Союз отчаянья

— Согласны ли вы, Северус Снейп, взять в жены Лаванду Браун?

Я не колеблюсь ни секунды, отвечая "Да".

— Согласны ли вы, Лаванда Браун, взять в мужья Северуса Снейпа?

Она не колеблется ни секунды, отвечая "Да".

Мы соприкасаемся губами в почти целомудренном поцелуе, стараясь выглядеть счастливыми.

Возможно, ей это немного важнее, чем мне.

Какая любовь, о чем вы?

Просто почти старик, почти сломленный жизнью и не желающий проводить ее остаток в одиночестве, не выносящий тишины в пустом доме. Просто совсем неглупая ведьма, которая не желает быть осмеянной всеми старой девой. Просто два чертовых однолюба, который будут синхронно вздрагивать при виде чьих-то рыжих волос и никогда об этом друг с другом не говорить...

Я надеваю кольцо на ее палец.

В качестве небольшого свадебного подарка ей я смотрю на Уизли, обнимающего новоиспеченную жену. Ухмыляюсь ему насмешливо-презрительно и перевожу почти жалостливый взгляд на бывшую Грейнджер.

Нет, Рональд Уизли, я скажу тебе, ты действительно идиот.

Конечно, всем нам нравятся "особенные", яркие. Такая любовь, чтобы летели искры и бразильский сериал казался скучной "Историей Хогвартса". А так... Без сомнений, без гордости, без ревности, без накала страстей на каждом пустом месте, когда не нужно, чтобы был героем, богатым или чтобы была первой красавицей, когда просто прожить вместе до старости и умереть, держась за руки... Это уже не в моде, это скучно. Это слишком сложно. А вы ведь друг друга возненавидите очень скоро — она тебя за загубленную на то, что ей совсем не нужно, жизнь, ты ее — за то, что она не смогла быть такой, какой тебе хочется.

Я знаю, Рональд Уизли, что женщина, надевающая мне кольцо на палец, отдала бы все, чтобы нянчить твоих детей и готовить тебе обеды. А ты решил прыгнуть выше своей головы. К несчастью, тебе это еще и удалось.

Я улыбаюсь и подхватываю Лаванду на руки. Она взвизгивает и цепляется за мою шею, целует в щеку, оставляя след красной помады. Наверное, на губах она тоже есть — профессор Снейп с красными губами, прекрасно. Ее рука задевает никак не желающую заживать до конца рану, но я не обращаю на это внимания.

Сегодня мы счастливые настолько, чтобы всем стало тошно от самих себя.

Я даже кружу ее и смеюсь. Мне это тоже приятно — видеть, как пораженно все смотрят на меня, полагая, что страшно ошибались. Нельзя сказать, чтобы меня никогда не задевали слова вроде "старый бирюк" и "последний девственник Хогвартса". Что задевали — тоже. Но приятно все равно. Приятно играть роль победителя.

Когда мы пьем шампанское, не сводя друг с друга "влюбленных" взглядов, краем глаза я вижу, как переглядываются Поттер и его рыжая Поттер-Уизли. Улыбаясь.

Чуть после мы, зная, что нас слышат, разыгрываем представление для одного-единственного человека.

Условно-тонкий садизм.

— Венеция, — говорю я. — Я был там однажды. Сказочное место. Похоже, я и правда женился на ведьме с прекрасным вкусом. Кроме... вот этого. Это прекрасное чувство юмора. Если я однажды, не дай Мерлин, вернусь преподавать в Хогвартс, я буду носить это поверх мантии. Ты не помнишь, кстати, у портрета может случиться инфаркт?

У меня в руках ничего нет, но мы знаем, о чем будет думать Уизли.

Лаванда смеется. Она красивая... Мне даже немного жаль, что любить друг друга мы не будем никогда.

— Иди ко мне.

Она пересаживается ко мне на колени, шурша юбкой.

— Мерлин, я не думал, что доживу до этого дня, — совершенно честно говорю я и добавляю шутливым тоном: — Ты же будешь готовить мне булочки с корицей? Или я зря старался и...

— Северус, ну что ты говоришь, — как будто расстроенно отвечает она. — Мне до сих пор кошмары сняться, что ты...

— А мне, кажется, наконец перестали.

Немного легиллименции — и я чувствую, что садизм удался. Я бы, наверное, не стал такого делать лет двадцать назад. Но, впрочем, РональдУизли — это и не Лили, и Лаванда — не я. Возможно, будет даже лучше, если у него с Грейнджер все развалится быстрее, чем будет слишком поздно для них обоих.

— У тебя губы в помаде, — говорил Лаванда не по сценарию, смеется и спрашивает: — Стереть или добавить?..

Через двенадцать лет я выговариваю профессору Лонгботтом за то, что у моего сына "Тролль" по зельям. Профессор Лонгботтом пялится на кулон "My Love" на моей груди, смеется и не слушает.

— Зайдите в таком виде к Министру и я поставлю Тому хоть "Превосходно".

Том — очень нейтрально, потому что так зовут брата Лаванды. Даже она не знает, что так звали еще одного человека, который дважды отнял у меня самое дорогое. Лили и себя. Чертов трус, он был тем, кто мог перекроить весь мир с правильным лекалом... Продать душу за то, чтобы свихнуться, наворотить дел , прожить свои лет восемьдесят и быть убитым. Чертов трус.

Да, только Поттер каждый раз дергается. Смешно. Альбус-Сириус, Джеймс-Ремус и Лили-Нимфадора. Кажется, намечается рождения Фреда-Седрика и Фрэнка-Аберфота. Бедная фантазия.

Кстати, о фантазии. Додуматься назвать близнецов Мерлином и Годриком могли только Уизли с Лавгуд.

Странные результаты может дать союз отчаянья. Мне иногда кажется, что я даже... Нет, только кажется.

Пусть кажется. Я разве мешаю?

— А у Министра есть время меня принять, профессор Лонгботтом? — я поднимаю бровь и улыбаюсь.

Профессор Лонгботтом смеется и привычным жестом лохматит копну кудрявых волос:

— Для вас у Невилла всегда найдется время, Северус.

Пусть смеется. Через два года здесь появится моя дочь — после долгих раздумий мы выбрали имя Минерва, чем очень порадовали и смутили Директрису — и мы еще посмотрим, у кого будут лучше результаты за всю Историю Хогвартса. Которую она, кстати, знает наизусть.