Несколько часов до полнолуния

— Твои друзья меня ненавидят,— шепчет он, прижимая меня к стене и заглядывая в глаза.

— Да, ненавидят,— киваю я, поддаваясь ему, поддаваясь его резким движениям, разворачиваясь и тычась носом в холодную стену.

— Мне наплевать на это,— жарко шепчет он мне в ухо, пытаясь стащить с меня мантию через голову. Я воюю с застёжкой.

— Ты же понимаешь, я ничего не могу…— начинаю я, выскальзывая из мантии и боязливо поглядывая на гобелен, скрывающий вход в тайный коридор.

— Можешь,— он хватает мои руки, вздёргивает, скрещивает запястья, больно прижимает к стене, сильно сжимая своими цепкими пальцами.

— Но что я могу?— я вздрагиваю, когда он выхватывает волшебную палочку и, прокричав заклинание, связывает мои руки тугими волшебными путами.

— Ты можешь заткнуться,— запоздало отвечает он, стягивая с меня штаны.

Мой лоб покрывается испариной. Слух, и так обострённый до невозможности, улавливает каждый шорох, его сбивчивое дыхание и даже, кажется, учащённый стук его сердца. Я чувствую, как по голой спине стекает капля холодного пота, как проскальзывает между плотно сжатыми ягодицами. Чувствую, как напрягается, поднимаясь, каждый волосок на обнажённом теле, и ощетиниваюсь, скаля уже слегка удлинившиеся и заострившиеся клыки.

— Большой злой волк,— усмехается он, запуская обе ладони между моих плотно сомкнутых ног и разводя их в разные стороны, затем выпрямляется, берёт меня за бёдра и медленно тянет к себе.

— Вот так, хороший пёс,— шепчет он, и я слышу, как он возится со своей одеждой.

— Северус,— пытаюсь заговорить я, но в ответ снова только шорох,— они не такие плохие, поверь мне! Я могу попытаться поговорить с ними, я уже даже почти придумал…

Он с силой хватает меня за волосы на затылке, резко дёргает. Я вскрикиваю.

— Разве я не велел тебе заткнуться?— шипит он, резко разжимая пальцы. Мой лоб с глухим стуком врезается в каменную стенку. Я стою молча, продолжая прислушиваться к происходящему за спиной и дрожа всем телом. Кажется, проходит вечность прежде, чем он тяжело наваливается на меня и с силой, до боли, кусает за ухо. Я запрокидываю голову, из горла рвётся стон, слишком сладострастный, чтобы выдавать его за какой-либо ещё. Он усмехается, самодовольно и обидно, быстрым движением откидывая с лица длинную прядь чёрных, лоснящихся волос. Его холодные ладони скользят по моему разгорячённому телу, гладят против торчащей на груди и спине шерсти, спускаются всё ниже. Я выгибаю спину, отводя назад бёдра, и упираюсь лбом в холодную стену, зажмуриваясь. Он проводит тыльной стороной ладоней по моим бёдрам, гладит тонкую кожу на их внутренней стороне, проводит пальцами между ногами, вызывая во всём теле лёгкую щекотку. Я тяжело дышу, по-собачьи вываливая язык набок, сжимаю кулаки. В горле быстро пересыхает, и я издаю странный звук, напоминающий нетерпеливый щенячий скулёж. Он резко отдёргивает руки, и с азартом шлёпает меня по заднице напряжённой до дрожи ладонью.

— Продолжать?— спрашивает он хриплым шёпотом, и я вздрагиваю, чувствуя, как каменеет каждая мышца, а внизу живота становится горячо. С трудом сглотнув, я киваю, не открывая глаз.

Он снова усмехается; мой обострённый слух улавливает его еле слышный самодовольный смешок. Он лезет в карман, и я точно знаю, что достаёт оттуда заранее запасённый крем. Конечно, он всё это продумал, как продумывает каждый месяц. Я слышу, как шелестит сбрасываемая на каменный пол мантия, как следом за ней падает крышечка от флакона с кремом. Какое-то время он тратит на то, чтобы не торопясь, любуясь каждым своим движением, нанести крем на пальцы. Всё это время я стою, не шевелясь, и с ужасом понимаю, что, будь у меня хвост, я бы им вилял, и гадая, надел ли он в этот раз что-нибудь под мантию. Наконец, он делает шаг ко мне, и я выгибаюсь и отклячиваю зад, как последняя сучка. Он в который раз усмехается, и вводит в меня пальцы, другой рукой медленно, постепенно, сжимая мои яйца. Я издаю что-то между стоном и звериным рыком, закатывая глаза и погружаясь в какой-то мутный молочно-белый бред. Он двигает пальцы внутри, слегка сгибая их и разгибая, разводя и сводя. Я чувствую, как по всему телу, с лёгкой щекоткой пробиваясь через поры кожи, вылезают наружу прочные чёрные волоски, тут же становясь дыбом. До полнолуния остаётся всего несколько часов, и сильное возбуждение, сотрясающее сейчас моё тело, может спровоцировать чёрт знает что. Но ему, похоже, совершенно плевать на это, и войдя вдруг на всю длину пальцев, заставив меня снова вскрикнуть, он вдруг извлекает пальцы и после секундной заминки входит в меня, раздвинув руками ягодицы. Я на несколько секунд теряю дыхание, а он в пару резких толчков оказывается во мне полностью. Я жадно хватаю ртом воздух, чувствуя, как его член пульсирует во мне, чувствуя каждое его движение. Он двигается достаточно быстро, входя как можно глубже, и я чувствую, как его яйца похлопывают по моим. Я до крови прикусываю губы и сдираю ногти о каменную стену. Он наваливается на меня, и его рубашка (всё-таки рубашка!) в секунду пропитывается моим потом. Он протягивает руку, закапываясь пальцами мне в волосы, проводит по спине, груди, животу, и крепко сжимает мой член. Я рычу, скаля клыки, и он довольно хмыкает, продолжая двигаться и водя рукой вверх-вниз, от головки до самого основания. Его ладонь по прежнему остаётся холодной и влажной, и это прямо-таки сводит меня с ума. Он наваливается на меня ещё сильнее, быстро и порывисто двигая тазом, и сильнее сжимает мой член, переходя на ещё более резкий темп. Я чувствую, как колени начинают подкашиваться, как яйца поднимаются, напрягаясь, будто наливаясь кипятком. Он резко толкает вперёд бёдра и так же резко дёргает руку вниз, окончательно обнажая налившуюся кровью головку, и мне приходится что есть силы прикусить губу, чтобы не раскричаться на весь этаж. Я чувствую, как горячее густое семя бьёт из меня, стекая по его руке прямо на валяющиеся под моими ногами мои же штаны. Я пытаюсь отдышаться, когда он делает ещё несколько толчков внутри и выходит из меня. Ещё секундная заминка, и я слышу, как он шёпотом произносит заклинание; держащие мои руки путы исчезают, и я кулем валюсь на пол, прямо на те самые штаны, и, откинув со лба мокрую от пота чёлку, наконец-то получаю возможность посмотреть на него. Он, в одной чёрной рубашке, стоит прямо передо мной, изучая меня с застывшей на губах усмешкой. Длинные чёрные волосы, белая, чуть желтоватая, кожа, почти чёрные глаза. Он делает шаг ко мне, и я опускаю взгляд. Его член всё ещё напряжён, и он медленно, почти лениво, водит по нему двумя пальцами, не давая остыть.

— Иди ко мне, мой хороший мальчик,— тихо произносит он, слегка наклоняясь, берёт в ладони моё лицо, заглядывает в глаза. Я медленно поднимаюсь, становлюсь на колени, не в силах отвести взгляда от его, словно гипнотизирующих, глаз, напоминающих бесконечные чёрные тоннели. Он проводит ледяной ладонью по моему лбу, убирая с него волосы, ведёт руку дальше и медленно отводит голову назад, потянув за волосы на затылке. Я покоряясь, приподнимаюсь ещё, откидываю голову. Он нажимает длинным указательным пальцем мне на подбородок, и я безвольно открываю рот. Он делает ещё шаг ко мне, и осторожно проводит головкой члена по моим губам. Я глубоко вдыхаю и принимаю его в себя. Глубже, ещё глубже, прямо в глотку. Он испускает сдавленный вздох, я слегка напрягаю мышцы гортани. Он стонет уже более открыто. Я чувствую, что челюсть начинает сводить, и, от греха подальше, отпускаю его, перехватывая член у основания и начиная помогать себе рукой. Он тяжело дышит и шипит, будто от боли.

Я обвожу головку языком, забиваясь им в каждую складочку, сжимаю член губами, стимулируя нижнюю вену, и теперь он откидывает голову, зажмуриваясь. Ещё раз глубоко вдохнув, я снова ввожу его член в горло на всю длину и чувствую, как он начинает неистово пульсировать, а в горле становится немного солоновато. Я снова отпускаю его, начиная двигаться быстро, ещё яростнее лаская его языком. Пара сильных резких движений, и он вскрикивает, а мне в рот выплёскивается его горячее, солоновато-сладкое вязкое семя. Я сглатываю, отстраняюсь, и провожу его членом по опухшим, налившимся кровью, губам. Сперма попадает мне на щёки, губы, немного даже забивается в ноздрю. Я чихаю, отстраняюсь, и получаю последнюю порцию: на лоб и глаза. Почему-то это меня смешит, я издаю звук, похожий на хриплый лай, и провожу по глазам тыльной стороной ладони. Поднимаю взгляд и понимаю, что он тоже улыбается, и это выглядит так странно и непривычно, что я вдруг замираю, с недоверием глядя на него. Он тут же отводит взгляд, вытирает рукавом рубашки пот со лба, и резко наклоняется за штанами.

— Северус,— шепчу я, наблюдая, как он быстро одевается, влезает в ботинки, поднимает с пола и отряхивает мантию. Он молчит. Вытаскивает из кармана мантии пузырёк, кидает мне.

— Держи, заслужил,— он не смотрит на меня, просто быстро набрасывает мантию и идёт к выходу из потайного коридора.

— Северус,— снова зову я, осторожно поднимаю приземлившийся на мою смятую мантию пузырёк с драгоценным зельем.

Он останавливается, наполовину оборачиваясь. Но я не знаю, что сказать. Мне хочется объяснить ему так многое, но я знаю, что он всё равно не станет слушать, поэтому я просто тихо произношу:

— Спасибо тебе… за всё.

Он снова усмехается, но уже как-то беззлобно.

— Не за что. Встретимся за пару дней до следующего полнолуния, так?

Я вздыхаю, понимаю, что это абсолютно бесполезно, но всё равно предпринимаю очередную робкую попытку.

— Северус, послушай! Я могу попытаться убедить… если тебе нужна моя помощь…

Он смеривает меня презрительным взглядом, усмехается.

— Это тебе нужна моя помощь, волчонок, а не твоя мне. Так что, до следующего полнолуния?

Я вздыхаю снова и киваю. Он кивает тоже, не теряя больше ни секунды, покидает коридор. Я встаю, одеваюсь, вытираю лицо, приглаживаю кое-как волосы и устремляюсь в ванну для старост, боязливо оглядываюсь и сжимая в руке драгоценный пузырёк.

Когда я, хорошенько отмывшись и приведя в порядок одежду, захожу в общую гостиную Гриффиндора, все трое моих лучших друзей уже сидят в мягких креслах у камина, потягивая сливочное пиво. При моём появлении все затихают, смеривая меня взглядами.

— Ты как?— спрашивает Сириус, пристально глядя прямо мне в глаза. Джеймс вытаскивает из кармана мантии очередную бутылку сливочного пива, и бросает мне. Я ловко ловлю её, и открываю уже совсем изменившимся, волчьим, клыком. Питер вздрагивает и замирает, глядя на меня. Я вижу в его взгляде неприкрытое восхищение.

Друзья волнуются за меня, я это понимаю. Поэтому достаю из кармана и показательно опустошаю отданный Снейпом пузырёк.

— Теперь отлично,— улыбаюсь я, запивая зелье сливочным пивом, чисто для бравады. Конечно, Снейп предупреждал меня, что в сочетании с алкоголем зелье действует хуже, но немного сливочного пива ещё никому не мешало.

Джеймс встаёт, потягивается, берёт с кресла мантию-невидимку и, удостоверившись, что кроме нас в гостиной никого нет, поворачивается ко мне.

— Ну что, айда? Нас ждёт весёлая ночка. Бродяга, Хвост?

Сириус и Питер тоже поднимаются со своих мест и, вслед за Джеймсом, подходят ко мне.

— Мы с тобой, Лунатик,— улыбается Сириус и кладёт мне руку на плечо. Я улыбаюсь в ответ, смотрю в пронзительно-зелёные глаза Джеймса.

Я люблю и ценю своих друзей, за то, что они сделали и продолжают делать для меня. Но в такие моменты, как сейчас, я прямо-таки рвусь на части. Мне даже представить страшно, что сказали бы друзья, узнав, что я делал час назад и как много для меня делает другой человек, тот, которого они так ненавидят. И как много я готов отдать ему взамен, и как я бываю счастлив с ним…за несколько часов до полнолуния…