Вместе мы зажгли огонь, что годы уже не погасят. Храните это пламя, братья мои чернорубашечники, пока оно не озарит всю Британию.
Освальд Мосли, "Comrades in Struggle", 1938 год.
Соседи говорили о Джереми Уилксе только хорошее.
Благообразный седой господин тихо жил в Дагенеме уже много лет, содержа двор в безукоризненном порядке. После смерти жены он стал замкнут, общался разве только с партнерами по парковым шашкам, а на социальных работников смотрел тяжелым взглядом — но кто из стариков не таков? Да и в паб он изредка захаживал — не за кружечкой, поболеть за Дагенем — и, если вести с Виктория-Роуд были хорошие, веселился вовсю.
Детей его никто уже не застал, но многие помнили — по школе ли, по дворовым играм — его внука, маленького Неда. Помнили, правда, плохо — едва тому стукнуло одиннадцать, он сменил школу, а к деду приезжал на лето да на Рождество. И, как и дед, мало с кем общался — что поделать, видимо, семейное.
В общем, никаких странностей, никаких мрачных секретов, ничего такого, о чем добропорядочные матери семейств так любят перемолвиться, покуда мужья на работе. А раз так, то можно просто здороваться с мистером Уилксом каждый день в парке. Не зная, что в гостиной он держит очень хорошую копию с портрета кисти Глина Филпота.
Портрет баронета Освальда Мосли.
* * *
Джереми Уилкс был правильным английским фашистом. Нет-нет, никаких тяжелых ботинок и бритой головы — армейские штучки он оставил в армии, в мокрых джунглях верхней Бирмы. Да и в эпоху борьбы ничего такого и рядом не было.
Британский Союз Фашистов и лично сэр Мосли прекрасно обходились без белых шнурков и дурацких подтяжек — и ходили по Лондону огненными колоннами от горизонта до горизонта. Тогда, восемнадцатилетним, и Уилкс нашивал черную рубашку да дрался с коммунистами — да, с коммунистами, тогда у них не было пакистанцев для избиения, как нынче.
Юный Джереми, впрочем, никогда не был таким уж человеком действия. Предпочитал читать — это все-таки более достойно британца, для черной работы есть индусы. Состоянию его ума — и так и засевшим в правом боку осколкам — куда больше отвечало то, чем он занимался сейчас.
Общество Действия, крохотное охвостье когда-то мощного Юнионистского движения, влачило жалкое существование. Они уже давно перестали быть партией — пожалуй, в тот момент, когда сам Освальд Мосли потерял интерес и отправился помирать во Францию. Теперь, все еще оседлав тонкий ручеек денег Митфордов, Общество было скорее издательством. Старые люди, выпускающие старые книги — Чемберлена, Рейвен-Томпсона, самого Мосли, разумеется — его автобиография расходилась просто дивно, в кои-то веки позволяя выйти в ноль. Проблема в том, что покупали их в основном студенты или такие же усталые старики.
Британский фашизм умирал. Нет-нет, Уилкс часто видел ребят в высоких ботинках даже и в собственном парке, а только не радовали они его. Нацизм, игрушка обозленных детей, вечный романтик и вечный же проигравший, цвел, звал к чему-то простому и странному, к немудрящим радостям пулемета. Фашизм же издыхал, мерзко и унизительно, в артрите и раке легких, как раньше издохла родившая его Империя. Многие парни, которых в тридцатые не пугали дубинки и карцеры, умирали теперь просто от тоски.
Но не Джереми, нет, не Джереми. У Уилкса была надежда.
* * *
Надежду звали Нед. Когда ему снились детские кошмары, в доме вылетали стекла. Когда пакистанец-дальнобой въехал в старенький Моррис, оставив мальчика без родителей, над домом его деда три дня держалась маленькая гроза. Когда ему исполнилось одиннадцать — к господину Уилксу пришла милая, хоть и экстравагантно одетая леди с письмом из очень специальной школы.
Джереми Уилкс расспрашивал гостью битых два часа — очень, очень осторожно. Чуть позже, покупая Неду книги в Косой аллее, он купил пару учебников и для себя. История Магии оказалась интересным предметом — по крайней мере, он понял главное.
Там, за волшебными завесами, за Запретными лесами и шотландскими горами, под камнями мостовой, лежит мир, где еще не все решено.
Да, разумеется, юный Нед Уилкс там только гость — парень из мира, который проиграл себя — но… в конце концов, разве Наполеон был французом? Разве Вильгельм Оранский, король во спасение, был прямо-таки англичанином? Разве, в конце концов, не было германской крови в Эдуарде Восьмом, последнем короле, которого стоит уважать мослисту?
Нед понял все это похвально быстро — или быть своим, или не быть, закон любой школы. К радости Джереми, пошел он в уилксовскую породу, мрачноватый да въедливый получился. Учиться мальчик умел. Тем более, Джереми сразу сообразил, что должен изучать внук — как бы хорошо ты не схватывал школьные предметы, ты навсегда останешься грязнокровкой; однако есть кое-что еще.
Традиции. Культура. Этикет. Та почва, что питает кровь. То, что делало британцами индийца Киплинга и африканца Толкина. Нед читал барда Бидля, чтобы понимать отсылки; но пришлось ему прочесть и Беатрис Блоксам — чтобы понимать шутки. Подшивка «Ежедневного Пророка» была доступна каждому, за «Придирой» довелось побегать, а за собрание «Воинственного колдуна» — и немало заплатить.
Нед работал и самостоятельно — мало того, что парень очутился на самом правильном факультете, так он перепробовал все дополнительное: плюй-камни, квиддич, дуэльный клуб. В последнем ему понравилось — и там он завел нужных друзей.
Дети — они и есть дети — просто, кажется, очередная стайка позеров оказалась чем-то большим. Нед был предельно осторожен в своих письмах, но сочетание фамилий из учебников истории магии и забитого полукровки Снейпа о многом говорило. Да и заставляло вспомнить БСФ с его виконтами и булочниками.
В семьдесят четвертом оказалось, что слизеринский кружок — всего только край пирога. «Ежедневный пророк» писал скупо, как и подобает правительственной газете, но тяготел к эффектным фотографиям.По черным улицам зазмеились белые цепочки факелов — и Джереми почувствовал, что выбрал правильно. «Так все и было» — писал он внуку на обороте вырезки. Потом у черной змеи появилась голова: с первой страницы улыбнулся Томас Марволо Реддл.
Чуть похудее, чуть уже лицо, реже улыбается, не носит этих эдвардианских усов, но в остальном… Джереми Уилкс решил, что проваливается в прошлое. Сэр Мосли всегда охотно привечал дам, и если бы не разделение двух миров — бог знает, что можно было вообразить.
Дед и внук задавали вопросы — и Нед Уилкс получал ответы. Да, примерно с семидесятого. Да, изоляционист, сторонник расовой чистоты, жесткий этатист. Да, родители всех ребят со Слизерина от него в восторге.
И… кажется, да, он набирает людей. Как когда-то БСФ набирал свои Силы Обороны.
* * *
Эдвард Уилкс закончил Хогвартс в семьдесят шестом, но связей со своими товарищами терять и не подумал. Все знали, что талантливый парень получил работу в конторе старшего Лестрейнджа, все знали, что он ухаживает за сестрою юного Нотта — не самые плохие результаты для магглорожденного. Казалось бы, что за приступ либерализма случился с почтенными господами чистокровными?
Незадолго до Рождества Эдвард приехал к деду под самую темень, даже не позвонив. Еще с порога он вместо приветствия коротко выдохнул: «Получилось». Чуть позже, завернув рукав свитера, Нед показывал деду результат долгого разговора в Малфой-мэноре: череп и змею. На том самом месте, где у самого Уилкса стояла уже порядочно расплывшаяся Молния в круге.
— О чем вы говорили? — спросил тогда Джереми.
— И о тебе тоже, дед, — хмыкнул Эдвард. — Ну тут как, Лорд спрашивал, почему это я пытаюсь примазаться к тем, кому отвратителен.
— Ну и что ты ему ответил?
— А я сказал, что магглы будут поотвратнее, — Нед довольно хмыкнул. — Рассказал, как тут у нас что. Про дези рассказал и про ямайцев, про комми, опять же. Рассказал, какие у нас правые и почему всеевропейские проекты валятся. В общем, говорю, вы, Лорд Волдеморт, самое худшее, что сделаете — это овощ на больничной койке подушкой придушите. А так старая Англия сдохнет сама, а новая, смуглая, уже не ко мне.
— А он?
— Испугался. Заявил, что тогда ему до магглов и дела нет. А я и говорю, мол, мне тоже.
— Славно, — Джереми наконец занялся чаем, удовлетворенно улыбаясь бледными губами, — значит, ничего еще не закончено.
— И не закончится, дед, — Нед ухмыльнулся точно так же и извлек из портфеля плоскую коробку. — Гляди.
Диадема переливалась в электрическом свете, хотя привыкла явно к другому. Мягко светился синий камень.
— Послезавтра Лорд отправится в Хогвартс, просить о преподавательской ставке…
— Кто ж ему даст.
— Это-то понятно. Только дело не в том. Покуда он будет болтать с Дамблдором, я схожу поищу комнатку задумчивости, — Уилкс-младший чуть прищурился, — но найду совсем другую комнату.
— Смысл-то, смысл в чем? Ты извини, Нед, я-то не маг, если ты забыл.
— Смысл в том, что, пока цела эта штука, — Нед прошелся пальцами по ободку диадемы, — наш Лорд останется здоров и счастлив. Вечно.
Джереми поверил внуку как-то сразу. Он смотрел на золотой обруч перед собой, а видел совсем другое — видел сэра Мосли, подтянутого и бодрого, как только что вернувшегося с войны, шагающего по индусским кварталам. И тех, кто пошел бы за ним, надев черные рубахи и подняв к небу знамя с молнией — все новых и новых молодых парней, таких же молодых, как и их вождь.
Vova
