Лучи закатного солнца касаются розовых — под стать им — волос ведьмы. Она вздыхает и поднимается — пора лететь, чтобы сменить Гестию на посту в Министерстве. Старенькая «Комета», растопырив прутики, привычно вибрирует в руке, будто в предчувствии предстоящей «прогулки». Конечно, аппарировать было бы намного быстрее, но рисковать категорически нельзя, да и к тому же Тонкс всегда любила летать. Разве можно сравнить ощущение свободы и свежести с тем, когда тебя словно скручивает в тонкий жгут, сжимая внутренности?
Тонкс седлает метлу и взмывает в небо. Благо, уже весна, и пальцы не так коченеют под обрезанными перчатками. Добраться до места, встретить Гестию у входа, забрать мантию-невидимку, спуститься на дребезжащем лифте в Министерство — всё это легко до безразличия, всё это она проделывает уже автоматически. Так же машинально она пробирается по коридорам до входа в Отдел тайн, так же привычно погружается в спутанные мысли-планы-воспоминания. Она растворяется в пространстве — благодаря невесомой материи, и растворяется во времени — унёсшись в раздумьях далеко в прошлое.
Тонкс ещё помнит то время, когда для счастья нужно было всего ничего. Чтобы мама была рядом и пекла тыквенный пирог каждую субботу. Чтобы папа подкидывал к потолку и перед сном читал сказки добрым голосом. Чтобы чашки и локти бились реже. Чтобы поменьше наказывали и побольше давали сладостей. Когда: «Мама, можно ещё один “Друбблс”?» «Нет, Нимфадора, скоро ужинать». «Ну пожа-а-алуйста!» — и высветлить непослушные кудряшки, хлопнуть удлинившимися ресницами. И тогда мама улыбается своему ангелочку и, конечно, сдаётся: «Ну, хорошо. Но только попробуй не съешь рагу!» А потом за столом: «Мамочка, мне больше не хочется», — и небесно-несчастные глаза… Перед этими фокусами никто не мог устоять.
Тонкс рано пришлось узнать, что она волшебница.
— Почему у меня вчера вечером были длинные волосы, а теперь уже короткие?
— Ночью пришла мышка и отрезала…
В ответ Дора недоверчиво поджимает губки:
— А что сделала мышка с моим носом, что он стал таким худым?
От по-взрослому ироничного скепсиса дочери Андромеда невольно улыбается, а потом рассказывает ей правду. И эта правда оказывается ещё более чудесной, чем всё, что Дора могла выдумать, — а фантазией она совсем не была обделена.
Мама переживала, что её Нимфадора не сможет научиться контролировать свой дар, и всячески помогала ей справляться с нелёгкими способностями метаморфа. Чересчур подвижный и впечатлительный ребёнок все свои эмоции выплёскивал волнами стихийной магии и переливами причудливых метаморфоз внешности. Вот так с самого детства — все чувства на виду. И с самого детства — из крайности в крайность: или безмерная любовь, или мстительная злоба; или жизнерадостность, или горькая меланхолия до нежелания жить. Тонкс не привыкла сдерживаться, не знает середин и компромиссов. И в этом — её счастье.
* * *
Темнота ночи отливает синевой на коже узников, бредущих, словно колонна инферналов, по внутреннему двору тюрьмы Азкабан. Беллатрикс наклоняется и собирает ночную росу с верхней поверхности своих голых грязных стоп. Она растирает ледяную влагу по лицу — так у неё проходит ритуал умывания. Потом она идёт дальше.
«Прогулка» продолжается двадцать минут. За это время ничего не происходит — только один из заключённых вдруг падает, нарушая мерный зомбообразный строй, и корчится на земле. Его обходят и прокладывают новый маршрут, оставив несчастного за кругом. Упавший хрипит и харкает кровью. Беллатрикс приходится пройти по земле, впитавшей густо-красную влагу, босыми ногами. Она думает о том, что сегодня во внутреннем дворе тюрьмы прибавится ещё одна могила. Она вдруг начинает громко смеяться.
Беллатрикс ещё помнит время, когда ей для счастья нужно было всего ничего. Чтобы один за другим падали от её заклятий враги. Чтобы авроры не нашли очередной штаб их Организации. Чтобы была верной слугой своему Господину и соратницей своему мужу. Когда: «Ты слабак, Лонгботтом! Визжишь, как девчонка!» — и новая порция Пыточного. А потом: «Развяжи её, Барти, пусть тоже повеселится. Круцио!» — и угомониться, только когда Алиса упадёт на пол, потеряв явно не только силы и волю, но и разум.
Беллатрикс не привыкла сдерживаться. Всё, что ни начинает, всегда доводит до конца. И когда приходит решение принять Чёрную метку, и когда она уже находится в зале суда. До конца — это значит: не сдаться, не поступиться принципами, даже когда уже вроде бы незачем. И даже — когда гниёшь заживо в жуткой тюрьме, ежедневно мучимая сотней безмолвных стражей, тысячей поднимаемых ими из глубины души страхов и сомнений. Вера в Лорда не погасла в ней ни на минуту — цепкими костлявыми пальцами Беллатрикс хватается за неё, прячет под грязным тюремным рубищем как самое большое сокровище. Она хранит её бережно, словно ребёнка. У Беллатрикс есть вера, и в этом — её счастье.
* * *
На ярких волосах Тонкс полыхает рассвет, когда она, немного уставшая и измученная бессонной ночью, летит с дежурства в штаб Ордена. Древко метлы быстро покрывается утренней росой, и пальцы сковывает ледяной холод. По-весеннему пронизывающий ветер, бьющий в лицо, бодрит лучше нескольких чашек крепкого кофе. Всё-таки она очень любит летать.
Тонкс помнит, когда в первый раз поднялась в небо. Одиннадцатилеткой она уже впустила в себя свободу, позволив дряхлой школьной метле подхватить её в невероятном полёте. Она почувствовала, как буквально сливается с ветром, свистящим в ушах. Хотя, может, это свистела мадам Хуч — оттого, что Дора поднялась слишком высоко для хлипкой первокурсницы. Но преподавательница полётов сразу полюбила Тонкс — та уже с первых уроков сумела объездить непокорный снаряд и с невероятным упорством совершенствовалась от занятия к занятию. В воздухе Тонкс чувствовала себя по-настоящему свободной — ведь тут не было рыцарских доспехов, которые можно было задеть, или ваз, которые в её присутствии бились с завидным постоянством. Она была тут не слоном в посудной лавке, а настоящей птицей, свободной, к чему-то стремящейся… Она чувствовала себя счастливой и прекрасной.
* * *
Беллатрикс чуть не задохнулась от неожиданности, когда тюрьма сотряслась в громыхающем безумии. Тысячелетние камни скрипят, расшатанные неведомой великой силой. Засовы вибрируют, оглушительно гудят — и срываются. Кандалы на руках и ногах поддаются и рассыпаются в прах просто под её взглядом. Она… свободна? Она возрождена — как самая преданная из последовательниц.
Беллатрикс метнулась к выходу, ещё не до конца веря в своё счастье. Цепляясь за осклизлый тюремный камень стен длинными ногтями, она пробирается на внутренний двор. Ворота разбиты и зовут к себе покосившимся проёмом. Дементоры мечутся где-то слишком высоко, чтобы испугать и тем более остановить. И вот она уже стоит на скале и ловит капли прибоя в расставленные руки и открытый в хохоте рот. Хрип сбивает дыхание, морской свежий воздух пьянит. Она не сразу замечает, как за ней уже собираются другие. Она делает ещё шаг, оставив на скальном камне багровый отпечаток ступни, испачканной накануне кровью сдохшего узника. А она, хоть и готова была биться до смерти, выжила благодаря своей вере. И теперь отомстит — это точно.
Беллатрикс помнит, когда в первый раз пальнула Смертельным. Когда на её глазах они убили Розье — дорогого, а главное, такого нужного Лорду кузена. Кто попал под зелёный луч, она не заметила. Она только ощутила бешеную радость оттого, что оборвалась ещё одна бессмысленная жизнь. Радость и свободу — вот что дарили ей отблески изумрудных всполохов в глазах очередной жертвы. И теперь она сможет снова служить своему Господину, снова радовать его и радоваться самой. Беллатрикс опять рассмеялась, откинув голову, тряся поседевшими спутанными волосами.
Она была счастлива. И она была прекрасна в своём безумии.
* * *
Сова, принесшая очередной номер «Ежедневного пророка», беспокойно ютится на узком подоконнике, пока Тонкс ищет деньги. Уханье действует ведьме на нервы, и она всё не может справиться с завязками на кошеле. «Что за нетерпение?» — раздражённо думает Тонкс, отсчитывая серебряные монетки. Получив плату, птица тут же взлетает, громко хлопая крыльями. Тонкс разворачивает газету. С первой полосы на неё пялится её родная тётка — сумасшедшая Беллатрикс Лестрейндж.
Тонкс помнит, когда первый раз увидела это лицо на колдографии из маминого альбома. На ней сёстры Блэк ещё школьницы, каждая в форме Слизерина, но каждая — не похожа на другую. Не говоря уже о белокурой тёте Цисси, мама была не слишком похожа и на старшую свою сестру. В чертах её лица не было той тяжести и густоты, а наоборот, было видно благоразумие и упрямство. Когда шестилетняя Дора спросила, почему ей нельзя сходить в гости к тёте Белле, мама ответила: «Тётя научит плохому…»
Но теперь Тонкс просто необходимо выяснить, где может находиться сбежавшая узница. Не будь она аврором и членом Ордена Феникса. Не будь она наполовину Блэк. Не может быть такого, чтобы пятнадцать лет заключения не повлияли на воззрения человека. А Тонкс уже не шесть, её уже не научишь тому, чему она не хочет учиться.
— Откуда мне знать, Нимфадора? Я не общалась с ней с твоего рождения! — отзывается на вопрос мама и продолжает протирать вымытые тарелки, не спеша повернуться.
— А до этого? Понимаешь, мне нужно для работы… Я могу, конечно, взять в аврорате разрешение и допросить тебя официально. Но мама…
Андромеда вздыхает и поворачивает к дочери уставшее постаревшее лицо:
— Лестрейндж-холл. Это единственное место, связанное с ней, которое я знаю. Я ещё училась в школе, когда её выдали замуж. Координаты...
— Там наверняка мощная защита… — уже бормочет Тонкс сама себе. –Единственное, можно надеяться на кровь Блэков…
— Ты же не собираешься…
Но Тонкс уже схватила мантию и перепрыгнула порог.
* * *
Опрометчиво и глупо было соваться в незнакомое жилище тёмной ведьмы. Но кто, если не она? Как раз есть шанс познакомиться и, возможно, решить вопросы и разногласия. Тонкс ёжится под тонкой мантией, подходя к большому и мрачному особняку, и отгоняет тревожные, страшные мысли.
Живая изгородь выглядит как сплошная чёрно-зелёная стена, неухоженная и растрёпанная. Если сейчас ей не удастся пройти, всё пропало. Напрягшись всеми мышцами, Тонкс делает шаг. Пространство вокруг вибрирует и искрится. «Сейчас как долбанёт проклятьем, и прощай, Тонкс», — думает ведьма, вжимая голову в плечи. Но через несколько долгих секунд искры редеют и вовсе растворяются. Проход открыт? Или это ловушка?
— Была не была, — шепчет ведьма и решительно направляется к двери особняка. Ничего не ударило, и даже каменная горгулья с неба не упала. Значит, заклятие крови сработало.
Тонкс спотыкается о выщербленные ступени крыльца и чуть ли не падает, но успевает схватиться за массивное кольцо на двери. Оно оглушительно скрипит и громыхает выгравированным на нём клювом коршуна о дверь, прося разрешения войти. Дверь открывается почти сразу, и хозяйка близоруко щурится в темноту, пытаясь разглядеть гостя под светом люмоса.
— Тётя Белла… — как бы извиняясь, бормочет Тонкс и не может придумать причины визита. «Вот дура!» — срывается отчаянная мысль.
— Деточка, что же ты стоишь на пороге… — подозрительно ласковым голосом откликается Беллатрикс и впускает племянницу в затхлый холл.
— Мне некуда идти, тётушка… — Тонкс решила снять подозрения тонким голосом и небесно-несчастными глазами. Эти фокусы всегда срабатывали.
— Меда выгнала единственную дочь? Или тебе стало противно находиться под одной крышей с выродком-отцом? — Белла не спешит опускать палочку, светя прямо в глаза.
— Да-да, — поспешно кивает Тонкс, постепенно сгущая цвет своих волос, чтобы быть под стать Блэкам. — Вы же не оставите меня одну на улице?.. Мне страшно…
Беллатрикс с любопытством смотрит, склоняя голову то к одному, то к другому плечу, потом медленно кивает. Тонкс сглатывает комок в горле:
— Спасибо, тётушка! Да пошлёт Мерлин мир этому дому!
Беллатрикс смеётся:
— Уже более пяти веков этот дом хранят совсем иные покровители. И они предъявляют немалый счёт за свои услуги… Впрочем, проходи.
Тонкс следует за хозяйкой через холл к большой двустворчатой двери, обитой выцветшим и пропитанным пылью бархатом. За дверью оказывается спальня — видимо, единственное помещение, которое беглые узники пока приспособили к житью. Беллатрикс садится в единственное кресло, выбив из него пару пыльных облачков. Тонкс мостится на краешке тяжёлой двуспальной кровати. Хозяйка не успевает открыть рот, как гостья её перебивает:
— А можно вина?
Белла кивает и сама наливает из пузатой бутыли ярко-алую жидкость в два бокала. Вино слишком похоже на кровь, и Тонкс не может сдержаться, чтобы не передёрнуться. Словно читая её мысли, Беллатрикс вдруг произносит:
— Кровь никогда не станет водой, деточка. Даже если её разбавить грязью. Тем более — кровь Блэков. Понимаешь, о чём я?
Тонкс медленно кивает и облизывает пересохшие губы. Тётя продолжает:
— Я думаю, не слишком. Иначе не явилась бы сюда, сочтя меня наивной дурочкой. Ты ведь так считаешь?
— Нет-нет, я только…
— Хватит! — каркает Беллатрикс, и Тонкс подскакивает на месте, едва не выронив бокал. Кроваво-винное пятно расползается по покрывалу. — Инкарцеро!
Остатки вина покрывают каплями её мантию и джинсы, когда путы связывают молодую ведьму по локтям. Белла подходит ближе и отводит в сторону вьющуюся тёмно-фиолетовую прядь с лица племянницы.
— Чему ты удивлена, деточка? Я тебя не звала, ты сама решила сюда заявиться. Думала, я буду с тобой сюсюкаться? Ты — позор нашего рода! Позор! — Белла кричит так, что звенят стёкла в комнате. Тонкс понимает, что они в доме одни, иначе на крик давно бы сбежались. — Тебе досталась порция отменной крови! А ты! Ты!
Беллатрикс задыхается от гнева, выхватывает откуда-то нож и делает размашистый росчерк на щеке Тонкс. Потом слизывает с неё кровь, медленно, будто смакуя. Дора вздрагивает, у неё кружится голова от тяжёлого винного запаха и этого безумия.
— Даже грязная, кровь Блэков намного вкуснее любой другой, ты знала? Знала?
Тонкс не отвечает, её начинает колотить озноб. Белла с силой проводит большим пальцем по её щеке, собирая новую порцию сочащейся из пореза крови, и проводит им по губам племянницы. Тонкс невольно облизывает губы, ощущая кислинку на языке, и всхлипывает. Беллатрикс глухо смеётся и припадает губами к влажным губам Тонкс…
Закатное солнце рябит, проникая через витраж в окне спальни Лестрейндж-холла. Тонкс уже не в силах кричать — только воет протяжно и громко. Беллатрикс рассыпает по кровати тяжёлые чёрные кудри и заливается безумным смехом. Оседлав связанную племянницу, она доводит её до экстаза. Тонкс выгибается, стараясь не смотреть в горящие безумным огнём глаза тётушки. Боль застилает глаза кровавой пеленой, и ещё больше её мучает понимание: то, что делает с ней тётка, ей нравится. Она почти счастлива от пульсирующей внизу боли, которую облегчают прикосновения пальцев Беллы. Она почти прекрасна в своей беспомощности и покорности. Происходящее воспринимается как очередная авантюра, в которую Тонкс ввязалась, чтобы немного разогнать молодую и горячую кровь. А она, разогнавшись, сбегает по щеке солёной каплей, и ярко-фиолетовые волосы липнут к коже. Тонкс задыхается от бешеного ритма, слепнет от ярких звёзд перед закрытыми веками. Ей кажется, что это происходит не с ней, не здесь, не в этой реальности — настолько это волшебно даже для её пропитанной волшебством жизни.
Беллатрикс смеётся тихо и хрипло, вкрадчиво, самоуверенно. Понимание собственной власти пьянит её, делает её счастливой тоже. То, что она творит с собственной племянницей, радует её безмерно. Девчонка так беспомощна и слаба, так наивна, так мила в своей глупости, в своём неумении и нежелании сопротивляться. Это приносит даже большее удовольствие, чем муки жертвы под Пыточным. Костлявые пальцы Беллатрикс уже сводит судорогой, но она и не думает останавливаться. Если племянница умрёт так — это будет ещё лучше.
Вдруг смех Беллы прекращается. Она шипит и слазит с Тонкс, распластавшейся на кровати. Она горячо вздыхает в ухо жертвы:
— Лорд вызывает. А ты иди. Но если ещё раз… Если увижу тебя… Тебе не жить, деточка. Хотя бы это ты понимаешь? — и прокусывает острыми зубами мочку уха. Тонкс кричит снова.
Она вскакивает, освобождённая от пут, и быстрее кометы стремится к выходу. Пока не поздно. Аромат вина, крови и ещё чего-то тяжёлого и густого шлейфом тянется за ней. Тонкс знает, что конец этого шлейфа — в цепких пальцах тётки. И вряд ли она его когда-нибудь отпустит…
Тонкс не в силах аппарировать — слишком много в голове тумана, слишком быстро капает из уха кровь. Она седлает метлу и мчится прочь от земного притяженья и от этого кошмарного дома. Пока летит, её мучают сомнения — так ли ужасно то, что ей доставило удовольствие это смертельно опасное приключение? Первый раз в жизни Тонкс не может для себя решить — было ли плохо то, что она делала. То, что с ней делали. «Тётя научит плохому». Но откуда матери знать?
Тонкс думает о том, что было бы, если бы она воспитывалась, как настоящая Блэк. Что сказала бы сумасшедшая тётушка тогда? Была бы счастлива? Как разговаривала бы? Чем угостила? Тонкс никогда не найдёт ответов на эти вопросы. Но в следующий раз, когда встретит Беллатрикс, она постарается положить конец всем своим сомнениям. Очень стыдно думать такое.
Обжигающий свежий ветер стирает с лица Тонкс горячие слёзы. Больше в гости к тёте Белле она не пойдёт — она не сможет стать объектом для безмерной любви. А Тонкс не знает компромиссов. Она обязательно разрешит сомнения. Обязательно. Недоговорённости, пусть даже и с самой собой, — не по ней.
Vova
