С каждым отливом

То, что происходит на отдыхе, остаётся на отдыхе. Так думает Драко Малфой каждый раз, когда собирает вещи в очередное безмятежное путешествие. Он не уверен, что его невесту, красивую и изящную девушку из чистокровной семьи, такое объяснение бы устроило, но Астории совсем необязательно знать о его похождениях, правда?

Астории совсем необязательно вообще хоть что-либо знать, их будущий брак — чистая формальность. Красивая и изящная девушка из чистокровной семьи получит сильно потрёпанное послевоенными разбирательствами, но всё же богатство и сильно потрёпанное послевоенными обысками, но всё же имение — и мисс Гринграсс, как понимает Драко, только это и нужно. А сам он получит жену, с которой не стыдно показаться на людях, и устойчивое семейное положение.

Люциус говорил, что это важно, иначе окружающие не будут воспринимать его всерьёз.

Так что каждый четверг Астория и Драко встречаются — в Малфой-мэноре или кафе-мороженом в Косом Переулке, ведут беседы, гуляют по саду и кормят павлинов или ведут беседы, гуляют от входа до столика и кормят друг друга с ложечек, а каждую пятницу Драко прямо от Министерства аппарирует куда-нибудь, где можно весело провести выходные.

Почти всегда он выбирает море.

Яркое-жаркое солнце над головой, белый-тёплый песок под ногами, а перед взором — бесконечное, лазурное море, где-то на горизонте сливающееся в одно целое с небом.

Драко думает, что, может быть, они с Асторией тоже когда-нибудь из фиктивного брака перешагнут во что-то большее, так вот сольются и станут семьей — без границы друг между другом. Поддержка, понимание, утешение. Не страсть, Моргана упаси, нет. У неба для страсти есть солнце — они тонут в объятиях друг друга, у моря для страсти есть песок — море облизывает его и понемножку, с каждым отливом увлекает с собой.

Астория — это, наверное, небо. У неё такие же голубые глаза и такая же грустная, словно от лёгкого облачка, тень на лице, когда они прощаются вечером. А Драко — это, получается, море, такое спокойное с виду, и такое солёное, если плеснуть на открытую рану.

Он не знает и не хочет знать, кто — солнце для Астории, а вот кто для него — песок, узнать бы не отказался.

Но он одинок.

Драко Малфою двадцать три года, и он одинок.

Сегодня он снова аппарирует к морю.

На берегу Драко встречает русалку — не такую, какие жили в Чёрном Озере на территории Хогвартса, а скорее такую, в каких верят магглы. Панси когда-то показала ему маггловскую книжку — сказку с красивыми иллюстрациями, отобранную у кого-то из первокурсников, и он сначала долго смеялся, а потом долго грустил. Смеялся — потому что было весело представлять, что испытает маггл, если встретится с настоящей русалкой, некрасивой, злобной, с зелёными перепончатыми руками и бессмысленными рыбьими глазами. А грустил — потому что хотел, чтобы сказка оказалась реальностью. Или чтобы девушка с картинки хотя бы просто улыбнулась ему.

Но это была маггловская книжка, а картинки у магглов не двигаются.

А теперь, семь лет спустя, он встречает русалку вживую. У неё длинные тёмные волосы, вьющиеся мелкими кольцами, и алый цветок за ухом. Она сидит на огромном камне, спиной к Драко, и он может пересчитать выступающие позвонки на её обнажённой, загорелой спине. Он начинает считать — и тут же сбивается, потому что русалка поворачивается и говорит:

— Привет.

Наваждение проходит, как будто его и не было, и Драко видит, что перед ним никакая не русалка, а обычная девушка в маггловских джинсовых шортах. У неё длинные тёмные волосы, вьющиеся мелкими кольцами, алый цветок за ухом, и она загорает топлесс.

Драко чувствует, что начинает краснеть.

— Привет, — осторожно отвечает он, не зная, куда смотреть.

Пока она сидела спиной, смотреть можно было на выступающую линию позвоночника, но теперь почти невозможно оторвать взгляд от груди — маленькой, округлой, вызывающе приподнятой.

«Русалка» это, конечно же, понимает. Передёрнув плечами, она звонко смеётся и тянется за футболкой. Когда серая майка с изображением снитча оказывается на её теле, Драко понимает три вещи…

Жаль, но так по крайней мере можно смотреть ей в лицо.

Он её уже где-то видел.

Это не маггла.

— Малфой, — тянет она и улыбается.

— Малфой, — соглашается Драко и вспоминает. Гриффиндор, на два курса младше, и можно было бы её не заметить, если бы не эти чёртовы кудряшки и эта чёртова улыбка, освещавшая Большой Зал как солнце. При появлении Избранного. — Вейн?

Миссис Поттер, кстати, из неё вышла бы лучше, чем из Уизлетты.

— Лучше просто Ромильда.

Драко не любит называть людей по имени. Это слишком интимно. Но то, что происходит на отдыхе, остаётся на отдыхе, и почему бы не попытаться?

— И что ты здесь делаешь, Ромильда?

Он снимает туфли, цепляя за задники, и с наслаждением погружает пальцы в песок. Не слишком правильно и не слишком этично, но если бы он был на этом пляже один, он так бы и сделал, и Драко не видит смысла ломать себе удовольствие только из-за того, что на берегу оказался кто-то ещё.

Тем более, эта кто-то ещё не слишком стеснялась демонстрировать грудь.

Маленькую, округлую, вызывающе приподнятую грудь.

Драко переводит дыхание.

— Загораю, — она движением головы откидывает волосы назад, и делает приглашающий жест: — Присоединяйся.

По привычке Драко ищет подвох — ищет и не находит, потому что Вейн не за что его ненавидеть. Он никогда не дразнил её в школьные годы, а после школы они никогда не пересекались, значит, у неё нет поводов его ненавидеть.

Но и особых поводов приглашать к совместному времяпрепровождению тоже нет, и всё-таки она приглашает.

Зачем?

— Вдвоём веселее, — серьёзно произносит Ромильда, и Драко понимает, что задал свой вопрос вслух.

Он бросает на песок мантию, которую снял ещё до аппарации, и лёгким пожатием плеч отвечает на непонимающий взгляд Ромильды, что так будет удобнее, чем вдвоём ютиться на камне. Согласно кивнув, Вейн спрыгивает со своего валуна и идёт к нему. Пока она расправляет края импровизированной лежанки, Драко думает только о том, действительно ли ей больно ходить.

В том, что Вейн — русалка из маггловской сказки, сомневаться не хочется.

— Готово, — она опускается на расстеленную мантию и смотрит на него сверху вниз.

Это тоже слишком интимно, и тело реагирует на ситуацию соответствующе.

Судорожно сглотнув, Драко ставит на песок дорожную сумку и стягивает рубашку — через голову, не расстёгивая. Кожей он чувствует изучающий, внимательный взгляд Ромильды, и ему нравится это ощущение.

Астория никогда не смотрела на него так.

Когда Драко берётся за пряжку ремня, он понимает, что совсем скоро ситуация станет неловкой. Потому что если двусмысленную выпуклость на брюках ещё можно списать на складки предательской ткани, то скрыть возбуждение, оставаясь в трусах, невозможно.

Он медлит.

Вейн насмешливо вздёргивает тонкую бровь:

— Нужна помощь?

Искушение ответить утвердительно так велико, что Драко едва не кивает. Но что-то всё-таки останавливает, и он, разозлившись на себя, быстро расстёгивает ремень, отчаянно дёргает молнию, стремительно выпутывается из штанов, стараясь не смотреть на Ромильду.

Растянувшись на мантии и уставившись в небо, он задаётся вопросом, с чем именно она хотела помочь — с ремнём или с возбуждением? Или, может быть, и с тем, и с другим?

Даже несмотря на то, что у него есть Астория, Драко был бы не против. То, что происходит на отдыхе, остаётся на отдыхе, это правильно.

— Я снова разденусь, если ты не против, — говорит она, и её голос звучит немного нервно.

— Глупо загорать в одежде, действительно, — он улыбается, но продолжает смотреть в небо.

— Вот и я так думаю.

Она снимает майку, и Драко изо всех сил старается не смотреть, но когда по звуку понимает, что Вейн собралась избавиться и от шортов, не выдерживает. «Провокация, намеренная провокация!» — бьётся в его голове, и ему бы мысленно перебрать списки ненавистников, всех тех, кто мог бы такое устроить, но вместо этого Малфой поворачивает голову и смотрит.

И понимает, что на самом деле шорты ничего не скрывали. Ни длинных загорелых ног — это понятно, ни трогательно выступающих тазовых косточек, ни аппетитной задницы — Ромильда укладывается на живот, гипнотизируя горизонт долгим взглядом.

Если это игра, то Драко в игре.

— Лосьон?

В любом случае, захочет отшить — скажет, что отлично загорает и без лосьона.

Глупо, наверное, но у него впервые за долгое время ощущение, как будто он танцует по краю. Здесь была бы уместна какая-нибудь дерзкая гавайская пляска, но с Ромильдой ассоциируется исключительно танго.

— А ты намажешь? — спрашивает она, расставляя все точки над i.

На секунду Малфой теряет дар речи, но это скорее приятно, потому что такого ответа он и хотел.

До лосьона, правда, дело так и не доходит, потому что сразу же после его «С удовольствием» Вейн разворачивается, и, взяв её лицо в обе ладони, Драко целует сладкие полные губы. Он осторожно прикасается к ним языком, и Ромильда податливо раскрывается — больше в осторожности нет нужды.

Пальцами он скользит по её шее — к груди, маленькой, округлой, вызывающе приподнятой. Трудно понять, чего хочется больше — долго баюкать в ладонях, нежно ласкать соски или торопливо сжимать, как будто ополоумевший от страсти подросток. Драко оглаживает её бока, чуть сжимая пальцы на талии — тонкая, сдавишь сильнее и переломится.

Вейн с томным вздохом подаётся навстречу, прижимается, откровенно прогибается, закидывая ногу на бедро, трётся, кусает за нижнюю губу, с силой проводит ногтями по спине. Её кожа — прохладная и шелковистая…

— Русалка, — в перерывах между поцелуями шепчет Малфой, но этих перерывов становится всё меньше и меньше.

Воздуха не хватает, но сейчас он кажется вовсе ненужным, потому что вместо дыхания есть влажные, горячие прикосновения языка к языку, и мир заключается именно в этом.

Драко похож на море, Ромильда похожа на песок — такая же золотистая, но если в нормальном мире никогда не бывает, чтобы песок был сверху, Малфой согласен жить в ненормальном. Потому что, закрыв глаза, откинувшись назад, плавно двигаясь вверх и вниз, Вейн выглядит невероятно красивой. Она упирается руками чуть позади себя, её глаза закрыты, её волосы вьются по ветру, и можно кончить только от одного её вида.

Наверное, чтобы продержаться подольше, ему стоит решать в уме арифмантические уравнения или вспоминать о том, что в понедельник нужно сдать новый проект Положения о правилах перемещения на магическом транспорте, но Драко не делает этого.

С Вейн не хочется притворяться. И думать о чём-то другом с ней тоже невозможно.

Так что когда всё заканчивается и Ромильда спрашивает о том, где он остановился, Драко с ходу отвечает:

— В тебе.

Она смеётся — переливчатым, русалочьим смехом, и приподнимается, соскальзывая с него. А потом говорит, что отдыхает здесь каждые выходные, но обычно загорает рядом с бунгало.

— Море меня пугает, — Ромильда закусывает губу. — Такое спокойное с виду и такое солёное, если плеснуть на открытую рану.

— Вдвоём не так страшно, — перефразирует её Драко, страшно боясь быть отправленным куда-нибудь к Мордреду.

Но Ромильда лишь согласно кивает. В конце концов, в её бунгало достаточно места для того, чтобы отдыхать там с Малфоем.

То, что происходит на отдыхе, остаётся на отдыхе. Даже если оно происходит с потрясающей регулярностью… Четверг — Астория, пятница, суббота, воскресенье — Ромильда и море, понедельник — глухое раздражение и постоянные опоздания на работу, тяжёлая голова и ненависть ко всему окружающему за то, что сказка закончилось. Радует только то, что уже в конце недели она снова начнётся.

Драко Малфой всё ещё ожидает увидеть, как Ромильда Вейн кривится при ходьбе, или как кровь расцветает там, где её ноги коснулись земли. Она же русалочка…

А он, получается, принц.

Есть, правда, и другая аналогия. Пусть Драко понятия не имеет, кто освещает мир для Астории, с ним самим давно всё понятно: он — море, Ромильда — песок.

Она утекает сквозь пальцы каждое воскресенье, но с каждым отливом он уносит с собой всё больше и больше воспоминаний.

Жаль, что нельзя всю жизнь прожить как выходные, но, может быть, когда-нибудь Драко решится. Свадьбу с Асторией, во всяком случае, они уже отложили.