Джейми и Песок Хроноворота

Куррент мьюзик: ЧЕртополох — "Милый дом"(Р.Р. Толкиен)

Иногда, на границе сна и яви, картинка возникает чрезвычайно четкая. Дом откуда — то изнутри, дурацкие самодельные вазочки с дурацкими сухими букетами, занимающие почти весь подоконник, и трещина-зазор на оконной раме, проступающая сквозь краску. Яркие носки в полоску, махровые изнутри и снаружи, растянутый свитер едва ли не до колен, желтая керамическая кружка — с отбитой ручкой, но все равно самая любимая… Все косое — кривое, самодельное и уютное невероятно. Даром что задувает сквозняком по полу просто как на полюсе — собственно, поэтому и в носках… И мысли лениво — уютные, неторопливые. Что в этом месяце денег наконец хватает не только на еду — квартиру — интернет, но и удалось что — то отложить на летнюю поездку к морю, что на кавардак в комнате и его уборку, пожалуй, можно и забить до завтра, а еще сегодня не надо готовить, потому что ловко спихнули готовку на Гермиону.

— В принципе, выглядит и пахнет почти съедобно. На ком проверять будем?

— На тебе, конечно! Эй, и на мне тоже, я же шучу!

На пару к желтой кружке—страхолюдине — чашка из тонкого белого фарфора, на кружевном фарфоровом блюдце, но с такой же вызывающе отбитой ручкой.

— Мерлин, ну вы маги или где, "Репаро" на первом курсе проходят…

- Отвяжись, Грейнджер. У нас душевное единство.

— Единство бардака у вас, вот что. Обленились. На полу помойка. В ванной кран течет. И в холодильнике мышь повесится скоро — если не с голода, то от тоски…

— Да нам здесь хоть месяц круговую оборону держать можно…

— Ага. Отстреливаясь гречкой и макаронами. Ноги в руки и валите в супермаркет, лентяи.

— Холодно!

— Плюс три! И воздухом все равно дышать надо. Не тебе, так хотя бы Драко…

Драко?

Что, гиппогриф его задери, он — то здесь забыл?! С неровными и во все стороны торчащими (Неровными? Торчащими?!), словно рожки у чертенка, белыми прядями волос, синим свитером, увечной чашкой в руках… Расположился, словно дома.

Дома?

Куррент мьюзик: Шмендра и Крыс — "Вей, мой ветер"

Совсем с первого взгляда любви не бывает. Не бывает так, чтоб поутру проснуться с внезапным осознанием: "Мать вашу гиппогрифом, да я влюблен по уши!". Маленький сорнячок, любовь, пускает корни глубоко — глубоко внутри, крепнет, разрастается потихоньку, а к тому времени, когда на поверхность проклюнется первый побег — осознание, там будет уже такая развитая корневая система, что и не вырвешь…

Он раздражал, он оскорблял одним своим существованием и видом, этот паршивый Поттер, тощий недомерок в одежде, будто снятой с огородного пугала — фу, маггловских обносках! Раздражал своими дурацкими очками, дурацкими вихрами, дурацкими вопросами на уроках, дурацкой невероятной удачливостью, придурочными друзьями — тьфу, нищеброд и грязнокровка, куда уж хуже… Наслать исподтишка какое — то неприятное проклятие, или Кребба с Гойлом натравить, пусть поколотят, и обязательно сказать что — то, чтоб взбесить его и его подпевал, чтоб рыжий стал красным, как рак, и кинулся драться, а девчонка — дура — разревелась...

Все то вспыхивало, то вроде бы утихало, но дальше становилось хуже и сильнее, все неуклоннее двигаясь к развязке. Если на первом — на втором — на третьем курсе все обходилось проклятиями и руганью, то с четвертого курса начало доходить до обычных драк. Так, чтоб в кровь разбить лицо, ссаживая костяшки о чужие зубы, впечатать в стену и…

А летом после четвертого курса поднялся из небытия Его Змеемордое Мерзейшиство Темный Лорд.

Мать часто плакала у себя в комнате, отец подолгу мотался неизвестно где, а потом запирался у себя, и частенько после таких "запирательств" от него изрядно попахивало огневиски. Но оба держались все так же прямо, и потому — приходилось тоже делать хорошую мину при плохой игре, хотя черная туча надвигалась на сознание все сильнее, так, что ощущение приближающейся грозы было почти материальным, так, что сердце больно сжималось, и кровь начинала бешено звенеть в ушах и капала из носа… хотелось проснуться, да. Чтоб снова все было как раньше. А семейный колдомедик что — то говорил про слабые сосуды, гипертонию и необходимость сменить климат, хотя бы до осени, до школы.

Потом, осенью, был Хогвартс, и это было немногим лучше, потому что не исчезнувшая, но просто слегка отодвинувшаяся на задний план болезнь — одержимость Поттером — вспыхнула с новой силой. Как назло, этот дурак все время нарывался. Это было манией, вроде как у грязнокровки — Криви, таскавшегося хвостом за гриффидорским выскочкой, почти привычка — знать о Поттере все и даже больше. Знать все его — безусловно, дурацкие! — привычки, выучить почти наизусть все его жесты и мимику — ужимки и кривляния! — знать, что потрепанная одежда — это не потому, что отвратительный неряха, а потому, что донашивает обноски за своими — тьфу! — маггловскими родственниками. Знать лучше его самого — что когда Поттер задумывается, то запускает пальцы в прядь волос надо лбом, а пальцы эти постоянно перемазаны чернилами и с не то накоротко отстриженными, не то с просто-напросто (и, скорее всего, так и есть) — тьфу, ужас! — обгрызенными ногтями.

Уже не вспомнится теперь, от кого услышал, что директор Амбридж, старая корова, на отработках заставляет его не просто строчки писать, а писать строчки зачарованным пером, его собственной кровью. Подумал, что вот же ловко придумала, приторная дрянь, а потом где — то по краю мелькнула мысль, что все это ей еще когда–нибудь припомнится.

Хотя, наверно, это и к лучшему, что осознание пришло намного позже. Дома властвовал уже не отец, а Его Змеемордость и сестра матери — сбежавшая из Азкабана тетя Беллатрикс. Ходили слухи, что у матери в семье и раньше были случаи поражавшего кого-то из родственников безумия, но сумасшедшие как — то очень быстро, почти так же быстро, как сквибы, исчезали — очевидно, ошибки природы и магии семейка Блэков успешно прятала… ага, под землей. Но тетю, безумную в своем служении Лорду, явно проглядели.

Шестой год прошел как во сне и закончился настоящим кошмаром. Если бы можно было бы Обливейтом удалить такой большой кусок воспоминаний — так, чтоб не превратиться в абсолютного идиота — первым бы подставился под палочку, лишь бы забыть его почти весь. Безнадежность, почти привычную мысль о том, что персональная Авада от Его Дерьмейшиства — только вопрос времени и мать жалко, и так до нервного срыва — дементор с ним, пусть уж скорее бы и лишь бы просто Авадой, а не Круциатусом сначала… И снова дурак Поттер, который ходит по пятам и как будто о чем — то догадывается, а потом — просто появляется не в том месте не в то время, и в итоге — на груди и руках так и остались шрамы от Сектумсемпры. Крестный, спасибо, вытащил — хотя появлялась иногда мысль, что зря. Зря, крестный, зря. Лучше б я тогда сдох.

Седьмой год тоже хотелось забыть. Хотя как раз в тот год впервые подумал, что нет никаких известий про Мальчка-Со-Шрамом — и то хорошо. Значит, живой, гриффиндурок, живой. Лишь бы живой.

Это было таким фоном, сквозь все прочее: никто не слышал о Поттере — значит, жив. Новая надпись на стене в коридоре — наверняка мелкая Уизли постаралась — значит, что — то да знают о нем... Значит, можно надеяться.

Неожиданная встреча в Малфой — меноре, когда пришлось, наступив на горло собственному ужасу, врать тетке — нет, мол, не узнал в этом подбитом криворылом оборванце Мальчика-Который… И, оказавшись у себя в комнате, прислониться к холодному оконному стеклу: "Как тебя там, Всевышний или еще кто, пожалуйста — пожалуйста — пожалуйста, если ты есть, то пусть этот живучий идиот непременно придумает что — то, чтоб выбраться, ему же всегда везло — пусть повезет и теперь…"

Побег этих.

И снова — тягучее безвременье в школе, куда мать отправила, чтоб не попал под раздачу Круцио от змеиных рук Его Поганости. Страх за мать, страх за отца и злость на него же, ведь кто втравил всю семью в эту мерзость, не Мерлин же… "А еще, Мерлин или Всевышний, как тебя там, пусть непременно Поттер останется жив, пожалуйста — пожалуйста — пожалуйста"…

Поттер, как всегда, прибывает вовремя.

Чтобы поднять на уши весь Хогвартс, чтобы выдернуть из загоревшейся Выручай — комнаты, полет через пламя — незабываемое ощущение, только вот волшебным его назвать нельзя, даром что пламя магическое…

Чтоб потом приложить Змеемордого Лорда Экспеллиармусом, чтоб все, наконец, закончилось…

Чтоб стоять и хлопать своими невозможными зелеными глазищами, весь в какой — то пакости, в какой — то копоти и дряни, с наливающимся кровоподтеком на скуле, с палочкой в грязной руке с обгрызенными ногтями… Как тебя там, Мерлин или Всевышний, просто спасибо, а сейчас подойти бы и встряхнуть этого дурака хорошенько, чтоб убедиться в полной его материальности, и заорать что — то обидное, чтоб подал голос в ответ, чтоб можно было накричать всласть, чтоб не смел больше так пугать, не смел умирать, придурок, не смел связываться со всякими Лордами, впечатать в стенку и…

А потом колдомедик, не семейный, какой — то другой, появившийся здесь из Мунго, что — то говорил снова про гипертонический криз и что все ерунда, надо просто побольше спать и почаще бывать на воздухе, ничего страшного…

Пригрезится же такое! Словно бы снова все наяву пережил. Как после битвы в Хогвартсе обнимался с родителями, а сам повторял: "Живой, живой, живой…" — не про них и не про себя, а про этого гриффиндорского ушлепка, а потом свалился в дурацком обмороке и из носа — кровища...

Куррент мьюзик: Хор университета — Гаудеамус.

В тот год в Хогвартс кроме семи курсов приехал еще один, сверх нормы — восьмой курс. Недоучившиеся по причине Дай-Мерлин-Последней Третьей Магической вернулись за парты.

Гарри, Гермиону и Рона без экзаменов были готовы принять почти в любой магический ВУЗ с распростертыми объятьями, но Гарри было интересно, каково это — просто жить — учиться и не задумываться о чем — то кроме экзаменов и квиддича, походов в Хогсмид и прочей веселой ерунды. Гермиона собиралась поступать на колдомедика, и потому — ухватилась за возможность наверстать упущенное… А Рона она не спрашивала, просто поставила перед фактом. Рон мялся, что — то бухтел на тему "Мать моя ведьма, уж так я соскучился по школе, что прям страшно…" — но отставать не собирался.

Как ни странно, таких было много. Как ни жутко — почти все, кто остался жив. Как ни удивительно — даже на Слизерин вернулись трое таких — Забини, Гринграсс и Малфой. И более того, когда Шляпа распределила по факультетам малышню — под распределение попали несколько детей постарше, лет по двенадцать — тринадцать — те, кто не поехал в школу в прошлом году, кого, должно быть, в два прошедших года прятали от войны родственники, и даже — один совсем взрослый, высокий и крепкий парень, попавший на седьмой курс Хаффлпафа. Шляпа долго над ним думала, и многие тогда посмеялись, что, видно, природа так сильно потрудилась над физической формой, что для мозгов сил осталось совсем немного.

Но смеялись немного, и как — то очень осторожно. Потому что все здесь — ну, может, кроме маленьких, вдруг поняли, что войны — что межфакультетской, что всей остальной — наелись на всю оставшуюся жизнь. Хватит. Может, восьмой курс в какой — то мере стал апофеозом этой попытки покончить с баталиями раз и навсегда. Рассудив, что полноценного курса на каждом из факультетов все равно не наберется, хогвартские наставники их объединили. Общий восьмой курс. Общие уроки. Общая гостиная и спальни — потому что факультетские общежития переполнены. И отдельная послепраздничная речь от директора МакГонагалл — все про те же терпимость и что хватит войн, а еще — что все здесь совершеннолетние и взрослые, но совсем пренебрегать школьными правилами все — таки не стоит, чтоб не подавать примера младшим, да и просто держаться в рамках установленных приличий… Это — выразительный взгляд в сторону Финнигана и Гринграсс.

Точнее, мистера и миссис Финниган. После этой войны — Гермиона что — то говорила, что после любой так, и даже что — то цитировала из своих книжек — у всех просто эпидемия началась всяких влюбленностей — любовей — свадеб. Те же Рон и Гермиона всюду бродят за руку и улыбки у обоих до ушей. Та же Джинни улыбается при встрече и краснеет жарко, так, что все веснушки куда — то деваются на фоне этого румянца. Тот же Малфой… стоп, Малфой — то тут с какого боку? С того, что привиделся в странном сне, немочь бледная, лучше, чем эксклюзивные кошмары от Волдеморта, но все равно приятного мало…

Куррент мьюзик: Secret Garden — Sleepsong.

У каждой семьи есть свои скелеты в шкафу. Скелеты, скелетики, скелетищи.

То, что дедушка никогда не любил папу и до сих пор недолюбливает — это скелетик, потому что всем известен и у многих такое бывает. Что когда родители поженились, то дедушка отрекся от па и не хотел его видеть и страшно ругался с бабушкой по этому поводу — тоже скорее скелетик, чем скелет, потому что потом все помирились. Что брат у крестного несколько лет после войны лечился от депрессии и пару раз его ловили с бритвой в руках — это уже скелет, потому что подрастают мелкие Фредди и Роксана, а им такое знать пока совсем ни к чему. Скелетом можно было считать и то, как папа иногда являлся из своих рейдов — сразу домой, а не к колдомедику — как в ванной закидывал в машинку грязную одежду и пил на кухне обезболивающее. Еще скелет — это когда крестная плакала у них на кухне и что — то говорила про "Ну да, она и моложе на пять лет, и ей не надо ни домой бежать, потому что дети, и следит за собой, что и говорить…" и вместе с папой пила из стаканов с толстым дном…

У Джейми раньше был свой собственный скелет — про прогрессирующую близорукость, астигматизм и "…в лучшем случае вероятна потеря зрения до восьмидесяти процентов на левом глазу и шестидесяти пяти — на правом…". Точнее, скелетом было то, что родители не знали, что он знает про эти проценты, растущие с каждым годом. Но потом было лето в больнице, где командовала крестная — то есть это сейчас она командует отделением, а тогда только — только начинала, просто ее уже тогда все или боялись, или мирно предпочитали слушаться — вот там, уже после операции, когда лежал с повязками на глазах, было по — настоящему страшно. Потому что вдруг снимут бинты — и все равно окажется темно… Но не плакал — потому что плакать было нельзя.

Скелетики в шкафу — то, о чем в семье не принято говорить громко, но почти все о них знают. Скелеты — то, о чем говорят за закрытыми дверями и что знать не полагается, ну, по крайней мере, Джейми или мелким — хотя все они уже достаточно взрослые… А скелетищ почти не встречалось. Потому что про них просто не говорят, даже если есть. Так вот, настоящий скелетище — это про младшую сестру крестного.

Не было строгим секретом то, что она давным — давно лежит в больнице, что именно лежит — и не более того, потому что никто не скажет, что с ней. Она как будто спит, но совсем не слышит и не видит ничего вокруг, и не просыпается уже много лет.

До самого больничного лета, когда из — за глаз много чего нельзя было делать — ни сильно бегать, ни лазать по деревьям, ни летать, Джейми оставалось одно из главных занятий — книги. Читать их или — потому что зрение перетруждать нельзя! — самому или кому — то из взрослых зачаровать книгу заклинанием Чтеца... Книг было много, спасибо па, а еще были библиотеки у дедушки и у крестной. Много книг, из которых Джейми больше всего нравились обычные сказки. Тогда–то он и услыхал про принцессу, проспавшую сто лет — что никто не мог разбудить ее, что дорожки к ее замку заросли колючим терновником, что сам замок уснул вместе с ней, и что сама принцесса не старилась за те дни, что пролежала в зачарованном сне. И это было любопытно — посмотреть на такую настоящую.

Хотя, конечно, теперь он понимал, что больничная палата мало похожа на высокую башню, а казенная кровать и клубок из малопонятных проводов, трубочек и чар — на ложе из чистого хрусталя… А саму сестру крестного он видел несколько раз на школьных фотографиях — вполне обычная девчонка. Рыжая, вся в веснушках. Даже нельзя сказать, что красивая, хотя папа вроде как был в нее когда-то влюблен.

Возможно, именно потому они с крестным пили и разговаривали вполголоса за закрытыми дверями. Точнее, пил только папа, а дядя Рон уже пришел пьяным. Что — то вспоминали про школу, крестный пытался поднять тост "С днем рождения, сестренка!", но в итоге пили с отцом не чокаясь. Потом зашумел и зафыркал камин — пришел па.

Вообще — то крестный у Джейми очень хороший, просто в нетрезвом виде делается иногда просто неадекватным. Вот и тогда начал нести околесицу про чувство вины и прочую ерунду, иногда называя па хорьком. Па, вернувшийся из лаборатории голодным и уставшим, как собака, слушал излияния крестного очень долго, минуты три, прежде чем бросил коротко:

— Уизел, заткнись.

Сказал, даже почти не повышая голоса, но от этих спокойных интонаций по спине бежали мурашки и хотелось спрятаться куда подальше.

— Гарри, иди наверх. Уизли, выбирай — или мирно отсыпаешься здесь и я прикрываю твою задницу от пинков за алкоголизм, или — получаешь между глаз протрезвляющее заклятие и гребешь к своей благоверной. Кстати, ее заодно и спросишь, почему аккредитационная комиссия зарубила нам разработки — которые, кстати, вполне могли послужить оживлению твоей сестры.

— У меня есть деньги…

— А у меня разрешения — нет. Половина препаратов, с которыми там приходилось иметь дело — экспериментальные, а другая половина — подконтрольные Министерству, официально запрещенные.

— Так они… что? Ее отключат? Отключат?!

— Нет. Просто не дали ни разрешения, ни грантов на дальнейшие исследования, а вежливо порекомендовали запатентовать то, что есть, и заняться чем — то более перспективным. Нет, пока не отключат. Но если так пойдет дольше — могут и отключить.

Такой вот скелетище из — за закрытых дверей. И даже понятно, почему: то самое "чувство вины", про которое говорил крестный.

— После того, как закончится эксперимент, все и прикроют. Что, Герм? Она знает, да. Не ори ты, башка и так гудит, как котел чугунный… знает, а что толку, она и так все, что смогла, сделала… Только нынешняя комиссия даже ей не по зубам оказалась. Как только закончим "Песок хроноворота", сразу и законсервируют, если не удастстся задним числом кого привлечь. Но это уже не ко мне вопрос… Нет. И это — тоже нет… Пошел на хер со своим темным прошлым!..

Кажется, дядя Рон так и заснул — там, за столом. А родители, невнятно вполголоса поругавшись у себя, разошлись по разным комнатам. Это было неприятно, очень. Лучше бы шумели на полную громкость, потому что потом быстрее мирятся, и тишину от заглушающего заклятия (в конце — концов, все уже достаточно взрослые и отлично понимают, что может твориться за закрытыми дверями) сразу отличишь от повисшей просто–тишины.

Никаких заглушек. Тишина. С шарканьем ног, мятным запахом успокоительного и приглушенного "Дракловы гриффиндурки!"

Куррент мьюзик: Тэм Гринхилл — Колыбельная для Тэлли.

Люциус Малфой был в ярости — это слабо сказано.

Он, всю жизнь твердивший об умении контролировать себя как об одном из самых важных, вынес все стекла в Белой гостиной плюс собственноручно швырнул в Драко чернильницей.

— Ты! Щенок сопливый! Решил всю семью опозорить?! Все, что было сделано ради тебя…

— Да. Ты отменно постарался, — Драко демонстративно потер левое предплечье. — Так, что позориться уже дальше некуда.

— Из рода прогоню и с гобелена выжгу, — теперь отец шипел. — Наследства лишу…

— На здоровье. Собственно, я только за вещами…

— Здесь твоих вещей нет! Пошел вон.

Должна была бы возникнуть пауза, чтоб Драко что — то попытался сказать, как — то оправдаться, но мальчик слишком уж равнодушно пожал плечами и пошел к выходу.

— И не возвращайся!

Предполагалось, что мальчишка вернется. Буквально через час — другой или день — другой, в любом случае — не больше месяца, Люциус не стал ни закрывать от него камин, ни говорить о чем–либо несостоявшемся отцу младшей Гринграсс. Старшенькая — то Гринграсс в том году выкинула номер, на восемнадцатом году жизни поспешно выскочив замуж за безродного ирландца, такого же сопляка, как она сама, и младшую теперь изо всех сил старались пристроить как можно правильнее.

Через месяц пришлось все — таки признать, что помолвка откладывается, потому что мальчик пока дурит. Мальчик, действительно, дурил. Мальчик совершенно в открытую жил с Поттером. В каком — то пригороде Лондона, на съемной квартире, будто последний нищий. Мальчик упоенно таскал маггловское тряпье, мерзкие и отвратительные тряпки, которые, словно белье или постель умершего от заразной болезни, надо бы сжечь где — то на заднем дворе — чтоб не прижилась никакая чужеродная дрянь в благородном и древнем семействе Малфоев… Мальчик поступал в университет — тут бы можно было пошевелить старыми связями, но новоявленный герой, а что вы хотели, быстро замолвил словечко за свою пассию, так что попытка образумить сопляка провалилась. А уж за учебу мальчишка схватился руками и зубами. Мальчишка защитился на бакалавра, потом на магистра. Мальчишка почти не появлялся на людях, видимо, предпочитая приличному обществу общество своих новоявленных дружков, нищебродья и грязнокровок, а если и появлялся, то непременно вместе со своим — тьфу! — любовником. Мальчишка становился каким — то стипендиатом, им можно было бы гордиться, если бы не… И однажды Люциус проснулся с мыслью, что мальчик не вернется. В тот день, когда утром шел к окну и вдруг упал, будто погано наложенным Обливейтом вырезали кусок воспоминаний — раз! — и очнулся в палате в Мунго.

— Цисса! — из горла вырывалось что–то похожее на сиплое карканье. Язык слушался плохо, а мысли путались, но главное Люциус все же вспомнил…

— Что, врача позвать? Воды?

— Цисса, он ушел!

— Кто ушел?

— Драко ушел! Сын наш! Цисса, он ведь насовсем!

И даже попытался встать с кровати, но мешала привязанная к руке прозрачная трубка…

Куррент мьюзик: Tom Felton — If you could be anywhere.

Было странно так, что хотелось плакать. Ощущение от того, что мосты сожжены, и от обрушившейся на плечи Драко свободы, было почти жутким. И когда шагал от главного входа в Малфой — Менор к воротам, откуда уже можно аппарировать, то держать спину прямо было очень трудно. Очень трудно давались ледяные голос и взгляд — на отца, как — то сразу ссутулившегося и постаревшего. Этот комок льда разрастался от ямки между ключицами, мешал дышать и говорить…

В тот день, плавно перетекший в вечер, они напились. Знатно так напились: сначала Драко отпаивался пивом, потом огневиски, а потом пошли гулять по маггловским барам, где уже никто не считал, сколько всего было выпито и чего именно. И почему в итоге оказались в квартире грязнокровки и Уизела, в гостевой комнате, больше похожей на не слишком просторный чулан для метел. В хибаре, стены в которой были, наверно, из картона, потому что когда уже в темноте как обезумевшие искали друг друга, воевали с застежками, по стене с другой стороны ощутимо грохнуло — кулаком, не иначе — и раздался бас Уизела:

— Заглушку поставьте, сволочи!

Стало невероятно смешно, просто до дикого хохота, до визга и истерики, так что за стеной снова раздался мат, оборвавшийся на полуслове — видно, заглушку таки поставила Грейнджер.

И можно снова было — хоть просто лежать рядом, отогреваясь всей своей заледенелостью, хоть целоваться до одури и плавиться от бесконечных поцелуев и поселившегося в телах лихорадочного жара, или заняться любовью... В похожем на гнездо ворохе разномастных одеял, на хлипкой кровати, трансфигурированной из раскладушки, быть какими — то абсолютно и безоблачно, одурело счастливыми.

К утру разрушаются чары, и двуспальная кровать снова становится раскладушкой. От двойного груза у раскладушки подгибаются ноги, и потому утро начинается с оглушительного грохота. Завтрак в тесной кухне — куда ей до обеденной залы в Меноре! — и Грейнджер в конце — концов бесцеремонно плюхается на коленки к своему рыжему: места для четверых здесь слишком мало. В ответ Драко пытается притянуть на коленки к себе Гарри. Ни серебряных приборов, ни утренних костюмов — разномастная утварь, самодельные вафли, каша, которую даже идентифицировать не получится, зато — теплый спросонья Гарри на коленках и возможность пнуть Уизела под столом в ответ на тоскливое "Извращееенцы!"

Гарри ищет жилье. В доме на площади Гриммо можно было бы разместиться со всеми удобствами и с подобающим Малфою размахом, но Гарри говорит:

— Не любит меня этот дом. И я его тоже не очень. Вроде бы память о крестном, и надежный, но какой — то темный весь… и Сириус его тоже не любил.

И предлагает что — то еще в центре:

— У меня в сейфе хватит!

Но теперь упирается Драко. Ему совсем не хочется жить в городе, а тем более — на деньги Поттера:

— Не ты берег, значит, и растрачивать нечего. Заработаю как — нибудь, мне место в аптеке у Раэллика предлагали, все — таки балл у меня высший по зельям. Да и практика нужна для университета все равно… Я хочу свежего воздуха, а каморка сойдет почти такая же, что и у Уизли. Лишь бы в стену никто не стучал по ночам!

И еще что — то, полыхая щеками от нахлынувшей обиды и осознания, что вот внезапно поменялись местами принц и нищий — и теперь любая, даже самая безобидная, попытка подарить чего-то или что — то такое же ненавязчивое начинает восприниматься почти как кровное оскорбление. Становится смешно и снова до одури жутко. Что не сейчас, но максимум через неделю — другую окажутся совсем — совсем наедине, в своих собственных (условно своих собственных) стенах и что все это, и все, что дальше будет — будет только им на двоих, их собственное, их собственная целая жизнь. А без парка с павлинами и фонтанов вполне можно и обойтись.

Куррент мьюзик: Otto Dix — Вальс.

В первый вечер угомониться пораньше не получилось, все засиделись за полночь.

Говорили — говорили — говорили, вспоминали — вспоминали…

Пожалуй, только Финниганы упорхнули из гостиной очень быстро, но кто бы на их месте поступил бы по — другому? Рон вовсю что-то нашептывал Гермионе, и до Гарри долетало, что лучше куда — нибудь подальше, потому что в комнате у парней гадюки уже улеглись спать. Гадюки — это Блейз и Драко. Они, действительно, ушли раньше всех, и было понятно, дело не в усталости, а в том, что просто не хотелось оставаться здесь, в одном помещении с дюжиной бывших "врагов". Никто не позволил бы себе ничего лишнего в их адрес, дело не дошло бы ни до дуэлей, ни, наверно, даже до мордобоя. Но змеюки предпочитали прятаться на всякий случай, и, скорее всего, правильно делали. Они все предпочитали ныне держаться стаей — как бы чего не вышло.

Измотанные за день, сокурсники уснули моментально, а Гарри не спалось. Не кошмары, просто с засыпанием все еще были проблемы. Именно потому он слышал из — за полога негромкий голос Забини:

— Просыпайся, твоя очередь.

В ответ — тихая ругань Малфоя. Шелест ткани, скрип матраца:

— Ну, спокойной тебе…

— Пошел ты.

Прошло еще сколько — то времени, прежде чем Гарри выбрался из — за своего полога. Так и есть: белобрысый не спал, сидел на подоконнике. Замотался в плед и сидит, мотая босой ногой. Смотрит из окна куда-то в темноту, потому что больше смотреть все равно некуда и не на что. И босая нога — будто странный маятник: туда — сюда.

— Что, караулишь?

Драко вскидывается, будто испуганный зверек. Не то, в самом деле, хорек, не то еще что — то мелкое, но когтистое — клыкастое — хищное.

— Не спится.

Голос у беловолосого сиплый, словно простуженный. Ноги обе теперь поджаты на подоконник, подбородком на коленки, обнять коленки руками — весь будто окукливается в своем пледе, прячется в раковину, как улитка. И только вжимается в стенку, когда Гарри подходит ближе.

-Боишься что ли?

— Нет. Строю планы по захвату мира.

Без очков и в слабом свете ночника у слизеринца не разобрать выражения лица, глаза выглядят вовсе черными провалами. И ясно, что боится просто отчаянно, даже совсем не то, что ночью их, спящих, заколдуют или банально побьют — просто страшно возвращаться в место, где столько успело случиться всякого. И что придется — нет, не драться, не защищаться — что придется как — то разговаривать, общаться, видеть всех, кого чуть не угробил в прошлом году или кого весь год травил, чьих родителей, возможно, в прошлом году не стало…

-А что ты их босиком строишь, холодно же…

То ли виновато бедное освещение, когда все вокруг серое или непрозрачно — черное, но бледная кожа кажется почти светящейся. А когда Гарри пытается подвинуть его, тощие ступни оказываются холодными, будто лед.

— Простудишься, дурак.

— Переживу.

Гарри вдруг понимает:

— Это чтоб не спать?

Малфой зыркает исподлобья:

— Тебе — то что не спится? Охраняешь мир и покой?

— Укроешь ноги — скажу.

Ночной разговор сильно отдает сюрреализмом. В одной реальности — уроки, сокурсники, недавняя война, вечерний треп ни о чем, сливочное пиво и тепло камина, в другой — холодный подоконник на двоих с Малфоем, будто белилами прорисованным поверх темного картона. И правила в этой реальности совсем другие, потому что слизеринец покорно прячет ноги в плед и освобождает место для соседа. И потому что драклов Поттер отвечает на прозвучавший ранее вопрос:

— Стараюсь слезть с зелий. Успокоительного, Сна-Без-Сновидений. А еще — альпразолам и азафен. Маггловские препараты. Просто постоянно пить ничего нельзя, потому что будет привыкание. Так сказали в Мунго…

— Альпро — что? Больше похоже не то на проклятия, не то на мат. Ты уверен, что этим лечат людей?

— Магглы — те же люди, если ты забыл.

Драко снова "окукливается" в своем пледе:

— Я хотел сказать — странные названия для зелий.

— Это не зелья — таблетки.

— Таб-лет-ки, — будто пытается запомнить Малфой. — Странные названия.

— Герм как-то рассказывала, что обычно называют их по составу, по назначению — сортируют в группы… ну, она же собирается на медика поступать…

Гарри еще начинает рассказывать, Драко отвечает или пытается ощетиниться в ответ, потом Гарри снова говорит… а потом замечает, что слизеринец подлым образом спит. Скукожившись под своим пледом на подоконнике.

— Шел бы ты в кровать, а?

Хорек пытается сообразить, что происходит и где он находится, но грозного хищника из него в тот момент не получается, потому что трудно выглядеть взрослым и грозным, если волосы торчат, словно пушинки одуванчика, во все стороны, а спящие глаза упорно не желают открываться.

— Спать, говорю, иди. Никто вас не тронет, нужны вы…

— А ты? — спросонья звучит хрипло. Даже чересчур.

— И я.

Гарри и вправду тоже ложится спать и, самое удивительное, — до утра засыпает без всяких зелий и таблеток.

Куррент мьюзик: Клод Дебюсси — Танец снежинок.

Утро, конечно, вечера мудренее, но после плохого, невнятного вечера доброе утро наступает чрезвычайно редко.

Вечер вышел неприятным, что и говорить. И когда все уже вроде как угомонилось, в коридоре на первом этаже полыхнуло белым и красивый серебристый сокол проскользнул сквозь дверь в кабинет. А голос у сокола оказался на удивление тонким и вдобавок заикающимся:

— Ммммистер Малфой, проссстите, что отрываю вас от отдыха, но в ттттретьем отсеке что — ттттто стттранное творится, вы не могли бы пппподойти?

Джейми слышал, как па у себя негромко сказал матом. А потом громко:

— Ждите, сейчас буду, — и светящийся крылатый змей растаял в темноте.

— Драко, что?..

— Ничего особенного, иди к себе.

Отец ушел, хлопнув дверью и тоже сказав шепотом, но матом. Кажется, на сон грядущий они поругались сильнее обычного. А дяде Рону было все равно, он спал беспокойным, но крепким пьяным сном на диванчике внизу и только пробормотал: "Надо забыть яблоню выключить…" Джейми как раз выбредал до кухни: из — за аномальной адской жары, не отпускавшей и в начале августа, в горле першило и постоянно хотелось пить. А еще, если честно, хотелось втихушку сожрать обезболивающего — кажется, ногу на своих сборах он покалечил сильнее, чем думал. Наследственность, туда ее…

Сквозь сон Джейми слышит, как над домом шумит гроза. Надо было бы встать, чтоб прикрыть окно, иначе утром весь подоконник будет залит, но ему лень. Он только прячется в одеяло от забравшейся в комнату прохлады. И думает, что у родителей громкая и тихая часть ссоры уже миновали и завтра предки будут мириться — а я все равно собирался к деду с утра, миритесь хоть… э… без заглушающих заклятий, и лишь бы бабушка не проведала про ногу, а то поставит на уши всех — а вот крестному будет плохо — и от похмелья, и от крестной. Нет, крестная дядю Рона, конечно, не побьет. Но отчитает в пух и в прах, а потом, по пути к камину, бросит ему, будто нашкодившему младенцу или коту:

— Рональд, домой.

И ведь послушается дядя Рон, побредет как миленький.

Неудивительно, что утром Джейми просыпается от очень громкого женского голоса.

— Рональд Билиус Уизли! Открой свои пьяные глаза и ответь, как у тебя вообще хватило совести остаться ночевать здесь?!

Кажется, крестная нынче в ударе или от перемены погоды бурно расшаталась нервами.

— Что за притон алкоголиков здесь… Джейми, дорогой, иди в кухню, завтрак на столе… что за притон вы здесь мне устроили?!

Пожалуй, именно тут до Джеймса окончательно доходит, что это — совсем не крестная, а абсолютно незнакомая женщина, не слишком опрятная тетка за тридцать, в домашней мантии, со стянутыми в пучок бледно — рыжими волосами и красным от гнева лицом… Так только рыжие краснеть умеют — чтоб веснушек становилось не видно. Грешным делом, Джейми подумал даже на "сучку белобрысую", которую два года назад так бурно проклинала тетя, но тут подал голос крестный:

— Джинни… ну не надо, ты хоть при детях — то…

Куррент мьюзик: Счастье (из мюзикла "Ромео и Джульетта").

Удивительно, но квартиру они находят практически сразу и совсем недорогую даже по маггловским меркам — вероятно, потому что находится она даже не в пригороде, а совсем уж у черта на куличках. Хозяйка долго распинается по поводу прекрасного места, парка через дорогу, идеального состояния ванной и кухни (тактично не вспоминая про трухлявые оконные рамы, обои довоенных времен, причем, похоже, поклеенные еще до Первой войны) и прочие прелести жилья. Драко интересует только отсутствие соседей — это дом на две семьи, и обе половины пока пустуют — и наличие камина, Гарри же вежливо кивает на щебетание старушки про недавний ремонт и что после того, как сдавала квартиру племяннику (Ага, потому — то тут и нет соседей. И свежий ремонт в самых, очевидно, пострадавших углах!) здесь даже — разумеется, за отдельную оплату, молодые люди! — есть интернет — линия… Гарри тоже уже не слушает, он видит, что Драко прилип к окну:

— Как у них это получается?

— Что?

— Ехать на этих палках с колесами!

Гарри смеется: оказывается, Драко разглядел на парковой аллее двух велосипедистов.

— Ничего особенного. Научиться легко, а потом не забудется.

— Ты… научишь?

— Ага. Эй, мы, наверно, снимаем вашу квартиру!

Хозяйка сияет, словно новенький галеон, но предупреждает почти строго:

— И еще — вы взрослые люди, но соседи здесь — люди все приличные и не потерпят лишнего шума. Так что вечеринки с алкоголем и девицами оставьте для специально отведенных для этого мест!

Гарри смеется и обещает:

— Хорошо, договорились! Никаких девиц!

Мать приходит в гости, когда они перебрались сюда уже окончательно, но разобрать вещи еще не успели — а точнее, просто не удосужились. Часть книг в "кабинете" лежит прямо на полу, в спальне разворошена кровать, в гостиной — свалка дисков с фильмами, мантии на спинке дивана и на люстре висит майка, прямо в прихожей припаркованы велосипеды, а на кухню лучше вообще не заглядывать. Драко шипит, что Грейнджер все — таки сдала их с потрохами, а Гарри радуется, что Нарцисса не пришла камином, иначе не миновать бы ей культурного шока. Потому что как раз залечивали последствия велосипедной прогулки и немного увлеклись.

Но Нарцисса вежлива и немногословна. Как ни боялся Гарри разговора о том, что род Малфоев все же не заслужил того, чтоб лишиться наследника, а местный дом больше похож на загон для гиппогрифов... Она расспрашивает про учебу, про дела, улыбается и кивает, и все пытается погладить Драко по волосам, будто маленького. А на последний свой вопрос явно решается очень долго:

— Тебе что — нибудь привезти из дома?

— Книжки. Я напишу, какие именно.

— А…

— А вещи — не надо. Не хочу вспоминать.

Нарцисса морщится, но не пытается спорить.

Позже — скорее всего, присланные с домовиками, появляются обещанные фолианты. Мать пытается как — то благоустроить их быт. Драко отказывается брать деньги, тогда мать начинает присылать то плед, то чайный фарфор… В эти дни вокруг них очень появляется много новых предметов: и велосипеды, и посуда, и смешная маггловская мебель, и странная, по — своему дурацкая, но такая удобная для совместных поездок и прогулок по парку или вечернего сидения перед телевизором, одежда. Новые привычки — потому что появилась работа и с сентября должны начаться занятия: у Драко — в университете, у Гарри — в школе при аврорате; потому что надо общаться с людьми, окружающими там. Потому что в гости приходят бывшие сокурсники — приходят, конечно, к Гарри, но никто не смотрит на Драко волком, а значит — надо поддержать беседу и составить компанию. Без предупреждения появляется Луна, сумасшедшая и неизменно доброжелательная, — притаскивает букетики сухоцветов в самодельных вазочках, сидит на полу с кружкой чая (материн сервиз почему — то очень быстро перестает существовать, посуда здесь вообще долго не живет: то летит в стены во время ссор, то спихивается со стола на пол в процессе примирения) и говорит, что они двое, Гарри и Драко — чрезвычайно красивая пара. Приходят без приглашения Грейнджер с Уизли. Грейнджер, конечно, не умеет вести светских бесед, но умные беседы с ней получаются неплохо. В конце–концов, именно она подбивает Драко на то, чтоб в доме появился еще и компьютер. А Уизли просто можно весело поддразнить, а если что — пнуть под столом и запустить банкой из — под пива. Это — их собственный дом, а о приличиях можно позаботиться в другом месте и в другой раз.

Куррент мьюзик: Айрэ и Саруман — Мирквуд.

И ведь действительно, иногда почти получается забыть про два последних года. Утром — в общей суматохе, пытаясь не забыть учебники, перья, свитки с заданиями, в Большом Зале — где все сидят за столами своих факультетов — будто раньше. На уроках — плевать, что ученики — давно взрослые, которых не напугаешь снятием баллов с факультета, а уж назначить взыскание — вовсе нонсенс… Тем более, сами ученики ведут себя так спокойно и сосредоточенно, как не вели в другие годы — и тут снова приходит мысль, что повзрослели детки. Или в выходные идут в Хогсмид, или на квиддичном поле выписывают вензеля в воздухе, или дурачатся на траве у озера… А еще — разнимают вздумавших помянуть старое младшекурсников, а после всех уроков весь восьмой курс идет помогать с восстановлением замка, потому что, как ни старались приготовить к новому учебному году, щербатые стены — лестницы — двери никому не нравятся. Не потому что отработка или кто — то просил — а потому что сами так решили. Вечером, усталые, болтают в гостиной, убегавшиеся, присыпанные каменной крошкой, оттирая пятна зелий с рукавов или пытаясь читать учебники, говорят все разом, оглушительно хохочут...

А ночью вплотную к изголовью подступают, не к темноте будь помянутые, "тени прошлого". Ночь — это другой мир со своими правилами и мыслями; мысли эти, тяжелые, неповоротливые и неоформленные, будто осенние тучи, давят и не дают уснуть. Рон, появляющийся в спальне через раз, и неизменно появляющаяся с ним в компании Гермиона подолгу шепчутся за зашторенным пологом… кто — то во сне бормочет или даже кричит — кошмары нынче не привилегия одного Гарри, тут есть, что вспомнить, каждому. А Гарри не спит, просто не спит. Потому что надо заканчивать с таблетками. Потому что, в принципе, он уже и засыпает без таблеток, просто гораздо лучше, чтоб время, оставшееся до сна, не ворочаться наедине со своими мыслями. Потому что потом, когда все утихнет, наступает его час.

С призрачным огоньком ночника, худой белоголовой фигурой на подоконнике, колючим пледом и своими собственными разговорами.

Ночью можно говорить про все, кроме того, про что говорить нельзя. Ночью можно сидеть, будто друзья, рядом на окне, можно даже прикрикнуть, чтоб спрятал ноги в плед — ледянущий весь! И даже подурачиться, пытаясь закутать. А еще — у ночи свои собственные странности — почему — то не получается сразу отпустить слизеринское недоразумение, только одну или две долгих секунды спустя. И облокотиться друг на друга, от души смеясь над каким — то похабным анекдотом… А Невилл со своего места откуда — то из темноты только бухтит на все на это:

— Совсем охренели, вам что днем не треплется?

Невилл умный, но ведь не поймет, что "днем" — это совсем не то. Днем — это почти чужие, Малфой — это как тень на заднем плане, не больше: прошлое осталось в прошлом, а в новом — слишком далеко. Днем никто не будет ржать сбесившимся фестралом или плеваться ядом, будто мантикора, но так, что на первое остается только смеяться в ответ, а на второе — не обижаться. А еще — всякие мелочи вроде бешеного одуванчика на слизеринской голове — когда он опять, уже не в первый раз, засыпает на окне. И как сопит в своем гнезде из пледа.

В пятницу Джинни подходит и спрашивает:

— Может, в выходные сходим в Хогсмид?

Гарри удивляется:

— Ну, так мы же вроде как все идем… — но спохватывается: — Да, я хотел сказать — конечно, пойдем! Посидим в кафе…

Совсем вдвоем идти все же не получается, потому что Рон и Гермиона тоже настроены на романтическую прогулку — а ведь мест для подобных мероприятий ныне не так много! — но прогулка получается хорошая. Джинни мило улыбается, Джинни жарко краснеет, Джинни держится за руку Гарри своей тонкой горячей ладошкой, а вечером, когда они уже возвращаются в замок, то ласково целует Гарри у входа в гостиную:

— До завтра, да?

Вся такая солнечная и светлая.

А за ночным разговором где — то за гранью реальности Гарри, почти привычно и мимоходом кутая в плед своего оппонента, вдруг думает, что руки у Малфоя вечно прохладные, будто у русалки. И следом, вероятно, по логической цепочке — мысль про то, что интересно, а как целуется хорек?

Куррент мьюзик: Канцлер Ги — Слетают на плечи...

— Джинни? — переспрашивает Джеймс, и тетка, обернувшись, переключается на него:

— Джеймс Сириус, если еще раз назовешь меня по имени, а не "мама"…

— Джин, ну ты что…

— Джеймс, иди завтракай! А с тобой я еще не договорила! Что за мерзость тут вчера творилась?

С кухней творится какая-то чертовщина — стены перекрашены, мебель почти сплошь чужая. Джейми хочется проснуться. А чужая Джин влетает на кухню следом, плюхает на стол миску с молоком и хлопьями:

— Ты почему не умылся?

— Я потом…

— Умоешься — тогда придешь!

Дяди Рона в гостиной уже нет, когда Джейми бредет через нее в ванную, — наверно, сбежал, не иначе. Камин в гостиной вдруг фыркает зелеными искрами, и Джеймс радостно кидается навстречу вышедшему:

— Отец! Что? Что случилось?

Отец выглядит не то, чтоб паршиво, но неважно — это да.

— Потом, Джейми. Лили и Альбус сейчас возвращаются. И с ними Скорпиус. Я знаю, вы не очень — то ладите, но уж будь добр, придержи свои эмоции…

— Почему все так?

— У Скорипиуса неприятности, так что он пока побудет здесь.

— Нет, ты не понял!

Отец морщится, трет руками виски — становится заметно, что виски у него густо — густо поседевшие, хотя еще вчера столько белого цвета на них не было:

— Джеймс, потом. Мы уже тысячу раз говорили на эту тему: пока не разберешься со своими "Троллями" — никакого квиддича, про все лето взаперти мне можешь не рассказывать. Извини, пойду предупрежу маму.

Он, отец, выглядит потускневшим, будто припорошенным серой пылью, а еще — он сутулится. Уходит в кухню, аккуратно изнутри прикрывает двери и что — то начинает говорить этой Джин… Маме? Да не смешите моего гиппогрифа… Джин в ответ выдает не разобрать что, но громко и визгливо.

"Это все сон, — думает Джейми, — поганый сон, не надо было обезболивающее зелье колой запивать, да. И я сейчас проснусь!"

Камин снова плюется зеленым, и выпускает троих подростков: двух парней и девчонку.

— Скорп, что за херня? Во что ты-то там влип?

Скорпи, взъерошенный, бледный, с тоскливыми сырыми глазами, вместо ответа шарахается от Джеймса, будто не старшего брата увидал, а опасную дикую тварь.

— Мелкий, ты что?

"Мелкими" младших было назвать сложно: близнецы были почти одного роста с Джейми, а Лили, которой в мае только — только пошел четырнадцатый год, уже почти догоняла близнецов — "мелкими" можно назвать иногда, чтоб не забывались и помнили, кто тут главный. Но уж никак нельзя было ожидать, что в ответ на слова Джейми Скорп примется молча плакать.

— Пойдем — ка… — Ал аккуратно берет под локоть Скорпиуса и уводит прочь, обходя старшего брата по широкой дуге.

— Знаешь, — говорит Лили, точнее шипит, как злая кобра, — я раньше думала, что ты — просто дурак, бладжером последние мозги вышибло или с метлы так на**нулся, гребаный, мля, новый Мародер, мало ты их травил в школе, мало ты до Ала догребывался дома, что он почти все каникулы в Меноре живет, а не здесь! Но знаешь, у дураков тоже совесть есть. А ты — не дурак, ты — сволочь!

И костлявой ладонью отвешивает Джеймсу звонкую затрещину.

В кухне визгливо ругается Джин.

— Что с вами со всеми, с ума посходили?

Джейми перехватывает Лили и слегка встряхивает:

— Ты хоть ответь по — человечески, что там случилось?!

Лили пытается снова ударить или пнуть, но быстро сникает.

— Джей, а ты человеком тоже будь иногда, а? Не до твоих закидонов сейчас, правда. Мать у Скорпиуса сегодня ночью с собой покончила.

— Мать Скорпиуса? Ты что!

— Ничто. Она вообще — то тихая была, хорошая такая, всегда здоровалась, улыбалась, деточкой называла, правда, не запоминала почти ни хрена… Она ж и вроде бы лечилась как — то… а сегодня ее нашли — она уже остыть успела. Крови целое море, говорят. Будь человеком, не трогай Скорпа, хотя бы счас.

И Лили уходит следом за братьями.

Братьями.

Братьями?

Джейми долго стоит посреди комнаты, глухой и ослепший от навалившегося осознания, что весь этот неуютный кошмар — совсем не сон. Джин и Гарри орут друг на друга в кухне из — за желтой стеклянной двери и хреново поставленного заглушающего. Из комнаты Ала тянет мятой и валерьяной. Хочется сбежать. И Джеймс шагает к камину с горстью Летучего пороха:

— Малфой — менор!

Как Джеймс не улетел вместо менора куда — то к мерлиновой матери — совсем непонятно — руки трясутся и даже язык заплетается.

В Меноре удивительно пусто, все будто вымерло… "Неудачное сравнение!" — понимает Джейми, несясь к кабинету Люциуса: если не дед, так кто же еще разберется в этой ситуации? Но в кабинете дверь нараспашку и издалека слышно ровный голос па:

— …тория была невменяема уже несколько лет, можете сами поговорить с нашим семейным колдомедиком. Более того, какое — то время стоял вопрос о признании ее недееспособной. Но мое заявление было проигнорировано, так как ее сочли неагрессивной и потому не представляющей опасности!

— Я сожалею, — сухо ответил чужой голос.

В кабинете были еще трое человек, и в глазах начиналась резь от нестерпимой яркости их форменных аврорских мантий.

— Я сожалею, но в предсмертной записке миссис Малфой довольно четко изложила причины своего поступка. Она обвиняла вас, и вам стоит сейчас пройти с нами — пока только для дачи показаний, разумеется...

Джейми едва успевает нырнуть в первую попавшуюся дверь, когда в коридоре раздаются шаги папочки и авроров. Они идут в каминный зал.

— Дед, ну где же ты… — в отчаянье хочется побиться головой об стену.

— Поаккуратнее, молодой человек! Это французские обои, и я совсем не хочу, чтоб их кто — то пачкал.

И вот тогда Джейми уже не хочется ничего, разве что сесть на пол и заплакать. Потому что дедушка Люциус смотрит на него с ожившего фамильного портрета.

— Дед…

— Мы знакомы, молодой человек?

— Когда ты умер?

— А вам не кажется, что это бестактный вопрос? Как вы сюда попали?

— Камином, мелкие пришли — он был еще не закрыт…

— А, теперь, кажется, понимаю — Джеймс Поттер — младший. Гриффиндорский герой, который собственного брата за попадение на Слизерин так затравил, что бедный мальчик боится бывать дома? Вам — то что здесь могло понадобиться?

— Дед, почему все так? Что случилось?

— Молодой человек, у меня есть все основания полагать, что ваш единственный дед — это Артур Уизли. Потому что мой сын навряд ли польстился бы на вашу матушку. Даже под Империо. И потому — вон!

— Я не понимаю, что случилось, но вчера все было совсем по — другому, правда! Все было не так, родители вчера вечером ругались из–за пьяного дяди Рона и потому, что у па не дали добро на новый проект про песок хроноворота в лаборатории и он пришел злой и с больной головой, а потом в самой лаборатории что — то случилось, его вызвали… а утром все было не так! Чужая Джинни, которая требовала, чтоб я звал ее мамой, и отец тоже думал, что так оно и есть, и они кричали потом друг на друга и мне говорили, что никакого квиддича, пока не исправлю "тролли", а я "троллей" ни разу еще не получал, только когда на первом курсе мне Финниган дохлую крысу в котел подкинул и все зелье на профессора Лонгботтом... я в квиддич не играю! Я ж летаю хуже дохлой вороны, нельзя же было… я в футбол только… От меня братья шарахаются, а Лили говорит, что я, урод, всю дорогу их доставал. Я сюда — а здесь па обвиняют, что он довел до самоубийства свою жену…

— Ах, Асти. Бедная девочка, — если б можно было что — то прочитать по выражению нарисованного холеного лица, то деду эту Асти было жаль не больше, чем прошлогоднего снега в мае месяце. — Чистая кровь, но мозги оказались слишком жидкими, что ж, мне в укор, что не смог рассмотреть, что за порченный фрукт мне подсунул Эймос… А ваша матушка, в таком случае, кто?

— У нас нет матери. У меня, Скорпи, Ала и Лили — два отца.

Дед морщится и рявкает:

— Что за чушь! Что за бред ты тут несешь!

— Я говорю правду. Дед, я… я знаю, что лежит в голубой шкатулке в сейфе с ба… Нарциссиным приданым.

Дед снова морщится и явно начинает злиться:

— Могли проболтаться. Нарцисса или Драко — Скорпиусу, а он — своему альтер эго, ты же мог просто подслушать, маленький благородный гриффиндорец…

— Я учусь на Равенкло! Дед, когда тебе было шесть лет, ты в первый раз в жизни аппарировал и попал в маггловский парк. Ты встретил у пруда двух мальчиков, которые запускали кораблик…

— Хватит. Я не знаю, кто ты и откуда можешь знать это.

— Я, — выдыхает Джейми, — Джеймс Сириус Поттер, ты сам рассказал мне и про парк, и про бабушкин сейф еще до школы. Сегодня утром я проснулся — и внезапно оказалось, что мои родители не живут вместе, один из братьев — неродной, что умер… умер…

— Дорогой и любимый дедушка?

— Извини, я нечаянно! Что сам я — не то просто отмороженный на всю голову дурак, не то — еще и изрядная сволочь при этом… Что па обвиняют в какой — то ерунде, а его тогда даже дома не было, его же вызвали в лабораторию!

— Какую, к дементоровой матери… что ты там про лабораторию говорил?

— Па вызвали на работу, в Визард Интернум — что — то там у них случилось в третьем отсеке.

— Знаете, Джеймс, Драко никогда не работал. Нигде: семейные дела и банковские проценты — это все дает вполне пристойный доход, не такой, конечно, как до войны, но… Но сегодня ночью я почувствовал возмущение магического фона, как раз где — то в стороне лаборатории менора, а нынче утром уже другие портреты мне донесли, что Асти перерезала себе вены — она где — то нашла скальпель. Теперь, похоже, я даже знаю, где именно. Она уже несколько раз пыталась что — то с собой сделать, на всех стеклах в доме теперь чары неразбиваемости, столовое серебро — подавалось исключительно тупое, да и домовики за ней следили почти круглосуточно… она все — таки нашла выход, девочка…

— Дед, ты гений!

Джейми подскочил с пола.

— Дед, ты… — он прижался лбом к краю рамы. — Я не знаю, что случилось сегодня и что можно исправить, но я очень постараюсь… Я — в лабораторию!

— В доме полно авроров, идиот!

— Я под теневыми чарами, я могу... Они же потопчут и перепутают все следы, все перевернут!

— Ты хоть знаешь, куда идти, внук?

— Я жил здесь каждые каникулы!

— Ну… иди.

И уже вслед:

— Удачи, Джеймс Сириус.

По правде говоря, Джейми надеется именно на удачу — что удастся обнаружить хоть что — то, что прольет свет на природу случившихся изменений. Или хотя бы удастся собрать как можно больше следов, чтоб вернуться в дом отца и там, в тишине, уже подумать, рассортировать данные и начать пытаться что — то делать, чтоб вернуть все на места.

А вот в лаборатории удача неожиданно от Джейми отворачивается.

— Так — так, кто тут у нас?

Аврор почти бережно придерживает Джейми за шиворот.

— Мистер Малфой зачем тебя прислал, малыш?

— Никто меня не присылал, я сам!

— Сам? Похвально. А зачем?

— Мне…

"Все равно объяснять правду бесполезно, — думает Джейми, — но должно же хоть что — то…"

— Я — Джеймс Сириус Поттер, и я не верю в причастность па… мистера Малфоя к случившемуся.

— Во как. А счас и проверим!

"И я сюда больше не вернусь в любом случае", — понимает мальчик. Мало кто мог ожидать, что Джейми уйдет из профессионального захвата с такой легкостью — спасибо, папа, научил. А вот с левой ноги бить не следовало, она ж, зараза, только подживать начала…

— Сученыш! Я тебе… — благодушие слетает с аврора моментально, и в следующую секунду Джейми летит на пол, сметая на своем пути склянки и котлы. Руки — будто ошпаривает, в голове взрывается фейерверк, а секнду спустя потолок начинает темнеть и быстро крениться.

Куррент мьюзик: Алькор — "Столетняя" цыганочка.

Он лежит на траве где — то на обочине. Смотрит в облака и думает, что, кажется, наследственность не пропьешь и не проиграешь: первая аппарация, да еще и из защищенного чарами места — правда, защищенного чарами фамильными, которые всячески оберегают членов семьи… Еще Джейми думает, что на редкость бездарно провалил свою попытку исследования. А когда снова открывает глаза, то видит над собой бледный крашеный потолок с моргающей лампочкой и неприглядную старуху в белом халате:

— Что, очухался? Кто тебя так?

— Не спрашивал — не знаю. Побили и на стекло упал…

— Да уж вижу…

Джейми узнает, что городок называется Белсбри, что его нашла какая — то из местных жительниц, подобрать побрезговала, но "скорую" вызвала.

— Только — только вроде лето поспокойнее выдалось, — вздыхает медсестра. Ей явно скучно: — Зима — не пойми что, то собаки бродячие кого — то порвут, то дом чей — то на воздух взлетит — да врут небось, что проблемы с отоплением были, это ж как эпидемия шла, наверняка террористы постарались, и весна как проклятая, и неужто опять… ты хвойное дерево из пяти букв не знаешь?

У нее журнал с кроссвордами. И Джейми только охает, как следует разглядев обложку. А точнее — дату на обложке. А точнее — год.

— А число сегодня какое?

— Пятнадцатое. Долго ты в отключке был. Побили вроде так, только руки шить пришлось, а коленку еще до драки тебе где — то уделали… ну, может, по голове просто попало так сильно…

Два дня спустя его выписывают. У Джейми волшебная палочка, не первой свежести куртка, джинсы и ботинки, подаренные все той же старухой — медсестрой, денег — четыре галеона и пара фунтов, руки в бинтах и почти никаких мыслей про то, что делать дальше.

Наверно, существует единственное приемлемое решение для всей ситуации, и Джейми им пользуется.

Оказывается, аппарировать — не так уж и сложно, как казалось. Главное — как следует представить себе цель… Гораздо сложнее — дойти от Хогсмида до Хогвартса — колено протестует отчаянно. И уж совсем невыносимо — стучаться в ворота школы.

Директор МакГонагалл выглядит гораздо моложе, чем Джейми ее помнит, но и гораздо задерганней.

— Что вас привело?

Джейми говорит правду, только без подробностей:

— У меня никого не осталось, мне негде жить и мне некуда идти. Но я — волшебник, и хочу дополучить образование — правда, за учебу платить мне нечем, но я в свободное время работать могу...

Директор МакГонагалл смотрит на голенастого, нескладного, плохо одетого хромого парнишку с руками в повязках и только вздыхает:

— Зовут — то как?

Парнишка шмыгает носом и отвечает:

— Нил Хаггети.

Куррент мьюзик: Тема Шира (кф "Властелин Колец")

Не лучшее время для перемен.

Магистратура и диплом выпили у Драко крови столько, что ни одному вампиру не приснится в самом сладком сне. Драко мало спит, ест на бегу и то, что подвернется под руку — а подворачивается или какая — то не то несвежая, или просто условно съедобная дрянь, норовящая вылететь обратно, он уже несколько раз ругался с Поттером, чтоб тот не устраивал в холодильнике помойку. Из — за плохого сна и общего нервного состояния начинает шалить магия — так, что в университет и на работу Драко даже не рискует аппарировать и мотается камином… Хотя это с самого начала было ясно — что диплом у Драко будет краснее некуда, а сразу по окончании университета ему предлагали замещать одного из заведующих лабораториями в "Визард Интернум", где Драко теперь работал — после войны в стране осталось не так много зельеваров высокого уровня: кого — то убили, кто — то, кого не тронули в правление Лорда, предпочел уехать в более безопасные места. Так что про не самое красивое "темное прошлое" предпочли забыть и распахнуть гостеприимные объятия талантливому студенту. Да и платили в "Интернуме" — не сравнить с аптекой.

Драко даже думает, что было бы неплохо снять и вторую половину дома, а то и выкупить его весь — сделать нормальную библиотеку — особенно после того, как гребаный Поттер случайно проливает кофе на "Консервирующие и стабилизирующие чары для субстратов". Скандал получился грандиозный: во — первых, Драко приучен уважать книги, а о каком уважении может идти речь, если на чужой справочник с размаху проливаются пол–литра горячей коричневой жидкости (и ведь чистящие чары к книгам применять нельзя!), а во — вторых, Драко настолько вымотался в последние дни, что готов заавадить любого, кто подойдет к нему.

Но буквально на следующий день после того, как приходит мысль про библиотеку, возле соседнего крыльца появляются автофургон и грузчики — кто — то все же польстился на вторую половину дома. А еще через день на пороге нарисовывается она — их новая соседка. Кстати, тоже заавадить бы эту молодую маггловскую версию мамаши Уизли: соседки — местные, что помоложе, притаскивавшиеся знакомиться в первые полгода житья здесь, слишком усердно старались произвести хорошее впечатление на молодых симпатичных парнишек. Так, что даже пришлось наложить на калитку и дверь отводящие чары. А еще хочется заавадиться самому — потому что новая соседка притащила с собой, очевидно, не найдя ничего лучше, рыбный пирог. Пирог, свежий, еще горячий, лежит в корзинке и пахнет. Непередаваемо. Божественно. Восхитительно. Так, что Драко чувствует себя паршивым книззлом, последним помойным котом — за такое угощение он готов продать и душу, и уж тем более — распахнуть дверь, изобразив самую радушную улыбку.

— Будем знакомы, — приветливо оскаливается рыжая маггла, — Дервал Хаггети.

Лето приходит точно по календарю, невероятно жаркое и душное такое, что впервые за последние несколько лет снова ломит виски и все плывет перед глазами. Не хочется ни на работу, ни в парк, хочется тряпочкой валяться где — нибудь, где работают охлаждающие чары — а дома Поттер опять забыл их обновить, сволочь, у Драко же в ответ на попытку колдовства получилась глыба льда размером с лошадиную голову, рухнувшая на стол…

Один раз Драко становится плохо возле дома — чтоб не упасть, он садится прямо на землю в саду. Рядом бесцеремонно плюхается гулявшая здесь же рыжая Дервал и протягивает пластиковую бутылку с непонятной мутной смесью:

— Домашний лимонад. Правда, я уже отпивала, но я не заразная.

"Докатился, — думает Драко, — видел бы отец, как сижу под кустами с малознакомой магглой и даже пью с ней из одной бутылки…"

Но окажись тут даже Люциус Малфой с авадой наизготовку, Драко бы не смог оторваться от питья — простой воды с лимоном, мятой, сахаром и мелкими островками льда… Потому что, будь эта Хаггети хоть трижды магглой, еда в ее исполнении заставляет Драко терять рассудок и волю. Плевать на все — Драко сидит в тенечке среди роз, пьет кисловатый лимонад и счастлив от такой малости.

— Дерьмо погода, — вздыхает Дервал, — думала, меня одну так мотает, но я — то беременная, тут все понятно…

— А я совсем заработался с дипломным проектом, — одними губами отвечает Драко. По ногам снова медленно расползается обморочная легкость. Несмотря на которую, он поднимается и, не прощаясь, бредет в дом. А минуту спустя из окна вылетает сова с письмом, в котором всего три слова: "Грейнджер, надо поговорить".

Куррент мьюзик: Канцлер Ги — For M.C.

В тот день, второго мая, когда заканчивается Третья Война, Драко решает, что норму по всяческим просьбам, которые у него есть к Мерлину, Всевышнему или еще как его там, он перевыполнил на годы вперед. И потому — постарается теперь не искушать судьбу. Ничем — ни просьбами, ни своей с самого начала обреченной безответной любовью.

Но одно дело — решить, что пора завязывать с этим, а другое — отказаться от предложения вернуться в школу, "потому что в прошлый год учением тут даже не пахло…" Ну, Поттер же герой теперь, а героям школы не нужны — им везде рады и так. А потом — увидеть за гриффиндорским столом знакомую макушку и подумать, что сбылась одна из самых несбыточных его просьб: прошлого года не было. Все вернулось на круги своя.

Драко старается не искушать судьбу понапрасну, но тогда судьба сама начинает подкидывать подарок за подарком. Общие уроки для Слизерина и Гриффиндора случались и раньше, но теперь, на восьмом курсе, уроки общие все. Общая спальня и общая гостиная — да издеваются тут над Драко, что ли?

Драко старается без необходимости ни с кем не заговаривать, кроме, пожалуй, Забини — чтоб в первый же день не случилось никаких неприятностей, они договариваются, что спать будут по очереди — представителям побежденной стороны просто необходимо держаться вместе, дабы победившая сторона случайно никого не добила — ни морально, ни физически. А еще он надеется, что перманентный недосып будет глушить все прочие пожелания.

Но с первого же вечера все идет наперекосяк: Поттер внезапно выбирается из своей кровати — чтоб забраться на подоконник и сесть рядом. Поттер не пытается хамить или нарваться, он просто говорит. Как с давним знакомым.

Драко даже не всегда улавливает, о чем именно говорит Поттер в тот вечер, больше прислушиваясь к тому, каково это — сидеть с ним рядом, не то на расстоянии вытянутой руки, не то — не совсем подобранной ноги. Так, чтоб прошибало жаром от каждого неосторожного касания…

Это только на короткую секунду — жар. А потом — ровное тепло, которое расползается по всему телу и путает мысли, делая их медленными и ленивыми, — Драко сильно вымотан последними днями: суд над отцом был неделю назад, и теперь, в Хогвартсе, где теперь все начинается заново, Драко начинает "отпускать". И неожиданно для себя Драко засыпает.

Днем Драко отлично осознает неправильность происходящего, и напоминает себе, что не должен допускать подобных вещей. Отцу не пришлось отправляться в Азкабан, но штрафов и ограничений в качестве наказания он получил в полной мере — теперь Драко должен сделать все, чтоб обелить имя семьи. Но ночные разговоры к этому явно не относятся.

Тем более не относится сюда то, что хотя плед на окошко притаскивается самый удобный и даже подстилается подушка — апартаменты восьмого курса находятся в башне, и никакие строительные чары не спасают окна от сквозняков — Драко сидит на окне непременно босым. Это нечестно даже по отношению к себе, ведь чтоб не было потом стократ больнее, не стоит давать себе какую — то надежду, но здесь и сейчас по — другому не получается, и Драко каждый раз выпрашивает: хороший долгий разговор — своим приходом на окошко, холодной коленкой — ласковое тепло чужой ладони…

"Это просто ночь так действует!" — объясняет себе он. Днем — уроки, гул в голове от легкого, но постоянного, недосыпа и ожидание вечера, вечер — гул в голове от недосыпа и приливающей крови, уроки и ожидание ночи, а ночью — голоса на окне, полувыпрошенные забота и ласка и мысль, что, наверно, невероятно хорошо засыпать на плече гриффиндорца.

И Драко радостно хранит их общий секрет, про который старается думать кратко: "Ничего особенного!" Только сердце как–то чересчур больно екает, когда видит рядом с Поттером красивую и повзрослевшую мелкую Уизли.

И, несомненно, именно необходимость обелить имя и письмо отца, в котором тот просит присмотреться повнимательнее к младшей Гринграсс, заставляют Драко улыбаться буквально сквозь зубы:

— Астория, не желаешь прогуляться в выходные до Хогсмида?

Астория Гринграсс с шестого курса Слизерина стала одной из обожательниц Драко едва ли не с первого года — исправно присылает открытки ко всем праздникам, всегда пытается угостить полученными из дома сладостями, мямлить при встрече не начинает, но краснеет до корней бесцветных волос, а когда на четвертом курсе Драко идет на рождественский бал с Паркинсон, то роняет пару слезинок. У нее, у Астории, кукольное лицо, огромные голубые глаза и светлые, просто бесцветные, волосы — она вся похожа на дорогую фарфоровую куклу, такая миниатюрная и безупречная. А улыбка — вовсе картинная:

— О, Драко, я с радостью! Как ты думаешь: в девять — это не слишком рано?..

А Драко думает о зеленых глазах под пушистыми девчачьими ресницами, о мелких веснушках, пробивающихся сквозь смуглый походный загар, о жилке на запястье и жестких, словно выточенных из дерева, горячих ладонях.

— Ну почему, отличное время!

Куррент мьюзик: Костя Егоров — Посвящение.

До первого сентября Джейми живет в Хогвартсе в гостевой комнате. У него даже есть должность — помощник преподавателя, хотя на самом деле он помогает пока что исключительно с ремонтом школы.

В первый же вечер директор МакГонагалл отправляет его в лазарет — чтоб привести в порядок руки, а заодно, как смутно догадывается Джейми, чтоб убедиться, что под повязками или чарами не скрывается черная метка с черепом и змеей — такая, какая, полустертая и неживая, была на руке у деда и силуэт которой уродовал руку па. Школьная медсестра заставляет порезы и синяки зажить совсем и сетует, что шрамы, наверно, все же останутся — вовремя не обратился за квалифицированной помощью, да и большинство порезов были еще и отравленными… А по поводу ноги — вздыхает:

— Костерост в первые сутки надо пить. Теперь только ждать, пока трещина срастется окончательно.

"Эх, ничего ж себе! Поиграл в футбол, блин!"

— Ничего, привыкну.

Пожалуй, это ключевое слово для того дня и всех последующих — хоть немного привыкнуть. Хоть немного привыкнуть к тому, что дома и родни теперь у него нет, нет никого — то есть все они живы, но вздумай Джейми подойти к ним и представиться — сочтут сумасшедшим. В лучшем случае. А еще — привыкнуть отзываться на имя Нил. Вот только Сон-Без-Сновидений теперь поселяется на тумбочке у кровати: привыкнуть ко всему произошедшему оказывается очень непросто…

Днем Джейми или проводит время в школьных теплицах: меняет побитые заклятиями стекла, убирает мусор и погибшие растения, наводит порядок в гербологических реестрах, копает и рыхлит землю — большинство растений требует исключительно ручного ухода! — или занят на починке мебели и мелком ремонте в самом замке: что — то сложнее дверей, перил и оконных рам ему доверяют редко, но дел хватает. Джейми работает допоздна, до темноты, ест на кухне или у себя в комнате, умывается в крошечной ванной при гостевой — долго держит уставшую плохую ногу под теплой водой, чтоб не ныла — и уже почти привычно опрокидывает в себя "Сон".

Перед первым сентября директор МакГонагал вручает ему зарплату за две недели — это все потому, понимает Джейми, что у него даже смены белья нет — паршивцы домовики разболтали! — не то, что мантии или книг.

— После распределения ты должен будешь перебраться в факультетскую спальню — таковы правила.

— Хорошо, — кивает Джейми, — времени на это все равно не потребуется…

Директор вдруг вспыхивает — вспомнив, что вещей у паренька нет.

— Ты хороший мальчик, Нил, — говорит она невпопад. — Будь умницей…

На распределении очень шумно. Потому что ребятишек пришло гораздо больше: магглорожденные или просто пропустившие год из — за войны, дети тех, кто уезжал пережидать плохое время за границей. Так что Джейми почти теряется на общем фоне.

Пожалуй, неловко ему только тогда, когда приходится самому, орясине такой, идти к табурету со шляпой.

— Пожалуйста, отправьте меня в Хаффлпафф! — думает Джейми как можно отчетливей.

— Мне кажется, или мы уже где — то встречались с вами, молодой человек?

— Пожалуйста, отправьте в Хаффлпафф.

— Хммм, надо же… Знакомый незнакомец. А что же не к себе на Равенкло, мальчик?

— Не надо, я же приду туда потом… наверно… может быть…

— Ну, будь по — твоему. Будь умницей, как тебя там — Джеймс? Хаффлпафф!

Всем весело. Всем и так понятно, что долговязый и угловатый, но крепкий Нил Хаггети только туда попасть и может.

Куррент мьюзик: Сурина Ребекка — Vie d`amour.

Пожалуй, одно из главных свойств Грейнджер — это загораться идеей.

Драко почти сразу начал раскаиваться, что отправил сову именно ей, но Гермиона вцепилась в него намертво, словно терьер в лису, и не успокоилась, пока не вытрясла всю правду о его подозрениях, а вместо того, чтоб посмеяться, едва ли не за шкирку потащила в Мунго. Она же, сдав Драко колдомедикам с рук на руки, за то время, пока он щеголял перед докторшей со спущенными штанами и отвечал на стыдные и дурацкие вопросы, успела метнуться в архив.

Потом они двое сидели напротив больницы в маленьком кафе, где Драко за обе щеки мял салат с тунцом и креветками.

— Ну что, Малфой, дело твое не то чтоб дрянь, но сплошь градация между "хреново" и "охренеть". Я тут сделала выписки, статистику кое — какую подняла… Случай редкий, но не уникальный — даже если учитывать то, что чарами или зельями вы не пользовались: тут в одной монографии были разобраны случаи за последние четыреста лет, дело идет об идеальной магической совместимости любовников — настолько идеальной, что магия обеспечивает продолжением их союз. Кстати, там среди прочих приведен был случай мужской беременности кого — то из рода Блэков, так что у тебя изначально была предрасположенность… С зельями своими прощайся на ближайшее время, по крайней мере с практикой, аппарировать не смей, витамины ешь, а лекарства — только те, что доктор пропишет, без самодеятельности, колдовать тоже без сильной необходимости не пробуй, чтоб не обрушить весь дом. Статистика, кстати, не самая радужная в принципе: даже при надлежащем уходе вероятность процентов сорок — что ребенок не выживает, и еще процентов двадцать — что у тебя тоже… кх… начнутся неприятности. И твои проблемы с давлением мне совсем не нравятся.

— Мне они тоже не нравятся, поверь. Ты не будешь свои креветки? Тогда давай сюда. Ну, какой еще **йни мне ждать теперь?

Драко чувствует себя бесконечно уставшим, будто с утра и до обеда успел прожить целую жизнь.

— А вообще — поздравляю. Как себя чувствуешь?

— Как будто меня поимели, вот как.

— Ну, поимели тебя пару месяцев тому назад — это точно.

— Иди ты… Глупо оно выходит — Поттер приползет вечером, а я его встречаю со словами: "Дорогой, у нас будет маленький!". Не хватает только бигудей и розовых тапок для картины полного всеобщего звездеца.

— Мне поговорить с Гарри? — отсмеявшись, озвучивает Гермиона просьбу, которую Драко сам никогда бы не произнес вслух.

— Поговори — поговори…

Это страшнее, чем кажется.

С работы Драко отпросился еще утром, и теперь думал, что не зря, все равно ничего путного у него бы не вышло: время до вечера ползет медленно, но абсолютно все валится из рук и в лаборатории все в лучшем случае обошлось бы горой битого стекла и испакощенными реактивами… ах да, в лабораторию теперь нельзя. Обидно. Столько сделано — и все мантикоре под хвост. Грейнджер тоже нервничает. Вытаскивает сигареты — после войны у них почти у всех появилась привычка к никотину, и Грейнджер все никак не могла от нее избавиться, — щелкает зажигалкой, чертыхается и прячет все обратно.

— Иди в саду погуляй, — наконец говорит она.

В саду Драко валяется на траве под деревом — сначала пытается читать книжку, потом просто смотрит сквозь листья на стеклянно — чистое небо… а потом засыпает.

И посыпается от голоса Гарри:

— Малфой, ты охренел?

Аврор Поттер, в своей форменной мантии, возвышается над Драко, словно хищник над жертвой.

— Что это ты удумал?!

— Уже ничего.

Между ключиц разливается ледяной мячик, а руки и ноги становятся безвольно — мягкими, будто ватными, без всяких проклятий и заклятий. Уже совсем вечер, солнца не видно, и небо теперь невнятно — желтое, а лица Поттера почти не разобрать, ничего не разобрать…

— Ммммне говорили, что вообще есть специальные зелья или заклятья, но на мужчинах их использовать нельзя — смерть родителя…

— Мля, какая смерть? Ты чего несешь? Я спрашиваю, ты не охренел валяться на холодной земле?! Эй, ты чего?! Ты что, думал, я погоню тебя в абортарий… тьфу, ну ты и дурак! Идиот ты… Драко, ну хватит тебе, и пошли домой… Герм мне все рассказала. Это ж здорово! Ты не представляешь, я всегда хотел, чтоб семья, еще когда сопляком у родственников — уродственников под лестницей жил, думал, чтоб были кто — то… То есть с тобой — то все равно лучше всех, и можно пережить, у меня крестник есть…

Он ловит Драко за руки, целует мокрое лицо и тянет Драко домой.

— Я всегда знал, что мне от тебя можно ждать только неприятностей. Но был неправ — оказывается, еще и детей… Ты воняешь огневиски как похмельный огр, ты в курсе?

Куррент мьюзик: Secret Garden — Elan.

Вот ведь такая закономерность — что— то нужное и полезное в голове абсолютно не хочет укладываться, та же "Теория трансфигурации", что называется, в одно ухо влетела — и в другое вылетела. А всякая ерунда оседает в мозгах намертво: уже третий день Гарри думает о том, как целуется Малфой. Он сидит на уроках — и постоянно натыкается взглядом на белую макушку наискосок справа: днем Драко всегда гладко причесан. Он сидит удивительно прямо и пишет все свои конспекты ровным мелким почерком — про такой, кажется, говорили раньше "бисерный"… Гарри печально подчищает кляксу со своего пергамента. Малфой все такой же бледный, как помнится со всех прошлых лет — такое впечатление, будто он и вовсе не выходит летом на улицу! — и поэтому брови, и ресницы, и сами глаза кажутся прорисованными углем и очень яркими. Рот тоже чересчур яркий: от холодного осеннего ветра у Драко губы в мелких трещинках, и становится интересно, какой он на вкус, — и от этих мыслей сидеть за партой становится несколько неудобно.

"Это ничего не значит, — думает Гарри, — это просто глупая мысль, заблудившаяся в голове…" Ведь он, Гарри, теперь, вроде бы, встречается с Джинни, а у Малфоя есть эта… белобрысая… Астория, кажется.

Но ночью он поджимается от забирающегося в окно холода, но с окна не уходит — и Драко гостеприимно распахивает край пледа.

Это оказывается удивительно хорошо — греться под пледом вдвоем.

"Наверно, это и называется — пригреть на груди змею…"

"Змея" под пледом оказывается очень теплой и не шипит, а уютно сопит. Волосы на голове "рептилии", с которых к вечеру начинает постепенно сползать укладывающее зелье, стремительно превращают голову владельца в сбесившийся стог сена. Как в сказке про серебряные цветы, высушенные при полной луне, — и первый маленький шаг в пропасть сделан, Гарри осторожно утыкается в эти лунные пряди лицом — а пахнет не цветами, и не мятным холодом, как можно себе представить, а теплом, корицей и пряным травяным зельем для волос.

Куррент мьюзик: Jewel — Twinkle, Twinkle Little Star.

Квиддичные команды приходится собирать заново — потому что в предыдущий год у всех игры были немножко другие. С утра в воскресенье Джинни вытаскивает на поле практически все курсы Гриффиндора: пока здесь свободно, пока свободны школьные метлы — все равно придется гонять эту молодь в несколько заходов.

И пока нормальные люди еще только просыпаются или завтракают, здесь царит полная неразбериха. Наверно, были бы тут Гарри или Рон, дело пошло бы гораздо организованней и мало — мальски пригодных игроков отобрали бы гораздо быстрее, и Джинни уже десять раз прокляла себя за то, что взялась за это дело в одиночку.

— Джин, а что, после нас уже Хаффлпафф застолбил?

— Чего?

На трибуне, в стороне от всех пришедших, маячит одинокая фигурка в черно — желтом шарфе.

Джинни подлетает поближе: нет, это не из хаффлпаффской команды. Это за каким — то дементором сюда прибрел новый мальчик — семикурсник… Хаггети, кажется. Слухи по школе расползаются быстро, и Джинни знает, что во время войны он потерял всю семью и остался бездомным, что во все свободное время работает в теплицах, потому что ему не на что жить. У Хаггети встрепанные волосы цвета темного пива, а когда он их пытается убрать от лица и взъерошивает в итоге еще сильнее, то видно, что руки — потемневшие от работы с землей и сплошь исполосованы некрасивыми шрамами.

— Если летать — то после нас.

— Я не летать — вообще не летаю. У меня внезапно оказался выходной, и я просто сижу смотрю.

Вблизи было видно, что у хаффлпаффца сквозь загар на лице пробиваются редкие веснушки, и что глаза прозрачно — серые, но брови и ресницы очень темные, выглядящие едва ли не накрашенными — половина девчонок за такие ресницы удавится.

— Ну, так шел бы отдыхал.

— Я и отдыхаю — я любил смотреть… Если мешаю, могу уйти.

Он еще и хромает.

— Да сиди ты, не жалко. Просто другие гулять идут… Прости. Как тебе наши?

— Я не очень хорошо разбираюсь в квиддиче, но, может, стоит попробовать поставить в пару охотнииками вон того мелкого и вон того, который с края?..

Джинни согласилась, скорее из вежливости, но результат был очень даже неплохим, так что еще пару раз подлетала с вопросами, а когда все уходили, поманила мальчика за собой:

— Ни за что теперь не поверю, что ты не играешь.

— Я и правда не играю в квиддич, боюсь, что летать буду, только если пнуть посильнее… но я играл в футбол, это маггловская игра, а когда нельзя было играть, то сидел на скамейке и смотрел, как гоняют мяч другие — тоже интересно.

— Ты, — в горле у Джинни внезапно пересыхает, и она начинает жалеть о вопросе прежде, чем его договаривает, — жил с магглами?

— У нас все встречались, — Джейми практически не грешит против истины. — Мой лучший друг был маггл, между прочим. И бабушка магглорожденной была.

"Во дрянь, — Джинни делается грустно, — и друг, и бабушка — все они были. А я от нечего делать расспрашиваю…"

— Меня зовут Джиневра, то есть Джинни, а тебя? Я фамилию только знаю, Хаггети, да?

— А я — Нил. Тут уж короче некуда, правда?

Куррент мьюзик: Мельница — Двери Тамерлана.

Тяжелое лето выходит, все оно наперекосяк — на море, как уже было традицией, никто не едет, потому что Драко сейчас нельзя менять климат на южный. И вообще, Гарри не берет отпуска.

— Попозже пригодится! — поясняет он.

Позже, конечно, пригодится все, но оказавшись один дома — в лаборатории вход закрыт, а теоретическими выкладками можно заниматься и здесь, — Драко готов лезть на стены уже через несколько дней. Кроме рабочих книг, у него есть диски с кино и играми, а по утрам можно спать, спать и еще раз спать, но дефицит общения не радует. Настолько, что Драко рад появлению на пороге Дервал:

— Заказала суши, но, кажется, для одной здесь слишком много.

Раньше, буквально до мая, Драко был к рыбе абсолютно равнодушен, теперь же его взгляды на еду сильно поменялись — весь холодильник забит соленой, копченой, маринованной морской и речной живностью, так что гостинец от Дервал идет на ура. А на предложение в качестве напитка к деликатесу сварить горячий шоколад Дервал кивает с явным одобрением и смеется:

— Месье знает толк в извращениях!

Драко смеется в ответ и шелестит шоколадной оберткой, гремит ковшиком — живя здесь, чему только выучиться не успеешь, хоть в домовые эльфы подайся! — а потом понимает, что зажег горелку на плите с помощью Инсендио. Дурацкая рассеянность, невесть откуда появившаяся и расцветшая в последние дни пышным цветом. Тьфу.

— Извини, Дервал. Обли…

— Да в курсе я! Я в курсе, что вы маги оба. И нефиг стирать мне память, обижусь.

— Как…

— Уж сов — то с письмами только слепой не заметит. Соседки говорят, что это, наверно, прилетают из парка, но совсем не замечают того, что все летят сюда… чары для отвода глаз, да? У меня приятель такими вещами баловался.

— Мистер Хаггети?

— Нет, просто друг, мистера, если уж на то пошло, не существует, я — мисс, между прочим. А все остальное — просто так вышло, — Дервал одергивает нелепое платье в мелкий цветочек. "Незаметно еще ничего, я бы и не подумал…" — Ты там что — то насчет шоколада сообразить пытался, а?

О том, что случилось с Драко, пока знает, не считая медиков, всего несколько человек. Во — первых, Грейнджер. От нее — и это во-вторых — естественно, с всевозможными угрозами убить за болтовню, информация сливается ее рыжему. Уизли при встрече неловко бухтит что — то среднее между "Поздравляю!" и "Так тебе и надо!", в любом случае на тот момент настроение у Драко несколько поганое, и рыжий получает швырок банкой из — под пива в лоб. В — третьих, знает начальник в "Интернум", давший клятву о неразглашении и сочинивший приказ заниматься исключительно теоретической стороной разработок. В — четвертых, в курсе Нарцисса. Она охает — ахает, принимается то поздравлять, то плакать; настроение у Драко поганое теперь перманентно, но мать абсолютно не обижается на "клушку" и "отстань!". Поспешно пообещав не говорить пока Люциусу, она начинает щедро делиться со всеми окружающими историями из жизни Драко — младенца и снова не обижается на "мля, ну перестань ты!". А домовики из менора каждый день теперь притаскивают посылки с фруктами и прочей витаминно — полезной пакостью...

Но Драко кажется, что любой, будь то маггл или маг, кто взглянет на него — немедленно сообразит, что к чему, и потому — редко выходит дальше сада, а если выходит, то непременно на мантии или рубашках и футболках множество скрывающих чар. Чары накладывает Поттер — от попыток наколдовать скрывающее у Драко начинает идти из носа кровь и пляшут черные мушки перед глазами. Поттер матерится и требует едва ли не сдать палочку до лучших времен, и они в который раз ругаются. А потом полночи мирятся; Поттер долго осторожничает и пытается вести себя так, будто Драко — хрустальня ваза, из-за этого они, кстати, тоже немного ругаются.

Возможно, Драко так бы и не высовывался никуда из дома, но является Дервал, машет корзинкой для пикника и заявляет:

— Раз ты маг, наколдуй по шкафам какой — нибудь плед, и пошли, устроим в парке завтрак на траве. Отстрелялась с проектом, а отметить не с кем, просто катастрофа!

Наглости маггле не занимать. Возможно, из — за того, что она живет в том же доме, а отводящие чары стоят только на въезде, она решила возместить всю недостачу внимания. А может, Драко просто ей понравился — в любом случае, она всеми силами старается поддержать приятельские отношения. Но от безвылазного сидения на месте Драко готов общаться даже с магглой. Они выбираются в парк снова и снова, выбирая уголки потенистее, хлебают галлонами мятно — лимонное безобразие (оказывается, оно не только прекрасно охлаждает, но и отлично прогоняет тошноту — не сравнить ни с какими с зельями!), болтают о всякой ерунде или просто молчат. Какие — то старушки, бредущие мимо, шамкают что — то про красивую пару — это странно. Потому что Дервал красивой назвать точно нельзя, Драко даже сомневается, а не в родстве ли она с Уизли, до того обсыпана веснушками. В этом тандеме Драко мог считать красивым только себя — но теперь не считает. Сшитые на заказ из серого льна брюки с мягким поясом и синяя летняя рубашка кажутся вдруг абсолютно нелепыми, кажется, что чары не спасают от нескромных взглядов, а дорогие ботинки впиваются в опухшие ноги бульдожьей хваткой.

Драко скомкано прощается и почти бегом возвращается домой, где перед зеркалом рассматривает себя — с грустью отмечая, что все становится уже заметно, особенно на фоне общей худобы. За таким немудреным делом его застает Гарри и долго убеждает, что Драко — самый лучший…

А неделю спустя из — за чего — то, не понравившегося колдомедикам, и из — за участившихся стихийных выбросов магии Драко на месяц попадает в Мунго.

Куррент мьюзик: Kvatro — Senza te.

Неизвестно, сколько бы еще Гарри кружило в мутном водовороте из непонятных мыслей и порывов, но в третьи выходные весь восьмой курс отмечает день рождения Гермионы. Если говорить точнее, случилось то, что обычно именуют просто пьянкой — директор сквозь пальцы смотрит на многие вещи, на которые ныне хватает ума, чести и совести восьмого курса, и только предупреждает, что курить — на балкон, младших гостей — разогнать не позднее одиннадцати, ну а за собой уследить сможете и сами, все уже взрослые, а если что — дорогу в больничное крыло помнят все.

В итоге праздника почти все оказываются, что называется, в полный ступерфай еще до отбоя, саму именинницу, отобрав очередной бокал и очередную сигарету, уносит в комнату Рон:

— Э, юная леди, да вы ужрались… пойдем — ка спать, дитя мое.

(Рон, кстати, к выпивке не прикасается, потому что что–то крепче сливочного пива выносит его мгновенно…) Вслед Рону раздаются нестройные смешки и не самые пристойные советы, на которые он пытается грозить кулаком, но в итоге — машет рукой:

— Хрен с вами, придурки. Празднуйте.

Гарри хорошо и тепло, а на коленях уютно пристроилась Джинни — теплая, мягкая, ласковая и пьяная. И полурасстегнутая очень даже. Целуется хорошо… Гарри подумал, что Рон очень удачно оттранспортировал Гермиону в сторону девичьих апартаментов и навряд ли сам появится оттуда раньше утра. Что "змей" этим вечером не было видно, очевидно, не хотели попадаться на глаза хмельным сокурсникам, а значит — комната свободна и надо только подняться туда вместе с Джинни… А потом Гарри вдруг с ужасом понял, что ничего не чувствует. Почти ничего из того, что полагается ощущать рядом с любимой девушкой, прежде чем пригласить ее к себе… Приятно — уютно, но и не более того, так можно и с диванной подушкой обниматься или с плюшевым медведем. Это неприятное открытие, это почти страшно. Это необходимо обдумать.

— Извини, Джин, кажется, я немного выпил лишнего… я спать, а ты иди к себе, ладно?

Гарри поднялся неловко, его мотнуло из стороны в сторону.

— Я спать, Джин, а ты к себе, — повторил он и, спотыкаясь, побрел к двери.

Джинни за спиной коротко тонко всхлипнула и быстро пошла к выходу из гостиной.

Стены спальни слегка покачивались, когда Гарри туда заходил, кровати и прочие мебеля кружились в медленном вальсе, но, сволочи, совсем не думали останавливаться.

— Мааать вашу гиппогрифом, да вы… что же вы вертитесь — то… стоять!

Гарри попытался сфокусировать взгляд на окне и неожиданно обнаружил там Малфоя.

— А я думал, вы вссссе вссс… в своем серпентарии ныкаетесь!

— Ну, Поттер, ты и набрался! Что, экспресс "Поблевать и баиньки" прибывает на конечную станцию?

— Змей я… змея… змеядовитый ты. Что опять мерзнешь?

Гарри почти рушится на подоконник — пол под ногами радостно взбрыкивает молодым гиппогрифом.

— И Джинни чего–то обиделась, — делится своими переживаниями гриффиндорец. — Расплакалась и ушла. Целуется хорошо, но… просто никак. Может, это я после… контуженный стал и… а ты с кем из девчонок целовался?

— С Панси, обеими Патил и старшей Гринграсс. Ну от тебя и разит, неудивительно, что Уизли от тебя сбежала.

Драко не нравился этот разговор, еще больше не нравилось то, что Поттер оказался, пьяный идиот, непозволительно близко.

"…ничего непозволительного, Драко! Нужно обелить имя семьи…"

И уж совсем непозволительно — когда Гарри накрывает его губы своими.

У Гарри вкус огневиски и дешевых сладостей, он тычется, будто слепой котенок, а потом теряет равновесие и рушится на пол, по пути хватаясь за Драко. На пол падать оказывается жестко и неприятно, ковер здесь не предусмотрен.

— Гребаное окно, наверняка кто — то зачаровал, — жалуется Гарри. — С Чжоу целоваться было мокро и плаксиво. А с Джинни — грустно. А с тобой…

"Все потом. Мерлин или Всевышний, как тебя там, все потом… все, что было про семью, потом…" Потому что пока — встряхнуть как следует это пьяное чудовище, чтоб поднять на ноги, ухватить покрепче — чтоб зарыться руками в его вихры на затылке — совсем, как иногда виделось в горячечных мокрых снах, только гораздо лучше, потому что на самом деле, впечатать в стену…

…и целовать — целовать — целовать, долго и сладко, так чтоб пол под ногами качался уже у двоих, а когда перестанет хватать воздуха и оба оторвутся друг от друга, то Гарри будет шептать невнятное "Какой же ты вкусный!" и за новым поцелуем тянуться сам. А завтра — хоть сдохнуть.

Куррент мьюзик: Secret Garden — Anatolia.

Отец редко рассказывал из своих школьных лет про что — то, связанное с войной — не хотел вспоминать. И про па мало что рассказывал. Крестный как — то потом сболтнул, что в школе они все с па не особо ладили. Точнее, не ладили совсем, до драк и до дуэлей. А то, что отец рассказывал про школу частенько — про то, как втроем с крестным и крестной нарушал школьный режим. Лазали то в Запретную секцию в библиотеке, то в подземелья, то в лес, то в Хогсмид сбегали, а то — на Астрономическую башню забирались по ночам — и Джейми мечтал, что тоже в школе будет вот так же с самыми — самыми лучшими в мире друзьями (только никаких девчонок, они все вредины и плаксы!) будет искать приключений в темноте. Но уроков оказалось так много, что было не до поиска приключений, а самый лучший друг, Нил, пошел в совсем — совсем другую школу, ведь в Хогвартс магглов не принимали — а одному ночные коридоры были совсем не нужны.

Сейчас Джеймса волновало совсем другое — чуть меньше полугода минуло после Третьей Магической, и все еще обшарпанные во многих местах стены, так и не выветрившийся запах горелого жилья и не имевшие цвета и запаха, но ощущаемые всей кожей отголоски не самых светлых заклятий, оставляли острое ощущение неуюта. Но профессор Спраут попросила пройтись по этажам вместо нее, сославшись на плохое самочувствие, и ее можно было понять: у восьмикурсников намечалась вечеринка, а устраивать порчу нервов и себе, и взрослым детишкам, буде те слишком расшаляться, не хотелось абсолютно… Так что Джейми шагал через коридоры, подсвечивая дорогу Люмосом и думая, что скорее бы вернуться в факультетскую гостиную, и что это странно — он патрулирует коридоры, а собственные родители всего через пару поворотов валяют дурака на факультетской пьянке, отмечая что-то — те, кто, возможно, станут его родителями.

"Я найду, как все исправить… я хочу вернуться…"

А в темноте второго этажа, там, где запрещено шататься младшекурсникам — потому что сопляки непременно полезут на строительные леса или заглядывать в стенной провал, Джейми ловит странный звук, который, может, и уместен на фоне общей разрухи, но никак не вписывается в нынешнюю мирность. Кажется, кто — то из малолетних паршивцев умудрился протащить в школу собаку, и теперь псина, привязанная где — то, жалуется на нелегкую судьбу. Или… по спине Джеймса бегут мурашки — голос человеческий.

У стены, среди камня и досок, среди всяческого мусора сидит девчонка и тоскливо ревет, уткнув лицо в колени. Гольфы сползли до лодыжек, юбка сбилась, а растрепанные волосы в неярком свете полыхают красным золотом.

— Джинни? Что случилось?

— Нил, уйдиииии…

— Ты чего здесь?

— Меня Гарри прогнал! — горестно восклицает Джинни, запрокидывая мокрое лицо и стукаясь затылком в стену. — Я так ждала, я столько думала… я лифчик новый надела, красилась пол — часа, а он напился и сказал, чтоб шла к себе спать!

У Джинни все признаки истерики.

— Я так ждала, так надеялась! А его даже в Хогсмид пришлось самой звать! А я ему не нужна, и никому не нужна… лучше б меня убили весной вместо Фредди!

— Ну ты…

Джейми неловко, и как обращаться к ней, маме-не маме, он не представляет, но, решив, что, как бы не сложилось потом, сейчас здесь на полу перед ним сидит просто глупышка — девчонка, юноша садится рядом:

— Ну ты и дуреха…

Джейми пытается усмотреть в ней черты той нервной женщины, которую видел в своем доме целую жизнь назад. Они похожи, очень похожи, но так, как бывают похожими родители и дети, не больше — и это радует.

— Ну, подумай, что за глупости говоришь — лучше б убили… маме, что ли, было бы лучше? — нет… Подумаешь, напился и сказал, чтоб шла к себе — было бы гораздо хуже, если б к себе потащил, правда-правда… Он же и не понял, что обидел, у нас же вообще мозги по — другому заточены… Ты сама дойдешь до вашей башни?

— Ннннет… не пойду я туда! Кто увидит — смеяться будут! Они же все такие змеи, такие дууууры…

— Пошли — пошли, нельзя на холодном сидеть... Умоемся для начала, ладно?

"Да и протрезветь бы тебе не мешало, честно..."

Джинни бормочет еще что — то бессвязанное, но покорно поднимается и бредет вместе с Джейми до кранов. Умывать ее — это отдельная задача, но у Джеймса на этот счет есть богатый опыт общения с Лили — после вступления сестренки в подростковый возраст в доме разрушений было не счесть. Даже стихийные магические выбросы у близнецов проходили гораздо более мирно, чем любая из печалей девочки, вернувшейся с неудачного свидания или перессорившейся с подружками. А вызвать для утихомиривания этого стихийного бедствия бабушку, тетю Дервал или крестную получалось не всегда — значит, приходилось справляться собственными силами. Вот и теперь Джейми поймал себя на том, что говорит Джинни какие — то ласковые глупости и гладит по макушке — совсем как Лили, от этого на сердце становится больно.

— Хочешь, попрошу домовиков, чтоб аппарировали тебя прямо в комнату? Чтоб через гостиную не ходить? Я помошник, они меня слушаются…

— Нееет… я лучше так… голова тяжелая, проветрить хочу.

— Тогда пошли, провожу, чтоб не сбилась. Три — четыре, левой — правой…

До башни Гриффиндора они добираются быстро.

— Заходи давай, а то мне еще бы разок все пройти успеть…

Джинни шепчет пароль, и картина, закрывавшая вход, отъезжает в сторону. Из гостиной доносятся чьи — то приглушенные голоса и неяркий свет, Джинни неловко одергивает свою мантию:

— Спасибо тебе, Нил! Ты хороший, правда — правда… — и тихонько, по — сестрински так, целует в щеку, прежде чем убрести к себе.

Куррент мьюзик: Канцлер Ги — Крыша.

Гарри не имел такой привычки — добиваться чего — то не своими трудами и заботами, а за счет статуса героя войны, и поступиться принципами ему случалось только трижды. Один раз — когда сморчки–профессора в университете, куда поступал Драко, попытались завернуть его документы и не допустить даже к вступительным экзаменам. Во второй — когда парнишке-сокурснику из аврорской академии грозили отчислением за то, что в первый же день практики от души нашвырял условно разрешенных проклятий в маггла, затащившего в кусты маггловскую же девку — помнится, тогда Гарри вместе с Драко целый вечер сочиняли для речь для обращения к начальству... И в третий раз — когда в Мунго у Драко палата оказалась в закрытом от посторонних глаз блоке. В том, где весь персонал, включая уборщиц и прачек, дает Непреложный обет о неразглашении.

И дело тут не в возникших проблемах, потому что для их решения есть и предписанные зелья, и пара амулетов, примотанных к запястьям едва ли не намертво. "Не хочу, чтоб кто — то меня видел!" — заявляет Драко, едва не добавив вдогонку: "И ты в том числе!" (и, кажется, Гарри это несказанное понял). Тело начинает стремительно меняться — это странно, неприятно и почти страшно. Кости трансформируются в ширину, и новый силуэт становится почти женственным, живот все больше выпирает, а справа и слева от пупка появляются красные полосы, будто кто–то оцарапал неострыми ногтями.

Но старуха — колдомедик только отмахивается в ответ на жалобы:

— Хоть здесь–то все как нужно! — а над опасениями по поводу полос вовсе смеется: — Растяжки это обыкновенные!

-Сссстарая ведьма! — шипит тихонько Драко.

Кормят здесь отвратительно: рыбы практически нет, да и заказать суши тоже нельзя. Из всех развлечений остаются только книги и газеты, поэтому Драко злится и срывается на окружающих. И на Поттера, когда тот приходит навестить после своих дежурств — с черной щетиной на морде, весь измятый и тоскливый:

— Тысячу раз говорил идиоту, мидий маринованных хочу! Не вареных на пару, а маринованных! И имбиря, тоже маринованного!

А Поттер в ответ смотрит с щенячьим умилением и лезет обниматься, и Драко всеми силами пытается увернуться.

Вот, наверно, еще одна причина для паршивого настроения. Можно спрятаться под слоями одежды, замотаться на ночь в одеяло поверх пижамы, но дома-то рано или поздно Гарри увидит его раздетым, и это станет завершением для всей их истории. Шрамы–растяжки кажутся на бледной коже особенно уродливыми, на животе наметилась темная полоса, грации в этом новом теле — не больше, чем у больного тяжеловоза… а еще, и это главное, оказывается, что трансформируются не только кости.

— Это чтоб младенчик смог вылезти, как полагается, а не через то место, через которое его заделали! — поясняет медичка невозмутимо.

Драко всей душой ненавидит смотровую, называя ее не иначе, как пыточной, каждый осмотр, особенно если приходится влезать на кресло, воспринимается им как одно сплошное унижение. Голос Драко почти срывается на визг:

— Я не хочу!

— Это ты бы дружку своему говорил, когда ноги перед ним раздвигал! — огрызается в ответ бабка.

— Но я же читал, делают это… сечение!

В книге на картинках все выглядит пристойно и по–деловому: фиалы с обезболивающим, кроветворным и снотворным, благообразный пожилой целитель, которому почтительно внимают студенты, совсем небольшой разрез, через который аккуратно вынимают похожего на куклу младенца, аккуратные ровные швы посредством шьющего заклинания — и все, радуйтесь, новоявленные родители!..

— Это если зачинали под зельями или чарами. Тогда другого выхода все равно нет, — поясняет медичка. — В противном же случае мы стараемся не прибегать к оперативному пути, так как снотворное и обезболивающее могут навредить ребенку — угнетение дыхания или…

"Теперь еще это!"

Странно, что при этом у Драко нет злости на младенца, который растет внутри — и как раз где–то в эти дни он впервые чувствует, будто кто–то касается его изнутри — то ли будто кончиком пера, то ли как мягкой кошачьей лапкой… Нельзя сказать, что такое событие переполняет просто неземным восторгом, но Драко понимает, что это и действительно — живое, настоящее. И что патронус у него, скорее всего, сменится.

— Хороший мой, маленький…

И еще всякие ласковости, на которые только хватает слов и мыслей — хорошо, что никто, кроме младенца, этого не слышит.

А потом еще и Поттер чудит.

Является при парадной мантии, побрившимся, с букетом гортензий в руках и следами похмелья на лице. С порога рушится на колени и с патетикой в голосе начинает:

— Драко, я долго размышлял над нашими отношениями… я размышлял… размышлял…

— Ты что, охренел? Ты не размышлял, ты бухал, не просыхая, судя по всему.

— Тьфу, не сбивай с мысли! Короче, я размышлял и пришел к выводу, что ребенку нужны оба родителя, и что лучше было бы, если б они состояли в законном браке, вот.

Глаза у Драко зло сощуриваются:

— Это кто тебя надоумил? Или на спор с Уизли? Или по пьянке в голову стрельнуло? Шалость удалась, забирай свой веник и проваливай.

— Я не шучу! А пили мы, когда я ужа сказал, обмывали и слова сочиняли, чтоб красиво… ну вот, блин. Короче, раз все так сложилось, то, может, поженимся? Я кольцо уже купил…

Гарри как — то потихоньку из коленопреклоненной позиции перетекает в сидячую на кровати рядом с Драко.

— Ну, дай руку, а то вдруг не подойдет, конфуз будет…

— Ювелиры их заклинают, чтоб подстраивались под размер…

Гарри проворно ловит его за руку, надевает кольцо, а потом начинает целовать — запястье, и ладонь, и синеватую жилку на сгибе, притягивает к себе ("Осторожно!" — охает Драко), вплотную занявшись губами, в то время как руки уже вовсю скользят к пуговицам на вороте пижамной рубашки.

И это сразу отрезвляет:

— Нет, прекрати!

— Что — то болит? Драко, что?

— Просто отстань!

— Что? Тебе просто неприятно? Противно?

— Да тебе же противно будет! Отстань, я кому сказа… ах!

Шея — это подлый, запрещенный прием, а война с пуговицами тем временем продолжается, так, что снова момент истины для Драко наступает, когда рубашка все — таки падает прочь.

— Ну, можешь полюбоваться. Что, некрасиво? Можешь идти…

— Идиооооот… — Гарри начинает смеяться, даже на пол сползает. — Ну ты идиот, честное слово… Подумал, что закончилась красота — и любовь тоже сейчас заканчиваться начнет, ну ты и девчонка…

— Вот именно. В этом и дело, Поттер, что до девчонки мне остается только отрастить сиськи — все прочее, что можно, уже отросло.

Гарри смеется, обнимает за колени и невесомо целует шрамы — растяжки.

— Самый лучший идиот в мире… Самый красивый в мире…

И тут становится совсем не до слов, потому что Гарри берется за застежку на пижамных брюках и поцелуи перемещаются все ниже. Долгое воздержание еще никому не было на пользу и способность адекватно мыслить уходит окончательно, Драко только охает и крепче вцепляется в поттеровские вихры. "Поттер такой, ох, Поттерпоттерпоттер, дааа!.." И уже улетая в звездные дали, видит появившуюся на пороге палаты старушку — целительницу.

— Отлично, — изрекает та в повисшей тишине, — значит, с выпиской можно не затягивать.

Куррент мьюзик: Хадин — Романс.

Известно, что если утром человеку стыдно, то вечеринка накануне удалась. Другой вопрос, не придется ли кому — то из друзей пересказывать человеку содержание вчерашнего действа, потому что хороший праздник нередко сопровождается полной или частичной потерей памяти. Но потеря памяти — это явленное свыше милосердие, которого Гарри, очевидно, в то утро не заслужил.

Утром ему не просто плохо — Гарри отвратительно, в желудке погано, а в голове вовсе поселяется стая пикси, стучащая черпаками по пустому котлу — но помнит он все.

И виски, и пиво, и еще какую — то зеленую муть из бутылки без этикетки. И Рона, уносящего от стола на ходу выключавшуюся Гермиону, и ласковую, хоть и непонятно чужую Джинни, обидевшуюся за что — то и даже, похоже, расплакавшуюся, и — самое плохое! — помнит про поцелуи с Драко. То есть, сами — то поцелуи были просто отличными, но это же Драко гребаный Малфой! Вот только вчера вечером это совсем не останавливало. Скорее, запретность происходящего только подстегнула, только обострила все ощущения, а Драко, кто бы мог подумать, ледышка слизеринская, оказался чувственным и отзывчивым, словно арфа или скрипка. Теперь Гарри знает, как удивительно Малфой может звучать… а вот что делать с этим знанием, никто не сказал. Так что разумным кажется только одно действие — стукнуться пару раз лбом в спинку кровати и простонать:

— Убейте меня кто — нибудь, пожалуйста…

— И меня… — доносится откуда — то. — Змеи наши не ночевали сегодня, а то б у них можно было яда попросить…

Насчет "змей" Гарри точно знает, что вчера тут не было только Забини, а Малфой — еще и под утро был здесь, но секрета открывать никому не собирается. Уж лучше, действительно, яда, чтоб не мучиться — потому что куда теперь деть воспоминания о вкусном рте, солоноватом привкусе трещинок на губах, бьющейся на горле жилке и со стоном изгибающемся в руках Гарри обладателе горла… Жаль, самому на себя Обливейт наложить не получится, да и пока что непонятно, хочется ли забыть эту ночь всю, или же убрать только фрагмент с пьянкой, чтоб не мешал чистоте впечатления. Ну, вот и довпечатлялся — как теперь брести до душа с такой проблемой в штанах? А виноват кто — опять же, Малфой!

"Ну, змеюка, доберусь до тебя…" Что будет после этого "доберусь", Гарри старался не рассуждать — мысли появлялись совсем не приличествующие волшебнику мужского пола…

В итоге Гарри добирается до душа позже всех. Холодная вода, конечно, бодрит и помогает забыть о проблемах ниже пояса, но пикси в голове почти не унимаются. Хочется забраться в темный угол и валяться там тряпочкой, пока не найдется добрая душа с антипохмельным зельем в одной руке или Авадой в другой. Поваляться не получается, а вот добрых людей — по счастью, с антипохмельным — находится целых двое: появляются Рон и Гермиона. Рон раздражающе бодр и весел, Гермона тоже вполне ожившая (хотя и отдает цветом лица в зелень, именуемую еще благородной бледностью):

— Пошли на завтрак!

Мысль о завтраке пока что вызывает исключительно отвращение, и за пузырек зелья Гарри хватается, будто утопающий за соломинку.

— Гермиона, — шепчет он, — ты — волшебница!

— Нет, — смеется она, — то есть да, но главный волшебник здесь Рон: из личного запаса выдал…

— Его еще давно Фордж… короче, усовершенствовали рецепт, чтоб не так противно было… Последний оставался.

— Жалко.

И всем ясно, что жалко совсем не убойно — мятного зелья…

— Да, Гарри, что бы тут не говорили, мы не верим ни единому слову. И ты никого не слушай!

Антипохмельное застывает в желудке куском мятного льда.

— Это хорошо… — выдавливает из себя Гарри, краснея от макушки до пят. И что за болтливая сволочь вчера могла их видеть, его и… Драко?

— Да чего уж хорошего! — басит Рон. — Девчонкам про что бы ни трепать — наврут с три короба, а правды и не сыщешь, но ведь верят же им! Джинни на такую подлость не способна!

— Джинни же ушла…

— Ну вот, а теперь Лаванда услышала от Патил, а ей Мэл Шеридан с пятого курса сказала, что Джинни после вечеринки возле гостиной обжималась вчера вечером с этим новеньким, Хаггети вроде…

— А ты как услышал это от Лаванды? — подвела собственные итоги Гермиона.

— Да так же, как и все! Трещала на всю гостиную! Я как раз вышел туфли твои искать, которые ты вчера кинула в МакМилана, обещая показать чью–то мать…

— Мляяяя…

Лед в желудке начинает оттаивать.

— Так что же Джинни?

— Да ну их, все же знают, что вы встречаетесь... Или я что — то пропустил?

— Все в порядке, Рон! Ну, ушла она вчера пораньше, да…

"Надо найти Джинни и извиниться! И…"

И Гарри кажется, что теперь придется извиняться и перед Малфоем.

Куррент мьюзик: Келли — Спи.

Джинни легко отличить в толпе — огненная макушка будто светится. Насупленные брови, взгляд исподлобья, а руки в кармашках сжаты в кулаки:

— Чего надо?

— Джинни, — выдыхает Гарри, — прости! Я же знал, что алкоголь после таблеток нельзя, и все равно… Прости, я вел себя, наверно, как последняя скотина!

— Да уж.

— Джин, я так сожалею, что чем — то тебя обидел! Я правда ужасно себя вел. Хорошо, что все — таки вовремя ушел вчера, потому что, честное слово, я бы не простил себе, если бы что — то случилось… ну, с тобой…

— Дурак ты, Гарри. Честное слово. Правду говорят, что мозги по–другому заточены.

Джинни выглядит уставшей, или просто это Гарри так кажется.

— Я прощен?

— Дементор с тобой. Ты до библиотеки меня не проводишь? А то завтра эссе успеть сдать, у меня там еще кентавр не валялся, и полетать тоже надо… Может, вернешься в команду? Было бы здорово…

— Ну куда я, Джин? Я ж старый, а тут — школьная команда...

— Если ты не в курсе, ты сам пока что школьник. Гарри, приходи! Лучше тебя нам ловца не отыскать, ты же знаешь…

— А ты?

— А мне за тобой тоже не угнаться. Заодно — посмотришь на новых…

Общаться с Джинни легко и приятно, вот только внезапно и с ужасом Гарри понимает, что кроме как общаться, ему ничего другого не хочется…

Краем глаза Гарри улавливает среди других белую макушку — и сердце падает, как сбитый бладжером игрок со своей метлы. Даже приходится остановиться, чтоб выровнять дыхание.

— Гарри, — Джинни хихикает, — у меня сейчас ребра треснут от твоих объятий… Я не против, конечно, но лучше после тренировки…

— Хорошо, — покладисто соглашается он в ответ, но вряд ли слышит и Джинни, и сам себя. Потому что Малфой проходит совсем близко и даже не смотрит в их сторону.

"Извинюсь потом!" — решает для себя Гарри. А еще — мелькает мысль, что в отличие от него — то Малфой вчера был трезв, как стеклышко…

Но возле библиотеки Гарри догоняют Гермиона и Рон; в глазах Гермионы, еще недавно такой умирающей, горит привычное маниакальное "Учиться, учиться и еще раз учиться!", в глазах Рона — грустная покорность происходящему. В библиотеке они сидят до самого обеда, честно пытаясь штурмовать "Высшее зельеварение" за седьмой курс. Гермиона параллельно еще и читает учебники за первый курс университета:

— Если летом сразу после всех экзаменов успею пройти практику, то общие мне зачтут экстерном… Это ужасно — потерять целый год, но если постараться по максимуму изучить сейчас теорию, то нагнать я успею уже к третьему курсу!

— Мерлин, помоги… и помоги университету пережить это…

— Рональд Уизли, ты что — то сказал?

— Я? Тебе послышалось!

Гарри весело. Все похоже на прежние хорошие годы, и из слов Рона уходит вечная виноватость, и Гермиона совсем не напоминает ту, мерзшую вместе с ним в лесу Дин, девчонку, от плохой еды — с черными тенями под глазами и распрямившимися кудряшками…

"Кажется, это и называют ре-а-били-тация…"

А во время обеда случается неприятность — одинокая почтовая сова бросает рядом с Джинни неподписанный конверт, и прежде, чем кто — то успевает что — либо сделать, конверт плюется желтой краской и верещит противным голосом:

— Много на себя берешь, Уизли! К Гарри клинья подбиваешь, а сама готова тискаться со всеми подряд! Дура рыжая!

Джинни шипит, что найдет, кто это сделал — придушит, а Мэл, сплетню поганую, придушит прямо сейчас. Потом — осекается на полуслове и убегает из зала, и Гарри плетется следом — придется утешать, а то как же…

— Меня ведь и правда Нил вчера провожал! — хлюпает Джин. — Чтоб на преподов не нарвалась, пьяная и после отбоя… пожалел! А Мэл, стерва, как раз сама по своим делишкам собиралась шататься, еще и поинтересовалась, не помешала ли…

— Джинни, да верю я тебе! Ну, ты что? Ты же лучше ее, а она просто завидует! Выше нос. Что ты там говорила насчет полетать?

— Угм. Щас только отмою с себя эту пакость…

На квиддичном поле они застревают до вечера. Гарри подзабыл, каково это — летать, просто летать за снитчем, а не удирая от кого — то, просто летать, ловить ветер или дурачиться… Подтягивается на поле гриффиндорская команда, и даже удается неплохо поиграть — Нил из своего футбольного опыта советовал на случай непредвиденных обстоятельств тренировать целых два состава, так что на поле весело. Когда их таки вытесняет уже какое — то время рывшая копытами землю команда Равенкло, солнце уже клонится к горизонту, из душевых все усталой рысью рвутся ужинать, а потом время как — то очень быстро проходит за веселыми разговорами, а потом Гарри честно собирается проводить Джинни до гостиной Гриффиндора, когда его окликает Гермиона:

— Ты бы свою трансфигурацию кинул мне проверить, что ли, и гуляй с чистой совестью…

— Какую трансфигурацию?

— Эссе на завтра… Тааак! Ты что, совсем не принимался?

В итоге вместо башни Гриффиндора Гарри мчится снова в библиотеку и там сидит почти до самого отбоя. Стыдно сказать, но в глубине души он почти рад, потому что не знает, о чем говорить именно с Джинни, кроме квиддича и уроков, а то, что поцелуи снова могут получиться какие — то грустные, тоже совсем не радует.

В спальне Гарри оказывается позже всех, и вроде бы, действительно, собирается упасть и отключиться, когда вспоминает про свои несостоявшиеся извинения. Полог у Драко задернут, но гриффиндорец все же доходит до его кровати. Решиться же заговорить оказывается гораздо труднее — почти так же трудно, как шагать под Аваду красноглазого монстра пол — года назад.

— Малфой, спишь?

Молчание. И только почти через минуту — недовольное:

— Вообще — то собираюсь! Что тебе?

— Вообще — то, я извиниться пришел.

— Валяй.

— Извиняюсь.

— Извинения приняты, свободен.

— Но я правда извиняюсь! Я вчера просто сам не свой был…

— Я заметил.

— Я не хотел, все так само вышло!

— Я же сказал, извинения приняты, свободен. Обижаться на пьяного — глупо, на героя — уж тем более…

— Ну ты выгляни хотя бы, а. А то будто сам с собой разговариваю…

— Ты уймешься или нет?! — Драко рывком отдергивает полог. — Иди к себе. Или к мелкой Уизли, тоже вариант.

— Да чего с тобой?

Вместо ответа Малфй пытается оттолкнуть Гарри, и только попадает запястьями в захват его ладоней.

— А вот теперь — поговорим! Я действительно дико извиняюсь. Мне действительно жаль, что вчера так все вышло. Я действительно…

Гарри сбивается, потому что слишком близко видит лицо Драко, с его ночной темнотой глаз и искусанным румянцем рта — и мысли со словами начинают отчаянно путаться.

"Интересно, а покажется ли он таким же сладким теперь?"

Покажется или не покажется, но сладкий — это точно.

— Поттеппотерпоттер… остановись! Пока мы оба можем остановиться, ты понял?

Дверь распахивается, впуская в комнату немного света и обрисовав два силуэта на пороге.

— Мать твою! — Драко поспешно прячется за полог. А Гарри, несомненно, не желая перед кем — то оказаться в столь компрометирующей ситуации, ныряет следом.

— Уизли и гр… Грейнджер. Отлично. Собираешься в ближайшие часа два сидеть здесь, да?

— А что делать?

В груди у Гарри теперь трепыхает крылышками золотой снитч: маленький, радостный и светящийся, будто небольшое солнышко. В темноте, на ощупь, отлавливать друг друга и целоваться гораздо интереснее.

А засыпать рядом — гораздо приятнее, чем в-одиночку.

Куррент мьюзик: Maksim Mrvica — Still Water.

А как же иначе! Первой с утра пораньше в этот дом вламывается маггла.

— С возвращением! — с порога голосит она.

Рассматривает несколько секунд округлившегося Драко и спрашивает:

— А это — из–за проблем с гормонами?

За время в Мунго Драко отвык пользоваться маскирующими чарами — и в первый же день так опростоволосился.

— Это — из–за Гарри Джеймса Поттера! И блудливости его непомерной! — рявкает Драко в ответ.

— А. Понятно. А я думала, что есть на свете такие извращенцы, которые и в обычной жизни форель с какао способны жрать… Ты сырные тосты будешь?

— Тебя вообще чем — то можно смутить?

— Ага. Один раз в детстве я пошла с мамой в супермаркет и увидала, как плохо одетая старушка прячет в карман пакет с шоколадными конфетами, я закричала, что красть — нельзя. Старушку, конечно, тут же турнули из супермаркета… а я потом шла домой и всю дорогу думала, что, может, она завтра умрет, так и не попробовав этих дорогих конфет, потому что не на что их купить. Было стыдно… Тебе когда рожать?

— В январе. А то, что никто из нас ни разу не девка — это не смущает?

— Вы же маги. Хрен знает, может, у вас так принято.

Все становится на свои места и идет как прежде. Только на хоть какую — то видимость маскировки можно теперь махнуть рукой окончательно — болтать по камину с кем и о чем угодно, не пытаться сгрести подальше кипы своих справок и не убирать с холодильника список витаминов (потому что памяти на него отчего — то катастрофически не хватает). Это и к лучшему: Драко не хватает не только просто общения, ему не хватает общения с кем — то с похожими проблемами, а интернет здесь — не выход. Одно дело — свалить на рекомендованный Грейнджер маггловский "ящик" почти все арифметические расчеты, построение графиков для реакций и отчетность, заказать химическую посуду для проведения опытов или натаскать из невидимых сетей всякого кино, которое потом можно будет смотреть вечером, когда придет Поттер… И совсем другое — переписываться с незнакомыми людьми, делясь такими вещами, которые бывает и своим сказать стыдно.

Драко изо всех сил старается не думать про свадьбу. Выдает пару ценных указаний Поттеру:

— Чтоб все по–тихому. Никаких пятисот гостей, цветных шариков, стада журналистов, букетов, многоярусного торта… хотя нет, торт оставь… да, и сгоняй сейчас за эклерами, а? И чтоб никаких белых мантий, это тебе не комедия с брюхатой невестой и прочими радостями. От всех прочих вопросов я самоустраняюсь.

Сказать, что самоустраняется, оказалось гораздо проще, чем действительно отстраниться.

— Можно, Луна придет не совсем одна?

— Торт — три обычных яруса или два больших?

— Приглашения — зеленые, красные, или нейтрально — бежевые?

— Надо куда — то спрятать велосипеды из прихожей! И диски с фильмами для взрослых!

— Какие фигурки на торт? Есть вариант — люди, звери, птички… змейки…

Это все, а пуще — неизбежность грядущего — внушали смутное желание сбежать.

— Это можно! — соглашается Дервал. — Прошвырнемся до Лондона и обратно, развеемся…

"Развеяться" получается даже очень неплохо. Можно было бы камином добраться до "Дырявого котла", но Драко не хочет столкнуться с кем — то из знакомых, и потому — добираются электричкой. Это довольно странно — выбираться в маггловский мир без Поттера, но кроме своей огромности тот мир еще и выглядит на удивление безопасным — по крайней мере, опасность встретить знакомых здесь минимальна. И до вечера они шатаются по городу, перекусывают в кафе — никто не обращает внимания на высокого блондина и его спутницу. Забредают в торговый центр, где, дурачась, накупают всякой ерунды в магазине детских товаров:

— Ну что, можно поздравить — начало горам младенческого барахла по всей квартире положено!

В общем, побег получается прекрасным. Ровно до того момента, когда обнаруживается, что на выходе из центра их поджидает промокший под дождем, с прилипшими ко лбу сырыми прядями, очень злой Поттер.

— А мы тут… гуляем!

— Записку оставить… я же не прошу патронуса или еще что — то… хотя бы просто оставить записку! "Я ушел, вернусь вечером, все в порядке." Нарцисса весь аврорат готова была на уши поставить, и если бы не…

— А как ты меня нашел?

— Нашел.

— На кольце следящие? Ну ты и сволочь…

— По кольцу. Только нет там никаких следящих. Его — я просил — в моей крови закаливали…

— Псих! Ты башкой хоть соображал, что делал?

— Мальчики, я пойду?

— Да куда ты… погоди, сейчас "Ночного рыцаря" вызову, за час все дома будем…

В автобусе Гарри и Драко стараются не привлекать внимания — оба заходят туда с надвинутыми на глаза капюшонами курток и ругаться продолжают исключительно шепотом — возможно, их таки сдерживает присутствие Дервал. Так, постепенно, все и затихает. А когда автобус останавливается возле дома, все трое уже вовсю клюют носами.

В гостиной горит одинокая лампа и включен телевизор, но ни о каком ощущении уюта речи не идет, потому что посреди диванного развала сидит изрядно заплаканная Нарцисса.

— Драко! Как ты мог! — причитает она. — Я так старалась хоть раз за неделю вырваться тебя поведать, чтоб собственными глазами убедиться, что ты здоров… насчет свадьбы тоже поговорить — так хотелось бы, чтоб…

Несмотря на то, что у самого Драко в тот момент начинает щипать в глазах, по поводу последнего пункта он еле слышно вздыхает:

— Этого — то я и боялся!

— Странно… когда уходил — вроде держалась бодренько… Я ж сказал про кольцо, и что плохое бы почувствовал… сказал, чтоб не скучала, кино вон посмотрела…

— Это так ужасно! Так поступить с несчастной девочкой! — с новой силой рыдает Нарцисса, абсолютно неблагородным жестом размазывая по лицу термоядерную смесь слез и косметики.

— Поттер, что она смотрела, пока нас тут не было? Ты что ей подсунул, ту похабень про немецких водопроводчиков, которую у нас Уизли от своей супруги ныкал?

— Да нет, что — то старинное… а кто это здесь оставил — не помню, хоть заавадь. Во! "Унесенные ветром"!

Куррент мьюзик: К. Егоров — сумеречные луга.

Джейми помнит большинство из того, что читал когда — то про путешествия во времени. И ничего, что большинство из книг назывались "фантастика" и находились в открытом доступе в библиотеке маггловской младшей школы, куда они с Нилом ходили. Он помнит, что такое "временной парадокс", и потому — усердно старается не показываться на глаза родителям кроме как издали и радуется, что обходится теперь без очков — потому что все, кто помнил отца в молодые годы, в один голос утверждали, что "Ну вылитый папа!" И от крестного, и особенно — от крестной, потому что кто — кто, а она соображает слишком хорошо… От Джиневры он тоже старается держаться подальше, на всякий случай. А вовсе не потому, что спустя пару дней после пьяного вечера Джинни крестный решительно заступает ему дорогу:

— Хеггети! Дело есть.

— Что — то случилось? — вежливо осведомляется Джейми.

— Вот что, ты здесь новичок, но имей в виду — отбивать чужих подруг тут не принято!

— Но я и не претендую на твою подругу, Рональд.

Дядя Рон уже сейчас выше немаленького Джеймса и гораздо шире в плечах — под тяжелую руку крестного попадать не хочется ни в коем разе.

— А я и не про нее… хотя и на этот счет ты тоже рот не разевай. Но если будешь крутиться возле моей младшей сестры — поимей в виду. Понял?

— Изложено сумбурно, но общую мысль я уловил… Если честно, я не собирался и не собираюсь заводить отношения с кем — либо здесь…

"Потому что я не геронтофил, я, к дементоровой матери, домой вернуться хочу!"

— Гладко ты говоришь, — недобро ухмыляется крестный. — Что ж на Хаффлпафе — то забыл?

— Рональд!

В голосе крестной столько металла, что хватит на добрый десяток железных леди. По спине у Джейми бегут мурашки, а дядя Рон вовсе съеживается. Она очень красивая, крестная — в потертых джинсах и смешном свитере вместо официальных костюмов, не слишком — то причесанная и пока еще худая — худая.

— Мы просто разговаривали, честно!

— Не обращай внимания, Нил! Рон просто переживает за свою младшую сестру.

— Я уже понял. Я бы, наверно, тоже переживал за… — Джейми переводит некстати перехватившее дыхание. — Переживал бы. Я пойду, ладно?

— Я не знала, — бормочет крестная где — то за спиной. — Господи, Рон, я не могла предположить… то есть я знала, что он один уцелел из всей семьи…

И вот она, тут же, легка на помине — Джинни догоняет его возле теплиц:

— Нил, привет!

Они шагают рядом.

— Рон хороший. Просто иногда он думает, что я еще маленькая…

Джинни вздыхает, эдакая маленькая взрослая женщина:

— А я иногда такой старой себя чувствую, просто жизней шесть уже прожившей…

— Ну, это скорее уж для кошки.

И неожиданно для себя Джейми добавляет:

— У меня младшая сестра тоже рыжая была. Только светлее гораздо, а летом на солнце почти до белобрысой выгорала… тоже сама кого угодно отвалять могла только так, даже просто словесно. Дедушка с папой вечно за это дело цапались, от кого мелкая плохому учится. Еще с того раза, как она научилась "р" выговаривать и мечтала поскорее всем похвастаться — в итоге, подошла к па и говорит: "Дай горрршок, старррик, я срррать хочу!" У нас как раз в гостях дедушка и бабушка были… Ох, что — то я не то хотел сказать!

Джинни с хохотом сползает по стене теплицы. Долго смеется, хлопает по земле руками, и Дежйми смеется вместе с ней. Потом — поднимается, быстро прощается и убегает.

— После хорошей пьянки всегда есть, кого в друзья добавить, — шепчет Джейми пословицу, выловленную где — то в недрах всемирной сети.

Ему неспокойно: кажется, внезапно не по-сыновнему и не по-братски слишком близко к сердцу воспринял он влажный блеск карих глаз и выбивающиеся из "конского хвоста" прядки, рыжие, словно лисий мех на солнце.

Куррент мьюзик: Disciples III Renaissance — Elven Town.

Было около шести утра, когда они оба синхронно проснулись, как будто кто — то разбудил.

И пусть, что очередное утро кажется абсолютно добрым ровно до того момента, когда обнаруживается: отлежанная на чужом плече шея отказывается поворачиваться абсолютно.

Вот ведь удивительно, сколько раз, умаявшись, Гарри, Рон и Гермиона падали и засыпали вповалку — все трое, но никогда не было так хорошо — чувствовать через ткань тепло чужого тела и прислушиваться к чужому ровному дыханию, ни с кем из друзей не получилось бы так переплести пальцы рук… Рядом, очень близко, невнятно шипел про нешевелящуюся руку Драко. Но его шипение тоже ощущалось как почти уютное — ядовитость опухших от их ночных занятий губ нынче явно понижена. И, в полную же противоположность собственным словам, Драко то потирался щекой, то норовил закинуть колено поверх ног Гарри… Глаза у него были совсем шальные, и румянец на лице цвел лихорадочно — яркий, тоже шальной — нет, таких пробуждений точно еще не случалось раньше.

Никто не вспомнил бы, кто и когда отключился. То говорили, точно как на окне, то начинали целоваться, как никто из них раньше в жизни не целовался, а в итоге так и заснули оба — одетыми и на смятом покрывале.

Вечернее безумие схлынуло, но не ушло — скорее, впиталось глубоко — глубоко в сознание. Не забудется. И было бы неплохо повторить, жаль, в спальне, где храпят еще восемь сокурсников и куда уже заглянуло утреннее солнце, не очень — то разгуляешься. Насчет "разгуляться", к счастью, мысль пока слишком слабая и неоформленная, чтоб стать именно мыслью… А вот последствия мысли — ощутимые:

— Придется в душ теперь ползти…

— Отмыться от следов темной магии? — это звучит почти ядовито, но между тем рука Драко теребит пуговицы у Гарри на рубашке, а рука Гарри запуталась в его волосах. — Или отважные светлые маги моются только по особым случаям?..

— Чтоб не наделать глупостей. Под очень холодный душ.

Потому что глупостей наделать очень хочется, как иначе еще объяснить собственную руку, заползшую под чужую футболку?

Когда Гарри возвращается, тут уже совсем не так тихо — Малфой вяло и вполголоса переругивается с Гермионой:

— …приличной девушке находиться в спальне у парней… или девушками тут уже и не пахнет? Или…

— Или чего я не видала тут? Можно подумать, узнаю много нового и интересного… О, Гарри! Доброе утро! А мы тут… разговариваем!

— Прикройся! — бросает Драко, но только Гарри понимает, что сказано именно ему. Кажется, выходить из ванной в одном полотенце не следовало.

— Вообще — то, тут все прикрыто! — Гермиона демонстративно крутится в футболке Рона — а эта футболка велика ей размеров на шесть, и потому выглядит почти платьем. — Как ночь? Вижу, удачно?

Гарри закашлялся.

— А что, мы пришли вечером — тебя нет, а сейчас, с утра, вдруг появился… и у тебя синяк на шее!

— С метлы упал, — мрачно отвечает он.

— С вампиром подрался! — весело озвучил свое предположение Драко. — Грейнджер, если в тебе осталась хоть капля стыда — отвернись! Мне тоже в ванную надо!

Гермиона печально ответила, что стыд обменяла на первом курсе на "Историю Хогвартса", а чистокровная задница наверняка не отличается от любой другой, но прикрыла глазки ладошкой и дозволила:

— Валяй, беги, пока я добрая…

А вот и секрет, почему Драко так взывал к добродетели гриффиндорки: у него вся шея выглядит так, будто дрался с целым вампирьим взводом. Тут уж ничего не остается, только сделать виноватое лицо и быстро — быстро, пока Гермиона не видит, поймать его руку своей, сцепиться на секунду — и отпустить.

— Ну, что, как дела ваши? Да ты не бойся, Рон спит, его сейчас Бомбардой не разбудишь…

— Ну… Хорошо так… вроде бы…

— Рада, — улыбается Гермиона, потягиваясь, — все налаживается, а, Гарри?

Гермиона все еще болезненно худая даже после лета, но на щеках у нее появляются веселые ямки.

— Налаживается. Ты только Рону пока особо не говори, ладно?

Куррент мьюзик: Мельница — Meldis — Отдохни волшебник (кельтская арфа).

До самого Самайна Гарри усердно разгребается с делами в аврорате, а вечером тридцать первого октября аппарирует в Годрикову Лощину:

— Хочу повидаться с… хочу там побывать.

Драко не возражает, зная, что Гарри не очень любит этот праздник, ведь Самайн — еще и година его родителей. Хочется, конечно, и нарядного дома, и печенья с тыквой, и всяческих сладостей — хоть доставай игрушечный котел и иди вместе с толпой местных ребятишек выпрашивать конфеты… И подумав, Драко решается на вылазку до круглосуточного супермаркета — внезапно и просто нестерпимо очень хочется двух вещей: вафель с вареньем и ощущения праздника. Обе вещи он и получает — в сумке счастливо бултыхаются пачки с вафлями, а какой — то маггленок обещает заколдовать, размахивая палочкой, обмотанной в фольгу. Ставится смешно:

— Ну, кто же так колдует!

С колдовством как раз проблемы, но Драко не успевает подумать, как бы не поднять на воздух весь квартал, а на ладони вдруг распускается огненный цветок.

— И мне! — визжит рядом еще какой — то детеныш.

— И мне! — радуется третий.

Детишки, наряженные пиратом и каким — то неизвестным супергероем, хохочут и совсем не удивляются волшебству. То ли думают, что это просто очередное маггловское изобретение, то ли еще не разучились верить в то, что чудеса происходят. Чудеса, да… Младенец деликатно попинывает под ребра, намекая, что не прочь поскорее отведать вкусных вафель.

— А тебе что, тоже цветок? — спрашивает Драко у девочки, которая подбегает было вместе с мальчиками, но останавливается на полпути. Эта — старше прочих, и детский костюм ангела сидит на ней неловко, а нимб и крылышки совсем не подходят к коротким черным косичкам и тяжелому взгляду исподлобья.

— Не надо, — почти шепчет она. — И никаких других тоже не надо. Особенно зеленого черепа.

У Драко по коже бегут мурашки, но он пытается улыбаться.

— Когда мы с мамой жили в Керкуолле, взорвался и сгорел соседский дом, то перед тем, как все начало гореть, какой — то человек на улице махнул рукой — и в воздухе появился череп. У черепа изо рта змея выползала. А взрослые потом мне никто не верили. Не помнили никто — никто…

— Это был не я, — также почти шепотом отвечает Драко. — Я бы никогда… Ты возьми вафель, хочешь?

Праздник внезапно перестает радовать, становится холодно и хочется домой. Так сильно хочется, что за пару переулков до него Драко почти переходит на бег. Скорее бы — чтоб спрятаться, чтоб закопаться в пледы и обложиться любимыми книгами, а еще лучше — чтоб скорее пришел Гарри.

Но Гарри не приходит. Ни в девять вечера, как обещал, ни в полдесятого, ни в десять. Появляется только в одиннадцатом часу. Под глазом наливается синяк, на скуле — заклеена лейкопластырем изрядная ссадина.

— Молодежь местная в Лощине с перепоя побуянить решила, пришлось немного… успокоить. А ты как здесь?

— Хреново.

От вафель во рту остался неприятный привкус, как будто их наготовили не с вареньем, а с сапожным кремом. Ребенку вафли тоже не нравятся, и он прицельно пинается в печень.

— Повстречался с призраком прошлого.

Гарри вскинулся:

— Кто?

— Уймись, аврор. Никто… так, весточка из давней давности… Это ведь не забудется, да?

Гарри сел рядом, обнимая и успокаивая — как назло, именно теперь нервы сдали окончательно и поток из слов и соплей получился почти неконтролируемый. Выбросом расшибает пару чашек на кухне и опрокидывает с окна очередной принесенный Луной букет из осенних листьев и веток с засохшими ягодами.

"Тише — тише — тише, все уже закончилось…"

А на следующий день, в ответ на приглашение на свадьбу, приходят сразу два письма: вежливая благодарность от матери и вопиллер от отца.

— … и пусть Нарцисса поступает, как ей вздумается, я — не собираюсь становиться свидетелем позора всего своего рода! — рявкает голос Люциуса в их доме, да так, что стекла дребезжат.

— Ну и хер с тобой, — отвечает Драко взорвавшемуся конверту. Как будто отец может услышать. — Как ты хочешь, а мне эта галиматья уже вот где сидит. Вся твоя гребаная фамильная гордость. Эй, Поттер, я думаю, раз твое исчадье — и фамилия ему твоя причитается!

Куррент мьюзик: Хадин — Оберег

Накануне свадьбы Гарри почти не спит.

Наверно, потому что абсолютно отвык в последние пять лет спать один. Протягивает руку, чтоб подобраться поближе к теплому боку и белой макушке — а рука натыкается на пустоту. В доме без Драко непривычно. Плохо.

Двое домовиков, которых притаскивает с собой Нарцисса (Драко уходит вместе с ней, и увидеться теперь получится только завтра), приводят квартиру в такой порядок, что ступать по ней жутковато — как будто здесь и не живет никто. "Лишнюю" мебель оставляют у Дервал, туда же кочуют ящик с дисками, обувь и прочее непонятное, загромождавшее углы. Кухня отдраена до солнечного блеска, и туда велено не соваться… Всем командует Гермиона, она же и прогоняет Гарри и Рона:

— Мальчишник же! Вот и попразднуйте, только не здесь!

Собрались почти всей мужской половиной их выпуска, не было только двоих. Невилл — напился, отмечая "свободу":

— Гарри, ты женишься и поймешь, что такое счастье! Но будет поздно…

"Отмечал" он уже второй день — как раз на этой неделе развелся с Ханной.

Гарри появляется дома по темноте, до спальни еле добредает, но в итоге забывается уже перед рассветом. А в начале седьмого Гермиона вламывается без предупреждения и голосит:

— Подъем! У вас регистрация через полтора часа! В ванную отлевитировать или сам дойдешь?

Спустя еще час Гарри, что называется, приведен в божеский вид. Умыт — побрит — причесан — упакован в костюм и парадную мантию. Мантию выбирала Нарцисса, мантия сшита из тяжелой матовой ткани, цвет которой называется "глубокий изумрудный", но на вкус Гарри — просто жаркая "кусачая" темно — зеленая тряпка. Гермиона тоже причесана и принаряжена, и похожа на ту давнюю Гермиону с Рождественского бала на четвертом курсе — красивую и непривычную.

— Ну что, — возле камина она вдруг коротко обнимает его, на миг прижавшись щекой к плечу, — удачи вам, да? Метнусь домой, пну Рона, чтоб поднимался, и снова сюда…

— Удачи нам, — Гарри швыряет в камин горсть Летучего пороха и произносит адрес: — Министерство магии!

Гарри приходит немного заранее, Драко — точно вовремя. Темно — синяя мантия с серой бликующей подбивкой надежно прячет все секреты — Драко выглядит в ней таким худым, каким, наверно, не был со школы.

— Ну что, пошли?

Возможно, это и к лучшему, что отстреляться со всем решили в один день: на несколько заходов запросто может не хватить духу, а сил на сегодня должно хватить — Драко обещал. А формальная часть в итоге проходит удивительно быстро и скучно. Неопределенного возраста ведьма с фальшивыми кудряшками оживляется было: "Сам Гарри Поттер, какая честь!", но потом начинает явно вызубренную годами речь и сбивается на унылую скороговорку. Пара подписей здесь, пара подписей на другом листе пергамента, печать здесь, здесь и здесь. "С условиями контракта обе стороны ознакомлены и взаимных возражений не имеют". Здесь — тоже печать. Вот вам и задокументированное свидетельство вашего брака, копия будет храниться в архиве. "Можете поцеловать э… супруга..."

— Возвращаемся?

— Возвращаемся. Мерлин, помоги пережить и все остальное…

Они медленно идут обратно к камину, держась за руки. Это странно, вроде полчаса назад шли сюда как два разных человека, а теперь — и фамилия общая, и вроде как — семья по всем правилам. А у камина все — таки целуются, долго целуются, прежде чем шагнуть в зеленое пламя.

Сад зачарован — на этот раз не силами Гарри, а за счет полдесятка магов: трех ведьм, которые приглашены помочь с оформлением, и двух сотрудников Гарри из аврората. Ни одному постороннему теперь сюда ни заглянуть, ни попасть. За отдельную плату на сегодня над садом сделали теплый, непроницаемый для дождя купол — теперь здесь будто и не ноябрь, а август — сентябрь. Столики и скамейки, перевитый лентами и цветами шатер, узкая ковровая дорожка (на магической ткани распускаются вновь и вновь живые цветы) — красиво.

Драко куда — то исчезает, снова подхваченный матерью, Гарри же вылавливает Гермиона.

— Голова кругом! — жалуется она. И тут же деловито: — Кольца на месте?

Кольца на месте, в нагрудном кармане, но Гарри перепроверяет — на всякий случай. Дракон из белого золота и лев из красного — оба на месте. Более того, лев ласково трусит лапой драконий гребень, а дракон в ответ на это лишь довольно щурит свой топазовый глаз. Драко требовал, чтоб льва тоже закляли на кровь — на его кровь, но Гарри заявил, что согласится на такое не раньше, чем родится ребенок. Здесь приходится согласиться с ним.

— Слова помнишь? А, хрен с ним, что не помнишь — сам придумаешь, ты умеешь… Дожидаешься Драко здесь…

Приглашенный народ тихонько собирается под сенью шатра.

"Надо успокоиться! Мы ведь даже женаты уже, официально, мы же вместе не пойми сколько…" И все равно Гарри изрядно потряхивает.

— Прекрати дергаться! Все хорошо! — одними губами шипит Грейнджер, сама же нервно ощипывая цветочки в вазе. Не нужно быть легилементом, чтобы понять: ей мучительно хочется курить.

А потом на другом краю дорожки появляется Драко — он шагает под руку с Нарциссой — и сердцу Гарри становится больно от взгляда на него.

Раньше Гарри об этом и не задумывался, весь Драко был для него точно отдельные фрагменты большого паззла: то промелькнет лунное свечение растрепавшихся волос, то проступающая жилка у кисти, то характерная усмешка, то быстрый взгляд из-под чернущих ресниц… А сейчас, вдруг и внезапно, пришла мысль, что Драко — невероятно красивый. Будто единорог, потому что с такой же серебряной гривой и тонкокостными, но сильными запястьями. Будто роза — потому что белая кожа очень легко вспыхивает алым румянцем, а губы — манят шелковистостью бутонов. Будто ювелирный камень — потому что серые глаза на худом лице кажутся огромными и ослепительно драгоценными. Будто ласка или куница — потому что двигается, даже теперь, с текучей грацией хищного зверя. Чары спадают, едва они возвращаются домой, и теперь беременность в этой парадной мантии выглядит почти подчеркнутой — и это тоже очень красит, потому что Драко будто весь светится изнутри: их союз благословлен.

А в итоге Гарри от волнения все — таки путает слова клятвы и несет что — то свое.

Но никто, кажется, этого не замечает. А когда надевает на палец кольцо — и вдруг — касается губами к его ладони, и замирает так на несколько мгновений, то женская половина собравшегося здесь общества дружно промокает глаза носовыми платками, и Луна шепчет в повисшей тишине своему странноватому спутнику: "Ральф, кажется, я согласна, если ты не передумал…"

Все проходит лучше, чем ожидалось. Если кто — то и был удивлен положением Драко, то виду не подали, и слов, что вся эта женитьба — "вдогонку" и "по обстоятельствам", тоже не было. С Невиллом вовсю флиртует Милли, и ее открытые круглые коленки вызывают у него изрядный прилив энтузиазма. Нарцисса оживленно общается со своей сестрой Андромедой, синеволосый Тедди же под шумок потихоньку колупает край у торта, щедро украшенного сахарными цветами — маленького паршивенка шлепнуть бы по рукам, но вместо этого Драко тоже уводит пару сладких розочек.

Вечер тоже удается на славу. Гарри не знает, почему Драко решительно отказывается закончить торжество фирменным фейерверком Уизли и любым другим фейерверком в принципе, но легко смиряется с этим — получается весело и так. Он даже жалеет, что у самого сил на танцы совсем не осталось; Драко — тоже: сидит, пристроив под уставшую спину подушку, и наблюдает за праздничной кутерьмой, но выглядит вполне довольным.

Где — то далеко, в Уилтшире, в своем кабинете в Малфой — меноре, Люциус Малфой наливает себе очередную порцию скотча.

"Перебесится пускай пару дней — тогда и поговорим. Известие о внуке его быстро успокоит…"

— Свалим потихоньку?.. Тут и без нас как–нибудь разберутся…

Дома их ждет конфуз: в кухне обнимаются Невилл с Миллисентой ("Марш в сад, если только вы тут что — то устроите, мне придется менять всю мебель!"), а в гостиной сидят перед телевизором Нарцисса и Андромеда — правда, они тут же сами заявляют, что …"что — то засиделись, ах!" Словом, тихо ускользнуть к себе удается весьма условно.

А спустя каких — то шесть часов патронус — рысь врывается в комнату и рявкает:

— Аврор Поттер, срочно явиться в главный корпус аврората, тревога номер два!

В этот момент становится как никогда жаль, что швырнутые тяжелые предметы пролетают сквозь патронусов только так.

Куррент мьюзик: Secret Garden — Nocturne.

Очередной бокал, выпав из руки, разбился вдребезги. Под ногами и без того уже было порядочно стеклянного крошева, но домовики, зная характер хозяина дома, не спешили делать уборку — в конце концов, всегда легче привести в надлежащий вид залитый алкоголем дорогой паркет, чем попасть под тяжелую хозяйскую руку.

Мутное холодное утро смотрело в высокие окна. И на душе у Люциуса было столь же мутно, и вскипевшим темным зельем из глубины души поднималась злость. Если бы тут появился кто — то из домовиков, можно было бы ударить или пнуть. Или накричать на Нарциссу, вздумай она тут появиться с очередным квохтаньем: "Ну что ж ты делаешь, у тебя же сердце!"

Как он посмел, сукин сын? А он посмел, еще как посмел, твареныш! Всю жизнь для него старался… всю жизнь старался отмыться от последствий одного своего глупого поступка, а так откупиться бы и не смог… А если бы этот сопливый выродок не оказался еще и упертым донельзя…

— Это уже ни в какие ворота! Что здесь, кабак? Сердце же у тебя, а туда же…

— Заткнись!

Ошибаешься, милая, нет у меня сердца. Мое сердце давно уже отдельно от меня бегало, а вчера — совсем ушло…

Нарциссу отнесло к стенке — швырнуло, будто тряпичную куклу.

— Все ты… все ты, вечно от тебя ему вся поддержка была, Блэковская кровь… Блэковская, не моя. Не моя кровь!

Невесть откуда взявшийся в доме холодный ветер закружил сорванные со стола листки пергамента. Холодный, проникающий до глубины души, вымораживающий до дна. И вот уже слова отречения слетают с губ, тяжело — будто черная смола капает:

— Не моя кровь! Не будет мой дом ему домом и не будет ему места в этом доме!

Нарцисса у стены не то ревела, не то кашляла, поднимаясь с пола. Хотелось швырнуть в нее проклятьем или просто чем потяжелее, лишь бы замолчала.

— Не моя кровь! Не будет места ему за моим столом и хлеба для него!

— Люциус! Ребенок!..

— Не будет здесь ему отныне ни ложа, ни крова, как любому сыну чужой крови, ибо не будет отныне в нем крови моей… — Нарцисса, оказывается, не только умудрилась встать, но и смогла добрести до него и заткнуть рот Люциуса своей ладонью:

— Ребенок! Идиот, у них будет ребенок! Не смей!..

И сразу все буйство закончилось. Ветер и туман ушли обратно на улицу, и все, что только было на тот момент в воздухе, полетело вниз.

— Драко — беременный! Да, Блэковская кровь сыграла! Ты хоть раз мог бы спросить меня, как у них дела, я бы рассказала тебе, но ты молчишь, и мальчики молчать собирались пока!.. Но они в среду хотели приехать сюда, Драко… Драко! Если что — то случится с Драко, я тебя убью.

Дервал ворвалась в дом без предупреждения.

— Разбогатею — заведу домовика. Чтоб искал мне все. У вас моих дождевика и сапог не валяется?

Хлам, частично вернувшийся сюда вчера поздно вечером, кажется, успел размножиться в геометрической прогрессии. Драко только обводит все завалы рукой и пожимает плечами: ищите, да обрящете. И морщится — спина в последние дни ноет нещадно, сегодня же вовсе разваливается на куски…

— Тебе придется, как минимум, найти себе отдельный дом: каморок вроде наших домовые не любят. А еще — мужа — мага, потому что, извини, но магглам дементора лысого они станут служить…

— Ой, а у вас кальян оказывается есть?.. А Поттер где? Счастливым новобрачным же полагается…

— Новобрачным полагается! А аврорам — полагается по первому свисту бежать куда скажут… У Поттера по другому и быть не могло, чтоб не дернули в аврорат именно сегодня. Меееерлин, что ж спину — то так прихватывает…

Дервал оборачивается — с велосипедным насосом и пластиковым ведром в руках — и так и замирает, только веснушки стремительно проступают на побледневшей физиономии:

— Драко, ты сядь…

— Что за?..

"Что за", становится понятно через секунду — по светлым домашним брюкам по внутренней стороне бедер стремительно расползается красное пятно. Ногам становится сыро и тепло…

— Ди, это ведь не кровь, нет?

Куррент мьюзик: Олег Погудин — Зеленые рукава.

Свою странную симпатию к Джинни Джеймс объяснял просто: возможно, это было действительно что — то родственное и теперь вдруг с неизвестно какого перепуга проснувшееся в душе. Возможно, потому что Джинни в самом деле была похожа на Лили — свойственная всем девчонкам "принцессовость" проявлялась в ней едва ли не слишком редко. Таких называют пацанками: выросшая со старшими братьями и считавшая их примером для подражания, бесстрашная и бойкая.

С Джинни легко — она не пытается понравиться и потому — не пытается кокетничать или казаться глупее, чем есть. (Этим она тоже похожа на Лили. Бабушка Цисса в свое время пыталась привить Лили элементарные навыки на тему "как очаровать мужчину, а в идеале — заставить жениться", но все оно шло не слишком — то впрок, потому что разыгрывать роль кроткой овечки у сестренки получалось плохо и незадачливых кавалеров она периодически просто и по-маггловски поколачивала.) И Джейми не нужно пытаться ей, Джинни, понравиться. С ней можно потрепаться, рассказать о футболе или о чем — то, что было давно или не очень, разве что не называя имен…

— Пошли на трибуны, посмотришь на наших, раз выходной… Или ты куда — то собирался?

А еще у нее замечательная улыбка — поневоле начинаешь улыбаться в ответ. А еще — загар по краю полинявшей желтой футболки, такой бывает только у людей, много времени проводящих на воздухе — путешественников или тех же квиддичных игроков. И вот этот — то край Джеймса пугает: никогда раньше ему не случалось так настойчиво приглядываться к вырезу чужой футболки. Пусть и к очень даже симпатичному, но, возможно, принадлежащему его собственной матери.

А еще — стала пугать перспектива возвращения домой. Потому что Джейми непонятно, куда ему хочется меньше — к издерганной и состарившейся Джинни — маме или туда, где па и отец вместе, но от веселой и живой Джинни жива только оболочка. И ту, возможно, уже отключили от жизнеобеспечивающих чар и приборов.

"Гребаный "любовный треугольник", а я, как олух, мечусь посередине и не знаю, куда приткнуться!"

"Песок Хроноворота" — это ведь одно название. Ведь, на самом деле, па работал с зельями — разрабатывал новые. Как правило, или лечебные, или косметические. А "Песок" — увы, па рассказывал мало, а то, что и бывало озвучено дома, слушал Джеймс не слишком внимательно — должен был заставлять молодеть… что — то еще про не просто заставить обновляться и прочее, а про то, что …"заставить идти вспять сам процесс возрастных изменений. Это будет прорыв в косметологии, а что уж говорить про лечение онкологических заболеваний или психических расстройств"… Тут обычно отец начинал махать руками и просить, чтоб позволил сохранить остатки уважения к себе и дал его чувству собственного достоинства выползти из — под плинтуса. Па в ответ язвил, что "аврор" и "уважать" — понятия несовместимые, а единственная извилина в аврорской голове — это, как правило, след от фуражки… "А, Поттер, у тебя ж еще и шрам! Поздравляю, извилин — две!" — или еще что — то в этом духе, и оба в итоге начинали смеяться…

В любом случае, Джейми не угнаться за па. И высший на курсе балл по зельям тут мало что даст, уровень не тот. Но чем — то занять себя надо, и потому — свободное время Джеймс тратит в библиотеке: делая хоть что–то, гораздо легче ждать, что вдруг кто–то да вернет его домой… Он берет две дополнительных самостоятельных работы по зельям и ни к дементору не нужную курсовую по чарам, чтоб получить доступ в Запретную секцию библиотеки и взять там книжки по хроноворотам. Профессор Флитвик, правда, о чем — то догадывается и вздыхает, что, мол, прошлого не вернешь, мистер Хаггети, но, должно быть, жалеет, потому что пропуск выписывает без возражений…

А когда Джейми едва ли не начинает задремывать над книжками и листками пергамента со своими выписками, то появляется Джинни и тормошит его, вытаскивая на квиддичное поле.

Осень радует необычно теплыми днями, и Джинни старается прихватить напоследок свой кусочек солнца, в неучебное время бегая в шортах и майке.

— Пойдем, подышишь свежим воздухом! Заодно и умные мысли свои в порядок приведешь… и что тебя шляпа в Хаффлпаф отправила? Шел бы в Равенкло…

— Извини, Джин, навряд ли.

— Возражений не принимаю! — Джинни встряхивает своим рыжим "конским хвостом", будто строптивый жеребенок. — Поможешь мне погонять наших, а то в следующие выходные исчезну…

— С Гарри идете куда — то? — вздыхает Джейми.

— Да нет… — она убирает за ухо выбившуюся прядь волос. И на единый миг становится старше самой себя лет на десять: — Джордж тут у нас опять учудил, а мать и так плохая была после Фреда, тут уж вообще сдала… Дома хоть немного все в вид приведу, пожрать помогу сготовить.

И снова тянет Джеймса за рукав своей худой рукой — еще с памятного вечера Джейми знает, что на руках у Джинни — жесткие мозоли.

"И навряд ли только от метлы. Девчонка ж девчонка и есть, единственная дочь в семье — это не только горы розовых бантиков, но и горы братских грязных носок в бельевой корзине…" И мысль, пробежавшая серой кошкой по задворкам сознания — "Я бы и поехал с тобой. Чтоб не пришлось тебе возиться в одиночку со всей грязью…" — тоже пугает. Сильно пугает. Джейми пока не влюблен, но мысль о том, чтоб взять на себя часть чьих — то чужих дел — "Обалдеть, руки пожалел!" — уже озадачивает.

Куррент мьюзик: Келли — Песня контрабандистов.

Гарри теперь твердо знает, что чем больше строишь планов, долгосрочных и тяжеловесных, будто гранитные тумбы, тем с большим их числом придется распрощаться, и, возможно, в самом скором времени. Когда в памятное утро он бредет на завтрак, то решает, что должен оставить в прошлом все неправильности последних дней, пригласить — сам! — в Хогсмид Джинни, а Малфоя… А с Малфоем пересекается буквально через пол — часа, и оба они едва не опаздывают на трансфигурацию, тискаясь в нише за доспехами. Потом еще — едва не натыкаются на стаю первогодков возле теплиц, и кувырком приходится нырять в заросли шиповника у стены: руки и лица исцарапаны, будто стая диких кошек напала; а потом, зализав собственные раны, Гарри вдруг слизывает кровь с запястья Драко — тот в ответ сдавленно ахает, широко распахнув свои прозрачные глазищи. Это чертовски приятно, и хочется повторить, и здорово щекочет нервы, ведь буквально в двух шагах с визгом носится малышня.

Гарри честно приходит на квиддичную тренировку и летает вместе со всей командой. Но вот никак не находит в себе пожелания найти предлог, чтоб задержаться и полетать еще именно только с Джинни — бежит в раздевалку вместе со всеми. Тем более, Слизерин уже потихоньку сгребается. А потом — цепкие руки Драко его затаскивают за трибуну и торопливо воюют с застежками на спортивной мантии: теперь уже очередь Гарри ахать и немного позже — благодарить Мерлина за душевую рядом и за то, что квиддичная мантия все ж мантия и есть и благополучно прячет мокрое пятно на брюках…

"Это надо прекратить!"

Драко сидит в библиотеке, резво пишет заданное эссе по зельям своим мелким — бисерным — почерком. Отбрасывает с лица прядь волос, задумываясь, прихватывает губами перо — и вся кровь, которая у Гарри не успевает прилить к лицу, устремляется куда — то ниже пояса.

— Что же это… происходит? — в горле у Гарри страшно пересыхает, и даже короткая фраза удается с трудом.

— Что именно, Поттер? — слизеринец соизволяет поднять на него свой взор.

— Все это… Неправильно все. Что творится, это страшное проклятие какое — то? Или просто все — таки мне сорвало крышу от таблеток? Но почему тогда ты, ведь когда башню сносит, это ж вроде не заразно?.. Или — гребаный долг жизни? Что? Что со мной?

Голос, поднявшийся почти в крик, срывается до шепота. Схватить за плечи, встряхнуть… Поднять — встряхнуть получается, а вот потом — Гарри этого абсолютно не ждет: Драко прижимается к нему.

— Не знаю. Правда не знаю, — и гладит его по щеке своими прохладными пальцами. И начавшее закипать было буйство уходит без следа, схлынув, словно прилив, оставив после себя жаркий румянец.

— Ну… — рука будто помимо воли поднимается и пропускает между пальцами светлые пряди. — А что делать будем?

— Не знаю. Но лично я, Поттер — буду доучивать зельеварение.

Драко улыбается. Наверно, впервые за последние восемь лет Гарри видит, чтоб он именно улыбался — не ерничал и не кривился в кислой усмешке, а именно улыбался, как улыбались бы ему Гермиона, Рон, Джинни, Луна, Невилл и прочие.

— Ну… как знаешь…

Гарри поворачивается к дверям библиотеки, но, подумав, возвращается обратно:

— Знаешь, у меня что — то полный швах с зельями.

— Я в курсе. Тут, по-моему, про твои зелья только ленивый не знает…

— Поможешь разобраться? Мне в аврорат без них дорога закрыта…

— Героям у нас — везде дорога… Учебники с собой? Или за начальные курсы повторять сядем сначала?

Можно было бы возмутиться в ответ на "героя" и сказать, что уж зато не-герои сами где угодно пролезут, но Гарри только смеется и машет рукой:

— Можно и так, в голове и было-то не густо, а сейчас — совсем тьма египетская.

Две головы, белая и черноволосая, склоняются над пергаментами.

— …а гр… Грейнджер твоей орден Мерлина впору вручать, если она вас двоих с первого курса так и тянула. Сразу предупреждаю: сдуть не дам, а вот все остальное…

— Дашь?

— Поручик — не шутник, поручик — пошляк…

А еще за книжными стеллажами столько есть укромных уголков!..

Куррент мьюзик: Clann Lir — Black is the colour.

Возвращаясь домой, Гарри никогда не рвется к главному камину аврората, предпочитая выйти на улицу и оттуда аппарировать в паре переулков от дома — подышать — пройтись и потому что по пути обычно приходится забежать в супермаркет на углу… Гарри по привычке двигается на выход, он вымотан и не сразу замечает, что пальцы на левой руке ощутимо покалывает, приписывая все это то ли следам полученных проклятий, то ли еще чему — но уже в холле (здесь экранирующие чары аврората работают едва ли вполсилы), безымянный палец, а следом за ним и остальные буквально ошпаривает. Как будто золотой лев с обручального кольца впивается в его руку всеми своими зубами. Кажется, про такое говорят "сердце упало". Сердце действительно падает куда — то в желудок и там трепыхается пойманной рыбкой, пока Гарри поворачивает и рвется к главному камину, кого — то на своем пути отталкивая — и все, чтоб увидеть в зеленом пламени лицо Дервал:

— Гарри, позовите Гарри!

А первое, что ждет его дома — страшный, слишком знакомый еще с войны, железный и сладковатый запах крови. Он перебивает все другие, гораздо более острые и сильные — зелий и озона от очищающих заклятий.

— Где Драко?!

— Руку отпусти, сломаешь, придурок. Драко увезли. В вашу… эту… Мунго…

— Что здесь…

— Сказали, что кровотечение. Что сильное. И про давление что–то, не помню. Память стереть еще хотели, уроды в желтом, — послала на хрен. Я ж их и вызывала — оказывается, по камину не только маги могут разговаривать... Машину свою подогнали, говорили, что по камину нельзя, только Драко бы и не дошел по камину никуда… Мы думали, что просто раньше все началось, но ведь не бывает, чтоб кровь и столько! Я сначала в ваш госпиталь стукнулась, а потом тут не до тебя немного было, прости.

— Ребенок…

— Ничего не сказали, Гарри.

Дервал смотрит в пол.

А в Мунго никто их не пускает дальше коридора. По другому и не вышло бы, спасибо, что пустили хотя бы к двери с табличкой "Вход воспрещен" — просто чтоб быть хоть ненамного, но ближе — сидеть возле этой двери на некрашеных стульях, отполированных множеством предыдущих посетителей едва ли не до зеркальной гладкости, и утопать в вязком безвременьи. Существует, конечно, Темпус, но…

Они когда — то долго смеялись, глядя на календарь с обведенным красным маркером тринадцатым января:

— Немного поторопиться — и можно даже не задумываться насчет имени! — веселился Драко. — Крестный был замечательным человеком…

— Главное — не вешать ему над кроваткой карусельку с колбочками.

— А что, вполне неплохо! Карусель с колбами и ретортами, черные пеленки и костюмчики…

— Нееет!

— Да ты представь! Варишь ты ему утром кашку на кухне, а он сидит на своем высоком стульчике и говорит: "Десять баллов с Гриффиндора, мистер Поттер, манную крупу надо было добавить еще тридцать секунд назад!"

Так бывало в минуты веселья.

А еще — были накатывавшие на Драко тоска и паника. Когда повергала в ужас очередная случайно услышанная по телевизору или прочитанная в сети новость (внезапно все сводки о несчастных случаях перестали быть просто статистикой, сделались почти осязаемыми…), или когда снились страшные сны о прошлом — давно уже остались позади и вдруг — вернулись! Драко ненавидел себя и весь мир в такие моменты, но ничего не мог с этим поделать: только дождаться, когда его, скулящий комок, подберет Гарри, он обязательно придет — и все станет хорошо, а утром — ничем не припомнит этого сиюминутного паникерства, будто его и не было. Гарри согреет, Гарри успокоит, заласкает, и пообещает в который раз: "Я буду держать тебя за руку!"

— Я буду держать тебя за руку, — шепчет Гарри своему любовнику, и в горле каждый раз давит непонятный комок. Это, должно быть, называется нежностью, и ей не место бы в их доме, в обществе двух взрослых парней, аврора и бакалавра — зельевара; это оставьте для сопливых школьников — и поцелуи, и держания за руку… А вот и нет, притерлась и прижилась — да так, что сердцу становится больно...

Беременный живот Драко для Гарри становится настоящим фетишем.

— Эй, я скоро ревновать начну! Хорош меня слюнявить! — а Гарри смеется и снова и снова целует шрамы растяжек и темную полосу, начинающуюся ниже пупка, прикладывается ухом и заявляет:

— Колотится, как у зайца! — услышав маленькое сердечко. Или просто гладит, или держит на животе ладонь, когда засыпает. Это приятно, а Драко шипит:

— Ну вот, он опять пинает мне по печени, да с размаху…. Аврором будет, не иначе! Весь в папашу, исчадье Салазарово, ты дашь мне сегодня поспать?..

И сумасшедшая любовь, которая вновь и вновь накрывает с головой. И к Драко, который то требует суши, то шипит, что если кто — то еще раз оставит тарелку в ванной и кружку с чаем на системнике, то заавадит лично, то среди ночи просыпается с криком и потом тепло шепчет куда–то в плечо: "Мне снова приснился менор, и я снова боялся, что тебя убьют". И к этому существу, которое даже непонятно пока, кто и на кого похоже, но уже владеет почти всеми мыслями своих родителей.

Мимо снуют по коридору целители и прочий персонал, им никому нет дела до беременной женщины в домашнем платье, шлепанцах и одном носке и помятого, небритого и в испачканной мантии аврора, сидящих у двери.

— Дойду до буфета, — извиняясь, шепчет Дервал задремавшему Гарри: собственный ребенок настойчиво требует хоть какой — нибудь еды. А когда возвращается с верхнего этажа, то еще у лифта слышит странный звук — будто покалеченный машиной пес воет, и это кажется странным — клиника же, вроде, для людей. Хотя кто магов знает, если есть оборотни, то они и здесь могут запросто оказаться… Но все гораздо проще.

Поднятый на ноги Гарри, рядом — целитель в ярко — желтой мантии и светловолосая женщина — нет, скорее, именно дама — мать Драко. А на месте Гарри теперь сидит, раскачиваясь из стороны в сторону, высокий человек с белыми волосами — похожий на Драко просто невероятно… Именно он и воет раненым зверем.

Куррент мьюзик: Хадин — "Серебряные крылья".

В то утро сова приносит не только очередное письмо от матери, но и записку от отца. И уже в тот момент Драко начинают терзать неприятные предчувствия.

Отец лаконичен:

"Сын!

В свете разных последних событий отмечать Самайн с размахом пока не принято, но небольшой семейный прием мы можем себе позволить, с директором я договорюсь. Хотелось бы, чтоб ты лично передал приглашение для младшей Гринграсс — ее родители тоже будут присутствовать".

И все. Но больше и не требуется. Как не скажет отец, "в свете последних событий", Драко забыл и думать про планы родителей, и теперь его сдернуло с небес на землю. Да не просто сдернуло, а еще и впечатало в эту самую землю по самые уши. Оглядывается на шестой курс Слизерина — Гринграсс улыбается своей бледной рыбьей улыбкой (не иначе, как ее папенька — маменька успели ей сообщить радостную новость). Логика отца проста: после войны репутация Малфоев, как ни крути, подмочена изрядно, а репутация Гринграссов, и во Вторую Магическую, и в Третью сумевших сохранить нейтралитет, ныне в чистокровных семьях тоже не лучшая из-за мезальянса Дафны — а значит, в тандеме может получиться что — то, что будет выгодно и тем, и другим. Гринграсс улыбается снова, всеми своими тридцатью двумя отбеленными, и накручивает на палец прядь волос у левого виска — очевидно, это должно выглядеть очаровательно и соблазнительно, но Драко кажется на редкость ненастоящим, будто аляповатый натюрморт из восковых фруктов. "Если бы старшая не нашалила, дементора бы лысого Гринграссы явились в менор праздновать…"

Оглянулся на гриффиндорский стол — старшая Гринграсс… ах, да, Финниган! — сидит со своим, мать его гиппогрифом, супругом слегка особняком от остальных красно — золотых. А может, это кажется, что они сторонятся других, просто потому что сели слишком уж близко друг к другу.

А потом взгляд отыскивает растрепанную макушку Гарри — тот сидит, как обычно, в обществе Уизела и лохматой зануды — и в душу проникает горечь. Как будто сейчас не начало учебного года, а уже на подходе лето с его экзаменами и последней поездкой на Хогвартс — экспрессе, а потом будет только пустота — пустота — пустота, потому что жизнь, в которой у него был Гарри, закончится, закончится — и будто вся, потому что никто не живет с такой черной дырой в груди…

За слизеринским столом не принято болтать в голос. Не принято спрашивать: "Что, плохие вести из дома?" — хотя бы потому, что черных… по крайней мере, не радужных известий сейчас здесь хватает, можно сосчитать по пальцам тех, у кого и отец, и мать живы — здоровы и не в Азкабане… И потому Драко просто отодвигает нетронутый завтрак, вытирает лицо салфеткой, стирая заодно капающую из носа кровь, молча кивает Забини и отправляется на выход из Большого зала.

И кто бы сомневался, Гарри торопливо врет что — то своим и вылетает следом. Говорить не хочется, и Драко почти переходит на бег, прежде чем Гарри все же его догоняет:

— Чего случилось?

— Ничего, просто хочу пройтись перед уроками.

— Это из–за ничего надо было… у тебя кровь из носа!

— Я в курсе.

— Что — то написали родители?

— Написали, что дома все в порядке. Мне умыться надо, видишь? Иди на чары, а?! Ты что, и до сортира провожать будешь?

— Если надо будет, — шипит Поттер, и лицо его, с поджатым ртом и острыми скулами, становится жестким и каким — то, наверно, чересчур взрослым, — то провожу! А ты — перестанешь выеживаться и начнешь говорить по существу…

— Ты Круциатусом давай, Круциатусом…

— Круциатусом тебе привычнее, куда нам, грязнокровкам!..

— **ка! — Драко влепляет ему пощечину, и, кажется, с этого момента, торомоза сносит окончательно.

Из носа — кровь, из глаз — злые слезы: полноценная истерика, переходящая в драку и продолжающаяся ровно до тех пор, пока он не оказывается прижатым к стенке и до сознания не доходит, наконец, то, что никто не пытается его ударить. Наоборот, Гарри ласково целует и несет всякую чушь, будто успокаивает раздухарившегося сопляка… хотя, нет, конечно, сопляков так не целуют…

— Отец хочет, чтоб я был дома на Самайн. Они приглашают Гринграссов…

— И это — все? Ты — псих…

— А ты — идиот. Хотя кому я это говорю… Приглашают Гринграссов — это значит, приглашают старших Гринграссов плюс Асторию. Можно считать, что приказ сделать ей предложение не позднее Бельтайна уже получен.

— Но это же… — гриффиндорский герой заходится словами, явно не находя нужных. — Но это же несправедливо, это же подло!

— Ты о чем? Какое тут "справедливо", ты еще и "это не честно!" заяви. Долг перед семьей…

— И ты пойдешь, как бычок на веревочке. Куда повели, туда помычал — помычал — и пошел.

— Придурок.

Как бывает после нервных срывов, на Драко накатывает усталость, да такая, что он вместе с Поттером съезжает по стене на пол:

— Придурок ты. И за что…

— Что — "за что"?

— Именно за это. Тебе старый интриган столько лет вещал — вещал про великую силу, способную победить все на свете, да только в башке ты не удержал…

Драко поднимается и, слегка пошатываясь, бредет к кранам, где, недолго раздумывая, сует голову под холодную воду. Это напоминает, как два года назад чуть не поубивали друг друга в туалете у Плаксы Миртл, только что проклятиями никто не швыряется. Наоборот, кажется, именно этот момент помогает прозреть гриффиндорскому дураку:

— Ты что, ты… Ты еще тогда?

На чары Гарри безнадежно опаздывает. Профессор косится неодобрительно, но не говорит ничего, только машет рукой — садитесь, не мешайте! — и продолжает лекцию.

— Вы что, — шипит Гермиона, не забывая, впрочем, записывать все, о чем вещает Флитвик, — опять подрались с Малфоем? Взрослые ведь уже люди, а хуже маленьких…

— Просто прошелся. А Малфой в больничное крыло зачем–то пошел, мы и не пересекались…

Врать у Гарри поучается нескладно, и Гермиона ему явно не верит, но вздыхает и возвращается к своим пергаментам. Хотя как ей объяснить про то, что у Малфоя снова в кровь искусаны губы и дрожит жилка на шее, и как ржал сбесившимся гиппогрифом: "… да не над тобой я! Сам посмотри! Кажется, профессор был прав, что все у меня не как у людей — кажется, никому еще не признавались в любви на фоне сливных бачков…" И шли до лазарета по пустому во время уроков коридору — и потому, переплетясь пальцами, за руку, по настоящему…

Куррент мьюзик: Лара Степанова и Ко — Осень.

От всех депрессий и несуразных мыслей у Джейми есть одно верное старинное средство — загрузить себя по самую макушку. Уроками, работой (как теперь), а сверх — еще и футболом или чем — то еще. В этом, старом, Хогвартсе в футбол не играют даже магглорожденные, а колено, похоже, и не думает проходить совсем, но Джеймс упрямый, как утверждал па, в отца пошел, и потому в одно из утр задолго до начала занятий выходит на квиддичное поле. Холодно (а что вы хотели от Шотландии в начале ноября), воздух сырой и под ногами довольно пакостно, ведь никто не предполагал, что по этому полю еще и кто — то будет по земле круги наматывать. Но вдоль трибун есть отличная полоска утоптанной ногами болельщиков почвы, и по ней — то и можно побегать. Джейми только чертыхается, размышляя, насколько сильно потерял форму и сколько потерял времени. Ноги трудятся, легкие и лицо — горят, а в голове начинает мало-помалу светлеть. Точнее, места для странных мыслей там почти не остается. Пробежать круг оказывается вполне достаточно, а потом еще и отжаться с десяток раз…

А краем глаза уже можно заметить рыжеволосую фигурку в теплой мантии: Джинни опять что — то забыла рядом с ним.

— Ты что делаешь?

— Играю на скрипке. Сама не видишь?

— Вижу… это у магглов так принято? Ну, бегать под дождиком вместо завтрака?

— Не вместо. До. Надо, а то совсем разваливаться скоро начну. Тебе — то что не завтракается со всеми?

— Поговорить хочу.

— А что не говорится?

— С кем? — горестно восклицает Джинни. — С дурами что ли с нашими…

— А с друзьями — не пробовала? Тоже, знаешь, неплохо… Что тебе я — то?

— Во — первых, тебе пофиг, а во — вторых, ты не будешь трепаться на каждому углу об услышанном. Тебя говорящим — то видят редко… Нил, — рыжая горестно таращит свои "безнадежные карие вишни", — у Гарри кто — то другой есть!

От такого неожиданного перехода к сути вопроса и от постановки самого вопроса Джейми даже стукается о трибуну…

— А почему ты так решила?

— Мне… — Джинни краснеет, — Рон вчера снова начал свое нытье. Сам, книззл мартовский, из Гермиониной кровати не выбирается, а мне мозги полощет: "Тебе следовало бы поберечь себя до свадьбы!"

— Это неудивительно, он же заботится… Я бы на его месте сказал бы точно так же.

— Да с какого перепугу он заботится?! — рявкает Джинни, стукая кулаком по деревянной скамейке. — Я вижусь с Гарри только при них, вчетвером сливочное пиво в кафе пьем или гуляем… Он даже провожает меня только если еще с кем — то, будто боится, что останемся наедине… А Рон — ох, Мерлин, хорошо, что не слышал никто! — Рон говорил, что Гарри скоро вовсе в девчоночью спальню переселится, и что вроде как не его дело, но не допустит, чтоб имя его сестры трепали… Ну и тому подобная чушь. А ко мне он… Гарри… никогда, вот!

Джейми даже плюнул:

— Ты что, дура?

— Сам дурак! Я тут тебе всей душой нараспашку трясу, думаешь, легко женщине признаваться, что ее бросили — хоть кому — то, хоть себе самой?

Джейми смеется долго, почти до слез, потом ловит за руку собравшуюся убежать Джинни:

— С ума сойти можно, ну ты и скажешь! Нет, я не про то… странно просто слышать от тебя такие слова, что, мол, брошенная женщина… Не тянешь.

— Я в курсе. Спасибо, мля.

— Ну, это ж должна быть такая вся в платье в пол, кудри накручены, сигарета в мундштуке, чтоб выдыхала дым в лицо и хрипло так… Женщина — вамп такая. А вообще — Рон прав. Не про свадьбу, а про то, чтоб беречься. Потому что некоторые вещи надо делать только по любви. А не потому что, наверно, появился кто — то другой, вы ж не на бегах тут играете… и не по пьянке точно.

— Не напоминай. Мне стыдно, что вела себя так, да еще и чуть тебя не подставила… И что же мне теперь делать?

— Ты попробуй поговорить с самим Гарри, а? Если на то пошло, все должно быть по честному.

— А что такое "вамп"? Думаешь, мне следует почаще носить платье? Мама раньше ругалась часто, что много в брюках хожу и прочее, а сейчас ей немного все равно…

— Думаю, таскай хоть что, лишь бы самой нравилось, а с Гарри все же поговори. Даже если он не захочет, скажем так, ранить твои чувства, он все же достаточно честный, чтобы про что — то не промолчать.

Джейми и Джинни споро шагают в сторону Хогвартса.

— Это ничего, что я тебе все рассказала?

— Ну… я слыхал и постранней вещи…

"Ага, особенно в августе. Теперь — то меня уже мало чем удивишь…"

Джейми много думает, что па и отец мало похожи на самих себя. Послевоенная худоба и ерунда вроде обгрызенных ногтей не в счет. Гораздо труднее видеть отца не аврором, который говорит — как печатью грохает. Или тайком хромает до ванной, где прячет в стиралку порезанную заклятием мантию и прикладывается к фиалу с обезболивающим в шкафчике. И па не такой иронично — спокойный и умный — умный, а издерганный подросток — переросток, постоянно, на взгляд Джейми, балансирующий на грани истерики…

— А что у тебя на цепочке за знак?

Джинни дотрагивается пальцем до крохотного медальончика, который Джеймс носит, сколько себя помнит. Надо бы, по совести говоря, спрятать куда подальше от чужих глаз, но расстаться с ним — все равно что расстаться с памятью о семье, и Джеймс просто заправляет его под рубашку. Палец соскальзывает и утыкается ему в грудь, и кажется, что мелкие дождинки, попадающие на кожу, начинают с тихим шипением стремительно испаряться. Этого достаточно, чтоб отпрянуть друг от друга, отводя глаза:

— Я не хотела, извини!

Джейми торопливо запахивает мантию и объясняет:

— Ничего страшного, просто холодно… Это — Скорпион. Знак, под которым родился…

Куррент мьюзик: Тэм и Йовин — "Спор оруженосцев".

Сама того не зная, Гермиона и подала Гарри идею — как сделать, чтоб на Самайн Малфой не поехал в менор, а остался в школе. Идея была проста, как три кната.

Яркая оранжевая упаковка: "Хотите отмазаться от контрольной? Или развести на жалость и опеку свою девицу? Похвастаться перед друзьями ратными подвигами? Или нет желания ехать в гости к надоедливым родственникам, но родители решительно настроены на эту поездку? Или желаете наябедничать на старшего брата, но — увы! — абсолютно не на что? Тогда, специально для вас — "Синячный бальзам Умников Уизли"! Абсолютно безвреден при применении, вызывает жуткого вида ссадины и кровоподтеки на лице и фигуре клиента, которые проходят после применения декокта "Антиприкол" или сами бесследно исчезают по прошествии трех дней. Не забывайте стенать понатуральнее — все появляющиеся повреждения абсолютно безболезненны!"

— Никогда не думал, что скажу это, но уж лучше отрава от Уизли, чем общение с Гринграссами.

— Никогда не думал, что скажу это, но мне страшно тебя бить, даже понарошку.

— Постараюсь разозлить посильнее.

— Тогда я спокоен — это тебе удастся, даже не сомневайся…

— Пошли уже…

— Не больше трех глотков, иначе как бы в Мунго не отправили — с такими повреждениями не живут, мол… а их и не окажется!

— Придется побить еще раз, по-настоящему.

— Я тебя лучше еще кое — что по-настоящему…

За обедом Драко великолепен: на лице маской застыло выражение "меня сейчас стошнит от вашего общества", а брюзгливости в голосе и во взгляде хватит еще на десяток Малфоев. Он обменивается высокопарными фразами с Блейзом, целует руку Астории, называя "моя дорогая" и жеманясь просто сверх меры.

— Малфой сегодня как Фелициса перебравший, — замечает эту великолепную игру даже Рон.

— Совсем охренел, гад ползучий! — радостно поддакивает Гарри. Поднимается со своего места одновременно с Драко, и оба они направляются с разных краев Большого зала к выходу. Словно дуэлянты по команде "Сходитесь!". Шаг — два — три — четыре…

— Чему радуешься, пресмыкающийся?

— Да так, праздник намечается... А ты что, не в курсе? Ой, Потти, забыл! Траур по мамочке и папочке…

— Своих досчитайся завтра, ублюдок!

А дальше в дело идут кулаки: прежде чем растащат, надо успеть создать видимость жестокой драки. На жаркую возню, хоть и на полу посреди толпы, организм реагирует однозначно, Гарри даже вполне всерьез отпихивает кинувшегося разнимать Рона. А вот Рону плюс Невиллу приходится уже уступить, позволив оттащить себя от в картинно — изломанной позе раскинувшегося на полу Малфоя. Вокруг того уже хлопочут Забини и Гринграсс. Гринграсс рыдает над женихом, на лице которого просто мгновенно расцветают жуткие синяки, а из носа капает. "Черт — черт — черт, кажется, перестарались, всю дорогу нос слабым был, а я еще и приложил его…" А вслух — то проклятия и обещания, что так просто склизкий гад не отделается, то попытка огрызнуться на друзей… Кто — то догадывается вызвать медсестру, и она забирает Драко с собой (Драко опирается на своих верных змей и вполне натурально хромает), у порога обернувшись и поманив к себе Гермиону, просит:

— Пусть Гарри сегодня вечером в лазарет зайдет, ты уж посмотри, ладно?

До вечера Гарри еле доживает — Гермиона хмурится и едва не срывается, чтоб не отчитать Гарри про всех и на весь Хогвартс, а Рон из-за ее спины одобрительно кивает, в итоге Гермиона срывается на Рона и они ругаются сильно меж собой на весь оставшийся день. А в больничном крыле оказывается, что самое плохое — даже не ссора лучших друзей по вине Гарри. Гораздо более стыдно, когда мадам Помфри, вместо того, чтоб отругать (а сделала бы абсолютно правильно!), ласково, будто первокурсника, начинает расспрашивать, все ли в порядке с учебой и как обстоят дела с отказом от таблеток — вот тогда хочется провалиться сквозь пол до самой Тайной комнаты и там скормиться первому попавшемуся василиску. А провалиться не позволяет Драко — неслышно подходит к дверям палаты и, улыбаясь украшенным кровоподтеком в уголке ртом, перебинтованной рукой показывает большой палец.

Куррент мьюзик: Алевтина Леонтьева — Колыбельная.

Даже если Гарри спит крепко, сон его очень чуткий.

Это не Драко, который хоть и жалуется, что и подушка комками, и одеяло слишком жаркое и колется сквозь пододеяльник, а матрас слишком мягкий, это же смерть для спины, или все такое жесткое, будто на камнях; может долго выеживаться, будто сказочная принцесса, почувствовавшая горошину сквозь двадцать перин, но в итоге закопается потеплее и дементора лысого его поднимешь… Гарри же приучен к тому, чтоб отключаться в любой ситуации, но по первому же шороху оказываться на ногах. Аврорат — он аврорат и есть.

Он спит в больничном коридоре, устав после вызовов; будто пес, улавливая и чужие шаги мимо, и шепот Дервал: "Извини, я дойду до буфета..." Торопливые шаги в его сторону заставляют-таки открыть глаза — Нарцисса Малфой буквально летит по коридору, и края ее мантии напоминают распахнувшиеся корабельные паруса. А следом, кто бы мог подумать, едва ли не мчится отец Драко — что он забыл здесь, ясно, но как решился все же явиться, становится понятно на подходе, ибо запах перегара такой густой, что хоть ножом режь: Люциус Малфой пьян как сапожник.

— Драко… — начинает Нарцисса.

— Там. Не пускают пока ник… — и тут дверь распахивается. Весь мир перестает существовать, весь мир — кроме невзрачного человека в лимонно — желтой мантии, стоящего на пороге.

— Вы — Поттер? Можете пройти, третья палата. Хотя…

И всем заранее становится понятно, что значит это "хотя":

— Мы сделали все, что могли. Но срок маленький, и слишком большая кровопотеря...

В ответ Люциус сползает по стене и воет на одной ноте, будто попал под шальной Круциатус. Целитель косится на него неодобрительно:

— И мы стараемся сделать все возможное, чтоб сохранить жизни и ребенка, и родителя. Шансы всегда есть…

— Можно… мне… — оказывается, Люциус еще способен на человеческую речь.

— Идите уж, — в нос снова ударяет запах озона от дезинфицирующего заклятия, — только шуметь извольте в коридоре, не там — истерики скорбящих родственников устраивайте в другом месте. Он вас расслышит навряд ли, но другие пациенты могут испугаться.

Драко кажется невероятно худым, а цветом лица почти сливается с казенной простыней. При виде его Люциуса пробивает новая волна воя, и Нарцисса со вздохом накладывает на него Силенцио, так что теперь старший Малфой просто беззвучно трясется. А через пару до половины стеклянных стен, под колпаком дыхательных и согревающих чар — Тот Самый. Ростом с котенка головастик с красноватой кожицей и густым темным пухом на макушке. Он, кажется, смог бы полностью уместиться на двух ладонях, а собственные его сжатые в кулаки ручки — не больше, чем у куклы.

Когда очередной целитель не слишком — то церемонясь, просит всех на выход, тощие пальцы Драко вдруг ловят Гарри за запястье:

— Что, совсем мне труба?

— Ты… нет…

— И хрен с ним, сдохну — значит, точно паршивец оклемается... это у вас, Поттеров, судьба такая. Ты уж его… береги…

Что — то из датчиков начинает настырно пищать, и целителей материализовывается здесь сразу несколько, а Гарри, кажется, даже придают ускорения заклятием в сторону двери.

Коротко извинившись, Нарцисса отбывает камином и транспортирует им же своего невменяемого супруга. Дервал собирается отбыть следом, и Гарри просит:

— Закрой нашу дверь там, ладно? А я — пройдусь…

"Пройтись" получается только до ближайшего тупика, чтоб аппарировать к Рону и Гермионе, и только на месте уже понять, что времени вообще–то — половина двенадцатого ночи. Привычка идти друг к другу со всеми своими переживаниями никуда не думала деваться. Весть о наследнике Поттеров Рон предлагает отметить немедленно, но стухает под гневным Гермиониным:

— До выходных обойдешься — всем на работу завтра!

…и окончательно никнет, когда Гарри выдыхает:

— Умирают. Оба. Говорят, что шанс есть всегда, но ведь так говорят всем… — и без лишних предисловий: — Можно у вас переночую? Не хочу к нам, там пусто… не хочу. А то вдруг сову пришлют или по камину вызовут — страшно…

Вместо выпивки в кружки льется крепкий сладкий чай, и домой, конечно, никто не идет, потому что все трое отрубаются прямо в комнате — вповалку на диване у камина, когда за окнами уже немного начинает сереть.

Куррент мьюзик: Tomohisa Okudo — Itsumo Nando Demo (Always With Me) (From Spirited Away).

Утро наступает солнечное и холодное, почти морозное. Солнце засматривается сквозь ажурные шторы на троих человек, спящих на диване у камина.

А камин тот, перед которым стоит диван, вдруг оглушительно чихает сажей. И негромко ругается с присвистом:

— Ну и гадюшник же здесь — сразу видно гриффиндорцев! Наше трио, как всегда, в сборе…

Гарри спущенной пружиной взлетает с дивана и приземляется уже в боевой стойке. Гермиона — парой секунд позже и не столь красиво, скорее, просто удачно сваливается. Рон же, не открывая глаз, бухтит:

— Я не знаю, профессор, но вы же не задавали!

Зеленоватое лицо в камине разражается каркающим хохотом:

— Пятьдесят баллов с Грифффиндора, мистер Уизли, и еще минус столько же, если немедленно не очнетесь!

— Профессор, вы…

— Жив я, жив! Не боггарт и не призрак. Или вы надеялись на что — то еще? И дайте пройти, наконец! Удивительная беспечность — ни защитных чар, ни пароля.

В гостиную Рона и Гермионы заходит вполне себе настоящий и осязаемый профессор Снейп. Профессор — полуседой, и довольно коротко стрижен, одет по маггловской моде (а шея почти полностью закрыта каким — то платком), голос — сиплый, будто у простуженной вороны, но сам Снейп все такой же язвительный:

— Ваш камин, мистер Поттер, кстати, тоже не закрыт, и шаставшее там какое — то брюхатое уизлевское недоразумение (да, вас никто не просветил, что спать сразу с двоими — нехорошо?) беспечно посоветовало искать вас или на работе, или здесь, даже само предложило воспользоваться Летучим порохом… Мистер Уизли, миссис… ох, пардон, мисс Грейнджер (что ж, падение нравов налицо, увы!), я бы не отказался от чая. Зеленого, с земляникой. Намек понят? А теперь — поговорим насчет моего крестника, Поттер, — с профессора сразу слетает его почти-благодушие, и Гарри ощущает почти забытую потребность не то спрятаться под парту, не то — нахамить, лишив факультет доброй сотни баллов. — Будем разбираться, что вы натворили и что можно сделать в такой ситуации. Люциус в–целом обрисовал произошедшее, но хотелось бы послушать еще и вашу версию.

— Не рановато, профессор? — пятается съязвить в ответ Гарри. Выходит плохо.

— Волшебник — он потому и волшебник, что всегда появится тогда, когда больше всего нужен. Сказал так, между прочим, маггл. Короче, Поттер, говорим по существу, если по легиллеменции тут еще никто не соскучился!

И происходит то, что раньше в Хогвартсе было бы немыслимо — Гарри поспешно кивает:

— Извините, профессор! Я мало что могу объяснить, но…

…но что — то да рассказывает. И сам, по своей воле, высовывается в кухню:

— Гермиона, ты профессору выписки Драко не скопируешь?

— Отлично, узнаю Поттера: "Я не знаю, сэр, но вы спросите Гермиону — она давно руку тянет!"

— Это точно вы, профессор?

— Нет, конечно! Профессор Снейп пять лет назад героически погиб во время Третьей Магической войны, а я — мирный гражданин Исландии. И если бы мистер Малфой не дернул меня с гребаным Долгом Жизни, то хрен бы кто меня тут увидел еще лет десять.

— Но почему? Вас же оправдали и даже наградили… посмертно, правда…

— Язык, Поттер! Доведет хоть куда — кого-то до Киева, а кого — и до Азкабана! Мне в Азкабан нельзя, там климат вредный. Вы ж меня на всю страну ославили, болван, а мне еще пожить хочется. И без обид, Поттер, но, если что, не возражаете потом против Обливейта?

— Делайте что хотите. Если Драко оно поможет хоть сколько-то.

Два следующих дня проходят для Гарри как в тумане.

Он таскается на службу в аврорат (там несколько раз буквально на пустом месте орет на кого — то, и с расспросами к нему больше не суется даже начальство), что — то жует, бездумно и бессмысленно, как корова — по привычке, рассеянно кивая подкармливающим его девчонкам, а обитает все там же, у Рона. Или в Мунго — как получится.

Гарри держит Драко за руку, мечтая передать ему хоть кусочек своего тепла, мечтая уловить хотя бы слабое движение, услышать хотя бы слово; подходит к стеклу кювеза и смотрит на Головастика — он, паршивец, никак не хочет начать дышать самостоятельно.

И постоянно ждет — сову или патронуса: неизвестность выматывает не хуже всего остального.

А сова прилетает из Малфой — менора: Снейпу что — то от Гарри надо.

Куррент мьюзик: Otto Dix — Стеклянные цветы.

Это странно, но ухоженный менор как никогда сильнее подходит под слово "разруха". Гарри давно подозревал, что старые дома, особенно те, где обитают маги, наделены своими собственными сознанием и душой. Что Хогвартс — это маг — рыцарь, вроде такого, как Годрик, гостеприимный хозяин и великодушный защитник; дом Блэков на площади Гриммо — неприятный и недобрый темный маг, неряшливый брюзгливый старик, пытающийся пакостить по мелочам, потому что на что — то крупное уже не хватит сил и ума. Малфой — менор же был белоснежным аристократом, холеным и надменным, и даже общение с Лордом не смогло его сломать и заставить умерить спесь. Сейчас же этот аристократ, кажется, начал стремительно ветшать, усыхая и будто уменьшаясь, становясь бледно — серым, будто пылью присыпанным. Возможно, были виноваты поздняя осень и кромешный туман, обступившие менор плотным кольцом. Виноват был промозглый холод, угнездившийся в углах. Виноват полумрак, который совершенно не разгоняли даже в дневное время зажженные светильники. Виноваты портреты хозяйских предков, мертвыми душами глазевшие со стен. Виноваты были и сами хозяева — как показалось Гарри, буквально на глазах состарившиеся. Оба — с их дурацкой королевской осанкой и с изможденными глазами больных лошадей. Профессор же был бодр, будто взявшая след гончая:

— Ну что, Поттер, по оборотному — и в путь?

— Зачем мне оборотное?

— Не вам, Поттер. Вам — Фелицис, но это уже на подходе… Это — мне. Мне не светит тут ни с кем общаться, если учесть, что добрая треть персонала в Мунго — мои бывшие студенты хреновы. А злая треть — так и жаждет пообщаться со мной по итогам последней войны, независимо от того, каким боком она им вышла. Твое здоровье, Люциус.

Это странно в любом случае — что безобидно шагать рядом с Люциусом Малфоем, не пытаясь пошвыряться проклятиями друг в друга, что — знать, что под личиной Люциуса бодро шагает покойный профессор. Впрочем, насчет Люциуса Гарри немного лукавил, все — таки в сознании не слишком — то связываются образы напыщенного чистокровного мага, пожертвовавшего собственным сыном ради каких — то семейных выгод, и просто — немолодого человека, потрепанного жизнью по самое нельзя и теперь вдруг слишком хорошо понявшего, что вот — вот что — то самое важное, что у него есть.

У дверей Гарри опрокидывает в себя Фелицис:

— Ваше здоровье, профессор.

Молодая и сдобно — пригожая дежурная медсестра радостно кивает Гарри и расплывается в улыбке:

— Вы, наверно, хотите посидеть, чтоб никто не мешал, да? Я буду на посту, тут, рядом…

— Энни Росс, Хаффлпаф, — кривится ей вслед профессор. — Тупая и смазливая. Жрала все, что не приколочено, разок даже попыталась ингредиентов наесться… Наверняка решила воспользоваться передышкой и удрать в буфет за пончиками.

Гарри ждет, что будет попытка по — быстрому напоить Драко очередной сильнодействующей гадостью, и никак не ждет, что профессор попросит его навести чары непрозрачности на окна, а сам начнет темной, похожей на смолу дрянью рисовать по запястьям и вискам Драко рунические лигатуры и еще какие — то малопонятные символы.

— А вы что ждали, шаманских танцев с бубном или сошествия светлых сил? Да, минутку — руку дайте… — и, неожиданно полоснув ладонь Гарри заклятием, поясняет: — С жертвой — то оно как — то вернее. Залечивать не смейте, ритуальные метки должны сойти сами.

А потом профессор начинает негромко и непонятно говорить — воздух вокруг сразу нагревается, а еще, очевидно, от тепла "смола" начинает таять, просачиваясь под кожу или же испаряясь, оставляя после себя странный аромат — не то — апельсин, не то — море и раскаленные камни, не то — просто едкий пот плюс еще что — то.

— Это — амортенция? — осеняет Гарри. Профессор в ответ зло зыркает, но речитатива не прерывает. Только когда последние капли зелья высыхают без остатка, он умолкает и рушится на табурет.

— Можете назвать это амортенцией, Поттер. Надо просто немного напомнить душе, что она любит в этом мире и привязать к миру через тело.

— Что теперь?

— А теперь — только ждать.

— А Голова… мелкий?

— Поттер, вас кто-нибудь учил не бежать вперед Хогвартс — экспресса?

Минуту погодя профессор поднимается и они оба идут к кювезу. Головастик, с надутыми губами и опухшими веками — будто в рев разобиженный — спит. Он все время спит. Профессор смотрит. Долго смотрит, а потом — отходит:

— Идемте, Поттер. Здесь мне делать нечего.

— Почему?

— Слишком маленький. На такой вес рассчитывать зелья почти невозможно, и просто нельзя — слишком токсичны для такого ослабленного организма. Дотяни бы он хоть до пяти фунтов — можно бы было хоть что-то. И снимите заклятие с двери, там уже наша надзирательница топает по коридору.

Энни, медсестра, только расплывается в очередной улыбке в ответ на неуклюжее вранье про "запечатал дверь по привычке" и вдруг потягивает носом:

— Пахнет откуда — то. Вкусно так…

— Пончиками, — не удерживается Снейп, с явным удовольствием отмечая помидорный румянец девицы.

Странно, прошло не больше десяти минут, а Гарри показалось — не меньше часа, так, что было б неудивительно встретить на выходе и главврача, и отряд авроров впридачу. Но Фелицис все еще действует — никто даже не понял, что происходило.

— Я пока останусь.

Запах моря и апельсинов выветрился еще не до конца. Драко спит. Головастик — спит, шевеля во сне губами.

— Джеймс Сириус, — Гарри будто репетирует. — Джеймс Сириус, ты же нас не бросишь, а?

Курент мьюзик: Эли Бар-Яалом — "Баюкалка".

Поговорка про язык, который у некоторых клеем намазан, в полной мере себя оправдывает: Джинни прицепляется к Джеймсу намертво и донимает ровно до тех пор, пока он не раскалывается. Что день рождения у него — пятнадцатого ноября и что подарков никаких не надо, и вообще — вообще.

И первое, на что натыкается он поутру — на шоколадный торт явно самодельного происхождения с кривоватой надписью: "С Днем Рожденья, Нил!". Именно что натыкается — нечаянно влезает в именинное угощение локтем. Девчонки — сокурсницы, добрые души, очевидно, взяли над ним негласное шефство, подкладывая то домашнее печенье, то еще какую — то приятную мелочь, но сегодня же просто превзошли самих себя. Хотя именно этот шоколадно — кривобокий презент выводит Джейми из создавшегося было равновесия, потому что заставляет вспомнить его дни рожденья с семьей. Всех, кто был рядом и кто теперь стояли перед глазами, словно живые, все ощущение праздника и привкус шоколада на губах (бабушка, наверно, до женитьбы намеревалась его пичкать сладостями, будто трехлетнего) — и становится тошно. Так, что еле досиживает уроки, а после уроков — нескладно и неумело врет директору МакГонагалл про то, что хотел бы отгулять пол выходного сегодня, чтоб сходить до деревни и купить кое — какие книжки для учебы. Кажется, МакГонагалл прекрасно понимает, что Джейми врет, но все равно отпускает, предупредив только, что неплохо бы вернуться до отбоя.

И вот, ближе к вечеру Джейми шагает в Хогсмид, движимый желанием напиться. Он не собирается в "Три метлы" или другое заведение, где бывают школьники во время выходных; бредет в бар, где не спрашивают, какой курс, а просто наливают. И уже на окраине деревни Джеймса ловит за плечо рука Джинни:

— Далеко собрался, Нил?

— За учебниками! — рявкает Джейми.

— Пить что ли?

— Даже если пить, тебе — то что?

— Мне — ничего, просто Кристин явилась реветь в нашу комнату к Мэл и жаловаться, что ты на нее — ноль внимания и что тортик тебе не понравился и даже разозлил.

— И ты решила выяснить, почему я так злился, вляпавшись в него единственной чистой рубашкой?

— Врешь ты, Хаггети, — буркает Джинни, споро шагая рядом. — Ты напиваться идешь, у тебя глаза больные.

— Они у меня с детства больные! — пытается отшутиться Джейми, но та только машет рукой.

Бар на окраине, на который они набрели, был самой, что называется, средней паршивости — темноватый, с ободранной мебелью, стенами в пятнах и в пятнах же стойкой. Правда, по причине буднего дня народу здесь действительно почти не было (только пара стариков за столиком у окна и один сравнительно молодой маг, похоже, уже успевший упиться), а хмурая необъятная тетка за стойкой, равнодушно скользнув взглядом по гостям, осведомилась:

— Пиво, вино? Виски?

— Вино, — спесиво изрек Джейми. — Я с дамой. А еще, пожалуйста, даме — что — то из фруктов и печенье к вину, а мне — что–нибудь из рыбы.

Джинни у него за спиной весело прыснула:

— Ну ты и рожу скорчил, чисто Малфой!

— Драко? — странно было слышать, как запросто Джинни называет па по его старой фамилии.

— Ну, с восьмого курса, белобрысый, тощий. Раньше в Слизерине учился. Чистокрооовный такой, что мать моя ведьма, а на самом деле — бллл, даже на змея ихнего не тянет. Так, мелочь пакостливая, хорек.

— Понятно.

— Ты чего сник сразу?

— Между прочим, у меня дедушка — чистокровный… Был.

— Извини. Я ж в любом случае не со зла, да и хорек тот еще был подарочек. Правда, его мать… в общем, если б не она, то Гарри бы погиб. И у Малфоя вечно была кишка тонка на серьезные какие — то проклятия в последний год, ну, когда здесь черте — что творилось… в смысле, что некоторые чистокровные по полной выеживались, а этот — практически никогда.

— Ваше вино! — хмурая тетка ставит на стол бутылку в пыльных разводах и два бокала. — Остальное счас Милли принесет. Да заткнись ты, соплохвоста тебе в задницу! Заплати и проваливай! — это уже пьяному магу, решившему, что наступил самый подходящий момент, чтоб спеть и сплясать.

Девица, обозначенная как Милли, появляется совсем скоро. Очевидно, работа в заведении накладывает некий отпечаток на лица и фигуры всех служительниц — подавальщица, несмотря на юный возраст, формами оделена едва ли не сверх меры и бредет, уткнув унылый взор в пол.

— Ну что, новорожденный, с праздником!

— Ага. Вроде того. Джинни, Джинни, ну кто так обращается с вином! Не выдыхать, не опрокидывать залпом в себя, это ж не виски! И не вприкуску, это ж не чай и не сливочное пиво. Вдыхаем аромат, любуемся игрой света и пьем медленно, наслаждаясь вкусом и послевкусием — букет у здешнего вина довольно неплохой…

— Ну точно, чистокровный!

— Меня дедушка обращаться с вином учил. Что и с чем правильно, и все ужасался, что я с любым рыбу готов… Что надо предложить даме что — то и не забывать про комплименты… кстати, Джинни, прекрасно выглядишь и как насчет абрикосов? А родители смеялись, что пара пива — и можно начинать обниматься, а после пары — тройки виски можно начинать тискаться без всяких восхвалений неземной красоты и душевной тонкости. А потом пришла бабушка и долго ругалась, потому что "…мальчику всего двенадцать!".

— На дедушку или на родителей?

— На всех. И даже мне попало, что все это слушаю.

Как ни странно, на душе становилось легче. То ли дедушка был прав, что хорошее вино в разумных порциях — это то же самое лекарство, то ли само вино начало действовать. Уличная промозглость делала здешнее тепло невероятно привлекательным, а слабое освещение оказалось очень даже уютным.

И насколько же не вписывающимся в эту уютность оказался женский визг где — то во дворе.

Куррент мьюзик: Алькор — "Правила боя".

Вот странно, как всего в секунду можно преодолеть метры до двери, и удивительно, что Джинни совсем не отстала — кошачьим прыжком с места; кажется, еще немного, и можно привыкнуть к этому ее "на полшага за плечом".

Давешний пьяница вовсю прижимал к стенке сарая девчонку — официантку, и Джейми коротко врезал мужику в челюсть, а потом добавил с ноги. А потом Джинни приложила его оппонента мощным Ступефаем — и сразу все кончилось. Мужчина валялся на земле, сдавленно матерясь, Милли хлюпала и тряслась, стягивая руками на груди рваное платье.

— Джин, мантию твою можно? И надо позвать авроров, наверно…

Укрытая мантией Джинни, официантка все еще продолжала трястись, хотя звук поубавила.

— Охренел совсем, полудурок, — мужик плюнул кровью и собрался встать, но сник под прицелом сразу двух палочек. — Ты ей на руку левую погляди лучше: змеиное племя, сука чистокровная — а еще и выламывается…

— Кавалерия, как всегда, вовремя… — пробормотал Джейми, краем глаза заметив резвой козочкой сбегавшую с крыльца хозяйку паба.

Хозяйка едва не разрывалась пополам, то пытаясь достучатся до Милли, то порываясь по-свойски разделаться с побитым несостоявшимся насильником.

— Пойдем отсюда, — сказал Джейми. "Пойдем" получилось слабое, скорее уж похожее на "поковыляем". "Плохое" колено будто набили горячим кирпичным крошевом — кажется, у него, у этого колена, просто карма такая кривая.

— Руку сюда давай, — метров через десять Джинни решительно закинула руку Джеймса к себе на плечо. — А вот теперь — пошли.

— Ничего так день рождения отметил — с пьянкой, с дракой, с девицами вон пообниматься теперь… — от внезапного смущения заполыхали даже уши. Хорошо, что уже достаточно темно и мало что видно.

— Ну, пивом — не пивом, виски — не виски, но напоил же… Как там тебя твои просвещали…

— Ага. И такая ерунда в итоге. Пока сижу на заднице — чистокровный, а в драку полез с кулаками. Маггл — он маггл и есть.

— И не говори, так страшно стало… когда ты вместо палочки голыми руками кинулся.

— Мне и самому, наверно, стало бы страшно — он ж вон какой здоровый бугай, не был бы пьяным — меня б от стены отскребать совочком пришлось. А что б с этой соплюхой бы сделал — вот это страшно…

— А знаешь хоть, кто эта соплюха?

— Ну?

— Вот именно, что из змей — Миллисента Булстроуд, и на руке у нее действительно Черная Метка есть. Краем уха слышала, у нее отец на пожизненное в Азкабане огреб…

— Так не сама она же! Между прочим, за женщину надо вступаться всегда.

— Ну ты… рыцарь, блин. Кстати, ведь про виски — то тогда оказалось неправдой…

— Не такая уж неправда: речь вообще — то про девчонок была.

То разговаривая, то замолкая, они добрались до ворот Хогвартса. Было темно, под ногами было сыро, так что теперь было сыро и в кроссовках, и в носах.

— Дальше — один, — предупредила Джинни. — Я ж ни у кого тут не спрашивалась погулять, так что и возвращаться ползком придется… Ты извини, ладно?

— За что?

— Что не дала нарезаться на собственном дне рождения.

— Да ладно тебе! Наоборот, получилось, что все тридцать три удовольствия огреб — и пьянка, и девушки, и драка из — за них — все, как полагается в праздник!.. И кажется, мне эту ногу просто проклял кто — то, не иначе.

— Спасибо за вечер, Нил! — церемонно проговорила Джинни. — Ты уж отвернись сейчас, а я — исчезну…

"Мантия — невидимка!— догадался Джейми. — Не иначе, как у отца свинтила!"

— Я глаза закрою, если хочешь. Можешь исчезать.

Джинни и в самом деле исчезла. Как будто просто растворилась в холодном осеннем ветре, оставив на щеке невесомый поцелуй. Так, что очень хотелось поймать Джинни за руку и лишний раз убедиться, что она и на самом деле — вот, рядом.

Куррент мьюзик: Лара Степанова — Озеро Пэн Ли.

Самайн можно было назвать знаковым днем в жизни Гарри. В Самайн — потерял родителей, в Самайн — обрел верного друга, Гермиону, в Самайн же они с Драко стали любовниками.

На праздничном пиру Драко не появился, все еще изображая тяжелораненого в Больничном крыле. Поговаривали, что мелкая Гринграсс уехала на праздник к родителям невероятно злая и обещавшая еще устроить всяким чокнутым гриффиндорцам сладкую жизнь.

— Тоже мне, мстительница, рыба дохлая, — шипит Гарри. — Замуж захотела, дрянь белобрысая, а вот шиш тебе.

После праздника надлежало разойтись по гостиным, где по мере сил народ собирался праздновать дальше — и все преподаватели усиленно делали вид, что не знают об этом. Гарри шутил и болтал вместе со всеми, но как только веселье переместилось в общую гостиную, отправился в комнату за мантией — невидимкой.

— Выйду, проветрюсь, — объясняет он.

— Ясно — ясно. Ждать только утром… — Гермиона салютует вслед неизменной сигаретой. Рон ласково грозит вслед кулаком, прежде чем кинуться эту сигарету отнимать. До Гарри доносится: "Сами разберутся, они оба — взрослые люди…". Рон — Рон, насколько бы ты был сильнее в ужасе, если б узнал, с кем я изменяю Джинни. Гермиона — Гермиона, знала б ты, что всех тех "ждать утром" — только на потискаться, пока никто не видит или перед сном, спрятавшись за пологом и заглушающими…

Наверно, ни перед каким свиданием Гарри не рассматривал в зеркало себя так придирчиво и никогда не был в такой печали от увиденного. Ну рожа и рожа, что еще надо. Нет, и вроде утром брился, а опять уже, кажется, щетина лезет, глаза как у сбесившегося кота, щеки в красных пятнах, на голове, сколько не приглаживай, воронье гнездо (причем вившая его ворона явно была вдрызг пьяной), а на свитере пятно неизвестного происхождения. Шоколадные конфеты в кармане — это отдельная песня. В Больничное крыло неловко идти без хоть какого — то презента, пусть и навещаемый — просто симулянт, но горсть шоколадных улиток вместо подходящей к случаю коробки — как-то совсем не выглядит приличествующей для вечернего рандеву…

В крыле тихо и безлюдно — отголоски праздника сюда не долетают. Есть места, которые как и некоторые люди, практически не меняются со временем, и не нужно обладать богатым воображением, чтоб представить, что все еще шестой курс и что Драко получил от щедрот Гарри не пару показательных тычков, а Сектумсемпру — что Гарри решил извиниться… На какой — то момент делается страшно: а завертись все это именно тогда, то что? Оставил бы Его Змеемордость хоть кого — то из семьи Драко в живых? Нет уж, ну к дементорам! Сам бы первым рванул хоть к Джинни… нет, и не к Джинни, потому что ее тоже Гарри любит — может, как сестру, но… но точно бы сбежал от Драко, чтоб не навлечь на него беду…

— Кто здесь?

Драко не спит, читает книгу при свете Люмоса. Он смешно щурится в окружающую темноту, услышав, как открылась дверь.

— Маньяк, — замогильным голосом изрекает Гарри. — Жертву проведать и добить пришел…

И скидывает мантию — невидимку, чтоб получить недочитанным Драко фолиантом в лоб:

— Урод, я ж и проклясть мог!

Гарри плюхается рядом, бесцеремонно пододвинув слизеринца.

— Астория свалила. Обещала отомстить мне по полной программе.

— Уже в курсе. Знала бы она, за что ей надо мстить — точно бы пошла непростительными швыряться.

Из — за синюшных кровоподтеков лицо Драко напоминает жутковатую маску, и никак не верится, что сутки спустя все эти страхолюдства исчезнут бесследно. Иррациональный стыд заставляет опустить глаза.

— Погаси ты его, — указывает Гарри на Люмос, — слепит только.

— Что, маньяки предпочитают темноту? — смеется и послушно гасит синеватый огонек Драко. — Заползай под одеяло, поманьячим вместе.

— Помфри отловит — заавадит обоих.

— Не заавадит. Потому что не отловит. Они нынче на празднике с МакГонагалл на пару малость укушались, так что хоть до утра можешь остаться…

— Что ж, сам предложил… только извини, пижамку забыл.

В припадке бесшабашного веселья Гарри сдергивает свитер и джинсы, оставшись в одном белье, и, чтоб не дать опомниться ни Драко, ни, главное, себе, ныряет под одеяло.

Странно, что постельное белье именно здесь, в больничном крыле, домовики стирают с неведомым зельем, придающим аромат апельсинов. Не то ненароком оказался в южном саду, не то опрокинул на себя стакан с соком…

И острое возбуждение от одного осознания того, насколько они с Драко близко — перепутавшись волосами и перемешавшись дыханием.

Куррент мьюзик: Башня Rowan — Черный Самайн.

Раннеутренний Хогвартс тоже безлюден до чрезвычайности. От недосыпа — пьяная легкость в ногах, а от причины недосыпа — саднит и ноет все, что сзади ниже пояса.

Кажется, жизнь под грифом "все как у людей" оказалась явно не для Гарри. Та же любовь — кто мог бы подумать, что всеми словами помянутый "первый раз" случится в больничном крыле. Конечно, байки насчет ложа из розовых лепестков, шампанского в серебряном ведерке и прочей лабуды придумывались скорее для недоросших девчонок, люди же постарше и помудрее рассуждали проще: "Лишь бы родители (или преподы, в зависимости от ситуации) не спалили!" — и любовь на больничной койке все — таки казалась тем еще экстримом.

Кто бы мог подумать, что этот гребаный "первый раз" Гарри разделит не с Чжоу или почти родной, привычной такой Джинни и не с кем — то из общепризнанных красавиц Хогвартса или каких-нибудь гипотетических красоток (байки, ходившие в мальчишечьих спальнях, вечно вертелись вокруг прелестей той или иной девчонки, а по рукам постоянно гуляло несколько экземпляров "Плэйвизард"), а с Драко — худым — остроугольным, начисто лишенным любого намека на присущую девчонкам привлекательность… Хотя кто знает, кроме Гарри, как быстро согреваются прохладные руки, если перецеловать по очереди каждый палец, и какие мягкие — пуховые волосы у Драко на макушке, и как по утрам они ерошатся "бешеным одуванчиком", а ночью в темноте будто светятся, как Драко шипит всякие злые слова, при этом будучи ласковым, словно ангорская кошка... Семь пуговиц у Драко на пижамной рубашке — Мееерлин, да за каким нарглом их тут столько напришивали — то?

И уж сколько девчачьих разговоров о, мать его гиппогрифом, страшном — страшном "первом разе" пересказала Гермиона — чисто на поржать над человеческой глупостью — столько же раз Гарри и подумать не мог, что сам окажется в подобной ситуации. То ли чувство вины, которое запустило в Гарри свои острые коготки, царапая там, где у людей живет душа, и не позволяло ныне даже подумать о том, чтоб сделать ему больно, или то, что никто — никто кроме него не знает, что согревшийся от его поцелуев Драко становится весь будто охапка раскаленных углей. Так, что остается только с шипением расплавиться под его ласками и сдаться на милость победителя. И уж точно нельзя было ожидать, что все окажется совсем даже не плохо (все — таки права была Гермиона со своим вечным напутствием "Учите матчасть!". И хорошо, что никто в кои–то веки не пренебрег ее советом…). Настолько не плохо, что перед глазами отпляшут лихой канкан разноцветные звездочки. Вот странно: что звезды можно пересчитать, навернувшись с метлы, знает любой квиддичный игрок, но про такие не было сказано ни в "Квиддиче сквозь века", ни в простодушно принятой Роном за дополнительный учебник по ЗОТИ "Тайной магии тела"…

А Драко будет нести всякую ласковую хрень вперемешку с матюками и рваться влезть в шкаф медсестры за Заживляющим бальзамом ("Поттер, ты идиот, я же наверняка тебя искалечил!").

А еще они будут лопать потерявших приличный вид полурастаявших шоколадных улиток, целоваться, болтать о ерунде вроде квиддича и уроков, снова целоваться, снова что — то кроме целоваться.

Когда рано утром будильные чары выгоняют Гарри из кровати — потому что недалек уже момент возвращения медички, поправившей здоровье мензуркой разведенного в дистилляте спирта, то позднеосенняя темнота еще не думает расползаться по углам. Гарри собирает по полу одежду при Люмосе (дементор, до чего же тут холодно!) и при его же свете становится свидетелем настоящей феерии — с лица и тела Драко начинают сходить синяки. Будто растворяются или будто исчезает наваждение, подосланное проказливыми фейри из детской сказки. Кажется, пословица про красоту в глазах того, кто смотрит, ныне оправдала себя в полном смысле этого слова.

А еще в голову лезет всякая ерунда вроде, что насчет больничного крыла идея была совсем неплохая: потому что даже тяжелобольные любыми правдами и неправдами стараются покинуть это место на праздники, да и Заживляющий бальзам все — таки оказался не лишним… заказать, что ли, по почте? И что как никогда сильно именно сейчас жаль сгоревшей Выручай — комнаты, потому что прятаться за пологом кровати в общей спальне и за кучей чар — не так уж и радостно (как же теперь Гарри хорошо понимает Рона и Гермиону!). И если бы все закрутилось на шестом курсе, когда комната была цела, а уж сколько бы было таких вот ночей, только еще лучше… Возможно, и с Джини не получилось бы так нехорошо, как теперь. "Знаешь, Джинни, нам надо расстаться, я тебя люблю практически по — братски и вовсю изменяю тебе с Малфоем. У нас даже уже дошло до постели и…" — чушь какая — то…

Гарри живо представилась рыдающая Джинни, кулак Рона, стремительно летящий на стыковку с носом Гарри, Гермиона, охающая, что это наверняка какое — то редкое проклятье и ей нужно в библиотеку… И на душе сразу стало муторно. Одно дело — прятаться от нескромных взглядов только на ночь, и другое — прятаться постоянно. Вот дурь.

А еще Драко за непонятным делом вздумалось вызвать сегодня ночью Патронуса — очевидно, зарядившись счастливыми воспоминаниями до отказа, решил попробовать заклинание, не получавшееся в год правления Лорда, да и на шестом курсе ничего не дававшее, кроме невнятного серебристого облака… И если бы кто-то заглянул в этот час в палату, то увидел бы удивительное зрелище — через палату гордо прошествовал светящийся в темноте Сохатый.

Куррент мьюзик: Meldis — Дон-Дин.

Пожалуй, работа — это и тот еще допинг. По крайней мере, для Гарри. Как следует загрузить себя, чтоб не осталось времени для всякой дряни в мыслях и как следует вымотаться, чтоб никакая дрянь не пробиралась в сны. А она все равно пробирается, как не крути. Особенно когда Драко ругается со своей матерью.

Драко пришел в себя на следующий же вечер после Снейповского визита в Мунго. Именно тогда, когда Гарри уже собирался убегать в аврорат на ночное дежурство, на пороге его поймало:

— Вернешься со смены — будь добр, пришли Патронуса, что добрался благополучно и одним куском.

Сшибленный табурет, опрокинутый стакан с лохматыми лиловыми цветами (что за идиот их к Драко припер, неизвестно), а сам Гарри оглушительно прокатывается по луже на скользком полу.

— Ну вот, вспомним детство, поспим на сыреньком… Наш храбрый аврор пойдет наводить ужас на преступный мир храбро, хоть и с мокрыми штанами.

Рука Драко соскальзывает с одеяла и ласково гладит Гарри по волосам. Именно что соскальзывает, потому что за проведенное здесь время в Драко, кажется, не осталось веса вообще, и длиннопалая, красивая белая кисть кажется скорее принадлежащей призраку, разве что не холодная.

— А ты думал, сдохну? Прекрати слюнявить… эй, ты что? Ну, и в каком виде тебя получит сегодня аврорат: опа мокрая, морда в соплях… еще пустышку в зубы — и привет, переселяемся вместе в психитарию…

Кажется, эта ночь будет одной из самых длинных в жизни Гарри и никогда еще он не рвался обратно с такой скоростью, и выглядит слегка огорошено, когда Драко заявляет:

— Я же сказал — домой: Патронуса пришли и вали отсыпайся! Я здесь теперь…

В тот день все еще почти прекрасно. Даже слегка напивается с Роном, Луной и Джорджем в подсобке на втором этаже "Ужастиков Уизли". Хотели еще позвать Невилла, но вместо него к камину, в тапках и футболке "Гриффиндор — чемпион!", подошла Миллисента:

— Уехал во Францию, будет только к воскресенью.

За наладившуюся личную жизнь Невилла тоже пьют, Джордж тянет свое безалкогольное пиво, а Рон — очень быстро отключается, так, что с опозданием, но появившаяся Гермиона только машет рукой:

— Неймется дураку… Будто я в ординатуре в колдомедика за сегодня не наигралась…

Похмелье для Рона — вещь мучительней Круциатуса. Есть легенда, что одного из Роновых прадедушек, сильно дружившего с бутылкой, исстарадавшаяся супруга однажды заколдовала так, что антиалкогольное проклятие даже передалось по наследству. Кривовато, правда…

Подумав, Гермиона складирует Рона в угол дивана:

— На фиг, пусть тут остается. Блевать вздумает — так тут линолеум хотя бы, не ковер…

И это здорово напоминает их раннестуденческую жизнь, когда можно было шататься черте — где и периодически не ночевать дома просто потому, что никому вечером не хочется расходиться. Что вроде бы отстрелялись с очередными неприятностями в виде горы зачетов и очередных экзаменов, и теперь немного отпустило — надо ж порадоваться… Только в глубине души у Гарри маленькой нетающей льдинкой ворочается, стучит в унисон с сердцем: "Головастик!"

Маленький Головастик все еще спит в своей колыбельке из стекла, в гнезде из прозрачных трубок. Это выглядит абсолютно неправильно. А сгорбленная фигура сидящего рядом Драко — он просто почти все время сидит так, просто молчит и смотрит, или держит за руку, как Гарри его самого держал, будто надеясь удержать на земле — это по душе острым ножиком… "Без-на-деж-ность".

В один из таких серо — безнадежных дней Драко ругается с Нарциссой; он не скандалит возле кювеза, но в коридоре орет со всей мощи, срываясь в визг:

— Никогда! Больше! Не смей!

Что именно никогда не сметь, Гарри выясняет уже потом, когда рыдающая теща (или свекровь, непонятно оно) пулей вылетает из отделения, попутно слегка шмякнув Гарри о стенку истерическим всплеском. Оказывается, Нарцисса приволокла с собой кучу детских вещичек, и до Гарри не сразу доходит:

— Так вроде ж не дорогие все…

— Во, мля, — Драко вытирает лицо сплошь вышитой кружевами и бантиками белой распашонкой, кажется, такая называется "крестильная", — ты совсем идиот. Они же тут пока совсем без надобности…

— А истерить зачем?

— А затем, что если вдруг…

И без всякой легилеменции становится понятно, что "если вдруг" все еще может произойти в любой момент, и каково потом будет раздаривать или прятать подальше эти мелкие рубашки — слюнявчики, так и не дошедшие до хозяина — не ясно.

Тогда — то Гарри из ночи в ночь и начинает преследовать кошмар: звенящая каруселька, прицепленная над кювезом, — а сам кювез пустой. И Драко рядом тоже нет. Только в окна сквозь жалюзи просачивается серая муть. Гарри бегает по опустевшему зданию, но не находит ни Драко, ни Головастика. И просыпается таким уставшим, будто действительно по этажам носился, а не валялся дома…

Которое по счету из безнадежно — усталых утр было, Гарри на смог бы ответить. Когда появился незнакомый Патронус, все внутри сжалось в один комок и ухнуло камнем вниз, потому что чужой Патронус, в это час появившийся в доме мог означать только одно. Крошечный дракон, больше похожий из — за своих размеров на крылатого змея, врывается в разгормленную спальню, брезгливо игнорирует пол и бесцеремонно плюхается прямо на одеяло, чтоб голосом Драко проорать:

— Аврор Поттер, подъем, мать твою! Нас переводят в другую палату, дыхательные чары убрали, и зонд скоро уберут, обещали, правда!

Куррент мьюзик: Vocaloid (Kaito, Miku Hatsune) — Cantarella.

"Ты ничего не хочешь мне рассказать?"

Мерлин, как же много прячется за этой фразой! Но чаще всего у такой фразы смысл следующий: "Я в курсе всех твоих приключений, так что давай, выкладывай начистоту, а что с тобой за это сделать — уж решу. Честное признание — половина наказания, как говорится…".

— Гарри, ты ничего не хочешь мне рассказать?

Голос у Гермионы на удивление ровный, такое впечатление, что фразу она долго — долго репетировала перед зеркалом, прежде чем обратиться с ней к Гарри. Нехорошее предчувствие заставляет промчаться по спине орду мурашек.

— Про что?

— Как далеко зашло у вас с Малфоем?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Потому что не слепая. Знаешь, если честно, чего-то подобного следовало ожидать — он никогда не был к тебе равнодушен. Ну, бывает такое в младшей школе, что девочка нравится мальчику, но рассказать об этом считается недостойным настоящего мужчины, и тогда в ход идут подножки, тычки, дразнилки. Собственно, как и вел себя Малфой.

От спокойной речи подруги становится слегка не по себе.

— Ерунда.

— Я бы тоже так сказала. Честно. Но вы не цапаетесь с начала года, и даже периодически снисходите к цивилизованному диалогу, это и неудивительно: пережитые вместе неприятности частенько людей ссорят, но и нередко — сближают… И вдруг — так сцепились буквально на ровном месте! Полночи не спала, злилась. И думала. Что за вспышка ненависти такая и прочее… а потом — просто внезапно поменяла, что называется, плюс на минус — и картинка сложилась. Если вместо вражды поставить что-то вроде симпатии, то все сразу становится на свои места. Я ведь тоже в курсе, что Малфои собирались в эти праздники устраивать смотрины: слухи — великая вещь. И не выглядел он сильно счастливым от таких перспектив, ну это и понятно, когда шатается по школе постоянно с шальной рожей, с синяками на шее и с зацелованными губами, а папенька вдруг начинает вовсю намекать на скорую женитьбу…

— Правильные выводы, Грейнджер.

Драко появился на пороге пустой спальни внезапно, словно вынырнул из — под мантии — невидимки. Не иначе, Помфри решила отпустить внезапно выздоровевшего пациента куда подальше. Он подошел, демонстративно приобнял Гарри и так же демонстративно — ласково сообщил:

— Я в библиотеку, не возражаешь? Присоединяйся потом! Но сначала — в душ. Тоже, кстати, можешь присоединиться.

— Не паясничай, — прошипел Гарри сквозь зубы.

— А что, прятаться? Раз на то пошло, к вечеру только ленивый обсудить не успеет…

— Придурок ты, Малфой. Придурком был, придурком и остался. Во — первых, за сплетнями — это к Браун и Патил с Эббот. Во — вторых, даже если бы мне и был какой — то интерес потрепать твое честное имя, — на "честном имени" в голосе Гермионы отчетливо проступили ядовитые нотки, а рука Драко в руке Гарри сжалась в кулак, — то к Гарри я отношусь гораздо трепетней. И упаси тебя Мерлин, если хоть полраза увижу его из-за тебя расстроенным, то тебе все гребаные Лорды сказочными феями покажутся, понял?

Если честно, на последних нескольких словах даже Гарри мурашками покрылся, даром что все оно в его защиту, вроде как, было — слово с делом у Гермионы расходилось слишком редко.

— Учту, — раскланялся Драко в ответ, по — шутовски так. Потом — вытащил полотенце и направился в ванную.

— Нда… Ожидать и видеть своими глазами — это все — таки две большие разницы.

Из грозной ведьмы Гермиона внезапно снова превратилась в себя — худую девчонку в растянутой футболке и с размочаленной сигаретой в руках: вертела — вертела, пока говорила, а закурить как — то и не собралась.

— Честно говоря, я до последнего все — таки надеялась, что обманулась.

— Все так плохо?

— Не сказать, что совсем… Знаешь, меня как — то больше печалит то, что никто из вас сам не знает, что дальше. Жалко в смысле, если что — то не сложится.

— А то, что все это — ненормально, не хочешь сказать? Что я последние мозги просвистел где — то или…

— Или то, что человек — придурок, очевидно, передается еще и половым путем. Знаешь, мы слишком много пережили вместе, чтоб теперь начинать цапаться. Вот если б ты на Рона глаз положил… Гарри, — ты все равно — это ты, а с остальным… посмотрим, переживем. И… — она замялась, — я видела, у тебя полная пачка есть, а я с этими нервами из-за вас в два дня все скурила.

Куррент мьюзик: Вероника Бородина — Чардаш.

Так получается, что в "Рыжей кляче" они появляются и снова. Хотя уже на следующий день после памятного загула, поутру, неизвестная сова приносит Джинни ее мантию (мало кто решается при этом на хоть слово, но понимающими усмешками расцветают почти все). Джинни сидит с выпавшей из свертка мантией и старается не смотреть в сторону Гарри: ситуация выходит весьма двусмысленная. Даром что он сам в курсе произошедшего в пабе накануне и даже ругался, что, слава Мерлину, там оказался Нил. Словом, сплошное "Пусть будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает!".

Но в тот же вечер Джинни с Гарри ругаются, и все в курсе скандала. Другое дело, что поссорились они даже не пытаясь как-то выяснить отношения, а из-за метел для гриффиндорской команды. Гарри в кои — то веки решил порадовать себя и купил новую скоростную метлу, потом, очевидно, решил, что как — то оно нечестно выходит, и хотел посоветоваться с Джинни насчет метел для всей команды. Джинни ответила, что это уж лишнее. Потому что прибарахлить за свой счет команду — это привилегия для разных хорьков… Гарри же внезапно вспылил, ответив, что место в команде получить по блату — это одно, а хоть с каким — то талантом ловца все — таки надо родиться… Все в итоге разбрелись каждый при своем мнении, но наговорив друг другу много разных слов.

— Ну что, — делится Джинни на утренней пробежке, — кажется, в ближайший выход в Хогсмид пойдем справлять поминки по моей большой и чистой любви. Мерлин, что ж я за дура — то…

— А что дура — то? — Джейми споро, хоть и прихрамывая, наворачивает круг вдоль трибун.

Идея насчет утренних пробежек мало кого вдохновляла, утром хочется спать или есть, а потом внезапно остается десять минут до занятий, но мало кто знал, насколько хорошо Джинни умеет убеждать. Аргументы в виде отличной физической формы прокатили только для "второго состава", на прочих же пришлось еще и хорошенько гаркнуть — впрочем, наследие Молли Уизли дало о себе знать, так что семикурсницу — капитана послушались почти безоговорочно… А еще прибилась пара магглорожденных третьекурсников с Равенкло: оба тоже играли у себя дома в футбол. Так что в итоге народу собралось порядочно, равенкловские малявки даже в шутку голосят: "Пятнадцать человек на сундук мертвеца!". Не было, наверно, только Гарри, с которым Джинни теперь демонстративно не разговаривала. Другое дело, что Гарри, похоже, не слишком — то страдал от этого. Даже на тренировки забил удивительно спокойно: летал по вечерам где-то один, а гонялся за снитчем или просто так — кто ж его знает. Еще хуже — что совсем не появлялся в гриффиндорской гостиной…

Джейми оставалось только сочувствующе кивать в ответ на излияния мелкой сестры крестного, и хорошо, что покрасневшее лицо можно списать на холодный ветер — потому что он отлично знал, где гуляет Гарри. Это было стыдно — во-первых, за отца, что он никак не поговорит с Джинни начистоту, а все что — то тянет, а во-вторых, получалось, как будто сам Джеймс тоже Джинни обманывает. И непонятно, что стыдно сильнее. Вместо этого он пытается перевести разговор:

— А не думаешь, что Миллисенте будет неприятно, ну, что мы туда приходим? Что будто напоминаем…

— Это какой Миллисенте, Булстроуд, да? — Джеймса и Джинни обгоняет четверокурсник из "второго состава".

— А что?

— Обалдеть что! У нее отец в тюрьме, а мать, говорят, совсем с катушек съехала, у нас говорили, что она теперь с теткой — сквибом живет, но я не знал, что где — то здесь!

— И сделай вид, что не знаешь! — ответил Джейми. Почти ласково, но ослушаться его не хотелось абсолютно. Как ни крути, а общение с крестной накладывает свой отпечаток…

— Да пожалуйста! — пожал плечами вихрастый парнишка. — Только ты, Хаггети, не отсюда, ты не знаешь — Булстроуд всегда была дрянь та еще, и вся семейка ее тоже, а эту тетку — сквиба в семнадцать лет вышвырнули из дома, как паршивую собаку, потому что никому она без магии не была нужна там. А вот теперь, как прижало, мигом забыли, что кем — то брезговали…

Так получается, что в "Клячу" попадают вчетвером: с Джинни идет Луна, мотивов которой было не понять ("И в качестве дуэньи для нас!" — с легкой досадой думает Джеймс), а в переулке их догоняет Невилл:

— Можно с вами? Мы тут немножко с Ханной поругались, она сказала, чтоб шел к дементоровой матери и не возвращался…

— Вот, блин, вечеринка разбитых сердец какая–то выходит! — невесело улыбается Джини в ответ. — Эй, Нил, у тебя, может, тоже драма по первой любви в душе назрела, нет?

— Еще какая драма будет, когда выяснится, что помощник преподавателя шатается по кабакам вместе со студентами. И будет мне… "вечеринка". А по первой любви — оно всегда драма, как у Шекспира.

— Шекспира?

— Джинни, фу!

— Нет, я что — то слышала, но…

— Знаешь, Нил, магическое общество все — таки слишком давно отрезано от маггловского, — сообщила Луна. — А про любовь будем говорить в тепле, а то у меня опять сопли.

Курент мьюзик: Meldis — Далеко.

Как бы того ни хотелось, но до Рождества вернуться домой Головастику не получается. Это неправильно.

Гарри как никогда сильно хотелось отмечать все дома. Как кадры из кино про праздник, когда в финале все снова вместе и все у них будет хорошо, и в доме куча вкусных вещей, подарки и елка, а на улице — снег… "Мама, этот ненормальный опять в ящик пялится, а не убирается!" — вопил кузен с дивана, заодно отвешивая затрещину. Сказка заканчивалась на полуслове и полпинке, а перед глазами потом еще долго прокручивались: дерево в ярких игрушках, цветные коробки и вся семья — непременно большая! — вместе за праздничным столом. А Драко каждый год, доставая с чердака ящик с праздничными украшениями, неизменно фырчал, что разноцветные шарики — это плебейство, елка должна быть небольшая и оформлена в одной цветовой гамме, на сам же праздник можно пойти куда — то в ресторан…

А в этом году весь праздник какой-то не такой: его стремительного приближения ни Гарри, ни Драко просто не замечают.

Оба они, синхронно, не наряжают елку дома, а вот в палату к Головастику притаскивают украшенный букет еловых веток. Можно было бы наколдовать иллюзию, так было бы гораздо проще, но зато теперь вместо озона и прочих непонятных вещей там пахнет хвоей. Головастик пару раз смешно чихает, тараща свои круглые глазенки. До картинно — ангельских округлостей ему еще далеко, но он уже почти дорос до нормальных размеров, как утверждают в Мунго ("Мерлин, да какой же он маленький!" — Гарри смертельно боится взять Головастика на руки, пусть это и уже официально разрешено), и Головастик уже не такой краснокожий, а просто — розовый.

Даром что свое имя Джеймс Сириус получил уже вполне официально, оно все еще никак не приживется, и в разговорах родителей он чаще всего фигурирует просто как Мелкий. Имянаречение у магов не слишком много имеет сходства с маггловскими крестинами, но одно неизменно — провести обряд стараются как можно скорее после рождения. Пусть хоть и в стенах больницы, неважно. И семейство Поттер — Малфой явно не первое с подобным пожеланием: здесь даже есть отдельная комнатушка для проведения ритуала. И если честно, Гарри этому почти рад, потому что не представляет, что творилось бы, вздумай они устроить соответствующее торжество — ну, что гостей было бы гораздо больше — это одно дело, а вот что непременно нарисовались бы газетчики — это другое. С подобной братией Гарри не любил и даже почти боялся связываться. Раньше на такой случай всегда можно было спрятаться за неширокую, но надежную спину Драко, но ныне Драко самого хотелось спрятать подальше ото всех, замотать в плед вместе с Головастиком и баюкать — нервы у Драко стали сдавать катастрофически и по любому поводу.

Все скромно: кроме крестных, Рона и Гермионы, здесь появляются только родители и тетка Драко. И еще, как ни странно, является профессор — под оборотным. И даже притаскивает подарок — маленького скорпиона на серебристой цепочке:

— Считайте, что я откупаюсь от чувства вины, Поттер.

"Какой вины?" — чуть было не спрашивает Гарри, только несколько секунд спустя поняв, что Снейпу чертовски неприятно вспоминать о буквально расписывании в собственном бессилии, когда Головастик еще жил в кювезе. А про "откупаюсь" чуть позже разъясняет Драко, когда тихонько втолковывает профессору, что платиновое украшение для ребенка — совсем не уместная игрушка.

Так или иначе, ныне Головастик, в миру Джеймс Сириус, готовится встречать свое первое Рождество в больничной палате, и Драко остается с ним на ночь. А Гарри, которому одному абсолютно не хочется идти ни в гости, ни в какое — то заведение, чтоб не сидеть в пустой квартире, соглашается сутки отдежурить в праздник — когда любой нормальный маггл или маг всеми силами старается слинять даже с самой любимой работы подальше.

Головастик спит, одетый уже во вполне человеческие одежки (Гарри даже в шутку пристраивает ему на макушку красную шапку — колпак с белой каймой и в таком виде фотографирует — Драко шепотом ругается на вспышку), пучок всевозможных сигнальных чар привязан к амулету на посту у медсестер, за окнами уже темно.

— Пройдусь немного с тобой и вернусь, — Драко набрасывает теплую мантию поверх домашнего костюма, в котором ходит здесь, и выбредает на улицу вместе с Гарри. Они идут по вечерней улице, прижимаясь друг к другу, под ботинками хрустит ледок на лужах, и дыхание повисает перед лицами облачками пара. От взгляда на гирлянды в каждом окошке и витрине делается немного грустно, и чтоб разбавить грусть Гарри с Драко долго целуются под фонарем в переулке, откуда Гарри можно аппарировать до аврората. С самого ноября все ласки сводились к коротким и почти братским рукопожатиям и поцелуям, теперь же будто прорвало плотину все накопившееся за это время. А когда отрываются друг от друга, то…

— Гарри, это ведь снег! Настоящий снег, здесь, в Лондоне!

Драко запрокидывает голову с своими летящими белыми лохмами, в глазах его танцуют два маленьких фонарных огонька. А припухшие губы напрашиваются на новый поцелуй. На волосах тают снежинки.

— Хороший мой, — Гарри не понимает, с чего его так повело, но он и не задумывается об этом, просто сгребает в охапку со всей своей аврорской мощи, — любимый мой, змеища снежная…

— Домой хочу, — вздыхает тот в ответ, — ты даже не представляешь, как я по нашей хибарке соскучился…

Куррент мьюзик: Lord of the danse — Track 4.

Никто не знал и не предполагал, что все откроется так быстро.

А уж тем более — что во всю эту историю влезет мелкая Гринграсс. Точнее, Астория — то задумает влезть вовсе не в историю, а в кровать к Драко…

Она явилась среди ночи, даже не слишком потрудившись над какими — то дезиллюминационными чарами, заявилась в спальню — очевидно, желая вознаградить своего невинно пострадавшего героя за испорченные праздники и уверить в своих высоких чувствах. И каково же было удивление Астории, когда за пологом постели обнаружилось вместо одного сразу два тела. Крепко спящих и абсолютно неодетых, так что не оставалось никаких сомнений, как хорошо и весело здесь проводили время. А уж какой раздался визг — кажется, барабанные перепонки в ушах и стекла в окнах были готовы лопнуть, всю спальню подняло на раз.

От полдесятка Люмосов и вспыхнувшего под потолком пульсара в комнате стало светлей чем днем, и картина, представшая всем соседям, была абсолютно неутешительной. Еще неутешительнее было то, что никто не успел ни заткнуть эту крикливую дуру Силенцио или хоть просто ладонью, не говоря уже о том, чтоб удержать на месте. А тишина, воцарившаяся после того, как каблуки Астории отстучали по гостиной и коридору прочь, получается совсем уж неприятной и тяжкой.

Как и любые люди, поднятые внезапно и абсолютно незапланированно, все находятся слегка в измененном сознании, все помятые и не пылают добротой ни в малейшей степени. А Гарри, оказавшийся в одной кровати с выходцем из Слизерина, вовсе довершает безумную картинку.

— Ну и что это значит?

Драко опасливо прижимается к Гарри, и тот в защищающем жесте кладет ладонь на бледное костлявое плечо:

— Приблизительно это и значит.

— Гарри, вы что… пьяные были, что ли? — Рон добр, тактичен и неустанно верит в лучшее.

— Нет. Мы спим вместе. И все, что под этим подразумевается. Еще вопросы есть?

— Есть. Ты охренел?

— Рональд!

— Нет, Рон, не охренел. Хочешь подраться — пошли в коридор.

— С тобой — не буду, а вот хорьку пару ласковых…

— Рон, — от ласкового голоса Гарри воздух ощутимо раскалился и начал потрескивать крохотными шаровыми молниями, — ты мой друг, и я все-таки не хочу с тобой ссориться, но запомни одно. Хорьков! Здесь! Нет!

Шаровые молнии все разом полопались, так что у всех обитателей спальни, окаченных волной статического электричества, поднялись дыбом волосы.

— Гарри, — спокойно, будто тут только что не локальный взрыв произошел, а было чаепитие с пирожными, проговорила Гермиона, — сейчас ночь и никому не хочется долгих разговоров, так что до утра все по местам и все разговоры — потом. Чтоб тихо мне и темнота, понятно?

Шар под потолком послушно гаснет, будто только и ждет приказа. Да и соседи, невнятно поворчав, послушно отваливаются. Рон что — то пытается все же высказать, но вместе с пологом, очевидно, падает и заглушающее заклятье, и дальнейший его нелегкий разговор с Гермионой происходит, что называется, "за закрытыми дверями". А Гарри и Драко все так и сидят, прислонившись друг к другу, с выхваченными палочками, и в ушах звенит от всего так стремительно произошедшего.

— Может, оно и к лучшему? — подает голос Гарри.

— А по-моему, нас просто заавадят из-за угла или свои же одноклассники, или родственники.

— По крайней мере, можно уже и не особо прятаться.

— Ты еще скажи, пойти вдвоем в Хогсмид.

— Заметь, не я это предложил… — Гарри становится смешно. — Представляешь, гулять за ручку и жрать в кафе пирожные…

А заснуть получается только под утро, и когда наступает время подъема, то к Гарри и Драко синхронно приходит одна и та же мысль, что необходимость скрываться ото всех отпала очень кстати — теперь не нужно устраивать подъем совсем уж рано, чтоб успеть вернуться на свое место. Если бы не слегка похоронный настрой, все было бы вообще отлично: все соседи, кроме Гермионы (и, очевидно, с ее усердных пинков — Рона), ведут себя очень нейтрально — вежливо, будто малознакомые.

И на этом хорошее начинает заканчиваться, потому что необходимость идти завтракать — а куда, если не в Большой зал? — не отменял никто.

Куррент мьюзик: Тэм и Йовин — Бастард.

— Знаешь, — Гермиона догоняет их на подходе к залу, умудряясь даже на ходу пролистывать справочник по рунам. Рон бредет следом за Гермионой, и вид у Рона такой, будто все они идут на костер, не меньше… — Я все — таки не договорила тогда, в Самайн.

— Что еще?

— Не повернулся тогда язык спросить, прости, Гарри, ты ж тогда светился изнутри просто… Просто — что дальше — то делать будете?

Самый логичный ответ, который просился сюда, это: "А хрен его знает!". Но даже если бы Гарри и мог так бы сказать, то разве что еще в Самайн… или нет, гораздо раньше, когда общение с Драко уже перестало быть их собственной войной, но было еще просто пока чередой мелких и вроде бы почти ни к чему не обязывающих приятностей… А скорее всего — навряд ли сказал бы когда — либо вообще. Может только на шестом курсе, и то — чтоб обезопасить белобрысого змея и его гребаную змеиную семейку.

— Что–нибудь придумаем. Как ты думаешь, сильно взбесится Гриффиндор, если Драко сегодня сядет со мной?

— Мы же вроде только на практике сидим по парам, а сегодня…

— Я имею в виду — за стол. В зале. Завтракать вместе и все такое прочее.

— Потер, я не побоюсь процитировать Уизли, но ты охренел.

— Ты думаешь, кто — то из ваших змей еще остался в неведении?

— А ты думаешь, Гринграсс так пойдет и растреплет всем о своем маленьком приключении и своем полном провале?

— Как знаешь. Наверно, ты прав.

От щенячьего взора Гарри, обращенного на него, Драко хочется закопаться в каменный пол. Кажется, он в очередной раз замечает, что с Поттером снова влип, слишком поздно, и дорога назад если и существует, то чисто теоретически.

— Дементор с тобой. Сядем вместе. Но только сегодня, а в обед — ты сядешь со мной.

— Меня сейчас стошнит, — бормочет Рон.

— Ты что — то сказал, Рональд?

От такого вежливого ответа Рона передергивает, будто от ушата холодной воды, но в ответ Рон не менее галантен:

— Я сказал, приятного аппетита, Малфой, смотри, не подавись.

Но когда Гарри и Драко появляются в дверях, гул голосов сразу как-то убавляется. Что-нибудь да знают, сомнений нет.

— Ну, что на костер — так с музыкой?

Заходят, конечно, не держась за руки, но так, что рукава мантий чуть задевают друг друга на каждом шаге — ни о каком личном пространстве речи явно не идет. Это и будоражит, и согревает, и оба шагают, будто и впрямь на костер, с высоко поднятыми головами и почти идентичными улыбками.

Над гриффиндорским столом, за которым эти двое оказываются, впервые, наверно, за всю историю школы, повисает тишина. Равно как и над преподавательским. Зато остальные три факультетских стола начинают шептаться с удвоенной силой. Даже слизеринцы выглядят обескураженными, наверно, тоже впервые за все время начиная с Основателей… Блейз — тот вовсе недоуменно хлопает глазами на единственного товарища по несчастью… пардон, факультету, своими похожими на маслины глазами, наверно, собираясь составить конкуренцию рыжему Уизли. Если был бы жив профессор Снейп, он бы быстро навел тут порядок, напомнив "змейкам", что надо вести себя достойно и открывали здесь рты исключительно для того, чтоб есть. Скорее всего, и Драко бы турнул на подобающее место, отвесив пару своих язвительных замечаний — крестный вообще на такое бывал щедр и со своими...

Но профессора нет, и некому навести здесь порядок. И наверно, именно поэтому все прочие явно распоясались, и потому — то, наверно, какой — то львенок курса с пятого или шестого вполголоса бормочет:

— Ну что, мода пошла, наверно, на чистокровных потаскушек…

И вот тогда тишина в зале появилась как по волшебству — и без малейших признаков колдовства. Звук отодвигаемой скамейки до Драко дошел словно сквозь вату. Как будто перед лицом взорвался полный котел кипящего зелья, ошпарив щеки и залепив глаза и уши. А Поттер медленно, не спеша, поднимался с своего места.

Наверно, эта неторопливость и была виновата в том, что кулак Финнигана повстречался с лицом малолетнего придурка на полсекунды раньше, чем рука Гарри.

Куррент мьюзик: Meldis — Trinquons nos verres.

Эти несколько дней были, наверно, для Джейми одними из самых счастливых за все время здесь. И оттого, что плохие мысли и сны почти перестали приходить в усталую голову: бег по утрам и бег по бесконечному кругу "учеба — работа — спать — учеба" все же сделали свое дело. Правда, проблему с коленом до конца так решить и не удалось, и Помфри здорово на это ругалась.

И оттого, что, как ни крути, а человек — зверюшка стадная, и быть в одиночестве — не самая приятная вещь, а Джейми понял, что почти привык к окружающим людям. Почти привык отзываться на не свое имя, лишь бы быть собой… И новые однокурсники и однокурсницы, которые не станут такими же родными, как прежние, и мелкота, которая, как близнецы и Лили в детстве, вечно на нем висла, иногда называя Джейми "профессор Нил" — но с ними было хорошо…

Было хорошо с тетей Луной и дядей Невиллом. Наверно, потому что они оставались прежними, и когда уже был Джеймс. Конечно, Луна еще не обзавелась своими татуировками на ноге и двоими белобрысыми поганцами, с которыми в школе вовсю кооперировались Ал и Скорпи, а дядя Невилл — "конским хвостом" и очками. ("Это заразно, Поттер! Ты наверняка перекусал их всех!" — "А с тебя начал!" В тот год, когда Джейми наконец — то очки снял, на мир сквозь стекла взглянул па. Пусть хоть и только за компьютером или у телевизора, или за бумагами, па это периодически выводило из душевного равновесия…) Тетя Луна все так же говорила невпопад, но весело, а дядя Невилл в обычное время был все таким же тихим и ничем не напоминающим героя войны.

Пожалуй, изрядно оживившимся Невилла Джеймс здесь видел только дважды: во время работы в теплице и в "Рыжей кляче", но в "Кляче" они все были не слишком трезвыми. Внезапного красноречия Невилла хватает даже на Миллисенту: та смотрит на посетителей — бывших одноклассников очень косо и норовит ускользнуть куда подальше, но, как назло, в тот день у тетки полно и других посетителей, так что ей приходится бегать — вертеться. А когда Джеймс, Джинни, Невилл и Луна уже уходят, то Миллисента — не иначе вышла на крылечко глотнуть свежего воздуха — недовольно бросает им в спину вполголоса:

— Ну, что, нагляделись всласть?

Невилл отвечает неожиданно для всех:

— Не сердись, Милли, ладно? Хочешь, больше не придем…

А вот тетя Милли мало похожа на себя, и наверно, в худшую сторону. И дело даже не в дурацком костюме официантки, а в сутулых плечах, в затравленном выражении лица и в тяжелом взгляде исподлобья…

— Наши — то кто–нибудь вернулись, нет?

Общих тем для разговора явно не находится.

— Малфой с Забини вернулись. Гринграсс вернулась. А тебе разве сову не присылали?

— Издеваешься что ли. Не сову, а спасибо, что повестку в суд не прислали. Ладно, пошла я…

— Милли, подожди…

Правду говорят люди, не бойся гостя сидящего, бойся уходящего. Спустя какое — то время все шмыгают стылыми носами, тетка Милли уже пару раз высовывается из — за двери шугнуть нерадивую племянницу, а эти все о чем — то спорят.

И по дороге назад — это уже становится традицией, возвращаться затемно — вдохновение покидает дядю Невилла очень постепенно.

— Ну, а ты чего хотел? Он ж на ее светлый образ слюни пускал курса с третьего, не меньше… а может, и раньше, просто я внимания не обращала, — доверительно сообщает страшную тайну Джинни.

Да, Джинни. Еще одна причина быть именно здесь.

Джейми подмечает каждую мелочь: выбившиеся прядки у висков, накоротко стриженые ногти и перчатки без пальцев — на холоде покрасневшие руки Джинни, красивые и грубые, хочется немедленно поймать и отогреть в своих. Он запоминает каждую веснушку и квиддичную отметину (Куда смотрит крестный? Гнать бы ее взашей подальше от этих зубодробительных мячиков и скоростных метел! Отец тоже хорош был, предложив новые модели этих летучих орудий убийства всей команде… Тут оставалось лишь терпеть, пока он поумнеет настолько, чтоб даже на детскую метлу разрешать сесть только под своим неусыпным контролем — но это ждать и ждать в любом случае…) Джейми пытается сам себя одернуть, даже подумывает, не бросить ли все свои пробежки, чтоб не пересекаться в лишний раз — но задумки так и остаются задумками.

А Джинни — здесь. Красивая. Шумная. Добрая.

Хаффлпафцы по утрам подтягиваются в Большой зал обычно последними, и Джейми в последнюю очередь обращает внимание на шепотки, повисшие в воздухе. "…Поттер!" И даже не дергается в порыве обернуться на свою фамилию, Поттер здесь только один, и совсем не Джеймс.

— …эй, Хаггети, ты там уснул? Прикинь, что змеи напридумывали!

— А? Что?

— Что кто — то застал нашего Гарри в одной кровати с Малфоем. Причем даже не спящими!

Ну да, па упоминал несколько раз, что стали друзьями и даже начали встречаться они с отцом на восьмом курсе, но про кровать тактично умалчивалось. Интересная ж история нарисовалась…

Куррнет мьюзик: Vocaloid — Alice Human Sacrifice.

Гарри так и не помирился с Джинни. Ссору из-за метел он переживал тяжело, но потом воспринял это с облегчением и почти как знак судьбы. Значит, не нужно изображать бурную радость при встрече и что — то вроде влюбленности наедине, и Джинни снова займет в жизни и мыслях Гарри то место, что было у нее изначально — младшая сестренка лучшего друга. Ключевые слова — "младшая" и "сестренка". Может, и не стоило перегибать так палку, выясняя отношения из-за метел. Тем более, себе Гарри метлу купил — не то чтоб так сильно хотелось вернуться в игру, скорее — просто для души, просто летать — летать — летать… А заодно — попробовать наяву осуществить что — то из нафантазированного в последнее время: фантазии включали в себя то полет рука об руку, то жаркие сцены в душевой… А вот Джинни явно не следовало называть Малфоя хорьком.

Весь ноябрь и начало декабря были для Гарри безоблачными и сумасшедшими одновременно, как никогда. "У-ми-ро-тво-ре-ни-е…" Круговерть дневных дел, круговерть ночных экзерсисов (коим Гарри предавался с усердием первооткрывателя, дорвавшегося-таки до запретных плодов) закружила Гарри без остатка. И над всем этим незримо властвовал Драко. Вместе сидели в библиотеке ("Поттер, я объясняю в пятый и в последний раз! Хочешь просто по быстрому сдуть — вали поплачься Грейнджер, авось прокатит".), вместе летали, до темноты носясь над квиддичным полем, чтобы потом вдвоем нырнуть под душ, отогревая заледенелых себя (благо в такое время в душевую мало кто мог заявиться, да и запирающие чары в исполнении Драко работали безупречно), вместе — пусть и напустив на себя крайне недовольный вид! — садились на практических занятиях, и тогда можно было под столом прижиматься друг к другу коленками, ловить за руку ("Поттер, прекрати! Хватит меня лапать, мешаешь же…")… А по ночам — заползти вместе под одеяло, опять протрепавшись "за жизнь" или травя анекдоты на подоконнике…

Джинни приходит в общую гостиную вечером. Сама. Бледная и решительная, будто в последний бой. И смирно дожидается Гарри, пока он вернется после полетов. Здесь, в гостиной восьмого курса, при ней все говорят вполголоса, будто боясь обидеть или будто в доме, где покойник. И смутное подозрение, что покойником нынче стала их с Гарри любовь, уже никуда не хочет деваться.

А Гарри возвращается не один, с Драко. Нет, не за руку, но почти опираясь друг на друга плечами, с румяными лицами, с мокрыми волосами, с похожими сытыми улыбками на лицах. Так, что не оставалось сомнений — нынешние занятия спортом включали в себя и горизонтальные упражнения, а те, кому не нравится — пусть идут Запретным лесом.

— Надо поговорить, — хмуро бросает Джинни в ответ на веселое: "Привет, Джин!".

— Гарри, — начинает она, когда они вдвоем отходят к окну, — прости, кажется, я тогда погорячилась с метлами. И я не знаю, кто распустил про тебя и Малфоя такие поганые слухи, но мне тоже очень неприятно, и я за тебя очень переживаю.

Гарри улыбается — от этой ласковой улыбки всегда хочется улыбнуться в ответ и думать о чем — то хорошем:

— Ничего страшного, Джин. Знаешь, сам хотел с тобой поговорить, но ты немножко опередила…

Джинни становится вдруг зябко, словно в комнату заглянул дементор. И точно так же делается темно в глазах и на душе, когда Гарри тихо и серьезно продолжает:

— Не хочу тебе врать. Я с Малфоем. Вместе. Прости, Джин, я должен был сказать тебе раньше и не разыгрывать невесть что и не ссориться так по — глупому…

— Ты… ты… — Джинни не хватает воздуха.

— Прости меня, Джинни, я сильно виноват перед тобой…

— Ты — ненормальный! Ненормальнй! Ненормальный! — и Гарри получает крепкую пощечину…

Почти получает, потому что в нескольких сантиметрах от лица Гарри руку сестры Рона перехватывает Малфой.

— Уизли, — шипит он разъяренной коброй, — вон! Не смей!

— Пусти, гадюка!

— Драко, не надо! — и вот от этого "Драко", спокойного и полного… непонятно, тепла, наверно, Джинни готова завыть оборотнем.

— Мне, честно, не хотелось, чтоб так все произошло, но уж лучше, чтоб все было по-честному до конца...

— Вы оба — ненормальные, уроды!

В гостиных и в спальнях всех курсов есть амулеты, способные слегка пригасить стихийную магию студентов, как раз на случай таких вот ссор, но, очевидно, все сгорело еще с ночи. Так что тряхнуло всех знатно, книги — перья — пергаменты со стола полетели, пара портретов перекосилась, а стулья и диваны все разом взбрыкнули, поскидывав седоков на пол.

Куррент мьюзик: Stille Nacht — Heilige Nacht.

А снег за окнами и не думает прекращаться.

По телевизору что–то бухтят об аномально холодной зиме, а улица и парк, видные из окна в кухне, кажутся срисованными со старинных открыток: все белое, разноцветные гирлянды в окнах и витринах, толпы детишек с санками в парке. В одно из утр, возвращаясь домой, в саду Гарри сталкивается с Дервал. Она на удивление шустро шагает на прогулку в своем огромном пальто и в шапке с дурацким помпоном.

— Привет, как дела у Драко?

— Привет — привет, давно не виделись… Может, и отпустят через пару недель. А ты что такая… полурасстегнутая?

И только спросив, Гарри замечает, что у Дервал из-за пазухи недозастегнутого пальто видно еще одну макушку, точнее, только миниатюрную шапку — и тоже с помпоном, естественно. Дервал радостно прыскает:

— Шел бы ты в отпуск что ли! Первоапрельская шутка уже закончилась своим рождественским подарком, та — дам! Знакомься, Нил Дэниэл Хаггети.

— Забавное сочетание, — только теперь Гарри понимает, что не видел Дервал уже недели две, то есть для Дервал — просто нереально давно.

А еще — неоформленная и неясная мысль о чем-то знакомом забредает в гулкую после ночного дежурства голову Гарри.

— Фамилия, естественно, моя, Дэниэл — в честь Дэна Даймонда… ну, танцор такой, а Нил — это из ваших. Просто хороший человек.

— Да уж вижу, — покивал Гарри на нечто, завозившееся у Дервал под пальто.

— Если бы… — пожимает плечами Дервал. — Этот парнишка уж скорее мне был как родитель — не дал кучу всякой ерунды наделать когда-то… мозги вправил — и то хорошо. Ну и по мелочи там, пиццей кормил, чтоб с голоду не загнулась. Мы автостопом вместе лет пять назад ехали.

— А что не на метле?

— А кто ж его знает, может, высоты боялся…

— Со мной учился… ну, не на моем курсе, но выпускались вместе — тоже не то Нил, не то Ноэль — тоже Хаггети. Тоже летать не любил, — кажется, теперь мысль оформилась. — У тебя в родне магов случайно нет?

— Откуда? Ваш профессор вот тоже сказал: "Очередная Уизли, не удивляюсь!"

— Профессор Снейп? Это когда…

— Ну да, тогда, когда Драко увезли и ты уехал, а я искала свои сапоги. На простуженную ворону похожий и хамло то еще. Кажется, он подумал про нас что–то не самое хорошее.

— Не только подумал, он еще и высказал, правда, мне. Но мне тогда все равно немножко похер было…

За пазухой у Дервал вновь завозилось и недовольно хрипло вякнуло.

— Пошли уже, погуляем, рррррадость! — отвечает Дервал Нилу Дэниэлу. — Валяй, Гарри, отсыпайся — это вам последние дни, чтоб всю ночь продрыхнуть было можно…

"Почему? Джеймс же все время сам спит…"

К возвращению Драко и торжественному приезду Джеймса Сириуса в доме происходит куча перестановок: кровать в спальне оказывается в углу, прикроватная тумбочка перекочевывает к окну, а всего освободившегося места хватает только чтоб вместить кроватку и комод с детскими вещами. Проблемой переезда надо было заняться раньше, но до самой свадьбы Гарри и Драко благополучно были уверены, что времени еще хоть не тем местом кушай, а теперь переезд, похоже, откладывался на неопределенное время. Не на Гриммо же тащить Джейма, в самом деле! А если бы не визиты Гермионы и Луны, квартира точно заросла бы грязью по колено. Пока же в детской кровати лежат пакеты с одеждой и блок банок со смесью, а на половине кровати, которую обычно занимал Драко, валяются пачки от сигарет вперемешку с ношеными вещами и документами по работе. Как ни крути, а то, что Драко всегда был немножко занудой, здесь обычно оборачивалось только на пользу — банки от пива не расползались дальше кухни и столика у телевизора, а диски — по всем горизонтальным поверхностям, и все грязное хотя бы раз в неделю (и плевать, что обычно перед приходом гостей или визитом Нарциссы) — исправно собиралось в корзину, а оттуда летело в стиральную машинку…

Гарри и сам чувствует, что пора стряхивать с себя оцепенелое безвременье. Он отсыпается и пытается сгрести мусор хотя бы в одну кучу, в итоге посреди гостиной нагромождается чуть не Мамаев курган из неведомой непонятной дряни, и что делать с ней — так же неведомо. Так его и застает Нарцисса.

— Без домовиков тут не обойтись, — выносит она свой вердикт. — А вам, дорогой зять, — без бритвы. И… Гарри, если честно — вы никогда не думали, чтоб переехать в Менор? Нет, хотя бы на время, там все — таки и простор, и воздух…

— Спасибо, обойдемся. И без Менора, и без…

— Мое дело — предложить. А твое — все–таки посоветоваться с Драко.

— Обязательно.

— Не сердись, Гарри.

А потом — вдруг гладит Гарри по голове:

— Ты чего шарахаешься, а, аврор? Если честно, это неизвестно, кто из нас больше навоевался…

Куррент мьюзик: Келли — К истиной романтике.

Гарри не знал, что спокойного сна ему оставались считанные дни и ночи.

Тут по-прежнему царит полная демократия, именуемая бардаком или "приходи, кто хочешь, бери, что нравится". Никто не собирается устраивать торжественного приема и рассылать приглашения на глянцевых открытках, но в доме так много народу не было с весны, с того благословенного времени, когда Драко еще не ползал обморочной тенью, не прятался от людей и не начинал каждое утро с пробежки поблевать.

Гермиона и Луна берутся за приведение дома в порядок с таким энтузиазмом, с каким никогда не взялись бы у себя, Дервал заявляется сюда же с младенцем, накрепко примотанным к ней длинным пестрым шарфом. "Всегда на глазах, и руки свободны!" — поясняет она, а Луна в ответ начинает рассказывать, как во время путешествия по Африке встречала местных женщин с детьми, примотанными точно так же, но на спине. Неизвестно, насколько быстро идет дело у них втроем, по крайней мере, не скучно. В любом случае им помогают разобраться все–таки присланные из Менора домовые эльфы.

Рон, Джордж, Невилл от такой кутерьмы предпочитают держаться подальше, да и пришедшая с Невиллом Миллисента — тоже, но хитропопая ирландка быстренько припахивает парней передвигать мебель в ее половине дома:

— Вам отлевитировать все — две минуты!

Понятное дело, две минуты выливаются в полноценные два часа.

А вечером все сгребаются в кухне, с пивом и немудреным угощением. "Поднимают бокалы" за Джеймса Сириуса, за Гарри — "Молодец, первопроходец!", а потом и за Драко; Невилл даже произносит целую речь, что Слизерин — это то, чего иногда очень не хватает в нашей жизни, и все скатываются в громовой хохот, потому что вслед за тостом следует тихое от Миллисенты: "Лонгботтом, хорош меня за коленки уже тискать, всю излапал!". Дервал вырубилась в гостиной на диване, Нил Дэниэл — рядом с ней, укрытый все тем же разноцветным многометровым шарфиком и даже во сне не отпускающий материну грудь: очевидно, предупреждение о последней возможности поспать без помех враньем не было.

Дервал будят только перед уходом. Большинству из здесь собравшихся было б намного проще уйти камином, но вместо этого все дружно выбредают на улицу, обещая аппарировать из соседних переулков, и Гарри идет вместе с ними — "провожаться".

Это немного грустно. Возвращаться одному — тоже грустно. От влажного январского снега невыносимо сладко пахнет весной.

"Еще совсем немного…"

На крылечке Гарри закуривает, щурится на уличный фонарь. Выходит Дервал — без младенца и без тапок. С крыши капает, и это тоже напоминает раннюю весну.

"Еще немного…"

От щемяще-сладкого в груди делается трудно дышать. А когда Гарри выдыхает, то выдыхает с палочкой в руке и почти шепотом:

— Экспекто Патронум!

— Это кто? — Дервал спрашивает таким же гулким шепотом, будто боясь спугнуть. По саду рассыпаются фантастические серебристые блики от широких крыльев.

— Это — феникс…

Куррент мьюзик: Айрэ и Саруман — Леди Ястреб.

На утреннюю пробежку Джинни не выходит. За завтраком ее не видно. Появляется уже только на занятиях, и Джейми лишь мельком улавливает в толпе ее рыжую макушку. "Говорят, они окончательно разругались с Поттером! — щедро просвещает его сокурсница. — Гарри назло всем сел с Малфоем, а она разозлилась и разнесла им гостиную, и теперь они с Джинни не общаются".

Джейми почти уверен, что глупостей Джинни делать не станет, но на душе становится пакостно и неспокойно. Хочется сказать ей что-то, чтоб утешить и просто уверить, что все еще будет хорошо, но после обеда — факультатив по чарам и гербология у первокурсников, которые в теплице ухитряются устроить баталию комками мокрой жирной земли, и хотя вроде бы потом за собой убираются, приводить в приличный вид теплицу после этих поросят приходится долго. А когда вечером Джейми все же добирается до гостиной Гриффиндора, то ему говорят, что Джинни еще не возвращалась с тренировки и что лучше сейчас к ней не соваться. Советом "не соваться" Джеймс Сириус благополучно пренебрегает. Равенкло — это Равенкло, а гриффиндорские гены все же не пропьешь и не проиграешь.

Над полем — пусто, раздевалка уже заперта, но любой первокурсник знает, как попасть под трибуны. Там темно и мерзостно — зябко. И можно запросто услышать горестное сопение обиженной в лучших чувствах гриффиндорки.

— Эй, мать, ты там не на земле уселась? — спрашивает Джеймс в темноту. — Застудишься — проблем не оберешься.

— Да хоть и сдохну, — мрачно отвечает кромешная темнота, — все один хрен. Лучше б правда меня весной грохнули, чем так.

— Что именно — "так"?

— Чем так вот меня бросили, вот чего. А поманит пальцем — опять ведь побегу, все дуре неймется… Ты куда дальше? Гребешь мимо или сюда, моя жилетка для слюней?

— Лучше ты выгребайся. Темно здесь и страшно.

— Ненавижу придурков, — сообщает Джинни, выбираясь на свет… точнее, на свет Люмоса. — Я знаю, ты не болтаешь направо и налево… да если бы и болтал, сейчас все равно на каждом углу косточки перемывают... Но я — то думала, это просто сплетня, мало ли что там Гарри сделал, может, решил передружить факультеты, он ведь это и вправду мог бы. А он сказал, что все правда. Что они с Малфоем вместе! Что они вместе спят! Ненормальные!

То ли гриффиндорка просто знала, как побольнее задеть, то ли интуитивно била по самому болезненному месту. Слово "ненормальный" было в семье под запретом. Не под таким, как те слова, что принес домой Джейми в первую неделю садика, или те, которыми крестная ругалась на выпившего дядю Рона, но все же под запретом. Уже потом па объяснил, что отца так частенько называли в детстве его маггловские родственники, ругая за магию, а то и за просто так. А потом еще в школе несколько раз, обвиняя во всякой ерунде, когда отец был совершенно ни при чем. С чего им так поступать — отдельный и непонятный вопрос, но факт остается фактом — "ненормальный" отцу говорить нельзя. Почти так же плохо, как сразу матом.

Это, пусть и в очень завуалированной форме, Джейми пытается донести до Джинни. Джинни не очень–то проникается, продолжая размышлять о своем, девичьем:

— Знаешь, я ведь Гарри почти всю жизнь ждала! Ждала — ждала — ждала…

— Вы ж встречались только на шестом курсе… Ну, то есть я об этом слышал.

— Да нет. Дело даже не в этом… Знаешь, я же в семье всю дорогу была маленькая принцесса, за которой однажды был должен приехать прекрасный принц. Чтоб на белом гиппогрифе увезти в свой сказочный дворец среди облаков, надарить кучу красивых платьев, чтоб родилось семеро прекрасных детишек, а пожив долго и счастливо, чтоб в один день умереть... А когда я увидела Гарри, сразу поняла, что это принц. Ну и что, что плохо одетый, маленький и тощий, принцы же бывают заколдованными, если любить и поцеловать, обязательно станет прекрасным. Он ведь даже дракона для меня победил! Ну, когда я на первом курсе училась — от василиска спас. А теперь получается, что я ему совсем–совсем не нужна…

— Знаешь, ты, по ходу, жалеешь не про принцев уже, а про замок в облаках и красивые платья.

— Иди ты. На платья с замком я уже давно как-то хрен положила, а вот за "долго и счастливо" мне обидно… это же Гарри, мой принц!

Джейми не знает, что сказать в ответ, и потому только вздыхает:

— Ничего, скатаешься домой, отдохнешь…

— Издеваешься ты, что ли?

— А что я сказал-то?

— Рон с Гермионой поедут — по всем углам обжиматься будут. Билли с Флер приедут — лижутся постоянно… Перси — и тот с своей дурой заявится. Хрен с ним, завидно, наверно. А мать постоянно плачет — вот от этого точно хоть заавадься. И Джорджа надо караулить, чтоб не напился. Он вообще — то хороший, просто и раньше выпимши у них с Роном башню сносило, ничего, кроме пива, было нельзя, так теперь еще и заклятиями боевыми начинает швыряться… Помнишь, уезжала осенью? Вот, тогда даже авроров пришлось вызывать. А мама, как выяснилось, потом втихушку у себя с ноги рубцы от режущего заклятия убирала, чтоб в Мунго не обращаться, а то бы Джорджа точно забрали…

— Вот блин. Нельзя же так…

— А по-другому и не получается.

— Тогда не езди…

— А здесь — Гарри. Не один, а с хо… пардон, с Малфоем. Не знаю, вдруг наткнусь на них — я ж сдурею хуже, чем Джордж. И наверняка надо мною смеются все уже…

— Смейся первой. А чтоб не натыкаться — ну, не ходи туда, где они гуляют…

Душа напополам — это точно про Джейми теперь.

С одной стороны — па и отец вместе, и все как надо. С другой — на плече хлюпает носом рыжеголовая неугомонная сестра дяди Рона…

А эти, не к времени будь помянуты, как на грех нарисовываются на поле, идут и с метлами, и за руку…

— Нил, — шипит Джинни, — ты ничего не спрашивай, просто обними покрепче, хорошо? И улыбку идиотскую сделай. И держи реально крепко, вырвусь — пиндык им всем…

— Привет, Гарри! А мы с Нилом уже уходим, поле ваше!

А потом, уже на входе в Хогвартс, нервы у Джини все же сдают. А Джейми невесомо сцеловывает у нее с макушки капельки полурастаявших снежинок и почти явственно ощущает, как его мир куда–то катится — катится…

Куррент мьюзик: Алькор — Рыжая кошка.

Астория Гринграсс с шестого курса Слизерина отлавливает Джинни в Большом зале. Никому нет дела до них: ну, остановились две девчонки поболтать, и пускай. Тем более, что перед каникулами все преподаватели как с ума посходили, обрушив на головы юных магов тонны заданий и горы зачетов. Будто сами никогда студентами не были и не понимают, что за праздники все улетучится из буйных голов на раз.

— Есть дело, Уизли, — начинает Астория без всяческих вокруг да около. — Поттер тебе еще нужен? Или как?

— А что так?

— Да есть пара идей. Во-первых, есть средство, чтоб помочь им разбежаться, а во-вторых, есть кое-что, чтоб подтолкнуть их в нужную сторону.

— Если ты про амортенцию, то вообще она запрещена.

— А кто-то тут про что-то говорил? Или мне повторить вопрос, нужен ли Поттер?

— Это будет нечестно.

— Знаешь, Уизли, в любви, как и на войне, все средства хороши. Не помню, кто сказал, пусть буду я. Драко-то все равно моим будет, но если Поттер при этом не будет путаться под ногами, то все пройдет гораздо легче и безболезненней. Для обеих сторон, ты должна понимать.

— И что ты предлагаешь?

— В каникулы скатаюсь в гости к родственникам маман, у них свое дело во Франции, поговорю — приценюсь… от тебя потом много и не потребуется, просто в нужный момент кхм… отвлечь.

— Это неправильно!

— А кто сказал, что все будет просто? Зато, представь, как будет…

— Я должна подумать.

— Думай–думай. Надеюсь, каникул тебе хватит, а старший братик — подаст достойный пример.

Очевидно, это поветрие со Слизерина — бить на то, что больнее. Джинни выдыхает, вполголоса называет Асторию дурой и снова переключается на свои невеселые и непраздничные мысли. С Роном и Герми Джинни тоже почти прекратила общаться, мотивируя это просто: "И вы молчали, сволочи!" Мало с кем хочется общаться вообще. Джинни сидит в библиотеке до самого закрытия, чтоб в факультетских комнатах можно было сразу проскользнуть мимо народа в спальню, постоянно думая, как было бы хорошо сидеть с Гарри рядом у камина, да хоть те же учебники листать — и то хорошо. Зверствует на тренировках и пробежках, гоняя до седьмого пота оба состава ("Это вам квиддич, а кому не нравится — утирайте сопли и уматывайте! Вороны матч барсукам слили — и вы сольете!"). Пожалуй, только Хаггети отваживается выступать рядом с ней в роли заглушающих чар широкого спектра — впрочем, по незримому согласию последнего Джинни на людях изображает с ним парочку, вися на руке и хихикая с таким видом, что самой противно. Нила, покорно терпящего этот идиотский спектакль, просто жалко.

И, наверно, в порыве такой жалости Джинни решает сделать для него что–то хорошее. И именно поэтому предлагает:

— Народа все равно сейчас никого не будет все каникулы — хочешь, научу летать?

Нил, "профессор Нил", как единодушно называет его обожающая малышня, вместе с профессором Спраут провожает маленьких на Хогвартс-экспресс. Проследить, чтоб никого не обидели старшие, чтоб никто не опоздал, чтоб не порастеряли по пути половину вещей — за визгливой армией нужен глаз да глаз. А Джинни — все–таки является сказать дежурное: "До свидания!" брату и Гермионе, отбывающим вместе на каникулы. Сначала в Нору, потом, после праздника, — к родителям Гермионы. Малышня с радостным визгом носится вдоль перрона, порывается кидаться снежками и радуется каникулам. На лице "профессора Нила" — тоже смутное счастье, вероятно, потому, что все каникулы не придется постоянно контролировать стаю диких сопляков.

— Да какой из меня игрок?! Только людей смешить. Я ж на метле ровно три раза за жизнь сидел, причем один из этих раз — с отцом, в самом детстве...

— А просто полетать — совсем ни разу не хотел?

— Не могу. Высоту не люблю, и она мне, видимо, взаимностью платит. С папой было еще не так страшно, но ведь он летел низко и держал меня со всей дури… а может, и было, просто не хотелось лицом в грязь ударить.

— Ну, значит, не все еще потеряно. А то мне абсолютно не будет компании на полетать. А одной — скучно. А позвать Гарри — да пошел он. К Малфою.

Иногда Джейми кажется, что Джинни его просто провоцирует. Разыгрывая влюбленную дурочку в коридорах, сливая очередную порцию своих депрессий, а теперь еще и предлагая полетать вдвоем. "Ничего серьезного и ничего личного!" — успокаивает Джеймс разбушевавшуюся совесть. А голова уже будто сама по себе торопливо кивает:

— Попытка — не пытка, можно и попробовать.

Куррент мьюзик: Green Crow — Шотландец.

Дервал оказалась права, говоря про последние спокойные дни.

Это Гарри и Драко познают еще в первые сутки пребывания Джеймса дома. Тихий и слабый в Мунго, здесь он оказывается неожиданно голосистым и на удивление неспящим.

Днем Джеймс еще более или менее благостен, вечер — так же более или менее адекватен, а вот ночью начинается форменный кошмар: младенец скандалит каждые полчаса, засыпает, было, и снова заводит свою волынку. И дело явно не в испорченном подгузнике или потребности перекусить — перекусывает Джеймс как раз очень основательно… К пяти утра, когда оба родителя, всласть натаскавшись неуемного отпрыска на руках и по десятому разу перебрав справочник детских болезней и энциклопедию сглазов, вызывают дежурного колдомедика, малютка внезапно очень быстро и надолго укладывается спать.

— День с ночью перепутал, — мрачно поясняет целительница, глядя в две пары внимательных красных глаз.

Та же история повторяется на второй день и на третий (кроме перепутанных дня и ночи у Джеймса Сириуса оказываются еще и колики от смеси. Смесь меняют, и Мелкий ведет себя вроде поспокойней, зато весь расцветает красными пятнами аллергии…), а на четвертый Гарри почти готов смалодушничать и остаться ночевать в аврорате. Или еще более малодушным образом намекнуть Нарциссе, что Драко уже вовсе не против перебраться в Менор, где всегда есть уйма домовиков на подхвате. Мысль про домовиков кажется внезапно интересной; Гарри едва дожидается окончания смены, чтоб отправиться на Гриммо и позвать Кричера, старого домовика Блэков

Кричер, совсем старый и не очень–то опрятный, на зов хозяина является моментально. Он, кажется, изо всех сил старается держаться с достоинством, и на попытки рассказать про перемены в семье, только отмахивается:

— Кричер знает. Кричер уговорил древо Блэков показать ему побочные ветви, чтоб не было так тоскливо. Кричер видел новую ветку у имени мастера Драко и видел, как она распустилась новым листом. Лист мастера Драко тогда едва не увял. Но если Кричера не позвали посмотреть на сына мастера Драко, сделали абсолютно правильно. Кричер — негодный старый эльф и не обучен на няньку…

Слушать старого эльфа смертельно стыдно. Стыдно признать, что практически не вспоминал о нем в последнее время, но сразу прибежал, как только припекло.

-Нянька — не нянька, но за этим я и пришел — пойдем–ка!

"Хрен с ним, — решает Гарри, — а няньку все равно нужно будет искать, и лучше не домовуху, у домовухи сил не хватит… На крайний случай, Непреложный обет о неразглашении для того и существует."

И, взяв Кричера за сухую лапку, он шагает к камину.

Дом встречает Гарри… тишиной. Кавардаком, запахом кислого молока и несвежих подгузников — и тишиной. В памяти мгновенно воскресают все страхи из снов, и, оставив Кричера, Гарри почти вбегает в спальню.

Джеймс Сириус спит на родительской кровати, вольготно раскинувшись по центру, а Драко — упал поперек и, видимо, там его и сморило. Впрочем, чуткость сна у него нынче просто аврорская: поднимает голову, фокусирует на Гарри осоловелый взгляд, узнает, и снова рушится спать. Только бормочет:

— Спит. Я спросил про смесь у Дервал, а она дала свое молоко, сказала, что его все равно слишком много для Нила… Буэ, гадость. Но Джеймс спит и ничего не болит… и я сплю.

— Фейский подарок! — приковылявший сюда же Кричер благоговейно таращится на Джеймса Сириуса. — Фейское благословление в жилах древнейшего и благороднейшего дома Блэков! Что ежели не найдется достойной матери для блэковского дитяти, оно и от двух отцов без чар родится…

— Тихо! — шипит Драко, не открывая глаз. — Если сейчас этот… фейский подарок снова расскандалится, я вас всех… наблагословляю!

— Я тихо… я сейчас в зале лягу… сейчас, приберусь только… ты ел?

— Идите отдыхайте, мастер Гарри, — неожиданно влезает в разговор Кричер. — Кричер не сможет быть нянькой для мастера Джеймса и не сможет остаться навсегда в маггловском доме, но он еще не настолько старый, чтоб не суметь прибраться и не сготовить ужин.

И через десять минут Гарри тоже не слышно и не видно. Только из-под диванного пледа торчат две ноги в дырявых носках с золотыми снитчами на изумрудном фоне.

Куррент мьюзик: CHERRYBLOSSOM — CYCLE.

Снег и не думает прекращаться.

В Шотландии никогда не было слишком теплых зим, а эта — явно бьет все рекорды. Когда Джейми вслед за Джинни обреченно вытаскивается на квиддичное поле, он с некоторой тоской замечает, что в воздухе и вовсе можно будет превратиться в сосульку, а когда он таки навернется с метлы, то рассыплется мелкими кусочками, будто стеклянный. И то, что мирит его с происходящим — это нежелание ударить в грязь лицом, такое же сильное, как в детстве.

Нежелание — нежеланием, но спустя полчаса полетных мучений, Джинни устало машет рукой:

— Слезай, Хаггети. Хорош мучаться.

— Совсем никудышный ученик?

— Не то, не то. Ты в метлу вцепился, как тролль в дубину, нельзя же так… Метла — это же продолжение твоей магии, ну, будто палочка… А ты — повис на ней, словно книззл на шторе, нельзя же так! Как маггл, честное слово.

— Мои родители, между прочим, оба… — Джейми чуть не заканчивает …"оба были ловцами!", но вовремя спохватывается: — …те еще летуны были! А у меня, наверно, действительно, маггловское наследство взыграло. Я ведь, пока дома жил, на мопеде только так круги наматывал, мне даже мотоцикл обещали, если на права выучусь и… не успели только.

— Ерунда! — сердито рявкает Джинни, беспалой перчаткой смахивая под носом. — Раз на чем — то одном ездил, значит, и все остальное должно получиться! Знаешь, что, садись на метлу впереди меня.

— Я тяжелый.

— Мы не высоко и не очень быстро. Тут надо ведь понять принцип… Вот так, не вцепляйся руками со всей силы, руки нужны, чтоб направлять, а держаться нужно ногами…

Пожалуй, некоторое равновесие, в конце-концов, было достигнуто. В смысле, равновесие на метле, а за счет сосредоточенности на нем получалось не так сильно отвлекаться на Джинни. У них даже получется набрать приличную скорость и подняться метров до двадцати, когда Джинни вдруг заставляет метлу заложить довольно крутой вираж и улететь за пределы поля.

— Эй, если ты сразу хочешь устроить испытательный вылет, то я еще не готов!

— Дурак, — шепчет в ухо Джинни. — Там просто Гарри опять с этим явились… не хочу встречаться. Полетели сейчас вокруг и сядем где–нибудь…

Они садятся у теплиц, и Джинни великодушно дозволяет:

— Иди, отдыхай, профессор Нил. А я еще немножко… полетаю — успокоюсь, ладно?

— Ну уж нет, — заявляет Джейми, — раз пошла такая пьянка, полетаем — успокоимся вместе.

— Да не собираюсь я сигать с башни. Так, подышу.

— Вот и подышим.

Подышать они решают над краем леса, потом — над белыми полями, оградами и заборчиками, потом через холмы напролом. Неизвестно, как насчет успокоиться, но развеяться у них получается вполне себе, оба цветут румянцем и осипли от индейских боевых воплей. Когда понимают, что улетели изрядно — совсем недалеко в сумерках светит огнями маггловский городок.

— Наши, наверно, уже дома или почти дома, — задумчиво вздыхает Джинни, и без всяческих переходов, очевидно, это и называется "ассоциативное мышление". — Вот блин, а в брюхе пусто — быка бы съела.

— А что если… — в голову Джейми забрела забавная мысль. Он ведет метлу на снижение. А оказавшись на твердой земле, шарит по карманам, и, убедившись, что маггловские деньги так до сих пор и таскает с собой вперемешку с галлеонами, сообщает:

— А мы сейчас и поедим! Раз есть город, значит, должна быть здесь и какая-то кафешка.

До города они добредают пешком, и кафе, действительно, быстро находится: издалека призывно маячит вездесущей желто — красной рекламной вывеской.

— Считай, что у нас урок маггловеденья на выезде. Что будешь — молочный коктейль, колу, гамбурер, картошку?.. Можно все сразу, если не лопнешь.

Джинни очень забавляет еда, упакованная в картонные пакеты и пластик, а сытый желудок располагает к приятной беседе:

— Все бы уроки так, как сейчас! Папа увлекается всяческим маггловскими вещами, надо будет ему намекнуть, что не с того начал. Ну, что, сейчас полетим обратно, или пусть ужин немного уляжется?

— Я — не самоубйца. Побродим немного, а потом домой.

Джейми хочет сказать про аппарацию, что можно в один момент добраться до Хогсмида, а лететь оттуда к школе — не больше десяти минут, но умолкает. Если есть возможность украсть у судьбы лишние два часа, то почему бы их не украсть? "Ничего лишнего! Просто погулять!"

"Побродить" получается очень даже хорошо. Везде — огоньки, везде — праздничные гирлянды, везде — снег. Никто почти не обращает внимания на странных парня и девушку, идущих за руку и почему–то с метлой наперевес. Никто, наверно, кроме старушки возле облезлого кинотеатра:

— Вы не сюда, молодые люди? До вечернего сеанса всего десять минут!

— Ну, что, огребем культуры по полной программе или сколько у нас натикало? Не огрести бы еще и втык в Хогвартсе…

Но времени всего-то семь часов, и Джейми решительно шагает к кассе:

— Все равно я закрутился и ничего не придумал насчет подарка! Пошли!

Куррент мьюзик: Тибитет — Аллилуя (Сл. и муз. О.Арефьевой).

Жизнь налаживается.

Гарри понимает это по тому, что из сердца постепенно исчезает постоянное беспокойство, вроде того, которое было в войну.

И по тому, как весело распевает свои песни без слов по утрам Головастик, наедавший себе больше, чем полфунта в неделю и оттого все более округлый. У Головастика оказалась удивительно хорошая улыбка, от уха до уха и с ямочками на щеках, про которые Нарцисса говорит: "Купидон поцеловал!". Джеймс Сириус, Джейми, как называет его она, и весь похож на Купидона. В основном это сходство достигается за счет многочисленных складочек, но никто не спорит и не возражает.

Каруселька над кроватью уже не внушает Гарри смутного страха, вроде того, что любят нагонять в дешевых фильмах ужасов, просто сгущая краски и добавляя эха. Разноцветные снитчи весело парят в воздухе, Джейми смеется, а страх Гарри уходит в забытые сны, где ему самое место.

Гарри видит, что из-под глаз Драко постепенно сходят темные круги — это радует. А уж как радует другое в один из вечеров, когда Гарри возвращается затемно и бродит по дому на цыпочках — не дай Мерлин кого-то разбудить! — так же чуть не ползком просачивается в спальню, и обнаруживает, что Драко абсолютно не спящий и абсолютно раздетый!

Если честно, с осени у них ничего путного не получалось, сначала твердили про какой — то тонус, при котором в кровати можно только лежать, потом были почти два месяца в Мунго, а потом кровать рассматривалась как предмет, до которого только доползти и рухнуть. Более того, Драко постоянно мерз и дико стыдился своих бледных шрамов, и потому непременно заматывался на ночь в теплую пижаму… И тем слаще казался он теперь — горячий, словно печка, и выглядящий охрененно распутным, когда томным кошачьим движением потягивается на простыне…

Но в тот раз, кстати, не удается зайти достаточно далеко — в самый неподходящий момент Джеймс просыпается и на своем языке заявляет, что пришло время пожрать.

— Иду уже, маленькое чудовище! — шарахается Драко в поисках бутылочки. — Вот уж… контрацептив оральный! Как начнет орать…

А когда Драко снова ныряет под одеяло, бравый аврор Поттер уже благополучно спит, намаявшись за день.

Интеграция магического и маггловского мира в одном отдельно взятом доме набрала обороты, которые только сниться могли Министерству. Навряд ли кто бы поверил своим глазам, увидев Нарциссу, прогуливающуюся с маггловской коляской по маггловскому же парку. "Старея, — объясняет она, — человек начинает ценить подобные моменты!" И все шумно уверяют, что до старости ей как до Китая без портключа, а в парке ее наверняка принимают за свежеиспеченную мамашу. А Драко таскает Мелкого на себе в таком же шарфе, что и Дервал, разве что цветовая гамма у него гораздо более сдержанная, чем желто — оранжевое безумие первого варианта.

Кричер вовсю хозяйничает на кухне, вполне себе ловко управляясь с плитой, микроволновой печкой и холодильником. Кажется, произошедшие перемены ему только на пользу — несмотря на то, что он загружен работой по самые острые уши, домовик выглядит гораздо более опрятным и бодрым, чем в январе. "Это потому, что он чувствует себя нужным!" — поясняет Гермиона. Домовой эльф в ответ только фырчит невразумительно, и принимается за дела с еще большим усердием. Неожиданно одним из объектов благосклонности старика становится и Дервал: ее апартаменты тоже, будто сами по себе, приобретают все более ухоженный вид, а на кухне не переводится свежеприготовленная еда. "Чтоб ей было, чем кормить мастера Джеймса! Фейский подарок нашел себе кормилицу фейской масти, чтоб вырастила и его, и ему оруженосца." Роль оруженосца, очевидно уготована домовиком рыжему Нилу…

Профессор притаскивает Драко зелье, чтоб свести остатки пятен, обсыпавших Джеймса в первые дни и никак не желавших вывестись окончательно, но вместо Драко сталкивается с Дервал, и они здорово ругаются по поводу разных средств от детской аллергии. "Надеюсь, ваш профессор не сильно на меня обиделся. Ну, не совсем на меня, а на то, что я назвала его "старый хрен"!.." Рон, который слышит пересказ этой истории, дико ржет и просит: "Заавадьте, я умру счастливым! Нет, Герм, я уважаю чужие заслуги в войне, но она же осуществила мечту стольких поколений!.." Неизвестно, насколько тяжело профессор пережил подобное к себе обращение, но какое — то время спустя, явившись в гости к Драко, они с Дервал сцепляются уже по поводу "цыганской тряпки", то есть шарфа — переноски, и в ход в конечном итоге идут аргументы "прошмандовка" и "ублюдок".

Жизнь налаживается. Жизнь прекрасна.

Куррент мьюзик: Неизвестен — Once Upon A Deсember.

В центре любой бури есть такое — островок штиля. Крохотный пятачок, где нет ни ветра, ни волн — кусочек покоя…

Вот такой-то кусочек покоя выпадает на рождественские каникулы.

Драко сочиняет отцу длинное и очень убедительное письмо, где подробно разъясняет причины катастрофической невозможности приехать на каникулы в Малфой-менор. Это — уроки, уроки и снова уроки, бездны уроков, горы факультативов и жесткая необходимость получить отличный аттестат, достойный наследника древнейшего и благороднейшего рода Малфоев.

Все-таки, уроками в привычном смысле этого слова они с Поттером тоже занимаются. Несколько раз. Буря, Драко это знает, рано или поздно должна будет обрушиться на них, и молчание отца в ответ на последние письма — тому подтверждение, но он старается об этом забыть, с головой ринувшись в омут чувственных наслаждений. Он и так уже украл у судьбы достаточно много, чтоб потом не побояться ни отчих проклятий, ни хоть поцелуя дементора.

Зато теперь он может запросто выпустить Патронуса или же полный думосброс набрать таких воспоминаний, которых больше ни у кого и никогда не будет. Что смуглая кожа в свете свечей отливает старинным золотом, волосы в свежепомытом мокром виде слегка вьются на кончиках, а пушистые ресницы даже зимой слегка выгоревшие по краям. Что Гарри с трудом переносит, когда кто — то дотрагивается до его шрамов, до любых — ему просто неприятно, зато любые, даже почти невинные прикосновения к шее, запястьям или крестцу превращают его в изогнутый лук. А голос звенит, словно до предела натянутая тетива: "Драаако, ну же…" И от этого "Драаако…" обычно сносит башню окончательно.

Они не расстаются все каникулы, вместе садясь за стол, вместе выходя на улицу, вместе направляясь в библиотеку и вместе засыпая вечером. Дни проходят как в пьяном угаре, только вместо вина или прочих напитков есть Поттер. Наверно, именно таким переизбытком Гарри и объясняется вся та ласковость и похабень, которую Драко несет заплетающимся языком, называя гриффиндорца то своим Патронусом, то сучкой, то обещая вовсе несбыточное вроде "Уедем после этого года вместе, давай уедем вместе назло всем…". А Гарри, похоже, пьян не меньше, потому что со всем — со всем соглашается.

Драко досадует на мелкую Уизли: "Что ж ей домой-то не поехалось, дуре рыжей!" и с облегчением отмечает, что та демонстративно обжимается с безымянным хаффлпафским семикурсником. Потому что на смену страхам, которые грызли полгода, год, два года назад, появляется один свежий — что Поттер от него уйдет. Чтоб сбежать от таких мыслей, Драко в очередной раз вбивает в матрас своего любовника и обещает, что за "Магию тела" надо будет послать Грейнджер хотя бы коробку конфет — ясен пень, анонимно…

Отцовское письмо в последний день каникул застает их почти врасплох.

"До меня дошли очень некрасивые слухи, сын. Я не верю ни единому слову, но пока что не нахожу не только подтверждений, но и опровержения. Я рад, если ты всеми силами стараешься восстановить доброе имя Малфоев, но помни — ничего непозволительного! И лучше бы — даже никаких самых беспочвенных разговоров о подобном…"

— Астория все–таки натрепала, стерва…

Они почти не спят в ночь перед возвращением учеников в школу, и не потому, что это — последний на пока что раз, когда вся спальня у них на двоих. Соседи достаточно стойко пережили момент, когда открылся их секрет, и стойко переживали все последующее развитие их отношений. Скорее, Гарри и Драко заранее стараются наверстать возможность побыть наедине вне стен их комнаты. И насладиться последними минутами затишья.

Гарри ждет возвращения друзей с каким — то непонятным чувством: вроде и соскучился, и скучать не было времени. Праздничным утром у его кровати громоздится вполне приличного вида гора подарков: сладости, книжки, новые перчатки для полетов, и, будто напоминание о прежних днях, — свитер. Купленный, судя по ярлыку, в обычном маггловском магазине и украшенный немного кривовато вышитым вручную снитчем. "Гермиона постаралась!" — понимает Гарри. У Драко подарки почти аналогичные: конфеты, книги — все почти сплошь старые фолианты и абсолютно все — по зельям. И более того, запоздалая сова приносит сверток с серой шерстяной безрукавкой — такой же купленной в магазине и такой же вручную вышитой, только вместо снитча там свернувшийся в клубок белый дракончик…

— Молли немного не до свитеров в этом году! — весело поясняет Гермиона, когда они вместе идут от станции. — А я подумала, тебе было бы приятно…

— Фирменный уизлевский свитер своими руками, ага… Уизли, если ты после таких жирных намеков так и останешься ей просто соседом по койке — ты идиот, — вполголоса замечает Драко, но великодушный после каникул Рон лениво стукает его сумкой по голове, даже не снисходя до нормальных перепалки или драки. Гарри смеется, а Гермиона рассказывает, как папа, в Австралии пристрастившийся к местному пиву, потащил Рона с собой в бар — мол, там такое разливают, самое настоящее… Туда — тащил, а обратно — нес, и Рональд всю дорогу еще пел "Котел, полный крепкой, горячей любви".

— Неправда, я не пел!.. почти… я уснул сразу!

От смеха с ближнего дерева с карканьем поднимается в воздух стая ворон.

— Думаешь, я не в курсе, кто мог прислать французские конфеты? — вполголоса сообщает Гермиона Малфою.

— И на чем же я так прокололся? — спрашивает он таким же гулким шепотом.

— Записка: "Только не делись с Уизли, Грейнджер!"

— А она все равно делилась!

Подтаявший снег под ногами нестерпимо сладко пахнет еще нескорой весной.

Куррент мьюзик: Greg Joy — Замок Крейгдаррок.

Весна приходит ранняя, теплая и яркая. В газетах и по телевизору твердят про погодные аномалии, на которые этот год щедр с самого начала, и лето предрекают страшно жарким и засушливым. Но, видимо, исчерпав заранее запасы тепла, июнь наступает дождливым и серым.

— Второе лето без моря я не переживу! — трагически сообщает Драко.

Но Джейми на море пока что нельзя, а значит, и отпуска на побережье не светит, максимум — пара выходных. Иначе многочисленные няньки не выдержат — ни "приходящие" домовики, ни Дервал, ни если даже привлечь Гермиону и Луну (и для полного комплекта — Нарциссу)… Совместный отдых на море был уже полноценной традицией, с самого первого лета вместе, когда на неделю перед учебой сбежали на побережье и в итоге почти всю неделю не вылезали из постели: обгорели на злом южном солнце в первые сутки со страшной силой. Тогда оставалось им двоим только и лежать спиной кверху, периодически намазывая друг друга пеной от ожогов, тупить в экран огромного телевизора, а выходить погулять исключительно на закате, укутав свои кирпично–красные тела в самое затасканное, зато невесомо — мягкое шмотье…

А теперь в запасе оказывается только пара дней. В остальное время Гарри ждут в аврорате, Драко — проводит новую серию испытаний в лабораториях или же буквально посменно оба нянчат Джейми. Домовики — это домовики, а Дервал на предложение оказаться в няньках заявляет:

— Если я сейчас — фрилансер, то это не означает, что я не должна зарабатывать на свой кусочек хлеба с колбаской. Я ж дипломированный специалист, а не хрен с горы… да и просто спячу — круглыми сутками дома торчать.

Нарцисса или Драко виновны в том — неизвестно, но Снейп регулярно появляется на пороге с инспекцией. Гарри и его друзья стараются исчезнуть из дома, Драко — тащит похвастаться своими научными изысками (разговор идет долгий и обстоятельный, но понятны в нем только предлоги), а с Дервал профессор неизбежно лается (на любую "маггловскую идиотку" всегда находится свой "хрен с палочкой" "Где ты была, пока мы учились в Хогвартсе, Дервал? Герм, я в курсе, но почему, почему…").

Да. Дервал. Маггла, оглушительно — рыжая, будто и впрямь родственница Уизли. Кажется, пару раз оговорившись, Рон называет ее "Джинни".

Маггла, которую слушаются домовые эльфы. С перманенто висящим на груди младенцем, почти перманетно — тенями под глазами (опять ночью вместо чтоб спать срочный заказ делала!), в тряпках, которые, кроме нее, стала бы носить только Луна.

Маггла, с которой подружился Драко Малфой. Возможно, их объединило, кроме прочего, наличие детей–ровесников, возможно — проведенная вместе дракклова уйма времени… и это неожиданно царапает Гарри. Он даже думает, что было бы неплохо уйти из аврората. Хотя бы на неделю — другую.

"Дервал сказала, что шарф — гораздо полезнее лежания в коляске!"

"Дервал сготовила печеного угря — ни один домовик так не сделает!"

"Да кино смотрели, Дервал новый сезон скачала вчера… мелких спать упихали, а сами сидели ржали…"

"Да ладно тебе, не переживай, мы до супермаркета с Дервал дойдем!"

Дервал — Дервал — Дервал, откуда же она такая на голову Гарри выискалась?

Куррент мьюзик: Алькор — Лопнула струна.

Наверно, это и было предчувствием. Весь январь и кусочек февраля — не могло же быть так хорошо всегда.

Никогда не бывало такого, чтоб все было совсем хорошо. Чтоб Драко рядом, а друзья не смотрят косо — может, сначала и делали вид, что все в порядке, а теперь просто к этому порядку привыкли. Чтоб Джинни перестала злиться или грустить, проводя большинство времени в обществе своего хаффлпаффского кавалера, а еще — Луны и Невилла. И, как не странно это, Миллисенты Булстроуд — кажется, эта теперь живет в Хогсмиде… впрочем, в обществе Миллисенты в основном проводит свое время Невилл…

МакГонагалл, кстати, вызывала Гарри к себе для беседы после каникул и выспрашивала, что за слухи про Гарри ползут по школе, но он, даже практически и не соврав, ответил, что люди так часто говорят про него всякую ерунду, что можно бы уже привыкнуть. Но факультетам действительно следует дружить, а не воевать. Лонгботтом вон тоже вполне проникнулся идеей, потому что даже встречается с Булстроуд. А Малфой помогает по зельям, без хорошего балла по ним в аврорате делать нечего…

Но самым главным "звоночком", наверно, можно было назвать улыбки Астории Гринграсс. Слизеринка просто цвела и была веселой, будто птичка. Может, так оно и должно было быть, потому что только книжные или сериальные героини способны годами оплакивать свою юношескую влюбленность, в жизни же все бывает гораздо проще. И хорошее воспитание не позволяет закатывать истерики несостоявшемуся жениху — так почему бы не быть с ним вежливой?..

Астория Гринграсс Гарри Поттеру решительно не нравится.

Странная вещь. Гарри пытался какое–то время всю свою "ненормальность" разложить по полочкам, было дело. С чего бы ему так к Малфою привязаться — может, это из-за таблеток, которые должны были успокаивать и снимать агрессию — но они же не действуют на всю оставшуюся жизнь, их курс давно закончился, и, по утверждениям Помфри, нового уже и не должно потребоваться... Или же он, Гарри, — всего-навсего один из армии "ненормальных", которых тетя с дядей коротко и гадко называли: "Педики!" Но нет, ничего в душе и организме не шевелилось ни при взгляде на высокого широкоплечего Невилла, ни на Рона, по которому старшекурсницы сохли толпами, ни на девчачье-смазливого Забини. И Джинни все еще кажется очень красивой. И, наверно, Гарри был почти влюблен в Гермиону в тот тяжелый год, когда они бродяжничали, — а теперь, пусть без лишнего трепета, но отмечает, что с хорошим питанием фигура у нее стала гораздо приятнее взгляду, да и на ощупь, наверно, тоже…

Астория Гринграсс решительно Гарри не нравится. Стройная, белокурая, голубоглазая, всей своей изысканной бледностью она вызывает в душе необъяснимое чувство гадливости, будто неделю пролежавшая в воде утопленница. А блеклая благородная улыбка — будто вот-вот растянется в хищную русалочью пасть с сотней игольчатых острых зубов.

И уж тем более неприятна ее мечтательная улыбка, обращенная к Драко.

А самое глупое — что Гарри как переклинивало, если разговор заходил про эту слизеринскую рыбину.

— Поттер, прекрати морщиться, она всего-то попросила перо, у нее сломалось.

— Поттер, ну что за дела, я же не собираюсь тискать ее при встрече за все места! А пройти мимо, не здороваясь, — мы не в свинарнике живем!

— Гарри, может, мне совсем перестать садиться за стол своего факультета? Да меня твои же отваляют рано или поздно, если так пойдет, и правильно сделают!

Лихорадка, перед валентиновым днем охватившая школу, добавляла своего масла в огонь. Повсеместное сумасшествие, громкие ссоры и бурные примирения — никуда не спрятаться, и хотя оба решили быть выше этих розовых слюней, для остальных оно попробуй было объясни. Кружевные записки с приглашениями на свидания или дурацкими стишками витали в воздухе уже заранее, вгоняя Гарри в смутную тоску. Гламарией тянуло изо всех дверей: должно быть, в магазинах в Хогсмиде выручка за нее окупила затраты на год вперед.

От тяжелого сладкого запаха начинает болеть голова, и вечером Драко рушится спать, едва закончив с домашними заданиями и только отмахнувшись:

— Отлежусь и снова оживу. Ты иди спи к себе, ладно?

А поутру он исчезает и весь день — почти неуловимый, только отмахивается при встрече:

— Все потом!

Неудивительно, что в конце дня Гарри среди общего веселья чувствует себя очень потерянным. Драко нет ни в гостиной, ни в библиотеке, а присоединяться к общему веселью совсем не хочется; Гарри бродит, повсеместно натыкаясь на парочки и потихоньку закипая.

Когда все — таки он возвращается в гостиную восьмого курса, то никто еще и не думает расползаться; здесь шумно, под потолком плавает сплошная дымовая завеса, расстроенно звякает невесть чья гитара.

— Драко не видел? — Гарри дергает за плечо Невилла, но тот только мотает головой. Говорить ему трудновато — пьяный в никуда. Как, впрочем, и та хаффлпаффка, что вольготно расселась у него на коленках. Валентинов день и здесь собирает свою жатву.

— Малфой куда подевался, не знаешь? — Гарри снисходит до того, что трусит Забини. Тот, видимо, тоже не так трезв, как кажется, потому что деловито тискает сопливого парнишку в гриффиндорском галстуке — Гарри с удивлением узнает того ушлепка, которому осенью за "потаскушек" бил морду Финниган.

— Откуда? Мы же взрослые люди… нет, карино мио, так дело не пойдет! Если тебя стошнит мне на брюки или на рубашку, я тебе этого не прощу, так что отправляйся в ванную. Я сейчас договорю и приду тебя умыть… — Блейз аккуратно сгрузил сопляка со своих колен и шлепком по заднице придал ему нужное ускорение в сторону умывальни. — Гарри, мы взрослые люди и никто тут не имеет обыкновения лезть в чужую личную жизнь, иначе какая ж она личная… Я видел Драко час назад, он прогуливался по галерее вместе с Асторией Гринграсс и нес какую–то бню о луне и звездах. Так что не волнуйся и прекрати психовать так явно. А если невтерпеж, то на досуге подумай, что будет Драко с ваших амуров. Нет, я не спорю, наверняка покувыркаться вдвоем — очень даже приятно, но это — одна песня, а если говорить про долг перед семьей, то совсем другая…

— Какой еще долг?

— Не притворяйся дурачком, карино, тебе не к лицу. Мы с Драко росли вместе, и я знаю, в каких правилах он воспитан… Это всяческие г… магглорожденные живут, не помня родства, а кровь в жилах Драко чище некуда, и это не только поколения предков в семейной гробнице, это еще и магия тех поколений, что живет в нем. И долг его — занять достойное место среди них и продолжить семью достойным союзом. Тогда как с тобой, Гарри, обречен не только он, обречено все семейство…

— Обречено протухать в своем гребаном семейном особняке! То-то в прошлом году свой чистокровный долг налево и направо тут блюли!

— Ти-ше, — рука Забини легла на плечо мягко, будто кошачья лапа, но вцепилась в него стальным захватом, будто тигриная. — Гарри, Гарри, успокойся, если Драко что — то для себя решил, то, наверно, у него были какие — то причины это не озвучивать. Может, решил пожалеть тебя и обойтись без долгих расставаний. Может, еще что. В любом случае сгоряча что-либо выяснять — последнее дело. Ты посиди, развейся, хоть выпей, хоть пообжимайся с кем–то…

Забини вдруг ловит Гарри за подбородок:

— Ты ведь такой симпатичный мальчик, карино. Неудивительно, что Драко на тебя запал. Извини, сам ничем помочь не могу, предпочитаю белобрысеньких… пойду, отловлю этого сопленыша, пока его никто другой не отловил за меня.

Кажется, Гарри теперь ненавидит валентинов день окончательно.

Куррент мьюзик: Алькор — "Цыганочка" с выходом… из трактира.

Дервал — Дервал — Дервал, дементор бы ее побрал.

Наверно, с тех самых пор, как поганым червяком в душу Гарри заползла ревность, он и начал подмечать за ней то попытку накраситься, то новый (и, несомненно, еще сильнее, чем прежние, нелепый!) наряд… А пока та бродит по дому довольной кошкой в мягких носках, хочется из этого дома потихоньку исчезнуть: Гарри чувствует себя почти чужим в этой почти — идиллии.

В довершение всего, именно Дервал становится дурной вестницей — Кассандрой, когда, стаскав детишек на осмотр к педиатру, возвращает Джейми родителям с докторским вердиктом: "Астигматизм". И еще близорукость, которая, скорее всего, Джейми ждет.

Кажется, это продолжалось бы бесконечно и неизвестно, во взрыв какой силы бы вылилось, если б развязка не наступила бы сама. Когда колдомедик из аврората отсылает Гарри после рейда домой чуть пораньше, а Гарри оказывается настолько убеганным, что не рвется помогать с написанием отчета и исполняет предписание точь-в-точь.

То, что дома никого нет, становится ясно сразу, и Гарри обреченно шагает на половину Дервал. Ее двери не закрываются (чем-чем, а преимуществами охранных чар она пользовалась вовсю), и сюда даже не нужно стучать. И не нужно слишком напрягать слух, чтобы уловить характерный скрип диванчика и задорное женское оханье в унисон с усердным мужским сопением.

Гарри вылетает из дома, готовый бежать, куда глядят глаза, но вместо этого — рушится на крыльце. Сидит прямо на полу, курит, устало прикрыв глаза, и постепенно впадает в сонное оцепенение, из которого не сразу выводит недовольное:

— Поттер, ты оглох или все–таки поможешь мне втащить всю эту хрень в квартиру? И с какого перепуга расселся тут, открыто же!

Драко стоит возле крыльца, щедро навьюченный пакетами из супермаркета и спящим в шарфе Головастиком.

— Гарри, тебе что, плохо?! Гарри!

— Ты откуда?

— От Мерлина, мля! Крестный прийти должен, а в доме опять на пожрать только растворимая каша Мелкого и фруктовая тошнилка в баночках…

— Вы что орете? — деликатно поинтересовалась Дервал, выбредая из своей двери. — Нила разбудите, люди — звери… Приперся уже твой крестный, пошли — я там пирог с вишней обалденный забацала, как раз успеете, пока он все не сожрал в одно рыло…

— Потрясающий лексикон, мисс Хаггети!

— Ты еще отработку валяй назначь…

Следом нарисовывается только что помянутый разными словами Снейп.

— Профессор, а у вас рубашка наизнанку! — замечает вдруг Гарри и начинает истерически, до пены изо рта, ржать. А еще ему невероятно, до печенок, стыдно перед Драко.

Куррент мьюзик: Michael W. Smith — Christmas Day.

Трудно было бы сказать, отдохнул Джейми за Рождественские каникулы или измучился. Дело не в полетах и не в привычке быть занятым с утра до вечера, вступившей в конфликт с почти-бездельем праздничных дней. Тут снова виновата Джинни, одно само присутствие которой выводит Джеймса из душевного (а в последнее время, что скрывать, и телесного) равновесия.

— Знаешь, — шепчет немного опьяневшая от тепла Джинни, когда после морозного дня они вместе сушат носки и отогревают руки у камина в гриффиндорской гостиной, — а кое-кто уже вовсю мог начать бы меня целовать, между прочим.

— Это почему?

— Это потому, что все мальчишки — придурки, вот почему! — почти обижается она. А Джеймс в ответ смеется:

— Рассуждаешь совсем как Кэндис!

— Это твоя, — сникает Джинни, — подружка?

— Ага. И подружка, и любовь, и подлинные шекспировские страсти на территории отдельного детсада…

У па с крестной была почти война по поводу садика. Па утвержал, что такие заведения — не для детей магов и уж тем более — не для тех, у которых фамилия — Малфой. Крестная же парировала, что сама благополучно все посещала и ничего — жива, что Поттер — Малфой — это уже совсем новая история, а кое — кто по фамилии Малфой был в детстве отвратительным и абсолютно асоциальным маленьким засранцем. Отец же прячется от этих войн, а когда его совсем — совсем достают, вызывает в качестве судьи тетю Дервал. Что там говорит тетя Дервал — неизвестно, но в итоге через несколько дней довольный Джейми идет в садик вместе с Нилом.

— Один очкастый, другой рыжий, не хватает только лохматой зануды для полного комплекта, — изрекает па свои пророческие слова.

— Кэндис Роуэлл ее звали, кудряшки такие у нее были, просто вся голова кудрявая–кудрявая, и вечно платье в клеточку… Вечно меня и Н… моего друга пыталась чему — то учить, командовать любила страшно! Я тогда из-за очков не особо шустрым был, а она заставляла и на забор лазить, и на деревья учила забираться…

Ох па и ругался, когда примерный мальчик Джейми вдруг выдал споткнувшемуся младшему братику смачное:

— Да куда ж ты прешь, едрить твою налево!

— Грейнджер! Это все ее гребаная социализация и остальная бня! Он неделю в этом гребаном садике, а уже выражается, как…

— Как охрененно крутой перец? — невинно уточняет Джейми.

— Можно подумать, у него и так мало тут учителей… Джеймс, тебя кто выучил этим словам?

— Кэндис! Она еще и плеваться учила, только я не очень способный…

— Учила, блин. На путь истинный наставляла… Поттер, история повторяется. Чет мне уже заранее жаль их садик…

Нет, таких приключений, какие могли случиться в волшебной школе, на долю Джейми, Нила и Кэндис, конечно, не выпало, но те несколько месяцев были удивительно — "охрененно!" — веселыми, это точно. Джейми даже нарочно стоял возле самых ворот садика, чтоб увидеть, как остановится синяя машина; и едва она притормозит, из задней дверцы вылетит чуть ли не пулей вся с побитыми коленками в белеющих пластырях, в сползших гольфах на ногах и в неизменном клетчатом платье кудрявая девочка–мулатка. И уже на ходу выдаст очередную идею: "Джим, давай кота миссис Хигс выкрасим, че он такой бледный шатается, аж смотреть скучно…"

Джейми учится тысячам важных вещей; это вам не буквы и цифры зубрить — покоряет дуб в углу площадки, гоняет мяч… И, наверно, только благодаря Кэндис он решается на неслыханной дерзости и отваги поступок: сбегает из садика. Как раз в тот день, когда синяя машина не приезжает к воротам, а миссис Хигс, убеждая Джейми пойти ко всем остальным ребятам, говорит, что папа Кэндис получил работу во Франции, и Кэндис с мамой должны улететь к нему сегодня…

Да, Джеймс позволяет себя увести, но исключительно, чтоб добраться до удобного перелаза в заборе. До дома Роуэллов всего полквартала ходу, и Джейми хорошо помнит дорогу — иногда Кэндис забирала домработница, и тогда можно было пройти пешком вместе с ними, с Нилом и с тетей Дервал, чтоб помахать рукой и сказать "Пока!" уже почти у самого порога.

Ощущение безнадежности охватывает Джейми, когда он видит возле дома табличку "Сдается" — впору расплакаться. И тут из дверей выбредает Кэндис, привычная побито–клетчатая, с леденцом на палочке в руке, сама явно ревевшая только что — и жизнь становится прекрасной. Они сидят на газоне возле дома, разговаривая обо всем сразу, пока мама Кэндис звонит по телефону, так, что сразу с трех сторон в итоге появляются — миссис Хигс, тетя Дервал и па. И ругают так страшно напугавшего всех Джейми в три голоса. Но ругают совсем недолго и вяло, слегка ругаются меж собой, а потом расходятся — все, кроме па. Па вместе с Джейми дожидается, когда к дому подъедет такси и мама Кэндис, миниатюрная негритянка, торопливо не сбежит с крыльца:

— Кэндис, скажи Джиму: "До свидания!"

— На, держи! — снова ставшая сумрачной Кэндис всучивает Джейми нетронутый леденец.

— Зачем? — не понимает мальчик. — Ты же сама тоже клубничные любишь, мне — то почему отдала?

— Потому что все мальчишки — придурки, вот почему! — заявляет она и идет к машине, не оглядываясь. Оглядывается она уже в окошко.

Куррент мьюзик: К. Малыгина — Красный и зеленый человечек.

Да, вот еще, что роднит Джинни с Кэндис — это то, что со своими она не церемонится абсолютно. Налетает, тормошит, едва ли не начинает возле него наматывать круги сбесившимся снитчем:

— Нил, Малфой с Гарри расстался!

Вчерашний день Джейми кажется кошмаром — расшугивать не слишком хорошо шифрующиеся парочки — дело не слишком приятное, особенно, если учесть, что все в курсе: баллов Хаггети не снимает и жаловаться никому не идет. В итоге нарвался на четыре приглашения выпить, два предложения идти туда-то (с этими все же пришлось разбираться), и совсем на десерт была открытка: "Прафесар Нил нахрина вам Дженевра, я лучче!".

— Мало ли из-за чего поругаться могли, мирить их теперь, что ли?

— Ты что, не понял?

— Что Гарри теперь свободен и нам не придется изображать парочку? — обреченно спрашивает Джейми очевидное. Становится понятно, почему с утра Джинни с особой тщательностью подкрашена и почему щеголяет расстегнутым воротником фирменной блузки и отмытыми от полироли для метел руками.

— Нил Хаггети, ты — болван!

— Что еще?

— Ты голову включи хоть раз! Они ж всю дорогу едва не сожрать друг друга были готовы, если честно, — вовсе курса с первого, только тогда они дрались постоянно, а не тискались по углам. И вдруг — идут мимо друг друга, будто и не существует тут никого…

-Бывает и такое, когда люди настолько сильно ссорятся, что со всех сил изображают, как им пофиг…

— Они отворачиваются и делают морды кирпичом, но не плывут глазами и не брякают потом: "Джинни, от тебя так хорошо пахнет — апельсинчиками!".

— Думаешь, афродизиак?

— Не думаю, знаю — Астория уже давно мне намекнула, что не собирается сидеть сложа руки и ждать, пока жених надумает вернуться.

— Амортенция?

— Это навряд ли. Слишком грубая работа, да и держится недолго, даже на магглах. Скорее, тут сложная модификация… Ну ты чего уставился! Да, читала я про эти зелья, и чего! Мне же просто любопытно было… ну, вдруг Гарри Малфой просто чем–то опоил… я же не собиралась что-то применять! — по цвету лица Джинни может соперничать с собственными волосами.

— Я ничего не говорил!

— Но подумал!

— И не думал! Просто интересно, как ты так лихо смогла распознать.

— Что объединяет все афродизиаки?

— Что? Ну, в составе там есть определенный набор составляющих, по которому они группируются…

— Запах. Афродизиаки неприродного происходждения и направленного действия — это не гламарию с "Эльфийским сном" намешать… они все пахнут. Как правило, для каждого по–своему. С чего вдруг Гарри брякнуть про апельсины, не знаю, но мне показалось, что от него просто разило… неважно чем.

— А если ты ошиблась? Ведь бывает, люди расстаются по доброй воле или не совсем по доброй, но расстаются… всякое бывает, — Джейми делается трудно дышать, но он заканчивает. — А ты все-таки получишь своего принца.

— Я думала о тебе лучше. О себе тоже — может, в другой бы раз все и было бы, но вот такого подарка судьбы я точно не хочу. Все должно быть честно.

— Ох, Джинни — Джинни, — ничего не остается, как сгрести ее в охапку и уткнуться носом в пахнущие солнцем волосы.

— Нил?

— Да?

— Да целуй уже ты!

Куррент мьюзик: Villeman Og Magnhild — Norsk kamp sang XI century.

Загоревшись идеей, Джинни едва не уговаривает Джеймса сбежать с уроков в Хогсмидскую аптеку за антидотом. Она даже почти не обижается на то, что Джейми целует ее в лоб, будто малознакомую тетку или бабушку.

Бурно подискутировав, они приходят к выводу, что можно послать сову Милли, ей-то никуда сбегать не надо, максимум — на полчаса исчезнуть из теткиного кабака. Джейми не очень понятно, к чему такая сильная спешка, но Джинни в очередной раз пеняет ему на слабоумие и советует подумать на досуге, что за дела можно по-быстрому замять с помощью женитьбы:

— Для чистокровных девок правила не такие строгие, как были раньше, но эта дрянь может нарочно устроить скандал, и Малфоям некуда будет деваться, им сейчас такое ни к чему — потащат своего хорьченыша под венец хоть за шкирку, хоть под Империо. Она ж, тварь бледная, еще и несовершеннолетняя до кучи!

Джеймс просто обалдевает от беспредельности человеческой подлости, потому что поначалу хрупкая кудрявая Гринграсс даже казалась ему хорошенькой.

— Тут ведь всего афродизиака надо — на один раз… А Гарри угостила, чтоб сам не просек и под ногами не путался.

— Ну ты детектив настоящий…

А Миллисента после обеда является сама. Благо ни у Джеймса, ни у Джинни уроков в этот день уже нет, так что все уходят для беседы под квиддичные трибуны: в школу Милли в упор идти не хочет.

— Выкладывайте, — безапелляционно заявляет она, — что вы такое натворили. Кого вы амортенцией накачали и что за дрянью именно.

От услышанного Милли обалдевает настолько, что даже не ругается.

— Ну, Тори, ну штучка… хитра!

И начинает выгружать из сумки — та явно под чарами бездонности — коробки, пакетики и склянки с разного рода дребеденью:

— Антидот в готовом виде мне все равно бы не продали без рецепта. А здесь, я так понимаю, универсальным бы дело не обошлось, — на свет из сумочных недр выныривают маленький котел и переносная горелка. — Эхх, да здравствует антисанитария. Декан наш покойный меня б убил своими же руками. Вы бы, детишки, того — хоть чары какие б навели, не хватало, чтоб сюда кого-то принесла нелегкая.

Кое-кого нелегкая все же приносит до наведения чар: заявляется Невилл, помятый и выглядящий на редкость нездорово. "Проспался, кобель?" — приветствует его Миллисента и тоже припахивает к делу, послав в теплицы за свежими листьями мандрагоры.

Все готовится на редкость быстро. Милли возится с котлом, прямо на земле разложив на чистой тряпке все составляющие зелья, умудряясь и следить за зельем, и попутно выдавать наставления:

— Активируется при попадании на кожу объекта, как и исходное вещество. Лучше бы сразу все пульсирующие зоны обработать: запястья, за ухом, над ключицами… Что попало пить или есть Драко бы не стал, а вот измазать его — это запросто. Гринграсс, конечно, сильно хитрожопая девка, но на самую хитрую найдется свой… кх… "Вино Изольды" дементора с два опознают, его ж в небольших количествах могут добавлять в разные гели — шампуни: не во все, конечно, а в те, которые в магазинах для взрослых. Не растворяется практически ничем, а мыльным раствором переводится в суспензию. Помылся — и ни один эксперт не опознает. Пожалуй, только если присмотреться, можно заметить странности поведения и аромафантомы — подопытный объект и его окружающие везде чувствуют запахи, которыми бы для них пахла амортенция, только гораздо более сильные, чем от нее…

— Это я виновата, — шмыгает Джинни. — Я знала, ведь знала же, что Гринграсс собирается что-то такое провернуть, только ничего Гарри не говорила: и злилась, и не верила…

Масса в котелке у Милли густеет и напоминает наваристый кисель темно-зеленого цвета. Пахнет приятно — словно в холоде и полумраке под трибунами вдруг развернулся кусочек нагретого солнцем хвойного леса.

— А она, наверно, время выжидала, пока все после праздника никакущие будут и не обратят внимания. Друзья-то поттеровские что? Птичья болезнь напала?

Невилл смотрит в сторону и только тяжко вздыхает.

— Про тебя я вообще молчу, герой — любовник хренов. Ну, готовы исправлять содеянное?

Зеленый кисель перекочевывает в маленькую плошку из темного стекла.

— Отлавливайте обоих и намазывайте. Только это… Джинни, ты сама за него руками не хватайся, пусть лучше парни. И все потом руки не забудьте помыть — оно еще и довольно едкое…

Тетя Милли начинает шептать чистящие заклинания над запачканной посудой и отправлять все обратно в сумку. Теперь она похожа на саму себя гораздо сильнее — наверно, потому, что не смотрит в пол и держится прямо. Ей не хватает только профессорской мантии, но Джейми ясно понимает: последнее — это вопрос исключительно времени. Профессор Лонгботтом, может, и была чересчур строгой, но с зельями всегда была на "ты" даже с самыми сложными.

Куррент мьюзик: не указано.

Тот вечер все — таки становится для Гарри и Драко вечером откровений: Гарри не может что-то, что касается их двоих, держать в себе слишком долго. Драко то шипит, то плюется, то хохочет, как больной — да так, что Джейми просыпается и вносит в затеянное веселье свою лепту.

— Ну крестный, на старости лет пустился во все тяжкие! Не поотсыхало еще ничего! Дервал ж ему в студентки годится… А ты хорош тоже, раз к каждому столбу ревновать готов.

— Хорошо, что они здесь ничего не устроили, а то у меня точно бы отсохло на раз!

А в итоге разговор заканчивается по стандартному сценарию: Драко лезет провести ревизию всего неотсохшего.

Дни проходят быстро.

Головастик с аппетитом лопает свои растворимые каши, пытается сесть или поползти, набивая себе синяки. Пачкает, крушит и ломает все, до чего может дотянуться. Из "Купидона" превращается в "мелкого вредителя". Счастливо улыбается свежевыросшими четырьмя зубами и ими же грызет все, что попадается под его цеплючие руки. Ездит на прогулки — в шарфе на Драко или Гарри или в коляске под присмотром бабушки, бабушкиной сестры и Тедди. Словом, по уши занят своими собственными младенческими делами.

Все дружно твердят, что у Джейми не детские глаза, но потом речь идет уже не о "взрослости", а о необходимости с мало-мальски сознательного возраста носить специальные очки.

"Твоя дурная наследственность, Поттер!"

Гарри дали повышение в аврорате, Драко получил заказ на новые разработки в "Визард интернум" ("Заказ из Визенгамота, только тссс!") и стал подумывать, как быстро сможет он в аспирантуре наверстать упущенное. Они даже сгружают Джейми на Дервал и, словно в старое доброе время, отмечают, устроив заход по пабам.

Снейп, раньше здесь нарисовывавшийся раз в месяц — в два, осенью стал объявляться не реже пары раз в неделю, и не особо — то шифруясь, оставаться у Дервал с ночевкой. "Дольше нам все равно сложно видеть морды друг друга!" — грустно объясняла это Дервал. И во время встреч явно успевала на всю оставшуюся неделю — поругаться, накормить, достать и использовать для утоления греховной плотской страсти на всех горизонтальных поверхностях. Периодически профессор вылетал с крыльца, грохая дверью и обещая, что ноги его больше здесь не будет, но возвращался с завидным постоянством. И более того, несколько раз был уличен на выгуливании по саду Нила. К Самайну Гарри уже научился не дергаться в ответ на: "Утро, Поттер!" Без всяких там "доброе", потому что в профессорском разумении добрым это время не было по определению.

Так вышло, что постепенно профессор перестал быть для Гарри неприятной тенью прошлого или эдаким последним рыцарем войны. Возможно, потому что он перестал быть им для себя, однажды заявив Гарри, что Снейп умер, а жизнь продолжается. И стал просто — бывшим преподавателем, язвительным и умным, с черноватым чувством юмора, крестным Драко и почти–соседом.

Нарцисса воюет с Драко за право притаскивать сюда тонны шмотья и игрушек, ее останавливает только тот аргумент, что здесь и так уже все похоже на склад. Люциус же, по мнению Драко, ведет себя малость "вымороженно" — общаться предпочитает через Нарциссу, в гости заглядывает исключительно с ней и буквально считанные разы, оставаться же наедине с Джейми будто и вовсе боится.

"Очевидно, ему надо еще сколько-то времени, чтоб привыкнуть…"

Луна и ее странноватый Ральф присылают приглашение на свадьбу (его приносит не почтовая сова, а яркая тропическая птица, которую Драко называет мадагаскарским фоди, а Джейми коротко — "птысь!"), а неделю спустя приходит приглашение от Рона и Гермионы. Драко долго язвит по поводу всех тычков, что наверняка получил от Грейнджер рыжий прежде, чем подписал эту картонку на два имени, а не только на Гарри. И по поводу, что собрались внезапно — внезапно, не раньше, чем Лавгуд найдет себе спутника и чем лучший друг женится на парне по залету…

И почти в открытую ржет, потому что при встрече Гермиона в ответ на приглашение пойти покурить только морщится:

— Вот еще, вонючкой этой дымить, стошнит сейчас…

Только почти дружески хлопает Рона по плечу:

— А тебе — так и надо!

Самайн внезапно из неприятного и тревожного дня снова превращается в праздник, для Джейми и для Нила — хотя оба явно еще не понимают происходящего. Даже Снейп принимает участие в этом дурдоме, вернее, заходит на полчаса и нечаянно остается до следующего дня, потому что Дервал, не церемонясь, тащит его за стол, а потом с Гарри они пьют за память Лили Эванс. Смешно сказать это или нет, оба собирались в этот вечер в Годрикову Лощину, и оба туда не попали. Гарри только утром вернулся со сборов, и ему хватает совсем немного, чтоб выпасть в осадок, а профессор, махнув рукой и сообщив, что аппарировать в место скорби нетрезвым — это неуважение, отправляется развлекать мелких и помогать с посудой Дервал.

А когда все трое — Дервал, Снейп и Нил (втихушку нарыгавший крестному Драко шикарные "погоны" на плечо) — уходят на свою половину, букет белых лилий, замотанный в шуршащую бумагу, так и остается стоять на окне в самодельной подаренной Луной вазе.

Куррент мьюзик: Jam — Скандинавка.

Кто бы мог подумать, что у них так лихо получится сработаться!

Гарри выловить легко: он сам находит Джинни. Начинает нести всякую непонятность и радостно позволяет заключить себя в объятия. Невилл и Джейми этим и пользуются, дополнительно зафиксировав и тщательно перемазав Гарри зеленым киселем.

— Щиплется, сволочь, — шипит Джейми. — Права Милли: отмываться придется…

Отмываться точно придется еще и потому, что Гарри начинает колотить судорогами, и он отпихивает от себя банку с мазью, щедро расплескав ее едкое содержимое вокруг — слава Мерлину, Миллисента сварила этой пакости с запасом. Пахнет, кстати, уже скорее не лесом, а жженым пером.

Гарри успевает порядочно вываляться в зелье и в мусоре на полу, прежде чем внезапно, будто в обмороке, затихнуть, а через несколько секунд, сплюнув на пол вязкой слюной, хрипло выдавить:

— Мляяя, что за дела, голова как чугунная…

— Гарри, ты помнишь, что случилось?

— Драко меня бросил. Я хотел его найти, но встретил только Гринграсс — говорила не помню что, все за руки хватала, говорила, чтоб отстал от Драко хотя бы на сегодня валил к себе… а я пошел! Я же Империо умею сопротивляться, а тут — ушел, вроде так надо… Даже сказал, что да пошел он и отвалил бы сам… Драко. Драко. Драко. Я идиот.

Гарри откровенно шатает, когда он поднимается с пола, тем не менее гриффиндорец рвется по коридору довольно резво. Правда, недалеко, на первом же повороте, сползает по стенке:

— Драный Мееерлин, что ж так меня развезло… Извиниться. Надо. Драко нужно найти. Я сейчас, отдышусь и посмотрю по карте…

— Ты, — решительно изрекает Джинни, — не отдышишься, а отлежишься. А по карте тут есть и без тебя кому посмотреть. И на всякий мантию свою дай, ладно? Ту самую.

— Джин, ты?..

— Я семнадцать лет уже Джин. Пошли, ребята, отмажем одно бледное недоразумение и отп… отговорим делать привороты — другое.

В гостиной восьмого курса Малфоя не обнаруживается, в спальне тоже. Зато Карта Мародеров и мантия-невидимка успешно перекочевывают из рук в руки — похоже, Гарри еще и неважно соображает после общения с афродизиаками. Малфой же, судя по карте, находится на территории Слизерина и в компании кружка, обозначенного как "Астория Гринграсс", — по счастью, где-то в гостиной. В компании еще нескольких софакультетников.

В этом тоже проблема, к решению которой творчески подойти почти не удается. У Джини и Невилла есть два варианта: или вынести портрет Бомбардой, или ждать, пока кто — либо откроет вход изнутри. Джейми обеими руками за второй вариант; но, чтоб не ждать, предлагает:

— Можно позвать кого — то, кто в гостиной, даже не саму Асторию… портрет позовет… может быть!

С такой сестренкой, как Лили, сложно было бы не знать способов оказаться в слизеринских комнатах. Главное — не хамить портрету. А после первого же года Лили угрюмый старик не только звал ее на выход, но и иногда запускал Джейми вовнутрь, особенно когда Лили ждали совсем не пряники: старик явно не чурался случая доставить и своим… Но сейчас Джейми и портрет были еще не знакомы — и это мог быть совсем другой разговор.

Но попытаться все же можно, и к входу в змеиные апартаменты Джейми подходит, стараясь двигаться как можно громче, чтоб портрет не услыхал бредущих под невидимкой Джинни и Невилла. Останавливается и стоит, усердно сопя, пока портрету не надоедает притворяться спящим и он не выдает:

— Если забыли пароль, подсказывать не буду. А если с чужого факультета, -покосившись на черно-желтый галстук, — то делать вам здесь нечего.

Джейми старательно начинает мямлить. Так, чтоб действительно показаться полным дураком и чтоб его действительно сделалось жалко, он несет несусветную чушь про обозначенную на карте Мэлин Авенье, что-то про небесные глаза и тому подобную ерунду и про то, что пусть просто бы увидеть…

— Вы меня утомили своей заунывностью, молодой человек! Ваша дама же вовсе сбежала бы от вас — и правильно бы сделала! — брюзжит старик и уходит за край рамы.

— Прокатило, кажется! — на грани слышимости выдыхает Джейми. Движение воздуха свидетельствует о том, что Джинни и Невилл заняли стартовую позицию возле входа.

Ждать приходится долго, Джейми почти признает свою затею безнадежной, когда портрет откатывает в сторону и на пороге во весь свой почти что двухметровый рост появляется Мэл, широкоплечая и накоротко стриженая семикурсница — загонщица из квиддичной команды Слизерина…

Куррент мьюзик: МКПН — Gitar.

Плести чушь пред светлыми очами загонщицы приходится сравнительно недолго — в гостиной Слизерина явственно что — то грохает, а следом раздается визгливый вопль младшей Гринграсс.

Джинни и Невилл вылетают несколько секунд спустя и, не встретив сопротивления, уносятся по коридору прочь.

-Ну, и что это за кошачий концерт? — недоуменно спрашивает Мэлин.

— Прости! — разводит руками Джейми. — Нужно было помочь уладить дела одному другу, а иного решения просто не было.

Старшекурсница своей похожей на лопату для хлеба рукой несильно шлепает Джейми по щеке:

— Нахал! И надо было мою девичью наивность так тревожить! — и величественно уходит обратно, в гостиную, откуда еще слышатся неразборчивые причитания.

— Эй, молодой человек! — окликает уходящего Джейми старик с вернувшегося на место портрета. — А Распределяющая шляпа вам случайно в Слизерин пойти не советовала? Ловко ж вы меня облапошили, да и девицу, признаться, тоже…

— Нет. Только в Равенкло…

Рандеву с подельниками случается возле кранов — Невилл и Джинни остервенело оттирают руки от афродизиачного противоядия. Джейми испытывает сильную тягу присоединиться, что он и делает — кожа там, куда попала зеленая слизь, буквально горит.

— Что ты пропустил! — заранее смеется Джинни. — Наш Гарри все же покрепче оказался, а эту поганку бледную перекрутило — мать моя ведьма! Валялся в припадке, как проклятый, а еще обтошнил свою невесту. Она, видно, не сразу сообразила, что за ерунда творилась, а может, просто обалдела. Полезла к нему — тут хорек ей и излил душу! Прямо на декольте!

— Там все обалдели, когда мы вдруг из ниоткуда появились! — Невилл яростно плещет вокруг мыльной водой. — Малфой — дергается и блюет, Гринграсс — верещит, как баньши, на всю округу, антидот — ошметками летит…

— …А все остальные слизерюки — сидят с упавшими челюстями! Нам мотать, а я ржу, как ненормальная!

Джинни смеется почти до слез, потирает лицо мокрыми руками. На руках и на лице, кроме веснушек, есть теперь еще и красные пятна: очевидно, Драко не поскупился и всех забрызгал едкой слизью от души.

— Малфоя бы забрать оттуда надо было, — вздыхает Джейми. — Ему ж даже поваляться там особо негде…

Джинни снова прыскает, не иначе слегка в истерике:

— Труднее всего не это даже! Труднее всего — это когда ты под слизерячьей дверью всякую ересь нес, вот тогда, чтоб не заржать, все руки себе обкусала!

Джинни демонстративно машет в воздухе пострадавшей рукой. В итоге они с Джейми вдвоем за Драко и отправляются.

Старец на портрете удивлен наглостью семикурсников невероятно:

— Это что за повторение спектакля? Не смешно, молодые люди!

Джинни веселится.

— Нам нужен Драко, чтоб проводить его до спальни! Здесь–то ему места нет теперь!

Портрет беззвучно ругается на латыни, а потом уходит.

Через минуту Драко высовывается уже сам, бережно поддерживаемый за шкирку все той же девушкой — загонщицей.

— Что? — хрипит он, будто простуженный.

— Пойдем-ка домой и баиньки! — манит Джинни и снова веселится.

Сейчас Джейми почти не удавалось рассмотреть па вблизи: просто сам старался подальше держаться. А тут — вот он, почему–то ставший безобразно худым и нервным вчерашним подростком, разве что, пожалуй, все такой же беловолосый. Па шатало, и пахнуло от него на редкость гадостно. Ах, да, вырвало же…

— Тьфу, хорек — он хорек и есть, мало что перевернул все, так еще и вонючка, — кажется, Джинни уловила запах ничуть не хуже, чем Джейми. — Надо было б и его под кран сунуть.

— Пусть лучше своим ходом с утра до кранов дойдет. Тяжелый… Только б не попасться никому: упаси Мерлин, просочится вся эта история с приворотом куда-то. Придется ж врать, что поддатого до гостиной несем…

— Ага! Ты представляешь, Нил, — Джинни слегка жамкает Малфоя за шею, — я ж этого гада ползучего придушить на месте готова была! Гарри сама приворожить! А теперь тягаю его на себе, а!

Они не просто дотаскивают Малфоя до гостиной. Думают сначала сгрузить на диванчике, но тут к дверям спальни нетвердой походкой доходит Гарри, так что приходится нести безвольную тушку па до самой кровати. (Под дверью Джинни радостно голосит, будто разносчик пиццы: "Доставка хорьков на дом!"). И даже помогают стащить с него форменные свитер и брюки. Джинни, будучи явно в припадке вдохновения, порывается еще и трусы стянуть, но Джейми отлавливает раздухарившуюся гриффиндорку и уводит прочь, предоставив своим родителям самим разбираться:

— Ну, все, тебя на место верну — и мои дела на сегодня можно считать законченными.

— Нииил, не надо меня на мое место, я на твое хочууу! — Джинни то хихикает, то мурлычет кошкой. И даже по-кошачьи пытается приласкаться, потираясь носом о его щеку.

— Так… Похоже, антидот, который на тебя попал, так действует. Милли предупреждала же… Ну, и что мне с тобой делать?..

— Тащить за угол и тискать по-настоящему, а не выплясывать вокруг да около! — радостно советует Джинни.

Джейми готов проклясть себя за то, что в первую секунду почти согласен был этим советом воспользоваться.

Куррент мьюзик: Tom Felton — Time Well Spent (Medley).

Новое утро, встреченное Гарри и Драко в объятиях друг друга, отличается от всех прочих тем, что у обоих вместо "приятной усталости" все тело будто набито сырой ватой, голова гудит, а во рту плавает кислый привкус. Да и одежды явно многовато, но в-целом все до того мерзко ощущается, что избавляться от лишнего никто не торопится — не сговариваясь, торопливо бредут в душ.

Оба они, так же, не сговариваясь, идут в разные кабинки. Гарри стыдно за все, что случилось вчера и за свою безвольность перед всего-то парой ложек амортенции, но хуже всего — это то, что Драко молчит и не желает встречаться взглядом.

От тоски и от отчаянья Гарри даже стучится мокрой головой в стенку душевой, но, ясен гиппогриф, ничем оно не помогает. Слышно, как за перегородкой плещет водой Драко — все молча, будто просто случайный сосед и не больше того. Потом Гарри долго топчется у вешалки с одеждой, не то размышляя, стоит ли надевать запакощенные шмотки, чтоб добраться до своего ящика с чистым, или так, замотаться в полотенце, не то — пытаясь дождаться Драко. Пожалуй, именно бесцельно топчась здесь чуть дольше, он улавливает звук вроде кошачьего писка.

Драко сидит в душевой на полу и тонко скулит. Даже вроде бы пытается заткнуть себе рот, чтоб этого не было слышно, только совсем заглушить не получается — так его и застает Гарри. Остается только поднять с холодного пола, прижать к себе и успокаивать запоздалыми извинениями, когда слизеринец вдруг вскидывается:

— Ты-то тут при чем?! Это я, блин, херов зельевар будущий, позволил себя афродизиаком уляпать, дурак…

— Ну вы обалдели, до пары десять минут! — заорал кто-то под дверью душевой. — У МакГонагалл отдельную комнату попросите, раз так приперло, а здесь вы не одни!

— Чертчертчерт…

Одеваться явно некогда, и оба вылетают из душевой в полотенцах. Возле двери в коридор Драко снова принимается было истерить, и тогда снова — надо сгрести в охапку и буркнуть в шею что-то ласковое и неразборчивое.

Пожалуй впервые за все время, вместо привычного "буйства красок" с ними случился проступ какой-то недостойной нежности. Никто в этот день не шипит и не хохочет до колик, никто не бросается торопливо и жадно тискаться при каждом удобном случае. Они заново ловят каждое прикосновение друг к другу, до крайности предупредительны и вежливы. А после обеда Гарри утаскивает Драко — впрочем, тот и протестует если, то слабо и исключительно для проформы — в Хогсмид. Не за чем, просто шататься.

И "шатаются" они очень неплохо. Даже практически трезво, просто бесконечно бродят по деревне и отогреваются в барах.

— Кажется, такой пункт в отношениях, как свидания, мы пропустили абсолютно зря! — выносит решение Драко. Теплая кружка в руках согревает, а ощущение ладоней Гарри поверх своих — еще приятнее.

— Есть еще время, наверстаем! — смеется Гарри в ответ и начинает перечислять: — Совместные походы по магазинам, чтоб переругаться из-за того, что кто-то бесконечно висит по примерочным, пикники…

— Ага, среди слякоти и снега сидеть задницами на земле на опушке Запретного леса…

— …совместная готовка завтраков в выходной…

— Поттер, ты в своем уме? Ты ж зелье от прыщей простейшее через раз нормально сваришь, думаешь, кто-то доверит тебе еду?

— Тетя доверяла. И до Хогвартса, и во время каникул — каждое лето… Потом, есть еще такой вариант, как вместе поехать на море, куда — то отдыхать…

— А куда?

— Не знаю… Я ж там как-то не был ни разу. Наверно, туда, где жарко и можно купаться, так в журналах в теткиных все печатали… Чтоб песок, пальмы, берег, водичка, штаны и рубашки в цветочек, коктейли из трубочек…

— Отвратительно.

— Почему?

— Потому что в цветочек!

— Ладно, можно и без них. Даже совсем — совсем, потому что есть нудистские пляжи…

— Я тебе эти пляжи… устрою!

— Можно еще устроить поход в ресторан и театр, хотя лучше — на квиддич…

— Лучше — на квиддич, однозначно! Хотя бы теперь пункт про свидания можно вычеркнуть…

— А мне понравилось! Можно бы и повторить, кстати!

На улице вместо снега на обратном пути их поливает мерзкий зимний дождь. Это тоже одна из забавностей: кутать друг друга в шарфы и капюшоны.

— …и, кажется, у Джинни все налаживается.

— Не упоминай при мне этих… этих! Сначала чуть не отравили, потом еще и пытались мое бесчувственное тело к тебе подбросить!

— Они, как герои, тебя до дома тащили, а ты!

А это — еще одно правильное ощущение от вечера: Гарри и Драко вместе возвращаются в Хогвартс, домой.

Куррент мьюзик: Алькор — Орчья народная.

Рождество в этом году удается на славу.

В прошлом его как будто и не было, и теперь все компенсируется вдвойне: вдвое больше угощений на столе, вчетверо больше подарков под елкой, и самих елок тоже целых две — по одной в каждой из двух гостиных. Снейп раздраженно шипит, натыкаясь на своем пути на это хвойное безобразие, и предлагает поставить всего одно дерево в общем коридоре. Но тут же сетует, что любое свободное пространство здесь непременно оказывается завалено мусором по самое не балуйся, и про коридор он тут абсолютно прав.

Про некоторые страны говорят "смешанное население", здесь оно тоже смешанное, как тесто под взбивающим заклятьем. Игрушки разной степени поломанности, посуда, домашние тапки, люди разной степени причастности к магическому миру… Даже на еловых ветках простые шарики, купленные в палатках по дороге с работы, — не стеклянные, пластиковые! — отлично соседствуют с поющими феями в такой потрясающей необидной тесноте.

Здесь хорошо.

Даром что вместо идиллического уединения тут ныне форменный проходной двор.

В коробках прячутся одежда — сладости — игрушки — книги — прочее, но, пожалуй, сильнее всего Гарри выносит уизлевский подарок: часы с подписанными стрелками. "Гарри", "Драко" и "Джеймс".

— Мама посоветовала! — раскалывается Рон. — Тут на детскую стрелку специальные следящие чары наложены…

Детская стрелка показывает на "Ванная" и украшается надписью: "Пытается вскрыть стиральный порошок". И Гарри с невразумительным воплем уносится в сторону санузла. Нарцисса — здесь же в гостях и теперь не выпускает из рук коробку с дисками и пульт от новенького телевизора. Кричер, принаряженный в новое полотенце, с довольным видом командует тремя эльфами помоложе, и стол не пустеет. Грейнджер… пардон, новоявленная миссис Уизли, — уже совсем явно брюхата, впрочем, это не мешает ей, как и раньше, туда — сюда носиться сбесившейся козой. Она даже в праздник умудряется оккупировать кабинет с его компьютером, ловко вытеснив намеревавшегося трусливо отсидеться Снейпа. К тому тут же, ничтоже сумнящеся, подгребает Дервал, а просто сесть рядом она не умеет, начинает тормошить, мять за волосы…

— Мисс Хаггети, соблюдайте приличия! — шипит он.

— А что, снимешь баллы или сразу что поинтереснее? — раздается громкое шипение в ответ.

Рон Уизли, кажется, забыл, как дышать.

Джейми радостно барахтается в горе шуршащих оберток. Кажется, эти бумажки занимают его больше, чем их содержимое. А главным подарком он, похоже, считает свои очки.

В январе Гарри опять мотается на сборы, а Драко почти каждый вечер пишет на мелких листках, что произошло за день, что научился говорить или делать Джейми и что творилось на работе, а потом каждый раз вспоминает, что почтовая сова до Гарри не долетит; и листки копятся на каминной полке — целая стопка.

А в феврале весь дом охватывает эпидемия соплей, да такая, что никакие зелья тут не справляются. Джейми капризен через край, Джейми предпочитает кататься в шарфе даже по дому, а родительскую постель уже давно раз и навсегда пытается отвоевать в личное пользование.

— Ну вот, — смеется Драко в темноте, дыша теплом в висок Гарри, — опять ныкаемся, как подростки, честное слово… Сначала — от родителей, потом — от собственного исчадья…

Диван в гостиной — это единственное пристанище для шифрующихся любовников в этом крошечном доме, и оба про себя отмечают, что если такими темпами оно пойдет и дальше, то впору сколачивать двухэтажные нары, а с жильем что-то в ближайшее время все же придется делать. Только непонятно, что именно…

Впрочем, необходимость заняться вплотную этим вопросом, а не торопливым сексом (торопливым — потому что Джеймс в спальне уже беспокойно швыряется и в полусне вякает: "Па!") совсем явственно осознается в конце марта. Когда хмурая Дервал с порога спрашивает:

— Рубашка черная есть?

— Во-первых, доброе утро, а во-вторых, допустим, есть.

— Надевай. Утро уже давно недоброе. Потому что сейчас пойду убивать твоего крестного.

— За что теперь?!

— За то, что херовое он противозачаточное зелье варит. Буду убивать долго и мучительно. Злая, как черт, у тебя пожрать есть? Вау, скумбрия! И кальмарчик! И суши! И шоколадная паста… Вот смотрю я и думаю: из одного котла мы, что ли, это зелье пили?..

Дальше Драко уже не слушает, сглатывает опять подкатившую тошноту и шагает к камину, швыряет туда горсть дымолетного порошка:

— Аврорат, кабинет Гарри Джеймса Поттера! Гарри! У Джейми черный костюмчик есть? А вот затем! А затем, что я тебя, когда вернешься домой, по ходу, убивать буду…

Определено, у Поттеров никогда и ничего не бывает слава Мерлину. И поговорка про молнию, которая два раза в одно дерево не бьет, явно не про них писана.

Куррент мьюзик: И.С.Бах — Буррэ.

Дорвавшись до архива Блэков, Грейнджер… пардон, Уизли притаскивает из своего набега одну из семейных хроник.

В которой повествуется об истории некого Матье Блэка, чистокровного сквиба, на котором бы род, вовсю баловавшийся с темной магией и все более вырождавшийся, и прервался бы, но который якобы взамен случайного и бескорыстного поступка парнишки-сквиба получил некий подарок от фейри. Что именно за подарок, не уточнялось, скорее, это было просто какое–то мудреное заклятие без особого на то согласия адресата. История с этим Матье вышла не очень красивая, глава рода только в силу своей несвойственной Блэкам мягкости не расправился с никчемным наследником, а попросту услал последнего в деревню, где неожиданно на мальчишку положил глаз некий Рауль Малфуа, сбежавший от войн из Франции. Несколько визитов к отцу Матье, несколько ответных, пара балов и солидный карточный долг — и вот молодой сквиб на месяц отправляется "погостить" в дом Малфуа.

Все довольны и счастливы: глава рода, отчаявшись найти невесту для сына, пытается найти себе четвертую жену в надежде все же обзавестись чем-то более достойным в качестве продолжателя и между делом потихоньку спускает в карты будущее наследство, Малфуа, всякое повидавший при французском дворе, вовсю совращает юного Блэка, а юный Блэк, кажется, совсем не против. Потом же все идет наперекосяк. Ни через месяц, ни через два Матье не собирается возвращаться под отчую крышу, умудрившись затяжелеть от своего любовника без всяких баснословно стоящих зелий, Малфуа, неожиданно сильно привязавшийся к своей "игрушке", прилюдно заявляет, что готов и впредь выплачивать чужие карточные долги, если только старый Блэк оставит их в покое. За младенца же, от магического дара которого с первых дней в доме Малфуа трещат по швам все защитные заклятия, они вовсе готовы судиться: магов в мире слишком мало, чтоб разбрасываться столь талантливым потомством…

Все решилось внезапно: когда дело и в самом деле дошло до суда, Матье исхитрился — случай почти беспрецедентный! — забеременеть по второму разу, а потом — очевидно, назло колдомедикам, не иначе, — благополучно разрешиться еще одним наследником…

— …Малфй, ты совсем меня не слушаешь!

— Ага. Отец тут являлся позавчера с официальным визитом, дурдом просто…

— Что, опять ругались?

— Если бы просто поругались. Ну, отец же, как обычно, не удержался — прошелся и по бардаку по нашему, и что тесно, и что шмотки — игрушки у мелкого — полная дрянь, ну, как всегда… а потом…

— Подрались, что ли?

— Нет, заявил, что желал бы видеть своим наследником младшего из наших детей… Достойное содержание и образование обеспечу, мол. Вот тут такое началось!

Начался форменный скандал — Гарри было слышно, наверно, на всю улицу: Поттер орал на тестя, что в таком случае не подпустит его к детям вообще, потому что педагогические таланты Малфоя — старшего — вещь сомнительней некуда, что своего родного ребенка он умудрился воспитать в черте-что, маленькую дрянь с черной меткой… Этого не следовало произносить уже при Драко, ответившего, что если бы кто-то спрашивая его мнения, то он предпочитает живых не-героев мертвым героическим родителям и живой злючной тетке. Поттер рявкнул, что уж лучше просто злая маггла, чем больная на голову ведьма. Потом-то, конечно, спохватился, но теперь уже Драко несет на все четыре стороны и попадает всем. Отец, не прощаясь, уходит камином, супруг законый — окапывается с пивом на кухне. Джейми — вносит свою лепту, на всю квартиру звонко рявкнув свежевыученные слова:

— Гребаный! Немать!

Словом, милый семейный вечер.

— Извини… — Грейнджер… тьфу, Уизли — шарит рукой по карману, потом только, очевидно, вспоминая, что с сигаретами завязала. — Неловко получается. А то, знаешь, ведь это было бы гениально — происследовать такой удачный образец…

— Я что тебе, крыса подопытная? Образец, мля…

— Ну а что? Провести исследования крови и прочего, сделать замеры магического фона. Зелья, позволяющие завести детей однополой паре, стоят слишком дорого, и чары слишком малоэффективны — вероятность всего пять процентов, и то — при прочих благоприятных условиях. Подумай, усовершенствовали бы все, ну, эффективность повысили, летальность понизили до минимума, близкого к среднестатистическому, снизили стоимость — это и тебе, и мне по диссертации как минимум… Опять же, запатентовать — это такие кучи галеонов можно сгрести…

— Грейнджер, тебе распределяющая шляпа в Слизерин пойти не предлагала? Или Уизли совсем ни хрена денег не приносит?..

— Малфой, а в морду? Наоборот, — молодая Уизли пожала плечами, — магазин приносит слишком много, и меня это смущает. В ординатуре платят совсем не так хорошо, а сидеть на чьей-то шее у меня не принято…

— Магглооокровка, — явно нарывается Драко. — Приличной ведьме надлежит сидеть дома и заботиться о семейном очаге, а не…

— Ага. Где ты тут приличных ведьм увидел? — Грейнджер… Уизли явно настроена чересчур благодушно, даже странно. — А приличные маги, между прочим, женятся не на мужиках…

— Хрен с тобой. Не забудь вернуть на место блэковские манускрипты, а то я вас, грифов, знаю: ходят — ходят, а потом шкурки бумсланга пропадают... И что ты там говорила насчет диссертации?

Куррент мьюзик: Келли — Ирландская ведьма.

Никто, кроме Джинни, Невилла, Милли и Джейми, не был в курсе истории с "Вином Изольды", разве что потом уже обо всем узнают Рон и Гермиона. (Рон оценивает ситуацию верно, хотя и малоцензурно, а Гермиона вовсе рвется пожать Миллисенте руку плюс извиниться, что на втором курсе оттаскала за косы…)

Зато насчет возвращения Гарри на тренировки квиддичной команды в курсе все. Все игроки Гриффиндора приветствуют его аплодисментами и тактично не замечают слизеринского шарфа на человеке рядом: а вот мало ли кому полетать вздумалось, небо тут общее… Джинни косится на Джейми, пристроившегося на краю трибуны, как обычно, — за недавнее поведение мучительно стыдно, но "профессор Нил" тогда только махнул рукой: всякое бывает и все мы не железные, — но хаффлпаффец вполне радостен и вроде доволен жизнью. А вот от капитанского звания Гарри отпинывается руками и ногами:

— У тебя и так хорошо получается! Чтоб всех заставить бегать по утрам — это ж какую силу воли нужно…

— Ну не с кем мне, нет такого, чтоб по утрам глаза продрать бы! Вот и сублимирую, другим мешаю жить.

— Тебе шляпа в Слизерин случайно не предлагала пойти?

Шумное веселье, гвалт — а от постоянного пребывания на холодном ветру все басят, будто старые моряки, — и вылет стаей на простор. Кажется, впервые за последние два или три месяца над Шотландией проклюнулось зеленоватое и оплывшее от безделья солнце. И показался краешек бледного неба: наступала весна.

Наверно, именно она заставляет сходить с ума всех вокруг: одноклассников, которые обжимаются по всем углам (и добро б только обжимались и только старшие курсы!), малоизвестных, несмотря на все уроки, зверюшек в Запретном лесу заставляет выть на все лады и ломать ветки, а Джейми — пару раз по старой памяти приложиться к Сну-Без-Сновидений. Потому что теперь Джинни стала еще и сниться.

Днем все удавалось еще держать в рамках приличий и сдерживать себя, «убегивать» себя так, чтоб не оставить никакого шанса вечерним мыслям, кроме мысли про то, чтоб скорее б упасть, но гриффиндорка оказалась хитрее. И в снах у Джейми не оставалось ни малейшего шанса отшутиться или замять разговор, потому что дело шло уже совсем не на разговоры. Здесь, во сне, квиддичная простуженная хрипотца Джинни, кажется, пробиралась прямо под кожу, и глаза были как две плошки каштанового меда, и губы у нее тоже сладкие, как мед, а волосы, совсем отливающие алым, отрастали почти в пол, будто укрывая обоих шатром — и то вдруг косами, будто змеями, оплетали Джейми по рукам и ногам, не позволяя выметнуться из дикого видения.

— Нам нельзя, Джинни! — но первые два слова выходили совсем беззвучными. — Джинни — Джинни — Джинни!..

Джейми выныривал из таких безумий взмыленным, будто скаковая лошадь, с липким пятном на пижамных штанах и под беззлобный мат сонных соседей, в один голос советовавших «перепихнуться и заткнуться».

Вероятно, вняв подобному доброму совету, Джейми в отчаянии приглашает в Хогсмид хорошенькую шестикурсницу с Хаффлпаффа, но это становится настоящим фиаско — потому что он несколько раз, задумавшись, называет ее «Джин». В итоге дама спешно покидает незадачливого ухажера, обозвав того идиотом, а Джейми, махнув рукой, отправляется на квиддичное поле, чтоб как раз успеть к началу тренировки. Чтоб почти привычно замирать сердцем, увидев среди прочих фигурку в домашнем красном свитере и поймать глазами приветственный взмах квиддичной перчаткой:

— Привет, Нил! Отгоняю этих — и валяй тоже летай, нечего задницу протирать на скамейке! — И все с той же сладкой хрипотой: — Гарри, мать твою гиппогрифом, хорош там Малфоя лапать, снитч валяй лови! А ты выпусти и снова лови!

Куррент мьюзик: Иллет — Когда растает последний лед.

Когда Дервал злилась, то мебель и посуда у нее могли летать без всяческих магических выбросов, и та тишина, с которой она поутру вынесла в коридор вещи Снейпа, была крайне подозрительной.

Настолько подозрительной, что не только зельевар Поттер — Малфой, но и простой, как три кната, аврор Поттер этой тишиной прониклись и отловили соседку под белы рученьки:

— Ну, чего? Опять с профессором разлаялись?

— Дурит?

— Нет, почему… Мы просто расстались, — Дервал старается говорить спокойно и мягко, но сейчас это ей удается на удивление плохо. — Я сказала все, как есть, он ответил, что согласен дать денег. Мы друг друга прекрасно поняли, и делать ему тут больше нечего. Пошел он. Принц — полукровка, мля.

На последней фразе по веснушкам ползет пара слезинок.

— Ну, это он…

— Повел себя как ублюдок, вот что он.

— Поттер!

— А как я еще это должен называть? Подскажешь?

— Не стоит, — отмахнулась Дервал. — Жила — и дальше проживу как-нибудь. Драко, у тебя заживляющий бальзам остался? Я стырю флакон? А то в дороге непременно герой мой хоть пару раз да грохнется…

— Ты что… Ты уезжаешь?

— Ну да… Да нет, я ж не насовсем! Так, к тетке смотаюсь на побережье, давно звала. Развеюсь — успокоюсь, а то еще когда теперь выберусь. И честно — не хочу видеть этого. Когда за вещами явится.

Без магглы и ее отпрыска в доме внезапно становится пусто. Эльфы гораздо успешнее справляются с неубранностью, но абсолютно не могут подступиться к Джейми — как назло, мальчик капризничает, почти лишенный привычного круга общения. С возрастом Джеймс Сириус становится все более похожим на Гарри, и дело тут даже не во встрепанных темно-русых вихрах и не в неизменных очках на носу, а в редкостном упрямстве. Головастик всех достает вопросом: «Де Дегвал и Руж?», отказывается гулять в саду — потому что днем привык бегать в парке, а магия, пробудившаяся в нем вместе с появлением первых зубов, теперь просто бушует. С одной стороны, можно смело ощущать гордость, потому что в Мунго предрекали сквиба или мага самого посредственного уровня, а с другой — попробуй поймать левитирующую коробку с шоколадными конфетами или увернуться от невесть откуда взявшегося душа из кефира — просто мальчику кажется, что па, отряхивающийся мокрой кошкой, — это страшно весело… Теперь не до смеха — мелкий вредитель расходится не на шутку. Драко по десять раз перепроверяет чары на дверях и оконных стеклах, обновляет заклинания над садом, пихает в стиралку (или прямо в мусорные пакеты) очередные порции испакощенного барахла, к вечеру — практически ползает по стенкам и срывается на Поттера. Поттер терпит скандалы и покорно исполняет капризы, только изредка сбегая с пивом на кухню или к Уизли — с возрастом его характер вообще делается все терпимее, если не доходить до предела, то ли аврорат так влияет, то ли еще что, — но в целом заявившийся спустя неделю Снейп наблюдает кроме своих одежек в коридоре потрясающую картину общего феерического раздрая.

— Что еще за новости? — шипит он, натыкаясь на свои пожитки и запертую дверь. — Что девчонка вообще себе позволяет?!

— Это вы, профессор, позволяете, — Гарри в ответ шипит почти точно так же. — А если б Дервал позволила, я бы и с лестницы вас спустил…

— Никогда у вас большого ума не было, а теперь, видно, и последний на работе оставили. Я четко дал ей понять, что не собираюсь жениться при любом раскладе, хотя бы потому, что не представляю себя в роли мужа и отца абсолютно.

— Никто и не представляет. Шмотки — книжки — вон, в углу. До свидания, профессор.

— Да поймите же, Поттер! — Снейп внезапно срывается. — Уж вам-то не знать, какие потрясающие примеры я созерцал всю дорогу! Что Малфои, мать их гиппогрифом, что, прости, Мерлин, собственные мамаша с папашей, что Блэки...

— И решили продолжить традицию, от собственного ребенка избавившись! И честно, профессор, вы, по-моему, опять по своей вине просрали все самое хорошее, что могло с вами случиться — как тогда, на пятом курсе.

— Что? Я бы никогда не сказал такое! Может, кто — то был и прав из ваших одноклассников, называя меня уродом, но не настолько же.

— Дервал рассказала, что предложили денег.

— Не отрицаю. Я хотел предложить ей вполне достойное содержание, она даже могла бы не работать, правда, договорить не успел — эта ирландская бестолочь принялась орать и колотить тарелки… Ну бееестолочь!.. Она хоть куда дернула — то? Ладно, неважно, поищу по маячку на Ниле, не должен еще выветриться. Только б эта дуреха с собой ничего сделать не успела…

Но ни на следующий день, ни еще через день во вторую половину дома никто не возвращается…

Куррент мьюзик: Пелагея — Думы окаянные.

Они являются только неделю спустя.

Вполне себе отдохнувшие — загоревшие и исключительно довольные жизнью, как обычно бывают люди после хорошего отпуска. Солнце не пощадило даже профессора, и становится понятно, почему тот предпочитает полумрак подземелий — при виде его пятнами облезающего лица.

Пожалуй, именно наличие в свите магглы Снейпа заставляет удержаться от расспросов, как все прошло, хотя, с другой стороны, именно оно и подстегивает воображение. В конечном итоге Дервал щадит их любопытство сама, в коридоре приветливо грохнув в дверь Поттер — Малфоев:

— Пипл, вечером жрать к нам приходите, дайте эльфам отдохнуть! — и в сторону профессора: — Видишь же, ничего с твоими бумагами не случилось, подумаешь, тут немного повалялись… нет, сначала сумку разбери, потом их раскидаешь, и нафиг… — остальную фразу отрезала закрывшаяся дверь. Кажется, уж здесь–то жизнь налаживается — это точно.

Потом уже Дервал мимоходом рассказывает, что …«как обычно, поорали малость друг на друга, пошвырялись чем попало, но потом договорились и друг друга поняли… А еще он Дэйву в морду дал, за это профессуре респект отдельный, не ждала. Хотя, с другой стороны, я могла бы и сама Дэйва отп… а что, два года не нарисовывался — а тут вдруг и внезапно заявился… А что прозависал вместе с нами — так в него Нил вцепился намертво. Хотя хрен знает, ну захотелось человеку забить на все и поваляться — поплавать. Кстати, что за Аваду мне он обещал, если хоть одна живая душа узнает, что он мелкому куличи из песка лепил?»

— Да… — задумчиво решает Драко вечером, — Поттер, похоже, кому–то из нас сваливать придется, если не хочешь нары сколачивать… Или мы, или Дервал с ее мужиками.

Гарри и Джеймс синхронно поворачивают к нему одинаково кудлатые головы, одинаково уляпанные овощным рагу по самые очки (запихнуть еду в Головастика — это отдельный квест для сильных духом и не боящихся грязи), и кивают тоже с потрясающей синхронностью.

— Можно попытаться наскрести даже на покупку дома, — одобряет Гарри. — В конце концов, мы не только на себя, но и на Мелкого потратим, а дом можно где-то недалеко… Можно в маггловском районе, вышло бы, наверно, дешевле… и чем раньше — тем лучше, так?

— Не обязательно. Что мне будет…

«Что мне будет!» — это сейчас становится у Драко едва ли не поговоркой. Хотя, если вспомнить, как плохело ему два года назад, сейчас все, действительно, почти прекрасно. Подумаешь, опять эти безразмерные брюки с рубашкой, видали мы и пострашнее… ага, на Дервал. Лен — он вообще летом самое то. Растяжки — измазал настойкой растопырника, еще один совместный проект с Грейнджер по усовершенствованию состава… Ну, прообнимался несколько раз с белым другом, ерунда, запил мятой с лимончиком, зажевал бутербродом с грибами и яблоком — и погнали — погнали: в супермаркет, в парк с Джейми, потом — с рук на руки сдать Мелкого Дервал и валить в лабораторию: как оно ни странно, на совместный проект с Грейнджер… тьфу, Уизли дали и помещение, и даже денег… Жаль, сама Уизли участие принимала теперь довольно слабое, в начале мая, как раз в канун битвы при Хогвартсе, родив кудрявую маленькую копию своего супруга. Уизли сдержанно гордился, именовал копию исключительно «принцесса Роуз», но периодически теперь зависал в гостях, а то и вовсе — трус и хлюпик! — оставался ночевать в магазине, мотивируя оно пожеланием лишний раз перепроверить отчетность. А что ты думал, Уизли, героизм — это только зажравшимся змеям головы рубить и Авадами на скаку швыряться?

Кстати, из-за нового дома снова случается ссора с Люциусом.

Поход в Гринготтс они устраивают заранее — чтоб искать новое жилье исходя из бюджета. Пусть пока поводов торопиться нет, но и медлить не хочется.

Гоблин, зеленый и прыщавый, то косится на выпирающий живот Драко, то снова начинает нудно и во всех подробностях выдавать отчет об имеющихся средствах, снова выдыхает — косится — бубнит, а завершает все словами, которые знаменуют новую эпоху в жизни их семьи:

— Таким образом, если вы не желаете воспользоваться средствами на ремонт дома, который достался вам от вашего деда, мистер Поттер, вы без ущерба сможете приобрести что-то стоимостью…

— Что за дом от деда? — перебивает его Гарри.

— Дом, в котором ранее жили ваш дед с супругой, должен был перейти по наследству к вашему отцу, который погиб, ныне, при отсутствии прочих живых наследников считается вашим. Документы все в порядке, можете проверить, прилагается также портключ…

Драко почти не слушает — бубнежка гоблина его малость убаюкала, а в помещении еще и душновато: чары освежения воздуха, похоже, обновляют тут как Мерлин на душу положит, вот уж кому не помешало бы завести кондиционер, так это администрации банка… Неудивительно, что от поттеровского:

— Может, махнем прямо сейчас, посмотрим? Драко! — он только сомнамбулически кивает. И переходит на гораздо более экспрессивные речь и поведение только несколько секунд спустя, в компании делопроизводителя и Поттера оказавшись посреди огромного сада, по самые плечи заросшего непроходимым колючим бурьяном.

Куррент мьюзик: Калевала — Кудель Белоснежного Льна.

Иногда это напоминает утонченное издевательство сознания, сюрреализм — и тогда Драко становится страшно просыпаться. Что пригрезилось под отходняком от шального Круцио или что нужно будет попросить добрую тетеньу — колдомедика, чтоб дала еще одну порцию зелья или как ее… таб-лет-ку. Чтоб можно было снова проснуться на костлявом смуглом плече, а не метаться в плену тяжкого полусония в облюбованном Его Змеемордостью Меноре: «Мама, не плачь, мы что-нибудь придумаем!».

Когда в жизни слишком много хорошего, говорят, что боги могут позавидовать и отнять. А Драко сейчас слишком хорошо.

Хорошо — спать вместе. И не только то, что с понимающей ухмылкой подразумевают под этим, а просто — после уроков плюс тренировки упасть рядом и отключиться. И чтоб утром видеть растрепанную макушку и сощуренные, кошачьи такие, глазищи, а среди ночи не церемониться (как, несомненно, обязало бы воспитание, окажись тут какая-то гипотетическая девица) и легонько ткнуть кулаком в темноту:

— Отдай одеяло, морда!

Еще много хорошего — и все время Гарри рядом, потому что всякое хорошее — это в первую очередь — он… А потом уже — сумасшедшее начало весны, сбесившееся солнце днем и почти зимняя стужа ночами, когда днем можно без мантии и жилетки (а можно и без рубашки, но только тет-а-тет и в закутке за теплицами), а ночью — надо отогревать друг друга (и тут будет лишней даже пижама).

Хорошо — что поттеровская шайка практически признала нейтралитет: Уизел занят в основном своей гр… Грейнджер, она же ему и мозги вправляет, чтоб не слишком-то заносило… Уизлетта косится волком, но вроде как теперь она вовсю окучивает этого хромого парнишку с Хаффлпафа, так что войны за Гарри с ней пока не предвидится. А с прочими — как–нибудь с Мерлиновой помощью Драко да справится.

И Милли, кто бы подумать мог, дал Мерлин увидеть. Слышал краем уха, что дела у ее семьи совсем уж плохи, при таком раскладе и если б счета родительские не арестовали, ей бы по-тихому замуж, за кого-то из сохранившей нейтралитет семьи, да только не в цене нынче такие невесты. А уж про Миллисенту что говорить — некрасивой женщине простят многое, но то, что она еще и умная — никогда. Помнится, по Зельям и Чарам Милли от него ненамного отставала, ее вечно теория подводила… Хотя что-то в ней этот Лонгботтом да нашел, раз таскается как привязанный и только слюнями не капает. Может, что и у них срастется.

А Поттер — весь свой-свой, до мелочей, от острых коленок и чернильного пятна на правой руке до шоколадной улитки, раздавленной в кармане, и мелких веснушек сквозь первый загар — точнее, сквозь первый обгар. Что вот размазывать по нему мазь от солнечных ожогов — а потом прижаться губами…

— Эй, ну ты то?

— Проверяю, не горячий ли. Точно, весь горишь! Ну-ка лежи, не шевелись! Счас я тебя… остужать буду…

Драко склоняется над спиной любовника — и правда начинает дуть, будто вырисовывая на красной коже неведомые узоры.

— Эй, ты что там делаешь?

— Пишу свое полное имя!

— Драко, прекращай!

— Прекращать дуть?

— Прекращай делать это так! Я хотел сдохнуть от усталости, а теперь — просто хочу! Иди сюда…

— Щаззз… нет, сегодня кто-то из нас мордой в подушку кукует, только не я…

Эта весна слишком сильно беспокоит Драко своей неотвратимой бурностью; они с Гарри таскаются в выходные по Хогсмиду — вовсе необязательно изображать из себя «сладкую парочку», чтоб пойти прогуляться вдвоем, и уж точно ни с какой гипотетической девицей никто не будет гоготать, как два застоявшихся гиппогрифа, или пытаться в шутку треснуть друг друга сумкой по загривку… Драко даже думает, что если бы не было любви, то было б уже за счастье, сошло за бесценный дар получить вот такую дружбу — и гонит эту мысль метлой поганой. Вот добавить дружбу в комплект к любви — это другое дело…

Эта весна, первая, послевоенная, почему-то заставляет всколыхнуться в сердце старую боль. Особенно усиливающуюся после отцовских писем. А отец пишет, что дела идут кое-как и что долг Драко перед семьей — он долг и есть, а отрабатывать свою амнистию в поттеровской постели — это совсем недостойно, а главное — не имеет никакого будущего.

— Нет будущего! — шепчет Драко. А потом загорелая рука притискивает его покрепче к костлявому боку — и тогда весенняя муть отступает почти до утра.

Куррент мьюзик: Айре, Саруман — Приди ко мне.

Дом Чарльза и Дореи Поттеров сохранился неплохо. Неплохо — по магическим меркам, а по маггловским — так вообще отлично. Это признает даже Драко — естественно, после того, как отплюется от местных джунглей и выскажет Гарри все, что думает по поводу таких опрометчивых перемещений и всяких… чудаков, которые хватаются за все портключи, которые видят, по поводу сада, в котором взрослый — то заблудится в два счета и по поводу травяной трухи, налетевшей за шиворот, и земли, набившейся в ботинки…

Старый дом оказался не слишком большим (по сравнению с тем же на Гриммо или Малфой — Менором — просто деревенской хижиной), но крепким, построенным на долгие годы. Два этажа, чердак, сарай — возможно, при дедушке с бабушкой там не только хранились метлы, но и держали кого-то из сельской живности. И сад, огромный и запущенный. Драко все еще ругается, Гарри отмахивается, но оба думают про то, что простора тут для малышни будет много: почти что собственный парк. Тем более что теплая волна местной магии пробегает у обоих по кончикам нервов — дом просыпается и признает своих хозяев, как признали бы своих владельцев старые конь или собака.

Дом впечатления полной запущенности не производил — двери и полы не скрипели, пыли было немного, паутина лианами не свисала, и даже мебель находилась в относительном порядке, хотя и обветшала до состояния декораций, — при желании и после большой уборки тут можно было бы обойтись даже без ремонта. Второй этаж, поменьше и деревянный, тоже был в сносном состоянии. Более того, на двери в одну из трех комнат Гарри разглядел надпись "Джеймс" и чуть ниже, явно добавленную потом, "Сириус" — очевидно, в память о том лете, когда крестный сбежал из дома и жил у отца.

— Это судьба! — смеется Поттер. — Даже закрашивать не будем…

— Это судьба — поменять один свинарник на свинарник побльше, — ворчит Драко, мысленно уже прикидывая, что тут надо будет подновить и переделать заново и что куда поставить, и что делать с коммуникациями, потому что в упор не хочется расставаться с телевизором и интернетом… что там говорила Грейнджер про "инстинкт гнездования"? Самое время, не иначе.

Движимый не иначе как этим инстинктом… ну и попутно на все лады матеря супруга, которому не терпится сломать себе шею, все тут облазав, Драко, тем не менее, отважно взбирается следом на чердак.

Здесь, кстати, как раз и свалка, и пыль с паутиной присутствуют, так что довольно неуютно, но Поттер восторженно зовет от окна:

— Драко, да ты только посмотри!

У окна, среди прочего хлама, Драко видит крепкую, хотя и древнюю даже на вид, колыбель — явно пережившую не одно поколение Поттеров, и только усмехается, решившись порадовать сюрпризом и со своей стороны:

— Маловато будет, шрамоголовый господин супруг мой. Их там двое.

— Нет, ты посмотри, там, за палисадом!

Сад, если смотреть сверху, не имеет четкой границы, и поэтому кажется, что он просто сливается с густой зеленью остальных деревьев и что совсем рядом — знакомый изгиб паркового озера.

— Мы же в двух шагах от дома, совсем недалеко… Так, я не понял, что ты там сказал про "двое"?

— Их там двое. Мелких. Эй, Поттер, ты что это глаза прикрыл, переобрадовался, что ли?

Кажется, со своими рассуждениями о всяческом гнездовании, сиречь стремлении обустроиться и обустроить жилище вокруг, Грейнджер, которая Уизли, немного дала промашку. Потому что в конечном итоге Драко эта зараза поражает еще терпимо, зато Гари носится теперь сбесившейся белкой. Неизвестно, способствует ли этому щедрая финансовая подпитка предприятия — потихоньку от Поттера Драко добавляет со своего счета, а туда все-таки "подкидывает" в качестве подарка к переезду упрямая Нарцисса, — но дом готов в рекордные сроки. Для знакомства с домом сходятся все: Дервал восхищенно охает, Снейп язвит, что всю жизнь только и мечтал — быть приглашенным в поттеровские пенаты, Нарцисса с Андромедой — явно одобряют новое жилье (может, Нарцисса и считает, что маловато и бедновато, но она бдит за явно пока что молча обижающимся Люциусом и потому — не скупится на комплименты даже сверх меры). Чета Уизли — вовсе в восхищении, а Тедди успевает, к счастью без последствий, свалиться с дерева, на которое предварительно забирается. Пожалуй, с толку всех немного сбивает неожиданно поднявший рев Джейми:

— Не пойду! Вдруг там Забодака!

Помянув тихим незлым словом всяких ирландских дур, которые пугают ребенка всякой выдуманной нежитью ("А ты сам как бы его отучил в подвал лезть? И не надо мне про защиту, он ее сметает на раз!"), Драко выдыхает и говорит почти ласково:

— А ты покорми Забодаку пряником или печенькой — он не такой и сердитый, просто его не любит никто и сладким не угощает…

Упомянутое сладкое угощение переключает Джейми на позитивный лад, он выуживает из чьего — то кармана леденец и храбро уносится вперед.

В тот вечер жизнь как никогда радует. Отец, как бы он ни был настроен, ведет себя предельно сдержанно и миролюбиво, мать с теткой потихоньку метят опробовать телевизор, Уизли — политкорректны как никто, Тедди снова с индейскими воплями носится по саду, крестный и Дервал — сбагрили рыжего Нила общаться с Уизли, а сами куда — то исчезли ("Упаси вас Мерлин отправились до нашей спальни, я повыкину тогда все белье!"), а вот Джейми всего минуту назад был здесь — и тут его нет!

"Не дай Мерлин навернется с лестницы, паршивец! Или сам себя где — то закроет… Или…"

Но за дверью раздаются тихие и неуверенные шаги — и Джемс Сириус снова появляется в гостиной.

— Я гулял тут! — важно заявляет он. И добавляет, оглянувшись в полумрак коридора: — Идем, Забодака, ты не страшная! Ты хорошая. Ты дом следила.

И за тощую лапку тянет в комнату древнюю и потрепанную домовуху.

Куррент мьюзик: Волки Мибу — Дуэт Кацуры и Икумацу.

Этой весной шрамы на руках у Джейми снова воспаляются, и он как никогда тоскует по настойке растопырника, которую готовила крестная. Квиддичные перчатки, без которых летать подолгу — это значит вовсе остаться без кожи на ладонях, поверх повязок не налезают и в итоге остаются лежать без дела, а сам Джеймс, придя на трибуны, только отмахивается: сегодня придется остаться исключительно в качестве зрителя.

— И он молчит! — шипит на него подлетевшая Джинни. — Ну, погоди, закончится трена…

— И что?

— Затащу тебя куда–нибудь. Вероятнее всего, в больничное крыло. А дальше — по обстоятельствам. И не смей сбегать!

— Разве мало тебе остальных, некого мучать? Хоть салажат расшугай, чтоб не расслаблялись, хоть Поттера потретируй, как раз он пытается отмазаться от матча…

— Вот ты мелких и пошугаешь, гонять не будешь, а чтоб сами не навернулись — последишь. А Гарри у меня за снитчем как миленький полетит, финал ведь, а про то, что старый да неповоротливый, — это пусть Малфою затирает… Давненько квиддичный кубок в Гриффиндор не заглядывал…

Но до крыла в итоге кто и кого тащит — вопрос уже другой: у школьных метел неважно с торможением, и красивый трюк под занавес для Джинни заканчивается полетом уже без метлы. Хорошо хоть молодь успела убраться с поля куда подальше, собственно, это, если исключить легкий мат, главная тема речи:

— Ладно, хотя бы сопляки свалить успели!

— Джинни, — почти рычит с высоты Поттер, — и ты после этого все равно будешь из-за метел выеживаться, ладно, тут не высоко было, так ведь вся же команда на такой же разлезающейся в воздухе херне летает!

— Ну, хотя бы ловец у нас есть… а плохому ловцу — метла мешает, — Джинни пытается ступать, но морщится. — Нил, поковыляли на пару…

На пару ковылять оказывается довольно весело, если по прямой дороге и относительно ровной поверхности. В шутку Джинни и Джейми даже затягивают "Скоро дома будет папа, он уже ползет из паба…". На лестницах же приходится нерадостно, даром что всего три небольших пролета, два из которых Джинни благополучно преодолевает на руках у Джеймса. И после этого веселье как ножиком отрезает, потому что в голове у Джейми почти не остается мало-мальски связанных мыслей. Только калейдоскоп из объятий теплых рук и красных рукавов старой квиддичной куртки. Эта куртка у Джинни по наследству от кого-то из братьев, причем с тех времен, когда они учились дай Мерлин в средних, а то и в младших классах — куртка ей явно тесна. И волосы, от которых нестерпимо пахнет солнцем и теплом — будто оставшиеся лучи навек запутались в ее растрепавшейся косе. И теплое — теплое дыхание на щеке, такое, что почти касание губ…

"Уйти, дойти до крыла — и уйти…" — убеждает себя Джейми. И только крепче прижимает к себе Джинни: вздумай та вырваться — и то не смогла бы.

И уж совсем не следовало ждать Джинни у двери.

"Я — помощник преподавателя, я просто хочу убедиться, что с ней все благополучно…"

Джинни почти не хромает. Приветливо машет пузырьком темного стекла и плюхается рядом на подоконник.

— Меня починили, а теперь — я тебя чинить буду. Руки!

Местная настойка совсем не такая хорошая, как та, что у крестной, но шрамы благодарно притихают, и Джейми радостно крутит запястьями:

— Ух, хорошооооо…

— А ты думал… магия — это вообще хорошо! Кстати, ты мог бы меня и просто левитировать, не тащить.

— Тьфу. Тупой маггл, да?

— Ерунда! — всплескивает руками Джинни. — Ты же не представляешь… Левикорпусом кого-то перетащить — это много ли надо… маги тут все! А ты, Нил, ты правда, ты лучше — ты рыцарь, вот!

— Тупой, грубый и мытый в последний раз еще при крещении?

— Ага… а еще — благородный. Честно. Заклятием долевитировать — любой дурак может. И будет потом мнить себя просто Мерлином во плоти.

— Джинни, что тебе там вкатили? Я тоже хочу, чтоб меня так таращило…

— Нил, не ерничай, дай договорить! Знаешь, я дома была одна девчонка, принцесса, блин, все мне бабушки — тетки принца предрекали… А Гарри всегда был принцем, он же и василиска убил, и главного злодея, который Волдеморт, и меч достал из озера, такие принцы обязательно становятся королями потом…

— Артурами, не иначе… Ох, блин, и ты — как раз Джиневра!

— Не сбивай, говорят тебе! Не люблю, когда так называют — Джинеееееевра… Ты помнишь, еще на Валентинов день? Так вот, ни на хрен мне этот принц не сдался. А рыцарь — это ты, Нил. И… спокойной ночи, я побежала, отбой ведь, да?

И теплые губы все-таки легонько касаются его щеки. А потом Джинни убегает, и поэтому не слышит тихого:

— И тебе спокойной ночи, королева моя Джиневра.

Кажется, придется сегодня снова заливаться Сном-Без-Сновидений.

Куррент мьюзик: BIGBANG — Koe wo Kikasete.

Лето катится и закатывается за горизонт спелым красным яблоком — солнцем. Даже глазам становится больно от этой яркости.

Джейми с Нилом целыми днями играют в саду, вдосталь наслаждаясь самостоятельностью, и за них не нужно бояться — за Джеймсом тенью следует Зейб.

Зейб — или Забодака, как смешно ее называет Джейми, — старая домовуха Поттеров. Она действительно старая, даже старше Кричера, сморщенная, будто чернослив для компота и почти такая же темнокожая, а редкие волосы, торчащие из-под завязанной на голове тряпки, — совершенно седые. Та еще красавица, и действительно подходящий объект для детских страхов, вот только Джейми ничуть не опасается страховидной домовухи, и Драко почти ревниво отмечает то там, то здесь склонившиеся рядом лохмато — темноволосую и седую макушки. Зейб всю свою жизнь служила Поттерам, и теперь за Гарри и за Джейми таскается хвостом, к великой ревности Кричера и остальных эльфов. А Джеймс и, как ни странно, Нил отвечают Забодаке полной взаимностью.

Это лето какое-то все сплошь индейское. Драко валяется на пледе в саду под яблонями с книжкой и с миской печенек (есть хочется очень выборочно, но почти постоянно), чуть в стороне домовуха вполголоса рассказывает детишкам не то малопонятную сказку, не то полузабытую легенду своего народца, а когда Джеймс и Нил, устав слушать, убегут к устроенной здесь песочнице, то достает — кто бы мог подумать! — трубку и закуривает, пуская в небо сплетающийся в причудливых зверей и птиц ароматный дымок. Словом, золотой век. Созидание и спокойствие. Гармония.

Близнецы — то дерутся, то обнимаются, и Драко забавляет угадывать, где тут чьи локти и пятки. Близнецы уже сейчас проявляют непростой характер, и воздух по десять раз на дню стихийно прошивается мелкими молниями — и другой вопрос, что Драко уже привык с таким буйством справляться, так что его даже почти не замечает.

Пожалуй, единственный дестабилизирующий элемент тут — Поттер. Который врывается в сад в своей красной аврорской мантии, и Джейми немедленно кидается к нему, чтоб виснуть на руках или ногах, смеяться и визжать в голос. Поттер, который лезет немытыми руками пробовать печеньки — будто не видит, что осталось тут не больше полутра дюжин, то есть совсем чуть-чуть, а потом еще и морду кривит: как можно мазать вареньем из фейхоа луковый крекер?

"А вот так, и очень вкусно, Поттер!"

Гарри так, похоже, не считает. А за десерт явно принимает самого Драко, потягивающегося на пледе, — прямо сказать, Драко выглядит весьма и весьма аппетитно.

Драко ничуть не напоминает тех глазастых похожих на девчонок мальчиков, диски с которыми вечно разбросаны по кабинету у Дервал ("Мисс Хаггети, однажды я повыкину эту мерзость к дементоровой матери!" "Профессор, вы правда думаете, что вашей маме это тоже понравится?"), но те Гарри никогда и дже в шутку не нравились. А вот Драко — да. Просто вся остроугольность уступила место округлости, а широкая футболка в сочетании с коротенькими шортами ничего не скрывают, а все только подчеркивают. Просто у Драко добела выгоревшие волосы, отросшие почти ниже плеч — по советам, чтоб было легче справляться с выбросами. Просто легкий загар куда лучше подходит ему, чем синюшная аристократичность, а припухшие губы будто выпачканы в свежем малиновом соке — и наверно, именно поэтому такие сладкие.

— Тьфу, морда аврорская, и откуда у тебя только эти повадки! — лениво отпинывается Драко. — Детишки в двух шагах играют, а он лапать лезет...

— А кто нам мешает сейчас домой пойти… Мееерлин, какой же ты…

— Злой, будто стая драконов! Я же сказал, хватит ко мне грязно приставаааа… а!

А еще чувствительность у Драко обострена теперь чрезвычайно. Гормоны ли виноваты в этом, как утверждает Грейнджер, или виноваты грубые, обветренные поттеровские руки, под футболку к Драко забравшиеся как к себе домой, но Драко едва ли не за шиворот форменной мантии тянет аврора в дом. Пусть и предварительно предупредив Зейб аппарировать мелких в кухню и выдать им молока с печеньем — невозмутимая старушка только кивает, не отрываясь от трубки.

Красное закатное солнце, похожее на спелое яблоко в саду, все еще заглядывает в окна, и в комнате пахнет потом и семенем, а Драко спит, устроившись поперек кровати, даже во сне обнимая своих еще не родившихся детей. Сон его чуткий, он слышит голоса в гостиной, чихание камина, говорок Дервал:

— Нил, пора домой!

Слышно, как Гарри вполголоса что-то отвечает Снейпу: теперешние мирные диалоги совсем не напоминают их школьные перепалки. Зейб ворчит на своем эльфийском наречии на молодь, занятую мойкой посуды в кухне: еле слышное звяканье, шум воды. Дети все еще никак не наиграются: смех и жужжание игрушечного Хогвартс-экспресса.

— Руж, домой! Нет, мы, наверно, камином. Дервал, хватит болтать, иди первой…

— Зейб, он опять где-то стащил конфету, ну что за…

— А что еще делать, профессор, ну не запирать же его дома — с тоски сбесится… Пусть работает, сколько считает правильным...

— Гриффиндорство заразно, не иначе… Руж, пошли-ка догонять маму! Мистер Поттер…

— Профессор…

Голоса, шаги, еще тысяча невнятных домашних шорохов, но Драко спит уже крепко и их не слышит.

Куррент мьюзик: Этническая музыка мира — Кельтская арфа.

Бельтайн уже подкрался и заглядывал в окна цветущими ветками. Наверно, было к лучшему, что Джинни на каникулы собиралась домой: кажется, чтоб снова позволить матери немного отдохнуть от домашних дел. Джейми решительно не представлял, что может случиться, останься она поблизости еще хоть на пару дней, потому что сил сладить с собою не остается совершенно, а от зелий голова абсолютно не работает, начинает гудеть, будто с похмелья. Да и Помфри уже посматривает подозрительно, не иначе, думает, а не пахнет ли дело антидепрессантами.

Ветер, теплый и вкусно пахнущий проснувшейся землей, врывается во все окна и выдувает у студентов последний разум: старшекурсники сплошь заняты личной жизнью, младшекурсники дурят с нечеловеческой силой. В теплицах в шутку пущенными заклятиями разнесены несколько стекол, а восстановить их не получается, и приходится менять. А осколки призывать из земли на грядках буквально по одному. Неудивительно, что к вечеру в спальню получается, что называется, еле приползти.

Джинни уехала, очень многие в этом году уехали — осталось два дня до годовщины битвы при Хогвартсе, но для многих она стала еще и годиной, и в такой день любой бы предпочел быть поближе к своей семье: учеников по всей школе осталось не больше полутра десятков. А тридцатого апреля директор МакГонагалл едва не указанием свыше отправляет Джеймса на выходной в Хогсмид. Кажется, насколько ему тошно сейчас, заметили уже все, кто не совсем слепой, и каждый желал развеять его тоску в силу собственной испорченности.

Жаль только, что развеяться не получается, скорее, Джейми впадает в тоску еще сильнее. Бельтайн — он и остается праздником, но воспоминания о том, как отмечали его в Меноре, как бабушка собственноручно замешивала тесто для белых лепешек, а Лили под предлогом помощи лопала тесто в сыром виде, а Ал и Скорпи подначивали друг друга смыться в поселок и "пойти по бабам", оказываются слишком живыми. Как наяву — голос па: "Скорпиус Гиперион, эту блестящую идею подал случайно не отец?" — а дедушка смеется: "Я знал, что мои внуки отомстят вам за меня!". Дядя Северус опять притащит "в качестве подарка" с десяток пузырьков антипохмельного зелья, бабушка на него будет ругаться ("Какого дракла ты опять всех их провоцируешь!"), а сам дядя Северус будет ругать тетю Дервал, потому что "…пятый десяток, а все рвется задницей крутить, ведьма!". А тетя Дервал будет смеяться, потому что она — самая настоящая маггла…

Джейми даже думает по старой памяти дернуть в "Клячу", но вовремя вспоминает, что Невилл собирался ехать к бабушке, и вроде бы не один. Мерлин, ну почему же у людей все как у людей, и только Джеймс даже в чужом мире и времени исхитряется набрести на неприятности…

А если Джейми не набредает на неприятности, то неприятности набредают на него сами. Главная же "неприятность", немножко нелепая в своей облезлой красной куртке в сочетании с платьем и кроссовками на босу ногу, с метлой в руке, налетает на него сама.

— Я тебя искала — искала! — сообщает она и улыбается, заглядывая в глаза своими щенячьими карими.

— Джинни, — от перехватившего дыхания и полной сумятицы в мыслях Джеймс брякает первое, что приходит в голову, — ты же уехала!

— Как уехала, так и приехала! — смурнеет Джинни. — Там и без меня полно народу сейчас, разберутся… Билли с Флер у нас гостят, Билли и сказал мне, чтоб свалила и под ногами не путалась… Знаешь, Джордж пытался руки себе порезать.

— Пьяный был?

— В том-то и дело, что как стеклышко. Вечером еще что-то говорил с нами, помогал стол накрывать, даже смеялся, а ночью пошел в ванную и бритвой себя распахал… Повезло, его Флер увидела — она ж сейчас постоянно блевать бегает, ломанулась куда ближе — а там такое! Вот уж не подумала бы про нее, она мало ж крик подняла, так еще и кинулась полотенцем его заматывать… а может, просто не сразу дошло, что тут случилось, потому что потом ревела. И я ревела. А маму Билли и папа просто туда постарались не пустить. Вот Билл нас всех и разогнал: этих — в "Ракушку", меня — обратно сюда…

— Правильно сделал.

— Я знаю… ну, что, пошли?

— Пошли…

Они пошли — годовщина или година, а Бельтайн есть Бельтайн, и в Хогсмиде ни один паб, хотя уже вовсю смеркалось, еще не закрывался, а от опушки леса тянуло дымом праздничных костров. Накинув на метлу простенькие чары "От чужой руки" (вряд ли кто всерьез польстится на эту рухлядь, а вот ребятишки запросто могут оприходовать "на покататься"), Джинни бросает туда же свою куртку и тянет Джеймса за собой, к огням и звукам настраиваемых скрипок и волынок.

Все это немного похоже на старый мультик про зеленого огра, по глупости влюбленного в рыжую человеческую принцессу: они оба пока веселятся и дурачатся, стараясь не вспоминать, кто есть кто.

Пролететь между двух костров, чтоб вместе с их дымом ушли все болезни и горести, принесенные с темной половины года, и разлететься в разные стороны под звуки рила, а то, оттопав себе все ноги, упасть на траву возле брошенных вещей, чтоб немного отдохнуть, можно запить еще теплые лепешки слабеньким яблочным сидром, по очереди прикладываясь к одной бутылке, чтоб потом вскочить и умчаться опять: "Нил, ну пошли же! Тыщу лет так здорово не было!".

Постепенно все стихало. Ночь уже давно перевалила за полночь, и небо из темного в мелкую звездочку постепенно становилось серо — желтым.

— Нил, руку дай!

— Опять тебе приспичило в колдомедика поиг… Это что еще?

— Ленточка!

Коса у Джинни растрепалась, и ведьмовской прищур был совсем темным:

— Белая лента, Нил! И если раньше все можно было списать на пьянку или зелье, то теперь ты не отвертишься!

И теперь Джейми знает, как Джинни целуется. Слишком хорошо.

Куррент мьюзик: Алькор — "Волчий плащ".

Джинни целует Джеймса сама. Не как обычно, а по-настоящему. Наверно, стыдно в этом признаться, но ни с кем в школе или на каникулах Джейми не случалось целоваться вот так. И не потому, что все разительно отличается от торопливых сталкиваний носами и губами, когда душу переполняет восторг скорее от самого осознания собственной "взрослой" тайны, чем от процесса, — просто ни с кем и никогда.

Слишком хорошо. Запах дыма, сидра и лавандового мыла, почти лихорадочное тепло сквозь тонкую ткань — ох же продрогнуть можно в другое время! — и собственные руки, так удобно устроившиеся на чужой талии — просто по калибру подошедшие, не иначе.

Конечно, все равно получается неловко, они сильно сталкиваются зубами, теряют равновесие и буквально рушатся — по пути Джеймс встречается затылком с близстоящим деревом, — но все равно оба не в силах оторваться друг от друга. Разве что когда дыхания перестает хватать уже совсем, но все так же не отпускаясь, Джеймс, будто слепой, гладит Джинни по лицу, словно пытаясь запомнить его навсегда не только глазами, но и кончиками пальцев и притянуть поближе, чтоб выучить всю: от побитых коленок и острых локтей, до густющих ресниц и холодных розовых ладоней. И пропускает тот момент, когда Джинни начинает войну с воротом собственного платья.

Дурацкое бледно–желтое платье, из которого Джинни уже выросла, слишком короткое, слишком тесное и слишком холодное, но Джеймса всего жаром обдает, будто из печи. Джинни, растрепанная, с опухшим ртом, в горячечном румянце, с тремя "берканами" на шнурке и бледными, будто незагорелыми, веснушками по груди с бледными же сосками. И снова охрипшая — от ночного холода и ведьминских плясок у костра:

— Это Бельтайн, Нил…

Джеймс уже знал — вот сейчас, чуть ближе — и не остановиться, чуть ближе — чтоб вдвоем упасть в траву, чтоб навсегда стать хозяином отвоеванного у Поттера… у отца…

— Джинни, нет.

— По-че-му?

Джинни недоуменно хлопает оленьими глазищами, но, слава Мерлину, настолько огорошена, что разреветься пока не собирается. С озера наползает туман. Где-то рядом красивый и немного пьяный женский голос под гитару вовсю распевает "Огневолосую Мэри".

— Джинни… ты, я… Нельзя!

— По-че-му?

— Ты меня не знаешь совсем! И все, что в школе, — это ерунда, ты бы знала, что случилось с моей семьей и…

— Нил, знаешь… ты… я слышала, что стало с твоей семьей, и я представляю, что могло случиться с матерью и сестрой, до того, как их убили… но сейчас-то все не так! Я здесь по своей воле, и ты — не один из них! Ты…

— Оденься, Джин. Прости.

— Да что с тобой?! — рявкает Джинни, теперь уже почти со слезами.

— Джинни, я не могу и не должен этого рассказывать, но ты бы знала, кто я на самом деле и кем мои родители были…

Вместо ответа Джинни ловит его за левое запястье, вздергивает рукав и почти минуту молча рассматривает почти гладкую, если не считать двух мелких шрамов, кожу. И отвечает решительно:

— Я тебе не верю.

А потом натягивает куртку и идет прочь, закинув на плечо метлу. Джейми видит, что спина ведьмы мелко трясется, и чувствует себя рядом с Джинни тем еще идиотом. И если честно, вот теперь ему хреново еще хлеще, чем у дедушкиного портрета, тогда, в августе.

"Как-нибудь год доучусь и уеду… — решает он, но от этого решения легче не становится абсолютно. — Куда угодно, хоть к дементорам на Лысую гору, лишь бы подальше…"

Солнце, по-летнему желтое, кажется, смотрит на него из-за деревьев с издевательской жизнерадостностью.

Куррент мьюзик: Хелависа — Под луной.

Все случилось внезапно, быстро и глупо.

Марту Милтон трудно было принять за аврора со стажем: с ее пухлой фигурой, легкомысленными кудряшками и румяными щеками полагается не заклятиями из засады швыряться, а в пабе пиво и виски разносить, с равным благодушием принимая и объятия, и шлепки от нетрезвых посетителей. Наверно, именно поэтому аврор Милтон на работе вечно хваталась за самые паршивые и тяжелые задания и старалась держаться "своим парнем" в свободное время. Наверно, потому-то и они оба засиделись в баре. Дементор знает зачем она оказалась там, а Гарри просто не слишком торопился домой.

Джейми снова болел, снова скандалил и капризничал, а Драко снова пребывал в состоянии полета на реактивной метле — с лабораторией опять пришлось проститься, а сидение дома хоть кого могло свести с ума — что уж говорить про Драко... Снова ругались из-за Люциуса, который очередной раз вздумал заикнуться про наследство — вот уж приперло ему "налаживать отношения" именно сейчас, пропади они пропадом… И пропади пропадом поездка Рона и Гермионы к ее родителям, потому что будь друзья дома, то Гарри бы отправился в гости к ним. А не оказался в баре с Мартой, а потом — в тесной квартире Марты.

Помнится, потом, неловко попрощавшись, отправился не домой, а бездумно бродить по Лондону. Удивительно, как к нему умудрились не прикопаться ни грабители, но полицейские — наверно, пустой взгляд заставил даже их шарахаться с его пути… На душе было на редкость мутно. А еще, когда спустя почти сутки Гарри все же возвращается домой, то его встречает тишина.

Нет ни Драко, ни Джеймса, ни домовиков — дом будто вымер, внезапно и не по-хорошему напомнив дом родителей в Годриковой Лощине. То, что почти все вещи обнаруживаются на своих местах, заставляет выдохнуть, но кровь в висках выстукивает: "Знает — знает — знает…" Пожелания набраться по новой не возникает, но набраться смелости иначе оказывается трудно.

Малфой — Менор никогда не казался Гарри слишком приветливым. Даже под кожей рождалось ощущение промозглой зябкости, хотя все камины там топились исправно: Менор явно не принимал Гарри, да и Гарри отвечал абсолютной взаимностью. Он был здесь чужим, и вокруг все неизменно таким же оказывалось. Даже в ребенке, который бросается к нему навстречу, когда Гарри выходит из камина, Джейми узнан только секунду спустя — даже не оттого, что белый матросский костюм и волосы — уложены едва ли не в локоны. Джеймс выглядит частью Менора. Слишком уж хорошо вписывается он в торжественность каминного зала, а быстрый бег — в зеркальность паркетов…

— Добрый вечер, Гарри. Драко немножко нездоровится, он решил прилечь у себя… — Нарцисса появляется следом за Джейми. — Так что ныне я — на правах главной няньки. Вот, никогда не имела привычки выбрасывать вещи Драко, а теперь матроска пришлась почти впору…

— Вечер… добрый…

Оказывается, за сутки можно почти отвыкнуть от членораздельной речи.

— Драко сейчас не спит? Можно?

— Типпи, проводи мистера Поттера в комнату Драко, — подзывает Нарцисса кого-то из эльфов. — Ничего страшного, просто нервы…

У "ничего страшного" в исполнении Драко была очень забавная градация — он мог устроить греческий хор плакальщиц над порезанным пальцем, а мог со словами "Да забей!" отмахнуться, надышавшись ядовитых паров в лаборатории. Гарри летит в его комнату со скоростью шального бладжера.

А Драко… А Драко выглядит весьма довольным жизнью. Вальяжно полулежит на кровати, вытянув ноги поверх одеяла, лопает из миски очередную порцию печенья (на этот раз с маринованными грибами), одним глазом просматривая статью в "Вестнике зельеварения", вяло тычет пальцем в кнопки пульта явно отвоеванного у Нарциссы телевизора.

Правда, лицо у него становится не слишком доброе, когда он поворачивается к двери. Скажем так, откровенно недоброе:

— Ненавижу твой аврорат, — шипит он вместо приветствия. — И тебя тоже ненавижу.

Гарри пытается шипеть в ответ, но вместо этого скатывается во что-то несуразное и сбивчивое, пытаясь объяснить про бар, и про Марту, и про то, как потом бродил по улицам и не мог заставить себя идти домой.

— Ты идиот, Поттер, — для наглядности Драко вяло стучит себя пультом по лбу. — Ты блудливый сукин сын, который вечно не той головой думает. А ваша контора — сборище параноиков, вешающих экранирующие чары на что и на кого попало — я даже на уизлевских часах не могу рассмотреть, что с тобой и где тебя носит. Каждый раз думаю: не пришел — а придет ли вообще? В смысле, живым и одним куском.

— Драко, ты… ты что… ты…

— Потрясающая речь. Сядь, не маячь перед глазами.

Гарри садится рядом, обнимая, уткнувшись носом в затылок с куцым хвостиком, — и глаза внезапно щиплет.

— Ты можешь меня прогнать, наверно… только знаешь, я тебе, может, говорил, что люблю тебя… Или нет… веришь?

— Верю, — совсем тихо отвечает Драко. — Только ты, знаешь, патронусов присылай… ну, хотя бы через раз. И прекрати виснуть на мне, дышать и так нечем.

Куррент мьюзик: Семицветка — Вторая бордельная

В "Рыжую клячу" Джейми выбирается только в следующие выходные. Сначала он думает, что посидит — поучит к экзаменам где-то на берегу, но голова тяжелая, и из прочитанного там не оседает ни строчки. Кажется, поход в паб по любому поводу становится дурной привычкой, а в данный момент поводов у Джеймса предостаточно. Джинни с ним не просто не разговаривает, а вовсе не замечает.

В пабе, по случаю раннего часа, народу еще никого нет, и "тетя Милли!, за стойкой взгромоздившись на табурет, читает тяжелую книгу. Время от времени она отрывается и что-то торопливо пишет на длинном пергаменте. Когда Джейми подходит ближе, становится ясно, что Миллисента тоже решила использовать время на "поучить к экзаменам", другого применения "Продвинутым зельям для абитуриентов" найти сложно.

— Невилл притащил? — интересуется он и неожиданно получает в ответ злое:

— Ты что, дурак?

Она выглядит неважно, почти так же неважно, как осенью. Тогда Джейми предпринимает попыткуее разговорить:

— Что, неудачно скатались?

— Понятия не имею, — холодно отчеканивает "тетя Милли" почти с той же интонацией, с какой потом пресекала на уроках Зелий тех, кто начинал в ответ нести полную хрень. — Я понятия не имею, кто, куда и как скатался.

— Вы поссорились?

— Нет. Расстались. Все, доволен? Зачем пришел?

— Да за тем же. Мы расстались с Джинни.

— Нда… что-то у нас не праздники, а сплошь поминки какие-то… Тетя, — гаркнула Милли, — тетя, я минут на десять подышать выйду, подмени пока!

Они уселись на черном крыльце, выходящем в не слишком чистый дворик, прямо на ступеньках. Подумав, Миллисента притащила мелкую бутылку виски:

— Замолкни, Хаггети, и убери свои кнаты. Считай, что я угощаю…

Профессор мало походила на себя, в домашних туфлях на босу ногу, небрежно одетая и со стаканами в кармане не совсем чистого фартука. Манеры тоже пока куда-то спрятались — села, потянулась, принялась заново перекручивать стянутый на затылке узел:

— Остригусь на фиг, задолбалась уже…

Кажется, про "красивые волосы" неоднократно любил упоминать Невилл.

— Все равно, буду учиться — некогда будет с этой мочалкой возиться.

— Что так?

— Ну, что, что… С утра и днем в университете, а вечером сюда камином — работать. Жить-то надо где-то, а снимать комнату я не потяну: что от матери досталось, как раз хватит только за учебу и отдать. Ты не думай, тетка у меня хорошая, даже сама предлагала, не перебраться ли нам в Лондон, только куда она там… и мама — тоже здесь…

Тетя Милли рассеянно провела по глазам тыльной стороной ладони. Потом — суетливо зашарила по карманам — точь-в-точь как крестная и точно так же извлекла пачку с зажигалкой:

— Будешь, нет? И правильно, только здоровью вредить…

— И ты бы тоже не курила. Тебе ж еще, ну, детей растить…

— Смеешься, что ли… Какие тут дети, с таким приданым?! — Миллисента помахала левой рукой. — Невилл у нас со своей Ханной деток растить будет… Бабуля выбор вполне одобрила, только пожурила, мол, поспешили до свадьбы. Что, не знал, что ли?

— Но этого же не может быть!

— Твои б слова, Нил, да Мерлину в уши… Что, по-твоему, может получиться, если в праздник двое в пьяном виде в одну кровать залезут? Утром разбежались, а через месяц, раз — и "Караул, задержка!".

— Милли, Милли… Ты прости, что полез с расспросами, я ж не знал…

— Ты-то тут при чем? Наоборот, поговорили — вроде и легче… это, знаешь, тоже тяжко — когда даже потрепаться не скем.

Миллисента вдруг кладет голову на плечо к Джейми:

— Посидим еще немного, ладно? А потом — поползу дальше работу работать…

Кто-кто, а профессор Лонгботтом в свою бытность преподавателем даже старшекурсников заставляла по струнке ходить и даже по отношению к супругу не позволяла прилюдно никаких вольностей. Разве что мелкая Алиса на Зельях запросто в ответ могла шмякнуть черпаком по котлу и заорать:

— Мама, но я же учила! — но Алиса Лонгботтом была головной болью всей школы, за исключением, наверно, учителя полетов.

Джеймс осторожно, будто боится спугнуть, гладит Миллисенту по волосам, густым и тяжелым, словно грива у андалузской лошади:

— Да все еще будет, правда… и не стригись, хорошо?

Но сам же себе не верит ни на ломаный кнат.

Куррент мьюзик: Ягодка (Кукрыниксы) и Хелависа (Мельница) — Падение.

Гарри винит себя еще долго.

Драко и Джеймс, нагостившись, вернулись из Малфой — Менора обратно домой, но с тех пор будто черная кошка пробежала между ними.

Драко, невесть с какого перепуга, ныне безукоризненно вежлив и предупредителен, но кроме как с десяток вежливых фраз — это все, что доводится Гарри услышать за день. Этот новый Драко, тихий и бесцветный, почти пугает — похожий на призрака, бледный (летние загар и румянец куда-то канули буквально за три недели), с неизменными тенями под глазами, в унылом сером свитере. И домашней мантией поверх свитера, сухо объяснив, что все время мерзнет. Но все печи и камины растоплены круглосуточно, а зная приобретенную за cовместные годы привычку Драко в обычное время шастать по дому в трусах и растянутой футболке, становится сильно не по себе — как будто от него пытаются отгородиться дополнительной парой стен. Дополнительной — потому что Драко, как правило, спит в комнате у Джейми.

— Да что с тобой творится?!

— Все в порядке. Ничего.

А лев, оскаленной мордой застывший на кольце, теперь выглядит простой ювелирной безделушкой. Зейб же вовсе старается не материализоваться в присутствии Гарри.

Гарри уходит после дежурства в паб — правда, теперь без Милтон — или, вытащив свою метлу, летает над садом, даже не гоняясь за снитчем, бездумно, пока совсем не замерзнет — а дома будет тепло и тихо, за прикрытыми дверями — веселые голоса Драко и Джеймса — и чувствует себя снова десятилетним оборвышем, который, переделав свои дела, должен, не тревожа покой родственников, снова отправляться в свой забытый Мерлином чулан.

— Нет, кажется, слава алкопритона осталась не за той квартирой, а именно за нами!

Впервые за долгое время Драко выглядит вполне живым, так что Гарри даже почти наплевать, что на кухне вполне себе вольготно расположились Снейп в придачу со старшим Малфоем. Детишки, Нил и Джейми, расположились на полу в гостиной не менее вольготно, опустошая коробку с конфетами.

— А что, праздник уже сегодня? Или напраздновались заранее?

— Дервал родила! — сообщает Драко.

— Я дом выкупил! — провозглашает Снейп. — Чтоб был свой. Чтоб Дервал приехала действительно домой. И еще.

Профессор извлекает из кармана маленькую коробку:

— Разворошил свой сейф в Гринготтсе. Как раз хватило. И она теперь не отвертится!

— А я помогал выбирать! — довольно заявляет тесть. Кажется, оба уже были порядком невменяемы.

— Слава Мерлину, хватило ума хотя бы сначала забросить сюда Нила, прежде чем отправиться в свой загул.

— Эй, — спохватывается Гарри, — а ты — то тут что забыл? Тебе ж нельзя!

— Это всего-то глёг, — отмахивается Драко, — совсем без градуса!

И смеется, снова вполне живой и веселый, с порозовевшими щеками и губами.

— Дай попробую!

— Самому мало!

Немного подурачившись, они нечаянно обливают противный серый свитер ("Поттер, прибью!"), потом оседают тоже за столом, чтоб поднять бокалы за будущее семейство профессора, потом в камин стучится Нарцисса, намекая, что пора бы и расходиться, но в итоге остается здесь сама:

— Что, за младшего Северуса?

Снейп отмахивается:

— Размечтались… Хрен, а не Северус. Алан Майэл, придумать только…

Всем смешно. Кажется, в итоге единственными трезвыми существами остаются Драко, дети и домовики. Как еще объяснить то, что в ответ на Снейповские излияния Гарри вдруг брякает:

— Может, тогда одного из наших младших назвать в вашу честь, сэр?

Ну, может, тут и не только выпитое в голову ударило, а наверно, еще и немного назло Люциусу, что-то затиравшему про имена, достойные Малфоев.

— Валяйте, Поттер. Если папенька и крестный ваши в гробу еще не перевернулись, то теперь уж точно… это ж кто бы такое придумал, что будем напиваться в поттеровской кухне, что джеймсово исчадье пообещает дать мое имя своему младенцу…

— А его внук — нарыгает вам на мантию: око за око! — Гарри весело.

— Примета, — профессор рассеянно гладит по макушке Джейми. — Значит, пригласит на свадьбу…

Куррент мьюзик: Канцлер Ги — Судьба моя — звездный иней.

А остатки здравого смысла в итоге сохраняет именно Нарцисса, в одиннадцатом часу разогнав такие почти семейные посиделки: Снейпа — отлевитирвала на диван к окну (по пути всего пару раз приложив его об стену), подумав — позвала домовиков из Менора и велела им забрать в поместье обеих мальчиков и уложить их спать ("В этом бардаке детям делать нечего!"), Драко — тоже в приказном порядке отправла отдыхать, а супруга — аккуратно выловила под руку:

— Гарри, спасибо за вечер, нам пора…

Гарри неуклюже бормочет ответные вежливости, а потом еще более неуклюже бредет в спальню. Кажется, день был слишком длинным.

Драко еще и не думает ложиться, он швыряется в шкафу. Шипит про загаженный свитер и неловко тянется к верхним полкам, а Гарри бросается помогать, как раз ровно для того, чтоб столкнуться пальцами рук и так и застыть, будто пойманные врасплох любовники.

— Ты скажи, чего надо, я бы сам достал…

— Ничего не надо.

Драко снова делается таким же тусклым и бесцветным и, кажется, собирается уйти.

— Ну уж нет! — Гарри встает в дверях. — Ну уж нет!

Он ловит и целует Драко, будто пытается отогреть собой, надеясь вернуть прежние краски и ему, и миру вокруг, трогает своими губами опухшие запястья, почти безупречную теперь гладкость щек и с осенью снова появившиеся от холодного ветра трещинки на сладко пахнущих глёгом губах Драко:

— Не уходи, не уходи, не уходи!

Драко вяло пытается его оттолкнуть, но быстро смиряется с бурным натиском и сдается. Точнее — всего через пару минут весьма похабно стонет, растянувшись на кровати, а огромный живот не мешает переплестись с мужем ногами и руками.

Смешно сказать, но хотя ночь им и вправду выдалась бессонная, они не столько много времени потратили на физическую сторону любви, сколько провалялись, лижась, будто подростки, а то и просто протрепавшись. Гарри готов слушать про все: про домовиков, про очередные талмуды по поганым зельям, про Джейми, про то, что папа и крестный по веселому делу запускали фейерверки в маггловском Лондоне — лишь бы улавливать знакомые малфоевские интонации, любоваться точеным профилем и ощущать человеческое тепло рядом. Кажется, оба срубаются только часов в шесть утра.

Гарри снится Запретный лес, по которому они с Драко, первокурсники, бегают в позднеосенних сумерках. Малфой то ноет, что устал и здесь наверняка кишмя кишат опасные твари, то шипит, что дернуло его нарваться на отработку вместе с очкариком, но покорно трусит рядом, стараясь не отстать ни на шаг. На краю поляны, махнув слизеринцу: "Подожди!", Гарри опускается на корточки и торопливо разгребает опавшую листву, и вот перед ним тонкий побег поднимает свой в гриффиндорские цвета раскрашенный венчик.

— Гарри? — окликает его притихший Малфой. И этого достаточно, чтоб не дрогнуть, голой рукой срывая на секунду больно обжегший цветок — уголек.

— Смотри какой!

В слабом свете цветка — уголька у Драко золотятся светлые волосы и неожиданно — обозначаются ямки на щеках:

— Но ведь это же… Гарри…

— Гарри!

Сквозь сон Гарри чувствует ворочанье рядом и внезапно — теплую сырость. Опять маленький паршивец, пробравшийся в родительскую постель, забыл вовремя попроситься!

— Джейми, зассанец, ну опять ты заплыв нам устроил!

Только тут уже Гарри соображает, что Джейми с бабушкой в Меноре.

— Поттер, хорош уже дрыхнуть! Пиндык подкрался незаметно!

Левую руку все еще слегка припекает — будто угольком из сна. Драко сидит рядом, у него опухшие со сна губы, волосы, торчащие во все стороны, и огромная футболка "Слизерин навсегда", абсолютно мокрая по низу.

— А что так…

— Воды отошли, придурок!

Куррент мьюзик: Хадин — Амон-Сул

Когда до финального квиддичного матча Гриффиндор — Равенкло остается не больше трех дней, Джинни звереет совсем. Все знают, что на Бельтайн — а когда ж еще, если не в праздник? — Уизли разругалась с Хаггети в пух и прах, да так, что теперь срывается по любому поводу и на всякого. На игроков, на другую команду, не успевшую вовсремя осовободить поле, на "второй состав" — просто орет, чтоб не путались под ногами, салаги ("Здесь вам нянек нет!"), на Драко, заявившегося в силу неавно приобретенной привычки — отлавливать Поттера после тренировки — рявкает:

— Свали, слизерючье отродье!

И Гарри тоже достается, и еще кому-то…

От соседок по комнате почти все знают, что Джинни опять полночи ревела, все ее жалеют, но, скорее всего, именно это и раздражает Джинни еще больше, потому что чужой жалости она не терпит. Так что к ней просто невозможно подступиться, не нарвавшись на редкой витиеватости "комплемент".

Хаггети тоже ходит снулый и будто больной, он снова хромает сильнее обычного, правда, ни на кого не кричит, скорее уж наоборот — все норовит замолкнуть на полуслове, и почти не одергивает подопечных младшекурсников. Не секрет, что какие-либо отношения между преподавательским составом и студентами запрещены, так что хаффлпаффца тоже остается пожалеть. Но Гарри все-таки сильнее жаль младшую Уизли, так что он отлавливает Нила в коридоре и, пару раз несильно встряхнув, шипит едва ли не на серпентаго:

— Хватит над ней издеваться! Наговорил ерунды или лапать полез и по рукам получил — извинись! Джинни первая начала скандал — все равно извинись, не переломишься!

Хаггети только мотает в ответ лохматой башкой:

— Нет. Мы расстались. Так ей будет лучше.

— То-то она теперь от соплей не просыхает — так хорошооо...

— Да послушай ты…

— Это ты послушай, Хаггети! Воевать с каким-то гребаным мировым злом — это личное дело каждого, но есть вещи, за которые воевать должен каждый…

— Гарри, вот ты где! Я как раз тебя искал… — раздается совсем рядом густой бас.

Гарри отпустил, наконец, хаффлпаффского ушлепка ковылять прочь и обернулся:

— Кингсли!

Кингсли, в дорогой тяжелой мантии, выглядит представительно, как никогда раньше, и Гарри отмечает, что хотя и сам тянулся вверх с неудержимостью магической глицинии даже в плохой и не слишком сытый год, ныне достает Шеклболту едва ли до подбородка.

— Добрый день, Гарри.

— Что-то случилось?

— Да с чего ты взял… Так, нужно было кое-какие вопросы с директором обсудить… А ты как? Что с экзаменами?

От спокойствия и доброжелательности, которыми веет от Шеклболта, на душе становится легко, и всколыхнувшаяся мутная злость на Хаггети Гарри быстро отпускает. Он начинает рассказывать про учебу, про все свои войны вокруг баллов, про дополнительные книжки, которые ему притаскивает Гермиона и что зельями приходится заниматься дополнительно…

— С Малфоем? — внезапно спрашивает Кингсли. И становится понятно, что весь это разговор затевался неспроста. — Только ли зельями?

— Нет!

Яркий солнечный день режет по глазам пятнами света. Глаза от этих пятен начинают болеть, да так, что отдается во всей голове.

— Можете обозвать это как угодно. Мы вместе. Любовники. Ненормальные. Ненормальные ведь, да?

— Ну, зачем так… любому человеку нужен кто-то, кто будет рядом и с кем будет хорошо… Ты много потерял в этой войне, Гарри, и неудивительно, что всеми силами стараешься возместить ущерб. У тебя — лучшие друзья на свете, но, знаешь, сейчас ты еще об этом задумываешься, ты через какое — то время поймешь, что нужно еще и то, чего навряд ли способен дать тебе Малфой, — семья…

— Возместить ущерб — это когда соседи платят за поломанный забор, — вскипает Гарри, — а не когда ищешь кого-то, чтоб были вместо друзей, которых сам хоронил! Потому что это называется гадство!

Вот ведь незадача, радовался — радовался по поводу самоконтроля и успешного слаза с таблеток, а теперь — в несколько секунд почти скатился в визгливую детскую истерику.

— Эй, ну ты чего так сразу… Извини — извини, Гарри. Мы все тут навоевались по самое нельзя. Но ты сам пойми — ты же у нас герой, не просто рядовой маг, ты символ всего нашего воинства — и вдруг такое… Негоже. Герой — он же еще и образец для…

— Это он вас просил поговорить? Люциус, да? — внезапно доходит до Гарри.

— Скажем так, было дело. И знаешь, как ни прискорбно признавать, он в какой-то мере прав. Известность и геройство — это и действительно тяжкое бремя… Когда человек постоянно на виду и должен быть примером для всего магического общества — именно сейчас герой нужен как никогда, не чтоб воевать, а чтоб утвердить истинные ценности — мир, семья…

— Вбирайте себе любого героя, на здоровье, тут через одного орденами Мерина щеголяют. Я не просился. А что кому был должен — все раздал еще год назад, когда красноглазого урода замочил. Теперь — то, наконец, меня могут оставить в покое?

— Гарри, не кипятись. Лучше подумай, как было бы правильно, если бы та же Джинни…

— Сейчас пойду и подумаю. Такое впечатление, будто Министерство Магии, как вампир, у всех своих по капле начинает мозги выпивать. А вы — тоже идите. Знаете, куда?

И Гарри озвучивает полный адрес, по которому должны идти и Кингсли, и все магическое население страны впридачу.

Курент мьюзик: Athas — Hector the Hero.

Если бы Гарри Поттера спросили, а не поменялся бы он так, чтоб тридцать первого октября с самого раннего утра и до позднего вечера, а лучше — на сутки, до утра первого ноября дежурить в аврорате, а не оставаться дома, то он без раздумий бы послал вопрошавших в далекое пешее путешествие. Но непосредственно в тот самый день, тридцать первого, в темной глубине души он согласен оказаться где угодно, лишь бы подальше.

На всю оставшуюся жизнь он будет помнить, что полдень, когда они проснулись, выдался удивительный, солнечный такой, что становилось больно глазам, что вечер был ярким, будто в небе разлили на редкие облака банку с краской, что луна на своем восходе была совсем летней, желтой и спелой, — но ничего это не принадлежало им. На самом деле существовали только бледно-зеленые крашеные стены, очередная трубка у Драко в вене и тридцать один шаг по кругу, по периметру (пока разрешено двигаться, то лучше не сидеть), а кожа была липкой от пота и зудящей от бесконечных чистящих чар. Кажется, за все восемь лет в Хогвартсе и потом за семь лет совместного быта Гарри не слышал от Драко столько проклятий в свой адрес, из которых самым ласковым было "Чтоб ты сдох!".

Шаг, два, три…

— Ненавижу тебя, Поттер!

…восемь, девять, десять…

— Чтоб я еще хоть раз…

…пятнадцать, шестнадцать…

— Сука, ты виноват!

…двадцать восемь, двадцать девять…

— Попить дай. Не отпускайся, ублюдок!

На руке у Гарри остаются синячные следы пальцев — кто же знал, что у Драко окажется столько силы, чтоб их оставить? Вот тебе и просто проводил до Мунго… Драко начинает ругаться еще в приемной, не то — потому что прихватывает его вполне ощутимо, не то — просто от страха, а в палате же вовсе не сдерживается, по полной программе пройдясь по всем. Пожалуй, только присутствие колдомедиков заставляет его приглушить поток признаний. Только крепче цепляется за Гарри. И снова шаги по кругу…

За окнами темнеет, но несколько пульсаров, призванных освещать палату, режут глаза просто нестерпимо, яркие мантии колдомедиков вовсе заставляют ослепнуть…

— Не смотри, — шепчет Драко, — не смотри, не отпускай…

И Гарри, не отпуская его руку, зажмуривается — смотреть в глаза смерти оказывается намного легче, чем...

И чуть не пропускает ту секунду, когда к глосу Драко и к чужим голосам присоединяется еще один — хриплый, неразборчивый мявк.

— Ведь это же… Мерлин, почему столько крови… Мой, мой, мой…

Очнулся Гарри в коридоре. Такое впечатление, будто его просто выкинули заклятьем за дверь, как провинившегося книззла. Обморочная девица, тьфу. Глупо, стыдно и хорошо…

— Не ожидала встретить вас здесь и в третий раз, мистер Поттер, — говорит чем-то похожая на МакГонагалл старая ведьма в лимонной мантии, запустившая в него Эннервейтом.

— Что с ними?

— Да что им станется… Драко — молодец мальчик, детки — просто загляденье… Ты, Гарри, нынче отмечать отправишься?

— Нет, наверно. Если я сейчас еще и напьюсь…

— Вот и дело. Проводи уж старуху до поста, будь добр. А потом — ежели хочешь, возвращайся, как раз и деток помоют — укутают, и супруга в человеческий вид приведут…

На посту старуха сует Гарри мензурку с плещущейся на дне бурдой — оказывается, обычное успокоительное и…

— Костерост?

— А сам-то не чуешь? — смеется бабка. Только сейчас Гарри соображает, что кисть у пострадавшей руки не только синяя, но и опухшая и, кажется, научившаяся сгибаться под дополнительным углом. — Не ты первый, не ты последний… Только теперь, будь добр, уж точно до вечера с пьянкой повремени.

Гарри смеется следом за медичкой. Он вспоминает: именно эта бабка застукала их с Драко, когда два года назад они нечаянно предались непотребству в больничной палате и пытается объяснить:

— Тогда, в первый раз я пришел, я же не думал…

— Когда ты сюда в первый раз, ты не пришел, а приехал в материном пузе. Думал или не думал — Маб тебя знает, только сопел и глазюки зеленые щурил, совсем как эти два теперь…

— Миссис Катц, седьмая палата! — прошелестело под ухом.

— Иду уже! — и ведьма срывается с места желтым вихрем совсем не со старушечьей резвостью.

Куррент мьюзик: Тэм и Йовин — Кто измерит мой путь?(Ведьмак).

— Это удивительно, — Драко выглядит в этот момент так же великолепно, как в свое лучшее время в гостиной Слизерина, и интонации в его голосе тоже весьма слизеринские, — оказывается, ты даже знаешь, что в доме есть библиотека! Странно, там же нет телевизора, а пиво — вообще на кухне…

Пожалуй, картину немножко портит то, что все речи ведутся очень вполголоса, а сам Малфой устроился не в троноподобного вида кресле, а всего-то на застеленной белым койке.

— Ну, и чего? — у Грейнджер, которая Уизли, как не было никакого почтения к чистокровным магам, так и сейчас нет, зато глаза горят — как когда-то, когда бралась за очередную головоломку, просиживая в гостиной Гриффиндора или читальном зале над старинными талмудами.

— Зейб, ты рассказала — тебе и читать, — голос Драко как-то сразу смягчается.

Эльфийка, которая умеет читать, удивляет всех сильно. Еще удивительнее — когда достает из складок своей хламиды маленькие очки, почти такие же, как сейчас на Джейми.

Манускрипт, страничка семейных хроник, принесенная из библиотеки дома Поттеров, с трудом расправляется в сухих темных лапках.

— "…Было сказано, что в тот год, когда на границе весны и лета разбудят дом Поттеров, то на границе Светлого и Темного времени будут рождены те двое, что будут на страже границы Тьмы и Света и сами той границею станут, ими отмеченные"…

— Граница темного и светлого времени — это Самайн ведь, да? А что тьмой и светом отмеченные — это ведь видно?

"Отмеченность" эта видна невооруженным взглядом даже Дервал, которая среди всех собравшихся для поздравлений и знакомства, радостно светит пижамой в розовых пони — сбежала на полчаса из-под надзора целителей. Прочие гости — старшие Малфои, Гарри, Рон и Гермиона, Андромеда Тонкс с внуком, Снейп — при полном параде, и даже Нил и Джейми, явно не слишком хорошо еще понимающие, для чего все собрались, щеголяют парадно-выходными мантиями. И тоже прекрасно понимают, что близнецы эти никогда не будут рядовыми магами.

"Непростым" же пока что глубоко все равно, они дрыхнут, замотанные в одинаковое, но никто не перепутал бы их в этих идентичных комплектах: у одного среди черных лохм буквально светится единственная светлая прядь, у другого на всю белую макушку — единственный черный вихор. Магия, почти осязаемая, клубится вокруг них общим облаком, заставляя серебряные колокольчики, приспособленные здесь вместо погремушек, позванивать, будто от слабого ветерка.

Зейб скатывает пергамент со свойственной ей аккуратностью.

— Замечательно. Еще одно зашибись-пророчество, — Гарри повторяет эту фразу раз в десятый за последние сутки.

— Никто же им не обещал какого-то урода в противники.

— Избранных с нас хватит! — внезапно подает голос Люциус. Косится на Гарри: — Тут все пока что жить хотят, а семейных легенд ни у кого не переслушать. Что бы моим внукам в голову не пришло, свою дорогу они выберут сами.

Никто не ждал от Люциуса такого спича, да и он сам, похоже, не думал выдать такое. После этого все в голос начинают уверять, что все именно так и будет.

Когда старшие Малфои отправляются восвояси, Дервал подает голос:

— Классный у тебя папка! Что ржете все, я ж не про рожу… ну, и про нее, но и просто — пусть свою дорогу выберут сами, так сказал красиво… А крестный твой, — ябедничает, — на весь госпиталь мне спектакль устроил, хрен облезлый. Когда в кровать ко мне забирался, так не выеживался, а тут приперся с кольцом: "Дервал, дорогая…"

Оказалось, Снейп умеет краснеть. Краснеет он, точно как и обгорает летом, — пятнами.

— Да еще и мелкого с собой в качестве группы поддержки припер!

Однако расставаться с кольцом и не думает, крутит на безымянном пальце — и вид у Дервал крайне довольный.

Драко еще припоминает отцу его слова — позже, когда для имянаречения все соберутся в Малфой-Меноре.

— …и может, потом они сами решат, кто станет наследником Малфоев?

— Я собираюсь сложить с себя обязанности главы рода, — спокойно отвечает Люциус. Так спокойно, что, говорят, ни один мускул в лице не дрогнул.

— Ты с ума сошел?

— Прецедентов с близнецами еще не случалось, но, если на то пошло, могу оставить и на двоих поровну…

— Я не про то! Я спрашиваю: почему?

— Знаешь, мне не хотелось бы это признавать, но твой… кх… супруг прав.

Люциус нахмурился, ссутулился — и сразу стал выглядеть на свой возраст, если не старше. Он нерешительно тронул Драко за левый рукав:

— Я действительно не гожусь на роль наставника.

— Не начинай.

— Нет, это еще не все. Даже если забыть про то, что случилось тогда. Ты знаешь, почему Джеймс слепнет?

— Во-первых, не слепнет, а просто немного близорукий, но если это и не корректируется, то вполне вылечится, когда Джейми подрастет. Магглы приспособились бороться с такими вещами…

— Он слепнет, потому что недоношенный. Недоношенный, потому что и тебя, и его едва не убил я — в ту ночь я начал отречение и договорить мне помешала только мать. Вот дракл, мне следовало рассказать раньше.

— Ты не знал. Мне следовало бы догадаться, что ты шарахаешься от Джейми неспроста. Знаешь, я бы тебя проклял. Не непростительным, но так, чтоб надолго хватило… А теперь я думаю, что тогда ты проклял себя сам, но сложить обязанности главы рода — и не думай. Испытание богатством и громким именем — слишком тяжелое для ребенка, и наставник — не наставник, но кто-то гораздо более мудрый рядом будет нужен…

— Ты что… ты…

В комнату влетел Джейми — по уши в шоколаде, парадная мантия — порвана на локте, а в волосах — белое павлинье перо: устроили с Тедом игру в индейцев. Без всяких церемоний взобрался на колени к Драко и начал, сбиваясь, картавя и шепелявя, рассказывать что-то свое.

— В конце концов, им просто нужен дед. И… прекрати расклеиваться! Никогда не думал, что скажу тебе это, но ты же Малфой, гиппогриф тебя заклюй!

Джейми понимает па и странного большого человека через слово. Но, подумав и решив, что опасности нет никакой, перебирается на коленки к странному человеку: у него в карманах наверняка завалялась конфета — другая, а трость — уже давно вожделенный объект для точения зубов.

Куррент мьюзик: Meldis — Дух Леса.

Драко знал, что Гриффиндор в этом году свой квиддичный кубок получит, все знали — это в хрустальный шар не гляди. Но глупая сентиментальность частенько толкает нас на необдуманные поступки, и потому рано поутру, пока все еще спят, Драко сбегает в Хогсмид, чтоб забрать в магазине свой заказ: денег, которые присылала мать, как раз хватает на такое — тонкая цепочка и миниатюрная метелка на ней. Снитч или просто медальон смотрелись бы гораздо изысканней, но и с тем, и с другим у Гарри связано слишком много неприятных воспоминаний, а на метелке сделана даже гравировка "Нимбус 2000".

День просто отличный для квиддича: солнечный и не жаркий, а если поторопиться, то можно успеть вернуться еще до завтрака, чтоб запихнуть в это гриффиндорское недоразумение хоть какую-то жратву. А то наверняка на нервной почве останется на голодном пайке.

— Драко!

Это звучит почти ласково. Но от этой ласковости ноги у Драко буквально примерзают к земле, и когда он оборачивается, то волшебная палочка уже в руке, и поворот с принятием боевой стойки получается просто отличным — даже жаль, что дело происходит не в каком-нибудь дуэльном клубе. Плохо, что на палочке на этой — целый ворох ограничений, и хорошо, что у отца ограничений еще больше, так что что-либо сложнее Люмоса сотворить будет сложно.

— Добрый день, сын.

— Добрый день, отец, — Драко медленно опускает палочку, про себя думая, что день с появлением отца стал ни хрена уже не добрый.

— Ты игнорируешь мои письма, и мне пришлось навестить тебя лично. Знаешь, я и мать беспокоимся о тебе не на шутку.

— У меня все прекрасно.

— Мать по тебе соскучилась.

— Я обязательно вас навещу после экзаменов. Столько дел, столь…

— Думаю, не такие это и важные дела, какими бы личными они ни были. Властью рода, данной мне как главе, велю тебе — повинуйся, дитя Малфоев. Властью, данной мне главой рода…

Это не Империус. Чтоб использовать родовые чары, палочки не требуется. Не требуется палочки, никак не опознается и практически не дает сбоев. Глаза у Драко стекленеют.

— Подойди ближе. Пойдем домой, малыш, так будет лучше…

Они идут рядом, как полагается отцу и сыну, вместе входят в трактир и вместе шагают в камин, приветливо взметнувшийся зеленым пламенем:

— Малфой — Менор!

Аппарировать Люциусу Малфою запрещено еще в ближайшие пять лет, но про каминную сеть почти ничего не сказано. И уж точно ничего не будет сказано про пользование камином какой-то давней знакомой в Мерлином забытом кабаке на окраине, тем более что кабак поутру еще пуст, как барабан. Девка, вручную моющая пол в дальнем углу — не иначе такой же сквиб, как и хозяйка! — в расчет не берется.

Когда огонь в камине из зеленого снова становится рыжим, поломойка бросает ведро и тряпку в углу, обтирает руки о фартук и решительно двигается на выход. Что-то подсказывает Миллисенте, что лучше поспешить, и "Тетя, я погулять!" доносится сюда уже с улицы.

Куррент мьюзик: Канцлер Ги — Ведьма II.

— Эта парочка когда–нибудь в гроб меня вгонит! — Милли блаженно прикуривает. Обычно все курсы со своим огнем и дымом сгребаются в теплое время на скамейку за теплицами, чтоб не раздражать преподавателей, но сегодня, в субботу семнадцатого мая, возле школы и на дороге, ведущей в Хогсмид, пусто: последний в сезоне квиддичный матч должен вот-вот начаться.

Но навряд ли Гриффиндор выйдет на поле в том составе, в каком планировал, — все-таки Миллисента успела вовремя. Как раз, чтоб выловить гриффиндорского ловца у раздевалок:

— Поттер, поди сюда!

И без околичностей:

— Малфоя сегодня утром отец забрал. Не знаю, но, по-моему, под родовыми чарами увез домой.

— Мать твою, — шипит Гарри. — Джинни, я сегодня, по ходу, не играю!

— Спятил?! — налетает Джинни. — Кто тогда снитч ловить…

— Ты и лови! На, держи! — Гарри широким жестом вручает ей свой "Экстремал". — Можешь хоть вообще себе взять — мне, похоже, уже не понадобится.

И уматывает со скоростью бладжера.

— Не раньше и не позже, блин. Ну ты и задница, Милли! Народ, позовите Шедара, быстро! — пусть сегодня выходит охотником. Ну, Булстроуд, подсуетилась, стерва…

Милли смеется:

— Вот ведь говорили мне папа с мамой: не связывайся с грифами, деточка, целее будешь. Я им тут вместо доброй феи работаю (а по правде говоря, следовало бы проклясть до седьмого колена), а мне еще и высказывают…

— Милли, — Джеймс отмахивается от плотной завесы табачного дыма, — ты и вправду добрая фея, не иначе! Ну, что можно сделать взамен за твою доброту…

— Невилла увидишь — в морду дай, — смурнеет Миллисента. — А еще — отмажешь, когда я в очередной загул посреди рабочего дня умотыльну. Ох, и ввалит мне сейчас тетя Энид, просто жопой чую…

— Пойти с тобой?

— Да ладно, в первый раз, что ли. Лучше на трибуны иди. Там же твоя любовь летает нынче, ведь так?

— Если бы я не любил Джинни — точно бы влюбился в тебя, правда!

Профессор Лонгботтом наконец-то улыбается, и эта улыбка ей очень идет — кажется, сейчас можно понять Невилла. Жаль только улыбка выходит не очень веселой:

— Хватит расшаркиваться, иди уж…

Вот странность, дорога оказывается не такой уж безлюдной. Только скрылась за поворотом Миллисента, как едва не нос к носу Джеймс сталкивается с мелкой Гринграсс. Приодетая в новую мантию, завитая и надушенная, она, несомненно, тоже направляется в Хогсмид.

— Далеко собралась, Асти? Домой на выходные?

— Не твоего ума дело, придурок, — шипит слизеринка в ответ, не теряя своей улыбки. — Сидеть в школе безвылазно — это твоя привилегия. А меня, знаешь, ждут…

— У Малфоев, да?

— Не твое дело. Иди, не порть мне день…

— Радостный день, Асти? Помолвка с Драко, долгожданная — долгожданная? Ничего у тебя не выйдет, Асти.

— Не смей называть меня Асти!

— А хочешь, я расскажу, как все будет? — Джеймсу почти весело. — Ни-че-го не выйдет. Будет тебе и помолвка, и белое платье на семнадцатилетие, и полтыщи гостей с поздравлениями, и даже Малфой — хрен с ним, что под чарами... И ничего больше, потому что муж от тебя, как от прокаженной, будет шарахаться, а в постель приходить только под зельями и только когда свекор со свекровью окончательно запилят своими требованиями насчет наследника. Он никогда не будет тебя любить, Асти. И даже уважать не будет. И ему будет все равно, что ты из шкуры вон лезешь, чтоб стать для него достойной половиной.

— Ты идиот, Хаггети.

— А еще он будет постоянно менять любовников и любовниц, даже не слишком заботясь о сохранении их в тайне от тебя. Разве что после рождения сына немножко поубавит прыть, но отношений это все равно не улучшит. Потому что ему все так же будет на тебя плевать. Ты будешь тратить деньги, будешь сама заводить любовников, будешь закатывать безобразные истерики, после которых родной ребенок будет бояться подойти к тебе, — и все сильнее скатываться в депрессию. Будут зелья, которые для лучшего усвоения ты будешь поначалу, пока тебя не окончательно запрут под надзором домовиков в северном крыле, мешать с ударными дозами коньяка…

— Хаггети, прекрати!

— Нет уж. Знаешь, есть вещи, которые калечат и причиняют боль не хуже пыточных заклятий, и все будет твоим — по твоей же воле. И убьешь ты себя тоже сама, Асти. Без всяких заклятий, как обычная маггловская психопатка.

— Ты кто? — шепотом спрашивает Астория. — Ты кто?..

— Хотя, может, я и ошибаюсь, Асти. Потому что Гарри уже на пути в Малфой-Менор. Или уже там.

— Гарри, — накрашенный рот у младшей Гринграсс перекосило, будто нервным тиком, и выглядит все так, будто слова она выплевывает поштучно, — сейчас гоняется на поле за своим идиотским мячиком, и очень скоро ехнется вместе со своим веником так, что надолго забудет дорогу к Драко… Там всего и дел было — распустить пару амулетов, а потом — немножко косметических чар — никто и не узнает, когда…

— Гарри в Меноре…

Гарри в Меноре. Отец не выйдет сегодня на игру, потому что отправился следом за па, чтоб увезти его, а на поле вместо него выйдет младшая сестра крестного…

— Джинни!

Куррент мьюзик: Paul Koulak — Les Cles De Fort Boyard

Еще в бытность заядлым футболистом Джеймс ни разу не получал от тренеров замечаний по поводу слабого бега, но никогда на футбольном поле он не бегал с такой скоростью, с какой сегодня рвался к квиддичному. Мерлин, как же медленно!

Шум и толкотня трибун оглушают, свист режет по ушам, и никто не слышит голоса Джейми:

— Остановите матч!

Сам Джейми его тоже не слышит, потому что сердце бьется не где положено, а колотит изнутри по вискам.

— …и Тони Шедар забивает Равенкло! Семьдесят — пятьдесят, ведет Гриффиндор! — на все поле разносится голос восьмикурсника Дина Томаса. — И, кажется, ловец Гриффиндора замечает мяч. Давай, порвем сегодня всех, Джинни!

— Джинни! — почти в унисон взвывает Джеймс. — Джинни, Джинни!..

Мерлин! И судейская трибуна, и комментатор — все на другом конце поля! И… И совсем рядом — запасные — гриффиндорцы, припершиеся на матч в полном составе, даже в форме и с метлами.

— Остановите Джин, метла под чарами!

Оглушенные сопляки явно понимают через слово, если понимают вообще, и ничего не остается, как выхватить метлу из чужих ладоней и почти вертикально взмыть в чистое, майское небо.

Школьное барахло времен Первой Магической выдает бешеный штопор, а метловище обдирает кожу с ладоней, бладжер мимо уха, солнце наотмашь бьет по глазам — кто же придумал всех игроков вырядить в одинаковые мантии?! Хотя заметить Джинни не так уж и сложно, особенно если она сама пролетает мимо — закушенный рот, побелевшие лицо и костяшки пальцев.

— Джинни, руку!

"Экстремал" выдает бешеный взбрык и уходит в отрыв.

— Джинни, попытайся затормозить!

Если бы на месте метлы была лошадь, Джеймс ударил бы ее уже не раз, а скорости явно не хватает. Кто-то, кто сообразительнее, уже мчится к Джинни наперерез, но угнаться за ней сложно. А точнее — почти невозможно, когда она начинает падать. Гребаная квиддичная мантия, по краю которой успеют царапнуть кончики пальцев, гребаный элитный "Экстремал", превратившийся в сбесившуюся деревяшку — убийцу, гребаные игроки…

Руки и ноги не должны сгибаться так.

Кровь не должна идти изо рта. И из уха — тоже не должна. И Джинни не должна лежать на газоне. Джинни, поднимайся же, ну, там твои снитчи еще не пойманные, Джинни, хватит придурать!

Свет. Красный, как кровь: эти окна больничного крыла выходят на запад.

— Гринграсс зачаровала метлу. Она думала, что Гарри будет играть, а не отдаст ее кому-то другому, — Джейми удивляется, что собственный голос так хрипло звучит.

Мадам Помфри кивает:

— Уже рассказали.

— А Джинни?

Медичка излишне суетливо поправляет подушку:

— С ней все обязательно будет в порядке, мистер Хаггети! В Мунго лучшие специалисты…

— Все так плохо?

— Нил, Нил… пока живой человек — надежда всегда есть, ты, знаешь, ты спи, спи…

Красный свет послушно гаснет, и над Джейми снова сгущается темнота.

— Джейми, малыш!

Джеймс выныривает из мутного, навеянного чарами сна сразу, будто и не спал вовсе: здесь и сейчас он точно не может слышать эти слова от кого-либо. Но вопреки всем законам логики на спинке кровати вольготно устроился, изогнув в дугу изящную шею и рассеивая вокруг серебристый свет, миниатюрный дракон.

— Джейми, слушай внимательно, запоминай! — торопливо говорит дракон голосом па. — Через двое суток будет проводиться попытка вернуть тебя домой, для большей стабильности пространственной составляющей необходимо, чтоб ты находился у нас дома. Время начала эксперимента — девятнадцатое мая, двадцать два тридцать…

Дракон вдруг задрожал, будто изображение в неисправном телевизоре, и беззвучно исчез, оставив Джеймса сидеть ослепшим и оглохшим от тишины.

"Домой, — думает Джейми, — домой…"

Все правильно. Родители вместе сбежали буквально из-под венца, они вернутся в Хогвартс, чтоб сдать экзамены, а потом будут обитать у крестного и крестной — пока не поселятся в доме у тети Дервал, только тетя Дервал сама еще будет не там... Дядя Невилл женится в июне, чтоб спустя пять лет и сколько-то месяцев развестись: он так и не сможет простить Ханне ее вранья про ребенка. А тетя Милли дядю Невилла дождется. Младшая сестра крестного, Джиневра Уизли, семнадцатого мая разбилась на квиддиче, когда вышла ловцом вместо отца, и отец до сих пор не смог простить себе этого; у Джеймса Поттера никогда не будет детской метлы, а свое право играть близнецы будут буквально отвоевывать.

Джейми все равно, возвращаться теперь или нет.

Куррент мьюзик: Филигон — Дезертир.

Гарри не считал и не считает себя чересчур сильным магом, но аппарация к воротам Малфой — Менора становится для него такой же простой вещью, как аппарировать в соседний переулок. Хотя, наверно, дело в том, что на Меноре теперь не защита, а так — ерунда: после падения Змеемордого с большинством поместий тех, кто так или иначе поддерживал Лорда, щитовых чар осталось едва ли намного больше, чем просто чтоб не подпустить магглов. А тут — даже ворота не приходится пытаться преодолеть или открыть, они, может, и не расступаются перед Гарри, но рвутся, будто фольга. Или будто плохая жесть, потому что по лицу все-таки царапает ощутимо.

Гарри уже потом обращает внимание, когда рассеянно стирает с лица — на ладони оказывается красная полоса.

Живые изгороди пропускают его, будто расступаются, — Мерлин их знает, а вдруг и вправду живые? Потому что листочки тянутся к порезанному лицу слишком уж ласково и плотоядно, но как только на волшебной палочке вспыхивает неяркий в свете дня огонек — быстро притворяются обычными боярышником, жимолостью и тисом. В любом случае, Гарри шагает к особняку практически напрямик с упорством сбесившегося нюхлера и та легкость, с которой он преодолевает все ограды, если и тревожит, то ровно настолько, чтоб нащупать в кармане мантию — невидимку и успокоиться: ничего страшного не случится. А повоевать Гарри готов. Даже если Менор и заманивает незадачливого гостя, чтоб вломить по полной.

Только почти вплотную подобравшись к стенам, Гарри надевает мантию — невидимку: душно, не слишком удобно, но безопасно. Прошлогодние навыки, о которых Гарри так усердно старался забыть за осень, зиму и весну, возвращаются мгновенно — он не идет, а буквально скользит на полусогнутых ногах бесшумней опытного вора, палочка наизготовку в правой руке, и левая ладонь сложена так, чтоб в любой момент добавить стихийный удар. Гарри вспоминает все, что только рассказывал Драко про свой дом, пытаясь сориентироваться в коридорах и переходах.

— Как ты сюда попал? — вот уж не ожидал Гарри услышать при встрече такой фразы! Десятка два проклятий и заклятий — другое дело, но вот только никак не такое вот, как у Драко теперь, каменное лицо с абсолютно прозрачными бездумными глазами.

— Ты не должен здесь быть, — сообщает Драко все так же холодно. — Уходи.

— Фините Инкантем! — вместо ответа говорит Гарри — и натыкается на прозрачный серый взгляд: не действует.

Драко сидит прямо, крутя в чистых руках какую — то безделушку на цепочке, с механической одинаковостью движений: раз — два — три — четыре — снова… Гарри начинает трясти его за плечи, пытается хлопнуть по лицу и готов взвыть от отчаяния — кажется, на сегодня везение закончилось. Драко же пытается дать сдачи, но неловко и вяло, будто одеревенелый:

— Уйди!

— Только вместе с тобой!

Левитирующее заклятие поднимает Драко на воздух, а привязывающие чары — не позволяют отстать от Гарри, когда они двигаются на выход. Мантия — невидимка — это хорошо, Силенцио для Малфоя — еще лучше, а по сопротивляющимся дверям, ощетинившимся бритвенно-острыми листьями парковым кустам можно пройтись Бомбардой и Инсендио. Быть магом — это ж так здорово!

По крайней мере, пока не приходится связываться с другими магами, но Люциуса просто сносит волной. А за воротами уже можно аппарировать.

Ворота сопротивляются дольше, чем все остальное. Если честно — вообще никак не желают реагировать ни на заклятия, ни на выпивший Гарри почти досуха удар стихией, хотя и слегка оплавляются камнями.

— Кровь, — шепчет Драко. — Кровь за кровь, тогда пропустят…

Кажется, они уже научились понимать друг друга с полуслова — Гарри протягивает к воротам изрезанные об листья руки:

— Кровью Поттероа — плата моя за кровь Малфоеву! Прочь с дороги!

Показалось или нет, но один из острых завитков превратился в хищный язык, торопливо слизавший с ладоней и запястий все досуха. И ворота, будто подумав, расступаются.

Они сидят на земле, где-то у дороги, башни Хогвартса совсем рядом — рукой подать, и Драко трясет от всей этой пробежки. Они сидят на траве, будто пара бродяг, и вид у них самый что ни на есть бродяжий — оборванные, исцарапанные, по уши в грязи.

Драко колотит, будто ознобом, он размазывает по лицу сырость — видно, полдня под чарами не прошли даром, и говорит первое, что только может взбрести в голову:

— Подарок потерял. Уронил где-то.

Они сидят, обнявшись так крепко, что оторваться друг от друга нет никакой возможности, они целуются так, словно не виделись тысячу лет, а не всего — то несколько часов.

— Подарок. Потерял. С победой на последнем матче и все такое. Обидно, да.

— Все равно я на игру забил.

— Наверно, не следовало, Гарри… Кровью заплатил — ладно бы за себя, так ты ж за меня, считай, связал — не отделаешься…

— Идиот ты, Малфой. Тут буквально из плена выкрали, а он еще и расшаркивается, как французский посол. Не для того я Кингсли на хер послал, чтоб ты тут выеживался…

Куррент мьюзик: Путеводная — Ранди

Пожалуй, не только мысли о семье заставляют Джейми подняться совсем рано, еще на рассвете. Оставаться в школе почти физически тяжело, и поэтому он почти сбегает.

Почти — потому что, кто бы мог подумать, на выходе встречает крестную.

Днем по всему Хогвартсу был дым коромыслом; краем уха Джейми слышал, что в школу приезжали авроры, и не только из-за Джинни: говорят, отец так разошелся, что порушил защиту над Малфой-Менором, как простой Коллопортус, что крестный рвался отходить Гринграсс проклятиями, не дожидаясь суда и следствия… Здесь долго не могло все утихнуть, но именно теперь наступил мертвый час. Мертвый. Плохое слово.

А крестная — курит на выходе. Торчащие во все стороны волосы, торчащие из–под мантии голые руки и ноги, выглядящие на таком фоне нелепо-худыми, под глазами — тени, и на скамейке рядом — смятая пустая пачка. Сколько Гермиона просидела здесь? Час, два, всю ночь?

— Совершенно отвыкла спать без Рона, совсем как наркоманка. А Рон сейчас дома, — говорит она низко и хрипло: прокурена и простужена насквозь, не иначе. — Молли сама чуть не угодила в Мунго, когда услышала про Джинни. Какой-то несчастливый у них месяц май выдается каждый раз… Ты сбегаешь?

— Ухожу. Тяжело здесь. Знаешь, родители нашлись. То есть меня нашли. А мне даже почти все равно, возвращаться или нет, — я дурак, да?

— Ты и точно дурак. Такой же, как этот сраный алкоголик Джордж — пойду назюзюкаюсь в мясо, и пусть я сам хоть сдохну, раз мне так плохо, а что мать вся чернущая с лица — все ему похер! Извини, вырвалось, — Гермиона затихает так же внезапно, как и вспыляет. — Исправить в жизни можно все, кроме смерти, Нил. Пока человек живой — есть и надежда.

С озера ползет густой туман: не иначе день будет солнечным и жарким. Туман смешивается с табачным дымом, и кажется, что крестная сама, по собственному волшебству, прячет замок от глаз Джейми. Оно и легче, чтоб не оставалось соблазна в лишний раз оглянуться.

К полудню, когда солнце начинает припекать нещадно, приходится даже скатать и убрать в сумку куртку, и в лишний раз пожалеть, что не прихватил с собой попить. Добраться до дома, который достался отцу в наследство от прадедушки с прабабушкой, — дело пары часов, если уметь аппарировать, но с перемещением Джейми не спешит — не хочется. Ни в пустой дом, в котором надо, по идее, отсидеться больше, чем сутки, ни обрекать себя на безделье в эти долгие пустые часы.

Ноги у Джейми едва не отказываются идти, когда на выходе из безымянного маггловского поселка из-за угла появляется и бредет по той же дороге и в ту же сторону рыжая девчонка в куцей красной куртке, он едва не зовет ее: "Джинни!".

Конечно, похожего мало даже на не очень-то внимательный взгляд, и Джейми чувствует себя злым и обманутым, когда маггла — а это маггла, сомнений нет! — спрашивает его:

— Тоже стопом?

А может, оно и к добру, что она немного напоминает Джинни — с незнакомыми людьми Джеймс не очень-то умел и любил общаться, а с этой какое-то время шел рядом, обмениваясь малозначащими фразами. А потом — вместе сели в одну машину — девчонка тоже собиралась в Лондон.

Джеймс прокололся в безымянном городке, в котором пожилой водитель их высадил: "Вам — дальше прямо, а мне — направо, ребятишки". Не то ярмарка, не то рынок, но по дороге девчонка охлопала себя по карманам — и едва не заплакала:

— Кошелек! Вытащили!

Увы, "Ассио!" прозвучало раньше, чем Джеймс понял, что делает глупость. Прилетевший по воздуху кошелек — еще одна глупость. А третья глупость — напрямик спрошенное:

— Тебе память, наверно, стереть, да?

И, наверно, стыдно, что день в итоге получился беззаботно-каникульным, почти прогулочным, с разговорами "за жизнь", поеданием пиццы, сидя на обочине дороги, и красивым вечером, когда девчонка — дурочка, от обстановки или от безысходности потянулась за поцелуем.

— Нельзя, — мягко отстранил ее Джейми. — У меня вчера разбилась…

Кто — непонятно и самому Джейми. Девушка, подруга — ни то, ни другое.

— Разбилась, — повторяет он и больше не распространяется. А девчонка, надо отдать ей должное, — не пристает. Отмахнувшись от правил, запрещающих колдовать на глазах у магглов, Джейми накрывает их обоих согревающим заклятьем, пока сидят у дороги или идут пешком, а к следующему полудню их пути расходятся.

Куррент мьюзик: Евгений Дога — Ай, мато!

Натиск воды был ужасным в своей разрушительности, и два человека, только что спасших от удара стихии хоть что-то из нажитого непосильным трудом, просто падают.

— Песец кухне, — мрачно констатирует Уизли, которая Грейнджер. — Ниче так, поработалось дома…

Здесь, в гостиной, где еще не разобрана елка и еще витает запах праздничных сладостей (самих сладостей уже не витает, а пожиратели сладостей устроили в углу бои за плюшевого тигра), — ничто не напоминает о том, что по кухне можно пускаться вплавь, а все, что не могло всплыть, то уже начало корежиться от сырости.

— Поттеру песец, — Драко сумрачен не менее. — Я просил подвал от этих паршивцев закрыть, но не запечатать же со всей аврорской дури, чтоб самим не пролезть было бы…

Домовики с суетливыми причитаниями ликвидируют образовавшуюся по всей площади пола глубокую лужу. Зейб, гораздо менее суетливая, но куда более настырная, упорно подсовывает Драко стакан с зельем:

— Мастер Драко, надо пить! — и аргументирует прием зелья шоколадной конфетой, прибереженной, очевидно, с помощью секретных эльфийских чар, чтоб малышня эту заначку не нашла и не распотрошила. Знала, старая перечница, чем можно пронять Драко. — Надо пить, мастер Драко. И не надо было лазить к трубам в подвальное окно!

— Ага, и ждать, пока по всему дому еще и электричество закоротит. И пока кто-нибудь в это болото под током сунется.

— Мой маленький гриффиндорец.

— Грейнджер, у меня тут, если ты не заметила, дети бегают. А маленький гриффиндорец, кажется, — беглый взгляд на часы. Стрелка "Гарри", уверенно показывавшая на "Не указано", вдруг, будто подумав, перемещается на "В пути", — сейчас сам под раздачу явится. И не такой уж и маленький…

— Ага, сам небось проверял — упроверялся…

— Упроверялся. Настроение скачет, зубы летят…

— Зато какой повод изобрести Зуборост! Прыгайте сюда, сорванцы.

Сорванцы, бросив тигра на единоличное растерзание Роуз, "попрыгали": Ал повис на правой руке у Гарри, Скорпи — на левой, Джейми — подумал-подумал — и повис на ногах.

— А что за аврал здесь, я не понял?

— В кухне сорвало кран. Когда мелкие к нему попытались что-то привязать, он просто взял и отвалился. А дверь в подвал ты зачаровал от них. И вообще зачаровал подвал так, что туда ни дети, ни домовики попасть не смогли, а я — смог забраться только через окно…

— Гарри, я пыталась его остановить, честно…

— Ты охренел? Как Лили?

— Нарцисса уже высказала мне свое "Фи!" со всей Блэковской склонностью к садизму и от всей широкой души.

— Лили, — расплывается в своей широченной улыбке Поттер и, конечно, лезет обниматься — лапать — проверять, все ли на месте. — Хорошая моя…

— Я смотрю на тебя и думаю, что тебе и следует объявить потом Нарциссе, что ее появление — результат экспериментов с новым зельем… Кто ж знал, что этому магглорожденному идиоту в финале эксперимента приспичит сдохнуть.

— А что бы и нет, эксперимент по разведению Поттеров в домашних условиях…

— Приближенных к боевым, ага…

— Эй, это ничего, что здесь тоже магглорожденные есть?

— Ничего страшного, Грейнджер, тем более тебя и Авадой не убьешь. А вот придурок забиневский с липовыми маггловскими справками нам всем точно дохлого фестрала подложил. Это сколько и чего употребить надо, чтоб надумать старинным способом к себе любовника привязать.

— Но ты же привязал!

— Ты еще скажи, сам себе сопляка заделал…

Эти двое шипят друг на друга еще долго, но видеть их — почти неловко, как будто через занавеску подглядывать, потому что слишком много совсем не злости и раздражения сквозит в каждом жесте и слове. Скорее уж, неподобающая и почти неприличная… нежность? Неуместное определение, да.

Дети снова сцепились, на этот раз за лошадь-качалку, да так нешуточно, что белобрысый Скорпи идет реветь и жаловаться взрослым.

Пахнет елкой, водяными парами, воском и шоколадом. В кухне — швыряются с тряпками домовики и скрипит подагрическими суставами столетний дубовый стол. Чистовой вариант диссертации за авторством Д. Л. Малфой — Поттер и Г. Дж. Уизли в виде трех охапок распечатанных листов занимает почти весь журнальный столик. Идет четвертое января две тысячи девятого года.

Куррент мьюзик: Л. Серебренников — Не растравляй моей души.

— Какое сегодня число?

— Девятнадцатое мая. Или уже двадцатое. А год не скажу.

— Сколько пальцев на руке?

— Пять. Но ты мне показываешь только три. Па, да что мне сделается!

— Что ему сделается… — отмахивается па, стаскивая с лица очки и устало жмуря глаза. Идет третий час ночи, и наверняка перед экспериментом — как всегда бывало раньше в особо ответственных случаях — он практически не спал.

А Джейми, смешно сказать, едва не проспал время своего возвращения, перед этим вымотавшись за двое суток, и теперь он бодр как никогда. Прикорнул утром на диване в пыльной гостиной (дом и сад пропустили его, будто так и было надо), прилег на минуту — и будто провалился. Казалось, даже и не дремал, слышал, как яблони и вишни скребут по крыше своими ветками, как дом поскрипывает всеми углами и половицами, как где-то на кухне в закоулке возле кладовки похрапывает во сне старая, не иначе как уже столетие разменявшая, эльфийка.

— Поттер, — басовито вздыхает дом. — Дождался, кажись.

— Нет, — отвечает Джеймс, — еще рано. Спите дальше, вам еще надо подождать…

— Бросишь нас?

— Вернусь. Только через семь лет. Меня ведь пока что еще нет на свете…

И буквально через секунду подскочить, как ужаленному, от яркости света, наполнившего темную ночную комнату. Свет был плотным, похожим на свет Патронусов, переливался крошечными серебряными крупинками и был таким же сладким. А еще был запах: книжные листы, новенький кожаный мяч, шоколад, нагретое солнцем дерево и духи, которыми иногда брызгалась Джинни.

— Это амортенция, да?

— Почти. Это просто попытка напомнить, к чему был привязан в этом мире, и привязать тебя к нему… Джейми!

Когда свет рассеялся, совсем внезапно, будто его выключили, то Джеймс увидел па. Лабораторные стены, покрытые изоляционным кафелем, стекло, хром, серебро, матовые стеклянные перегородки — и па. Виноват был шок от перемещения или еще что-то, но для Джейми все отчетливо до последних черточек, до трещинок на изоляции, а па — вытянулся еще на ладонь по сравнению с позавчерашним днем и состарился по сравнению с прошлым годом Мерлин знает на сколько…

— Я вернулся?

Крестная настаивает на полном обследовании и суетится как-то уж чересчур, ей явно неловко снова предстать взрослой теткой, перед тем, кто воочию помнит ее не выпускающей сигарету нервной девчонкой из того далекого года. В итоге она ограничивается сканирующими чарами, а потом заявляет, что колдомедикам тут делать нечего.

Они сидят в круглосуточном кафе для сотрудников. В здании курение запрещено, и Гермиона уже по третьему разу убегает дымить на улицу, а Джейми с па все говорят. Кто бы мог подумать, про дом Драко односложно отвечает, что все хорошо и скоро сам убедишься, а вот про путешествие Джеймса говорят долго. Про то, как Тенси Гринграсс ("Навряд ли кто-то из наших ее вспомнит, это младшая, третья, сестра миссис Финниган, она пришла учиться в Хогвартс, когда мы с отцом его уже закончили"…), лаборантка, когда во время синтеза очередной версии "Песка Хроноворота" — лекарства, что заставило бы идти вспять время в отдельных органах и тканях, — пошли неполадки, решила исправить их своими силами. В итоге, когда взрывом разнесло все, включая "алмазные" двери, то так получила осколками, что отлеживалась все выходные, а весь пол, когда вскрыли покореженную дверь, был тут красным… А от волны возмущения магического фона вышибает каминную связь по всему Лондону. И следы подобного же возмущения обнаруживаются там, откуда пропадает Джейми.

— Астория. В лаборатории в Меноре. Вскрыла себе вены. Дед сказал, что хотела все исправить…

— Ты в общем-то прав, Джейми. Одним из необходимых ингредиентов была кровь, и сколько же нам крови оно попортило, прежде чем поняли, что кровь нужна только от заинтересованного лица. И еще — такая вещь, как срок давности, докуда — то дотянуться просто невозможно или получается только чудом, как с тобой сегодня... Небольшая порция — возможность переместить туда ненадолго какой-то мелкий предмет или животное, не знаю, как с артефактами, но такой номер проходил еще и с Патронусами. Иногда все возвращалось само, иногда дополнительно к возвращению приходилось прикладывать усилия, Патронус же просто развеивался…

— Дракон.

— Он самый.

— Пришлось потрудиться, — крестная вернулась, усыпання мелкими каплями уличной мороси. — Рон был в отчаяньи, ревновал дико. Разок прикопался даже к прическе, мол, для всяких хорьков тут прихорашиваюсь и стрижку устраиваю… Не говорить же ему, что в Мунго у малышни, которую вытащили из трущоб, вшей умудрилась подцепить!

— Грейнджер, отвали подальше от моего ребенка!

— Джейми, иди сюда, крестничек, обними тетеньку!

— Как только отец вас еще ревновать не начал до кучи. И ведь наверняка на этом по жирной монографии успели сочинить.

Па и крестная сразу поутихли.

— Нет, Джеймс. Не будет монографий.

— Почему?

Снова переглядки.

— Джейми, ты помнишь сказку о Дарах Смерти и то, как все в конце концов закончилось? Старшая палочка оставила за собой самый поганый след, какой только могла… Это не игрушка, Джейми. Это время. А магия и все ее артефакты редко бывают темными по своей природе, такими их делают люди, и все, что происходит плохого, — происходит по их воле и потому, что однажды что-то неизбежно попадает "не в те руки".

— Понял, не дурак. Мы пойдем домой?

Куррент мьюзик: Dartz — Пиво и пельмени.

Это удивительно — еще только конец мая, но с утра первой в комнату вламывается Лили. Еще более долговязая, чем прошлым летом, еще более шумная, распахивает дверь едва ли не с ноги:

— С возвращением!

— А ты-то здесь откуда?

— Из Хогвартса! Как узнали, что наш братец наконец-то вернулся из загула…

— …так сразу и примчались буквально на крыльях! Да и нам тоже загул на день-другой…

— …не повредит!

У близнецов была потрясающая привычка договаривать друг за друга, мельтеша при этом буквально до ряби перед глазами. А уж когда все сразу налетают, тормошат, треплют, стукают подушкой…

— А отец что — как обычно, аврорат не отпускает?

— Ну, как бы тебе сказать…

— …но аврорат нынче накрылся чем-то большим и медным.

— Неприятности?

Становится понятно, что за отговорки вчера были у па насчет дел дома.

— Не совсем!

— Скорее уж плата за приятности! Наши старики решили, видимо, доказать себе…

— …что еще очень о-го-го! Да так, что не поторопись ты вернуться…

— …жить бы тебе дальше с кличкой Джеймс Первый!

— А тебе не кажется, Скорпи, что подобные новости должны сообщать родители?

Отец шагает с па едва не за руку, будто школьники, шагает тяжело и неловко.

— Ну ты и... огромный же! Поздравляю!

— Учись, Клумбочка, во, как надо реагировать! Никаких воплей…

— …никаких завываний, что а как же я… И это надо спятить, чтоб на старости лет еще кого-то родить, в то время как родная девочка…

— Че вы врете! — вскипает Лили. — Я только сказать хотела, что ведь эти самые маги мне перед школой пытались провести разъяснительную беседу на тему контрацептивных зелий…

— И они правильно сделали, потому что наша Клумбочка от души запала на профессора Уизли…

— Скорпи, убью, гадина!

— От гадины слышу!

Они вылетают в коридор, Ал, подумав, убегает следом. На лестнице — грохот, в гостиной — непонятное глухое "Бджинь!", потом визги и вопли доносятся уже из сада.

— Дом, милый дом, — вздыхает Джейми. — Как будто и не уезжал никуда… И рад за вас, на самом деле. Хотя почему…

— Потому что у вашего отца в голове всего две извилины: одна — шрам от Авады, другая — след аврорской фуражки! — будто злая кошка фыркает па. — В одно рыло надумал всех обрадовать тихомолком, старый… э…

— Джейми, ты прости.

— Да за что? С ума сошел? Я ж не Лили, чтоб обижаться…

— Ну, что тогда, в Хогвартсе, чуть не побил.

Сегодняшний день — настоящий день посещений. Крестная и крестный — оба забегают еще с утра, к обеду — чинно прибывают дед с бабушкой и прикатывает на мотоцикле Нил. Бабушка рыдает, дед — шипит на бабушку, чтоб при детях не забывала приличия, но, судя по лицу, сам на нервах, Нил — со всей дури стискивает в медвежьих объятиях:

— Братишка! С возвращением! Все такой же тощий!

Нянька Зейб наматывает бесконечные круги по дому, оба младших эльфа сбились с ног, приводя все в праздничный вид, а застолье получается пышным, совсем как на Рождество. Все торопятся рассказать, что случилось в этот год: Нил — что получил права ("Раньше тебя, старший!"), а отец и мать с Аланом в Австрии, и так рады за его, мелкого, второе место, что даже забрали поданные было на развод документы ("В четвертый раз — это уже не смешно!" "Устаревшие сведенья, брателло, — в шестой!"), бабушка — что-то про Менор, Лили — что этим летом будет работать санитаркой в клинике…

— Да в ветеринарной, ветеринарной! — ябедничает Альбус. — Она что удумала, говорит, пойду в ветеринарный колледж после школы, зверюшек лечить буду! И проходить практику у Чарли Уизли!

— Это пока что исключительно планы, братик, — с улыбкой ласковой змеи отвечает мелкая. — А вот обещание папаши Лоренцо Забини открутить тебе кое-что, если еще раз поймает вас вдвоем у себя в саду, — это объективная реальность…

— Трепло! — Ал вылетает со своего места, и Лили, не дожидаясь возмездия, уносится в сад.

— Мерлин, ну и манеры, — качает головой дед, — куда катится мир… мне иногда кажется, что Уизли — наш персональный…

— Ржавый гвоздь в аристократической заднице? — услужливо подсказывает Скорпиус.

— Грубовато, внук. Вообще-то, я хотел сказать: "рок". Но по сути верно. Знаешь, Джеймс, Скорпи у нас тоже отличился на амурном фронте, так что нас с бабушкой уже ничем не испугаешь.

— Кроме перспективы в самые ближайшие годы стать прабабушкой и прадедушкой. Заявил, что у них с Роуз — любовь до гроба…

— Роуз… Роуз!.. Извините, вынужден вас покинуть! — Скорпиус убегает из-за стола, и через несколько секунд слышится шипение Летучего пороха в камине.

— Мальчики, — умиляется бабушка, — такие еще мальчики. А Лили…

— А Лили — слишком Блэк, — договаривает дед какую-то их общую мысль. — На втором курсе она играла в праздничном спектакле темную ведьму и решила ради имиджа нацепить черный парик, я тогда, признаюсь, слегка оторопел. Боюсь, собственные дети, будь у нее таковые, не были бы так похожи на Беллу, как…

— Ерунда! Лили, если присмотреться, гораздо сильнее напоминает Сириуса. Такая же бунтарка и воительница… Мы, Блэки, все таковы, что любим один раз и на всю жизнь…

— Это ужасно — профессор, который старше ее собственных родителей.

— Не так уж все и страшно. Во-первых, не сильно старше, во-вторых, чтоб сохранить хорошие отношения с кем-то из Блэков, остается только смириться их с выбором, в-третьих — профессор Уизли ведет себя вполне благопристойно… Все-таки, Лили только четырнадцать. Хотя года через три я не поставлю на профессора и ломаного кната.

Куррент мьюзик: Земфира — Прогулка (акустическая версия).

Уизли — это рок, проклятье и ржавый арбалетный болт в сердце.

Джейми просыпается, засыпает, учит — доучивает что-то, чтоб сдать выпускные экзамены вместе с семикурсниками Хогвартса, читает на крыльце, гоняет вечерами на мопеде, обедает или ужинает у тети Дервал, а внутри что-то болезненно екает: "Джинни!". И не хочется уже ничего: ни поездок, ни диплома, ни шоколадного пирога.

Так что, когда па просит серьезного разговора, он получает его в полной мере. Про временной парадокс, про то, что Блэки любят только один раз, про то, что хочется превратиться в собаку, чтоб всю ночь сидеть и выть, что для Джейми всего ничего прошло с тех пор, как разбилась Джинни, что любой слишком сильный артефакт опасен сам по себе, потому что может попасть не в те руки, но хочется выть-выть-выть, а потом подползти под забор и сдохнуть. Он совсем не ждет, что па согласится.

Ночное шараханье по лаборатории — это отдельный рассказ. По карманам распиханы галеоны и банковский вексель с непрописанной суммой и блэковской печатью из бабушкиного приданого, экипировка — почти армейская, включая электрический фонарик и запасную палочку на креплении в левом рукаве. И тем обиднее, когда становится понятно — ничего не выйдет.

То ли давность лет, то ли кровь Джеймса не подходит, но не происходит ничего. Бледная вспышка, несколько крупинок в воздухе — и тишина, оседающая на губах слезливой горечью.

Никогда не бывшее еще таким безрадостным возвращение домой. Сочувствующие взгляды и полное "никогда". Мерлин, хочется перекинуться в собаку и завыть… В тот вечер и с молчаливого согласия родителей Джейми в первый раз в жизни надирается в хлам.

А утром понимает, что хуже быть все-таки может, потому что тоска никуда не девается, а похмелье — просто убийственная штука. Каждый голос отдается в глове чугунным колоколом. Колокол покрупнее — отец, позвонче — па, мелкий колокол — это бабушка опять в гостях, а самый крупный колокол ударяет в набат голосом крестного:

— Только что из Мунго! С ума сойти, наша Джинни сегодня ночью очнулась!

Куррент мьюзик: Тэм и Йовин — Песня ролевиков и походников

Смешно сказать, но в течение полутра недель, когда уже разрешены посещения, Джейми на полном серьезе приходится набираться решимости к ней прийти. А когда решается, то оказывается, что Джинни уже несколько дней как дома.

— И ты молчал! — ругается он на Скорпи, но Скорпиус, порастерявший по случаю влюбленности и экзаменов последний свой гриффиндорский разум, только отмахивается. Роуз же веселится:

— А они поспорили с Алом, как долго ты будешь мямлить и прихорашиваться!

Действительно, "мямлить" пора заканчивать, и Джейми отправляется в дом дедушки и бабушки Роуз. Он слабо представляет, что полагается притаскивать на это почти-первое-почти-свидание, и не находит ничего лучше, кроме как купить коробку конфет и свистнуть у отца подшивку "Квиддичного обозрения", и абсолютно не представляет, что сказать при встрече.

Ноги откровенно и обморочно не идут, а когда на крыльце Джейми видит Джинни — вовсе готовы прилипнуть к земле. Если честно, то, несмотря на рассказы Роуз про то, что все это время Джин находилась под чарами стазиса, что она совсем прежняя и все прекрасно, он боялся увидеть Джинни совсем такой, как в самом начале своего путешествия: издерганной, крикливой и взрослой, или такой, какой помнил ее после последнего матча. И тем радостнее было, что Джинни почти совсем не поменялась. Разве что исхудала немного и кожа была теперь почти молочного цвета.

— Привет, — выдавливает Джейми, поняв, что она совсем не спит, сидя в кресле.

— А ты почему не старый? — голос у Джинни подрагивает, видимо, слушается еще неважно. — То есть, извини. Ты ведь сын Нила, да?

А вот у Джейми голос садится совсем:

— Это я. Я наврал всем тогда, Джин.

— Выкладывай! — требует та. — И сядь ты, ради Мерлина…

Джейми устраивается на ступеньках и рассказывает.

Рассказ выходит неожиданно долгим. Уже и Молли, бабушка Роуз, несколько раз выглядывала на крыльцо, где они устроились, и время давно шло к вечеру, а они говорили и говорили, заедая разговор шоколадом из коробки:

— Ма готовит просто тонны, но из-за меня — сплошь диетическую пакость!

— Если бы я знал, стащил бы дома еще и пару отбивных. Как ты здесь?

Вопрос, конечно, слишком обтекаемый, и ответ получается в тон:

— Да ничего, потихоньку!

Джинни стала еще красивее, чем Джейми ее помнит, — то ли виновато долгое отсутствие Джинни на нормальном солнце, то ли еще что, но волосы у нее теперь гораздо менее яркие, глаза вроде как тоже потемнели, а лицо и руки наводят на мысль о спящих принцессах с кожей, выхоленной в вечном полумраке старинных замков до снежной белизны. Наверно, потому что похожим на трон выглядит кресло с хромированными ободами колес.

— А вообще — иногда просто кошмар! Они все состарились! Папа, мама. Чарли — с палкой ходит. И живет теперь в Хогвартсе, преподает вместо Хагрида уже почти год… Билли — седой становится! А Викки, его дочка — дура набитая! Джорджи своего мелкого засранца устаканить не может — то мыло этот свиненок пачкающее подсунет мне, то кусачую расческу, а потом еще и в кровать — резинку с водой под одеяло спрятал… Рон тоже стал старый! Толстый и лысый!

— Ерунда! — внезапно доносится со второго этажа голос крестного. — Это называется — высокий лоб и крепкая фигура!

— А еще стал занудой! — не остается в долгу Джинни. — Роуз каждый раз мозги клюет, чтоб дома в десять вечера была, а сколько я раз его самого и Герм перед мамой прикрывала, когда они в одной комнате ночевали…

— А это с твоей стороны подлость, Джиневра! У тебя нет детей, и ты не можешь понять, что это такое — когда родная дочка целыми днями пропадает Мерлин знает с кем и где!

— Я и говорю, зануда.

— Это, наверно, только здорово — читать про будущее… Знаешь, Нил… то есть Джеймс, извини, — я Роуз через раз Гермионой называю… С колдовством пока получается плохо, мне придется с осени заново в школу идти, представляешь?

— Ты обрадуешься, если я скажу, что пойду на восьмой курс тоже? Буду досдавать программу и готовиться в университет — как раз для таких случаев оставили.

— Еще как обрадуюсь. Не одна я — второгодница… Только как играть — не представляю.

Кто-кто, а Джинни — о квиддиче. С подшивкой "Обозрения" она вовсе обнялась и ни на минуту не отпускает из рук. Джейми старается не рассматривать совсем уж в упор кресло на колесах.

— Да ерунда это все, я вполне уже передвигаюсь, просто занянчили всем миром. "Ах, Джинни, аккуратнее!" "Ах, Джинни, не выходи на солнышко, может быть ожог!" Вот и сиди, как неходячая бабка, и в тени, как вампирша бледная. Подумаешь, коленку содрала, когда с крыльца упала… я летать хочу!

Молли зовет Джеймса к ужину вместе с Джинни, на предложение довезти Джинни только ругается:

— Сама дойду!

И ведь доходит, хотя это занимает минут пять, и Джейми неотступно следует рядом, готовый в любой момент поймать и не дать упасть, но она только смеется и отмахивается:

— Давай лучше, затягивай нашу! Скоро дома будет папа, он уже ползет из паба…

Не так уж она и поменялась — веселится, болтает, язвит — все как раньше. И, наверно, со всей прежней прямотой, когда, попрощавшись, Джейми выходит, чтоб аппарировать домой, выходит следом и спрашивает:

— Если теперь ты знаешь, что я тебе — никто, то я, наверно, теперь никем и останусь? — а Джейми прижимает ее к себе, теплую, тонкую, с запахом восстанавливающих зелий и солнечного дня на веранде, с черешневыми глазами с блестках набежавших слезинок, и в голове теснится столько слов, что он почти не находит, что сказать. Кроме, конечно, самых главных.

Два вечера спустя, под покровом заглушающих чар, Джейми подкатывает к забору вокруг Норы на своем мопеде. Нил, спасибо, братишка, сберег боевого коня в полной исправности. Отдельная заглушка — чтоб Джинни спустилась из своей комнаты, хотя, как выяснилось, предосторожность эта лишняя: Чарли в Хогвартсе, а Молли и Артур оба уже слегка глуховаты. Полеты пока что под строгим запретом, но кто сказал, что летать можно только на метле? А вот все прочее, что не под таким строгим, они собирают от жизни в полной мере — сидят в круглосуточной кафешке, где Джинни радостно угощается самой вредной вкусностью и самой вкусной вредностью. Смотреть не нее — одно удовольствие, и Джейми смотрит почти не отрываясь. А она — краснеет и что-то ругается на то, что платье Роуз висит на ней, как на вешалке.

Они вдоволь колесят по ночным дорогам, чтоб вернуться в дом только под утро, продрогнув и охрипнув от своего веселья, крадутся по теплому сонному дому до ее комнаты, смеются шепотом, в белесой выцветающей темноте ("Джеймс, отвернись!") Джинни шуршит одеждой и пледом, а потом шепчет:

— Подползай сюда!

— Ты с ума сошла?! Это будет называться "Воспользовался беспомощностью"!

— Заметь, не я это подумала. Заползай и дрыхни, мне в лом в гостевой тебе стелить, беспомощный мой. Хотя мысль, конечно, интересная, надо признать, но сил на что-то, кроме целоваться, у меня сегодня не хватит…

Оказывается, и на такой узкой кровати вдвоем можно поместиться отлично и очень уютно. За окнами все сильнее светает, а дыхание Джинни шевелит волосы на затылке:

— Всю жизнь мечтала о таком большом плюшевом мишке…

Джейми снится Менор, июль, жаркое небо и метлы. Мальчик смотрит в небо, накрывшись мантией-невидимкой, и видит там самого себя: он на пару с па играет против близнецов. Точнее, только что с достаточным трудом выиграл, и па, как всегда, когда бывает чем-то доволен, отзывается сдержанно-одобрительно.

— Для нас всех это был нелегкий год, мистер Малфой, — отзывается Джейми. — Квиддич — это еще не все…

— Садисты вы все. Сейчас бы в небо…

Отец тоскливым взором провожает полет Ала и только уютно потягивается под пледом. Желтый конверт падает из складок пледа на пол.

— Ма, что ли? Чего пишет?

— Да разное… встретила вот во Франции бывшего однокурсника, Ноэля…

— Старая любовь не ржавеет, быстренько ж он нарисовался! — довольно подзуживает па. — Этот Хагетье по ней еще с последнего курса сох… Куда! Куда! Тысячу раз было повторено — не тянуться! Не нагибаться!

— В банку, мля, заспиртоваться! Так, идите, детки, погуляйте-ка, а мы тут… поговорим!

— Венецианские страсти, блин! — их догоняет Лили. В платье и светлой летней мантии она почти не выглядит похожей на себя, и Скорпиус по этому поводу немедленно ехидничает:

— Что, взяла тебя в оборот бабушка?

Лили трагично заламывает руки:

— И всего-то потерпеть до Кларка или Вивьен…

— Дурацкие имена.

— Тебе ничего не нравится! Ретта и Кэти-Скарлетт ты тоже отмел, между прочим…

У них четверых на сегодня чертовски важное дело — Люциус попросил перевесить его портрет в другую комнату, в ту, что еще нежилая, но где по пять раз на дню бывают все — в нежно-изумрудных тонах, с большими зачарованными от разбивания окнами, стенами в неизвестных листьях и соцветиях и пологом из кисеи. Кларк. Или Вивьен. Какая на фиг разница.

— Можно было бы попросить домовиков.

— Зануда. Так же интересней!

Интересней — это значит, сидя на плечах у Джеймса, деловито поганить обои, заколачивая в стену гвоздь, который будет служить портрету в качестве вешалки. Да, вот так, и почти не перекошено, хотя можно и подправить.

— Благодарю, Джеймс Сириус, — церемонно изрекает с портрета дед. И смотрит куда-то сквозь мантию-невидимку на Джейми.

— Да ну вас, — бормочет Джейми сквозь сон, — у меня и дед жив, и Джинни есть…

Джинни, просыпаясь рядом, осторожно гладит его по теплому плечу и шепчет, что все хорошо.

Все было хорошо.

Куррен мьюзик: Ногу свело — Колыбельная песня

Трехлетие Лили — Нарциссы праздновали в Меноре. В Меноре, кроме прочего, было достаточно места, куда можно сбежать от пристального внимания целой сюсюкающей армии Мерлин-знает-скольки-юродных бабушек и тетушек, а библиотека кажется Джейми вовсе раем: здесь столько книжек! И вон та, про животных, и та, про хроновороты, недочитанная в прошлый раз… А когда Джейми читает, то забывает про все и подскакивает на месте, когда на плечо ему вдруг опускается рука:

— Любопытствуешь, Джеймс?

Джейми начинает пересказывать дедушке прочитанное, но видит улыбку, сбивается и замолкает.

— А ты бы, Джейми, хотел бы отправиться в прошлое?

Джейми немного смущается деда, но отвечает честно:

— Нет. Я бы хотел в будущее. Чтоб раз! — и мне уже не семь, а восемь, раз! — и шестнадцать…

— А что такая арифметика? — удивляется дедушка.

— Очки надоели, а резать глаза разрешат только через год. Чтоб дальше не портилось и можно было играть в футбол. А исправят только совсем взрослому, я же состариться успею…

Джейми смолкает на полуслове, поняв, что сморозил глупость и что напомнил дедушке в лишний раз из-за чего он, Джеймс, слепнет.

— Но в прошлое тоже можно! — заканчивает Джейми чересчур весело. — Всегда найдется, на что посмотреть или что можно потихоньку исправить…

— Знаешь, Джейми, ты сам всегда делай то, что считаешь правильным, а не то, что от тебя ждут или требуют. Потому что никаких хроноворотов не хватит, чтоб исправить…

Дедушка вздумал "ворошить прошлое", не иначе. Обычно он ворошит его в компании па или папы Нила и за закрытыми дверями. Потом за эти двери приходила бабушка и всех разгоняла, забирала коньяк, а на дедушку ругалась: "У тебя же сердце!".

Но дедушка рассказывает совсем про другое. Про то, как в шесть лет, испугавшись собаки, в первый раз самостоятельно аппарировал — в маггловский парк. Два мальчика, один ровесник Люциусу, другой — чуть старше, пускали кораблики в пруду, а на вопрос, что за магия заставляет самодельные суда двигаться, только посмеялись, но младший — разрешил запустить свой кораблик, а старший — обещал, что сделает для Люциуса такой же… Стоит ли говорить, что в тот парк Люциус, отысканный родителями в течение получаса, уже никогда не попал, и получил от отца и выговор, и лекцию на тему, кто такие магглы и почему с ними не стоит общаться. Что как-то на детском празднике, устроенном тетушкой Кассиопеей Блэк, встретил очень красивую девочку — совсем взрослую, она должна была осенью отправляться в Хогвартс, а здесь, на празднике, смотрела за младшими братьями, Ги и Фаби, чтоб те не слишком проказничали. Люциус весь день ходил за ней, будто привязанный, а когда потом вечером рассказал дома про рыжую девочку, похожую на сказочную принцессу, то родители ругались за закрытыми дверями. Люциуса усадили за изучение семейных хроник, попутно разъяснив, что отпрыску дома Малфоев не пристало общаться с кем попало, особенно со всякими голодранками.

Послушный мальчик зевал над хрониками, забросив интересные книжки, уже не подходящие ему по возрасту, куда подальше, выучил слово "магглокровка" не говорить, а будто выплевывать, а рыжую кудрявую девочку при встрече назвал оборванкой. Словом, сделал все, чтоб папа гордился им, и даже больше… гораздо больше…

— Извини, малыш, деда что-то совсем не в ту степь потянуло. Лили как раз подумывает, не настал ли черед праздничного торта, и не поможешь ли ты ей задуть свечи?

Праздник удается на славу.

А Джейми все думает — думает — думает про хроновороты и то, что можно было бы исправить.

В парке Джеймс решительно тянет деда к озеру, а возле воды — вытаскивает из рюкзака с игрушками парусник, накануне выпрошенный у родителей:

— Вполне себе кораблик! Жаль, что Роуз болеет и не смогла вытащить бабушку погулять вместе с нами, но за маггловского мальчика я вполне могу сойти…

Дед смеется, треплет Джейми по макушке, потом вдруг подхватывает и кружит над травой, будто маленького. Джейми думает, что в жизни можно исправить все, кроме смерти, но смерть — это только в кино и не по правде.

Почти летнее солнце смотрит на них сквозь кроны лип.

Идет май 2011 года.