Яну Росицки было сорок пять. К этому возрасту он успел обжить небольшую двухкомнатную халупу на окраине Праги-5*, вырастить на пару с женой, пани Росицкой, сына Томаша и дослужиться до офицера полиции, получая стабильное жалованье и четыре отпуска в год.
Ян был человеком простым, даже приземленным, но по-офицерски исполнительным. Именно исполнительность заставляла его каждое воскресенье появляться в костеле святого Франтишека на мессе, исправно платить налоги в казну государства и покупать в метро проездной билет, даже если контролеров нигде не было видно**.
И именно исполнительность помогла ему проснуться ранним утром в Рождество и, пока его жена и сын распевали праздничные гимны в костеле, поехать на вызов.
Когда Ян Росицки кое-как припарковал машину у набережной Влтавы и поднялся на Карлов мост, ему тут же стало все понятно. Самоубийство. За годы службы в полицейском участке офицер привык, что на праздники люди часто бросаются с мостов, режут себе вены и глотают таблетки. Наркоманы, алкоголики. Что с них еще взять? Особенно с тех, кто считает, что сигануть в ледяную Влтаву с Карлова моста – верх романтики.
– Этот парень, верно, думал, что он первым придумал прыгнуть именно отсюда, — сказал Ян, пожимая руку молодому коллеге Павлу.
– Это женщина. – Павел, светловолосый, с колючей козлиной бородкой, потер ладонь о штаны, чтобы согреться. – Умерла, скорее всего, от переохлаждения. Высота-то небольшая.
Карлов мост был оцеплен. Ян устало облокотился на каменные перила и стал смотреть, как из черной, почти чернильной Влтавы багром доставали тело. Над Прагой стоял туман – день обещал быть нехолодным. Еле-еле проглядывали очертания величественного Вышеграда, туман был такой густой, что дальних статуй на мосту уже не было видно. Ян знал их все – он повернул голову, чтобы различить очертания его тезки святого Яна Непомуцкого, но не успел – труп, наконец, вытащили из реки и бережно положили на землю.
– Туристка, – удивленно промычал Павел. – Нужно поискать документы.
– Туристка? – Ян словно вырвался из омута оцепенения и вернулся в реальность. – Почему?..– Она черная, – Павел удивленно поднял бровь. – Где ты видел чернокожих чехов? Знаешь хоть одного?
– Нет, – Ян отрешенно покачал головой. – Стало быть, туристка.
Ян Росицки посмотрел на погибшую – это была женщина средних лет, иссиня-черные волосы с заметной проседью, глубокие морщины в уголках навсегда закрытых глаз и широкий, чуть приплюснутый нос, типичный для тех, у кого в жилах течет африканская кровь. Она была одета в плащ и красно-желтый вязаный шарф, к которому успели прилипнуть мусор и речная тина. Руки с длинными мозолистыми пальцами были сжаты в кулаки.
– Похоже, сама себя топила, – врач Иржи почесал лысеющий затылок. – Видимо, очень хотела умереть.
– Документов не обнаружено, – Павел, осматривающий тело, поднялся. – Только вот это. – Он подал Яну небольшую деревянную палочку. – Придется сообщить всем участкам, дать объявление, ждать, пока ее хватятся родственники. К нам еще не поступало сообщений о пропаже человека с ее приметами, Ян?.. Ян?
Офицер Ян Росицки молчал, все так же пристально вглядываясь в лицо погибшей.
– Ее не хватятся, – наконец сказал он, принимая палочку из рук Павла.
– Не хватятся? – Павел округлил глаза. – Это же туристка, наверняка прилетела не одна, наверняка у нее в ближайшую неделю обратный рейс!
– Ее не хватятся, – повторил Ян. – Извините, мне нехорошо.
И офицер бросился прочь с Карлова моста, минуя кордоны и ограждения. Он бежал по улице Карловой, в центр Старого города, на Староместскую площадь. Туман рассеялся, и на улице стали потихоньку появляться люди – кружил снег, который, оседая на брусчатке пражских улиц, тут же таял. Окна горели рождественскими огнями – пахло корицей и яблоками, забытым рождественским запахом из детства.Ян улавливал этот запах и чувствовал, как к горлу подступает ком – то ли от быстрого бега, то ли от того, что ужасно хотелось заплакать.
Он помнил, как на Рождество они собирались за столом, и мама готовила пудинг – огромный пудинг для их огромной семьи. Ян любил отрезать себе большой кусок и есть его по чуть-чуть, ложку за ложкой, смакуя рождественский вкус и слушая бесконечную болтовню родни.
На Вацлавской площади было тихо – только небольшая компания китайских туристов фотографировала музей. Ян побежал вниз, до Площади Республики, а там зачем-то сел на трамвай.Он не знал, куда он едет, но единственным его желанием было сбежать. Сбежать от Карлова моста, от мертвой женщины в черном плаще, от своих воспоминаний, в которых…
Мать всегда вязала им бордовые свитера – такое ощущение, у нее просто не было других ниток. Длинные, с круглым горлом, из грубой овечьей шерсти, они жутко кололись. У Яна была коллекция таких свитеров. Каждый год он аккуратно складывал новый свитер в шкаф и обещал себе никогда его не надевать. Но надевал. Носить-то больше было нечего.Офицер Ян Росицки сидел, поджав ноги под себя, и рисовал круги на трамвайном стекле. Один круг, второй, третий.
Он всегда любил ее, а она любила его брата. Ему болезненно хотелось, чтобы у них были дети – дочь, такая же, как она, с курчавыми черными волосами и огромными, влажными глазами. И сын.
Он иногда говорил ей об этом, но она молчала. Они оба хорошо понимали, что она спала с ним просто потому, что Фред ее не любил. А еще ему казалось, что она не любит Фреда.
Она просто была одной из тех, кто всегда играл драматических персонажей. И когда Фред погиб, на ее лице, закрытом траурной вуалью, навек застыло выражение скорби. Он увидел это выражение сегодня на Карловом мосту – морщины в уголках глаз и плотно сжатые губы.
Он считал, что ее скорбь – лишь какая-то нелепая попытка оправдать свое нежелание быть счастливой. Ведь это ему пришлось хоронить брата-близнеца, закапывая в землю половину своей души. Это ему пришлось откачивать мать и утешать сестру, и бесконечно слушать неиссякаемый поток сожалений в свой адрес. Ему, а не ей.
Это он сбежал в мир магглов, в другую страну, назвав себя Яном Росицки – именем святого на Карловом мосту и фамилией, которую он случайно прочитал в какой-то спортивной статье. Не было никакого Яна Росицки. Был Джордж, который наивно полагал, что, надев форму чешского полицейского и научившись завязывать шнурки руками, избавится от боли.
Он знал, что она там, в Англии, продолжала культивировать свою боль – целыми днями торчала на кладбище и чистила до блеска могильную плиту, ходила к его матери и рассматривала старые фотографии.
– Чушь! – Джордж Уизли подскочил со своего места, и единственный , кроме него, пассажир трамвая, старичок в широкополой шляпе, обернулся. – Он ее не любил! Они никогда не были вместе!
Он выскочил из трамвая, как ошпаренный. Оказавшись на Ольшанской площади, он обернулся и побежал вперед, к старому кладбищу.Джордж ходил между вековых надгробий, пытаясь собрать мысли воедино. И с каждой новой мыслью он понимал, как ненавидит Анджелину. Он просто пытался жить – разве можно было его винить за это? А она бросилась с Карлова моста. Для этого нужно было приехать в Чехию. Она знала, что Джордж здесь. Она хотела, чтобы он ее нашел.
– Смотрите, я покончила с собой из-за него, – бормотал Джордж, нарезая круги. – А я плохой! – он поднял глаза к небу. – Чем я плохой? Тем, что я не хочу бросаться с моста, чтобы показать, как сильно я люблю тебя? Этим?! Да какого черта ты вообще умер?! – Джордж со всей дури пнул какое-то надгробие.
Нога тут же заныла, и Джордж, скорчившись от боли, сел на мерзлую траву. И очень захотелось назад в свой мир, где не было работы полицейского, а на Рождество мама пекла пудинг и вязала колючие свитера. И пахло корицей и яблоками. Захотелось домой.
Джордж Уизли, он же Ян Росицки, сидел среди надгробий и рыдал, баюкая ушибленную ногу. Внезапно его осенило – дрожащей рукой он вытащил из кармана палочку, которую отдал ему Павел. Волшебную палочку. В одно мгновение все стало просто. Джордж поднес палочку к виску и одними губами прошептал:– Авада…
…Пахло корицей и яблоками. Джордж поежился – он знал, что холодно потому, что Фред, вскочивший ни свет ни заря, опять оставил дверь распахнутой. Он с головой накрылся одеялом.
– Эй, Джи, с Рождеством! – Фред неожиданно появился в дверном проеме и кинул в брата свертком. – Новый чудесный бордовый свитер! Еще чудеснее, чем в прошлом году.
Джордж нехотя высунул нос из-под одеяла. Слышно было, как на кухне гремела кастрюлями мать, готовясь к приходу гостей.
– Знаешь, Фред, – сказал он, присев на кровати, – мне приснился жуткий кошмар…
Vova
