Тринадцать ударов Черного Колокола/Thirteen strokes of Black Bell

Игнатиус Прюэтт аппарировал на старое магическое кладбище слишком поздно: траурная церемония уже закончилась, и похоронная процессия, тихо переговариваясь, мелкими ручейками растекалась с погоста.

— … трое детей…

— …говорят, родственники…

-…слышала, что семья брата…

-…все равно своих нет…

Не вслушиваясь в сплетни досужих кумушек, Игнатиус решительно направился туда, где сквозь аккуратно постриженные кусты у свежей могилы виднелись три рыжих головки: две — темные, почти каштановые, и одна — настоящий одуванчик.

Еще в детстве жена Игнатиуса — Лукреция, урожденная Блэк — попала под проклятие бесплодия. Семья не отказалась от девушки, но кому из перспективных юношей, наследников чистокровных аристократических родов, трепетно относящихся к способности женщин рожать детей, нужен пустоцвет, пусть и принадлежащий к благороднейшему и древнейшему роду Блэков? И синеглазую брюнетку сразу по окончании школы с плохо скрываемой радостью выдали за первого же посватавшегося. Им и оказался Игнатиус Прюэтт из обедневшего, но уважаемого рода Прюэттов. Прюэтты могли позволить себе взять в семью бесплодную невестку: у старшего брата Игнатиуса — Легиуса — было трое детей: старшая Молли и братья-близнецы Гидеон и Фабиан. Одного из мальчишек можно было смело со временем сделать наследником ветви младшего Прюэтта.

Игнатиус и Лукреция жили ровно. Их союз основывался на нежной, несколько юношеской любви мужа и теплой благодарности и уважении жены. Игнатиус, как и положено мужчине, ходил на работу — он занимался установкой и укреплением защиты на домах и изготовлением артефактов, а Лукреция вела дом и частенько варила зелья для больницы Святого Мунго. Иногда супруги посещали балы, навещали многочисленную родню как со стороны Блэков, так и со стороны Прюэттов. Оба они были далеки от политики, взглядов придерживались умеренно либеральных и по-домашнему не одобряли ни откуда-то взявшегося малоизвестного Волдеморта, называющего себя Темным Лордом, ни линии Министерства.

Сегодня Игнатиус стал главой рода. Легиус внезапно скончался, как оказалось, от обычного сердечного приступа, с которым справился бы и маг, не имеющий колдомедицинского образования, но вот справляться было некому. Жена его уже семь лет как умерла родами, оставив новорожденных близнецов и двухгодовалую Молли на руках неутешного мужа, который больше никогда не женился, а дети были слишком малы, чтобы сотворить простенькое лечебное заклинание.

— Как ты смотришь, Лу, если мы возьмем всех троих? — спросил Игнатиус у жены сегодня утром. — Ты справишься?

— Ну, не отправлять же бедняжек к тетушке Мюриэль, — улыбнулась Лукреция и прижалась щекой к плечу мужа, — а других ближайших родственников, кроме нас, у них нет. Зато, представь, в доме будут звенеть детские голоса, я буду учить детей зельям и этикету. Мы сможем возить их на детские балы к моим родственникам — у Кингуса три девочки; две старшенькие, тоже близняшки, почти ровесницы Молли. Да и у Ориона с Вальпургой скоро кто-то родится.

— Милая моя наивная Лу, — Игнатиус нежно поцеловал жену. — К сожалению или к счастью, но дети вовсе не послушные ангелочки, как тебе кажется. Будут и болезни, и содранные коленки, и драки, и разбитые окна. Будет и непослушание, и ссоры, и переживание за их будущее, и слезы по ночам.

— Но мы же вместе? — Лукреция подняла встревоженно-любящий взгляд на мужа.

— Конечно, моя красавица. Мы всегда вместе — в богатстве и бедности, в болезни и здравии, в радости и печали, пока смерть не разлучит нас…

И вот сейчас Игнатиус почти бежал к могиле старшего брата, около которой растерянно топталась его семья.

* * *

Прошло несколько дней.

— Папочка! — две детские фигурки с визгом и хохотом бежали наперегонки по залу к Кигнусу Блэку — темноволосому худощавому, но видному мужчине, лет сорока — сорока пяти.

Третья фигурка застыла в дверном проеме, с тоскливой ревностью наблюдая за развернувшейся сценой. А Кигнус уже подхватил и посадил на одну руку светловолосую худенькую четырехлетнюю Нарциссу, прижимая к себе другой рукой темноволосую крепенькую восьмилетнюю Андромеду. Он осторожно высвободил свои щеки из цепких худеньких ручонок целующей его младшенькой, ласково посмотрел на третью дочь и кивнул ей. Белла церемонно слегка наклонила голову. Третьей руки у отца все равно не было. Она старшая — старше Меды на целых 5 минут! И почему эти малявки не могут запомнить, что чистокровной леди не приличествует бросаться навстречу кому-либо, пусть даже и собственному отцу, и карабкаться на него, подобно обезьяне?

— Цисси, Меда! — сдержанный оклик матери, вошедшей через боковую дверь.— Девочки, у нас гости.

Смех сразу же смолк. Нарцисса, оправляя пышное платьишко, соскользнула с рук отца и крепко взяла за руку ставшую серьезной Андромеду. Белла тоже оторвала обожающий взгляд от отца. Три пары детских глаз, взвешивая и оценивая, воззрились на незамеченную ранее компанию, состоявшую из женщины, кого-то напоминающую, и жавшихся к ней двух темноволосых мальчишек-близняшек лет семи и плотненько сбитой рыжеволосой девочки постарше. Дети были почему-то одеты в черные траурные мантии.

— Извини, Лукреция, — обернулся Кигнус. — Этот шаловливый эльф — моя младшая — Нарцисса, моя средняя — Андромеда, и старшая, — он протянул руку в сторону Беллы, делая знак приблизиться, — очень серьезная леди — Беллатрисса. Девочки, это тетя Лукреция, сестра дяди Ориона, ее племянники — Гидеон и Фабиан, их сестра — Молли.

— Я полагаю, дети до обеда могут поиграть в саду, Лукреция, — несколько суховато предложила Друэлла, — пока мы обсудим сложившуюся ситуацию. Белла, забери девочек. И проводите гостей на детскую поляну.

Цисси и Меди, как учила нянюшка-сквиб, серьезно, чопорно, а потому и забавно, если глядеть со стороны, подошли к гостям, присели, как положено, в реверансе, протянули руки мальчишкам и потащили их за собой к выходу на террасу. Белле досталось сопровождать Молли, которой никак не хотелось отпускать руку Лукреции.

— Ну что, родственница, — в спокойном голосе матери просквозила легкая насмешка, — не было ни кната, и вдруг — три галлеона? Будешь теперь примерять на себя роль заботливой мамочки?

— Друэлла, — укоризненно произнес Кигнус.

— Ты же понимаешь… я… мы с Игнатиусом всегда… — тихий голос Лукреции отсекла закрывшаяся за детьми дверь.

Белла шла, держа за руку Молли. По этикету она, как хозяйка, должна была о чем-либо спросить ее. Молчать — это же невежливо!

— Значит, ты Молли Прюэтт, племянница тети Лукреции?

— Я племянница дяди Игнатиуса, а тетя Лукреция — всего лишь его жена.

— Странно, — Белла нахмурилась. — А почему вы пришли не с родителями?

— Они умерли, — тихо ответила Молли и замолчала.

Белла не знала, что сказать. Девочки тихо шли по саду. Выполненный в стиле пейзажного парка, он располагал к неспешной, мирной и доброй беседе. Ковер газона вскоре перешел в новые посадки, обрамленные высокими деревьями, которые вскоре скрыли собой дом.

— И как вы теперь? — Белла понимала, что спрашивает что-то неправильное, но не знала, как надо говорить в таких случаях. А Молли, несмотря на то, что была старше ее, казалась такой маленькой, такой беззащитной.

— Ну, раньше нас воспитывал только папа — мама умерла давно, а когда и папа умер, дядя решил, что мы будем жить с ним. У них же нет своих детей.

— Вам у них хорошо? — снова спросила Белла, сомневаясь в собственных словах. Тетя Лукреция казалась ей всегда лживой и хитрой, но, может быть, это мнение было ошибкой.

— Нормально, — пожала плечами Молли. — Они вообще-то хорошие, но совсем-совсем другие. Тетя Лукреция все запрещает — и без нее ходить в лабораторию, и уходить из сада в деревню, и летать на метле без дяди Игнатиуса. Нам больше нельзя лазить по деревьям. А когда мальчики кричат, у нее начинает болеть голова. Представляешь, она заставляет нас по утрам есть кашу!

— А дядя Игнатиус?

— Он только вздыхает и хмурится.

— А твой папа? Каким он был?

— Ему было тяжело, — по-взрослому вздохнула Молли. — Один. С тремя детьми. Без домовых эльфов, а еще и работа. Когда мальчишки были маленькими, было вообще трудно: то Гидеон заболеет, то Фабиан. Правда, помогала тетушка Мюриэль, но она тоже уже не молодая. Потом мальчики подросли, и стало немного легче. Папа занимался с нами зельями, разрешал иногда играть с ребятами из деревни…

— С магглами? — ахнула Белла.

— Ну, мы же им не говорили, что мы волшебники, — пожала плечами Молли. — С папой было здорово.

Белла задумалась о своих родителях. Ну, в сущности, чопорно-холодную даму, которая называлась ее матерью, дети и так почти не видели. Друэлла Розир была достаточно строга со своими дочерьми и во всем придерживалась правил дома Блэков. А вот отец… Отец для Беллы был другом. Он никогда ее не баловал, не носил на руках, как Нарциссу, не шутил, как с Андромедой, но всегда поддерживал, когда Белла умудрялась попасть в неприятности, и даже пытался защищать от суровых наказаний матери.

— Пойдем к остальным, — Молли потянула Беллу за собой туда, где раздавались громкий смех и повизгивания. — Боюсь, что мальчишки могут что-нибудь натворить.

— Вряд ли, — усмехнулась Белла. — С ними же Андромеда.

— Я все равно беспокоюсь. Не обижайся, — и Молли виновато улыбнулась.

У Беллы появилось ощущение, что кто-то навел согревающие чары.

«Какая теплая, настоящее солнышко. Так бы и не отпускала — мое».

— Молли… — робко, с надеждой, — а можно я тайно, когда мы одни, буду называть тебя Солнышко?

— Хорошо, — широкая улыбка в ответ. — Тогда я тебя — Колокольчик!

— А почему Колокольчик?

— Белла — Белл — Колокол — Колокольчик.

— Да не просто Колокольчик, а Черный. Я же Блэк!

Обе засмеялись, пробуя на вкус новые назвища.

— Белла, Молли! А мальчишки дерево ломают, — раздался рядом писклявый голосок Нарциссы.

— Какое? — вскинулась Белла, предчувствуя неладное.

— Мамино любимое! Вот тебе влетит! — злорадно захихикала Нарцисса. — Теперь я буду самой любимой папиной дочкой.

— Вот уж фигушки, — крикнула Белла на бегу.

Мальчишки нашлись на нижней ветке. Они топтались на ней, обламывая сучки, стараясь дотянуться до лианообразных ветвей.

— А ну, быстро вниз, — рявкнула Молли. — Что вы там забыли?

— Ну, — свалившись вниз, замялся один из братьев, — мы решили играть в охоту, а для охоты нужен лук.

— Ветку для дуги мы уже нашли, веревок нигде нет. И мы решили, что эти, — кивнул второй, — подойдут вместо тетивы.

— Вы сумасшедшие, — Белла зажмурилась в ужасе. — Это мамино любимое дерево, а вы его ободрали. А где Нарцисса и Андромеда?

— А они добыча. И прячутся.

Белла оглянулась по сторонам, заметила мелькнувшую за кустами сирени фиолетовую мантию Андромеды и метнулась туда.

— Меда, как тебе не стыдно! Неужели трудно было придумать другую игру! — крикнула Белла, пытаясь поймать сестру.

— Размечталась, — скорчила рожицу Андромеда. — Ты будешь разгуливать с Молли, вести с ней беседы, а мы должны бегать за мальчишками? Не надейся. Ты всегда твердишь, что ты старшая, вот и развлекай их, а с Молли мы и сами поиграем. Правда, Молли?

— Нет, — серьезно ответила Молли, быстро пряча обломки ветвей в кусты, скрывая «следы преступления». — Вот и все. Никто ничего не заметит.

— А я маме скажу, — Андромеда высунулась из-за кустов, показала острый язычок старшей сестре и снова скрылась под хихиканье Нарциссы.

— Не скажешь, потому что мы будем играть в битву богов и титанов, а ябеды не могут быть героями. Так что если хотите играть с нами, вы все никому ничего не сообщите, — твердо заявила Молли. — Понятно?

Все четверо радостно закивали и загомонили, распределяя роли. Белла, посмотрев на поднявшуюся суету, развернулась и медленно пошла к дому.

— Белл, ты куда? — растерянно окликнула ее Молли.

— У меня голова заболела, — хмуро ответила та.

— Она обиделась, — махнула рукой Нарцисса. — Она всегда обижается, когда что-то делается не по ее.

— Пусть идет, хотя бы настроение не испортит, — поддакнула Андромеда, хватая Молли за рукав и утаскивая за собой.

* * *

Белла сидела в кресле с ногами, размышляя о своей неудавшейся жизни. Через открытое окно до ее комнаты с площадки доносились отзвуки веселых игр, которыми Нарцисса и Андромеда развлекали гостей. «Тоже мне — сестры», — фыркнула Белла. Она давно задумывалась о сестрах и пришла к неутешительным выводам. Одна — явно эльф-подменыш. Белобрысая, почти прозрачная, пискля. Чуть что, сразу же несется к нянюшке с жалобами. А вторая? Блеклая копия самой Беллы. Таким бывает отражение в старинных зеркалах или изображение на очень старых колдографиях — все слегка размытое и в коричнево-серых тонах. Белла даже иногда называла сестру «мое отражение», а когда злилась — «кривым зеркалом». И в самом деле, девочки были бы похожи как две капли воды, но! У Беллы волосы и глаза были черные до синевы, а у Меды — черные, но с коричневым отливом. Кожа у Беллы была белоснежная, как у фарфоровой куклы, а у Меды — слегка золотилась. Все черты лица, все линии фигуры у Беллы были четко очерченными, у Меды же перетекали одна в другую более плавно. Да и характеры: Белла всегда была более решительной, твердой в решениях и сдержанно переносила как похвалы, так и наказания. Никто и никогда не видел ее слез. Меда же плакала чаще, ужасно боялась поступить неправильно и все время искала того, кто бы принял за нее какое-нибудь решение.

Белла горько вздохнула. Все в ее жизни было не так. Неправильно. Родители внимания уделяли Циссе — как-никак младшенькая — и Меде, которая, как почему-то считала мать, слишком серьезна для своего возраста и поэтому нуждается в развлечениях. Сестры? Сколько ж можно о них думать? И теперь — Молли. Она бросила ее, променяла на игры с этими двумя.

В дверь раздался тихий стук.

— Я войду, Колокольчик?

— Зачем? — насупилась Белла. — Продолжала бы играть с этими, — она мотнула головой в сторону окна.

— Глупышка, — Молли подошла и села на подлокотник. — Зато тебе теперь не попадет.

— Так ты это из-за меня? — недоверчиво взглянула на нее Белла.

— Разумеется. Неужели ты думаешь, что мне было интересно играть с ними в эти детские игры?

— А разве нет?

— Нет, конечно.

— Солнышко! — Белла обхватила Молли за талию и свалила с подлокотника к себе. — Я так рада! Я так тебя люблю!

— Я тоже тебя люблю, Колокольчик, — и Молли чмокнула ее в кончик носа.

Поздним вечером Белла лежала в постели и думала. Целый вечер она просидела в комнате одна, потому что одна ее родная сестра наговорила на нее гадостей матери, а вторая — не призналась, что это именно она не усмотрела за мальчишками. А вот Молли встала на защиту Беллы. И пусть ее даже не стали слушать, но она все равно поддержала ее. И добровольно просидела весь вечер в своей комнате.

«Жаль, что нельзя обменять этих двух вместе на одну Молли, — пришло вдруг в голову Белле. — А впрочем, почему нельзя? Наверное, можно, только надо будет очень внимательно покопаться в ритуальных книгах. Правда, если кто поймает с таким «легким чтением», то простым сидением в комнате отделаться не удастся. Но кто сказал, что Блэки не могут устанавливать свои правила и предпринимать действия в своих интересах?» Решено, завтра же она залезет в отцовскую библиотеку и обязательно что-то там нароет. И тогда — гуд бай, сестрички, у нее будет новая сестра.

Да! Будет именно так! — Белла свернулась клубочком под одеялом. А завтра… Завтра она обязательно что-нибудь придумает, чтобы обменять «эльфа-подменыша» и «кривое зеркало» на «Солнышко»…

— Гм-м-м, — задумчиво произнес прямо ей в ухо тихий голос. — Непростой вопрос. Очень непростой. Много смелости, это я вижу. Иногда даже до безрассудства. Преданность и верность до самозабвенья. И тяга к приключениям. И стремление к справедливости. И ум весьма неплох. И целеустремленности хватает — о да, мой бог, это так — и имеется весьма похвальное желание найти единомышленников, это тоже любопытно… Так куда мне тебя определить?

Белла крепко вцепилась обеими руками в сиденье табурета.

«Только не в Гриффиндор, — подумала она. — Только не в Гриффиндор».

— Ага, значит, не в Гриффидор? — переспросил тихий голос. — Ты уверена? Знаешь ли, ты можешь найти друзей, у тебя есть все задатки, я это вижу, а Гриффиндор окружит тебя надежными людьми, которые всегда подставят свое плечо, это несомненно… Так что — не хочешь? Ну ладно, если ты так в этом уверена… Что ж, тогда… СЛИЗЕРИН!

Белла шла на негнущихся ногах к столу своих однокашников. «Вот и все… Вот и все…» — только одна мысль, крутившаяся в голове с момента, когда она сняла старую потрепанную шляпу. Округлившиеся глаза Меды, минутой раньше попавшей на Рэйвенкло — она и не подозревала, что близнецов могут распределить на разные факультеты. Аплодисменты от стола серебристо-зеленых. И грустный-грустный взгляд ей в спину со стороны стола Гриффиндора.

«Беллатрисса!

Мы с отцом поздравляем тебя с поступлением на самый лучший факультет Хогвартса. Мы удовлетворены, что ты одумалась и выбрала общение с людьми, достойными нашего круга…»

Белла, скомкав пергамент, откинула его, как ядовитую змею. И что мать вечно лезет в ее отношения? Можно подумать, мало было целого года, когда она нудила о недостойном поведении племянницы Игнатиуса — ее Солнышка, ее Молли.

Ретроспектива

— Друэлла, я не могу так больше, — комкая кружевной носовой платочек в узких холеных пальцах, вскричала Лукреция. — Девчонка опозорила нас, опозорила меня!

Белла проходила в библиотеку мимо материнского будуара, но, услышав плачущий голос мачехи Молли, притаилась за дверью, надеясь разузнать, чем могла Солнышко опозорить тетю Лу. Конечно, подслушивать — моветон для благородных леди, но как быть, если нет другого случая выяснить, что же случилось.

— Дорогая Лу, чего же ты хотела? Чужой ребенок, который с раннего детства не знал женской руки. Девочка, которую воспитывал мужчина, — Друэлла фыркнула, всем своим видом показывая свое отношение к такому воспитанию. — Неужели ты думаешь, что каких-то полтора года даже при твоем Блэковском воспитании сможет ее изменить?

— Да еще и Игнатиус, — всхлипнула Лукреция, — он совсем мне не помогал, он потакал всем ее капризам.

— Милочка, ты же знаешь, что Прюэтты всегда отличались чрезмерной либеральностью в вопросах воспитания.

— Но теперь… Теперь из-за этой девчонки от меня отвернулись почти все. Вальпурга и Орион так прямо и заявили, что не ходят видеть меня на пороге своего дома, пока она считается членом нашей семьи. Тем более Вальпурга ждет ребенка, и их совершенно не устраивает дальнейшее общение с семьей, члены которой позорят имя Блэков поступлением в Гриффиндор. А если и мальчишки пойдут по этому пути, то они отрекутся от родства со мной, — Лукреция зарыдала в голос, уже не сдерживаясь.

Друэлла задумалась. Правильно ли она поступает, пуская в свой дом золовку, запятнавшую себя немыслимым поведением почти приемной дочери. Не отразится ли это на положении в обществе семьи самой Друэллы. Да еще и тесное общение этой Молли с Беллой… Наверное, уже стоит принимать меры.

— …а еще и сын этих предателей крови — Септимиуса и Цедреллы — Артур тоже попал на Гриффиндор и будет учиться с этой Молли на одном курсе, — донеслось до Друэллы очередное всхлипывание.

Белла хорошо знала историю этих магглолюбцев, и хотя говорить о них в семье было не принято, но до детей в приватной беседе обязательно доносили сведения о позоре рода.

Цедрелла Блэк, родная сестра Лукреции и Ориона и двоюродная — Кигнуса и Вальпурги, была одним из грязных пятен на родовом дереве благороднейшего и древнейшего семейства Блэков. Нет, замуж-то она вышла по согласию родителей за Септимиуса Уизли. Но если бы родители только могли себе представить, что этот самый Септимиус во время войны с Гриндевальдом возьмет, да и пойдет на какой-то маггловский донорский пункт и будет — какой ужас! — ежемесячно сдавать волшебную (Sic!) кровь. И для кого? Для МАГГЛОВ! Теперь в толпе этого сброда течет волшебная кровь! Не этим ли вызван в послевоенные годы, да и сейчас такой рост количества рождающихся грязнокровок? Все чистокровные семьи были возмущены поступком Уизли. Ему раз и навсегда отказали от дома все приличные люди. Его знаменитая фабрика по производству тканей, изменяющих цвет по желанию хозяев, пришла в упадок и со временем полностью разорилась. Никто бы не упрекнул Цедреллу, если бы она оставила предателя крови и вернулась в родительский дом. Но женщина явно попала под влияние своего непутевого мужа и все предложения родни встречала в штыки, предпочитая вести образ жизни, достоянный простолюдинки. А потом еще взяла и родила Септимиусу сына — Артура… И вот теперь этот Артур Уизли будет учиться вместе с Солнышком на Гриффиндоре. Кошмар!

— Лу, дорогая, я верю, что ты сделала все возможное для воспитания девчонки в правильном духе, но ты не всесильна, — чопорно кивнула Друэлла. — А сейчас извини, нам надо собираться к Малфоям. Их сыну Люциусу сегодня исполняется 6 лет. Вы тоже будете?

— К сожалению, не сможем, у мальчишек опять неконтролируемые выбросы, ты же понимаешь, и мне тоже надо спешить, — Лукреция проглотила фразу, готовую сорваться у нее с языка: «Нет! Нас даже не сочли нужным пригласить из-за этой гриффиндорки!» — и гордо встала. Увы, не так представлялось ей неожиданно свалившееся на нее псевдоматеринство. Трое ангелочков оказались достаточно вздорными, шумными детьми с отсутствием вообще какого-либо понятия о воспитании. А любимый муж все больше отмалчивался и мрачнел, глядя на ее попытки хоть как-то привести в порядок их поведение. А теперь еще почти полная изоляция от общества.

— Конечно, милочка, я все понимаю, — кивнула Друэлла, провожая гостью. Безусловно, надо срочно прекращать нелепую дружбу дочери с этой рыжим неотесанным отребьем. Да и мальчишек тоже не стоит пускать в дом, мало ли каким духом они напитались у покойного отца. Братья от сестры далеко не убегут, наверняка такие же сорви-головы. Да и Лу в последнее время ноет с каждым приходом все больше и больше, а ведь когда-то была веселой хохотушкой. Не повезло ей с мужем, хотя и Кигнус тоже не подарок…

Белла тогда еле успела отскочить от двери и забиться в уголок за огромную китайскую вазу, откуда хорошо было видно раздражение на лице матери.

Через несколько дней.

— Беллатрисса! Что. Это. Такое? — мать с бесстрастным лицом вошла в детскую, где старшие дочери учили генеалогию древних родов, держа в руках смятый пергамент. — Я же запретила тебе любое общение с этой… Круцио!

— Мама, мамочка! Я больше не буду!

— Я надеюсь, но твою память, похоже, временами надо освежать. Круцио!

Хрип из содранного криком горла. Кровь из прокушенной губы. Круглые от ужаса глаза Андромеды. Тихие всхлипывания Нарциссы. Полное спокойствие на лице матери. Слепяще-яркий луч из ее палочки. И темнота.

Конец ретроспективы

— Молли, ты же понимаешь, что Белле нельзя с тобой общаться, — тихо прошептала первокурсница-рэйвенкловка, ощутив в своей ладошке кусочек пергамента.

— Если ты не донесешь, то никто и не узнает, — громкий шепот в ответ почти неслышим в толпе студентов, врывающихся на обед в Большой Зал.

— Я-то не донесу, но слизеринцы…

— Меда, мы с Беллой дружим, и мне лично нет никакого дела до каких-то там сплетников.

— Но если мама узнает…

— Значит, вы с Беллой постараетесь, чтобы не узнала, — пристальный, почти приказывающий взгляд. И открытая улыбка на веснушчатом лице.

* * *

— Белла, не надо, родителям обязательно кто-нибудь сообщит о том, что ты дружишь с гриффиндоркой, — мольба, переходящая в тревогу. — И не просто гриффиндоркой, а той, чье имя запрещено называть в приличных семьях!

— Не говори ерунды, Меда, — пренебрежительно, — матери же пока никто не донес, что ты почти все уроки сидишь с грязнокровкой-Тедом.

— Но мы с Тонксом учимся на одном факультете! — возмущенно. — Нас так посадил декан!

— Долго придумывала такое оправдание? — смешок.

— Я не придумывала! — возмущение, сменяющееся волнением. — Но ты будь осторожней, хорошо?

— Боишься, что тебе попадет за взятую на себя роль почтовой совы? — ядовитая насмешка.

— Ничего я не боюсь, — обида, — а будешь дразниться, ищи себе другого связного.

— Извини, сестра, я просто очень рада, что у Молли появилась возможность поговорить со мной, — примирительно-просяще. — Я побегу, ладно?

— Да хранит тебя Слизерин, — Андромеда проводила взглядом летящую фигурку в развевающейся мантии.

Белла бежала к озеру на встречу с Молли.

В их тайном шалаше, созданном самой природой из переплетенных ветвей старой ракиты над крутым берегом озера, еще никого не было. Белла присела на ствол, который почти стелился по земле. Наконец-то. Скукоженная листва еще не спешила покидать ветки и надежно прикрывала встречи двух девчушек от лишних глаз. Как хорошо, что Молли все-таки удалось найти этот укромный уголок. Но скоро зима, и придется искать новое место, где можно поговорить обо всем на свете без посторонних ушей. Теплые ладони закрыли Белле глаза.

— Солнышко! — обернулась она и обняла подругу, тесно прижавшись.

— Какое солнышко, Колокольчик? Осень на дворе. Теперь уже, наверное, Осенняя Листва мне подойдет больше.

Белла немного отстранилась, вглядываясь в лицо подруги, окруженное пышными рыжими локонами, на которых красовался венок из сплетенных золотисто-красных кленовых листьев.

— Гриффиндорка, самая настоящая гриффиндорка, — усмехнулась она, — но для меня ты всегда будешь Солнышком, даже когда снег укроет все вокруг, — и мысленно добавила: — И я всегда буду греться под твоими лучами.

* * *

— Беллатрисса Блэк! Мне сообщили, что тебя несколько раз видели разговаривающей с Молли Прюэтт. Ты посмела проигнорировать мое требование? Придется снова обновить твою память, — ледяной голос матери. — Круцио!

И снова яркий луч. И снова боль. Ни крика, ни стона. Солнышко, где же ты?

Темнота.

— Еще неделя — и я свободна! — кричала в весеннюю синеву рыжеволосая девушка в развевающейся мантии, кружась по полянке с поднятыми к небу руками. — И никакой тебе учебы, никакой писанины, никаких запрещений!

— А я? — сидевшая на пеньке брюнетка с почти прозрачной светлой кожей подняла на нее чернущие грустные глаза. — А как же я? Мне еще целый год тут. Одной. Без тебя.

— Я буду писать тебе, — рыженькая села прямо на траву перед черноволосой и, положив скрещенные руки ей на колени, виновато заглянула подруге в лицо снизу вверх. — Правда-правда. И часто. А еще в выходные я смогу приезжать в Хогсмит. Ведь я не обязана жить у тети Лу, тем более что после смерти дядюшки Игнатиуса она не очень жаждет видеть ни меня, ни мальчишек. А теперь у меня появляется возможность оформить на них опекунство и вырвать их из проклятой Блэковской муштры.

— Ты ничего не забыла, Солнышко, я ведь тоже Блэк! — брюнетка встала, несколько резким жестом скинув руки рыженькой. Сощурившиеся глаза и раздувающиеся ноздри на точеном лице выдавали гнев, охвативший девушку. Белла еле сдерживала неукротимый характер, свойственный почти всем членам этой известной семьи.

— Колокольчик, не обижайся, но если бы ты знала, как мне надоели постоянные попреки и нытье Лукреции… — Молли тоже поднялась и обняла подругу за плечи. — А ты — ты совсем другая. Ты мне родная.

— Знаешь, — сказала Белла, взяв себя в руки, — когда мы были совсем маленькими, я мечтала найти ритуал или заклинание, которые позволили бы мне обменять Меду и Цисси на тебя. Смешно, правда?

— И?

— И ничего не нашла. Нет такого чуда, обряда, заклятия, которые бы позволили нам быть вместе. А моя семья… Ты же понимаешь, — глубокий вздох.

— Ой, а я тебя сейчас насмешу! Представляешь, мадам Помфри на колдомедицине сказала, что, оказывается, есть ритуал, который позволяет женщинам рожать без участия мужчин. Он часто использовался во время войн, когда не оставалось другой возможности продлить род. Девчонки потом долго обсуждали: неужели найдется такая дура, которая согласится остаться с детьми и без мужа.

— Да уж, весьма неоднозначная ситуация. Любая семья сочтет за честь рождение наследников даже таким способом, но растить их в одиночку?! — Белла поморщилась. — Я бы вряд ли согласилась.

— А я бы решилась, — мечтательно протянула Молли

— Дети, наверное, тогда должны стать полностью похожими на мать.

— Знаешь, Поппи упоминала, что есть разновидность этого обряда, когда могут участвовать и две матери, только рожать будет одна из них по выбору, а дети получат черты обоих семейств. И что самое удобное: ритуал можно провести один раз и в любой момент, а забеременеть — с отсрочкой — через несколько лет и хоть десять раз.

— Интересный вариант, — недоверчиво покачала головой Белла. И подпрыгнула: вот он — выход, чтобы быть всегда вместе с Молли. Ее мать, каких бы строгих правил ни держалась, никогда не пойдет против собственной крови. А если рожать будет Молли, то родителям придется принять и ее, и детей! Они будут вместе! — Молли! Я тебя люблю! — закричала она, обхватив подругу и закружив по полянке. — Да будет благословенна Поппи Помфри, что рассказала тебе о таком замечательном обряде!

— Белла, Колокольчик, ты просто ненормальная! Успокойся! Отпусти меня! Ты меня сейчас уронишь!

— Солнышко! Ты ведь согласишься на этот ритуал, правда? И тогда никто и ничто никогда не разлучат нас!

— Белл, мне еще сдавать целых два экзамена…

— Что такое какие-то ТРИТОНы с возможностью жить вместе, вместе воспитывать наших детей, быть одной семьей? Молли, я счастлива! Счастлива! — крикнула Белла, и эхо Запретного леса долго повторяло это слово.

* * *

Как свойственно всем неприятностям, экзамены тоже прошли. Белла всю неделю не вылезала из Запретной секции, перелопачивая груду старинных фолиантов. С каждым днем она мрачнела все больше, не находя ничего мало-мальски похожего на нужный ей ритуал, но за день до выпускного бала Молли, когда уже почти исчезла последняя надежда, Белла наконец-то наткнулась на Обряд двух матерей-девственниц.

— Солнышко, — шепнула Белла, столкнувшись с гриффиндоркой у входа в Большой зал перед обедом, — я нашла! — и сунула ей в руку записку.

Через час обе девушки уже были на излюбленном месте — в своем шалаше из ветвей старой ракиты над берегом озера.

— Но полнолуние уже сегодня, Белл, мы не успеем!

— Успеем. Неужели мы не найдем шесть свечей: три алых и три белых?

— А место?

— А чем тебе здесь плохо? Отвращающие чары никто не отменял. И нас никто не заметит — я ведь уже давно не зеленая первокурсница.

— Не первокурсница! Но зеленая, — смех.— С серебром.

— Зато ты золотая! — и Белла совсем по-детски показала язык.

* * *

Ночь. Озеро. Старое дерево — хранитель тайны.

Черная гексаграмма — Соломонова звезда со свечами на остриях.

Черные и рыжие кудри — огонь и уголь — скрывают две обнаженные девичьи фигуры в центре.

Напевные слова ритуала — и порыв магии бросает девушек друг к другу. И больше нет ни «ты», ни «я» — есть «мы», единое и неделимое.

Кровь гудит в теле — межзвездный вихрь неведомых миров.

Сердце набатом в груди — Черный Колокол бьется о слепящее Солнце. Но закрой глаза — и ты увидишь, как о Черное Солнце бьется ослепительный Колокол.

Взрыв сверхновой.

Соленый дождь по щекам — когда-то он назывался слезами.

Звезды медленными снежинками падают на Землю, разбиваясь на мелкие искры — болотные огоньки.

Две волшебных палочки, два девичьих голоса в унисон:

— Секо виргинитас минима, — и девственная кровь стекает в подставленные кубки…

* * *

Катилась к рассвету ночь. Две фигурки светились на темной траве в отблесках почти прогоревших свечей. Молли расслабленно лежала на спине, раскинув руки и чему-то улыбаясь. Белла, уже оправившаяся после ураганного смерча магии, вызванного силами обряда, устроилась головой на животе подруги. Ее черные волосы как своеобразное одеяло скрывали наготу Молли, а уставшие руки осторожно и ласково теребили длинные рыжие пряди.

— Солнышко, теперь мы вместе?

— М-м-м? — ленивый выдох. — Да.

— Навсегда?

— А ты как думаешь?

— Я хотела бы навсегда…

— Тогда так и будет. Наверное.

— Никаких «наверное»! Мы же не сможем жить друг без друга, правда?

— Правда, Белл, — легкое успокаивающее прикосновение губ к руке, перебирающей локоны.

— Сейчас я тебя съем, — Белла приподняла голову и принялась, шутливо урча, пощипывать губами мягкую кожу живота Молли.

— Отстань, Белл, щекотно, — дернулась та, пытаясь встать, но сильные руки прижали ее к земле. — Прекрати!

— Ну уж нет, — засмеялась Белла, — теперь ты только мое Солнышко! И у нас будет много-много детей. Шесть. Нет, семь. Ведь семь — это счастливое число, правда?

— Ну, я считаю, нам пока о детях думать рановато: тебе еще год учиться, а вот возвращаться в замок — пора.

— Зачем? Все равно народ проснется только к обеду. Давай побудем здесь еще немного, хотя бы до рассвета.

— Ты забыла, что у меня сегодня выпускной?

— Нет, не забыла, но я же помогу тебе собраться.

— Надо хоть немного поспать: будет трудный день.

— А с кем ты идешь? Хочешь, мы пойдем вместе.

— Не стоит. Во-первых, тебе попадет от матери, а во-вторых, я уже иду с Артуром.

— С этим предателем крови?! — Белла вскочила на ноги.

— Он родственник тетушки Лу и твой, между прочим, тоже, — Молли тоже встала, подобрав с земли свою одежду. — Вот и мантию испачкала, — она покачала головой и взмахнула палочкой: — Эскуро. А из-за вашего дурацкого прозвища с ним никто не хочет общаться, хотя он весьма неплохой человек.

— Из-за нашего? — вытаращила глаза Белла. — Ты же знаешь, что их род считается предателями крови из-за его отца.

— Да и Мерлин с ним. Не будем же мы с тобой ругаться из-за такой мелочи, — Молли, примирительно чмокнула недовольную Беллу в щеку и осторожно слила даже не свернувшуюся кровь из кубков в заранее подготовленный фиал. — Это я заберу с собой, ладно?

— Почему? — что-то екнуло в груди у Беллы.

— Ну, у тебя последний курс впереди, и если у тебя это найдут либо родители, либо сестры, либо соседки по комнате, то неприятности нам гарантированы, а я уже считаюсь взрослой и могу жить без чьего бы то ни было присмотра, а значит, не должна ни перед кем оправдываться и отчитываться.

— Да, ты права, — с облегчением вздохнула Белла, отгоняя прочь неприятные предчувствия. — Но мне все же жаль, что остается последний вечер, который мы могли бы провести вместе, а ты его потратишь на этого Уизли. А может, мы после бала погуляем вместе?

— Я постараюсь, Белл, если получится.

* * *

Единственная ночь, когда старшекурсники могли безнаказанно бродить по коридорам Хогвартса, была ночью выпускного бала. Преподаватели вели сентиментальные беседы, исподтишка поглядывая на внезапно повзрослевших учеников, и всем не было никакого дела до патрулирования коридоров, тем более многие выпускники приглашали на бал своих однокашников с младших курсов.

Белла бродила по замку. Она уже заглянула в Большой зал, где в полумраке, нарушаемом разноцветными вспышками, так и не разглядела ярко-рыжей головы своего Солнышка. В укромных уголках, столь любимых многими поколениями хогвартсцев, гриффиндорки тоже не наблюдалось, и Белла с трепещущим сердцем поднялась на Астрономическую башню. Там в лунном свете стояла пара: юноша и девушка.

Уизли! Но с кем это он? Белла пристально рассматривала спутницу Артура. Нет, слава Мерлину, эта девица с темно-рыжими (нет, все-таки темнее, чем у Молли) волосами, уложенными в замысловатую прическу, и в парадной мантии слизеринского оттенка — цвета листьев серебристой ивы — никак не могла быть ее Солнышком. К тому же подруга никогда бы не позволила себе так бесстыдно виснуть на предателе крови, чуть ли не вгрызаясь в него поцелуями. Белла фыркнула и спустилась со смотровой площадки, так и не замеченная поглощенной друг другом парочкой

* * *

— Я прождала тебя всю ночь!

— Белла, мне надо успеть собрать вещи — через четыре часа поезд, а из-за тебя…

— Из-за меня?! Это, оказывается, я тебе не давала уйти с бала раньше? Или, может, я заставляла тебя всю ночь танцевать? Кстати, твой замечательный Уизли прекрасно целовался с какой-то лахудрой на Астрономической башне.

Молли побледнела, хлопнув крышкой сундука, который только что запаковывала.

— И ты не разглядела, с кем он был?

— Делать мне больше нечего, как рассматривать приятельниц твоих случайных кавалеров. Надо было видеть, как она на нем елозила. Я даже испугалась, что она из одежды выскочит. Хотя этой дурочке не повезло — она же не знает, что дети предателей крови бесплодны.

— Как она выглядела? — настойчиво спросила Молли.

— Темноволосая. В серебристо-зеленой мантии. Наверное, какая-то хаффлпаффка. Я ее раньше не видела.

— Наверное, хаффлпаффка, — резкий выдох. — Я довольно-таки рано ушла с бала.

— Но, Молли, я оббегала весь замок, нашу полянку, а тебя так и не нашла. Где ты была?

— Гуляла по замку.

— Без меня? Как же так, Солнышко? Почему? — Белла повысила голос. — Ты же знала, что я буду ждать тебя, знала, что я хотела провести хоть кусочек этой ночи с тобой, ведь у нас не оставалось другой возможности побыть вместе. И теперь уже не предвидится.

— Прекрати истерику, Беллатрисса Блэк!

— Ах, я теперь уже и Беллатрисса? Молли, что с тобой? Тебя опоили приворотным зельем или подвергли изменению памяти?

— Извини, Колокольчик, я очень устала, а еще мы вчера многовато выпили, — поморщилась Молли. — Голова просто чугунная, я не в состоянии сейчас выслушивать сцены ревности. Давай не будем портить себе настроение в последний день.

— Вот именно — в последний. Ты же знала, что меня закроют в поместье на все лето, и целых три месяца нам не удастся увидеться. Осенью опять начнется учеба, и лишь несколько часов в выходные. Этого мало, Солнышко, очень мало. Я умру без тебя.

— Ну, если хочешь, можешь прийти в наше купе сегодня, — улыбнулась Молли, но тут же спохватилась: — Впрочем, о чем это я? Тебя же потом, если кто твоей маменьке доложит, вообще на цепь посадят.

Что-то опять царапнуло в груди, и Белла несколько раз вдохнула и выдохнула, пытаясь избавиться от ощущения тяжелого комка, перекрывающего горло.

— Думаю, если maman узнает о том, что мы провели ритуал, она сразу же и без споров примет тебя в нашу семью. Ты же знаешь, что для аристократов дети — это святое.

— Разумеется, знаю, Белл, — Молли обняла подругу и уткнулась лбом ей в плечо, — но лучше бы пока держать все это в тайне. Я хочу, чтобы ты спокойно доучилась, а потом мы вместе выберем время, когда будет лучше родиться нашим малышам. Хорошо?

— Хорошо, Солнышко, но пообещай, что ты будешь мне писать.

— Тебе Непреложный Обет, или так поверишь?

— Поверю.

— Буду. И постараюсь каждый день. А сейчас позволь мне все-таки собрать вещи, Колокольчик.

— До осени, Солнышко, — Белла сухими губами коснулась губ Молли и выскочила за дверь, боясь разрыдаться.

Блэки же не плачут, правда? Блэки всегда смеются.

— Дети предателей крови бесплодны, — тихо повторила Молли, чему-то улыбнулась, прищурившись, приподняла крышку сундука и осторожно завернула прочно укупоренный фиал в серебристо-зеленую мантию.

В главе использованы РАЗРЕШЕННАЯ статья Воззрения Гитлера и истоки Третьего Рейха, а также материалы сайта «Всемирная история в лицах» — статья Адольф Гитлер. ЖизнеописаниеМнение автора ни в коем случае не совпадает с высказыванием персонажа.«Здравствуй, Солнышко!Уже неделя прошла, как я дома, а от тебя ни строчки. Тошно здесь. Maman строит планы на летний бал. Слава Моргане и иже с ней, что в этом году он состоится не у нас. Мне хватило и прошлогоднего сумасшедшего дома, когда вся толпа древних семейств и Нобби Лич со своей родней и прихлебателями целую неделю болтались по Блэк-менору. Половину домовиков потом пришлось уничтожить. Подменыш вовсю примеряет наряды – говорят, что Абрахас прибудет на днях с визитом вместе со своим противным белобрысым сыночком Люциком, которого ей прочат в женихи. Мерлин, малявка только второй курс закончила, а уже о свадьбе думает, да и жених ей подстать – всего лишь на год старше. Даже смотреть на них смешно. Кривое зеркало зарылась в книги, все строчит что-то, наверное, домашнее задание на лето. А я готова волком выть от тоски без тебя, мое сердце. Во вторник примерно в два часа мы будем на Диагон аллее. У меня будет возможность сбежать ненадолго. Давай встретимся в «Дырявом котле»? Я закажу номер на имя Солнечного Колокола. Жду с нетерпением. Целую твои упрямые губы.Твой Черный Колокольчик».

* * *

«Милое мое Солнышко!Жаль, что тетушка Мюриэль так и не отпустила тебя. Какая вредная старуха! Неужели она не могла сама присмотреть за двумя мальчишками? Неужели ей так необходимо, чтобы ты сидела с ними все дни напролет? Им ведь уже по шестнадцать лет. Да, я помню, что оба – еще те хулиганы, но водить их за ручку… Это выше моего понимания. И почему считается, что вы трое живете у этой бабки в качестве приживалок и нищих родственников? Вы ведь такие же Прюэтты, как и она, и у вас должны быть равные права на владение домом Прюэттов, или там были какие-то проблемы с завещанием?У нас все по-прежнему. Вчера были в гостях у Малфоев. Скучища там, впрочем, как и всегда. За мной целый вечер увивались братья Лестрейнджи – Руди и Стан. Неплохие ребята, но очень приторные и совсем не умеют пить (ну, ты понимаешь). Руди постоянно тащил меня танцевать, и чтобы скрыться от его ухаживаний, мне пришлось возиться с малышней. Люцик такой забавный – ходит важно, словно принц, все время задирает нос кверху и слова цедит сквозь зубы, будто они у него болят. Так бы и защекотала его, сюсипусечку, может быть, тогда он вспомнил бы, что ему всего лишь четырнадцать. А какой он смешной, когда сердится! Бровки нахмурены, глазенки так и сверкают, но выдержка – блеск, даже желваки на щеках не ходят, представляешь? Нарцисса же рядом с ним тоже строила из себя этакую Снежную Королеву и только шипела наедине: «Белла, как тебе не стыдно? Как ты, взрослая девушка, позволяешь себе столь безобразное поведение? Твои манеры не соответствуют кодексу Блэков». Ей, дурочке, не понять, что мне плевать (да-да, именно ПЛЕВАТЬ!) на все кодексы Блэков с Астрономической башни, когда у меня есть ты. Этим людям, погрязшим в придуманных ими самими правилах, никогда не будут знакомы понятия свободы, счастья и любви. Им никогда не познать чувство полета души, потому что они втискивают себя в устаревшие рамки. Бедняги.Солнышко, если бы ты знала, как мне тебя не хватает, как я скучаю по тебе, по твоим внимательным и добрым глазам, ласковым объятиям, по нашим посиделкам у озера. Да, чтобы ты мне могла писать чаще, дарю тебе Эррола. Он совсем молодой, но очень выносливый и умный, хотя и не очень воспитанный сов.С любовью. Твоя Белла».

* * *

«Родное мое Солнышко!Никак не могу понять, почему ты все-таки продолжаешь жить у этой старухи? Ну, давай я возьму денег из своего сейфа в «Гринготтсе», и ты сможешь снять комнату хотя бы у той же Розмерты (помнишь, такая толстушка из Хаффлпаффа на курс старше тебя?) в Хогсмиде. Она как раз прикупила паб «Три метлы» — все хочет выйти замуж и надеется, что паб будет ей неплохим приданым. Слышала, что в последнее время у вас частенько бывает Уизли. Что этот предатель крови забыл у нашей дряхлой ощипанной фламинго, и почему она вдруг решила его привечать? А еще, Солнышко, очень неприятно, что такие вести приходится узнавать из разговора матушки и тети Лукреции, а не от тебя. Нет-нет, я ни в коем случае не упрекаю, но ты так мало пишешь о себе – все о братьях и о тетушке, а мне больше хочется знать, чем живешь ты, о чем мечтаешь, что планируешь на этот год. Драный гиппогриф, еще целых одиннадцать месяцев до конца учебы. Слушай, может, все же переберешься в Хогсмид, как мы и планировали?Летний бал прошел неожиданно неплохо. В этом году его устраивали у Малфоев. Теперь у них домовики совершенно шальные — явно магией переполнились. Носятся вокруг постоянно, торчат на виду, словно бездомные. Лет десять в Малфой-меноре можно не показываться, пока новые не народятся или эти в себя не придут, что маловероятно.Новый министр (никак не могу его запомнить) на бал почему-то не явился. Зато был очень интересный гость – лорд Волдеморт. Очень харизматичный мужчина, высокий брюнет с темно-синими глазами, ему где-то сорок с небольшим лет. Он, оказывается, учился в Хогвартсе во времена Диппета и даже хотел потом преподавать ЗОТИ, но Дамблдор уговорил старика не брать его. Обидно, мы лишились замечательного преподавателя. Мне удалось немного поговорить с лордом Волдемортом. Его знания потрясают, а мысли о строении мира магии столь глубоки и интересны. А какой силой от него веет, Солнышко, это просто завораживает. Его сила обволакивает тебя, делая тебя могущественней и значимей. С одной стороны, рядом с ним я чувствовала себя букашкой, сопливой девчонкой и, прости за словечко, круглой дурой, но с другой стороны, ощущение значимости, нужности и защищенности. Это необыкновенный человек, и мне очень хотелось бы стать его последовательницей и ученицей. Когда мы с тобой увидимся, я расскажу тебе о нем более подробно, а может, смогу показать воспоминания.Пожалуйста, пиши мне чаще.Твой грустный Колокольчик».

* * *

«Солнышко мое ясное!Как ты могла подумать, что я в кого-то влюбилась?! Да, лорд Волдеморт – очень интересный человек, но он прежде всего вождь, за которым можно идти на край света, лидер, за которого можно умереть, и мудрый наставник, которому доступны самые глубокие пласты магии. Его планы – воплощение идей великого Салазара Слизерина. Солнышко, они просто грандиозны по своему размаху! Это восстановление мощи магического мира путем объединения под единой государственной крышей всех магов. Утверждение господства магической империи в Англии и Европе. Очищение магической территории от засоряющих ее «инородцев», а именно магглов и грязнокровок. Ликвидация прогнившего министерского режима, замена его соответствующей чистокровному духу вертикальной иерархией, при которой воля чистокровных магов олицетворяется в вожде, наделенном абсолютной властью. Освобождение древних родов от диктата грязнокровок и полукровок, а также магглолюбцев и предателей крови. Он говорит, что кровосмешение и соответствующее понижение расового уровня является единственной причиной вымирания древних цивилизаций; люди гибнут не в результате проигранных войн, а из-за утраты сопротивляемости организма, которая присутствует лишь в чистокровной личности. Все, кто не принадлежит к высшей расе, составляют отбросы, которые должны оставаться не более чем подневольными чернорабочими у своих чистокровных господ. Солнышко, я не могу не согласиться, что ведь именно из-за грязнокровок маги с каждым поколением становятся все слабее. Многие заклинания попали в разряд запрещенных, а из-за обычных родовых обрядов можно угодить в Азкабан.А теперь вернемся к нам. Ты пишешь, что этот Уизли вам очень помогает, но на каком основании? Да, ты пишешь, что он дальний родственник, но он же предатель крови, Солнышко! И почему тогда ты отказываешься принимать помощь от меня? Кстати, сообщи, когда пойдете покупать учебники для мальчишек к школе. Я обязательно вырвусь, и мы приобретем тебе новые мантии. Посылаю с Эрролом немного денег – Гидеону и Фабиану на их опыты (как бы мне хотелось присоединиться к ним!), а заодно тебе — на твой любимый шоколад. И не считай, что это подачка – мне так хочется тебя порадовать хотя бы такими мелочами. И я имею на это право, ведь мы же с тобой вместе, правда? Жду, когда снова смогу тебя увидеть. Мне тут даже снился твой смех, представляешь? Так светло на душе стало, а проснулась – тебя нет.Солнышко, без тебя так грустно и пусто. Даже пегас, присланный в подарок Рудольфусом, не радует, хотя он очень красив – темно-мышастой масти с черными крыльями. Я в поместье ощущаю себя узницей в золотой клетке, а ты же помнишь, как мне тошно от безделья и пустопорожней болтовни о тряпках, безделушках и ухажерах. Только встречи с лордом Волдемортом и разнообразят мои тусклые будни.Люблю тебя. Твоя несчастная Белл».

* * *

«Здравствуй, Солнышко!Извини, что долго не писала, но после летнего бала на нашу семью свалилась напасть: заболел отец. Все началось с обычной простуды, как мы считали, но с каждым днем ему становилось все хуже и хуже. Колдомедики так и не смогли понять, что с ним. Проверяли и на отравления, и на проклятия, но так ничего и не нашли. Вчера мы его похоронили. У меня словно кусок сердца отрезали – кроме тебя, он был единственным человеком на этой земле, который любил меня. А мне даже не позволили его оплакать. Maman, увидев мои покрасневшие глаза, заявила о недопустимости столь неприличного проявления чувств и еще раз зачитала мне правила женщин благороднейшего и древнейшего семейства Блэк: «Ты можешь потерять деньги, мужа, любимую собачку, но никогда не должна терять самообладания». Мерзкое лицемерие и гнусное притворство! Я ненавижу все это! Ненавижу эту лживую жизнь, тошнотворное комедианство и фальшивое сочувствие в глазах окружающих! Одна надежда, что скоро все закончится: несколько месяцев учебы – и мы с тобой уедем из этих душных домов, этой чопорной страны. У нас вполне хватит средств устроиться где-нибудь подальше от творящегося здесь бардака и поднять наших детей.Прости, что повесила на тебя свои слезы, но кому еще я могу рассказать, что со мной творится. Люблю. Целую. Белла».

* * *

«Солнышко!Ты мне очень нужна. Прошу тебя о встрече завтра в «Дырявом котле» в десять утра.С надеждой и любовью. Твоя Белл».

* * *

«Молли, милая, родная моя!Ну почему, почему ты не пришла? Все катастрофически плохо. Жизнь катится под откос, а я не вижу выхода. Мне очень нужно с тобой поговорить – это касается нашего будущего, нашей с тобой жизни. Напиши, когда и где мы сможем с тобой увидеться. Очень прошу.Белла».

* * *

«Любовь моя!Мать объявила, что семья Лестрейнджей попросила моей руки для Рабастана, а Андромеды – для Рудольфуса, и пообещала им, что по окончании двухгодичного траура состоится двойная свадьба. Не успели ноги отца остыть, как она уже планирует мою жизнь! Естественно, в связи с трауром магическую помолвку не заключали — слава Мерлину и Основателям! Похоже, Солнышко, нам придется бежать из Англии. Хотя я совершеннолетняя и обладаю своим капиталом, она не успокоится. Думаю, что обряд, проведенный между нами, стоит пока сохранить в тайне – это будет нашим козырем в рукавеЛюблю, люблю, люблю. Твой Колокольчик».

* * *

«Милая моя девочка. Когда я думаю, как тебе плохо в одном доме с вечно ворчащей старухой, у меня все внутри переворачивается. Эта дряхлая командирша, как я поняла, держит тебя чуть ли не в черном теле, навязывая тебе совершенно неподходящие знакомства и заставляя пахать по хозяйству, словно домового эльфа. Держись, родная. Скоро я тебя вытащу из рабства.Здесь, в Хогвартсе, каждый камень напоминает о тебе. Я иду по коридорам, и везде вижу тебя. В каждом классе, в Большом зале, на озере ли – везде ощущение твоего присутствия. Мое драгоценное наваждение, моя привязанность к тебе сильнее меня.Солнышко мое, я не помню, когда весь мир с его звуками и запахами во всем его многоцветье слез и радости сконцентрировался в тебе. Да это и неважно. Все окружающее я воспринимаю через тебя. С тобой я учусь. Учусь снисходительности – человек имеет право на слабость. Учусь свободе: люблю – и имею право любить, хочу сказать – и имею право говорить. Учусь принимать мир таким, какой он есть, иначе он будет другим. Другой – не нужен.И уже не важно, что было до тебя, не важно, что было без тебя, как и не важно, что будет дальше, потому что дальше будет – с тобой. Мне тебя всегда мало. Любая не-встреча – трагедия. На грани катастрофы. Каждый день – ожидание совы: напишешь – не напишешь. Без тебя он тянется бесконечно. Родная моя, что ты знаешь о том, как я жду тебя? Как мечусь из угла в угол? Как пусто без тебя. Я стала фетишисткой – украла твой гриффиндорский шарф и по ночам вдыхаю твой запах – ванили и липового цвета, такой уютный и теплый.Я держусь за воспоминания, когда можно было по-щенячьи возиться (детишки вырвались на волю), когда можно было под утро завалиться спать и с воплем: «Дают холодных ведьм!» — пригреться около тебя и заснуть, уткнувшись в душистые волны твоих рыжих волос, когда можно было, скрываясь от всевидящих глаз многочисленных шпионов, прикоснуться к тебе. Если бы ты знала, как мне хочется радовать тебя, что-то для тебя делать, чем-то баловать, как балуют детей. Хочется быть значимой для тебя, быть важной в твоей, нет, в нашей жизни и уберечь тебя от ее острых камней под ногами и шипов на кустах. Уже много лет для меня нет никого ближе, дороже, значимей и любимей тебя. Мой мир – это ты, Солнышко. Прошу тебя, что бы ни случилось, всегда помни, что я люблю тебя.Твоя Белл».Эти письма. Часть из них, отправленная после смерти Кигнуса Блэка, так и не дошла до адресата. Нарцисса старательно выполняла поручение матери следить за сестрой, а домовые эльфы по приказу хозяйки дома перехватывали сов и отдавали ей последние письма Беллатриссы. Терпение Друэллы лопнуло, и на Рождественских каникулах она надела на непокорную дочь ожерелье подчинения. Но сначала вперемешку с цитатами из них было:— Круцио! Круцио! Круцио!И темнота.

-…и эта мерзавка опозорила нас в очередной раз.

Белла, заслышав пронзительные причитания Лукреции Блэк, остановилась около приоткрытой двери в будуар матери и прислушалась. Действие ожерелья подчинения в течение полугода постепенно ослабевало. Действовать по своему усмотрению Белла еще не могла, но мысли ее, ранее словно покрытые пеленой, в которой единственным просветом были распоряжения и беседы матери, с каждым днем становились все ясней. Надежда, что надоедливая и вечно ноющая тетка может в потоке жалоб и сплетен сообщить матери что-то о Солнышке, вестей от которой не было почти год, не оставляла Беллу. Вот и сейчас девушка отдаленно, эхом слышала: «Подслушивать некрасиво!» — «А я хочу и буду!» — шепотом сказала она себе, тряхнув головой, будто это могло помочь развеять остатки тумана, наведенного ожерельем.

— Сначала она, а потом и ее заполошные братцы поступили на Гриффиндор, и от нас отвернулись почти все, Друэлла, почти все. Только вы еще соглашались принимать нас, не считая старой Мюриэль. Но ты, конечно, знаешь, Мюриэль – родственница Игнатиуса, она не могла оставить последних из рода Прюэттов без поддержки семьи.

— Да-да, милочка, — поддакнула Друэлла, — я помню, сколько вам пришлось вынести.

— Эта неблагодарная тварь свела в могилу моего любимого мужа своими выходками, а когда он покинул нас, прихватила мальчишек и перебралась к старухе – мол, там они не будут меня стеснять — и бросила меня с моим горем в пустом доме. А эта старуха даже не сочла нужным наставить ее на путь истинный и вернуть в место, которое было ее домом столько лет. Она приняла их и заявила, что сама теперь побеспокоится о своих внуках. Только где же она раньше была, пока я с ними возилась годами.

— Ужасно, дорогая, просто невыносимо, — снова голос матери.

— А девчонка. Она бросила меня совсем одну, без поддержки и помощи. Мы так надеялись с бедным Игнатиусом, что сможем поднять на ноги троих сироток, воспитать их в соответствии с духом Блэков и Прюэттов, введем их в общество, создадим им жизнь, достойную представителей столь достойных родов – и все к Моргане в панталоны!

— Ах, Лу, как ты так можешь так выражаться! – жеманно воскликнула Друэлла.

— Извини, Дру, но ты еще не знаешь всего, — понизив голос, громко прошептала Лукреция и всхлипнула. – Дай мне, пожалуйста, твою нюхательную соль, — и зарыдала в голос: — Это невыносимо, невыносимо! Наш род опозорен, бедный Игнатиус, наверное, перевернулся в гробу от ее последней выходки.

— Касси, мою шкатулку с зельями, быстро. Вот, возьми. Выпей, дорогая, — звон склянок и слабый запах успокоительного зелья, — это сильное средство. Тебе поможет.

— Мне уже ничто не поможет, — взрыдала Лукреция. – Ты, когда все услышишь, будешь в полном праве выгнать меня из своего дома, и я пойму тебя. Я из-за нее стала изгоем, а теперь… Теперь от меня отвернутся все. Абсолютно все. А я… Я вложила в нее столько сил, денег, внимания. Как в родную. А она…она со мной так! – и Лукреция то ли всхлипнула, то ли высморкалась.

«Небеса! Что там случилось у тетки в очередной раз? – нахмурилась Белла. – Она всегда приезжает с всевозможными жалобами – то по поводу денег, то по отношению к ней родственников или полусвета, то с претензиями к Солнышку и мальчикам. Сегодня, похоже, очередная жалоба на Молли. Странно. Какое сейчас дело Лукреции до них, ведь они уже давно перебрались в дом Прюэттов к Мюриэль? Лукреция так всегда рыдала, что она устала от детей и их присутствия в ее жизни… Теперь-то какие могут быть претензии? Живут отдельно, денег у нее не просят. Ох, может, у Солнышка какие-то крупные неприятности, и она поэтому так давно не выходит на связь? Что же там случилось?» — и Белла вплотную прильнула к косяку.

— Лу, милая, я уверена, что ты ни в чем не виновата. Я видела, как много ты вкладывала в этих детей, особенно в нее. Это все попустительство ее отца в раннем детстве – мужчинам нельзя доверять детей, они никогда не уделяют должного внимания прививанию манер. Впрочем, чего хотеть от вдовца с тремя детьми и без домовых эльфов? К тому же он, кажется, еще и работал, оставляя младших на попечение девчонки?

— Да, — вздохнула Лукреция.

— Ах, милочка, тебе достались дети, испорченные его влиянием. Да и какое там могло быть воспитание? Потворство глупостям, распущенность, бесцеремонность, несдержанность, вседозволенность, отсутствие уважения к авторитетам. Я же помню эту наглую девчонку, когда она впервые перешагнула порог нашего дома. Тогда ее братцы еще испортили мое любимое дерево.

— Но то, что творится сейчас, это такой позор, такой позор, — снова заскулила Лукреция. – Она уже почти два года живет у Мюриэль, а в обществе скажут, что это я не внушила ей правил морали и не уследила…

— Да что там у вас случилось?

Белла поймала себя на том, что почти не дышит, стараясь не пропустить ни одного звука из комнаты матери и боясь, что становящийся все громче стук ее сердца привлечет к ней внимание кого-нибудь из женщин.

— Эта паршивка… — Лукреция сделала большую паузу и снова всхлипнула. – Эта паршивка… Беременна!

— Ах, — и снова звон флакончиков.

— И кто же ее обрюхатил? – искусственная холодность в интонациях матери, призванная скрыть чрезмерное любопытство, не обманула девушку. Сейчас, именно в эту секунду все откроется: и ее так и не прошедшая любовь, и обряд, строки о котором не привлекли внимания Друэллы в сожженном письме, и участие в обряде самой Беллы. Сейчас мать узнает, что ребенок, которого носит под сердцем Солнышко, одновременно ребенок Беллы. Да, мать покричит сначала, может, даже нашлет в запале пару-тройку Круцио – не страшно, но аристократы не бросают детей, а Друэлла Блэк, урожденная Розье – истинная аристократка. Она будет вынуждена дать позволение на закрепление связи дочери с Молли Прюэтт, пусть даже не любимой и презираемой ею, но собирающейся родить наследников роду Блэк, будет вынуждена предоставить место и средства для воспитания ребенка, а большего им с Молли и не надо.

Кровь уже ревела в ушах Беллы, заглушая слова Лукреции, и она еще ближе придвинулась к дверному проему.

— Конечно же этот сын предателя крови – Уизли, — взвизгнула Лукреция.

Белла закусила губу, сдерживая возмущенный вскрик, но вцепилась побелевшими пальцами в косяк и с трудом устояла, чтобы не ворваться в комнату с воплем протеста. «Не может быть! При чем тут прыщавый Артур?! Солнышко, наверное, пыталась связаться со мной, но проклятые эльфы не дали ей малейшей возможности передать для меня такую радостную весточку. Она, вероятно, была вынуждена временно назвать его отцом ребенка, чтобы не подвергнуть еще нерожденное дитя порче пересудов. (Белла знала, как посторонний глаз может вызвать выкидыш, когда у будущей крохи нет защиты от обоих родителей.) Глупенькая! Ей нужно было всего лишь вызвать меня в Министерство – и никто ничем не смог бы нам помешать. Ах, Солнышко, Солнышко, чудо ты мое рыжее, недогадливое!»

— Странно, ведь сын предателя крови должен быть бесплоден, — хмыкнула Друэлла.

— Они оба хитрые и наглые. Либо придумали что-нибудь, либо кто-то смог частично нейтрализовать воздействие предательства на потомка.

— И она собирается снова вернуться в твой дом и притащить тебе своего бастарда вместе с братиками-недорослями? – помесь пренебрежения и притворного сочувствия.

— О, нет, слава Мерлину! – облегченно вздохнула Лукреция, успокоившись. – Говорят, они переедут в дом, который достался этому Уизли от отца. — Да-да-да, что осталось от бывшего прекрасного поместья, — скучающе произнесла Друэлла, — коровник или псарня, не так ли?— Увы, — притворно вздохнула Лукреция. – Все ушло за долги. Кстати, Абрахас Малфой смог выкупить часть угодий. Говорят, очень переплатил. Но, я думаю, пожалел Цедреллу, иначе ей не на что было даже мужа похоронить. А остальное, кажется, ушло на похороны самой Цеди. Такая была подающая надежды ведьма, а вот связалась… и все. Судьба сломана.

— Да, в последнее время что-то рано стали все умирать, не находишь?

— А, оставь, Дру, — отмахнулась Лукреция, — люди умирали всегда. Тем более война с Гриндевальдом подкосила здоровье слишком многих. А сколько пострадало из-за политики Министерства и Дамблдора за эти годы? Тут никакое сердце не выдержит, даже сердце сильного мага, что говорить об остальных. Мы вот с тобой тоже вдовы. А тебе еще и трех девчонок пристраивать в одиночку. Кстати, свадьбу назначили через две недели.

— Но ведь Септимиус с Цедреллой, по-моему, совсем недавно отправились в мир иной?

— Так года не прошло со дня смерти отца, а Цеди – три месяца назад скончалась. Только эти бесстыдники даже траура не выдержали!— И эта распутница посмела тебя пригласить?!— Мюриэль в качестве посаженной матери от имени молодых прислала приглашение в поместье Прюэттов, где состоится праздник, — замялась Лукреция и тут же спохватилась: — Но я, разумеется, никуда не пойду! Даже не собираюсь!

— А список гостей прислали?

— Да, какие-то школьные друзья и толпа со стороны Септимиуса. Этих Уизли так много – просто муравейник какой-то. Теперь еще наплодится. Правда, нищие все. Септимиус был самым обеспеченным из них. Сколько денег еще до войны у него уходило на родню. Уж я-то помню. И всем учителей оплачивал, и стариков содержал. Тогда он казался еще приличным человеком, иначе не видать бы ему Цеди как своих ушей. А сыночек у него, говорят, непутевый, бегает клерком в Министерстве. Но толку от него никакого. А еще, поговаривают, что он очень магглов любит.

— Ну, яблочко от яблоньки, — фыркнула Друэлла.

— Да не просто любит, тянет в свой сарай какой-то их мусор, возится с ним. Не понимаю я этого.

— Зато теперь твоей падчерице найдется, чем заняться в свободное от сопляков время. Наплодят очередную кучу магглолюбцев и будут растить в своей помойке, — хихикнула Друэлла. – Какое счастье, что ты вовремя избавилась от племянников покойного Игнатиуса, дорогая. И даже не думай, что к тебе будут относиться хуже. По крайней мере тебе ни о них, ни об их выродках заботиться не придется. И я очень рада, что смогла предотвратить воздействие этой гадины на мою Беллу. Одно время я даже волновалась, что не приворожила ли ее Молли. Слышала, что она очень сведуща в любовных напитках.

Закаменев, Белла слушала пересуды матери и тетки. «Этого не может быть! Этого не может быть никогда! Мы встретимся, и все выяснится. Солнышко никогда так не поступит со мной. Она же знает, что это наш ребенок. Наш. Блэк, а не Уизли. Но свадьба? Не может быть! Мать сговорилась с теткой, и Лукреция специально придумала эту свадьбу. Точно! Она лжет, чтобы сделать мне больно. Они хотят, чтобы я отказалась от Молли! Ни за что!

Но – ребенок! Они не могли придумать беременность. Они ничегошеньки не знают об обряде. А Молли забеременела, даже не сообщив мне. Значит… Значит, все это – правда?! Значит, Молли вместе с предателем Уизли решили присвоить ребенка?! Моего ребенка! Они украли у меня ребенка! Молли, Солнышко, за что?!»

Стон. Дверь распахивается, и в комнату к ногам изумленных дам замертво падает девушка.

— Мерзавка! Дрянь! Паршивка! Стерва! Распутница!

«Кто-то из сестричек отличился», — спросонок отметила Белла, перевернулась на другой бок, но поняла, что заснуть снова ей уже не удастся. Неяркое августовское утро началось с громких воплей Друэллы и звона посуды, бьющейся о стены и мебель Блэк-менора. Раньше, когда был жив Кигнус, такие сцены тоже происходили, но после его смерти участились и стали почти ежедневным сопровождением вдовы Блэк. Женщина в моменты сильного раздражения словно забывала о том, что она волшебница и аристократка в энном колене, и совершенно по-магглоплебейски поднимала крик с киданием вещей куда ни попадя. Белла потянулась в кровати и мстительно улыбнулась: в кои-то веки причиной гнева maman была не она. Девушка откинула полог и прислушалась, но сквозь грохот можно было разобрать только части фраз.

— Эта бессовестная... (дзынь) …сбежать (бумс) …помолвки (бабах) …стыдно. Вечером (блямс) …гости, а я (тарарах) …узнаю, что (хлоп) …с каким-то (бац) …знокровным недоумком (хрясь) …на приданое (бум) …считывать. У меня (бряк) …дочери (бух-барабах) позор!..

Последним свалилось нечто явно очень тяжелое, и Белла подозревала, что на этот раз пострадала горка с фамильным серебром и старинным фарфором. Несколько минут тишины, и снова голос матери — приказы домовым эльфам все прибрать и восстановить. В детстве Белла подумывала, что однажды посуда и мебель, чиненые-перечиненые многократным Репаро, так и останутся в виде осколков и обломков, для которых уже не отыщется способов реставрации, но трудолюбивые домовики, подбодренные парой-тройкой Круцио, исправно возвращали обстановке исходный блестящий вид. Белла уже собиралась вставать, как дверь с грохотом распахнулась, и в ее комнату фурией ворвалась мать.

— Ты еще валяешься в постели? — очередной пронзительный крик.

— Что-то случилось, maman? — как можно почтительней спросила девушка, предусмотрительно спустив ноги с другой стороны кровати.

— Так, ерунда, — Друэлла раздраженно металась по спальне дочери. — Твоя сестра сбежала с грязнокровкой.

Единственным желанием Беллы на этот момент было оказаться где-нибудь далеко от разгневанной матери и лучше бы под дезиллюминационными чарами.

— И это сегодня! — миссис Блэк быстрыми шагами несколько раз пересекла комнату, бросая отрывистые фразы: — В день вашей официальной помолвки! Приглашения разосланы! Что подумают о нас в обществе?! Такой позор! Надо было на негодяйку тоже надеть ожерелье, чтобы и рыпнуться не могла.

«Андромеда! Тихоня, паинька, умница, молчунья, скромница — всегда тише воды, ниже травы. Сука! — ярость, зародившаяся в области желудка, поднялась кровавой волной к глазам, заволакивая все вокруг багровой пеленой. — Ай да сестричка, значит, перевела с помощью Циссы стрелки на меня, а сама…»

Друэлла с ужасом увидела, как вихрь вырвавшейся из-под контроля магии коконом окружил Беллу. Ожерелье, с каждым вздохом все сильней стискивающее шею девушки, раскалилось, что было заметно даже случайному взгляду, и медленными каплями расплавленного металла стекло по ночной рубашке, не оставив на коже даже следа.

* * *

Друэлла Блэк — Рудольфусу Лестрейнджу:

«Уважаемый мистер Лестрейндж!

Вынуждена сообщить, что Ваша помолвка с моей бывшей дочерью Андромедой расторгнута по вине нашей семьи в связи с побегом этой (зачеркнуто) особы с магглорожденным Теодором Тонксом.

Прошу назначить устраивающий Вас вариант искупления морального ущерба.

С покорностью. Д.Блэк».

Друэлла Блэк — Рабастану Лестрейнджу:

«Уважаемый мистер Лестрейндж!

Прошу Вас перенести помолвку с моей дочерью Беллатриссой Блэк на любой другой день в связи с несчастьем, постигшим нашу семью, и плохим самочувствием самой Беллы.

С уважением. Д.Блэк».

Рудольфус Лестрейндж — Друэлле Блэк:

«Дорогая тетушка Дру!

Мы с братом сочувствуем вашему горю и прибудем сегодня к ланчу для обсуждения сложившейся ситуации. Все можно решить.

Ваш друг Руди».

Рабастан Лестрейндж — Друэлле Блэк:

«Уважаемая миссис Блэк!

Помолвка состоится, как и было оговорено, сегодня в 22 часа. Подробности при встрече.

С уважением. Рабастан».

* * *

С трудом проникающий сквозь витражные окна свет тускло освещал гостиную Блэк-менора. Гордо выпрямившись, словно ее спина была привязана к доске, и высоко подняв подбородок, Друэлла с чопорным видом сидела на краешке кресла, и лишь темные пятна на бледной коже лица и шеи выдавали ее волнение. Гости — огромный, рыхлый, медведеподобный Рабастан и более поджарый и подвижный Рудольфус — устроились напротив. Флегматичный Рабастан откинулся на спинку дивана, безразлично глядя в чашку чая, почти скрытую в его огромных ладонях. Рудольфус же, этот вечный enfant terrible, развалился в кресле, перекинув одну ногу через мягкую боковину, а вторую вытянув под небольшим чайным столиком, и время от времени задевал носком высокого ботинка мантию хозяйки дома, с ехидной ухмылкой наблюдая за ее попытками сохранять спокойствие. Белла, почти слившись с тенью темно-синих портьер, неподвижно застыла около стены.

— Итак, джентльмены, — нарушила напряженную тишину Друэлла, — мы готовы выслушать любой ваш вердикт и согласиться с ним.

— Ну, тетушка Дру, — осклабился Рудольфус, — к чему такой официоз?

«Тетушка, — подумала миссис Блэк, ничем внешне не выдавая своего возмущения, — тоже мне — племянничек нашелся. Да если бы не эти постоянные проблемы с деньгами, которые после смерти Кигнуса привели семью почти на грань бедности, тебя, наглого щенка, и на порог дома не пустили бы, несмотря на твою якобы чистокровность. Третье колено — и уже туда же: в аристократы. Выползшие из щелей нувориши…»

— Мы же не враги, — продолжал Лестрейндж-младший. — Да, ваша семья, безусловно, опозорена поступком Андромеды и потеряла то немногое уважение, которым еще пользовалась в обществе. Да еще и ваши финансовые проблемы, усилившиеся…

«Бесцеремонный мальчишка. Мог бы хотя бы из приличия промолчать. Да что ж с него, плебея, возьмешь, кроме денег? До чего же пришлось опуститься древнейшему и благороднейшему дому Блэков, если я вынуждена выдавать дочь замуж из-за презренного металла? А Меда, вертихвостка, вместо того чтобы помочь матери, загнала нас всех в угол».

— Мы тут подумали, дорогая тетушка, что у вас остались еще две дочери: Белла обещана Рабастану, а Нарцисса…

— Нарцисса обручена с Люциусом, — решительно перебила Рудольфуса Друэлла: «А вот обойдешься, выскочка. Рискни-ка встать поперек пути семейства Малфоев, посмотрим, что от тебя останется и останется ли».

— Не торопитесь, миссис Блэк, сначала выслушайте, — жестко прервал ее Рудольфус. — Никто не претендует на вашу младшую, но в свете последних событий Рабастан, — быстрый взгляд в сторону безразличного брата, — совершенно не хочет обзаводиться семьей.

— То есть вы отказываетесь от помолвки, — утвердительно и с маской холодного изумления.

— Вы опять спешите, тетушка Дру, — полупрезрительная усмешка искривила губы Рудольфуса. — Я сказал, что Рабастан, — подчеркнул он, — не хочет обзаводиться семьей, но не я. Думаю, мы с Беллой, — он резко встал, подошел к девушке и собственнически обнял ее, — будем неплохой парой. Да и брата обижать не станем, да, дорогая? Правда, надеюсь, вы понимаете, что выкуп за невесту несколько уменьшится?

Белла, слабая после обморока, не могла найти физических сил, чтобы вырваться из противных рук Лестрейнджа, а магический всплеск, расплавивший ожерелье подчинения, подкосил и ее колдовские силы. Лишь ненависть темной волной поднималась из глубины души, зажигая и без того черные глаза блеском неконтролируемой ярости.

— Но… — Друэлла оцепенела, судорожно подсчитывая в уме, сколько же денег останется в сейфе Блэков после всех расходов.

— Не надо волноваться, — понимающе хмыкнул Рудольфус. — Я, пожалуй, соглашусь отказаться от приданого и даже возьму на себя все расходы по свадьбе.

Миссис Блэк с облегчением выдохнула.

— Я не согласна, — выкрикнула Белла, выдираясь из властных объятий Рудольфуса. — И как понимать твои слова, что брата обижать не станем?

— Вот так и понимать, что обижать — не станем! А тебя, моя милая, никто не спрашивает, — прошипел тот ей в самое ухо, сдавив цепкими пальцами ее плечи. — В моем стойле найдется место для такой необъезженной кобылки. Ты же помнишь, чем учат непокорных лошадей? — и добавил уже громко: — Надеюсь, тетушка Дру, вы не хотите лишиться как имущества, так и магии. Не думаю, что представительницы столь древнего рода будут хорошо смотреться в роли служанок или в компании обитателей Лютного переулка, не так ли?

— Мама, — взмолилась девушка.

— Белла, прекрати капризничать. Она сама не ведает, что говорит: в последнее время стала такой нервной, — доверительно кивнула Рудольфусу Друэлла, — да еще и сегодняшняя неприятность выбила нас из колеи. Простите уж глупую девочку, мистер Лестрейндж.

Искусанные в исступлении губы уже готовы были произнести проклятье, и пусть у нее не хватит сил, чтобы уничтожить этого самовлюбленного самца, жизнь она ему испортит, но пристально-угрожающий взгляд матери словно заморозил девушку. Она резко выдохнула и обмякла в руках Рудольфуса.

— Тогда, я считаю, мы расстанемся до вечера, — он не заметил молчаливого диалога, — Беллочке стоит подготовиться к столь торжественному событию. А свадьбу назначим через три дня.

— Как через три дня? — Белла побледнела.

— Чтобы у тебя не было возможности последовать примеру своей бывшей сестрички, дорогая, — и Рудольфус еще сильней притиснул ее к себе.

— Но свадебная мантия?.. — пискнула Друэлла.

— Все вопросы по поводу мантий, колец, пира я беру на себя. Ваше дело, любимая теща, проследить, чтобы ваша дочь была полностью готова к этому дню. Я не потерплю ее выкрутасов. Пойдем, Стан, — кивнул он брату.

Рабастан молча поднялся с дивана и направился к камину, так же не говоря ни слова.

Лишь только погасло зеленое пламя, Белла кинулась к матери:

— Вы решили продать меня этому? За что?

— Замолчи, глупая девчонка. Рудольфус прав: за нарушение предварительной договоренности он может одним словом отправить нас по миру с протянутой рукой. Ты этого хочешь?

— Лучше с протянутой рукой, чем жить с ним!

Хлесткая пощечина обожгла щеку.

— О себе не думаешь, так подумай о сестре и о матери. Марш в свою комнату и приведи себя в порядок. И личико сделай поприличней: ты Блэк и обязана соответствовать своему имени. И магией клянусь: ты будешь достойной женой мистеру Лестрейнджу!

Отвратительный вкус зелий во рту подчинял волю, но не мешал какой-то части замутненного сознания Беллы трезво и даже насмешливо оценивать происходящее. Эта мыслящая часть хихикала, оценивая то, что братья называли Лестрейндж-менором. Какой менор может быть у внезапно разбогатевших выскочек без особого роду-племени?

Дом, в который Белла с матерью прибыли специально высланным портключом, даже отдаленно не напоминал родовое поместье. Обычный новодел в ужасной помеси ложного рококо и псевдобарокко. Он давил вычурным богатством, гротескной пышностью форм, многочисленными колоннами, полуколоннами, выступами и многослойными карнизами, Распиханные по углам фигуры атлантов и кариатид, пухлые амуры, вазы — все было покрыто позолотой, а может, было и целиком из золота. В свете огромных окон и зеркал они ослепляли. Аляповатую роспись потолка и стен, немыслимую лепнину бордюров и простенков освещали многочисленные свечи, а невообразимые формы изогнутой всевозможными способами мебели должны были, наверное, демонстрировать стремление хозяев к уюту, но вызывали у прибывающих аристократов лишь еле сдерживаемые смешки. Друэлла только поджимала губы, глядя на это так называемое «великолепие».

Небольшая комната, куда две пожилые тетушки Лестрейнджей за неимением домовых эльфов препроводили Беллу и Друэллу для переодевания к торжеству, была призвана, вероятно, играть роль будуара. Она угнетала разнообразными коврами, теснила всевозможными пуфиками и козетками, душила зеркалами и неожиданно подкрадывалась дорогими безделушками, которые постоянно падали на длинноворсный палас, изображавший цветущую поляну.

После всего увиденного Белле было даже любопытно посмотреть на свадебную мантию, которую ей выбрал жених. Тетушки дружно подскочили с двух сторон и в четыре руки быстро раздели девушку.

— Тоща что-то невеста, — недовольно кинула одна из них, презрительно оглядев Беллу. — Не кормили тебя что ли?

— Жениха устраивает — и ладно, — более доброжелательно отозвалась вторая. — Детишек нарожает — располнеет.

— Ну, мамаша-то ейная до сих пор на швабру похожа, — не обращая внимания на презрительную маску Друэллы, невозмутимо выслушавшую «комплимент», фыркнула первая, — а ведь троих родила.

«Кушайте, maman, не обляпайтесь, — хихикнул бесенок в Белле. — Смотрите, кому вы меня продали. И как? Нравится? То ли еще будет…» Не к добру, ох, не к добру развеселилась мыслящая, но не рассудительная часть сознания. Напророчила. Вместо черной бархатной мантии, расшитой серебром, как положено всем невестам рода Блэк, на Беллу напялили персиковое, похоже, маггловское платье с глубоким декольте и низко вырезанной спиной.

— Эт-то что?! — задохнулась Друэлла, тыча пальцем в наряд. Магия заклубилась, грозя разорвать позорное одеяние на мелкие клочки.

— Господин Рудольфус распорядился… — пискнула первая тетушка, впервые в жизни наблюдая, что такое гнев аристократки.

— Ах, господин Рудольфус… — Друэлла вылетела за дверь и в коридоре почти сразу же наткнулась на обоих братьев. — Мистер Лестрейндж! Что вы себе позволяете? Моя дочь не может сочетаться браком в таком непотребном наряде!

Рудольфус легко отодвинул оторопевшую от такой наглости миссис Блэк в сторону и заглянул в комнату.

— А что? Мне нравится.

— Но это же неприлично! Блэки не могут…

— Не могут — не надо. Это твой выбор, милая Дру. Но учти, дорогая тещенька, в одном из борделей Лютного ей вряд ли будет лучше, — прошипел он прямо ей в лицо. — Коль тебе так хочется отправить своих девчонок туда, а самой стать рабыней, если тебя, конечно, кто-нибудь согласится купить, я могу легко это устроить. И не надейся, что в таком случае за вас вступятся Малфои — они быстрей откажутся от помолвки с запятнавшей себя семейкой, чем шевельнут хоть пальцем в спорном деле.

«Видите, как все прелестно получается, maman, — безразлично подумала Белла. — Вы так хотели породниться с деньгами — получите. А мне с этим еще и жить».

Повторно накачанная зельями Белла отрешенно наблюдала за церемонией, которую вел сам Лорд Волдеморт. Шепотки за спиной по поводу ее наряда смолкли еще перед самым началом обряда, стоило повелителю только окинуть взглядом столпившихся магов. Так же апатично теперь уже миссис Лестрейндж отсидела свадебный пир рядом с мужем во главе стола, она вежливо кивала поздравляющим, покорно поднимала вместе со всеми бокал за счастье своей новой семьи и, не пригубив, ставила обратно.

* * *

Кто через каминную сеть, кто с помощью порталов, а кто и аппарировал, но большинство гостей разошлось довольно-таки рано, еще до полуночи.

Благодушно настроенный Рудольфус под хихиканье приятелей, оставшихся в гостиной составить компанию Рабастану на пару-тройку коктейлей, подхватил молодую жену на руки и направился в спальню.

Как и положено истинной леди, Белла лежала совершенно неподвижно, не позволяя себе жестом или словом реагировать на действия мужа. Он медленно, хотя и несколько жестковато изучал ее тело и оказался неожиданно милым, а его прикосновения и немудреные ласки не вызывали отвращения, и Белла вздохнула свободней, надеясь, что если уж не страстными любовниками, то хорошими друзьями они, вероятно, смогут стать. Ладно, пусть не друзьями, но мирно сосуществующими под одной крышей партнерами. Рудольфус, поглаживая, раздвинул ее бедра, его пальцы бережно скользнули к преддверию влагалища и… не наткнулись на ожидаемую преграду. Град беспорядочных ударов посыпался на юную женщину. Лестрейндж схватил ее за волосы, швырнул с кровати на пол, не прекращая избиения.

— Шлюха! Какая же ты шлюха, — шипел он сквозь зубы, и гримаса отвращения искорежила его лицо. Не давая жене подняться, он выволок ее из спальни, протащил по коридору к лестнице и пинком скинул вниз к веселящейся компании. Смех оборвался.

— Руди?! — Рабастан сдернул с окна штору и направился к обнаженной невестке.

— Брось ее! — хриплый рык Рудольфуса, успевшего накинуть на себя мантию, остановил брата. — Эта тварь умудрилась повеселиться до свадьбы. — Все хорошо помнят, как поступают с непотребными девками?

Рев пьяных глоток ответил единодушным согласием. Даже будучи на краю сознания от боли, Белла похолодела, вспомнив, что в одном из вариантов женщину пускали по кругу, пока она не умирала.

— Теперь развлечемся мы! — провозгласил ее муж.

— Командуй, владелец, — осклабился Макнейр. — Твоя лохматка — твое и решение.

— Я думаю, — отхлебнув из бутылки добрый глоток огневиски, сказал Рудольфус, — лохматка действительно будет моей. Ну, и со Станом поделюсь — все ж изначально его невестой была. А вот этот милый ротик, — он ногой поддел подбородок Беллы, задирая ее голову кверху, — и эта прекрасная задница, пожалуй, не откажутся доставить удовольствие вам, друзья мои.

Маги с гоготом и скабрезными шутками в предвкушении развлечения отлевитировали на центр гостиной стол, наколдовав на нем для удобства хозяина перину. Рудольфус, злобно ухмыляясь, улегся на спину, поглаживая свой возбужденный член.

— Поднимай! — скомандовал он, и Мальсибер, Яксли, Нотт и Гойл подскочили к Белле, вздернули за руки и ноги и поволокли к столу.

— Опускай! — чуть ли не разрывая пальцами ее половые губы, рявкнул Рудольфус.

— Не-е-ет! — истошный вопль Беллы — и магия взорвалась, раскидывая насильников и обломки мебели по углам комнаты.

— Да что ж ты творишь, вахлак?! — на крик дочери в гостиную вбежала растрепанная Друэлла.

— Тещенька пожаловали, — меланхолично констатировал Кэрроу, потирая шишку на голове.

— Да что ж вы тут удумали, варвары! — миссис Блэк выдернула из кармана халата волшебную палочку и наставила ее на Рудольфуса. — Кру…

— Авада Кедавра! — опередил ее тот. — Отдохните, дорогая тетушка Дру. Спокойного сна. Продолжаем, мальчики.

Охая и потирая ушибы, «мальчики» восстановили стол и снова схватили обездвиженную и обессиленную Беллу.

— Может, стоит заодно Силенцио навести? — с сомнением спросил Макнейр, масляными глазками оглядывая окровавленное тело Беллы.

— Пусть поорет — кайфу больше, — фыркнул Рудольфус. — Начнем, пожалуй...

— Что зс-с-сдесь проис-с-с-ходит? — прервало его громкое шипение. В дверях разгромленной гостиной стоял Лорд Волдеморт.

— Потаскушку наказываем, — Рудольфус соскочил со стола, прикрываясь мантией. — Не хотите ли присоединиться, повелитель?

— Эту? — Волдеморт брезгливо обошел тело Друэллы и встал над неподвижной Беллой. — Твою жену? Ты удивил меня, Руди.

— Мой Лорд, нас обманули — она не девица. И вы, введенный в заблуждение, сочетали меня браком с гулящей девкой.

— Па-а-а…поч…ка… — еле слышно прошептала Белла, взывая к тому, кого единственного считала своей защитой, и который уже никогда не мог ее защитить, но Волдеморт услышал ее. Он снова посмотрел на обнаженную женщину и хмыкнул.

— А ты не подумал, дорогой Руди, что каждый получает ту жену, которой он достоин? — прошипел он. — Неужели ты считаешь, что Лорд Волдеморт делал что-либо по неведению, как ты говоришь, будучи введенным в заблуждение?

— Но, повелитель, — встрял ничего не понимающий Крэбб, — законы магов гласят, что неверную жену…

— Круцио! — флегматично развернулся в его сторону Волдеморт. — Я сам решу, что гласят законы. Я сам закон.

Маги склонили головы, стараясь не глядеть на бьющегося под заклятием Крэбба. Волдеморт остановил наказание, опустился на колено и поднял бесчувственную Беллу на руки, встал, осторожно прижимая к себе девушку, и направился к двери.

— И — да, Руди, — обернулся он на выходе. — Ты больше никогда не обидишь свою жену. Я верну ее тебе, когда она будет к этому готова. А вы будете молчать о сегодняшнем. Подготовьте достойные похороны миссис Блэк и переведите в личные сейфы Беллы и Нарциссы по десять процентов от полного объема вашего имущества. Каждый. Все поняли? — и грозным взглядом обвел понурившуюся компанию. — И доведите до сведения моих последователей, что эти две ведьмы отныне и навсегда находятся под моим покровительством, — с этими словами Волдеморт аппарировал из особняка Лестрейнджей.

— Солнышко!

— Ты?! — рыжеволосая женщина вздрогнула и обернулась, натянув на лицо дежурную улыбку. — Колокольчик! Что ты здесь делаешь?

— Что, по-твоему, я могу делать в маггловской деревушке неподалеку, как мне известно, от твоего дома? — улыбнулась Белла. — Надеюсь встретить тебя, разумеется.

— Зачем? — насторожилась Молли.

— Соскучилась. А ты нет? Мы столько не виделись, — Белла окинула внимательным взглядом ее несколько расплывшуюся фигуру. Дешевая маггловская одежда, суетливые движения. Когда-то длинные пышные волосы обрезаны по плечи и подхвачены у висков дешевыми заколками, глаза из-за округлившихся щек казались уже, и взгляд их стал непривычно суетлив.

— Я тоже, но ты же понимаешь: хозяйство, муж, дети… — голос Молли неуверенно стих.

— Я бы хотела с ними как-нибудь познакомиться, — стараясь говорить ласково, чтобы не спугнуть ее, произнесла Белла. На самом деле ей хотелось одновременно заклясть подругу и затискать в объятиях.

— Сейчас это несколько опасно, — нервно оглянулась та.

— Почему?

— Сама-Знаешь-Кто, — снова оглянувшись, шепнула Молли.

— Кто-кто?

— Ну, Тот-Кого-Нельзя-Называть…

— О чем ты, Солнышко?! Милорд никогда не нападает на мирных магов, тем более чистокровных.

— Ты… с ним? — ужас плескался во взгляде Молли.

— А у меня был выбор?

— Ты могла…

— Да ничего я не могла, — вздохнула Белла. — Милорд — единственный, кто вступился за меня, кто оценил мой ум и мои способности. Он дал мне свободу.

— Свободу пытать магглорожденных и полукровок? — прищурилась Молли.

— Свободу поступать так, как я хочу…

— Убивать невинных людей?

— Узнавать новое, восстанавливать утраченные знания.

— Темную магию?

— Да услышь ты меня, Солнышко! Ведь даже тот ритуал, который мы с тобой провели, уже отнесен к запрещенным. Кстати, не могла бы ты дать мне немного той крови.

— У меня ее больше нет.

— Как нет?! — ахнула Белла. — Там же было много!

— Мне пришлось уничтожить остатки.

— Но как же я?

Молли виновато пожала плечами и в знак примирения потрепала Беллу по плечу.

— А сколько у тебя детей? — задумчиво переспросила та.

— П-пятеро, — будь анимагической формой Молли собака, все вокруг заметили бы вздыбленную на загривке шерсть и оскаленную пасть суки, готовящейся подороже продать свою жизнь за щенков.

— Мальчики, девочки?

— Только мальчишки. Все.

— Слушай, — словно не заметив ее напряжения, восторженно воскликнула Белла. — Возьми меня в крестные матери. Я буду хорошей крестной. Ребята смогут приезжать к нам в гости…

— В гости… — эхом отозвалась Молли, и ужас снова полыхнул в ее глазах. — Извини, но тебя было не найти, так что у них уже есть крестные. У Билла — тетушка Мюриэль, у Чарли — Гестия Джонс с Рэйвенкло, у Перси — Эммелина Венс, а у близнецов — Алиса. Помнишь, такая шебутная малявка с Гриффиндора, она еще недавно вышла замуж за Френка Лонгботтома.

— Но позволь мне хотя бы иногда видеться с ними пусть даже не как с моими детьми, мы же родственники, Солнышко. Твоя тетя Лукреция то ли троюродная, то ли четвероюродная сестра моего отца.

— Да, я постараюсь, но Артур… Боюсь, что ничего не выйдет.

— Я умоляю, Молли! Разве я прошу о слишком многом?

— Моим детям нечего делать среди Пожирателей Смерти.

— У меня нет метки! — Белла задрала рукав, показывая чистое предплечье.

— Все равно. Ты с ними, поэтому мой ответ — нет.

— Нет?! — прошипела Белла. — Если ты не позволишь мне видеться с нашими детьми, то я немедленно иду в Визенгамот и заявляю о проведении Обряда двух матерей-девственниц. И готова спорить, что решение судей будет не в твою пользу. По крайней мере, на двоих из пяти я имею право.

— Не имеешь! — торжествующе воскликнула Молли. — Они полностью приняты в род Уизли.

— Посмотрим… — Белла придвинулась к ней. — Есть еще и другие обряды.

Та отшатнулась, сжав в руке волшебную палочку. Тут же раздались хлопки аппарации, и женщины оказались окружены несколькими аврорами.

— Молли, что-то случилось? — кинулась к ним худощавая русоволосая женщина. — Что вы от нее хотите? — обратилась она к Белле.

— Это моя подруга!

— Это Пожирательница Смерти! — одновременный вскрик.

* * *

Беллу пытали двое суток. Два дня и две ночи непрерывной боли. Башмаки с шипами, сломанные и вновь сращенные кости, кипяток, вливаемый в горло через воронку, дыба и сдирание кожи со спины железными крюками, раскаленные иглы, «Бдение или Колыбель Иуды», «Железная Девка», «Дочь дворника»… Да, «Светлые» не пользуются Непростительными, они практически не используют заклинания вообще, зато весь арсенал Инквизиции к их услугам, и владеют им приверженцы Дамблдора виртуозно.

Люциус Малфой поднял на ноги все Министерство Магии и лишь к концу первого дня отыскал следы Беллы в одном из отделений Аврората. Так как на ее руке не было Метки, Дамблдор, только наутро созвав Визегамот, неохотно подписал решение магического суда об освобождении, но Френк Лонгботтом вместе с братьями Прюэттами тянули волынку весь день, не останавливая экзекуции, а потом бросили окровавленное тело на койку в камере, даже не вызвав дежурного медикоаврора. Целую ночь Белла пролежала на ледяном полу каземата, истекая кровью. Зять чуть ли не плакал, когда доставил истерзанную женщину в Малфой-менор, где лучшие колдомедики магической Англии трудились над ее лечением и восстановлением более двух лет.

В первый же день, когда Белле позволили встать с постели, она попросила аудиенции у Лорда Волдеморта, и уже к вечеру Черная Метка обосновалась на ее предплечье.

* * *

Лорд Волдеморт исчез вечером Хэллоуина. Было известно, что он отправился в Годрикову Лощину, где по сведениям, полученным от Хвоста, скрывались Поттеры. Целый час Белла тупо смотрела на внезапно ожегшую кожу и тут же поблекшую Метку.

— Вставайте! — рявкнула она на мужа и деверя, недоуменно слоняющихся по комнате. — Нам пора!

— Куда, Белл? — нахмурился Рудольфус.

— Мы должны найти милорда. Я чувствую, что он в беде. Мы обязаны что-то делать.

— И как ты собираешься его искать?

— Мы можем попробовать переговорить со сторонниками Дамблдора, — женщина хищно осклабилась.

— Думаешь, они согласятся с нами разговаривать? — Рабастан застыл на полушаге.

— Это смотря как разговаривать, Стан, — захохотала Белла. — Смотря как…

— Я с вами! — вскочил из кресла Барти Крауч-младший. — Милорд мне как отец, и я готов жизнь отдать за него.

— Может, и придется. Однажды, — прошептала Белла и с каким-то отчаянием в голосе выкрикнула: — Вперед!

Четверка магов черными вихрями вылетела в окно.

* * *

Магглы, оставшиеся в живых, рассказывали, что ночью трое мужчин и женщина, сопровождаемые группой в черных плащах, пронеслись над Англией подобно Четырем Всадникам Апокалипсиса, сея за собой смерть и разрушения. Взрывы газопроводов, рушащиеся дома, взлетающие на воздух автомобили, затопленное метро. Повсюду вспыхивали пожары, освещая небо, покрытое странными, похожими на флуоресцирующие черепа облаками.

— Поговорим, Алиса, дорогая?

Молчание.

— Что произошло с милордом?

Молчание.

— Круцио! Легилименс!

Крик, срывающийся в визг.

— Ну что же ты такая нетерпеливая, милочка? Мне у вас доставалось гораздо сильней. Френк, дорогой, присоединяйся к жене. Ну-ка, кто из вас первым ответит на вопрос: почему он искал вас и Поттеров?

Молчание.

— Круцио! Легилименс!

К визгу женщины присоединяется вопль мужчины.

— Сильны, гады! Но ничего, мы еще посмотрим, насколько вас хватит. А теперь рассказывайте, где живет семья Уизли. Я знаю, что вы прекрасно помните их адрес. И побыстрей, мы торопимся.

Всхлипы и стоны.

— Круцио! Круцио! Круцио!

Истошные крики корчащихся под вторым Непростительным музыкой звучали в ушах Беллы, и на месте этой пары перед ее глазами чередой проходили люди из ее прошлого: один за другим, один за другим…

п/а: глава написана от лица Беллы.

Азкабан. Самая страшная тюрьма? Чушь. Я ожидала большего. Постоянный холод вокруг? Он и так верный мой спутник. Сырость? Я столько плакала раньше, что мои глаза уже высохли от слез, немного влаги им не повредит. Одиночество? С раннего детства оно всегда было со мной. Самые страшные воспоминания, переживаемые день за днем? Они не страшнее яви; по крайней мере, в них мне не приходится испытывать хотя бы физической боли, а душевная?.. Душевная — мое естественное состояние на протяжении уже многих лет.

Азкабан всю жизнь растет в моей душе. За все это время ни одно существо на просторах нашей бесконечной вселенной ни наяву и ни во сне ни одного раза не сказало мне, что любит меня. Ни родители, ни сестры, ни мужчины. О женщинах я и не говорю, ведь и ты, Солнышко, в ответ на мои признания не ответила даже банальным «Я тоже». Меня боятся, ненавидят, презирают. Передо мной пресмыкаются, мне завидуют, в меня верят, на меня надеются, мною пользуются. Все что угодно, но только не любят.

А я… я любила этот мир. Я любила Блэк-менор и Хогвартс, Запретный лес и Черное озеро, почтовых сов и котов-фамилиаров, кентавров и гиппогрифов, домовых эльфов и русалок, облака в небе и дождь, траву и деревья. Я любила отца, так ни разу не поцеловавшего меня, бедняжку маму, которая так хотела, чтобы у нее, а следовательно, и у нас все было правильно. Я пыталась полюбить сестер, пока не поняла, что это бесполезно. Я любила сурового милорда. Я даже готова была полюбить молчаливого нелюдимого Рабастана, возможно, однажды я полюбила бы и садиста Руди. А как я люблю тебя и наших детей!..

Но никому моя любовь не была нужна. Я задыхалась от ее обилия и была готова укутать в нее всю Землю. Да какое там Землю? Ею можно было охватить не одну Галактику. Она так и осталась невостребованной. Каждый раз, когда я натыкалась в ответ на не-любовь, безразличие, предательство, ее почему-то не становилось меньше, только она сама чувствовалась все больнее и больнее.

Кто придумал, что любовь — это счастье? Она — постоянное Круцио, только острей и невыносимей. Если от Круциатуса можно потерять сознание или, как выход, сойти с ума, с ней такого не проходит. Она ежечасно, ежесекундно скручивает внутренности в тугой комок и жжет, жжет, жжет, не оставляя видимых следов, кроме воспаленно-красных отекших век, искусанных губ и непрекращающегося никому не слышного воя.

Сначала я думала, что любовь — испытание: стоит его пройти — и все изменится. Какая же я была глупая. Чем больше я хотела подарить ее кому бы то ни было, тем меньше ее хотели. Нас обеих пинали как бездомных кошек; никто не позвал в дом, не дал даже корки хлеба, не погладил, даже не прошел мимо, не поддав так или иначе.

Затем я решила, что любовь — наказание, посланное мне за то, что посмела не просто прикоснуться — нырнуть в нее с головой. Только вынырнуть никак не получается. Я захлебываюсь в ее лаве, растворяясь в ней, и сама становлюсь лавой, но и огненная масса не принимает меня, выталкивая на поверхность обуглившимся бесформенным комком, и снова засасывает в свое кровавое болото.

Потом я стала бояться своей любви, которая, как магия, скованная ограничителями, бурлила, готовясь вырваться на свободу. Я хотела забыть даже само это слово, действуя, как и с именем милорда, по принципу: не называешь — не вызываешь. Не помогло. Я давила ее жестокостью, а она бушевала в моем теле, разрывая его на клетки.

И всегда она была наркотиком — неразменным и незаменяемым. Ту, что переполняла меня, не брали, но и той, что была мне необходима, не давали. Моя, нерастраченная, привязывает крепче Инкарцеро к тем, кому, я надеюсь, она хотя бы когда-нибудь может понадобиться. Чужая, необходимая, пролетает мимо быстрее снитча, не оставляя даже мимолетного жужжания сверкающих крылышек.

Сейчас я ненавижу ее — ту часть меня, от которой не могу избавиться. Ненавижу жар в груди, поднимающейся горечью к горлу. Моя душа давно разодрана на мелкие обрывки, которые уже и не кровоточат. Мне остается только смеяться, выплевывая их. Смеяться над собой, над всем и над всеми. И я не собираюсь никому объяснять, что этот постоянный хохот помогает мне просто дышать, помогает мне выжить.

Кто-нибудь там, наверху, кто мудрее и милосердней нас, пошлите мне дементора, чтобы он избавил меня от этой бесконечной казни раз и навсегда…

* * *

Я сама — уже давно — Азкабан. Я — крепость ужасов, замок, плодящий собственных дементоров. Стражи Азкабана высасывают самые лучшие воспоминания, говорите? Как бы не так! Они обходят мою камеру стороной. Им страшно приближаться ко мне. Мой крик: «Солнышко!» — несколько раз в сутки вспарывает тишину замка. Глупцы, сидящие в соседних камерах, думают, что я сошла с ума и принимаю свет факелов проходящих охранников за небесное светило. Но мы-то с тобой знаем, кого я зову.

Мои личные дементоры рождены ревностью. Жгучей, неистовой, беспощадной (а я-то думала, что уже забыла, как это — ревновать).

Дементор первый. Кто-то — не я — подходит к тебе. Твой взгляд загорается навстречу чужому. Ты улыбаешься не мне — ему.

Дементор второй. Он — не я — обнимает тебя, и не ко мне ты льнешь всем телом в поисках надежности, защиты и тепла.

Дементор третий. Губы — не мои — ловят твое дыхание. Влажные и слюнявые, они вжимаются в твои — нежные и чувственные, на которых еще не совсем зажили следы зубов от предыдущего вторжения. Чужой язык втискивается в твой покорно приоткрытый рот и бессовестно хозяйничает в нем. Ты прикрываешь глаза и подаешься навстречу беспардонному захватчику.

Дементор четвертый. Чужие руки смеют расстегивать твою мантию, но они никогда не смогут коснуться тебя так, как я. Я дотрагивалась до солнца, не боясь ожогов, а тот, другой, щупает только женское тело. Но с тобой рядом — он. Он аккуратно складывает на стоящий рядом стул твое собственноручно сшитое белье (вещи надо беречь — денег нет даже на необходимое), так же методично стягивает свою потрепанную одежонку, заштопанные носки, потертые трусы и с похотливой улыбкой идет к старой скрипучей кровати, где ты его уже ждешь на ветхих, многократно стиранных простынях.

Дементор пятый. Его корявые пальцы вцепляются в твои соски, которые я когда-то грела дыханием, и выкручивают их, будто вертят ручки любимого маггловского радиоприемника. Ты морщишься от боли и, притворяясь, что его действия доставляют тебе удовольствие, слегка шипишь и потом нежно целуешь его веснушчатые руки, покрытые цыпками, побуждая к дальнейшим действиям.

Дементор шестой. Его потные ладони блуждают по твоему телу. Его хриплый голос звучит у меня в ушах: «Ну, Молли, старушка, тряхнем стариной. Напомни, как здорово ты умеешь делать это». Он переворачивается на спину, подставляя свое обрюзгшее тело твоим ласкам. Твои роскошные рыжие кудри гладят его впалую волосатую грудь, твои шелковистые губы скользят по дряблым мышцам его живота. Даже я чувствую запах — запах пота, дешевого мыла и нищеты.

Дементор седьмой. Твой язык шаловливо играет с его висящей мошонкой, и яички под сморщившейся кожей поджимаются, а вялый член набухает, становясь неестественно багрового цвета. Ты касаешься его, как хрустального артефакта — бережно и любовно, кончиком языка выписываешь узоры, обрисовывая каждую складочку, пощипываешь губами вдоль вены, слизываешь соленую каплю на головке и вбираешь его целиком — до самого горла. Твои пышные волосы скрывают твое лицо, но я вижу, как, повизгивая и ахая совершенно по-бабски, крутится он, как капли пота текут по его обвисшей коже на линялую простыню, как он отстраняет тебя и, всхрапнув, кончает, забрызгивая свой живот и твои кудри белесой спермой.

Дементор восьмой. Ты шепчешь очищающее заклинание и продолжаешь ласкать его расслабленное тело. Он собственнически похлопывает тебя по спине, побуждая встать на четвереньки, чтобы ему было удобней. Пара щипков и несколько поглаживаний по внутренней поверхности бедер — вот и вся прелюдия. А потом он начинает тебя трахать. Через несколько фрикций он начинает тяжело дышать, снова покрывается потом, а затем дрожь пробегает по его телу, и он отваливается на бок с блаженной улыбкой.

Дементор девятый. Еще одно очищающее заклинание, и ты устраиваешься рядом с ним. Он кладет руку тебе на живот, в котором зарождались наши — не его — дети. Мои и твои. Мои. Чужие.

Дементор десятый. Утром ты начинаешь хлопотать по хозяйству: поглядывая на часы, показывающие местонахождение всех членов семьи, на которых не нашлось места для еще одной стрелки — моей, печешь пироги, готовишь обед, вяжешь свитера в подарок друзьям и родственникам — кому угодно, но не мне. В твоей жизни место есть для всех, кроме меня.

Мои дементоры — мои дети. Они рождаются ежечасно. Наверное, я их тоже люблю. Я забочусь о них, готовлю им пищу, только питаются они не пирогами и супами, а предательством. Вольным или невольным, осознанным или безрассудным, но предательством. Я перебираю воспоминания — о родителях, сестрах, друзьях, муже, — и мои дети растут и жиреют, наедают себе морду и отращивают брюхо. Они начинают капризничать: их теперь не устраивает обычное коварство, а подавай вероломство поразрушительней и побольней. Самое любимое их блюдо — мои воспоминания о тебе.

Теперь я точно знаю, что дементоры не поглощают души, высасывая их, не вытягивают приятные воспоминания, оставляя только холод и мрак. Они питаются сущностью человека, разъедая его изнутри. Мое порождение, они чуть было не уничтожили меня, мою прОклятую и проклЯтую любовь к жизни во всех ее проявлениях. И я начинаю смеяться.

Я хохочу, и они лопаются как воздушные шарики — один за другим, один за другим… Я хохочу, уничтожая их, а они, подобно кошкам тьмы, все равно льнут и ластятся ко мне, словно пытаясь что-то объяснить. Я хохочу, и магия моя взрывается, ломая стены древней тюрьмы.

И лишь сейчас, на свободе, я осознаю, о чем мои создания хотели меня предупредить.

Они говорили, что ты никогда меня не любила.