Маленькая девочка с копной темных кудрей, вечно насупленными бровями и задранным носом, в как-то ну совсем нелепо сидящей слизеринской мантии — вот какой запомнил он стоящую перед ним женщину. Да и она не так уж сильно изменилась, по сути: все та же аристократическая осанка ("словно палку проглотила" — всегда думал он), все тот же высокомерный взгляд королевы из — под тяжелых век… все те же кудри, все те же нахмуренные тонкие брови. Вот только в волосы как-то незаметно вкралась седина, лицо с резкими правильными чертами прорезали первые морщинки, темные глаза смотрели много более искушенно и холодно, а слизеринскую мантию заменило экстравагантное черное платье из шелка и бархата с бесконечными шнуровками и заклепками. Теперь — то он понимал, почему мантия так глупо на ней смотрелась: эта женщина была прямо — таки рождена для подобных нарядов, и даже в детстве что — то безумное и экстравагантное сидело на ней, как влитое, в отличие от банальной школьной формы.
В свои школьные годы он смотрел лишь на одну девушку, и до сих пор не мог ее забыть, но эту свою однокурсницу он запомнил незаметно сам для себя. И уж кто знал, что их судьбы совсем скоро переплетутся сами собой, и что она, едва закончив Хогвартс, выйдет замуж, а он окончательно потеряет ту единственную девушку, о которой мог думать, как о своей жене и матери своих детей. Что вскоре мир, который они стали создавать, рухнет на многие годы, а она сядет в Азкабан на долгих четырнадцать лет… И кто бы мог подумать, что спустя эти четырнадцать лет они снова встретятся, и все эти мысли, воспоминания, почти ощущаемые на ощупь, навалятся на него с неистовой силой, накрывая, будто морская волна… и с чего бы?
— Ну здравствуй, Северус Снейп, — произносит она своим неизменным хрипловатым голосом, — снова с нами? Снова с Темным Лордом? Ну — ну…
Она презрительно смотрит на него, а он лишь жмет плечами. Как обычно, холодно и бесстрастно. И это ее злит, он видит, как вспыхивает огонь в ее темных глазах, как нервно дрогнули тяжелые веки, как иссушенные Азкабаном тонкие аристократические пальцы нервно сжались в кулаки, как гордо поднялась некогда полная, соблазнительная грудь.
— Предатель, — шипит она, — что ты сделал для Темного Лорда за эти четырнадцать лет? Жил себе под прикрытием проклятого Дамблдора, в то время, как я…
— Сидела, запертая в Азкабане, — презрительно фыркнув, заканчивает он её гневную тираду, — чем, безусловно, очень помогла Темному Лорду вернуться.
Она задыхается от возмущения, и он видит, что только присутствие в комнате самого Темного Лорда удерживает ее от того, чтобы броситься на обидчика и расцарапать ему глаза ввиду временного отсутствия волшебной палочки.
— Я до последнего хранила верность Темному Лорду. Я умерла бы за него! И он не забыл, вызволил меня из заточения, допустил до своей руки, он…
— Довольно, Белла, — Лорду Волан-де-Морту довольно быстро надоедали её представления. Всегда так было, и всегда так будет, — идем, ты нужна мне сейчас.
— Да, мой Лорд, — она прямо-таки дрожит от захлестнувших её восхищения и желания услужить, и, бросив на ненавистного предателя очередной уничтожающий взгляд, бежит за удаляющийся фигурой в черной мантии.
Снейпу, провожающему ее взглядом, она напоминает жалкую комнатную собачку.
Он сам разворачивается, и выходит из комнаты через другую дверь, широким шагом пересекает гостиную, идет по темным коридорам и, преодолев тяжелые входные двери, быстро сбегает по парадной лестнице.
Он прекрасно владеет леглименцией и знает, что Темный Лорд вовсе не против чтобы он, Северус Снейп, проник в сознание самой верной из его слуг и знал, что сейчас происходит в комнате наверху. Так он уже сделал однажды, и будто бы под гипнозом делает снова, и он видит, как лорд Волан-де-Морт кидает свою комнатную собачку на огромную застеленную кровать, как взмахом волшебной палочки рвет на ней одежду, как сжимает ее исхудавшее тело своими неестественно длинными белыми пальцами. Как изламывает ее, жадно кусая и царапая до крови, стараясь вопреки своим убеждениям, чувствовать себя живым, не проведшим четырнадцать лет в жалком, бестелесном состоянии… Он видит, как она кричит от боли, как изгибается в его руках, но на лице ее все равно написано выражение истинного блаженства. Он не хочет видеть, но видит, как Темный Лорд расстегивает свою мантию и резким движением входит в нее, поставив по-собачьи, унизительно и так до слез правдиво, как двигается в ней, резко и порывисто, как на ее коже, там, где он сжимает пальцы, проступают багровые, чернеющие на глазах синяки…
Снейп, быстро уходящий прочь по дорожке, ведущей через большой неухоженный сад, слышит нечеловеческий крик, и не сразу понимает, что он доносится вовсе не из его головы, а из открытого окна особняка. Он не понимает, откуда, но знает, что будет дальше. Когда Темный Лорд насытится вдоволь, он бросит почти бездыханную Беллатрикс на постели и уйдет, позволив Нагайне ползать по изнеможденному телу женщины, щекоча ее языком, как бы давая понять, что это она и только она самая любимая женщина лорда Волан-де-Морта, а вовсе не это распростертое хрупкое ничтожество. Она помогла Лорду возродиться, а не ты, проведшая четырнадцать лет в Азкабане, бессильная и ничтожная.
А Беллатрикс будет просто лежать, не в силах подняться, плача от боли и невыносимого, переполняющего ее фанатичного счастья, пока не наберется сил и, с трудом встав и завернувшись в обрывки платья, крадучись, не проберется в свою комнату, куда, должно быть, блюдолиз Хвост уже приволок ее вещи…
Снейп трясет головой, отгоняя видение, и, глубоко вздохнув, разворачивается на месте, делая шаг в никуда, что бы спустя несколько секунд оказаться на дорожке, ведущей из Хогсмида к огромному замку за границей Запретного леса…
И перед его мысленным взором снова встает девочка с копной темных кудрей, в нелепо сидящей слизеринской мантии…
* * *
В темной гостиной дома Малфоев снова горит только камин. В углу, стоя на коленях, заливается слезами Нарцисса Малфой, с искаженными ужасом лицами замерли в нелепых позах оставшиеся Пожиратели Смерти. Лорд Волан-де-Морт рвет и мечет, и каждый из них сейчас в невероятной опасности. Битва в Министерстве проиграна, да и ее вовсе не должно было быть! Всего — то, что, требовалось Темному Лорду, это чертово Пророчество! Сколько он готовился к этому дню, а эти жалкие идиоты все испортили! И поделом им, пусть отправляются в Азкабан и посидят там, пока он, их Повелитель не решит иначе! Если вообще решит…
— А ты где был, Снейп? — поворачивается к нему Темный Лорд, вскидывая волшебную палочку.
Он отвечает, как всегда, спокойно и невозмутимо:
— Вы же понимаете, мой Лорд, я не мог прибыть в Министерство, члены Ордена Феникса поняли бы, что я работаю на Вас, многолетняя проделанная мной работа…
— Довольно, — холодно командует Темный Лорд, — можешь идти, я здесь закончу, и вызову тебя.
-Да, мой Лорд, — Снейп почтительно склоняет голову, и быстрым шагом выходит из гостиной, направляясь прямиком ко входу в подвал. Он почти уверен, что знает, что увидит там.
Он медленно спускается по каменной лестнице, легким взмахом открывает дверь, и понимает, что был абсолютно прав.
При свете нескольких догорающих свечей он различает скрючившееся на каменном полу тело. Ее лица не видно под растрепанными темными с проседью кудрями, платье изорвано, рука с сорванными в кровь ногтями ещё скребет щербатый камень.
Он подходит, медленно, бесшумно, присаживается рядом с ней, убирает с лица волосы. Ее тяжелые веки сомкнуты, губы чувственно приоткрыты, уголки рта перекошены гримасой боли, из одного на пол тянется тонкая струйка слюны с примесью крови. Он почему-то чувствует, как внутри все болезненно сжимается. Ведь она умрет здесь, а Темный Лорд даже не вспомнит, даже не пожалеет о своей действительно самой верной приспешнице…
Конечно, лорд Волан-де-Морт был зол на нее, конечно, ее постигло заслуженное наказание, но ведь нельзя позволить ей умереть здесь, вот так…
Снейп осторожно поднимает её голову, кладет себе на колени и быстро начинает читать одному ему ведомые исцеляющие заклятия, водя руками над напряженным, сотрясаемым судорогами телом женщины. Постепенно она начинает расслабляться, с лица спадает маска боли, и Беллатрикс опадает на пол, как срезанная с ниток марионетка. Снейп молча сидит на коленях, рассматривая ее лицо. Сейчас она как будто спит: рот расслаблен, грудь мерно вздымается, длинные ресницы слегка подрагивают. Даже ранние морщинки будто разгладились, только тонкие брови нет — нет, но съезжаются на переносице.
Так, в полном безмолвии, нарушаемом только редким потрескиванием воска в свечах, проходят долгие, тягучие минуты. Наконец, она резко открывает глаза и садится, озираясь.
— Легче? — тихо говорит Снейп, когда она наконец его замечает, — не дергайся. Ты ещё слаба, боль может вернуться.
Она смотрит прямо в его глаза, и в ее взгляде он читает удивление, непонимание и страх. Она не может понять, что случилось. Она должна была умереть, если Темный Лорд сам не пожелает спасти ее.
— Мой Лорд наказал меня, — будто вспоминая, говорит она, — что случилось, он послал тебя ко мне?
Снейп качает головой.
— Я сам пришел спасти тебя, ты можешь служить своему повелителю дальше, как служила. Можешь реабилитироваться. Только не попадайся ему на глаза пока,— он дает ей совершенно верный совет. Он уверен, что хорошо знает лорда Волан-де-Морта.
-Мой Лорд хотел, чтобы я умерла, — ошарашено вскрикивает она, резко вскакивая на ноги и покачиваясь. Тут он слышит в своей голове Его голос: Темный Лорд зовет его к себе, и он немедленно должен идти. Он тоже встает с пола, подхватывает ее под локоть, чтобы удержать на ногах.
— Тебе ещё не время умирать. Ты заслужила шанс, — и, легким движением тыльной стороны ладони проведя ей по щеке, он стирает уже засыхающую струйку кровавой слюны и выходит из подвала.
Слушая, как удаляются по лестнице его шаги, она медленно, как во сне, поднимает руку и касается щеки, по которой ее только что погладили. Впервые за много лет…
* * *
Она мечется по комнате, и глаза ее застилает туман. "Это только жалкие слезы", — думает она, и с досадой смахивает их с лица. Внутри нее борются две совершенно разных женщины, а точнее, то, что осталось от женщины; сильной, волевой, еще способной любить, и жалкая тень подобия домового эльфа, то, чем она стала, когда на ее руке выжгли Черную Метку. Она знает, что не должна делать то, что собирается сделать, но в то же время она уверена, что, по большому счету, Темному Лорду на это начхать. Он простил ее за тот промах в Министерстве. Все — таки простил, но велел пока не попадаться ему на глаза. Вот и ладно. Вот и к черту. Она подбегает к очередному огромному шкафу, неистово бросается на него, выбрасывает все вещи. Падает рядом с бесформенной кучей тряпок на колени, начинает расшвыривать их в разные стороны, бормоча бессвязно, "это не то, нет, нет, и это, и это совершенно не то"; так и не найдя ничего подходящего, она издает практически звериный вой и вскакивает. Подбежав к ростовому зеркалу в углу комнаты, она замирает, рассматривая себя. Высокая, худая, крутые бедра, тонкая высокая талия, все еще соблазнительная, хоть и немного опавшая, грудь. Впалый живот, длинные стройные ноги, аккуратный островок жестких волос на лобке. Лицо. Раньше она была невероятно хороша, но, по сути, и сейчас выглядит неплохо. Кожа, когда — то смуглая, теперь отливала синеватой белизной, распущенные кудри струились по спине до талии. Но все это ерунда, кого она пытается обмануть?
Все ее тело, казалось, навечно, покрыто синяками и ссадинами, оставленными руками Темного Лорда. Он всегда был жесток с ней, хоть ей это и нравилось, он насиловал ее, а не любил, но она и этим была довольна, и восхищалась им. Но сейчас она хотела не этого, хоть и с трудом верила, что из ее затеи выйдет что-либо путное. Она поднесла к носу предплечье, потом прядь волос, и с силой втянула в себя воздух. Темный Лорд часто говорил, что она насквозь пропахла Азкабаном, и потому, не один мужчина не захочет ее. Разве только он, из жалости к своей верной слуге.
Черт возьми, она два часа провела в горячей ванной с ароматическими маслами, она обмазана этими маслами с ног до головы, но ей все равно кажется, что ее кожа и впрямь пахнет сырым камнем, болью, отчаянием, страданиями и смертью тысяч волшебников. И в первый раз ей не наплевать на это. Не в силах больше терпеть эти мысли в своей голове, она хватает с пола длинную черную мантию с капюшоном, набрасывает прямо на голое тело, трясущимися руками затягивает завязки на плечах, и тихо выскальзывает за дверь. Длинный темный коридор, лестница, ещё коридор, гостиная, коридор, прихожая. Вот она уже сбегает по лестнице, и гравий на подъездной дорожке колет ее босые ступни. Выйдя из сада, она глубоко вздыхает, делает шаг в никуда…
Ее тело проскальзывает по невидимой узкой трубе, и она мягко приземляется в траву возле грязной вонючей речушки. Сходу срывается с места, в несколько секунд влезает вверх по склону и со всех ног бросается вперед, к своей цели, будто бы боясь передумать. Остановившись на крыльце, она несколько минут пытается отдышаться. Сердце бьется так, будто вот — вот выскочит из груди. Наконец, она с силой ударяет кулаком в тяжелую деревянную дверь. Он дома, и она это знает: в Хогвартсе еще вчера начались каникулы, больше ему негде быть. Она стучит и стучит, и почему — то дрожит всем телом… и вот она в очередной раз заносит разбитый в кровь кулак, когда…
Дверь резко открывается. На пороге стоит он: Северус Снейп, человек, неделю назад спасший ей жизнь. Человек, из-за которого всю эту неделю она не могла заснуть. Вот он: стоит перед ней, как всегда, в своей черной мантии, длинные черные волосы забраны за спину, стоит, скрестив на груди руки и буравит, буравит ее своими черными глазами.
— Северус, — слова застревают у нее в горле, глаза снова наполняются слезами, — спаси меня, Северус…
Он быстро оглядывается, не видит ли их кто, и резко, но аккуратно дергает ее за руку.
— Зайди.
Она подчиняется. Она привыкла подчиняться, да и тон, которым он сказал это… он не приказал, он будто пригласил… она идет за ним в гостиную, застывает в дверях… он проходит дальше.
— Вина? — предлагает он, и, не оборачиваясь, наполняет бокалы. Она кивает, будто забыв, что он не может ее видеть, и дрожащей рукой расслабляет завязки на мантии. Мантия соскальзывает с ее плеч и бесшумно оседает на пол. Снейп поворачивается именно в этот момент, держа в руках два наполненных бокала, и на лице его застывает изумление. Она делает к нему несколько шагов, берет из ставшей безвольной руки бокал и резким движением опрокидывает в себя. Вязкая красная жидкость течет по ее подбородку, шее, стекает на грудь.
Снейп не может отвести взгляда от этой струйки, и с удивлением ловит себя на мысли, что больше всего на свете хотел бы сейчас быть ей.
Беллатрикс допивает вино, тыльной стороной ладони вытирает налившиеся алым губы, смотрит ему в глаза.
— Я много думала, Северус, — тихо говорит она, и голос ее с каждым словом приобретает твердость,— я поклоняюсь Темному Лорду. Я не позволю предать его, не дам ему умереть или проиграть, пока я сама ещё жива. Но я все — таки женщина, и, когда ты дотронулся до меня там, в подвале дома Малфоев…
Но Снейп не дает ей договорить. Он берет ее за руку и ведет прочь из гостиной. Он отлично понимает, зачем пришла сюда эта сумасшедшая женщина, и хочет увести ее подальше от жадных ушей и глаз притаившегося за дверью гостиной Хвоста.
Он понимает, что тогда, в подвале, возможно, вылечил не только ее тело, но и частично душу. Он все ещё помнит эту своенравную растрепанную девчонку в нелепой слизеринской мантии. И он не должен допустить, чтобы то, чего она так страстно желает сейчас, произошло. Это может все погубить…
Но более безопасного места сейчас, чем его собственная спальня, опутанная, как паутиной, десятком защитных заклинаний, он не знает, поэтому, резко остановившись и открыв дверь, вталкивает ее в маленькую душную комнату так резко, как только может. Секундное прикосновение руки к ее обнаженной спине, и он чувствует, как ее колотит…
Стараясь оставаться беспристрастным, Снейп заходит в спальню сам, тихо запирает за собой дверь, заклинанием "Оглохни!" отрезает Хвосту последнюю возможность подслушать, и быстрым, легким движением палочки, зажигает свечи. Она стоит посреди комнаты, вся дрожа, оглядываясь по сторонам, как потерянный ребенок, и внезапно его собственная спальня начинает казаться ему ужасно захламленной. Он с удивлением понимает, что до сих пор держит в руках бокал с вином, и, не говоря ни слова, жадно прикладывается к нему.
Она не теряет времени, и крепко взяв его за руку, увлекает к большой, пыльной постели. Он, вопреки здравому смыслу, даже не пытается сопротивляться.
Она садится на край кровати, широко расставив ноги и откинув голову. Ее рот чувственно приоткрыт, тяжелые веки сомкнуты. Она проводит рукой по его бедру через легкую ткань, и бокал падает у него из рук, глухо бряцая о ковер и разливая остатки вина. Она тянет его к себе за край мантии, и он не может сопротивляться. Последние остатки здравого смысла разбиваются, подобно бокалу.
— Пожалуйста, — шепчет она, и он тянется к завязкам ставшей ненавистной мантии.
Почему нет, в конце концов?
Все равно все рухнет к чертям, Волан-де-Морт проиграл однажды и проиграет снова. А у него внутри за все эти годы накопилось невероятное количество нежности, тепла и ласки, которые он мог бы отдать той единственной, но отдаст здесь и сейчас своей маленькой девочке в нелепо сидящей слизеринской мантии. Он ещё успевает отметить, что без всяких мантий и платьев она выглядит значительно лучше.
— Ты невероятно приятно пахнешь, — жарко шепчет он ей на ухо, опускаясь на колени и, притянув вдруг переставшую дрожать женщину к себе за талию, крепко сжимая в объятиях, — похоже на вереск и дикую лилию, так?
Она придушенно смеётся, а он понимает, что медленно сходит с ума. Несмотря ни на что. И пусть все случится так, пока их заново создаваемый мир снова не рухнул к чертям…
Vova
