Горечь на ее губах

В лобби отеля Савой играла тихая музыка. Немногочисленные посетители — то ли постояльцы, то ли просто зашедшие выпить бокал чего-нибудь горячительного — шелестели газетными листами или же тихо переговаривались. В самом углу, откинув голову на спинку белого кожаного дивана и прикрыв глаза, в полном одиночестве сидел мужчина лет тридцати. Всё в его облике — аристократические черты лица, дорогой костюм, тщательно уложенные волосы, — свидетельствовало о законных и давних правах на принадлежность к публике, что могла себе позволить столь рафинированный и утончённый выбор отеля. Сидящий ничем не выделялся из неё, кроме как своим взглядом: тяжелым, как будто вламывающимся к вам в мозг.

Мужчина поднес к губам темную, почти черную сигарету, медленно затянулся и так же медленно выдохнул дым. Курение доставляло ему болезненное удовольствие ощущать в себе что-то всё ещё человеческое, не запертое под сводами правил, которым подчинялась его жизнь. Не то чтобы он жаловался: мужчина сам придумал эти правила, одно за другим, и всегда придерживался их. Но он был все еще молод, и порой в его сознании рождались иррациональные мысли, а в сердце какие-то странные чувства.

За окном давно стемнело, и редкие прохожие, торопящиеся укрыться в своих домах от холодного октябрьского дождя и пронизывающего ветра, казались бесплотными тенями; одна из них остановилась напротив отеля. Девушка, одежда которой навевала мысли о красных абажурах ламп в домах на Пикадилли, пыталась прикурить сигарету. В мягком свете фонаря ее намокшие волосы отливали расплавленной медью. Тонкие пальцы безуспешно мучили зажигалку — та не собиралась сдаваться. Их хозяйка нетерпеливо встряхнула головой, безразлично мазнула взглядом по освещенному проему окна и застыла, встретившись глазами с темноволосым мужчиной.

Время раскручивает свою спираль в глазах табачного цвета, разгоняя огненного дракона Вселенной… Время пульсирует провалами черных дыр в стремительно темнеющих карих глазах… Память возвращается хлынувшим ливнем, смывающим века и расстояния… Еще чуть-чуть, еще один вздох, один удар сердца…

Мужчина резко отвел взгляд. «Опасность!», — у этой мысли был неприятный красный отсвет. Странно. Что может сделать ему какая-то маггла?

Он снова повернулся к окну, желая внимательнее рассмотреть девушку, но ее там уже не было. Проблема решилась сама собой. Можно было вновь окунуться в дремотное полузабытье: прикрыв глаза, еще раз затянуться сигаретой, отвлечься от обдумывания своих планов, таких сложных и необходимых…

Когда через несколько минут маг открыл глаза, он обнаружил, что у него появилась компания. Рыжеволосая девушка в черной кожаной куртке казалась необычайно хрупкой на фоне огромного кресла. С ее волос капала вода, собираясь в лужицы, отчетливо заметные на светлом ковре.

— Сэр, могу ли я быть полезным? — сотрудник отеля покосился на мокрое недоразумение, явно докучавшее постояльцу.

— Принесите даме виски.

Молодой человек недоуменно моргнул, а затем направился к бару, мысленно удивляясь вкусам состоятельных людей.

Ее зовут Лили. Откуда-то он знал это. Без легиллименции и глупых вопросов. Знал еще до того, как она приоткрыла темно-розовые, припухшие губы и сказала:

— Меня зовут Лили. А ты — тот самый Лорд.

Лицо мужчины осталось бесстрастным, лишь в карих глазах мелькнула искра удивления.

— Что-то не припомню, чтобы вас мне представляли, мисс…

— Миссис Поттер. Лили Поттер.

Поттер, Поттер… Фамилия казалась ему смутно знакомой. А потом он вспомнил, и красивые губы изогнулись в улыбке:

— Подружка Северуса? Как мило.

— У тебя устаревшая информация, — длинные ресницы опустились и тут же вспорхнули подобием испуганного мотылька.

— Ах да. Ты же его бросила, ведь Гриффиндор не спит со Слизерином. Как я мог забыть о моральных устоях вашего факультета?

— Что ты вообще знаешь о морали? — Лили чуть наклонилась вперед, и полы куртки разошлись, обнажая белизну ее груди.

По правде говоря, он был равнодушен к женской внешности. Гораздо больше его занимали мысли, эмоции, рефлексы. Пройдя тайными тропами глубинных страхов и желаний, он находил то, на что можно надавить, превращая очередную жертву своих экспериментов то в сломанную куклу, то в огрызающегося до последнего зверя. В принципе, пол жертвы особой роли тоже не играл. Конечно, было Imperio, но оно казалось ему ...неспортивным. Грубая сила, которую может применить любой сведущий маг. Настоящее заклинание подвластия — это тонкая игра с чувствами людей. Искусный кукловод добивается от своих марионеток добровольного послушания, а магистр такой игры и вовсе способен скрыть все манипуляции. Лорд знал лишь одного человека, достигшего тех же высот, что и он. И человек этот — его бывший учитель.

И все же, Темный Лорд чувствовал странное притяжение к этой женщине. Будто когда-то, давным-давно… Но что и когда их связывало, вспомнить он не мог. Что ж, очевидно, придется действовать более грубо.

Со стороны они, верно, выглядели странно: мужчина и женщина молча сидят, безотрывно глядя в глаза друг другу. Лорд усилил нажим, проваливаясь сквозь нежно-розовый слой поверхностных воспоминаний, и почти испугался, неожиданно рухнув в колодец, ведущий куда-то в нижние слои сознания. Темно. Жарко. Всепоглощающее желание. Жестокий. Холодный. Властный. Мой. Так давно. Хочу. Эмоции засасывали, словно трясина, скрывавшаяся под безмятежной зеленью ряски. Легилимент рванулся, обрывая серебристые нити, уже начавшие опутывать его, и, тяжело дыша, вырвался из плена чужого сознания.

— Кто ты? — пальцы, впившиеся в стеклянную крышку стола, побелели.

— Все та же Лили, — безмятежный взгляд, нежный изгиб улыбки, очередной взмах ресниц.

— И что ты хочешь? Присоединиться к моим последователям? Вряд ли, судя по высказываниям твоего бывшего друга.

— Ты прав. Следовать за тобой я не хочу. А если бы и хотела — группа крови не та.

— Что же тогда?

— Я хочу узнать, каково это: стоять перед тобой на коленях. Хочу понять, что это: быть помеченной тобой.

Вот этого Лорд не ожидал, даже после недавней занимательной экскурсии по волнам сознания Лили. «А почему бы и нет?» — мелькнула шальная мысль. В конце концов, такой подопытной у него еще не было. Он вновь откинулся на спинку дивана и ухмыльнулся:

— Истинная гриффиндорка. Такая открытая. Такая прямая. А что же ты скажешь своему мужу?

— К Джеймсу это никакого отношения не имеет.

— Восхитительная логика. И где же ты хочешь встать передо мной на колени? Может, прямо здесь? Или поднимемся в мой номер?

— Не сейчас, — девушка поднялась с кресла, одернула задравшуюся юбку, прикрывая бедра, затянутые в кружево чулков. — И не здесь.

— Ты слишком самоуверенна.

— Нет, — опять наглая улыбка. — Тебе ведь интересно, что у меня там, — темно-красный ноготь на мгновение касается медных завитков на виске, — и почему я подошла к тебе.

Ответный холодный взгляд:

— Может быть. Но не настолько, чтобы позволить тебе оставаться такой разговорчивой. Впрочем…

Щелчок пальцев — и зажигалка, лежавшая на столе, замерцала, окутанная голубовато-зеленой дымкой.

— Выбирайте время, недели хватит? Место выберу я. Стоит произнести только «Мой Лорд и повелитель», и узнаете, какое.

Порт-ключ сработал в канун Хеллоуина, когда отпущенная им миссис Поттер неделя уже почти истекла. Лорд почувствовал легкий укол в районе правого виска — сигнальные чары, лично им самим наложенные, оповещали о вторжении. «Как не вовремя», — раздраженно подумал мужчина, откладывая тяжелый фолиант в черном кожаном переплете. На форзаце тускло светилась надпись «Темные эльфы: хроники Наггарота». Откуда эта книга взялась в библиотеке Малфой-мэнора, никто уже не помнил. Собственно, никто до последнего времени ей и не интересовался — так, стоит себе на полке, и стоит. Любителей эльфийской истории давно уже можно было по пальцам пересчитать, и все они не относились к аристократии магического мира. Тем не менее, Лорд изучал Хроники уже третий день: помимо полезных сведений о чарах, которыми владел Король-Колдун, в книге содержалось огромное количество информации о Хаосе. А именно Хаос владел мыслями мага уже долгое время. И именно сейчас, когда ему показалось, что появилась — даже не нить, ниточка, — приходится прерываться…

Мужчина поднялся с кресла, медленно провел перед собой рукой, меняя мантию на более подходящий случаю наряд, и с тихим хлопком аппарировал. Через несколько секунд в холле одной из европейских гостиниц появился человек в деловом костюме. Не оглядываясь по сторонам, он уверенно направился в сторону лифтов, а зайдя в открывшуюся перед ним кабину, нажал кнопку самого верхнего этажа.

Дверь номера сама распахнулась перед ним, открывая взгляду узкий коридор, ведущий в комнату с окном во всю стену. Заходящее солнце скатывалось за горизонт, цепляясь лучами за крыши домов и оставляя за собой розово-лиловые пятна теней. В большом кожаном кресле, стоящем в углу, сидела… «Красная Шапочка, надо же, — ухмыльнулся мужчина. — А я, стало быть, серый волк»

— Интересный выбор наряда для первого свидания, — ирония в голосе была едва слышна. — Пирожки тоже имеются? Или хотя бы масло?

Вздрогнув, Лили повернулась от окна к вошедшему.

— Ты меня напугал, — сказала она, накручивая на палец прядь волос, спадавшую на лицо.

— Неужели? — мужчина медленно подошел к прозрачной стене, коснулся рукой холодного стекла. — Страх управляет людьми. Ты не боишься упасть?

Тишина. Ему даже не надо было поворачиваться, чтобы понять, что она сейчас делает — встает с кресла и идет в противоположный конец номера, подальше от окна. Лорд чувствовал панику, захлестнувшую ее сознание — все точно так, как и у других людей. Внушать страх ему удавалось лучше всего.

— Боюсь. Но перед тем как упасть на землю, я успею полетать, — странно, у нее слишком быстро восстанавливается эмоциональный фон.

— Ты за этим сюда пришла?

— Я пришла, чтобы ты показал мне, как далеко могут зайти твоя власть и моя покорность…

— И чего ты ждешь? — мужчина вскинул руку и демонстративно взглянул на темный циферблат часов, показавшийся из-под белой манжеты. — Раздевайся

Лили растерянно захлопала ресницами, переступив с ноги на ногу:

— Но…

— «Но» и «нет» здесь говорю только я, — щелчок зажигалки, мгновение — и по комнате поплыл аромат дорогого табака.

Девушка начала расстегивать корсет, но крючки выскальзывали из ставших вдруг непослушными пальцев. Через несколько мгновений Лорд раздраженно процедил:

— Decisio.

Шум падавшей на пол одежды смешался с испуганным вскриком.

— Иди сюда. Не заставляй меня ждать, — Лили вздрогнула и медленно направилась к расположившемуся в кресле мужчине. Он смотрел на неё без тени вожделения или насмешки, с безразличием, и это смущало больше всего. Ноги утопали в мягком ковре, несколько раз ей казалось, что она вот-вот упадет. Но нет. Через целую вечность, окрашенную лучами закатного солнца, наполненную дрожью и смутными желаниями, уложившуюся в ее десять шагов, девушка остановилась перед Лордом.

— На колени, — ни взмаха палочки, ни жеста, но ее практически бросило вниз, придавливая к полу, уткнув лицом в матовую кожу мужских ботинок. — Выпрямись. Руки за спину.

Словно под Imperio, Лили распрямилась, сведя руки за спиной и выпятив нежную припухлую грудь с розовыми сосками.

— Ты забудешь все свои желания и уж тем более капризы. Ты станешь вещью. Моей вещью. Откроешь мне свое сознание. Отдашь мне свою душу. А я покажу тебе твою темную сторону. В чем смысл? Придать гибкости твоему гриффиндорству.

Лорд протянул руку, почти нежно провел по медным локонам, а потом неожиданно сильно потянул вниз, заставляя девушку посмотреть ему в глаза:

— Поняла?

Она залилась румянцем, но промолчала, закусив нижнюю губку.

— Я жду ответа.

— Да, — очень тихий, едва уловимый шепот.

— Я не слышу.

— Я поняла… мой Лорд.

— Молодец. Умная девочка.

Тишина. Только ее тяжелое дыхание и звук расстегиваемых пуговиц. Раз, два, три… Сердце в груди бухает в такт, заходясь от страха и предвкушения.

— Давай, твой выход, — он снова потянул ее за волосы, и Лили послушно наклонила голову, накрывая густо накрашенными губами торчащий из расстегнутых брюк член. Она начала старательно сосать его, то облизывая головку, то скользя языком по напряженному стволу. Тяжелая мужская ладонь легла ей на затылок и надавила, заставляя уткнуться носом в складки рубашки. Еще раз. И еще. Девушка давилась членом, упиравшимся ей в горло, по ее щекам катились слезы, ей было страшно. Она боялась задохнуться, боялась отдернуть голову. Боялась своих ощущений: той сладкой, вязкой тяжести, начинавшей заполнять низ ее живота, собиравшейся ноющей пустотой между ног, стекавшей первыми каплями возбуждения по нежной коже бедер.

Снова щелкнула зажигалка. Лили вздрогнула, но все так же продолжала двигать головой, подчиняясь ритмичным нажатиям. Мужчина глубоко затянулся, слегка нагнулся и стряхнул пепел в расщелинку между двух розовых ягодиц. Лили вскрикнула и хотела выпрямиться, но Лорд опять нажал ей на затылок. Он продолжал курить, постоянно стряхивая пепел на девушку, каждый раз поднося сигарету все ближе к сжимающейся попке.

Это странным образом заводило ее, заставляя еще глубже заглатывать, тереться возбужденными сосками о тонкую ткань брюк, сжимать ноги, пытаясь унять жар, разливающийся внутри. Рука сама скользнула вниз — прикоснуться к набухшим складкам плоти, раздвинуть их, позволить пальцам нырнуть в горячую глубину, вот так, еще раз, размазывая густую влагу, нетерпеливо нащупывая…

— Руку на место, — мужчина дернул ее за волосы, насаживая ртом на член, то наращивая темп, то замирая, выжидая, пока она не начинала задыхаться. Вверх — вниз, в горло, вверх — вниз, вверх — вниз…

— Зубы убери, сука… Да, вот так… — сильные пальцы больно сжали упругую грудь, потянули за соски, выкручивая их, и Лили, задыхаясь, послушно опустилась еще ниже. Теплая струйка ударила ей прямо в горло, и она рефлекторно сглотнула, давясь, но не смея отстраниться.

Он сам оттолкнул ее, подцепил двумя пальцами за подбородок, усмехаясь, окинул взглядом раскрасневшееся лицо, припухший рот. Чтобы понять ее мысли, легиллименция была не нужна. Девчонка хотела, чтобы он ее трахнул. Разложил на мягком, пушистом ковре, рывком раздвинул ей ноги и отымел. Совершенно неинтересно.

— Свободна, — Лорд поднялся с кресла, застегивая брюки, подошел к бару в углу комнаты и налил себе виски.

— Я… А как же… — голова у нее кружилась, между ног по-прежнему было горячо и влажно, соски ныли, требуя прикосновений — хотя бы и грубых.

— Найди себе кого-нибудь в баре внизу. Или на улице. В пятничный вечер это не составит труда, — он насмешливо улыбнулся, — с твоими-то данными.

— Кого-нибудь? — возбуждение начало отступать, сменяясь стыдом и гневом. — Я не сделала бы это для "кого-нибудь"…

Она еще не успела договорить, как обнаружила, что прижата к стенке, втиснута в нее сильным мужским телом.

— Говоришь, есть разница? — раздался вкрадчивый шепот у ее уха. Соски снова сжались, и девушка выгнулась, инстинктивно пытаясь потереться ими о грубую ткань пиджака.

— А какова же она? — его ладонь уверенно продвигалась все ниже, и Лили задышала чаще, раздвигая ноги, открываясь долгожданным прикосновениям. Вот он вошел в нее двумя пальцами, задвигал ими, и девушка тихо застонала, подаваясь вперед. Еще один палец нашел ее клитор и начал медленно выводить на нем круги. Лили задвигала бедрами, пытаясь теснее прижаться к мужской руке. — Интересно, в чём для тебя сейчас заключается разница между мной и твоим мужем?

На мгновение в памяти всплыло лицо Джеймса — честного, открытого Джеймса, — и от нахлынувшего отвращения к самой себе дрожь пробежала по ее телу. В следующее мгновение теплые губы прильнули к ее груди, сминая, посасывая нежную плоть, язык потерся о твердую вершинку соска. Девушка застонала, уже громко, не сдерживаясь, выгибаясь всем телом навстречу этим ласкам. Ей было совершенно неважно, чьи руки дарят ей удовольствие, чьим поцелуям она подставляет себя так жадно — только бы он не останавливался, только бы двигался быстрее, еще быстрее…

— Давай, скажи это вслух, — теперь его губы были всего в миллиметре от ее уха, и она умоляюще заскулила, выпячивая грудь. — Признайся в этом себе, дорогая. Ты — шлюха. Тебе всё равно с кем, лишь бы это было так, как сейчас.

И когда его зубы сомкнулись на другом соске, она полувыдохнула — полувыкрикнула в ответ:

— Да, я шлюха, все, что захочешь, только не останавливайся, продолжай!

Тихий смешок. Внезапно ей стало холодно. Ни прикосновений, ни поцелуев. С трудом приподняв отяжелевшие веки, Лили увидела, как ее любовник поправляет галстук, глядя в зеркало. Пригладив растрепавшиеся волосы, он повернулся к девушке, все еще опиравшейся спиной о стену:

— Это все очень мило, но через пять минут у меня назначена важная встреча.

Зеленые глаза, все еще мутные от желания, наблюдали, как Лорд подошел к двери, взялся за бронзовую ручку, обернулся…

К ногам девушки упала зажигалка:

— Через неделю, в то же самое время. Запомни — я не люблю ждать.

Время стрекотало кассовой лентой, счёт всё рос и рос, сметая минуты и часы с прилавка вечности. А сама Лили застыла где-то между ценой и итогом, не представляя, как и чем будет расплачиваться. Разорвать, спрятать, забыть. Мало ли таких счетов у неё распихано по загашникам памяти? Если как следует покопаться, то там не на один развод набрать можно. Вспомнить только, как она млела в грубоватых объятиях Эйвери. Он шептал ей непристойности и весьма ловко шарил под юбкой. То ночное рандеву казалось ей верхом распущенности, а поцелуи, подаренные в разное время гриффиндорским смельчакам и слизеринским повесам — настоящим приключением. Всё это не более чем застиранные чеки за подкладкой студенческой мантии... Сейчас судьба составляла счёт, который придётся подписывать совсем не чернилами, и даже не слезами. Лили чувствовала кровь. Её грех был именно с привкусом крови. Мамочки, страшно-то как… И не то страшно, что произошло и ещё может произойти, а то, что чем дольше ведьма об этом думала, тем больше менялась. Она избегала визитов к родителям, боялась: вдруг заметят все эти перемены? Но дома было не легче. Про Джеймса Лили и вовсе старалась не думать, хотя, как можно не думать про собственного мужа? Который внезапно — что за блажь? — перестал дежурить в ночную смену, и каждый вечер шел с работы домой, несмотря на уговоры друзей выпить с ними пива. И обнимал ее, грел холодные пальцы своим дыханием, говорил милые глупости… Несмотря на необычно теплую осень, Лили теперь все время мерзла. Днем мерзла, а по ночам металась в их с Джеймсом огромной постели, задыхающаяся, шепчущая что-то неразборчивое, вся в испарине. Сколько бы ни пыталась потом припомнить, что же снилось ей — ничего не выходило, только обрывки какие-то. Джеймс — на грязном полу какой-то хибары, весь в крови. Жар огня, крики толпы, боль и отчаяние. И лицо. Красивое, холодное. Его лицо. Просыпалась от того, что муж тряс ее, и тут же жалась к нему, цепляясь за плечи, жадно целуя, пытаясь найти спокойствие в его прикосновениях, его сосредоточенности на ней, но все бесполезно… Сколько раз, прикурив сигарету, она крутила в руках брошенную в тот вечер ей под ноги зажигалку, сколько раз уже тянулась выбросить — и не могла разжать пальцев. Глупая, глупая Лили… Ей казалось, будто она случайно наступила в лужицу, а та вдруг обернулась трясиной, и теперь засасывала ее не спеша, будто смакуя. И никакая магия тут не поможет, и зельями не обойдешься.

Наконец, к исходу седьмого дня, когда от никотина уже слегка подташнивало, Лили решилась. Втиснулась в подобие делового костюма, накинула свою любимую мантию, последний раз посмотрелась в зеркало — потускневшее стекло нахально подмигнуло в ответ и отвесило комплимент на французском. Большая стрелка часов вздрогнула, дернулась, перемещаясь по циферблату, зажигалка в руках девушки завибрировала, а в следующее мгновение рыжие волосы смешались со звездной пылью, тонкие пальцы переплелись с корнями Дерева, и она падала, падала…

Пока не приземлилась на мягкий бежевый ковер, прямо на четвереньки. Отдышавшись, Лили поднялась на ноги. Пригладила растрепавшиеся волосы, отряхнула мантию. Немного подумав, сняла ее — в комнате было тепло, даже жарко.

— Какая попка, — услышала она вдруг низкий голос откуда-то сбоку. — Так бы и съел.

Обернувшись, Лили увидела совершенно незнакомого ей человека. Волосы какого-то странного цвета — то ли серого, то ли сизого. Трехдневная щетина. Мужчина сидел на высоком, широченном подоконнике, прислонившись к оконной раме. Его взгляд лениво скользил по девушке, словно ощупывая, и та инстинктивно сделала шаг назад.

Незнакомец ловко спрыгнул на пол и двинулся вперед. Выхватив палочку, ведьма выставила ее перед собой:

— Кто вы? Что вам нужно?

Мужчина остановился, оскалив зубы в улыбке. Теперь Лили отчетливо видела его глаза — карие, с черным зрачком, обведенным золотой каемкой. Неожиданно стало страшно. Она сделала еще шаг назад и, наткнувшись на софу, оказавшуюся позади, неловко приземлилась на нее. Юбка задралась, открывая стройные бедра, затянутые в шелк чулок.

— Никак испугалась, цыпочка? — хриплый смех эхом раскатился по комнате.

Девушка молча шарила рукой по кожаной обивке.

— Твоя деревяшка тебе не поможет, — он двинулся вперед, но не по прямой — по дуге, обходя диван слева. Эти крадущиеся шаги напоминали Лили движения хищника.

Она наконец-то нашла палочку и сжала ее в кулаке, почувствовав себя на порядок увереннее.

— Не подходи. Или…

— Или? Что ты сделаешь тогда?

— Остановлю тебя, — четко выговорила ведьма, лихорадочно перебирая в памяти заклинания в поисках подходящих.

Мужчина снова рассмеялся, и она с ужасом заметила, что золотые ободки его зрачков стали шире:

— Уверена? А зря…

Лили не стала дожидаться окончания фразы и запустила в противника серией оглушающих и парализующих заклинаний. И ни одно — в цель, прыжок — незнакомец рядом. В следующую секунду палочка словно выскользнула из крепко сжатых пальцев хозяйки и отлетела куда-то к окну. Нападавший навалился на нее всем телом, вжимая в мягкую спинку софы. Слишком сильный. Слишком опасный.

— Проиграла — плати, — пуговицы, затрещав, разлетелись, и блузка распахнулась, открывая путь к женскому телу. Сильные руки стиснули ее грудь, сжимая, сдавливая, — м-м-мягкая, — нечеловечески шершавый язык царапнул кожу. — Сладкая.

Лили прикусила губу, пытаясь сдержаться, не закричать — почему-то чувствовала, что это только еще больше раззадорит насильника. Ломая ногти, она пыталась ухватиться за что-нибудь — все равно за что, лишь бы удержаться, не оказаться лежащей, крепко прижатой к уже нагревшейся коже обивки тяжелым мужским телом. Ее пальцы скреблись по софе и вдруг, случайно скользнув по бедру, обтянутому чулком, наткнулись на тонкую рукоятку. Как же она забыла? Лили схватилась за стилет, всего полчаса назад заткнутый за резинку чулка и ткнула в бедро, провернув оружие в ране, чувствуя, как лезвие входит в плоть, разрезая, разрывая все на своем пути. Мужчина резко выдохнул ей прямо в ухо, но хватку, как надеялась девушка, не ослабил, напротив, прижал еще теснее и схватил за руку.

— Меня уже столько раз пытались убить, — тихо произнес он, — и ни у кого еще не вышло.

Лили молчала. В его голосе было столько пугающей силы, что ее затошнило от страха. Вытащив из себя стилет, незнакомец нажал ей на руку, заставляя поднести клинок к лицу. По комнате поплыл сладковатый запах крови.

— Оближи.

— Что?! — взвизгнула девушка.

— Тебе понравится, крошка. Не стесняйся, оближи, — выдохнул он ей прямо в ухо.

А потом острые зубы коснулись ее шеи, почти нежно прикусывая тонкую кожу, оставляя следы — как метку, как знак собственности. «На тропинке возле речки

как-то встретил волк овечку…» — откуда-то у Лили в сознании всплыла детская песенка. Она и чувствовала себя сейчас той овечкой — беззащитной, уязвимой. Запах его вожделения окутывал, дурманил голову, проникал в легкие, заставляя задыхаться, пробуждая ответную реакцию. Жаркая волна прокатилась по телу, тяжестью улеглась внизу живота, каплями влаги стекая между ног… Нет!

Резко изогнув шею, ведьма с силой мотнула головой вперёд, тут же услышав ответный рык боли и ощутив, как ослабела хватка рук, удерживавших ее. Крутясь и извиваясь, она повторила удар по носу, а потом, все так же наугад, брыкнула ногой, попав своему врагу по коленной чашечке. Но мужчина от второго удара по лицу лишь скривился, не проронив ни звука, и рывком подмял Лили под себя, коленом раздвигая ей ноги. Кровь из его разбитого носа капала на лицо, стекала по щекам. Лили уворачивалась, тогда тяжёлые капли попадали ей на шею, впитывались в волосы.

— Ты мне нос разбила, сучка, — его глаза были так близко, и ведьма с ужасом смотрела, как исчезают последние коричневые пятнышки на расплавленном золоте радужки. — За это тебе придется... — его слова оборвал звук открывшейся двери.

— Грейбэк, тебя Лорд зовет, — Лили узнала этот голос сразу, и ей вдруг стало легко, так легко, что даже глаза закрылись. Так давно она не слышала его, и даже не думала, что может так обрадоваться. Грейбэк недовольно зарычал:

— Лорд подождет! У меня здесь…

— Вот сам и скажи ему об этом, а меня — уволь. И убери кровь — Нарцисса закатит мужу истерику, когда увидит, что ты здесь устроил.

В следующее мгновение тяжесть, придавливавшая ее к дивану, исчезла. Хлопнула дверь. Медленно, очень медленно девушка приоткрыла глаза. Он стоял напротив, скрестив руки на груди, рассматривая ее. Всего год прошёл с выпускного. Когда он успел превратиться из нескладного подростка в мужчину? Ничего юношеского не осталось в этих поджатых губах, со щек исчез нежный пушок — они были гладко выбриты и отливали синевой, волосы стали длиннее, но теперь лежали на его плечах чёрными змеями, а не торчали из-за ушей сальными патлами. Это не прибавило ему ни грана красоты: по-прежнему отталкивающее, угрюмое выражение лица, сухой блеск глаз. Все те же длинные ресницы — Лили никогда не понимала, зачем мужчине такие, и завидовала, и говорила ему об этом. Только раньше… он никогда не смотрел на нее так. Из жалкого, трогательного и озлобленного детёныша вырос сильный, некрасивый и опасный зверь. Сознание постепенно прояснялось, и, попытавшись стянуть на себе лишенную пуговиц блузку, ведьма хрипло прошептала:

— Северус… Что ты здесь делаешь?

— Странный вопрос, — теперь в его взгляде отчетливо читалась насмешка. — Ты же меня сама сюда отправила.

— Я?! — Зеленые глаза расширились в недоумении. — Да я даже не знаю, где…

— Что, портключ был не подписан? Какая неприятность, — Снейп развернулся и направился к высокому трельяжу, стоявшему в углу комнаты.

— А откуда ты знаешь про портключ? — удивление в голосе Лили сменилось подозрительностью.

— Так уж случилось, что твой маленький грязный секрет стал известен кое-кому из моих дружков-Пожирателей. Или ты думаешь, что можно попасть в чужой дом незаметно для его хозяина? — звякнуло стекло, раздался характерный звук льющейся в бокал жидкости. — Выпьешь? — мужчина вновь повернулся к ней, вопросительно изогнув бровь.

— Виски? Ты же знаешь, я не пью виски, — это прозвучало бы почти куртуазно, если бы у неё так не клацали зубы.

— Да? Я забыл. И потом, люди меняются, как мы теперь оба знаем, — он знал не только это. Знал, что она любит желтые розы, сотерн и французские духи с запахом лета. Что у нее на коленке шрам в три сантиметра длиной, оставшийся на память о неудачном прыжке с качелей. Что она терпеть не может длинные вступления и овсяную кашу. Когда-то он знал о ней больше, чем кто-либо другой. Неужели… так легко забыл?

— Когда-то я думал, что знаю тебя. Потом обнаружил, что ошибаюсь, — Северус смотрел в окно, словно там, снаружи, происходило что-то очень важное для него.

— Как ты могла? — слова были сказаны необычайно тихо, словно выдохнуты в тишину комнаты; для Лили они звучали четкими, почти звонкими фразами. — Ведь знала, что ты для меня. Знала, что я на коленях готов проползти весь путь из слизеринского подвала к гриффиндорским звездам, лишь бы ты меня простила. Одно слово… Всего одно слово я у тебя просил. Одним словом ты могла все изменить. И не захотела.

Легкий стук хрусталя о гладкую деревянную поверхность теряется между частыми ударами сердца. Она хочет возразить, хочет бросить ему в лицо свою обиду, все еще живущую где-то внутри — смотри, это не я, я не виновата, это ты сам выбрал, ты меня с грязью сравнил тогда, ты все испортил, не я… Но слова почему-то не выходят, липнут к языку, и Лили облизывает свои пересохшие губы, и чувствует не вкус какао, обещанный рекламой помады, а полынную горечь.

— Но и тут я тебя оправдал, — Как получилось, что он уже рядом? И в упор смотрит на нее, будто в поисках ответа на незаданный вопрос. — Сам себе объяснил: она честная, чистая, для нее нет середины — все или ничего. Думал, ты — ангел… Где же твои крылья? Пылятся под кроватью?

От него пахнет все теми же травами: боярышник — чай, который до сих пор заваривает мама; ветивер — зелье спокойствия, которое Лили сварила на третьем курсе вместо подарка на Рождество; стиракс — их курсовой проект. Лицо Северуса так близко, и она смотрит, смотрит, забыв, что пришла сюда совсем за другим; оказывается, она так соскучилась по всему, что осталось за той захлопнувшейся дверью, что готова поверить, и простить, и даже забыть, хотя бы на время. И пальцы, стискивающие тонкую ткань блузки, разжимаются, чтобы коснуться его щеки.

— Я считал себя плохим парнем, — он прижимает её ладонь к своей щеке, и она чувствует движение, когда он продолжает говорить. — Оказывается, я был недостаточно плох для тебя. Всего-то и надо было: не ждать, затаив дыхание, что когда-нибудь ты все поймешь и, — другой рукой Северус резко притягивает Лили к себе, буквально выдыхает ей в лицо, — наконец-то позволишь прикоснуться к тебе, — его губы такие нежные, и она откидывает голову, закрывая глаза, и не понимает, почему поцелуй кажется таким сладким. Может, потому, что грех всегда сладок. А может, потому, что мальчик и девочка повзрослели. — Надо было просто позвать тебя на ночную прогулку и оказаться настойчивее, чем ты ожидала. Не слушать твоих отговорок. Просто поцеловать, — настойчивые губы опускались все ниже, словно выжигая полоску на ее шее, — сюда, потом погладить, — его рука скользнула под блузку, — здесь. Тебе же нравится это, Лили, я вижу, нравится…

Если бы обстоятельства были другими, если бы мужчина был другой, она бы собралась и ответила: что-нибудь остроумное, может даже холодно-язвительное. Но Северус не спрашивал, ему, наконец, не нужно было её разрешение или согласие. Она покорялась ласке этих пальцев. Где-то далеко, на краю сознания мелькнула странная мысль: «Когда он успел стать таким?» Тут же на смену ей пришла другая: «И с кем?» А потом: «Не все ли равно?» А после уже некогда думать, только чувствовать, какой он горячий, как отвратный ледяной ком из её страхов и сомнений переплавляется, и вот её душа уже не мёрзлый шлак, а пылающие угли. Лили, наконец, впервые за последнее время стало по-настоящему тепло. И не остановиться, не удержать в себе — она пылает так, что белеет в глазах, и уже нет сил выгибаться в объятиях, а только прижиматься, желая согреть его тем пламенем, что так и не загорелось для них обоих в школе. В камине стрельнуло, на ковёр посыпались искры, сноп их взлетел к небесам…

…и оказалось, что диван хоть и дорогой, но очень неудобный, поскольку прямо в левую лопатку очень больно упирается что-то. Пружина, наверное... Юбка по-прежнему на ней, если можно так назвать измятый свёрток ткани на талии. Когда ведьма успела расстаться с остатками блузки и нижним бельем, вообще непонятно. И совершенно неважно. Слишком хорошо ей сейчас, так хорошо, что хочется зажмуриться, уткнуться Севу в плечо и остаться здесь навсегда. Ну, хотя бы на несколько часов. Может быть, и правда у них могло что-то получиться? Может, и сейчас еще… не поздно?

Она повернулась и… пустота. Северус, уже застегнутый на все пуговицы, стоял и смотрел на нее сверху вниз. Лили почему-то стало неуютно. Она почти открыла рот, чтобы спросить, что случилось, когда маг вдруг нехорошо усмехнулся:

— Выходит, тебе и правда все равно, с кем. Прав был Люциус — грязь у тебя в крови. Каким же дураком я был…

И уже от самой двери, не оборачиваясь:

— Лорд просил передать, что сегодня занят, а посему отменяет встречу. Ему не до тебя.

Шаги давно затихли в коридоре, а слезы все текли и текли по ее щекам. Ничего не осталось: ни недавнего тепла, ни чувств, ни мыслей — только одна фраза, монотонным напевом крутящаяся в голове: «Что же я наделала? Что же я наделала?»

По коридорам Малфой-мэнора медленно шел мужчина в черной мантии. Портреты на стенах с интересом рассматривали его, а одному, особо удачливому, удалось уловить несколько слов, явно не предназначавшихся для чужих ушей:

— Сны… неплохая привязка… да, он мне поможет…

Повернув за угол, маг едва не столкнулся с хозяином особняка.

— Люциус, ты как нельзя кстати, — тяжелый взгляд темных глаз. — Наша гостья уже уходит. Не сочти за труд указать ей дорогу.

— Конечно, мой Лорд, — Малфой коротко поклонился и отправился исполнять возложенную на него обязанность.

Он оказался прав. Связь крепла с каждым днем. Размытые картины обретали чёткость, насыщались эмоциями, и он был уже почти готов нащупать собственный путь в мир грёз. Тайную тропу по Запретному лесу её желаний. Сын был отличным проводником в мир снов своей матери. В том, что родится мальчик, маг не сомневался. Не должно слабому женскому телу являть собой вместилище для той силы, что ожидает его наследника...

А потом пришла темная, беззвездная ночь. Последняя ночь июля, истомившего острова неожиданной жарой. И закрывая глаза, Лорд уже знал: сегодня его сын появится на свет.

Это было похоже на скольжение внутри чужих воспоминаний. Всё объёмное, как в думосбросе, но ты не невидимый зритель, ты – непосредственный участник. Сон, такой отчетливый, яркий –симфония звуков, запахов, ощущений. Шуршание камешков под ногами, аромат скошенной травы, твёрдая грань тёплого дерева в руке. Мужчина разжал кулак и увидел на своей ладони простой, грубо вырезанный крест. Усмешка, скользнувшая по губам, на мгновение исказила правильные черты, придав священнику неожиданное сходство с Абигором.

Обратив лицо к небу, словно для молитвы, он на мгновение замер, а потом, усмехнувшись, зашагал к сараю, стоявшему в некотором отдалении от прочих строений. Судя по солнцу, время послеполуденное, самый зной, но ему не было жарко под палящими лучами, несмотря на шерстяной плащ, тщательно затянутый кожаным поясом. От быстрых движений капюшон сполз с головы, открывая длинные, до плеч, черные волосы.

Дремавший у входа добровольный стражник из числа деревенских испуганно подскочил, получив пинок по ребрам. «Я всего на минуточку и прилег-то», — забормотал он свои оправдания, но тут же был остановлен суровым взглядом. Дверь будто сама распахнулась перед молодым священником и так же, сама, захлопнулась за ним. Стражник перекрестился, облегченно выдохнул и снова устроился поспать под ближайшим дубом, справедливо рассудив, что, пока святой отец пребывает в сарае, охрана не нужна.

После яркого солнечного света глазам потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к сумраку. Наконец очертания фигур в дальнем углу обрели резкость. Их было двое: мужчина и женщина. Мужчина полусидел-полулежал, привалившись спиной к глиняной стене. Лицо, при виде которого встречные красотки еще вчера заливались краской и глупо хихикали, теперь было обезображено побоями; окровавленные волосы слиплись. Рядом, держа его за руку, съежилась женщина, шепчущая что-то несвязное. Платье, порванное в нескольких местах, сползло с плеча, обнажая молочно-белую кожу, чуть припорошенную бледными до прозрачности веснушками. Спутанные волосы закрывали лицо, и священнику захотелось отвести темно-рыжие пряди в сторону, чтобы заглянуть ей в глаза. Странное желание, оно вдруг поглотило его, подчинило себе.

– Все еще надеешься, – словно со стороны услышал он свой голос.

Женщина испуганно вскинула голову:

– Что с моим сыном? Святой отец, умоляю, скажите, что с ним?

– Он жив. Пока. А вот что с ним будет дальше…

В глазах, кажущихся огромными на бледном лице, мелькнул огонек узнавания:

– Том? Это ты? Наш новый священник – это ты?

Она вдруг слабо улыбнулась; улыбка эта казалась даже неуместной здесь, в сарае, пропитанном запахами железа и крови.

– Слава Богу, – женщина попыталась было подняться, но ее сил хватило лишь на то, чтобы встать на колени. – Ты ведь поможешь нам, Том?

– Я священник, Лили. Я поклялся в верности Господу нашему, – безразличным тоном ответил мужчина. – И ты хочешь, чтобы я помог колдуну и ведьме?

Зеленые глаза непонимающе смотрели на него:

– О чем ты, Том? Какой из Джеймса колдун? Он просто…

– Все лошади, подкованные твоим мужем, пали, — перебил ее доминиканец.

– Но и остальные тоже! Засуха, вода гнилая, — в последней попытке что-то объяснить всхлипнула крестьянка.

– А это уже твоя работа. Ничто не спасет вас от костра. Пока не поздно − покайся, дабы с чистой душой предстать перед Отцом нашим.

Лили растерянно развела руками:

– Но я… Я ни в чем не виновата!

– Ты грешила, Лили. Еще девчонкой согрешала со мной взглядом, обещанием, своими улыбками, а потом предпочла другого, – правильные черты его лица словно застыли ледяной маской.

– Том, мы детьми тогда были, – сбивчиво начала женщина, – я ничего плохого не хотела…

Мужчина молча смотрел на нее. Под этим взглядом, холодным, изучающим, ей стало вдруг неуютно; она попыталась стянуть края прорехи, слишком сильно открывавшей грудь.

– Том! – слеза скатилась по щеке, за ней другая, – ради моего ребенка, помоги мне! Ему еще года нет, как же я оставлю его одного!

– Ребенок, – задумчиво протянул священник. – Младенцы невинны по своей телесной слабости, а не по душе своей. Впрочем, еще не поздно воспитать твое дитя в смирении перед Господом.

– Умоляю! – в ее голосе уже отчетливо были слышны рыдания. – Мой малыш… ему не выжить без меня…

– Знаешь, в чем тяжесть греха? В конечном счете, всегда страдают невиновные, – почти ласково улыбнулся мужчина. – Помочь я вам не смогу, даже если вдруг и захочу. Твои просьбы бессмысленны. Разве только, – задумчиво добавил он, – устроить, чтобы перед тем, как запылает костер, вас задушили. А ребенка спрячу…

Лицо женщины озарилось надеждой. Она оглянулась на своего мужа, но тот лежал, отвернувшись к стене, и невозможно было понять, спит ли он на самом деле или, все же, слушает.

– Но что я получу взамен, Лили?

– Что ты… – отчаяние отразилось на бледном лице. – У меня ничего нет, Том. Наш дом сожгли, и Джеймс…

– Тебя, Лили. Я хочу тебя.

Слова будто вспороли воздух и замерли, застряли в нем.

– Решай быстрее: времени осталось не так уж и много. Все теперь от тебя зависит. Насколько ласковой будешь, как сильно раскаешься.

Женщина глухо всхлипнула в ответ. Ее взгляд метнулся к мужу, потом вернулся к лицу священника. Что-то словно надломилось в ней, и, едва шевеля губами, она выдавила из себя тихое «Хорошо». От стены донесся сдавленный стон.

– Раздевайся.

– Джеймс… Пожалуйста, не при нем, – тонкие пальцы сжали ткань платья у самого ворота, – я все сделаю, все, только не при нем, только не здесь…

– Раздевайся. Или ты передумала?

По-прежнему стоя на коленях, она послушно распустила шнуровку, и ткань безропотно скользнула вниз, обнажая выпирающие косточки ключиц, затем грудь, все еще высокую, несмотря на выкормленное ей дитя, слегка округлый живот, треугольник волос, пламенеющий между бедер. Женщине все же пришлось подняться на ноги, чтобы окончательно избавиться от одежды. Она так и осталась стоять: не отводя взгляда от земляного пола, слегка пошатываясь, безвольно опустив руки, даже не пытаясь прикрыться ими. Эта послушная, покорная Лили была ему неинтересна, но каждое начатое дело требовало завершения – и мужчина двинулся к ней, на ходу сбрасывая с себя плащ. Подойдя вплотную, он протянул руку и отвел в сторону локон, спадавший женщине на лицо, заправив его за ухо. Пальцы другой руки ласкающим движением прошлись по упругому полушарию груди, задев темно-розовый сосок, спустились ниже, и, едва коснувшись живота, погрузились в ворох ярко-рыжих завитков. Его жертва вздрогнула, но тут же снова замерла.

– Смирение тебе не к лицу, – шепнул он ей на ухо. Длинные, изящные пальцы снова погладили молочно-белую грудь, а затем сжались, заставив женщину вскрикнуть от боли. Том поймал этот крик губами, впившись в ее рот. Она попыталась вырваться, но мужчина притянул ее к себе, крепко ухватив за бедра:

– Такой ты нравишься мне больше.

В следующее мгновение он оттолкнул ее; не удержавшись на ногах, Лили упала. Мужчина опустился на колени, распуская пояс штанов, впился пальцами в ее бедра, резким движением развел их в стороны, раскрывая, будто раковину, и одним толчком ворвался в нее.

Он размеренно двигался, то выходя на всю длину, то вновь погружая свой член в мягкую плоть, раздвигая ее, разрывая, ожидая сопротивления. Но женщина лежала неподвижно, глядя в потолок, и только слезы, стекавшие по ее щекам, свидетельствовали, что она все еще жива.

Слишком просто. Слишком легко.

Мужчина остановился и склонился к ее губам в поцелуе, теперь почти нежном, одновременно начав ласкать грудь, на которой уже явственно проступили багровые отметины. Он будто точно знал, где и как касаться тела Лили, заставляя ее испытывать удовольствие, смешанное с ужасом: погладил большим пальцем сосок, тут же отвердевший под его прикосновениями, слегка царапая прочертил ногтем линию от впадинки между грудями до пупка, хозяйским жестом накрыл ладонью живот. Его пальцы скользнули еще ниже, и женщина испуганно ахнула.

– Что ты делаешь? – она задергалась, пытаясь вывернуться, сжать бедра, но мужчина только рассмеялся, без труда поборов это сопротивление; сведя ее запястья вместе, прижал их к полу одной рукой, а ладонь другой опять легла на низ живота женщины. Легко коснувшись пальцами треугольника волос, мужчина коротко надавил на чувствительную точку, скрывавшуюся в рыжих завитках. Отпустил. И снова надавил.

– Не надо… Пожалуйста… Я не хочу…

Продолжая ритмично двигать пальцами, он лизнул тонкую шею, так беззащитно открытую его жестокой ласке, затем, прочертив влажную дорожку по груди, коснулся напряженного соска и начал играть с ним, то облизывая, то мерно посасывая.

Дыхание его жертвы участилось; она уже не сопротивлялась ему, но все еще пыталась бороться со своими ощущениями. Мужчина усмехнулся: он чувствовал, что выиграл. Как всегда. Задвигав пальцами чуть быстрее, он переключил свое внимание на другую грудь и, впившись в нее поцелуем, прикусил плотный комочек соска. От неожиданности и боли женщина хрипло вскрикнула и распахнула глаза, встретившись взглядом со своим насильником. В следующее мгновение он вторгся в ее сознание, наполняя его почти животным желанием. Лицо Лили исказилось в мучительной гримасе, но все попытки противостоять этой атаке были тщетны. Сердце ее билось все быстрее, бедра теперь не сжимались, а подавались вперед. Навстречу мучительным прикосновениям.

– Ты хочешь этого, Лили. Всегда хотела, – выдохнул мужчина ей прямо в ухо. – Давай, скажи это.

Его палец погрузился в нее, и женщина едва слышно застонала. Мгновение пустоты – и уже два пальца задвигались в ней, неторопливо, но с достаточной силой, чтобы удерживать ее на самом краю бездны, на шаг от оргазма.

– Пожалуйста, – ее голова бессильно откинулась назад, тело судорожно выгибалось, пытаясь достичь избавления.

– Ты же хочешь, чтобы я трахнул тебя, – он расставил пальцы внутри нее, и это движение было как обещание столь долгожданного чувства наполненности, – так скажи это. Признайся сама себе.

Ее губы кривились, пытаясь удержать слова, но желание выиграло поединок с волей.

– Хочу, – простонала она, – ты победил, Том. Я хочу тебя.

Ладони мужчины с тихим шлепком легли ей на бедра, приподнимая их и разводя еще шире, а затем одним резким движением он погрузился в неё, заставив ахнуть от облегчения, смешанного с болью. Крепко удерживая женщину, ее мучитель задвигался, вынимая член почти до конца и с силой вгоняя его обратно. Всхлипывания сменились стонами, она все сильнее подавалась к нему, обвивая ногами, пытаясь прижаться, потереться об него. Но Том продолжал неторопливо вбиваться в податливое тело. В какой-то момент он дотянулся до припухшего соска и, сжав его пальцами, потянул. Издав приглушенный крик, женщина вытянулась струной. Еще несколько толчков – и, удовлетворенно вздохнув, мужчина поднялся, отряхивая налипшие на штанины соломинки.

Если бы кто и заглянул в сарай некоторое время спустя, то вряд ли заметил бы что-то необычное. Священник задумчиво смотрел на женщину, сидящую на полу. Она обхватила себя за плечи, трясясь, словно в ознобе:

─ Я все сделала, Том. Все, что ты хотел...

─ Ты меня бросила. Возможно, я бы простил тебя, будь ты верной женой, соблюдающей брачные обеты. Но ты предала и своего недалекого муженька. Так скажи, Лили, почему ты выбрала не меня?

Но женщина будто не слышала, лихорадочно повторяя:

─ Я все сделала, Том. Все, что ты хотел, сделала. Теперь ты спасешь его? Спасешь моего мальчика?

─ Молись Отцу нашему небесному, Лили.Господь милосерден.

─ Ты же обещал! ─ взвыла она словно раненый зверь. ─ Обещал!

─ Я? Я тебе ничего не обещал.

Когда дверь за ним захлопнулась, рыдающей Лили показалось, что это стукнула крышка гроба.

Маг будто вынырнул из одного сна, чтобы тут же провалиться в следующий. Воскресное утро. Деревенская площадь, заполненная людьми. Два столба, у которых грудой свалены дрова. К одному привязан мертвый уже мужчина. У второго рвется из веревок женщина. Черноволосый малыш извивается, пытаясь выскользнуть из крепкой хватки священника, и тянет руки к матери. Вот опускаются два факела, и пламя легко перекидывается на сухие поленья, лижет женщине ноги, взбегает вверх по ее юбке, ласково гладит темные пряди рыжих волос… Вскоре Тому надоело смотреть на красивое прежде лицо, корчащееся от боли, слушать стоны и мольбы, плохо различимые за шумом толпы. Все так же молча он надвинул капюшон своего плаща, отошел к ближайшему дому, завернул за угол и почти беззвучно растаял в воздухе.

Тем же вечером в монастыре подле Ньюкасла появился ещё один беспокойный воспитанник. Кто он, и откуда взялся, известно было лишь настоятелю, но отец Джонас справедливо считал, что многие знания ведут к многим же печалям, а потому не спешил делиться тайной ни с братьями-монахами, ни позже с подросшим Гарольдом. Имя это, как и средства на воспитание ребенка, были оставлены неизвестным в шерстяном плаще, лицо которого надежно скрывал капюшон.

______

Абигор, Элигор, Элигос (лат. Abigor, Eligos) — пятнадцатый Дух «Lemegeton» (трактат о духах). Великий Герцог Ада, появляется в образе прекрасного рыцаря на крылатой лошади, несущего копьё, знамя и змея. Стоит во главе 60 легионов Ада.

Знает все премудрости ведения войны, обладает даром пророчества. В отличие от большинства демонов, очень симпатичен внешне