«Мой милый Северус, это моя несерьезная la plaisanterie facile, не вздумай меня за нее осуждать! Впрочем, можешь и осудить, я буду только рад отмолить потом свой маленький грех перед тобой. Представляю, как сейчас окрасил твои бледные скулы легкий румянец, цветом словно молодое луарское вино. Ах, Луар… Ты помнишь нашу весну во Франции, милый Северус? Как мы пьянели под цветущими каштанами Версаля! Я дарил тебе удовольствие на изящной кованной лавке шестнадцатого века, пел старинные гасконские романсы, мы до рассвета гуляли по Бастилии. Я декламировал для тебя Бомарше на французском, и ты пытался повторить без акцента. А с наступлением дня мы шли в Галери де Глас — этот огромный Зал Зеркал. Ты был в своем неизменном черном сюртуке, а я носил белый кожаный плащ, он был достаточно длинный, чтобы при случае укрыть нас обоих от любопытствующих портретов, хоть они были совсем не волшебные. Каждый раз, когда ты одевал свой любимый сюртук, я делал совершенно наоборот — ты же знаешь, как превосходно черное смотрится на белом. Представляю сейчас твой румянец, и мне хочется рассмеяться. Помнишь, как наши переплетенные тела отражались в зеркалах?
Ах, Северус, я скучаю по нашей весне, по душистым запахам виноградников старого Огюста, по темным лесам Арденн. Дождливый Лондон наводит на меня скуку, Нарцисса посредственна и надоедлива, мой Лорд все так же однообразен в своих приказах… Помнишь, как мы гуляли босиком по берегу Ниццы под полуденным солнцем? Я пил вино из твоих уст, а ты сердился и кричал, боясь, что я испачкаю твою белоснежную рубашку. Помнишь, как ее потом, сброшенную и зацепившуюся за куст сирени, трепал ветер, а я сцеловывал капли вина с твоей груди?
Милый Северус, не смейся над названием, которое мне вздумалось дать этому легкому капризу, что ты держишь в руках. Ты ведь знаешь мою страсть к восточным сладостям. И ты тоже — восточная сладость: таинственный и обжигающий, сладкий до горьких слез, всегда такой холодный и строгий — не знаешь с какой стороны подступиться, чтобы распробовать тебя сполна. Как я любил слизывать ванильную пудру с твоих тонких длинных пальцев! Ты был так весел и так дьявольски соблазнителен! Твое загоревшее горло в вырезе распахнутой шелковой рубашки — помнишь, ты тогда одел мою, белую? — до сих пор снится мне и сводит с ума.
Ах, наше лето в Алжире! Мы вкушали сочную мякоть груш на берегу Шотт-Мельгира, занимались любовью под раскинувшимся звездным небом в Аххагаре — там, в горах, мы друг другу дарили себя, наслаждаясь эхом наших стонов, я смеялся над твоими неумелыми попытками быть нежным со мной, а ты в отместку ставил на мне свое тавро. Помнишь Марокко, Северус? Мы курили настоящий марокканский гашиш в недостроенной мечети, и ты кормил меня с рук финиками — как сочны они были! — а берберский трубач наигрывал нам незаконченный «Реквием». Мы тогда ужасно повздорили! Ты решил, что я всего лишь играю с тобой. Как ты кричал, как обвинял меня в обмане и легкомысленности! Мой глупенький Северус, никогда наши встречи не были игрой для меня, наоборот, только в те моменты я и жил по-настоящему — легко, в удовольствиях, не задумываясь о последствиях и собственном статусе. Моя жизнь с тобой в эти краткие обрывки подобна легчайшей пляске эльфов, она одухотворена наслаждениями и пороком, ее не отяжеляет грубая материя, упрямая лондонская действительность. Я бегу от тяжести бытия к тебе — в парижскую весну или в летний Марракеш, так всегда было и всегда будет. Я себе могу позволить быть легкомысленным только с тобой, мой милый Северус. Не осуждай меня за это.
Ты — мой гений, мой порок, моя слабость и сила. Помнишь, как я, опустившись на колени, воздавал хвалу твоему телу в одном из алжирских портов? Я искушал тебя весь день, и ты, наконец, сдался. Как я ликовал, сломив твое сопротивление! Твои тихие стоны, раздающиеся в тени между огромными тюками с греческим шафраном, твоя рука, запутавшаяся в моих волосах, одуряющая жара, плавящая песок, и крики арабов, могущих обнаружить нас в любой момент — все это стало символом победы над тобой, мой гордый Северус.
Наша осень в Италии… Мои пороки и страсть всегда были созвучны ей. Помнишь, как ты любил меня на мокрой мостовой в одном из бесчисленных закоулков Вероны? Тогда был маскарад, и я, шутя, надел женское платье, шепнув тебе на ухо, что под ним ничего нет. А ведь ты сначала не узнал, кто перед тобой, только мой голос выдал меня. Как тогда потемнели твои глаза! Ты был одет как венецианский дож — высокий, темный, неизменно строгий. Твоя полумаска с черным пером, делала тебя загадочным и соблазнительным, и каждый обращал на тебя свое внимание, что невероятно злило меня. Я скрывался в толпе королей и инквизиторов, куртизанок и древних императоров, но ты неотступно следовал за мной. А настигнув — на мосту Понте Пьетра — сполна отомстил мне за ma petite rébellion. Но и я не остался в долгу — на следующий день я все утро флиртовал с хорошеньким гондольером, везущим нас по Большому Каналу к площади Сен-Марко. Помнишь, как красны были листья той венецианской осенью? Кровавый листопад вместе с начинающимся дождем навевал грусть, и мы решили укрыться в церкви Сан-Сальвадоре. События в той церкви даже сейчас вызывают у меня улыбку, а ведь столько лет прошло! Как ты был скромен и стеснителен, как шипел на меня, призывая к порядку и благоразумию, как старался не замечать моих откровенных взглядов, а потом и настойчивых прикосновений. Разве бог той церкви не велел нам любить друг друга, словно себя самих, мой милый Северус?
Осенний Рим, Северус, ты помнишь его? Это было в наше второе прибытие. Мы гуляли, гуляли всю ночь напролет, я читал тебе Цицерона, а ты в ответ мне цитировал Петрония, мы были счастливы тогда, на одном из знаменитых римских холмов, под затянувшимся грозовыми облаками небом. Ветер хлестал нас со всех сторон, мои волосы сплетались с твоими — все-таки, черное на белом изумительно смотрится, — но мы ничего не замечали. Я смотрел в твои глаза, как темны и теплы они были в тот момент! Потом хлынул дождь, настоящий осенний ливень, и мы поспешили укрыться в одном из монастырей. «Осень средневековья» — сказал ты, увидев там остатки пыточных приспособлений. Я в ответ сочинил какой-то каламбур, и мы посмеялись, но я запомнил, как полыхнули огнем твои глаза при виде кожаных ремней, мой страстный Северус.
Сицилийские поля были прекрасны! Мы пили белое вино, эту кровь богов, гуляя по бескрайним оливковым рощам. Ты срывал пшеничные колосья и рассказывал мне, где их можно использовать, а я слушал, совершенно не вслушиваясь, что ты говоришь. Твой голос, мой милый Северус, однажды пленил меня и с тех пор я его раб. Тебе, наверное, об этом известно?
Принц-Полукровка… Полудруг, полувраг, полулюбовь, полуненависть… Узнав о твоем предательстве Лорду, я был просто взбешен! Мне казалось, что ты предал меня, а не его. Я тогда долго кричал на тебя, обвинял во всех мыслимых и немыслимых грехах. Не выдержав, ты ушел. Это была зима в Швейцарии… Холодная зима, расставившая все точки над «i». Стемнело, но ты не возвращался. Как я тогда испугался, мой дорогой Северус! Испугался, что больше не увижу тебя, не почувствую. Так легко и беззаботно жить я могу только с тобой.
Ты вернулся ночью, замерзший, злой, такой закрытый и далекий. На улице было тихо, горы надежно защищали наш маленький деревянный коттедж от ветра. Тихо падал снег, в камине трещали дрова, и часы монотонно отсчитывали минуты. Мы смотрели друг на друга, не отводя взгляда, и тогда я все решил для себя. К черту! Только ты, в этой заснеженной и забытой всеми богами Швейцарии. Ты понял, почувствовал мое решение и слабо улыбнулся. Шел двеннадцатый час ночи, я приготовил грог, этот британский напиток, совершенно неуместный в Альпах, чтобы согреться, ты сбросил покрывало с бильярдного стола — что это был за жест! Так величественно и властно короли махали кружевным платком палачу — и мы начали партию. Но не судьба была ей закончиться, ты повалил меня на этот самый бильярдный стол, и, намотав мои волосы на кулак, грубо овладел моим телом, вбивая в меня слова, сказанные тихим шепотом под оглушительный бой напольных часов, отсчитывающих полночь. А позже, под утро, лежа в постели, я читал тебе доносы на Министра Магии, и мы смеялись, и это было прекрасно.
Скоро весна, мой милый Северус. Я буду ждать тебя на мосту Сен-Мишель, там, где ты впервые сказал мне «Je t'aime».
Vova
