Рождественский ангел

Я шлёпаю босиком вдоль побережья. Лёгкий ветерок треплет отросшие до плеч волосы. Чувствую, как белые песчинки ласкают стопы, набегая и скатываясь вновь подобно волнам. Теперь я могу рассмотреть каждую. Настойки на местных растениях творят чудеса. Северус поклялся избавить меня от очков после того, как я, увлёкшись нашими пляжными забавами, наступил на линзы и поранил ногу. Теперь я почти забыл о них, осталась только привычка тереть переносицу.

Через три дня Рождество, а мне не верится. За эти годы так и не смог привыкнуть к температуре выше +20 в конце декабря. Вместо снега — мягкий тёплый песок, вместо ёлки — пальма, вместо штанов и куртки — шорты, а чаще — только плавки. Зачем нужно что-то ещё, если наша с Северусом вилла располагается на ненаходимом острове в Карибском море. Единственное, что есть поблизости, это недавно открытая школа чародейства и волшебства и маленькая деревня вроде Хогсмида, но они располагаются на соседнем острове и до них несколько десятков километров.

Прохожу ещё немного, останавливаюсь, гляжу вниз, и мне хочется расхохотаться. Песок лежит ровно где угодно, только не здесь. Вчера мы с Северусом месили его долго. Линия прилива сюда не доходит, поэтому, если присмотреться, можно увидеть очертания наших тел.

А вот и бутылка из-под кашасы. Северус прямо здесь приготовил восхитительный освежающий коктейль, добавив в крепкий напиток лёд, сок лайма и совсем немного тростникового сахара. Пропорции были соблюдены идеально. А я ещё спорил, что он ошибётся, если будет добавлять сок на глаз. Я проиграл и понял это после того, как провёл языком по его губам и слизал с них капли ароматного тонизирующего шедевра. Потом я долго расплачивался за свои слова, вздрагивая от скользящих по мне кусочков льда и осознавая, что сам становлюсь ингредиентом в этом коктейле.

Я ложусь на песок, закидывая руки за голову, и любуюсь закатным солнцем. Оно садится быстро. Сумерки здесь короткие.

Вот и долгожданная прохлада, ощутить которую можно только ближе к ночи. Я смотрю на звёзды, а вскоре закрываю глаза и представляю, как уже завтра утром мне не придётся просыпаться одному, довольствуясь лишь воспоминаниями о прошедшей ночи и запахом Северуса, что хранит подушка. Он всегда встаёт раньше меня и движется по комнате так тихо, что я не слышу. И сколько бы раз я ни просил его разбудить меня, он никогда меня не слушает, возможно, потому, что изучил меня слишком хорошо и знает, что когда я вижу его, то забываю о всякой сдержанности, а он не любит фастфуда — ни за столом, ни в постели. Для него утро наступает с рассветом, для меня — с палящими лучами солнца. Но завтра в школе начинаются каникулы…

* * *

Моего плеча касается его рука. Я вздрагиваю от прикосновения холодной ладони и быстро возвращаюсь к реальности. Порой мне кажется, что скорее я научусь слышать шаги кошки, чем его. Он всегда подходит так тихо.

— Гарри, — его голос звучит как-то бесцветно, отстранённо, и я невольно напрягаюсь.

— Привет! — отвечаю я, приподнимаясь и стряхивая с рук песок.

Смотрю в его глаза, и мне кажется, что последний день в школе перед каникулами дался ему непросто. Лицо тусклое, глаза не улыбаются, а я так люблю, когда они сияют. Я очень по нему соскучился. Почему-то именно этот день длился для меня дольше многих других.

Северус несколько секунд пристально смотрит на меня, словно хочет о чём-то спросить. Он даже приоткрывает рот, но в следующую же секунду смыкает губы и решительно протягивает мне руку. Я цепляюсь за его пальцы и тяну Северуса на себя. Хочу немедленно выяснить, что же произошло. Но нет! Его мышцы напряжены, и я чувствую сопротивление. Пальцы Северуса выскальзывают из моей ладони, и он резко распрямляется. А потом… Его взгляд падает на ту самую бутылку. Он дотягивается до неё рукой и что есть сил — со злостью — отшвыривает её. Я инстинктивно пригибаюсь, а через секунду мягкую тишину ночи разрезает звон разлетающегося вдребезги стекла.

Мне становится не по себе. Бутылка не могла разбиться о песок, значит, выплеск магии? Кожей ощущаю его ярость. Но почему? Я недоумеваю. Может быть, дело вовсе не в школе? А в чём тогда? Ведь у нас всё прекрасно. Мы отлично ладим. Он много сделал для того, чтобы вытащить меня из апатии, в которую я погрузился после окончания войны. Я благодарен ему за это.

До сих пор помню ту липкую холодную пустоту, заполнявшую грудь. Ничто не могло меня тогда отвлечь. Стоило мне остаться хоть на миг одному, как в голову начинали лезть назойливые тошнотворные мысли, от которых хотелось выть. Поэтому, когда Хогвартс был восстановлен, а Северусу предложили временно возглавить новую школу, он с радостью ухватился за возможность увезти меня из Англии. Министерство дало добро, и его обязанности директора перешли к Макгонагалл.

Десятилетний контракт. Новое место. Новая жизнь. Возможность сменить обстановку, уйти от слухов и сплетен и постараться забыть обо всём. Это казалось мне чудом. Я радовался переезду гораздо больше, чем он. И предчувствие меня не обмануло: только здесь я понял, что значит быть счастливым.

— Что произошло? — спрашиваю я.

Он не отвечает, и какое-то время мы молча глядим друг на друга. Я притягиваю колени к груди и кладу на них подбородок. Продолжаю упорно смотреть ему в глаза и жду, пока он проронит хоть слово.

Наконец ему надоедает играть в молчанку.

— Поднимайся, поговорим дома, — его интонации немного смягчаются.

— Что случилось? — повторяю я. — У тебя проблемы в школе?

Вместо ответа — тишина.

Я встаю, и мы молча бредём к нашему дому.

Северус открывает дверь, пропуская меня вперёд. Ненавижу, когда он так делает. Я же никуда не сбегу, и он прекрасно это знает. Я с любопытством наблюдаю за тем, что будет дальше. Он требует пройти в гостиную — я соглашаюсь.

Он садится в кресло и даёт понять, чтобы я занял соседнее. Я не слушаю его. Подхожу к окну и располагаюсь на подоконнике, скрещивая стопы и переплетая руки на груди.

— Сегодня в школе во время праздничного ужина только ленивый не спросил меня, когда же Мальчик-Который-Выжил придёт преподавать?

Вот это поворот! Я мог ожидать чего угодно, только не этих слов.

— И что ты им ответил? — я сдерживаюсь, чтобы не вспылить. К разговорам на тему «Не-Пора-ли-Тебе-Наконец-Найти-Себе-Занятие» он возвращается не в первый раз, после чего мы почти всегда ссоримся.

— Что я им ответил? — его губы кривит ухмылка. — Я в очередной раз солгал, рассказывая, что у героя магического мира грандиозные планы.

Всё. Теперь понятно. Северус злится. Он ненавидит, когда коллеги начинают расспрашивать обо мне. Это лишний раз напоминает ему о том, что я никчемный бездельник, любитель вечеринок и местного рома. Хотя не думаю, что он забывает об этом хоть когда-нибудь.

— Но ведь это же правда! — усмехаюсь я. — По-моему, ты никого особенно не обманул.

— Правда? Каждый день валяться на песке, шататься по барам и Мерлин знает где ещё…

Вот оно! Я отчётливо слышу в его голосе ревнивые нотки… Он страшный собственник. Для меня это не новость, хотя он никогда не признается, что ревнует. Его дьявольская гордость не позволит ему этого. Должно быть, когда я поздно возвращаюсь домой, он допускает мысль, что однажды я могу вернуться утром или даже не вернуться вообще. Мы никогда не обсуждали это, но когда я вижу его сидящим в гостиной с книгой в руках (возможно взятой для виду), я чувствую угрызения совести. Почему-то они посещают меня только на пороге нашего дома и никогда в баре. Может, потому, что в шумной компании время летит так стремительно?

Меня выводит из задумчивости его голос.

— Может быть, с нового семестра начнёшь преподавать? Место инструктора по квиддичу свободно. Ты прекрасно знаешь, что не в моём характере делать комплименты, но твою кандидатуру я до сих пор считаю лучшей.

Я подавляю желание улыбнуться. Мне, конечно, лестно, но, похоже, к квиддичу я давно охладел. Даже не помню, когда последний раз брал в руки метлу. Я мотаю головой.

— Значит, не хочешь, — задумчиво произносит он, затем неспешно достаёт сигару и затягивается. — А что ты скажешь о перспективе преподавать защиту от тёмных искусств? Практической частью ты неплохо владеешь, а за полгода я смогу подготовить тебя по части теории.

— Разве и это место свободно? — я спрыгиваю с подоконника и начинаю ходить туда-сюда. Чувствую, что он настроен решительно.

— Сядь, — доносится в ответ, и я прислоняюсь к ближайшей стене.

Он изо всех сил старается сохранять спокойствие.

— Мадемуазель Шери, которая сейчас занята в этой должности, вчера напомнила мне, что её контракт в конце года заканчивается и она намерена вернуться во Францию.

Я вспыхиваю. Забавно. Кажется, я ревнивец не хуже Северуса. Десятки раз видел эту манерную Шери. Только слепой не заметит её попыток подбить клинья к Директору. Не Шармбатон, а какой-то рассадник шлюх. Надо же, вздумалось ей про себя напомнить. Наверняка она решила, что это удачный повод ещё раз испробовать на нём свои чары. Ха-ха! Судя по всему, не такой уж удачный! Чувствую, что настроение повышается.

— Думаю, ты можешь начинать искать ей замену, — игриво говорю я и осекаюсь. Северус может неправильно истолковать мой радостный тон и непроизвольно сорвавшиеся с губ слова. Чёрт! Смотрю на его гневно нахмуренные брови и понимаю, что хожу по краю. Я идиот!

— Тебе не кажется, что в твоём возрасте бездельничать, мягко говоря, странно? — он всё ещё сдерживается. — Неужели ты не хочешь найти себе занятие по душе? — он откупоривает бутылку рома и небрежно плескает в два бокала.

— Ты же знаешь, что свою главную миссию я уже выполнил! — уверенно говорю я и смотрю ему прямо в глаза. — Если честно, я действительно считаю, что могу и побездельничать, — неужели он никак не может понять, что мне хо-ро-шо! Мне просто охренительно хорошо! Разве это преступление?

— Ты хочешь сказать, что сделал всё, что мог, и твоя жизнь на этом закончилась? — говорит он тихо, затем берёт бокал, и мне кажется, что ещё чуть-чуть и Северус выплеснет мне ром в лицо.

Мне хочется крикнуть ему: "Северус! Какой дементор присосался к тебе сегодня?" Но я молчу. Смотрю на него и удивляюсь — конец семестра, отпраздновать бы, расслабиться, как умеем только мы, а тут…

— Вовсе нет. По-моему, она только начинается! Можешь считать, что у меня отняли детство и сейчас я навёрстываю упущенное! Это ли не грандиозные планы?! — я лучезарно улыбаюсь, подхожу к столику и беру свой бокал. — За окончание семестра, Северус! — я салютую и делаю глоток.

Смотрю на его рваные джинсы, на расстёгнутую рубашку, вдыхаю дымок от ароматной сигары, делаю ещё несколько глотков и опускаюсь к нему на колени. Моя рука медленно скользит по его бедру. Я подаюсь вперёд, и мои ступни протискиваются между его поясницей и спинкой кресла. Перекрещиваю ноги за его спиной и прижимаюсь к нему так сильно, как только могу.

Он пристально смотрит на меня, но не пытается столкнуть и не требует немедленно подняться. Молчит. У меня зарождается надежда, что, может быть, он сочтёт на сегодня свою воспитательную миссию выполненной. Его взгляд мрачен. Северус напряжён как струна, но его тело не лжёт. Он хочет меня так же сильно, как я его. Я ставлю бокал на столик и то же самое собираюсь сделать с его, но он перехватывает мою кисть.

— Твои сожаления об отнятом у тебя детстве жалки, Поттер! Пяти лет тебе было недостаточно, чтобы вдоволь нагуляться, напиться и натрахаться?

Опять «Поттер»! Как же меня достало слышать это от него.

— Пяти лет было недостаточно, чтобы запомнить моё имя? — зло бросаю я. Поднимаюсь с его колен, подхожу к окну и поворачиваюсь к Снейпу спиной.

Воцаряется молчание. С языка готовы сорваться десятки нелицеприятных фраз, но я с силой вцепляюсь пальцами в подоконник и молчу. Прислоняюсь лбом к стеклу и уставляюсь в одну точку.

— А как насчёт того, что я предлагал тебе ещё год назад? — его голос звучит вкрадчиво и будто бы даже спокойно, но я не доверяю этому ощущению. Северус так просто не сдастся, он не отступится и сейчас пускает в ход свой последний аргумент. Я оглядываюсь, смотрю на него и понимаю, что не ошибся. В его глазах вспыхивает холодное пламя, и я даже думать не хочу о том, что будет, если я сейчас отвечу ему "нет".

* * *

— Гарри, — его тёплая ладонь скользит по моей спине, — тебе всего лишь нужно честно ответить на два вопроса. Не мне. Себе самому.

— Каких? — слово непроизвольно срывается с моих губ, но, кажется, я уже догадываюсь о том, что он имеет в виду.

— Тех же самых, что и пять лет назад, — он переворачивает меня на спину и нежно целует. Мне всегда казалось, что его губы умеют убеждать. Казалось… Вот и сейчас моё тело готово ответить «да», а мозги отчаянно сопротивляются. — Можешь ли ты преодолеть свою ложную гордость и полностью мне довериться? — Он внимательно смотрит мне в глаза.

— Северус! — вспыхиваю я, но он не даёт мне договорить.

— Тсс! Не спеши сказать то, о чём потом пожалеешь, — его пальцы неторопливо скользят по груди, спускаются по животу, но замирают в дюйме от места, которое больше всего в них нуждается. — Помнится, тогда ты тоже заявлял, что при всём желании никогда не сможешь преодолеть себя, что ты…

— Пожалуйста, не напоминай! — почти кричу я.

Тогда я был таким дураком. Я умирал от желания, но, тем не менее, долго отказывал ему в том, в чём он нуждался. А когда он всё же сумел нежностью, изощрёнными ласками, какими-то немыслимыми словами усыпить мою бдительность и это наконец произошло, я ещё раз убедился в том, какой же я упрямый идиот. Наш первый раз был восхитителен, и я честно признался в этом Северусу, а ещё сказал ему, что жалею о том, что не засунул свою «мужскую» гордость в свою же задницу гораздо раньше. Вот и сейчас я прекрасно понимаю, что для Северуса это очень важно. Моё согласие лучше всяких слов скажет ему, что я дорожу нашими отношениями, что верю ему, что хочу быть только с ним, что люблю его.

Но сейчас в меня словно вселился дух противоречия. Я пытаюсь шутить, хотя внутри меня всё кричит о том, что это ошибка. Он не простит мне…

— Я всегда знал, что мы — два извращенца, — усмехаюсь я, — но чтобы до такой степени?

— Извращенца?

В его глазах вспыхивает пламя, губы сжимаются, а потом он отворачивается. Кладу руку ему на плечо, пробую потянуть его на себя — сопротивляется. Лежит словно каменный. Приходится выбраться из постели, обойти нашу очень широкую кровать и сесть напротив него.

— Северус! Зачем ты так? Это не лучший способ проверять наши отношения на прочность!

— Отношения? — усмехается он. — О чём ты, Гарри? Отношения строят двое, а ты, похоже, до сих пор считаешь, что мир вращается вокруг тебя.

Я хочу что-то сказать, но слова ускользают... Моргаю и вдруг выпаливаю:

— Я люблю тебя! — тянусь к его губам и, касаясь их, ощущаю, что целую статую — бесчувственную, холодную.

Не знаю, как убедить его, что это правда. Он словно читает мои мысли.

— Любишь, Поттер? Тогда докажи! — его голос звучит ровно. — Или тебе никогда не говорили, что отношение выражается в делах, а не в словах. Давай же! Всё уже давно готово. Подумай хотя бы раз не только о себе.

Ну почему он так непримирим? Почему ему обязательно нужно ставить вопрос ребром?

Он резко поднимается, подходит к шкафу, открывает дверцу и достаёт маленький флакон с жидкостью изумрудного цвета.

— Догадываешься, что это? — он легонько встряхивает содержимое, держа флакон двумя пальцами, — прямо как тогда в Хогвартсе, когда он демонстрировал мне пузырёк с веритасерумом. — По одной такой порции каждый день в течение месяца и никаких побочных эффектов, — он испытующе смотрит на меня, словно стараясь проникнуть в мою душу.

Если честно, я предпочёл бы не догадываться! Хотя, должен признать, Северус гений. Он потратил на разработку рецепта и приготовление этого зелья почти год. Часть ингредиентов готовил сам, за другую пришлось немало заплатить. Я перевожу взгляд с флакона на Северуса и обратно и вжимаюсь спиной в изголовье кровати. Ещё немного, и я сломаю мебель. К щекам приливает кровь, и я с трудом сдерживаю раздражение, начиная мотать головой.

Он молча садится рядом со мной и протягивает мне пузырёк.

— Северус, не дави, — говорю я и сглатываю с трудом, — дай мне время подумать. Это же не шутки.

— Верно, Гарри, шутки закончились, равно как и пустые слова. Если года тебе было недостаточно, полагаю, нет смысла больше тянуть, — он откупоривает флакон и подносит его к моему рту.

Я вздрагиваю, и одна капля зелья оказывается на губах. Сплёвывая, я почти ощущаю его вкус и напрягаюсь ещё сильнее. Плотно сжимаю губы и отворачиваюсь. Мне мерзко и противно. Мне уже двадцать четыре, и я ничего не хочу менять в своей жизни. По-моему, наши с Северусом пять лет на Кубе прошли восхитительно, только вот никак не могу понять, почему он думает иначе.

Я вцепляюсь в его запястье и с силой давлю на руку, чтобы убрать из-под носа это варево, но ничего не получается. Он гладит меня по волосам и шепчет:

— Не противься! Скоро ты поймёшь, что так будет лучше. Ты же всегда сначала сопротивляешься, а потом говоришь, каким ты был идиотом. Ну же, мой хороший, выпей…

Слова «мой хороший» вызывают вспышку ярости. И хотя я где-то в глубине души понимаю, что он тысячу раз прав, моё упрямство оказывается сильнее. Всё! Надоело! Злость выплёскивается из меня, и я, кое-как вывернувшись из-под его руки, кричу:

— Если ты так хочешь ребёнка, на фиг я тебе сдался? Обратись к мадемуазель Шери. Уверен, она не откажет! Зачем ты хочешь всё испортить? Если тебе кажется, что у нас есть проблемы, какой смысл добавлять к ним ещё одну?

Я смотрю ему в глаза и чувствую холод. Северус молчит. Он обычно всегда так поступает, чтобы дать мне высказаться, а потом… Что будет на этот раз, я не знаю, но пользуясь тем, что он ждёт, решаю выпалить всё до конца:

— Кто сказал, что для меня так будет лучше? Кто ты такой, чтобы считать себя вправе распоряжаться чужими судьбами?..

От резкого удара в челюсть я не удерживаюсь на кровати и падаю, ударяясь головой обо что-то острое. Скулу жжёт, словно огнём. Провожу рукой по щеке и чувствую, что течёт кровь. Пытаюсь подняться, но Северус не позволяет мне сделать этого. Он встряхивает меня за плечи, прижимает спиной к тумбе и шипит сквозь зубы:

— Ты сделал выбор, Поттер. Теперь изволь напрячь свои извилины и выслушать меня. В последний раз!

Его слова оглушают. Не могу поверить тому, что слышу. Я открываю рот, чтобы объяснить ему, кто из нас больший идиот, но он опережает меня:

— Заткнись и слушай! Через два дня ты навсегда избавишься от моего общества. Ровно столько времени мне потребуется, чтобы привести документы в порядок.

— Но…

— Тебе знакома маггловская сказка о Золушке? — я киваю, словно под гипнозом. — Так вот! В Рождество, ровно в полночь, карета превратится в тыкву и ты вылетишь из этого дома!

Мне кажется, что он бредит.

— Ты рехнулся? — хриплю я. — Какая карета? Какая тыква?

— Ты вернёшься в Лондон, в наш, — на его лице едкая ухмылка, — точнее в дом, который скоро станет только твоим. Дорога сюда для тебя будет закрыта. Не пытайся аппарировать, если не желаешь остаться калекой навсегда. Охранные чары вышвырнут тебя без предупреждения.

— Северус! — я не успеваю сказать, что хотел, потому что его ладонь закрывает мне рот.

— Отныне можешь навёрстывать упущенное, пить, курить, трахаться с кем хочешь и сколько хочешь. Никто не будет тебя контролировать, — его голос становится ещё тише. — Как ты верно заметил, чужие судьбы меня больше не интересуют.

Он резко распрямляется, и я вижу, как он берёт с тумбы мою волшебную палочку, идёт к двери. Затем останавливается на пороге и, не поворачиваясь ко мне, говорит:

— Это, — указывает он на неё, — будет ждать тебя в Лондоне, чтобы у тебя не возникло искушения наделать глупостей, — Северус, не взглянув на меня, выходит, неслышно притворив за собой дверь.

Я снова пытаюсь подняться. Хочу остановить его, но перед глазами всё расплывается. Я падаю на пол и проваливаюсь во тьму.

* * *

Я очнулся на кровати. Один. Каким образом мне удалось подняться, не помню. Во рту неприятный привкус и сухо. Который час — не знаю; вижу лишь, что уже светло. В памяти всплывают обрывки фраз, которые постепенно вытесняет всего лишь одно слово - "чужие".

Больно.

Глупо.

Нечестно.

Я запускаю пальцы в волосы и с силой сжимаю кулаки. Через несколько секунд заставляю себя разжать пальцы. Хочу взять палочку, но не могу нащупать её. Мерлин! Где же она? Я вновь тянусь к краю тумбы и только сейчас вспоминаю, что он забрал её. Чёртов Снейп!

Встаю. Смотрю на постель и вижу пятна крови на белоснежных наволочках, простыне, одеяле. Бросаю взгляд на тумбу с его стороны — пусто. Сигар нет. Встаю и ощущаю, как дрожат ноги. Подхожу, выдвигаю ящик — и там ничего. Северус не шутил.

Иду в ванную. Гляжу на себя в зеркало и хмыкаю: ""Красота! Губа разбита, на виске запёкшаяся кровь. Спасибо, Снейп, что хоть нос не сломал".

Раньше он никогда не поднимал на меня руку. Почему же сейчас? Если бы он хотел меня унизить или сбить спесь, влепил бы пощёчину. Но ведь нет. Он врезал так, что Дадли бы позавидовал его удару. Открываю холодную воду, прикладываю руки к лицу. Больно.

Хотя ему, наверное, тоже было больно, когда он ждал меня с затянувшихся допоздна гулянок. Я возвращался домой, и он молча вливал в меня протрезвляющее зелье. Знаю, что Северус безумно ревновал, но его гордость не позволяла упрекнуть меня. Кроме того, он старался верить мне. Он часто повторял, что отношения — это, прежде всего, доверие. Я же — чёртов эгоист! Видел же ведь, что ему трудно, но не желал ничего менять. А ведь ему хотелось какой-то определённости, уверенности в том, что я дорожу тем, что у нас есть, что я не променяю его на какого-нибудь смазливого латиноса из бара. Наверное, он просто устал верить. Ему надоело. Чёрт, чёрт, чёрт! Ведь вся эта история с зельем — способ проверить, насколько наши отношения важны для меня.

"Почему я не понимал этого раньше?" - спрашиваю я себя, и мне становится так мерзко, как не было ещё никогда. Ведь я всё прекрасно понимал, просто мне было легче изображать из себя тупого ублюдка, чем изменить хоть что-то в том порядке вещей, который меня устраивал.

Умываюсь и выхожу из комнаты в надежде найти Северуса.

Обхожу дом - все двери открыты, его нигде нет. Выхожу в сад — пусто. Иду по побережью, вглядываясь вдаль в надежде разглядеть силуэт. Никого! Он что-то говорил про наш лондонский дом, про бумаги… Может быть, он там? Я, конечно, могу отправиться туда, но... Мне всё ещё трудно решиться, но есть ли другой способ убедить его в том, что он нужен мне? Я возвращаюсь в нашу спальню, сажусь на кровать и уставляюсь в пол. Похоже, одиночество — не та цена, которую я готов заплатить за свободу. Свободу? А можно ли быть свободным без воздуха, без солнца? Без него для меня не существует никакой свободы.

* * *

Наступили сумерки. Ожидание — настоящая пытка! Я целый день бродил по дому, надеясь, что Северус вот-вот вернётся. Тысячу раз прокручивал в голове наш разговор, пытаясь разобраться, что же стало последней каплей. Понимаю, что он взорвался при упоминании «чужих судеб» и что за тот вечер я наговорил ему много гадостей. Он даже умудрился не врезать мне за «извращенцев» и за Шери в качестве суррогатной матери. Должен признать, что у Северуса ангельское терпение, но я забыл о том, что он не ангел. О том, кто я, предпочитаю сейчас не думать.

Ходить из угла в угол больше невыносимо. Я надеваю джинсы, кроссовки, набрасываю рубашку и отправляюсь куда глаза глядят. Бреду по побережью, и внезапно под ногой раздаётся хруст. Я наклоняюсь, провожу пальцами по песку и замечаю мелкие осколки…

Тёплый вечер, а меня пробирает озноб при мысли, что Северус вышвырнул меня из своей жизни, как ту самую бутылку из-под кашасы. Пустую. Ненужную. «Reparo» бессильно, чтобы склеить глубокую трещину, которую дали наши отношения.

Понимаю, что если ещё минуту останусь наедине со своими мыслями, то рехнусь.

Не нахожу ничего лучше, чем аппарировать в бар «Барракуда». В зале царит полумрак. Обычно здесь очень оживлённо. В это время всегда выступает какой-нибудь ансамбль. Всю ночь до утра звучат зажигательные ритмы сальсы или чувственные, тягучие, как выдержанный ром, звуки румбы. Но сейчас кроме меня и скучающего за стойкой бармена ни души. Кажется, мир всерьёз озаботился тем, чтобы свести меня с ума. Я заказываю мохито и сажусь за самый отдалённый столик. Тупо уставляюсь в свой бокал. Сегодня решаю надраться, как настоящий флибустьер. Порывы ветра надувают белые хлопковые занавески, раскачивают медные лампы над столами, и мне начинает казаться, что я на пиратской шхуне и вот-вот отправлюсь за каким-нибудь сокровищем. Кажется, своё я вчера потерял... Действительно, клад — это не только золото и серебро.

Время от времени подзываю бармена и прошу принести новую порцию. В конце концов мне это надоедает, и я заказываю сразу бутылку рома. После второго бокала стены начинают медленно покачиваться. Старый корабль вздрагивает, скрипит, и я отправляюсь в плавание. Куда? Да какая разница? Хоть на край света. Внутри чувствую охренительную пустоту. Её не заполнить даже тысячей бочек рома. Не знаю, сколько времени здесь сижу, но вдруг замечаю, что одна бутылка лежит на боку, а рядом с ней стоит ещё одна — на треть пустая.

На твёрдую землю меня возвращает чья-то тёплая рука, которая мягко опускается мне на плечо.

— Привет, Гарри! — слышу я знакомый голос. Поднимаю голову и с трудом фокусирую взгляд. Вижу, как тёплая улыбка на лице Анхеля сменяется беспокойством.

Анхель — коллега Северуса по школе — славный малый. Он много раз бывал у нас в гостях. Одно время я даже ревновал. Это неудивительно. Он очень привлекательный мужчина. Ему тридцать с небольшим. Он высокий статный брюнет. У него оливковая кожа и миндалевидные глаза — почти такие же чёрные, как у Северуса. Черты лица его настолько правильны, что он и вправду напоминает ангела. Его имя удивительно ему подходит. Он родился на Майорке, поэтому в этих широтах чувствует себя как дома. Интересно, что он здесь делает? Таким счастливчикам, как он, сейчас положено быть дома — в кругу семьи. У него прекрасная жена и чудные близнецы.

Киваю ему и указываю на соседний стул.

— Почему ты здесь один? Где Северус? Я был у вас дома и никого не застав решил, что вы отправились сюда.

Пожимаю плечами.

— Он выгнал меня, — изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно, но он всё равно срывается. - Послезавтра я должен быть в Лондоне.

Анхель молчит. Его брови ползут вверх. Похоже, он изумлён. Я сам изумился бы не меньше, скажи мне кто-нибудь сутки назад, что произойдёт что-нибудь подобное.

— Думаю, Северус сейчас утрясает имущественные вопросы. Он решил оставить мне наш лондонский дом, — сообщаю я, разглядывая стол.

— Я, конечно, не знаю, что у вас произошло, но… неужели всё настолько серьёзно? Ты пробовал с ним говорить?

Я отрываю взгляд от дубовых досок и смотрю в глаза собеседнику. Его брови нахмурены, золотистые искорки в глазах потухли. Вижу, что он искренне переживает за нас.

По залу проносится порыв ветра, и лампа над нашим столиком раскачивается. На моё лицо падает свет, и я зажмуриваю глаза. С губ Анхеля срывается удивлённый возглас. Похоже, он заметил ссадину и роскошный синяк на левой скуле. Я ухмыляюсь.

— Он не хочет меня видеть.

Некоторое время мы молчим. Я делаю большой глоток из бокала и добавляю:

— А знаешь, что самое скверное? Ведь ему здесь в одиночестве будет даже хуже, чем мне. Гораздо хуже. Он снова нацепит на себя маску и будет делать вид, что мир его больше не интересует.

Анхель хмурится, наколдовывает себе бокал и наливает ром.

— Это похоже на Северуса, — кивает он.

Вдруг я вижу, как в его глазах загорается огонёк. "С чего бы это?" — недоумеваю я, но спрашивать лень. Какая теперь разница? Но Анхель отчего-то явно оживляется:

— Когда ты должен покинуть остров?

— Двадцать пятого. Уберусь наконец с его глаз. Это будет лучшим моим подарком Северусу на Рождество, — бормочу себе под нос. Мысль об этом кажется настолько абсурдной, что я не знаю — смеяться мне или плакать. В голову лезут воспоминания...

В прошлом году Северус подарил нам обоим круиз по Атлантике. Погода стояла великолепная, и все пассажиры лайнера не покидали палубу, кроме нас. Мы провели две недели в каюте, а когда изредка поднимались наверх, на нас смотрели как на идиотов. Впрочем, мы были слишком счастливы, чтобы заботиться о чьём-то мнении.

А было ли это вообще?

Из грёз меня выводит голос Анхеля.

— Послушай, что я скажу, Гарри! — его рука мягко накрывает мою ладонь. — У тебя есть целые сутки, и если ты действительно хочешь вернуть его, ты должен попытаться за это время что-то предпринять.

Я со злостью отдёргиваю руку и шиплю с досадой:

— Я даже поговорить с ним не могу! Он избегает меня!

К счастью, Анхель не обижается.

— Поверь мне, Гарри. Иногда достаточно одной минуты, чтобы всё изменилось. Главное, ты должен сам понять, чего ты действительно хочешь.

Чего я хочу? Сейчас для меня ответить на этот вопрос проще простого. Понимание того, что ты в одночасье потерял всё и изгнан из рая, быстро вправляет мозги. Был бы у меня хроноворот, вернулся бы на сутки назад. Я принял бы любое из предложений Северуса. Мы бы вместе всё обсудили и нашли самое лучшее решение — не только для меня, лучшее для нас. Я даже выпил бы его зелье. Всё что угодно, лишь бы остаться здесь, с ним!

Я отвлекаюсь от своих мыслей, потому что ловлю на себе пристальный взгляд Анхеля. В какой-то миг у меня возникает ощущение, будто я снова в Хогвартсе на уроке окклюменции. Встряхиваю головой, пытаясь отогнать наваждение, и тут же жалею об этом. Меня мутит.

Тянусь за новой порцией рома, беру бокал и, услышав первые звуки сальсы, неожиданно проливаю содержимое на свои светлые штаны. Надо же, я даже не успел заметить, когда здесь появились музыканты. Как зачарованный смотрю на расползающееся пятно, а потом хватаю салфетку и начинаю тереть.

— Гарри, на сегодня достаточно! — Анхель забирает бокал и отодвигает бутылку на край стола. — Что за маггловские методы? Где твоя палочка? — вижу его недоумённый взгляд.

— Видимо, я получу её в качестве рождественского подарка. В Лондоне, — из горла вырывается хриплый смех, который переходит в сдавленные рыдания. "Не сметь!" — командую сам себе и стискиваю зубы.

Анхель молча смотрит на меня, потом достаёт палочку, и через секунду пятно исчезает, а ещё через несколько я чувствую себя до отвращения трезвым. Он настоящий мастер. Недаром Северус потратил столько усилий, чтобы утвердить его кандидатуру на должность преподавателя по чарам.

Мы сидим ещё где-то с полчаса. На прощание Анхель пожимает мне руку и говорит:

— Выше нос, Гарри! Ещё не всё потеряно.

Я киваю в ответ. Не могу же я сказать ему, что считаю иначе.

Я покидаю бар, а потом долго брожу по берегу, глядя на ночное море. От слов Анхеля становится не так муторно, как раньше, но я до сих пор не понимаю, что же мне предпринять, если так и не увижу Северуса до Рождества.

Глубокая ночь. Я тихонько захожу в дом, поднимаюсь по лестнице и вижу тонкий луч света, пробивающийся из-под двери в библиотеку. Он вернулся. Стучу.

— Северус, открой! Я хочу с тобой поговорить.

В ответ — ни звука. Я прикладываю ухо к двери и слышу тишину, которую изредка нарушает шелест страниц. Стучу громче и некоторое время жду. Луч исчезает, и становится темно. На мгновенье зарождается надежда, что он всё-таки выйдет. Делаю шаг назад, продолжая смотреть на дверь. Напрасно.

— Ты что, спать там собрался? – я стучу вновь. – Северус, открой! Пожалуйста!

Жду услышать в ответ хоть что-нибудь. Уж лучше б он ругался... Но нет.

— Чёртов Снейп! – я ударяю кулаком в дверь. — Почему тебе обязательно нужно было всё испортить? У нас ведь было всё так прекрасно.

А внутренний голос отвечает мне, что всё испортил я сам.

Я захожу в спальню, снимаю кроссовки, зашвыриваю их в дальний угол и с размаху падаю на кровать, задыхаясь от досады и бессильной ярости. Тупо гляжу в потолок. Не вижу выхода, но не готов это принять. В конце концов, у меня ещё есть почти сутки. Вначале я пытаюсь придумать, как заставить Северуса выслушать меня. Напрасный труд. Понимаю, что всё, что приходит в голову, не сработает. Похоже, он всерьёз решил вышвырнуть меня из своей жизни, и я просто не представляю, что может заставить его передумать. Наверное, проходит несколько часов, потому что голова уже трещит. Пытаюсь расслабиться и хоть немного поспать, но не тут-то было. Уснуть не получается. Простыни сбились. Влажные волосы липнут ко лбу и я задыхаюсь. От духоты или от безысходности? Сам не знаю.

Скоро начнёт светать, а я так ничего и не придумал. Конечно, мелькала мысль пойти и выбить дверь, но какой в этом смысл, если с тобой не хотят разговаривать? Северус возьмёт и аппарирует без предупреждения. Такое уже бывало, правда, тогда никто не гнал меня из дому.

Весь следующий день меня преследует ощущение дежавю: я встаю, брожу по дому. Северуса нигде нет. Какое-то время жду его, а после аппарирую. Отличие лишь в том, что сегодня отправляюсь не в бар, а к Анхелю домой. Скоро Рождество, и я хочу с ним попрощаться. То есть нет, не попрощаться, а сказать «до свидания». Надеюсь, он примет моё предложение и на каникулах выберется в гости. Я встречаю его в саду с двумя годовалыми малышами на руках. Они оба хватают его за волосы и лепечут:

— Па-па!

К горлу подступает ком. Я сглатываю и застываю на месте. Анхель подходит ко мне и, видимо, по глазам понимает, что у меня ничего не получилось. Он предлагает мне через час встретиться там же — в «Барракуде». Мне уже плевать на приличия, и я бесцеремонно интересуюсь, почему через час. Он говорит, что у него есть срочные дела.

* * *

Знакомый бармен — молодой симпатичный мулат — по-дружески кивает мне, и уже через минуту передо мной на столике появляется восхитительный коктейль. Я делаю глоток и ощущаю свежесть сока лайма, смешанного с кокосовой водой. Коктейль креплён добротным гордоновским джином, который оживляет эту смесь. Пить её приятно, ангостурская горькая придаёт ей упругости и цвета. Я с наслаждением отпиваю ещё и чувствую, как словно бы касаюсь надутого ветром паруса. В пробковом подстаканнике лёд не тает, и вода не разжижает коктейля. Я с нежностью поглаживаю стакан пальцами. В эту минуту жизнь не кажется мне такой отвратительной.

Анхель точен и не заставляет ждать ни минуты. Молча садится рядом. Он смотрит на меня как-то очень светло. Я почти физически ощущаю исходящее от него тепло. Глядя в его глаза, я почему-то верю, что всё будет хорошо. Правда, не знаю как.

Аппарирую и оказываюсь неподалёку от пока ещё нашего с Северусом дома. Медленно иду по саду и оглядываюсь по сторонам, стараясь запечатлеть в памяти все красоты рая, который вскоре будет закрыт для меня навсегда. Сердце бешено колотится. Я не хочу со всем этим прощаться: с пальмами, диковинными растениями и птицами, с морем, островами… Я не хочу, я просто не могу проститься с ним.

Захожу в дом, и ладони вмиг становятся влажными. Я улавливаю запах сигар, и мне даже слышится, будто где-то наверху закрывается дверь. Он дома. Взлетаю по лестнице и останавливаюсь возле библиотеки. Заглядываю внутрь – никого. Подхожу к гостиной. Дергаю за ручку – заперто. Вот он где!

— Северус! — я стучу громко.

И снова в ответ — тишина.

Часы бьют восемь. День почти закончился, а я так ничего и не придумал. У меня настроение приговорённого к смерти. Я отсчитываю каждую минуту отпущенной мне жизни здесь. И пусть надежды на помилование никакой, но глупое детское ожидание чуда почему-то не покидает. Когда ещё случаться чудесам, как не в канун Рождества?

Бреду к спальне, понуро опустив голову. Открываю дверь и прохожу внутрь. Взгляд цепляется за что-то светлое. Подхожу ближе и вижу, что на столе лежит конверт. Знакомый чёткий почерк. Сердце глубоко проваливается, хотя я пытаюсь успокоить себя, уверяя, что это те самые чёртовы бумаги, которыми он занимался. Беру конверт дрожащими руками, но не спешу вскрывать. Отстранённо наблюдаю схватку того, что осталось от надежды, с отчаянием. Исход поединка мне совершенно ясен. Слишком уж не равны противники. Но, не смотря на всю безнадёжность, растрёпанная с перебитыми крыльями птица – моя глупая надежда на чудо — не сдаётся. Смеюсь над её жалкими потугами и решаю быть милосердным. Наношу последний удар ей в сердце — вскрываю конверт серебряным ножом для писем.

Потрясение... Недоумение… Это не бумаги о владении недвижимостью. Из конверта выпадает какой-то маггловский диск. Я поднимаю его, и он как будто пустой — никаких надписей. Лезу в конверт и замечаю письмо. Разворачиваю пергамент, сложенный вдвое, и читаю:

«Гарри,

Думаю, для тебя будет лучше, если мы расстанемся. Мне нелегко далось это решение, но, возможно, один ты скорее поймёшь, чего ты хочешь, и сможешь найти себя.

Не стану отрицать, что иногда я перегибаю палку, но ты же знаешь, что я не могу к твоей судьбе относиться равнодушно..."

О диске в письме ни строчки. Впрочем, Северус знает мою склонность всюду совать свой нос. Мне становится любопытно. Понимаю только то, что диск оказался в письме не случайно. Подхожу к ноутбуку, который подарил мне Северус, и включаю. Я не знаю, что ожидаю услышать. Но при первых звуках музыки ошеломлённо падаю в кресло. СЕВЕРУС ПРИСЛАЛ МНЕ ПЕСНЮ? На него это совершенно не похоже, или я ничего о нём не знаю.

...Я живу благодаря тебе одному.

Мои слова правдивы,

Но ты не доверяешь им.

Что ж, это всего лишь слова,

Но твоя улыбка

Заставляет всё внутри меня перевернуться

И держит меня на этой земле.

Мой малыш,

Благодаря тебе у меня вырастают крылья...

Чувствую, что мои брови ползут вверх. Это что? Признание в любви напоследок или он решил поиздеваться? Учитывая, что Северусу чужда сентиментальность, склоняюсь ко второму. Какого чёрта ему понадобилось устраивать весь этот цирк? Внутри вскипает ярость. Похоже, так зол я не был даже при встрече с Волдемортом. Пулей вылетаю из спальни и несусь к гостиной. Ещё не знаю, что сделаю, но он мне ответит за это. О такой мелочи, как палочка, даже не вспоминаю. Мне наплевать, что без неё я совершенно беспомощен и, при желании, он раздавит меня одним мизинцем, как муху.

— Снейп! — я с остервенением долблю кулаком по двери. — Открой! Я знаю, что ты там!

Он не отзывается. Плевать! Я заставлю его выслушать меня! Себя не помню, боли не чувствую, только замечаю стекающие по руке капли крови. Сколько времени стою вот так, не знаю. Десять минут? Двадцать? Час? Чувствую, как по щекам сбегают злые слёзы. Я досыта наглотался их и крови и уже перестал ощущать солёный вкус с примесью металла.

Сжимаю в кулаке его письмо так, что ногти впиваются в ладонь.

— Какого чёрта, Снейп? – ору я, и мой голос срывается.

Он, наверное, притворяется, что не слышит меня. Я продолжаю стучать. Левой рукой получается слабее, но ничего – главное, настойчивость! Я не сдамся. Я докажу ему. Он не имеет права поступать со мной так, будто я вещь или мебель.

Если в ближайшее время не откроет, знаю, что у меня может начаться неконтролируемый выплеск магии. В таком состоянии я опасен и для себя и для других.

Если не откроет, мне будет безразлично, что потолок и стены нашего дома обрушатся нам на головы.

Если не откроет, скорее предпочту оказаться погребённым под развалинами, чем возвращаться в мир, в котором меня больше ничего не держит.

— Открой! Открой! Открой!

Я пинаю дверь... До боли в коленях. До искр из глаз. До тёмных пятен. Мне нечем её взорвать. Он отобрал и спрятал мою палочку, и мне остаётся надеяться только на свою выносливость.

— Ты оглох? – я ударяю по двери двумя кулаками сразу.

На секунду-другую останавливаюсь, чтобы набрать воздуха, и замираю на месте, потому что из-за двери доносятся какие-то звуки. Кто-то поёт. У него что? Приступ лирического настроения, или он окончательно рехнулся?

…И кто будет рассказывать тебе о своих страхах и ошибках,

Кому ты будешь позволять засыпать на твоей спине

И потом в тишине шептать...

Что за чертовщина. Прислушиваюсь. Этот голос почему-то кажется мне знакомым.

…Кто потеряется в твоём взгляде?

Кто будет жить только тобой, забыв обо всём?

Кто теперь?

Слушать это невыносимо. Чувствую, будто сотни раскалённых ножей вонзились мне в грудь. Задыхаюсь от боли и перестаю сдерживаться — пускаю в ход нецензурные выражения. Если он слышит меня, скоро откроет. Он не выносит мата. Я рискую ещё раз получить в челюсть, но мне без разницы.

— Ты сам всё решил за нас двоих, — кричу я в пустоту, — так какого Мерлина ты мне пишешь? Не хватает смелости высказать мне всё в глаза?

В ответ доносится лишь голос, который я будто бы где-то уже слышал:

…Кто теперь, если не я?

Я смотрю на себя и плачу.

Чувствую себя глупым, безрассудным,

А затем представляю, как ты

Даришь другому всё: запах своей кожи,

Свои поцелуи…

— Снейп! Твою мать! — кричу я изо всех сил, не обращая внимания на боль в связках, словно мне в горло залили раскалённый свинец.

Откуда-то берутся силы, и я начинаю барабанить ещё сильнее.

…Кто будет часами стоять у окна

И звать тебя до хрипоты?

Кто теперь?

Кто теперь?

Слышу какой-то скрип и чувствую, что дверь начинает поддаваться. Ещё немного, ещё… Я делаю несколько шагов назад, а потом разбегаюсь и с силой наваливаюсь плечом…

Влетаю в комнату, в которой почти темно. Музыкальный центр включён на полную громкость.

— Снейп! Где ты прячешься? – кричу я и замечаю его сидящим в кресле.

У него в руке почти пустая бутылка рома. Какая, интересно, по счёту? Меня охватывает ужас при виде битого стекла на полу. Я выхватываю бутылку и подношу к губам.

— Не жадничай, Северус, — говорю я и несколькими глотками опустошаю её.

…Кто теперь, если не я?

Я смотрю на себя и плачу,

И чувствую себя глупым, безрассудным,

А затем представляю, как ты…

— Выключи это немедленно, — я пытаюсь перекричать этот голос и вскоре понимаю, что Снейп так пьян, что вряд ли в состоянии подняться с места.

– Тебе не… не нр… нравится? — он еле собирает слова в предложение. Его взгляд с трудом фокусируется на мне. Он пытается опереться о подлокотники и встать, но тут же валится обратно. – Рань…ше надо было ду-у-мать. Хотя, — он жутковато смеётся, — это не в тв… твоих прави…лах? Ты неисправим, Пот… тер.

— Какого чёрта ты надрался?

Я со злостью хватаю его за ворот белоснежной рубашки, оставляя кровавые разводы, но тут же давлю в себе желание его хорошенько встряхнуть... Мой взгляд падает на его руку, лежащую на подлокотнике, и замечаю, что в кулаке зажат какой-то лист. Разжимаю его пальцы, разворачиваю скомканный пергамент, читаю и чувствую, как сердце начинает выстукивать рваный ритм. В голове только один вопрос: «Как такое возможно?» Я вижу свой почерк и не понимаю ничего.

"Северус!

Я не хочу говорить тебе "прощай". Прошу лишь об одном — прости!

Не знаю, поверишь ли ты мне, но я согласен на всё, если в этом остался хоть какой-то смысл...

Мерлин! Что за розыгрыш?

Следующие несколько строк разобрать не могу. Похоже, на них было что-то пролито и буквы расплылись. Пергамент ещё влажный. Подношу письмо к носу, принюхиваюсь. Похоже на ром.

… Мне всегда было трудно выражать мысли на бумаге, поэтому я нашёл песню, в которой готов подписаться под каждой строчкой. Пожалуйста, дослушай её до конца. Прошу тебя!"

Бросаюсь к музыкальному центру и жму на стоп. Я не вынесу слушать это по третьему кругу.

— Опять ложь! – он показывает на письмо, и я ловлю на себе его затуманенный взгляд. – Зачем? — в его глазах искреннее недоумение.

– Я не писал этого! – кричу я.

– Неужели? – он переводит взгляд на столик и с досадой смотрит на пустую бутылку.

– Я говорю правду! – что есть сил, бью ногой по бутылке, и она отправляется на пол.

Не разбилась. Надо же!

В моём кулаке всё ещё зажато письмо. Я вновь перечитываю и… кидаюсь к порогу. Поднимаю с пола своё, которое обронил, выбивая дверь, и сравниваю: одинаковый пергамент, чернила, только вот почерк… Руки дрожат так, что строки расплываются.

– Вот смотри! – я отдаю Снейпу оба измятых листа. – Читай!

Вижу, как он напрягается, а потом оба письма падают на пол. Я понимаю, что толку с него сейчас никакого. Вылетаю из комнаты и бегу на кухню. Рывком открываю дверцы стенного шкафа – удивительно, как только я не сорвал их с петель – и достаю флакон с протрезвляющим зельем. Беру стакан, отмеряю тройную порцию, учитывая, сколько он выпил, и несусь обратно, в гостиную.

Он по-прежнему в кресле, только его глаза закрыты, а лицо бледное.

— Северус! – зову я и вижу, как его голова склоняется к груди, а чёрные волосы закрывают лицо.

Я хлопаю его по щеке – раз, другой, третий. Он издаёт невнятный звук. Подношу стакан к его губам и говорю:

— Пей!

— Мм? – слышу в ответ, замечая, что он приоткрывает глаза.

— Давай же! — я заставляю его открыть рот и, придерживая голову за подбородок, вливаю содержимое.

К счастью, он глотает. Через три минуты должно подействовать. Я это по собственному опыту знаю.

Поворачиваюсь к часам и смотрю на секундную стрелку. Сначала мне кажется, что она стоит на месте, но потом замечаю, что она всё-таки она движется, а точнее сказать — плетётся, лениво отмеряя равные промежутки. Через минуту я выхожу из ступора. Дурак, говорю сам себе. У тебя есть ещё две минуты, чтобы решить, что ты будешь делать, когда он придёт в себя. Мысли лихорадочно скачут, подбрасывая самые нелепые варианты. С досады хочется топнуть ногой или садануть по мебели.

Остаётся полторы минуты…

Чёрт! Если я покажу ему его же письмо, толку не будет. Он только уверится, что всё это ложь, и вышвырнет меня, доходчиво объяснив, что мои уловки не прокатят. Он не станет разбираться…

Минута…

Если я начну ему говорить, что он тоже хорош – не смог распознать чары… А вдруг он набрался уже до того, как получил письмо? Бред! Бред!

Двадцать пять секунд…

Я ударяю кулаками по стене и, забывая, что руки разбиты в кровь, вздрагиваю от боли. Будь что будет! Подхожу к нему и бесцеремонно опускаюсь к нему на колени. Стискиваю его в объятьях что есть сил. Северус ошеломлён. Он не успевает открыть рот, и я накрываю его губы своими, выдыхая:

— Прости!

* * *

— Глупый! – шепчет он вечность спустя, целуя мои веки.

Я пытаюсь кивнуть и чувствую уверенную ладонь на своём затылке…

— Безрассудный!

Я бы ответил «да!», но не успеваю, позволяя Северусу делать с моими губами всё, что ему захочется.

— И с кем останавливается время, когда ты в постели?

— Северус! Прекрати цитировать эту чёртову песню! – требую я, обнимая его изо всех сил.

Мы уже в спальне, и я успеваю выпалить эти слова, пока его руки лихорадочно освобождают меня от остатков одежды. Северуса трясёт. Он возбуждён как никогда прежде, и я понимаю, что для меня настало время полностью забыть о себе.

Я чувствую себя источником, к которому припадает умирающий от жажды, а Северус похож на голодного тигра, готового порвать свою и только свою добычу на части, растерзать её на кусочки. Он жадным поцелуем впивается мне в рот, и мне кажется, он готов выпить моё дыхание.

* * *

Сумерки сменяются ночью, ночь – рассветом, рассвет – днём, а мы всё не можем оторваться друг от друга.

Мы не слышим боя часов, возвещающего о начале нового дня, не замечаем первых лучей солнца, потому что потерялись во взгляде друг друга. Сквозь настежь распахнутые окна до нас не доносится шум прибоя, потому что его перекрывает наше то рваное, то размеренное дыхание.

Я с трудом нахожу силы, чтобы встать и зашторить окна от палящего солнца, а потом мы засыпаем, повалившись один на другого. День путается с ночью, и утро для нас наступает уже с первыми вечерними звёздами.

Я выбираюсь из блаженной дрёмы и смотрю на дрожащие ресницы Северуса, который, похоже, вот-вот проснётся. Наклоняюсь и нежно целую в губы. Северус тут же распахивает глаза, подминает меня под себя, а потом замирает. Вижу, что его взгляд устремлён в сторону тумбы с моей стороны, на которой стоит пустой флакон из-под того самого зелья.

— Когда ты успел его принять? – требовательно спрашивает Северус и изумлённо смотрит то на меня, то на склянку. Похоже, он не верит собственным глазам.

— Не помню! Ты же знаешь, что когда я в постели тобой, время останавливается.

Он перекатывает нас обоих на бок, и я получаю шлепок по заднице. Северус вовлекает меня в головокружительный поцелуй, а потом, с трудом оторвавшись от губ, шепчет на ухо:

— Про нашего ребёнка уж точно никто никогда не скажет, что он — дитя унылого траха.

Меня разбирает смех, а Северус недоумённо спрашивает:

— И что я такого сказал?

— Просто я попытался представить, как выглядит унылый трах.

— И как, получается? – его рука скользит по моему животу, опускаясь всё ниже.

— Не-а! – отвечаю я, и мы начинаем заново...

* * *

— Северус, тебе не приходила мысль назначить Анхеля деканом факультета? – задумчиво спрашиваю я за ужином, разглядывая на тарелке салат из мидий. Тянусь к бутылке белого вина и тут же получаю по руке.

— Анхель достоин того, чтобы занять этот пост, но с каких это пор тебя волнуют школьные дела? – лениво говорит он, внимательно изучая моё лицо.

Я вздыхаю, наблюдая, как Северус щедро плескает себе в бокал восхитительное золотистое «Шардоне», которое я обожаю.

— Просто я считаю, что Анхель – великолепный психолог. Уверен, он сможет легко улаживать конфликты, которые довольно часто возникают в школах.

— Любопытно, почему ты так решил? – Северус вопросительно смотрит на меня.

Я встаю, подхожу к нему сзади, обнимаю и кладу подбородок на его плечо.

— Пообещай, пожалуйста, что не будешь сильно бушевать.

— А я должен? – мурлычет Северус и легко касается кончиками пальцев моей щеки.

Понимаю, что если не объяснить ему всё сейчас, то когда? На пляже или, например, в постели? Надеяться, что Северус забудет про письмо или не заметит диск, который я не успел вытащить из компьютера, бессмысленно. Он столько раз говорил о доверии, что предать его сейчас…

Достаю из кармана письмо, адресованное ему.

— Думаю, ты должен знать, что произошло на самом деле.

Он разворачивает его и изумлённо смотрит на меня.

— Полагаю, это осталось в прошлом, – он отставляет бокал, – или ты хочешь, чтобы я прочёл его вслух?

— Хочу, чтобы… чтобы ты поверил мне, что я этого не писал, но не потому что не согласен с тем, что здесь сказано. Если бы я осмелился, я мог бы повторить каждое слово.

Не даю Северусу успеть открыть рот и протягиваю второе письмо.

— Взгляни! – я выхватываю из его руки предыдущее и отбрасываю в сторону.

Он разворачивает изрядно помятый пергамент, и я замечаю, как напрягаются его плечи, а потом он с яростью сжимает письмо в кулаке, и я едва успеваю перехватить его запястье. Хватит уже осколков!

— Северус, ты дал слово! А теперь выслушай меня, пожалуйста.

Собираюсь с духом и рассказываю, что это Анхель написал те самые письма нам обоим. Северус молчит, а я, касаясь щекой его шеи, ощущаю, как учащается его пульс. Через некоторое время он отстраняет меня и требует рассказать всё по порядку. Я сажусь на соседний стул, вздыхаю и рассказываю о встрече в баре, о том, как Анхель узнал о нашей размолвке и как потом, убедившись, что мы не смогли найти общий язык, видимо, решил нам помочь. А ещё о том, что я сам принял его письмо за чистую монету, пока не увидел в гостиной якобы своё.

Смотрю на Северуса и вижу, что его взгляд устремлён вдаль. Он встаёт из-за стола, подходит к окну и, скрестив руки на груди, некоторое время смотрит в сад, не произнося ни слова.

Я не знаю, чего ожидать. Конечно, он дал мне слово, но, с другой стороны, у Северуса бешеный нрав, и я невольно напрягаюсь. Спустя несколько томительных минут он поворачивается ко мне и говорит:

— Где второе письмо?

Я не могу по его взгляду прочитать, что он задумал, и недоумённо киваю на пол возле стола, куда сам несколько минут назад швырнул пергамент. Он решительно отходит от окна, и через секунду писем на полу становится два. В растерянности смотрю то на Северуса, то вниз, а потом слышу «Incendio», и от пергамента не остаётся даже пепла.

— Твои поступки сказали сами за себя, Гарри. Не будем ворошить то, что больше не имеет значения.

Он становится у меня за спиной, и его горячие ладони опускаются мне на плечи. Молчание. Тишина. Я слышу лишь, как бьётся его сердце, да ещё ветер доносит шум прибоя. А потом я быстро вскакиваю и чувствую, как сильные руки Северуса прижимают меня к себе.

— Feliz Navidad!

Мы оборачиваемся и видим Анхеля. Он стоит на пороге, улыбается, и глаза его сияют.

THE END

1) Marc Anthony «My baby you» (песня, которая была прислана Гарри)

2) Marc Anthony «Ahora Quien?» (песня, которая была прислана Северусу)

3) Feliz Navidad! – в переводе с испанского «Счастливого Рождества!»