои сочли своим долгом подарить ей в этот день роскошные украшешния. Люциус преподнес Гермионе обручальное кольцо, а Драко в качестве подарка выбрал прекрасное колье. Но, разумеется, ничего из этого ее не тронуло, ведь было совершенно очевидно, что все это совершалось лишь в угоду прессе. И сегодня в особняке как раз должен был произойти официальный прием самой знаменитой и скандально-известной журналистки и писательницы Риты Скитер. Еще вчера Гермиона справляла — если можно так выразиться — свой День Рождения в постеле, а сегодня она, конечно, не без помощи сумела спуститься в гостиную, в которой уже расположилась Скитер.

Гермиона обреченно присела на диван, между Люциусом и Чарли. Мистер Малфой самолично просил Макгонагалл отпустить сына из Хогвартса еще на один день. Драко устроился в кресле, а назойливая журналистка сначала расхаживала взад-вперед, а потом также уселась в еще одно кресло напротив них. Рита широко улыбнулась, сверкнув тремя золотыми зубами, и вынула из сумочки длинное ядовито-зеленое перо и свиток пергамента. Гермиона приготовилась к самому худшему — едва ли Скитер позабыла, как летом 1995-го она поймала ее в анимагической форме и посадила в банку, пригрозив выдать ее тайну, если та вновь будет писать про них гадости.

— Так-так, — Скитер внимательно оглядел каждого и остановила свой взгляд на Чарли. — Ну что, малыш, волнуешься? — проворковала она.

— А нужно? — лениво поинтересовался тот, вскинув брови. После его слов последовал насквозь пропитанный фальшью заливистый смех корреспондентки "Пророка".

— Какой остроумный мальчик, — воскликнула она и обворожительно улыбнулась Люциусу. Мистер Малфой ответил ей легкой усмешкой.

— Издержки дурного воспитания, полагаю, — высокомерно предположил он.

— Мистер и миссис Барнз были очень милыми, хорошими и правильными людьми. Я уверена, что они дали Чарли лучшее воспитание, — тоном строгого преподавателя возвестила Гермиона и поджала губы.

— Мисс Грейнджер, — протянула Рита, будто бы смакуя ее имя. — Безусловно, вы одна из самых ярких личностей в магической Британии, но позвольте... Что именно толкнуло вас на похищение юного наследника богатого, аристократического рода? Вы таким образом пытались добиться расположения мистера Малфоя? Если да, то это весьма странный способ, однако, надо заметить, действенный? — лукаво сверкнув глазами, поинтересовалась репортерша. Гермиона недовольно покосилась в сторону беспрестанно пишущего Пера, и ей нестерпимо захотелось сломать его.

— К вашему сведению, я не похищала Чарли, — надменно заявила она. — Чарли и я были соседями, поэтому, после... того, как Пожиратели смерти напали на нашу улицу и уничтожили более половины домов, нам пришлось бежать вместе. С тех пор Чарли жил со мной. Я чувствовала ответственность за него. И чувствую до сих пор. Как только я узнала о том, что после смерти супруги мистер Малфой принялся за поиски своего сына, коим оказался Чарли, я тут же привела его в особняк, — здесь Гермиона покривила душой, но Скитер и остальным необязательно было знать всю подноготную.

— Где я и мой сын любезно предложили мисс Грейнджер поддержку, — закончил за нее Люциус. — Не так ли, Гермиона? — он повернул к ней голову и мягко улыбнулся.

— О, мистер Малфой, этот поступок, несомненно, приятно удивил магическую общественность. Выходит... иные ошибались на ваш счет, утверждая, что вы жестокий и надменный человек, самый ярый маглоненавистник.

— Умение удивлять — такая редкость в наше время, — уклончиво ответил Люциус, растягивая губы в самой обаятельной из своего арсенала улыбке, и Рита Скитер не удержалась от многозначительного взгляда в его сторону.

Гермиона возвела глаза к потолку. Омерзительно, думала она. И на что только рассчитывает Скитер? Внимание журналистки теперь было полностью приковано к Люциусу. Она задавала ему еще какие-то вопросы, но Гермиона уже перестала улавливать их смысл. На самом деле ей сейчас хотелось уйти в свою комнату и немного поспать; голова пульсировала слабой болью, да и шея начинала беспокоить.

"Интересно, а Драко ей здесь зачем?" — вдруг подумала она и посмотрела в его сторону. Их взгляды встретились, и брови Гермионы чуть дрогнули от удивления. Давно Малфой за ней наблюдает?

Наверное, Рита задала Люциусу вопрос, касающийся Гермионы, потому что в следующее мгновение речь пошла о ней. Она не услышала, что конкретно спросила Скитер, но, судя по ответу мистера Малфоя, догадаться было несложно.

— Несомненно, природа наделила мисс Грейнджер несказанно дивным очарованием, но от своих слов я не отказываюсь. Этот брак будет основан лишь на глубоком уважении и взаимном доверии. Гермиона сделала свой выбор, я лишь выступаю в роли той самой "руки помощи".

Скитер с явным разочарованием на лице (что сбило с толку Гермиону, ведь она была уверена — репортерша положила глаз на красивого, одинокого и — самое главное — очень богатого вдовца) перевела свой взгляд на старшего сына мистера Малфоя.

— А что же Драко? — в ее глазах засверкал огонек. Репортерша была в предвкушении очередной сенсационной, по ее мнению, новости. — Мисс Грейнджер, как известно, Драко Малфой учился в Хогвартсе на одном с вами курсе. Так почему же ваш выбор пал именно на мистера Люциуса? Как-никак это ваше первое замужество... Разница в возрасте не пугает? — заговорщицки подмигивая, добавила она. Гермиона, не ожидавшая подобного вопроса, опешила. Ее взгляд немного расширился, и она растерянно посмотрела на Драко. Тот сидел и задумчиво глядел в пространство.

— Я... я как-то... не думала об этом... Но ведь я тоже старше Драко Малфоя, — она знала, что ее ответ совершенно не убедил никого из присутствующих. Он прозвучал слишком неуверенно, да и неправдоподобно — они с Драко были почти погодками. Такая разница, в сравнении с той, что была в годах между ней и Люциусом, являлась просто смехотворной.

— Старше? — скривился средний из Малфоев. — Всего лишь на год, Грейнджер.

Гермиона нахмурилась и зачем-то продолжила настаивать на своем.

— На целый год.

— Ну и что? — Драко оторвался от спинки кресла и, опершись локтями о колени, уставился на нее странным взглядом.

Рита с интересом, не вмешиваясь, наблюдала за этой картиной, а Прытко пишущее перо, казалось, вот-вот задымится от скорости, с которой оно стенографировало происходящее.

— Я уверен, — вмешался Люциус, — мисс Грейнджер была прекрасно осведомлена о традициях семьи Малфой. Мы ничего не имеем против... э-эм... маглорожденных, однако стараемся чтить завещенные предками приоритеты, касаемо будущих супругов.

— Я оказался в роли блюстителя семейных интересов и не имею иной альтернативы, — равнодушно сказал Драко. — Увы.

После этих слов он поймал на себе ожесточенный взгляд Чарли, и это его немного позабавило.

— Простите... — робко произнесла Гермиона. — Я еще не совсем окрепла после падения... — Ее слегка передернуло от того, с каким наигранным участием Люциус взял ее руку. — Поэтому позвольте мне уйти. Я надеюсь, вы задали все интересующие вас вопросы.

— О, моя дорогая, это так ужасно, — Скитер вытянула вперед губы и покачала головой. — При всем том я бы задала еще пару вопросов, мисс Грейнджер... Например, как прошел ваш День Рождения? И почему вы вдруг решили перевести все свои средства в банке на...

— Ничем не могу помочь, — холодно отрезала Гермиона, аккуратно поднимаясь с дивана и опираясь на услужливую руку Люциуса. — Прошу прощения, но сегодня я не в состоянии отвечать на какие-либо еще вопросы.

— В таком случае, Драко, проводи Гермиону до ее комнаты, — тактично и обходительно мистер Малфой передал ее руку своему сыну и напоследок по-отечески сжал другую ее ладонь.

Удаляясь из гостиной, Гермиона слышала, как Скитер принялась расспрашивать Чарли, и чувствовала вину за то, что оставила его среди этих людей, и тревогу.

— Сама доберешься, — выплюнул Драко, когда они вместе подошли к подножью лестницы. Той самой лестницы...

Он выпустил ее руку, оставляя ей возможность опираться лишь на перила. Гермиона слабо кивнула, даже не взглянув на него. Она крепко ухватилась за перила и принялась медленно подниматься. Память живо воспроизвела в сознании картину недавнего прошлого. Нахмурившись, она лишь крепче обхватила рукой холодное дерево, но тут вдруг почувствовала рядом чье-то присутствие.

— Как инвалидка, ей-Богу, — проворчал Драко, вновь хватая ее за локоть. Гермиона ничего не ответила. До ее комнаты они шли в молчании, но потом Малфой вдруг произнес: — А ведь и правда, почему именно отец?

— Что? — искренне удивилась она.

— Почему ты пришла именно к нему? Почему не я, к примеру?

— Драко, ты задаешь очень странные вопросы, — прямо сказала Гермиона, посмотрев на него.

Малфой смешно поморщился:

— О, только не думай, будто...

— И в мыслях не было, — поспешно проговорила она, перебив его, и кивнула. Драко тоже кивнул и почему-то отвел взгляд. — Спасибо, что проводил, — поблагодарила Гермиона, намереваясь развернуться и уйти к себе в комнату.

— Подожди, — властно окликнул ее Малфой. Она повернулась и молча уставилась на него. Еще с минуту он просто стоял и также молча изучал ее лицо, а потом вдруг осознал, что дотронулся пальцами до ее щеки.

Гермиона затаила дыхание. Она все думала, что вот-вот, сейчас, в этот самый момент, отстранит его руку, улыбнется, возможно, и спросит, что это он делает, но секунды уходили, а действий ни с ее, ни с его стороны больше не было. Драко заметил, что Грейнджер в растерянности, но, тем не менее, она не предпринимала никаких попыток, чтобы остановить его, и это придало ему немного уверенности и нахальности. Он уже хотел было сделать маленький шажок, чтобы сократить расстояние между ними, но Гермиона неожиданно вздрогнула.

Она была почти готова к тому, что последовало бы за этим прикосновением, но тут вдруг в голове очень четко возник образ скалящегося волка. Гермиона отступила на шаг назад и прижалась спиной к двери своей комнаты. Что-то сломалось у нее внутри, и замешательство сменилось холодным недоверием.

— Запоздалая реакция? — сыронизировал Малфой, усмехнувшись.

— Просто я вспомнила, кто ты такой на самом деле.

— А хочешь узнать, что будет, если вдруг я перестану забывать, кто на самом деле ты? — разозлившись, прорычал Драко. Он чертыхнулся и почти уже сделал шаг вперед, но она вытянула руку и в недоумении подняла на него свои глаза. Весь сегодняшний день он то и делал, что заставал ее врасплох своими странными заявлениями. И это не могло не волновать ее, потому что прежде Гермиона никогда не сталкивалась с подобного рода вещами. Раньше она словно смотрела фильм ужасов о своей собственной жизни, а сейчас, когда все было относительно спокойно, она и думать забыла, какого это — чувствовать в груди странный трепет и волнение. К тому же твердые убеждения Малфоев всегда казались ей непоколебимыми.

— Да что с тобой происходит? — спросила она в смятении.

— Я не знаю, — проговорил Малфой и вновь попытался дотронуться до нее.

Гермиона выпрямилась и покачала головой. Мгновение, и дверь ее комнаты захлопнулась за ней прямо у него перед носом.

— Грейнджер! — Драко раздраженно забарабанил в эту злосчастную дверь, барьером выросшую между ними.

— Что тебе от нее надо? — холодно осведомился голос позади него. Малфой развернулся и увидел Чарли. Лицо его было непроницаемым, но в глазах плескалась осознанная не по годам ярость.

— Иди, куда шел, тебя это не касается, — надменно бросил Драко и вновь принялся барабанить в дверь.

Неожиданно он почувствовал, как кто-то изо всех сил толкнул его в сторону. Он опять развернулся, яростно раздувая ноздри. Чарли встретил его взгляд с холодной враждебностью. Заметив в руке у младшего брата волшебную палочку, направленную на него, Малфой ухмыльнулся.

— Тебе нельзя колдовать вне школы, недоумок.

— Плевать, — зло отозвался Чарли. — Пусть выгоняют! Тогда мы с Гермионой сможем уехать отсюда.

— Вы с Гермионой, — Драко намеренно сделал акцент на ее имени, — уже никуда отсюда не денетесь, — на тон повысил он голос.

Внутри у Малфоя все кипело от раздражения и гнева. Этот малолетний сопляк доставлял больше хлопот, чем он ожидал.

— Уйди с дороги! — наконец выплюнул Драко и зашагал прочь от него и ее комнаты.

* * *

23 октября 1999 год

В самый счастливый по обыкновению день для каждой девушки или женщины Гермиона сидела на стуле возле окна и тупо смотрела, как за сплошной стеной дождя виднелись скучные серые облака от края до края... Никогда прежде осенний дождь не вызывал у нее желание залезть на подоконник и думать о нем. О чем угодно, только не о предстоящей свадьбе. Мечтательно водить по стеклу пальцами, вырисовывая невидимый узор. Никогда она не испытывала подобную охоту... Поэтому и сейчас не станет поддаваться странному внезапному порыву. Только вот посидит еще немного на стуле и займется приготовлениями.

Гермионе кажется — теперь она понимает, отчего так бесцветна ее жизнь. Разве она будет благосклонна к той, что не ценила ее и теперь уже дважды пыталась с нею распрощаться? Она сама во всем виновата. И теперь платит за то, что натворила. Это стало поразительно ясно.

Совершенно безрадостные мысли, лишенные всяческой надежды, топили Гермиону под своим гнетом, заставляя теперь даже мириться с такими вещами, как ежедневные издевательства со стороны Малфоев. Хотя они едва были значимы. С тех пор, как Чарли вновь отправился в Хогвартс, она, кажется, ни разу не опровергла, не оспорила и не упрекнула кого-либо из Малфоев в ответ. Словно жизненная энергия покидала ее, и колдомедики было заподозрили, не отравили ли девушку каким-нибудь медленно действующим зельем отчаяния. Впрочем, вопрос был быстро исчерпан, разумеется, не без участия Люциуса.

Волосы Гермионы, казалось, стали тускнеть, глаза утратили и тот былой блеск, который каким-то чудом порой еще мог возникать во взгляде, хоть и редко, а голос и вовсе стал слабым и тихим. Она потеряла всякий интерес к происходившему, даже редкие колкости Драко Малфоя не задевали ее самолюбия, как прежде.

И была одна странность: Гермиона не чувствовала настоящей ненависти к Драко, но все чаще, все сильнее на каком-то подсознательном уровне ненавидела Малфоя-старшего.

А ведь, в сущности, Люциус поступал с нею много человечнее и беззлобней, чем Драко. Гермиона не могла объяснить, чем вызвано такое раздражение к Люциусу. Тем более — не хотела думать об этом в день свадьбы. Прогнав непроясненные обломки своих мыслей о Драко и Люциусе, она направилась в ванную.

С самого утра Драко мучила одна навязчивая мысль — он непременно должен был увидеть Гермиону до начала торжества. Сказать ей что-нибудь или же просто дотронуться... Весь месяц он жаждал совершить хоть что-нибудь подобное тому, что было после прихода в их дом Скитер. Жгучее желание, зародившееся внутри, не покидало его и томительно раздирало всякий раз, стоило Гермионе приблизиться. В обличии волка он стал часто бродить под ее окнами, влекомый какой-то неведомой силой. Он не знал, видела ли она его, но безумно хотел, чтобы это было так. Однако не осмеливался вновь проникать в ее комнату, старательно сдерживая внутри пламенные порывы.

Он привык доминировать, в особенности над такими, как она. Привык повелевать и перекраивать все и всех на свой лад. Подминать под себя. Получать желаемое. Играть... Пьянящее чувство обладания волной накрыло его, заставив захлебнуться. Драко и не думал, что всего лишь за какие-то пару месяцев будет так безумно хотеть по меньшей мере прикоснуться к ней. Он вообще не знал, что она способна вызвать такой ненасытный голод. Это чувстсво было прекрасно ему знакомо. Драко не раз доводилось испытывать похоть, и обычно ему удавалось утолить желаемое. Но Грейнджер казалась недосягаемой. Однако этот момент не должен был играть никакой роли. Так чего же он ждал?.. Всегда единственный ребенок в семье, испорченный и эгоистичный, он боялся получить первый в жизни отказ? Эта ситуация ставила его в тупик, и он невольно изо дня в день думал об этом, вытесняя посторонние мысли прочь. Так постепенно за последний месяц Грейнджер заняла буквально все его мысли. Он по-прежнему чувствовал ненависть к ней. Не мог не чувствовать. Но теперь она утратила свои четкие контуры. Малфой уже не желал, чтобы Гермиона покидала особняк. Также он всячески противился свадьбе, но держал это глубоко в себе, сохраняя внешнее равнодушие перед ней и отцом. Целый месяц его терзали противоречивые чувства. Сложность и некоторая двойственность его характера мешали ему перейти к каким-либо конкретным действиям.

Но против его воли эта ситуация изменилась, не оставив Малфою выбора думать и поступать иначе, когда он всего лишь увидел Гермиону, тайком чуть приоткрыв дверь ее комнаты. Одного взгляда на нее ему оказалось достаточно, чтобы осознать еще одну немаловажную вещь — ошибку... Драко сорвался с места и быстрым шагом направился в свою комнату. Отперев ящик письменного стола специальным заклинанием, он вынул оттуда маленький флакон со странным зельем и вновь вернулся к порогу ее комнаты.

Малфой снова принялся разглядывать Гермиону. Ее движения — неторопливые и задумчивые — будто бы гипнотизировали его, а уж образ... Не оставит равнодушным даже Люциуса. Не успел он подумать, что Грейнджер еще не заметила его присутствия, как вдруг она подняла взгляд на зеркало и, увидев отражение Малфоя в дверном проеме, резко вздрогнула от испуга. Их взгляды встретились, и его сердце сердито стукнулось о ребра.

— Малфой!.. — удивленно воскликнула Гермиона и развернулась к нему. Драко даже не попытался скрыть свое неравнодушие. Во взгляде его читались и желание, и интерес, и отчасти нежность.

— Я принес тебе кое-какое... зелье, — не отрывая глаз от ее стана, сказал он. — Ты должна обязательно его выпить, это... м-м... по назначению целителей, — сбивчиво пояснил Малфой и, подойдя наконец ближе, протянул ей флакон.

— Спасибо, — отозвалась Гермиона и взяла из его рук зелье. Это мимолетное прикосновение длилось всего лишь мгновение — до следующего удара сердца. Увы, но любой миг заканчивается ровно через секунду.

Медленно, приподнимая подол длинного платья, Гермиона подошла к столу и оставила флакон на нем. Малфой двинулся вслед за ней, запоздало сознавая, что вновь совершает странные и беспричинные поступки, которым не было логического объяснения, по крайней мере, для нее.

— Тебе очень идет, — без капли сарказма проговорил он, не отрывая взгляда теперь уже от ее лица.

— Ненавижу выдавать себя за того, кем не являюсь, — зачем-то промолвила Гермиона, словно ища какую-то поддержку с его стороны. — Я... я боюсь, Драко, — печально опустив голову, вздохнула она.

Малфою, конечно же, доставило удовольствие то, как прозвучало его имя в ее устах. Она довольно редко обращалась к нему, называя "Драко", и только с недавних пор он начал замечать, что ему это нравится, и он подсознательно ждет, когда она вновь обратится к нему по имени.

Гермиона вдруг подняла на него глаза. Она почувствовала его напряжение, несмотря на то, что весь его вид неожиданно принял холодность и абсолютную безэмоциональность. Его выдавало едва уловимое изменение в дыхании.

— Ты можешь прямо сейчас от всего отказаться.

— Нет, не могу, — покачала она головой. Слишком многим она успела пожертвовать ради всего этого.

Воцарилось молчание. Лишь феникс издал тихий, трепещущий звук, и Гермиона почувствовала будто капля горячей жидкости скользнула по горлу прямо в сердце. Согрела его и придала сил.

Наверное, Драко почувствовал то же самое, потому что в следующую минуту он вдруг мягко улыбнулся и, протянув руку, коснулся пальцами маленького выбившегося из прически локона.

Гермиона внимательно посмотрела на Малфоя.

— Слишком нежная, — задумчиво проговорил он, уставившись на ее локон, который он теребил между указательным и средним пальцами. — Мне нравится...

Гермиона опять затаила дыхание. То чувство странного трепета и волнения в груди вновь дали о себе знать, но отчего-то ей сейчас совсем не хотелось сопротивляться им, как тогда, месяц назад. Наоборот, хотелось еще сильнее окунуться.

— Мне... — начала она, не зная, что будет говорить дальше.

— Пора, — закончил за нее Малфой и, взяв со столика с различными туалетными принадлежностями еще одну шпильку, аккуратно заправил локон и заколол его ей в прическу. — Как ни странно, но именно я поведу тебя к алтарю, — возвестил Драко, беря ее под руку и уводя из комнаты. Они миновали коридор, спустились в холл и проследовали в гостиную, которая, как показалось Гермионе, была до отказа забита людьми.

Под звуки традиционного свадебного хора из оперы Вагнера она прошагала к алтарю по длинному дорогому синему ковру, стараясь не обращать внимания на взгляды, устремленные на нее. Люциус улыбнулся, блеснув белоснежными зубами. Драко протянул ее руку и, вложив в ладонь отца, отошел в сторону. Они повернулись к священнику, который терпеливо ожидал их...

В гостиной было слишком шумно и ярко. Многочисленные гости неустанно поздравляли новоиспеченную миссис Малфой, а почтенные представители магической элиты Визенгамота то и дело поднимали бокалы в честь благородного и высоконравственного поступка хозяина особняка.

К своему немалому удивлению среди приглашенных гостей Гермиона встретила Билла и Флер Уизли, Симуса Финнигана, Полумну Лавгуд и Кэти Белл. Позже мистер Малфой объяснил ей, что "эти люди были приглашены в качестве гостей со стороны невесты". Первым, кого она увидела, был Симус. Он восхищенно поприветствовал бывшую однокурсницу и не преминул пригласить на танец.

— Почему, Гермиона? — в недоумении расспрашивал ее Симус. — Почему именно эти Малфои?

В отличие от Билла, он не упрекал ее за этот поступок, а спрашивал лишь ради интереса.

— Из-за Чарли... Но, представь себе, они очень вежливы и действительно оказали поддержку, — глазом не моргнув, соврала она. Симус хоть и был ее приятелем, однако правила "игры" нарушать не стоило.

— Ты такая красивая, просто глаз не оторвать, — все время повторял он. Гермионе понадобилось какое-то время, чтобы осознать, что Симус довольно часто поглядывал на нее, даже когда она разговаривала с Полумной и Кэти. Конечно, она могла списать все на некую благожелательность и поддержку, основанную на дружбе, однако недвусмысленность этих взглядов говорила об обратном. Гермиона могла чувствовать исходящий от него отнюдь не дружественный интерес к своей персоне.

Также неподалеку всегда оказывался и Драко со своим пронзительным взглядом, блуждающим по всему ее силуэту. И Гермиона поймала себя на мысли, что именно его ревнивый — да, она это ясно видела — взгляд волновал ее кровь и невольно заставлял смущаться.

Она нахмурилась и глубоко вдохнула. Эти свои неопределенные чувства ей совсем не нравились. Было куда спокойней без них...

Гермиона и Люциус стояли подле каминной полки и традиционно принимали поздравления каждого из гостей, по очереди подходивших к ним. Гермиона почувствовала себя уставшей еще после застолья, а теперь и вовсе была полностью вымотана. Радовало одно — празднование почти завершилось, и по сценарию осталось лишь почтенно принимать подарки, благодарить и подставлять руку для поцелуя. Она уже потеряла счет бесчисленным реверансам, проделываемым всякий раз, когда очередная приглашенная пара или же просто гость отходили от них, уступая место следующим. Эту процедуру без устали снимали неугомонные репортеры, но даже они — беспрестанные охотники за сенсационными новостями — казалось, опешили, когда произошло следующее: к новоиспеченным супругам наконец подошел последний из всех присутствующих гостей, готовящихся уже покинуть особняк. Им оказался Драко Малфой. Сначала он крепко пожал ладонь отца, а потом перевел взгляд на Гермиону, и она поняла... Осознала...

Драко точно знал, что должно произойти. Это не было внезапным порывом. В его глазах она ясно видела уверенность в действиях, планируемых, возможно, еще с самого начала торжества. Его долго сдерживаемая страсть вышла из-под контроля, не оставляя иной альтернативы, и он впился в нее таким поцелуем, что Гермиона забыла обо всем, — осталась лишь тьма, в которую она погружалась, и от этого у нее внутри все дрожало. Наконец Малфой прервал поцелуй, и под всеобщее удивление и ошеломление, улыбаясь, зашагал прочь.

Судорожно задышав, Гермиона подняла испуганный взгляд на Люциуса и обомлела. Тот и вида не подал на публику. Снисходительная усмешка блуждала на его губах, но глаза... В них она прочла настоящую ярость, вызванную, скорее, тем, что Драко посмел скомпроментировать его только-только приобретенный авторитет перед общественностью.

Гермиона боялась глядеть на гостей, она чувствовала приступ... паники? Угрызений совести? Она не знала. И сейчас слишком устала, чтобы разбираться в своих чувствах. Единственное, что она сознавала, это бешеный стук своего сердца, который бил по ребрам и пульсом отдавался в голову. Но продолжалось это недолго. Ее сердце замерло от волнения, когда Гермиона вновь поймала на себе взгляд Драко, стоявшего теперь в противоположной части зала. И взгляд этот, несомненно, давал понять, что это обязательно повторится.

24 октября 1999 год

Однажды, когда Чарли едва исполнилось шесть, гуляя вместе с Гермионой в Грин-парке, — одном из самых спокойных и уютных в Лондоне — он неожиданно спросил, кто его настоящие родители. Вопрос, конечно же, застал ее врасплох, но она пообещала, что все равно когда-нибудь узнает правду. Тогда он заявил, что ей нужно поторопиться, поскольку "потом будет поздно".

— Что ты имеешь ввиду, Чарли? — спросила она его, но мальчик лишь смешно передернул плечами, так ничего и не ответив ей.

Потом будет поздно... Откуда он мог знать тогда, что его действительно совершенно перестанет волновать этот вопрос? Были ли эти его слова осмысленными или же нет, Гермиона так и не узнает. Барнзы очень любили Чарли, но не понимали его так, как понимала она. Поначалу Гермиона всерьез задумалась над поисками его настоящих родителей, но со временем это оказалось невозможным и — что более весомо — ненужным для самого Чарли. Еще ей казалось это предательством по отношению к Барнзам, ведь при определенном раскладе событий настоящие родители имели шанс отобрать у них единственного сына. Начинались смутные времена, и Гермионе было уже не до поисков...

В своей статье Скитер упомянула и закрепила общеизвестную версию исчезновения Чарли из родной семьи: Нарцисса и Люциус на самом деле никогда не питали ненависти к маглам, поэтому новорожденного ребеночка отослали именно к ним, дабы уберечь его от опасного, настигающего всю магическую Британию будущего. Конечно же, Гермиона знала — на самом деле причина была совсем иной, и она обязательно ее выяснит, даже невзирая на то, что Чарли теперь абсолютно все равно.

К утру погода на удивление прояснилась, так что с рассветом Гермиона вышла из поместья, решив провести такой редкий солнечный день в саду. На самом деле причин покинуть Малфой-мэнор и удалиться как можно дальше от его обитателей у нее было предостаточно. Один только разговор с Люциусом после торжественной церемонии стоил ей второй за все пребывание здесь пощечины от него. Сколько же еще оскорблений придется терпеть?!

Сцепить зубы и выдержать.

Как-никак она отлично знала, на что "подписывается". Подвергать унижениям других людей — особенно тех, кто статусом ниже — дело особой важности для такого мерзавца, как мистер Люциус Малфой. Не иначе оно повышает ему тонус и самооценку!

От всех этих переживаний в сердце будто что-то кольнуло, и Гермиона, схватившись за него, осела прямо на прохладную землю. Вчера ей потребовалось некоторое время и полкувшина эля, чтобы постараться стереть из памяти еще одну пощечину и ненадолго оставить способность мыслить ясно. Он мне никто, убеждала себя Гермиона. Муж — это лишь формальность. Нужно всего только переждать какое-то время. Затем, согласно договоренности, она наконец сможет избавиться от гнета хозяина особняка. Но, как бы она ни старалась забыть, образ разгневанного Люциуса, угрожающего ей, прочно засел у нее в памяти. Его желчный, ядовитый голос словно проникал ей под кожу, надежно выжигая смысл сказанных им слов.

— Это твоих рук дело, поганая грязнокровка! Это ты его окрутила, тварь. Да как ты посмела выставить меня посмешищем перед всеми, — шипел он, как змея. В глазах Гермионы застыли слезы. Она глубоко дышала, слова ее путались, а на душе было так обидно... Несправедливо, хотелось кричать ей. Это все так несправедливо.

— Я... мистер Малфой, я не знала, — лепетала она. Поначалу Гермиона яро принялась держать оборону, но, когда этот человек, крича прямо в лицо, поднял на нее — Героиню войны, самую умную и выдающуюся выпускницу Хогвартса за последнее столетие — руку, что-то словно оборвалось у нее внутри. Почему это происходит с ней? Этого не должно было быть. Не так она видела свое будущее. Какая нелепость... Остатки гордости пришлось задавить глубоко внутри, когда она услышала угрозы в адрес Чарли. — Я действительно ничего такого не... не предполагала, — заикаясь от душивших ее слез, продолжала оправдываться она, но внезапно вскрикнула и разрыдалась, когда Люциус больно схватил ее за локоть и швырнул на пол.

— Там и место, — сквозь зубы прорычал он.

Когда мистер Малфой только пригласил ее в свою комнату, Гермиона было подумала, что подвергнется насилию совсем другого характера. Она не знала, чего можно было ожидать от этого человека, и, к своему разочарованию, начала его побаиваться.

Опустившись в кресло, у подножья которого корчилась в слезах Гермиона, Люциус положил ногу на ногу и сцепил пальцы. Вид рыдающей грязнокровки с красным от его удара следом на лице вызывал в нем только презрение и отвращение.

— Сними роскошное платье, дорогая. Не пристало валять такую дивную вещь по полу, — его голос засквозил обманчивой, опасной мягкостью. — Хотя, конечно, еще большее негодование у меня вызывает тот факт, что его вообще надевало мугродье, подобное тебе.

Гермиона замолчала, будто подавившись собственными слезами, и спешно вытерла щеки тыльной стороной ладони. Она замерла, словно надеялась, что станет невидимой, превратится в призрак, облачко дыма или же провалится сквозь пол, просочится через дорогой ковер... Что угодно, только бы не терпеть больше унижений.

— Ты что, оглохла? — теперь уже не скрывая своего раздражения, грубо спросил Люциус. — Я сказал, снимай платье и можешь проваливать.

Ей ничего не оставалось, как подчиниться. Конечно, Гермиона могла спокойно трансгрессировать в свою комнату, но только лишь выйдя за порог, — мистер Малфой зачем-то оградил свои покои защитными чарами, и никто больше не мог слышать ее рыданий. Однако сперва ей придется предстать перед ним в полуобнаженном виде. Поверх нижнего белья на ней была надета тоненькая тюлевая комбинация с отделкой из лент и капрона, и Гермиона боялась, что Люциус захочет лишить ее и этого, чтобы окончательно растоптать то, что осталось от гордости. Но, получив платье, он не стал ее более задерживать.

Ревность. Совершенно безумная и затопляющая ревность сводила его с ума. Драко бесцельно слонялся по особняку до тех пор, пока ноги сами не привели его к дверям спальни отца. В одной руке он сжимал очередной стакан, на дне которого плескалось недопитое огневиски, а другую вытянул, опираясь на стены и сохраняя тем самым равновесие. Он сел прямо на пол, возле закрытой двери, за которой Люциус, вероятно, с упоением занимался долгом, обязываемым свершившимся супружеством. Сама мысль об этом была Драко невыносимо отвратна. Это казалось ему неприемлемым. Однако, он даже не мог точно определить, что выводило его сильнее: Люциус ведь предал Нарциссу... или что грязнокровка досталась кому-то другому? Да, теперь она вновь стала грязнокровкой!

Ситуация была тошнотворной, и больше всего Малфою сейчас хотелось, приняв свою анимагическую сущность, завыть протяжным и тоскливым волчьим воем, совсем как тогда, впервые узрев луну. Он ничего не мог слышать за закрытой дверью, потому что отец зачем-то наложил чары на свою спальню. Ни одного шороха, ни даже ее крика, который бы мог подтвердить отчаянное — а он этого безумно хотел — сопротивление. Воздух вокруг него словно накалился от напряжения и переизбытка бурлившей внутри магии, не знающей выхода. По телу пробежал электрический ток, заставляя волоски на руках встать дыбом. В какой-то момент напряжение стало столь велико, что стоявший на полу стакан треснул и рассыпался мелкими осколками. Почти в ту же секунду дверь резко распахнулась, и на пороге возникла она. Драко, казалось, оцепенел на мгновение. Он ошеломленно и почти с благоговением уставился на нее и в эту минуту проклял свою страсть: она душила, томила его, и он слышал, как растопленный свинец вместо крови потек в его жилах.

Гермиона зашипела от резкой боли. В ногу словно вонзился не один кинжал. Резко переступив и пошатнувшись, она все же сумела закрыть за собой дверь спальни мистера Малфоя и прислонилась к косяку. Сердце застучало где-то в горле — увидеть здесь Драко она никак не ожидала. Стыд из-за своего вида затопил буквально все ее существо, но она ничем не выдала перед ним смущения. Гордо и даже надменно глядя сверху вниз, Гермиона жадно вдыхала спасительный воздух, которого, как ей казалось, было так мало в той злосчастной спальне.

Не понимая, что он делает, Малфой, скользя взглядом по ее полупрозрачной комбинации, протянул руку, дотронулся до ее голени и, притянув ближе к себе, коснулся губами коленки, мучительно медленно поглаживая ее ногу.

Вскинув подбородок, Гермиона резко и глубоко втянула воздух. Она не знала, почему позволяла ему так нагло рассматривать себя... дотрагиваться...

Кровь из раны алыми капельками уже закапала на дорогой ковер.

— Отпусти меня! — сквозь зубы выдавила Гермиона охрипшим голосом и выдернула свою ногу из цепкой хватки. — Ненавижу тебя, — презрительно бросила она пред тем, как трансгрессировать в свою комнату.

Несколько минут Малфой неподвижно сидел на том же месте, глядя на две капельки отвратительной, грязной крови Грейнджер.

Грейнджер... Это имя уже давно не ассоциировалось со школой, Поттером или Уизли. Странное, незнакомое доселе ощущение. Словно перевернулась страница его жизни, как бы приторно или сентиментально это ни звучало. Драко замер, вновь и вновь пытаясь вообразить только что стоявшую перед ним девушку. От выпитого даже сидя немного кружилась голова, но все-таки он сумел осознать одну важную вещь для себя: она плакала. Конечно, ведь это Грейнджер, и сей факт безусловно должен был быть очевиден, но что-то внутри него — мерзкое и гнусное — шептало о возможности иного расклада событий. Люциус мог быть обольстительным, но, вероятно, на нее не подействовали эти уловки. Она сопротивлялась, пыталась вырваться... Но, возможно, он и не стал с ней церемониться.

Драко очень четко представил себе эту картину, и внутри него закипело паршивое, тошнотворное чувство неправильности. Удивительно, как многое может измениться всего за несколько мгновений, часов, дней — и это максимум. Годы нам требуются лишь для того, чтобы свыкнуться.

Плотно прикрыв за собой дверь, Драко вошел в спальню, принадлежавшую ранее обоим его родителям, и со злостью впился взглядом в равнодушное лицо отца.

Видя, как пылает гневом лицо сына и как он будто оцепенел от ярости, Люциус лишь усмехнулся и промолвил:

— Воистину крайнее унижение есть крайнее незнание самого себя. Всему виной пресловутая кровь Блэков, полагаю...

— Заткнись, — выплюнул Драко, но не успел он и рта вонь раскрыть, как Люциус неожиданно резко вскочил со своего кресла, подлетел к нему и, схватив за отвороты рубашки, припечатал об стену, сшибив на пути мебель.

— Думал, тебе это сойдет с рук, щенок?! — яростно зашипел он. — Спутался с паршивой грязнокровной девкой и меня заодно высмеять вздумал!

Прежде Драко неоднократно доводилось видеть отца таким разгневанным, но никогда этот гнев не был направлен в его сторону.

Конечно, Люциус злился и бывало наказывал сына, но чтобы так... Единственная мысль, вертевшаяся у Драко в голове и заставившая его губы расплыться в подобии ухмылки: он наконец смог... у него получилось. Он сумел стереть это гребаное равнодушие с холеного лица Люциуса.

— Это тебе за Нарциссу, ублюдок, — прорычал Драко, что есть мочи отталкивая его от себя. В то же мгновение он заметил в руке отца палочку, которую тот незамедлительно нацелил прямо ему в грудь.

— Да как ты смеешь... — губы Люциуса задрожали, казалось, сдерживая целый поток невысказанных слов. — Я не виноват! — выкрикнул он, и Драко всего лишь на миг показалось, что в его глазах отразилось отчаяние.

— Чтоб ты сдох, — выплюнул он. — Я, знаешь ли, мечтал об этом почти всю свою сознательную жизнь, — злорадно говорил он. На самом деле Драко немного лукавил, но им руководствовала злость — затопляющая и уничтожающая.

Люциус глубоко и яростно задышал.

— Что ж, посмотрим, как ты будешь обходиться без моей помощи, — спокойно, стараясь сохранять остатки самообладания, произнес он. — Один... в своем, как оказалось, истинном обличии, паршивый щенок! — Люциус взмахнул палочкой, шепча какие-то заклинания, причиняющие Драко физическую боль и заставляющие его деформироваться против воли. Через несколько секунд перед Малфоем-старшим стоял обозленный, ощерившийся серо-белый волк.

— Можешь путаться с кем угодно, этим ты лишь унижаешь себя, но никто не смеет смеяться надо мной, — надменно заявил Люциус, прежде чем вновь взмахнуть волшебной палочкой.

Почувствовав, как кто-то подошел сзади и встал напротив нее, преграждая путь лучам солнца, Гермиона решительно поднялась с земли и обернулась.

— Грязнокровка, — холодно промолвил мистер Малфой. Миг, и солнце стало серым. Поразительно, как этот человек одним лишь взглядом порой был способен внушить гнусное внутреннее чувство собственной "неправильности". А процесс преодоления превращался в самую настоящую бесконечную внутреннюю борьбу, ведь не так-то просто выстоять с гордо поднятой головой, не внимая этим словам, если каждый божий день уверяют в обратном. — Совсем из ума выжила? Сейчас октябрь — не время для того, чтобы сидеть на прохладной земле.

Гермиона изумленно подняла брови.

— Я думаю, сэр, это в меньшей степени должно волновать вас, — с долей сарказма в голосе проговорила она.

— Ошибаешься, — чуть повысив голос, заявил Люциус. — Ты доставляешь слишком много хлопот, девчонка. Я не намерен тратить свои деньги на целителей в случае твоей болезни.

— Не забывайте, мистер Малфой, значительная часть вашего капитала появилась благодаря мне. Спасибо за заботу, но я имею полное право пользоваться услугами целителей, когда мне заблагорассудится, — отчеканила Гермиона, с вызовом глядя в непроницаемые глаза Малфоя.

— О, дорогая, этих денег недостаточно, ведь я столько всего позволяю тебе, — издевательски протянул Люциус. — Одна интрижка с моим сыном стоит немало, к примеру...

— А вот теперь ошибаетесь вы. Я... я уже говорила, что нет никакой интрижки! Позовите Драко и сами у него спросите.

— Боюсь, в ближайшее время это будет невозможно, — вскинув брови и потупив взгляд, произнес Люциус.

Гермиона качнула головой и хотела было развернуться, чтобы уйти, но ее вновь остановил надменный голос.

— Хватит уже бесцельно разгуливать по саду... Все равно здесь ты его не найдешь.

Услышанное заставило ее нахмуриться, и она опять уставилась на Люциуса подозрительным взглядом.

— Не найду кого? — непонимающе спросила она.

— Ты ведь заметила, что его не было на завтраке? — насмешливо поинтересовался Люциус.

Конечно, Гермиона сразу поняла, о ком речь.

— Заметила.

— Ему теперь, знаешь ли, не так-то просто будет утолить чувство голода, но... он ведь стал таким самостоятельным...

— Что вы с ним сделали? — Напряжение Гермионы, казалось, сковало ее тело.

— Ничего особенного, — процедил он сквозь зубы. — Ему полезно будет побегать в своей любимой шкуре, добывая еду лишь собственными силами. Хотя едва ли он насытится тем, что отыщит в заколдованных окрестностях Уилтшира. Отчего-то живность здесь не в чести, — усмехнулся Люциус, глядя куда-то вдаль. Почти в то же мгновение за несколько миль от особняка раздался протяжный вой, заставивший сердце Гермионы невольно сжаться.

* * *

31 октября 1999 год

В канун Дня всех святых выпал первый снег, словно зима вступила в свои права. По преданиям в ночь на первое ноября открывалась граница между мирами живых и мертвых, и многие, обращенные в христианскую веру, жители Англии искренне верили, что после полуночи по улицам и тем более в лесу бродили самые настоящие привидения — неприкаянные души.

Магов, разумеется, не устрашали подобного рода легенды, ведь с привидениями каждому из них доводилось встретиться не раз. Другое дело — инферналы, которые почему-то и вправду именно в эту ночь как будто чувствовали некую превосходящую силу, энергию. Только в это особое время они, неподвластные никакому создателю, самостоятельно разыскивали пути в мир подлунный и царили в лесу почти до рассвета.

В детстве, не подозревая о магии, Гермиона очень интересовалась историей этого традиционного праздника, и только в Хогвартсе осознала, что домыслы оказались вовсе не домыслами, а самыми настоящими легендами и сказаниями маглов-очевидцев. Позже она утратила всякое увлечение этим таинственным и мрачным праздником.

Из года в год учителя в замке устраивали маскарады для студентов, но, чем старше становились Гарри, Рон и Гермиона, тем менее заинтересованно относились. Каждый год возникали новые проблемы, и время необратимо вело их к войне, заставляя быстро повзрослеть и позабыть о праздниках.

К своему немалому удивлению сегодня Гермиона чувствовала себя лучше, чем обычно. Упадок сил, вялость, постоянное угнетение — все это неизменно преобладало в последнее время, заставляя ощущать лишенность чего-то очень важного как духовно, так и физически. В своем прошлом она видела намного больше плохого, чем всегда. Надежд на лучшее не оставалось совсем... И лишь сегодня какая-то неведомая сила словно заставила воспрять духом.

На протяжении целой недели Гермиона не решалась отправиться в лес, чтобы разыскать Драко, и, всякий раз слыша по ночам долгий и, как ей казалось, призывающий вой, чувствовала за собой вину, заглушить которую было не так-то просто, ведь ее постоянно олицетворял скуливший волк. По сути, в том, что с ним произошло, виновен был Люциус и он сам. Гермиона же в данной ситуации являлась всего лишь жертвой. Однако угрызения совести не давали ей покоя. Как известно, если полон решимости чувствовать за собой вину, подсознание тебя обязательно накажет, послав сигнал в виде "несчастного случая". Перспектива переживания очередного стресса действительно ее устрашала, поэтому сегодня Гермиона все же набралась смелости отправиться в лес, вооружившись волшебной палочкой и прихватив с собой еду из кухни, которой можно было бы накормить зверя.

До полуночи оставалось несколько часов, и Гермиона вполне отдавала себе отчет, что, возможно, не успеет отыскать бродившего в окрестностях одинокого волка. С неба размеренно летели снежинки и падали друг на друга, образуя снежный покров, который словно лучился бледно-голубым светом, отражая свет луны. Гермионе казалось, что ничего более прекрасного она еще не видела. Набрав в легкие побольше свежего, но прохладного воздуха, она медленно выдохнула, выпуская пар, и плотнее укуталась в теплое пальто. Мысли о возвращении не потревожили ее даже тогда, когда вдалеке показались плывущие по воздуху жуткого вида привидения, ведь они, в отличие от инферналов, как бы ни хотели, не имели возможность причинить вред людям. Гермиона знала, что фактически зря взяла с собой палочку — призраки не тронут, а против инферналов магия бессильна. Единственное, что поспособствует ей избежать с ними встречи — обыкновенная трансгрессия, которой она пользовалась и сейчас, безуспешно разыскивая Драко.

Когда время в Уилтшире перешагнуло далеко заполночь, Гермиона наконец услышала протяжный вой волка и трансгрессировала в то место, откуда приблизительно он доносился. Неожиданно в полуметре от нее словно из-под земли выросло странное существо, и Гермиона с ужасом осознала, что трансгрессировала прямо в самую гущу этой нежити. В нос тут же ударил зловонный запах. Инферналы, завидевшие ее, спотыкаясь, побрели навстречу, и, как это бывает в самые неожиданные моменты, Гермиона немного растерялась и не сумела вовремя сосредоточиться на каком-нибудь конкретном месте для того, чтобы переместиться туда. Тот, который стоял ближе других, цепко схватился за ее руку, но потом вдруг замер и неожиданно для нее отпустил, шагнув назад. Остальные инферналы также прекратили свое наступление, и почти в этот же момент позади Гермионы раздался хриплый волчий рык с клацаньем острых зубов.

Она медленно обернулась и встретилась взглядом со светящимися от лунного света двумя огромными серыми глазами, которые в упор зло уставились на нее. Какое-то время их зрительный контакт не прерывался, но затем, громко залаяв, волк бросился на инферналов, а Гермиона испуганно отскочила к дереву. Неделя скитаний не прошла для него бесследно — она это видела. Однако, исхудавший, с облезлой шерстью на правом боку и несколькими ранами, он яростно прокусывал, терзал, выплевывал или швырял тленные тела инферналов.

Не чувствуя боли, они тупо следовали в атаку, пытаясь одолеть зверя своим количеством, но раз за разом их становилось все меньше — острыми, как бритва, зубами Драко безжалостно впивался в мертвецкие шеи, отрывая головы, покуда последний из тех, что были поблизости, не упал навзничь, встретив вторую смерть.

Тяжело дыша, волк победно обежал все зловонные поверженные тела и вновь обернулся к Гермионе, пронзая ее диким голодным взглядом, истосковавшимся по мясу. Холодный пот покрыл ее тело. Ей казалось — соверши она любое неосторожное движение, и он бросится прямо на нее, разрывая в клочья так же, как только что разрывал мертвецов.

Гермиона медленно попятилась назад, крепко прижимая к груди небольшую тряпичную сумку с едой, которую она прихватила для Драко, но тут внезапно под ногой треснула сухая ветка. Вздрогнув и зажмурившись всего лишь на миг, она резко вдохнула, а когда вновь открыла глаза, увидела, как волк стремительно приближается к ней, грозно рыча и клацая зубами.

Настигнув в одно мгновение, он сбил ее с ног и, зубами отшвырнув в сторону тряпичную сумку, придавил Гермиону к заснеженной земле увесистыми белыми лапами. Он смотрел на нее со злобой в глазах и, оскалившись, испустил нечеловеческий утробный рык.

Гермиона, с детства боявшаяся волков, зажала рот рукой, сдерживая вскрик, но через минуту, с трудом восстановив дыхание и самообладание, медленно отняла ладонь от лица и, сглотнув, попыталась дотронуться до его морды. Драко упрямо увернулся от ее руки и, вновь решив припугнуть, клацнул зубами в нескольких дюймах от ее пальцев, словно намереваясь укусить. Гермиона резко одернула ладонь и, чуть приподнявшись на локтях, внимательно посмотрела в зрачки волка, замечая, как они вдруг расширились, делая его светло-серые глаза почти черными.

— Драко? — прохрипела она.

Волк лишь фыркнул в ответ и, отвернувшись, слез с нее, давая ей возможность вздохнуть спокойно как в прямом, так и в переносном смысле.

— Сп-спасибо... — так и оставшись сидеть на снегу, промолвила она, не зная, за что именно благодарит: за спасение или за то, что он потом оставил ее в живых.

Казалось, прошла вечность, пока Гермиона не набралась смелости заговорить вновь:

— Я принесла тебе еду. — Она пододвинула к себе сумку, которая валялась рядом, и принялась в ней рыться, вынимая сыро-вяляное мясо, яблоки и хлеб. На самом деле она плохо разбиралась в том, чем лучше кормить анимагов в их обращенном состоянии, поэтому и хватала все, что попадалось под руку в большой, просторной и тусклой кухне особняка. — Эй! Ты ведь должен понимать мою речь...

Драко оторвался от рассматривания луны и с укором взглянул на Гермиону.

— Так-то лучше... М-м... Ты голоден и... ранен. — Гермиона достала из кармана волшебную палочку. — Позволишь мне залечить твои раны? — робко спросила она.

Малфой вдруг снова высоко поднял голову и взвыл так, будто голосом пытался достать до холодной и такой далекой поверхности большой бледной луны.

Несомненно, каждый раз в вой волки вкладывали какое-то определенное значение: угрозу, сигнал о пойманной добыче или же тоску, отчаяние, грусть, призыв... Жаль, что она совсем не понимала эти сигналы, и не могла определить, какая конкретно помощь от нее сейчас требовалась.

Гермиона поднялась на ноги и, осторожно приблизившись к зверю, прикоснулась к его шерсти, легонько погладив. Малфой считал себя достаточно сильным для драки, она даже не сомневалась в этом... Как и в том, что ему всегда была присуща излишняя самоуверенность. Странно было то, что теперь она относилась к этому по-другому. Гермионе отчего-то вдруг стало жаль его.

Через какое-то время Драко покорно позволил ей залечить его раны и, не слишком довольный, все же соизволил отведать принесенное ею мясо.

Гермиона облегченно выдохнула, когда рана перестала быть опасной на вид. Можно было назвать Малфоя везучим, особенно учитывая тот факт, что он постоянно лез туда, куда лезть не стоит, хотя и никогда не имел желания испытывать себя на прочность. Гермиона обреченно покачала головой и, не удержавшись от внезапного порыва, обняла волка, положив голову на теплую шерсть. Она не знала, сколько еще времени должно длиться колдовство Люциуса, которое не позволяло Драко приближаться к поместью, но была уверена, что отныне каждый день будет приходить к нему в лес.

Прикрыв глаза, Гермиона глубоко вдохнула и вновь почувствовала это... Необыкновенный прилив сил, разлившийся по всему телу и подбодривший ее, заставил отчего-то губы дрогнуть в легкой улыбке.

Эту главу мне хотелось бы преподнести в качестве подарка — позднего, конечно, но все же... — на Дни Рождения двум замечательным девушкам, которые всегда так внимательны по отношению ко мне. Катрин и Диана, спасибо вам, мои хорошие!

11 ноября 1999 год

Во второй четверг месяца, после полудня, в поместье неожиданно для Гермионы наведался ее бывший сокурсник и гриффиндорец Симус Финниган.

Всю ночь она не смыкала глаз. В ее голове постоянно вертелась мысль о Драко, бродившем где-то в лесу.

Поскольку Люциус до обеда заявиться домой из Министерства никак не мог, единственной хозяйкой Малфой-мэнора — какая ирония! — осталась Гермиона. Из осторожности она не стала покидать особняк до ухода мистера Малфоя и с волнением дожидалась удобного момента, поэтому внезапное появление Симуса очень удивило и немного разочаровало, что это невольно отразилось на ее лице, когда она спустилась в гостиную после того, как о госте доложил домовик.

— Вот так сюрприз, — не слишком обрадованно произнесла Гермиона и тут же почувствовала укол вины. — Симус, если честно, не ожидала...

— Да, я должен был сообщить, — перебил Финниган и, сияюще улыбнувшись, заключил ее в крепкие объятия. В голосе его звенело неприкрытое искреннее ликование. — Я не сказал на свадьбе... Я тогда вообще язык проглотил, увидев тебя, — весело усмехнулся он, ощущая неловкость, — я... я рад, что ты поправилась. Эта чертова война... Покалечила не только физически. — Симус протянул руку и робко сжал ее ладонь.

В гостиной стало темнее — солнце, которое в ноябре почти уже и не появлялось, вновь скрылось за тучами. То же самое, казалось, произошло и в душе у Гермионы. Сердце налилось свинцовой тяжестью, а взгляд уныло опустился к полу. Она быстро сложила руки на груди, словно выстраивая преграду между собой и Симусом.

— Чаю? — спросила Гермиона, снова поднимая на него глаза. Финниган слегка поморщился и, усмехнувшись, покачал головой.

— Вот так дела, — протянул он, весело глядя на нее. — Сама Гермиона Грейнджер распоряжается в доме таких прихвостней психопата, как Малфои... А ведь я всегда подозревал что-то неладное в этом Чарли.

— Ты видел его всего лишь пару раз. — Тон ее голоса резко стал холодным. В воздухе повисло напряжение.

— Да, и все же... Одна только манера поведения чего стоила. Несносный мальчишка. Столько проблем с ним в штабе было. То ему не нравится, это ему не подходит... И как только ты могла терпеливо носиться с ним все время?

— Прекрати, — лицо Гермионы, и без того серьезное, приняло мрачный вид. — Симус, зачем ты пришел? — требовательно спросила она, нахмурив брови.

— Зачем? Гермиона, мы с тобой на одной стороне, — недоуменно глядя на нее, искренне удивился тот. — Мы потеряли стольких друзей и родных... Ты потеряла Гарри и Рона.

Непрошенные слезы начали застилать ее глаза. Она быстро их сморгнула.

— И ты пришел, чтобы вновь напомнить мне об этом?

— Нет, но... — Симус плотно сжал губы, а потом вдруг вымолвил: — Смотрю, ты бы не прочь забыть.

Слова хлестнули, как пощечина. Гермиона невольно отступила на шаг.

— Ты не можешь осуждать меня, — сквозь зубы неожиданно даже для самой себя яростно прошептала Гермиона. — Знал бы, через что мне пришлось пройти в этом чертовом Центре реабилитации... А рядом не было никого из вас. Был только Чарли.

Глаза Симуса метались из стороны в сторону. На такой весомый аргумент у него ответа не было. Он понимал, что Гермиона права. Никто тогда не приходил к ней, не считая репортеров. Никого не было рядом. Все предпочли лишь искренне сочувствовать, оставаясь в стороне и залечивая собственные раны. Вся магическая Британия облегченно вздохнула, когда пал Темный волшебник, но погрузилась в траур по Героям, мысленно похоронив с ними и Гермиону Грейнджер. Сложно было поверить тогда, что она сумеет выкарабкаться. Газеты печатали все новые подробности о ее плачевном состоянии и однажды потрясли новостью о попытке самоубийства.

— Ты сказал, мы с тобой на одной стороне? Нет больше сторон. Есть лишь серая безликая масса... Так зачем ты пришел? — упавшим голосом вновь спросила Гермиона, смотря на него опустошенным взглядом. Такой взгляд мог принадлежать человеку, которому за всю свою жизнь довелось испытать немало. — Вместе учились, вместе сражались... А потом что, Симус? Скажешь, судьба в разные стороны развела?!

— Гермиона, — сглотнув, произнес он. — Прости... Ты... Я... Ты имеешь право ненавидеть меня.

Гермиона резко выдохнула и, качнув головой, отвела взгляд.

— Я не ненавижу тебя, Симус. Это... это просто нелепо, — она вдруг развернулась и стремительно направилась в сторону кухонных помещений. Финниган последовал за ней.

— Постой! Я знаю, что ты сейчас должно быть чувствуешь...

— Сомневаюсь, — буркнула она себе под нос.

— ... но, может быть, я смогу исправить ошибку? Если только ты дашь шанс...

— А с чего бы мне вдруг давать тебе шанс? — уже громче спросила Гермиона.

Симус застыл прямо на середине лестницы. Казалось, он меньше всего ожидал услышать от нее что-нибудь подобное. Гермиона тоже остановилась. Она была уже в самом низу — у подножья лестницы. Там, в Центре, ей нестерпимо хотелось выплакаться на чьей-нибудь надежной груди, и чтобы при этом теплые, ласковые руки гладили ее по голове. Позже, в присутствии Чарли она чувствовала необходимость быть сильной и не показывать ему свою слабость. Ведь он еще ребенок, и кто поможет ему, если она будет раскисать. Конечно же, от чуткого Чарли ничего не укрылось. И в какой-то степени он чувствовал ту же необходимость, что и она.

Все это, как и многое другое, осталось в прошлом. Чарли теперь далеко, а сама она дошла по какому-то известному одной лишь судьбе пути к немыслимому настоящему, в котором ее почему-то волнует одинокий, ждущий ее в холодном лесу волк.

— Симус, — Гермиона медленно обернулась к нему, глядя снизу вверх, и вздохнула. — Уже ничего не изменишь, — печально проговорила она. — Почему тебя вдруг начало это беспокоить?

— Я просто хотел узнать... как ты здесь, — всплеснув руками, ответил он. — Совсем одна.

Тыльной стороной ладони Гермиона утомленно провела по своему лбу и опустила руку на перила.

— Почему именно теперь?

Симус набрал в грудь побольше воздуха и отвел взгляд, несколько раз моргнув.

— Что-то подтолкнуло меня... Увидев тебя на свадьбе, я как будто осознал одну вещь...

Она поджала губы. Разговор принял неприятный для нее поворот. В памяти всплыл его заинтересованный взгляд на том злосчастном торжестве, и в груди начала зарождаться легкая паника.

— Хорошо, — заявила она и кивнула. — Я все поняла.

— Поняла? — растерянно переспросил Финниган.

Гермиона закусила губу.

— То есть... это неважно.

— Но...

— Ты прости за негостеприимность, но мне нужно торопиться... кое-куда. — Она вновь поспешила наверх, чтобы спровадить Симуса, и тот, к ее счастью, не стал сопротивляться. Попрощавшись со своим бывшим сокурсником, Гермиона торопливо собрала в сумку все необходимое из кухни и, быстро накинув пальто и шапку, трансгрессировала в лес.

Было очень тихо, поэтому Гермиона отчетливо услышала хлопок аппарации, последовавший почти сразу за тем, как трансгрессировала она сама. Совпадением это назвать было сложно, а вот прибытием в Малфой-мэнор нежданных гостей — более вероятно. Но зачем же тогда для этого трансгрессировать сначала в лес? Это место было расположено хоть и неподалеку, однако гости всегда аппарировали прямо к воротам.

Нахмурившись, Гермиона настороженно огляделась по сторонам. Деревья стояли неподвижно, а кое-где меж них встречались небольшие пушистые ели, словно светившиеся под лучами солнца. На одну из них опустился черный, как мгла, ворон, и с густых зеленых ветвей полетела снежная пыль. Вдруг Гермиона заметила за этой самой елью какое-то движение, а потом — она могла поклясться — услышала, как кто-то чертыхнулся вполголоса. Гермиона вынула свою палочку, но что-то в этих интонациях показалось ей очень знакомым, и, когда она сопоставила все факты, у нее появилось одно странное предположение. После минутного замешательства, она все же опустила палочку и сделала несколько решительных шагов к ели.

— Симус! — уверенно позвала Гермиона. Конечно, она могла и ошибаться, но обыкновенно все ее умозаключения, опирающиеся на дедуктивный метод, всегда находили свое подтверждение.

Кто мог еще трансгрессировать сюда вслед за ней? Она бы засомневалась, если бы то место, куда обычно приходил ждать ее волк, было глубоко в лесной чаще. Но как-то так вышло, что они встречались почти у кромки леса. Пушистая ветка ели вновь шевельнулась, и за ней показалось лицо Симуса.

— Как ты узнала? — изумленно спросил он, покидая свое укрытие и шагая навстречу Гермионе.

— Лучше ответь, что, черт возьми, ты здесь делаешь? — хмурясь, возмущенно выдохнула она, ответив вопросом на вопрос.

Симус смущенно потупил взгляд.

— Ну, просто... — начал оправдываться он, а Гермиона подумала, что у него все всегда вот так "просто". Слишком часто его реплики начинались подобными словами, которые словно несли отпечаток его жизни — простой, наверное. — Когда я был уже у ворот особняка, — продолжал он, — то услышал хлопок аппарации неподалеку и подумал, кто мог еще трансгрессировать в Уилтшир, чтобы навестить тебя? Ведь хозяева аппарировали бы прямо в дом, — пояснил Симус. — Еще меня смутило то, почему этот кто-то не явился прямо к воротам, как это сделал я или же любой дугой гость, по обыкновению?

— Так я и думала, — невесело усмехнулась Гермиона.

— Отлично, — кивнул Финниган. — Но... что здесь делаешь ты? — вдруг спросил он.

Ворон, сидевший над ними, на елке, взмахнул своими угольно-черными крыльями и взлетел, тем самым вновь заставив ветвь покачнуться и осыпать их снегом.

Гермиона чертыхнулась точно так же, как совсем недавно сам Финниган, и стряхнула с шапки приличную пригоршню жесткого, шершавого снега. Симус же зашелся заливистым смехом и, внезапно скомкав в руке снежок, запустил им в нее, угодив в плечо.

— Симус! — воскликнула она и недовольно посмотрела на него. Тот стоял уже с новым снежком в руке и готовился запустить его вслед за предыдущим. Этот его мальчишеский, почти детский жест со всей своей непосредственностью на мгновение заставил Гермиону отвлечься. Кончики ее губ слабо приподнялись, и она покачала головой.

— Перестань, пожалуйста... — начала было Гермиона, отчасти и не надеясь на понимание, но тут вдруг лицо Симуса резко переменилось, заставив ее замолчать и оглянуться назад, куда теперь с ужасом в глазах глядел он.

Раздался тихий, пробирающий до мурашек продолжительный рык, и ее палочка случайно выпала из рук.

— Г...Гермиона... — выдавил Симус, позади нее. — Т-только не двигайся... — Он был напуган до дрожи в голосе.

Волк стал медленно приближаться, сверля Гермиону хищным взглядом.

— Успокойся, Симус, — стараясь сохранять все свое самообладание, вкрадчиво проговорила Гермиона. — Он не тронет нас.

— Что?! — послышался его недоверчивый возглас. — Ты шутишь? Волки, к твоему сведению, плотоядные звери... Черт! Где моя палочка? — Симус суетливо завозился в поисках своей палочки, и это, по-видимому, подстегнуло Драко к действию: громко залаяв, обнажая белые клыки, волк бросился вперед, но ему помешала вставшая на пути Гермиона.

— Не надо! — она выставила вперед руки, отбрасывая в сторону тонкую тряпичную сумку с едой. Позади послышался то ли стон, то ли испуганный возглас Симуса.

— Что ты делаешь?! — в голосе его отчетливо слышалась паника. — Заколдуй его, Гермиона!

— Нет! — резко бросила она вполоборота. — Это... это мой волк, и живет он здесь. Поэтому я и трансгрессировала сюда. — Гермиона тяжело дышала, потому что страшно было и ей. В последнее время ей все чаще казалось — Драко теряет себя в этом обличии и превращается в настоящего зверя. Однажды, придя к нему в очередной раз, она обнаружила на его морде кровь и, осмотрев, нет ли на его теле увечий, убедилась что кровь эта ему не принадлежала. Осознание заставило все внутри похолодеть от неприятного чувства. Конечно же, она понимала, что ему не хватало той еды, которую она приносила. Он крупный и хищный зверь, поэтому не мог не охотиться. Он был вынужден. Наверное... Тем не менее в тот день Гермиона поспешила трансгрессировать в особняк раньше обычного.

— Твой волк? — Симус непонимающе уставился на Гермиону. — Ты шутишь?! Откуда у тебя взялся волк? Как ты сумела его приручить? — назойливость Финнигана, по всей видимости, очень раздражала Драко, и он вновь принялся кружить подле него, свирепо наблюдая исподлобья и заставляя того опасливо отступить к дереву.

— Он... м-м... это подарок, — Гермиона закусила губу, — на свадьбу.

— Кому в голову пришла такая идея? Э-эй... Гермиона, можешь отозвать его, он смотрит на меня так, словно сейчас наброситься, — пролепетал Симус, прячась за ствол дерева.

— Драко! — немедленно позвала она и, спустя мгновение, обомлела. "О, Боже! Что я наделала..." — пронеслось у нее в голове.

Гермиона замерла, пораженно и с долей отчаяния уставившись на Симуса.

— Драко тебе его подарил? — поморщившись, вдруг переспросил тот и с облегчением выдохнул, когда волк наконец отвлекся от него.

Сердце, поначалу ухнувшее в пятки, вернулось на место, и Гермиона прикрыла глаза, медленно выпуская воздух из легких — обошлось...

— Представь себе, — прохрипела она, а затем уселась прямо на снег, нервно схватила свою сумку и извлекла из нее небольшой сосуд, напоминающий миску. — Агуаменти! — воскликнула Гермиона, и миска наполнилась чистой водой.

Волк жадно припал к ней, принявшись лакать.

— Драко, — хмыкнул Симус, нерешительно опустившись на снег рядом с Гермионой. — Нелепый подарок.

Она проигнорировала его реплику. Гермиона ласково гладила "своего" волка, а потом разложила перед ним еду, полностью опустошив содержимое сумки.

— И как же ты его назвала? — полюбопытствовал Финниган, пытаясь вновь обратить на себя ее внимание, но та лишь пожала плечами и отстраненно вымолвила:

— Я еще не придумала.

В лесу наступила тишина, нарушаемая лишь колышущимися от слабого ветра ветками, стуком дятла да рычанием зверя, поглощавшего свою пищу. Симус со скучающим видом наблюдал за волком и девушкой, что так доверчиво положила на него свои ладони и поглаживала теплую шерсть с какой-то едва уловимой нежностью во взгляде, и отстраненно подумал, что он здесь словно третий лишний. Будто бы он, Симус, невзначай нарушил их уединение, потревожил какой-то интимный момент... Поежившись от собственных мыслей, он выпрямился, словно набираясь смелости, и решил задать еще один вопрос, волновавший его с самого дня свадьбы Гермионы и Люциуса Малфоя.

— Послушай, э-э... у тебя что, роман с этим белобрысым?

Гермиона поперхнулась воздухом и с трудом подавила в себе зарождающиеся чувства напряженности и беспокойства.

— Что?! О чем ты? — насмешливо спросила она, поднимая на него свой взгляд. Волк заметно насторожился и повел ушами.

Симус зачем-то перешел на шепот:

— Ты и сама знаешь...

— Если ты имеешь ввиду тот поцелуй, — внутри у Гермионы все перевернулось, но она сумела сохранить ледяной тон, спокойно взирая на Финнигана, — то это была просто глупость. Драко так поступил лишь для того, чтобы позлить Люциуса, — она говорила об этом так, словно была абсолютно уверена в своей правоте, хотя в действительности сама до конца не понимала, почему он это сделал.

— Индюк напыщенный, — фыркнув, пробормотал Симус. — Что он о себе возомнил?

Драко сузил глаза, уверенно и цепко схватив взглядом движения правой руки Финнигана. Он задышал глубже, и из его пасти вырывался пар, сносимый ветром.

— Симус, — предупреждающе молвила Гермиона, покосившись на Малфоя.

— А что, разве не так? — всплеснул он руками. — Что позволяет себе этот прихвостень? Ты, черт возьми, Героиня войны, а он всего лишь паршивый... — Договорить ему не удалось, потому как в следующее мгновение, оттолкнувшись задними лапами от земли так, что кверху взметнулись снежные хлопья, волк стремительно бросил свое словно бы невесомое тело вперед и впился свирепым оскалом в руку ничего не подозревавшего Финнигана, прокусил до крови плоть и тут же брезгливо выплюнул. Послышались вскрики: звонкий, девичий, принадлежащий Гермионе, и чуть грубоватый — Симуса. Он схватился за раненое предплечье и застонал от боли. — Драккл задери твоего гребаного зверя! — сквозь сцепленные зубы прошипел Финниган. — Да я его на фарш пущу!..

— Симус! — одернула его Гермиона, заметив, как Драко вновь плотоядно оскалился. Казалось, ее голос долетел до самых вершин голых, облысевших веток, спугнув стаю птиц и заставив их взмыть в небо. — Дай мне свою руку, я вылечу ее! — потребовала она, судорожно выдохнув в попытке хоть немного успокоиться самой.

— Лучше усмири своего дикого зверя, — вскочив на ноги, зло выплюнул Симус в ответ. — А с рукой я как-нибудь сам разберусь! — Следом за этими словами послышался громкий хлопок аппарации, и ветер, вызванный поспешным перемещением, разметал снежную пыль вокруг и волосы Гермионы.

— Зачем ты это сделал? — после некоторого молчания рассерженно спросила она у Малфоя.

Тот лишь фыркнул и довольно растянулся на снегу, прикрыв глаза. Гермиона тяжело вздохнула и повалилась на спину, прямо в небольшой сугроб. Скорее всего, она опять пропустит обед и вернется только после наступления темноты. Она умиротворенно вслушивалась в клокочущий ветер, причудливые звуки, доносившиеся из глубины леса, и неравномерное дыхание Драко. Но он не дал ей вдоволь насладиться этим. Гермиона вдруг почувствовала тяжесть увесистой лапы на своем животе и слабо охнула, а когда открыла глаза, прямо перед собой увидела оскаленную звериную морду. Она заглянула ему в глаза, отчего-то полные злобы, и глубоко внутри зашевелилось неприятное чувство опасения, а в мыслях сразу же возник образ дикого охотящегося волка. Гермиона захотела привстать, но Малфой внезапно пресек ее попытку: его челюсти щелкнули всего в дюйме от ее носа. Она съежилась и еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть; вмиг перехватило дыхание.

"Никто не заставлял тебя тащиться сюда, — мысленно сказала она самой себе. — Глупая... Будто он и сам не сумел бы позаботиться о себе..."

Гермиона вновь прикрыла глаза и попыталась незаметно нащупать в кармане палочку, но предупреждающий рык вновь заставил ее замереть.

— Значит, понимаешь, — выходнула она, резко распахнув глаза шире. — Еще как понимаешь!

Драко нахмурился и резко выдохнул, что позволило Гермионе почувствовать себя смелее. Она словно прочитала в его глазах некое осмысление.

— Вот значит как? — возмущенно заговорила она, теперь уже спокойно приподнимаясь, невзирая на лапу, которая удерживала ее до этого. — Пугать меня вздумал?

Волк предпринял последнюю попытку привести ее в содрогание, резко дернувшись вперед, но видимых результатов это уже не дало.

— Я могу и не возвращаться сюда... Слышишь? — неуверенно заявила Гермиона и поднялась на ноги, скрестив на груди руки. Она совсем не ожидала от Малфоя последовавшего: он вдруг обошел ее несколько раз, молча, сосредоточенно обнюхивая, потом повернул голову в направлении, откуда пришел, наставив туда холодный, как степь, внимательный взгляд своих мерцающих серебристым блеском глаз, и некоторое время стоял так без движения.

Совершенно сбитая с толку Гермиона едва коснулась его шерсти.

— Эй, — шепотом позвала она.

Малфой никак не отреагировал, а затем и вовсе посеменил в темноту леса, не оглядываясь.

— Эй... вернись, — также шепотом вновь проговорила она, когда он уже был на небольшом заснеженном холме, с высоты которого просматривалась необъятная лесная чаща, и прищурилась, потому что ей показалось, что он на минуту замер. Но тем не менее волк так и не обернулся, а лишь последовал дальше, оставив Гермиону в полном смятении и растерянности.

* * *

14 ноября 1999 год

Погода давно улеглась, а промытое бархатисто-черное небо безмятежно сверкало всеми своими звездами, словно хотело подсветить ему дорогу. Драко Малфой брел по лесу, еле переставляя ноги, но четко сознавая, что двигается он уже в человеческом обличии. Бесцельно, наполовину бессознательно он плелся на запад, к особняку, но до конца не был уверен, хочет ли видеть надменное и самодовольное лицо отца, обрекшего его на трехнедельное скитание по лесу. Раньше Драко никогда не находился в своей анимагической форме так долго. Самое большее — сутки, за которые его мышцы уставали так, словно он несколько часов кряду занимался какой-то физической работой.

Дыхание его было тяжелым, под глазами темнели круги, а по подбородку размазалась кровь, принадлежащая какому-то зверьку, которого он часом ранее без особого удовольствия загрыз. Малфой закрыл глаза, постоял так какое-то время, снова открыл глаза, медленно поднял голову и посмотрел на луну. Она спокойно, бесстрастно светила в безоблачном небе. В ее холодном сиянии его неестественно бледная кожа отливала серебром.

Через минуту или две надвигающееся облако закроет луну, а пока он сможет вдоволь насладиться зрелищем. В человеческом обличии Драко казалось, будто что-то очень важное исчезло из нее — то, что заставляло грудь пылать, а его самого раскрыть пасть и разразиться протяжным, душераздирающем воем. Но все же она была удивительной и манящей. Он всегда, сколько себя помнил, видел в ней черты какой-то печальной и загадочной девушки. Мог отчетливо разглядеть большие грустные глаза, нос и губы, но никогда прежде не имел желания сравнивать ее с кем-либо... Пока в его жизни, как черт из табакерки, не возникла Гермиона Грейнджер...

Малфой резко выдохнул, выплюнул вместе со сгустком крови вкус и запах зверька, а затем, сосредоточившись и собрав последнии силы, трансгрессировал в особняк.

Резкое пробуждение без тени сонливости привело Гермиону в замешательство. Сердце зашлось так, словно она сейчас испытала какое-то неприятное ощущение — тоску, волнение или страх. А затем, скорее почувствовав, чем услышав чье-то присутствие, повернула голову к двери и... оцепенела. Смертельно уставший, неопрятный, грязный, с нечесаными волосами в ее комнате стоял Драко Малфой и обезумевшими глазами глядел на нее. Зрачки ее глаз расширились, но, глубоко вздохнув, Гермиона как бы то ни было нашла в себе смелость выдержать его взгляд.

— Ты не приходила... — Ей показалось, будто он прорычал эти слова. — Последние три дня тебя не было, — с укором прохрипел Малфой, приближаясь к ней. Гермиона резко села в кровати, когда он почти навис над ней, и запоздало сообразила, что могла лягнуть его, когда он еще не был так близко. В глазах его она по-прежнему не видела ничего, кроме какого-то звериного остервенения, но внешне он был пока спокоен. — Почему ты не приходила? — вновь спросил Драко. Из его рта неприятно пахло, и Гермиона невольно поморщилась. Она вдруг поймала себя на мысли, что отчасти разочарована его возвращением. Несмотря на казавшуюся угрозу стать съеденой, с Драко-волком ей было как будто спокойнее.

— Я плохо себя чувствовала, — нахмурившись, сухо проговорила она и сжала губы. От его пристального взгляда по телу пробежали мурашки.

— Вот как? — Малфой выразительно поднял брови. Сарказм в его голосе прозвучал слишком откровенно, но Гермиона предпочла не заострять на этом внимание.

— Драко, — тихо позвала она, и от звука ее голоса у него будто что-то шевельнулось внутри. — Я не хочу, чтобы ты был здесь, — опуская его с небес на землю, серьезно сказала она безукоризненно вежливым тоном, но до крайности официальным.

— А я тебя и не спрашиваю, — упрямо отозвался Малфой, и глаза его подернулись тонкой корочкой льда.

Гермиона замолчала. Она словно не знала, как теперь вести себя с ним. Ей вовсе не хотелось снова ссориться. Напряженная, она даже не заметила, как пальцы сами сжались в кулаки.

С Драко в этот момент творилось совершенно иное. Ее близость лишала его последних остатков самообладания. Голова шла кругом, и он сам на себя злился за это, однако не мог отвести от нее глаз.

— Ты похожа на луну, Грейнджер, — вдруг сказал он, игнорируя тот факт, что она теперь тоже Малфой. — Так трогательно на нее похожа...

Всю свою сознательную жизнь он жил как будто в своем собственном вакууме. Бродя ощупью в кромешной тьме, Драко словно искал кого-то...

Гермиона только печально вздохнула и как-то странно посмотрела на него. С сожалением.

С ней он словно выходит из тьмы на свет, ведь луна отражает солнечные лучи. К ним хотелось прикоснуться, и Малфой понятия не имел, что заставляло его сдерживать свое разнузданное желание.

— Я теряю над собой контроль, Грейнджер, — Драко свирепо сжал одеяло под собой, но Гермиона восприняла его слова совсем иначе: словно он просил ее о помощи, вновь опасаясь превратиться в зверя.

— Просто помни, кто ты есть, — неуверенно выходнула она, опрометчиво приблизив к нему свое лицо. Малфой со свистом втянул в себя воздух и вдруг, помрачнев, притянул ее к себе. Гермиона вздрогнула и резко вдохнула, что сделало их объятие еще теснее. Однако она не предприняла попытку вырваться. Свободными руками она заботливо погладила его затылок, будто успокаивая, но ее тело замерло, когда Малфой зарылся носом в ее волосы и вновь судорожно втянул воздух возле шеи. Затем быстро провел кончиком носа по ключицам и проделал то же самое с другой стороны. Его движения были дерзкими и рывкообразными, что делало их похожими на звериные. Эти же движения заставили ее сердце биться сильнее. Глупое, непослушное дыхание сбилось, и Гермиона сделала попытку отстраниться от Малфоя, но он прижимал ее к себе так крепко, что она могла чувствовать судорожное биение и его сердца.

"Кто бы мог подумать, что у такого человека, как он, есть сердце".

— Все будет хорошо, теперь ты дома, — не зная, как реагировать на все происходящее, ласково заговорила Гермиона, но тут же умолкла, когда по ее напряженной шее скользнули его губы. Горячее дыхание, обжигая кожу, все сильнее усиливало ее ответную дрожь. Она чуть не задохнулась, когда его блуждающий язык коснулся мочки ее уха. — Драко... — выдавила она из себя. — ... Ради Бога, перестань... Пожалуйста...

Черная пропасть в его душе в этот самый момент, казалось, стала еще глубже. А как иначе? Разве станет она, такая добрая, чистая и искренняя, желать — да что там — терпеть прикосновения такого мерзкого негодяя, как он. Да, Малфой всегда знал — знал, кто он такой. И понимал, какая она. Даже до того момента, когда увидел ее в лесу на Хэллоуин. Она пришла к нему... До одури красивая и желанная.

— Я хочу этого и буду делать то, что хочу, — в его тоне послышались резкие нотки, выдававшие растущее нетерпение.

— Нет! — Гермиона изо всех сил оттолкнула от себя Малфоя и ошарашенно посмотрела на него. — Что же ты делаешь?! — воскликнула она, беспомощная перед нахлынувшей на нее волной унижения. Ее душили жгучие слезы. — Зачем?.. — слезы от стыда и раскаяния и еще более горькие — от возникшего вдруг страха за свое слабеющее сопротивление.

"Он использует тебя", — этот внутренний шепот, родившийся на каких-то глубинных уровнях ее инстинкта самосохранения, пробившись сквозь вакханалию чувств, вонзился в сознание Гермионы. Зачем же еще ему понадобилось приходить к ней, говорить такое?.. Он использует, а потом всегда будет смеяться над ней. А если об этом узнает Люциус? Вероятно, она больше никогда не увидит Чарли... Малфой-старший выгонит ее, да и сам Чарли едва ли захочет видеть ее, после того, как узнает, ведь он всегда с такой болезненной неприязнью воспринимал возможность влечения Драко к ней. После свадьбы он даже прислал письмо из Хогвартса, в котором обещал проклясть брата по приезде.

В глазах Малфоя зажглось негодование, но уязвленная гордость заставила его надменно приподнять одну бровь и посмотреть на Гермиону с холодным высокомерием.

— Зачем? — насмешливо переспросил он и, не смягчая своего взгляда, не замедлил ударить ниже пояса: — Просто ты удачно подвернулась... А так, кто на тебя позарится, Грейнджер? — скривился Драко. Да, он был жесток, преследуя свою цель. Жесток и яростен до бессердечия.

Гермиона почувствовала, что вся кровь отхлынула от ее лица. Она непроизвольно провела рукой по тому месту, которого Малфой только что касался языком, но не заметила, каким напряженным взглядом он проследил за ее движением.

— Какой ты... какой же ты мерзкий, — вымолвила Гермиона. — Уходи, Малфой...

Драко медлил с ответом, скрывая свой гнев и недовольство за излишне самоуверенным и насмешливым видом.

— Нелепая у тебя рубашка, Грейнджер, — растягивая слова в своей привычной манере, наконец сказал он и, поднявшись с ее кровати, перевел взгляд на неубранный стол, на котором теснились разномастные целебные зелья. Мимоходом подумав, что она действительно могла плохо себя чувствовать все эти дни, Малфой просто развернулся и ушел.

Увы, он не смаковал победу. Отвратительное чувство собственной никчемности накатило на него, не позволяя насладиться мстительным удовольствием. Да как она только посмела отвергнуть его? Он сам к ней пришел, а она... И как же ему теперь остаться равнодушным к ее взгляду? Он обидел ее. Обидел, но ждал в отместку иной реакции, а Гермиона лишь глядела на него своими большими грустными глазами. Обида и разочарование — вот что в них читалось. Разочарование...

— К черту ее разочарование и эти ее глазища!.. — Малфой выругался, однако напряжение не спало.

Его все сильнее влекло к ней. Ради этих ее глаз он был готов пойти на многое сегодня, но не был готов к тому, чтобы признать это перед ней. Ведь, в конце концов, она всего лишь грязнокровка. Да... А у него и впрямь давно не было девушки, убеждал он себя, пока уныло тянулись часы.

Ночь утекала между пальцами, точно песок, а печальная луна медленно катилась к горизонту, покидая его.

______________________________________________

Для тех, кто не любит долго ждать продолжение:

vk.com/marycherryclub или

www.diary.ru/~MaryCherryClub — каждая часть с картинкой:)

26 ноября 1999 год

В этом году осень в лесах Англии отчего-то потеряла свою привлекательность. Из-за промозглой погоды в самом начале природа совсем не восхищала своими красками, а затем и вовсе выпал ранний снег. В городах и пригородах было иначе. Снега там почти не наблюдалось, а в Уэстленде — западной части страны — порой даже сквозь свинцово-серые облака пробивались солнечные лучи.

Укутавшись в теплые шерстяные вещи, Гермиона сидела во дворе Малфой-мэнора на белых садовых качелях и стеклянными глазами глядела куда-то в пространство, вспоминая смутные обрывки ночных кошмаров. Сначала ей снился Портобелло... Раньше, когда погода летом выдавалась особенно хорошей, она вместе с мамой частенько посещала этот огромный рынок. Когда-то давно — в другой жизни... А потом были зеркала и многочисленные ее отражения в них: без зубов, волос, глаз, губ, чувств.

Гермиона подняла голову и посмотрела на небо — раннее утро. Настолько раннее, что едва ли ото сна пробудились домовики в особняке. Им предстоял сложный день, ведь именно сегодня покойной леди Малфой исполнилось бы сорок четыре. По этому поводу Люциус устраивал памятный вечер, на который пригласил лишь тех, кого, по его словам, хотела бы видеть сама Нарцисса.

С неба вдруг, крутясь, спустились несколько снежинок... и еще несколько... Гермиона протянула руку и поймала одну на теплую рукавицу, но мгновение умиротворения и радости так и не наступило. Наоборот, она почувствовала себя уставшей и еще сильнее заскучала по утренней городской суете. Здесь же все было унылым и безжизненным, словно бы умерло вслед за истинной хозяйкой. Мертвые снежинки падали на мертвый мраморный фонтанчик, мертвые ветки деревьев, мертвые качели. Без смысла... Как, в действительности, и ее существование здесь. За последние полторы недели Гермионе становилось все хуже, но лекарства не приносили облегчения, потому как боль прежде всего была душевной. Как будто тоска снедала прямо изнутри, и только единственная вещь, которая вызывала некое притупление угнетения, — безразличие Малфоев, порой даже граничащее с подобием снисходительности. Но, конечно, ее проявлял лишь хозяин особняка. Драко же вообще с ней не разговаривал. Он вновь принялся бесцельно проводить время вне дома, нервируя этим Люциуса и полностью игнорируя обоих домочадцев. На завтрак он почти никогда не спускался, потому что домой являлся лишь поздней ночью, ужинал там, где в основном и прожигал деньги, и лишь изредка показывался на обеде, который, по обыкновению, заканчивался ссорой отца и сына.

Наверняка Гермиона сейчас должна была ценить то, что ее персону в этом доме на какое-то время оставили в покое, но возобладало отнюдь не облегчение. Говорят, чувства служат проводниками того, что запечатлевается в памяти, так почему же злость и обида на Драко так бесследно исчезли, а взамен в душе поселились уныние и тоска? И вся эта ипохондрия будто бы с каждым днем усиленно провоцировала черную меланхолию, наполнявшую все ее существо. Несколько раз она порывалась первой заговорить с ним, но, едва решившись, поняла, что эта затея оказалась неудачной. Малфой держал себя высокомерно, выслушал до конца, а затем просто указал на дверь, сославшись на то, что его уже ждут друзья и ему некогда попусту болтать с грязнокровкой.

Друзья... Его ждут друзья... К чувству уязвленности по поводу такой его реакции прибавилась еще и горесть: ее нигде и никогда не будут ждать друзья. Они умерли, и больше у нее нет друзей.

Немало удивив Гермиону и Люциуса, на завтрак этим утром невыспавшийся, в изрядно помятой, несвежей рубашке спустился Драко Малфой. Вероятно, он намеревался идти сегодня на кладбище, дабы почтить память матери. Иное объяснение Гермионе просто не пришло в голову.

— Немыслимо! — неожиданно засмеялся мистер Малфой, но обращался он вовсе не к сыну. — Полюбуйся, Гермиона, что понаписали в этой вшивой газетенке, — он вдруг швырнул ей какую-то многотиражку, издаваемую в Хогсмиде, и скрестил руки на груди.

Нахмурившись, Гермиона развернула газету и быстро пробежалась глазами по строчкам. Там было что-то о "нечистых" намерениях Малфоя-старшего на счет Героини войны, но едва ли такие заявления обретут широкую огласку — репутация этого печатного издания оставляла желать лучшего. Гермиона отложила в сторону газету и мельком глянула на Драко. Без сомнения в этот самый момент ее взгляд выдал, что она думала совсем не о статье, и сердце вдруг забилось чаще.

— Ну, что скажешь? — вновь усмехнулся Люциус. Вообще, в последнее время он отчего-то перестал обходиться с ней издевательски. Нет, конечно, слово "грязнокровка" по-прежнему звучало чаще в его обращениях, но... с другой интонацией? Однажды он даже отметил, что она каким-то образом изловчилась не действовать ему больше на нервы, чем вызвал не только ее изумление, но и негатив со стороны старшего сына.

— Что ж тут скажешь... — вздохнула Гермиона и, схватив со стола стакан воды, сделала внушительный глоток, а потом встала и направилась к выходу.

— Уже уходишь? — раздался вдруг язвительный голос позади. Она обернулась, чувствую, как внутри все затрепетало. Какая же нелепость...

— Я... хотела переодеться, чтобы пойти на кладбище, — промолвила Гермиона и тут же перевела взгляд на Люциуса. — Если позволите там присутствовать, — склонив голову, добавила она чуть тише.

Почтить память леди Малфой на кладбище собрались лишь самые приближенные, но отчего-то среди этих людей Гермиона не обнаружила Андромеду Тонкс. Скорее всего, об этом позаботился Люциус, хотя, к изумлению всех присутствующих, сам он не явился тоже.

Тщательно взвешивая каждое слово, свою поминальную речь говорила миссис Забини, рядом с ней безмолвно стояли Пэнси и Драко, а Гермиона чуть поодаль от всех остальных, с трудном сдерживая рвущиеся наружу слезы. Это место так сильно влияло на нее психологически, но она должна была преодолеть этот барьер. Однако в то же самое время ее словно бы тянуло сюда, как магнитом. И теперь, не внимая неприязненным взглядам окружающих ее людей, подавленная гнетом воспоминаний о своих друзьях и родных, которые вот точно также лежат за много миль отсюда, Гермиона как могла боролась с мрачным состоянием духа, сопровождающимся общим упадком сил.

Вздохнув, она перевела взгляд на Малфоя. По какой-то причине с недавних пор это стало необходимым — украдкой поглядывать на него. Замечать каждое пророненное им слово, каждое движение... Например, сейчас он взял под руку Паркинсон, и сердце Гермионы вмиг потяжелело. Возможно, она ждала поддержки, ведь ему-то она помогала, когда он был наказан.

Какая глупость...

Драко Малфой не просил ее о помощи, она сама вызвалась носить ему кормежку. К тому же, он и без этого прекрасно обходился, приспособившись питаться, как настоящие волки. Зачем же тогда ждать от него снисходительности? А что, если это надежда?

Надежда...

Он не ее друг, никогда не им не был и не станет. Он просто другой. Не такой, как... Гарри и Рон.

И вновь истерзанное сердце пронзила ядовитая стрела скорби.

Гермиона хотела было уже отвести взгляд от Малфоя, но он вдруг чуть повернул голову и посмотрел на нее. Внутри что-то дрогнуло и сжалось: неуловимо горькое было в его взгляде в этот момент, и она поняла, что он испытывает свою собственную скорбь. Скорбь по матери. Но продлилось это недолго. Когда он встретился взглядом с Гермионой, выражение его лица в одночасье искривилось холодной усмешкой. Не прерывая зрительного контакта, Драко склонился к уху Пэнси и что-то шепнул ей. Гермиона чуть нахмурилась, когда Паркинсон удостоила ее всего лишь мимолетным взглядом и отвернулась. Малфой вскинул бровь, как бы спрашивая "что?", и растянул губы в препротивной ухмылке.

— ... Быть может, мисс... — ох, простите, — миссис Героине войны есть, что сказать? — неожиданно услышала Гермиона насмешливый, но надменный голос, и внутри у нее все похолодело от волнения. Голос принадлежал леди Паркинсон, муж которой покоился на этом же самом кладбище. Он погиб, как и многие, на той главной битве, но его пособничество Темному Лорду вышло боком оставшимся членам семьи — жене и дочери. Теперь же миссис Паркинсон несомненно вновь производила впечатление, и если деньги на восстановление былого величия найти удалось, то доверие общественности — нет. Наверное, именно поэтому она никогда не навещала могилу мужа.

— Простите, но мне... — начала было Гермиона фразу "мне нечего сказать", как вдруг Малфой холодно заявил:

— Я не хочу ее слушать, — он кинул презрительный взгляд в ее сторону. — Она нам никто.

Гермиона замерла. Неподвижность. Ступор. Она так старательно избегала взглядов окружающих ее здесь людей, но сейчас в одно мгновение превратилась в объект для насмешек. Безликость. Ошибку. Впрочем, ей, по их мнению, она всегда и являлась. Лишь единственный голос донесся до ее сознания:

— Ну зачем же так, Драко? — без особого интереса, но с долей ленивой укоризны тихо посетовал мистер Гринграсс, тяжело вздохнув, и почти тут же позабыл об инциденте.

Малфой всегда мастерски умел причинить ей боль. Ту, что глухо, гулким эхом отдавалась в груди. Ту, о которой не хотелось рассказывать никому, потому что воспоминания о ней душили... Но сил злиться уже не оставалось.

Спустя некоторое время все собравшиеся, возлагая цветы, начали расходиться: кто-то трансгрессировал, а кто-то разбредался по окрестностям кладбища. Возле памятника остались только Драко и Пэнси. Гермиону же потянуло к другим надгробиям, одни из которых были покрыты лилейником, а иные же возвышались над ее головой, представляя собой фигуры ангелов или плакальщиц, склонившихся над урнами с прахом, украшенными драпировкой или цветочной гирляндой. Узкая тропа вела к заброшенной части кладбища, где уже давно никого не хоронили.

Внезапно Гермиона услышала резкий голос Малфоя, но обращался он вовсе не к ней. Пэнси, скорее всего, тут же проговорила что-то успокаивающее, потому как в следующую минуту, вздохнув, он присел на корточки и погладил рукой заснеженную землю, под которой покоилась Нарцисса. В который раз за сегодняшний день сердце Гермионы сжалось. Да, ей так знакомо это чувство, что испытывал сейчас Драко. Не в силах оторвать взгляд от его сгорбленной фигуры, она сделала маленький шажок к ним, но тут же остановила себя. Ему, конечно же, меньше всего сейчас была нужна эта ее жалость, ведь жалеют, по его мнению, всегда только слабых и никчемных.

Гермиона смотрела на него долго и печально и размышляла над причиной этой тайной привязанности к нему. Он этого не заслуживал, но она сама в душе так и благоволила к нему, невзирая на его насмешки. Почему?

Гермиона Грейнджер никогда бы раньше...

А нет больше Грейнджер. Есть он, и ее странное влечение, укоренившееся глубоко в сердце.

Гермиона отвернулась от них и побрела дальше. Сейчас все в ней переворачивалось. Одна сторона хотела вернуться к нему, а другая говорила, что она сделала правильный выбор. Она все шла и шла, пока не оказалась почти у самой окраины кладбища, возле небольшой надгробной плиты из белого известняка. На лицевой поверхности имелся так называемый ногтевой орнамент в виде чешуи, который обрамлял ее с трех сторон. Странно было то, что захоронение в этой заброшенной части совершили не так давно, в отличие от остальных могил, которым по меньшей мере более двухсот лет.

Гермиона вгляделась в надпись и изумленно приоткрыла рот, когда взгляд ее зацепился за знакомое имя: "Паркинсон".

— Что нужно здесь, Грейнджер? — за спиной вдруг раздался холодный, требовательный голос, и на лице Гермионы отразилось смущение. Или легкий испуг?

— Я теперь, знаешь ли, Малфой, Паркинсон, — проговорила она, поворачиваясь к Пэнси и окидывая ее равнодушным взглядом.

— О, так ты помнишь меня, — усмехнулась Паркинсон, деланно удивившись. Разумеется, она и в прошлый раз не сомневалась в том, что Гермиона ее прекрасно помнила.

Гермиона ничего не ответила на это. Она лишь сделала несколько шагов в сторону, предоставляя возможность Пэнси подойти ближе к могиле своего отца.

— Вижу, тебе это даже нравится, — искоса взглянув на нее, протянула Паркинсон.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что ты теперь Малфой, — пожала она плечами.

После этих слов Гермиона почувствовала себя уязвленной.

— Нет... Просто так вышло, ясно? — резко ответила она.

— Да мне, по большому счету, и дела нет никакого. — Губы Пэнси дрогнули в полуулыбке. Она аккуратно присела на корточки возле надгробия и возложила пышную красную розу.

— Тогда не...

— Помолчи... — перебила она Гермиону и чуть склонила голову. — Пожалуйста. — В ее голосе не было ни раздражения, ни злости. Лишь легкая надменность, присущая, пожалуй, каждому аристократу. Когда ты молод, и жизнь складывается по плану, зачастую начинаешь превозноситься. Но по плану ли? Конечно, Гермионе не казалось, что смерть отца выбила Пэнси из колеи, но она все же видела — особенно теперь — что-то в ней надломилось.

Проследив за тем, как Паркинсон длинными изящными пальцами провела по снегу и собрала в ладонь небольшую пригоршню, которая тут же потаяла, Гермиона грустно вздохнула и собралась было уходить, как вдруг услышала:

— А знаешь, в Лондоне сейчас совсем нет снега, — проговорила Пэнси, глядя в неопределенность.

— Я знаю, — хриплым голосом отозвалась Гермиона, и брови ее чуть дрогнули. — Я скучаю по нему... По знакомым улицам, уютным паркам. По квартире, в которой я и Чарли жили, после... — тут она запнулась, — после всего произошедшего.

— После войны и того, как ты скрывалась с этим мальчиком, — кивнула Пэнси и усмехнулась. — Моя мама считает, что ты это нарочно делала, чтобы набить за него цену.

Гермиона окинула ее холодным взглядом.

— Меня это не интересует, — сухо бросила она.

Паркинсон вновь лишь пожала плечами.

— Но ты молодец, Грейнджер. Драко сказал, что ты заключила сделку с Люциусом... Чичели-холл великолепен. Он даже больше Малфой-мэнора, — задумчиво протянула она. — Вот только... одной в таком огромном особняке. Не знаю, намерено ли Малфой-старший распорядился таким образом.

— Скорее всего, — хмуро изрекла Гермиона. — Но мне не привыкать. Я постоянно одна.

Неожиданно порывистый ветер заставил закружиться ворох снежной пыли возле надгробия.

— Не понимаю таких людей, — с каким-то пренебрежением в голосе, сказала Паркинсон, в упор посмотрев на нее. — Кто-то мешает тебе быть с кем-то? Что ты ноешь об этом, словно ждешь, когда же кто-нибудь придет и утешит, погладит по головке... Не ты одна, Героиня войны, потеряла близких людей. Да, тебе досталось больше, но и остальным, поверь, сейчас несладко тоже, — процедила Пэнси отчаянно. Сильный ветер разметал ее волосы, и некоторые пряди теперь лезли на лицо.

Сейчас Гермионе не казалось, что Паркинсон превозноситься. Весь ее образ напоминал ей себя, и она вдруг улыбнулась. Очень горько, очень устало, глядя прямо в глаза Пэнси, как будто одним взглядом выразила признание ее правоты.

— Составишь мне компанию? — спросила Гермиона после некоторого молчания. Пэнси чуть скривила губы в улыбке. "Прямо, как Малфой", — мелькнуло в голове.

— Смотря, куда ты вознамерилась направиться.

Ветер, казалось бы, чуть стих, но Гермиона знала, что вскоре он опять возьмется за свое дело. Вздохнув поглубже, она посмотрела вдаль.

— В особняке сейчас гости... И Драко, который меня ненавидит, — она медленно выпустила воздух из легких. — Я хочу... туда, где снега нет, — вновь взглянув на Паркинсон, вымолвила она. — Хочу в Лондон.

Пэнси вскинула бровь и плотнее укуталась в мантию.

— Малфой, конечно, не будет в восторге от того, что я оставляю его, со всеми ними, но... — задумалась она.

Гермиона опустила голову, почувствовав укол непонятной ревности.

— На самом деле, я еще не трансгрессировала на такие большие расстояния.

— Зато трансгрессировала я, — заверила ее Гермиона. — Держись за мою руку.

Паркинсон взялась за протянутую ладонь и вздохнула. Было видно, что она немного нервничает.

— А что, Малфой сильно взбеситься, когда узнает, с кем проводила время его девушка? — улыбнувшись, спросила Гермиона и, крепче сжав ее руку, трансгрессировала.

— Девушка? — уже в близлежащем от Чарринг-Кросс закоулке услышала она изумленный голос.

Шум автомагистралей и ресторанная музыка неподалеку заглушили ответ Гермионы, поэтому Пэнси переспросила вновь:

— Ты думаешь, мы с ним... встречаемся что ли? — она насмешливо вскинула одну бровь.

Гермиона поджала губы и, оглядевшись по сторонам, направилась к выходу из подворотни.

— Разве нет? — пробормотала она.

— Драко — мой лучший друг, — заявила Паркинсон, каким-то надменным жестом откидывая волосы с плеча. — Я никогда не была и не стану одной из его профурсеток, Грейнджер.

Отчего-то слова Пэнси полоснули холодным лезвием по сердцу. Гермиона почувствовала себя уязвленной и подавленной, но дело было даже не в Паркинсон... Наоборот, осознание того, что Драко и Пэнси не вместе, заставило ее на мгновение ощутить унизительное облегчение на душе. Не по себе ей стало от презрительного тона, который использовала Пэнси, назвав тех, с кем иногда проводил время Малфой, профурсетками.

— Ясно, — чуть слышно вымолвила Гермиона.

Лондон встретил их пасмурной, промозглой погодой, и снега в городе действительно не было. Всегда туманная и дождливая столица Британии у Гермионы зачастую олицетворялась с самой собой. Наверное, именно поэтому она чувствовала себя здесь спокойно. Как-никак, Лондон всегда был ее домом.

Спустя несколько минут они вдвоем набрели на одно из заведений, и Пэнси узнала наконец эту улицу.

— Да здесь же "Дырявый котел" в двух шагах! — воскликнула она. Гермиона согласно кивнула и указала на кафе, возле которого они очутились.

— Зайдем?

Паркинсон чуть скривилась, пренебрежительно оглядев место, но все же изъявила готовность пойти.

Заведение занимало два этажа, и Гермиона предпочла расположиться на втором, к которому вела неудобная винтовая лестница.

— Люциус, конечно, тот еще подонок, но он безумно красив, согласись, Грейнджер? — через некоторое время спросила Паркинсон, когда они уже заняли свободный столик и сделали заказ.

— Ты знаешь, я как-то не думала об этом, — уклончиво ответила Гермиона.

— Да брось, кто останется равнодушным, когда он рядом, к тому же... Драко говорил, что у вас была брачная ночь, — с непроницаемым лицом, но с легкой улыбкой продолжала Пэнси.

Гермиона вдруг почувствовала, как по спине пробежали мурашки, а сердце в груди сделало кульбит и забилось с удвоенной силой.

— Он так сказал? — севшим голосом проговорила она.

— У него теперь все разговоры о своей мачехе, — покачала головой Паркинсон. — Даже скучно...

— А он... он больше ничего тебе не рассказывал об этом?

Пэнси положила ногу на ногу и откинулась на спинку стула.

— Почему я должна тебе что-то докладывать? Он мой друг, а ты никто.

Гермиона неловко замолчала. Она какое-то время смотрела в равнодушные глаза Паркинсон, пытаясь понять ее сложную натуру. Она не была заносчивой, не была властной...

Какой-то мужчина вдруг в этот момент подошел к ней и что-то пробормотал на ухо, но Пэнси не удостоила этого магла даже взглядом.

... Была особенной. Про таких Гермиона обычно думала "принцесса с самого рождения". Но никогда бы раньше она не назвала таковой слизеринку Пэнси Паркинсон. Что-то исключительно необыкновенное открыла для себя в ней Гермиона. Что-то приобретенное по мере взросления. Таких, как она, на улице провожают взгляды мужчин, но она словно бы и не замечает их. Не купается во внимании — ей все равно, потому что подобные ей влюбляются лишь однажды. Такие всю свою красоту и женственность отдают без остатка тому единственному, но зачастую любовь эта оказывается несчастной.

Да, Пэнси была особенной, и Гермиона понимала теперь, за что ее ценил Малфой.

Вот только за что, в свою очередь, ценила Паркинсон его? Этого она не могла взять в толк, как и того, почему он занимает большую часть ее собственных мыслей.

— Не было никакой брачной ночи, — выдохнула наконец Гермиона. — Люциус Малфой никогда бы... не притронулся к грязнокровке, — выдавила она, поднимая глаза на Пэнси и улавливая некую напряженность в ее позе.

— Выходит, Драко зря ринулся тебя защищать, — протянула Паркинсон, глотнув из своего бокала.

— Защищать? — изумилась Гермиона.

Та передернула плечами.

— Возможно, он бы избежал заклятия... Не смотри так на меня, конечно же, я в курсе, что Драко анимаг.

— Нет, постой, — Гермиона неверяще смотрела на нее. — Ты только что заявила, что Драко ринулся меня... защищать?

— Не только твои друзья умеют совершать подвиги, Грейнджер.

— Это несоизмеримо, Паркинсон.

— Довольно, — отрезала Пэнси. — Я не хочу говорить "о друзьях".

— Тогда, может, расскажешь, как Малфой умудрился замаскировать царапину на шее, когда я подозревала его в анимагии? Чары дурмана, полагаю?

— Что ты все о Драко заладила? Да, Грейнджер, это были чары дурмана, ты права, впрочем, как всегда, — устало проговорила Паркинсон и вновь подозвала официантку. — Лучше... расскажи, зачем тебе понадобилось красть феникса покойного старика Дамблдора? — вскинула она бровь.

— Что, и такие слухи ходят?

— Слухи ходят разные и... раз уж мы здесь, я хочу сама узнать тебя лучше, а не из газет или со слов Малфоя, — улыбнулась Пэнси. Улыбнулась неожиданно тепло и дружелюбно, и Гермиона подумала, что сегодня припозднится, возвращаясь в Уилтшир.

Театр — оплот искусства. Там умирали и рождались великие вещи. Там пахло творчеством, сладкими иллюзиями, гримом... Звучал звон голосов скандальных артисток, стук каблуков, шелест юбок и тяжелых кулис, звон бьющегося стекла, стук об пол падающей бутафории, громкие окрики постановщиков, смех, слезы и аплодисменты. В Садлерз-Уэллзе Гермионе довелось побывать впервые, впрочем, как и Пэнси. В Лондоне они обе словно чувствовали себя живыми. После спектакля был очередной паб, поэтому возвращение в особняк Малфоев совершилось лишь поздней ночью, когда домочадцы, по обыкновению, должны были уже спать.

Трансгрессировать в дом у Гермионы не получилось, и ей пришлось будить старого эльфа, чтобы тот открыл ей дверь парадного входа.

— Мне так жаль, Воркотун, — лепетала она уже в холле. — Наверное, мистер Малфой поставил чары...

— Чары всегда окружают особняк, — проскрипел домовик. — Но молодой маглокровой хозяйке, конечно же, невдомек...

— Ох, Воркотун, — устало проговорила Гермиона, облокотившись спиной о стену. Она чувствовала слабость и легкое головокружение после выпитого. — Можешь проводить меня до... комнаты... мистера Драко... Малфоя? — вдруг вымолвила она и задержала дыхание, словно и сама не ожидала услышать подобное от себя самой.

Эльф окинул Гермиону презрительным взглядом и вновь заворчал:

— Не престало маглокровой хозяйке в такой час слоняться к молодому хозяину Малфою! — Однако, будто бы противореча собственным словам, он побрел к лестнице и поманил ее за собой. — Хозяин накажет, когда узнает об этом... Попомните мои слова, Хозяин накажет... — продолжал эльф до тех пор, пока они не оказались возле нужной двери.

Сердце привычно дрогнуло, а щемящее чувство безнадежности так некстати нахлынуло вновь.

— Спасибо, — шепнула она вслед удаляющемуся домовику. — Только, пожалуйста... не говори никому.

Гермиона ощутила, как вдруг невероятная усталость опустилась на плечи.

"Интересно, Малфой чувствовал то же, когда вот так стоял перед дверью ее комнаты?" — точно бы голос прозвучал в ее голове.

— Едва ли, — ответила она ему и, набравшись смелости, повернула ручку. Дверь с глухим скрипом медленно отворилась, но, кроме силуэта огромной шикарной кровати, в комнате не было видно ничего. Что-то теплое внутри раскололось и понесло жар по всему телу. Ни привычного холода, ни страха, ни ненависти... Затмевалась меланхолия. Спряталась в самый дальний уголок сознания, прогоняя мучительные сомнения.

Глубоко вздохнув, Гермиона прислонилась спиной к двери и закрыла ее. Глаза постепенно привыкли к темноте, и она различила светлую макушку на краю кровати. Сегодня Драко был здесь.

Несколько неровных шагов, очередной печальный вздох, и Гермиона осторожно взобралась на его кровать, а затем в своем зимнем пальто и шапке легла прямо на Малфоя и, дотронувшись до его безупречно красивого лица, погладила по щеке.

Вздрогнув, Драко мгновенно проснулся и поморщился, фокусируя взгляд на... лежащей на нем Гермионе? К своему крайнему изумлению, он и впрямь видел перед собой ее лицо и сначала засомневался в том, что происходящее сейчас ему вовсе не снится.

— Грейнджер? — хриплым ото сна голосом спросил он и неосознанно стиснул ее плечи, убеждаясь, что она настоящая. — Ты что... спятила?

Гермиона понуро опустила голову на его грудь. Так она слышала стук его сердца и отстраненно думала, что каждый удар для нее — это много, много больше, чем просто сокращение мышц.

— Почему ты? — вымолвила она, вновь поднимая голову. — Ты до невозможного испорчен, ты тот, о ком я обычно думаю "да с ним беда"... — жалобно проговорила Гермиона и опять погладила его лицо ладонью. — Почему ты волнуешь меня?..

Драко беззвучно сглотнул, тело его напряглось.

— Вновь и вновь... — совсем тихо продолжила она. — Смотри, я даже пришла к тебе, как одна из твоих профурсеток...

— Профурсеток? — скривившись, переспросил Малфой. — Ты, выходит, с Пэнси пообщалась? — его слегка осипший, насмешливый голос заставил Гермиону смущенно опустить взгляд.

— Какая разница, Малфой? — вздохнула она. — Я сама себя истощила, у меня больше не осталось сил на борьбу с тобой.

— Борьбу со мной? — Постепенно все, что говорила Гермиона, начало его забавлять. Внимательно слушая каждое ее слово, Малфой медленно провел взглядом незримую линию от ее шеи до губ. Одна его рука лениво опустилась на ее бедро и как бы невзначай погладила сквозь тонкую ткань темной юбки. Другой он неспешно стянул с ее головы шапку и кинул на пол.

— ... Мне кажется, я схожу с ума, понимаешь? — тем временем продолжала Гермиона, позволяя его рукам расстегивать пуговицы ее пальто. — Оно не дает мне покоя, поэтому я не хочу постоянно ссориться еще и с тобой, Драко. Я думала... думала, когда ты вернешься, когда закончится твое наказание, между нами больше не будет прежней холодности, но стало еще хуже, чем было, — ее наполненный бесконечной нежностью и печалью одновременно голос звучал так искренне. — Но даже это меркнет, по сравнению с тем, что ты волнуешь меня... Как это возможно? Как же так вышло?.. — покачала она головой, и вновь ее руки коснулись его разгоряченной кожи, заставляя его падать в пучину настоящего безумия и невероятного желания. Судорожно вздохнув, Гермиона провела пальцами по мягким прядям светлых волос, даже не представляя, какой эффект вызывает у Драко то, что она делает, и то, как близко ее тело от его напряженной плоти.

Сделав над собой усилие, Драко продолжил неторопливыми движениями освобождать Гермиону от теплого пальто, и вот оно уже падает на пол вслед за шапкой. В ее глазах наконец мелькнуло понимание. Конечно, она почувствовала его возбуждение. Голова кружилась, а перед глазами все поплыло от напряжения, когда его цепкие пальцы обхватили ее талию, а хрипловатый, тягучий голос спросил, словно давая последний шанс:

— Уйдешь?

В груди Гермионы все перевернулось и содрогнулось. Она почувствовала, как горячая кровь, скользящая по венам, прилила к лицу, и на щеках выступил румянец. Он ведь все равно не отпустит... Ведь так?

— Нет, — коротко ответила она, и в тот же момент его лицо исказила холодная усмешка, а пытливые руки крепче прижали к себе. Малфой одним резким движением перевернул ее так, чтобы теперь самому нависать над ней. Она не могла пошевелиться. Каждый нерв, каждая клеточка ее тела спешили повиноваться всем его прихотям.

Горячая ладонь Драко скользнула по ее груди, его лицо было так близко, губы почти касались ее собственных, а дыхание опаляло кожу. Он блаженно прикрыл глаза, подернутые поволокой желания и порывисто прошептал:

— Нет, Грейнджер, это ты во всем виновата... Не прикидывайся, ведь это ты вскружила мне голову.

Гермиона чуть не задохнулась от его прикосновений и таких его слов, но мгновением позже его губы накрыли ее рот. Упрямые, настойчивые губы... И все-таки до странности нежные. Он жадно целовал ее, не давая возможности ответить на его слова, а властный язык ворвался внутрь, подчиняя своей воле. Руки ее скользнули по напряженной шее Малфоя... Вот так один лишь шаг, и она потеряла себя, запутавшись в бесконечном лабиринте чувств и эмоций. Она отвечала на его поцелуй, повинуясь всем его движениям, позволяя стягивать с себя платье и наверняка навсегда уничтожая холодную стену его отчужденности.

Так близко, так настойчиво... Жарко и пьяняще.

— Проклятие... — раздраженно пробормотал Малфой, едва отрываясь от ее губ и быстрыми, неловкими движениями освобождая себя и ее от оставшейся одежды и белья.

У Гермионы бешено забилось сердце, когда она увидела, как он возбужден. Она успевала лишь жадно хватать ртом воздух, в то время как его ненасытные губы пытливо исследовали ее шею.

— Ты... ты вскружила мне голову, слышишь?.. — вновь раздался его горячий шепот. Прижимаясь к ней, Драко провел рукой по ее телу: по груди, по животу, еще ниже, по холмику ее лобка, ниже, по внутренней стороне ее бедер... Развел ее ноги, отчего она вспыхнула еще сильнее, остановился на мгновение, прежде чем войти, и поймал ее взгляд. Гермиона глядела на него так, словно собиралась что-то сказать, и вот когда с ее губ уже почти слетели слова, он резким толчком вошел в нее. Зрачки ее расширились, а рот приоткрылся, судорожно глотнув воздуха. — Это Империус, Грейнджер? — выдохнув в ее губы, прорычал Малфой, начиная медленно, осваиваясь, двигаться в ней. — Отвечай... Империус? Ты... заколдовала меня... не так ли?

— Нет... — еле слышно вымолвила Гермиона, вздрагивая и отчаянно прогоняя стыд и страх перед надвигающимся утром. Она немного выгнула спину, чувствуя, как его движения стали резче, быстрее, а проникновение — глубже.

— Тогда, может... приворотное зелье?.. Амортенция?.. — продолжал допытываться Драко, погружаясь в нее еще резче и глубже, отчаянно добиваясь блаженного пика наслаждения, упиваясь ею... Наконец-то с нею... Чистой, желанной, той, которую он так жестоко и разнузданно хотел все это время, всем своим порочным сердцем.

— Нет... — вновь выдохнула Гермиона, раскрывая губы навстречу его новому поцелую. Пульс бился с невероятной скоростью, тела двигались в такт друг другу, словно механизм. Вечный двигатель. Ни секунды остановки, промедление — смерть. Как будто вся цель его жизни — это одно движение в ней. Он чувствовал всю глубину... Неистовый поцелуй приостановился вновь, давая волю рваному, тяжелому и сбивчивому дыханию. Воздух словно накалился и с трудом шел в легкие.

— ... Лжешь, Грейнджер... — проговорил он просто потому, что не мог не оставить последнее слово за собой.

— ... Нет...

— Лжешь!

— ... Нет... Драко! — выгибаясь, вскрикнула Гермиона, и Малфой почувствовал, как по его телу прошла судорога. Глаза его закрылись, и он со стоном выпустил из груди воздух.

Тяжелое дыхание Драко опаляло щеку, шею и влажные от поцелуев губы. В одно мгновение Гермионе стало страшно и неприятно — что же она наделала? Как же она теперь будет смотреть в глаза Люциуса... Пэнси и... Чарли?

Прошло несколько минут, прежде чем Малфой приподнялся и, откатившись в сторону, лег на бок, лицом к ней. Его руки с невероятной бережностью накрыли ее тело тонкой тканью покрывала и обвили, прижимая к себе, а она все также лежала на спине, остекленевшими глазами глядя в потолок, словно пребывая в некой прострации, и думала, что будет с нею, ворвись к ним сейчас, в эту самую минуту, мистер Малфой? Подбородок ее задрожал. Она нервно поежилась, но Драко лишь крепче обнял ее.

Несмотря на свое волнение и страх, Гермиона также чувствовала и безмерную усталость. Ее чисто физические силы вступили в противоречие с душевным состоянием тревоги и беспокойства, и через некоторое время она им все же повиновалась, погружаясь в мятежный сон.

________________________________________

А я напоминаю, что здесь:

vk.com/marycherryclub и

www.diary.ru/~MaryCherryClub — каждая часть с картинкой:) — продолжение выходит по частям каждые несколько дней.