У него – изломанная линия плеч, у меня – иголочки вместо ресниц. Это ещё не вся разница, но общего у нас всё равно больше – серые каменные стены, холодный ветер, гуляющий по ногам, дрожащая и разваливающаяся на части Вселенная.
— Тебе нельзя здесь сидеть! – Рывком я поднимаю его с пола, мантия под руками трещит и, кажется, рвётся. Он не обращает внимания, смотрит мимо меня отсутствующим взглядом. – Тебе нельзя здесь сидеть, — настойчиво говорю я и, вспомнив о том, что слизеринцев отсюда выпроводили с позором, добавляю: — Тебе вообще не стоит здесь находиться!
И мне, если уж на то пошло, тоже: все несовершеннолетние ученики эвакуированы, в школе остались только те, кому перевалило за семнадцать, давно или недавно – неважно.
Мне пятнадцать и мне наплевать. Джинни Уизли старше меня всего лишь на год, но ей разрешили остаться – и вряд ли на свете найдётся хоть один идиот, способный поверить в то, что она будет смирно сидеть в Выручай-комнате.
Кстати, о Выручай-комнате.
— Спрячешься, а потом разберёмся, что с тобой делать.
Я вернулась потайным ходом, чтобы принять участие в битве, но невозможно сражаться, прижимая к стене кого-то другого. И отойти невозможно – потому что без поддержки он снова рухнет. А если рухнет, то так и будет сидеть, не шевелясь, пока его кто-нибудь не прикончит.
Ран на нём не видно, но, судя по заторможенному поведению, кто-то уже попытался.
— Пошли, давай! Обопрись на меня… — я взваливаю его руку себе на плечо. – Вот, хорошо, пойдём.
— Куда? – голос у него бесцветный и хриплый, и я совсем не понимаю, зачем вообще спрашивать, если тебе всё равно.
— В Выручай-комнату, — отвечаю я достаточно злобно.
Мне некогда возиться с Малфоем. Я хочу драться.
— Её больше нет, — шепчет он, но послушно шагает вперёд. Послушно и как-то очень неловко.
Поворачиваюсь к нему и смотрю прямо в глаза – такие же бесцветные, как и голос, почти прозрачные глаза с опалёнными ресницами под опалёнными бровями. Его лицо перепачкано в копоти, от него пахнет дымом, а его мелкая дрожь в итоге передаётся и мне.
— Как это нет?
— Сгорела, — он жмурится и с усилием сглатывает, весь неприкаянный и беспомощный. Белая кожа и яркие пятна ожогов, синие тени под глазами и чёрные полосы сажи. Вся палитра цветов на одном лице, удлинённом и некрасивом.
Я злюсь ещё больше.
— Малфой, это идиотские шутки.
— Это не шутки, Вейн… Вейн, правильно?
Два года назад я бы обрадовалась тому, что кто-то из старшекурсников знает мою фамилию. Сейчас в ответ на это обращение мне хочется только ощетиниться и зашипеть: с сентября по май не было ничего, решительно ничего хорошего в том, что кто-то из слизеринцев знал, кто ты такая и что из себя представляешь.
Безопасней всего – серой мышью.
— Правильно, — бурчу я, хотя знаю, что самым верным решением было бы сказать, что он обознался. Мне не очень нравится стоять вот так вот, чересчур близко, в пустом коридоре, поэтому я настаиваю: — Тебе надо спрятаться. Если тебя увидит кто-то из наших, они с тебя шкуру спустят. Подумают, что ты с ними драться пришёл. А если кто-то из ваших…
То, что отец Малфоя – Пожиратель Смерти, уже давно ни для кого не секрет. Поговаривают, что и сам он туда же, но мне сейчас в такое не верится. Жалкий, угловатый, растерянный… Я его не боюсь.
Он вздрагивает.
— Да уж… — говорит, закусывая губу, — они меня уже чуть не… Но откуда ты знаешь, что я не пришёл драться?
Я не успеваю ответить: страшный грохот оглушает меня. Ощущение такое, что где-то совсем рядом взорвалось два десятка котлов – глупо, но больше мне сравнивать не с чем. Я рада, что этот шум и враз накренившийся мир прерывают бессмысленный разговор, потому что ответить Малфою ничего толкового не смогла бы.
Наверное, любая на моём месте завизжала б, а любой на его месте помянул бы Мордреда и Моргану, но мы лишь сильнее цепляемся друг за друга, помогая выстоять-устоять.
Падает одна из картин: рама разлетается на куски, как будто была не из дерева – из стекла.
Факелы гаснут.
— Надо идти, — твержу, как заведённая. – Надо идти. Здесь нельзя оставаться, наверняка скоро кто-то появится…
Не хочу, чтобы меня кто-то видел. Хочу драться, хочу в самую гущу боя, хочу размахивать волшебной палочкой, хочу попасть под чьё-нибудь Убивающее проклятие. Не потому что это романтично и мне выдадут орден посмертно, а просто потому, что так будет лучше.
Хотя бы раз в жизни я буду кому-то полезной.
— Куда? – на этот раз голос Малфоя звучит чуть живее. Он медленно переносит свой вес на ноги, стараясь поменьше давить на меня, но вряд ли сможет передвигаться без моей помощи.
Интересно, что же с ним приключилось.
— В ваши подземелья? – предлагаю я первое, что приходит мне в голову.
Он морщится:
— Всегда мечтал, чтобы мне на голову рухнула школа.
Мне не нравится такая язвительность. Нет, мне не нравится язвительность в такой ситуации. Здесь темно, пыльно и холодно, нужно отсюда бежать.
— Башни?
— Башни тоже могут рухнуть.
Решение приходит само по себе. Если он боится быть похороненным под развалинами школы, значит, нужно вывести его за её пределы. И «за пределы» — это не двор, не Чёрное озеро и не Запретный Лес.
— Я доведу тебя до подземного хода в Хогсмид.
Сначала я думаю о том, что Невилл и все остальные не одобрили бы моего решения – как же, показать врагу тайный путь, а потом вспоминаю, что по этому тайному пути сегодня уже провели всех, кого только можно было, так что секреты теперь никакого значения не имеют.
Я делаю шаг вперёд и… спотыкаюсь.
— А ты? – спрашивает Малфой.
— А я вернусь. Хватит трепаться, пойдём.
Поудобней поднырнув под его руку, я прижимаюсь к нему так, чтобы мы могли идти быстро и ровно. Ни того, ни другого не получается – у Малфоя, похоже, повреждена нога, он прихрамывает, чуть волоча её, как древний старик, и от этого нас немного шатает. Левой рукой я стискиваю его мантию, правой держусь за стену – осторожно, так, чтобы он не заметил.
У меня не слишком хорошо с интуицией, но сейчас я просто кожей чувствую, как его подмывает задать мне какой-то вопрос – или добрый десяток сразу. Не думала, что Малфой так разговорчив.
— Далеко? – спрашивает он ровно через восемь шагов, подсвеченных Люмосом на кончике моей волшебной палочки.
— Нет.
Мы в нужном коридоре, пара поворотов – и можно будет, оставив Малфоя, возвращаться в гущу сражения. Хотя… возвращаться можно только туда, где уже побывал, а я, только-только ускользнув из-под опеки Аберфорта Дамблдора, попала под другую опеку. Под свою собственную, направленную на кого-то другого.
Избавиться от этой опеки почему-то намного сложнее, она – сама ответственность, пульсирует под подбородком и на запястьях, сворачивается в голове неуютным беспокойством, требует довести не то, что до подземного хода – до конца. Я пытаюсь урезонить себя, на два голоса спорю: один утверждает, что Малфой уже большой мальчик, а другой с укоризной напоминает про повреждённую ногу. Первый вскидывается – мол, я же драться хочу, по-настоящему драться, сделать что-то хорошее, а второй ухмыляется – вот оно, хорошее, делай!
— Вейн, — Малфой откидывается мне на плечо, пригвождая к земле своей тяжестью, — мы здесь не пройдём.
«Выручай-комната сгорела». А проход попросту завалило – тёмная груда камня: острые сколы, ровные края, беспорядочное нагромождение обломков, таких огромных, что я их просто не подниму.
Руками не подниму.
— Отлевитируем?
Малфой опускает голову. Я не смотрю на него, но сложно не почувствовать это движение, ведь мы по-прежнему стоим вплотную друг к другу.
— У меня нет палочки.
Воспоминание о стыде в его голосе я подарю на День рождения Гарри Поттеру, когда всё закончится.
При мысли о Гарри Поттере ёкает сердце. Не так, как раньше, когда я подбрасывала ему конфеты и старалась перехватить каждый случайный взгляд, это давно в прошлом, в безоблачном довоенном прошлом. Я вообще не уверена, что оно тогда ёкало как-то по особенному, ну или хотя бы просто по-настоящему, а вот сейчас – да, сейчас ёкает, ещё как. Как будто с разбега бросается на рёбра – или пинает их. И так не только у меня, так у любого, потому что для каждого из нас Гарри Поттер – это надежда.
А для Малфоя надежда – я, потому что без меня он вряд ли тут долго протянет.
— Попробуем выбраться как-нибудь по-другому? – я откидываю голову назад, ощущая затылком тепло его руки.
Он пожимает плечами. Я думаю, это значит, что он голосует «за». А ещё я думаю, что выбора у него нет и что зря я, наверное, сбежала. Сидела бы сейчас в «Кабаньей голове» и горя не знала, только долгое, изнурительное ожидание и всепоглощающую ненависть к самой себе. Бррр, нет, мне такое тоже не нравится.
Уж лучше с Малфоем.
Медленно-медленно мы идём в обратную сторону. Голубоватый огонёк на кончике моей палочки танцует, как одержимый. Глядя на него, можно решить, что в коридоре гуляет страшный ветер, но над светом Люмоса ветер не властен – и он здесь совсем не гуляет. Уже не гуляет – утих, присмирел, спрятался, больше не тянет холодом по ногам, леденя голую кожу над гольфами.
Я не вижу в этом ничего хорошего, потому что ветра не бывает лишь по одной причине: когда ему неоткуда дуть.
Так что я почти не удивляюсь, когда, запнувшись на ровном месте, едва не врезаюсь в ещё одну гору камней – практически идентичную той, благодаря которой Малфой всё ещё здесь. Или лучше сказать «из-за которой».
— Вингардиум Левиоса! – Пытаюсь заняться делом вместо того, чтобы злиться.
Эмоции меняются так неожиданно и резко, что я сама это чувствую и понимаю. Бессильное спокойствие, потому что психовать бессмысленно. Мы заперты. Вдвоём в слепой кишке коридора, и разобрать завал мне вряд ли по силам, а искать нас никто не будет, потому что у защитников Хогвартса есть дела поважнее.
Никто не знает, что мы здесь. Никто нас не хватится.
Мне, выходит, не показалось, что два десятка котлов взорвались где-то рядом, пусть о котлах там не было и речи. Чьё-то случайное заклятие или, может быть, треснувшая по швам защита Хогвартса, или ещё что-то, до чего у меня мозгов не хватит додуматься, но оно и неважно.
— Вингардиум Левиоса!
Малфой, тяжело вздохнув, убирает руку с моих плеч и пытается от меня отлепиться. У него получается – ковыляет к стене и, судя по звуку, неаккуратно сползает вниз, снова устраиваясь прямо на холодном полу. Будь он моей подружкой, я бы порекомендовала ему срочно встать, чтобы не застудиться, но я молчу. Он не подружка и даже не девочка, он должен сам знать, что…
— Вейн, это бесполезно.
— Вингардиум Левиоса!
Теперь, когда моя волшебная палочка занята куда более важными, чем Люмос, заклинаниями, здесь темно и я не могу видеть малфоевского лица. Наверное, сейчас он кривится. Я часто видела эту гримасу в его исполнении: уголки губ ползут вниз, росчерки бровей – вверх, взгляд становится презрительным и холодным.
— Что тут рухнуло? Стена? Потолок?
Я оглядываюсь по сторонам, ожидаемо ничего не различая.
— Потолок, наверное.
Пальцем в небо.
— И ты всерьёз надеешься его по камешку перетаскать?
— А ты предлагаешь сидеть здесь и ничего не делать? Даже не пытаться выбраться?
Судя по звуку, он разглаживает мантию руками. Несколько долгих секунд Малфой молчит, а когда наконец решается заговорить, его голос звучит глухо и горько:
— Может быть, нам лучше совсем не выбираться.
Этого я принять не могу.
— Вингардиум Левиоса!
— Вейн… Посиди со мной.
Непонятно, просит он или приказывает. С одной стороны, тон таков, что ослушаться сложно, и я подхожу, сползаю по стене рядом с Малфоем, касаясь коленкой его бедра, а с другой… Просьбы тоже бывают такие, что не ослушаться.
«Просто передохну, а потом продолжу», — обещаю себе. Вслух выдыхаю другое:
— Ты же не собираешься играть в разговоры по душам?
— Чем больше разговариваешь, тем больше тратится воздуха, — он пожимает плечами.
Я прислушиваюсь к своему телу. Научилась за этот год доверять ему больше, чем чему-либо кроме. Прикрываю глаза, слушаю стук сердца, жду – не коснётся ли лёгкий ветерок самых кончиков волос, закрутив, потревожив.
Не коснётся.
Но в тишине скучно.
— Здесь же много места, — я взмахиваю рукой, забыв, что он не видит меня, — и не совсем уж закрытй каменный мешок. Где-то наверняка есть щели.
— Да, — отвечает Малфой, и мне внезапно хочется назвать его «Драко», — да.
— Нам хватит воздуха… надолго.
Драко смеётся.
— Хорошо, Вейн, давай поговорим.
Сидеть с Малфоем на холодном полу и даже не слышать, как где-то сверху и сбоку добро и зло кидаются друг в друга проклятиями, такое бывает раз в жизни.
— Ты первая, — он немного отодвигается, и моей ноге становится холоднее. Я поправляю гольфы.
— Зачем ты вернулся? Только честно, иначе какой в этом смысл.
— Гриффиндор – это диагноз, — шепчет он, — мы сидим в темноте, посреди заваленного коридора, где-то рядом решается наша судьба, а ты ищешь смысл в дурацких словах.
— Они не дурацкие. Зачем ты вернулся?
— Хотел вернуть свою палочку, — и, прежде чем я успеваю поинтересоваться подробностями, он торопливо шепчет: — А ты зачем? Несовершеннолетних вывели, я знаю.
— Хотела драться. Я ничем не хуже Джинни Уизли.
— Ревнуешь?
— Нет, просто… Эй, моя очередь спрашивать.
— Спрашивай.
Драко Малфой – само великодушие. Этот момент тоже надо бы сохранить для друзей или в крайнем случае для потомков, но мне почему-то хочется сберечь его для себя. Исключительно для себя.
— Где была твоя палочка и как ты собирался её вернуть?
— Это два вопроса, Вейн. Сразу.
Обмануть слизеринца – глупая идея. Приходится делать вид, что так и было задумано.
— Да, я знаю. Отвечай.
— Она была у Поттера, я собирался просто попросить.
Неожиданно. Не знала, что Малфой умеет просить. У меня о нём было совсем другое впечатление. Я держу паузу, никак не реагируя на его слова, и Драко безошибочно понимает, что творится у меня в голове.
— Не похоже на меня, да?
Мне почему-то кажется, что с лаконичными ответами каши не сваришь.
— Не знаю, — я пожимаю плечами. – В смысле не знаю, потому что не знаю. Я – тебя. Не могу судить, мы же никогда не общались.
Малфой снова смеётся – хриплый, дробный смех, звучащий здесь уместно, но странно.
— Если ты проведёшь со мной немного времени, то поймёшь, что я не то странное существо, созданное воображением твоих друзей. Меня часто неправильно понимали.
Лишняя откровенность меня пугает. Говорящий о воображении моих друзей Драко Малфой не вписывается в мой мир. Ни в чей мир не вписывается, если уж на то пошло, даже в его собственный, я слышу это по неуверенному, чуть дрожащему голосу.
Это похоже на... это ни на что не похоже.
— Боюсь, насчёт Выручай-комнаты я поняла тебя правильно, — осторожно говорю я, безотчётно водя пальцем по ровному, чуть шершавому полу. – Что там произошло? Ну, в плане подробностей.
Он дёргается, вытягиваясь в струнку, и шумно сглатывает.
— Винс вызвал Адский Огонь. Винсент Крэбб, если ты его знаешь. Я, — пауза, — я пришёл к Поттеру, он был там, а Винс и Грегори увязались за мной. Они решили убить его. Или поймать, чтобы потом доставить Лорду, — обращение режет мне слух, — чтобы заслужить его одобрение… Я приказывал им остановиться, но они не стали меня слушать. Винс произнёс заклинание, и всё вокруг вспыхнуло, загорелось за пару секунд. Мы пытались убежать, только некуда было. Всё сгорело. И Винс, он тоже… сгорел.
Я зажимаю рот ладонью, чтобы не вскрикнуть. Малфой рассказывает так спокойно, что за этим спокойствием – в каждом звуке! – слышно нервозность. Она прячется, маскируется, ждёт своего часа, и я уже понимаю, что справляться с ней, когда она вырвется на свободу, придётся мне.
Не этого я хотела, когда бежала из «Кабаньей головы» по тайному ходу.
— Поттер и Уизли вытащили нас с Грегори, но Винс к тому моменту уже… Двери за нами захлопнулись, как будто… как будто комната отрезала себя от остального замка, чтобы пожар не перекинулся куда-нибудь ещё. У тебя умирал кто-нибудь из близких?
Не самый лучший вопрос, не самые приятные воспоминания.
— Да, — отвечаю. – Умирали. Дедушка и бабушка. Но давно, я тогда была маленькой. А лучшая подруга покончила с собой, когда мне было тринадцать. Ей тоже. Она влюбилась, а меня не было рядом, это был учебный год, середина февраля, и… — чтобы больше не говорить об этом, я хватаюсь за мною же сказанное и задаю свой вопрос: — Ты влюблялся когда-нибудь?
Медлит.
— Ну, может быть, Панси Паркинсон? – я пытаюсь подсказать, чтобы растормошить его. – Вы ведь вместе ходили на Бал.
— Это было три года назад. Вейн, тебе было двенадцать! И ты уже откуда-то знала, кто кого пригласил и кто с кем на Балу появился!
— Маленьким девочкам тоже нужно чем-то развлекаться, и Трансфигурация мало подходит на роль развлечения, знаешь ли.
— Я думаю, я не влюблялся, — почти неслышно говорит Драко. – А почему тебя не было рядом с подругой, когда она влюбилась? Она училась в Шармбатоне?
Резкие переходы сбивают меня с толку, и я не сразу понимаю, что нужно ответить, знаю только, что лучше отвечать честно.
— Нет, она была сквибом.
— Ого. Я думал, сквибы – редкость.
— Так и есть. Просто ей не повезло. Почему ты не хотел, чтобы твои друзья убили Гарри?
— Когда твоего отца пытают на твоих глазах, это открывает тебе глаза на некоторые вещи, — Малфой замолкает, а расспрашивать я не решаюсь. Я в общем-то догадываюсь, что он имеет в виду, но догадываться – это одно, а слышать собственными ушами – другое. В конечном итоге он меня не подводит: — Я, — запинается, — пересмотрел своё отношение к Тёмному Лорду.
— И к Гарри Поттеру, — словно невзначай замечаю я.
— Нет, я… — По моему лицу пробегает ветерок, но я не спешу радоваться. Это просто Малфой растерянно взмахивает руками. – Он мне не нравится. Но будет лучше, если он победит, правильно?
— Правильно.
— А ты? Что ты о нём думаешь? Я слышал…
— Знаю, что ты слышал. На четвёртом курсе я отправила ему конфеты с любовным зельем, да, — я тихонько хихикаю. Сидеть в мешке коридора, стянутым каменистыми шнурками у горловины, и обсуждать единственную сплетню, которая сделала меня известной на всю школу. К чести Гарри, от него об этом так никто и не узнал, но вот мои соседки по спальне… — И ходила за ним хвостом, сложно было не заметить. А теперь я просто считаю, что будет лучше, если он победит. Правильно?
— Правильно.
Драко подтягивается ближе к стене – шелестит мантия, шуршат мелкие камешки на полу. Упирая руку в каменную кладку, он случайно касается моего локтя, и я вздрагиваю, такие холодные у него пальцы.
— Извини.
— Ничего страшного. – Мне хочется сменить тему: — Если бы ты мог делать что-то, недоступное всем остальным, что бы это было?
Руку я, кстати, не убираю. Он тоже. Так и держит меня – на сгибе, где кожа особенно тонкая. Наверное, греется. Пусть.
Он отвечает, почти не задумываясь:
— Если бы, проснувшись завтра, я получил что-то такое, я бы хотел стать невидимкой. Я бы шпионил за правительственными должностными лицами и всеми, кого не люблю.
— Скучно.
— Почему это?
— Потому что действительно скучно. – А ещё у меня затекли ноги, поэтому я пытаюсь переменить положение. Получается отлично – за исключением того, что коленка снова упирается в коленку Малфоя. Он рвано выдыхает сквозь зубы. – Что такое? Больно?
Отличный вопрос. Конечно, ему больно, он ведь именно на эту ногу прихрамывал.
— В порядке, — сухо говорит он. Слишком громко.
— Дай я посмотрю. Что у тебя с ней?
Будет он возражать или просто начнёт отнекиваться?
Чтобы не тратить время на споры, жду очень активно – зажигаю крохотный огонёк Люмоса, зажимаю палочку в зубах, осторожно, почти не касаясь, оглаживаю раскрытой ладонью его ногу от бедра и до щиколотки.
— Ударился и обжёгся, — он даже не думает ни возражать, ни отнекиваться. – Или сначала обжёгся, потом ударился. Не помню.
— Можно? – спрашиваю исключительно для очистки совести, потому что сама уже поднимаю мантию и принимаюсь закатывать штанину.
— А ты у нас юная мадам Помфри?
— Не смешно. Нас, если ты не заметил, часто наказывали, и нам пришлось научиться справляться с последствиями.
А вот справляться с одной волшебной палочкой на двоих ужасно неудобно.
— Нокс! Тергео! Люмос! – быстро шепчу я и склоняюсь над Малфоем.
Без брюк его голая нога выглядит очень по-детски – тощая как палка, прямая, с остро выступающей костью на щиколотке. Забавного в этом, правда, ни на кнат, тут всё скорее страшно. Через икру тянется глубокая царапина, под коленкой налился синяк, расцвёл желтушностью и синевой, огромный и сильно припухший, вниз по голени убегает ожог – широкая красная полоса, несколько вздувшихся волдырей.
— А со второй ногой как? – спрашиваю подозрительно. Не может же всё достаться только одной?
Может.
— Со второй всё нормально. Дай мне посмотреть.
Я отодвигаюсь, его пальцы соскальзывают с моего локтя, ладонь ударяется о камни, поднимая облачка пыли, и прежде, чем я успеваю понять, что происходит, я уже хватаю его за эту руку. Он не возражает.
Вдвоём как-то увереннее.
Не слишком приятно смотреть правде в глаза, но если там, над нами, победит Гарри, то нас найдут неизвестно когда. А если выиграет Тот, кого нельзя называть, нас, может быть, вообще не найдут. Очень надо ему восстанавливать Хогвартс, разбирая завалы!
— Выглядит… не лучшим образом, — голос Малфоя чуть срывается, паника в каждой букве. Он пытается её маскировать, но выходит не очень.
— Да. Малфой, тут только зельями… Нам нужно выбраться отсюда.
Я порываюсь подняться, но забываю о том, что мы держимся за руки. Драко дёргает меня вниз и, для верности, хватает ещё и за рубашку.
— Что ты всё заладила… Идти, выбираться. Я не хочу, Вейн.
— Это ещё почему? – почти кричу, почти близка к истерике. И слава Мерлину, потому что попасть в такую переделку и не попасть в истерику для меня как-то слишком.
— Мне больно и страшно.
— И лучше сидеть здесь? – Накручиваю прядь волос на палец, засовываю кончик в рот. Ужасная привычка, но от неё невозможно избавиться.
Волосы пахнут яблочным шампунем, пылью и копотью. Последнее – наверное, из солидарности с Драко. У него несчастное выражение лица и кровь, запекшаяся в уголке губ. Странно, раньше я её не замечала.
— Да. Лучше сидеть здесь. Снаружи непонятно, что происходит.
А чего я ожидала от слизеринца? Если я не хочу разрыдаться и начать делать глупости, я должна выбраться и узнать, что там такого непонятного происходит снаружи – и по возможности принять в этом участие. Он же предпочтёт сидеть в безопасном (или относительно безопасном) месте, выжидая, пока такие, как я, не утрясут ситуацию.
— Если мы останемся здесь, нам так и будет непонятно, что там.
— Наплевать.
Он прикрывает глаза. Уставший, бледный – желание выжить убывает в нём с каждым дыханием. Малфой, что, действительно считает, что задохнуться в этом каменном мешке значит решить все проблемы?
— Эй, — я беру его за подбородок. Ужасный жест, просто ужасный, никогда бы на такое не решилась за пределами этого коридора. – Тебе наплевать? – Он кивает, и меня это злит. – Ну, а мне нет. Я живая, между прочим.
— Пока ещё живая.
— С тобой ещё живая! И планирую выбраться отсюда. И помочь тем, кто сейчас сражается! И победить. И пойти на следующий год в школу – в нормальную школу, безо всяких Кэрроу и наказаний. Без холодного завтрака, который приходится растягивать на весь день, одну порцию на троих, потому что Невилл опять всё утро провёл в Больничном Крыле, а Браун была слишком занята, чтобы придти в Большой Зал, и мне пришлось выносить тосты под мантией!
Меня почти трясёт, я боюсь прямо сейчас разрыдаться, но Малфою, похоже, наплевать на мои излияния. Он не отпускает мою руку и не поворачивает голову. Даже глаза не открывает.
Просто сидит.
А потом – просто перечисляет:
— Выбраться, помочь, победить, пойти в школу.
— Именно так, — я киплю. Я сама сейчас взорвусь, как двадцать котлов, и развалю ближайшую стену на сотню осколков.
Стоп. Ближайшую стену. На сотню осколков.
— Победить, пойти в школу, — Малфой продолжает бубнить, — доучиться, выйти замуж за героя, родить ему мальчика и девочку, ещё мальчика, ещё девочку…
Он, похоже, слегка повредился рассудком, но меня это сейчас не очень волнует, потому что я наконец-то знаю, как поступить. Была бы чуть умнее – догадалась бы в самом начале!
Продолжая держать его за руку, я чуть отодвигаюсь и всё же встаю. Малфой, тихо протестуя, поднимается вместе со мной, тяжело опирается на стену, и мне становится его жалко – обнимаю. И кричу во весь голос, направив палочку на противоположную стену:
— Бомбарда Максима!
…По полу, громыхая, катятся камни. Пыльный туман лезет в нос, застилает глаза, едко рвёт лёгкие. Я чихаю, чувствуя, что Малфой прячет лицо в моих волосах.
Кое-как мы выбираемся сквозь узкий проём, плутаем по коридорам, шарахаясь от каждой тени. Добираемся до Больничного крыла, где я нахожу нужные зелья. Мне стыдно, до ужаса стыдно, что я не сражаюсь вместе со всеми, что вместо большого и правильного делаю что-то мелкое и непонятное: таскаю на себе, держу за руку, мажу ожоги…
Я вижу у него Тёмную Метку, но не вижу его Пожирателем Смерти.
Оставаться в одиночестве он отказывается. Ему всё ещё больно, и мы снова цепляемся друг за друга, как влюблённые или, лучше сказать, как сиамские близнецы. Замок трясётся, в него как будто бьют молнии – одна за одной, одна за одной, и каждый удар по всем правилам сопровождается громом. Малфой вздрагивает, меня откровенно трясёт, он держится за стену, я – за волшебную палочку.
Когда мы добираемся до Большого Зала, там кончено уже всё или почти всё. Осталось разве что оплакать погибших и порадоваться победе над Волдемортом. Радоваться не получается: родители Драко отрывают его от меня практически сразу же, как только нас замечают, и на том месте, где его бок прижимался к моему, я чувствую кровоточащую рану.
Опускаю глаза – ничего страшного. Грязная рубашка, мятая юбка. Гольфы сползли, туфли испачкались.
Поднимаю глаза – в небе расцветает салют.
Мы победили.
* * *
Несмотря на то, что с пунктом про сражение у меня вышла промашка, всё остальное развивается так, как я и хотела. Я возвращаюсь в Хогвартс – восстановленный и прекрасный, но даже не пытаюсь искать Малфоя среди крохотной группки вернувшихся на второй год семикурсников.
Или восьмикурсники теперь правильнее?
Я не задаюсь этим вопросом. Я не думаю об этом. Вообще. Ни секунды. Я настолько об этом не думаю, что хриплый оклик за спиной приписываю к играм буйного воображения.
Ты же не собираешься играть в разговор по душам?
Кто-то хватает меня за рубашку. Я оборачиваюсь.
— Вечно тебе надо куда-то спешить, Вейн, — он снова хмурится. Бесцветные глаза, булавочные головки зрачков, тонкие губы, бледная кожа. Никакой копоти, никаких обожжённых ресниц. – Вечно тебе надо куда-то идти…
Я осторожно киваю. Малфой нерешительно улыбается.
— Может, тогда сходишь вместе со мной в Хогсмид? На этих выходных, например.
Он опирается на стену – шелестит мантия, шуршат мелкие камешки на полу. Упирая руку в каменную кладку, Драко случайно касается моего локтя, и я вздрагиваю, такие холодные у него пальцы, но руку не убираю. Он тоже. Так и держит меня – на сгибе, где кожа особенно тонкая. Наверное, греется. Пусть.
Отвечаю ему:
— С удовольствием.
Замуж за героя, в конце концов, может и подождать.
Vova
