Дождь, тоска, плавно перетекающая в депрессию, и бутылка вина, такого же красного, как опавшие лепестки розы. Слабый, едва заметный огонек трепещет в камине, перепрыгивая с одного уголька на другой. Темнота, верная моя спутница, укутывает собой, затягивая в вихрь спокойных, но в тоже время сумасшедших мыслей и желаний. Специфический, но отнюдь не противный запах зелий, варившихся в лаборатории, радует мое обоняние. Хотелось раствориться во всем этом, но жизнь, как всегда, наказывает меня, не позволяя достигнуть желаемого.
Прошло полгода после Последней Битвы. Физические раны уже зажили, а вот душевные, более глубокие и болезненные, только покрылись едва ощутимой коркой бессильной рассудительности, — от невозможности и нежелания, что-то менять. Жизнь, вернувшись в прежнее русло, снова стала состоять из обыденности, ничего не значащих решений, касающихся только тебя самого и не влияющих на что-либо еще, да ненужности, к которой приходится привыкать заново.
Теперь я принадлежал самому себе, не связанный ни какими обещаниями, или, хуже того, клятвами, но я не могу сказать, что это радует, — ведь я потерял цель жизни.
Мои цели, мечты, стремления и идеалы… какими ложными они были, — как это вино, дающее лишь фальшивое забытье. Заблуждение преследовало меня всю жизнь. Сначала слепая любовь к Лили и надежда на то, что когда-нибудь она будет взаимной; потом принятие Метки и служба у Темного Лорда. И то и другое было ошибками, вытекающими одна из другой, и обе послужили толчками к разрушению столь кропотливо построенной жизни. Вера во всемогущество Дамблдора, а потом его предательство... Все это… ломает.
Внезапный стук в дверь прерывает неизменно лаконичный и пресный поток мыслей. Интересно, кого занесло в мои подземелья? Лицезреть лица утешителей «бедного, храброго профессора Снейпа» не хотелось до рвотных позывов. Но все-таки остатки воспитания не позволили мне проигнорировать настойчивую просьбу.
— Войдите.
Я бы мог догадаться, что ко мне пожалует очередная «утешительница» — Гермиона Грейнджер. Девочка с героическим прошлым и блестящим будущим, как считают абсолютно все мои коллеги. Как всегда, я не вхожу в число «абсолютно всех». Безусловно, она умна, порою даже слишком, и надо признать, красива. Но ее судьба уже решена, я хорошо вижу, чего в ней никогда не будет. В ней будет практически все, все, кроме врожденного таланта, потому что его нельзя выгрызать зубрежкой, его можно только получить в подарок. А без него… Любовь — глупая и наивная, причем обязательно до гроба; дети — штук пять маленьких рыжих Уизли; может, даже какая-никакая карьера в третьесортном отделе Министерства Магии. Вот что ждет лучшую студентку Хогвартса. И она будет счастлива, потому что должна, потому что так положено.
Уже сейчас Грейнджер превращается в занудное существо, пока еще отягощённое знаниями, но которое вскоре обязательно растеряет их по самой обыденной причине — по ненадобности. Действительно, зачем домохозяйке знать Высшее Зельеварение, ведь новый рецепт супа намного полезнее, не так ли? Вместо древних манускриптов, хранящих в себе мудрость веков, девчонка перейдет на любовные романы, которые дарят несбыточную мечту и убирают с лица последние следы интеллекта. Со временем поменяется ее запах: от задорного, страстного и «умного», к безразличному, увядающему, к запаху кухни, который не вывести даже самыми сильными духами.
Она хочет что-то сказать, но молчит, сомневается в правильности своего решения. Ее запах, пока еще свежий и игривый, но уже испорченный дешевым парфюмом а-ля Молли Уизли и смешанный с запахом вина, разлитым в воздухе, щекочет мне ноздри. Грейнджер, пытаясь сосредоточиться, по привычке закусывает нижнюю губу и уводит глаза в сторону, дабы не встречаться с моим тяжелым темным взглядом, но в тоже время цепляется за него, как за спасительную нить. Наконец, она говорит, и говорит сущую банальность, которая произносится сотни раз на день, потеряв от этого истинный, великий, проникновенный смысл:
— Я вас люблю, профессор.
Ждет ответа. А зачем? Неужели она не понимает, что он будет отрицательным? И не потому, что это будет правильным, высоконравственным, не потому, что я стар, беден или плох для нее. А потому, что мне никто не нужен, кроме бутылки крепленого вина, которое позволяет получить единственное, что ценно для меня — свободу, пускай даже мнимую и неосязаемую.
Я знаю, что все это ненадолго… Даже если я найду «любовь», она не будет мне нужна, даже на одну ночь, потому что она потухнет, упадет в пропасть повседневности, из которой выхода пока не придумали.
Гермиона, как бы это странно ни звучало по отношению к восемнадцатилетней девушке, изжила себя, потеряла смысл жизни, стала на доску с жалкими посредственностями, вроде ее обожаемого Уизли, перестала нуждаться в какой-то высшей цели, ограничивая себя низшими желаниями.
Так вот, девочка, зачем ты мне нужна? Два человека, потерявших цель, не должны быть вместе…
Vova
