Ненавижу понедельники. Мне никогда не везет. Мы сидим в приемной министра и ждем Кингсли. Я нервно мну перо, не глядя в его сторону. Лаванда периодически выглядывает из-за печатной машинки, и на её лице удовлетворение смешивается с волнением. Я знаю, что ты спишь с моим мужем. Не надо соблазнять меня, убедить тебя в моем знании.
В приемную влетает записка и падает перед Лавандой. Она чуть дрожащими руками раскрывает её и вылетает из-за стола, странно взглянув на меня. Неужели ты идешь трахаться с моим мужем?! Вот так просто? С ума сойти, поцелуй тебя дементор!
Я достаю сигарету и только хочу полезть за палочкой, как вдруг моя сигарета начинает тлеть. Я втягиваю дым и наслаждаюсь ощущением. Никотин разливается по венам. Черт возьми, это прекрасно.
— А вообще-то, здесь запрещено курить, Грейнджер. — Что за? Малфой? Упс. Забыла. Я расправляю складки и закидываю ногу на ногу. Сказала бы я ему, что, мол, прости, но я — Уизли. Он бы пошутил, что из бобра я стала лаской. А я бы огрела его каким-нибудь мерзким заклятьем. Мне бы сделали выговор. Гарри бы опять извинялся бы за меня, считая себя виноватым, в том, что Рон трахает Лаванду, а он сам безмерно счастливый ждет очередного маленького Поттера и любит Джинни, а я тут старая фригидная тетка просрала мужа. Потом Гарри бы стал поить меня чаем, говорить о жизни, потом ударился бы в воспоминания, и кончилось бы все тем, что мы нажрались бы огневиски и пели некультурные частушки. И в конечном итоге Джинни бы не разговаривала со мной месяц, а с ним неделю. И не принесла бы мне на пасху черничный пирог, а я обожаю черничные пироги, а до пасхи две с половиной недели. Короче, я промолчала.
Малфой сверлит меня взглядом, а я тупо пялюсь в противоположную стену. Меня начинают мучить мысли о слоеном тесте и фарше, который надо купить к приезду детей, они любят пирожки с мясом. Все в отца. Рон любит мясо и мучное, а когда они в дуэте, его сердечко заходится таким быстрым стуком, что мне за него страшно. Нет, не так. Мне было страшно, а теперь пусть эта курица кормит его. Что там у нее на столе? Салат из рукало, огурцов и шпината. Что ж, пределом моих мечтаний является желание, увидеть морду этого похотливого — дай мне сил Мерлин — человека, съешь тебя соплохвост, когда она придвинет к нему тарелку с этим. Бьюсь об заклад, он прочтет, сложив руки на своем пузе в одной из своих любимых клетчатых рубашек, целую речь об «этой ботве» и своей бесконечной ненависти к такого рода пище. Болван, заработает себя на старость лет какю-нибудь болезнь. И что тогда?! Ну да ладно, мне плевать вообще.
Я злобно усмехаюсь, выдыхаю дым носом. Малфой презрительно глядит в мою сторону. Мерлин, вот сейчас бы наплевала на свой пост заместителя министра и на то, что Малфой самый крупный землевладелец Британии, и показала бы ему язык. Но мне что-то не хочется. И где носит этого, откуси ему ухо наргл, господина министра. Небось, опять радикулит застал в одном из пустых коридоров. Чертов Кингсли, валил бы уже на пенсию, что ли.
* * *
Поджаривая фарш на сковородке, я думаю о крови дракона, она кончается, надо бы пополнить запасы. Джинни сидит на стуле с чашкой кофе и сверлит мне спину. Мерлин и Моргана, как она меня достала. Каждый понедельник припирается, поддерживая одной рукой свое огромное пузо, а в другой держит кексики разных вкусов в цветастой коробке. Я всучаю ей кружку кофе без кофеина и начинаю что-нибудь готовить, лишь бы на нее не смотреть. Периодически, где-то раз в полчаса, она говорит пару предложений, я ей мямлю что-то в ответ. Пару раз Джинни тошнило в мой любимый голубой унитаз самым страшным образом от запаха готовящейся еды, хотя она уже на шестом месяце, её продолжает тошнить. После таких эксцессов она, обычно, извинившись и очистив унитаз, сразу бежит к камину. Ну да, наверное, если бы я поблевала у кого-нибудь в гостях мне бы тоже домой захотелось. Но сегодня она крепка. Усиленно дует кофе и ещё более усиленно таращится мне в спину. В конце концов, я сдаюсь и налив себе большую кружку нормального кофе с сахаром и сливками, усаживаюсь напротив нее и первый раз за эти два месяца пробую чертовы кексики из чертовой цветастой коробки. Джинни победоносно глазеет на меня из-за пуза и говорит, мол, нам надо поговорить. Я вздыхаю, наверное, слишком скорбно вздыхаю и выдаю ей всю правду-матку о её похотливом брате и потаскушке Браун. После этого Джинни ещё пару минут просто смотрит на меня, а я с сигаретой в зубах и чашкой кофе в руке гляжу на её пузо и, затянувшись, решаю, что быть беременной отвратительно. Ещё и впечатлительной такой делаешься, жуть!
* * *
Возвращаются дети. С Хьюго все, как всегда. Очки на носу, значок на груди, книжка в руках — мамин сын. А Роза как будто летает. Что ж, ей повезло, шестнадцать лет, лучший возраст. Мозги тают, грудь растет.
Тихонько посмеиваюсь, нарезая огурцы в салат. Роза рядом режет помидоры. Хотя правильнее будет сказать кромсает, с туповатой улыбкой глядя куда-то в стенку. Я её окликаю и она, встрепенувшись и покраснев, ровняет помидоры, ссыпает их в чашку и сбегает из кухни. Наверное, я как настоящая мать должна провести «серьезный разговор». Рассказать ей о заклинаниях контрацепции, подарить ей свою лучшую блузку и сходить с ней за новым лифчиком. Но, честно говоря, я бы лучше дала ей почитать книгу про основателей, а потом бы пол вечера с кружкой кофе в руках читала бы ей лекцию о каждом из них. Но я сделаю совсем по-другому. Я подложу ей на тумбочку журнал для юных ведьм девяносто... какого-то года выпуска. Единственный женский журнал, купленный мною до тридцати лет. Наверно, она посмеется, но прочитает.
Ссыпая огурцы к помидорам, я думаю о том, куда могла положить этот журнал, а заправляя салат маслом, вспоминаю про чердак и про мой старый альбом с фотографиями, я там прятала эту жуткую писанину. Хм, я тогда первый раз прочла о... в общем, много нового я оттуда почерпнула . Усмехаясь, я засовываю салат в холодильник, такое чудное было время. Вспомнить, приятно.
Я слышу кто-то в гостиной, видимо, Гарри и Джинни. Черт, надеюсь, из-за своей беременности она не изменила традиции и приготовила черничный пирог! Обожаю черничные пироги, я уже говорила, кажется.
* * *
Давно пора вызвать Рона на ковер. Сегодня понедельник и я во всем уверена. Это пугало — Лаванда совсем охамела. Бросает на меня победоносные взгляды, стоит ей только меня увидеть. Чертовка! Ну ничего, я ещё получу свое в образе твоей белобрысой волосни, которую я с удовольствием повыдираю, а потом повешу на ней этого «Казанову»! Бьюсь об заклад, Рон даже не догадывается, что я все поняла. Ничего сегодня все свершится.
Накручивая волосы с помощью палочки, я думаю, о Веритасеруме, который уже мирно смешивается с ромашковым чаем, его так любит мой муж. Возможно, мой в будущем бывший муж.
Специально для этого я купила цветастую коробку кексиков, точно таких, какие мне приносила Джинни. Она, кстати, родила. Двойню. Вот чего у нее было такое огромное пузо. Она была такая милая, когда я притащила ей пирожки с мясом. Сидела на своей огромной кровати с пирожком в руке и восторженно рассказывала, как Артур осмысленно на нее смотрит, а Молли постоянно спит. А я, натянуто улыбаясь, про себя клялась больше никогда не заводить детей.
И вот сейчас я смотрю на своего мужа, который счастливо уплетает кексики, накрошив себе на живот, и запивает все чаем из своей чашки, с кодовым названием «Роново ведерко». Я смотрю на него, и мне становится так тошно от мысли об его измене. Я нервно накручиваю волосы на палец и с трудом, посмотрев ему в глаза, тихо спрашиваю, изменял ли он мне. Рон оторопело пялится на меня и вертит головой из стороны в сторону. Я удивленно качаю головой и, забыв про волосы, дергаю руку вниз, тут же начинаю громко кричать. Мой муж бросается ко мне, ударившись животом о стол, но он как будто не замечает этого. Я смотрю на него как в первый раз. Мерлин! Рон, милый Рон, и как я могла такое про него подумать. Кажется, я начинаю плакать и обнимаю Рона за его теплую шею, от которой немножко воняет потом, но я ведь его люблю. И мой муж, кряхтя, поднимает меня и несет куда, нежно поддерживая меня в воздухе. Он говорит о черничных пирогах и детях. А я, нервно покачивая ногами в воздухе, как маленький слепой котенок, тыкаюсь ему в нос, закрывая обзор, Рон покачивается, но не сопротивляется. Я чувствую себя совершенно счастливой и чокнутой.
— Рон! Давай с тобой заведем двойню! — и мой милый муж спотыкается и падает. Он ужасно неуклюжий, но я его люблю и плачу, плачу. Мерлин, чертов негодник, спасибо тебе.
Vova
