Ноктюрн дома на площади Гриммо

Влекомые похотью плоти, они забывают о чужом присутствии. Падает снег, скрывая от людских глаз мостовые Лондона, пряча их холодный блеск под своим одеялом, что впитывает все звуки и размывает резкие очертания каменно-стальных джунглей, наделяя их мягкими изгибами, свойственными живой природе. Город засыпает, и ночь темнее, чем копоть на его трубах. Тикают часы, а кажется, что многоножки пробрались в его голову, и ползают там, шевеля усиками. Царство сна отказывает ему в убежище. Как правило, именно в этот момент все и начинается.

До него доносится шорох открываемой двери. Он слышал его много раз. Наверное, специально прислушивался. Раньше она приходила к нему. Брала его книги. Возможно, даже искала утешения. Если бы он знал, какое именно утешение нужно мисс Грейнджер, то, реагировал бы иначе. Но тогда он даже и не подозревал о ее желаниях. И сейчас она минует его дверь, пробираясь по коридору к лестнице. Шаги, скрип старинных перил... Когда дверь в комнату, расположенную прямо над его, открывается, до него доносится шепот. И он закрывает глаза.

Он лежит на кровати и водит острым ногтем большого пальца по своей ладони. Царапина. Петля. Разрез. Вырезать рельеф ее сути на мягкой коже. Высекать ее имя, пока алые капли не упадут на безукоризненно белые простыни. Ему слышно, как двое в комнате этажом выше двигаются в унисон.

Наверное, волк оказался более искренним. Легче проявлял нежность. При виде этой пары во рту появлялся привкус желчи. Рука полузверя, касающаяся талии Грейнджер, казалась неестественно худой. Вот его взгляд в очередной раз останавливается на ней, и видно, как расширяются зрачки. Раздуваются ноздри. Жалкое подобие мужчины, вожделеющее золотого ягненка Дамблдора… Омерзительное извращение!

Она пришла, чтобы узнать секреты изготовления антиликантропного зелья. Чтобы стать полезной. Тогда она впервые за неделю заговорила с ним. Теперь он не может не представлять ее растерзанное тело на белом снегу. И дорожка кровавых следов, тянущаяся к калитке дома 12 на площади Гриммо.

Наверху пружины кровати скрипят, точно измученные заводные сверчки. Он обхватывает измазанной кровью рукой свой собственный член, и дыхание перехватывает от жара и влаги. В тот же момент она вскрикивает, будто это его плоть входит в нее. Он подстраивает ритм поглаживаний под ее голос. Вверх, вниз. Да, вот так, зверюга, вот так... Не спеши. Продли удовольствие для нас обоих. Она всхлипывает, умоляя. На секунду он может поверить, что ее тепло, ее удовольствие — все это для него. Вторая рука сжимается в кулак, а бедра приподнимаются, отрываясь от матраса.

Он не показал ей своих записей, только продиктовал ингредиенты. Впрочем, она всегда быстро схватывала и вскоре обзавелась собственными конспектами по этой теме. Когда она размешивала зелье, он кивнул, наблюдая за ее лицом. Ее глаза, золотисто-карие глаза. Он стоял рядом, пока она разливала варево по фиалам, не замечая изучающего взгляда. Даже странно, что она не увидела ошибки в рецепте. Почти неожиданно.

А теперь голос волка сплетается с ее. Толчок — стон, толчок — стон… Он слышит каждый вздох, каждый шлепок плоти о плоть. С тем же успехом они могли бы делать это и в одной комнате с ним. Уже месяц каждую ночь он слышит одно и то же. Скоро она… о, да… раздаются прерывистые ахи, когда он вцепляется в ее бедра, трахая как последнюю шлюху. В сущности, она и есть шлюха.

Его рука двигается все быстрее, лицо искажено. И вот наступает сладкий миг оргазма, наполняя комнату бледным сиянием, ласкающим кожу, освещающим окровавленную головку члена. Стоны, доносящиеся сверху, становятся рыком, а высокие всхлипы удовольствия сливаются в один единственный наполненный ужасом крик.