— Все произошедшее можно уложить в пять счетов, — произнес Малфой в который уже раз за вечер. — На счет «один» мы с Рудольфусом вошли в тот маггловский дом на окраине Белфаста…
Северус Снейп вздохнул и прикрыл глаза.
— На счет «два» я поднял палочку, чтобы произнести «Империо»…
Снейп едва заметно кивнул.
— На счет «три» в комнате оказалась толпа авроров, и Рудольфус сразу же аппарировал…
Снейп открыл глаза и неслышно забарабанил пальцами по столешнице.
— На счет «четыре» воздух вокруг стал разноцветным от аврорских заклинаний, я попытался аппарировать — но они уже поставили барьер. Как минимум пять лучей — я точно помню, что один был фиолетовый, как при Оглушающем заклятии — сошлись надо мной в такой… островерхий купол... не знаю, как сказать по-другому, дракклы все раздери, Сев!
— На счет «пять» я активировал порт-ключ — тот самый, гоблинской работы, на него никакие барьеры не действуют, ты знаешь…
Снейп легонько сжал пальцы Люциуса, но в следующую секунду тот выдернул руку и вскочил с кресла.
— А на счет «шесть», и «семь», и «восемь» я сижу здесь и как идиот, повторяю тебе это в сорок пятый раз! Почему это со мной случилось? Как вообще это могло случиться?!
Малфой опустился на место и теперь уже сам схватил руку друга.
— Сев, может быть, мы с тобой ошиблись? — спросил он с надеждой. — Может быть, мы просто неправильно диагностировали проклятие?
Снейп вздохнул и откашлялся:
— Люц, послушай, мы проверили пятью различными способами, включая активацию родовых Чар Защиты и диагностику на крови. Случайная комбинация нескольких заклинаний привела к тому, что на тебе лежит проклятие Тайного Желания, и это несомненный факт.
Люциус откинулся на спинку кресла и застонал.
— Возможно… — начал было Снейп, но Малфой качнул головой, заставляя Северуса замолчать.
— Не стоит, Сев. Я проклят, но это не проклятие умственной отсталости. Я понимаю, что мы с тобой не ошибаемся. Я понимаю, что в ближайшие же дни под влиянием этого проклятия начну испытывать к одному из авроров, с чьих палочек слетели те заклинания, некие странные желания, противостоять которым буду не в силах до тех пор, пока не получу возможность желания эти удовлетворить. Один только Мерлин знает, что это будет за чушь и дрянь, и насколько она окажется унизительной для моей чести или опасной для жизни!
— И один только Мерлин знает, кто из авроров очутился с тобой в связке, — пробормотал Северус. — Ведь проклятие работает в обе стороны, а ты сам говоришь, что их там была целая толпа…
«Ошибаешься, друг мой, — с отчаянием подумал Люциус. — Для того чтобы знать, кто оказался по другую сторону проклятия, не обязательно взывать к праху Мерлина. Достаточно вспомнить, что единственным аврором среди нападавших, лицо которого я разглядел совершенно отчетливо, был Кингсли Шеклболт, и не будь я Малфоем, если мы с ним теперь не связаны…»
…Предки Люциуса Малфоя в далеком рабовладельческом прошлом наверняка владели предками Кингсли Шеклболта, и где-то в глубинах малфоевского подсознания осталась память об этом — ничем иным Люциус не мог объяснить тот факт, что всякий раз, когда в Министерстве Магии его взгляд натыкался на внушительную фигуру молодого темнокожего аврора, им, Люциусом, овладевало непреодолимое желание рявкнуть в полный голос: «На колени, Кинг!» и услышать в ответ послушное: «Да, маста Люц…»
Люциус во всех подробностях представлял, как в просторной кабине министерского лифта — почему-то непременно хотелось, чтобы все это происходило в лифте — Шеклболт станет медленно и грациозно, с той особой грациозностью, которая свойственна всем темнокожим, независимо от их роста и комплекции, опускаться на колени, вытягивая длинные руки вдоль тела и облизывая кончиком языка свои полные губы… Как зло будут сверкать его глаза, но злость тут же уйдет из взгляда, сменившись покорностью, а по виску потечет крохотная капелька пота…И как он сам, Люциус, наклонится прямо к лицу Кингсли, вдохнет пряный и чуть терпковатый запах его коричневой кожи и…
На этом месте воображение обычно Люциусу отказывало. Вернее, это он сам неимоверным усилием воли заставлял себя не превращать фантазию из разряда «на грани приличия» в откровенно порнографическую картинку. «Все это не более чем свойственное белому мужчине желание доминировать над темнокожим, — мысленно рассуждал Малфой. — Отсюда и навязчивая идея поставить Шеклболта на колени, то есть — в унизительное для него положение, и это нелепое, непонятно из какой книжки выскочившее «маста», и вообще вся ситуация в целом! Вот, спрашивается, зачем мне к нему наклоняться? Не для того же, в самом деле, чтобы слизать с виска эту крохотную соленую капельку! И уж точно не для того чтобы поцеловать, спаси Мерлин и сохрани! Пожалуй, ударить по лицу, да, ударить наотмашь — вот единственная цель, которой можно хоть как-то оправдать эту фантазию, это безумие, это… это наваждение!»
Так Люциус уговаривал сам себя, убеждал в том, что нет ничего неприличного и неестественного в его фантазиях, а поскольку в деле убеждения кого-либо в чем-либо Люциусу Малфою равных не было, у него это отлично получалось — до следующей встречи с Кингсли Шеклболтом…
— Люц! Люц, ты меня слышишь? — судя по выражению лица Северуса, он обращался к Малфою не в первый раз.
— Я задумался, — сглотнул Люциус. — Что ты говорил?
— Говорил, хорошо, что ты был в маске, — произнес Снейп. — Тебя никто не вычислит, а ты довольно скоро сам поймешь, к кому и какие желания испытываешь. Тогда мы сможем придумать, как удовлетворить их, не вызывая никаких подозрений…
— Скажи, Сев, — перебил его Люциус. — Скажи мне, этот аврор, пока что нам неизвестный, он ведь тоже будет испытывать какие-то желания по отношению ко мне?
Прежде чем ответить, Северус Снейп несколько секунд потрясенно смотрел на друга.
— Что? — моментально раздражаясь, спросил Малфой.
— Ничего, — покачал головой Снейп. — Просто не думал, что когда-нибудь услышу, как Люциуса Малфоя интересует кто-то другой, кроме самого себя.
— Мы оба с этим «пока что неизвестным нам аврором» находимся под проклятием, не забыл? Ничего удивительного, что меня это интересует. Что там происходит с человеком, если он не находит способ удовлетворить свои желания? Он умирает?
— Сходит с ума, — печально произнес Снейп. — И противодействия нет. Во всяком случае, мне они неизвестны, но есть отличный специалист по редким проклятиям, и если ты обратишься к нему, я думаю, он сможет найти средство! Или ты сможешь найти способ удовлетворить желание.
— А тот, второй? — настойчиво поинтересовался Люциус.
Снейп пожал плечами.
— Главное, чтобы свое желание осуществил ты, и сделал это прежде, чем проклятие окажет необратимое воздействие на твой разум. Желания второго никакого значения не имеют.
— Собственно, нечто в таком роде я и ожидал услышать, — резюмировал Малфой.
* * *
В том, что проклятие Тайного Желания связало его именно с Шеклболтом, Малфой убедился уже на следующее утро, переступив порог Министерства Магии. Кингсли стоял у фонтана вместе с другим аврором, то ли младшим Смитом, то ли старшим Брауном, и оба с хмурым видом рассматривали какие-то бумаги. Пары взглядов на гладко выбритый, шоколадного цвета, затылок Шеклболта, на золотое кольцо в его правом ухе, на плечо, обтянутое красной тканью форменной аврорской мантии, оказалось достаточно, чтобы перед глазами Малфоя поплыли его обычные видения, и никогда еще они ни были такими яркими и красочными.
Он поспешил пройти мимо авроров, и взгляд Шеклболта, пожалуй, мог бы прожечь дырку в малфоевском атласном сюртуке от мадам Малкин. Люциус ощутил этот взгляд всей кожей, словно между его лопаток и в самом деле появилась дыра. Дойдя до ближайшего укромного места, он позволил себе на миг прислониться спиной к стене и перевести дух. То, что он чувствовал, проще всего было передать словом «вожделение», и у него больше не оставалось сомнений в том, что именно он хотел бы сделать, доведись ему все-таки наклониться к лицу Кингсли Шеклболта.
Спустя неделю Малфой мог охарактеризовать свое состояние как «очень взвинченное», спустя две он уже почти сходил с ума от напряжения. Стоило ему переступить порог Министерства, как Шеклболт начинал буквально преследовать его — или это он сам теперь повсюду выискивал его? Аврор внезапно выходил из-за поворота в коридоре, настигал Люциуса в Атриуме, садился за соседний столик в министерском буфете, сверлил спину тяжелым взглядом, доводил до исступления своим низким хрипловатым голосом, а однажды, однажды ему довелось услышать, как Кингсли смеется! От этого звука у Малфоя задрожали ноги, и пришлось немедленно опуститься на скамью, чтобы не упасть прямо посреди зала для совещаний, где собирались представители всех отделов для еженедельной общей планерки.
Что ощущал Шеклболт, оставалось тайной — он умел держать непроницаемую маску на своем негритянском лице не хуже Люциуса, и тому оставалось лишь надеяться, что все эти встречи так же мучительны для аврора, как и для него самого — какова бы ни была природа желаний Кингсли относительно Малфоя.
Пару дней Люциус не ходил в Министерство, сказавшись больным, но от этого стало только хуже. Нарцисса хлопотала вокруг него как наседка, и стоило только закрыть глаза, Кингсли появлялся на внутренней стороне век: улыбался своими невозможными губами, покачивал головой, трогал пальцами золотую серьгу, потирал мочку уха… Отвлечься не получалось ни на что и успокоение не находилось ни в чем.
Снейп — единственный человек, посвященный в его тайну — известие о характере и объекте малфоевского желания принял почти без удивления, но впал в отчаяние от безрадостной перспективы, открывающейся перед Люциусом.
— Тролль тебя задери, Люц! — воскликнул растерянный Северус. — Это желание не из тех, которые можно легко удовлетворить! К тому же, как ни крути, он аврор, а ты Упивающийся Смертью. Он на тебя охотится! Вы враги, понимаешь?
— Какое это имеет значение? — процедил Люциус сквозь зубы, прекрасно, впрочем, догадываясь, куда клонит Снейп.
— Если бы вы были, выражаясь маггловским языком, по одну сторону баррикады, вы оба смогли бы поговорить откровенно. Возможно, вам удалось бы найти какой-то разумный компромисс, помочь друг другу, но так…
Северус сокрушенно покачал головой:
— Приди ты к нему, это будет равнозначно твоему приговору. Мистер Кингсли, я тут недавно попал под перекрестный огонь аврорских заклинаний, во время очередного нападения на маггловский поселок по приказу Темного Лорда, и теперь мы с вами связаны редким проклятьем…
— Заткнись! — заорал Люциус, и Северус обиженно умолк.
Спустя пару минут Малфой нарушил молчание:
— Как проверить, понимает ли сам Шеклболт, что он под проклятием?
Снейп оскорбленно вздернул подбородок.
— Понятия не имею, Люц. Я все-таки специалист по зельям, а не по редким проклятиям.
Специалист, которому Люциус изложил суть дела, естественно, не открывая имен и подробностей, был несказанно поражен тем фактом, что кому-то, кроме него самого, удалось правильно диагностировать такое редчайшее проклятие.
— О нем мало кто знает, мистер Малфой. И если бы ваш товарищ по несчастью, тот, кто оказался с вами в связке, заподозрил бы что-то, его имя уже было бы в списке моих клиентов. Ни колдомедики, ни другие маги, специализирующиеся на снятии проклятий, не смогли бы определить, что его желания — какими бы они ни были — возникают под магическим воздействием.
— Почему же нам с моим другом удалось выявить это воздействие? — хмуро поинтересовался Малфой. — И даже раньше, чем проклятие Тайного Желания активировалось?
Специалист хитро прищурился:
— Невероятное стечение обстоятельств и ваше личное везение! Во-первых, вы кинулись исследовать свою магическую ауру немедленно! Во-вторых, вы применили для этого самые мощные средства, что, безусловно, делает честь вам и вашему другу, а в-третьих, в-третьих, мистер Малфой, из того, как мне видится ситуация, совершенно ясно, что маг, с которым вы оказались в связке, ничего не заподозрит — потому что под ударом были вы, а не он. Кроме того, мистер Малфой, голубчик, должен сказать, что отчаиваться не стоит! Вам несказанно повезло!
— В каком смысле?
— Как это в каком? Ведь вы испытываете такое естественное желание к своему товарищу по несчастью!
— Естественное? — приподнял брови Малфой. — По-вашему, вожделеть мужчину — это вполне естественно?
— Не будьте таким ретроградом! — благодушно рассмеялся специалист. — Вам ли, чистокровному магу из древнего и славного рода, не знать о том, что иногда случается между молодыми волшебниками в период становления их личности, в пору, когда юноши ищут себя в этом бурном мире и…
— Я не ищу себя в бурном мире! — заявил Люциус Малфой самым холодным тоном из тех, на которые был способен, и специалист по редчайшим проклятиям немедленно прекратил смеяться. — И я не юноша в период становления личности. Я женат и вполне благополучно, смею вас уверить! Меня никогда не привлекали представители одного со мной пола, и я не нахожу ничего естественного в том желании, которое испытываю к своему «товарищу по несчастью», будь он трижды проклят!
— Ну, зачем же так резко! — специалист с поскучневшим видом пожал плечами. — Когда я говорил о естественности вашего влечения, я вовсе не имел в виду, что вы имеете подобные склонности, только… Только подумайте вот о чем, мистер Малфой — действие этого проклятия высвобождает самые потаенные желания, многократно усиливает и концентрирует малейшие чувства, когда-либо испытываемые одним человеком по отношению к другому. То есть, если бы вы испытывали легкую неприязнь к этому магу — не скажете, кстати, кто он такой, нет? — сейчас вы сходили бы с ума от ненависти к нему. И желанием вашим было бы отнюдь не стремление заняться с ним сексом — давайте уж называть вещи своими именами! Вам сейчас хотелось бы убить его, и с течением времени эта навязчивая идея овладела бы вашим разумом настолько, что вы оказались бы перед мучительным выбором: либо удовлетворить свое желание, либо сойти с ума! Третьего варианта это проклятие, увы, не оставляет.
— У меня и сейчас нет никакого третьего варианта! — вскинул голову Малфой. — Или удовлетворить желание — или сойти с ума.
— Я уже говорил вам, что не вижу поводов для трагедии, — заметил специалист почти так же холодно, как сам Люциус пять минут назад. — Все, что вам нужно — встретиться со вторым магом, попавшим под действие проклятия, и реализовать свои фантазии.
— Отличный совет! — раздраженно произнес Малфой, вставая. — Не говоря уже о том, что желания этого самого «второго мага» могут быть абсолютно противоположны моим!
— Политика, — почти разочарованно протянул специалист по редчайшим проклятиям. — В любом случае, мистер Малфой, у вас есть только два варианта: удовлетворить свое желание или сойти с ума. Третьего…
— …варианта это проклятие не оставляет! — закончил фразу Люциус и, поддавшись мгновенному порыву, добавил. — С желанием его убить было бы проще…
— Я сделал бы вид, что не слышал этого даже без Нерушимого обета, который дал вам в самом начале нашей встречи, — поспешно склонил голову специалист.
* * *
Какое-то время Люциус потратил на размышления о природе желаний, которые Кингсли Шеклболт мог испытывать по отношению к нему. Безо всякого сомнения, Кингсли никогда не питал к нему симпатии. До того, как в жизни Малфоя возник Темный Лорд, они с Шеклболтом практически не пересекались — насколько это представлялось возможным в тесном и замкнутом мирке британских волшебников.
В Хогвартсе Малфой учился на два курса младше, они были на разных факультетах и не имели общих интересов. Когда Люциус пришел работать в Министерство, Кингсли уже стал аврором, и общение их ограничивалось дежурными приветствиями в утреннем Атриуме или ничего не значащими фразами, сказанными друг другу на общеминистерской планерке.
С того времени как Люциус принял метку, все изменилось. Любой аврор — и Шеклболт, разумеется, тоже — становился теперь противником Малфоя. Ему было прекрасно известно, что под подозрением у Аврората находились многие волшебники, кичившиеся чистотой крови. И не раз, давая волю своим фантазиям, в которых фигурировали министерский лифт и капля пота на виске Кингсли, Люциус задумывался, кто именно из авроров собирает сведения на него самого. Таким человеком вполне мог оказаться и сам Шеклболт, по непроверенным слухам, входивший в таинственный Орден Феникса, который объявил непримиримую войну Упивающимся Смертью. Подобные мысли придавали фантазиям особую пикантность — до тех пор, пока речь шла исключительно об игре воображения.
Неприязнь Шеклболта — а у Люциуса не было оснований предполагать, что Кингсли мог испытывать к нему нечто иное — под действием проклятия должна была усилиться многократно, переплавиться во чистую ненависть, и Малфой превратился в настоящего параноика, выискивая в любом случайном происшествии вокруг себя признаки готовящегося на него покушения.
Чары, выявляющие вредоносную магию, Малфой накладывал на все: еду, питье, предметы обстановки, личные вещи. Он избегал толпы, в которой так легко проткнуть человека отравленным кинжалом, не входил первым ни в одно помещение, не вскрывал почту и в каждом посетителе готов был увидеть убийцу под Оборотным зельем. Он почти перестал спать, шарахался от каждого прикосновения и, увидев теперь в Министерстве Шеклболта, немедленно пускался в бегство.
Уверенность в том, что Кингсли с каждым днем должен ненавидеть его все сильнее, ничуть не повлияла на природу его собственных желаний по отношению к аврору. Он по-прежнему хотел его, вожделел как самый экзотический, самый запретный плод, и эта страсть сжирала ему мозг и заглушала остатки здравого смысла. Люциус пытался смотреть на ситуацию отстраненно, разделять самого себя — молодого здорового мужчину, имеющего право на маленькие тайные фантазии — и болезненное, всепоглощающее желание, возможно, и подпитанное этими фантазиями, но рожденное вредоносной магией. Он прилагал массу усилий, сопротивляясь влечению, над которым не мог властвовать — а больше всего на свете Люциус Малфой ненавидел то, чем не был в состоянии управлять. Но все эти усилия оказывались тщетными.
Он представлял Шеклболта, занимаясь любовью с женой; он представлял Шеклболта, трахая под Оборотным зельем проститутку в дорогом борделе; он представлял Шеклболта, впервые в этом же борделе заказав не женщину, а мужчину — и всякий раз после оргазма испытывая не облегчение и удовлетворение, а мучительную тоску по недостижимому объекту своей страсти.
— Люц, ты сойдешь с ума, если не осуществишь свое желание, — встревожено говорил ему Снейп. — Надо найти какой-то выход…
— Наложить на него Империо, а потом стереть память? — хмуро интересовался Малфой. — Для этого я еще недостаточно безумен.
Люциус худел, серел и чувствовал, что сгорает изнутри. Его не волновали дела поместья, он стал безразличен к министерской работе, испытывал облегчение от того, что Лорд в последнее время призывал его нечасто, и даже восторженное сообщение Нарциссы о том, что она беременна, практически его не обрадовало. У Малфоя еще хватало сил на то, чтобы изображать какие-то эмоции, но на то, чтобы испытывать их по-настоящему, сил у него уже не осталось. Свет сошелся клином на человеке со сложнопроизносимым именем и шоколадного цвета кожей, и с каждым днем клин этот становился все острее.
* * *
В пятничный вечер, спустя почти месяц после событий в Белфасте, Люциус Малфой вошел в министерский лифт, и двери за ним закрылись с легким скрипом. Люциус, не глядя, протянул руку и нажал на нужную кнопку, лифт тронулся, и только тогда Малфой обнаружил, что в кабине он не один.
В дальнем углу неподвижно стоял человек, и увидев его, Люциус Малфой испытал невероятное облегчение при мысли, что теперь все закончится. Неизвестно как, неясно, каким образом, но закончится.
На этот раз не было никакого обмена приветственными кивками. Люциус понятия не имел, что именно испытывал к нему Кингсли, но то, что проклятие действовало на обе стороны, было видно невооруженным глазом. Шеклболт похудел, форменная мантия висела на нем свободно, а взгляд казался тусклым и больным. Люц припомнил собственное отражение, каким он видел его сегодня утром в зеркале, и усмехнулся помимо воли.
В ту же секунду свет в лифте мигнул и погас, кабинка, едва успев начать движение вниз, остановилась, и Малфой оказался впечатан в стенку. «Шеклболт убьет меня голыми руками», — подумал Люциус и расслабился в ожидании.
— Я ненавижу тебя, Малфой! — прорычал Кингсли ему на ухо, прижимаясь к Люциусу так плотно, что между их телами не осталось ни малейшего зазора.
— Я ненавижу тебя, высокомерный ублюдок, ненавижу! Больше всего на свете мне хочется тебя задушить!
Люциус слышал, как гулко бьется сердце Кингсли, и ощущал аромат его кожи — в точности такой пряный, как представлялось ему в мечтах. Как там сказал специалист по редчайшим проклятиям — можно или удовлетворить свое желание или сойти с ума, третьего варианта нет? Старик ошибался. Третий вариант — умереть, удовлетворяя чужое желание. Потому что проклятие работает в обе стороны одинаково, высвобождая самые потаенные человеческие мечты и максимально концентрируя чувства.
— Я убью тебя на хрен, Малфой! — горячо и хрипло прошептал Шеклболт на ухо Люциусу и чуть отстранился, одновременно с силой нажимая на его плечи.
— Убью, понимаешь?! — он изо всех сил старался говорить грозно, но выходило почти умоляюще, и Малфой даже не сразу понял, почему.
А когда понял, едва не заплакал от облегчения. Еще не веря до конца, он положил левую руку на пряжку ремня, стягивающего мантию Шеклболта — и его руку не убрали! Тогда, шалея от возбуждения и страха, Люциус поднял правую руку и притянул голову Кингсли к своему лицу. Малфой ощущал дыхание Шеклболта — такое же рваное, как и его собственное; дрожь, сотрясающую все это сильное тело — такую же точно, от которой его самого сейчас трясло как в лихорадке. Когда их губы, наконец, встретились, этот поцелуй меньше всего на свете можно было назвать нежным. Они кусали друг друга как два зверя, изголодавшиеся по чужому теплу или чужой крови, а, может, по тому и другому вместе.
Ошметки малфоевского здравого смысла вопили сейчас о том, что он сдает себя с потрохами, и все, что он делает сейчас, может привести его прямиком в камеру Азкабана — но невероятное чувство счастья и свободы, захлестнувшее его с головой, оказалось сильнее. Малфой на секунду отстранился от Шеклболта, попытался в темноте разглядеть что-то в его глазах, спросить безмолвно: «Ты понимаешь, что мы оба делаем?» или «Ты понимаешь, что все дело в проклятии?» или, может быть, «Мы ведь с тобой по-прежнему враги, верно?»
И, несмотря на кромешную тьму, царившую в лифте, он прочитал — или ему это только показалось — во взгляде Шеклболта: «Да, мы по-прежнему враги, но сейчас это не имеет значения» или «Я ни хрена не понимаю, но если мы сейчас не сделаем это, мы просто сдохнем» или, возможно, «Я все-таки убью тебя, Малфой, но не сейчас. Когда-нибудь позже»…
Кингсли выдохнул ему прямо в рот:
— На колени, Люц!
И Малфой даже не подумал возмутиться. Ухватившись пальцами за кожаный аврорский ремень, он медленно опустился вниз и, прежде чем начать возиться с пряжкой, поднял голову. Шеклболт возвышался в темноте горячей, тяжело дышащей, опасной махиной, и Люциус прошептал так тихо, насколько мог, но не настолько тихо, чтобы его не услышали:
Vova
