Такого тёплого лета не было давно. Был конец июля. На улице стояла замечательная погода. Череда тёплых и ясных дней казалась бесконечной. Солнце светило ярко, путаясь в изумрудной листве деревьев, которые слегка покачивал лёгкий ветерок, не дающий раскалиться земле. На площадях били фонтаны, рождая радуги, в раскинувшееся над Лондоном бездонно-синее небо взлетали стаи голубей. Казалось, даже погода праздновала их победу.
Но у некоторых людей не было времени на празднества.
Зал суда постепенно заполнялся. Прошло чуть больше двух месяцев с тех пор, как Волдеморт исчез навсегда. После недолгих ликований началась охота за скрывшимися от властей и затаившимися Пожирателями Смерти. С этим вполне успешно справлялось аврорское отделение, поэтому у Визенгамота было теперь много работы. Заседания проводились почти каждый день и длились долгие часы.
Во многом благодаря настоятельным убеждениям членов Ордена Феникса во главе с Гарри Поттером, ныне восемнадцатилетним победителем Тёмного лорда, все дела рассматривались очень тщательно, подробно, принимая во внимание все свидетельства, а, когда это требовалось, с допросом при помощи Веритасерума, легилименции и прочими средствами дознания. Всё это проводилось для того, чтобы печальные ошибки правосудия, имевшие место после первого падения Волдеморта, больше никогда не повторялись.
Конечно, министерство наверняка захотело бы ускорить судебный процесс, но благодаря нерушимому авторитету Гарри и доверию, которое после всего случившегося к нему питало население, министр Магии и другие магические чиновники не осмеливались возражать ему. Именно поэтому Гарри присутствовал на всех судебных слушаниях. Он не был включён в состав Визенгамота, но имел право голоса при вынесении вердикта. Это право он использовал только для смягчения приговора. Каждый раз, когда Визенгамот голосовал за казнь через проведение поцелуя дементора, Гарри поднимался с места и обращался к собранию со словами: «Прошу Высокий суд о милосердии!». Эта фраза с незапамятных времён являлась воззванием к старейшинам, вершившим суд в племенах друидов, и, начиная с неё обращение к суду, Гарри всегда просил заменить поцелуй пожизненным заключением в Азкабане. И хотя министр за спиной у Поттера ворчал, что такими темпами Азкабан у них будет переполнен, Визенгамот неизменно прислушивался к словам мальчика, победившего Тёмного лорда, и приговаривал даже самых ужасных преступников к заключению в тюрьму. Именно поэтому в этот раз не было произведено ни одного поцелуя дементора, и ни один убийца и предатель не лишился своей чёрной, продажной душонки.
Так проходили все слушания на протяжении уже целых двух месяцев. Но сегодняшнее заседание отличалось от всех предыдущих. И это можно было почувствовать по напряжённой, ещё более напряжённой атмосфере в зале. Лица присутствующих были ещё мрачнее и суровее, чем обычно, и сосредоточенный гул перешёптываний казался в этот раз тише и угрюмей. Воздух был будто наэлектризован, и Гарри, сидя на своём боковом месте с высокой спинкой, непрестанно чувствовал скользящие по нему, обжигающие взгляды. Но, несмотря ни на что, его лицо оставалось непроницаемым. Хотя один Бог знал, что в эти бесконечные минуты ожидания творилось в его душе.
Наконец, зал заполнился до отказа, и суд готов был начаться. Министр Скримджер дал Перси Уизли последние указания и объявил заседание суда по делу Питера Петтигрю открытым. Высокие тёмные двери в конце зала медленно отворились, и в зал вплыли два дементора, сопровождающие маленького серенького человечка, кажущегося ещё меньше от соседства с двумя высокими чёрными фигурами. Его движения были неловки и растерянны, он путался в кандалах и нервно семенил между своими ужасными стражами, бросая быстрые, настороженные и одновременно с этим отчаянные взгляды на своих судий.
Когда в зале появились дементоры, все присутствующие напряглись и откинулись назад. Гарри же, несмотря на поднимающийся в душе ужас и затопившую всё внутри волну отчаяния неотрывно следил за жалким преступником всё то время, пока дементоры вели его к месту и усаживали на стул, кандалы которого, казалось, вполне охотно заменили те, в которых он пришёл. Затем дементоры также медленно покинули зал, в котором ещё пару мгновений царила тишина. Потом начался суд.
Главным свидетелем в этом деле выступал Ремус Люпин, свои показания также давали профессор МакГонагалл и ранее оправданный Северус Снейп. Бывший профессор зельеварения представил неопровержимые доказательства того, что до последнего момента действовал согласно указаниям профессора Дамблдора и после кончины директора продолжал передавать информацию Ордену Феникса, что подтвердил лично Гарри, а также наставил на путь истинный Дрейко Малфоя, который также получил полную амнистию. Итак, все обвинения Петтигрю были подкреплены подробными свидетельскими показаниями, которые ярко и красочно описывали всю его жизнь.
Показания свидетелей Визенгамот слушал в непривычно пронзительной тишине. Трагическая и ужасающая история была известна им лишь в общих чертах, и, выслушав её от свидетелей, волшебники были впечатлены больше, нежели могли представить, и, глядя на скрюченную фигурку человека в кресле, они не могли поверить, чтобы это жалкое существо могло сотворить такое великое зло. И в их душах поднимался ледяной ужас, а сердца наполнялись непониманием и яростью. Кто-то всё ещё поглядывал на Гарри, вздрагивая при одной мысли о том, каково было ему присутствовать на этом суде.
Всё заседание Гарри сидел неподвижно, сжимая побелевшими от напряжения пальцами подлокотники кресла, и пристально, даже почти не моргая, глядя на Питера Петтигрю, человека, который был повинен в смерти его родителей, который возродил великое зло и которому он некогда спас жизнь. Лицо Гарри осталось недвижным, лишь сильная бледность и плотно сжатые губы выдавали его истинные чувства. В изумрудных глазах застыла боль. Гарри так внимательно наблюдал за Петтигрю, что даже не ощущал жгущей и терпкой волны жалости, которую испытывали к нему присутствующие. Он только смотрел на человека, о жизни которого он так много раз сожалел.
А зал шокировано слушал рассказ Ремуса о том, как он на третьем курсе учил Гарри противостоять дементорам, потому что тот слышал предсмертные крики родителей, и как тот ненавидел Блэка, узнав, что его собственный крёстный, якобы предал его родителей. И как потом рассказывал Гарри о Петтигрю, и как крыса была разоблачена, и как предатель сбежал, и как к Сириусу Блэку чуть не применили поцелуй дементора.
Во время заседания Петтигрю сидел на своём стуле, ссутулившись и опустив голову. Временами он чуть приподнимал её, будто вздрагивая, и не произносил ни звука. Когда Ремус закончил своё выступление, зал долго молчал, разглядывая фигуру подсудимого. В их сердцах не осталось жалости, вердикт был ясен всем.
Скримджер обратился к Петтигрю, спросив, что может он сказать в своё оправдание. Когда к нему обратились, Петтигрю вздрогнул и, подняв голову, испуганно оглядел зал. В его глазах мелькнула надежда, но быстро потухла, когда он встретился взглядом с Ремусом.
Петтигрю заёрзал на стуле, но затем отчаянно покачал головой, давая понять, что ему нечего сказать в своё оправдание.
Скримджер, нахмурив брови, повернулся к залу.
— Итак, кто за проведение поцелуя дементора? — спросил министр.
Другого вопроса никто не ждал. Он был ясен, он был очевиден, как и ответ на него. Вверх медленно стали подниматься руки. Их было много, наконец, в воздух поднялись руки почти всех присутствующих.
Петтигрю с ужасом наблюдал за этим и, когда вверх поднялась последняя рука какой-то пожилой волшебницы, он в отчаянии вскочил с места и запричитал:
— Не надо! не надо! я не виноват, ни в чём не виноват! За что, за что меня убивать?.. О, он был так страшен! Он бы убил меня… — Петтигрю зарыдал. — Я… не хотел умирать!.. Я просто не хотел умирать!..
Его прерывистый голос резанул по ушам судий, на их лицах появилось отвращение. Ни одна рука не опустилась. Когда Петтигрю вскочил, Гарри непроизвольно дёрнулся и нахмурился. Петтигрю неожиданно почти впервые за весь процесс вдруг взглянул на него и, вздрогнув, побледнел.
— Джеймс… — едва слышно прошептал он, делая шаг назад. — Джеймс, Джеймс, прости меня! — Петтигрю замотал головой и неожиданно рухнул на колени. — Я… не хотел… Джеймс, ты всегда был мне другом, ты… ты… всегда защищал меня ото всех, даже от Сириуса, когда он обижал меня… вы говорили, что отдали бы жизни за меня, а я… не смог!.. Джеймс, он ведь пошёл в твой дом! Это я, это я сказал ему, где он!.. Ах, бедная Лили и малыш Гарри!.. Он уже похож на тебя, Джеймс!.. Лорд никого не щадит… и меня… Прости меня, Джеймс! Я вижу тебя каждый день с тех пор… во сне, ты приходишь ко мне!.. И ты спрашиваешь, как я мог?!.. Как я мог вас предать?!.. Ах… Ты никогда не простишь меня! Никогда!.. Ни… ко… гда… — Петтигрю зашёлся в рыданиях.
Зал с ужасом наблюдал за Питером. Тот рыдал на каменном полу. Его всхлипы единственные нарушали гробовую тишину. Наконец, они затихли, и Петтигрю остался, беззвучно вздрагивая, лежать на полу. Зал продолжал молчать. Скримджер был готов вынести вердикт.
Гарри медленно и бесшумно поднялся со своего места. Все взоры в зале тут же обратились к нему. Юноша облизал пересохшие губы. Его сжатые кулаки слегка подрагивали от напряжения. Зал затаил дыхание, ожидая, что он скажет. Гарри ещё раз взглянул на Петтигрю, и в его глазах отразилась неколебимая решимость. Он повернулся к залу. Присутствующие замерли, напряжённо и мрачно. Гарри не чувствовал, как ногти вонзились в кожу, и судорожно вздохнул, прикрыв глаза, а затем вскинул голову и заговорил.
— Я… прошу Высокий суд… о милосердии, — тихим и напряжённым голосом проговорил он. Зал ахнул, не веря собственным ушам. — Я прошу Высокий суд о милосердии, — громче и твёрже проговорил Гарри, обводя присутствующих пристальным, пронизывающим взглядом. — Я прошу заменить казнь помещением в госпиталь св. Мунго, как психически нездорового человека! — воскликнул он.
Казалось, движение в зале исчезло вообще, он не просто замер, а почти умер. Не было слышно больше не только разговоров, шёпота или шума, не слышно было больше дыхания. Даже Петтигрю замер на полу. Все взгляды остановились на Гарри. Никто не мог поверить, что он просил помиловать Питера Петтигрю. Это было непостижимо. И этому было невозможно поверить. Однако каждый с изумительной ясностью вдруг понял, что никто другой не мог бы этого потребовать и никто не мог бы этому помешать. И зал, не проронив ни звука, единогласно поднял руки, давая понять, что принимает такой вердикт.
— Питер Петтигрю, — обратился к неподвижной фигуре на полу министр, — вы признаётесь виновным в уклонении от регистрации анимагических способностей, участии в обрядах тёмной магии, поддержке Тёмного лорда, предательстве, шпионаже, фабриковании улик, похищении людей и способствовании возрождению Тёмного лорда, а также хладнокровном убийстве 12 человек, — зачитал Скримджер. — Также вы признаётесь психически нездоровым человеком и условно приговариваетесь к пожизненному заключению в Азкабан. Вместо этого вы будете помещены в госпиталь св. Мунго на неопределённый срок.
Петтигрю сел, склонив голову набок, будто смутно понимая, что происходит вокруг. Зал суда зашумел, поднялся со своих мест и, наконец, стал расходиться. Двое авроров направились к Петтигрю и, отстегнув наручники, приковывавшие его к креслу, надели на него браслет, блокирующий анимагические способности. Тот рассеянно посмотрел на браслет и стал потерянно оглядываться по сторонам.
Изумрудные глаза наблюдали за ним напряжённо и сурово. Гарри чувствовал внутри узел боли, в который с каждым вздохом втыкалась ещё одна игла. Юноша медленно направился к заключённому, которого подняли с пола двое авроров и намеревались отвезти в больницу. Когда Гарри подошёл, они изумлённо взглянули на него, но ничего не сказали. Сфокусировав взгляд на Гарри, Петтигрю побледнел. Кажется, он так и не узнал его. Гарри минуту смотрел на Петтигрю молча. На лице предателя всё ещё были видны слёзы, в глазах читались боль и страх.
— Джеймс… — едва шевеля губами, вымолвил он.
— Я простил тебя… Питер, — ответил Гарри, и в его глазах мелькнула печаль.
Петтигрю был готов вновь упасть на колени и зарыдать уже от благодарности. Он протянул к Гарри руки, пытаясь что-то прошептать, но Гарри отвернулся и быстрым шагом направился прочь из зала суда. Авроры, поддерживая Петтигрю, повели его к выходу.
Безоблачное небо расцвело радостно-оранжевыми переливами. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, превратившись в золотистую полоску. Тёплый летний ветерок колыхал листья растущих в парке деревьев и нежно теребил травинки газонов. Шум города остался далеко. Гарри шёл по пустынной аллее, не быстро и не медленно, и не думал ни о чём. Вечерняя лёгкая свежесть приятно ласкала кожу, а песок аллеи тихо шуршал под ногами.
Слева показался пруд. По его водной глади скользила стайка уток, оставляя за собой на воде рябь. На витой белой скамейке у пруда Гарри увидел одинокую хрупкую фигуру со склонённой головой. Его губы тронула мягкая улыбка, и он быстро направился к ней. Подойдя сзади к скамейке, Гарри остановился и стал молча наблюдать за девушкой, склонившейся над книгой. Через пару мгновений, она почувствовала его присутствие и, откладывая книгу, оглянулась. В её глазах отразилось беспокойство и радость. Гарри молча обошёл скамейку и сел рядом.
— Всё хорошо, — сказал он просто, повернувшись к девушке.
Она слегка улыбнулась и качнула головой так, что пряди её каштановых волос заколыхались, подхваченные ветром. Потом она придвинулась к нему ближе и прижалась к его груди. Он крепко обнял её и зарылся в растрёпанные волосы девушки. Они так сидели, не проронив ни слова, пока солнце совсем не скрылось за горизонтом, а потом медленно побрели в дом, скрывающийся за деревьями.
Vova
