Осколки жизни Эйлин Принц

В детстве Эйлин Принц больше всего боялась зеркал. Она почти этого не помнит, но большое, в полный человеческий рост, зеркало, заключенное в тяжелой старинной раме, упало на нее прямо в третий день рождения – ее же, соответственно. Выжила маленькая Эйлин лишь благодаря стихийному всплеску магии. Воспоминания и страхи притупились со временем, а иррациональная неприязнь к зеркалам осталась. Когда Эйлин читала о смерти, разрушениях войнах, она всегда думала о разлетающихся на мельчайшие осколки зеркалах.

Зеркало бьется, стоит Эйлин поступить на третий курс – ее семья разоряется. Это детям, выросшим в мире магглов, полагается стипендия – а Эйлин всерьез думает, что скоро ее попросят уехать из Хогвартса только потому, что у нее нет ни одного учебника, а мантии настолько малы, что это выглядит едва-едва прилично.

Жизнь Эйлин разрушается. И она, словно намереваясь забить последний гвоздь в крышку своего гроба, решает добить это чертово зеркало – она влюбляется.

* * *

Эйлин поднимается по лестнице из библиотеки. Мадам Пинс, кажется, уже смирилась с тем, что Принц днюет и ночует в отделе с темномагическими зельями – и это даже не потому, что Эйлин так нравится темная магия, нет. Просто стол в этом углу позволяет не пересекаться ни с однокурсниками, ни с преподавателями. Если встреча с первыми не грозит ничем, кроме очередной порции насмешек, которые уже начинают потихоньку надоедать – наверное, она привыкла – то вот учителя… Иногда Эйлин кажется, что это особая форма издевательства. Если ученикам – и, особенно, слизеринцам – она готова простить издевки, подколы и откровенную грубость, потому как нет ничего удивительного в том, что представителей семьи, павшей так низко, смешивают с грязью, то преподавателям Эйлин даже и не собирается ничего прощать. В конце концов, их вымученное сочувствие – это гораздо хуже их же разговоров о том, что не деньги и не чистая кровь главное в жизни. У Эйлин же простая логика – пока они не разорились, все было хорошо. Теперь все плохо.

Принц слышит голоса за поворотом. В одном она без труда узнает преподавателя по трансфигурации, Дамблдора, – в конце концов, он любит поболтать на лекциях более всех прочих. У Эйлин уходят секунды на то, чтобы принять решение и спрятаться за ближайшую колонну, надеясь на то, то ее просто не заметят.

— Так что, Том, я считаю ваш метод неверным.

— Но профессор! Я не успею переделать до срока сдачи, – в голосе этого «Тома» слышно по меньшей мере отчаяние. Неужели Дамблдор не хочет принимать работу у кого-то из студентов? Нет, мистика какая-то. Альбус Дамблдор был известен тем, что принимал задания, выполненные сколь угодно отвратно, считая, что каждому нужно дать шанс. Наверное, она просто не так поняла.

— Что ж, Том, это на ваше усмотрение. Но я не считаю, что стоит поощрять подобные подходы, — в голосе же Дамблдора слышится непривычный лед. Эйлин дорого дала бы, — хоть у нее и нет ничего,— за то, чтобы знать, чем можно настолько зацепить профессора. Желательно – не пострадав при этом самой. Какое-то время в коридоре было тихо, и Принц решилась выглянуть из-за колонны. Высокий, очень красивый темноволосый мальчик стоял около окна и сосредоточенно расстреливал пауков чем-то невербальным. Эйлин смутно его помнила – староста факультета, Том Риддл. Дамблдора не было видно, скорее всего, он ушел в противоположную сторону. Том обернулся на шорох, и Эйлин прокляла себя за неуклюжесть. На лице Риддла промелькнули какие-то странные чувства – разобрать их не удалось – и он немного резко поинтересовался:

— Слизерин? – не дожидаясь ответа, он сам кивнул, разглядев нашивку на мантии Эйлин. Вопросительно взглянул на девочку и, мрачно, спросил, — слышала?

Эйлин несколько скованно кивнула. Она не знала, что сказать, да и вообще нервничала, когда разговаривала со старшими. Тем не менее, любопытство сгубило кошку.

— А… За что он тебя так?

Риддл поморщился, опираясь на подоконник. Рассеянно повертел в руках палочку – Эйлин поразил этот жест. Он был настолько естественным и настолько подходящим, что невольно она залюбовалась. Том поймал ее взгляд, быстро передернул плечами, будто скидывая его.

— За все хорошее, — он криво усмехнулся. Вышло нерадостно. Эйлин подошла поближе. В глаза бросилось, что у Тома мантия была тоже не новая – чистая, аккуратная, но явно ношенная не один год. Такая же, как у нее самой теперь. Эйлин вспомнила, что она слышала об их новом старосте – немного,если подумать. Полукровка, живет в маггловском приюте, очень талантлив. На самом деле, она никогда раньше не хотела узнать что-то о нем, но вот теперь… захотелось.

— Дамблдор считает, что предложенный мною в эссе путь слишком, — Том скривился, закатил глаза, — слишком опасен, — он посмотрел на Эйлин. — Ты с какого курса?

— Третьего, — тихо сказала она, наблюдая за тем, как ползет по стене паук. Смотреть на Риддла она избегала. – Эйлин Принц.

Том кивнул, принимая к сведению. Нацелил палочку на паука, шевельнул ею. Губы его оставались сомкнутыми. Эйлин завороженно смотрела, как дергается паук, повинуясь малейшему взмаху. Невербальные заклятья изучались на старших курсах, да и мало кто осваивал в школе эту науку настолько хорошо, чтобы ничем не выдать, какое заклинание использовалось. Ни искр, ни луча, ни шевеления губ – вот это высший пилотаж. Эйлин, помнится, мечтала о подобном, когда была маленькой. Когда она выросла, она поняла, что этого нужно добиваться упорным трудом – и почти забросила детскую мечту. Но сейчас ее остро прошило желание – хочу также, буду также.

И тут она заметила, что паук корчится от боли. Кажется, его выламывало во все стороны. Эйлин была уверена, что, умей он говорить, он бы кричал.

— Это Круциатус? – едва слышно прошептала она. И тут же испугалась – вырвалось, Мерлин, оторви ей длинный язык! Риддл вздрогнул. Контакт прервался, паук упал.

— Откуда ты знаешь? – он смотрел на нее холодно, отстраненно, и, словно бы, заинтересованно. Только это был скорее интерес исследователя, увидевшего необычный феномен.

— Видела, — Эйлин настойчиво гнала от себя воспоминания. Обстоятельства, при каких она видела действие второго Непростительного, были более чем неприятны. Семья вообще была теперь для нее одним большим клубком неприятия.

— Ты догадалась только по внешней реакции? – голос Риддла звучал недоверчиво. А еще бы. Эйлин читала – а про Непростительные она читала много – что Круциатус может выглядеть по-разному. Но боль – есть боль. Она пожала плечами, искоса поглядывая на Риддла. Он абсолютно не был похож на человека, который только что нарушил закон и был в этом уличен. Казалось, больше его волновало, отполирована ли его палочка.

— Странные у тебя познания для третьекурсницы, — Том улыбнулся. Эйлин вздрогнула, от побежавшего по спине холодка и списала это на сквозняки. Но улыбка у Тома была… странная. Эйлин видела, как улыбается задира Аластор Хмури с Гриффиндора – и его улыбка была ухмылкой. Эйлин почему-то думала, что Том не умеет улыбаться вот так – чуть равнодушно, тонко. Ей казалось, хотя она вот только сейчас говорила с ним, что жестковатая усмешка – вот и все, что может выдать Риддл. Однако же она ошиблась. Это была приятая ошибка.

— Какие есть, — буркнула Принц, неожиданно смутившись. Внезапно она подумала, что Том вполне может наложить на нее Обливейт. И даже не испугалась – это было бы в порядке вещей. Но также она поняла, что, даже без угрозы со стороны Риддла, никому ничего не скажет. Почему-то ей хотелось сохранить его секрет. Том хмыкнул.

— Идем, скоро отбой. Застанут тебя вне гостиной – влетит и мне.

Эйлин кивнула, перехватила сумку поудобнее, пошла следом. Сумка, кстати, забитая книгами до отказа, больно била по ногам – собственно, именно из-за этого Эйлин так и задержалась в коридорах школы. Тащить всю эту тяжесть оказалось неожиданно сложно чисто физически. Не помогали даже увещевания самой себя любимой на тему того, насколько интересны эти книги – а они были и вправду потрясающе интересны. Том, заметивший, что Эйлин отстаёт, подождал ее у лестницы в подземелья. И Принц вдруг подумала, то будет жаль, если он отправит ее вниз, а сам куда-нибудь уйдет. Хотелось продлить импровизированную прогулку.

Риддл оценивающе посмотрел на сумку, на саму Эйлин, и протянул руку:

— Давай сюда.

Сказать, что девочка опешила – скромно промолчать в сторонке. Это было так необычно, что просто не укладывалось в голове. Нет, отец носит чемодан – но так то ж чемодан! А сумку понести никто никогда и не предлагал. Сколько бы книг с собой Эйлин ни носила. Она отдала сумку и с чувством легкой эйфории начала спускаться вниз по лестнице следом за Риддлом. Она могла вдоволь насмотреться на него – Том же , казалось, вообще забыл о существовании какой-то там третьекурсницы и погрузился в себя. Вполне возможно, он обдумывал очередное эссе Дамблдору. Эйлин чувствовала себя неожиданно хорошо. Даже когда Том попрощался с ней у входа в гостиную – рассеяно попрощался, нужно сказать, скомкано – и понесся обратно по лестнице вверх, точно выкинув короткую прогулку с Эйлин из головы, это не испортило странно-солнечного настроя. Эйлин Принц влюбилась. Из осколков старой жизни она собрала портрет Тома Риддла.

* * *

Оказалось, что любить и вздыхать в углу – поразительно сложно. Когда есть всего лишь одно приятное воспоминание, из которого лепишь историю, – эмоции начинают тускнеть. Но Эйлин не была бы Эйлин, если бы не попробовала. В конце концов, у нее есть хорошая фантазия и масса свободного времени. А еще у нее нет подруг, друзей – у нее вообще никого нет. Кроме, разве что, Риддла, но и его, по сути, нет. Эйлин старательно коллекционирует взгляды – пока не понимает, что Том смотрит не на нее, а сквозь. Тогда она начинает собирать жесты – у нее хорошая зрительная память, и, на самом деле, ей не стоит особого труда воспроизвести на внутренней стороне век свое персональное кино – она знает, у магглов есть такое изобретение, что-то вроде колдографии, только нужно самим делать то, что делают потом колдографии, магглы-то совсем ограниченные существа, им все приходится делать – кино, про Тома Риддла. Эйлин знает, как он пьет чай – хотя, последнее время, кофе, — как читает, как отвечает Дамблдору в коридорах, как отчитывает студентов, как, едва заметно посмеиваясь, рассказывает что-то Розье и Лейстренджу по вечерам в гостиной, как делает с Малсибером задание по зельям, как учит первокурсников давать отпор гриффиндорцам… Эйлин хочет узнать, как Риддл спит. А еще ей отчаянно не хватает его. Эйлин учит его как свои любимые зелья – наизусть, так чтобы отлетало от зубов, но если книг по Зельеварению в мире очень много, то Риддл – всего лишь один. Эйлин лестно учить такой эксклюзивный предмет, но по нему проводится слишком мало занятий.

Том больше ни разу с ней не заговаривает. Эйлин же по вечерам вслушивается в его голос, заглушенный гомоном общей гостиной факультета. Том достаточно часто говорит, так сказать, на публику – но это, все же, не то. Эйлин хочется услышать его как тогда, в коридоре. Но у нее ни разу не выходит. Когда Том окружен друзьями, к нему невозможно подобраться. А с некоторых пор Эйлин не может даже подслушать их разговоры – она все равно не понимает большую часть, но хоть что-то – они ставят Заглушающее. Окружение Тома почти не собирается вместе без него. Эйлин проводит в гостиной все свободное время – делать-то ей все рано нечего, кроме того как учиться. Поэтому она слушает и смотрит.

Такая жизнь скоро ей надоедает. На Рождество Эйлин решает заглянуть в зеркало.

* * *

Слизеринцы почти не остаются в замке на праздники – кроме нескольких отщепенцев, но в этом году традицию нарушают представители знатных семейств – Розье, Блэк, Лейстрендж, Малсибер, Нотт. Причина у них самая нетривиальная – весь цвет пятого курса Слизерина ухитрился в пух и прах разругаться с Дамблдором. В итоге конфликт вышел за пределы одного урока, но все свелось к тому, что студенты под предводительством профессора изучат предложенный ими метод досконально, а параллельно с этим – сделают то, что, собственно, хотел от них Дамблдор. Эйлин так и не поняла, какая тема вызвала столь оживленные дискуссии – поговаривали что-то о возможности в итоге летать без метлы и тому подобной мистике. Но факт оставался фактом: ближайшее окружение Риддла отмечало Рождество в Хогвартсе. Сам Том – Эйлин слышала – сказал Малфою, пригласившему его к себе на каникулы, что не может оставить друзей в беде. Кроме того, по Риддлу было видно, что тема его заинтересовала не на шутку – он порой выпадал из реальности, был рассеян, и – Эйлин глазам своим не поверила – даже иногда мечтательно улыбался. Сплетничали, что он влюбился. И периодически кивали в сторону Минервы Макгонагалл – благо их совместная работа давала богатую почву для домыслов. Эйлин не верила во все это, но, все же, она почувствовала облегчение, когда увидела, как Минерва кричит на Тома. Тот, вопреки своему обыкновению, даже не язвил в ответ – спокойно выслушал, сказал, чтобы гриффиндорская староста умерила пыл, и ушел. Эйлин со скрытым торжеством смотрела на рассеянное выражение лица Минервы – и радовалась тому, что Риддл, если и влюблен, то явно не в Макгонагалл.

А если… Эйлин, замечтавшись, едва не столкнулась со старостой чужого факультета. Впрочем, Минерва не обратила не нее внимания. Ну и ладно.

Зато теперь Эйлин уж точно решилась сделать Тому подарок к Рождеству – в конце концов, она так долго ходила вокруг да около, что у нее не хватало терпения. Ну и спасало то, то Риддл был их старостой – где, как не на Слизерине, делать подарки людям, занимающим важные посты?

Но случай поздравить Риддла с праздником так и не представился – Том вместе со всеми пятикурсниками-слизеринцами попросту не явился на рождественский ужин в Большой зал. Эйлин, поковырявшись в пудинге, поспешила сбежать. Маленькая коробочка с флаконом внутри жгла карман. Фигурально выражаясь, естественно – Эйлин не настолько плохо готовила зелья, чтобы они проедали стекло, не имея такой цели. Принц решила подарить зелье удачи – не Феликс Фелицис, конечно, но тоже ничего. Жаль Эйлин не смогла приготовить Феликс – это был бы настоящий подарок, но, только взглянув на рецепт, третьекурсница поняла, что это зелье ей не по зубам. Том, наверное, смог бы сварить его в ее возрасте, но у Эйлин ничего не вышло.

Она спустилась в подземелья в абсолютно отвратном настроении. Но гостиная факультета была не пуста. Бледный до синевы Том сидел в кресле у камина. Вокруг него в мрачном молчании толпились друзья. Лейстрендж что-то негромко говорил, но смолк, стоило ему заметить Эйлин. Блэк подошел к ней:

— Почему ты не на пиру? Он что, закончился? – никакой обходительности не было и в помине. Это звучало даже грубовато. Но Эйлин привыкла – к ней редко обращались иначе, хотя, к примеру, представители таких семейств, как Блэки, никогда не позволяли себе откровенной грубости и хамства, лишь отстраненное презрение. Значит, случай был на самом деле из ряда вон выходящим, раз Блэк временно забыл о своем воспитании.

— Нет, я раньше ушла. А что-то случилось? – Эйлин не пришлось даже играть в заинтересованность, у нее холодело сердце, когда она смотрела на Тома. – Я могу помочь! – выпалила она, даже не успев толком подумать. Она приготовилась к тому, что ее осадят, указав ее место, но тут вмешался Том:

— Отлично, — его голос был едва различим, но в гостиной повисла мертвая тишина, стоило ему заговорить. – Значит, вы все идете туда, куда нужно.

Розье открыл было рот, чтобы возразить, но Лейстрендж взял его за локоть и буквально силой вытащил за дверь. Блэк покачал головой, бросил совершенно нечитаемый взгляд на Тома, но, все же, вышел. Другие ушли следом.

Эйлин осталась наедине с Риддлом. Тот обмяк в кресле, закрыл лицо руками. Девочка почувствовала – он расслабился; он не позволял себе этого, пока были посторонние. Сердце радостно подпрыгнуло. Она подошла, тронула Тома за руку, намереваясь предложить помощь… И отшатнулась. Лицо Тома исказила яростная гримаса.

— Что ты здесь делаешь?! Убирайся! – рявкнул он, и Эйлин показалось, что схватился за палочку. Она помнила, что Круциатус у него получался – и почему-то она решила, что сейчас получит именно это заклятье. Она со всех ног рванула прочь. Эйлин не видела, как тяжело рухнул Риддл обратно в кресло.

* * *

Флакон с зельем она разбила, рыдая. Портрет Тома Риддла, который давал ей смысл существования, разлетелся на мелкие кусочки. Эйлин шарахалась от каждой тени – и в каждой тени она видела ярость в темных глазах Тома. Принц перестала появляться в общей гостиной. В библиотеке она тоже не засиживалась – Риддл, или кто-то из его компании, появлялся там с ошеломительной частотой. До конца каникул жизнь Эйлин стала адом.

Когда приехали остальные ученики, избегать Риддла стало проще. Но Эйлин не могла не обращать внимания на его существование. Оказывается, в ее жизни общения с ним было много. Слишком много. Эйлин казалось, что он преследует ее. Она боялась его дико, до паники. Ей казалось, что он ее убьет.

А потом в школе была открыта Тайная Комната. Умерла однокурсница Эйлин, Миртл. Когда объявили о том, что школу могут закрыть, Эйлин обрадовалась – она может избежать встреч с Томом, она никогда его больше не увидит. Миртл было совершенно не жаль – она казалось настолько жалкой, что даже Эйлин могла издеваться над ней. А Принц считала, что уж она-то точно едва ли не последняя, кого нужно уважать и бояться. Поэтому Эйлин скорее радовалась тому, что Хогвартс перестанет работать.

Но она – даже с учетом того, что панически боялась – не могла не заметить, как подкосило это Риддла. Том кругами выхаживал вокруг кабинета директора, словно не боясь, что уж он-то – с его родословной – рискует жизнью, торча в коридорах до ночи. Эйлин ощутила острое дежавю, когда столкнулась с ним в одном из коридоров на пути в гостиную. Но только тогда она так его не боялась. Она торопливо развернулась в противоположную сторону, надеясь, что Том не заметит ее. Но нет, Риддл ее окликнул:

— Эйлин, постой! – она покрылась мушками, когда он подошел. Ей было ужасно страшно. – Скажи, ты же знаешь, где Хагрид прячет своих животных?

А вопрос был неожиданным, Эйлин даже не поняла его сначала. Но машинально кивнула. На самом деле это уже давно было секретом Полишинеля – Рубеус Хагрид держал в подземельях, в районе хозяйственных лабораторий, всякую жутковатую живность. Об этом знали некоторые слизеринцы – в основном те, которые по каким-то причинам выпросили у Слагхорна разрешение на пользование ненужными лабораториями. Собственно, никакой тайны они из этого не делали – а не заметить Хагрида, все же, было сложновато в силу габаритов. А там уж дело техники – проследить, что это делает этот полувеликан в неиспользуемых помещениях. Но большинству тех, кто пользовался этими классами, было глубоко плевать на чужие секреты.

— Можешь показать? – а вот Том этими классами не пользовался. Ни он, ни его окружение. Почему – Эйлин не могла ответить. Она просто кивнула, борясь с подступающим страхом, и повела Риддла к облюбованному Хагридом углу. Он даже обустроил его для своих зверюшек – но Принц из чувства самосохранения не собиралась туда лезть. Том кинул, сосредоточенно глядя на приоткрытую дверь. Достал палочку. Эйлин, помявшись немного, повернулась, чтобы уйти, но негромкий голос Риддла остановил ее:

— Спасибо.

Она неожиданно для себя улыбнулась в ответ, хотя он этого уже и не видел. Когда она вернулась в свою комнату, то неожиданно поняла – она больше его не боится. Теперь Эйлин могла попробовать построить еще один замок из разбитого стекла.

* * *

Из осколков Тома Риддла Эйлин собирает Лорда Волдеморта. Она учится на пятом курсе – он заканчивает школу. В прошлом году Том вернулся с летних каникул абсолютно другим. Эйлин кажется, что с его плеч упал непосильный груз. И тогда – началось. Поползли слухи о тайном клубе учеников, изучающих темную магию, – а потом вдруг резко оборвались, будто и не было их вовсе. А дисциплина на Слизерине стала железной. Эйлин, порой, казалось, что, устрой она драку в коридоре, любой представитель ее факультета ввяжется в нее, если у Принц не будет преимущества, но после всего можно будет смело пить яд. В прошлом году Слизерин взял Кубок школы с таким отрывом, что Гриффиндор всю дорогу до Лондона всячески припоминал враждебному факультету победу. В этом году, похоже, повторялось то же самое – старшекурсники ненавязчиво стимулировали слизеринцев на то, чтобы они становились лучшими. Впрочем, Эйлин не нужен был стимул. Лето было настолько жутким, насколько не было еще ни одно до того. Она думала, что самым страшным будет прошлое – когда у них забрали за долги дом, и пришлось переезжать в мир магглов. Но этим летом Эйлин похоронила мать. Похоронила почти что сама – отец даже слышать ничего не хотел о похоронах вне фамильного кладбища, и предлагал трансфигурировать тело матери в какую-нибудь безделушку.

Поэтому первые два месяца учебы прошли как в тумане – Эйлин все никак не могла переключиться с прежнего ритма, оживая лишь в лаборатории. Она трезво оценивала себя как весьма среднего зельевара – у нее не было таланта. Но она брала трудолюбием – чертой Хаплпаффа, как ни парадоксально. А потом ей пришла записка от Абракаса Малфоя: список зелий и цены. Эйлин немного удивилась такому – пока не поняла, кто именно сказал Малфою сделать ей столь лестное предложение. Не секретом было, что Малфой — тоже пятикурсник, кстати, был достаточно близок к «свите» Риддла, если не входил в нее. Эйлин знала, что они сошлись еще тогда, когда сам Том учился на третьем курсе, а Малфой только поступил – и с тех пор это покровительство переросло в приятельские отношения. По крайней мере, так казалось Эйлин. А те зелья, за которые обещал заплатить Малфой, вряд ли были нужны ему самому – Принц считала, что зелья такого уровня вряд ли потребуются наследнику богатого, но легкомысленного рода.

Она приносит флаконы прямо Тому. Это может быть немного дерзко – зайти в его комнату без спроса и не согласиться подыграть легенде, по которой однокурсник платит ей за зелья для своей школьной программы. Эйлин немного нервничает, прежде чем зайти – но ей уже все равно. После того, как она похоронила мать, Принц уверена, что ее ничто не возьмет.

Она ошибается сразу же, натыкаясь на холодный взгляд Риддла. Впрочем, в нем вспыхивают насмешливые нотки, когда Том видит коробку с зельями в ее руках. Эйлин пытается справится с непроизвольным ознобом. Она вопросительно смотрит на Риддла:

— Куда ставить? – он неопределенно махает рукой куда-то в сторону кроватей, очевидно, указывая на прикроватные тумбочки. Том, видимо, занят чем-то. Он сидит за письменным столом, озадаченно хмурится, черкает что-то на листе пергамента. Эйлин нерешительно оглядывается в комнате, ставит злополучную коробку на ближайшую поверхность, намеревается выйти, как дежавю вновь посещает ее – и, судя по всему, Риддла.

— Постой, Эйлин! – мягко, вкрадчиво. Она не знает, что произошло с его голосом, но что-то определенно изменилось. Раньше он не был… таким. – А как же оплата? – Том улыбается краешками губ, но его глаза остаются такими же холодными и насмешливыми. Эйлин они напоминают покрытое изморозью стекло. Такие же ледяные и острые.

— Я думала, кассиром у вас работает Малфой, — нервно шутит она. Последнее время Эйлин вынуждена была защищаться от всего и всех – эта броня с нее спадает с легкого прикосновения, даже не удара, но какие-то ее ошметки все равно остаются. Том коротко усмехается, достает мешочек с, кажется, монетами.

— Если брать маггловские аналогии, то это бухгалтер. Повыше рангом будет, — Том встает, вкладывает мешочек в руки Эйлин. Склонив голову набок смотрит на нее, до тех пор, пока она сама не делает шаг назад. Риддл не пугает ее – но нервирует, и очень сильно. Эйлин делает себе мысленную пометку, что нужно пропить курс успокоительных зелий.

— Спасибо, Т...— запинается Эйлин, видя промелькнувшую по лицу Тома тень. Она пробует, действуя скорее по наитию, чем осознанно, — …милорд?

Риддл на несколько секунд теряет свою привычную маску – и она видит торжество, она видит радостное удивление. Мгновение проходит. Том роняет как ни в чем ни бывало:

— Не за что. Я обращусь к тебе еще.

Эйлин кивает и выходит. Ее трясет. Именно сейчас она чувствует себя живой.

* * *

Том больше не заговаривает с ней ни разу. Малфой пару раз обращается с просьбами, но за зельями приходит лично, оплачивает работу он же. У Эйлин не хватает духу подойти к Риддлу – кроме того, она и не знает, что сказать ему. Том оканчивает школу, и стеклянный алтарь, который возвела себе Эйлин, с треском рушится.

Два года проходят незаметно. Эйлин кажется, что в ее мире выключился свет. Она понимает, что была бы рада и Круциатусу. Чтобы испугаться и избегать, чтобы оскорбить и забыть – ну хоть как-то закончить логическую цепочку. Эйлин не может поднять осколки не потому, что они острые. Она не трогает их, потому что так и не уверена, разбилось ли хоть что-то. Принц занимается зельями потому, что больше нечем. Эйлин тихо ненавидит себя.

У нее одна радость – глупая игра в плюй-камни. Она чемпион Хогвартса – только потому, что ей действительно больше нечего делать. Над Эйлин потешаются однокурсники – мол, твои дети увидят в зале Хогвартса награду за плюй-камни. От напоминаний от зале наград Эйлин морщится: единственное, что осталось от Тома в школе – награда. Ну и Абракас. С ним у Эйлин складываются нейтрально-пренебрежительные отношения, но, в целом, это хоть какие-то отношения. На Рождество выпускного года у Эйлин умирает отец. Письмо приходит в тот момент, когда она доказывает Абракасу, что до срока не успеть даже Слагхорну, но, если он даст финансирование, она может попробовать испытать ускоритель, существующий только в теории. Малфой, который всегда переходил на подколы и личные темы, когда не мог убедить собеседника в своей правоте, издеваясь, отобрал письмо у замершей Эйлин. Он пробежал по косым строчкам глазами – написано было лекарем, который периодически заходил к ее отцу. Нахмурился.

— Соболезную, — Абракас не мог выглядеть смущенным, однако же, определенную неловкость он испытывал. Его отец умер в августе, Малфой до сих пор носил траур, но по нему было видно, что плюсы от смерти главы рода перевешивают минусы. В конце концов, насколько можно было понять, отношения с отцом у Абракаса были напряженными – не так, как у Эйлин, но все равно. Принц пожала плечами и вернулась к объяснению идеи зелья-ускорителя.

* * *

После школы перед выпускниками встает вопрос: «Ну и что дальше?». Перед Эйлин его так и не появилось. Малфой по советам каких-то сомнительных знакомых устроил ее в аптеку в Косом переулке – ну еще бы он этого не сделал, ведь именно благодаря Эйлин он собственно и сдал хоть что-то. Темный Лорд – так теперь называли Тома приближенные, правда, шепотом – явно загонял Абракаса к концу года. Эйлин, помнится, даже однажды его прикрывать пришлось – все прочие слизерницы, которые могли сыграть роль Малфоя под Оборотным, были на матче с Гриффиндором, а тут, как на грех, Дамблдор. А потом Эйлин с интересом рассматривала так называемую Черную Метку – которая даже на предплечье поддельного Малфоя оказалась. Впрочем, как Эйлин поняла, Протеевых чар – модифицированных Риддлом – на подделке не было. Просто картинка.

Впрочем, это дело давнее. А сегодня Эйлин ухитрилась столкнуться с Томом в Лютном переулке. Не секрет, что большинство зельеваров попросту презирало Косой – там не было приличных лавок с ингредиентами, а аптека, в которой Эйлин, собственно, и работала, давно славилась своими зельями, а не ингредиентами к ним. Нет, понятное дело, все обыденные там можно было найти, но ведь в пятидесяти процентах требовались далеко не стандартные. Так что Эйлин уже давно перестала бояться Лютного. А вот Риддла… Нет, она не испугалась, увидев его. Она испугалась, думая о нем весь последующий день. А потом ей в лавку пришла записка. Риддл просил о встрече, причем срочно.

Эйлин… А Эйлин о радости даже расцеловала старого аптекаря в обе щеки. Столько лет она ждала, когда же он, наконец, позовет ее. Когда же он обратит внимание. Дождалась. Эйлин была готова прославлять ценности, не присущие ее факультету.

* * *

— Так что насчет мышьяка? – Том задумчиво побарабанил кончиками пальцев по кружке. Они сидели в Дырявом Котле, маскируя разговор под обычную болтовню старых знакомых. У Эйлин дрожали руки. Взгляд почему-то периодически мутнел, и она начинала ожесточенно тереть глаза.

— Возможно… Волшебницу такого телосложения несложно убить, ухнув в чашку пару ложек. Но зачем такие сложности? Не проще ли Авадой, милорд? – Принц могла гордиться собой. У нее не дрожал хотя бы голос. Она хотя бы не плакала. Она держалась, мечтая о том, как этот разговор закончится.

— Дело в том, что вспышки магии зафиксировано не было. Там была только домовиха. Естественно, Горбин сразу подумал на нее – но я не уверен. Наследников у старухи полно, — Риддл ухмыльнулся, вспоминая что-то свое, приятное.

— Думаете? Наследники бы подмешали что-то вернее. Вы слишком трепетно подходите к работе, — Эйлин принуждала себя выдавливать слова.

— Не твое это дело, Эйлин, — фыркнул Волдеморт, постукивая пальцами по столу. – То есть ты мне как специалист говоришь, что это домовик?

— Да, милорд, — у Эйлин свербело в горле. Хотелось лечь и завыть. Она встала, – Позволите? Мне не здоровиться.

Лорд пожал плечами. Эйлин почувствовала, что по щекам катятся слезы. Она почти выбежала из таверны – как оказалось, на маггловкую улицу. Силы тотчас оставили ее. Эйлин села на корточки и зарыдала. Больше всего ей хотелось, чтобы машина не справилась с управлением и врезалась в нее, оборвав эту пытку. Внезапно кто-то положил ей руку на волосы. Эйлин почувствовала, как рвануло счастливое сердце вверх, но поспешно подняла голову. Она не пережила бы счастья сейчас. На нее смотрел какой-то маггл. Рука была его. Эйлин хотелось вернуть время назад.

Сердце Эйлин было растерто в пыль. Из пыли ничего нельзя построить.

Эйлин обещает, что, хотя бы ее ребенок, будет строить не из стекла.

Эйлин нарушает обещание.

Ребенок Эйлин режет руки в кровь, пытаясь из осколков склеить хоть что-нибудь.

— Эйлин.

Она вздрагивает, узнав голос. Нет, стоит тотчас поправиться, сам голос она уж точно не могла узнать — высокий, холодный, с проскальзывающими властными нотками. Этот голос раньше не был таким.

Эйлин оборачивается. Можно говорить, что люди меняются. Но не настолько.

Если бы она не знала,кто это — а она поняла сразу же — соотнести стоящего перед ней человека, — человека? Смеетесь, — с тем, кого знала юная Эйлин Принц было бы невозможно.

Впрочем, теперь она носит фамилию Снейп, и она действительно уже не юна. Посему, она помнит все прекрасно, и сделать выводы труда не составляет.

Эйлин непроизвольно бросает взгляд куда-то в сторону, где играет сын. Она избегает встречаться глазами с призраками прошлого. И призрак, — который теперь язык не повернется назвать Томом Ридлом, — выглядит так, как и должно выглядеть ночному кошмару. Тем не менее, Эйлин не сомневается ни секунды. А еще она понимает, — и понимает очень четко, — что не задаст ему ни одного вопроса. И что он пришел случайно — пришел не за ней.

А теперь нужно что-то сказать.

Эйлин оправляет подол платья, встает. Она более всего хочет уйти. Страха нет, есть только лишь безнадежное сожаление о встрече. Ей в кои-то веки хочется вернуть время вспять.

— Здравствуйте, — а вот это Северус, чтоб тебя черти взяли,неуемный мальчишка! Сын Эйлин смотрит на незнакомца с опаской и интересом. Причем даже мать не может понять, чего больше. С опозданием она осознает, в чем дело — на нем, на этом знакомом незнакомце, мантия, не маггловская одежда. Впрочем, представить его, боящегося огласки, было бы сложно.

Видно, что он здесь мельком. Наверное, заметил ее,Эйлин, узнал. Она ненавидит его хорошую память в этот момент. Он мог бы не вспоминать сейчас, поздно.

— Здравствуй, — быстрый, вопросительный взгляд в сторону Эйлин. Ей приходится поймать его. Впрочем, остается только молиться, что он не станет сразу вскрывать ее сознание. Молитвы услышаны. Защита — хлипкая,но все же — остается целой, и Эйлин тихо радуется тому, что его не смущает волшебница в маггловском мире. Она вмешивается, не давая никому заговорить.

— Это мой сын, Северус, — она шепчет ребенку на ухо,чтобы тот пошел поиграть и дал матери поговорить. Впрочем, Северус уже пылает любопытством, ему никакие игры не нужны. Эйлин умоляюще смотрит на человека, который, как она помнит, ни с кем не церемонится. Он же внимательно смотрит на Северуса. Тот, слава Мерлину, помалкивает. Но это не надолго.

— Хороший ребенок, — сказано безэмоционально, без тени улыбки, но,все же, одобрение чувствуется. Эйлин кажется,что он разучился улыбаться за эти годы. Впрочем,скорее всего, ему теперь попросту нет нужды притворяться. Вот и запас притворных эмоций у него исчез за ненадобностью. И эмоций вообще. Эйлин почти восхищена этим.

— Вы знакомый мамы? — опять Северус с его фирменным любопытством. Знакомый? Да уж, хочется сказать, знакомый. Эйлин не может сказать, знакома ли она с ним. С Волдемортом. С тем, кого после поражения Гриндевальда, должны называть Темным Лордом.

Она не уверена. Более того, она не уверена, стоит ли ее сыну знать, с кем он говорит. Но выбора нет. Эйлин боится. Если за себя она бояться не может физически, то сына ей жаль. Человек перед ним не ведает жалости.

— Да, школьный знакомый. Том Риддл, — он удивляет ее настолько,что Эйлин не сдерживает выдоха. Облегченного. Пусть он немного запинается на имени, — больше не его имени, — но не втягивает ребенка в свой мир, в мир, из которого Эйлин как-то выпала, в котором его новое имя, — она уверена, — произносят шепотом. В мир, где все так, как он мечтал.

А Северус светится от счастья. Для него этот сродни чуду — кто-то из прошлого матери. Хорошо, что ребенку не нужно знать, какое у нее прошлое.

— А вы волшебник? — Волдеморт улыбается в ответ. Это смотрится несколько жутко, — его глаза не отражают никаких эмоций, дергаются только уголки его губ. Эйлин знает — это из-за того, что он не любит лжи. Ну и окклюменция тоже сказывается. И, наверное, он не любит детей. Скорее всего не любит, не должен. Дети и лицемерие — единственное, что не вяжется с его образом в сознании Эйлин.

Он коротким взмазом палочки поднимает в воздух вихрь осенних листьев. Это выглядит красиво — и Эйлин благодарна за то, что это не привлечет внимания. Впрочем, листья почти тут же охватывает пламя, и это может быть замечено кем-то постороним. Радует, что парк пуст.

Хлопья пепла медленно опускаются на землю. На самом деле, Эйлин считает, что в этом есть что-то завораживающее. Сын молчит, задумавшись.

— Северус, — когда Волдеморт обращается к нему, тот вздрагивает, вскидывает голову, — иди поиграй. Я хочу поговорить с твоей матерью наедине.

Эйлин мельком замечает, что сын, все также задумчиво, кивает и уходит. Волдеморт ждет, когда он свернет за угол, а потом вдруг хватает Эйлин за руку, чуть повыше локтя, задирает ее рукав. Несколько секунд смотрит на синяки. Отпускает, отступает на шаг. Цедит сквозь сжатые зубы:

— Я убью этого маггла, — Эйлин вздрагивает от ярости в его голосе. Она холодная, но такая жгучая, что перехватывает дыхание. Это ненависть. Эйлин грустно улыбается, разглаживает рукав, поднимает голову.

— Это больше не ваша проблема,милорд, — он дергается, будто от удара.

— Да что ты... — он осекается, глядя на Эйлин. Она тихо улыбается ему.Что он видит в ее взгляде — не ведомо даже ей самой.

Его пальцы, минуя волю, сжимаются на палочке. Эйлин не страшно. Она лишь с легким сожалением думает, что Северус не найдет дороги домой один.

Волдеморт ее удивляет. Так не произнеся ни слова, он запахивается в мантию и исчезает. Эйлин жаль, что все закончилось лишь неслышным хлопком.