Гвоздь и подкова

В коридоре клиники имени святого Мунго одному ходить рискованно. Нет, нет! Ничего опасного. Просто иногда можно услышать о себе такое, что все справочники по магическим заболеваниям покажутся легким развлекательным чтивом, по сравнению с тем, какие диагнозы тебе порой ставят выжившие из ума целители. Моему приятелю Уизли один полоумный знахарь битый час вещал про какую-то золотушную потницу да так, что даже Рон — человек с весьма крепкой, даже, я бы сказал, излишне крепкой психикой — подумывал, уж не пора ли ему пройти комплексное обследование. Я, однако же, обращаю на этих людоедов-от-медицины внимание постольку поскольку.

Каждый раз, как случается мне по тем или иным надобностям наведаться в Мунго — а это, слава господу, бывает нечасто — я иду на третий этаж, где в самом конце висит портрет. Он так не похож на мазню средневековых живописцев с их зловещими темными фонами и пыльными фолиантами на заднем плане. Да я бы вообще не назвал его портретом. Сходство с оригиналом там весьма и весьма отдаленное. Да и манера письма тоже. Еще бы, рисовала-то матушка моя, а она та еще авангардистка. «Авангардистка» это словечко моего отчима: так он выражает свое отношение к маминым художествам, коими она балуется в свободное от работы время. Лили в таких случаях только фыркает, мол, он понятия не имеет о живописных течениях, всяких там «стилях», «тонах-полутонах» и далее в том же духе.

И, тем не менее, портрет он портрет и есть, стало быть, живой и говорящий, как и прочие. Ну, может, и не совсем, как прочие… в смысле, та девушка в красном платье, что на нем изображена, не предвещает никому из посетителей скорой гибели от какого-нибудь загадочного недуга или, скажем, явных признаков умственного упадка. Чаще всего она просто молчит, читает книгу, листая ее, как принцесса из детского альбома, целыми пластами и лишь изредка заговаривает. И мне иногда кажется, что только со мной.

— Как дела, Гарри? — спрашивает она, поправляя волосы, разделенные на четкие кукольные пряди.

— Неплохо, — отвечаю я, а она осторожно улыбается и на гладком лице «книжной принцессы» появляется нарисованная складочка.

Эта девушка Гермиона Грэйнджер, которую я когда-то думал, что знаю, а оказывается, не знал вовсе.

2002 г.

События того года сохранились у меня в памяти довольно плохо. По крайней мере, ничего выдающегося, за исключением нашей с Джинни свадьбы, я не припомню. Да и свадьба-то так, название одно. Моя нареченная вырвалась на неделю с тренировок и отборочных матчей, чтобы по-быстрому сочетаться со мной законным браком и снова укатить в какую-то чертову то ли Испанию, то ли Грецию, где продолжила завоевывать славу для нашей новообразовавшейся семьи. Ну, в самом деле, не разгильдяю же Поттеру покрывать лаврами свою фамилию? Для этого у меня есть красавица-умница-знаменитая-охотница Джинни Уизли, теперь — слава Мерлину — уже Поттер.

— Как только твоему оболтусу-сыну удалось охмурить такую звезду? — то ли улыбаясь, то ли издеваясь, время от времени изрекал мой славный отчим в своей неподражаемой манере.

Мама в ответ только смеялась. Уж она-то знала, что своим «нечеловеческим» обаянием я обязан именно ей. Отца своего я совсем не помню. Он погиб — весьма, кстати, героически — когда мне было чуть больше шести лет. Фотографий его у нас дома было мало, как я теперь понимаю, мама сознательно избавлялась от них, чтобы не терзаться прошлым. Военное поколение, что тут скажешь.

Теперь каждый школьник чуть ли не наизусть знает тех, кого пожрала та гражданская смута, что сотрясала Британию в восьмидесятых. Лорд Волдеморт — глупейшее имя, а сколько страху нагнал на всех: по рассказам матери и отчима, имя его и произносить-то вслух боялись.

Все-таки гаже внутренней войны войн не бывает. Мы, школьники девяностых, познали эту нехитрую истину полной мерой. Каково сидеть за одной партой, зная, что отец «вон того мальчика с разбитым носом» или «вон той девочки с куцыми косичками» еще лет пять назад недрогнувшей рукой запускал Круциатус или Аваду в твоего собственного отца, мать, старших братьев или сестер?

Но мы сидели. Бросали друг на друга злые взгляды, шептали гнусные ругательства, но терпели друг друга, потому что никто не хотел, чтобы кошмар последних десяти лет повторился снова. Ни мы, победившие, чьих живых или погибших родителей превозносили до небес, как героев, ни они, чьи семьи сидели в Азкабане или мыкались под наложенными на них ограничениями в колдовстве. Курсе на четвертом или пятом начались первые робкие попытки примирения. И впереди планеты всей, разумеется, вертелась она — наша гриффиндорская староста, правильная до рези в желудке Гермиона Грэйнджер.

Эта девочка всегда вызывала во мне противоречивые чувства. В ней было столько всего слишком: слишком умна, слишком ответственна, слишком совестлива — что любой человек со стандартным набором недостатков казался на ее фоне скопищем греха. Ну, а мы — я и Рон — были классическими школьными разгильдяями. С Рональдом мы дружили еще с дошкольных лет, поскольку Уизли и Поттеры имели давние дружеские связи, которые после гибели отца мать старалась поддерживать. Мой отчим не вполне это общение одобрял, но поскольку душевное равновесие мамы было ему дорого, он смотрел на мои поездки к Рону сквозь пальцы.

Гермиона не раз пыталась взять шефство над «гриффиндорской парочкой», которая на втором курсе превратилась в «трио», когда к нам присоединилась ронова сестрица Джинни. Что значило это шефство, определил Рон, сказав как-то в сердцах после очередной грэйнджеровской нотации: «Шаг вправо, шаг влево — «Петрификус Тоталус». Выражение было почти в яблочко.

Но почти все закидоны с дисциплиной мы нашей старосте прощали, особенно после ее самоотверженных попыток замирения Хогвартса путем сближения с теми, кто после гибели Волдеморта был в школе настоящими париями. Это действительно было достойно медали за отвагу. Грэйнджер, сцепив зубы, игнорировала оскорбления, которыми ее осыпали «отверженные» — по большей части слизеринцы — жестко пресекала любые наши попытки раздуть конфликт, карала за любые ругательства, драки, провокации. И, в конце концов, Гермиона добилась некоторых успехов.

На шестом курсе у нее появилась целая толпа последователей, настоящая агитколонна с разных факультетов, которые своей бурной деятельностью смогли сделать почти невозможное: превратить скрытую войну в холодный мир. К концу нашего шестого курса в Хогвартсе даже стали перешептываться о романтических отношениях железной леди Гермионы со слизеринским ловцом Драко Малфоем. Это стало последней каплей… Ну, как же? Чистокровный маг, сын Пожирателя смерти да с грязнокровкой, да еще и роман — кто хочешь, в чудеса поверит. Словом, медленно и незаметно климат в школе потеплел. Кстати, Гермиона потом рассказывала нам — а вернее, Джинни — что любовная история была чистой воды слухом, пущенным не без их с Малфоем участия. Драко, которого я и Рон в целом не слишком жаловали, хоть и не враждовали открыто, как оказалось, вел у себя на Слизерине примерно ту же работу по замирению с окружающими, что и Грэйнджер у нас на Гриффиндоре. Вот так оно и вышло, что два флагмана хогвартской внутренней политики нашли друг друга в единстве цели. Ну, а тот факт, что были они разных полов, сам собой навел на мысль о личном, так сказать, примере. На самом деле никакого романа, разумеется, не было. Но проделано было мастерски, по-слизерински, и дерзко, по-гриффиндорски.

Мы же с Роном и Джинни во всей этой миротворческой деятельности участвовали лишь эпизодически. А в обычное время были ударной силой спортивных успехов Гриффиндора. Я с первого курса играл в квиддичной команде за ловца, а с пятого стал еще и капитаном. Джинни и Рон начали играть соответственно с пятого и шестого, причем Джинни наша декан МакГонагалл назначила капитаном. Это произошло после того, как этого звания за драку со слизеринцами лишился я сам. Ну, и как после этого на героической барышне не жениться? Шутка, конечно. Джинни вне поля была исключительно милой девушкой, а на поле — форменной гарпией. Кстати, за них — «Гарпий» — она потом и играла, когда сразу после окончания Хогвартса ушла в большой спорт.

После школы жизнь нас раскидала по разным местам. Рон зачем-то подался в мракоборцы. Славы, наверное, захотел, будь она неладна. А я пристроился работать со старшими Уизли в их «вредительском бизнесе». Разные шуточки мне всегда удавались.

— Это поттеровское, — гнусавил обычно отчим, когда речь заходила о моей работе. Хотя в глубине души «папаша Северус» мою деятельность одобрял.

Отчим мой, Северус Снейп — человек удивительной судьбы. Говорят, он ходил хвостом за моей матушкой еще до школы. Вот уж верность, достойная лучшего применения. Нет, нет, не подумайте, что я против. В конце концов, моя мама женщина достойная, к тому же чертовски привлекательная. Но всю жизнь — это же рехнуться можно. Как в старомодных книжках, ей-богу.

Ну, как уже понятно, по началу мама дала своему обожателю от ворот поворот. Тогда война еще только начиналась, никому не верилось, что потом наступит ад. А Лили Эванс была существом веселым, беззаботным и мой мрачный отчим ее пугал. Он тогда пытался ввязаться в «пожирательские игры», даром, что был полукровкой, да, слава Богу, вовремя спохватился. Снейп мало мне рассказывал о том времени, но я вроде бы уяснил: сперва он по недомыслию ляпнул какой-то секрет, из тех, что говорить господам Пожирателям не стоило, а потом понял, что тем самым чуть не сгубил мою мать и отца. Тогда-то он повинился, раскаялся и пришел на поклон к нашему директору Дамблдору. Тот его не то, чтобы принял с распростертыми объятиями, но пренебрегать помощью не стал.

Мама рассказывала, как они с отцом скрывались от убийц, как их прикрывали старые школьные друзья. Многие погибли, в том числе один из трех папиных близких приятелей. Потом в одной из стычек с Пожирателями был убит и сам Джеймс Поттер. Северус, понятное дело, явился утешать, так мама — по ее же словам — его чуть на месте не прикончила.

А потом Волдеморта убили. И, вы не поверите, это сделал я. Это в шестилетнем-то возрасте. По мне так, чушь несусветная. Но Северус об этом всегда говорит серьезно, а когда я пытаюсь возражать — злится и шипит, как змея.

А вышло глупо. В то время мы с матерью и Снейпом в очередной раз поменяли место дислокации. По пути нас подстерегли. Сам "его величество" явился — ни больше, ни меньше. Взрослые Волдеморта почему-то не интересовали, он их своим прихвостням оставил, а сам прямиком ко мне ринулся. Но тут у меня случился, как это бывает у всех детей в нежном возрасте, выброс стихийной магии да такой сильный — видать, со страху — что у монстра из рук палочка фьють, а сам он в сторону отлетел. Тут-то его Авада шальная и настигла. Такой вот фокус получился. Кто, как говорится, с чем придет, от того и погибнет.

Ну, а дальше уже мракоборцы подтянулись, Пожирателей похватали. В общем, войне конец, а родителей моих в герои записали, да и Северуса вместе с ними.

Года через полтора он к нам в дом насовсем перебрался, женился на Лили, меня, правда, усыновлять не стал. «Пусть, — говорит, — память о твоем Поттере останется, он ведь один в семье был, любимчик». Мама только головой покачала.

Мистер Снейп, кстати сказать, господин в нашем обществе весьма известный, не скажу, что уважаемый — с его то характером — но тут надо отдать ему должное: человек на своем месте. Он как-то рассказывал, что по молодости его Дамблдор в Хогвартс приглашал Зелья преподавать. Жуть. С трудом его в этой роли представляю. Ну, а наши бы, вестимо, повесились все до единого. Северус, когда про свои зелья болтать начинает, впечатление, будто и не по-английски разговаривает. Мне лично ни черта не понятно. Одно слово, ученый.

— «Ученые», Поттер, только коты бывают, — обычно добавляет он, — а мы исследователи.

«Мы» это, разумеется, он да еще его ассистентка, наша бывшая староста Гермиона Грэйнджер. Как она к нему в доверие втерлась, ума не приложу — нам в Хогвартсе Зелья так себе преподавали. Сперва учителя менялись, а потом Дамблдор своего старого приятеля на эту должность сосватал. Дедушка Слизнорт, конечно, был спец и научил бы нас многому, коли бы строжить умел. А он не умел. Ну, или не желал в силу возраста и общей мягкотелости. Но нашей Гермионе сей прискорбный факт совершенно не помешал ни экзамены с отличием сдать, ни степень потом получить.

Помню, Северус как-то вечером за ужином хмурился, хмурился и выдал:

— Эта ваша Грэйнджер, она как? Соображает?

— Отличница, — пожал я плечами.

— Да хоть заотличница, — это мой отчим так обычно «по-доброму» разговаривает, но я привык. — Хотел спросить, высшие зелья она по учебникам осваивала или…

— "Или". Она все хозяйство мадам Пинс прошерстила, а Рождество, по-моему, и вовсе в Большой магической библиотеке встречала. Слизнорт, как Гермиону видел, немедленно впадал в эйфорию. Мог целый урок из этого состояния не выходить. И так весь последний год.

Северус долго чесал нос и скреб подбородок, что, по моим наблюдениям, свидетельствовало о недюжинной внутренней борьбе, и, наконец, пробормотал:

— Может, и стоит взять.

— Кого и куда?

— Не твое дело, — привычно отрезал он, потом поморщился и снизошел до подробностей. — Работа большая у меня намечается, помощники нужны. Вот кандидатуры рассматриваю.

— Мама заревнует, — хохотнул я. — Грэйнджер хоть и гений всех наук разом, но и внешностью Бог не обидел.

Отчим зыркнул на меня так, что я понял: если бы Северус Снейп не был ярко выраженным противником рукоприкладства, схлопотал бы ты, Гарри Поттер, сейчас по первое число. Даром что из возраста, когда порют, уже энное количество лет, как вышел.

К тому времени, к которому я веду свой рассказ, Гермиона работала с моим отчимом уже около пары лет. Отношения у них установились неровные. Оба были спесивы до невозможности, но на профессиональной почве ладили. Я несколько раз пересекался с Грэйнджер, когда забегал к матери и Снейпу на "ужин-обед-чай". Почти всегда заставал отчима и его новоявленную ассистентку в состоянии глубокого исследовательского транса и потому сам не успевал перекинуться с бывшей однокурсницей и парой слов. Да, в общем, и не стремился. Только «привет-пока», вот и вся наша беседа. По моему глубокому убеждению, Гермиона в свои двадцать три стала дубликатом моего отчима, разве что с поправкой на пол и возраст, такая же немногословная, скупая на эмоции и временами желчная. Словом, была Грэйнджер «железной старостой», а стала «стальной лаборанткой».

Все это я говорю к тому, как велико было мое изумление, когда однажды поздно вечером я получил от Гермионы письмо. Я несколько минут оторопело изучал послание, не в силах состыковать два образа. Суровую и безупречную мисс Грэйнджер и эту жалобную, испуганную девчачью записку. Но сомневаться не приходилось — почерк был ее. Уж тут я, простите, был спецом — за годы учебы с Гермионы десятка два эссе передрал, это не говоря уж о всяких инструкциях и руководствах, которыми нас дорогая староста регулярно радовала. Но теперь… То, что Гермиона вообще может писать так неуверенно, словно второпях тупым пером, было для меня сродни открытию третьего закона Голпалота. А уж текст и вовсе пугал:

«Гарри! Мне срочно нужно тебя увидеть. У меня беда. Помоги мне. Я в больнице Мунго, в отделе магических травм и патологий. Это на третьем этаже». Дальше несколько слов было замазано чернилами, а рядом красовалась клякса, опасно напоминавшая растекшуюся по пергаменту слезу. Ну, и наконец, приписка «Умоляю, приходи один».

В Мунго мне удалось попасть почти без хлопот, несмотря на то, что на дворе была уже ночь. В приемном покое дежурила Парватти Патил, моя однокурсница-гриффиндорка, которая пустила меня в отделение травм после минут пятнадцати убедительных уговоров и пары комплиментов.

— Она триста первой палате, — тихо произнесла мисс Патил и с какой-то растерянностью в голосе добавила: — Я всегда считала, что с Грэйнджер ничегошеньки и произойти-то не может. У нее же каждый шаг запланирован... лет на сто вперед. А вот ведь, ошиблась.

Честно признаться, от подобного заявления мне стало несколько не по себе. Что же такого выдающегося стряслось, что Грэйнджер понадобилось мое – мое! — присутствие?

Когда я открыл дверь палаты номер триста один, то, признаться, даже сперва подумал, что ошибся. Женщина, полулежащая на койке, была кем угодно, только не известной мне Гермионой Грэйнджер. Она была худощавее привычной ассистентки отчима — чисто физически, наверно, совсем немного, но если иметь в виду состояние, то совершенно радикально. Будто женщина не просто села на диету, а перенесла болезнь, приведшую к внутреннему истощению. Лицо Гермионы было не бледным, что для нее — зельевара, проводившего двадцать четыре часа в закрытом помещении — было нормой, а по истине бескровным. Причем до такой степени, что даже границы губ почти сливались с цветом лица. Карие глаза, полностью утратившие живость, смотрелись страшными темными провалами в обрамлении сероватых кругов, особенно выделявшихся на лице цвета типографской бумаги. Словом, Гермиона Грэйнджер выглядела так, словно ее только что извлекли из собственного склепа.

Мне навстречу она поднялась, однако, довольно легко, без стона или болезненной медлительности, как можно было бы ожидать от человека с внешностью живого мертвеца.

— Гарри! — и бросилась мне на шею, обнимая так, словно это я был готов отдать концы, но неожиданно «воскрес». — Я знала, знала, что ты мне не откажешь. Знала, что ты мой друг, несмотря ни на что.

— Друг? — оторопело произнес я, не зная, обнимать ли ее в ответ. Вообще-то мы никогда не были близки настолько, чтобы проявлять радость от встречи с подобной экспрессией. Да и сама экспрессия для знакомой мне Гермионы была совершеннейшей аномалией. Что же произошло?

— Господи, как я рада. Ты. Здесь. И… — она слегка отстранилась и посмотрела мне в лицо, потом коснулась своими полупрозрачными пальцами моего лба. — Его нет. Боже, нет! Поверить не могу.

Она засмеялась, при этом утирая слезы.

— Кого нет? — в растерянности спросил я. — Грэйнджер, объясни, что с тобой.

Она вдруг сжалась, испуганно и с болью посмотрела мне в глаза. «Грэйнджер?» — проговорили бледные губы, словно упоминание собственной фамилии стало для Гермионы полной неожиданностью. Отвернулась и, пошатываясь, подошла к постели.

— Какой сейчас год? — спросила она после паузы.

Я назвал, а она покивала как-то по-старушечьи, потом легла и прикрыла глаза.

— Гарри, скажи, мы ведь друзья?

— Ммм, ну... Не вполне. То есть, мы ладим… В смысле, учились вместе, то да сё. Я тебя очень уважал, кстати. И сейчас тоже. Ты у моей мамы и отчима иногда дома бываешь, мы встречаемся: «привет-как жизнь» и все такое. Да что я тебе рассказываю, будто сама не знаешь?

Она едва заметно помотала головой, а из-под закрытых век выкатилась слеза. Гермиона оттерла ее ладонью и спросила:

— Так твоя мама жива?

— Разумеется. Вы с ней на прошлой неделе чай пили, пока не…

Договорить я не успел. Дверь в палату резко распахнулась и в нее стремительной походкой вошел — или даже влетел — мой дражайший отчим. Лицо его было, как грозовое облако, мрачное и обещающее вот-вот обдать незадачливых обывателей градом размером, как минимум, с куриное яйцо.

— Мисс Грэйнджер, — прогрохотало у меня над головой, — извольте объяснить мне, как вы здесь оказались? Или вы забыли про правила?

— Правила, профессор? — пролепетала испуганная женщина и прикрыла рот рукой. Глаза, прежде тусклые и безжизненные, озарились внутренним огнем. — Я не понимаю…

— Не понимаете? — кажется, от удручающего зрелища, которое являла собой его ассистентка, Северус Снейп слегка сбавил тон. Гермиона меж тем истово затрясла головой и прошептала, касаясь дрожащими пальцами своих губ:

— Вы живы, профессор… Значит, о господи… Значит, получилось! У меня получилось.

И тут она впервые улыбнулась. Я не помнил такой улыбки у Гермионы Грэйнджер. Даже после отлично сданных экзаменов.

— Поттер, выйди, — резко бросил отчим.

— Нет, нет. Пусть останется, — запротестовала Гермиона и умоляюще глянула на Снейпа. — Прошу вас, профессор.

— Что ж, пусть останется, раз вам так угодно. И кстати, мисс Грэйнджер, я не профессор.

— Вы не преподаете в Хогвартсе? — кажется, она была потрясена.

— Бог миловал. Но вы можете звать меня доктор[1] Снейп, если по-прежнему имеете слабость к титулам. Хотя… — на лице отчима возникла скупая усмешка, — на прошлой неделе мы с вами уже, по-моему, сошлись на «Северусе». Вам официоз не кажется утомительным?

— Мы с вами…

— … вместе работаем. Точнее, вы моя ассистентка в одном масштабном проекте. И судя по пробелам в ваших знаниях о действительности, вы в него заигрались. А ведь я предупреждал вас!

Внезапно в коридоре послышался стук торопливых шагов, а вслед за ним нервный и возмущенный голос Парватти Патил:

— Остановись сейчас же. Слышишь! Я вызову охрану!

Стук приближался. Молниеносным движением Снейп запечатал дверь, которая тут же вздрогнула от ответного заклятия из коридора.

— Впустите, доктор Снейп. Я знаю, что вы здесь.

Я оцепенел от услышанного. Нет! Не от слов. От голоса. Это был голос Гермионы Грэйнджер. Причем именно той Грэйнджер, которую я знал до сегодняшнего дня. Жесткой, строгой, решительной. Обычно она сметала на своем пути почти любые препятствия.

«Но, господи помоги, кто же тогда это?» — взгляд невольно скользнул по фигурке на больничной койке. Бледная тень, скорчившаяся в углу кровати, кажется, задрожала, как от озноба, и закусила палец. Складывалось впечатление, что женщина вот-вот сорвется на истерику. Снейп подошел к Гермионе почти вплотную, нависая над скрюченной фигуркой.

— Ваших рук дело? — он резко дернул головой в сторону запечатанной заклятием двери больничной палаты. Та, словно ответом на его слова, во второй раз дрогнула от магического удара с внешней стороны. Потом отчим обернулся ко мне.

— Поттер, побудь с этой, — он ткнул пальцем в Грэйнджер. — А я постараюсь уладить дело со второй.

Он осторожно снял с двери заклятье, потом одним прыжком выскочил в коридор и захлопнул ее у себя за спиной. Из коридора тут же послышался возмущенный вопль:

— Что вы себе позволяете, я…

— Закройте рот и слушайте меня. Вам здесь находиться опасно. Отправляйтесь в лабораторию и ждите там.

— Почему это? — резко произнес голос Грэйнджер, потом вдруг прервался, а когда зазвучал снова, в нем были нотки изумления и испуга. — Там что, д-двойник? Но… как?

— Мне самому хотелось бы знать, — устало сказал Северус и тихо добавил: — Идите в лабораторию, Гермиона. Надеюсь, когда я вернусь, то смогу вам внятно все объяснить.

Потом они еще что-то говорили, но слов было не разобрать — голоса и шаги удалялись.

— Грэйнджер, — я увидел, как она поморщилась и поправился, — Гермиона, это сделала ты?

Она кивнула.

— Что-то связанное с вашей… ммм… деятельностью? Ну, с моим отчимом…

И тут она так характерно закатила глаза, что у меня, если честно, отлегло от сердца: все-таки что-то неизменное было в этой незнакомой мне бывшей однокурснице.

— Господи, ну, как ты этого не понимаешь: я не знаю ни про какую «деятельность». Там, откуда я пришла, Северуса Снейпа уже почти четыре года нет в живых. И он тебе никакой не отчим и вообще… Боже, трудно объяснить в двух словах. Тем более, что я не знаю, как обстоят дела здесь.

— Но ведь ты можешь объяснить? — кажется, я сам в этом сомневался.

Гермиона откинулась на подушки, следы недавних слез все еще были видны на лице размазанными влажными пятнами, а в углах глаз уже собирались новые капли. Она поднесла пальцы к лицу, будто этим жестом надеялась задержать рыдания, потом зажмурилась и провела рукой по волосам. Они, кстати, были коротко острижены и кудрявились сильнее обычного. Кажется, ей это шло.

— Герми… — прошептала она едва слышно, — вы с Роном звали меня «Герми». Я злилась. А вот теперь почти хочу этого, — глаза умоляюще смотрели на меня. — Гарри, что же я сделала не так?

— Ну, это я у тебя как раз и хочу спросить, — начал было я, присаживаясь на постель. Почему-то рядом с такой Гермионой Грэйнджер я не чувствовал себя дураком, разгильдяем и неудачником, как это бывало прежде.

— Нет. Я имею в виду, что я сделала не так здесь. В этом времени.

— Э-э-э вообще-то ничего. Ты всегда была безупречна, не то, что мы с Роном. Честно. МакГонагалл говорила, что таких успехов до тебя никто… ну, или почти никто не добивался. И вообще. Знаешь, ты ведь весь Хогвартс помирила. После нашего выпуска, мне Люпин говорил, ни одной серьезной стычки между Гриффиндором и Слизерином. Представляешь? А это, знаешь ли, почти как отучить кота ловить мышей. Твоя заслуга. Ну, может, еще Малфоя немного…

Гермиона слушала меня, не мигая, потом отвела взгляд на стену.

— Но ведь за что-то вы меня невзлюбили?

— Не говори ерунды. Тебя все уважают.

— Но не любят.

Я хотел возразить, но промолчал. Что ж. Наверно, это была правда. Гермиону Грэйнджер, какой я ее помнил, мог любить только Драко Малфой и то понарошку. Слишком идеальная, слишком безгрешная.

Гермиона вздохнула.

— Так профессор Люпин жив? — спросила она искусственно бодрым голосом. Я, обрадовавшись, что можно отойти от не очень-то любимой мною темы личных симпатий и антипатий, с готовностью пустился в объяснения:

— Да. Он уже почти пятнадцать лет работает в Хогвартсе. Ведет ЗОТИ. Его любят, — я увидел, как Гермиона слабо улыбнулась и тихо прошептала «боггарт», а я переспросил: — Ты помнишь? Кажется, тогда весь курс потешался. Твоим боггартом была МакГонагалл, пророчащая тебе неаттестацию по СОВ. Ты ее потом в какую-то дурацкую маггловскую куклу превратила. Рон ржал до колик, так что наша Мадам Декан явилась поглядеть. Тогда уже все стояли и чуть не лопались от смеха, даже Люпин. М-да. Старушку это, надо полагать, несколько покоробило.

— А твоим боггартом кто был? Дементор? — с опаской спросила она.

— Э-э-э… Нет. В смысле, я их и не видел никогда.

Разговор этот пугал меня все больше и больше. Что же такого случилось с Грэйнджер, если она знает о нас всех то, чего не было? Чтобы не думать над этой неразрешимой, по крайней мере, моими умственными способностями, загадкой, я продолжил, все так же стараясь казаться беззаботным:

— Ну, у меня все понятно. Волдеморт, кто же еще? Хотя покажи мне боггарта сейчас, наверняка это будет разъяренная Джинни.

— Вы… женаты?

— Уже почти год.

Гермиона слабо улыбнулась. Потом скосила глаза на тумбочку, где лежало несколько флаконов с зельями, заметила, что я слежу за ней и, тяжело вздохнув, произнесла:

— Совсем не помогают. Я выпила уже две нормы укрепляющего. Только хуже становится. Словно таю. Как мороженое.

— Ляг, поспи, — попытался успокоить ее я.

— Нет. Мне нужно узнать… всё. Потом может быть уже поздно.

— И ты мне не расскажешь, что же с тобой произошло?

— Прости, Гарри, но я смогу рассказать только один раз. Чувствую это. А професс… то есть, доктор Снейп, наверно, захочет знать подробности.

— А его ты неплохо изучила.

Гермиона печально кивнула.

— Расскажи мне лучше ты, Гарри. Как вы? Ты ведь говорил, твоя мама… Это ведь Лили Эванс?

— Да. А отец Джеймс Поттер, он погиб, когда мне…

— … был год. Я знаю.

— Нет. Мне было шесть.

Гермиона резко обернулась в мою сторону и схватила за руку. Глаза воспаленно блестели, делая круги вокруг них еще отчетливее, как у совы.

— Но это… это все меняет. Господи, какая же я дура, — и отмахиваясь от вопросов, она снова принялась с энергией, необычной для столь изможденного состояния, пытать меня: — А они, друзья твоего отца, мародеры… Что с ними?

— Ну, про Люпина я тебе уже сказал. Сириус Блэк живет в Бристоле. Он жуткий скандалист и авантюрист, хотя устроился неплохо. Ему половина развлекательных изданий в Британии принадлежит… ну, знаешь, из тех, что не для детишек. Мама его недолюбливает, а Снейп каждый раз пророчит очередной судебный процесс. Но Блэку все нипочем, он уже их с десяток выиграл, по-моему, — я увидел, как дернулся в короткой усмешке уголок ее рта и тоже рассмеялся. — Если и был за последние десять лет такой громкий публичный скандал, в котором не замешан мой крестный, то я о таком не слышал. Впрочем, он неплохой человек, хотя как его жена терпит, по сей день для меня загадка.

— Твой крестный женат? — Гермиона спросила это так, точно сама мысль о явлении «женатый Сириус Блэк» была верхом абсурда.

— А ты и Сириуса неплохо знаешь, — заметил я.

— Ну, когда-то его позиция по данному вопросу была… хм… весьма категоричной.

— Мать говорит, что на Блэка сильно повлияла смерть отца. Моего, я имею в виду. Они дружили. Он хотел нас опекать да тут вовремя Снейп материализовался. Они чуть не перегрызлись. Мама до сих пор отчиму эту «схватку» нет-нет да и припомнит. Из вредности, наверное. Она у меня веселая. А Сириус себе подопечных тоже нашел. Он двух парней своей чокнутой кузины воспитал. Говорил, вроде та их бросила на каких-то мамок-нянек. Их чуть авроры не убили. Потом, когда кузина погибла — она Пожирательница была — парней хотели в приют сдать. Сириус вмешался. Мама моя, кажется, после этого стала к нему помягче, а то все обормотом да оболтусом называла. Ой, да что я тебе рассказываю? Ты же с одним из этих Лестранджей, Клавдием, за одним столом на Рунах сидела.

Я поймал ее растерянный, потрясенный взгляд и почувствовал неловкость.

— Никогда о них не слышала. Трудно представить Беллатрикс матерью.

Я кивнул. Эту волшебницу я помнил плохо, но, кажется, именно она убила моего отца. По крайней мере, так считали и Лили, и Северус.

Гермиона опять погрустнела и отвела взгляд. Потом произнесла тихо, едва слышно:

— А третий друг. Питер…

— Его убили по приказу Волдеморта. Еще в восемьдесят первом. Снейп говорит, хотели выведать, где мы прячемся, а тот не сказал.

— Не сказал, — как эхо, повторила Гермиона, сжимая пальцами край простыни. Казалось, она вот-вот заплачет снова. — Он совсем не был трусом, хотя все его таким считали.

— Да ты что? Никто не считал! Мама его и вовсе героем называет. В конце концов, он ведь гриффиндорец, как и мой отец.

— Да какая разница, гриффиндорец не гриффиндорец, — резко, даже зло прервала меня Гермиона. — Будто это может что-то изменить.

В это время в коридоре опять послышались шаги, на этот раз тихие и осторожные. Мы оба резко замолчали, уставились на дверь. Она отворилась и в палату медленно вошел мой отчим, держа в руках небольшой предмет на тонкой цепочке.

— Полагаю, должен спросить вас, мисс Грэйнджер: это ваше?

— Да, — ответила она твердо и даже с некоторым вызовом в голосе. Гермиона сидела теперь на самом краю койки, сомкнув колени и обхватив себя руками. Была при этом бледная и прямая, как корабельная мачта. Сейчас она мне показалась именно такой, какой я знал ее — несгибаемой. Гермиона и Северус с минуту сверлили друг друга взглядами и тут я не выдержал.

— Послушайте, вы оба, — мой крик был, вероятно, слышен даже в коридоре. — Я могу, наконец, узнать, что, черт подери, делается. Зачем ты меня сюда вообще звала, Гермиона?

Она посмотрела на меня испуганно и виновато, а мой отчим, испустив вздох, который всегда у него обозначал разочарование в моих умственных способностях, ответил:

— Это хроноворот, Поттер. Мисс Грэйнджер вмешалась в ход времени и, кажется, фатально. Для себя, по крайней мере.

И словно в подтверждение его слов, истощенное тело завалилось на бок, глаза закрылись, а рука безвольно свесилась с кровати. Северус в два шага оказался рядом, пощупал пульс, приподнял веко. Раздался вздох облегчения.

— Обморок, — словно самому себе пробормотал он. — Только вот, последний ли?

— Но ведь она же не столкнулась со своим двойником? — спросил я отчима, с большим трудом реанимировав свои знания о хроноворотах. Назвать эти сведения «общими» или «поверхностными» было бы, пожалуй, даже преувеличением. Я припоминал разговоры у нас на кухне, касавшиеся снейповой работы, Отдела Тайн и тому подобных мало интересовавших меня вещей. Но мне по-прежнему не верилось, что Грэйнджер, всегда такая безупречно правильная и педантичная, могла пренебречь безопасностью и решиться на какие-то «лихачества». Авантюры это мой профиль, но не нашей бывшей старосты.

Отчим меж тем покачал головой, напряженно размышляя.

— Боюсь, что столкнулась. Но возможно, я ошибаюсь и дело здесь гораздо сложнее. Тот факт, что Гермиона не помнит многого — чрезвычайно плохой признак.

— Почему? — тут же спросил я. Не так часто Северус говорил со мной, как с умным человеком.

— Она изменила то, что нельзя было менять, и потому не вышла из временной петли.

— Вроде, как свернула не на ту дорогу и заблудилась?

Отчим чуть скривил губы, видимо, по привычке, но потом кивнул.

— Это очень плохо, Гарри, — закончил он, усаживаясь на стул возле все еще находящейся в обмороке Грэйнджер. — Теперь ее дни, а то и часы, сочтены.

________

[1] Имеется в виду не профессия, а звание.

2002 г.

С некоторых пор Гермиона стала жутко не любить камины. Гораздо меньше, чем аппарацию, которую она попросту ненавидела, но все же… Вот, то ли дело, в детстве. В родительском доме, помнится, пятачок перед электрическим камином с нарисованной решеткой был любимым местом маленькой Гермионы. Там она прочла свои первые книжки про героев, злодеев, волшебников и принцесс. Потом были те, что посерьезнее, но все равно камин, который пах горячей краской, был для нее настоящим. Воображение ловко дорисовывало дрова с запахом тлеющего дерева, хоть о том, как оно в действительности пахнет, коренная горожанка Гермиона имела весьма смутное представление.

То, что камины нужны зачем-то еще, кроме как почитать возле них да еще пофантазировать, Гермионе тоже понравилось. Да что там! Прежде они даже завораживали, причем именно фактом, что были волшебными. Путешествовать таким способом, если уж совсем честно, не доставляло приятных ощущений, но Гермиона настраивала себя, что когда-то он станет привычным и единственно возможным. Только теперь, став старше, она поняла, как смешны и детски были эти ее усилия. Усилия вписаться в волшебный мир настолько, чтобы ее считали своей.

«Что толку было становиться волшебницей, если не можешь исполнить настоящее волшебство», — эта мысль стала так часто приходить ей в голову последнее время, что Гермиона начала бояться, уж не заболела ли она психически. Раньше подобные внутренние истерики были чужды ее логичной и рационалистичной натуре. Под настоящим волшебством Гермиона понимала некое смутное всемогущество, способное избавить от ужасов и страданий, которые ей и ее близким довелось испытать так рано. Так несправедливо, вызывающе рано.

В восемнадцать Гермиона чувствовала себя израненным ветераном со шрамами, как у Аластора Грюма. В двадцать два — разочаровавшейся в жизни старухой. «Что же будет в тридцать», — иногда отрешенно думала она, разглядывая в зеркале мнимые морщины и очертившие глаза темные круги. Так бывало в минуты слабости, когда гадкие воспоминания, как черные кошки, возникали из темноты и начинали голосить, не желая угомониться. Вызвать их к жизни могли любые невинные вещи: короткие реплики, мелкие безделушки или, вот как сейчас, плохо вычищенный камин.

«Как только Гарри и Джинни в голову пришло поселиться в этом склепе? — досадливо думала Гермиона, уставившись на изогнутую решетку очага в старом доме Блэков. — Тут поневоле начнешь верить в мозгошмыгов, о которых все время твердит Полумна. Так и свихнуться недолго».

— Гермиона, ты меня слышишь? — голос Джинни звучал раздраженно. Ах, да! Она же явилась поддержать подругу перед свадьбой.

Ура! Гарри наконец-то созрел. То, что они с младшей Уизли уже почти год жили под одной крышей и спали в одной постели, не имело совершенно никакого значения перед этим эпохальным событием. Ну, как же… свадьба. Мечта любой девушки от четырнадцати и до… «До гроба», — мысленно съязвила Гермиона, попутно удивляясь, когда это в ней успело накопиться столько раздражения. Она ведь явилась всего полчаса назад. Нет. Черт. Уже полчаса назад и на протяжении этого времени была вынуждена выслушивать стенания Джинни, что ничего не готово, платье ей не идет, и вообще, она жуткая, рыжая дурнушка, а Гарри герой и все волшебницы Британии от него без ума… Гермионе казалось, что она сейчас запечатает подруге рот заклятием вечного молчания.

— Слушай, Джинни. Слушай и запоминай, — Гермиона пыталась говорить весело, то есть «весело», по мнению самой Гермионы. — Платье твое так себе, но зато у него столь экстремальное декольте, что все мужчины будут смотреть только туда. Можешь ради эксперимента накапать на подол вареньем. Держу пари, никто не заметит. Церемония не готова — плевать. Выпьют по паре бокалов и забудут, зачем пришли. Разве сама не знаешь, как это бывает? А когда твой братец выкинет парочку своих фортелей под хмельком, рейтинг мероприятия и вовсе взлетит до небес. А насчет «рыжая»… И порыжее видали. А не нравится — перекрасься. Я лично буду очень рада наблюдать поттеровскую челюсть на полу. Ему полезно, он последнее время так часто зубами скрипит, того и гляди сотрутся.

На протяжении всего монолога Джинни глядела на подругу исподлобья, шумно дышала и, наконец, выдала:

— Умеешь же ты утешить. Уроки-то небось, у Джорджа брала?

— Джордж нынче дорогой специалист, — Гермиона вытянула затекшие ноги и взирала на носки своих туфель. — За уроки злословья деньги берет… Так что, я больше сама.

Джинни не выдержала и прыснула.

— Я его видела вчера. Братец мне заявил, мол, он рад, что — цитирую — моя сестра, наконец, образумилась и решила прекратить недостойную жизнь во грехе — конец цитаты.

«Джордж стал шутить неуклюже, — подумала Гермиона, дежурно посмеиваясь и слушая болтовню немного расслабившейся подруги. — Неуклюже и несмешно. Парные остроты им с Фредом удавались куда лучше».

Это была чистейшая правда. Без Фреда Джордж разучился шутить. Ровно такая же правда, как та, что неделю назад Гермиона застала Гарри в верхней комнате особняка Блеков, той самой, где плакаты по стенам. Он сидел на полу один среди жуткого беспорядка. Беспорядок был, а Сириуса не было. Давно уже не было. И еще одна правда: Андромеда Тонкс, у которой Гермиона теперь часто бывала, потому что жила по соседству, стала похожа на Беллатрикс. Так же вращала глазами, сжимала губы и не улыбалась. Кому улыбаться-то, без мужа и дочери?

— Я еще долго буду класть на стол лишние приборы, — как-то сказала Гермионе Молли. Тогда это казалось очень похожим на правду. А теперь, по прошествии лет, Гермиона могла с уверенностью сказать — это правда.

Когда четыре года назад они глядели на развалины Хогвартса и на мертвые тела, почему-то была уверенность, что стоит всему этому исчезнуть и жизнь станет прежней. Ну, долго ли трупы закопать да Замок восстановить? Они были, как пьяные, которым мерещится, что мнимая легкость вечна. А может, это была радость марафонского бегуна, падающего без сил на финише. Казалось, вот-вот восстановится дыхание, пройдет боль в боку и честно завоеванный кубок принесет ни с чем не сравнимое упоение. И вот это, к несчастью, правдой не было.

А она сама… Сама Гермиона давно уже боролась со страхом. Она боялась, что этот кошмар бесконечен. Бояться страха, что за дурацкий парадокс.

— Ты слишком много думаешь, Герми, — то и дело выговаривал ей Рон. — Отсюда все твои страхи. Прекрати есть себя и они исчезнут.

Она сердилась на своего друга-любовника за такие слова. Не потому что считала его черствым. Нет. Причина в том, что он… попросту врал ей и — как это всегда делал Рон — врал неумело. «Ради твоего спокойствия», — слова были почти написаны у него на лице. Не передать, как они Гермиону уязвляли.

Ей ли не видеть, как Рон входил в любое помещение, предварительно сжав в кармане волшебную палочку, как ни при каких обстоятельствах не поворачивался спиной к открытой двери, как раздражался, когда на улице кто-то слишком навязчиво дышал в затылок. Казалось, ее возлюбленный живет войной. И Гермиона была теперь уверена: это тоже навсегда.

Некоторое время назад, на Рождество, Гарри показывал ей старый альбом с колдографиями. Его родители, Сириус, Рем, чертов Петтигрю. Они были такими юными, кривлялись в камеру, а где-то, наоборот, напускали на себя умильно серьезный вид. Гермиона переворачивала страницы и невольно сравнивала. Вспоминался мертвый взгляд Блэка, трясущиеся руки и почти утратившее человеческий вид лицо Хвоста, скорбные складки у рта оборотня… «Неужели и мы стали такими же?» — задавала себе вопрос Гермиона. Помнится, она тогда чуть ли не с руганью отобрала альбом у Поттера, велев прекратить себя истязать. А он назло ей и Джинни напился в хлам, и пытался петь, до ужаса напоминая при этом крестного.

— Ты, Поттер, экономичный вариант, — сказала тогда младшая Уизли голосом своей матери, разглядывая едва початую бутылку. — Гляди, Гермиона, ему всего двух стаканов хватило, чтобы превратиться в орангутанга.

Гарри в ответ назвал ее «солнцем» и пытался целовать руки, но был при этом ужасно жалок и вызывал у Гермионы приступы смеха напополам с бешенством. Она сбежала, оставив их вдвоем. Кажется, именно с тех пор Гарри и Джинни решили жить вместе.

— Ты опять где-то витаешь, Гермиона? — теперь подруга почти смеялась. — Неужели решила таки наставить моему братцу рога?

Это была их дежурная и оттого совершенно нелепая шутка, которую Джинни повторяла из раза в раз, чтобы вызвать Гермиону на мало-мальски откровенный разговор. Разумеется, она совершенно не хотела насолить Рону, просто извечная девичья тема «кто, с кем и как» казалась бесхитростной Джиневре удобной, чтобы выбить из головы мрачные мысли о неотступно следовавших за ними призраках. Все тех же. Фред, Тонкс, Сириус, Люпин, Дин, Колин… Перечислять дальше не стоило, список был долгим.

— Нет, кое-что поинтереснее, — ответила Гермиона, на этот раз решив не пускаться в сомнительные остроты, а для разнообразия поговорить о деле. Тем более, тема была совершенно нейтральной, а потому подходящей для задачи отвлечь Джинни от самоистязания новоиспеченной невесты. — Мне кто-то наследство оставил.

— И что? Большое? — Джинни с радостью включилась в игру.

— Пока не знаю. Мне прислали только ключ.

— Загадочно, — резюмировала младшая Уизли, с умеренным интересом взирая на вещицу, вытащенную Гермионой из кармана. — Интересно, что там?

— Понятия не имею. Думаю, деньги.

— Тайный почитатель? — Джинни подмигнула.

— Странный способ проявить симпатию, ни одним намеком не давая понять, кто же даритель.

— Может, разгадка в самой ячейке, — Джинни вдруг округлила глаза. — О! Я знаю! Это Ронни, он решил тебе предложение сделать и там колечко спрятал.

Гермиона посмотрела на подругу с лицом человека, услышавшего очень старую, но очень смешную шутку и не знающего, прилично ли ему рассмеяться, чтобы не прослыть дремучим дураком.

— Как-то уж слишком замысловато, ты не находишь? — произнесла она как можно более ровным голосом.

— Поттер подсказал, — авторитетно заявила Джинни. — У Гарри последнее время страсть к глупым романтическим выходкам. Как будто это не я невеста, а он.

«Для тебя старается, — подумала Гермиона, — но уж как умеет, извини».

— Я вообще-то удивлена, что вы с Роном до сих пор не женаты, — продолжала она, поднимаясь со стула и открывая шкаф, где было спрятано подвенечное платье, чтобы еще раз взглянуть на «экстремальное декольте». — Мама ему, по-моему, уже все уши прожужжала. Как и мне, — с этими словами Джинни захлопнула шкаф и скорчила рожицу.

— Я его не тороплю, — в голосе Гермионы был легкий оттенок раздражения.

На самом деле молодая женщина была по-прежнему не уверена, что хочет этого брака. Она любила Рона, но не могла не признать, что многое в нем ее раздражало. Впрочем, если говорить об отношении к самой Гермионе, то стоило признать и справедливость обратного утверждения. Она не сомневалась, что по некоторым пунктам у ее возлюбленного к ней самой тоже есть весьма обоснованные претензии. И вот, владея этими знаниями, практичная натура Гермионы все время старалась вычислить, может ли их союз быть счастливым и долго ли он продержится. Семейные скандалы, разводы с разделом детей и имущества всегда казались мисс Грэйнджер отвратительным мещанством и надо ли говорить, что такой судьбы для себя она категорически не желала. Да. Пожалуй, это и была основная причина, по которой Гермиона сознательно уходила от разговора о замужестве. Словно ждала чего-то. Какого-то убедительного доказательства, что их брак с Роном Уизли — навсегда.

— Ты все еще сомневаешься, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла Джинни, подсаживаясь к Гермионе на кушетку. — Зря. По-моему с вами давно все ясно. Еще со школы. Знаешь, я когда-то завидовала тебе.

— Почему?

— Ну, — чуть смутилась Джинни, — наверно, потому что ты не идешь на поводу, добиваешься всего, чего хочешь. Вот и с Роном тоже. У меня с Поттером все не так. Просто удачное стечение обстоятельств. А ты сама все создаешь. Я так не умею.

Гермиона невесело улыбнулась.

«Когда-то я тоже считала это своим преимуществом, а вот теперь сомневаюсь. Может, Рон прав, я слишком много думаю?» — эта мысль была не особенно приятной.

— Ладно, — произнесла она с каким-то чрезмерным энтузиазмом, — вот отыграем вашу свадьбу, а там посмотрим. Может, и твой брат созреет.

— Не исключено, — рассмеялась Джинни, а потом наставительно сказала: — Но ты все-таки взгляни на свое «наследство». Вдруг я права, хоть это и дико звучит. Будет повод лишний раз братца поддеть.

Гермиона тоже рассмеялась, хоть и не считала шутку Джинни удачной.

— Я вообще-то сегодня собиралась в Гринготтс заглянуть. Вот и проверю.

— Расскажешь потом?

— Обещаю.

Разумеется, в банк она не поехала ни в тот день, ни на следующий. Работы было по горло, Гермиона едва доползала до постели в конце дня. В выходные Андромеда Тонкс слезно просила ее несколько часов посидеть с Тедди, потому что-де не хотела беспокоить готовящегося к свадьбе Гарри, а ей требовалось куда-то срочно отлучиться … Словом, до загадочной банковской ячейки мисс Грэйнджер добралась только в начале следующей недели.

Следуя за гоблином-клерком к означенному хранилищу, она спросила, не просветит ли тот насчет личности загадочного дарителя. Гоблин только зло бросил ей, что эта информация секретна и человек, сделавший это, пожелал остаться неизвестным. Гермиона больше приставать не стала: после их с Гарри и Роном знаменитого налета на Гринготтс в банке к ней лично относились более, чем прохладно. К тому же, все еще надеялась получить ответ из самого содержимого ячейки.

Из банка Гермиона вышла через полчаса, держа в руках конверт из желтоватого пергамента, запечатанный сургучом с печатью Гринготтса, и небольшую коробочку черного бархата.

Гермиона едва не расхохоталась, когда гоблин вручил ей это.

«Неужели, вопреки здравому смыслу, Джинни права», — подумала она, ибо коробка и впрямь жутко смахивала на те, в которые принято паковать ювелирные изделия. Ну, положим, чуть великовата для кольца, ну, так Рон последнее время славится гигантоманией.

«Если там и вправду кольцо, я Рона на смех подниму».

В конверте были бумаги. Изучать их Гермиона уселась под зонтом возле кафе Флориана Фортескью, которое восстановили совсем недавно и весьма неплохо. Мороженое таяло, а Гермиона читала и читала, хмурясь все больше и больше.

Первый лист из конверта, посеревший и немного потертый на сгибах, оказался завещанием какого-то Гастона Дерби, датированным июнем семьдесят седьмого. Гласило оно примерно следующее: упомянутый господин завещает все свое имущество, сиречь дом в деревне Хогсмид и небольшую сумму денег, своей дальней родственнице. Гермиона испытала потрясение, прочтя на этом без сомнения магическом документе имя… своей матери. Джейн Грэйнджер.

Нет, ерунда. Гермиона была уверена на миллион процентов, что ее мама не была волшебницей и никаких родственников-магов у нее не водилось. Возникла мысль о недоразумении, мол, однофамилица или что-то вроде этого. В конце концов, шанс на ошибку есть всегда, но… Нет. В ошибки и совпадения Гермиона не верила категорически.

Словом, дав себе зарок, непременно в этом разобраться, она приступила к чтению следующего документа.

Он был более современным и в каком-то смысле дополнял первый. Нотариально заверенный акт, признающий наследницей уже упомянутой дамы ее саму — Гермиону Грэйнджер. Чудеса. Хотя, конечно, мысль о принадлежащем ей лично доме была приятна, молодую женщину не оставляли сомнения и мысли о чьей-то шутке.

Третья бумага была просто запиской, которую Гермиона, поразмыслив, сочла текстом пароля. Ну, скажем, от входной двери. А что? Логично, если принимать во внимание содержимое двух первых бумаг.

Слегка вздрагивающими от волнения руками Гермиона потянулась к коробке. Из груди вырвался вздох облегчения, когда там оказался всего лишь ключ. Почему-то после неожиданно полученного наследства Гермиона ожидала увидеть под черным бархатом нечто… пугающее.

«Что ж, вот лишний повод задуматься о свадьбе, — усмехнулась про себя Гермиона, принимаясь наконец-то за почти превратившееся в кисель мороженое, — теперь я домовладелица, да еще и не где-нибудь, а в Хогсмиде».

Надо заметить, что жилищный вопрос был для Рона и Гермионы актуален. Когда-то дом у Гермионы был, но она его продала, а деньги переправила родителям в Австралию. Словно пыталась расплатиться за уничтоженные воспоминания, за лишение дочери, привычной работы и насиженного места. Сама Гермиона теперь оказалась на улице с министерской зарплатой в кармане. У Рона тоже не было ни гроша за душой. Так что единственным вариантом была съемная квартира, где они обитали сейчас, что, разумеется, было лишь полумерой. Она хороша для двоих, но для семьи… увы.

«Может, стоит сперва взглянуть на наследство, да подлинность документов проверить не мешало бы. Мало ли что?» — говорила Гермионе разумная часть ее натуры, но на душе вдруг стало радостно, как будто она получила долгожданную подсказку к решению заковыристой загадки. Поразмыслив, мисс Грэйнджер рассудила, что не стоит откладывать дело в долгий ящик и смотаться на днях в Хогсмид, а потом заглянуть в Отдел регистрации магических завещаний, где у нее были полезные знакомства, и все проверить самой. Это был прекрасный план, который, по мнению Гермионы, позволял одновременно утолить любопытство и успокоить подозрительность. На следующий же день она приступила к его осуществлению.

В Хогсмид Гермиона аппарировала ближе к вечеру, едва улизнув с работы. С удовольствием прогулялась по улице, буквально силой гоня мрачные воспоминания, которые ее посещали при визитах в деревню. Заглянула в «Сладкое королевство», перекинувшись парой слов с хозяйкой, которую неплохо знала еще со школьных лет, потом отыскала нужный адрес.

Дом молодую женщину немного разочаровал. Стоял он на окраине, в состоянии находился весьма запущенном, по крайней мере, если смотреть снаружи. Гермиона уже было начала себя ругать, мол, как она смеет привередничать. Считай, задаром получила…Но тут возникла еще одна загвоздка: ключ абсолютно не подходил к замку. Да и замка-то, собственно, никакого и не было, лишь металлическая пластина с замочной скважиной. Хорошо, что Гермиона вовремя вспомнила о пароле. Оказалось просто. Стоило только произнести «Гвоздь и Подкова» — именно эти слова были нацарапаны в записке, прилагавшейся к завещанию — дверь гостеприимно распахнулась. Добро пожаловать!

«Я по-прежнему страдаю паранойей», — с грустью отметила Гермиона, когда рука ее сама потянулась к волшебной палочке, прежде чем нога ступила на порог.

Изнутри помещение было в столь же запущенном состоянии, сколь и снаружи. Пятна и мышиный помет на полу, черный от плесени угол. Везде пахло затхлостью. И все же, несмотря на ужасающую разруху, дом не производил на Гермиону того тягостного впечатления жилища привидений, каким казался ей когда-то особняк Блэков на Площади Гриммо. Ни следа темной магии, просто старое, сильно пострадавшее от времени человеческое жилье.

«Ну, это поправимо», — говорила себе Гермиона, пока взгляд ее блуждал по отставшим обоям в гостиной, мутным, давно не мытым оконным стеклам, пыльному зеркалу. Пожалуй, она сумеет привести тут все в порядок! Эта мысль почему-то ужасно молодой женщине понравилась.

«Займусь делом, глядишь, и вправду думать о прошлом буду поменьше, — улыбнулась она игре своего воображения, прохаживаясь по гостиной и заглядывая в углы, — лишь бы завещание подлинным оказалось».

Ну, этим она займется уже завтра, решила Гермиона и уже собиралась выйти, как неожиданно споткнулась о лежащий на полу предмет. Небольшая рамка с разбитым стеклом из тех, куда обычно вставляют фотографии семейства или брачной пары. Только и всего.

Хотя в данном случае колдографий под стеклом не было, что немного Гермиону разочаровало. Ее воображение было взбудоражено личностью загадочного дарителя и она, разумеется, надеялась, что хоть какая-то деталь прольет на эту загадку свет.

Гермиона подняла с пола свою находку. С ее великому разочарованию это оказалось лишь модным в свое время элементом декора. Нечто вроде картинки: красиво оформленный текст с различными финтифлюшками, виньетками… словом, ничего, достойного внимания. Стекло, по-видимому, разбившееся при падении, высыпалось ей под ноги, но она этого даже не заметила, ибо взгляд молодой женщины упал на стену, где совершенно четко обозначилось светлое пятно от рамки. Гермиона только сейчас заметила то, что упустила при поверхностном осмотре. По краю пятна шла тонкая щель, а ближе к центру чернела замочная скважина. Тайник? В порыве внезапного озарения Гермиона вынула ключ. Да. Он точно подходил к замку. Щелчок. Второй. Дверца раскрылась без скрипа, за ней было темно.

«Что ты делаешь, Гермиона? — спросил ее сердитый внутренний голос. — Мало ты в жизни на неприятности нарывалась?»

Но любопытство в данном случае было столь велико, что победило осторожность всего за один раунд. Молодая женщина лишь формально отдала дань своей подозрительности, наведя простые сканирующие чары и, не обнаружив признаков какой бы то ни было магической защиты, сунула руку в тайник. Что-то нащупала там, вынула. А когда разжала ладонь — вскрикнула от изумления. В руке у нее был хроноворот.

Целый вихрь воспоминаний пролетел в голове у молодой женщины за одно мгновение: утомительный третий курс, спасение приговоренного гиппогрифа, побег Сириуса, а вслед за этим ужас, битва в зале времени, разбитый нос Невилла, и снова ужас, отчаяние и мертвое тело Дамблдора под Астрономической башней.

Пальцы сами потянулись к дрожащим губам, словно пытались не выпустить всхлип, а глаза неотрывно смотрели на артефакт. Уникальный. Единственный в своем роде. МакГонагалл как-то обмолвилась, что почти уверена: после разрушений в Зале Времени, этих устройств больше не осталось, по крайней мере, в Британии. А вот ведь… ошиблась.

Гермиона надела цепочку на шею, лихорадочно размышляя, стоит ли ей нести находку в Министерство или оставить у себя. Как она объяснит его появление? От обилия впечатлений у Гермионы слегка закружилась голова, она коснулась руками лба…

То, что произошло дальше, она не могла объяснить. Готова была присягнуть на чем угодно, что не трогала сердцевину, не предпринимала вообще никаких действий для активизации артефакта… И тем не менее хроноворот внезапно задергался, пришел в движение. Действительность начала стремительно меняться.

Гермиона вскрикнула, пытаясь сдернуть коварный артефакт с шеи, но цепочка словно вцепилась в ее одежду, не давая избавится от стремительного полета во времени. Через пару секунд все прекратилось.

* * *

2002 г.

— Вы совершили непростительную оплошность, мисс Грэйнджер.

Мой отчим сидел напротив ее койки и, уставившись в стену, слушал Гермиону, не прерывая, хоть я и видел, что некоторые моменты ее рассказа вызывают у него то откровенную скуку, то неприкрытое раздражение.

С того момента, как Гермиона очнулась, она говорила без остановки. Собственно, молодая женщина сама выразила желание поведать нам историю своих злоключений. Жаль, что начала издалека. Но на ее взгляд, предисловие было необходимо.

— Что ж, доктор Снейп, вы правы, — холодно отреагировала Гермиона на его реплику, — Более того, какое-то время я и сама так считала. Корила себя… — она невесело усмехнулась. — И тем не менее могу сказать, что некоторые оплошности предсказуемы… Предопределены, если хотите.

Ну, вот, теперь она заговорила во истину «по-грэйнджеровски».

— Слава богу, ты выздоравливаешь, Гермиона, — встрял я и заработал гневный взгляд Снейпа. — То, что я перестал понимать, о чем ты говоришь — верный признак.

— Поттер, то, что ты чего-то не понимаешь, это обычное состояние в любые времена, — не мог удержаться отчим. Собственно, мы всегда так с ним общались.

— Ты поймешь, Гарри, — прервала нашу «милую» беседу Гермиона. — Я уверена, что поймешь даже лучше, чем кто бы то ни было.

— Так что с хроноворотом, мисс? — нетерпеливо напомнил Снейп. — Откровенно говоря, ваши оправдания меня не убедили. Вы активировали сложный артефакт, даже не изучив его, не задумавшись о последствиях.

И вот тут я увидел на ее лице настоящий гнев. Глаза загорелись, а голос, которым она заговорила, и вовсе перестал быть голосом слабой, почти умирающей женщины:

— Не вам указывать мне, где следует задумываться о последствиях. Когда вы донесли Волдеморту то пророчество, вы ведь не помышляли, что удар может прийтись по дорогому вам человеку. Не так ли?

Лицо Северуса побелело, а потом пошло нехорошими пятнами. Признаюсь, мне стало жутковато. Почему-то я тут же подумал об инсульте.

— Я не буду извиняться перед вами за этот выпад, — произнесла Гермиона уже совсем другим тоном, хотя отголоски гнева еще читались на ее лице. — Знаю, вы безмерно скорбите об этом. Поверьте, я о своей так называемой "оплошности" скорблю не меньше.

1977 г.

Все еще в состоянии ужаса от содеянного, Гермиона огляделась по сторонам. На первый взгляд, комната изменилась мало, впрочем, она не могла поручиться, ибо не слишком запомнила детали при поверхностном осмотре. Разве что рамка, валявшаяся на полу, теперь висела на стене, скрывая злополучный тайник. У Гермионы вырвался вздох облегчения.

«Может, я просто неудачно задела устройство и перенеслась всего на несколько часов назад?» — успокаивала она себя, снова разглядывая хроноворот, на этот раз более пристально.

Артефакт, который она держала в руках, был похож на тот, что Гермиона использовала прежде, и все же отличия были. Он был чуть больше, тяжелее. Сердцевина, похожая на песочные часы, была окружена двумя ободами разной ширины. На внешнем — золотистом — имелся короткий шпенек, за который полагалось, по-видимому, этот обод вращать. Внутренний, изготовленный из белого металла, также был подвижным, но вращался по другой оси. Словом, устройство явно было сложнее и выше классом, чем то, с которым Гермионе уже приходилось иметь дело. Дав себе зарок обязательно добыть всю возможную информацию об артефакте, Гермиона осторожно вышла из дома. Она хорошо помнила указания, которые в свое время несколько раз повторяла МакГонагалл — ни в коем случае не встречаться со своим более ранним двойником. Тогда мисс Грэйнджер, вопреки природной любознательности, так и не выяснила, что же произойдет в случае встречи, а потом хроноворотов не стало и эта задача потеряла актуальность. Однако, то, что встреча несет в себе нечто аномальное, было ясно и без дополнительной информации. Кто же знал, что теперь этой информации будет так не хватать?

Первые подозрения, что перенос во времени не ограничился несколькими часами или сутками, возникли у мисс Грэйнджер, стоило ей очутиться на улице. На дворе, по всем признакам, была ранняя осень.

«С утра было первое июля. Стало быть, как минимум год», — с противным ощущением кома в горле думала Гермиона. Перемещение вперед во времени невозможно — аксиома, черт возьми.

«Ничего, — успокаивала себя она, — в конце концов, и год пережить можно. Хоть отдохну чуток. Поеду куда-нибудь во Францию или на Кипр». Но эти самоуговоры помогали плохо и чувство кома в горле не пропадало. Застыв в нерешительности на пороге дома, Гермиона будто боялась сделать следующий шаг. Одна часть ее натуры велела немедленно отправляться прочь и искать выход из глупой переделки, другая же — умоляла спрятаться в доме, забиться в угол и рыдать над своей печальной судьбой. В итоге женщина выбрала нечто среднее: решила прогуляться до ближайшего присутственного места и попытаться осторожно выяснить, насколько далеко во времени ее отбросил проклятый хроноворот.

«Во всяком случае, вернуться сюда я всегда сумею», — решила мисс Грэйнджер и зашагала по улице к центру.

Дом, так подло поймавший ее в ловушку, располагался на северной окраине деревни и ближайшим к нему людным местом был «Флориш и Блоттс». По мере того, как взгляд подмечал новые и новые детали, на душе у молодой женщины становилось все тревожнее. Она не видела ни одного знакомого лица, дома тоже выглядели иначе, деревья, которые она помнила со школьных лет, росли по другому и были меньше и тоньше. К моменту, когда Гермиона, наконец, вошла в лавку, волнение и страх уже настолько овладели ею, что она едва не закричала, когда прямо перед ее носом распахнулась дверь.

— Ой, простите великодушно, юная леди, — слегка шепелявя, заговорил толкнувший ее старик со всклокоченной седой шевелюрой. Он был Гермионе совершенно не знаком. — Вы испугались! Ай-я-яй. Я так неловок в последнее время, — он вдруг засуетился. — Да вы проходите, проходите, милости прошу. Я уж было, закрывать собрался, но для такой милой девушки сделаю исключение.

Старик прошаркал к прилавку, не переставая оглядываться и призывно махать рукой в сторону Гермионы.

— Так что вы бы хотели? Чернила, перья? Или может немного самокопирующихся пергаментов? Новейшее изделие, при том отменного качества, доложу я вам. Только вчера доставил. Цена пока высоковата, но тут уж такие дела… новинка, сами знаете.

Он выжидающе уставился на Гермиону, которая стояла столбом и не знала, что ответить. Не начинать же спрашивать какое число?

Старик кашлянул, показывая, что пауза, пожалуй, затянулась.

— О! Простите, — промямлила Гермиона не своим голосом, — я не… То есть, мне нужен обычный пергамент.

— А-а-а, — протянул старик несколько разочарованно, впрочем, тут же снова закивал и прошествовал в угол, где громоздились стопки письменных принадлежностей, — вот извольте. Есть потоньше, поплотнее, с водяными знаками…

— Самый простой, дюжину, пожалуйста — проговорила Гермиона, а потом добавила, — простите, что побеспокоила из-за ерунды.

— Да что вы, милочка? Какое беспокойство? — старик всунул ей в руки свернутые рулоном пергаменты и засеменил к кассе, Гермиона плелась за ним, не зная, как задать интересующий ее вопрос.

— Э-э-э мистер…

— Блоттс… Да-да. Это я, — засмеялся он, видя удивленное выражение лица молодой женщины. — Абрахам Блоттс, прежде романчики пописывал, а вот теперь решил дельце свое открыть на старости лет, — видимо он рассчитывал, что Гермиона тут же его узнает, но она, признаться, никогда не читала пресловутых «романчиков» и по сему своего восхищения или порицания выражать не спешила. Старик чуть нахмурился, но спросил по-прежнему чрезвычайно любезно: — А вас как величать, юная леди? Что-то я вас раньше в Хогсмиде не видал.

— Джейн, — совершенно неожиданно для себя соврала Гермиона. — Я тут… недавно.

— Ох, и сразу ко мне? Никак писательством балуетесь?

— Нет, письма. Просто письма, — Гермиона вытащила кошелек, а хозяин лавки опять засуетился.

— Ох, простите, простите, заговорил вас совсем. Но тут ведь какое дело? Нынче и поговорить-то почти не с кем. Все так напуганы, забегут на пять минут и долой. А старикам ведь что надо… только вот с людьми хорошими поговорить. А тут такое.

— А что случилось? — Гермиона почувствовала, что разговор поворачивает в правильное русло. Может, если выяснить обстоятельства, она поймет, где очутилась?

— Как «что»? Да вы, голубушка, газет, что ли, не читаете? Все эти нападения, исчезновения, — он понизил голос. — Темный Волшебник совсем распоясался. Говорят, у него целая банда, на магглов нападают, а теперь уже и за волшебников, тех, что из магглов, взялись.

Гермионе вдруг отчаянно захотелось потереть глаза. Словно это убрало бы наваждение. Как? Как такое может быть?

— Простите, какое сегодня число? — голос был словно чужой.

— Первое сентября, — удивленно промолвил старик и с подозрением глянул на молодую женщину. — Вам плохо? Что случилось, деточка? Господи, я напугал вас… простите старика. Но неужели вы не слышали?

Гермиона помотала головой больше, чтобы не дать себе разразиться рыданиями.

— Я была далеко.

Старик опять заохал, сетуя что «милая леди явилась не в лучшие времена».

— Прежде Хогсмид был замечательным местом, теперь все больше по домам сидят. Боюсь, детишек тоже в этом году пускать не будут. Хогвартс тут рядом, слыхали, может? — сочтя гермионино молчание за согласие, он продолжал: — Мне без молодежи тоскливо. Да и дельце мое… знаете, клиентуры маловато. Люди разъезжаются. Этим летом уже и из Хогсмида побежали. Куда катимся? — он горестно покачал головой, принимая от молодой женщины плату за покупку.

— А вы, милая Джейн, сюда надолго?

— Не знаю пока, — туманно ответила Гермиона и, уже направляясь к выходу, вдруг остановилась. Ей пришла в голову идея. — У вас не найдется, во что завернуть? Ну… газеты или…

— О, конечно, конечно, — мистер Блоттс закряхтел, копошась под прилавком. Нашел там газету, ловко завернул в один из листов гермионины пергаменты и вручил ей. — Будьте любезны. Заходите почаще.

Гермиона наскоро распрощалась и быстрыми шагами вышла из лавки. Газета словно жгла ей руки, но демонстрировать свой явный к ней интерес казалось неразумным. Только отойдя на добрую сотню ярдов от канцелярской лавчонки, она решилась развернуть лист.

«Этого не может быть, не может», — подумала Гермиона отрешенно. Она, словно защищаясь, отказывалась верить дате, пропечатанной в колонтитуле. Семьдесят седьмой год.

Но как она смогла перенестись так далеко? Хроноворот, которым она пользовалась на третьем курсе относил максимум на сутки назад. По слухам, были модели, рассчитанные на год…Но двадцать пять лет! Это уже ни в какие ворота.

«По крайней мере, здесь я не встречу саму себя», — с весельем утопленника подумала Гермиона. Что теперь делать, она не представляла.

«Перемещение во времени вперед невозможно, значит, — тут Гермиона чуть снова не пустила слезу, — придется своим ходом». Боже всемогущий! Прожить двадцать с лишним лет без родных, без друзей, среди враждебного мира… И еще при этом — тут она содрогнулась от осознания всего ужаса ситуации — в самый разгар первой гражданской смуты. Волдеморт набирает силу, скоро начнется массовая охота на магглорожденных, на таких, как она… Господи, за что?

Она, как в тумане, вернулась в дом, который оставила всего час назад. Он был ей противен, но ничего лучше сейчас в голову не приходило. Только переступив порог, Гермиона вдруг осознала, что даже не знает, чей это дом. Она покинула его так спешно… А что если у него есть хозяин и ее сейчас схватят, как воровку? Молодая женщина вынула волшебную палочку и крадущейся походкой вошла в гостиную. Никого. На улице уже смеркалось, но в доме было темно. Вряд ли хозяева, если они есть в доме, стали бы сидеть впотьмах. Это вселяло некоторую надежду. Гермиона осторожно поднялась наверх. Там было несколько опрятнее, чем в нижней части дома, но тоже длительное отсутствие человека чувствовалось отчетливо. Запах затхлости, пыль, спертый воздух. Гермиона с шумом выдохнула. Похоже, дом все-таки необитаем.

Она снова спустилась, нашла на камине старинный масляный светильник, зажгла его. В неверном свете молодая женщина опустилась на стул возле окна и обхватила руками голову.

Единственный вопрос: «Что же делать?» — вертелся в голове, как гадкое насекомое, причиняя беспокойство, а временами настоящую боль.

Гермиона проснулась незадолго до рассвета. Вчера она от обилия потрясений улеглась на пыльную кровать прямо в одежде и теперь жалела об этом. Ее робкая надежда, что ей просто приснился кошмар, развеялся при взгляде на обстановку спальни в неясном предутреннем полумраке. В детстве она пару раз читала книжки про фантастических героев, отправлявшихся в прошлое и то, что там они буквально с первых минут начинали действовать решительно и уверенно, ничуть юную читательницу не смущало. А вот теперь для нее фантастика превратилась в реальность, но Гермиона в отличие от книжных персонажей, не представляла, как она должна действовать. Хотелось пить. Хотелось умыться. Но больше всего хотелось, чтобы сейчас рядом оказался кто-то, кто скажет: «Гермиона, не бойся, мы что-нибудь придумаем», — и обнимет ее крепко так, успокаивающе.

И тут мисс Грэйнджер самым постыдным образом разревелась. Впервые за много лет она дала волю слезам. Плакала о своей глупости, своей несчастной судьбе, о невезучести и грядущем одиночестве. Потом слезы высохли сами собой.

Воды в доме не оказалось. Ванная имелась, но из крана не вылилось ни капли, наверно, что-то было сломано, но сил разбираться у нее не было. Гермиона наколдовала воды в ржавый таз, найденный на пыльной кухне, умылась. Потом принялась бесцельно бродить по дому.

Перебирая в памяти череду событий, которая привела ее к такому плачевному итогу, молодая женщина вспомнила о завещании. Кажется, она взяла его с собой, когда отправилась осматривать дом. Проклятые бумаги, эта приманка на дне охотничьей ловушки, обнаружились в ее сумке, брошенной в внизу. Сама не до конца понимая, зачем она это делает, Гермиона вытащила документы, разложила на столе.

«Джейн Грэйнджер. Кто такая эта Джейн?»

Вчера она соврала мистеру Блоттсу, по-видимому, подсознательно желая остаться инкогнито. Но ведь имя она назвала именно это. Почему? Гермиона не могла объяснить внятно, причем даже себе самой. Может, дело в засевшей в памяти, как заноза, таинственной особе, по воле случая оказавшейся тезкой ее матери. Или во всем виновата органическая неспособность Гермионы к откровенной лжи: она ведь не соврала старику, по крайней мере, формально — ее второе имя было Джейн.

В надежде отыскать хоть какие-то ответы на свалившуюся на нее массу вопросов новоявленная владелица принялась обшаривать дом. Возможно, эта мысль была не самая здравая, но ничего умнее Гермионе в голову на данный момент не приходило.

Тщательный осмотр гостиной надежд мисс Грэйнджер не оправдал. Ни малейшей зацепки. Вообще ничего, кроме пары облезлых перьев и флакона чернил, которые загустели до состояния клея. Ровно та же ситуация была с кухней. Она была запущенной и абсолютно безликой, словно обставленной по какому-то стандарту и лишенная любых намеков на личность бывших хозяев. Гермиона снова поднялась наверх и принялась шарить по ящикам бюро, пыльным полкам. Заглянула даже под кровать. Результат был почти нулевой. Единственными предметами, которые она сочла своей добычей, были две брошюры: «Рекомендации по ведению быта для прилежной хозяйки» лохматого года издания да сборник «Стихи и скороговорки для исправления речи у детей» с забавными картинками.

Последняя — а это была маггловская книжка в мягком переплете — вызвала у Гермионы грустную усмешку. Усевшись на подоконник, она перелистнула страницы и книжица послушно раскрылась на картинке с унылым рыцарем, похожим Дон Кихота. Переплет в этом месте треснул и надорвался, как это всегда бывает, когда кто-то слишком часто открывает книгу на одном и том же месте.

«Гвоздь и подкова», — прочла Гермиона машинально.

For want of a nail the shoe was lost,

And all for the want of horseshoe nail.[1]

Смутная догадка, как темная тень, вползла в сознание женщины. Она медленно, будто боясь убедиться в своей правоте, спустилась в гостиную и уставилась на обрамленный светлым деревом и заключенный под стекло лист пергамента на стене. Стилизованные под готические, витиеватые буквы закружились перед глазами, складываясь в слова уже знакомого стишка: «For want of a nail the shoe was lost…» Гермиона сорвала раму со стены. Узкая щель, замочная скважина. Гермиона повернула ключ, открыла. Внутри лежало письмо.

— … horseshoe nail, — почти неслышным шепотом повторила Гермиона, вглядываясь мелкие, ровные буквы незнакомого почерка.

«Милая Джейн! Я знаю, что ты сейчас растеряна и коришь себя за безответственность и неосторожность. И вместе с тем, уповаю на твой блестящий ум, твою способность понимать и сочувствовать. В том, что произошло, нет твоей вины, есть лишь необходимость, чтобы ты оказалась здесь, и вскоре ты сама поймешь, почему. Ничего более конкретного сказать тебе не могу, поскольку любой совет является обоюдоострым и может помочь, равно, как и погубить. Действуй так, как тебе велит твоя совесть. Она лучший советчик, чем самый мудрейший из мудрых.

Твой друг».

Растерянность Гермионы сменилась злостью.

«Как он посмел, как мог?»

В бешенстве она вскочила и принялась расхаживать по комнате, поминутно цепляясь за мебель. Обречь ее на такое! И кто этот «он» вообще такой?

«Еще смеет другом подписываться».

Гнев клокотал в ней с неистовой силой. С полчаса Гермиона ничего не видела, не слышала и не соображала. Наконец, выдохшись окончательно, она с размаху села на стул, так что тот под ней едва не рассыпался.

«Ну, хорошо. Ответ на вопрос — почему я здесь — получен. Но чертов гад не изволил пояснить, что делать. Действуй, видите ли, по совести. Да по совести мне надо убиться головой об стену — вот что».

Но трезвый ум и логика уже постепенно теснили гнев и возмущение. Вскоре Гермиона смогла сосредоточиться.

Итак, дано. Она — Гермиона, а отныне Джейн, Грэйнджер — очутилась во временах, когда Волдеморт только перешел в наступление. Совесть в таком случае подсказывает, что она просто обязана помешать ублюдку начать массовый террор со всеми вытекающими последствиями. Но как? Не в схватку же с ним вступить, ей-богу. Да и глупо это. Разве можно изменить события, которые всем известны? Что же тогда? Кого-то спасти? Но кого? Если рассуждать логически, это должен быть некто знакомый. И важнее всего: в ее времени он числится не погибшим, а выжившим.

«Гарри?» — от этого открытия Гермиона даже подскочила на стуле.

Ну, да. Мальчик-который-выжил. Причем выжил при весьма и весьма туманных обстоятельствах. Кажется, Дамблдор объяснял ее другу, как это произошло… по его, разумеется, версии. Но ведь доподлинно никто не знает, ибо эпохальное событие произошло без свидетелей. А догадки… ну, на то они догадки и есть, чтобы в них кто-нибудь да усомнился. Например, ее загадочный «друг». Или она сама. Помнится, Гарри пытался пересказать ей — Гермионе — версию Дамблдора, в которую сам он уверовал безоговорочно. Но Поттер доверчив, может быть, даже слишком доверчив.

Гермиона с усилием потерла лоб.

«Может, моя миссия — защитить Гарри?»

Что ж. Звучит красиво и даже в чем-то убедительно. Вопрос лишь в том, как это сделать.

«Впрочем, у меня на раздумье целых четыре года», — невесело подумала она, глядя на валявшуюся на столе газету. Гарри столкнулся со своим несостоявшимся убийцей в Хеллоуин восемьдесят первого. Зачем ей такая фора?

От привычного занятия — размышления над заковыристыми задачами — мисс Грэйнджер постепенно успокоилась. Села на стул, поджав под себя ногу, и вытащила купленный у мистера Блоттса пергамент. Перо у нее, к счастью, всегда было с собой, ибо те, что она отыскала в доме, на письменные принадлежности уже не тянули, по крайней мере, в представлении Гермионы. Чернила тоже были у нее в сумке. Гермиона расчертила лист пополам и в левой части вывела своим четким, почти квадратным почерком: «Поттер», а потом добавила вопросительный знак и дату.

На такой испытанный Гермионой прием систематизации информации мозг ее сразу благодарно отозвался новыми идеями.

«А ведь Гарри вообще мог не родиться!»

Гермиона вспомнила, как еще на шестом курсе ее друг весьма тяжело переживал случайно сделанное им открытие, что Лили Эванс была в большой дружбе со Снейпом, а с его отцом, наоборот, в серьезных контрах. По гарриным словам выходило, что вообще не понятно, что подтолкнуло его родителей к браку. Хм. Вот тоже заковыристый момент.

В левой части пергамента появилась запись: «Лили Эванс плюс Джеймс Поттер».

И снова знак вопроса.

«Может, — рассуждала Гермиона, — я должна как-то вмешаться в эти отношения? Только вот, как?»

В таких делах, надо признать, мисс Грэйнджер никогда не считала себя особенно сведущей. Спасти и защитить — одно дело. А вот интриговать на романтической почве… тут нужен особый талант.

«Мой так называемый “друг” выбрал неподходящую кандидатуру», — невесело усмехнулась Гермиона.

Еще одна идея возникла у женщины в связи с воспоминаниями о Снейпе.

«Пророчество. Ведь весь смысл охоты за Поттерами был в нем».

Гермиона очень хорошо помнила эпизод летом после пятого курса. Гарри тогда так разорялся — и она его за это не винила — что некто передал информацию Волдеморту. А позже узнал, что этим таинственным «некто» был Снейп. Но...черт. Ведь информация была неполной. Что-то же помешало Северусу Снейпу дослушать пророчество до конца. Что-то или кто-то?

«Итак, Гермиона, у тебя три худо-бедно разумных версии, — невесело подумала она. — И к каждой не знаешь, как подступиться. И это при условии, что ты вообще не ошиблась».

* * *

2002 г.

— Что ж, ваша логика делает вам честь, — холодно заметил отчим, когда Гермиона откинулась на подушки, чтобы перевести дух. Я, правда, не понял, говорит он серьезно или по своему обыкновению язвит.

— Моя логика на поверку не стоила и кната, доктор Снейп, — голос ее звучал хрипловато. — Знаете, я с некоторых пор начинаю бояться смотреть в прошлое. Слишком много сожаления. Не сделал то, не вспомнил это…

— Деструктивная позиция, — ну, вот тут он точно язвил. Гермиона это, кстати, тоже заметила и слабо улыбнулась.

— Герм, — я назвал ее так неосознанно, но тут же увидел, как Грэйнджер просветлела лицом, — я, конечно, весьма польщен таким вниманием к моей персоне, но… прости, не возьму в толк, зачем тебе это понадобилось.

Гермиона недоуменно посмотрела на Снейпа и губы ее сложились в неопределенное «О!»

— Он не знает, — выдавил отчим через силу.

Ну, по законам драмы, следующая реплика была моя. Разумеется, легкомысленный оболтус вроде меня? обязан был произнести ее сквозь смех:

— Прекрасно. Итак, сейчас из шкафа посыплются скелеты? — но самому мне почему-то было не весело, слишком уж замогильное лицо состряпал мой драгоценный отчим.

— Спешу тебя разочаровать, Поттер, последний наш с тобой семейный скелет только что любезно извлекла на свет божий мисс Грэйнджер. Так что теперь я могу умереть с совершенно чистой совестью… по крайней мере, перед тобой.

Упомянутая мисс Грэйнджер, однако, посмотрела на нас обоих с жалостью.

— Увы, не последний, — едва слышно произнесла она.

_________________

[1] В вольном переводе С.Я.Маршака звучит так:

Не было гвоздя — подкова пропала.

Не было подковы — лошадь захромала.

Лошадь захромала — командир убит.

Конница разбита — армия бежит.

Враг вступает в город, пленных не щадя,

Оттого, что в кузнице не было гвоздя.

1977 г.

От активной мозговой деятельности у Гермионы проснулся дикий аппетит и она решила отложить дальнейшие рассуждения на «потом».

«Времени у меня достаточно, — хмуро думала она, проверяя содержимое кошелька. — Так что пора уже Джейн Грэйнджер обзавестись едой. Да и жилье привести в порядок не мешало бы». Она обвела брезгливым взглядом запущенное помещение. Теперь это был ее дом, если не до конца жизни, то, по крайней мере, на долгие годы. Гермиона уже хотела было выйти, но вдруг ее как паром обдало: ведь ее в Хогсмиде никто не знал! Не теперь, разумеется, а тогда в ее то ли «прошлой», то ли «будущей» жизни. Стало быть, сегодняшняя Джейн и завтрашняя Гермиона не похожи? Не может же она бесконечно прятаться или, скажем, прожить двадцать пять лет под оборотным зельем.

Изменить внешность? Хм.

Гермиона подошла к зеркалу, провела рукой по пыльной поверхности. Она плохо помнила себя в детстве, но определенно сходство должно было броситься в глаза тем, кто ее хорошо знал… ну, или узнает в ближайшее время.

А если так?

Гермиона вынула волшебную палочку, вздохнула… Через пять минут усердной работы на нее из зеркала взирала незнакомка. Безжалостно остриженные каштановые кудри торчали надо лбом неаккуратными спиральками. Брови изогнулись, придав лицу глуповато-удивленное выражение, а нос и щеки украшали веснушки «а-ля Джинни Уизли». Последние Гермиона выбрала, потому что знала, как подобный «аксессуар» бросается в глаза, отвлекая взгляд от всех прочих деталей внешности.

«Пеппи Длинныйчулок», — вынесла вердикт мисс Грэйнджер и, повинуясь глупому порыву, показала зеркалу язык. И когда у нее успело настолько улучшиться настроение?

Фантазии Гермионы хватило только на «Три метлы». Там с утра было почти безлюдно. Хозяин — грузный, усатый господин — прошелся по залу, покрякал, пробубнил себе под нос что-то неясное и удалился, позевывая, в подсобное помещение. Через минуту оттуда выскользнула бойкая молодая волшебница в кокетливом одеянии и процокала каблуками к столику, за которым устроилась Гермиона.

— Завтракать будете? — почти утвердительно произнесла она звонким голосом. Гермиона подняла глаза и тут же узнала Розмерту. На вид будущей хозяйке «Трех метел» было не больше, чем ей самой, ну, разве что на пару-тройку лет. — Омлет? Блинчики с сиропом? Есть холодная кура…

— А запеканка? — вдруг неожиданно для себя выпалила Гермиона, вспоминая любимое с детства блюдо. Весь вид Розмерты словно призывал не думать о делах, а насладиться пищей, как положено. Трактирщица расплылась в широченной улыбке и прищелкнула пальцами.

— Моя фирменная, — Розмерта довольно рассмеялась, будто все запеканки в мире изобрела именно она и теперь пожинает плоды неувядаемой поварской славы. — Сей же миг принесу, милая.

Каблуки зацокали в сторону кухни. Гермиона поглядела ей вслед и задумалась: Розмерта была первым знакомым человеком, встретившимся ей здесь. А ведь наверняка будут и другие. Это добавляло остроты переживаниям молодой женщины.

«Хорошо хоть в моем времени мадам Розмерта жива и здорова, а то я бы, наверно, разрыдалась прямо у нее на глазах», — сердясь на себя за расклеенное состояние, думала Гермиона, а сама исподтишка разглядывала трактир. Обстановка несколько отличалась от той, к которой она привыкла за годы учебы в Хогвартсе. Мебель поплоше, скатерти не в тон стенам, на стойке кое-где потерлись углы. Было видно, что хозяин пустил дела заведения на самотек. Должно быть, именно доставшись Розмерте, «Три метлы» засияли, став самым лучшим заведением Хогсмида. Кем она, интересно, приходится хозяину? Дочерью? Или просто работницей?

Одновременно с этой в голову Гермионы пришла мысль о своей собственной судьбе. А ведь ей тоже нужно озаботиться трудоустройством. Конечно, на какое-то время денег, оставленным ей загадочным дарителем Гастоном Дерби — кто, кстати, он такой, тоже выяснить бы не мешало — хватит, ну, а дальше? Да и куда ей идти работать?

Гермиона пригорюнилась. В своем мире она была Героем войны и, хоть и магглорожденной, но уважаемой волшебницей. А здесь? Кто его знает, как в условиях нарождающегося террора отнесутся к ее трудоустройству по специальности. Да и допустят ли вообще вчерашнюю девчонку работать в министерство и куда-нибудь в подобное учреждение? Нет. Пожалуй, стоит поискать что-то неприметное, где не будут столь придирчиво интересоваться ее происхождением и профессиональным уровнем. Вот только загвоздка: делать-то она почти ничего не умеет, кроме как в бумажках да в книжках копаться.

Может, библиотека? От этой мысли у Гермионы стало гораздо теплее на душе. Это было привычное место, любимейшее занятие… Эх, знать бы, где искать.

Розмерта появилась перед ней с благоухающим завтраком и, по-прежнему улыбаясь, поставила запеканку на стол.

— Нездешняя? — спросила она кивающую ей в знак благодарности Гермиону.

— Я приехала вчера.

— А-а, то-то я гляжу, лицо незнакомое. Теперь редко кого можно нового встретить. Люди все больше уезжают.

— Из-за В… Того-кого-нельзя-называть?

Розмерта чуть повела бровью и коротко кивнула. Потом она окинула хозяйским глазом заведение, отметив, что посетителей не прибавилось и, отодвигая стул, спросила:

— Можно? — получив согласие Гермионы, трактирщица уселась рядом и тихо спросила: — Вы из-за этого сюда явились?

— Почему вы так решили?

Розмерта чуть коснулась пальцами глаз, потом кивнула на собеседницу.

— Я же вижу — вы плакали и, вероятно, долго. Не стоит, горе проходит. Нужно дальше жить. Ешьте, это вкусно, — она указала на тарелку с и вправду очень аппетитно выглядевшей запеканкой. — Я сейчас чай принесу.

Розмерта уже собиралась отойти, но Гермиона остановила ее и спросила, не найдется ли у той газеты.

— Зачем? Там сейчас ничего хорошего не пишут. К чему портить себе аппетит?

— Я хотела просмотреть объявления о работе, — начала было Гермиона. Взгляд Розмерты тотчас стал сочувственным.

— Бедняжка. Все так плохо?

У Гермионы от жалости к себе, вызванной участием Розмерты, защипало в носу.

— Как тебя зовут?

— Джейн, — поспешно проговорила Гермиона, борясь с подступающими слезами и одновременно кляня себя распоследними словами. Что-то слишком часто стала она нюни распускать, так скоро можно саму Плаксу Миртл переплюнуть. Будет Хогсмидское привидение «Рёва Джейн».

— Вот что, Джейн. Тут я тебе, пожалуй, смогу помочь, — решительно заявила трактирщица и протянула руку. — Меня, кстати, Роз зовут. Розмерта, то есть. Так вот, тут в «Сладком королевстве», это магазин такой, человек требуется. Мне его хозяйка, Кики Берроуз, вчера жаловалась, что никого найти не может. А она на сносях, ей работник позарез нужен. Даже мне предлагала. Да только куда я уйду? Старина Болти дело совсем псу под хвост пустит. Жалко кабачок-то.

Гермиона такой вариант не рассматривала, но он показался ей хоть и не слишком приятным, но приемлемым. В ее положении привередничать не приходится. Вот только…

— …я никогда не работала в лавке.

— Ох, — Роз всплеснула руками, — невелика премудрость. Тому улыбнулась, этому подмигнула — и пошло дело. Молодой да хорошенькой трудно ли сласти продавать? Да и Кики — хорошая женщина. Чего надо, всегда подскажет. Она, кстати, и жалование грозилась работнице приличное положить. Так что я б на твоем месте подумала. А сейчас ешь, а то заговорила тебя совсем.

Роз краем глаза уже заметила вошедших свеженьких клиентов и поспешила оставить Гермиону наедине с ее завтраком.

Кики Берроуз оказалась крепкой, широкоскулой блондинкой лет тридцати с ясными голубыми глазами и огромным животом. Она немного переваливающейся, «утиной» походкой выкатилась из-за прилавка навстречу Гермионе, когда та, все еще в сомнениях, отворила дверь в магазин сладостей.

— А-а, ранняя гостья, — начала она неожиданно высоким голосом. — Проходите, голубушка. Чего желаете?

Гермиона секунду помялась и потом выпалила.

— Я не за покупками. Мне Розмерта из «Трех метел» сказала, что вы ищете работницу.

Кики эмоционально вознесла руки к потолку.

— О! Дева Мария, ты услышала мои молитвы, — потом рассмеялась и с новым интересом оглядела Гермиону с головы до ног, от чего молодая женщина слегка смутилась. — Роз сказала правду. Я, конечно, пока сама управляюсь: хозяйство небольшое, да и клиентов поменьше стало, но… — она указала на свой живот, — сами видите. Всего пару недель осталось… Сколько вам лет, милая девушка?

— Двадцать три… будет.

— Подходяще.

Кики широко заулыбалась, демонстрируя немного неровные зубы, и споро покатилась к прилавку, поманив за собой Гермиону, честная натура которой не дала ей смолчать:

— Только… эээ мадам, я прежде никогда не работала в магазине.

— Пустое, — совершенно беззаботно отмахнулась будущая мамаша. — Тут главное не лениться да улыбаться побольше — и дело в шляпе. За хозяйством-то я сама пригляжу, мне в зале человек нужен, а то стоять последнее время стало тяжеловато, — она хихикнула и завозилась под прилавком.

Гермиона огляделась. Магазин сладостей с тех пор, как она его помнила, практически не изменился. «Не изменится», — мысленно поправила себя Гермиона. Все, вплоть до расположения витрин и лотков с конфетами, было ей знакомо. «Вот уж не думала, что когда-нибудь окажусь по эту сторону прилавка», — размышляла она, улыбаясь, впрочем, довольно кисло. Все-таки, что ни говори, а Гермионе были не чужды некоторые амбиции и они явно заходили дальше роли простой продавщицы. «Это временно», — утешала себя молодая женщина, пока ее будущая работодательница вытаскивала на свет какие-то бумаги и гроссбухи.

— Не куксись, девочка, — проговорила мельком взглянувшая на нее Кики. — Покрутиться, конечно, придется, но тебе потом понравится. Тут весело. Публика — в основном дети, мамаши вроде меня, да старички из тех, что побаловать себя любят. Так что никто тебя не обидит. Не кабак, чай.

Потом она принялась объяснять, как вести нехитрую бухгалтерию, обмолвившись, что в основном будет делать это сама. «Но так, на всякий случай…»

— Ох, не спросила тебя совсем… Вот ведь дурочка, — миссис Берроуз хлопнула себя по лбу — Зовут-то тебя как?

— Джейн.

— Джейн… а дальше?

— Гр.. — Гермиона мысленно махнула рукой, мол, будь что будет, — Грэйнджер.

— Вот и славно, — потерла руки Кики, а потом хлопнула в ладоши. — Эх, все же хорошо, что я Рози пожаловалась. А то бы и не знала, где человека искать. Люди разъезжаются из-за этих… ну, про что в газетах пишут. А я вот думаю — все это байки. Газеты страх нагнетают, а все и уши развесили. У нас тут пока спокойно, — она покачала головой и потом взглянула в лицо Гермионе. — С завтрашнего дня можешь приступать, а сейчас… пошли, покажу тебе помещения.

Хозяйка провела Гермиону в подсобку, показала склад, маленький закуток, где можно было перекусить во время рабочего дня, чулан, при этом женщина беспрерывно что-то говорила, но Гермиона слушала ее в пол-уха. Ее опять душили воспоминания. Вот она, эта лестница в подвал, вон там под ящиками проход, который ведет в Хогвартс. Помнится, именно через него Гарри когда-то пробирался в Хогсмид. Тогда он узнал историю семьи и историю предательства, ложного, как потом оказалось.

«Господи, что же со мной делается?» — думала она, снова борясь с пощипыванием в носу и глазах.

— Джейн, ты меня слушаешь? — хозяйка пристально глядела на Гермиону, уставившуюся в стену с отсутствующим видом.

— Да-да, миссис Берроуз.

Та кивнула и снова продолжила объяснения, потом снова повела Гермиону наверх. Когда две женщины прощались, сговариваясь о завтрашней встрече, мисс Грэйнджер подумала, как странно повернулась ее судьба. «Ты оказалась здесь и вскоре сама поймешь, почему…» — вспомнились строчки из письма загадочного «друга». Не намек ли это на нынешние обстоятельства? Впрочем, выбор у нее все равно невелик.

С этой мыслью Гермиона вышла наружу и побрела в сторону дома, не заметив, как из-за угла здания за ней наблюдали чьи-то внимательные глаза. Едва молодая женщина скрылась из виду, высокий человек, чье лицо было не видно из-за низко опущенного капюшона плаща, слегка покачал головой и, шагнув назад, словно растворился в воздухе.

Через месяц работы в «Сладком королевстве» эта служба стала Гермионе даже нравиться, а правильнее сказать — перестала раздражать. Вначале, разумеется, у нее все получалось «из рук вон плохо» — так считала мисс Грэйнджер — ну, или «довольно недурно» — так выражалась Кики Берроуз, разродившаяся через неделю после гермиониного трудоустройства двойней и теперь пребывавшая в состоянии среднем между эйфорией и истерикой.

Когда Гермиона глядела на себя в зеркало, то вынуждена была констатировать — она превратилась в типичную селянку. Простая, добротная мантия с засученными рукавами, нелепая шляпа поверх растрепанных, коротких кудряшек, обувь, почти всегда заляпанная дорожной грязью: осень уже вовсю радовала дождями, а домой Гермиона предпочитала ходить пешком. Ну, в самом деле, не аппарировать же меньше, чем на полмили? За месяц она перезнакомилась почти со всеми местными лавочниками и кабатчиками, завела дружбу с Розмертой и местным знахарем мистером Фистулсом, которого, по правде сказать, про себя называла шарлатаном, хоть и вполне добросердечным. Словом, Гермиона сама не переставала изумляться, как стремительно изменилась ее жизнь, но по-прежнему не могла понять, к чему все эти перемены в конечном итоге приведут. Единственной серьезной пользой от нынешней занятости было полное отсутствие времени горевать о своей несчастной судьбе и терзать себя воспоминаниями о потерянных друзьях. Лишь иногда, по вечерам, сидя в гостиной кое-как приведенного в порядок дома, она принималась размышлять о своей загадочной миссии. Версии множились, как микробы в пробирке, но ни одна не казалась Гермионе убедительной настолько, чтобы предпринимать какие бы то ни было решительные меры для ее реализации.

В один из вечеров в конце сентября Кики Берроуз попросила Гермиону закрыть магазин самой, ибо должна была неотрывно сидеть с близнецами, у которых случились какие-то детские болезни. Пришлось согласиться.

Когда за последним посетителем закрылась дверь, молодая женщина заперлась, засела за гроссбухи, подсчитала выручку и уже готова был уходить, как вспомнила, что следует еще спуститься на склад. Это была чистая формальность, но формальностями пренебрегать Гермиона Грэйнджер не привыкла. Отчаянно зевая, с фонарем в руках, она спустилась по лестнице и вдруг замерла: возле ящиков со сладостями, громоздившихся у дальней стены, чувствовалось какое-то движение. Может, ей померещилось?

Гермиона, осторожно крадучись, приблизилась к коробкам. В углу было так темно, что фонарь в ее вытянутой руке больше слепил, чем освещал пространство на полу. Гермиона подняла его повыше, вгляделась.

«Плохо, если это крысы», — поморщилась она. Вообще-то ящики и мешки были зачарованы от грызунов, но мало ли что. Всегда был шанс, что где-то есть прореха и пронырливые твари найдут лазейку и испортят товар мадам Берроуз.

«Кики расстроится», — подумала Гермиона и начала дюйм за дюймом осматривать пол возле ящиков. Крышка с одного из них оказалась сдвинута. Гермиона потянула ящик на себя и тут же ей под ноги метнулась тень. Извечная женская боязнь всего серого и хвостатого заставила Гермиону взвизгнуть, хотя в действительности она не испытывала «священного ужаса» перед крысами.

«Ах, ты, маленькая дрянь, — мысленно выругалась женщина вслед метнувшейся в противоположный угол склада твари. — Ну, подожди, сейчас я тебя изловлю».

Трансфигурация была коньком Гермионы Грэйнджер, так что клетка, в которую превратилась пустая коробка из-под имбирного печенья, удалась ей на славу: прочные прутья, самозахлопывающаяся крышка — загляденье. Женщина приоткрыла дверцу, коварно улыбаясь, и скомандовала:

— Акцио, крыса.

Что ж. Вышло весьма эффектно. Животное летело по воздуху, беспомощно болтая лапами, а Гермиона с ловкостью квиддичного вратаря поймала его и быстро сунула в клетку. Дальше — щелчок, заклинание и — вуаля — изловленный грызун заметался, цепляясь за прутья.

— И что мне с тобой делать, проныра? — сама себе сказала Гермиона, поднимая клетку на уровень глаз. — Скормить соседским котам?

Крысеныш замер и уставился на женщину глазками-бусинками. «Будто понял», — усмехнулась она про себя и внезапно вздрогнула. Не совпадение ли? Вообще-то крысы не были в деревне редкими гостями, жители боролись с ними, как могли. Но здесь… Кики очень ревностно относилась к обороне от грызунов, регулярно обновляя отпугивающие чары и щедро расставляя ловушки. А этот вот прорвался. С чего бы вдруг?

Разумеется, это не могло не вспомниться. Причем именно так: ярко, отчетливо, со всеми гадкими подробностям. Ее третий курс. Питомец Рона, ее собственный кот, гонка за крысой, хроноворот…И еще трясущийся анимаг-убийца, полностью опустившееся и жалкое существо. О, Боже! Неужели это он? Питер Петтигрю?

У Гермионы задрожали руки от возбуждения. Все ее версии, предположения, намеки загадочного «друга» враз хлынули в мозг беспорядочным потоком. Что если все из-за этого смешного до нелепости эпизода? Это ведь так просто. Вот она, Джейн Грэйнджер, торговка сладостями, изловила на складе крысу и с чистой совестью прихлопнула гадину. Одним ударом. И все проблемы — долой!

Губы молодой женщины невольно искривились в нехарактерном для нее оскале. Злость и отвращение требовали немедленно убить его, но жалость — эта извечная женская слабость — не давала ей поднять руку. Во время боев с Пожирателями убивать было просто, но вот так… Нет! Даже не знай Гермиона, что перед ней человек — а ведь она этого на сто процентов и не знала — хладнокровно убить животное было непросто.

«Ты прикончишь предателя и убийцу», — жестко напомнила она самой себе, но тут же совесть услужливо подсказала, что сейчас это еще не убийца и не предатель.

«Но он станет им!» — злость не унималась.

И тут над всей этой внутренней битвой вознесся голос разума, который молчал до сего момента по той лишь причине, что открытие пришло слишком неожиданно:

«Питер Петтигрю погиб в девяносто восьмом. Это факт. И изменить ты его не в силах».

Гермиона с вздохом опустила клетку и, измученная внутренним конфликтом, присела на ступень лестницы, ведущей наверх.

За что ей все это? Чем она провинилась и перед кем, чтобы заслужить такое наказание: иметь возможность все изменить и не иметь на это права. Она с силой ударила кулаком по перилам, потом схватила клетку с крысой, буквально взлетела по лестнице и, выскочив на улицу, едва ли не вытряхнула тварь на дорогу.

— Будь ты проклят! — прошептала она вслед удирающему животному.

* * *

2002 г.

В больничной палате наступила тишина. Гермиона осторожно помассировала горло, будто оно саднило от удушья. Снейп же хранил молчание, сидя на стуле, опершись локтями о колени и сцепив пальцы в замок. Поза глубокого сосредоточения.

— Я не могу понять, мисс Грэйнджер, — пару минут спустя произнес он медленно, все еще глядя перед собой. — Вы ведь интуитивно или осознанно понимали, как должны действовать. Почему же вы отступили от правил? Они ведь не просто так придуманы. Вы вмешались, не в этот момент, но позже, так? Ничем другим я ваше появление здесь объяснить не могу.

Гермиона пыталась поймать его взгляд, потом прикрыла глаза.

— Боюсь, ноша оказалась слишком тяжела для меня.

— О чем ты, Гермиона? — я действительно перестал их понимать.

Она покачала головой, взяв меня за руку, но глядела по-прежнему на моего отчима.

— Хроноворот это дьявольское изобретение.

Северус приподнял бровь этак по-снейповски.

— Ваша… ваш двойник, мисс Грэйнджер, напротив, считает их одним из величайших достижений магической науки.

— Дай бог, чтобы ей никогда не пришлось убедиться в обратном.

1977 г.

Два дня Гермиона ходила сомнамбулой, все еще находясь под впечатлением от происшествия. Она столько думала на эту тему, что каждый вечер падала на кровать с сильнейшей головной болью. Потом постепенно работа и быт сделали свое дело — молодая женщина пришла в себя и решила, что, возможно, она слишком переоценила свою догадливость. Всегда был шанс, что она изловила самого обычного грызуна, по чистому недосмотру Кики пробравшегося на склад. Разумеется, задним числом Гермиона корила себя, что не проверила зверя сразу, оказавшись в плену своих фантазий. Но потом здраво рассудила, что это знание не дало бы ей ровным счетом ничего. Изменить что-то она была бессильна.

В первую субботу октября в Хогсмиде имело место светопреставление. Именно так это событие характеризовала Розмерта. Она еще накануне поймала Гермиону по дороге домой и, беспрестанно подмигивая, велела ей хорошенько выспаться перед завтрашним «побоищем».

— Готовься, Джейн, это твой первый «школьный выходной»! Кики, как я понимаю, самоустранилась?

— Ты о чем, Роз?

Трактирщица, поправляя свои пышные локоны, ласково и как-то покровительственно взглянула на Гермиону.

— Завтра детишки нагрянут из Хогвартса.

«Долговато же до меня доходило, — усмехнулась про себя Гермиона. — М-да. Вот они, четыре года без школы, вернее, даже пять!»

Раньше, учась в Хогвартсе, мисс Грэйнджер никогда не задумывалась, как выглядел их массовый налет на деревню с «этой» стороны. А вот теперь эпизоды всплывали в памяти. Отчетливо так. Взмыленная, но улыбающаяся мадам Розмерта, затюканные продавцы «Дэрвиша» и «Зонко», вертящаяся, как белка в колесе, миссис Паддифут…

«Чудно! Теперь придется побывать в этой шкуре», — Гермиона почувствовала, что содрогается от нервного смеха. Розмерта же глядела на нее с сочувствием.

— Откуда ты знаешь, что именно завтра? — голос Гермионы был таким трогательно жалобным, что трактирщица обняла ее за плечи, словно старшая сестра, утешающая младшую.

— Мне профессор МакГонагалл всегда заранее сообщает. Я ведь там тоже училась, она моей деканшей была — вот и старается предупредить, чтобы не очень ошарашить. А я уж кому надо, сама весточки разношу.

Потом Роз ее отпустила, напоследок потрепав по плечу.

— Да не пугайся ты так, Джейн. Все пройдет на ура. Ты такая куколка и умница, мне Кики на тебя не нахвалится. Глядишь, продержимся денек, зато выручка хорошая.

Суббота превзошла все самые «страшные» опасения Гермионы. Она, по совету все той же Розмерты, с самого утра подготовилась к наплыву посетителей: натащила кучу товара, нафасовала кульков с популярными сладостями… Но Гермиона по неопытности просто не ожидала такой лавины, которая ринулась на нее ближе к обеду. Мелькание детских голов, крики, громкий смех, беспрестанные вопросы, тянущиеся к ней со всех сторон руки — все слилось в единую какофонию и мельтешение, так что Гермиона через три часа подобной пытки уже не понимала, кому, что и почём продает, а только механически улыбалась и пихала в руки кульки со сладостями. Наконец, поток схлынул. К тому моменту Гермиона была уже практически без сил, а уж как выглядела, она вообще пыталась не думать.

«Наверно, не лучше, чем Гарри после квиддичного матча».

Гермиона нервно засмеялась. А она-то еще считала, что быть торговкой — проще некуда.

Чувствуя себя растоптанной стадом кентавров, Гермиона едва успела опуститься на стул, как дверь начала снова угрожающе открываться. Мышцы лица, словно сами собой, сложились в дежурную улыбку.

— Добрый день. Про…— слова застряли у нее в горле.

Вошедший был молодой парень, про которого Гермиона могла сказать, что он явно не из «ее контингента». В смысле, что ему куда больше тринадцати, но меньше шестидесяти. Миловидный, хоть и простоватый. Ростом не вышел, всего лишь чуть повыше ее, но крепкий. Круглое лицо, светлые глаза. Ничего сверхъестественного. На подбородке пробивалась юношеская щетина, так что, можно думать, он уже вышел из возраста «любви к шоколадным лягушкам». Но не это смутило Гермиону и заставило замолчать на полуслове. Парень стоял на пороге и неотрывно, с каким-то неприличным вниманием разглядывал ее, а потом вдруг, сообразив, что и она тоже пялится на него, быстро отвел глаза и начал бормотать что-то нечленораздельное.

«Вылитый Рон», — неожиданно пронеслось в мозгу у Гермионы.

Разумеется, дело было не во внешнем сходстве. Тут, слава богу, не было ничего общего. Иначе последствия были бы плачевны. Причем в прямом смысле.

Нет! Все дело было в манерах, жестах и поведении. Помнится в прежние годы, любимый друг Уизли почти также пожирал ее глазами, а стоило только ответить чем-то подобным, тотчас тушевался, мямлил или нес какую-то ничего не значащую чушь. Это Гермиону раздражало, но с другой стороны, льстило — значит, она хоть у кого-то вызывает сильные чувства и душевное смятение.

«И кстати, Рон тоже, хоть выглядит мужик мужиком, а конфетами-то по-прежнему не брезгует», — вдруг пришла сама собой в голову несвоевременная мысль.

Парень тем временем поспешил спрятаться от нее среди лотков с конфетами, бубня что-то про «на минуточку зашел». Гермиона, вдруг вспомнив, что она не школьница, а «солидная дама», а сейчас вообще тут за хозяйку, важно прошествовала к прилавку и заняла там оборону, ругая себя, что никак не может избавиться от нервозности. Глупый мальчишка пялится на нее, а она тут вздрагивать изволила. Непорядок!

Поправив свои короткие кудряшки розмертиным жестом, Гермиона принялась изображать чрезвычайную занятость работой, которая заключалась в перекладывании на прилавке кульков, перемещении на дюйм вправо-влево корзинок с марципанами и тому подобных бессмысленных действиях. Ей уже даже хотелось, чтобы снова налетела толпа малолеток, лишь бы не маячить тут на виду, будто она тоже кондитерское изделие.

И тут — слава Мерлину — ее желание сбылось. Отворилась дверь, Гермиона уже приклеила на лицо «профессиональную» улыбку, но вместо ожидаемого табуна малышни увидела посетительницу, вид которой заставил ее вновь застыть, как каменная горгулья.

В зал стремительно вошла девушка. На вид она была почти ровесница Гермионы, ну, может, немного младше. Невысокая, энергичная, рыжеволосая. Гермиона узнала ее если не с первого, то уж со второго взгляда точно. Слишком часто видела она ее фото в руках у Гарри. Лили Эванс. Она была именно такой: немного растрепанной, с подвижным лицом и губами, которые привыкли улыбаться.

Гермиона вздрогнула, как от озноба, и отвела взгляд. Разве не предполагала она, что может встретить кого-то из них? Не готовила себя к этому? Увы, быть готовой к такой встрече оказалось невозможно. Все-таки надо обладать железной волей, чтобы, не дрогнув, глядеть на человека, пусть формально незнакомого, зная о его скорой, мучительной гибели. И опять все то же чувство гадкой беспомощности овладело Гермионой: она не могла, не имела права вмешиваться. Оттого становилось невыносимо тоскливо, будто на поминках.

— О! Привет, — воскликнула меж тем Лили, заприметив прячущегося среди конфетных гор парня, — ты здесь? Они в тебя что, мало сластей впихнули? — и расхохоталась так заразительно, что парень, которого было не видно за коробками с лягушками и орешками, тоже издал каким-то всхлипывающий смешок.

— Я так… просто, поглядеть хотел, — голос у него был приятный.

— Поглядеть? А мне казалось, ты после той поттеровской пакости и думать про конфеты не сможешь. Сколько эти изверги тебя съесть заставили?

Тот в ответ пробурчал что-то, Гермиона не расслышала.

— Вот-вот, — немного рассеянно сказала Лили, озираясь, словно в поисках чего-то конкретного. — Зачем ты позволяешь Джеймсу и Блэку такие выходки?

— Ну, Лил… Это же спор был. Все по-честному, — ответил парень, перемещаясь к стойке с леденцами и через прозрачную витрину поглядывая на Гермиону.

— Ну, ладно, не дуйся, — примирительно закончила Лили и направилась к прилавку. При виде Гермионы глаза девушки округлились, но потом она снова заулыбалась.

— Здравствуйте, а где мадам Берроуз?

Гермиона откашлялась, непонятный спазм мешал ей говорить.

— Кики с детьми. У нее родилась двойня. Так что…

— О! Да что вы говорите? Здорово. Передайте ей поздравления от меня. Я Лили Эванс из Хогвартса. А вас…

— Мое имя Джейн, — быстро сказала Гермиона, не желая продолжать разговор. Для нее он был болезненным, так что пусть уж лучше она прослывет нелюбезной, чем еще, того и гляди, опять пустит слезу. — Вы что-то хотели купить, мисс?

— Только это, — сказала Лили растерянно и показала на какое-то монументальное лакомство в цветной обертке.

— Прошу, — Гермиона взяла у нее деньги и вдруг, вскинув глаза, добавила: — Не могли бы вы попросить вашего друга не смотреть на меня так пристально, а то у меня, боюсь, задымится мантия, — она попыталась улыбнуться, но вышло кривовато.

За дверями послышался шум, смех и громкие голоса. Потом дверь приоткрылась и туда просунулась голова.

— А-а-а. Вот вы где!

Они ввалились все разом. Шумные, запыхавшиеся. А Гермиона еще считала, что это школьная мелюзга способна довести ее своей суетой до помешательства. О! Эти трое десяти тринадцатилеткам фору дадут. Тут же началась суматоха, словесная перепалка, шуточки, которые от грани приличия отделяло что-то совсем невесомое. Это была чудесная, веселая школьная возня. А Гермиона смотрела на них, как сквозь стекла, ибо слезы — предательские слезы отчаяния — застили ей глаза. Все трое… Нет! Не трое. Четверо. Потому что она сообразила, кто этот мальчик, что глазел на нее битых четверть часа. Все они были мертвы. И она, Гермиона Грэйнджер, не могла сделать ни одного чертова шага, не могла сказать ни одного чертова слова, чтобы все это остановить.

Джеймс Поттер был не похож на Гарри. Вот хоть режьте ее, думала Гермиона — не похож. Гарри всегда глядел сосредоточенно, сжимал зубы, злился. Этот же был, судя по виду, органически не способен на плохое настроение. Он был шутом, паяцем, заводилой, а на мальчика-который-выжил походил разве что очками и прической.

У Сириуса Блэка был живой взгляд. Живой и злой. Да. Этот парень знал себе цену. Это уже в Азкабане он поймет, что цена эта — кнат фальшивый. А пока он пребывал в иллюзии, что он король и ему все на свете можно. Господи, да пусть бы он до конца жизни так считал! В своем времени Гермиона гарриного крестного — изломанного и отчаявшегося Блэка — недолюбливала, считая его заносчивым и циничным. Здешний же Блэк, судя по всему, обладал данными качествами в десятикратном размере, но Гермиона оторвала бы себе язык, если бы посмела сказать, что тюрьма пошла тому на пользу.

Ремус. Он был такой же, каким она его впервые увидела в Хогвартс-экспрессе. Ну, совершенно. Моложе, без седины, симпатично одетый, и даже не слишком худой. Но глядел он также. По-стариковски опасливо и виновато.

И, наконец… четвертый. Гермиона не могла понять, как этот славный на вид парень умудрился превратиться в то опустившееся, ничтожное существо, которым она помнила Петтигрю еще со своего третьего курса. Может, Волдеморт его околдовал? Нет! Такое «уничтожение личности», наверно, даже самому великому волшебнику враз не сотворить. Неужели где-то в этом простодушном парне зреет червоточина, которая потом превратит его в Хвоста — тварь предававшую и убивавшую? Гермиона вспомнила мерзкое чувство брезгливости, когда обезумевший от страха, разоблаченный предатель на коленях ползал, прося пощады, в том числе и у нее. А сегодня… это парадокс, но он напомнил ей Рона. Человека, за которого она — Гермиона — еще недавно намеревалась в перспективе выйти замуж.

— Э-эй, барышня…

Гермиона сфокусировалась на говорившем. Джеймс Поттер стоял у нее перед носом и щелкал пальцами.

— Она вышла из транса, — громко и с неподдельным энтузиазмом провозгласил он. — Так вот, я тут спрашиваю… Видите ли, э-э-э вышел небольшой спор, — он обернулся к приятелям, призывая в свидетели, те истово закивали. — Не рассýдите?

Судя по всему, решила Гермиона, перед ней разыгрывался какой-то спектакль, смысл которого был понятен только этой чокнутой компании. Лили, которая явно собиралась вмешаться, была нейтрализована Поттером путем фамильярного облапывания и, соответственно, тут же сосредоточилась на самообороне.

Гермиона же приняла неприступный вид и приподняла свою новую «лавандобрауновскую» бровь.

— Не вполне вас понимаю.

— А я еще и не объяснил. Видите ли, леди, у нашего друга, — он ловким жестом ухватил Питера за рукав и потянул ближе к прилавку, за которым стояла Гермиона, — случилась душевная травма.

— Вот как?

— Это ужасно, — Поттер, вопреки сказанному, улыбался от уха до уха. — Так вот, он предлагает накупить у вас гору шоколада и тем самым зали… в смысле, заесть свое горе.

«Похоже, ваш друг уже его заел», — подумала Гермиона, глядя на кислую физиономию этого самого друга. Что там они с Лили про спор говорили?

— Так в чем же спор?

— Дело в том, что Сириус, — оратор уже разошелся и почти декламировал, указующим перстом тыкая куда-то мимо прислонившегося к дверному косяку и явно скучающего Блэка, — предлагает другой вариант.

— Напиться, — скупо обронил Блэк, рассматривая что-то одному ему ведомое в окне.

Гермиона откашлялась и снова спряталась за своей «профессиональной» улыбкой. Ей было плохо и хотелось закончить этот разговор скорее, но чувство собственного достоинства — да и хогвартская закалка тоже — не дали спасовать перед явно рисовавшимся нахальным мальчишкой, который к тому же младше ее и по возрасту, и — черт побери — по статусу.

— Видите ли, юноша, — Гермиона вложила в голос все высокомерие, которое только имелось у нее в запасе, а может, и то, которого не было, — я в данном случае лицо заинтересованное. Но в качестве альтернативы могу порекомендовать нечто другое.

Она видела, как сдержанно улыбается Ремус, а Питер, воспользовавшись тем, что Гермиона на него не смотрит, снова уставился ей в рот.

— Так-так, — нарочито серьезно поинтересовался Джеймс Поттер и поправил очки.

— Паяц, — услышала Гермиона голос Лили и покивала головой, словно соглашалась с ней.

— Рекомендую марципановых бобиков, — мисс Грэйнджер приглашающим жестом указала на корзину справа от себя, — дороговато, но вкус отменный.

Она услышала чье-то сдавленное хрюканье, но уже почувствовала вдохновение и продолжала:

— Так же для озвученной вами цели дивно подойдут сахарные рога. На мой вкус немного приторны, но для любителей сладкого в самый раз. И, наконец, — Гермиона подняла палец, — прекрасная альтернатива — желейные крысы. Увы, только вчерашние, но на вкусе это не отражается. Как правило, не отражается. Замечу, что лично мне они нравятся более всего.

Гермиона увидела, как начали кривиться от еле сдерживаемого смеха лица присутствующих, а Джеймс прокашлялся и произнес сдавленным голосом:

— Так, говорите, вчерашние… Хм… Жаль. Придется все же склониться к варианту мистера Блэка.

Дальше он не выдержал и заржал. За ним захохотали и все остальные.

— Вы теперь вместо миссис Берроуз, верно? — спросил Люпин.

— Временно, — чуть нахмурившись, ответила Гермиона и нетерпеливо обратилась то ли к нему, то ли к все еще стоявшему у прилавка Джеймсу: — Итак, вы покупаете, молодые люди?

— Да-да, — закивал Джеймс, а когда Гермиона подошла к лоткам, набирая разрекламированные сладости в кульки, прокричал: — И крыс, крыс побольше.

Наконец, все было взвешено, упаковано, посчитано…

— Ах, да, Сириус платит, — хохотнул Джеймс и хлопнул Питера по плечу. — Ты ведь выиграл, дружище.

— Ну, ты и комедиант, — сердито сказала Лили.

— Стараюсь.

Наконец, вся компания отчалила, только Ремус, немного задержавшись в дверях, виновато пожал плечами и сказал:

— Простите нас за шум, всего хорошего.

Гермиона коротко кивнула, а когда дверь закрылась, резко выдохнула и упала на стул. Никогда она не думала, что веселая перепалка и обмен ничего не значащими фразами может так вымотать.

Опять заскрипела дверь… Петтигрю? Вернулся? Гермиона уже была в том состоянии, что могла сорваться в любую секунду, но парень, видно, это почувствовал. А потому быстро подошел к Гермионе, что-то пробубнил себе под нос, кажется, извинения, а потом так же быстро вытащил из кармана только что купленный шоколад.

— Это вам.

И опрометью бросился из лавки. А Гермиона так и осталась стоять: прямая, как жердь, и с открытым от изумления ртом. Кажется, она услышала хохот и голос Джеймса Поттера:

— Ну, ты и простачок, Хвост. Кто ж кондитерше шоколад дарит? Учить тебя, не переучить.

— Она не кондитерша, — возразил другой голос, но вот чей, Гермиона уже не разобрала.

* * *

2002 г.

Рассказ Гермионы прервался на полуслове. Замолчать ее заставила буквально ворвавшаяся в палату номер триста один Парватти. Она была насмерть перепугана, отчего ее восточные глаза стали размером с галеон.

— Пожалуйста, уходите, — заныла она прямо с порога, то и дело пугливо оглядываясь. — Скорее. Меня уволят… Господи…

— Мисс Патил, прекратите истерику, — развернулся к ней Северус, недовольно морщась, — никто вас не уволит. Если хотите, я поклянусь, что наслал на вас империус, чтобы вы нас пустили.

Шутка эта, по всей видимости, показалась Парватти неудачной. На мой взгляд, она уже мысленно примеряла на себя роль безработной.

— Это не смешно. Сейчас будет обход, — опять принялась причитать целительница-стажерка. — Боже! Обход. Начальник госпиталя…

— Успокойтесь, — мой отчим принял самый грозный вид, тем самым явно предлагая незадачливой Парватти альтернативу: либо его гнев, либо разнос старшего целителя. Я бы, откровенно говоря, не сомневался, что выбрать.

— Возвращайтесь на свое место. С начальником госпиталя я как-нибудь сам…

Под действием такого грозного взгляда обычно тушевался даже я, да что там я… даже Грэйнджер. Что уж говорить о Патил? Она откровенно сбежала, правда, по дороге «на место» ворчала на весь коридор, что «век больше ни одного доброго дела не сделает».

— У вас будут неприятности? — Гермиона спросила с опаской, полагаю, из-за того, что не хотела оставаться одна.

— Не будут. Но это моя забота, — заявил Снейп и вышел в коридор.

— Это правда, — улыбнулся я немного смутившейся Гермионе, когда за отчимом закрылась дверь. Она все еще неосознанно сжимала мою руку. Потом заметила. Убрала.

— Сил осталось мало, — отведя в сторону глаза, пробормотала она.

Мы помолчали. Я все время думал о ее рассказе: значит, она их видела. Мародеров. Такими, какими они были до войны. И черт! Я только сейчас осознал, что она была с ними долгое время. Интересно, сколько? Год, два, десять…

— Гермиона, какие они?

— Они?

— Ну, мародеры… Мой отец, Люпин с Петтигрю, Блэк?

— А ты разве не помнишь?

Я покачал головой, а Гермиона приподнялась, с видимым усилием села и сказала, уставившись на свои руки:

— Наверно, они были детьми… Да. Только повзрослели слишком быстро. Мы такие же. И ты, и я и Рон. Но это все там…

— Господи, Гермиона, ты все время говоришь это «там». Где «там»? На другой планете?

— Почти. В другом времени.

— Так Северус прав, ты что-то изменила?

— Да.

Она хотела продолжить, но в это время в коридоре опять послышались шаги и громкие голоса. Что ж орать-то так? Ночь на дворе.

— Возмутительно! — восклицал женский голос с чрезвычайно знакомыми мне интонациями.

— Не вижу поводов возмущаться, — отбрехивался второй, отчимовский.

— Послушай, это у себя в лаборатории ты светило, а здесь изволь подчиняться. Есть правила посещения, распорядок. Для всех без исключения, — последние слова были выделены особо.

— Тише, Лили.

Итак, моя матушка — она же заведующая Отделением травм и патологий — лично явилась разбираться с зарвавшимся муженьком и сыночком, которые, видите ли, режим нарушают в ее епархии. Нехорошо!

Лили Снейп и вправду понизила голос. Теперь бормотание в коридоре стало неразборчивым. Но когда это меня останавливало? Приблизившись к двери на цыпочках, я приложил ухо и затаил дыхание. Мать и отчим ссорились.

-… не твоя пациентка, — услышал я снейпово сердитое бормотание.

— Если доставили в Мунго, значит, моя. Северус, нельзя так бессердечно относиться к людям. Я понимаю, твои эксперименты… Но сейчас ночь.

— Лили, ты что меня не слышишь? — он повысил голос, но тут же осекся и снова заговорил тихо. — Девушка не больна. Не могу сказать больше, ибо сам еще не до конца понял, в чем суть проблемы… Пока лишь ясно, что это своеобразная временнáя аномалия. Иначе говоря, в каком-то смысле она не человек.

— В каком-то смысле, — повторила мать с непонятной угрожающей интонацией. — У нее при поступлении диагноз: крайнее истощение, угасание магии. Это мой случай.

— Это уникальный случай, неудивительно, что с диагнозом ошиблись.

— И что? Зелья свои будешь ей спаивать? Ты хоть понимаешь, что без санкции это подсудное дело. За такое…

— Зелье ее убьет, — отрезал отчим, а я услышал, как невольно охнула мать. Впрочем, она у меня не промах — тут же снова пошла в наступление.

— Что и требовалось доказать. Северус, надо попробовать все возможные традиционные средства, а уж потом, если не помогут, искать выход…

— На это нет времени. Она угасает с каждой секундой… Лечить бесполезно. Важно знать, что произошло, чтобы избежать подобных проблем.

— Северус! — у Лили в голосе появились доселе незнакомые мне ледяные нотки. — Это не твое подопытное животное. Если она умирает, то позволь девушке сделать это без твоих истязающих допросов…

Снейп прервал ее на полуслове:

— У меня нет никакого желания ее допрашивать. Только конкретный ответ на конкретный вопрос, — возникла пауза, я просто видел, как они посылают друг в друга «убивающие» взгляды. В нашем доме подобная перестрелка была явлением нередким. Потом тон отчима смягчился. — Лили, девочке хочется высказаться. Она даже твоего оболтуса Поттера зачем-то вызвала. Так вот, я не мешаю. Прости, мне надо вернуться и договорить с ней.

Послышалось напряженное сопение, мама явно была на гране взрыва. Потом с осуждением в голосе заметила:

— Сканируешь ей сознание? Ты неисправим, Северус… Никакой деликатности. Все-таки в своем стремлении докопаться до истины ты настоящий гад слизеринский.

— Это комплимент, доро… — он прервался на полуслове, а потом чуть ли не заорал. — Поттер, а ну, вернись на свое место.

В следующую секунду дверь распахнулась. По лбу я не получил только из-за благоприобретенной квиддичной привычки уворачиваться от бладжеров.

— Что за инфантильная привычка — подслушивать? — произнес мой дорогой отчим с интонацией изобличающего ересь инквизитора. Воспользовавшись замешательством, в палату решительно ворвалась моя матушка, одетая в форменную мантию целителя клиники Мунго. И тут же замерла, как вкопанная.

— Боже милосердный, — взгляд Лили был прикован к Гермионе, потом она моргнула, резко развернулась к мужу. — Ты не говорил, что это… твоя ассистентка, — и добавила почти шепотом: — Северус, что вы натворили?

— Мистер Снейп тут ни при чем, мадам. Это целиком моя вина, — раздался твердый голос Гермионы.

Она смотрела на мою мать, словно та была живым укором ее мифическому преступлению. И тут только я осознал, что Гермиону на больничную койку привело не просто недоразумение или неудачный эксперимент, а какая-то чудовищная трагедия, в которой она сыграла главную роль и теперь приговорила себя к наказанию. Но во имя чего?

Ответ родился почти сразу. Я конечно, тот еще психолог, но мой жизненный опыт подсказывал, что есть только одна область, где барышни, даже чрезвычайно благоразумные и серьезные, совершенно теряют голову и превращаются в пустоголовых индюшек… Но Грэйнджер? Неужели небо обрушилось на землю и она…

Ну, и разумеется, я был бы не я, если бы не ляпнул эту, буквально секунду назад пришедшую мне в голову идею, пользуясь тем, что Лили и Северус теперь снова препирались в коридоре, выясняя, «кто тут главный».

— Ты что, там втрескалась в кого-то? Поверить не могу!

Гермиона так резко шарахнулась в сторону, будто я неожиданно покрылся сыпью. Губы сжались, а брови сошлись к переносице. По-моему, про себя она меня покрыла отборным матом. Что ж, я действительно легкомысленный хам, не умеющий сочувствовать. Но черт, именно сейчас я в полной мере осознал этот факт.

Гермиона опустила глаза и провела по ним рукой.

— Нет, Гарри. Не я.

1977 г.

Почти два месяца жизнь Гермионы была размеренной до неприличия. Работа-дом, дом-работа. Иногда случались вечерние бдения в гостиной за попытками разгадать загадки ее появления в этом времени. Постепенно, правда, Гермиона стала задумывать об этом все реже. Потом вовсе махнула рукой. Все было бессмысленно, версий было множество, но решение так же далеко, как и в первые дни. И тогда мисс Грэйнджер впервые в жизни поддалась на призывы истерзанного разума и попросту оставила попытки до чего-то докопаться, положившись на провидение. Она устала. Смертельно устала ежедневно терзаться чувством вины и беспомощности. В один из дней Гермиона просто пришла домой и легла в постель, сказав себе, что с завтрашнего дня она станет Джейн Грэйнджер и заживет, как умеет. После этого ей действительно стало легче.

Жизнь в Хогсмиде шла своим чередом, да и за пределами тоже. Гермиона иногда заглядывала в «Пророк» из чистого любопытства, но в магическом обществе в тот момент возникло мнимое спокойствие. Оно казалось штилем, который предшествует урагану, но думать об этом Гермиона себе тоже запретила.

Отсутствие внутренней борьбы благоприятно сказалось на ее самочувствии и настроении. Теперь молодая женщина чаще улыбалась, охотнее общалась с окружающими и уже почти слилась с деревенской общиной, которая здесь, в Хогсмиде, была весьма доброжелательной к чужакам. Разумеется, в подобных условиях у молодой, интересной женщины не могло не появиться воздыхателей. Первый — местный ловелас по имени Эндрю, служивший оценщиком в ломбарде — не давал Гермионе проходу почти месяц. Мисс Грэйнджер даже приобрела привычку прятаться в подсобке, стоило лишь наглому типу, считавшему себя мечтой любой особы женского пола, показаться в дверях «Сладкого королевства».

Розмерта в ответ на жалобы Гермионы только посмеивалась и рекомендовала потерпеть, ибо «Эндрю надолго не хватит». Мол, недалекий павлин скоро найдет себе новую, более сговорчивую жертву и исчезнет с горизонта сам собой.

Второй «кавалер» был практически фантомом. Его присутствие проявлялось лишь в мелких презентах, которые Гермиона регулярно находила то на прилавке — или под ним — то на ступенях своего дома. Личность загадочного поклонника не то чтобы сильно волновала молодую женщину, но его навязчивость внушала беспокойство.

В тот вечер Гермиона была совершенно вымотана. На дворе уже во всю был декабрь, предпраздничная суматоха нарастала. Кому же, как не торговке сладостями, это чувствовать на своей шкуре? На улице было чуть морозно, снега не было, так что прогулка до дома была довольно приятна. Этакое своеобразное отдохновение от суеты. Гермиона брела, глядя под ноги, однако, примерно с половины дороги в ней поселилось неприятное чувство, что за ней наблюдают. Несколько раз молодая женщина резко оборачивалась, но улица, освещенная тусклым светом редких фонарей, была безлюдна.

«Мания?» — недовольно поморщилась она, но шаг ускорила.

До дома оставалось несколько сот ярдов, когда неожиданно дорогу ей перегородила знакомая фигура

«Опять этот прощелыга», — обреченно подумала Гермиона.

Потом вся подобралась, готовясь в очередной раз отшить навязчивого ухажера, и мысленно выругалась: подбоченившегося «красавчика» весьма ощутимо пошатывало. «Недалекий павлин» Эндрю, к слову сказать, сегодня уже являлся покрасоваться перед ней под предлогом приглашения на деревенскую вечеринку, где собиралась публика ему под стать. «Такие же фанфароны», — вспомнила Гермиона старомодное словечко, которым именовала оценщика Кики Берроуз.

— Дженни, малышка! — упомянутый фанфарон лыбился, и шел Гермионе навстречу, раскинув руки. — Неужто домой собралась? А как же веселье?

— Я устала, — буркнула Гермиона, меняя траекторию в надежде избежать столкновения с навязчивым мужиком, который к своим так раздражавшим мисс Грэйнджер хамоватым манерам добавил сегодня еще и изрядную дозу спиртного. От резкого запаха Гермиону тотчас замутило.

С явным намерением изловить женщину Эндрю загородил ей дорогу. В его состоянии выходило это не слишком удачно, но тем не менее Гермиона вдруг занервничала. Вообще-то, надо отдать этому горе-ухажеру должное, обычно грубость и насилие были ему несвойственны, а раздражала скорее навязчивость и бахвальство… Но это было днем, в окружении людей, да и сам «герой» был трезв, а сейчас…

«Кто знает, что у идиота на уме?», — мелькнуло в голове у Гермионы. Пожалуй, пора было срочно сматываться. Гермиона уже сосредоточилась, вознамерившись попросту аппарировать, но Эндрю изловчился и ухватил ее за рукав, воспользовавшись секундным замешательством своей «жертвы».

— Оп-па, попалась, — с хохотом провозгласил он. — Ну, Дженни, ты и строптивица! Мне такие нравятся, — мужик притянул ее к себе, перехватив за талию свободной рукой.

Гермиона тут же вскипела. Именно глупость ситуации возмущала молодую, знавшую себе цену женщину более всего. Надо же, на ее свободу смеют покушаться! Тем более какой-то самодовольный деревенский индюк. Справиться с Эндрю она смогла бы в два счета, благо палочку Гермиона по давней — «военной» — привычке держала в рукаве. Но тут ее незадачливый ухажер вдруг охнул и… затанцевал.

Она машинально отскочила в сторону, озираясь по сторонам. Краем глаза Гермиона успела углядеть тень, мелькнувшую за углом ближайшего дома. Впрочем, она тут же пропала. Эндрю меж тем, выругавшись пару раз, кое-как избавился от заклятия и теперь начал наступать на Гермиону уже гораздо более осторожно, но по-прежнему настойчиво. Болван все еще был уверен в успехе, сочтя заклятие частью игры. Мол, девушка цену себе набивает, чего ж непонятного?

— Дженни, ну ты что? Чего ты ерепенишься? — заговорил он как-то даже обиженно. — Пошли бы посидели, как люди… То, да сё…

— Послушай, — Гермиона вложила в слова всю строгость, — я не собираюсь никуда идти. Тем более, с тобой. Я сто раз тебе говорила: оставь меня в покое.

— Говорила-говорила, — передразнил Эндрю, делая еще шаг по направлению к молодой женщине, — все вы так говорите…— он гадко заухмылялся и вдруг резко бросил: — Экспеллеармус!

Палочка Гермионы сделав в воздухе мертвую петлю, ловко прыгнула в руки Эндрю. Проклятье! Она расслабилась. А не следовало. Назойливый кавалер оказался куда опаснее, чем она думала. Безоружная, Гермиона явно была ему не соперник. Другая, так сказать, весовая категория.

— Ну, что, красавица, теперь пойдешь со мной? — сказано было глумливо и сопровождалось совершенно недвусмысленным жестом.

— Не подходи!

— Да ну, и что ты сделаешь, Дженни? Закричишь?

— Хорошая мысль, — Гермиона хранила внешнее спокойствие, но внутренне трепетала. Без палочки она не справится с подвыпившим мужланом. Подвыпившим? Хм. И куда вдруг делся весь хмель? Резким, быстрым движением Эндрю перехватил Гермиону за сгиб локтя, развернул спиной к себе и приподнял над землей. Женщина задрыгала ногами, но крикнуть не успела — ладонь закрыла ей рот.

И тут Гермиона повела себя так, как поступают все испуганные, хрупкие девушки в подобных ситуациях — она попросту впилась зубами в руку, одновременно пытаясь ударить ногами, куда придется.

— Тварь! — голос мужика стал похож на рычание, а тембр изменился настолько, будто говорил другой человек. Гермиона на миг даже сопротивляться перестала от изумления.

И в эту же секунду ее словно отбросило от обидчика, а точнее наоборот — обидчика от нее. Эндрю упал на землю, а потом столь же неожиданно повис в воздухе вверх ногами, отчаянно матерясь и размахивая руками.

— Не смей ее трогать, — раздался за спиной у Гермионы тихий, но при этом сердитый голос. Он был молодой женщине знаком.

— Вы? — возглас вырвался сам собой.

Рядом с ней стоял Питер Петтигрю собственной персоной. Гермиону поразил даже не сам факт его внезапного появления, а внешний вид. Парень выглядел таким решительным и исполненным праведного гнева на обидчика, что ей невольно пришли на ум Рон и Гарри. Они всегда, не разбираясь, кидались на ее защиту, даже если знали, что Гермиона справилась бы сама. И вот теперь этот…

Питер бросил на Гермиону быстрый взгляд, но потом снова сосредоточился на висевшем в воздухе Эндрю.

— Я тебя отпущу, если ты тут же уберешься. Согласен?

— Да, я тебе сопляк, руки поотрываю, и в ж…— дальше он продолжал уже беззвучно.

— Он вас сильно ударил? — тихо спросил Питер Гермиону, которая поднялась на ноги и подобрала с земли выпавшую у Эндрю палочку.

— Не ударил, — Гермиона пристально рассматривала своего спасителя, отчего у последнего, кажется, слегка покраснели уши. — Отпустите его. Эндрю вообще-то обычно не агрессивный. Не знаю, что на него нашло.

Питер зыркнул на нее с подозрением, но просьбу выполнил. Все еще исторгая беззвучные ругательства, Эндрю мешком шлепнулся на землю, а Гермиона наклонилась над ним и произнесла голосом, которым когда-то в школе распекала расшалившуюся малышню:

— Иди домой. Не позорься, — мужик закрыл рот и уставился на свою несостоявшуюся добычу, а та добавила с некоторой насмешкой в голосе: — Если обещаешь отстать от меня, я никому не скажу про твое фиаско.

Эндрю сощурил глаза и неожиданно ухмыльнулся. Кивнул. Потом изобразил одними губами: «Палочку верни». Гермиона колебалась, но сочтя, что в таком молчаливом состоянии ее горе-ухажер не опасен, кинула ему инструмент. Сама, правда, держала мужика «на мушке», да и заклятье немоты решила не снимать, злорадно думая, мол, пусть до дома помыкается. Эндрю меж тем поднялся с земли, деловито отряхнул одежду. Выражение его лица будто говорило, мол, ничего не было, никто никому ничего не должен. Странная перемена в настроении немного удивила Гермиону, но она предпочла об этом не думать. Может, он и вправду был пьян, а потом протрезвел?

«Странно, никогда не думала, что у этого индюка хватит решимости напасть, — мелькнула мысль. — Пожалуй, стоит лучше присматриваться к людям».

Гермиона развернулась к своему спасителю.

— Стоит признать, что вы появились вовремя. Спасибо, — и тут же с некоторой иронией заметила: — Но… разве вы не должны быть в школе?

Петтигрю смутился, но потом вдруг улыбнулся и весело произнес:

— Но вы ведь меня не выдадите, правда?

— Я у вас в долгу, — почему-то Гермиона пришла в волнение.

Может, все дело в том, что парень опять неотрывно смотрел на нее, заставляя чувствовать себя юной школьницей, а не женщиной с войной за плечами. Сейчас, когда Питер Петтигрю стоял близко, она разглядела забавные рыжеватые брови, тонкие полосы, расходящиеся от углов глаз, какие бывают, если человек часто щурится или смеется. Улыбался он, как-то смешно растягивая губы и морща лоб. И снова, в который уже раз, Гермиона подумала, что не видит в этом застенчивом парне абсолютно никаких признаков злого умысла или подлости. Или он настолько научился мимикрировать?

— Джейн, — Петтигрю как-то через силу выговорил ее имя, а Гермиона вздрогнула, осознав, что уже, наверно, с минуту разглядывает в упор малознакомого человека, — давайте я провожу вас. Вдруг он… ну, вернется.

Если честно, Гермионе не хотелось оказаться в подобном обществе, но во взгляде Питера была такая мольба, что она даже немного растерялась. Вздохнула. Наверно, она об этом потом пожалеет…

— Хорошо, идемте. А потом вы вернетесь в школу, так ведь?

— Конечно, — парень засмеялся с каким-то небывалым облегчением, словно вовсе не рассчитывал на согласие. — Меня, кстати, Питер зовут. Питер Петтигрю.

Всю дорогу они болтали о ерунде. Болтал-то в основном парень, то и дело обегая ее, заходя то справа, то слева. Он что-то рассказывал, что-то спрашивал, пытался ее рассмешить, хоть получалось и неуклюже. Гермиона отвечала на его бестолковые вопросы в основном односложно, изредка усмехалась и пыталась не обращать внимание на мельтешение, которое парень создавал вокруг нее своими беспорядочными перемещениями. Красноречием Питер явно не отличался, говорил эмоционально, путано, пересыпая речь кучей «э-э-э», «ну вот», «как бы» и еще десятком словечек-паразитов. Но, несмотря на все это, Гермиона слушала и с удивлением отмечала, как ей стало легко и не одиноко. Будто старого знакомого встретила на чужбине.

Так за разговором они дошли до ее крыльца и распрощались довольно дружески. Гермиона уже было открыла дверь, как Питер окликнул ее.

— Джейн, — теперь имя прозвучало увереннее, — можно я еще зайду к вам… к тебе?

Взгляд снова был умоляющим, что опять заставило Гермиону чуть смутиться. Впрочем, на ее внешнем спокойствии это никак не отразилось.

— Заходи, если не надоели конфеты, — со смехом ответила она.

Парень тоже заулыбался, отчего простодушное лицо его стало совсем потешным, как из детских книжек про школьников-недотеп.

— Вообще-то я ненавижу конфеты. Но приду обязательно.

Итак, «спасенная» кондитерша обрела нового знакомого. Случайность, скажете? Что ж. Именно эта случайность по иронии судьбы была тщательно спланированной.

Гермиона так стремительно удалилась с места происшествия, что вовсе не обратила внимания, как на некотором отдалении от них, осторожно перемещаясь от дома к дому, двигались человеческие фигуры. Разумеется, не слышала она и их разговора. А он был достаточно любопытен.

— Спектакль удался на славу, — давясь от сдерживаемого смеха, говорил высокий парень. — Ты, Бродяга, был просто в ударе. Тебе бы на сцене играть.

Второй поморщился.

— Надеюсь, у Хвоста хватит смелости хоть за задницу ее ущипнуть, — он подул на укушенную руку. — Чуть не прокусила, кикимора конопатая.

Оба тихо рассмеялись. Улыбнулся и третий.

— Вам нельзя ни одной идеи подкинуть, все извратите. Когда я говорил про «рыцарский жест», то имел в виду нечто другое.

— Но согласись, Лунатик, было эффектно, — заявил первый и пихнул «Бродягу» в бок. — Хвостик был великолепен. Почти не краснел. Да и Конопушка тоже поверила, похоже. Что еще надо?

— Да эта дуреха во что угодно поверит. Еще даму из себя корчит, дурочка сельская.

Третий покачал головой.

— Это тебе просто досталось больше всех.

— Нет. Я просто смотрю правде в глаза. Хвост так на эту «шоколадную лягушку» пялился, что она и растаяла.

Первый захохотал, но тут же прикрыл рот рукой. А его серьезный приятель немного нахмурился:

— И все же я говорю: эта девушка не так проста, как кажется. Что мы про нее знаем? Ничего. Откуда она, почему поселилась в доме, который десять лет пустовал?

— Вот пусть Хвост и интересуется, — фыркнул «Бродяга». — Для кого мы тут цирк устраивали? По мне так, эта девица — растяпа из растяп. Та же Эванс, к примеру, на ее месте меня бы уже тридцать раз в нокаут отправила, а эта… тьфу, — он еще раз с досадой потер травмированную ладонь.

— Пострадал от женщины, — развел руками высокий парень, оборачиваясь к третьему другу, вроде как за поддержкой. — Тяжелый удар по самолюбию, что ж поделаешь.

Он снова рассмеялся и, поправив плащ, добавил:

— Ладно, дождемся нашего Ромео и валим. Можем теперь в графе «Добрые дела» поставить жирный плюс. А то у нас, сознайтесь, с этим как-то не очень. Кстати, — тут он заговорщицки подмигнул, — может, и Лунатику какую-нибудь местную Джульетту подыскать… Опыт у нас теперь есть.

Упомянутый «Лунатик» только головой покачал.

— Лили права, ты шут гороховый, Сохатый.

Трое приятелей осторожно, избегая освещенных мест, стали пробираться на окраину деревни. А чуть поодаль, в тени дерева, куда не проникал свет от фонаря, стоял высокий человек, запахнувшись в плащ и надвинув на глаза капюшон. Он оставался неподвижен и долго глядел вслед удаляющимся фигурам, погруженный в размышления. Думал он о коварстве случая и хитросплетениях судьбы и еще о том, что эти трое, сами того не ведая, только что расписались под своим смертным приговором. Человек вздохнул и, сделав шаг назад, растворился в темноте.

* * *

2002 г.

Отчим с матерью, наконец, пришли к некоему консенсусу, после чего Северус почти силой спровадил завотделением с подотчетной ей территории. После ее ухода, он некоторое время сосредоточенно глядел в одну точку где-то в районе моей макушки.

— Лили навела меня на одну идею… — выдал он, наконец, обращаясь скорее к самому себе. В прежние годы, заметив Снейпа с подобным выражением на лице, мама обычно подносила палец к губам и подмигивала мне. «В плену у божьей искры» — говорила она и тихо смеялась.

Интересно, что за гениальная идея посетила отчима на этот раз. Северус тем временем вернулся на грешную землю и ткнул пальцем в громоздящуюся на одном из стульев кучу тряпья.

— Это ваше? — спросил он Гермиону, та кивнула.

— Переоденьтесь.

— Зачем?

— Ради эксперимента. И… Поттер воздержись от комментариев, они неуместны.

А я еще ничего и подумать не успел! Мой отчим легилимент, но тут он превзошел самого себя, читая мои еще «неподуманные» мысли. Мастер, что тут говорить.

Через пять минут молчаливого созерцания интерьера коридора мы вернулись в палату и обнаружили там вместо обитателя склепа вполне здоровую девушку в слегка мятом и грязном красном платье. Она сидела на койке и недоуменно оглядывала себя.

— Ну и как?

— Значительно лучше, — ну, это она могла и не говорить.

Мой отчим кивнул сам себе, словно получил подтверждение собственной теории. М-да. Божья искра не подкачала и на этот раз.

— Вижу, вам не терпится получить разъяснение, мисс Грэйнджер, — в ответ она только улыбнулась, но у Снейпа вид был по-прежнему довольно безрадостный. — Не могу вас обрадовать, ибо это улучшение ненадолго. Вы теперь в целостном, так сказать, состоянии. Любой предмет, связывающий вас с вашим временем, служит своеобразным «лекарством». Но чем дольше вы тут находитесь…

— Можете не продолжать. Сколько мне осталось?

— Трудно сказать.

— Что ж, тогда позвольте мне продолжить? С того вопроса, который задал мне ты, Гарри…

Она действительно была краткой. Несколько сухих фактов, минимум подробностей. Но при всем своем легкомыслии даже я понимал, что за сжатым рассказом стоит целая буря переживаний. Отчим мой сидел немного поодаль и, казалось, не слушал вовсе. Зная его замкнутость и скупость на проявление чувств, мог себе представить, как его коробит от женских откровений. Хотя откровениями рассказ Гермионы назвать можно было лишь с натяжкой. Все-таки Грэйнджер это Грэйнджер, даже в этой, более человечной модификации. Никаких ахов и вздохов. Голые факты. Пришел, встретил, сказал. Но дрожащие руки, нервные движения, то и дело проявляющаяся в голосе дрожь говорили — там было больше. Много больше.

Я поймал себя на том, что слушаю Гермиону, затаив дыхание, и — да, черт подери — жду счастливой развязки, хоть и догадывался, что будь развязка действительно счастливой — рассказа бы не было.

— Вы бросили попытки разобраться в причинах и выяснить суть вашей… хм… миссии? — неожиданно резким голосом прервал ее Северус.

Гермиона на секунду растерялась, но потом посмотрела на моего отчима едва ли не с благодарностью. Словно, он только что вытащил ее из воды, не дав утонуть.

— Бросила? Нет. Хотя, признаться, выяснить что-то у меня было мало возможностей.

— Или вас поглотили романтические коллизии… — пожалуй, это было жестоко.

Бровь на бледном лице дернулась вверх.

— О! Да. Романтические. Быть объектом поклонения для человека, которого считаешь предателем и убийцей — куда уж романтичнее, — потом тон смягчился. — Я знаю, что вам малоинтересны подробности, но сочтите это за просьбу — выслушайте. Вы ведь спросили, что толкнуло меня на поступок, приведший к столь фатальным последствиям. Что ж. Я пытаюсь ответить.

* * *

1977-78 гг.

Гермиона сама долго не понимала, что двигало ею, когда она сближалась этим человеком. Первоначально она совершенно не испытывала никакой симпатии к нему, во многом находясь в плену знаний о его грядущей судьбе. Но постепенно, встреча за встречей, она ловила себя на том, что уже давно отсекла эти воспоминания, словно в них фигурировал совершенно другой человек.

Питер время от времени навещал ее, бессовестно сбегая из школы. Они неплохо проводили время за разговорами, от которых Гермиона получала не меньшее удовольствие, чем сам ее обожатель. То, что парнишка по уши втрескался в нее, окруженную ореолом взрослости и самостоятельности, было теперь ясно и без подсказки.

На первых порах молодую женщину это смущало, потом она привыкла и относилась к данному факту философски. Тем более, делать каких-то решительных шагов по сближению Питер не пытался то ли из робости — хотя назвать его робким теперь у Гермионы не поворачивался язык — то ли попросту от отсутствия опыта. Она рассудила, что, пожалуй, последнее было вернее.

Что касается своих собственных чувств, то здесь Гермиона могла точно сказать — рядом с этим парнем ей было спокойно и комфортно. Никакого внутреннего трепета, никаких «страстей египетских». Но надо было признать, именно спокойствия и комфорта не хватало ей — одинокой, оставшейся без родных, друзей и привычной обстановки, скованной по рукам и ногам своей чужеродностью.

Единственное, что по настоящему раздражало Гермиону в Питере, это поведение в присутствии его блестящих приятелей. Стоило ему оказаться в обществе Поттера, Блэка и Люпина, и тотчас же милый, по-своему интересный парень мгновенно превращался в «шестерку». А самое отвратительное — Гермионе со стороны это было видно совершенно отчетливо — всех четверых такое положение вещей более чем устраивало. Компанию целиком она видела всего пару раз — после Рождества, а потом весной — но для того, чтобы составить о них впечатление, Гермионе хватило и этих встреч.

Как-то раз в свой «официальный» выходной в Хогсмиде, Петтигрю прибежал к «конопушке Джейн» в лавку, а вся остальная троица притащилась следом, видимо, поглазеть. Как божий день, было ясно, что для школьных любимчиков эта блажь их менее успешного друга была лишним развлечением и поводом зло пошутить. Гермиона из последних сил старалась казаться любезной, слушая их выпады и плохо замаскированные намеки, и ощущала она себя кем-то вроде престарелой дебютантки на балу, как их описали в викторианских романах. «И по возрасту подхожу», — мысленно шутила Гермиона, впрочем, самой ей было не смешно. Только сочувствие, вызванное знанием об их будущей печальной судьбе, удерживало молодую женщину от резкости в адрес этих комедиантов. «И что в них находили такого очаровательного?» — вот это был действительно трудный вопрос.

— Почему ты так стелешься перед этими павлинами? — сердито говорила Гермиона своему новому другу. Они с Питером брели к ее дому, после того, как молодая женщина закрыла лавку. Остальные мародеры осели у Розмерты в «Трех метлах» и провожали их хитрыми взглядами, сопровождаемыми корявыми шуточками.

Была середина марта. Погода стояла теплая, дождей не было почти неделю. Так что Гермиона, совершая ежедневные прогулки от дома до «Сладкого королевства» и наоборот, даже умудрилась немного загореть. Питер же не в пример ей побледнел и осунулся, сказывалась начавшаяся предэкзаменационная лихорадка. Хотя рядом с предметом обожания парень по-прежнему отличался неизменной живостью. Вот и сейчас он занимал ее разговором, весьма эмоционально расписывая одну из совместных «мародерских» проделок. Рассказ молодую женщину раздражал, потому вышеупомянутый вопрос вырвался сам собой. Гермиона не считала себя ханжой и давно перестала цепляться за «правила и приличия» — от этого ее, увы, излечила война и горе — но почему-то именно применительно к четырем беспечным оболтусам она чувствовала желание приструнить, сделать замечание. На худой конец, осадить какой-нибудь фразочкой «а-ля профессор Снейп».

В ответ на злую реплику Питер только недоуменно пожал плечами.

— Они мои друзья.

— По-моему, друзья так себя не ведут, — не унималась Гермиона, — не насмехаются и не унижают.

Петтигрю немного замедлил шаг и коснулся ее локтя, словно пытался задобрить. Как ни странно, он совсем не обиделся.

— Знаешь, Джейн, ты такая умная и взрослая, а судишь совсем по-девчоночьи. Прямо как Лили Эванс, честное слово. Она мне уже пятьсот раз говорила что-то вроде этого. И, представь себе, почти твоими словами. Вы, девочки, просто не понимаете, что насмешки и «издевательства», как ты говоришь, ничего не значат — просто игра. Джеймс и Сириус не могут без выпендрежа, а Ремус любит быть миротворцем…

— Ну, а тебе нравиться быть… подпевалой? — резко спросила Гермиона, которая не могла понять такой позиции.

— Нет. Мне просто нравится быть с ними, — немного нахмурившись, произнес Питер. — Мы дружим с первого курса и знаем друг друга, как облупленные. Всегда друг за друга горой.

И, словно в качестве доказательства, тут же принялся расписывать своих приятелей, их совместные похождения, забавы, причем с таким энтузиазмом, что Гермионе начало казаться, будто Питер сам себя убеждает: нынешнее положение вещей и есть его идеал отношений. Мол, ему комфортно. А что до его собственного незавидного положения в компании, так то ерунда. Казалось, что у этого простодушного парня начисто отсутствуют амбиции. Но ведь так не бывает? Или бывает? Гермиона даже немного растерялась. Что ни говори, а ей самой были не чужды некоторое тщеславие и карьеризм. Последние годы, конечно, их существенно поумерили, но не истребили до конца. А Питер…

«Неужто ему совсем не завидно?» — думала молодая женщина, из под ресниц поглядывая на своего спутника, раскрасневшегося от энергичного размахивания руками.

Его прямые русые волосы растрепались и свисали на лоб неаккуратными прядями, придававшими простодушному лицу этакий «хулиганский» вид. Походка была подпрыгивающей от избытка эмоций, для выражения которых у Питера явно не хватало словарного запаса. Впрочем, этот недостаток он с лихвой восполнял мимикой и выразительной жестикуляцией. Сейчас Питер Петтигрю представлялся Гермионе этаким гибридом Рона, Фреда с Джорджем — какими она их помнила в школьные годы — а еще почему-то Джинни. Гарина невеста тоже всегда корчила презабавные рожицы, когда слов не хватало. Случалось такое, разумеется, в основном в девчачьей компании, но все же…

Погрузившись в свои мысли, Гермиона, не сразу обратила внимание, что Питер замолчал и снова пристально смотрит на нее. Она спохватилась, слегка улыбнулась, собираясь распрощаться — они стояли уже практически на пороге ее дома — как парень вдруг схватил ее за руку, принуждая развернуться к нему лицом.

Он робко протянул вторую руку и коснулся ее волос.

— У тебя тут сахарная пудра, — и тут же, смутившись, опустил глаза.

Гермиона мягко пожала его ладонь, потом осторожно высвободилась и сделала шаг к крыльцу.

— Джейн…

— Ммм?

— Я скоро заканчиваю школу, и… понимаешь…

— Понимаю, — засмеялась она немного нервно.

Разумеется, не об экзаменах и связанных с ними волнениях хотел он говорить. Гермиона это понимала и вдруг испугалась. А потому старалась скрыть неловкость за фальшиво бодрым тоном и приклеенной улыбкой.

— Думаю, все пройдет отлично. И… желаю тебе всяческих успехов, счастья, здоровья. Ну, чего там еще принято говорить в таких случаях, — рассмеялась она уже совершенно искусственно.

Питер же был очень серьезен, даже чуть помрачнел.

— Я не об этом. Ну, в общем… хотел спросить тебя, — он мялся и смотрел на свои ботинки, но потом будто решился: поднял глаза и взглянул на Гермиону в упор. — Джейн, можно я буду приходить к тебе… потом.

— Зачем, Питер?

Парень замялся: сказать правду ему мешало крайнее смущение и неуверенность, а соврать сейчас совсем не хватало фантазии.

— Ты… очень красивая, — выдавил он, кажется, у него покраснели уши. — Я понимаю, что такой девушке, как ты, я не подхожу, но ведь мы же можем просто встречаться, как сейчас.

— Встречаться? — Гермиона почувствовала себя неловко.

Ей было комфортно рядом с Питером, нравилось слушать его, нравилось собственное спокойствие и «взрослость», которые всегда появлялись рядом с обожавшим ее пареньком… Но в слово «встречаться» молодая женщина все же вкладывала нечто большее, чем просто разговоры о том, о сем и посиделки за бутылкой пива. К тому же ее совестливая натура не давала закрыть глаза на некое чувство «неравенства». Для Питера она — Джейн — была почти божеством. Смешно, верно? Бестолковая веснушчатая кондитерша, сама еще почти девчонка. А что он для нее? Друг, чтобы не чувствовать одиночество. Поклонник, чтобы потешить женское самолюбие… Использовать кого-то, ничего не давая взамен, было для Гермионы против правил. Да и к тому же — при этой мысли молодую женщину что-то больно кольнуло — это так ненадолго.

— Ну, могли бы сходить куда-нибудь вместе, — меж тем говорил Питер, пытаясь поймать ее взгляд.

Гермиона втянула воздух. «Надо сказать правду», — скривившись, как от прокисшего сока, подумала она. Вот только какую правду?

— Питер, — Гермионе всегда было трудно беседовать на подобные темы, но сейчас она, напустив на себя вид «этакой взрослой дамы», велела себе не мямлить, а говорить без обиняков, — давай не будем себя обманывать. У нас не так много общего и, если говорить об отношениях, то они без будущего. Мне с тобой весело, но я же вижу, что тебе этого мало. А я… — тут голос все же сорвался, — … не могу дать тебе того, что ты хочешь.

— Но ты ведь не пыталась даже, — с некоторым отчаянием в голосе произнес он.

Гермиона чуть склонила голову и молчала.

— Понятно, — Питер отпустил ее руку и потупил глаза, — тебе не нужен глупый мальчишка, пускающий слюни по красивой взрослой девушке. Поиграла и отпустила, — с этими словами он развернулся, сунул руки в карманы и, ссутулившись, медленно побрел прочь.

Глядя, как Питер удаляется, Гермиона вдруг ощутила чудовищную опустошенность. Вакуум даже больший, чем когда она только осознала, что оказалась одна в чужом времени, во враждебном мире, без понимания своего места и роли. Совесть, долг, разумная осторожность — все это вдруг показалось таким неважным, таким искусственным перед ужасом ждавшей ее перспективы остаться одной и наблюдать со стороны, как будет происходить неизбежное. Именно в этот момент она впервые поняла, что жаждет просто жить. Обычной, как бы сказал Рон, «нормальной» жизнью, не думая постоянно о прошлом, не терзаясь ложными, словно кем-то навязанными чувствами.

— Питер, — она бежала за ним, — постой.

Парень остановился и развернулся лицом к Гермионе, но на нее по-прежнему не глядел. На миг прикрыв глаза, она выпалила:

— Ты… можешь приходить, когда захочешь.

— Правда?

Очень пристально, с недоверием он глядел ей в лицо. Гермиона усилием воли не давала себе отвести взгляд и старалась изобразить спокойствие, которого не было и в помине. Потом Питер засмеялся. Громко, чуть всхлипывая. Подхватил Гермиону под руки, начал кружить, чуть не уронил… А потом поцеловал. Быстро и неловко. Тут же отстранился, словно испугавшись, что она оттолкнет его.

— Извини, — тихо проговорил он и добавил смущенно: — Ты и вправду очень красивая.

— Питер, но я не хочу тебя обнадеживать… — начала Гермиона, ругая себя за слабость в коленях и за дрожащие руки. — Я не могу обещать…

Питер остановил ее, приложив палец к губам.

— Не говори, Джейн. Я ведь не требую от тебя ничего, — еще раз обхватил ее, легко сжал руками плечи и ткнулся носом куда-то в район уха. — Спасибо.

Стоило Гермионе чуть пошевелить плечом, Питер тут же ее отпустил. Уши у него были пунцовые, на губах та самая смешная «лягушачья» улыбка. Он мигом развернулся и чуть ли не вприпрыжку зашагал в обратную сторону, кажется, даже что-то напевая.

А Гермиона смотрела ему вслед и чувствовала себя самой распоследней гадиной. Когда она вошла в дом, сил хватило, лишь чтобы сделать пару шагов и прислониться к стене. Ее била дрожь. Сейчас, давая незадачливому мальчишке обещание, Гермиона вдруг поняла, что будет вынуждена оттолкнуть его, станет ненавидеть, будет наблюдать его падение и деградацию… Она снова отчетливо осознала, что каждый прожитый день приближает ее к этой роковой развязке.

Молодая женщина механически прошла на кухню, также механически начала переставлять посуду. Чашка выпала из ее рук и разлетелась осколками по полу. Гермиона с силой и злостью пнула один из них носком сапога. «Что же со мной творится?» — отрешенно спрашивала она себя, но унять дрожь не могла.

В гостиной Гермиона опустилась на стул возле стола и минут пять сидела напряженная, сцепив руки в замок. От чувства бессилия и тупика ее душили рыдания, но из глаз не выпало ни слезинки.

«Это нечестно, несправедливо! Я не заслужила!» — совсем как в детстве, хотелось кричать ей.

Вся ее злость и отчаяние вылились в протяжный вой. Гермиона вскочила, рука сама потянулась к волшебной палочке. Разноцветные искры заклятий неслись во все стороны, рушилась мебель, фонтаном осколков брызнуло зеркало, с оглушительным треском вылетело оконное стекло.

— Ненавижу! Ненавижу! — кричала она своему невидимому врагу, который бросил ее сюда, возлагая на нее непонятную миссию, не заботясь о ее чувствах. — Будь ты проклят! Трижды проклят, чертов ублюдок! Что ты от меня хочешь?

И словно вымещая всю свою агрессию на автора памятного письма, Гермиона запустила самым мощным, самым отменным Оглушающим заклятием в стену, точно в центр рамки, прикрывающей тайник.

Стекло треснуло, рама свалилась на пол…

Гермиона, обхватив себя руками, стояла посреди превратившейся в поле боя гостиной, как слепая, смотрела по сторонам и не видела ничего. Потом она тряхнула головой, провела ладонью по лицу, стирая остатки минутного помешательства. Медленно шагнула к стене, подняла с пола рамку. Когда-то — кажется, давным-давно — с этого началось ее путешествие в прошлое.

«Не было гвоздя — подкова пропала… Не было. Не было гвоздя».

— О, Господи!

Гермиона закрыла глаза.

«Так вот в чем дело. Вот в чем намек».

Этот злосчастный гвоздь — она! И что же теперь? Вмешаться, пренебречь всеми правилами, законами, изменить будущее? Ее чертов «друг» хотел дать ей намек, но поскупился на советы. А что в результате? Она наделала кучу ошибок, главная из которых — привязаться к тем, кого в ее мире ждет смерть или почти смерть. Только вот ошибка ли это? «Ты сама поймешь…» — так, кажется, было написано.

Что ж, она поняла. Поняла, что не хочет быть куклой. Не желает играть. Раз уж ей суждено тут остаться, то она сделает все, чтобы жить, не терзаясь чувством вины за трусливое невмешательство. Пусть это будет самый чудовищный, эгоистичный поступок, но она останется в мире с собой и со своей совестью.

Как только Гермиона приняла решение, вся ее агрессия разом улетучилась. На восстановление порядка ушло не меньше двадцати минут, но простые заклятия сейчас доставляли наслаждение. Именно наслаждение. Так когда-то прежняя Гермиона Грэйнджер исполняла освоенные с огромным трудом сложнейшие чары, теша свою гордость и амбиции. Теперь же Джейн Грэйнджер, никому неизвестная девушка, торговка сладостями без перспектив на престижную работу, будто склеивала свою жизнь из осколков прежней. По-новому, но главное — так, как ей хочется.

* * *

2002 г.

— Ваши оправдания звучат даже интересно, — холодно произнес отчим, когда Гермиона умолкла, часто дыша от волнения, в которое ее поверг собственный рассказ. — Интересно, но неубедительно.

Я посмотрел на него изумленно. Хм. А вот меня они очень даже убедили. Честно говоря, я не знал, как бы я повел себя в подобной ситуации. Если вообще допустить, что я — легкомысленный оболтус Гарри Поттер — могу в подобных условиях оказаться. Но как говориться, от сумы да от тюрьмы…

— А я Гермионе верю, — прозвучало, разумеется, глупее некуда.

— Я, представь себе, Поттер, тоже, — произнес отчим самым уничижительным тоном. — Но ведь вы рассказали не все, мисс Грэйнджер.

Она вымученно улыбнулась.

Кстати, выглядела Гермиона сейчас не так уж болезненно. Пожалуй, даже хорошо. Тонкая девушка со взглядом зрелой женщины. На щеках — румянец, немного лихорадочный, но это ее даже украшало. Я подумал, что Гермиона сейчас очень похожа на девушку с маминых рисунков. Лили во время своих живописных упражнений уж если рисовала людей, то они выходили у нее такими, как в детских книжках, ну, или в этих… маггловских… как их бишь… аниме. Глаза по галеону, волосы торчком. Мне эти картинки нравились. Да что там! На них даже мой отчим выходил душкой… О чем ты думаешь, Гарри, а?

Гермиона тем временем с интересом изучала собственные руки, будто игнорируя вопрос Снейпа.

— Разумеется, — после минутной паузы заговорила она. — Да, доктор Снейп, вы поняли правильно. Мое решение вмешаться, да и само вмешательство тоже, не изменило реальности.

— Почему? Ведь ты все знала и могла рассказать… ну или как-нибудь повлиять, — спросил я.

Это был редкий случай, когда я понимал, о чем они беседуют. Грэйнджер с моим отчимом, я имею в виду. Случай не просто редкий — уникальный. Обычно мне даже вслушиваться было не нужно, чтобы догадаться: разговор двух гениев не для средних умов, вроде Гарри Поттера.

Может, все дело было в том, что сейчас рассказывала она. Положа руку на сердце, вот эта Гермиона — в чем-то ужасно похожая и одновременно радикальным образом отличающаяся от известной мне ассистентки отчима и моей бывшей старосты — вызывала доверие. Нет! Даже больше. С ней рядом я чувствовал себя нормальным, а не уродом с тремя извилинами в мозгу, ибо она была человеком со всеми присущими человеку слабостями и, не боясь, признавалась в этом. По отношению к ней хотелось проявить сочувствие, ее хотелось защищать. И, знаете, я впервые ощутил себя нужным. По-настоящему, а не только для того чтобы веселить кого-то, корча из себя шута, или присутствовать в качестве пары на званном обеде.

Гермиона снова взяла меня за руку и сильно ее сжала, словно благодарила.

— Почему? — повторила она тихо и горько. — Потому что, мое решение вмешаться тоже было придумано заранее. И, увы, не мной.

1978-1979 г

Решение, принятое Гермионой, казалось ей чуть ли не эпохальным. Да, таким оно для молодой женщины и было. Тени прошлого поблекли, границы ее мира существенно раздвинулись. Гермиона перестала сторониться людей и начала радоваться жизни. Разумеется, она отдавала себе отчет, что всех их в будущем ждут испытания, но почему-то теперь ей было не так страшно. Она снова была не одна.

Уже начиная с лета, в газетах то и дело начали мелькать тревожные сообщения. Пропадали люди, порой целые семьи. В маггловских кварталах начались беспорядки, которые, как было ясно из сообщений, хоть и преподносились обычными бытовыми драмами, но на деле были хорошо спланированными актами террора. «Все, как в наше время», — думала Гермиона, с холодной отрешенностью листая очередную газету. Со стороны могло показаться, что молодая женщина относилась к подобным сообщениям излишне легкомысленно, но на самом деле, Гермиона просто внушила себе: здесь она бессильна, а, значит, надо стиснуть зубы и жить. Лишь мысль о том, что самую горькую драму, имеющую, к тому же, далеко идущие последствия, она способна предотвратить, давала ей силы хранить данное себе обещание не пускать слезу над каждым сообщением о трагедии. Ведь их, увы, скоро станет еще больше.

Понимая, что для осуществления задуманного ей предстоит сблизиться с людьми, судьба которых заботила ее более всего, Гермиона не противилась, когда Питер, благополучно избавившись от школьного гнета, и таким образом перейдя в своих глазах в статус «взрослого волшебника», стал ухаживать за ней по-новому. Разумеется, его «взрослость» не избавила вчерашнего школьника от застенчивости, но то, что Гермиона не отвергла его, безусловно, парнишке льстило.

В начале семьдесят девятого, сразу после Рождества, обстановка стала стремительно накаляться. Теперь почти каждый день газеты пестрели тревожными заголовками: сообщения о нападениях и исчезновениях следовали одно за другим. В Хогсмиде все перешептывались о являющихся по ночам в дома волшебников людях в плащах и масках, о зловещих смертных знаках… В деревне, правда, еще ни на кого не нападали, но это было делом времени, как с содроганием сообразила Гермиона. Все ходили хмурые, прятались по домам. После семи на улицах было практически безлюдно. Шумные вечеринки в трактирах, прежде бывшие чуть ли не визитной карточкой Хогсмида, теперь стали настолько редким явлением, что, казалось, вся деревня разом погрузилась в траур.

Кики теперь почти не появлялась в «Сладком королевстве», проводя время с детьми. Когда Гермиона спросила свою хозяйку, почему та не уедет, раз опасается за их жизни, миссис Берроуз только грустно покачала головой:

— А куда ехать, Джейн? Родители умерли, а муж… — тут она замялась. — Словом, я должна оставаться здесь.

Потом немного помолчала и спросила осторожно и, как показалось Гермионе, виновато:

— Я никогда не спрашивала тебя… ну, просто для меня это неважно… но теперь… Скажи, Джейн, твои родители, они волшебники?

Гермиона горько усмехнулась. Она уже почти забыла, как это — быть парией.

— Нет, Кики, мои родители магглы, — и глядя на испуганное выражение, мелькнувшее на добродушном лице миссис Берроуз, спросила без обиняков: — Мне следует собирать вещи?

— Боже, нет, Джейн… что ты. Ты так мне помогаешь, как я могу тебя выгнать? Просто… — у Кики сделался совсем уж горестный вид, — будь очень осторожна. Сейчас стало так…

— … опасно быть грязнокровкой. Верно?

После этих слов Гермионы ее хозяйка поморщилась, как от кислого вина, и пристально посмотрела на молодую женщину.

— Ты что-то от меня скрываешь, Джейн?

— Нет, — соврала Гермиона, не моргнув глазом. В самом деле, ведь свою тайну она скрывала ото всех, а не только от доброй женщины, давшей ей работу. — Но, видишь ли, я тоже читаю газеты. Да и слово это я слышала в свой адрес не раз и не два.

Глаза Кики округлились, но почти тут же она с понимающим видом произнесла:

— Так ты поэтому здесь прячешься, в смысле, в Хогсмиде? Я же вижу, ты ни с кем не сходишься. Такая молодая и хорошенькая, а никого к себе и на сто ярдов не подпускаешь. Ты боишься? У тебя что, кто-то погиб из… из родни?

— Нет. Но мои родители теперь далеко и забыли, что у них есть дочь. Пришлось так поступить для их безопасности.

Эмоциональная Кики охнула и порывисто обняла Гермиону.

— Ну, может, это и к лучшему, — бормотала она, поглаживая молодую женщину по плечу, потом, чуть отстранившись, добавила наставительно: — Не говори никому, что ты… ну, из магглов. Так безопаснее. И запирайся покрепче.

Это предупреждение было своевременно, хоть и звучало горько. И тем горше, что Гермиона понимала: ее происхождение заинтересовало миссис Берроуз не из праздного любопытства. Добродушная женщина боялась за собственную судьбу и за детей. Насколько могла судить Гермиона по опыту, покрывать «грязнокровку» тоже могло быть расценено, как преступление. «Что ж, видно, надо готовиться к худшему», — думала она, стоя за прилавком и с горечью оглядывая лавку, к которой успела привыкнуть и которая, хоть и не являлась пределом ее мечтаний, но, по крайней мере, была лучше, чем ничего.

Вскоре начался массовый побег волшебников из Британии. Многие уезжали на континент, кое-кто просто старался поселиться в неприметной глуши, где надеялся, не привлекая внимания, переждать смуту. Коснулась эта печальная тенденция и Хогсмида. Одним из первых сорвался с места хозяин «Трех метел», которого вся деревня иначе, как «Болти» не называла. Он заявил, что с него довольно, и вообще, трактир явно ждет разорение, ибо желающих кутить с каждым днем все меньше и меньше. Словом, старик, продав свое дело, споро укатил в какую-то глушь — куда именно, он говорить отказывался.

Кабачок, разумеется, выкупила Розмерта, пустив на это все свои сбережения, состоявшие из скудного бабкиного наследства и собственных накопленных за годы работы у Болти средств. Несмотря на печальный повод, Роз была счастлива.

«Хоть какое-то радостное событие среди этого кошмара», — думала Гермиона, которую в один из вечеров Розмерта чуть ли не за рукав поймала у дверей «Сладкого королевства» и пригласила на вечеринку.

— Так… несколько старых друзей. Посидим, поболтаем, — тараторила она, светясь от удовольствия. — Надо же как-то наследство Болтово обмыть.

Гермиона согласилась, ибо последнее время поводов для радости у нее было не больше, чем у остальных. Даже Питер, к присутствию которого в своей жизни она успела привыкнуть, навещал ее не так уж часто. Чем он занят, Гермиона догадывалась. Вернее даже сказать, знала точно. «Орден Феникса». Почему-то к этим словам теперь у Гермионы помимо воли добавлялось «будь он неладен».

Хотя на паренька, надо было признать, деятельность пресловутого Ордена повлияла благотворно. Он стал увереннее, избавился — то есть, почти избавился — от глупой детской робости, даже рассуждать и говорить стал по-другому. Суше, без нелепой жестикуляции и экзальтированных восторгов. Гермиона ни на минуту не пожалела, что согласилась видеться с Питером и дальше. Их отношения, застывшие на стадии этакого старомодного ухаживания, вполне устраивали обоих. Вернее так: они устраивали Гермиону, и она искренне надеялась, что и ее кавалера тоже. То, чего она больше всего боялась — давления, требования близости или же пылких признаний, подразумевающих ответные чувства — не было и в помине. Тон в их отношениях задавала она — Гермиона — и Питер готов был с этим фактом мириться, лишь бы предмет его обожания был в зоне досягаемости. Он был очень терпелив, этот парень, не по-гриффиндорски терпелив.

Вечеринка у Розмерты имела успех. Впервые за много месяцев в трактире было так шумно и многолюдно, что, казалось, нет никакой угрозы, жизнь по-прежнему продолжается. Все же новая хозяйка «Трех метел» была прирожденной душой общества, так что даже в обстановке общей нервозности, которая в той или иной мере затрагивала абсолютно всех, атмосфера в тот вечер была на редкость беззаботная.

«И это называется несколько старых друзей», — ахнула Гермиона, едва открыла дверь розмертиного заведения.

Зал был почти до отказа забит местной публикой. Гул стоял, как на квиддичном матче. Розмерта бегала от одного столика к другому — она не могла «бросить пост», несмотря на то, что являлась центральным поводом торжества — болтала без умолку, шутила, кокетничала со всеми окружающими, впрочем, довольно невинно. Гермиона поняла, что явилась в самый разгар праздника. Не успела она сказать и трех слов, как тут же была усажена Розмертой за один из боковых столиков, оделена пивом и парой дружеских советов, с кем стоит танцевать, а кто «настоящий медведь и потому к нему лучше не приближаться ближе, чем на пять футов».

Молодая женщина, которая первоначально собиралась, как говориться, «заглянуть на минуточку» и только из вежливости, оказалась невольно втянутой в атмосферу всеобщей суматохи. Когда Гермиона поняла, что болтает, смеется и танцует уже часа два к ряду, она спохватилась и засобиралась было домой… Именно в этот момент в зал ввалилась новая партия гостей.

— О! Да тут людно.

На знакомый голос Гермиона обернулась. В дверях стоял ни кто иной, как Джеймс Поттер, обнимавший — весьма по-хозяйски — Лили Эванс, а за его спиной маячила высокая фигура Блэка.

Розмерта тоже узнала своих бывших завсегдатаев и с улыбкой пошла им навстречу.

— По какому поводу гульба? — Поттер, как это было для него обычно, улыбался от уха до уха. Розмерта принялась со смехом и подмигивания объяснять про свой изменившийся отныне статус, а гости рассыпаться в приличествующих случаю поздравлениях.

— А у нас помолвка, — все так же громогласно объявил Джеймс, целуя свою спутницу. — Вот решили отметить в «Метлах» по старой памяти, так сказать, — он обернулся к Блэку, словно за подтверждением. Сириус послушно закивал, и начал рыскать глазами по заполненному залу трактира в поисках, надо полагать, свободного места и тут же столкнулся взглядом с Гермионой.

Короткая усмешка, хитрый взгляд. Молодая женщина сразу же почувствовала себя не в своей тарелке, но виду не подала, продолжая начатую беседу с соседями по столу. Блэк тем временем пихнул в бок приятеля и что-то тихо ему пробормотал. Потом они устроились за столиком неподалеку от Гермионы и завели беседу, более похожую на словесную перепалку. Лили то и дело прерывала их сердитыми репликами, хоть и чувствовалось: она счастлива и «суровость» ее скорее наигранная.

— Что-то наши друзья запаздывают, — чуть громче, чем положено, обронил Блэк, пытаясь перекричать стоящий в трактире гул.

— У Лунатика э-э-э как там Лили говорит, реабилитационный период, — хохотнул Джеймс. — Ну, а Хвостик, поди, опять к своей Тайной Любви побежал.

— У Питера роман? — удивленно спросила Лили.

— А мы тебе не говорили? — с преувеличенным изумлением произнес Джеймс и подмигнул Блэку. — Еще с прошлого года.

Лили тихо рассмеялась.

— Я рада за него. А с кем? — она назвала несколько имен, но каждый раз Блэк и Поттер только со смехом качали головами. Лили нахмурилась, но тут же просветлела лицом. — Я поняла, вы не знаете! Поверить не могу. Ай, да Хвостик. Обставил вас на этот раз, как простофиль. Напомните мне, чтобы я пожала его мужественную лапку.

Гермиона невольно вслушивалась в их диалог, догадавшись, что эти двое не просто так затеяли его в такой непосредственной близости от нее.

«Давайте, играйте комедию. Только вот посмотрим, кто в итоге посмеется», — Гермиона даже пыталась приструнить себя за неуместное злорадство, но ничего не могла с собой поделать. Эти двое шутов год назад изрядно ей настроение попортили, кроме того, молодой женщине все также претило их отношение к Петтигрю. У Гермионы даже порой возникали крамольные мысли, уж не это ли пренебрежение близких приятелей сделало в перспективе из хорошего парня предателя, заставив покатиться по наклонной.

— Мы пытались дознаться, — продолжал меж тем Джеймс, обнимая свою невесту за талию и положив ей голову на плечо. — А он молчит, как каменный истукан.

— Прекрасно его понимаю, — укоризненно сказала Лили, стараясь аккуратно высвободиться из таких откровенных объятий. — Вы Хвоста в последний год совсем затюкали…

— Да брось, Лили, — равнодушно бросил Блэк, отпивая из своего стакана, — мы ему личное счастье, можно сказать, устроили, когда дурень в эту «сладкую королевну» втюрился. Слава богу, хоть эта блажь у Хвоста прошла!

Лили вдруг зашикала на них, по всей видимости, только что заметив сидящую на некотором отдалении от них упомянутую «королевну». Парни из уважения к виновнице торжества принялись говорить тише, так что слов Гермиона уже не разбирала. Впрочем, она и так услышала достаточно.

«Значит, Питер держит нашу связь в тайне. С чего бы вдруг?».

Очевидный ответ совершенно неожиданно больно уязвил Гермиону.

«Парень боится опять стать у друзей посмешищем. Ну как же, мальчишка, увлекшийся взрослой дамочкой».

Гермиона не то чтобы была в подобных вопросах ханжой, но мезальянс между ней и Петтигрю был очевиден даже для нее. О, причуды женской логики! Еще недавно Гермиона сама задумывалась, разумно ли поступает, поддерживая отношения с этим парнем, но стоило кому-то усомниться в их «возможности» — тут же разобиделась.

«Значит, глупой гусыне из лавки сладостей личное счастье не положено? — кипела она праведным гневом, из-под ресниц поглядывая в сторону шепчущихся Джеймса, Лили и Блэка. — Крути с каким-нибудь престарелым сапожником или, прости господи, оценщиком из ломбарда. Нечего на мальчиков глядеть».

Гермиона теперь уже желала увидеть своего воздыхателя, чтобы «посмотреть в честные голубые глаза» в присутствии его «любезных дружков». Молодая женщина то и дело нетерпеливо поглядывала по сторонам и вот… дождалась.

— А, опоздавшие, — это Розмерта, чуть подвыпившая, оттого еще более оживленная и любезная, приветствовала вновь прибывших, — проходите, проходите. У нас тут торжество на торжестве. Вон за тем столиком вас уже заждались.

Гермионе, отвечавшей невпопад на реплики сидевшего рядом с ней одного из местных завсегдатаев и поклонников Розмерты, не надо было даже поднимать глаза, чтобы понять, кто явился. Громогласных восклицаний Джеймса Поттера было вполне достаточно.

— Ну, где вы шляетесь? Мы уже хотели начинать без вас.

Первым вошел Люпин, немного растрепанный и утомленный, пресловутый «период», по-видимому, был довольно мучительным для оборотня. Следом за другом семенил Петтигрю. Он тоже выглядел неважно — осунувшийся, немного нервный. Гермиона, невзначай развернувшись лицом к вошедшим, пыталась поймать его взгляд. На секунду ей это удалось. Питер вздрогнул, сбился с шага и… только. Через мгновение он снова шел навстречу отчаянно махавшим руками Поттеру и Лили. Сириус Блэк, развалившись на стуле, цепким взглядом следил за приятелями. Он лишь на мгновение повернул голову в сторону Гермионы, но она все же успела заметить на его лице насмешливую ухмылку.

Как только Люпин и Петтигрю опустились на стулья, Джеймс начал свою речь, заставляя приятелей то и дело взрываться хохотом, а Лили притворно сердито хмурить брови. Суть, разумеется, сводилась к поводу торжества. Гермиона бы искренне порадовалась за будущих родителей Гарри, если бы собственные переживания не владели ею в полную силу. Пока Джеймс произносил свой витиеватый монолог, Сириус Блэк, хитро поглядывая на Питера, кивнул головой в сторону Гермионы и вполголоса заметил:

— Гляди-ка, Конопушка. А она ничего. Не жалеешь, Хвост, что бросил?

Питер пробормотал что-то нечленораздельное, а Блэк коротко усмехнулся. Очень характерно так, будто лаял.

— Мы ведь тогда такой спектакль для нее разыграли… С твоим участием. И что? Все зря? — он нарочитым движением потер ладонь, как напоминание о старой травме.

Гермиона едва не вскрикнула от возмущения внезапной догадкой.

«Мерзавцы!» — еще удивительно, что она не выпалила это вслух. Ей внезапно захотелось подойти к развеселой компании и высказать, что она думает о подобных шуточках и еще… она знает, что их ждет, и вообще… «Господи, до чего я докатилась?» — Гермиона ужаснулась своей последней мысли. Неужели явное пренебрежение так ранило ее?

Молодая женщина резко поднялась, чем вызвала недоумение своего собеседника, рассказ которого прервался буквально на полуслове. Торопливо извинилась. Потом прошествовала к выходу, гордо задрав подбородок. Шла и буквально кожей чувствовала взгляды, направленные ей в спину. И еще смех, тихий, но очень уж обидный.

«Трус! Какой же он трус!»

Гермиона внутренне кипела от негодования, не вполне осознавая его источник и причину. Хотя причина, в общем-то, была ясна — вряд ли найдется женщина, спокойно относящаяся к тому, что ее стыдятся. Тем более, молодая и, что греха таить, довольно-таки недурная собой. Все эти мысли, как гадкие букашки, копошились в мозгу к Гермионы, ощутимо покусывая самолюбие.

Она наскоро распрощалась с недоумевающей по поводу ее внезапного ухода Розмертой и выскочила на улицу чуть ли не со слезами. Впрочем, нет. Слез как раз не было. Была злость и обида, которую Гермиона в последние годы научилась скрывать за ледяным спокойствием.

Молодая женщина несколько раз вдохнула и выдохнула морозный февральский воздух, сунула руки в рукава и зашагала по улице в сторону дома. По мере того, как она удалялась от «Трех метел», ее гнев постепенно таял. «И что я так взбеленилась? — спрашивала себя Гермиона. — Будто подобные отношения для меня что-то значат». Она напомнила себе, что ввязалась в эту игру, кстати, весьма болезненную для ее совести, с одной целью — предотвратить предательство и убийство. Да еще не дать Петтигрю превратиться в отвратительное ничтожное существо, которое не вызывало у нее ничего, кроме брезгливости.

— Джейн! Джейн, постой! — он бежал за ней, то и дело спотыкаясь. Гермиона чуть замедлила шаг, но продолжала двигаться, не оборачиваясь. Питер нагнал ее и схватил за локоть. Он запыхался, раскраснелся и вид имел такой виноватый, что молодой женщине на секунду стало его жаль. Потом она, правда, вспомнила, что заставило ее так спешно покинуть «Три метлы», и сказала с холодным спокойствием:

— Возвращайся к друзьям. У них ведь праздник, так?

Она постаралась высвободиться, но Питер, видимо, неосознанно, пытаясь удержать, довольно ощутимо сдавил руку выше локтя. Гермиона поморщилась и остановилась.

— Мне больно.

— Я знаю, — и ежу было ясно, что боль физическая тут абсолютно ни при чем.

Питер чуть ослабил хватку, одновременно перехватывая ее вторую руку и разворачивая Гермиону к себе лицом

— Прости меня. Пожалуйста, прости.

— Разве ты в чем-то провинился? — тон по-прежнему был сдержанным, но внутри у Гермионы опять всколыхнулось возмущение.

— Я вижу, ты злишься на них… на меня.

— А есть повод?

Питер в отчаянии затряс головой.

— Не говори так. Ругай меня, злись, только не превращайся в ледышку, Джейн. Да, я виноват, что согласился подстроить тот случай… ну, ты уже поняла, с нападением. Но… ты мне так нравилась… нравишься, и ты такая… такая… — он беспомощно искал в своем словарном запасе подходящий эпитет, но не найдя, продолжил, сильно смущаясь: — В общем, ребята предложили, а я согласился. Блэк клялся, что не будет сильно тебя обижать. Он ведь не соврал?

— Так это твой дружок Блэк изображал олуха Эндрю? — у Гермионы сразу прошла злость. Разумеется, ей проделка казалась скорее глупой, чем забавной, но это было так по-детски, что обижаться на шутников, на ее взгляд, было совершенно бессмысленным.

Питер молча кивнул.

— Стоило так стараться, — с кривоватой усмешкой произнесла Гермиона, — чтобы добыть то, чего теперь стыдишься? Ты ведь стыдишься меня, Питер?

— Господи, нет! Джейн, да ты что? Ты замечательная. Красивая, умная. Таких больше нет…

«Что ж ты тогда хвост поджал перед дружками своими?» — подумала она, высвобождаясь из его рук.

— Возвращайся, Питер. Тебя, наверно, ждут.

— Джейн, я… — Питер явно разрывался между нею и мародерской компанией и такое «раздвоение» ужасно его терзало. Внутренний конфликт был чем-то абсолютно новым для него, привыкшего, что до сего момента все в жизни было абсолютно прозрачно. Ни какой недвусмысленности. Он, его приятели, Джейн. Теперь же приходилось выбирать и Питер попросту растерялся. Мялся, краснел. Словом, вся его «взрослость» пошла прахом. Гермиона даже выругалась про себя, хоть понимала и раньше, что с таким, как Петтигрю, все решения должна принимать сама.

— Послушай, — заговорила она чуть мягче, чем хотела, — я же вижу: ты не хочешь афишировать нашу связь. Тебя она смущает, так? Что ж, могу понять. Я старше тебя на пять лет, к тому же, — тут она зло усмехнулась, — грязнокровка… Но ты мог бы честно мне сказать…

— Так вот что ты подумала?! — Гермиона никогда не видела Питера в таком волнении. Он снова вцепился ей в плечи и заговорил с жаром:

— Мне это не важно, Джейн. Неужели ты не понимаешь? Как ты могла подумать, что я стыжусь? Я… — он нервно сглотнул, — слушай, я сейчас тебе скажу одну вещь… но это очень большой секрет.

Питер, не слушая возражений, оттащил Гермиону в сторону от дороги и зашептал, почти касаясь губами уха:

— Это все из-за Сама-знаешь-кого. Дамблдор хочет организовать сопротивление… Вернее, уже организовал. Это такая организация, тайная. Называется Орден Феникса. Мы все… ну, наша компания: Джеймс, Сириус, Рем и я — все там. Но это очень опасно. За нами охотятся… Вот я и боялся, чтобы кто-то не узнал, что я… что ты… ну, со мной, понимаешь. Чтобы ты была вроде как ни при чем.

— Но я же не знаю ничего, так что… — тихо начала Гермиона, но Питер опять нетерпеливо ее перебил, притягивая к себе еще теснее и стараясь скрыться в тени дома, чтобы их было не видно с улицы.

— Джейн, ты не понимаешь… Дамблдор несколько раз говорил, что все наши родные под угрозой, если кто-то узнает. А тут поползли слухи, — он нервно оглянулся по сторонам, — что в Ордене есть кто-то… ну, предатель вроде как. Кто — неизвестно. Все думают друг на друга, но пока молча… Вот я и хотел защитить тебя. Специально ничего не говорил, даже своим.

Гермиона вдруг почувствовала укол совести. «Защитить хотел, надо же», — от этой мысли стало тепло на душе. Но одновременно с нею, как вспышка в мозгу, пришло воспоминание. Предатель! Четко, будто это было вчера, в голове зазвучал голос Сириуса Блэка, того будущего — обезображенного азкабанским заключением почти мертвеца: «Не могу понять, почему я сразу не догадался, что ты — шпион? Ты же всегда любил, чтобы у тебя были покровители, которые могут о тебе позаботиться!»

«Господи, неужели это правда? Неужели я уже опоздала?» — она чуть было не схватила Питера за руку, чтобы проверить... убедиться, нет ли татуировки на предплечье.

«Дура! Непроходимая дура, — сказал кто-то разумный в голове у Гермионы. — Даже если это правда и Петтигрю уже переметнулся к врагам, то темная метка выдала бы его с головой. Волдеморт, безусловно, мыслит странно, но он не идиот».

Мысль эта неожиданно причинила ей почти ощутимую боль. Гермиона уже привыкла верить, что Питер «не такой», что его предательство вовсе не закономерный итог, а лишь роковая случайность, которую она может — обязана — предотвратить. И вот…

Молодая женщина, не отрываясь, смотрела на своего обожателя. Бледное, сильно похудевшее лицо чуть раскраснелось от мороза и быстрого бега. Оно было бы совсем мальчишеским, если бы не появившееся последнее время серьезное, даже скорбное выражение. Светлые глаза, которые он обычно прятал, глядя куда угодно, только не на собеседника, сейчас смотрели прямо ей в лицо.

«Он говорит правду», — все больше убеждала себя Гермиона. А Питер будто почувствовал ее сомнения, но истолковав их, разумеется, по-своему, заговорил тихо, с отчаянием в голосе:

— Ты не веришь мне? Ну, хочешь, я сейчас пойду и всем скажу, что ты моя… в смысле, что я и ты… ну, вместе. Мы ведь вместе, да?

Гермиона отвела взгляд. Она и так совсем запуталась, а новое знание лишь добавило сомнений. Мысли метались, как загнанное в ловушку животное. Но Питер ждал ответа, и она не могла промолчать.

— Конечно, — молодая женщина нашла в себе силы улыбнуться. А на лице парня отразилось такое облегчение и радость, что ей на миг стало совестно за свои подозрения. Смущение свое она поспешила скрыть за искусственно веселым тоном.

— Ну, раз уж тут такие секреты, не смею мешать. Возвращайся к ним, а я домой, — она ласково потрепала его по плечу. — Я не сержусь. Просто…нагулялась я, а завтра работать.

Питер сделал шаг в сторону — он ведь так привык подчиняться ее желаниям. Но через секунду снова приблизился, порывисто обхватил Гермиону. Шептал что-то неразборчивое, прижавшись щекой к ее голове. Потом разжал руки.

— Пожалуйста, будь осторожна, Джейн, — голос звучал почти умоляюще.

— Я постараюсь, — она легко коснулась его руки и мотнула головой в сторону дороги. — Иди, тебя хватятся.

Питер кивнул, послушно развернулся и побрел обратно к «Трем метлам», а Гермиона глядела на него и думала, что все они, возможно, что-то недопоняли в этом парне, недооценили… Не в этом ли причина его будущего падения?

Размышляя о только что полученной информации, Гермиона медленно шла в сторону дома. «Все шепчутся о шпионе, но никто не знает, кто он?» — так, кажется, заявил Петтигрю, и, похоже, не соврал. На минуту, Гермиона пожалела, что так и не удосужилась попробовать себя в легилименции. Слишком уж много было за последние четыре года, прошедшие после победы, дум и хлопот. Так и не собралась. Этих своих размышлений Гермиона почему-то внезапно устыдилась: Питер ведь казался таким искренним, таким взволнованным…

«А что если слухи о шпионе вообще только слухи?» — странно, что до сего момента такая идея не приходила Гермионе в голову.

«До этого я была уверена, что шпион Петтигрю. Он ведь фактически сознался в этом тогда… в Хижине», — тут же ответила она самой себе. Проклятье! Гермиона чувствовала, что голова сейчас взорвется.

«Ну, допустим, Питер не солгал. Сейчас не солгал. Тогда, выходит, шпион кто-то другой?» — опять же это был вполне правдоподобный вариант. Если так, то гадать было бесполезно, ибо Гермиона мало знала об Ордене Феникса первого созыва. Кажется, Гарри говорил, со слов того же Сириуса Блэка, что многие погибли… Гарри?!

Молодая женщина даже с шага сбилась от внезапно снизошедшего в ее измученный мозг озарения.

«Ведь это излюбленный прием Темного Лорда — дезинформация!»

Вспомнился пятый курс, сны ее друга, такие реальные, правдоподобные и, вместе с тем, абсолютно ложные.

«А если допустить, что никакого шпиона вообще не было?» — хватаясь за эту мысль, как за спасательный круг, рассуждала Гермиона. Ведь так легко — запустить слух. Во всяком случае, гораздо проще, чем в действительности завербовать человека. Стоит лишь обронить пару слов в нужном месте нужному человеку — и пожалуйста, единство в стане врага нарушено. Недоверие рождает ошибки.

На Гермиону ее догадка, кажущаяся такой разумной, подействовала, словно успокоительное. Действительно, гораздо легче сознавать, что «предатель» всего лишь вымысел. Фантом, порожденный вражеской ложью. Враг — на то и враг, чтобы действовать хитростью и коварством. Это правильно, это нормально. С этим нужно смириться и дать отпор.

Увлекшись подобными рассуждениями, Гермиона поймала себя на том, что улыбается, будто избавившись от тяжелой болезни. «Это только предположение», — пыталась охладить саму себя молодая женщина, но помимо воли уже уверовала в свою догадку, как в абсолютную истину.

Всю следующую неделю у Гермионы было довольно сносное настроение. А все из-за того, что ей в одночасье стала ясна суть ее задачи. Все же, как много значит определенность!

Молодая женщина правильно рассудила, что у плана предотвращения «катастрофы века» было два уязвимых места: пророчество и предательство. Если с первым она ничего поделать не могла — она ведь даже не знала точно, когда произошло роковое событие — то со вторым теперь можно было бороться.

"Действительно, если никто никого не предавал — то пусть все так и остается", — рассуждала она. Понятно, что Питер был самым уязвимым звеном в цепочке. Стало быть, надо звено укрепить: не дать разочароваться в добрых намерениях. Совесть немного покалывала ее за отъявленный практицизм: парень, мол, влюблен по уши, а она поощряет это, только бы он не сорвался с крючка. Но Гермиона лихо себя убеждала, что делает это в первую очередь для его же блага… К тому же, как показали последние события, она и сама к нему не то чтобы совсем равнодушна. Здесь мисс Грэйнджер слегка кривила душой. Но ведь совсем слегка, не так ли?

Поэтому, когда Питер заявился к ней прямо в лавку на следующий же день после посиделок в «Трех метлах», Гермиона была с ним особенно ласкова и парень был на седьмом небе от счастья.

В тот вечер, пребывая в приподнятом настроении — ее план вошел в стадию осуществления, что может быть отраднее — молодая женщина отправилась домой пешком. Несмотря на тревожную обстановку в целом, Хогсмид все еще казался Гермионе этаким заповедником спокойствия. Хоть все кругом и твердили об осторожности, отказать себе в небольшой спокойной прогулке она была не в силах. Гермиона шла вдоль домов, наслаждаясь тишиной после утомительного дня. Вечер был еще совсем не поздний, света достаточно, хоть солнце уже и скрылось за вершиной. Пахло весной.

Возле «Флориш и Блоттс» Гермиона затормозила. Магазин уже закрылся, но старик, по-видимому, углядев ее в окно, окликнул мисс Грэйнджер с порога:

— А, мисс Джейн, добрый вечер. Не заглянете на минутку, — он старомодно раскланялся и приглашающим жестом указал на дверь. Гермиона приблизилась, мистер Блоттс был неимоверно оживлен и подмигивал ей совершенно не по-стариковски.

— Прошу, прошу. У меня ведь, знаете ли, есть кое-что вкусненькое для вас… Да-да.

Надо заметить, что с мистером Блоттсом у мисс Грэйнджер последнее время установились самые теплые отношения. Бывший младший партнер знаменитого лондонского книготоргового предприятия, в пух и прах разругавшийся с ним и сбежавший из гордости в Хогсмид, продолжал питать острую страсть к печатному слову, несмотря на печальные обстоятельства. На этой почве у них с Гермионой было полнейшее взаимопонимание. Старик по большей части сохранил свои прежние связи в книжном бизнесе и потому уже не раз баловал жадную до чтения «молодую мисс» чем-нибудь, как он выражался, «вкусненьким». Гермиона была Блоттсу за это чрезвычайно благодарна. Книги не давали сойти с ума от свалившихся на нее проблем.

Вот и не далее, как неделю назад Гермиона заказала через бывшего книготорговца очередную посылку. «Книга для легкого чтения». И как всегда, страниц в пятьсот-семьсот…

Гермиона, улыбаясь, прошла внутрь.

— Неужели привезли?

— Представьте себе, — Блоттс потирал руки, — я сам не ожидал, что получится так скоро! Редкое издание. Замечательное. Все, что позднее переиздавалось, — он состроил презрительную мину, — просто никуда не годится. И позвольте выразить восхищение вашим вкусом, мисс Джейн. Исключительное восхищение.

Гермиона слушала восторженный монолог с легким недоумением. Помнится, она заказывала безусловно интересную, но отнюдь не редкую «Трансфигурацию» Клода Милоша. Эту книгу она когда-то видела у профессора МакГонагалл, вот и решила почитать по старой памяти.

«Не знала, что обычный справочник может вызвать такой экстаз у библиофила!» — чуть улыбаясь, думала она.

Блоттс тем временем с видом триумфатора распаковывал вытащенную из-под прилавка посылку, не переставая нахваливать себя за столь удачно проведенную сделку. И вот, наконец, показался переплет. Одного взгляда хватило Гермионе, чтобы понять — это вовсе не Милош. Вычурная обложка, корешок из дубленой кожи, золоченый срез… Мистер Блоттс, как заправский фокусник, развернул книгу к мисс Грэйнджер, очевидно, ожидая ее восторженного возгласа.

— Я это заказала?! — потрясение в голосе молодой женщины несколько озадачило старика. Блоттс с недоуменной гримасой посмотрел сначала на нее, а потом на обложку книги.

— Д-да, — пробормотал он неуверенно и принялся рыться в своих бумагах, которые ворохом лежали на прилавке, выудил оттуда небольшой листок и протянул Гермионе. — Вот, извольте убедиться.

Кажется, у него в голосе было некоторая растерянность. Гермионе даже стало совестно — так разочаровать этого законченного книголюба! Она пробежала глазами заявку, написанную ее рукой, а мистер Блоттс в это время услужливо раскрыл перед ней каталог.

— Ну, как же, Джейн, — частил он, словно боялся, что действительно совершил непростительную для опытного книготорговца оплошность, — вот и ваш номер. Три четверки, я четко вижу. Вот же и в каталоге…

Гермиона проследила взглядом за бегающим по строчкам ловким пальцем. Под указанным номером значилась «Enciclopedia magica» издания начала века.

«Чушь какая-то. Зачем мне это чтиво для первокурсника?» — подумала она, а вслух сказала:

— Вероятно, это моя ошибка. Я хотела издание Милоша, а оно… — Гермиона полистала каталог, — ну, да… так и есть. Номер сорок четыре.

Мистер Блоттс покачал головой, но тут же просиял.

— О! Одна маленькая цифра, а какое везение. Вместо скучнейшего чтива такой дивный, удивительный раритет. Это же счастливейший случай. Я бы сказал, восхитительная удача.

«И для вас удача, уважаемый», — с легкой досадой подумала Гермиона, взирая на стоимость «раритета». Милош бы обошелся ей почти в три раза дешевле. Однако, обижать старика не хотелось, тем более, ошибка была ее.

— Э-э-э, мистер Блоттс, мне очень неловко, но сейчас у меня нет при себе нужной суммы…

— Бросьте, деточка.

— Нет, нет. Я сию минуту слетаю к себе и принесу.

Блоттс рассмеялся.

— Ну, раз вам так не терпится… О, согласитесь, мисс Джейн, все получилось, как нельзя лучше. Уверен, вы еще оцените это издание по достоинству...

Гермиона уже стояла на пороге, а Блоттс все продолжал говорить:

— … вот вернетесь, я вам кое-что покажу. Такие раритеты надо изучать медленно, как пробовать изысканное лакомство. Возвращайтесь скорее и я постараюсь вас удивить.

Гермиона про себя ухмыльнулась:

«Старичок в своем репертуаре. Интригует и интересничает».

Впрочем, настроение у нее было приподнятое и провести вечер в обществе хоть и любившего прихвастнуть, но эрудированного и приятного собеседника казалось ей неплохой перспективой. Она быстро аппарировала домой, порылась в своих денежных запасах, еще раз посетовав на собственную ошибку, стоившую ей чуть ли не полсотни галеонов, и вознамерилась вернуться в лавку.

Едва она аппарировала обратно, приземлившись на противоположной от «Флориш и Блоттс» стороне улицы, Гермиона поняла: творится что-то неладное. Одновременно с ее собственным появлением слух уловил череду коротких хлопков, как бывает, когда хозяйки по весне чистят от пыли ковер. Не узнать звуки было невозможно.

Сработавшие помимо воли инстинкты заставили Гермиону метнуться за угол близлежащего дома. Уже оттуда, осторожно высунув голову, она увидела, как на противоположной стороне, чуть правее ее убежища возле знакомой Гермионе лавки мистера Блоттса появились две фигуры в темных одеждах. У молодой женщины зашлось сердце, она вдруг поняла, что люди в плащах не входили в дом… Они выходили из него. Стало быть, звуки, услышанные ею, могли означать только одно: Пожиратели смерти — их Гермиона узнала бы и через пятьдесят лет, став полуслепой старухой — выполнили свою работу. И будто в ответ на эту ее мысль в небо взвился Смертный знак, выпущенный одной из темных фигур с порога дома. Секунда. Еще два коротких хлопка. Наступила тишина. Чистая работа.

Гермиона сорвалась с места, не вполне осознавая, что она делает. Глупая мысль: «Может, жив?» — не делала чести разумности молодой женщины, но, увы, не все поступки диктуются разумом.

У двери лавки Гермиона шумно вздохнула. Отворила.

— Мистер Блоттс, — свой голос она с трудом узнала, он внезапно стал выше, будто говорил ребенок. Очень испуганный ребенок.

Старик лежал ничком возле прилавка. На одно короткое мгновение Гермионе почудилось, что он дышит. Дрожащими руками она перевернула тело на спину… Широко открытые глаза с остановившимися зрачками, чуть приоткрытый рот — Абрахам Блоттс выглядел удивленным, будто не верил, что умер.

Гермиона выпрямилась. Она не кричала, не плакала, она даже больше не дрожала. Спокойное чувство неизбежного опять посетило ее, как когда-то — сейчас показалось, что совсем недавно — перед битвой в стенах Хогвартса.

«Вот уже и до Хогсмида добрались», — холодно констатировал внутренний голос. Что ж? Увы, иного ожидать было глупо: это был только вопрос времени.

Гермиона рассеянно оглядела обстановку. Разгром, учиненный убийцами, не сделал из лавки побоище. Минимальный ущерб: всего лишь пара опрокинутых стоек, покосившийся стеллаж. «Действительно чистая работа», — голос внутри был все такой же спокойный, будто из радиоприемника.

Она огляделась еще раз. На прилавке лежал ее книга. Дорогое, ненужное издание, приведшее в такой восторг старого библиофила. Гермиона, до боли сжала кулаки. Старик ждал ее, ничего не подозревал… Чем же он провинился перед ними?

«А чем провинилась когда-то ты? — со злой насмешкой подсказал внутренний голос. — А Рон и вся его семья? Дин? Мистер Тонкс?» Расходный материал большой политики, винтики в механизме запугивания и принуждения…

Она, двигаясь, как заводная кукла, подошла к прилавку, взяла книгу, высыпала на прилавок пригоршню галеонов.

«Расплатилась».

Из-за форзаца выпал листок с ее именем, написанным размашистым почерком старика. Блоттс был хитроватым, болтливым и чуть самодовольным. Любил похвалиться и повспоминать о былых своих заслугах. А еще он очень трепетно, почти любовно относился к книгам, берег их, разговаривал о них, как о живых людях… Это было даже немного смешно.

Ей вдруг стало не хватать воздуха. Прижимая к груди книгу, она шагнула к двери.

«Итак, новый отсчет начался», — сказала она себе. На тело Гермиона не обернулась. Не могла. Отворила дверь…

— Ни с места, леди, — говорившего она не видела. Впрочем, он не таился. Высокий, совсем еще молодой мужчина в аврорской мантии шагнул Гермионе навстречу. Палочка была направлена прямо ей в голову.

В первый момент оперативность реакции отряда мракоборцев несколько удивила Гермиону. Но, поразмыслив немного, она рассудила, что ничего удивительного тут не было: нападения теперь происходили регулярно, наверняка, существовала какая-то схема отслеживания темномагических проклятий. Хотя толку от такой «оперативности» было, увы, мало. Сделанного не воротишь.

С появлением авроров началось какая-то нездоровая суета. Разумеется, их прибытие всколыхнуло местное население, которое в подавляющем большинстве коротало вечер, запершись по домам, за исключением пары-тройки отчаянных личностей, засидевшихся в пабах за кружкой эля. Впрочем, и реакция общественности была предсказуема. Как-никак первое нападение в деревне. Даже Гермиона, уже раз прошедшая через этот ад, чувствовала себя напуганной. Что же говорить об остальных? Вскрики ужаса, брань, всхлипы — все это началось минут двадцать спустя. А пока Гермиона стояла у двери и пыталась не дрожать под пристальным взглядом старшего аврора.

Он действительно был молод, наверно, всего года на три-четыре старше Гермионы, но лицо было усталым, а через всю левую щеку тянулся тонкий косой шрам. Он жестами указал своим починенным пройти в лавку, а сам остался возле молодой женщины, которая так некстати оказалась на месте убийства. Только под этим тяжелым взглядом Гермиона сообразила, как опрометчиво и глупо она поступила.

— Вашу палочку, леди, — потребовал аврор хрипловатым, будто прокуренным голосом.

Гермиона без колебаний протянула ему инструмент. Мужчина проверил ее, но как показалось Гермионе, сделал это скорее формально.

«М-да, это тебе на Грюм», — про себя усмехнулась она. Мракоборец, явно сделавший карьеру в последние год-два, видимо, даже представить не мог, что запуганная конопатая селянка могла сотворить такое.

— Вы видели нападавших? — спросил аврор, возвращая Гермионе палочку, которая только что «выплюнула» невинное очищающее заклятие в ответ на его «приори инкантатем».

— Только издалека, — ответила она и, предваряя следующий вопрос, добавила: — Я видела двоих, но их, вероятно, было больше. Слышала хлопки аппарации. Думаю, как минимум еще человека три-четыре.

Мужчина едва заметно удивился ее спокойствию и наблюдательности и спросил о причинах ее столь неожиданного появления на месте убийства. По мере того, как Гермиона рассказывала — про книгу, про намерение вернуться и расплатиться со стариком, про свой внезапный порыв, который сама для себя не могла объяснить — аврор все больше хмурился.

— Вы рассчитывали, что человек выжил? Не находите это странным, мисс?

— Ну, такое ведь возможно.

Он оценивающе оглядел Гермиону, потер щеку со шрамом и криво усмехнулся.

«Счел меня глупой деревенской курицей», — решила она, а вслух спросила:

— У вас есть какие-то сомнения на мой счет?

Аврор пробормотал что-то сквозь зубы, а потом указал на книгу, которую Гермиона все еще прижимала к груди, словно пыталась ею защититься от подозрений.

— Это ваш заказ?

— Да.

— Вы позволите? — мужчина требовательно протянул руку.

Книгу он проверял более тщательно, потом вернул.

— И за это вы заплатили семьдесят пять галеонов? — а после ее смущенного кивка, криво усмехнулся. — Бережливой вас не назовешь.

В голосе звучал скепсис, словно аврор подчеркивал, что не верит ни единому слову, но не имеет возможности уличить ее во лжи. Гермиона гордо приподняла подбородок и изогнула свою нелепую, кокетливую бровь.

— У каждого свои причуды, разве не так?

Ее попытка казаться строгой, мужчину, кажется, слегка позабавила.

— Идите домой, — коротко буркнул он, — возможно, позже к вам будут вопросы. И… запирайтесь покрепче, леди.

Последние слова он сказал чуть ли не с издевкой.

После ухода мисс Грэйнджер, авроры пробыли в осененном смертным знаком доме недолго. Толпа на улице разошлась, в деревне опять наступила тишина. В этой самой тишине, нарушаемой лишь шумом ветра, который здесь, в горах, был почти постоянным явлением, легкий стук шагов был едва слышен. Человек в черном плаще шел прямиком к дому, над которым скалился дымчатый череп. Открыл дверь, секунду задержался на пороге.

— Проклятая девчонка, — в почти неслышном шепоте сквозила не злость, а глубокая печаль. Человек поднял с пола обрывок пергамента и, повинуясь минутной, слабости скомкал лист в ладони. Со злостью швырнул на пол. Потом вздохнул, провел рукой по лицу, скрытому капюшоном. — Мне жаль тебя.

* * *

2002 г.

«М-да. В чем-то Грэйнджер неисправима», — эта мысль посетила меня еще в процессе ее рассказа. Семьдесят пять галеонов. Черт! Кажется, столько стоит двухгодовалый «Нимбус», у таких даже срок гарантии не истек.

— Гермиона, а ты точно только конфеты продавала? — она уставилась на меня, будто у меня вдруг выросли рога.

— Поттер пересчитывает ваши расходы на стоимость метел, мисс Грэйнджер. Боюсь, вам не понять.

Гермиона сдержанно рассмеялась. Хорошая у нее все-таки улыбка. И глаза… сейчас совсем юные. Будто и не умирает вовсе.

— А что книга и правда такая ценная? — попробовал исправиться я и, кажется, только ухудшил дело, по крайней мере, выражение снейповского лица отразило целый диапазон переживаний. Доминировало среди них: «Поттер, я в курсе, что ты идиот, но остальным об этом знать не обязательно». Ну, или что-то около того.

— Мне она стоила много дороже, чем эти несчастные галеоны, — хмуро отозвалась Гермиона.

— Вы, мисс, удивительно удачно оказались не в том месте, не в то время, — заметил Северус. — Очевидно, вы и сами понимаете, что совершили глупость.

Гермиона подняла глаза к потолку, не закатила, а именно подняла, будто пыталась не дать вылиться новой порции слез.

Господи, что же с девицей делается?

— Кстати, ваши догадки были верны, — мой деликатный отчим сделал вид, что не заметил «женской слабости». Или уж действительно не заметил. Гермиона тут же уставилась на него и спросила:

— Догадки? Вы про ложный слух? — Северус кивнул, чем вызвал ее недоумение и растерянность. — Не могу понять только, откуда вам это известно?

— Я был Пожирателем смерти, — ответил он совершенно спокойно и задрал рукав, на предплечье змеилась едва заметная татуировка. — В молодости все мы склонны совершать необдуманные поступки. Я не исключение.

Для меня эта страница из прошлого мистера Снейпа новостью не была, так что я не выразил удивления. Гермиона же и вовсе перебила его, сделав нетерпеливый жест рукой, словно мой отчим только что сообщил что-то донельзя банальное.

— Да не в том дело! Мне ведь казалось, что с моим вмешательством…

— … ничего не изменилось. По крайней мере, в этой части точно.

Ну, Снейп, ясное дело, в долгу не остался, тут же превратившись в ученого-педанта со склонностью к желчности.

— Не преувеличивайте собственную значимость, мисс. Решение о дезинформации было принято вне зависимости от вашего присутствия или отсутствия. Это была идея Беллатрикс Лестрандж. Этакая хитрая ловушка, рассчитанная на вполне конкретных людей, а вернее — одного человека. Сириуса Блэка. Беллатрикс хорошо изучила своего кузена и знала, насколько он недальновиден и легковерен, — отчим пожал плечами. Казалось, разговор о тех давних событиях совершенно не трогал его.

— Вы до сих пор испытываете к нему неприязнь? — спросила отчима Гермиона с какой-то въедливой заинтересованностью в глазах.

Сначала вопрос ее меня несколько удивил, но я тут же сообразил, что, проведя в прошлом столько времени, она, наверняка, многое знала об отношениях отчима и крестного. Они, по маминым рассказам, прежде были, образно говоря, как спичка с фитилем на ящике с пиротехникой. Чиркнешь — и заискрит. Сейчас тот прежний антагонизм почти себя исчерпал, хоть, разумеется, друзьями Блэк и Снейп не стали. Весьма разные взгляды на жизнь, так сказать.

Отчим меж тем задумался над ответом.

— Вряд ли, — обронил он будто нехотя. — Слишком много лет прошло.

— Есть вещи, которые не забываются, разве нет? — мне показалось, что Гермиона… ну, испытывает его, что ли. Будто проверяет какие-то свои догадки.

— Что вы хотите услышать, мисс? У Блэка отвратительный характер и низкопробный юмор, когда-то мне казалось, что это достаточная причина, чтобы ненавидеть…

— Но Сириус Блэк чем-то заслужил ваше прощение, верно?

Я чуть не рассмеялся, услышав настоящий «снейповский» тон в устах Грэйнджер. Кажется, сам Северус тоже это заметил и криво ухмыльнулся. Признал достойную ученицу?

— В тот раз Блэк поступил умно. В кои-то веки, — промолвил отчим, меняя позу. Вытянул скрещенные ноги и, сложив руки на груди, глядел в одну точку прямо перед собой. — Я имею в виду, в случае с твоими, Поттер, родителями. Когда стал вопрос о Хранителе тайны он, слава Мерлину, не стал лезть вперед и предложил эту роль другому, менее заметному человеку.

— В моем времени и сам Сириус, и вы тоже считали этот шаг величайшим просчетом, — тихо произнесла Гермиона, уставившись на свои руки. — Ибо тогда слухи о предателе оказались вовсе не слухами…

— Даже при условии вашего вмешательства? Вы ведь мнимое предательство нацелились предотвратить во что бы то ни стало? — с нечитаемым выражением лица спросил отчим.

Гермиона молчала, а глаза ее подозрительно блестели. Она обратила лицо к потолку, пытаясь справиться с волнением и не дать пролиться слезам. Потом спросила странным глухим голосом:

— Так Сириус не поверил слухам?

Отчим досадливо поморщился.

— Даже не знаю, как вам ответить. Поверил? Первоначально, думаю, да. Беллатрикс, надо отдать ей должное, придумала безупречный план, который сработал именно так, как требовалось. Я не был посвящен в детали, знаю лишь, что ключевую роль в спектакле сыграл Регулус Блэк.

Гермиона кивнула.

— Да. Я узнала это, правда, довольно поздно. У Ордена Феникса был агент в Хогсмиде. Именно через него запустили слух, обставив это, как если бы он «случайно» подслушал разговор двух «подозрительных личностей»… не знала, что одним из этих «подозрительных» был брат Сириуса. Но это не важно. Важно другое — агента убили. После этого в Ордене стали считать, что слухи верны.

Северус быстро поднял на нее глаза.

— Вот как? Хотите сказать, что Абрахам Блоттс и был тем самым агентом? — а после ее кивка добавил: — М-да. Я тогда не понимал смысла этого нападения. Казалось бы, чем может мешать боящийся всего на свете старый болтун? А вот ведь…

— Я тоже не понимала, — Гермиона прислонилась к спинке кровати и провела рукой по лицу. — Мой визит к старику был чистой случайностью. Так мне казалось тогда. Но… — тут она опять горько усмехнулась, — как вы уже, наверно, догадались: в моей истории незапланированных случайностей нет.

1979 г.

Разумеется, гибель Абрахама Блоттса накалила страсти в Хогсмиде до предела. К своему изумлению, Гермиона обнаружила, что в обстановке суматохи, которая возникла сразу вслед за появлением отряда мракоборцев, ее присутствия при роковом событии почти никто не заметил. И она, справедливо сочтя за лучшее, что не стоит кричать об этом на каждом углу, поделилась лишь с Розмертой. Та, посетовав Гермионе на легкомыслие — шутка ли чуть не оказаться перед лицом убийц — тоже велела не болтать.

— Сомневаюсь, что кто-то в здравом уме сочтет тебя соучастницей, но то, что будут коситься, тоже ведь приятного мало. Да и авроры тебя по допросам затаскают. Они сейчас, сама понимаешь, нервные…

Словом, Гермиона всеми силами старалась не думать о происшествии, хотя выходило плохо.

Надо ли говорить, что в первое утро после трагедии, по обыкновению проходя мимо осиротевшей лавки, мисс Грэйнджер невольно отвела глаза — ей все еще было не по себе от мысли, что и она могла бы «попасть под раздачу», не реши ни с того ни сего кинуться домой за деньгами для Блоттса. Под действием этого неприятного чувства молодая женщина невольно ускорила шаг. Хотела быстро прошмыгнуть мимо, но вдруг услышала громкие голоса за спиной. Гермиона и сама не поняла, как оказалась за углом соседнего дома.

«Чертовы инстинкты», — невесело пошутила она в мыслях, осторожно выглядывая из-за стены.

На пороге лавки стояла высоченная старуха в мужской шляпе, помпезном лисьем палантине и с тростью, больше похожей на суковатую палку. Но не экстравагантная старая колдунья заставила Гермиону вздрогнуть и затаить дыхание. Рядом с этой дамой стоял не кто иной, как профессор Дамблдор. Он практически не отличался от себя самого на двадцать лет старше, разве что выглядел сейчас необычно сурово и сосредоточенно.

Мисс Грэйнджер даже не пришлось напрягать слух, чтобы услышать, о чем ведется разговор — у мадам был поистине громоподобный голос.

— … и вы, Альбус, еще имеете наглость утверждать, что вашей вины здесь нет! Не смешите меня.

— Заметьте, Гризельда, я этого и не отрицаю. Да, это я посоветовал Абрахаму поселиться в Хогсмиде, после того как у него возникли… хм… разногласия с партнером, — Дамблдор бросил красноречивый взгляд на собеседницу. Но та не принимала никаких намеков.

— Пф! Разногласия, — старуха угрожающе стукнув палкой оземь, начала наступать на Дамблдора, как закованный в латы рыцарь на сарацина. — Эти его смехотворные претензии! Да я бы в два счета его убедила. Если бы не вы!

— Я лишь дал совет. На правах старого друга.

— Вот до чего довела его ваша дружба, — старушенция грозно потрясала тростью в направлении двери лавки. — Старый болтун сдох первый. И не удивительно! А вы даже пальцем о палец не ударили, чтобы организовать хоть какую-нибудь мало-мальски сносную охрану.

Дамблдор устало покачал головой.

— Увы, мы все сейчас не в безопасности.

— Ха! Только не говорите мне это. У вас-то есть свое теплое местечко в Хогвартсе…

— Гризельда, — директор вопреки ее провокациям говорил исключительно деликатным тоном, — в вас говорит обида и чувство вины. Поверьте, ни вы, ни я не могли бы предотвратить неизбежного…

— Говорите за себя, — взорвалась старая колдунья, но внезапно плечи ее поникли, казалось даже, что она вдруг стала ниже ростом.

— Он писал мне… Раз или два, — голос вдруг стал скрипучим, старческим. — Предлагал мировую. Но разве Флориши когда-то шли на попятный?

Директор бросил на старую волшебницу свой «фирменный» взгляд поверх очков, но ничего не сказал. Старуха же, справившись с минутной слабостью, которая была для нее чем-то вроде пятна на одежде, от которого нужно немедленно и безжалостно избавиться, снова приняла неприступный вид и вымолвила высокомерно:

— В любом случае, я не намерена больше иметь с вами никаких дел. И этот, — она сморщилась, — с позволения сказать, филиал, отныне закрыт.

— Как вам будет угодно, мадам, — Дамблдор церемонно поклонился.

Гермиона тряхнула головой, потом глянула на часы и ахнула: так заслушалась любопытной беседой, что почти опоздала к открытию. Она выбралась из своего укрытия, и, пройдя спокойным шагом несколько ярдов, собиралась уже аппарировать, как вдруг обратила внимание, что за ней… следят.

Это было странное чувство, на уровне все того же инстинкта.

«Что за глупость?» — обругала себя Гермиона, пройдя вперед еще с десяток шагов. Ощущение не пропадало. Молодая женщина осторожно повернула голову назад и тут заметила его.

«Ну, еще чего не хватало», — мысленно простонала она.

За ней по пятам бежал большой черный пес. Ничего особенного, просто бродячая собака. То есть, так подумал бы кто угодно, но не Гермиона. Увы, именно она знала это животное, что называется, в лицо.

«Какого черта Блэку понадобилось следить за мной?» — вертелся в голове назойливый вопрос, пока Гермиона, нарочно ускоряя шаг, двигалась по улице в сторону «Сладкого королевства». Пес отставать не намеревался и тащился за ней совершенно открыто. Разумеется, подумала Гермиона, Блэку ведь не приходило в голову, что кто-то знает о его анимагическом умении. Что ж, пусть он так будет думать и дальше.

Она еще раз взглянула на часы и аппарировала прямо к дверям кондитерской лавки.

На рабочем месте Гермиону встретила ее хозяйка. Молодая женщина почти сразу почувствовала неладное, слишком уж хмурый вид был у миссис Берроуз.

— А, Джейн, это ты? — проговорила она, разглядывая склянки со сладостями. Голос Кики был неестественно ровным.

— Я ведь не опоздала? — с сомнением в голосе спросила Гермиона, пытаясь понять странность в поведении обычно оживленной и добродушной хозяйки «Сладкого королевства».

— Нет, нет… — рассеянно пробормотала она.

— Что случилось, Кики? — тревога внутри нарастала, но внешне Гермиона все еще оставалась спокойной.

— Ничего… То есть, да. Вчерашнее нападение. Это так ужасно. Абрахам был хорошим человеком, — она еще что-то говорила, но Гермиона уже поняла — это только слова. Кики мучило другое и, кажется, она начинала догадываться, что.

— Джейн, — миссис Берроуз, наконец, посмотрела на нее. Взгляд был больным и затравленным. — Ты… не приходи больше… в смысле не совсем, конечно. Но… я справлюсь сама и…

Она бессильно замолчала.

— Понятно.

Гермиона чуть прикрыла глаза. Глупо, но ей хотелось плакать от обиды. Так по-детски. Разум подсказывал, что рано или поздно она должна была столкнуться с этой проблемой. Кики вздрогнула и снова отвернулась, казалось, что женщину гложет чувство вины.

— Не кори себя, Кики. Я знаю, мое общество теперь опасно, а у тебя дети, муж.

Гермиона уже хотела открыть дверь, как миссис Берроуз сорвалась с места, порывисто обняла ее и зашептала в самое ухо.

— Уезжай, Джейн. Прошу тебя. Я знаю, о чем говорю… Пожалуйста, уезжай.

— О чем ты, Кики? — также тихо прошептала Гермиона. — Что ты знаешь?

— Боже, — миссис Берроуз, казалось, была в отчаянии, — я не могу тебе сказать… Да и нужно ли говорить? Скоро здесь начнется ад, и ты… в смысле, такие, как ты, в опасности в первую очередь.

— Но это ведь не новость.

Она сдавила руку Гермионы и обратила к ней свое миловидное, но сейчас искаженное внутренней борьбой лицо.

— То, что пишут в газетах, цветочки. Скоро будет по-настоящему страшно. Не спрашивай меня, откуда я знаю. Не могу сказать, но… Господи, просто поверь мне и уезжай куда-нибудь! На континент или дальше… Мало ли мест, где может устроиться молодая, энергичная…

— Мне некуда ехать, — спокойно перебила ее Гермиона. Она аккуратно отстранилась и подошла к двери, уже стоя на пороге, обернулась. — Ты была добра ко мне. Спасибо.

«Что ж, это ожидаемо», — убеждала себя она, медленно двигаясь вдоль домов прочь от «Сладкого королевства». Ноги сами несли ее на окраину деревни, хотелось остаться одной. Трудно сказать, что Гермиону расстроило больше: потеря работы — пусть не самой лучшей, но постоянной — или очередное напоминание, что она «недочеловек». Когда-то, как ей думалось, последнее перестало задевать мисс Грэйнджер, а вот, поди ж ты…

Домой Гермиона явилась только в середине дня. Спокойная прогулка, потом разговор с Розмертой, к которой Гермиона зашла, поддавшись противному чувству жалости к себе, плюс изрядный стаканчик грога в середине дня… «А, что?! — с вызовом думала Гермиона, соглашаясь на предложение Роз. — Безработной-то можно и в середине дня!»

Словом, когда мисс Грэйнджер выбралась из «Трех метел» и сообразила, что убила на «ни то ни сё» без малого часа четыре, ее это совершенно не расстроило. Результат был налицо — настроение теперь характеризовалось, как «сносное».

«В конце концов, — рассуждала раскрасневшаяся от алкоголя Гермиона, вышагивая последние ярды до своей двери, — что свет клином на Хогсмиде сошелся?»

Про «свет клином» это была цитата из речи молодой трактирщицы, которая, узнав причину кислого выражения лица своей протеже, тут же засыпала ее кучей дельных предложений, над которыми ошалевшая от такой энергичности Гермиона обещала подумать на досуге.

— Да мало ли работы для такой толковой девицы, а? — восклицала Роз, агрессивно постукивая посудой, должно быть от избытка эмоций. — И нечего кукситься! Не все же такие трусихи, как Кики. У нее, понятное дело, на почве материнства крыша маленько того… Не хочешь тут в Хогсмиде крутиться, езжай в Лондон. Там сейчас, как пить дать, куча мест освободились.

Пообещав себе, что искать работу начнет уже завтра, и оттого окончательно успокоившись, Гермиона зашла в дом.

Хлопнула рама. Сквозняк смел со стола лист пергамента, который медленно опустился на пол у входа в гостиную. Молодая женщина застыла, как вкопанная, в руку автоматически скользнула волшебная палочка.

«Неужели я оставила открытым окно?» — эта мысль неприятно поразила Гермиону.

Она быстро навела сканирующие чары. Дом был пуст. Испустив вздох облегчения, Гермиона вошла в гостиную и почувствовала легкую дрожь.

В доме кто-то побывал — это не оставляло никаких сомнений. Непонятно, было ли что-то похищено, но то, что загадочный посетитель что-то искал, причем, вероятно, делал это не слишком аккуратно, было очевидно даже при первичном осмотре.

Книги, которые за неимением полок Гермиона хранила на столе, были сложены иначе. Ящики комода неплотно задвинуты, словно их закрывали все разом. Пачка пергаментов валялась на полу, сброшенная и не положенная на место, очевидно, в спешке. Складывалось впечатление, что вора — если это, конечно, был вор — что-то спугнуло, и он поспешил ретироваться, не успев замести следы.

Гермиона начала перебирать свой нехитрый скарб. Деньги, кое-какие подарки-безделушки, а главное — ключ от тайника, где она прятала Хроноворот, были на месте. Наверху тоже ничего не пропало. Да и что было у нее брать? Уж если говорить об имуществе, в Хогсмиде были куда более богатые дома, чем жилище торговки из «Сладкого королевства».

«Бывшей торговки», — поправила саму себя Гермиона.

Затем она принялась перебирать бумаги. Самые важные: завещание и документы, подтверждающие право владения, полученные в свое время в соответствующем отделе министерства — тоже лежали на своих местах.

«Хотя в бумагах явно рылись», — констатировала Гермиона, нервничая все больше. Что же нужно было ее загадочному визитеру?

«Может, он просто не нашел того, что искал?»

Что ж, это был довольно разумный вариант. Не успел?

«О, Боже! Ну, конечно, — от очевидности ответа Гермиона даже рассмеялась, — ведь я должна была вернуться только вечером, он же не мог знать, что меня уволят».

Получается, тот, кто влез в дом, был хорошо осведомлен о распорядке ее дня. Впрочем, узнать его не составило бы труда для любого. Другое дело, кого может интересовать жалкая лавочница, ничем не примечательная деревенская женщина?

Она взглянула на приоткрытое окно… И тут Гермиону посетила одна шальная идея, показавшаяся ей, с одной стороны, совершенно безумной, с другой — многое объясняющей.

Она спешно вышла — а точнее, выскочила — из дома, обогнула его и присела на корточки перед окном гостиной. На мягком, сыроватом после оттепели грунте четко отпечатался след ботинка — мужского, судя по размеру. Но не это вызвало злую усмешку на губах у мисс Грэйнджер. Рядом с отпечатком обуви красовалось несколько легких следов. Собачьи лапы.

— И что же вы хотели отыскать, мистер Блэк? — тихо пробормотала себе под нос Гермиона.

Глупая выходка одновременно ужасно разозлила и вместе с тем повеселила молодую женщину. Она пыталась догадаться о причине дерзкого поступка и пришла к выводу, что ниточки тянутся к Питеру. С чего бы еще Сириусу Блэку интересоваться ее особой? Видать, Блэк что-то заподозрил, хоть ее незадачливый поклонник и пытался скрывать их отношения от приятелей.

«Проклятье! Ну, не любовную же переписку он рассчитывал отыскать, в самом деле?» — поморщилась Гермиона. Да и зачем? Ну, бог с ним, связался Петтигрю с «конопушкой» из деревенской лавки. Пусть этим павлинам подобный факт и кажется поводом для нездорового любопытства, но ведь ничего подозрительного? Что за глупость — в дом лезть.

«Впрочем, не такая уж это и глупость, — вдруг пришла в голову Гермионе неожиданная мысль, — если принимать во внимание слухи о появившемся в Ордене шпионе».

Может, Сириус все-таки оказался прозорливее, чем она считала, узнав его в той — то ли прошлой, то ли будущей — жизни. Вполне могло случиться, что у него были подозрения насчет Петтигрю, он решил их проверить. А начать решил с «любовницы»… Ну, хорошо — «недолюбовницы». Что ж, вполне логично для столь не блещущего логикой человека, как Сириус Блэк.

Все эти рассуждения совершенно молодую женщину успокоили. «Надо будет при случае аккуратно намекнуть Питеру», — почти рассмеялась Гермиона. Может, парень проявит, наконец, характер и даст наглому псу по морде!

«Хотя, это вряд ли», — почти тут же вздохнула она и решила впредь наводить на дом более замысловатые охранные чары. Мало ли что.

Почти полмесяца ушли у Гермионы на поиски новой работы. В конце концов, она нашла ее в Лондоне, в одной лавке зелий неподалеку от Лютного переулка. Хозяином этого предприятия был рослый колдун средних лет, по имени Оглви, необычайно зловещий с виду, но вполне человечный по натуре. Он буквально с полувзгляда просек «одиозное» происхождение мисс Грэйнджер, но, несмотря на него, взял ее себе в подмастерья, хоть и велел поменьше болтать.

По части болтовни ее нынешняя работа была, можно так выразиться, со знаком минус. Уже через неделю работы у мистера Оглви молодая женщина почти забыла, как это — разговаривать. С хозяином они общались исключительно односложно: «Принесите», «Готово» плюс набор числительных — а также записками, которые обычно содержали перечень нужных ингредиентов или готовых зелий.

Гермиона теперь ни по одному разу на дню с нежностью вспоминала свою работу в «Сладком королевстве». Подумать только, когда-то бесконечная суета и болтовня ей досаждали! В кондитерской лавке всегда было довольно шумно, но теперь Гермионе это казалось просто чудесным. А если добавить, что там всегда приятно пахло, да и публика была не в пример благообразнее и приветливее, то ее нынешняя работа уже в самом скором времени начала производить на Гермиону эффект угнетающего сознание, почти рабского труда.

Впрочем, мисс Грэйнджер, которая хоть и не была стопроцентной оптимисткой, умела делать «хорошую мину при плохой игре». Вскоре она убедила себя, что в новом занятии есть ряд безусловных преимуществ, которые позволяли ей с упомянутым занятием мириться. Главнейшим из них был факт, что Гермиона теперь регулярно бывала в столице, а это означало миллион новых возможностей, в особенности по части «раздобыть информацию».

Кроме того, в отличие от постоянной занятости в «Сладком королевсте» ее нынешняя работа была сдельной. Мистер Оглви, в противоположность миссис Берроуз, не слишком жаждал постоянного присутствия Гермионы у себя под носом. Еще нанимая ее, хозяин обмолвился, чтобы молодая женщина «без дела в лавке не торчала».

— Сваришь, что заказано, и на выход, — были его слова.

Что ж, сдельная работа имеет свои преимущества! Теперь у мисс Грэйнджер периодически появлялось свободное время, количество которого впрямую зависело от ее расторопности. А уж расторопности Гермионе было не занимать. Личное время, добытое в тяжелой борьбе с зельями, можно было потратить с толком.

В первую очередь, Гермиона, как голодная гиена, ринулась в Большую магическую библиотеку, сама еще точно не представляя, что рассчитывает там найти. Первые два своих визита она просто наслаждалась обстановкой: ходила по залу, листала книги. Бессистемно, просто чтобы насладиться их запахом и самим процессом чтения, по которому истосковалась за долгие месяцы затворничества. И уж только потом, насытившись этим процессом вдоволь, мисс Грэйнджер начала делать более осмысленные шаги по решению изъевших ее сознание загадок.

Еще с момента ее появления в роковом семьдесят седьмом, Гермионе не давала покоя мысль о личности ее загадочного дарителя. Когда-то, оформляя в Отделе регистрации завещаний бумаги, она пыталась осторожно поинтересоваться у делопроизводителя, кто же этот самый Гастон Дерби и как он выглядит. Но чиновник ничего не знал, да и к тому же, как-то косо смотрел на молодую наследницу, которая не имеет представления о родственнике, отписавшем ей все свое имущество. Так что Гермионе пришлось спешно разговор свернуть, дабы не вызывать ненужных расспросов.

Теперь же в библиотеке она решила в первую очередь поискать фамилию Дерби в «около-исторической» литературе: списках разных обществ и клубов, наградных листах, описаниях тяжб и прочей источниковедческой «зануди». Брала переплеты наугад, листала, ставила на полки. Снова брала, снова листала… Увы, никаких намеков, никаких зацепок.

Отчаиваться, однако, Гермиона не спешила.

«Нашел же когда-то Риддл своих родственников только по имени деда», — морщилась она от неожиданно пришедшего в голову сравнения, перелистывая очередной том с бесконечным списком фамилий.

Тем не менее, невольная ассоциация с юным Волдемортом навела Гермиону на идею поискать упоминание об интересующем ее человеке среди разных известных личностей. Мол, чем черт не шутит? Риддл вон, вообще из Гонтов оказался.

Эта странная логика привела Гермиону к стеллажам биографическими справочниками и толстенными томами жизнеописаний. Как-то само собой случилось, что взгляд ее упал на издание со знакомым названием — «Enciclopedia magica». Год на обложке стоял вполне современный.

«Не то, что мой раритет», — усмехнулась Гермиона. Уж в нем-то смотреть точно не было смысла: когда книга вышла из печати, пресловутый Гастон Дерби еще не родился, а если и родился, то прославиться до попадания в энциклопедию для школьников вряд ли успел.

Так рассуждала Гермиона, пока к своему глубочайшему изумлению не обнаружила то, что так долго и безуспешно искала. Открыв том на букве «Д», мисс Грэйнджер узрела коротенькую статейку, содержание которой потрясло даже больше самого факта находки. Оказывается, этот самый Г.Дерби был французом, перебравшимся в Британию и умершим в возрасте тридцати лет. Но больше всего повергли в шок даты жизни.

«Глупость какая-то», — думала Гермиона, оторопело взирая на цифры. Восемнадцатый век. Начало, а если быть точным — первая половина.

Славу мистеру Дерби, исходя из содержания статьи, принесли какие-то бестолковые изобретения, вроде «молодеющего древа», «негасимой свечи» и тому подобной бесполезной — ну, может и не совсем бесполезной, но явно не тянущей на открытие века — галиматьи.

Пока Гермиона стояла между стеллажами, не зная, то ли ей смеяться, то ли плакать, к ней пришаркал пожилой библиотекарь, скрюченный, худой старикашка, до жути напоминавший мадам Пинс в мужском исполнении.

«По шаблону их что ли делают?» — мелькнуло у Гермионы в мыслях, заставив улыбнуться.

— Вы, голубушка, коли читать собрались, сесть извольте, — недовольно прошепелявил он, с неподражаемыми «мадампинсовскими» модуляциями в голосе.

Гермиона рассеяно покивала и направилась было прочь, но тут ее словно что-то остановило. Она нагнала степенно двигавшегося между полок с книгами библиотекаря и буквально вцепилась ему в мантию.

— Скажите, сэр, — библиотекарь что-то заворчал, но Гермиона не обратила внимания, вся во власти своей идеи, — а есть другое издание? Более раннее.

Тот покряхтел и, непрерывно брюзжа себе под нос, направился к полкам. Вестимо, у служителей «книжного божества» была какая-то своя особая магия! Старичок постоял перед стеллажами, вяло пошевелил пальцами и изрек все тем же недовольным, скрипучим голосом:

— Только поздние. Да и не было ранних-то. Есть инкунабула с таким названием, так это не то… К тому же, — он сердито глянул на Гермиону, — она в отделе рукописей, туда необходимо разрешение.

— А издание начала века? — не унималась мисс Грэйнджер. Уж в чем в чем, а в области книг она была готова спорить хоть с чертом, хоть с Мерлином. Тем более, в данном случае — знала наверняка.

Старик-библиотекарь поднял глаза к потолку.

— Ах, вот вы о чем, — проскрипел он и, кажется, попытался улыбнуться, но понять, удалось ли ему это, было почти невозможно, мешало изобилие морщин. — Хе-хе. Эта книжица интересна только для коллекционеров. Опечатки там, дай Мерлин памяти, едва ль не на первом форзаце! М-да…

Он изобразил глубокомысленный взгляд «внутрь себя» и странно пошевелил пальцами, будто перебирал невидимые бумаги.

— Кхе-м. Известное довольно таки недоразумение. М-да, известное. Издание еще и недоработано было. Сырое, очень сырое… Много статей только от авторов пришло. Вот, стало быть, как. Сверстали… кхе-кхе… Вчерне, понятное дело. А тут умник какой-то, зеленый, видать, совсем… взял, да и в печать пустил. Ну, а в типографии обычно не разбираются: отпечатали, переплели. А когда спохватились, книга уже на прилавках лежала. Такие вот, милая моя, дела делались…

— А потом? — осторожно спросила Гермиона.

— Потом, — фыркнул старик, словно возмущенный такой безалаберностью канувших в лету издателей, — большую часть тиража изъяли, конечно… Чтоб не позориться, ясное дело. Но несколько экземпляров продать все же успели. М-да. Такие вот дела. Теперь-то они все, поди, по частным коллекциям разошлись — и то шутки ради. Чтение это сомнительное, скажу я вам.

Старик сощурил подслеповатые глаза и внимательно посмотрел на Гермиону. Та стояла, открыв рот.

«Так вот, что имел в виду Блоттс, когда говорил об удаче», — подумала она, чувствуя, как начинают подрагивать ноги и руки. Волнение от приближающейся или хотя бы возможной разгадки сделало ее голос громче.

— Спасибо, вы мне очень помогли.

Библиотекарь поморщился и, снова заворчав: «Нанимался что ли, справочным бюро работать» — засеменил дальше.

Домой Гермиона влетела почти бегом. Не раздеваясь, она швырнула на стол сумку и, словно хищный зверь, набросилась на книгу.

Опечаток и вправду было море. Даже забавно было это видеть в столь богато, даже вычурно оформленном издании. Гермиона так рьяно взялась листать энциклопедию, что не сразу смогла найти страницу с нужной статьей, все время пролистывая то вперед, то назад.

Наконец, издание раскрылось на искомой странице…

«Гастон Дерби (фр.произношение «Дюрбьё») (1725-1755). Известный исследователь и изобретатель. Родился во Франции, в юном возрасте переехал с семьей в Британию, где и скончался. Любопытный факт: Г.Д. при довольно молодом возрасте выглядел глубоким стариком. Обыватели объясняли этот факт таинственной болезнью ученого, но современные историки полагают, что этот феномен был связан с опытами Г.Д.

На счету Г.Д. более двадцати законченных магических артефактов, таких как: «молодеющее древо», «книга-перевертыш», «негасимая свеча» (полный список см. в разделе «Изобретения Г.Д.»). Но наиболее известным и выдающимся его изобретением считается устройство, получившее название Хроноворот Г.Д. (иначе Маховик Времени). Работе над этим устройством исследователь посвятил большую часть своей жизни. Однако, принцип его работы в настоящее время считается утраченным, ибо все записи, связанные с артефактом, были уничтожены самим автором в конце жизни. Местонахождение Хроноворота неизвестно. По неподтвержденным данным он был утрачен еще в середине 19 века. Тем не менее, существует несколько реплик данного артефакта, именуемых «малыми хроноворотами». Они позволяют переместить объект назад во времени от нескольких часов до нескольких месяцев. Считается, что свойства оригинала «малые хроновороты» повторяют лишь частично. Полностью скопировать изобретение Г.Д. до сих пор не удалось».

Рядом с текстом статьи фигурировал рисунок. Но Гермионе даже не надо было в него вглядываться, чтобы понять — это он. Тот самый Хроноворот, который перенес ее сюда два года назад.

«Кто же вы такой, мистер Друг? И зачем прикрылись именем давно почившего изобретателя?»

Впрочем, ответ пришел почти одновременно с вопросом. Это была подсказка, которую известная своей сметливостью и выдающимся умом мисс Гермиона Грэйнджер не сумела распознать с первого взгляда.

А может, так и было задумано? Кто знает?

* * *

2002 г.

— Изначальный хроноворот, я не ослышался? — впервые за все время рассказа отчим выглядел настолько заинтересованным.

— Нет, доктор Снейп, не ослышались, — голос и выражение лица Гермионы были ледяные. — Желаете взглянуть?

— Из чисто научного интереса.

— Ну, разумеется.

О! Это были непередаваемые интонации. Откровенно говоря, я не знал человека, который был бы способен смутить моего отчима, когда тот пребывал в своей «высоконаучной» стихии. Но, кажется, Грэйнджер это удалось.

Северус кинул на нее короткий взгляд, но устройство взял и принялся рассматривать его с повышенным интересом. Потом нехотя вернул его Гермионе.

— Безусловно, интересный экземпляр. Не знал, что он еще существует.

— Существует, — она неприятно усмехнулась. — Полагаю, и здесь тоже. Пожалуй, я бы даже могла намекнуть, где именно.

Я уловил тень интереса в глазах отчима. Причем, как вдруг с удивлением осознал, интереса тщательно скрываемого.

— Примеряете на себя роль искусителя, мисс Грэйнджер?

— Вы правы, не стоит так шутить. Вы ведь знаете, что это за устройство?

— В общих чертах. Самоличных заметок его изобретателя действительно не сохранилось, но артефакт активно изучался, пока однажды не пропал из научного обихода.

— Его кто-то украл? — спросил я.

— Скорее спрятал от греха подальше, — с кривой усмешкой заметил Снейп, а Гермиона кивнула.

— И что же в нем такого опасного?

— А мне казалось, Поттер, ты все-таки слушал мисс Грэйнджер. Ее состояние тебя ни на какие мысли не наводит?

— Не надо, доктор, — резко и недовольно прервала его Гермиона, а потом обратилась ко мне:

— Ты прав, Гарри, сам по себе артефакт абсолютно безопасен. Наверняка его изобретатель считал, что несет благо, создавая такой полезный предмет. Но это… и тут мистер Снейп абсолютно точен, величайшее искушение. Для любого человека. Вот ты, например, никогда не жалел, что сделал нечто, а теперь этого не поправить?

Понимая, о чем она говорит, я почему-то почувствовал, что совсем не хочу отвечать на вопрос серьезно. Размышление над подобными «высокими материями» это по части гениев, вроде Снейпа. А нам, простым ребятам, это «быть или не быть» не к лицу, как любит говорить моя Джинни.

— А то! Встаешь, бывало, утром с похмелья и думаешь: «Зачем я только согласился вчера пойти на эту пьянку?»

«Ты полагаешь, это смешно, Поттер?» — было отчетливо написано у отчима на лице.

Вопреки ожиданиям, Гермиона тихо рассмеялась и похлопала меня по руке.

— Я рада, что ты счастливый человек, Гарри. Увы, далеко не все могут этим похвастаться.

— Так вы догадались обо всех свойствах артефакта? — вмешался Снейп, снова завладевая вниманием Гермионы. Было очевидно, этот вопрос его занимал. В отличие от всего прочего.

— Нет, не обо всех, — вздохнула она. — Не могу сказать, что я не пыталась. Но… увы, натолкнулась на глухое молчание источников. Несколько упоминаний вскользь — вот и все, что я смогла разыскать.

— А вы чего ожидали? Все хроновороты под строжайшим надзором Отдела тайн. Неужели вы думали, что сведения о них будут лежать в общедоступной литературе? Я вообще удивлен, что вам удалось разузнать хоть эти крупицы. Вы по чистому недоразумению получили в руки редкий источник…

Гермиона прервала его нетерпеливым жестом руки и сказала, повысив голос:

— Вы не слышали, что я говорила? Это не было недоразумением! В моем заказе книготорговцу не было никакой ошибки. Одна маленькая цифра — дописать ее так просто. А в результате… Я должна была узнать, чем владею. Должна была сделать выводы. И должна была… — тут она опять опустила глаза и добавила тише, — укрепиться в своем решении.

Отчим мой минуту сверлил Гермиону взглядом, потом вдруг неприятно усмехнулся и, сложив руки на груди, спросил:

— Когда вы поняли, что хроноворот работает и в обратную сторону тоже? — тон его я бы назвал провокационным.

Гермиона молчала.

— Вы ведь догадались, чем именно отличается оригинал от копий, — спросил он уже чуть настойчивее и нетерпеливее. — И скорее всего, у вас на это не ушло много времени. Пусть вы не знали точно, но догадки были, так? Отвечайте.

— Почти сразу, — устало прикрыв глаза, проговорила она. — Стала изучать устройство и обратила внимание на конструкцию внешнего обода — он вращался в обе стороны. Домыслить было несложно. Но экспериментировать я не стала.

— Почему? — тон стал совсем жестким.

— Поначалу испугалась, что могу все испортить…

— … а потом решили поиграть в героя. В жертву себя принести, или я ошибаюсь? Нет. Не ошибаюсь. Совестливая мисс Грэйнджер не смогла остановиться. Мол, я обратно, а они — бедняжки — пропадут, так?

Все-таки мама права, порой Северус натуральный садист. От его резких слов Гермиона стала снова бледнеть, приобретая болезненный вид. Повисла пауза, которую даже я не знал, чем заполнить.

— Вы всегда были таким догадливым, доктор Снейп, или только теперь?

— Опыт, мисс Грэйнджер. Опыт и более ничего.

Гермиона сцепила пальцы.

— Опыт и предвидение, да… Их-то мне и не хватило. Все мои поступки… Да что там поступки! Мысли, сомнения — все было просчитано до деталей.

— Да брось, — снова влез я, — разве это вообще можно просчитать? Особенно в том, что касается девушек…

За эту реплику я заслужил красноречивый взгляд отчима, выражавший очередное сомнение в моей умственной полноценности. Гермиона же печально улыбнулась, она не казалась обиженной.

— Я тоже так думала, Гарри. Только в данном случае — зря.

1979 г.

Лето того года Гермиона попросту не заметила, ибо для нее оно почти полностью растворилось между работой и библиотекой. Наступившая осень, до неприличия теплая и сухая, оказалась совершеннейшей неожиданностью. О себе она напомнила лишь датой в библиотечном формуляре.

«Как так — первое сентября? Уже?»

Почти каждую свободную минуту Гермиона посвящала сбору информации о диковинном артефакте, что попал к ней в руки. Здесь все было глухо. Складывалось впечатление, будто все сведения были нарочно вымараны из справочной литературы. Гермиона буксовала в ворохе собственных догадок, порожденных отсутствием определенности, и необычайно злилась по этому поводу. После ее первого прорыва в поисках — и вдруг такой неожиданный, досадный затор.

Чувство угнетенности усиливала работа с ее однообразием и мрачной молчаливостью. В целом Гермиона научилась с нею мириться, если бы по-прежнему могла позволить себе отвлечься… Скажем, на спокойную прогулку или вечерок в кафе где-нибудь в Лондоне. Увы! В последние месяцы подобное стало непозволительной роскошью. Обстановка виделась Гермионе не просто опасной, а угрожающе опасной. Теперь нападения на магглорожденных становились настолько частым явлением, что большинство волшебников — таких, как она, «нежелательных личностей» — попросту боялись появляться в людных местах.

Раз Гермиона и сама едва не угодила в переделку. Случилось это ближе к концу сентября.

Мисс Грэйнджер как раз закончила очередную порцию заказанных ей зелий, упаковала, надписала и, предвкушая скорое «освобождение из темницы», чуть ли не бегом направилась к выходу, коротко кивнув хозяину. Тот стоял у выхода и напряженно что-то высматривал через мутноватое стекло. К изумлению молодой женщины, Оглви, который обычно ее присутствие едва замечал, преградил путь.

— Не выходи!

Затем принялся снова глядеть в окно, а лицо, и так довольно пугающее, ожесточилось более обычного.

— Совсем страх потеряли, — промолвил он, наконец, оторвавшись от своего занятия, и добавил к сказанному несколько крепких, заковыристых ругательств. Гермиона была удивлена: кажется, она только что услышала от хозяина больше слов, чем за всю предыдущую неделю.

Оглви тем временем бесцеремонно взял мисс Грэйнджер за рукав, с коротким: «Идем!» — потащил в заднее помещение лавки и втолкнул на склад. Там он ткнул пальцем в первый попавшийся ящик.

— Перебери это. Сгниет, — Гермионе показалось, что Оглви придумал это только что.

Она было хотела возмутиться таким произволом, мол, у них договор… Но хозяин уже снова выходил. В дверях Оглви задержался на секунду.

— Там эти… Тебе лучше отсидеться, девочка, — и, не уточняя насчет «этих», вышел и запер дверь. Впрочем, Гермионе пояснения были не нужны. Итак, Пожиратели смерти. Средь бела дня, да еще и почти в центре магического квартала.

«Действительно, они уже ничего не боятся», — чувствуя, как дергается веко, подумала молодая женщина. Ей стало не по себе от мысли, что она могла бы оказаться в самом эпицентре, если бы не своевременное вмешательство Оглви. Мисс Грэйнджер прониклась благодарностью или даже некоей симпатией к своему хмурому и неразговорчивому хозяину.

На темном, насквозь пропахшем тухлятиной и пряными травами складе, Гермиона промариновалась часа два, прежде чем Оглви, наконец, явился освободить ее из заточения. Она была весьма взвинчена, но сдержала резкость, понимая, что хозяин действовал из лучших побуждений. Просто так уж этот мрачный господин «лучшие побуждения» выражал.

— Как выйдешь, не мешкай, а проваливай домой, — напутствовал ее Оглви, отворяя дверь наружу.

Выходя из лавки, Гермиона узрела довольно удручающую картину. Стена соседнего дома была разворочена взрывом, обломки валялись в радиусе нескольких десятков футов, а на противоположной стороне лицом вниз лежал человек. Гермиона с внутренним вздохом облегчения разглядела валявшуюся рядом с ним маску Пожирателя смерти. От неожиданно злого — «получил по заслугам» — почему-то сделалось горько во рту. Нет. Это не была жалость. Что за жалость к убийце и мучителю? Гермионе четко вспомнился один из послевоенных — ее послевоенных — дней, когда, разглядывая в газете фотоотчет о котором-уже-по-счету процессе над Пожирателями смерти, она вдруг осознала: сколько же там молодых лиц. Нескольких мисс Грэйнджер, Герой войны, помнила по школе. Это было страшно. Сейчас подобное же чувство посетило снова. Гермиона отчаянно тряхнула волосами. Выкинуть из головы. Не думать. Это неизбежность, которую она не в силах предотвратить, безжалостно вторгается в ее существование. Сжать зубы и уходить. Гермиона сосредоточилась для аппарации, но… ничего не вышло.

«Антиаппарационый барьер не сняли?»

Она недоуменно огляделась. На первый взгляд причин для такой исключительной предосторожности не было. Пустынная улица, никакого оцепления. Еще пара десятков шагов и снова попытка. Безрезультатно.

«Стало быть, авроры еще работают. Но где?»

Гермиона тревожно озиралась, пытаясь определить вероятный источник опасности. Потом сообразила, что разрушенное здание могло быть отвлекающим маневром и на самом деле объект атаки — иной.

«Может, Пожиратели засели и выжидают? Вот мракоборцы и держат щит, надеясь выкурить преступников из убежища», — это показалось Гермионе разумным объяснением. Руки, правда, при этом покрылись гусиной кожей. Оказаться «на поле боя» не хотелось. И даже очень. «Пора уносить ноги. Немедленно», — подсказывал опыт. Гермиона перешла на бег.

— Эй, в сторону, барышня, — внезапно раздалось у нее по правую руку. Футах в десяти, под козырьком здания двое крепких мужчин в аврорских мантиях стояли с палочками наизготовку.

— Уходили бы вы отсюда, — прибавил один из них, что был пониже ростом и постарше. Гермиона метнулась в сторону.

— Да не туда, дуреха, — закричал ей вслед аврор, прибавив вполголоса что-то совсем уж нелестное в ее адрес, и принялся энергично махать рукой в сторону, откуда она только что пришла.

Тут только Гермиона сообразила, что взорванная постройка ввела ее в заблуждение. Вместо того, чтобы удаляться из «зоны боевых действий», она приближалась к ней… Несколько шагов она все же успела сделать и… замерла.

— Немедленно сложите оружие. Сдавайтесь. Вы окружены. Мы гарантируем вам жизнь в случае добровольной сдачи, — многократно усиленный заклятием голос буквально оглушил ее. Казалось, он звучал отовсюду.

«Господи, куда же?» — паника подползала, как гадкая слизь. Молодая женщина завертела головой, силясь понять, куда бежать безопаснее и стоит ли бежать вообще. «Вот угораздило, — ругала она себя, — ну, что стоило еще полчаса потерпеть. Не переломилась бы».

— Сюда, живо! — заорал кто-то совсем рядом. Инстинктивно, не думая, Гермиона одним прыжком рванула на голос. И тут же поперек тела ее обхватила крепкая рука, втащив в промежуток между домами.

Секунду спустя воздух точно взорвался от нескольких заклятий одновременно. Каких, было не разобрать: они, как и прежде голос, неслись со всех сторон. Гермиону и ее спасителя укрывал выступ стены, который вдруг показался таким хрупким, таким ненадежным. От одного из лучей — кажется, оглушающего, но она была не уверена — Гермиона едва успела прикрыться щитом. Потом прогремел взрыв. Молодая женщина невольно скукожилась и зажала ладонями уши.

«Да тут, похоже, не одна бомбарда, а как минимум три», — отрешенно, как на уроке, констатировал мозг. Гермиона закашлялась от поднявшейся в воздух пыли. Перед глазами метнулась аврорская мантия — ее спаситель выскочил вперед и нырнул в самую гущу возникшей вслед за взрывом суматохи.

— Не высовывайтесь, — долетел до нее хриплый голос.

Дальше все было по сценарию. Крики, грохот, крепкая мужская брань, вспышки заклятий — словно во вновь повторяющемся кошмаре. От этой какофонии в ушах звенело. Отчаянно хотелось выглянуть и одновременно оказаться за тысячу миль от проклятого места. Минут через пять шум борьбы стих. Гермиона осторожно высунула голову наружу. Дом на противоположной стороне, шагах в тридцати от ее убежища представлял из себя дымящиеся руины. Вокруг суетились люди. Человек пять-шесть, с ног до головы осыпанных пылью. Судя по их расслабленным позам, все было кончено.

Кое-как отряхиваясь, Гермиона шагнула из укрытия и буквально споткнулась о лежащего на боку человека. Присела, машинально приложила руку к шее…

— Похоже, попадать в переделки входит у вас в привычку, — раздалось сверху.

Гермиона так резко вскинула голову, что в шее хрустнул позвонок. Высокая, чуть сутулая фигура, молодое лицо, шрам на левой щеке. Он. Тот самый аврор, который несколько месяцев назад допрашивал ее в лавке Блоттса. Мужчина глядел на молодую женщину с неприязнью.

— Я работаю неподалеку, — забормотала она скороговоркой, будто оправдывалась. Но аврор уже опустился на корточки рядом с телом, перевернул. Гермиона ожидала увидеть остановившийся взгляд лежащего на земле человека, но тот неожиданно глубоко вздохнул и резко сел.

— Эк меня приложило, — крякнул он и, потирая затылок, поднялся. — Все путем, Фрэнк. Я много пропустил?

— Почти ничего, — с явственно читавшимся в голосе облегчением ответил тот и указал на группу, собравшуюся возле руин. — Похоже, всех накрыло.

Второй покивал и, чуть прихрамывая, заковылял к разрушенному зданию. А его собеседник снова уставился на Гермиону. Та занервничала, хоть никаких причин для волнения и не было.

— Я могу идти? — голос молодой женщины звучал неуверенно.

Мужчина — кажется, напарник назвал его «Фрэнк» — покачал головой.

— Пара вопросов, леди.

Дальше продолжить ему не дали. Рядом внезапно, словно из ниоткуда, материализовалась молодая, коротко стриженная девица в аврорском наряде, буквально бросившаяся ему на шею.

— Фрэнк, ты! Слава Мерлину, а то я уже… испугалась, — она виновато хихикнула и совершенно не по-аврорски ткнулась носом в пыльную мантию. Гермиона даже почувствовала некоторую неловкость: эти двое явно были не просто боевыми товарищами. Со стороны разрушенного дома донесся разноголосый мужской хохот. Фрэнк резко обернулся, нахмурился. Однако, грозность свою в миг утратил. Особенно, когда узрел, как две покрытых известковой пылью фигуры отделились от группы и направились в его сторону.

— Элис, перестань, — мужчина бормотал чуть смущенно, пытаясь оцепить от себя девушку. Потом он опять обратился к Гермионе, кажется, уже вовсе не сурово:

— Вы так и не объяснили, как оказались за оцеплением…

Ответить мисс Грэйнджер не успела.

— А… наш героический Лонгботтом в очередной раз кого-то спас? — хохотнул один из подошедших к ним вплотную мужчин и хлопнул приятеля по плечу, подняв облачко пыли.

Гермиона ошалело пялилась на всех сразу. Во-первых, она узнала этих двоих, щедро осыпанных строительным мусором. Джеймс Поттер и Сириус Блэк. От грязи, пыли и копоти они сейчас были на одно лицо, как оловянные солдатики. А во-вторых…

«Как же Невилл на нее похож», — Гермиона едва не сказала это вслух да вовремя прикусила язык.

Фрэнк и Алиса Лонгботтом. Узнать их без подсказки было бы сложно. У Гермионы перед глазами отчетливо вырисовывался образ помешанной женщины с белыми, как известь, волосами. Мунговская пациентка. Почти выходец с того света. И вот она здесь — Алиса, совсем не красивая, но живая и шустрая, смотрит темными невилловскими глазами и хмурит брови, совсем как ее муж.

Гермиона перевела взгляд на мужчину.

— И опять я вынужден просить, леди. Вашу палочку, — заговорил тот, пытаясь сделать суровое лицо, но в присутствии жены — или еще не жены — у Фрэнка быть суровым выходило плохо.

— Но ведь она же не… — Алиса, кажется, только сейчас заметила Гермиону.

Тут вмешался Джеймс Поттер.

— Ну, ты и формалист, Фрэнк. Да на барышне лица нет, а ты — «палочку покажите», — он пригляделся и заулыбался, как водится, во весь рот. — Ба! Сириус, глянь, кто тут.

Сдержанно ухмыльнувшись, Блэк пробормотал что-то сквозь зубы, надо полагать, приветствие.

— Расслабься, Лонгботтом, — продолжал меж тем Поттер неуместно беззаботным тоном. — Мы с Бродягой ее знаем.

И вдруг, резко развернувшись, обратился к Гермионе:

— Далековато же вас занесло, Джейн. От Хогсмида-то.

— Я уже говорила: работаю здесь.

— Вот как? Решили сменить конфетную лавку на что-то… престижное? — последнее слово Поттер произнес с откровенным смехом, впрочем, совсем не злым.

— Вроде того, — холодно ответила Гермиона. Почему-то с вмешательством Поттера на нее нахлынуло раздражение.

«Попала, как кур в ощип, а тут еще эти два…», — недовольно подумала она и протянула палочку Лонгботтому.

— Прошу.

После необходимых — формальных, как опять же показалось Гермионе — манипуляций палочка была ей возвращена с укоризненным: «Постарайтесь больше не влипать в истории, леди» — после чего Фрэнк, потянув за локоть Алису, наскоро распрощался и торопливо направился к занятым обследованием завалов аврорам. Гермиона провожала обоих Лонгботтомов тяжелым взглядом.

«Еще двое», — она словно перебирала четки, как монахиня. Что за странные насмешки Судьбы: устраивать ей рандеву с покойниками? А эти-то и не покойники вовсе. Хуже…

Она зажмурила глаза, пытаясь избавиться от навязчивого видения из своего прошлого. Потом отряхнулась, как смогла, от пыли и уже было собиралась уйти, но ее задержал оклик Блэка.

— Мисс Грэйнджер, — от обращения по фамилии молодая женщина вздрогнула. Откуда знает? Впрочем, она ведь особенно не таилась. «Но и не представлялась», — возразил внутренний голос.

— Позвольте все же полюбопытствовать, что привело вас в это… гиблое место.

Сириус смотрел на нее с нечитаемым выражением лица. Почему-то спокойный, но при этом такой начальственный тон вчерашнего мальчишки донельзя разозлил Гермиону и она, вопреки привычке сдерживать эмоции в присутствии питеровых дружков, вдруг гаркнула:

— Вы что, по-английски не понимаете? Я работаю вон в той лавке. Вышла, собиралась домой. А тут побоище. Простите, но я не виновата, что кругом такое твориться!

— Э-эй, тихо, тихо, — откровенно засмеялся Поттер. — Бродяга, ну, вот скажи, зачем ты леди пугаешь? Не видишь, она и так в шоке, кричит даже.

Он приблизился и, наклонившись к Гермионе, заговорил примирительным тоном:

— Никто вас, Джейн, ни в чем не винит. Просто очень уж бестолковое совпадение.

— Ага, — вставил Блэк, в упор глядя на молодую женщину, — совсем как там, у Блоттса. Верно, мисс Грэйнджер? Такая вот вы… невезучая.

Гермиона даже опешила от этого выпада. Это что же? Он подозревает, что она имеет какую-то связь с Пожирателями смерти! Злость молодой женщины мгновенно улеглась. У Блэка, как выражался когда-то Рон, «не все дома». Точно. И почему она раньше этого не замечала?

«Поэтому ты, голубчик, ко мне в дом залез?» — так и подмывало сказать это вслух. Что ж, решила Гермиона, пора поговорить без экивоков!

— У вас, мистер Бродяга, кажется, есть кое-какие сомнения на мой счет? Так почему бы не высказать их? — Гермиона сжала волю в кулак и пыталась говорить ровно. — Впрочем, разрешите мне самой высказать догадку… можете кивнуть, если я права. У вас по каким-то причинам возникли подозрения о моей связи с… преступниками, не так ли? Не стану говорить об абсурдности этого предположения. Допустим, у вас есть на то веские основания. С вашей точки зрения, веские, разумеется.

Гермиона перевела дух, искоса поглядывая на физиономии Поттера и Блэка, слушавших ее с насмешливым вниманием. Впрочем, она успела заметить недобрую искру в глазах «мистера Бродяги», видно, собственные подозрения и вправду казались Сириусу Блэку обоснованными.

— Не стану вас разубеждать, — продолжила она, выдохнув. — Хочу лишь просветить по части одного маленького нюанса: я магглорожденная. Собственно, из-за этого меня и попросили из «Сладкого королевства», вынудив искать новое занятие. Это, кстати сказать, было непросто. Нанимать на работу грязнокровок нынче немодно, — на последней фразе Гермиона все же сорвалась на самой ей неприятный сарказм.

— Да никто вас ни в чем не подозревает, — с простодушным недоумением перебил ее Поттер, а Гермиона сердито думала: «Говори за себя, парень», — и поглядывала на ставшее равнодушно-незаинтересованным лицо Блэка. Что-то Сириус имеет против нее. Только поди, догадайся — что.

И тут вдруг Гермиону, как обухом по голове, посетила мысль: что же она творит? На кой бес она ссорится и ведет себя вызывающе с людьми, ради спасения которых, собственно, она и плетет свои «интриги». Ей бы с ними контакт наладить, а она задирается. Стало вдруг совестно.

— Ладно, — Гермиона отвела глаза, — простите, что вспылила. Испугалась…

Она попыталась улыбнуться. Поттер тут же рассмеялся и потряс ей руку совершенно по-дружески.

— Ну, все же понятно. Мы вас помним, Джейн и, конечно, ни в чем не подозреваем. Верно, Сириус? — он пихнул Блэка в бок, тот едва склонил голову, будто соглашаясь. — Жалко, что с вами так эта ханжа обошлась… из «Королевства».

— Кики не ханжа, ее можно понять, она за детей боится.

Тут их прервал окрик: кто-то из авроров звал Поттера и Блэка. Нечего, мол, светские беседы вести, пора и за работу. Они наскоро простились и отчалили. Гермиона тоже пошла своей дорогой, заметив напоследок, как Блэк что-то шепнул на ухо Поттеру и мотнул в ее сторону головой. Джеймс в ответ сделал лишь неопределенный жест рукой.

«Да пошли вы к черту, павлины», — выругалась она про себя, но чувство досады, поселившееся после разговора с бывшими мародерами, не проходило.

«Ну, и как с ними можно иметь дело, скажите, пожалуйста?»

Впечатление от происшествия долго не давало мисс Грэйнджер успокоиться даже дома. Странная встреча, бестолковый разговор, нелепые домыслы… Пытаясь избавиться от злости, то и дело напоминавшей о себе, она даже взялась вручную мыть посуду после скромного ужина, чтобы забыться за монотонной работой. Разумеется, не помогло, только раздражения добавило. Оставался единственный доступный Гермионе — и он же самый действенный — способ прекратить психовать… Читать и думать. Думать и читать.

«Вот-вот, делом лучше займись», — наставляла себя мисс Грэйнджер на путь истинный, усаживаясь за стол и раскладывая записи, которые делала последние месяцы. Она даже головой потрясла, будто выгоняя из нее глупые мысли и настраивая на полезные умственные упражнения. Обычно это помогало.

Обрывки пергамента с торопливыми строчками заняли почти все свободное пространство стола. Гермиона подперла голову рукой, а второй механически передвигала то один лист, то другой.

«Я со стороны, наверно, на гадалку похожа», — мелькнула странная мысль.

Загадочный Гастон Дерби, его изобретение, о котором известно, кроме внешнего описания, только то, что оно, видите ли, уникальное. Малые хроновороты. О них было написано чуть больше, но тоже недостаточно, чтобы разобраться, в чем же, собственно, их отличие от первого прототипа… Да что там! Если бы Гермиона в свое время не имела дела с одним из этих устройств, половина сведений, почерпнутых ею из книжек нынче, казались бы пустым звуком, таким «эзоповым» языком они были изложены.

«Ради бога, к чему такая таинственность?» — сетовала она, отмечая, однако, что почти успокоилась, погрузившись в привычное занятие. Работа головой определенно шла мисс Грэйнджер на пользу, благотворно сказываясь на нервной системе. Проверенный способ сработал.

Она взяла в руки том с золотым обрезом, полистала, раскрыла на нужной статье…

«Интересно, сколько потребовалось времени, чтобы додуматься скопировать устройство? Небось, целый штат работал», — размышляла Гермиона, разглядывая изображение артефакта в энциклопедии.

«А Гастону Дерби тридцать лет было всего. Определенно, талант…»

Гермиона неожиданно пожалела, что в энциклопедии нет его портрета. Воображение рисовало худого, болезненного вида человека с темным, мрачным взглядом.

«Как Снейп», — Гермиона грустно улыбнулась: очень уж профессор подходил под типаж загадочного ученого. Глаза снова пробежали по строкам статьи, зацепившись за цитату:

«…выглядел глубоким стариком…»

«Нет. Снейп не подойдет. Тот умер молодым».

Молодым… А ведь когда-то он казался ей таким старым… и недобрым. Какая, однако, переоценка ценностей! Мисс Грэйнджер с горечью подумала, что вернувшись, в конце концов, в свой злосчастный две тысячи второй, она тоже будет если не старухой, то весьма зрелой женщиной, пожалуй, даже постарше покойного профессора Снейпа.

«А Рону будет по-прежнему чуть больше двадцати… И Гарри тоже. И Джинни», — с этой безмолвной репликой Гермиона даже подпрыгнула на стуле. Нет. Не от мысли о печальной перспективе стать «почти мамой» для прежних друзей. Ее поразило другое:

сколько же экспериментов со столь далекими перемещениями во времени можно поставить за свою жизнь? Одно дело вернуться на три дня — или даже на три года — назад. Совсем другое — на двадцать пять.

«А ведь могло быть и больше. Пятьдесят. Сто», — вдруг осенило ее.

Получалось, что знаменитый изобретатель должен был решить свою задачу за два-три, а то и за один удачный опыт. Но ведь такого не бывает?

«То есть, бывает, но только в теории, — тут же поправила себя Гермиона. — А на деле — слишком уж невероятно. А что если…»

Гермиона вскочила со стула и бросилась к тайнику. Осмотреть само устройство, что может быть разумнее? И как ей раньше не пришло это в голову?

«Малые хроновороты повторяют свойства лишь частично», — опять услужливо подсказала память нужную цитату. Так, может, в том и отличие копий от оригинала: они не способны вернуть человека назад.

— Назад — вот ключевое слово, — от волнения Гермиона даже заговорила вслух.

Дрожащими от возбуждения руками она вытащила из тайника Хроноворот, положила перед собой, достала лупу…

Через полчаса детального осмотра и осторожных прикосновений, молодая женщина, обессилев от крайнего волнения, в которое пришла под действием собственных выводов, опустилась на стул и закрыла глаза. Под сомкнутыми веками вращались цветные спирали, как после изрядного злоупотребления алкоголем.

«Я могу вернуться. Могу вернуться», — стучало в голове, как колокол на деревенской церкви, тихо и нудно. Шальная мысль — попробовать прямо сейчас — заставила ее протянуть к артефакту руку.

— Нет, — рука нехотя вернулась на колени. — Нужно убедиться…

Гермиона сердито напомнила себе, что случилось в прошлый раз, когда она опрометчиво надела на шею цепочку. Ведь просто надела, ничего не трогала! И где она сейчас?

— Нужно разобраться…Разобраться.

Тихий, но настойчивый стук в дверь вырвал Гермиону из размышлений, словно из глубокого запойного сна. По крайней мере, подскочила она, совершенно как разбуженная среди ночи пьянчужка. Сидела и непонимающе хлопала ресницами, пока стук не повторился опять, теперь уже громче и настойчивее. Мисс Грэйнджер судорожно сгребла бумаги, спешно запихала в тайник Хроноворот, едва не уронив рамку, закрыла ей дверцу в стене…

Из-за двери донесся мужской голос:

— Джейн! Джейн открой, это я, Питер!

Гермиона осторожно подошла к двери, палочка была в рукаве. Отворила.

— Почему ты не спрашиваешь ничего? А вдруг это не я, — проговорил Петтигрю назидательным тоном, таким комичным в его устах.

— Я же знаю, что это ты, — ее ответ был тоже глупее некуда.

Гермиона мягко улыбнулась и пропустила парня в прихожую.

Необычайному всплеску радости от этой встречи молодая женщина поразилась сама. В последние месяцы Питер заходил не слишком часто — кажется, он что-то говорил ей про работу — но почти всегда был в таком приподнятом настроении, что невольно распространял его и на Гермиону. Она-то сама не могла похвастаться обилием поводов для веселья. С Питером молодая женщина порой об этом забывала. Он выглядел таким счастливым, шутил, иногда очень смешно… Да, с Питером ей было нескучно. А разве этого мало?

— Я твой голос узнала, да и не приходит ко мне никто, — говорила она быстро, зажигая в прихожей свет, потом обернулась. — Боже, Питер, что это?

Весь рукав мантии Петтигрю был в крови, потом Гермиона разглядела раны на подбородке и на шее.

— Не обращай внимания, — произнес он нарочито небрежно и с такими «гриффиндорскими» интонациями, что Гермиона вмиг вспомнила приятелей. Впрочем, Рон — да и Гарри тоже — обычно говорили подобное с тайным расчетом, что личность, которой фраза адресована, сделает ровно наоборот. «У мальчишек тоже свое кокетство», — внутренне усмехаясь, думала Гермиона.

— Не говори ерунды, Питер, ты ранен.

Она подтолкнула его в сторону гостиной и увидела, как парень слегка пошатнулся. Гермиона покачала головой, вероятно, раны серьезнее, чем показалось с первого взгляда.

— Кто тебя так? — спросила она, зажигая больше света в гостиной.

Питер молча сопел, а Гермиона чертыхнулась на мальчишескую глупую скрытность: ну, какой смысл молчать, все равно рано или поздно она узнает. Впрочем, тут же оборвала эти мысли, вспомнив, какой таинственностью окружал Дамблдор возрожденный в памятном девяносто пятом Орден Феникса. Сейчас, надо думать, секретность не меньше.

— Ладно, не хочешь говорить — не надо, — Питер при этих словах виновато потупился и то ли всхлипнул, то ли горько усмехнулся. Гермиона решила не обращать внимания, деловито подошла к парню и принялась осматривать ранения. В целом — ничего смертельного, но раны были нехорошие.

«Режущее. Или что-то наподобие», — решила Гермиона. Зелий у нее толковых не было, только обычное обезболивающее, да кровеостанавливающее.

«Вот я, натуральный сапожник без сапог», — посетовала она. Смешно: работать в лавке зелий и ничем полезным не обзавестись.

«Потому что пока надобности не было», — не преминул заметить разговорчивый в последнее время внутренний голос.

— Будет больно.

— Я привык, — Питер улыбнулся побелевшими губами. — Мне в школе временами доставалось. Не так как Джеймсу и Сириусу, конечно, но тоже бывало, в госпитале валялся.

Он говорил явно для того, чтобы отвлечься от боли. А Гермиона уже вовсю врачевала. Умеючи, с ловкостью профессионального целителя. Военный опыт, ничего не попишешь. После обработки раны стали выглядеть получше, но затягиваться не торопились.

«В чем же дело? Действие другого заклятия?»

На ее памяти такое случалось. Мисс Грэйнджер лично видела, как вели себя обычные ранения, когда в человека одновременно посылали что-то темное. Два заклятья сразу… «Что ж, в бою такое случается», — покачала головой Гермиона. Вот уж не думала она, что ей придется снова об этом вспомнить.

— Какого цвета луч? — тон был как у профессора МакГонагалл, сиречь такой, который требовал немедленного и честного ответа.

— Луч?

— Заклятье, Питер. Лучи, которые испускает заклятье. Чем в тебя швырнули?

— Я н-не знаю, — физиономия у парня была растерянная и, как показалось Гермионе, даже испуганная. Впрочем, он тут же изобразил усиленный мыслительный процесс и, наконец, выдавил:

— Я не помню точно, кажется, фиолетового.

«Долохов! Вот черт», — у Гермионы кольнуло в боку от неприятных воспоминаний. Однако, она тут же успокоилась. Во-первых, Питер был в сознании. Стало быть, заклятье задело его либо вскользь, либо не имело по каким-то причинам достаточной силы. «Впрочем, чтобы усугубить эффект от ранения, этой силы достаточно», — заметила она, снова присматриваясь к порезам, неглубоким, но весьма плохо выглядящим.

Ну, а во-вторых, по иронии судьбы, от этого проклятья она излечить могла. Как-никак в свое время на собственной шкуре испытала. И была бы она не Гермиона Грэйнджер, если бы не разузнала досконально, как избавляться от его последствий. Мадам Помфри, помнится, чуть ли не лекцию ей прочла на эту тему. А потом еще и Люпин добавил что-то мудреное. После того боя в Министерстве школьная целительница пичкала ее микстурами, но Гермиона всегда предпочитала колдовство зельям…

«Что ж, вот и урок по защите от темных искусств, — мысль эта была невеселой и Гермиона невольно поежилась, как от озноба. — Может, вы, мисс Грэйнджер, и не зря изучали трактаты по темной магии…»

— Пошли, — она подхватила Питера под здоровую руку.

— Куда?

— Наверх, тебе надо лечь. Я попробую что-нибудь сделать с ранами. Они простыми зельями не лечатся. По крайней мере, теми, что есть у меня.

— А ты умеешь?

Кажется, Питер глядел на нее с еще большим обожанием, если такое вообще было возможно.

— Сказала же: попробую.

Услышав нетерпение или даже гнев в ее голосе, Петтигрю послушно поплелся в спальню. Там Гермиона уложила его на постель, велела снять мантию и рубашку. Кое-как с ее помощью Питеру это удалось.

Потом она колдовала. Так, как делала это над не одним десятком раненных после решающей битвы, когда проклятий было пущено столько, что со всеми не справлялась одна школьная целительница. Гермиона помнила, как она сама, Полумна и Парватти с Падмой несколько часов к ряду врачевали, перевязывали, выводили из болевого шока и колдовали, колдовали… Тогда она заснула прямо в Большом Зале, превращенном в филиал школьного лазарета. Потом уже прибыли бригады из Мунго…

— Где ты этому научилась? — вывел ее из тягостных воспоминаний голос Питера. Он глядел на Гермиону, как на божество.

— Приходилось сталкиваться, — туманно ответила она, потом еще раз осмотрела раны. Они выглядели не в пример лучше, а судя по тому, что Питер перестал кусать губы и на лицо его вернулись краски, боль тоже почти ушла.

Гермиона приняла самый «целительский» вид и аналогичным тоном произнесла:

— Поспи. У тебя, должно быть, большая кровопотеря. Но завтра все будет в порядке.

— Мне можно остаться? — недоверчиво, но с какой-то затаенной надеждой спросил Питер, его светлые глаза были сейчас почти темными и какими-то бешеными.

— Ну, не выгонять же мне тебя, раненого, за порог? — произнесла она, вдруг начиная нервничать. Очень уж в сильное волнение демонстрировал ее воздыхатель, самое лучшее состояние для разных глупостей. — Отдохни. А я спущусь вниз.

— Нет! — он почти закричал, потом прибавил умоляюще: — Побудь со мной, Джейн.

Питер настойчиво потянул молодую женщину за руку, вынуждая ее наклониться. Потом быстро, насколько это было возможно при его слабости, обхватил за шею и, притянув к себе, начал целовать. Губы, глаза, виски. Коротко, нигде не задерживаясь, будто боялся.

Гермиона не отстранялась, но и не отвечала.

Когда он отпустил ее, она присела рядом на край кровати, коснулась его лица.

— Тебе спать надо, а ты туда же… — голос был тихий и чуть насмешливый, хоть ни спокойствия, ни веселья она не чувствовала. Противный внутренний червь — должно быть, совесть — не уставал напоминать Гермионе, что она, продолжая тешить Питера иллюзиями, по большому счету, просто использует его. Пусть с благими целями и с пользой для его же собственной судьбы, но все же…

«И когда я научилась так играть?» — подумала Гермиона отрешенно.

Вздохнула глубоко, как перед прыжком.

«Заткнись», — велела она той, что продолжала укорять и насмехаться. Медленно наклонилась и сама поцеловала его. Мягко, без страсти, как целуют больного или умирающего. Питер пытался ей ответить, но Гермиона уже подняла голову.

— Джейн, я… — она коснулась пальцами его губ и покачала головой.

Потом, стряхнув с ног обувь, легла рядом и замерла, старясь не касаться раненого плеча.

— Спи, Питер, я не уйду.

А потом роковые слова все же прозвучали, тихо и неразборчиво, словно издалека. Гермиона же оставалась неподвижной и молчаливой и, уже засыпая, подумала:

«Прости, что не могу ответить тебе тем же».

Проснулась она ближе к рассвету. Питер лежал, прижавшись головой к ее плечу, тихо сопел и казался во сне почти выздоровевшим. Лицо было совсем мальчишеским, без наносной серьезности, появившейся в последнее время. Когда Гермиона пошевелилась, он завозился, что-то пробормотал, смешно, по-звериному потерся носом о плечо и снова затих. Осторожно высвободившись, молодая женщина сползла с кровати.

«Все равно больше не усну».

Спустилась вниз, умылась прямо в кухне. Согрела воды. Гермиона делала все машинально, как заведённая. Налила себе чаю, хоть пить совсем не хотелось. Прошла в гостиную. На столе все еще стояли склянки с зельями, которыми она пользовала Питера.

«Надо бы пополнить запас потом», — мимоходом отметила она. Грядут тяжелые времена — вдруг да понадобятся. Ему. Или ей.

И тут же вспомнились ее вчерашние размышления. Зачем ей все это? Она же может вернуться. Прямо сейчас.

«Но я еще ничего точно не знаю. Одни догадки», — Гермиона словно оправдывалась перед собой.

Нет. Не это останавливало мисс Грэйнджер. Не мысль о риске не давала сию же минуту начать экспериментировать с загадочным устройством. Она думала о человеке, который спал сейчас наверху.

Она уйдет. Умоет руки. Бросит начатое на середине из-за страха или слабости. А он?

Увы, что будет с ним, Гермиона знала точно. И еще она поняла, что, вернувшись обратно, не сможет считать себя непричастной к его неизбежному падению. Сейчас, когда Гермиона имела возможность наблюдать не только жалкого предателя и полностью уничтоженную личность, подобная деградация воспринималась ею стократ острее и болезненнее.

«Разве я могу предать его?» — подумалось вдруг. Эта мысль поразила Гермиону своим неожиданным ракурсом. Разве не предательством будет ее поспешное бегство? Ведь Питер верит ей. Господи, да ведь не просто верит — она слышала эти слова… Слышала. Впрочем, что слова, достаточно в глаза посмотреть.

Гермиона закрыла руками лицо.

«Я не вернусь».

Она сгребла все свои записи в неаккуратную кучу, достала палочку. Одно короткое заклинание и пергаменты на столе превратились в горстку пепла. Порыв ветра из открытого окна разнес мелкие серые хлопья по всей комнате, но Гермиона не обратила на это внимания. Рука ее сжимала ключ.

«Не вернусь».

Маленький кусок металла, с тихим свистом рассекая воздух, вылетел в окно и приземлился куда-то в темноту. Гермионе вспомнился Гарри, который после гибели Волдеморта признался друзьям, что выбросил Воскрешающий камень в тот роковой день, чтобы не бороться с искушением. Что ж. Она сделала почти то же самое.

«Гвоздю место в кузнице. Пусть он там и остается».

Солнце еще не выглянуло из-за горы, когда рама в гостиной старого дома захлопнулась. Погас свет. Словно растворившись в темной комнате, исчез силуэт хрупкой, коротко стриженной женщины, только что стоявшей у окна. Человек, наблюдавший за женщиной уже несколько минут, наконец, вышел из кустов, скрывавших его с трудом различимую в предутреннем сумраке фигуру. Легкий взмах палочкой, виртуозный жест рукой и миниатюрный предмет был у человека на ладони.

— Как же вы удивительно предсказуемы, Гермиона Грэйнджер, — едва слышный шепот прозвучал горьким упреком.

Человек долго разглядывал пойманный на лету ключ, потом со вздохом опустил его в карман плаща. Через минуту возле темного дома снова никого не было.

* * *

2002 г.

Гермиона опять потеряла сознание. Я смотрел на безвольно свесившуюся с кровати руку, на суетящегося возле Гермионы отчима и не мог взять в толк. Как? Еще несколько минут назад она была, казалось, вполне здорова, а вот теперь…

— Она очнется? — голос мой был вовсе не моим. Слишком уж серьезный, даже трагичный.

— Думаю, да.

— Послушай, ты ведь так и не объяснил, что с ней. Но ведь догадываешься, верно?

Северус устало опустился на свое место, но продолжал смотреть на женщину. Я думал, он снова начнет упрекать меня в невнимательности, но…

— Теперь да, — сказал он совершенно спокойно.

— И?

— Уверен, что поймешь? — и бровью повел так по-снейповски. Хотя голос был абсолютно серьезный, без тени иронии.

Я сделал неопределенный жест рукой. Мол, обещать не могу, но попытку сделаю. Он кивнул.

— Ладно, попробую разъяснить. Помнишь, что я говорил о временной петле?

— Ну.

— Вот тебе и ну, — небрежный жест палочкой и в воздухе возникла иллюзия, похожая по форме на гигантский боб, отчим ткнул в один из его концов пальцем. — Точка отчета. Она же точка возврата. Хроноворот срабатывает, и объект перемещается… — палец быстро скакнул к противоположному концу боба, — … сюда и начинается движение в обратном направлении.

Он снова чиркнул в воздухе палочкой, и через два узких конца иллюзорной петли протянулась тонкая линия. Снейп указал на нее палочкой.

— Это естественный ход времени. Если вмешательства не происходит, а вернее оно минимально, то рано или поздно перемещенный объект достигнет точки возврата и нормальный ход времени для него возобновится. Если же нет, — резкий взмах рукой, одна из очерчивающих контур «боба» линий разорвалась и поползла в сторону, — возврата не будет.

— Это я понял.

— Не сомневаюсь, — отчим не удержался от едкой усмешки. — Это пока самое простое.

Он по-лекторски откашлялся и продолжал:

— Надеюсь, ты догадываешься, что существование объекта вне времени невозможно. Следовательно, — тут по его команде прямая линия отклонилась от прежнего курса и потянулась вдоль змеящегося в воздухе обрывка разорванной дуги, — ход времени искажается и возникает…

— … другая реальность! — я даже голос повысил, будто выкрикнул известный мне ответ на особенно зубодробительном уроке. По трансфигурации, например.

Северус скривил губы.

— Фи, Поттер, что за бульварная терминология. «Другая реальность», тьфу. Реальность на то и реальность, что она одна единственная. Она искажена, это да. Этакое зеркало. В нем только одно отражение, а уж кривое оно или не кривое, от зеркала зависит.

— Ну, и как же тогда назвать эту? — я замялся, подбирая определение для все еще лежащей без сознания женщины.

— Можно назвать иллюзией. Можно фантомом. Дело не в определении. Если ты ждешь, что я тебе сейчас расскажу о ее природе, то, увы, спешу разочаровать. Этим занимаются только в Отделе Тайн, и то, насколько я знаю, безуспешно. Могу лишь предположить.

— Ну, так предполагай, чего уж там скромничать, — усмехнулся я его брюзжанию.

Редко случалось, когда мой отчим так открыто признавался в своем бессилии что-то объяснить. Энциклопедист чертов!

— Ну, так не строй из себя тупицу, хоть ты и не далеко ушел, и взгляни сюда, — он весьма агрессивно ткнул в один из концов «боба», оказавшийся теперь вне ушедшей в сторону линии. — Точка отсчета и точка возврата не вместе. Вот и ответ. Они стремятся к соединению, одна притягивает другую. Ибо одна — это реальность, а другая отпечаток реальности… Сон, иллюзия…Называй, как хочешь.

Снейп потер лоб и, чуть замявшись, добавил:

— Кроме того, есть еще одни аспект. Гляди.

Своей палочкой отчим «подцепил» обрывок дуги и потянул его вдоль стремительно растущей прямой линии, которая изображала «время». Следуя за острием волшебного инструмента, тонкая иллюзорная нить вздымалась и вздымалась, зрительно истончаясь. Натянулась, став похожей на прилипшую к щепке паутину. Наконец, нить лопнула, оставив на конце палочки светящееся пятно размером со светляка.

— Вот и все.

— Она не может жить здесь, ей надо вернуться?

— Примерно так.

Я в оцепенении уставился на Гермиону, будто ожидал, что она сейчас начнет растворяться в воздухе прямо у нас на глазах, как прежде начертанные Северусом тонкие линии, которые отчим заставил исчезнуть все тем же небрежным взмахом палочки.

— Она говорила что, ну… чувствует себя мороженым, которое тает.

— Значит, я прав, — пожав плечами, равнодушно констатировал Северус.

Я потряс головой. Как это может быть? Грэйнджер, наверно, умом повредилась, раз решилась на такое… безумство.

— Постой. Но разве она не знала об этом? Ну, что может не попасть в эту, как ты говоришь, точку возврата?

— Перед тобой, Поттер, пример высшей жертвенности, — не передать, какой это был тон: презрение в нем смешивалось с жалостью, жалость с восхищением — целый калейдоскоп, ей богу. — Отказаться от своего будущего во имя чужого. Твоего, в частности.

— И твоего, — мстительно ответил я. — Она обмолвилась, что там, откуда она, тебя уже нет в живых, и ты никогда не женился на маме и…

— Открыл Америку, тоже мне, — Снейп прервал меня так резко и зло, что я заподозрил: моего саркастичного отчима сей момент весьма и весьма тревожит. Только природная спесь не дает в этом признаться. — Благородная мисс Грэйнджер не предусмотрела одну вещь: такое серьезное вмешательство, которое она затеяла, могло сместить не только точку возврата, но и точку отсчета.

— С чего бы вдруг?

— Вот тут ты, Поттер, мог бы догадаться. Если бы слушал, а не глазел на смазливое личико.

М-да. Видать, сильно моего отчима пронял рассказ Гермионы, раз он начал бросаться подобными фразами. Сто раз замечал: чем больше Северус не уверен, тем более ядовит его тон.

— Мисс Грэйнджер отправилась в прошлое не просто так, с бухты-барахты, — продолжал он ворчливым голосом, — а потому что к этому ее подтолкнул ряд обстоятельств. Она их уже тут битый час пытается расписать. А вот теперь представь, Поттер: произошли изменения и эти обстоятельства попросту взяли и исчезли. Она ведь меняет не только чужое — твое или мое, или твоей матери — но и свое будущее тоже. Ну, ни на какие мысли не наводит?

— Я догадывалась об этом, — раздался тихий голос с больничной койки.

Мы оба резко обернулись. Гермиона, бледная, с горящими глазами, пыталась сесть. Я вскочил, принялся ей помогать, краем глаза замечая, как удивление на лице отчима сменилось понимающей усмешкой. Да плевать я хотел на твои намеки, Северус. Да! Я дурак, хам и оболтус. Но, черт побери, я способен быть благодарным.

1979-80 гг.

Питер теперь стал у нее частым гостем, хоть и приходил всегда тайком, вечерами. Он по-прежнему считал, что подвергает Гермиону опасности из-за своей связи с Орденом. Сама она лишь невесело усмехалась: положение магглорожденной само по себе было источником риска, который близость с Питером вряд ли сильно усугубляла.

Гермиона неоднократно порывалась втолковать ему, мол, нет такой уж строгой необходимости скрытничать, но всякий раз сдерживалась. Зачем разрушать красивую иллюзию? Пусть парень считает, что поступает благородно.

В роли «больше, чем друга» Питер Гермиону не разочаровал. Не потому что она, согласившись на физическую близость, вдруг открыла в своем обожателе некие новые, пленившие ее женское воображение грани, а потому что не ждала от этой связи чего-то особенного и необыкновенного. Все было предельно ясно: Питер влюблен, Гермиона — нет. Но у мисс Грэйнджер была задача и она ее, как могла, выполняла. Такая вот неприкрытая правда, которую Гермиона, со свойственным ее натуре некоторым практицизмом, поняла и приняла.

Понимание это сделало переход к новому этапу в отношениях простым и естественным. Он — попросил, она — согласилась. Как по учебнику. Заснули и проснулись в одной постели и дальше все пошло по самому традиционному сценарию. Сексуальный опыт самой Гермионы был не так велик и не давал больших возможностей для сравнения, но чисто теоретически она могла судить: в мире тысячи пар, для которых эта сторона жизни — увы, рутина. Ну, по крайней мере, для одного из участников процесса.

Чувство справедливости изредка кусало молодую женщину, напоминая об очевидном неравенстве, но она с удивлением отметила, что этот скользкий момент с каждым днем волновал ее все меньше и меньше. В конце концов, Гермиона видела: даже ту малую толику взаимности, которую она проявляла к Питеру, тот почитал за счастье, а не за жалкую подачку, коей она, в сущности, являлась.

В остальном между ними все было по-старому, разве что встречи теперь ограничивались стенами ее жилища. Впрочем, нет. Совсем по-старому не было. Стало больше откровенности.

Началось все в сочельник. Питер явился под вечер и Гермиона, надо сказать, удивилась: она была убеждена, что парень предпочтет общество своих давних приятелей ее собственному. Кажется, молодую женщину это тронуло.

— Я думала, ты с ними, — растерянно улыбнулась она, когда Питер возник на пороге дома. — У меня даже не готово ничего.

— Ты не отмечаешь Рождество?

Гермиона покачала головой, выскользнула из объятий, в которые пытался заключить ее парень, и прошла на кухню. Там она засуетилась, не зная, за что хвататься. Никаких запасов у Гермионы не было, за два года она уже и забыла, как это — праздновать.

— Сейчас попробую что-нибудь изобразить… праздничное, — быстро заговорила она, словно оправдываясь.

В конце концов, ей удалось соорудить кое-что смутно напоминавшее рождественские закуски. Больше по виду, конечно, нежели по вкусу. Питер, сунув нос на кухню, заворожено взирал за взмахами палочки, пока ее хозяйка пыталась обратить кусок чуть подкисшего творога в рождественский пудинг.

— Не уверена, что это съедобно, — пробормотала Гермиона, окончив колдовать.

Питер рассмеялся.

— Зато красиво. Хогвартс напоминает…

Потом хлопнул себя по лбу, метнулся в комнату и приволок немного мятый, заляпанный пятнами жира сверток.

— Вот, — он протянул пакет Гермионе, — Лили Поттер мне дала на дорогу, когда я сказал, что не останусь, — и растянул рот в своей обычной «лягушачьей» улыбке.

Внутри был большой кусок индейки. Мятый, с отпотевшей и уже не хрустящей кожицей, но весьма аппетитно пахнущий. Гермиона принялась хохотать.

— Сухим пайком выдали?

— Ага. Джеймс сказал, что я дурак, потому что Лили такой пир приготовила… Она очень хотела, чтобы мы все остались. Ну, я подумал: а как же ты… Одна тут… Это ведь неправильно. Ну, я соврал — сказал, мать навестить нужно.

Гермиона перестала смеяться и отвернулась, думая о Поттерах и их последнем спокойном и счастливом празднике. Гарри предстояло родиться в июле и судьба его родителей будет решена... Питер истолковал внезапно накатившее не нее уныние по-своему.

— Джейн, ну, ты что? Опять думаешь, что я стыжусь? — он приблизился и осторожно взял ее за плечи.

Гермиона рассмеялась немного искусственно.

— Нет, друг мой. Мне не нужно говорить дважды — я понимаю с первого раза, — чтобы сгладить эту почти резкость, Гермиона развернулась и легко чмокнула опешившего парня в щеку, а потом принялась левитировать на стол в гостиной немудрящую праздничную трапезу.

Питер несколько секунд спустя потащился за ней. На столе появились свечи, старый масляный светильник превратился в серебристого ангела с чуть подрагивающими крыльями… Больше Гермионе ничего рождественского в голову не приходило.

Она рассеяно оглядела комнату.

— Елка, — со смехом сказал Питер, а встретив недоуменный взгляд Гермионы, добавил: — Рождество ведь.

Гермиона засмеялась, теперь уже совсем не натужно.

— Ну, уж нет, дружок. В моем доме колдую я, так что спрячь, — и небрежным жестом указала на питерову палочку. Настроение ее стремительно улучшалось. Как бы там ни было, а мысль, что она будет встречать Рождество не одна, как последние два года, чрезвычайно радовала.

— Так значит, твои друзья… Лили и Джеймс, поженились? — спросила она, тыкая палочкой в старомодную этажерку, которая тут же обратилась во вполне настоящую ель, украшенную блестящим дождем.

— Еще осенью, — Питер ответил машинально, не отрывая взгляда от предмета своего обожания. А когда они, наконец, уселись за стол, добавил:

— Как у тебя все ловко выходит, Джейн.

— Что именно? Превращения? Это сущая безделица, — Гермиона даже усмехнулась: скажи ей такое лет пять назад — она бы растаяла. Когда-то подобные восторги льстили. Увы, не теперь.

— Не только превращения… Все. Помнишь, как ты меня вылечила? Ремус потом мне сказал, что после того проклятья я бы точно неделю в бреду провалялся. Еще удивлялся, как это мне так быстро оклематься удалось, — он протянул руку и остановил Гермиону, которая немного дерганными движениями пыталась разрезать кусок индейки. — Ты очень умелая волшебница, Джейн. Даже удивительно, что никто этого не замечает.

— Я почти ни с кем не общаюсь.

— Вот это меня и удивляет. То есть, я хотел сказать… я рад, что ты со мной, но странно…

Гермиона нетерпеливо отмахнулась, высвобождая руку с ножом, и чтобы смягчить эффект, чуть улыбнулась.

— Давай уже праздновать.

Они посидели за столом, поболтали о том о сём, как делали это миллион раз прежде, потом перебрались на пол к камину. Сидели, прижавшись друг к другу, и глядели на огонь. Легкий эффект от дешевого вина нанес на щеки Гермионы румянец, глаза отражали свет — сейчас она выглядела совсем юной, беззащитной… Питер потянулся поцеловать, она ответила на ласку, но секунду спустя чуть напряглась и отстранилась.

— Расскажи мне о своей семье, Питер.

Он неловко усмехнулся.

— У меня нет семьи. В смысле… она есть, но меня там не ждут. Даже на Рождество.

— Почему?

Питер быстро посмотрел на Гермиону, потом отвел глаза. Та, заметив его смущение, тут же пошла на попятный.

— Если не хочешь, не говори. Но…ты упомянул о свое матери и я решила…

— Нет-нет. Ничего. Просто не люблю об этом вспоминать. Мать вышла второй раз замуж, когда я в Хогвартсе учился. Отчим меня терпеть не может.

— А мама?

— Мама тоже… то есть, не совсем… но, мне кажется, я ей помеха, — Питер некрасиво поморщился и, притянув голени к груди, уставился на огонь.

— Мой папаша ее бросил, убежал к какой-то маггле, — заговорил он после довольно продолжительной паузы, — а мать всем рассказывала, и мне в том числе, что отец погиб. Очень героически. Кажется, она сама в эту историю поверила, по настоящему поверила. Ей, наверно, казалось, что так лучше. Не знаю. Правду она забыть постаралась. Придумывала всякие подробности, ну… чтобы верилось лучше. А потом я узнал, как все было на самом деле. Мне один сосед разболтал. Может, случайно, а может — нарочно.

— И ты поверил?

Питер все еще, не отрываясь, смотрел на огонь.

— А ты бы поверила? То, что рассказывала мама, звучало как-то лучше.

— Понимаю, — Гермиона придвинулась ближе и ласково коснулась его плеча. — Иногда правду знать не хочется.

— Я попробовал спросить ее. Думал, она посмеется или соседа отругает, — в голосе Питера была странная смесь детской обиды и взрослой насмешки. — Не тут то было… Мать так орала, поколотила меня. Глаза у нее были, как у сумасшедшей. Кричала: «Вранье, вранье!» Мне было тогда десять. Потом я в Хогвартс уехал.

Он обратил к Гермионе лицо, будто просил сочувствия и защиты. Отказать в этой малости показалось ей жестоким, даже кощунственным…

Потом, когда они уже лежали, завернувшись в превращенный Гермионой в плед старый ковер, Питер спросил ее:

— А твоя семья, Джейн? Ты же говорила, что из магглов. Почему ты их не навещаешь? Боишься?

Гермиона поежилась под обнимавшей ее рукой. Врать не хотелось, но и не врать тоже было бы неразумным.

— Я издалека, — и замолчала, надеясь, что Питер поймет — она не хочет говорить об этом.

— А выглядишь настоящей англичанкой…

Она развернулась и быстро поцеловала его, чтобы не развивать эту щекотливую тему.

Потом прошептала тихо и чуть насмешливо:

— Ну, хорошо. Что ты хочешь знать?

Питер немного замялся, видимо, выбирал, какая тема безопаснее. Должно быть, боялся спугнуть благосклонность своей обожаемой.

— Ну, к примеру…— протянул он неуверенно, — почему ты не училась в Хогвартсе? Ведь не училась? Я бы тебя запомнил…

— Так сложилось, — Гермиона бесцеремонно щелкнула его по носу и рассмеялась.

— Но кто-то же тебя научил всему этому? — не унимался он. — Я хотел сказать, ты так много умеешь, хоть и скрываешь это.

— Учили, учили. Не бойся, я не самородок. Разные умные люди. Скажешь, мало таких на белом свете?

Потом она посерьезнела.

— У меня в жизни было много неприятностей, Питер. Я не хочу тебе врать, как твоя мама, — она заметила, как болезненно скривился Питер при этих словах, и потому ласково коснулась его щеки. — Не люблю лгать и потому прошу — не расспрашивай.

Потом Гермиона выбралась из объятий, накинула на плечи мантию и принялась наводить порядок. Делала она это исключительно, чтобы не вступать на зыбкую почву, которую сулила столь откровенная беседа. Она порхала по комнате, то и дело приговаривая про «замечательный праздник Рождество», про — вот досада — отсутствующий подарок и прочий вздор, казавшийся ей уместным. Наконец, замолчала, остановилась, уставившись в окно…

Питер сидел, опершись на пол, и внимательно наблюдал за ней, склонив набок голову.

— Ты ведь не бросишь меня, Джейн? — спросил он после минутной паузы.

Гермиона вздохнула и развернулась.

— Конечно, нет.

Давая обещание, Гермиона даже представить себе не могла, как оно правдиво. Последующие месяцы только эта связь поддерживала ее душевные силы. Короткие встречи с Питером, которые прежде мисс Грэйнджер воспринимала, как добровольно взятое, но все же «обязательство», теперь стали единственными светлыми пятнами на темном полотне, в которое превратилась ее жизнь.

Парень этот не был «мечтой любой девушки». Он по-прежнему не блистал искрометным юмором, не мог похвастаться выигрышной внешностью или умом, любовником был и вовсе посредственным. Но его простодушное обожание, мягкие манеры и неизменно ласковое обращение, безусловно, располагали к себе Гермиону. Она научилась не замечать недостатков и фокусироваться на достоинствах. Можно сказать, что она заставила себя… нет, не влюбиться, конечно. Разве такое возможно? Особенно той, которая врать себе определенно не привыкла. Однако, Гермиона все чаще отмечала, что ждет встречи со своим не то другом, не то любовником едва ли не с нетерпением. Что это, если не симпатия?

Без подобной отдушины наступивший восьмидесятый год показался бы молодой женщине одним сплошным кошмаром. Причем кошмаром даже большим, чем тот, что Гермиона помнила из своих школьных лет. Тогда их прикрывал Хогвартс, который худо-бедно ограждал от самых нелицеприятных проявлений царившего в обществе противостояния. А теперь… Теперь одинокая молодая женщина оказалась лицом к лицу с гражданской смутой, вступившей в свою активную фазу.

Уже в феврале на провокации Пожирателей смерти полновесным ударом ответило Министерство. Начались аресты, показательные процессы и «акты возмездия», которые фактически превращались в самосуды, мало чем отличавшиеся от методов, которыми действовали «прихвостни Общеизвестного Темного Волшебника». Ответная вспышка нападений и погромов не заставила себя долго ждать, и раскол в обществе превратился в открытую кровоточащую рану. Газеты старались во всю, то сея панику, то открыто призывая «ответить ударом на удар». А листовки, распространяемые на всех углах, напоминали о бдительности в таких выражениях, что между словом «бдительность» и словом «донос» можно было смело ставить знак равенства.

Гермиона, которая хоть и была начитана об этих событиях прежде, до сего момента не могла даже представить масштабы этой уже ничем не сдерживаемой войны и с отчаянием наблюдала, как страна погружается в ад. Стараниями сил пропаганды гадкий червь подозрения и взаимной ненависти проник в самые глубины общества: теперь даже жившие в мире соседи поглядывали друг на друга с опаской.

Да что там! Даже в доброжелательном и спокойном Хогсмиде Гермиона не раз наблюдала, как прежние знакомцы, целя друг в друга волшебными палочками, выкрикивали взаимные упреки или обвиняли один другого в мнимых злодеяниях. Слава богу, до настоящих дуэлей — с кровопролитием и жертвами — пока дело не доходило. Но до такого исхода, казалось, оставались уже ничтожные «полшага».

Теперь Гермиона по-настоящему боялась. И не только выходить без необходимости на улицу или заговаривать с незнакомыми людьми, что в условиях гражданской напряженности выглядело естественным. Прежде всего, молодая женщина опасалась подозрений, которые она — чужачка — могла вызвать среди травмированного нагнетаемой мнительностью деревенского общества. Поэтому Гермиона почти не появлялась в людных местах Хогсмида, а старалась любые свои нужды удовлетворять в Лондоне, где продолжала работать. Она сотню раз благословила своего хозяина Оглви за терпимость и молчание, которые — пусть иллюзорно — ограждали ее от опасного интереса, как со стороны властей, так и со стороны «вооруженной оппозиции».

Надо ли говорить, что в подобных условиях неожиданно пришедшее на ее адрес письмо напугало мисс Грэйнджер. Птица была серая, казенная, а на конверте зловеще чернела официальная «М».

«Что им от меня понадобилось?» — лихорадочно размышляла Гермиона, чуть дрожащей рукой распечатывая письмо.

Понять что-то определенное из содержания оказалось трудно. В послании, начертанном четким, будто нечеловеческим почерком и снабженном жирной синей печатью Министерства магии, указывалось, что мисс Грэйнджер надлежит явиться в одно из подразделений Отдела Магического правопорядка, где ей будет «задано несколько вопросов». Что именно это будут за вопросы и по какому поводу, отправитель не счел нужным сообщить.

Воображение услужливо подсунуло Гермионе картинку с залом суда, возглавляемого небезызвестной Долорес Амбридж, жесткое кресло в центре, с кандалами по бокам, тучу дементоров…

«Неужели Министерство опять захвачено?»

Впрочем, эту бредовую мысль Гермиона тотчас же отринула. Здравый смысл напомнил ее, что тогда — а для нее это «тогда» превратилось в «сейчас» — капитуляция Министерства, слава Мерлину, не состоялась. И все же страх глодал Гермиону весь вечер и последующий день. И с этим страхом поделать она ничего не могла. Но не могла она также и позволить себе не явиться, проигнорировав прямой приказ.

Итак, в означенный день мисс Грэйнджер оказалась в приснопамятном министерском Атриуме. Дежурный встретил ее равнодушно. Забрал палочку, узнал цель визита и снабдил короткой инструкцией, как найти нужный кабинет. Парадокс, но именно здесь Гермиона совершенно перестала ощущать, что в стране уже в открытую идет война. Огромное бюрократическое болото будто засасывало в себя все ее ужасы и, перемолов, выдавало свой обычный продукт — груды распоряжений, инструкций, директив. Если не вчитываться в их содержание, разницу заметить было практически невозможно. Ощущение спокойно и привычно суетящегося муравейника не покидало мисс Грэйнджер на протяжении всего пути до указанного дежурным кабинета. Туда-сюда сновали деловитые, оживленные — и не очень оживленные — волшебники с папками, портфелями, какими-то нелепыми предметами в руках. Кто-то степенно вышагивал, ведя непринужденную беседу, кто-то на ходу ловил юркие межотдельные послания… Машина работала.

Наконец, Гермиона добралась до нужного коридора, который отыскала не сразу, заплутав в сложных лабиринтах Отдела Магического правопорядка. Там в виде разнообразия было безлюдно. Лишь возле одного из кабинетов молодая женщина узрела прислонившуюся плечом к стене фигуру, судя по очертаниям, женскую. На звук шагов та обернулась и издала радостный возглас:

— О, Джейн. Слава Мерлину! Я боялась, что ты не придешь, — женщина подалась ей навстречу, а в голосе звучало ощутимое облегчение.

Гермиона даже с шага сбилась от изумления, узнав собеседницу. Это была Розмерта.

— Что ты здесь делаешь, Роз?

— Сопровождаю Кики, — быстро оборачиваясь, произнесла Розмерта. — Она, бедняжка, не в себе.

— Кики? — у Гермионы более не нашлось, что сказать.

— Ее арестовали. Кажется, это связано с ее мужем. Сама знаешь, что за безумие творится. Боже, Кики… Нашу Кики обвиняют в сотрудничестве с этими…

— С Пожирателями? — Гермиона даже закашлялась, а Розмерта сердито кивнула.

— Ее уже второй раз допрашивают. Под домашний арест посадили. Слава богу, под домашний! Видать, детей не знали, куда девать, — от возмущения молодая трактирщица даже кулаки сжала. — А сегодня вот уже второй час трясут. Я ее сюда еле дотащила. У Кики почти истерика.

— Роз, но чем я-то могу помочь?

— Не знаю, — эта реплика сопровождалась тяжелым вздохом. — Кики сама просила тебя вызвать. Наверно, думает, что ты — хороший свидетель. Работала у нее…

«Ага. А про то, что выгнала меня, она предпочла не вспоминать», — впрочем, Гермиона тут же осадила себя. Обезумевшую от страха женщину ей было жаль.

— Так что с ее мужем?

— Она не говорит, но, кажется, он где-то засветился в не самом лучшем окружении, — неуверенно проговорила Розмерта, прислушиваясь к звукам в соседнем помещении. Гермиона тоже напрягла слух, и до нее долетел довольно громкий, резкий голос и судорожные женские всхлипы.

Через пару секунд дверь отворилась, и в коридор выглянул сутулый волшебник средних лет с желтоватым лицом и огромными залысинами. Он выглядел утомленным и недовольным.

— Вы свидетель? — он ткнул пальцем в Розмерту. Та покачала головой и указала на Гермиону.

— Нет. Вот эта девушка.

— Ну, так заходите уже, — буквально рявкнул он, а потом пробубнил себе под нос: — Еще одна истеричка.

Гермиона поджала губы в лучших традициях профессора МакГонагалл, распрямила плечи и «этакой королевой» прошла внутрь вслед за сутулым колдуном — следователем, как она догадалась несколько секунд спустя.

Обстановка кабинета была убога: пара столов, с десяток стульев — все как один стандартные, казенного вида. Несколько полок были завалены бумагами, а в углу громоздился огромный шкаф с глухими дверцами.

В центре, перед столом, за который с недовольной миной примостился сутулый следователь, сидела, вцепившись в края своей мантии, Кики Берроуз. Вопреки обиде на бывшую хозяйку, Гермиона не смогла сдержать судорожного вздоха — такой истерзанной и задерганной выглядела эта прежде счастливая и веселая женщина. Светлые волосы миссис Берроуз будто потускнели, взгляд голубых глаз был как у пойманной живодерами бездомной кошки — затравленный и обезумевший. При появлении Гермионы Кики встрепенулась, но попытка улыбнуться своей бывшей работнице явно потерпела крах. Даже тихое: «Привет, Джейн!» — прозвучало, как мольба.

— Назовитесь, — потребовал следователь у Гермионы недовольным тоном. Он показывал всем видом, как утомителен для него процесс возни с двумя «глупыми бабами» и как ему хочется это мероприятие быстро свернуть. Складывалось впечатление, что сам допрос был простой формальностью. Когда Гермиона представилась, следователь кивнул секретарю и задал очередной дежурный вопрос.

— Знакомы ли вы с присутствующей здесь Кирстен Берроуз, урожденной Роули?

Гермиона чуть вздрогнула и метнула тревожный взгляд на скорчившуюся на стуле женщину. Она никогда не интересовалась «родословной» хозяйки, для всех в деревне она была просто Кики. Веселой, милой, обаятельной…

«Неужели она из них?!» — это новое знание заставило Гермиону внимательнее присмотреться к женщине, на которую она работала почти полтора года. Прямые белокурые волосы, широкое, с тяжеловатым абрисом лицо, светлые «норманнские» глаза. Да и имя, от него веяло какой-то неанглийской стариной. Кирстен… Эрик… Торфинн!

«Как же я раньше не замечала?» — теперь Гермиона ясно видела сходство. Торфинн Роули. Человек, чуть не прикончивший ее и Гарри с Роном тогда, летом девяносто седьмого. Сейчас этому Пожирателю смерти, должно быть не больше, чем ей самой.

«Кем же ему приходится Кики? Сестрой? Кузиной?»

Теперь Гермионе становилось понятно, почему миссис Берроуз так настойчиво советовала ей бежать из страны. Кики все знала.

— Да, я работала у миссис Берроуз некоторое время, — ответила она поспешно после повторного вопроса следователя.

— Работали? Вот как? — упор явно был на прошедшее время.

— Я ответила.

— Почему же не работаете теперь? — осведомился следователь с неприятным интересом. — Мадам вас уволила? И, вероятно, вы знаете, почему.

Боковым зрением Гермиона видела, как Кики мелко задрожала и уставилась в пол, не смея поднять на Гермиону глаза.

— Меня никто не увольнял, — на лице мисс Грэйнджер не дернулся ни один мускул, голос был уверенным, словно она говорила чистую правду. — В «Сладком королевстве» слишком шумно, а я люблю уединение.

Судорожный облегченный вздох справа стал наградой за коробившую ее ложь.

— Почему же не уволились раньше?

— Исключительно из уважения к мадам Берроуз. Она не справлялась одна. Дети…

— Я в курсе насчет детей, мисс Грэйнджер, — нетерпеливо перебил ее следователь и принялся засыпать Гермиону вопросами, суть которых сводилась к выяснению, «подвергалась ли мисс Грэйнджер каким-либо притеснениями шовинистического характера со стороны своей хозяйки, Кирстен Берроуз». Когда же на все выдвигаемые против Кики обвинения Гермиона ответила отрицательно, следователь заметил, не скрывая сарказма в голосе:

— Могу предположить, что вы скрыли правду о своем происхождении, поскольку знали, что миссис Берроуз не питает любви к магглорожденным.

Гермиона сохраняла невозмутимый вид только усилием воли. Она четко видела, что в отношении Кики задумал этот блохоискатель.

«Выслуживаешься перед своим шефом, голубчик?» — неприятная мысль заставила Гермиону мобилизовать последние ресурсы твердости и отчеканить:

— Кики — добрейшая женщина. Об этом вам скажет любой, подчеркиваю, любой человек в Хогсмиде. Лично я видела от нее только хорошее, и, разумеется, никогда не скрывала от миссис Берроуз правду о своем происхождении. Ни тогда, ни сейчас.

До нее донесся едва слышный всхлип Кики. Обернувшись к прежней хозяйке, Гермиона чуть улыбнулась ей. Но следователя такое развитее событий не устраивало. Очевидно, перед ним была задача искоренять «подозрительную заразу» каленым железом и отступать ретивый чиновник не намеревался.

— Вы знакомы с супругом мадам Берроуз? — резко и недовольно спросил он.

— Не имею чести.

— Ну, конечно, — осклабился следователь. — Не думаю, что миссис стала бы представлять свою магглорожденную работницу одному из тех, кто призывает изничтожать нечистую кровь, — последнее звучало неприкрытой провокацией.

Тут Кики не выдержала.

— Реджинальд никогда не делала этого, — чуть не закричала она, из глаз хлынули слезы, надо полагать, далеко не первые. — Он честный, добрый…

— Вина вашего мужа доказана, Берроуз, — грубо осадил ее следователь. — Сейчас речь идет о вас. И я пока не могу с уверенностью говорить о вашей лояльности.

— Вы не можете обвинять голословно, — Гермиона сама от себя не ожидала такого вмешательства. Наверно, с ее стороны это было не вполне разумно, но поведение следователя до того возмутило молодую женщину, что сдержаться она не смогла. Тот неприязненно покосился на Гермиону и зло бросил:

— Позвольте мне судить! Ваши показания я выслушал и учту в дальнейшем. Вы можете быть свободной, мисс Грэйнджер.

Он резко махнул рукой в сторону двери, давая понять, что в ее услугах более не нуждаются. Гермиона встала, еще раз взглянула на почти раздавленную двухчасовым допросом Кики и осторожно кивнула ей головой. Кажется, плачущая женщина этого даже не заметила.

В коридоре на Гермиону тотчас набросилась с вопросами Розмерта. Пришлось кратко пересказать содержание беседы, то и дело прерываясь на выслушивание эмоциональных комментариев трактирщицы. Роз на эпитеты не скупилась. После небольшой заминки, возникшей после окончания рассказа, Гермиона спросила:

— Ты знала, что Кики из чистокровного семейства?

— Да. Она рассказывала. Давно еще, — поморщилась Розмерта. — Но ведь это не значит, что ее родня… — увидев, как Гермиона качает головой, женщина сердито дернула ее за рукав. — Джейн, неужели ты тоже во власти этих предрассудков? Будто все чистокровные — Пожиратели смерти.

— Разумеется, нет. Но для них, — Гермиона указала на дверь, — это почти синонимы. Сейчас, по крайней мере. Ты знаешь, что теперь разрешено применять Империус и пытки на допросах? «Пророк» об этом, конечно, не пишет в открытую, но довольно прозрачно намекает между строк. Думаешь, это просто так?

Розмерта скрестила руки на груди, зажав ладони подмышками. Лицо ее приобрело напряженно-горестное выражение.

— Надо что-то делать, — выдала она после нескольких секунд сосредоточенного размышления. — Я уверена, что Кики ни причем. Пусть даже все ее родные…

— И я уверена, что Кики и мухи не обидит, — со вздохом сказала Гермиона, — но, Роз, я абсолютно убеждена, что она в курсе, чем занимается ее муж и брат. Она пыталась уговорить меня уехать, когда увольняла.

Розмерта изумленно уставилась на Гермиону.

— Брат? Торфинн?

— Да.

Трактирщица нахмурилась.

— Я его помню по Хогвартсу. Смутно, конечно, он ведь младше. Да и факультет другой. Могу сказать только, что он взбалмошный и глупый мальчишка, к тому же бестолочь. В принципе, можно допустить, что младший Роули попал в дурную компанию, но чтоб так… — потом она с подозрением покосилась на собеседницу. — А ты откуда его знаешь?

Гермиона запоздало сообразила, что ее осведомленность для людей этого поколения вовсе не очевидна.

— Я не знаю его, лишь слышала от осведомленных людей, — оправдание получилось корявое, но Розмерта этого, казалось, не заметила. Она опять напряженно размышляла. Потом трактирщицу вдруг осенила идея, которой она поспешила поделиться с подругой.

— Надо попросить кого-то вступиться за Кики… Кого бы послушали эти остолопы.

— Предлагаешь написать Министру? — невесело пошутила Гермиона, но потом, видя, как неприятно изумилась ее черному юмору Розмерта, добавила примирительно: — Мы с тобой не те люди, которых станут слушать. Впрочем, ты права, попытаться стоит.

— Вот только кому? — Розмерта так воодушевилась своей идеей, что рассуждала вслух. — Может, Керрису… Он ухаживал за Кики, да и в Министерстве не последний человек…

— Кто это?

Вопрос Гермионы, однако, Роз пропустила мимо ушей.

— Нет, не пойдет! У них там что-то не сложилось, мужик злится… — она нервно поправила прическу, невидящим взглядом скользнула по лицу собеседницы. — Хм. Слизнорту? Он человек со знакомствами, а Кики ему часто услуги оказывала по «конфетной» части. Хотя Гораций трусоват, сейчас, наверно, в особенности…

— Дамблдору, — вставила Гермиона, которой вообще ничего лучше в голову не приходило.

— Джейн, — Розмерта даже за руку ее схватила от избытка возбуждения, — а ведь ты права! Конечно! Профессор — добрейший человек. Он поможет… Он всем помогает. Сегодня же ему напишу. Только бы поздно не было.

«Только бы поздно не было», — мысленно повторила Гермиона, не разделяя энтузиазма Розмерты. Она-то знала, что директор Хогвартса при всем его авторитете, увы, не всемогущ. Хотя разочаровывать сердобольную трактирщицу у нее не хватило духу.

Как узнала Гермиона некоторое время спустя, Розмерте удалось осуществить свою идею. Причем, с Дамблдором она встретилась лично — так уж вышло, что профессор оказался в ее заведении на следующий день после того памятного вызова в Министерство. В конце концов, то ли благодаря вмешательству столь крупной «боевой единицы», то ли попросту из-за отсутствия прямых улик против миссис Берроуз, обвинения с хозяйки «Королевства» сняли и отпустили с миром. Правда, история эта так подкосила Кики, что она месяц спустя продала дом, лавку и уехала с детьми в Ирландию.

— В пустоту, — печально говорила миссис Берроуз, когда Розмерта и Гермиона пришли проводить ее.

Она еще долго смущенно благодарила обеих женщин, но в глаза старалась не смотреть. И лишь в момент прощания тихо шепнула Гермионе: «Прости, Джейн», — и неловко сжала руку.

После отъезда Кики и закрытия «Королевства» в Хогсмиде воцарилась совсем тягостная атмосфера. Все же кондитерская лавка была истиной достопримечательностью деревни и одновременно своего рода олицетворением беззаботной «довоенной» жизни. Теперь она стояла мертвая, с заколоченными окнами и повисшей на одном крюке вывеской, которую некому было починить. Эта удручающая картина будто напоминала каждому, кто проходил мимо, о наставших тяжелых временах и почему-то именно такое напоминание, а не крикливые газетные заголовки, ранило больнее всего.

* * *

2002 г.

Паузу в рассказе Гермионы отчим заполнил скептическим смешком.

— Судя по вашим скорбным интонациям, вы довольно быстро раскаялись в своем благородстве.

Грэйнджер молчала, а он добавил, будто добивая ее:

— Что касается Берроуз… Да-да я помню ее, хоть и смутно. Так вот здесь ваше вмешательство совершенно ничего не изменило. Сестрицу Роули освободили и без вашего свидетельства. У Темного Лорда были свои люди в Министерстве, вероятно, кто-то из них сумел помочь.

— А вы бы на моем месте поступили иначе? — не глядя на Снейпа, проговорила Гермиона, а когда он в свою очередь промолчал, невесело улыбнулась. — Вы ведь тоже страдаете болезнью самопожертвования, доктор Снейп, так что не стоит упрекать в этом меня.

Признаться, я онемел. В моем представлении, на подобный «запрещенный прием» в отношении Северуса могла решиться только моя матушка. Ну, нравилось отчиму играть роль этакого мизантропа-рационалиста, что ж поделаешь. Уличать его в человеколюбии означало почти наверняка нарваться на жесткий отпор. Вот и сейчас я видел, как заходили желваки, зашевелились брови, но… и только. Отчим счел за лучшее проигнорировать этот выпад Грэйнджер.

Его ровный, деловитый тон лишь подтвердил мою догадку:

— Вы считаете, ваше заступничество навлекло подозрения на вас лично?

— Скорее усилило их, — кивнула Гермиона. — Но даже не в этом дело. Подозреваю, что именно с легкой руки миссис Берроуз те, кто желал разыграть мою карту, обратили внимание на «жалкую грязнокровку».

— О чем ты, Гермиона? — я опять перестал ее понимать.

— Думаю, Поттер, мисс Грэйнджер хочет сказать, что именно эта женщина невольно выдала информацию о ее связи с человеком из Ордена. Я прав?

— Правы, — Гермиона потерла виски, как при сильной головной боли, поморщилась. — Хотя я все же уповаю, что Кики сделала это просто по недомыслию, а не из какого-то тайного расчета. Она не раз подшучивала надо мной и Питером, считала его ухаживания просто забавным эпизодом. Но те, с кем она вертелась рядом, должно быть, сделали свои выводы. Это, конечно, только предположения, но…

— … они недалеки от истины? — вставил отчим, привычным для него образом скривив губы. — Что ж. На войне все средства хороши. Так, кажется, говорят.

Правда, тут же снова стал серьезен, задумчиво потер подбородок и произнес мрачно:

— Я помню то время довольно хорошо. Лорд и ближайшие к нему Пожиратели смерти искали возможность дискредитировать противников, ослабить их. Слух о шпионе, действующем в среди фениксовцев, конечно, сделал свое дело… Но в какой-то момент Волдеморт счел эту меру недостаточной. Дезинформация хороша для однократного использования. Она теряет силу, если не получает подтверждения. Люди Лорда стали искать слабое звено…

— … и нашли его, — мрачным тоном закончила Гермиона. — Играть на человеческих слабостях Том Риддл всегда умел виртуозно, а тогда он еще и не гнушался интересоваться маленькими людьми, чтобы подобраться к великим.

— И вы, я полагаю, сыграли роль наживки?

— О, нет! — произнесла Гермиона тоном самоубийцы. — Я была полноценным участником игры, хоть и не догадывалась об этом.

1981 г.

Зима не принесла никаких хороших новостей. Гнетущая атмосфера стала постоянным спутником Гермионы, тем более, она осознавала — приближается роковой восемьдесят первый. А вот станет ли он роковым только для нее или для всех остальных…

В один из вечеров в конце декабря Питер заявился к ней в каком-то странно возбужденном состоянии. Он не находил себе места, рассеяно отвечал на вопросы Гермионы, ужин, которым она пыталась его накормить, поглощал машинально, временами промахиваясь вилкой мимо тарелки.

Наблюдая за ним, Гермиона терялась в догадках и помимо воли тоже пришла в некоторое волнение. Она уже вознамерилась решительно расспросить Питера о причинах его состояния, как он, взглянув на нее исподлобья, произнес:

— Почему ты мне не сказала, что общаешься с ними?

Гермиона глядела непонимающе.

— С кем «с ними»?

— С Джеймсом и Сириусом.

— Но я с ними не общаюсь, Питер.

— Да? А почему же Сириус Блэк расспрашивал меня о тебе?

— Понятия не имею, — Гермиона начала сердиться. — Это ведь твои приятели. Почему бы тебе не поинтересоваться у них?

От резких интонаций в ее голосе Петтигрю немного стушевался, но все же спросил немного укоризненно:

— Ты ведь ничего от меня не скрываешь, Джейн?

Гермиона закатила глаза, как бывало когда-то в школьные годы, когда Гарри и Рон особенно досаждали ей своей бестолковостью.

— Если бы я знала о чем речь, то могла бы ответить, — потом она немного смягчилась. — Ну, как я могу что-то скрывать: живу между домом и работой. Разговариваю вообще только с тобой… ну, может еще с Розмертой иногда. А почему твоих приятелей вдруг заинтересовала моя персона, у меня даже предположений не возникает. Я их видела последний раз прошлой осенью и то минут десять-пятнадцать.

— Ты не говорила…

— Ну, извини, запамятовала, — с некоторым раздражением произнесла Гермиона, — это было в тот день, когда ты явился ко мне весь в крови. Не до твоих Поттера с Блэком, знаешь ли.

Питер виновато потупился. Помолчал.

— Извини, — он подошел к Гермионе сзади и, обняв за плечи, положил подбородок ей на плечо. — Не сердись на меня, Джейн. Просто… сейчас такое время… все мы в большой опасности. А они, ну, Джеймс и Сириус, в особенности. Вот и срываются на каждом.

— Чего же они от меня хотели?

— Не знаю, — Питер говорил тихо, щекоча ей ухо дыханием. — Сириус спрашивал… ну, есть ли что-то у нас…

— И ты не сказал?

— Нет. Знаешь, Джейн, мне кажется, он в чем-то тебя подозревает. Глупость, конечно. Сириус стал настоящим параноиком, с тех пор как… — тут он словно прикусил себе язык.

— С тех пор как за ним начали охотиться? — спокойно продолжила Гермиона.

Она знала, о каком секрете только что чуть не проболтался Питер. Лорд заинтересовался Поттерами, и охота на них поставила под удар всех бывших мародеров. Гарри когда-то рассказывал ей, что, по словам Блэка, в Ордене подозревали: кто-то передает информацию об очередном убежище семейной пары. Но Гермионе сейчас было важнее выяснить, изменилось ли что-то с ее вмешательством. Может, какие-то события заставили Блэка не доверять Питеру?

«А ведь такой вариант возможен», — вдруг осенило Гермиону.

У Блэка зуб на нее, это ясно. Почему — другой вопрос.

«Блэк, кажется, считает, что я на Питера дурно влияю».

Это хоть и звучало глупо, но вселяло некоторую надежду. Действительно, рассуждала Гермиона, если Блэк сомневается, то доверять Петтигрю важную тайну не решится. Это ведь верх легкомыслия.

«Вот только бы выяснить, насколько верны мои догадки».

Гермиона из-под ресниц изучала лицо Питера. Тот с некоторым изумлением кивнул в ответ на ее реплику, а потом добавил:

— А ты откуда знаешь?

— Я не знаю, я спрашиваю. Но ведь я права, вы что-то… — Гермиона чуть замялась, подбирая формулировку, — задумали. Или уже натворили. Все четверо, так?

Питер поджал губы и уставился в пол.

— Прости, Джейн, я не могу сказать. Не моя тайна… — он заискивающе посмотрел ей в лицо. — Я доверяю тебе, но… так будет лучше, безопаснее. И для тебя в том числе.

Гермиона от досады поджала губы, но давить на Петтигрю не стала.

«Потом разузнаю», — решила она, перевела разговор со щекотливой темы на другую, и сразу же увидела, как расслабился и оживился Питер.

Они перекинулись еще парой отвлеченных фраз, пока Гермиона не обмолвилась о Кики.

Рассказала о вызове в Министерство и допросе…

— Но ведь она же тебя выгнала, — странным голосом прокомментировал Питер. — Зачем же ты заступалась?

— А ты считаешь, нужно было своей «правдой» потопить испуганную женщину, мать двоих детей?

— У нее муж и брат — Пожиратели смерти. Ты знала об этом?

— Не знала, но догадалась, когда меня допрашивали. Следователь намекал на это очень прозрачно.

— И тебе ее по-прежнему жаль? — лицо Питера приобрело какое-то необычно злое выражение. По крайней мере, Гермиона ничего подобного до сей поры за ним не замечала.

Посмотрела на друга долгим взглядом, пока Питер опять не стушевался и не опустил глаза.

— Ты слишком добрая, Джейн, — пробормотал он чуть сердито. — Сейчас не всем это по душе…

— А-а-а, так вот в чем дело! — со смешком произнесла Гермиона, озвучивая только что пришедшую ей в голову догадку. — Я поняла. Это свидетельство в пользу миссис Берроуз вызвало такие… кхм… подозрения касательно моей персоны?

— Подозрения? — Питер так неумело изображал неосведомленность, что Гермиона поняла: ее версия абсолютно верна. Должно быть, Орден в курсе подобных инцидентов. Миссис Берроуз как-никак личность приметная, хотя бы по тому, что едва ли не все бывшие студенты Хогвартса знали ее в лицо. Стало быть, участие в вызволении «жены преступника» из застенков без внимания не осталось.

«Интересно, Розмерту теперь тоже за сочувствующую держат?» — вслух она, конечно, этого произносить не стала.

— Я уже говорила твоим друзьям… тогда осенью, что их домыслы абсурдны. И сейчас повторюсь: сущая глупость подозревать грязнокровку, — она зло усмехнулась, видя, как Петтиргю поморщился от интонации, которую Гермиона вложила в последнее слово, — да-да, Питер… грязнокровку в связи с Пожирателями смерти. Можешь передать это тем, кто настраивает тебя против меня.

— Да не настраивает меня никто, — пробубнил он, но виноватые нотки в голосе свидетельствовали скорее об обратном.

— Ладно, оставим этот разговор, — она слезла с подоконника, на котором сидела, и, подойдя к Питеру, коснулась плеча примирительным жестом. — Ты мне веришь и этого достаточно.

Питер выдохнул, будто только что избежал выволочки. Заулыбался, как он всегда это делал, «по-лягушачьи».

— Конечно, верю, Джейн.

~

В конце зимы наступило странное затишье. Нападения на волшебников не то чтобы прекратились совсем, но сообщения о них теперь не появлялись в каждом новом газетном выпуске. На маггловской стороне тоже было спокойно. Подобный неожиданный поворот в ходе уже практически открытой войны не возымел успокоительного эффекта, а скорее настораживал. Начали расползаться слухи, один абсурднее другого. О переговорах, которые якобы затеяла «вооруженная оппозиция» с властями, о готовящемся новом, беспрецедентном акте террора, о заговоре в Министерстве… Гермиона лично слышала, как кто-то из клиентов лавки, где она служила, предположил в разговоре со своим спутником, что Тот-Кого-Нельзя-Называть якобы метит в министерское кресло. «У него уже полштата перекуплено или под Империусом», — заявление, разумеется, было скорее домыслом. Но вот насколько домыслом?

Парадокс, но Правительство сочло спад террора своей заслугой и теперь трубило об эффективности всех предшествующих «актов усмирения агрессии». На страницах газет то и дело появлялись красноречивые заголовки, в которых все чаще фигурировала печально известная Гермионе фамилии Крауч. Глава Отдела Правопорядка очень убедительно призывал не терять бдительности, говорил о «безжалостном искоренении скверны», поиске преступников, справедливом суде…

Молодая женщина с отчаянием обреченной наблюдала, как правительство само копает себе яму, провоцируя раздор в обществе даже в период затишья. Так прошла весна.

В конце мая неожиданно куда-то пропал Питер. Прежде он не то, чтобы дневал и ночевал у Гермионы, но приходил регулярно, иногда даже оставался на несколько дней. Разумеется, она не могла не забеспокоиться. Что с ним? Где он?

Узнать что-то определенное самой мисс Грэйнджер не представлялось возможным и несколько дней она не находила себе места. И, конечно же, в голову тут же полезли самые черные подозрения. Гермиона гнала их всеми силами — она же видела, что у «её» Питера вроде бы нет никаких причин переметнуться к противнику. Но воспоминания, извлеченные из небытия, снова заставили зашептать мнительный внутренний голос:

«А что если его выследили? Пригрозили? Питер ведь по-прежнему не храбрец из храбрецов».

Дней через пять беспокойство достигло предела, и Гермиона решилась написать. Своим адресатом она выбрала наиболее, как ей казалось, нейтрального человека. К тому же самого порядочного и терпеливого — Ремуса. Памятуя о том, что Питер желал хранить их связь в секрете, она постаралась придать своему посланию исключительно деловой тон, сочинила более-менее правдоподобную историю, чтобы объяснить свой «внезапный» интерес и стала ждать ответа.

Люпин, как и ожидалось, проявил себя вполне вежливым и деликатным человеком. Он не стал интересоваться, почему вдруг «конопушка Джейн» заволновалась по поводу его друга, но — увы — ничего сказать о местонахождении Питера не смог, ибо…

«… видел его лишь мельком. Вероятно, он скрывается, сейчас мы все под угрозой».

Далее Ремус призывал ее не беспокоиться и уверял, что…

«…Питер может за себя постоять».

Буквально на следующий же день, когда Гермиона сидела у себя в гостиной, пытаясь читать, но от нараставшего беспокойства никак не могла сосредоточиться на этом занятии, в дверь постучали.

Она так обрадовалась, полагая, что явился Питер, и даже не спросила, кто. Опрометчиво, учитывая тяжелые времена. Впрочем, палочка у Гермионы всегда была в рукаве.

Когда дверь открылась, она увидела на пороге Сириуса Блэка.

— Почему не спрашиваешь, кто? — резко бросил он.

Гермиона насторожилась. Блэк выглядел необычно, куда-то делась его всегдашняя насмешливая наглость и вальяжные манеры. Он захлопнул за собой дверь и прислонился к ней, скрестив руки на груди.

— Ну?

— Что «ну»? — Гермиона сердито взглянула на Блэка, а тот, наконец-то, ухмыльнулся.

— Где он?

— Вы про Питера?

— А ты завела себе еще кого-то, малышка Джейн?

В подобном тоне Гермиона беседовать не собиралась, впрочем, она обещала Питеру не ссориться с его друзьями, поэтому несколько раз вздохнула, сосчитала до десяти и ответила, сделав вид, что сочла последнюю реплику Блэка просто неудачной шуткой.

— Я не видела Питера уже больше недели. Искала его.

— Искала? Вот как? Значит, дружище Петтигрю все-таки освободился от своей навязчивой идеи. Похвально.

— О чем вы говорите, Сириус? Простите, но я не понимаю, — голос звучал ровно, но внутри начал непроизвольно нарастать гнев.

— Рем был прав, — Блэк сделал шаг в сторону Гермионы и пристально глядел ей в глаза, — ты не так проста, как хочешь казаться, конопушка. В какую игру ты играешь?

— Убирайтесь, — гнев вырвался внезапно, видно, неделя тревожного ожидания окончательно подточила выдержку Гермионы.

— Ладно, Дженни. Я уберусь. Только прежде ты ответишь мне на вопрос, — Сириус Блэк покопался у себя в кармане, вытащил листок и протянул его Гермионе. — Что это?

Свой собственный почерк она узнала с полувзгляда. Лист, расчерченный пополам, короткие заметки с кучей вопросительных знаков. Гермиона уже и забыла о них — своих первых попытках разобраться в происходящем. Листок пергамента лишь случайно сохранился в кипе бумаг…

Видя, что она не торопится отвечать, Сириус Блэк повысил голос:

— Что тебе нужно от Поттера? Ты ведь к нему подбираешься, так?

Гермиона напряженно думала над ответом. Можно было бы соврать, но она отлично сознавала, что в условиях, когда речь идет об угрозе жизни — не ее, конечно, а Лили и Джеймса — ее ложь Блэку должна быть очень убедительной.

«Так, может, лучше и не лгать?» — вдруг посетила Гермиону крамольная мысль. Сказать всю правду, разделить с кем-то ответственность за принятое решение… Это было так заманчиво и так… опасно. Кто знает, что взбредет в голову этому чертову авантюристу?

Блэк же тем временем уже был разозлен ее молчанием настолько, что вполне мог решиться на рукоприкладство.

— Кто подослал тебя, ну? Отвечай, — кажется, он потянулся за палочкой.

— Я не знаю этого человека, — Гермиона старалась говорить спокойно. С чего вдруг ей чувствовать себя преступницей или заговорщицей?

— Вот как? — руки Сириуса снова сложились на груди. — А он именует себя твоим другом. Не находишь это странным, Джейн?

Гермиона не стала удивляться. Раз Блэк рылся в ее бумагах, то наверняка видел письмо.

«Долго же ты соображал, Сириус. Посчитай, год прошел, если не больше».

И тут же ей пришло в голову, что со стороны Блэка ее интерес к Поттерам хоть и был странен, но до поры до времени выглядел вполне невинным. Разумеется, пока не возникла на горизонте настоящая угроза. А она возникла, судя по всему, не так давно.

«Он уверен, что я как-то участвую в травле Поттеров?» — и хотя со своей стороны Гермиона понимала, что подобное предположение — глупо, была вынуждена признать, что Сириусу, вооруженному лишь слухами, эта версия кажется более, чем вероятной.

Блэк, сочтя ее молчание признанием вины, снова принял угрожающую позу.

— Прекрати корчить из себя дуру деревенскую, — прошипел он сквозь зубы, — или я за себя не ручаюсь.

— Убьешь?

— Понадобится — убью!

Гермиона тяжело вздохнула.

— Ты ведь не поверишь, если я просто скажу, что не желаю зла никому из вас? И уж тем более не собираюсь, как ты говоришь, «подбираться» к Джеймсу и Лили.

Судя по злой усмешке, ответ был отрицательный.

— Ну, хорошо, — продолжила Гермиона, — а если скажу, что знаю: им грозит опасность, причем гораздо более серьезная, чем ты думаешь?

— Чем преследование Волдеморта?

— Да. Потому что она ближе, чем Волдеморт.

Гермиона чувствовала, что уже почти проговорилась, но почему-то именно сейчас никакой убедительной лжи на ум не шло, а молчать ей не давал жесткий взгляд Блэка. Она даже не подозревала, что, зная о нем столько всего, уже раз пожалев несчастного, убитого своей роковой ошибкой человека, может снова начать бояться его более молодого двойника.

«Понятно, почему все поверили, что Блэк способен на убийство. Достаточно в глаза посмотреть».

— Хватит юлить, Джейн, — Сириус с силой взял ее за плечи и встряхнул. — Ты специально втираешься в доверие к этому придурку Питеру, чтобы он тебе все растрепал. А сама кому-то сведения сливаешь, так?

— Отпусти меня, — медленно и ровно проговорила Гермиона.

— Да? И что ты сделаешь? Закричишь? — это было уже слишком.

Молниеносное движение и не ожидавший выпада Блэк ударился спиной о дверь. Еще взмах и его палочка была у Гермионы в руках.

— Выходит, ты не такая уж беззащитная, конопушка, — похоже ее отпор только позабавил Сириуса. — А так убедительно играла!

— Ты тоже.

Гермиона внимательно следила за его движениями. Блэк же, по-прежнему не воспринимавший всерьез угрожающую настороженность противницы, легко поднялся и шагнул к ней.

— Мой вопрос все еще без ответа, Джейн.

Гермиона почувствовала полное бессилие. Опустила руку с обеими палочками и коснулась ладонью лба.

— Хорошо, Блэк. Я расскажу. Вот только поверишь ли ты в правду?

— Зависит от рассказчика.

Она мотнула головой в сторону гостиной, потом отвернулась и быстро прошла вперед. Слышала короткий, похожий на лай смешок, быстрые шаги. В комнате Сириус ногой выдвинул стул, уселся с барским видом и сложил на груди руки.

«Давай, король, послушай, что тебя ждет. Может, тогда спеси поумерится», — эта невольная злая мысль уже почти не вызывала у Гермионы угрызений совести. Она шла на такое преступление, что всё прочее казалось сейчас неважным.

Гермиона не очень-то надеялась, что Сириус Блэк ей поверит, но на то, что выслушает, все же рассчитывала. Он, однако, перебил ее после первых двух-трех фраз.

— Если ты намерена шутить, Джейн, то ты выбрала неподходящее время и… — он холодно усмехнулся, — неподходящего человека. Это ты Хвосту можешь лапшу вешать на уши — но не мне.

Гермиона молча отвернулась, порылась в ящике…

— Ты шарил по моему дому, Бродяга, — выделила она последнее слово, бросая на стол лист пергамента и указывая на него пальцем, — но, видно, невнимательно читал. Взгляни.

Сириус демонстративно медленно развернул лист, лениво пробежал глазами.

— Ну, и?

— На дату, Блэк.

Щека у Сириуса чуть дрогнула, но потом он пожал плечами.

— Это всего лишь бумажка. Ну, ошиблись, бывает.

— Такие ошибки исключены, поверь! Это имущественный документ, а к вопросам наследования в Министерстве относятся серьезно. Я работала там три года… — глядя на состроенную Блэком гримасу, Гермиона печально усмехнулась. — Если ты еще не понял, Сириус, я вовсе не Джейн. Меня зовут Гермиона Грэйнджер. И родилась я в семьдесят девятом году…

Дальше она говорила, почти не останавливаясь. Неизвестно, верил ли ей Блэк, но больше перебивать и обвинять ее в шутовстве не пытался. Через несколько минут непрерывного монолога у Гермионы будто закончился воздух в легких. Она закашлялась и замолчала.

Сириус сидел на стуле, но уже совсем не в расслабленной, королевской позе, а опершись локтем о ладонь другой руки и задумчиво глядя в пол.

— Послушай, как тебя там… Гермиона, — он сказал это с напускной беспечностью, — а ты, часом, не того?

Она только рукой махнула, отошла к окну и стала глядеть в темноту. Почему-то хотелось плакать. Сзади послышались шаги, потом сильная рука развернула ее, в лицо уставились два бешеных серых глаза.

— Но если ты не врешь…

— Я не вру, — Гермиона не отводила глаз, стараясь выдержать пристальный испытывающий взгляд.

— … тогда скажи, зачем тебе это нужно?

— А зачем ты пришел сюда? Зачем готов был убить, но дознаться правды?

Она видела, как губа Блэка по-звериному дернулась, но взгляд стал совсем другой. Гермионе показалось, что в нем мелькнули отголоски той затравленности и растерянности, появившейся после Азкабана. Она уставилась в стекло невидящим взглядом и заговорила ровно, словно заученно:

— Мой друг Гарри Поттер вырос без родителей в чулане под лестницей. Да и потом столько всего вынес — на нескольких взрослых хватит. Невилл Лонгботтом — еще один мой друг — видел своих родителей только в клинике для душевнобольных. Они сошли с ума от пыток, оба. У моего третьего друга, Рона, на глазах погиб девятнадцатилетний брат, когда Пожиратели смерти напали на Хогвартс… Нужно продолжать, Сириус?

— И ты решила, что можешь все исправить? Одна?

— Я не решала, ты не слушал меня, наверно… За меня решил кто-то другой.

— И ты даже не поинтересовалась, кто?

Гермиона нетерпеливо махнула рукой.

— Это уже неважно, потому что я точно нарушила его планы. То, что я сейчас делаю — в смысле, рассказываю тебе, Блэк — это недопустимое вмешательство, почти преступление.

— Хочешь сказать, что твой доброжелатель не предугадал такой возможности? — у него было такое явное сомнение в голосе, что Гермиона даже позволила себе усмехнуться.

— В своей обычной жизни я не привыкла нарушать законы.

Блэк бесцеремонно уселся на стол и потер затылок. Сейчас он, как никогда, напоминал того Сириуса, которого Гермиона знала, и который ей определенно импонировал больше, чем здешний.

— Сказать по правде, Джейн… то есть, Гермиона… у меня голова кругом. Черт! Как-то раньше не задумывался об этом, но ведь прошлое неизменно, нет?

Гермиона слегка удивилась такому повороту в разговоре. Ей казалось, что импульсивный Блэк должен, не рассуждая, тут же начать строить планы. Она уже готовилась вносить в них коррективы, возражать… Молодая женщина опустилась на стул, скрестила ноги и обхватила себя руками. Защитная поза. Почему-то с Блэком так разговаривать было легче.

— Не знаю, Сириус. Честно. Раньше я была в этом уверена, но теперь… Видишь ли, я уже тут довольно давно и ведь не отшельницей живу. Получается, прошлое есть возможность изменить, просто мы не знаем. Эта сфера так засекречена. Отдел Тайн, сам понимаешь. И кроме того, нынешние события — «прошлое» только для меня, а для всех вас — нет.

— Ну, хорошо. Допустим, я тебе верю, — после минутной паузы изрек Блэк. — И что ты предполагала делать? Пока я вижу только, что ты спишь с Хвостом… Не отпирайся! Я по его морде все вижу, стоит только присмотреться. И еще вижу, что ты пудришь ему мозги, а простачок и рад стараться.

Гермиона высокомерно посмотрела на Блэка и скривила губы. Эта «демонстрация силы» давалась ей с большим трудом.

— Ты только послушай себя, Блэк: «придурок», «простачок». А ведь это твой друг… Вы с Джеймсом Поттером сами вырастили под боком предателя и даже не заметили этого. Если все время говорить человеку, что он ничтожество, поверь, он им станет.

— И ты решила его обласкать и пожалеть? Даже до тела допустила.

Гермиона зло усмехнулась: ну, как она могла рассчитывать, что Сириус Блэк безропотно снесет столь явный упрек. Одни его препирательства со Снейпом вспомнить стоило!

— Думай, как хочешь, Сириус, — ровным, даже каким-то «родительским» тоном произнесла она. — Прошу об одном, не предпринимай каких-то решительных действий против Питера. Это его раздавит. Он дорожит вами всеми…

— Сейчас я уже в этом сомневаюсь. С некоторых пор у Хвоста на первом месте «прелестная конопатая подружка».

Гермиона чуть не плюнула от досады.

— На кой черт я тут перед тобой распинаюсь, Блэк! — повысила она голос. — Ты совсем собой залюбовался и не понимаешь, что тебя ждет? Да, дурень, тебя самого, кого ты считаешь самым умным! Двенадцать лет Азкабана, побег, год взаперти в твоем склепе на Гриммо, а потом пустая, нелепая смерть… И знаешь, что? Мне было бы плевать на тебя, если бы не Гарри. Он чуть душу не вывернул, когда тебя прибила твоя чокнутая кузина.

Сириус выглядел потрясенным, но очень старался этого не показать.

— Я сбежал из Азкабана? Это стоит записать, вдруг забуду.

Гермиона сама не знала, как это вышло, но она вдруг вскочила и залепила Блэку такую оплеуху, что тот от неожиданности едва не свалился со стола. И тут же испугалась. Взгляд Блэка, его ленивый жест — рука, демонстративно потирающая скулу — несли в себе такую угрозу, что Гермиона даже сжалась, словно предчувствую расправу.

— Неожиданно, — слово звучало, как плевок.

Потом повисло тягостное молчание. Они наверно с минуту сверлили друг друга взглядами, Гермиона опустила глаза первой. Отвернулась.

— Вероятно, я должна извиниться. Хотя не знаю, как иначе можно было донести до тебя мою мысль, Блэк, — потом, помолчав еще несколько секунд и поняв, что Блэк не собирается ей возражать, продолжила: — Питер хороший парень, но он боится одиночества. Боится, что его бросят.

— Мы не собираемся его бросать, — резко сказал Сириус ей в спину, — а вот ты… Я же вижу, он тебе не нужен. Тебе самой-то не противно кормить кого-то подачками.

Возразить было нечего. Блэк ударил в самое больное место. Гермиону захлестнул гнев и в то же время голос… все тот же злой внутренний голос твердил: «Он прав».

— Ему это нужно. По крайней мере, сейчас.

— Какая удивительная расчетливость и при этом такая жертва! Я тебя не понимаю, Гермиона Грэйнджер. Ну, да ладно… В конце концов, нам вместе детей не крестить.

Он легко спрыгнул со стола, прошел к выходу.

— Стой, Сириус.

— Ммм?

— Что ты намереваешься делать? — Гермиона вдруг запаниковала.

Не этого ли она боялась более всего? Блэк непредсказуемый человек, а с новым знанием способен натворить таких дел, что последствия могут быть во истину ужасны.

— Я еще не решил, — обронил он, будто сделал милость.

— Послушай, — Гермиона в два шага преодолела разделяющее их пространство. — Позволь дать совет.

Ответом была усмешка и поднятая бровь.

— Это очень важно, Сириус, прошу. Иначе все может быть еще более плачевно. Я ведь тоже не знаю всех подробностей. Пойми…

— Ну, так что ж ты тут заливала…

Но Гермиона не слушала.

— Нужно дождаться… убедиться, что ход событий действительно изменился. Сириус, прошу… От того, как вы поступите, ты и Джеймс, может зависеть не только ваше будущее.

Блэк демонстративно вздохнул, мол, что делать со вздорной и недалекой девицей.

— Хорошо, что ты предлагаешь? Не вмешиваться? Смотреть, как ты будешь корчить из себя святую мученицу?

— Нет, — она игнорировала оскорбление и продолжала с жаром: — Через некоторое время, думаю, примерно в октябре, Дамблдор предложит Поттерам поселиться в Годриковой лощине. Дом под чарами Доверия.

— Фиделиус? Хм. Интересно, почему ему раньше не приходила в голову эта идея?

— Не знаю. Но здесь главное — кто станет Хранителем тайны. Насколько мне известно, Дамблдор предлагал себя, но Джеймс и Лили…

-… выбрали меня, так? Это логично. Иначе только Дамблдор смог бы контролировать их контакты. Это почти тюремное заключение. Джеймс бы подобного не допустил.

— Попробуй его переубедить, Сириус.

— Кого? Джеймса? — Блэк сказал это так, словно Гермиона просила его вломиться в Гринготтс.

— Да, потому что тебе в голову в последний момент может прийти какая-нибудь «гениальная» идея. Например, сделать Хранителем Питера. «Потому что никто не станет подозревать такое ничтожество», — последнюю фразу она сказала злым голосом и выразительно посмотрела на Блэка. Тот нервно моргнул. — Для него это непосильная ноша, Сириус.

— А мне казалось, ты убеждаешь меня доверять и ценить Хвоста. Где логика?

Гермиона сжала кулаки, чтобы снова не сорваться на крик.

— Ты не понимаешь… Волдеморт — могущественный легилимент, он враз разгадает любую вашу хитроумную комбинацию. Да! Он не сможет без открытого признания проникнуть в дом Поттеров, но вычислить, кто Хранитель ему не составит никакого труда. Достаточно попасться хоть одному из вас. И, прости, но ни ты, ни кто другой из вашей компании — не противники Лорду. Вот и получается: тот, на кого будут замкнуты чары Доверия, однозначно или предатель, или смертник. Ты хочешь такой судьбы для своих друзей? Или для себя? Я — нет.

Блэк молчал. И впервые за весь их непростой диалог, Гермиона поняла, что он готов согласиться с ней. Она осторожно тронула его за плечо.

— Ты все еще не веришь, что это правда?

— Верю.

— Так что ж тогда…

— Это непросто, Гермиона, — Блэк мрачно усмехнулся, — сознавать, что ты бессилен и слаб.

— Это не слабость. Расчет, разумная необходимость…

— Для нас с Джеймсом это лишь эвфемизмы слабости и трусости. По крайней мере, были.

От злости и досады Гермионе хотелось кричать или залепить этому упрямому ослу еще одну стоящую оплевуху, но она продолжала просить.

— Пожалуйста, Сириус. Ради Гарри, ради меня… мы ведь по сути дела ваши дети. От того, как вы ведете себя сейчас, и наше будущее зависит.

Блэк вдруг рассмеялся и совершенно неожиданно потрепал Гермиону по голове.

— Не очень-то ты похожа на ребенка, конопушка Джейн. Только, пожалуй, твои веснушки дурацкие... Ладно. Я постараюсь убедить Джеймса. Дамблдор так Дамблдор.

Он распахнул дверь и уже стоял на пороге. Гермиона в порыве волнения схватила Блэка за запястье.

— Обещай не геройствовать!

Тот высвободил руку.

— Постараюсь.

Сириус Блэк легко сбежал по ступеням, силуэт его канул в темноту. Еще несколько секунд Гермиона стояла в дверном проеме, обхватив себя руками. Потом тряхнула головой, словно приходила в себя, и отступила назад.

Дверь закрылась. Приглушая все звуки, вход в дом заволокли защитные чары. Высокий молодой мужчина, только что быстро шагавший прочь, остановился и обернулся назад. Странно было видеть его, почти всегда самоуверенного и решительного, в таком смятении и растерянности. Мужчина потер лоб.

— А девчонка, пожалуй, не соврала, — пробормотал себе под нос.

Вскрикнула птица, брякнул неосторожно задетый камень. Мужчина резко обернулся на звук, принимая оборонительную стойку. Но заклятие произнесено не было.

Взгляд его вдруг стал рассеянным, чуть мутным, как бывает с человеком после долгого сна. Напрягшиеся мышцы расслабились, лицо стало спокойным и чуть надменным. Как всегда. Мужчина потер глаза, по-собачьи встряхнулся, а через секунду, обратившись в пса, неторопливо побрел прочь.

Разумеется, волшебник-анимаг не заметил стоявшего за ближайшим деревом человека в темном одеянии. Не мог он видеть, как человек этот опустил палочку, а вслед за тем до боли закусил губу, словно боялся застонать.

1981 г.

«Я совершила преступление», — мысль эта не покидала Гермиону весь следующий день. В приступе самобичевания она даже на время позабыла о поисках Питера. Она ведь так и не поинтересовалась у Сириуса, видел ли он Петтигрю в последнее время. Потом, однако, вспомнила, Блэк и сам был не в курсе дела, иначе бы не искал приятеля у нее.

Беспокойство нарастало с каждым днем, и ближе к концу июня Гермиона снова решилась написать. Теперь уже Лили Поттер.

Сочиняя текст, она испытывала странное чувство, что пишет письмо на другую планету.

«Лили! Пожалуйста, не удивляйтесь, что я обратилась к вам. Вы, возможно, помните меня, я — Джейн, которая когда-то работала в «Сладком королевстве». Я очень беспокоюсь из-за одного из ваших друзей, думаю, вы догадываетесь, о ком я. Он по непонятным причинам скрывает от друзей нашу связь. Поэтому прошу вас не говорить о моем письме вашему мужу и его приятелям. Человек, о котором идет речь, бывал у меня прежде довольно часто, но вот уже почти месяц о нем нет никаких известий. Я очень беспокоюсь и прошу вас: если знаете хоть что-то — сообщите. Мне достаточно лишь знать, что с ним все хорошо. Джейн».

Перечитав свое сумбурное послание, Гермиона вздохнула. Она очень надеялась, что добросердечие Лили Поттер и женская солидарность сыграют в ее пользу. Хотя, конечно, с точки зрения информированности скрывающаяся от преследователей Лили была далеко не лучшим вариантом.

Письмо она отослала в тот же день, а примерно через сутки пришел ответ.

«Дорогая Джейн! Мы уже давно обо всем догадались. Но вы правы, пусть Питер думает, что вы — его тайна. Я не ошибусь, если скажу, что любой, кто поддерживает с нами связь, рискует. Вероятно, Питеру приятно думать, что так он защищает вас. Теперь о главном: с ним все хорошо, около трех дней назад он заходил, хоть и был очень подавлен и расстроен. Но сейчас это немудрено, да вы ведь и сами все понимаете. Не знаю, успокоила ли я вас, но думаю, Питер скоро у вас появится и сам все расскажет. Хотя, как вы и просили, не сказала о вашем письме ни ему, ни ребятам.

P.S. Когда весь этот кошмар закончится — а он закончится, я верю — у нас с вами будет возможность познакомиться по-настоящему. Питер хороший парень и я рада, что нашлась девушка, которая его оценила. С наилучшими пожеланиями, Лили П.»

Ответ Лили не только не успокоил, но еще более встревожил Гермиону. Едкий внутренний голос тут же запел: мол, контроль теряешь над уже «прирученным» мальчишкой. И она была вынуждена признать, насчет основной причины ее волнения гадкое «alter-ego» не ошиблось. Черные подозрения, о да!

«Что же произошло?» — Гермиона пыталась припомнить, было ли в ее поступках или поведении нечто, оттолкнувшее Питера. Но придумать каких бы то ни было разумных объяснений не могла. Ведь она была так терпелива, так ласкова… И, кажется, почти не фальшивила. Нет! Не «почти». Она совсем не фальшивила. Да, что там! Она действительно испытывала симпатию.

В конец измаявшись от споров с самой собой, Гермиона решила было последовать совету Лили Поттер и попросту ждать. Но, увы, даты… безжалостные даты, отсчитывавшие дни до рокового срока не давали окончательно успокоиться.

С некоторых пор у Гермионы даже появилась привычка сидеть вечерами в спальне на подоконнике и глядеть на улицу, будто в надежде заметить через стекло знакомый силуэт. Так прошел еще месяц.

Конец июля выдался особенно тягостным. В первую очередь из-за работы. Вот уже несколько дней к ряду Оглви самым нещадным образом эксплуатировал ее, требуя не только готовить заказанные зелья, но и сортировать и пересчитывать складские запасы. Гермиона повиновалась, хоть и ворчала про себя, мол, что за блажь пришла хозяину в голову заняться подобной инвентаризацией именно сейчас. То ли у аптекаря и вправду было полно дел и самому заняться складом было недосуг, то ли он считал, что таким образом он занимает свою магглорожденную работницу, не оставляя ей шансов нарваться на неприятности, но так или иначе — домой Гермиона последнюю неделю возвращалась почти без сил.

А в последний день июля утомление дополнилось чувством подавленности. Еще в лавке, надписывая даты на этикетках с зельями, Гермиона вдруг вспомнила — сегодня же день рождения Гарри. Первый и последний, который тот встречает с родителями. Это воспоминание словно жгло ее изнутри, напоминая, что она практически выпустила ситуацию из-под контроля. Она ведь не знала, чем занимается Питер, извелась подозрениями, и теперь единственная ее надежда была на Сириуса Блэка. Оно бы и хорошо, да вот только человек этот никогда стопроцентной уверенности у Гермионы не вызывал. Слишком уж непредсказуем.

«Хоть бы Блэку хватило ума прислушаться к советам», — эта мысль то и дело возвращалась к мисс Грэйнджер на протяжении казавшегося бесконечным рабочего дня, заставляя то успокаиваться, то терзаться сомнениями вновь. В подобных обстоятельствах не мудрено, что к дверям дома Гермиона подходила в самом изможденном состоянии, как физическом, так и душевном.

Уже в нескольких шагах от двери Гермиону вырвал из тяжелых раздумий внезапный шум, Она огляделась. Источником насторожившего ее звука были близлежащие кусты, которые ходили ходуном и тряслись так, словно были родственниками Дракучей ивы. Палочка сама собой скользнула в руку Гермионы — движение это было почти бессознательно.

Ворчание и возня усиливались, вслед за тем вечерний воздух прорезал громкий вой, прервавшийся шумом отчаянной схватки. Гермиона вздрогнула и… рассмеялась.

«Вот до чего дошла — кошачьей драки испугалась!»

И в подтверждение ее догадки из кустов на всех парах вылетел ошалевший кот с ощетинившейся холкой, следом еще один… Они неслись прямо на Гермиону, а перед ними большими скачками двигалось нечто небольшое, серое… Крыса!

Мозг, хоть и утомленный тягостным размышлениями, сработал мгновенно. Быстрый взмах и оба одичавших бездомных кота с шипением бросились в разные стороны, обожженные заклятьем. Крыса удирала со всех ног.

«Ну, уж нет, голубчик!» — чуть не выпалила Гермиона вслух.

На этот раз, в отличие от той памятной встречи в недрах склада «Сладкого королевства» на заре ее карьеры торговки, у мисс Грэйджер не было никаких сомнений — перед ней ее воздыхатель, который за каким то чертом решил пошпионить за ней в образе зверя.

«Сейчас мы, друг мой, поговорим по душам», — Гермиона не могла сдержать хищную усмешку.

— Акцио, крыса!

Она даже не стала тратить время на изготовление какой бы то ни было ловушки. Попросту поймала летящее по воздуху животное и сжала в руке.

— Только попробуй меня укусить, дружок! — грозно сказала она, глядя в глазки-бусинки. — Или ты превратишься в человека сию же секунду, или тебя превращу я. Выбирай!

В подтверждение своих слов Гермиона нацелила на крысу острие палочки. Зверь замер, а молодая женщина, чуть ослабляя хватку, добавила шепотом:

— Отпираться бесполезно, Питер. Я знаю, что это ты.

После превращения Петтигрю так и остался сидеть на земле — благо она была сухой, дождей не было почти три недели — и исподлобья снизу вверх глядел на Гермиону.

— Зачем этот маскарад, Питер?

От непривычно злого и резкого голоса парень вздрогнул, но опускать глаза и смущаться не стал. Что-то давало ему сил смотреть на Гермиону с негодованием и обвинением. Да! Она явственно читала это обвинение у него не лице, всегда таком простодушном и обожающем.

— Откуда ты узнала?

— Догадалась.

— Ты врешь, Джейн. Зачем? Это он тебе сказал?

Гермиона вздохнула. Надо было объяснить свою «догадливость», но она еще не придумала, как. Поэтому сочла за лучшее тянуть время.

— Пойдем в дом, Питер. Улица не самое лучшее место для беседы.

— Нет, — неприятно визгливым голосом выкрикнул он, но потом замялся и добавил уже тише: — Пока ты не скажешь мне правду.

— О чем?

— Я тебя спросил, Джейн. Откуда ты знаешь, что я анимаг? Тебе сказал… Блэк?

Глаза Питера воспаленно блестели, а лицо некрасиво сморщилось. Выглядеть сердитым ему определенно не шло.

Гермиона, видя, что Петтигрю по непонятным причинам обозлен не нее, решила пойти на крайнее средство. Запрещенный прием, так сказать.

— Питер, — она присела перед ним на корточки и умоляюще сложила руки, — прошу, пойдем в дом, мне страшно. Я стараюсь лишний раз не бывать на улице. Особенно вечером. Сейчас так опасно…

— Ты неплохо справляешься, — упрямо начал он, но Гермиона уже видела, что «запрещенный прием» подействовал. Питер тревожно огляделся, коротко зыркнул не нее и нехотя поднялся на ноги.

— Ладно, идем, раз боишься…

Он сунул руки в карманы и решительно зашагал к дому. Гермиона, усмехнувшись в кулак, последовала за ним. В прихожей Питер остановился и, прислонившись спиной к двери, застыл с видом упрямого вьючного животного.

— Ну, так откуда…

— …узнала? — Гермиона быстро перехватила инициативу. Благо с Питером это удавалось без труда.

Понимая, что ей предстоит выкручиваться, Гермиона женским чутьем избрала единственно верную в таком случае тактику — нападать. Она уперла руки в бока и нахмурила брови.

— Мне всегда было интересно, как долго ты будешь водить меня за нос, Питер. Неужели я заслужила, чтобы ты шпионил за мной вот так? — для пущей убедительности она сердито притопнула ногой. — Превращаться он умеет. Ха! Тоже мне тайна. Спрашиваешь, как я догадалась — пожалуйста! Ты говоришь во сне. Знал об этом?

Растерянность и смущение на лице Петтигрю дали Гермионе понять, что ложь сработала. И чтобы не дать Питеру задуматься о ее «догадливости» и добить его окончательно, она быстро выпалила:

— Кроме того, я видела, как ты превращаешься!

«А вот это даже не ложь», — добавила Гермиона мысленно. Подобное она могла бы сказать даже под Сывороткой правды. Не стоило лишь уточнять, когда она это видела.

— Как «видела»? — Питер, кажется, был шокирован.

— Ты не всегда был так осторожен, как сегодня, друг мой! — она подмигнула и уже протянула было руку, чтобы примирительно погладить обескураженного Питера по плечу, но он резко дернулся, будто от зачумленной.

— Все равно это ничего не меняет! Ты врала мне, Джейн. В другом.

— Врала?

— Не делай вид, что не понимаешь. Я верил тебе, думал, я что-то для тебя значу, а ты… предала меня.

Гермиона растерялась. Она лихорадочно соображала, что же могло навести Питера на эту абсурдную мысль. Петтигрю же, видя, что она молчит, не глядя на него, счел это признанием вины. Плечи его опустились, он уже развернулся, попытался отпереть дверь.

— Нет, — взмахом палочки Гермиона запечатала вход. — Не уходи. Я, правда, не понимаю, о чем ты говоришь, Питер. Если есть какие-то подозрения, выскажи. Только не уходи. Это может нам обоим очень дорого стоить.

Лицо Питера болезненно скривилось.

— Дорого? Ага. Я бы дорого заплатил, чтобы этого не видеть… не знать, — он принялся судорожно рыться в кармане, вытащил несколько скомканных бумажек и с явным упреком сунул их в руки Гермионе. — Вот! Скажешь, это не вранье?

Она машинально взяла мятый, засаленный комок. Развернула. Это были три коротких письма — точнее, записки — написанные ее почерком. То есть, так казалось с первого взгляда. Однако, приглядевшись, Гермиона отчетливо увидела отличия. Автор записок явно пытался скопировать ее манеру письма. «И у него неплохо получилось», — мрачно констатировала Гермиона, пробегая глазами текст. Содержание писем было слезливо-сопливого характера и не оставляло сомнений, что писавшая их женщина безнадежно влюблена в адресата и, вероятно, без взаимности.

В мозгу у Гермионы шевельнулись неприятные подозрения.

«Кому, интересно знать, понадобилось писать эту чушь? И зачем?»

Отсутствие ответов, а также внезапное открытие, что кто-то очень близкий к ней затеял грязную игру с непонятной Гермионе целью, вызвало нервную дрожь в руках.

В голосе же, которым она заговорила, звучало скорее раздражение:

— Что за чушь?

— Это я тебя хотел спросить. Ты ведь писала!

Гермиона зло сощурила глаза.

— Ты серьезно полагаешь, что это писала я? Может, еще и скажешь — кому?

Последнее звучало, как обвинение. Видя, что Питер упрямо молчит, уставившись на ее руки, Гермиона грустно добавила:

— Мы провели рядом столько времени, а ты даже не удосужился подумать, прежде чем подозревать меня в измене. Ты ведь в этом хочешь уличить меня, Питер? — она вздохнула. — Если бы ты хоть чуть-чуть подумал, мог бы догадаться: я не способна написать такой… бред. Да будь я трижды безнадежно влюблена, мне бы элементарная гордость не позволила! Про то, что почерк не мой, вообще молчу. Похож — согласна, так что ошибиться можно. Хотя от близкого человека такой невнимательности я, признаться, не ожидала.

Питер оторвался от созерцания злополучных записок и быстро взглянул на Гермиону, но тут же отвернулся.

— Не отпирайся, я видел вас вместе.

— Кого «нас»? — Гермиона от отчаяния почти взвизгнула.

— Вас с Блэком. Скажешь, не было?

Отрицать Гермиона не стала. Она просто растерялась от пришедшей ей в голову догадки: кто-то намеренно хотел заставить Питера думать, что близкий друг и любовница затеяли шашни за его спиной.

«Но кто? И, ради всего святого, зачем?»

Смутные подозрения, зародившиеся в мозгу Гермионы, требовали выяснить все подробности. Что ж, тактика нападения в случае с Петтигрю работает, как нельзя лучше! Гермиона отступила на шаг и немного театрально сложила на груди руки.

— Итак, ты решил, — голос звенел, будто она изо всех сил сдерживала рвавшийся наружу «праведный гнев», — что я… проклятье, язык не поворачивается… кручу с ним роман у тебя за спиной. С чего ты взял, что эта писанина вообще имеет отношение к нему или ко мне?!

Эффект от реплики не заставил себя ждать. Питер принялся оправдываться.

— Я нашел их у Сириуса. Случайно. Мы встречались как-то в «Кабаньей голове». Он спрашивал про тебя. А потом… кажется, они у него из кармана выпали, я хотел отдать, а потом посмотрел на почерк и…

Он бессильно замолчал, осознав, что из обвинителя вдруг превратился в обвиняемого. Но Гермиона не дала ему опомниться.

— А тебе не приходит в голову, — повысила она голос, брезгливым жестом швыряя на пол злополучные записки, — что это могло быть подстроено! Не ты ли сам, Питер, говорил, что весь белый свет в курсе, что вы друзья? А что если ваша дружба кому-то поперек горла? Что если вас хотят настроить друг против друга, а?

Видя, что сомнение в глазах принимает почти видимые очертания, Гермиона смягчилась:

— Пойми, Питер, как бы ты не скрывал нашу связь — шила в мешке не утаишь. Наверняка нас с тобой кто-то видел. Я, кажется, даже начинаю догадываться, кто.

— Ты думаешь, это… специально? — пробормотал он растерянно, будто хотел поверить в сказанное, но все еще боялся.

— Ну, конечно, — Гермиона сказала это уже почти ласково. — Я не совсем понимаю, для чего, но почти уверена — кому-то очень хочется вас… в смысле, тебя и твоих приятелей, рассорить. Сейчас кругом глаза и уши, ты ведь это знаешь лучше меня! А что может стать лучшим поводом для распри двух мужчин, как не женщина? Это же белыми нитками шито, а ты поверил…

— Но он интересовался тобой, спрашивал? — сомнение звучало уже в голосе, а глаза, уставились ей в лицо с затаенной надеждой.

Гермиона вздохнула.

— Да, спрашивал. Заметь, я не отрицаю, что виделась с Блэком. Он приходил из-за тебя.

— Как это?

— А вот так. Твой дружок, каким бы разумным и хитрым он себя не считал, тоже угодил в эту ловушку. С обвинениями ко мне прибежал, мол, сбиваю Питера с пути истинного, прикидываюсь подружкой, а сама шпионю.

— Так и сказал?

— Ну, почти, — Гермиона невесело усмехнулась. — Стоял вот на этом самом месте, прямо как ты, чуть ли не палочкой в меня тыкал. Мол, с какой целью это вы, Джейн Грэйнджер морочите моему другу голову?

Высокомерные блэковские интонации в голосе Гермионы заставили Питера невольно хмыкнуть. Кажется, он поверил, что совершил глупость.

— Правда?

— Да, — Гермиона притворно поежилась. — Знаешь, Питер, мне в какой-то момент показалось, что он готов меня убить.

На губах Питера мелькнула робкая улыбка. Он рассеяно провел рукой по волосам.

— Сириус может. Я сам его боюсь… ну, иногда, — но он тут же опять скуксился. — Но ты ведь просила его… «не рисковать».

«Ах, вот в чем дело. Маленький крысеныш подслушивал. Интересно, что он услышал?» — на миг у Гермионы перехватило дыхание. Не хватало только еще одного посвященного в ее тайну. Впрочем, почти сразу она догадалась, что Питер слышал только самый конец разговора, иначе бы не обвинял.

— Я просила его не геройствовать, — уточнила она строгим учительским голосом, словно поправляла Питера за неточный ответ на экзамене. — И это «не геройствовать» касалось твоей, друг мой, персоны. Я просила не нападать на тебя, и не разбрасывался обвинениями, как Блэк делал это со мной.

Питер чуть вздохнул, а то и всхлипнул. Подался вперед. Гермиона обняла его и прижалась щекой к плечу.

— Питер, я искала тебя два месяца. Даже рискнула написать, — он дернулся, но она прижалась теснее и погладила его по спине. — Дурачок, как ты мог подумать, что я бросила тебя? Я ведь обещала.

— Ты им рассказала? — тихо спросил он, теперь тоже обнимая ее.

— Пришлось. Ты так долго прятался.

Питер судорожно вздохнул, но Гермиона, предваряя его попытки опять завести нытье про безопасность, чуть отстранилась и сказала насмешливым тоном:

— Твой секрет уже давно не секрет.

Потом потянула Питера за рукав в гостиную и, покопавшись в кипе бумаг, выудила письмо Лили Поттер.

— Вот, гляди.

Пока Питер бегал глазами по строчкам, Гермиона из-под ресниц наблюдала за ним и видела, как на нервное и хмурое лицо снисходит умиротворение.

Она присела возле него на стул и провела рукой по лицу. Хоть примирение и состоялось, Гермионе, в отличие от Питера, не удавалось успокоиться. Покоя ей не давала мысль о том, кто стоит за этой нелепой историей. И особенно уязвлял факт, что этот человек — или люди — настолько хорошо владели информацией, что смогли разыграть вполне правдоподобный спектакль. Гермионе стало нехорошо от мысли, что не поймай она Питера нынешним вечером и не выясни все досконально, еще неизвестно, к каким последствиям могли бы привести незадачливого парня его подозрения.

— Питер, — спросила она осторожно, — ты ведь ничего такого… не натворил? — а когда он уставился на нее обескуражено, легко вздохнула. — Я боялась, что тебя поймали эти...

— Пожиратели? Нет, я умею прятаться, — Питер, уже окончательно успокоившись, даже подмигнул ей. Потом присел перед Гермионой на корточки и взял за обе руки.

— Джейн, выходи за меня замуж.

Чтобы скрыть растерянность, Гермиона прикрыла глаза. Что она могла ответить? Отказать? Объяснять про опасное время? Изречь нечто глупое и вульгарное, вроде «надо получше узнать друг друга»?

«Доверие, обретенное с таким трудом, разрушится», — возразила она своему внутреннему голосу, который снова колол ее, обвиняя в нечестной игре.

— Когда, Питер? — голос был спокойный.

Он начал смеяться, вскочил, потянул за руки, буквально сдергивая со стула, закружил по комнате.

— Да хоть завтра, хоть сейчас!

Потом остановился и произнес очень серьезно, глядя в глаза:

— Наверно, стоило пропасть на два месяца, чтобы услышать это.

И поцеловал.

~

Август начался с новой вспышкой террора. Пожиратели Смерти ударили сразу на нескольких фронтах, и газеты тотчас взорвались новыми сообщениями о нападениях на магглов и волшебников.

«Они хорошо подготовились. Времени даром не теряли», — мрачно думала Гермиона, разглядывая колдографии с мест трагедий, которых в одном только номере «Пророка» было не меньше трех, причем из разных частей Британии.

Через несколько дней в передовице было опубликовано открытое письмо «уважаемых членов магического сообщества», которые просили — нет, требовали — от Министерства «решительных мер». За ним следовал ответ Министра, который, судя по тону, был почти капитуляцией. В стране объявлялось чрезвычайное положение, а практически вся полнота власти передавалась в руки Отдела Правопорядка во главе с Бартемиусом Краучем. На второй странице упомянутый господин в интервью корреспонденту излагал свое видение ситуации. Обещания применять жесткие меры в отношении всех «смутьянов» сквозили в каждой строке. Крауч открыто говорил об ускоренной процедуре судопроизводства, о спецдопросах, о расширении полномочий авроров «вплоть до самых крайних мер».

«Мы не имеем права малодушничать и попустительствовать тем, кто ввергает страну в кровавую бойню!» — были его слова. И в данных условиях абсолютному большинству они казались уместны.

Вслед за этими переменами начались аресты, суды и расправы. Страницы газет затопили репортажи с судебных заседаний, где на скамьях подсудимых сидели уже довольно крупные министерские чиновники. Чистка в собственных рядах была лишь первым шагом. Потом начались показательные процессы над «членами преступной секты». Но вот что удивительно, и это тут же заметила Гермиона, среди осужденных не было ни одной знакомой фамилии.

«Это провокация», — поняла она совершенно отчетливо.

Действительно, занявшись чисткой рядов, Министерство слабело, что было только на руку оппозиции. А тем временем нападения продолжались, они уже не выглядели столь ужасающе масштабными, зато все, как одно, являлись прицельными ударами.

Теперь Гермиона поняла, почему впоследствии все так охотно поверили, что в Ордене Феникса был предатель, и поняла также, что в этом предателе никакой необходимости не было. Да, именно так! Сейчас, имея возможность наблюдать события первой войны воочию, мисс Грэйнджер могла сказать это почти наверняка.

Достаточно было вспомнить старую колдографию, которую Гарри когда-то получил от Блэка. Члены первого Ордена Феникса — почти сплошь молодые лица. Ровесники Поттеров, их однокурсники… Но ирония судьбы заключалась в том, что и с «той» стороны — со стороны, склонившейся к Волдеморту — тоже были эти самые «ровесники и однокурсники»…

«Волшебное общество слишком малочисленно, чтобы в нем можно было сохранить хоть какую-то тайну».

Вспомнились Гермионе и ее собственные годы учебы. Они ведь тогда почти со стопроцентной вероятностью могли ответить, кто каких убеждений придерживается, кто друг, кто враг. Разве это было когда-то загадкой?

И вот теперь Волдеморт подбирался к Поттерам. Здесь им двигала личная цель, но что с того? С его подачи удары Пожирателей смерти приходились по окружению Лили и Джеймса. А выяснить, кто в это окружение входит, вряд ли составляло хоть какой-то труд для тех, кто провел рядом с ними семь лет учебы. Да что говорить! Достаточно было просто напрячь память.

В подобных условиях и Питеру и остальным бывшим Мародерам приходилось быть осторожным вдвойне. На Петтигрю эта гонка от преследователей действовала странно. С одной стороны, он совершенно издергался, ибо не был бесшабашным храбрецом, как Блэк или осторожным фаталистом, как Ремус. Питер был обычный парень, в меру храбрый, в меру осторожный и возможная смерть его пугала, хоть и не настолько, чтобы паниковать или спасаться бегством. Он, кстати, совершенно открыто признался в этом Гермионе в одну из его ночевок у нее дома.

С другой стороны, жизнь в условиях экстремального риска положительным образом сказывалась на его самооценке. «Ребята отдалились от меня после школы, а вот теперь мы снова вместе», — не раз повторял он и Гермиона не возражала. Она видела — Питеру важно думать именно так.

Два с половиной месяца Питер почти безостановочно перемещался с места на место и лишь изредка навещал свою подругу, хотя Гермиона предлагала поселиться у нее насовсем. «Раз уж я теперь твоя невеста», — чуть усмехаясь, добавляла она, чем ужасно смущала Питера.

Почему-то свое согласие на брак Гермиона никак не могла себя заставить воспринять серьезно, перспектива замужества казалась ей просто новым этапом игры. И молодая женщина, хоть и ругала себя за такие мысли, отделаться от них не могла. И то, что дата «самого важного в жизни женщины события» по понятным причинам откладывалась, только добавляло сомнений, что упомянутое событие состоится в принципе.

И тем не менее, в начале октября — того самого злосчастного октября — Питер как-то явился к ней уже почти ночью необычайно оживленный, растрепанный и с большой коробкой в руках.

— Я договорился, — выпалил он, едва Гермиона успела замуровать дверь самыми замысловатыми охранными чарами, на какие только была способна. Теперь, увы, без подобных предосторожностей она просто не могла уснуть. Мисс Грэйнджер не раз вспомнила добрым словом свой опыт, добытый в тяжелых скитаниях, когда она, Рон и Гарри охотились за крестражами.

— О чем договорился? — рассеянно переспросила она, следуя за Питером в гостиную.

— Мы поженимся, Джейн. В самый Хеллоуин, представляешь, — он водрузил на стол свою ношу и поманил Гермиону рукой.

— Это тебе.

Гермиона пожала плечами, подняла крышку. Оттуда пахнуло старым шкафом, в который насыпали ароматических трав, чтобы избавиться от моли. Она едва не закашлялась, то ли от першения в горле, то ли от сдерживаемого смеха.

— Что это?

— Э-э-э кажется, подвенечное платье моей бабушки.

Питер внимательно следил за ее реакцией, а Гермиона мучительно кривилась, пытаясь не рассмеяться

— Ты хочешь сказать, мне нужно его надеть?

Он кивнул и угол рта вдруг тоже дернулся.

— Я из дома стащил. Кажется, на нем какие-то чары. Но я не уверен.

Они расхохотались одновременно. Смеялись долго, утирали слезы.

— Вообще-то оно ценное, — наконец, сумел выдавить Питер. — Мать над ним так тряслась. Я, собственно, из-за этого и узнал. Как-то раз колдовал неудачно, чуть шкаф не спалил. Она прямо в пламя кинулась эту тряп… то есть, платье спасать. Кричала, мол, я ничего не понимаю, мол, это ее шанс на личное счастье. Я тогда не сильно-то разбирался во всяком этом… женском. Да и сейчас тоже.

— Ну, раз такое дело, — Гермиона силилась говорить серьезно, — так и быть, надену эту… этот музейный экспонат. Только, — тут ее речь опять прервалась судорожным смехом, — можно, я его хоть постираю что ли?

— Оно теперь твое.

Гермиона накрыла пахнущий травами «от моли» раритет крышкой и отлевитировала коробку на комод, потом обернулась к Питеру.

— Так, в Хеллоуин, говоришь?

— Ага. Один хороший человек обещал помочь. Там тихое место, почти безопасное.

Гермиона вмиг посерьезнела.

— Может, нам не стоит…

— Нет, — быстро и нетерпеливо перебил ее Питер, молодой женщине даже показалось, он испугался, что она начнет сомневаться и откажется. — Пожалуйста, Джейн, не отказывай мне сейчас, для меня это очень важно. Знаю, что не слишком достоин тебя, но ты ведь… согласилась. Да?

Назначенная дата женитьбы укрепила Гермиону в мысли о правильности ее решения. Теперь она точно могла сказать, что в этот день Петтигрю будет с ней, а значит… Тут она не могла думать без дрожи. Значит, все изменилось, Питер никого не предавал, не шпионил и не собирается этого делать.

Пусть обстановка вокруг была далека от праздничной, Гермиона все больше и больше радовалась. Она уже почти уверовала, что ее замысел удался, что теперь все сложится иначе и — ей очень хотелось в это верить — лучше, чем в той ее прошлой жизни. Да, Питер, конечно, не ее идеал, но разве не привыкла она думать о нем, как о близком человеке?

«В конце концов, абсолютно идеальных браков не бывает».

Гермиона сама поражалась, как легко пришла к ней эта мысль и как не похожа она была на сомнения той прежней перфекционистки мисс Грэйнджер, желавшей от замужества глупого, мифического «навсегда».

Надо думать, именно подобные размышления позволили Гермионе пережить тревожный во всех смыслах октябрь относительно спокойно. Она перестала думать о «том дне», как о некоем Рубиконе, который изменит судьбу едва ли не целого поколения, а воспринимала его теперь этаким «красным днем» в ее — Джейн — личном календаре. Днем свадьбы.

31 октября 1981 г.

Утро тридцать первого октября было совершенно не осенним. Гермионе даже послышалось, что в придорожных кустах чирикали какие-то пичуги, забывшие, что по календарю им уже месяц, как пристало помалкивать. Небо, хоть и не было безоблачным, но не висело над головой тяжелым мрачным покрывалом, как это были последние несколько дней. Даже тепло было не по-октябрьски.

Гермиона отошла от окна, куда уже минут пятнадцать безотрывно глядела, надеясь увидеть Питера, и остановилась перед зеркалом. Она по своей старинной, все еще не изжитой привычке переоделась и подготовилась загодя и теперь то и дело поглядывала на часы.

«А я повзрослела», — усмехнулась она своему отражению. Оттуда на нее смотрела настоящая Джейн Грэйнджер. Невысокая, веснушчатая, коротко стриженная. Изогнутые брови придавали лицу глуповато-удивленный вид юной девушки, но глаза, обведенные едва заметными кругами усталости, принадлежали женщине, которой есть, что вспомнить и о чем забыть.

Гермиона вздохнула, повернулась боком, чтобы еще раз оглядеть наряд. Старомодное красное платье не слишком шло ей, было тяжеловесным и неудобным, хоть и выглядело довольно торжественно.

«Слава богу, запах улетучился», — подумала она, поправляя ворот. Странное чувство спокойствия и уверенности, несмотря на нелепый вид, не покидало Гермиону, и она вспомнила слова Питера про чары.

«А что? Может, и вправду заколдованное?» — усмехнулась она, проводя рукой по жестковатой фактуре ткани.

Этой сферой волшебства мисс Грэйнджер по понятным причинам не интересовалась, но не исключала, что существуют какие-то чары «для невест».

«Вот бы Джинни посмеялась».

Вопреки ожиданиям воспоминание о потерянных друзьях совершенно Гермиону не расстроило. Даже наоборот – развеселило. Вспомнились и дурацкие выходки Гарри в попытках произвести впечатление на невесту, и «экстремальное декольте»… Другая жизнь. Она казалась Гермионе такой далекой и… ненастоящей. Даже странно.

Питер появился около полудня. Выглядел он немного смешно, тоже попытавшись «приодеться», явно не имея к подобному преображению ни привычки, ни опыта.

«Впрочем, какая разница, — тут же пришло ей в голову. – Все равно нас никто не увидит». Оглядывая себя и своего бестолково одетого жениха, Гермиона прыснула, как первоклашка. Рядом жених и невеста смотрелись комической парочкой из неудачной театральной постановки.

— Пьеро и Коломбина, — она указала на зеркало.

Видя, как Питер наморщил лоб, в попытке понять причину ее веселья, Гермиона едва не расхохоталась в полный голос. Но сдержалась..

— Не бери в голову, — она и махнула рукой. — Это я… волнуюсь.

После этого замечания Питер тоже улыбнулся, хоть и немного натянуто. Он заметно нервничал, то и дело одергивал рукава одетого под мантию костюма, который был ему коротковат, переминался с ноги на ногу и старался не глядеть в зеркало. Потом отвесил Гермионе несколько неуклюжих комплиментов и сказал, что им пора.

— Куда мы направляемся?

— Сейчас увидишь, там тихое место, — Питер кинул смущенный взгляд на Гермиону. – Прости, что приходится так… тайком, но сама понимаешь…

Гермиона засмеялась и чмокнула его в щеку. Удивительно, несмотря на собственные слова о волнении, этого самого волнения у нее не было и в помине.

— Я не люблю шумные церемонии.

Они аппарировали, оказавшись на задворках заброшенного двухэтажного строения, обогнули его и выбрались на дорогу. Это был край поселка. Дома здесь стояли хаотично, скрываясь за невысокими заборами, но дальше выстраивались ровно, образуя одну широкую улицу, тонувшую в облаках пожелтевших деревьев, в изобилии растущих в палисадниках. Ограды, местами покосившиеся, а местами свежеокрашенные тянулись вперед, насколько хватало взгляда. Деревня, жившая своей внутренней размеренной жизнью, на первый взгляд показалась Гермионе даже старше Хогсмида, но при этом значительно тише. В Хогсмиде вечно было полно приезжих, даже нынешние неспокойные времена, а уж в годы ее учебы в Хогвартсе в деревне и вовсе был проходной двор. Здесь же народу на улицах было мало, ветер лениво подгонял по мощеной булыжником дороге опавшие листья, усиливая эффект заброшенности…

«Впрочем, сейчас не то время», — тут же ответила она себе, разглядывая в окнах близлежащих домов признаки надвигающегося Хеллоуина – тыквы со свечками, жутковатые маски, бумажные фигурки…

— Маггловский поселок? – спросила она идущего впереди Питера.

— Магглов тут мало. В основном волшебники.

Гермиона пригляделась внимательнее, и у нее шевельнулось подозрение. А когда они быстрым шагом миновали пару домов с буйно разросшимися живыми изгородями, она, наконец, догадалась начала узнавать окрестности.

— Мы в Годриковой лощине?

— Да, — чуть удивившись ее осведомленности, ответил Питер,

«Даже странно, что я не сообразила сразу», — мысленно усмехнулась Гермиона, шагая рядом с Питером и кутаясь в плащ.

Здесь было чуть холоднее, чем в Хогсмиде, да и небо постепенно заволакивало тучами, из-под которых налетали порывы неласкового октябрьского ветра. Впрочем, в том, что мисс Грэйнджер не сразу узнала место, где очутилась, не было ничего странного. Она бывала в Годриковой лощине всего раз и в другое время года. Да и сама деревня, хоть и не слишком сильно, но все же изменилась за двадцать с лишним лет.

Гермиона нервно сглотнула.

— Но почему здесь?

— Тут тихое место, все друг друга знают. И здесь пока безопасно, то есть, насколько вообще может быть безопасно сейчас.

Гермиона промолчала, ибо факт подобного совпадения поразил ее. Но в то же время чувство, с которым она выходила из дома – уверенность и убежденность, что все идет нужным образом – только укрепилось.

«Может, Питер вообще не знает, где именно поселил Дамблдор его друзей?» — мелькнула у нее шальная мысль, хотя это предположение и казалось невероятным.

Выходит, Блэк ее послушал? Помнится, Сириус говорил про «почти тюремное заключение», про условия, когда только директор сможет контролировать контакты Поттеров.

«Тогда разумно, что Дамблдор предпочел посвятить в тайну как можно меньше людей», — размышления эти чрезвычайно обрадовали Гермиону. Показалось, что даже на улице в этот момент стало светлее…

Еще некоторое время они шли вдоль домов в молчании. Гермиона опиралась на руку Питера и чувствовала себя вполне счастливой невестой. Не было прежних сомнений, терзаний или угрызений совести. Она все делает правильно! Все будет хорошо…

Наконец, Питер притормозил возле двухэтажного строения из светлого камня, фасад которого выходил прямо на дорогу. В отличие от большинства местных построек, его не скрывал ни забор, ни живая изгородь. Две широкие ступени, резная двустворчатая дверь. Узкие высокие окна, зашторенные изнутри, не давали увидеть внутреннего помещения, но само здание имело столь солидный вид, что наводило на мысль о некоем«официальном» учреждении.

«Неужели какой-то аналог мэрии? Никогда не слышала, чтобы у волшебников было нечто подобное».

— Что это? – Гермиона указала на дверь.

Питер улыбнулся, протянув руку к дверному колокольчику.

— Офис мирового судьи. Он надежный человек, старинный друг Дамблдора.

С минуту за дверьми не было никакого шевеления, потом раздались осторожные шаги.

— Кто? – спросил с той стороны чуть тревожный голос.

Питер назвался и спустя несколько секунд дверь отворилась. На пороге стоял низенький пожилой волшебник с волосами, разделенными на прямой пробор и в длинной черной мантии, по покрою напоминавшей сутану священника.

— Ах, это ты, мой друг, — вяло улыбнулся человек. – Проходи… Альбус предупреждал меня. А это, надо полагать, твоя будущая супруга?

Он поднес руку к голове, будто собирался приподнять отсутствующую шляпу, но спохватился и немного старомодно поклонился Гермионе. Потом закряхтел, выражая некое подобие радости, но глаза при этом настороженно смотрели куда-то мимо вошедших. По тому, как поспешно мировой судья захлопнул дверь, Гермиона решила, что «спокойствие и безопасность», о которых говорил Питер, даже здесь – в британской глубинке – давно уже перестали быть абсолютными.

Комната, куда они вошли, была сравнима по размеру с залом небольшой пресвитерианской церкви. В таких Гермионе случалось бывать в юные годы с бабушкой, которая была в большой дружбе с жившим по соседству священником. Обстановка, однако, скорее напоминала то ли приемную нотариуса, то ли учебный класс, из которого зачем-то убрали все парты. В глубине зала большую часть пространства занимали массивный стол и кафедра, вдоль стен стояли стулья.

— Флавиус Эббот, мировой судья, — запоздало представился хозяин и поманил Питера и Гермиону к кафедре.

— Не скажу, что вы выбрали лучшее время для бракосочетания, — продолжал он, нахлобучивая на голову желтоватый от времени парик и нелепую шляпу, подобную тем, что носили выпускники маггловских университетов. — И все же рад, что есть еще юные, который смотрят в будущее с надеждой.

Пока судья Эббот суетиться возле кафедры, Питер взял Гермиону за руку и крепко сжал. Его собственная рука дрожала.

Неожиданно резко зазвонил дверной колокольчик. Мистер Флавиус, оторвавшись от бумажной суеты, вскинул голову и под аккомпанемент бормотания: «Надо же, сегодня просто аншлаг» — он засеменил к двери. Отворить ее мировой судья не успел

Резные створки буквально сорвало с петель сильным ударом извне. Одна из них ударила старика, тот отшатнулся, а спустя мгновение рухнул, как подкошенный, сраженный заклятьем. Не сговариваясь, Гермиона и Питер метнулись вправо, едва успев увернуться от летевшего в них луча. Удар пришелся в какое-то настенное украшение, разнес его вдребезги. В разные стороны брызнули осколки стекла и щепки. Следующее заклятие, ударило в стол, возле которого долю секунды назад стояли Гермиона и Питер. В воздух взвился ворох пергаментов, пахнуло горелой бумагой, листки посыпались на пол, кружа в воздухе, как перья подстреленной птицы. Еще удар и еще.

Гермиона пыталась выхватить палочку, сетуя на мешавшее это сделать платье, замешкалась, чуть не пропустив летевший в нее луч, но Питер буквально выдернул ее из-под Оглушающего и отволок в сторону кафедры. Присев за этой иллюзорной преградой, они, наконец краем глаза заметили, что нападавших было двое. Темные одежды Пожирателей смерти не узнать было невозможно даже с полу-взгляда.

Быстрота всего случившегося потрясла Гермиону. Тело сотрясала крупная дрожь, чего молодая женщина раньше за собой в условиях боя не замечала. Она едва не уронила палочку, пытаясь совладать с неудобным платьем. И все же…

Все же где-то внутри у нее будто сидела другая Гермиона Грэйнджер, которая, несмотря на внешнюю суетливость, была совершенно спокойна и уверена – все идет, как надо. Странное «раздвоение», поражавшее своей неестественностью, заставило молодую женщину замереть на пару секунд. Они с Питером, скорчились, тесно прижавшись друг к другу. От нападавших их скрывала только кафедра.

Когда вновь ударили заклятья, Питер рывком потянул ее за собой. Гермиона обернулась. Позади них обнаружилась узкая дверь, вероятно, ведущая во внутренние помещения.

— Бежим, — скомандовал он почти беззвучно, и в это мгновение кафедра разлетелась вдребезги, расколотая сразу двумя ударами.

Они рванули к двери, по счастью оказавшейся открытой, пробежали через пропахший пылью и старыми пергаментами кабинет со шкафами, метнулись в коридор. Позади грохотали шаги преследователей, но в конце уже виднелась спасительная дверь.

«Вот тебе и безопасное место», — почему-то подумалось Гермионе. Она бежала за Питером, вцепившись в подол мешавшего ей платья, и словно спринтер, считала последние футы до финиша: десять, пять, три…

Черная дверь распахнулась, едва не вылетев наружу – Питер открыл ее заклятьем – и беглецы выскочили на задний двор. Но нахлынувшая на Гермиону волна радости, оказалась преждевременной. Позади дома мирового судьи их тоже ждали. Одно мгновение молодая женщина видел вскинутую ей навстречу руку с палочкой, высокую фигуру, укутанную в плащ, а потом наступила темнота.

Очнувшись, Гермиона, поняла, что их бегство было безуспешным. Помещение было все то же. В глаза бросилась будто выжженная дыра в стене и разнесенная в щепки кафедра.

«Схвачены, пойманы!» — вопил мозг, но страхом обдать не спешил.

Гермиона медленно повернула голову. Ничем больше она пошевелить не могла: тело ее было намертво прикручено к стулу, прислоненному к стене. Зрелище, представшее ее глазам, было удручающим: комната походила на поле боя, у двери на боку лежал судья, нелепо раскинув руки. Парик и шляпа свалились с головы старика и бесформенной кучей громоздились рядом с телом.

«Как иллюзорна теперь безопасность», — холодно констатировала Гермиона. Еще одна случайная жертва. Сколько их еще будет?

Посреди зала, тоже на полу лежал Петтигрю. На секунду Гермионе показалось, что он мертв, и она даже испугалась того чувства облегчения, заполонившего ее разум.

«Это же человек. Это твой жених», — пыталась она вразумить себя, ужасаясь собственному цинизму, А насмешливый внутренний голос указал, что ее задача в таком случае может считаться решенной: несостоявшийся предатель умер героем, защищая свою невесту. Разве это противоречит ее цели? В пылу борьбы между темной и светлой стороной Гермиона готова была ударить себя по лицу. Мешали лишь связанные руки.

«Откуда во мне это?»

Всплеск самобичевания иссяк, когда мисс Грэйнджер, даже порозовевшая от стыда за собственную черствость, разглядела признаки жизни у лежащего на полу Питера. Он дышал. Жив.

— Девчонка очнулась, – голос раздался слева.

Гермиона вздрогнула и дернула головой. Пока она разглядывала Петтигрю и склонившуюся над ним невысокую фигуру в черной мантии, к ней самой приблизилась точно такая же. Это была женщина, узнать которую мисс Грэйнджер могла бы и в полуобморочном состоянии.

«Все же Азкабан сильно ее потрепал», — все так же холодно вынесла она мысленный вердикт.

Миссис Лестрандж выглядела величественно и спокойно. Не было безумного огня в глазах, искаженных одержимостью черт. Гладкое, молодое лицо, надменная осанка. Хоть и не похожая на чудовищную фурию, пытавшую Гермиону в особняке Малфоев, Беллатрикс почему-то казалась еще более угрожающей.

— Парень тоже.

Второй Пожиратель отошел от Питера, приблизился к своей спутнице и, едва скользнув взглядом по связанной Гермионе, скинул капюшон.

– Не понимаю, что за прок от этих жалких существ.

— У Лорда свои причины интересоваться ими, — высокомерно изрекла Беллатрикс. – И если эти причины тебе не понятны, Эйвери, не значит, что их нет.

Ее собеседник понизил голос, но Гермиона все равно разобрала несколько слов:

— … ты уверена, что он тот человек, который знает…

«Знает что?» — промелькнула у нее в мыслях. Но тут же возник и ответ. Поттеры, это ясно. Но откуда о зачарованном доме известно Пожирателям смерти?

Впрочем, Гермиона, когда первая волна паники схлынула, рассудила, что с выводами она поспешила. Из коротких реплик Беллатрикс и Эйвери было вовсе не очевидно, что секрет Поттеров Лорду известен, и он охотится именно за хранителем тайны.

«Волдеморт ищет Лили и Джеймса, а Питером заинтересовался, потому что счел его самым слабым».

Что помогало ей так холодно анализировать, Гермиона и сама не понимала. Казалось бы, мысль о неминуемой смерти должна была лишить ее самообладания. В такие мгновения обычно рассуждать получается плохо, а вот ведь…

Беллатрикс меж тем нетерпеливо дернула плечом и так же вполголоса произнесла:

— Надо вызвать Лорда. Он выражал желание самому потолковать с этим ничтожеством.

Эйвери с сомнением покачал головой, но под грозным взглядом своей спутницы, закатал рукав и коснулся темной метки у себя на предплечье.

По всему телу у Гермионы пробежала дрожь, она уставилась на Питера, который лежал на полу спиной к ней. Тот, будто почувствовав ее взгляд, пошевелился и повернул голову.

«Он боится», — подумала Гермиона, но в то же время отметила, что этот страх не был ужасом обезумевшего человека, готового на все лишь бы спасти свою шкуру. Улыбнулась ему, но из-за болевшей скулы – очевидно, она ударилась при падении – улыбка получилась болезненной.

Питер прикрыл глаза и закусил губу.

«Понимает ли он, что нам конец?» — отрешенно подумала она. Почему-то пришла уверенность, что Питер не знает того, что хочет услышать от него Волдеморт.

«Но тогда мы точно покойники», — с холодной отрешенностью произнес внутренний голос. И Гермиона согласилась.

«И почему мне совершенно не страшно? Наверно, это и есть шок?»

В этот момент приоткрылась восстановленная в первозданном виде резная двустворчатая дверь…

Он появился почти бесшумно, как тень. Было что-то вопиюще неестественное в том, как этот человек самым тривиальным образом вошел в помещение, словно обычный посетитель, огляделся и медленно приблизился к ним.

Беллатрикс церемонно склонила голову. Эйвери повторил ее движение.

— Мой Лорд.

Волдеморт коротко кивнул им, словно министр в ответ на приветствие прилежного секретаря, и с высоты роста оглядел пленников. Он лишь скользнул взглядом по Гермионе, и у нее в горле тут же образовлся ком.

Всего один раз в своей жизни мисс Грэйнджер видела Волдеморта вблизи. Тогда, во время битвы за Хогвартс, одно его присутствие внушало ужас. Сперва казалось, он заполнял собой все пространство, распространяя удушающую тьму, подавляя волю. Но потом эта иллюзия рухнула. Стоило лишь взглянуть на лишенное мимики, нечеловеческое лицо. Это была гадкая тварь, чудовище. С этим пониманием страх отпустил, осталось лишь отвращение. Но теперь…

Это, безусловно, был человек. О, да! Том Риддл, сохранивший остатки былого своего облика, пускай сильно искаженного. Лицо, столь же бледное, как у монстра из ее прошлого, еще не утратило человеческих черт, тонких и правильных. С определенными оговорками Гермиона назвала бы Лорда Волдеморта хорошо сохранившимся мужчиной лет сорока-сорока пяти, осененного холодной и величавой красотой аристократа. Но заострившиеся и окаменевшие черты лица делали его неживым, словно это было не лицо, а посмертная маска. Однако, самым жутким в облике этого «почти не человека, но еще не чудовища», были глаза. Темные провалы, в которых то и дело мерцал красноватый отблеск, не давали взгляду постороннего задержаться на лице дольше одного мгновения.

— Здравствуй, Питер, — заговорил Волдеморт ровно и медленно. Голос был неясного тембра: не высокий, не низкий, словно говорил призрак. Губы почти не двигались. Петтигрю вздрогнул, открыл глаза, потом медленно приподнялся, оказываясь, таким образом, спиной к Гермионе. Лица его она не видела, но могла себе представить ужас и шок от подобного пробуждения. Руки Петтигрю тоже были связаны, но в движениях он был более свободен, чем она.

— Я вижу у тебя сегодня торжество, — Волдеморт ленивым жестом обвел помещение. – Досадно, что пришлось нарушить его.

Питер быстро обернулся на Гермиону, она успела заметить судорожный вздох. Решил убедиться, что она все еще жива?

«Вот только надолго ли», — в голове царило спокойствие обреченной. Парадокс. Логика внушала, что смерть совсем близко, а интуиция самым естественным образом этот вывод отрицала.

— Что вам нужно от меня? – сумел, наконец, выдавить Питер, его голос звучал тихо, но дрожи не было. Парень был явно напуган, однако пытался не обнаруживать страх всеми доступными ему средствами. На миг Гермиона даже испытала гордость. И еще она почему-то была уверена, что ее несостоявшийся жених поступит правильно. Что стояло за этим «правильно», мисс Грэйнджер в тот момент не думала.

— Всего лишь небольшая услуга. И ты сможешь продолжить то, что начал.

Питер молчал.

— Ты не спрашиваешь меня? Почему? – все так же ровно и медленно продолжал Волдеморт, подходя к Петтигрю на шаг и указывая на него палочкой. Голова Питера невольно поднялась.

— Не смотри ему в глаза, — слова вырвались у Гермионы непроизвольно, и тут же ее лицо обожгло, словно по нему ударили раскаленным жгутом. Она вскрикнула, краем глаза наблюдая, как миссис Лестрандж с исказившимся гневом лицом опускает палочку.

— Не надо, Беллатрикс, — остановил ее Волдеморт небрежным жестом свободной руки. – Не стоит калечить невесту на глазах у жениха. Пока не стоит, — последние слова он произнес, оборачиваясь к Питеру.

— Итак, я хочу знать, где прячутся твои друзья. Они ведь прячутся? Так трусливо, не по-гриффиндорски трусливо.

Петтигрю стоял, опустив голову и сжав зубы. На минуту в комнате воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь его прерывистым дыханием и легким постукиванием обуви нетерпеливой Беллатрикс.

— Ты неразговорчив, Питер, — в голосе Волдеморта появился оттенок фальшивой досады.

Короткий пас рукой и Питер, скорчившись, упал на пол. Его начали сотрясать чудовищные спазмы. Он хрипел, задыхался, как если бы вокруг внезапно кончился весь воздух. Потом мучения прекратились. Волдеморт снова склонил голову, оценивая эффект от своего заклятия, и Гермиона увидела, как его каменное лицо чуть изменилось. Кажется, это могло обозначать усмешку, впрочем, совершенно беззвучную.

— Упрямство — истинно гриффиндорский грех, — произнес он, обводя взглядом своих спутников, будто призывая их в свидетели.

— Позвольте, мой Лорд, — подал голос Эйвери, кидая недовольный взгляд на Беллатрикс. – Он, возможно, ничего не знает. Я говорил, надо было искать Блэка…

— Он знает, — с понятным ему одному значением произнес Волдеморт и снова наклонился к Питеру. — Ты все еще упорствуешь? Мы можем продолжить.

Пасы, которые совершала рука Волдеморта, Гермиона едва угадывала, невольно поражаясь его магическому искусству. Легкие, небрежные движения пальцев, будто стряхивающие капли воды или невидимую паутину… Эффект заклятья был ужасен. Нестерпимая боль заставила Питера закатить глаза, тело сотрясали конвульсии, казалось, он вот-вот испустит дух. Гермионе невольно пришел на ум эпизод из фильма, увиденный в детстве по недосмотру родителей. Там человека казнили, посадив на электрический стул. Жуткое зрелище на долгие годы впечаталось в ее память…

Питер не выдержал и закричал. Мучитель отпустил свою жертву тем же неуловимым движением.

— Тебе их не найти, — Петтигрю почти шептал, голос был осипший, как после школьного квиддичного матча.

От смешка Волдеморта Гермиона вздрогнула. Звук этот совсем не был похож на торжествующий хохот чудовища, убившего Гарри, но тем не менее пробирал холодом до костей.

— Вот как? И кто же может мне помешать? Неужели несколько глупых мальчишек, возомнивших себя героями? – затем резко скомандовал:

— Встать!

Питер подчинился, как загипнотизированный, но голову не поднимал. Глядел в пол и сжимал кулаки. Волдеморт сделал несколько шагов, обходя его, и приблизился к Гермионе. Укрываясь от жуткого взгляда, молодая женщина прикрыла глаза.

— Нечистая кровь, — раздалось прямо над ее головой.

Голос перекрывал все другие звуки. Даже собственного дыхания Гермиона не слышала.

– Думаю, мы окажем услугу миру, если избавим его от подобной грязи. Не так ли, Беллатрикс?

Насмешливое «О, да» Гермиона скорее домыслила, чем услышала. Всепоглощающая боль накрыла ее, и пусть она знала, что такое пытки, привыкнуть к такому было невозможно. Нервные окончания посылали сигналы в мозг все разом, вытесняя прочие чувства и мысли. Кажется, она кричала, но самой Гермионе казалось, что даже этот крик ей не принадлежал. Боль заполонила все. Молодая женщина ждала, что мучения вот-вот прекратятся, но они все не кончались и не кончались, пока сознание милостиво не покинуло ее. Уже проваливаясь в пустоту, Гермиона, словно из-за стены, услышала истошный крик Питера:

— Оставьте ее!

Сознание вернулось быстро, как если бы кто-то за руку выдернул Гермиону из омута, в котором она тонула. Молодая женщина раскрыла глаза и увидела устремленный на нее брезгливый взгляд Беллтарикс Лестрандж. Та опустила палочку.

— Девчонка жива, — кажется, в ее голосе звучало… облегчение.

«Испугалась, что испортила своем Лорду игру?» — с мазохистским спокойствием констатировала Гермиона, не понимая источника, позволявшего ей на фоне страха сохранять трезвость ума. Всего минуту назад она корчилась под пытками и по всем признакам должна была испытывать ужас от неминуемого конца, но ужаса не было.

— Рад, что твоя подружка-маггла такая живучая, — в голосе Волдеморта звучал легкий оттенок недовольства.

Гермиона перевела взгляд на Питера. Покойницки бледный, с взмокшими волосами, он рванулся было к ней, но тут же был отброшен заклятьем Беллатрикс, а Эйвери, до того стоявший в стороне, направил палочку прямо ему в голову.

— Не стоит так пугать молодого человека, — с деланной укоризной заговорил Волдеморт. – Я уверен, наш друг, сейчас куда сговорчивее. Не понимаю этой привязанности к грязнокровкам, но у всех свои вкусы, не так ли, Питер?

Потом он резко развернулся к Петтигрю и сказал громче:

— Говори, где прячутся Поттеры, или я не стану больше останавливать Беллатрикс. Твоя маленькая невеста-маггла не выдержит и пяти минут!

— Нет, Питер, не смей говорить! — закричала Гермиона, собрав последние силы, и тут же поняла, что не слышит своего голоса, скованная заклятием немоты.

А Волдеморт, очевидно, уже теряя терпение, сделал шаг и навис над Петтигрю.

— Ты хочешь видеть, как она умирает? Как сходит с ума от боли? Одно маленькое признание и ты можешь избавить девчонку от страданий.

Питер по-прежнему стоял к Гермионе спиной, лица его она не видела, но сгорбившаяся фигура и дрожащие руки, говорили, сколь мучительна внутренняя борьба. Правда, через минуту он выпрямился и произнес довольно твердо:

— Я скажу. Но обещайте оставить ее в живых.

— Ты еще смеешь ставить условия, слизняк? – зло выкрикнула Беллатрикс, но Лорд остановил ее, демонстрируя деланное благодушие.

— Это разумное предложение, — произнес он голосом профессионала, заключающего сделку. — Блюдешь собственные интересы, Питер? А ты не безнадежен. Отрадно видеть, что благородный профессор не так изрядно промыл тебе мозги, как другим твоим дружкам. Итак, я тебя слушаю.

— Развяжите ее.

Волдеморт лишь шевельнул рукой, и путы исчезли с рук и ног Гермионы. Впрочем, свобода была иллюзией. Если даже если она сможет подняться – в чем тоже уверенности не было – уйти ей не дадут.

— Видишь, я соблюдаю договор, — теперь в голосе звучала неприкрытая издевка.

Питер прикрыл глаза и единым духом выпалил.

— Они в доме родителей Джеймса. Там заклятие Доверия, Хранитель профессор Дамблдор.

На секунду в помещении установилась звенящая тишина. Гермионе хотелось смеяться, несмотря на скорую и, вероятно, мучительную смерть.

«Значит, все получилось. Господи, получилось!» — она чувствовала, как начинает улыбаться. Одно короткое мгновение она была счастлива.

— Ты лжешь! – прозвучало, словно молния на безоблачном небе. И стало по-настоящему страшно.

Лицо Волдеморта, за которым Гермиона помимо воли наблюдала из-под ресниц, исказилось в гневной гримасе. Рука с палочкой взлетела вверх, а потом резко опустилась.

— Не смей мне лгать, гнусный червь!

Тело Питера изогнулось и, казалось, приподнялось над полом, а потом с громким стуком упало. Страшные судороги, крик, глухие удары рук и ног об пол. Гермиона закрыла глаза.

У нее было чувство, что она падает в пропасть с огромной высоты. Лишь секунду назад она считала, будто все, что она делала: мирилась со своей совестью, шла наперекор всем законам и правилам – имело смысл. Но эта красивая иллюзия разбилась. Разбилась о понимание: ничего не изменилось.

«Но как? Почему?» — кричал ее мозг и не находил ответов.

— Вторая попытка, — голос Волдеморта снова стал ровным и холодным, будто потерять самообладание для него было равносильно потере достоинства.

Лорд не дал Питеру провалиться в забытье. Эйвери по приказу господина быстро привел парня в чувство заклинанием и пинком сапога.

— Не пытайся больше обмануть! На кону жизнь твоей нечистой девки.

Гермиона не успела даже дернуться, как ее шею обхватила тонкая серебристая петля. Молодая женщина начала задыхаться, видела, как в ужасе глядит на нее Питер, как он хватает ртом воздух, словно тоже испытывает удушье. Сама она старалась не смотреть на него, но вскоре уже вообще не могла, ни видеть, ни думать. Она хрипела, непроизвольно пытаясь руками освободиться от невидимой удавки. На секунду давление ослабло…

— Говори!

Молчание. Удавка вновь начала затягиваться. Перед глазами темнело, из горла вырвался шипящий звук, рефлекторный, почти животный…

— Нет! Нет! Отпустите ее, — Питер бросился на колени. – Пощадите. Оставьте Джейн, я не хочу, чтобы она умирала.

— Говори!

И он сказал. Всего несколько слов, тихо, едва слышным шепотом.

Гермиона мешком упала на пол, петля больше не душила ее, а сознание почти померкло.

— Убери здесь, Беллатрикс, — услышала она сквозь пелену, которую создавал непрерывный звон в ушах.

— Нет! – Питер, казалось, обезумел, он кинулся к Гермионе, будто надеялся этим спасти от участи, уготованной ей Лордом.

— Как трогательно! – брезгливо промолвил Волдеморт, качанием головы остановливая Беллатрикс, же поднявшую палочку. – Впрочем, никто никогда не сможет обвинить меня, что я не воздаю по заслугам. Такое грандиозное предательство!

Пока он говорил, Гермиона пыталась совладать со своим голосом. Питер сидел, а вернее почти распластался на полу рядом с ней.

— Предупреди их, прошу — предупреди, — пыталась шептать она, — ты же можешь.

Питер не слышал ее, он вцепился в жесткую ткань ее платья и раскачивался из стороны в сторону, беспрерывно повторяя: «Нет! Нет! Не убивайте ее!»

Внезапно невидимая рука буквально оттащила Питера от Гермионы.

— Думаю, ты достоин высокой награды, — медленно произнес Волдеморт, подходя ближе.

— Но, мой Лорд…— голос Беллатрикс звучал несколько недовольно. — Гнусный червяк проболтался со страху. Он не будет верно служить вам, — она резко прервалась, словно сама испугалась попытки перечить господину.

Волдеморт же, вопреки ожиданиям, не был разгневан.

— Ты недооцениваешь нашего нового друга, Беллатрикс. Он многое сможет сделать, нужно лишь научить его правильно выбирать друзей.

Сквозь пелену Гермиона видела, как зло скривилась Беллатрикс, но тут же постаралась скрыть гримасу за почтительным полупоклоном.

— Встань на колени, Питер.

Он не шелохнулся.

— На колени!

Собрав последние силы, понимая, что это последний ее шанс, Гермиона приподнялась и закричала:

— Не делай этого, беги! Предупреди их!

Больше ничего она сказать не успела. Заклятье немоты сковало ей рот. Питер словно очнулся, замутненные отчаянием и ужасом глаза на миг прояснились, он заполошно озирался, наткнувшись на умоляющий взгляд Гермионы, на ее бесшумный шепот: «Беги!»

— Оставь ее, Беллатрикс. Девчонка сделала свое дело, — Волдеморт говорил совершенно без гнева. — И твой дорогой кузен тоже.

Казалось, Волдеморт улыбается. Усмехнулась и Беллатрикс.

— Сириус всегда был глупцом, не я ли говорила вам об этом, мой Лорд.

— Сириус? – помимо воли прошептал Питер.

— Еще раз повторяю, тебе следует тщательней выбирать круг общения, Питер, — произнес Волдеморт, будто строгий учитель, что пытается объяснить урок нерадивому и недалекому ученику. – Твой так называемый друг предал тебя. И глупая девчонка, которую ты так самозабвенно защищаешь, тоже.

«Это ложь!» — хотела закричать Гермиона, но из ее горла не вылетело ни звука. Она отчаянно пыталась поймать взгляд Питера. На секунду, а может и меньше, ей удалось это. Но то, что она прочитала в этом взгляде, убивало ее надежду окончательно. Он поверил.

— Встань на колени, Питер!

Гермиона закрыла глаза. Она не могла это видеть.

«Не было гвоздя – подкова пропала», — пронеслось у нее в мозгу.

Как же глупа она была, как слепа. Она поверила в свою догадливость. Самонадеянная дурочка отвела себе ключевую роль в этой драме. И сыграла ее с блеском.

— Избавься от нее, — эти слова Гермиона выслушала равнодушно. Будто внутренним зрением она видела направленную в ее сторону волшебную палочку.

«Сейчас!» — она почти хотела умереть. Выпрямилась и успокоилась, снова поражаясь, как легко ей это удалось.

Голоса, произносящего заклятие Гермиона не слышала, в последнюю долю секунды внезапно ощутив, как что-то живое забилось у нее на груди. Дальше было темно.

* * *

2002 г.

Мы молчали уже минут пять. Гермиона смотрела в потолок. Лицо ее, снова потерявшее краски, было неподвижно. Она тяжело дышала.

Снейп рассматривал Хроноворот, поднеся устройство едва ли не к носу. У меня складывалось впечатление, что он его обнюхивал. Вопреки тягостной обстановке, порожденной рассказом Гермионы, я усмехнулся.

— Не берусь даже представить, что тебя так развеселило, Поттер, — не отрывая глаз от устройства, произнес отчим.

— Ты его еще на зуб попробуй, — не остался в долгу я.

Гермиона не отреагировала на неуклюжую попытку пошутить,

— Послушай, — обратился я к ней, — я так и не понял, как он оказался у тебя. Ты же вроде…

— Я сама этого не знаю, Гарри, — ответила она, слабо мне улыбаясь.

— Да брось, ты – и чего-то не знаешь. Не верю.

Улыбка стала шире, но в углах глаз снова начали собираться подозрительный капли.

— Ну, хорошо, чтобы не ломать твою веру, скажу – я догадываюсь, — она попыталась незаметно стереть упорно набегающие слезы, а я делал вид, что их не замечаю. Ну, не умею я разговаривать с плачущими девушками. Теряюсь.

— И?

— Должно быть тот, кто помог мне очутиться «в нужном месте в нужное время», не желал моей смерти. Хотя по возвращении мне казалось, что лучше бы было умереть, чем жить с таким грузом дальше.

— Надеюсь, вы быстро избавились от этой идиотской мысли, мисс Грэйнджер? – подал голос мой отчим.

Он отдал Гермионе устройство, к которому она прикоснулась едва ли не с отвращением и изрек:

— Любопытный эффект. Не вполне понимаю, как он этого достиг…

— Он?

— Изобретатель, Поттер. Иногда мне кажется, что ты переигрываешь в тугодума, — заметил он мимоходом и продолжил свою мысль: — Такая своеобразная самозащита артефакта. Любое заклинание, направленное на него, активирует перемещение во времени. Вы догадывались об этом, мисс Грэйнджер?

— Нет. Я знала наверняка. Вернее, теперь знаю.

— Вот как?

— Я дважды пыталась его уничтожить.

От подобного заявления отчим онемел, уставившись на Гермиону, как на врага человечества. Ноздри его так раздувались, что, казалось, сейчас из них повалит пар, будто из перекипевшего чайника. Мне снова стало смешно.

— То есть вы, совершив глупость, решили ее усугубить? — этот тон Снейпа мама называет «предгрозовым». Тихий, медленный голос. Вкрадчивые интонации.

— Полагаю, я была не первая, кто пытался покончить с этим «подарком судьбы».

Не знал, что будучи при смерти, можно так ядовито улыбаться. Выпад моего отчима Гермиона вернула ему сторицей.

Она порылась в складках своего платья и извлекла оттуда сложенный клочок пергамента.

— Прочтите. Это я нашла в доме почти сразу, как переместилась. Надеюсь, вы узнаете почерк, доктор Снейп.

* * *

2002 г.

Смахивая с ресниц наворачивающиеся слезы, Гермиона вглядывалась в строки письма, найденного в верхней части дома, на самом видном месте.

«Как же он все это рассчитал?» — думала она отрешенно.

Ведь если бы тогда, четыре года назад, она по глупости не надела на шею Хроноворот, а удосужилась подняться наверх и осмотреть дом более тщательно, ничего бы не случилось… Если бы.

«Сколько этих «если бы» было вокруг», — тоска и боль выжали из глаз очередные капли.

Два часа назад Гермиона очнулась в полутемном зале офиса мирового судьи в Годриковой лощине и почти сразу поняла, что именно произошло. Под жесткой тканью платья, вмиг ставшего ненавистным, мисс Грэйнджер обнаружила знакомый артефакт. Как он оказался у нее, молодая женщина не понимала, но задумываться об этом была попросту не в состоянии. Глубочайшее потрясение, которое она испытала, лишило Гермиону почти всех душевных сил и выдержки. Она плохо помнила, как вышла на воздух. Тихий летний вечер был прекрасен, над Годриковой лощиной сгущались прозрачные июльские сумерки, редкие прохожие провожали ее взглядами, но быстро теряли интерес к растрепанной женщине с потухшим взглядом, занятые своими повседневными заботами. Здесь продолжалась жизнь… та, что текла, чуть спотыкаясь о мелкие досадные недоразумения, возводя их в ранг серьезных проблем. Жизнь, где усердно старались забыть недавнюю войну и где сама Гермиона когда-то, варясь в повседневных заботах, лишь время от времени погружалась в уныние при воспоминании о прошлом. Какими ничтожными казались теперь те ее терзания!

Гермиона брела по улице наугад, не разбирая дороги, не слыша отголосков веселой суеты, несущейся из окрестных пабов, не видя зажигающихся в окнах приветливых огней, не чувствуя запаха мирного человеческого жилья…

«Что за смысл был отправлять меня в прошлое?» — эта мысль изводила ее чуть ли не с той секунды, как она поняла, что вернулась обратно. Что за насмешка была дразнить ее возможностями, заставить поверить в способность изменить прошлое, которое на деле и вправду оказалось неизменным.

«Хотя почему же неизменным? – со злой иронией сказала себе Гермиона. – Теперь ответственность за предательство несет на себе не только Питер Петтигрю, но и некая глупая Джейн Грэйнджер»

Эта особа возомнила себя спасительницей, а на деле оказалась лишь козырной картой, сброшенной в конце партии. Да. Она теперь знала: тот, кого так долго считали негодяем и подлецом, на деле лишь слабый человек, оказавшийся в ловушке. Питер любил ее и защищал, как умел. Поставленный перед выбором, он сделал его в пользу женщины... И что же? Должно быть, в какой-то мере «предателя поневоле» это извиняло. Его, но не ее.

«Что толку в этом моем знании, если результат по-прежнему плачевен?»

Гермиона очнулась от мрачных размышлений, лишь обнаружив, что оказалась в знакомых местах. Она стояла у калитки, ведущей на кладбище. Отворила, медленно прошла мимо старинных надгробий… «Флавиус Эббот, 1919-1981» — бросилась ей в глаза надпись на сероватом известняке. Гермиона испустила тяжелый вздох: она видела это надгробие раньше, в тот рождественский вечер девяносто седьмого, когда они вместе с Гарри так опрометчиво сунулись в Годрикову лощину и чуть не погибли. Тогда надпись не говорила ей ровным счетом ничего. Теперь же…

«Зачем я была нужна там?» — все тот же безответный вопрос, как острое шило колол ей мозг, заставляя сжимать кулаки и сдерживать стон.

У могилы Поттеров Гермиона бессильно опустилась на землю. Она внезапно осознала, что была буквально в двух шагах от места трагедии и не смогла предотвратить ее. Это чувство словно делало ее соучастником, будто это она – Гермиона Грэйнджер – выдала врагу роковую тайну. Чувство вины почти раздавило ее. И все же… это было невероятно, но… Гермиона по-прежнему каким-то странным образом пребывала в уверенности, что все сделала правильно.

«Что за чушь?» — возмутилась она внутренне этому, как ей казалось, подлому внутреннему голосу, оправдывающему преступную беспечность и самонадеянность.

И в этот момент Гермиона ощутила непреодолимую потребность вернуться… Нет! Не в прошлое. А туда, откуда начались все ее злоключения. Из непонятных глубин сознания выплыла на поверхность убежденность, что там – в месте, куда она по глупости сунулась четыре года назад – к ней придут ответы на все вопросы.

И вот теперь она сидела на покрытом пылью подоконнике в собственной спальне, в странном доме, где провела последние четыре года своей жизни и в котором, как ей казалось, по возвращении после ее ухода не бывала ни единая живая душа. Как же она ошибалась!

Письмо Гермиона нашла почти сразу, как поднялась по лестнице в спальню. Оно попросту лежало, заложенное в знакомую ей книгу в вычурном переплете… «Enciclopediamagica». Намек, которого она не послушала, подсказка, которую вовремя не разгадала.

Почерк, которым были написаны строки вложенного в книгу пергамента, Гермиона узнала сразу. Автор письма невольно возник перед ее внутренним взором. Высокий худой человек в неизменной черной мантии, которая делала его похожим на темного призрака подземелий. Мертвец, о котором она старалась не вспоминать…

«То, что вы читаете это письмо, Гермиона, означает, что ваша миссия исполнена. Не ошибусь, если вы испытываете гнев и негодование, считая случившееся с вами дурным розыгрышем. Однако, я не зря писал прежде, что уповаю на ваш блестящий ум: прочтите письмо до конца и, смею надеяться, вы получите ответы на интересующие вас вопросы. Вы сделали то, что должны были сделать, как бы ни вам, ни мне самому не хотелось верить в обратное.

В свете вышесказанного я считаю себя обязанным дать некоторые разъяснения, тем более, что задать вопросы мне лично вы вряд ли сможете. Я почти уверен, что умру раньше.

Не думаю, что вам интересно как, но я вычислил, кто скрывался под именем Джейн, и какую именно роль сыграла эта женщина в судьбе небезызвестного Питера Петтигрю, которого все считали предателем друзей и шпионом Волдеморта. Смиритесь, Гермиона, ваше появление в Хогсмиде и вся ваша дальнейшая жизнь не случайна. Не случаен и итог. Догадываюсь, как больно вам сознавать, что вы приложили руку к трагедии, касающейся дорогих вам людей. Сейчас вам кажется, что вас сделали куклой в грязной игре, а меня – взвалившего на вас этот груз – считаете кукловодом. Увы, мисс, разочарую вас. Я тоже не более, чем кукла. И, поверьте, участвовать в этом спектакле для меня было в сто крат прискорбнее, ибо я точно знал, что именно мне надлежит сделать.

Я не надеюсь на прощение с вашей стороны, но все же считаю нужным сказать: я щадил вас, как мог. Именно по этой причине вы вернулись. Если же вы по-прежнему та Гермиона Грэйнджер, которую я когда-то знал, то сможете сделать правильные выводы из этого жизненного урока. Не смотрите в прошлое, не живите им. Увы, сам я понял это слишком поздно.

Дом, где вы сейчас находитесь, теперь ваш по праву, но подтвердить это право вы должны самостоятельно. Мое завещание на имя Джейн Грэйнджер лежит в банковской ячейке, ключ от которой сейчас при вас. Так что упомянутой особе остается лишь переписать имущество на ваше – Гермиона – имя. Разумеется, вы сочтете это очередным этапом игры. Я не отрицаю, но хочу напомнить вам – прошлое изменить нельзя. В этом я, увы, убедился на собственном опыте.

Прощайте.

Несмотря ни на что, исполненный к вам сочувствия и уважения

Северус Снейп».

Дрожа, как от озноба, Гермиона машинально сложила письмо. Истина, открывшаяся перед ней, лишила молодую женщину последних душевных сил. Каково это сознавать, что тебе на роду написано стать толчком к беде целого поколения?

«Выходит, не будь Джейн Грэйнджер, вся эта история не случилась бы?» — ее мозг отказывался верить прочитанному.

«Как же было противно Снейпу видеть мою физиономию, — зло усмехнулась она. – Из-за моего глупого вмешательства погибла его любимая женщина. А он терпел… щадил меня, видите ли».

Гермиона сжала кулаки. Глупая кукла. Беспомощная, никчемная пешка. Теперь она ох, как понимала Гарри Поттера!

«Но Гарри смирился», — напомнил ей внутренний голос. Мальчик-который-выжил должен был умереть и пошел умирать. А она? Должна ли она смириться?

Гермиона с силой сжала в руке Хороноворот. Проклятое устройство, спасшее ее от смерти, холодило руку. И снова у Гермионы отчетливо проявилась уверенность, что она должна что-то сделать. Немедленно.

Пальцы пробежали по золотистому ободу, потянули за шпенек… Назад. Да, вернуться назад. Уверенность в правильности принятого решения нарастала с каждой секундой. Гермиона повернула внутреннее кольцо – еще прежде она догадалась, что эта часть управляет отдаленностью перемещения. Сейчас ей не нужны были годы… Да. Всего лишь часы. Несколько часов – и все будет кончено.

Гермиона встала, распрямила плечи, поправила ворот платья, словно готовилась к торжественному выходу в бальный зал. Цепочка легла на шею. Теперь в ее руках не было дрожи или неуверенности. Один оборот, два, три…

«Трех оборотов будет достаточно», — всплыли в памяти слова из прошлого. Достаточно. И тогда, и сейчас.

За окном стало ощутимо светлее. Прекрасный летний вечер только начинался. Солнце светило в окно старого дома, в его луче кружились над полом пылинки, поднимаемые легкими шагами почти бесшумно спускающейся по лестнице женщины в красном платье. В прихожую свет уже не проникал, по сравнению с другими помещениями в доме там было почти темно. Гермиона затаила дыхание.

Легкий шум за дверью, скрип. Легкий свет раннего вечера проник в прихожую, но он не дотягивался до убежища Гермионы, она сдержала вздох. Другая женщина, чуть более молодая, длинноволосая и немного бледная осторожно скользнула в дом, бегло оглядела темный вестибюль. Гермиона вжалась в стену, наблюдая как сама она, еще ничего не подозревающая, проскользнула в гостиную и принялась, сморщив нос озирать неприглядную обстановку.

«Я стала совсем другой», — подумала та, что пряталась в темноте, не смея шелохнуться.

Она видела, как молодая женщина открывала тайник, с недоумением на лице брала в руки артефакт. Уникальный, единственный в своем роде. Как эта так похожая, и так не похожая на нее женщина была взволнована своим открытием и не замечала, как из темноты прихожей в нее нацеливалась волшебная палочка. Цепочка Хроноворота была уже у нее на шее, уже запутывалась в длинных волосах. Женщина повернулась лицом к двери, но невидящий взгляд не уловил едва заметного движения в темноте. Она прикрыла рукой глаза, будто борясь с легким головокружением. Ничего сверхъестественно, заклятие Конфундус, только и всего. Чтобы не привлекать внимания, так сказать.

«И откуда я знаю, что поступаю верно?» — вертелся в голове вопрос, а рука с палочкой у той, что стояла в коридоре уже поднималась для нового заклятия.

Гермиона была уверена, что видела из своего убежища в прихожей, как точно в центр проклятого артефакта, одетого на шею ее двойника, летит луч. Он должен – нет, обязан был – разбить его, разнести вдребезги, уничтожить, но… буквально в тот же миг этот самый двойник, представлявший из себя просто идеальную мишень, попросту исчез. Молодая женщина с длинными каштановыми локонами растаяла в воздухе, уносясь в прошлое, где ей и суждено было оказаться.

Гермиона чуть ли не с криком бросилась в гостиную, но сделав шаг, застыла, как вкопанная, и застонала при одном взгляде на кусок пергамента с детским стишком. Она, наконец, поняла, в чем его смысл.

«Гвоздя не было. Поэтому гвоздь ты, Гермиона, унесла с собой».

Вот и разгадка. И в это бесконечно долгое мгновение понимания она будто издалека, из глубин памяти услышала голос… Он показался почти реальностью, хотя это была всего лишь ее фантазия. Растерянная Гермиона невольно оглянулась, ожидая увидеть позади себя фигуру в темной профессорской мантии.

«Прошлое изменить нельзя!» — настойчиво и насмешливо твердил этот голос, отдаваясь внезапной болью в висках.

Иллюзия развеялась, Гермиона по-прежнему была одна.

— Да будь ты проклят, Северус Снейп!

Она в бессильном гневе сдернула висевший у нее на шее миниатюрный предмет и с силой швырнула его об стену. И в ту же секунду пространство завертелось вокруг, словно радужный водоворот, в ушах зашумело, и сознание милостиво оставило ее, погружая в спасительный обморок.

2002 г.

— Так я очутилась здесь. Я все же изменила прошлое, потому что не рассуждала, не обдумывала и не просчитывала, — в тихом голосе Гермионы сквозило торжество, а глаза лихорадочно блестели, мне даже показалось, что в них появилось что-то безумное. Небывалый случай для Грэйнджер.

– А всего то стоило… поддаться эмоциям, — продолжала она уже спокойнее. — Мной владели только злость и гнев, которые я вымещала на ненавистном артефакте. Понимаю, что мне здесь нет места, но…

— Постойте, — перебил ее Северус нетерпеливо, кажется, ему было немного не по себе от мысли, что всю эту котовасию учудил он. То есть не он, а другой Северус… Черт, так и свихнуться недолго!

— Вы чего-то недоговариваете, мисс Грэйнджер. Насколько следует из текста письма – вам дано прямое указание: вернуться и отослать самой себе документы, связанные с домом. И я не вижу причин, почему это невозможно сделать. Единственное препятствие – ваше нежелание. Но оно, как вы сами догадываетесь, не причина столь серьезного временного искажения. Вы в любой момент можете передумать, вас могут переубедить… Хроноворот исправен, так что вы можете в любой момент…

— Он неисправен, доктор Снейп, — прервала его рассуждения Гермиона таким тоном, что если бы она сейчас показала язык, я бы не удивился. – Возможно, вы не обратили внимания, но внутреннее кольцо больше не вращается, — она с явной насмешкой смотрела на вытянувшееся лицо отчима.

Тот, конечно же, мгновенно исправился. Мышцы лица вновь застыли, как на парадном портрете члена Визенгамота, хотя движение, которым Северус выхватил из рук Гермионы Хроноворот, иначе, как резким или даже хищным, назвать не получалось. Чуть было не рассмеялся, глядя на это представление, честное слово. Сидел и получал неслыханное удовольствие от осознания: Северусу Снейпу только что утерли нос в том, в чем он всегда считал себя непревзойденным мастером – в наблюдательности.

— Как я понимаю, — продолжала меж тем Гермиона медленно, ибо сил у нее оставалось немного, — именно эта деталь отвечает за дальность перемещения. Теперь диапазон уже не годы – всего лишь часы. Вот так.

Отчим покачал головой, выражение лица было сумрачным.

— Итак, вы своей… хм… эмоциональной выходкой лишили себя возможности вернуться в прошлое и оставить самой себе завещание, так?

Она кивнула. Потом заулыбалась счастливо, хотя глаза снова стали чуть влажными.

— Очнулась я уже в госпитале. Как попала сюда, не помню. Написала Гарри… Не знаешь, как я тут очутилась? – вопрос был адресован мне, но я лишь развел руками.

Вместо меня ответил Снейп. Тон был ворчливым, видно, его исследовательская душонка все еще скорбела о перенесшем надругательство ценном артефакте, который Северусу, вестимо, хотелось заграбастать в свой «научный обиход».

— Вас нашли в доме. Там сейчас проживает какое-то семейство. Хозяйка, Ингрид, кажется, наткнулась на ваше бездыханное тело у себя в прихожей.

— Ингрид? Ингрид Берроуз? – воскликнула она и торопливо пояснила: — Так, насколько я знаю, звали одну из дочерей Кики.

— Понятия не имею. Я с ней не знаком, — отмахнулся Снейп. – Понял лишь, что дамочка была напугана и грозилась вызвать авроров. Шутка ли – вторжение? Да еще неизвестно каким образом. При вас нашли устройство, ну, а дальше – понятное дело… Отдел Тайн, Невыразимцы. Один из этих господ явился ко мне, мол, моя ассистентка натворила дел, в госпиталь попала. Он уже собрался в Мунго бежать, над вашей памятью поработать. Но я уговорил подождать.

— Ясно, — улыбка Гермионы сияла какой-то особенной теплотой. – Я благодарна вам, доктор, несмотря ни на что.

— Несмотря даже на это? — заметил отчим ядовито и указал на все еще лежащее рядом с Гермионой письмо, написанное его почерком.

— Вы – другой.

— Нет, мисс Грэйнджер, я это я. И, поверьте, поступил бы аналогично, окажись в любых обстоятельствах.

— Вы не знаете всех обстоятельств, — улыбка у Гермионы пропала, голос стал жестче, хотя взгляд был сочувственный. — Вас жизнь пощадила и дала хороший шанс, а вы, судя по всему, сумели им воспользоваться. Я знаю, о чем говорю: различия очевидны. Ваш двойник меня шесть лет в Хогвартсе учил. Подробностей его жизни дошло до меня немного, поскольку человек он скрытный, но одно я знаю точно… Со смертью Лили Эванс он потерял единственного дорогого ему человека, — она кинула пристальный взгляд на вздрогнувшего при этих словах отчима. Да и сам я неожиданно почувствовал неприятных холодок. Так вот почему Грэйнджер пялилась на мою мать, словно на Ангела Мщения!

— Вообразите, — продолжала тихим голосом Гермиона, — как ваш двойник ненавидел меня. Ведь я стала, пусть косвенной, но причиной ее гибели, — она испустила тяжелый вздох. — Тот Северус Снейп умер у меня на глазах и, почти уверена, хотел умереть.

Минуту стояла гробовая тишина. Мы с отчимом глядели в разные стороны, стараясь не встречаться взглядами, словно боялись увидеть страх в глаза друг друга. Если честно, на протяжении всего рассказа Гермионы, в той части, где печальная повесть касалась нас, у меня возникало ощущение скверной сказки, где все вывернуто с ног на голову. А теперь медленно начало доходить: все это могло быть… Черт. Нет. Все это было! Но, слава Мерлину, не здесь и не с нами.

— Насколько я могу понять, гибель…Волдеморта, — Снейп сбился, будто хотел сказать что-то другое, – лишь начало истории?

— Да. Только хотите ли вы знать ее окончание?

— Думаю, я сам смогу продолжить, — невесело усмехнулся он. — Все же вы очень утомлены.

— То есть… сможешь? – не понял я.

— Ну, тебе-то Поттер думать всегда мешали твои убеждения, — бросил Северус, вернувшись к своей обычной манере. Я отвесил ему поклон. И в этот момент невольно поймал взгляд Гермионы. Она смотрела на нас обоих с грустной нежностью, очень и очень напоминая мне мать. Лили почти всегда именно так реагировала на наши с отчимом словесные дуэли, из которых я чаще всего выпадал где-то на начальных уровнях.

Отчим меж тем сложил руки на груди и, прохаживаясь по комнате, излагал свои умозаключения.

— Полагаю, после гибели семьи Гарри передали каким-то родственникам. Вероятно, не волшебникам.

— Да. Тете, сестре матери.

— Хм. Я так и подумал. В таком случае вашему Поттеру жилось несладко. С Петунией я знаком не понаслышке. Что ж. Думаю, тебя, друг мой, тоже бы не помешало на пару-тройку лет поместить в подобные… хм… спартанские условия, — этот реверанс в мою сторону я пропусти его мимо ушей. – Стало быть, первоначальную закалку мальчик получил изрядную. Волдеморт, разумеется, тоже не навсегда исчез и сделал попытку вернуться. По вашему взгляду вижу, что, вероятно, не одну.

— Третья ему удалась, — словно сквозь силу промолвила Гермиона.

Она была уже по цвету близка к простыне, которую беспрестанно теребила ее рука. Снейп критически обозрел изможденную фигуру и едва заметно покачал головой. Потом приблизился к койке, нависая над Гермионой, будто посланец смерти.

— Если вам тяжело, могу помочь. Отпустить вас прямо сейчас. Вы понимаете, что это значит?

— Не понимаю, но это не важно. Я пока еще в состоянии слушать и говорить, — Гермиона остановила меня, когда я пытался задать свой вопрос, и спросила, обращаясь к отчиму: — Я умираю?

— Для этого мира – да. Вы, образно говоря, существуете и там, и здесь. Когда вас здесь не станет, временной парадокс себя исчерпает.

— И откуда ты такой умный? — хамовато встрял я, копируя манеру драгоценного крестного Блэка.

— Старый рецепт, Поттер, — парировал он, — хорошо учился в школе, книжки читал. Но для тебя это, конечно же, новость. Так на чем мы остановились… Вы говорите – третья. Полагаю, здесь не обошлось без Поттера.

— Волдеморт использовал его кровь, чтобы обрести тело. Подробностей я не знаю.

Снейп задумался и сделал еще один «круг почета» по палате.

— М-да. У Лорда всегда была пара тузов в рукаве. Насколько я знаю, он уже к началу войны изготовил четыре крестража, возможно, даже пять.

— Чего-чего изготовил?

У меня, вероятно, было донельзя глупое лицо. Снейп удовлетворенно крякнул, будто ждал именно такой реакции. Всегда поражался, как он не устает тыкать меня носом в пробелы образования. Я-то к этому привык, но дело принципа…

Гермиона отреагировала на мое удивление по-своему: протянула руку, подзывая к себе. Я даже почувствовал какое-то незнакомое мне волнение, когда, сев рядом, удержал почти невесомую ладонь.

— Я так счастлива, что есть мир, где ни ты, ни я, ни Рон не знаем, что такое крестраж. Поверь, радости это знание не прибавляет, — прошептала она и снова обернулась к Снейпу. – Там откуда я, Лорд создал семь. Одним из них был Гарри. Дамблдор знал об этом и готовил его к последнему испытанию.

— Про Поттера я догадался, — отозвался отчим, болезненно поморщившись. – Семь… Это уже чересчур даже для Лорда. Хм. В кого же он превратился?

— В монстра. В нем не осталось ничего человеческого.

— Надо думать.

— Но, скажите, профессор… то есть док…

— Да чего уж там… зовите просто по имени, — перебил Снейп, — вам фамильярничать недолго осталось.

По-моему, она даже рассмеялась.

— Таким вы мне нравитесь, Северус. Приятно видеть, что я не зря защищала вас перед Гарри и Роном. Пока мы учились в Хогварте, они такими эпитетами вас награждали, что некоторые из них я даже при смерти повторить не решусь. Впрочем, надо признать, ваш двойник некоторые из них заслуживал. В отличие от вас…

— Да? И какими же? – не удержался я.

— Поттер, еще слово и отправишься патрулировать коридор. Мисс Патил там уже скучает, — в ответ я поднял руки в примирительном жесте.

— Но, Северус, вы не ответили, крестражи… Если вы о них знаете, значит они…

— Уничтожены.

Снейп кинул на меня красноречивый взгляд, мол, заткнись Поттер, не до твоих глупых вопросов сейчас.

Ладно, дорогой отчим! Потерплю, но уж потом придется колоться, что еще за крестражи такие и при чем тут вообще я. Правда, почти сразу возникла мысль: еще полчаса таких разговоров и мой мозг переполнится до краев. Причем настолько, что я забуду, о чем вообще стоило спрашивать. Я не дурак и не тупица, как вы подумали, просто далек от всей этой «высоконаучной зауми». Как говорится, не боги горшки обжигают. Мама, кстати, в этом вопросе со мной полностью солидарна.

Гермиона же тем временем вцепилась в отчима, как клещ. Даром, что уже едва дышала. Видать, кое-какие истинно грэйнджеровские замашки не перевелись у нее даже в подобном состоянии.

— Как же вы их нашли? Крестражи, я имею в виду…

— Я их не находил. Это заслуга профессора Дамблдора, да еще Регулуса.

— Регулус Блэк жив?! – ее полу-шепот по интонации чертовски походил на восклицание. – Но ведь он…

— Увы. Насколько я понимаю, временной парадокс, вызванный вашим вмешательством, не затронул его. Он погиб раньше. Однако, исчезновение младшего Блэка повлекло за собой целый ряд событий, в которых не последнюю роль сыграла его мать.

— Вальпурга Блэк? Я помню ее, — Гермиона болезненно скривила рот и провела рукой по глазам. – Неужели она отступила от своих… убеждений?

— Ну, я бы не назвал это отступничеством. Когда Регулус исчез, мать пыталась разузнать о его судьбе, но первоначально безуспешно. Потом, когда убивать уже стали всех без разбору, Вальпурга вдруг испугалась. Она явилась к своей племяннице и напрямую потребовала сказать, что с сыном. Беллатрикс, по-видимому, изъяснялась в таких выражениях, что миссис Блэк в ответ ее прокляла.

— Вот как? – едва заметно покачала головой Гермиона. — Хотя тут я догадываюсь, что было главным обвинением. Том Риддл – полукровка.

Мой отчим пристально разглядывал ее лицо, погруженный в свои размышления, и вдруг выдал:

— Мне трудно представить, что вы настолько хорошо знакомы с Блэками…

— А я и не знакома. В привычном понимании этого слова. Миссис Блэк видела только на портрете, но мне, поверьте, и этого общения хватило, чтобы не жаждать личного знакомства, — вопреки смыслу высказывания Гермиона опять улыбнулась. – Так, значит, мать все же узнала, как погиб ее сын?

— Почти. Она надавила на эльфа, который был с Регулусом в момент его смерти, а тот показал место. Потом Вальпурга написала Дамблдору…

Теперь Гермиона демонстрировала настоящее изумление, несмотря на то, что уже почти не могла оторвать голову от подушки.

— Миссис Блэк предпочла полукровке защитника магглолюбцев? – насмешка читалась в ее тоне настолько явственно, что Северус хмыкнул.

— Полагаю, выбор у нее был невелик. Ну, а дальше…

— … дальше можете не продолжать. Как профессор умеет использовать даже крохи информации, мне прекрасно известно.

На протяжении всего этого разговора, который я слушал вполуха, а понимал и вовсе лишь местами, занимал себя тем, что пристально разглядывал Гермиону и сравнивал со знакомой мне бывшей гриффиндорской старостой. Они были будто двое сестер: похожи, но в то же время абсолютно разные. Кажется, даже Фред и Джордж Уизли, рыжие физиономии которых я лицезрел чуть ли не ежедневно, имели больше сходства, чем эти две версии одной и той же женщины.

Я вдруг понял, что совершенно не могу воспроизвести в памяти ни одной приметной черточки нашей Гермионы Грэйнджер. Забавно, верно? Мы семь лет торчали на одних и тех же уроках, пялились друг на друга за столом в Большом зале, да и потом виделись довольно часто, и хоть бы родинку какую вспомнил или там… улыбку. Так ведь – нет, пусто. А вот эта Гермиона… Я бы уверен: даже через десять лет предложи мне кто-то закрыть глаза и описать ее – сделал бы это с легкостью.

Чудеса. За каких-то два часа эту я узнал лучше, чем ту за десять лет. Что-то, видать, все мы в Грэйнджер не заметили, не разглядели. Или, может, она сама нам этого не позволила.

Я энергично потряс головой, чуть очки не потерял. Это ж надо, Поттер, куда тебя занесло! Женатый человек, а туда же…

И все равно взгляд мой помимо воли возвращался к Гермиону. Теперь я отчетливо видел: она всерьез собиралась умирать. Движения стали натужными, будто сил не хватало даже поднять руку или пошевелить головой… Это казалось несправедливым. Даже удивился, как во мне сформировался этот совершенно «детский» протест.

«На что же она тратит эти последние минуты?» — с какой-то нехарактерной для себя злостью подумал я и едва не подскочил, когда Гермиона сама ответила на невысказанный вслух вопрос. Как Снейп со своей дурацкой легилименцией, ей-богу.

— Я все время ищу какой-то подвох, Гарри, — с печальной иронией прошептала она. — Все слишком хорошо, даже не верится, — и мягко погладила меня по руке, отчего по телу побежали мурашки.

Отчим хмуро исподлобья поглядел на лежащую женщину, потом достал из кармана флакон с зельем и решительно подошел к ней.

— Выпейте.

— Что это? Яд?

— Для вас – да. Мы с вашим двойником, мисс Грэйнджер, вот уже два года работаем над зельем, устраняющим временные искажения. Заказ Отдела тайн. Думаю, они там вовсю экспериментируют с хроноворотами. Ну, а эксперименты не всегда заканчиваются…хм… благополучно. Откровенно говоря, я думал, что вы один из таких «временных парадоксов».

Гермиона улыбалась уже лишь углами губ, но сделала усилие и взяла моего отчима за руку обеими ладонями. Пожала, будто благодарила. Удивительно, что он не отстранился, обычно Снейп к подобным фамильярностям относился резко. А тут надо же, стерпел…

— Знаете, Северус, вы когда-то назвали меня «невыносимой всезнайкой», думала, что этого никогда вам не прощу… А вот теперь я — «временной парадокс» и, представьте себе, совсем не обижаюсь, — из угла ее глаза выкатилась слеза. — Не нужно зелья. Я чувствую, что скоро все закончится… само.

Несмотря на трагизм ситуации, мне опять хотелось смеяться. А все из-за вида снейповской физиономии. Ох, будет, что маме рассказать, это точно! Никогда, ни разу в жизни не видел, чтобы мой всезнающий, язвительный и – чего греха таить – скорый на словесную расправу отчим может выглядеть таким смущенным. Если бы он сейчас покраснел, ей-богу, я бы не удивился. Северус, правда, почти сразу почувствовал мое состояние и в одну секунду преобразился. Осторожно высвободил пальцы из рук женщины и, нахмурившись, отошел на полшага.

— Чего вы улыбаетесь? – сердито спросил он Гермиону.

— Я счастлива, — голос уже звучал почти эхом.

Потом она обернулась ко мне, словно спохватившись.

— Гарри, а как наши? Невилл, Полумна, Дин с Симусом…

— С ними все хорошо, Гермиона, — я снова поймал ее руку и сжал, словно желая этим самым удержать ее здесь подольше.

Потом принялся быстро говорить, глотая слова и фразы, не обращая внимания на то, как хмурится отчим и нетерпеливо постукивает ногой.

— Так родители Невилла… они не в Мунго? – уже очень тихим шепотом прервала Гермиона мой бестолковый рассказ. С ответом меня опередил Снейп:

— Алиса погибла у меня на глазах. Закрыла мужа от смертного заклятья. Мальчика воспитывал отец.

— Он из Невилла настоящего солдафона вырастил, — добавил я, вспоминая вечную «аврорскую», как выражался Рон, выправку Лонгботтома-младшего, потом рассмеялся. – Он мне потом по пьянке сболтнул, что всю жизнь мечтал заниматься гербалогией. Гер-ба-ло-ги-ей, представляешь? Нет, ну, у него и вправду успехи ничего себе были… Да только папашина выучка свое взяла. Аврорствует теперь парень по полной программе. Рон говорил…

— Поттер, заткнись, — резкий голос отчима словно поставил точку.

Северус взял меня за плечо и буквально сдернул с кровати, где лежала Гермиона. Глаза ее были закрыты, рука, выскользнув из моей ладони, безвольно свесилась. Казалось, она просто уснула. Короткие волосы, разметавшиеся по подушке выглядели неестественно темными в контрасте с будто таявшим на глазах тонким лицом с сероватыми кругами вокруг глаз. Гермиона сейчас больше всего походила на упокоившегося призрака.

— Пошли, — услышал я словно из-за стены голос Снейпа, он тянул меня за рукав к двери.

Я вырвался. Поверить не мог, что все произошло так скоро, так… незаметно. За пару часов я стал считать эту женщину самым близким другом, и терять ее сейчас казалось какой-то гадкой, гнусной шуткой судьбы.

В два шага пересек палату, присел на корточки у края койки, взял в руки тонкую кисть и прижал к щеке.

— Не уходи.

Не знаю, услышала меня эта Гермиона Грэйнджер или нет, но через секунду в моих руках остался только ветер. А может, и он был иллюзией. Она ушла. Растаяла в воздухе, подхваченная невидимым потоком времени.

Наверно, минуту я стоял и пялился на пустую койку. Знаете, ведь мое детство прошло в постоянном бегстве от смерти, но я никогда не видел ее так, по-настоящему. В голову почему-то пришла единственная мысль: теперь, должно быть, все-таки смогу увидеть фестралов. Надо будет проверить.

— Идем, Поттер, — Северус говорил устало и без нетерпения. – Она уже далеко.

В больничном коридоре нас поджидала хмурая Гермиона. Наша. Щеки у нее были прочерчены пятнами румянца, а руки скрещены на груди. Весь вид «стальной ассистентки» говорил, что она ждет объяснений.

— Теперь мне можно войти? – холодно спросила она у моего отчима.

Тот провел рукой по лицу и тоже стал собой. Деловитым и желчным мастером зелий Северусом Снейпом, подмастерье которого «что-то слишком уж своевольничает».

— Почему не в лаборатории?

— Вы забыли ее отпереть, — в тон ему отрезала Грэйнджер.

— Слушайте, вы что, собираетесь работать? – оторопел я и посмотрел на часы. Стрелки показывали час ночи.

— Это только господину Поттеру уже пора десятый сон видеть, а у людей занятых рабочий день продолжается, пока дело есть, — изрек Снейп голосом, который использовал для подобных сентенций, но на часы тоже украдкой поглядывал.

— Да брось, — нахально, по-поттеровски, произнес я, давая понять, что заметил его движение, — пошли лучше к матери чай пить. И Грэйнджер с собой возьмем. А то гляди — заморишь нашу отличницу, кто будет твою сушеную дохлятину в котел бросать.

Кажется, у Гермионы дернулся глаз. Отчим же подозрительно быстро согласился.

— В самом деле, Гермиона, что-то сегодня больно хлопотный день. Приглашаю вас к нам, хоть час и неурочный. А Поттер вас потом до дома проводит. Он, как я понимаю, до конца недели холостяк. С вами хоть ни во что не вляпается. И мне, и Лили спокойнее.

Грэйнджер кивнула, изобразив при этом «лицо безо всякого выражения».

Мы зашагали по гулкому коридору Мунго. Целители на портретах недовольно зашептались, грозя поздним посетителям своими извечными жутковатыми диагнозами. Я шел за отчимом и его ассистенткой следом и невольно прислушивался к их беседе. «Пространственно-временной континуум», «переменная кого-то-там-Мерлин-его-разберет», «постоянная еще-какого-то-ученого-хрена»… Проклятье! Лучше б помешанных знахарей слушал, чем этих несостоявшихся академиков. Нет, я понимаю: Грэйнджер не в курсе, но Снейп… Да если б мне сказали, что я умер… вернее, не умер, а мог бы умереть, но каким-то необъяснимым чудом этого избежал, уж поверьте, пространство, время и связанные с ними «интересные феномены» волновали бы меня в последнюю очередь.

— Слушайте, вы оба, — не выдержав, рявкнул я им в спину. — Вам что, поговорить больше не о чем? Могли бы отложить разбор полетов до завтра, хотя бы из уважения к… к ней, — у меня все еще стояло перед глазами бледное лицо с вымученной улыбкой, от этого я распалялся еще больше.

— Надо же такое ляпнуть – «интересный феномен». Черт! У меня такое чувство, будто я только что похоронил половину друзей и родителей впридачу. Тебя, Северус, кстати, тоже… Ты хоть понял, от чего нас избавили? А ты, — мотнул я головой в сторону оторопевшей от моего хамства Грэйнджер, — могла бы для разнообразия побыть человеком, а не придатком к котлу. Или то, что в твои формулы не вписывается, тебя не волнует?

— Поправка, Поттер, — холодно заметил отчим. — Думающим придатком. В отличие от тебя.

Я почему-то даже обрадовался тому цвету, в который окрасилось лицо Грэйнджер. Она сделала шаг и засветила мне такую сочную оплеуху, что я думал — глаз выпадет. Потом развернулась на каблуках и гордо промаршировала вперед, а за углом коридора, судя по участившимся шагам, перешла на бег.

Я потер ушибленную скулу.

— Отличный удар. Где это она так натренировалась?

— Мисс Грэйнджер – способная ученица, плюс природный дар, — слишком ровным голосом изрек Снейп. Или мне почудилось, или на его лице мелькнула тень усмешки. Потом он, как ни в чем не бывало, зашагал дальше по коридору, а когда мы вышли из здания госпиталя, заметил мимоходом, не глядя в мою сторону:

— Надеюсь, у тебя хватит ума извиниться.

Мы аппарировали к маминому дому. В окне горел свет, а на улице было довольно прохладно. Странное в этом году лето: днем жара – хоть вешайся, а по ночам — холод. Будто и не Англия, честное слово. Взгляд мой отметил, что лестница у их дома чуть покосилась. «Починить бы надо, — подумал я. – Снейпу ведь, поди, недосуг».

Северус уже взялся за ручку двери, потом вдруг обернулся.

— Знаешь, Поттер, однажды я назвал твою мать «грязнокровкой».

Я сделал вид, что удивился. Впрочем, я и вправду о таком не слыхал: мама мне о Снейпе много чего рассказывала, но все больше хвалила. А тут надо же…любил-любил, а вот ведь какие подробности открываются.

— А она?

Он помолчал, поглядел вверх и вдруг рассмеялся. Ну, то есть это он так думал, что смеется. Хрипло и коротко.

— Велела чаще трусы стирать.

Я тоже усмехнулся, а сам вспомнил про «семейные скелеты». Как же у нас их, оказывается, еще много. Хотя какой это скелет? Так… скелетишко. Вот интересно только, откуда она – Грэйнджер эта или уж Джейн – о них знала. Как вспомню это ее: «Увы, не все», — и взгляд то ли лукавый, то ли горестный. Эх, придется все-таки припереть отчима к стенке, да и мать заодно.

— Так прямо и сказала?

Мою реплику Северус оставил без ответа.

– А Лили может, — продолжил я, поднимаясь по ступеньками вслед за ним. — Она у нас веселая.

Отчим кивнул и отворил дверь.

2002 г.

— Итак, вы все-таки явились, — встретил Гермиону знакомый отрывистый голос, едва она успела ступить на порог кабинета директора Хогвартса. – Надо полагать, за ответами пришли, мисс Грэйнджер?

Она резко развернулась и молча взирала в глаза покойного директора, глядевшего на нее с портрета. Северус Снейп стоял, опираясь на спинку кресла, его фигура, написанная в необычной для школьных портретов манере, казалось, обладала эфемерностью и легкостью, столь несвойственными Мастеру зелий при жизни. Складывалось впечатление, что Гермиона смотрела на реального человека сквозь цветное и не очень чистое стекло.

«Автор портрета, должно быть, плохо знал Снейпа?» — невольно усмехнулась она возникшей при взгляде на полотно мысли.

~

Когда мисс Грэйнджер на полпути к Хогвартсу спросила себя, зачем туда направляется, ответа на этот вопрос она не знала. Более того, само решение свернуть на дорогу к школе, казалось, принято не ею. Гермиона просто шла, куда ее несли ноги.

Всего час назад мисс Грэйнджер очнулась на полу все того же осточертевшего ей дома. За окном уже смеркалось, должно быть, она довольно долго была без сознания. В какой-то момент, потерев ушибленную скулу и расчихавшись от пыли, Гермиона решила, что все пережитое ею, начиная от находки в тайнике до разбитого об стену Хроноворота, лишь плод воображения или, на худой конец, результат наведенных на дом охранных чар. Такое ведь бывает: галлюцинации, страхи, больные фантазии неплохо отпугивают нежеланных гостей. Кажется, она даже где-то читала подобное. Кажется…

Один лишь взгляд в зеркало – такое же мутное и пыльное – развеял иллюзии. Перед ней была Джейн Грэйнджер, женщина с усталым взглядом, растрепанными короткими волосами и крупными веснушками, которые из-за небывалой бледности лица выглядели нарисованными.

Гермиона оглядела комнату. Хроноворот лежал в шаге от ее ноги. Длинная цепочка растянулась неаккуратной петлей. Она была цела.

«Этого следовало ожидать».

Сам артефакт, который Гермиона машинально подняла с пола, тоже был абсолютно цел. Удар о стену не оставил на нем ни малейшего следа. Исправен, готов к работе. Молодая женщина до боли сжала кулак.

— Это был только сон, — голос звучал хрипло, словно чужой. Горло, которое несколько часов назад терзала магическая удавка, до сих пор саднило. Слез не было, хотя до невозможности хотелось разрыдаться. Вместо этого Гермиона начала смеяться, тихо и сдавленно, будто через силу.

Она увидела сон. Красочный, правдоподобный, граничащий с реальностью. Там все было таким красивым и правильным, что возвращение показалось Гермионе чуть ли не изгнанием из Эдема. Еще бы! Ведь в том сне все призраки ее настоящего были живы, более того, счастливы. Вот только – на этом эпизоде из сна Гермиона будто споткнулась, почувствовав укол в сердце – в увиденном ею красивом и счастливом мире сама она была не нужна. Судьба, словно в насмешку, преподнесла видение, где исполнились самые дерзкие ее замыслы, но где лично ей в счастье было отказано. Чужая, холодная, нелюбимая.

«Не смотрите в прошлое, не живите им», — вспомнились строки из письма. Не этот ли горький урок должна была выучить известная школьная отличница? И не слишком ли дорого стоит эта незамысловатая мудрость?

~

— Здравствуйте, доктор Снейп, — запоздало пробормотала Гермиона, поводя плечами: в Хогвартсе, несмотря на лето, было прохладно.

«Здесь всегда холодно».

Даже странно, что ее, известную мерзлячку, совсем не тревожило это раньше.

~

Еще подходя к воротам Замка, куда Гермиону вела все та же иррациональная уверенность, молодая женщина поразилась неяркости своих воспоминаний о школе. А ведь она прежде так любила Хогвартс. Ворота оказались приоткрыты, что Гермиона, вопреки здравому смыслу, восприняла как должное, и зашагала в сторону Замка, не оглядываясь по сторонам. Впереди была цель, которую сама она не могла для себя толком сформулировать.

У дверей Замка ее встретил смотритель.

— Не поздновато ли явились, мисс? – проворчал он вместо приветствия, но отступил в сторону, пропуская Гермиону внутрь. Она даже не успела удивиться подобной любезности со стороны бдительного и подозрительного Аргуса Филча.

— Директор ждет вас, — проскрипел он и, не удержавшись, добавил: — Кабы не наказ мадам МакГонагалл, выгнал бы вас вон. Тоже мне, фифа! Героиня!

Он сердито фыркнул и проковылял в вестибюль.

Замок встретил Гермиону привычными шорохами. Шептались портреты, издалека доносился неясный шум и стоны, что-то падало с тихим стуком. И все же обстановка казалась ей совершенно нереальной, будто здесь она была чужой.

«МакГонагалл ждет меня. С чего бы вдруг?» — спрашивала себя она и удивлялась, осознав, что ответ на вопрос, в общем-то, не важен. Что бы ни хотела от нее директор, у самой Гермионы здесь в Замке важное дело. Только вот что это за «важное дело», молодая женщина до сих пор не представляла.

Профессор МакГонагалл, собственной персоной, обнаружилась возле статуи каменной горгульи. Она чуть хмурилась и нетерпеливо постукивала ногой.

— Здравствуйте, профессор. Мистер Филч сказал, вы ждете меня.

— Да, мисс Грэйнджер, — МакГонагалл была привычно сдержана и корректна, как в старые добрые времена. – Признаюсь, лично я совсем не ожидала вашего визита, но… — она выдержала «профессорскую» паузу, — мне сказали, что сегодня вы непременно захотите посетить Хогвартс. Я предупредила Аргуса, чтобы он впустил вас.

— Вам сказали? Я удивлена, – Гермиона невольно скопировала своего бывшего декана в интонациях, выражении лица и осанке. Эта игра в «две МакГонагалл» ее даже немного забавляла.

Голос старой волшебницы смягчился.

— Я рада видеть вас. Замечу, что вы сильно изменились. Повзрослели. И, боже мой, — она словно только что разглядела Гермиону в полумраке коридора, — кажется, общение с мистером Уизли повлияло на вас весьма… необычным образом.

Несмотря на общую подавленность, Гермиона рассмеялась.

— Вы об этом? – она указала на свой нос, щедро осыпанный веснушками. – Это я из солидарности.

— Полагаю, скоро на одну Уизли станет больше? – МакГонагалл неожиданно тепло улыбнулась. – Не думайте, Гермиона, что ваши педагоги слепы. Я рада, что вы и Рональд…

— Профессор, — прервала ее Гермиона, пытаясь сгладить бестактность вежливым тоном, — простите, но я бы хотела переговорить…

— … с профессором Снейпом, — закончила МакГонагалл, возвращаясь к своей обычной строгой манере вести диалог. – Ах, да вы еще не знаете. Стараниями мистера Поттера теперь в Хогвартсе есть портрет последнего нашего директора. Это Северус сообщил мне о вашем визите.

Гермиона молча склонила голову в знак согласия, одновременно ловя себя на странной мысли: она так хотела получить ответы на терзавшие ее вопросы, но почему, черт побери, была так уверена, что получит их здесь?

«Если, конечно, Снейп соизволит мне ответить».

Впрочем, он ведь писал о «сочувствии и уважении», которых мисс Грэйнджер, признаться честно, при жизни за покойным профессором Зелий не замечала.

— Вы действительно очень повзрослели, — в голосе МакГонагалл была тревога и сочувствие. Казалось, она хотела что-то спросить, но только поджала губы и пропустила Гермиону внутрь.

– Я не стану вам мешать, — донеслись слова нынешнего директора Хогвартса, когда Гермиона уже ступила на лестницу.

~

— Доктор? – Снейп состроил весьма характерную гримасу, но на портрете она все равно смотрелась гротескно. – Если вы хотели пошутить, то у вас это получилось. Но вы ведь не за тем явились сюда на ночь глядя, мисс Грэйнджер.

Гермиона промолчала. У нее было такое множество вопросов к ее Доброжелателю, что она не знала, с которого начать.

— Вы ненавидите меня? – вырвалось у нее неожиданно.

Снейп, казалось, удивился.

— Признаться, я считал вас умнее, — резко ответил он после непродолжительной паузы. – Или, может быть, вы невнимательно читали?

— Ответьте на вопрос, профессор Снейп!

Гермиона уставилась нарисованному человеку прямо в глаза. Когда-то подобную дерзость она и помыслить себе не могла, но теперь не было ни страха, ни робости.

— Нет, мисс Грэйнджер. С чего бы я должен вас ненавидеть? Вы играли свою роль, а я свою.

Он присел на нарисованный стул, на который прежде опирался, скрестил ноги и покрутил в руках волшебную палочку. Движения, такие обыденные, смотрелись странно в размытых контурах портрета. Мимика профессора тоже была какой-то ненастоящей.

— Как вы узнали о том, что я… – подобрать определение оказалось невероятно сложно.

— Долгая история, — не дожидаясь продолжения фразы, изрек Снейп. – Хотя я должен был догадаться, что вы не отвяжетесь, пока не дознаетесь до всех подробностей.

— Вы считаете, мне не следует знать?

Он не ответил, лишь сердито уставился на Гермиону, как бывало на уроках.

«Увы, профессор, с некоторых пор подобные меры устрашения на меня не действуют», — усмехнулась она про себя.

— Пусть это будет плата за то, что вы так долго водили меня на поводке.

— Поверьте, я не испытывал от этого никакой радости.

— О! В этом я не сомневаюсь. Итак?

— Что вы хотите слышать? – недовольно начал он. — Как я догадался, кто такая Джейн Грэйнджер? Пожалуйста. Вас узнали. Да-да, мисс Грэйнджер. Почти все, с кем вы имели неосторожность вступить в контакт. Однажды, еще в бытность вашим профессором, я стал невольным свидетелем беседы, — он многозначительно посмотрел на Гермиону, — между этими «умниками». Я имею в виду известных вам Люпина и Блэка. Последний тогда прохлаждался в маменькином доме, ему было все равно, о чем говорить, так что…

— Они вспомнили меня? – нетерпеливо прервала Снейпа Гермиона.

— Это было бы слишком невероятно, учитывая их способности к логике, — ядовито молвил он, словно отдавая дань старой вражде, но потом снова заговорил серьезно. – Нет! Хотя сходство заметил и тот, и другой, да и фамилию тоже. Разумеется, господам экс-мародерам и в страшном сне не могло привидеться, что маленькая девчонка, подружка их обожаемого Гарри, и женщина, которая так долго вызывала у них подозрения – одно и то же лицо.

— Но вы говорите «узнали», — недоумение в ее голосе вызвало к жизни нарисованную усмешку профессора.

— Они долго ломали головы над этим странным совпадением и, в конце концов, сочли вас дочерью. Догадываетесь, чьей, а мисс Грэйнджер? Судили-рядили, идиоты, нужно ли вам говорить, да стоит ли расстраивать «маленькую девочку» подробностями о так неожиданно исчезнувшей матушке и предполагаемом «папеньке». О ваших настоящих родителях разузнать им почему-то в голову не пришло.

— А вы, значит, оказались прозорливее? – не без сарказма заметила Гермиона, хотя и чувствовала себя не в своей тарелке. Если бы только она знала!

«И опять это “если бы”», — тоска и горечь, казалось, затопили ее, выдавливая новую порцию слез.

Снейп оставил ее тон без внимания, погрузившись в воспоминания, которые были, очевидно, ему неприятны.

— Я не сразу догадался, что вы это вы. Хотя постепенно у меня вырисовывались некоторые подозрения. Два года я собирал сведения по крупицам, это было нелегко. Вы хоть и наследили достаточно, деталей никто толком не помнил. Даже ваш любовник, — видя, как Гермиона зажмурилась и сжала кулаки, он зло усмехнулся. – Ума не приложу, как вы терпели это ничтожество рядом с собой столько времени.

— Он не был ничтожеством.

— Но быстро стал им. Да и двенадцать лет в крысиной шкуре не прошли даром для вашего несостоявшегося жениха. Он убедил себя в том, что его предали, и даже не помнил кто и при каких обстоятельствах. Последние годы Хвост жил как животное.

От почти физической боли Гермиона сжалась, а Снейп продолжал добивать ее своим рассказом.

— Его память насквозь прогнила от ложных фантазий, так что, извлекая воспоминания о вашем романе, я поначалу сомневался, правда ли это. Потом была Беллатрикс. Эта леди очень разговорчива, да только тоже изрядно тронулась умом. Азкабан, сами понимаете. В конце концов, я выяснил подробности, не могу сказать, что они меня радовали. Но до поры до времени не мог взять в толк, как же вам удалось это провернуть, пока…

— Пока вам в руки не попала вот эта вещица. Так? – Гермиона брезгливо поддела пальцем Хроноворот, демонстрируя его Снейпу.

Тот ощутимо помрачнел, казалось, даже общий тон холста стал темнее, словно где-то за пределами рамы невидимое солнце скрылось за невидимой тучей.

— Скорее всего, случилось это уже после разрушений в Зале Времени, — Гермиона говорила жестко, словно пыталась вернуть Снейпу боль, причиненную его рассказом. – Вы обнаружили Хроноворот и поняли, что именно вам суждено отправить меня в прошлое. Верно?

— Я бы поставил вам «превосходно», если бы не был мертв, мисс Джейн, — потом он провел рукой по лицу и тихо произнес: – Не находите, что наша с вами пикировка не имеет смысла. Я не кривил душой, когда писал, что сочувствую вам. Я пытался остановить вас… там.

— Остановить? – Гермиона даже голос повысила. – Не верю своим ушам, профессор Снейп! Зная, как обстояли дела на самом деле, решили внести свои коррективы? Вмешаться в ход времени? И это говорит человек, так рьяно обвинявший когда-то нас в нарушении правил! – от нервного напряжения последних суток Гермиона, казалось, начисто забыла о субординации.

Лицо нарисованного человека дрогнуло, словно по поверхности краски пошла рябь.

— Замолчите, — глаза сузились, а корпус подался вперед, как если бы намеревался выйти за пределы рамы. – У меня было немало причин желать этого. Я считал, что вы глупая, самонадеянная девчонка, решившая, что может избавить мир от зла одним своим присутствием, пока не понял, что вы такая же жертва.

— Но почему вы скрыли от меня? К чему глупые загадки? – в сердцах вскрикнула Гермиона. – Это треклятое письмо, вы даже почерк изменили, чтобы запутать меня! И книга… Господи, зачем было пускать меня по ложному пути?

Снейп вернулся к былому спокойному состоянию и горько усмехнулся.

— Вы серьезно полагаете, что сделали бы то, что сделали, знай вы об этом заранее?

Гермиона уже собиралась гневно возразить, но прикусила язык: Снейп был прав.

— Вот и ответ, Гермиона, — в тишине директорского кабинета голос звучал почти оглушительно.

— Профессор, — обратилась она к портрету после нескольких минут молчания, в течение которых Гермиона пыталась безуспешно вернуться в уравновешенное состояние. Она еще не на все свои вопросы получила ответы, и потому устраивать скандал было, по меньшей мере, неразумно. — Вы говорили, что пытались остановить меня. Но почему я этого не помню?

— Прошлое неизменно, мисс Грэйнджер. Когда мне в руки попал Хроноворот, я вспомнил, что вы именно тот человек, который не только знает, что это за устройство, но и умеет им пользоваться. Наблюдая за вами в прошлом, я понял, что ошибся, считая, будто вы сознательно сделали свой выбор. И долго не мог понять, кто же направлял вас, пока не проник к вам в дом и не увидел письмо и завещание. Но это еще не все, мисс Грэйнджер. Как оказывается, не я один интересовался вами…

— Блэк? – Гермиона уже даже не удивлялась.

— Да. Проклятый пес отирался возле вашего дома и видел, как я выходил.

— Вот почему он стал меня подозревать?

— Вероятно, — недовольно ответил Снейп. – Поэтому когда он явился к вам выяснять отношения, я решил, что будет лучше поработать над памятью этого не в меру ретивого… — эпитет он проглотил. — Словом, некоторое время спустя я понял, что этот шаг был ошибкой, но исправить ее уже не смог.

— Вы пытались остановить самого себя?

— Вы удивительно догадливы.

— Моей запоздалой догадливости кнат цена, профессор, — тихо сказала Гермиона, поискав глазами стул, ибо ноги ее уже не держали. Наколдовала себе табурет и, не спрашивая разрешения, села. Снейп безучастно наблюдал за ее манипуляциями.

— Наши догадки, мисс Грэйнджер, тоже случайности, как и все остальное. Жизнь вообще череда случайностей. Надеюсь, вы уже поняли это.

— Поняла. Хотя, признаться, слышать это от вас весьма странно, — Гермиона даже нашла в себе силы улыбнуться. – Я тоже пыталась остановить саму себя, а оказалось, лишь помогла самой себе совершить ошибку, — потом она потерла лоб и, осторожно глянув на Снейпа, спросила: — Скажите, профессор, а когда вы… ну, пытались себя остановить, что-то произошло, в смысле поменялось?

Лицо Снейпа неуловимо исказилось, словно бушевавшие внутри эмоции на миг прорвались сквозь завесу спокойствия, и Гермиона поняла, что он тоже…

— Вы увидели сон, профессор? – возможно тон получился слишком резким, но Снейп молчал, и потому Гермиона решилась продолжить: – Думаю, да. Сон, где все произошло по-другому, где все ошибки исправлены, где живы и счастливы те, кто так вам дорог. Только, вот досада, вы сам оказались там лишним и…

— Довольно, мисс Грэйнджер.

— Значит, я права, — пробормотала она скорее самой себе.

— Надеюсь, вам это польстит – да, правы. Судя по вашему уверенному тону, вы знаете, о чем говорите. Так? — Снейп усмехнулся, заметив ее смущение, и, глядя куда-то в сторону, добавил: — Стало быть, упрямую мисс Грэйнджер мое послание не убедило. Впрочем, чего еще можно было ожидать от такой прожженной гриффиндорки? — последние слова почему-то не звучали оскорблением, как бывало прежде.

Гермиона подняла глаза на своего бывшего учителя, пытаясь поймать его взгляд.

— Но это ведь не было сном, профессор?

— Вам очень хочется в это верить, Гермиона? Что ж. Все возможно. Достоверно ответить на ваш вопрос я не возьмусь, ибо это не в моей компетенции.

Их беседу прервало настойчивое покашливание, и Гермиона резко обернулась. С большого парадного портрета на нее заинтересовано глядел другой директор.

— Профессор Дамблдор?

— Давно не виделись, мисс Грэйнджер. Приветствую, Северус.

Снейп спокойно и холодно кивнул.

— Знакомая вещь, — Дамблдор коротким жестом указал Хроноворот, который Гермиона все еще теребила пальцами. – Полагаю, Северус это вы отыскали артефакт?

— Разве вы не оставили его мне сами?

Дамблдор сделал вид, что не слышал едкого тона в словах Снейпа.

— Вряд ли слово «оставил» здесь уместно, Северус. Этот артефакт обладает свойством попадать в руки тем, кто хочет им воспользоваться, и делает это почти самостоятельно. Разве я не говорил вам об этом прежде?

Гермиона непонимающе смотрела то на одного бывшего директора, то на другого. Она внезапно ощутила себя ребенком, который присутствует при разговоре двух взрослых, не понимая ни слова. Встала, яростно встряхнула головой, избавляясь от неловкости и смущения.

— Профессор Дамблдор, возможно, мое поведение покажется вам вызывающим, но мне хотелось бы знать, что вы имеете в виду? Вы знали, что Хроноворот попадет в руки профессора Снейпа, а он передаст его мне?

Дамблдор вздохнул.

— Нет, мисс Грэйнджер. Но даже если бы знал, то воспрепятствовать этому был бы не в силах. В Хогвартсе почему-то сложилось мнение, что мне известно все, что было, есть и будет, и на все готов ответ. Это не так, Гермиона. Да. О многом я догадываюсь в силу возраста и жизненного опыта. Но в мире есть силы, гораздо более могущественные, чем директор Хогвартса, чем вообще любой человек и волшебник. По большому счету, все мы, и я не исключение, играем по правилам. Совершаем поступки, которые предопределены. Разумеется, знать об этом нам не дано, и потому создается иллюзия, что мы самостоятельны в своих решениях, что мы игроки, а не фигуры. Но вы, я полагаю, уже убедились в обратном. Как и профессор Снейп, как и я.

— Вы? Значит, вы тоже пытались…

— Да, мисс Грэйнджер. За годы у меня накопилось достаточно поводов для сожаления. Искушение было слишком велико.

«Как же вас, профессор, должно быть, удручает факт, что всемогущество великого волшебника тоже имеет границы», — зло подумала она и устыдилась собственной злости. Что толку искать виноватых, если изменить ничего нельзя?

Повисла пауза. Дамблдор и Снейп обменялись взглядами. Было даже что-то забавное в молчаливой «перестрелке» двух портретов. Гермиона уже почти решилась задать вопрос, но Дамблдор заговорил снова:

— Гастон Дерби. М-да. Услуга, оказанная им волшебникам, поистине неоценима, — в словах его звучала какая-то древняя усталость. – Николас когда-то спрятал опасное изобретение, но такие предметы имеют обыкновение находиться в самый неподходящий момент.

— Эти слова я уже слышал, — подал голос Снейп.

— Постойте, профессор, — с какой-то детской горячностью произнесла совсем запутавшаяся Гермиона, — вы хотите сказать, что Николас… Николас Фламель… это он оставил Хроноворот вам?

— Мне? Нет, мисс Грэйнджер, не мне. Позвольте рассказать вам одну историю, — с этими словами он едва заметно кивнул Снейпу, тот, не говоря ни слова, встал и исчез за рамой портрета. Старый профессор снова покашлял, привлекая внимание Гермионы, а когда та, наконец, обернулась, заговорил ровным учительским голосом:

— Когда-то давно Гастон Дерби был учеником Николаса Фламеля. Умный, способный, но слишком нетерпеливый юноша – так мой давний друг отзывался об этом человеке. Поступая в ученики к знаменитому алхимику, он говорил, что хочет достичь вершин волшебства, сотворить нечто выдающееся. Николас приветствовал такое рвение, но скоро понял, что это лишь слова. Мистер Дерби был из тех людей, что хотят результата, желательно быстрого и немедленно приносящего пользу. Ему удавались довольно сложные опыты, и молодой человек счел это достаточным, чтобы воплотить их в собственных изобретениях. Словно пытался доказать учителю, будто может пренебречь годами тяжелыми работы, воспользовавшись исключительно талантом. Однако, изобретения его не имели того успеха, на которые юноша рассчитывал. Николас пытался увещевать его, но все было бесполезно. Вместо того чтобы прислушаться к словам учителя, Гастон взялся искать причины неудач в своем прошлом, принялся сетовать на судьбу, пославшую ему тяжелое детство, которое он провел вдалеке от магии. И судьба ему этого не простила.

Дамблдор сцепил пальцы и прикрыл глаза, будто таким образом пытался извлечь подробности этой странной истории из собственной памяти. Несколько секунд было слышно только тиканье каминных часов и едва слышное бормотание портретов.

— У Гастона Дерби, — вновь заговорил Дамблдор, — детство и вправду было не слишком счастливым. По крайней мере, так считал сам молодой алхимик. Его мать-волшебница умерла от тяжелой болезни, когда он был совсем ребенком. Отец-маггл женился вторично. Семья переехала в Британию, на родину мачехи, затем родились еще дети, и Гастон счел себя лишним. Он сбежал из дома, скитался, пока не встретил знаменитого Фламеля и не попросился к нему в ученики. Казалось бы – обычная история, но мистеру Дерби она виделась верхом несправедливости. Он был склонен замечать лишь собственные провалы и не научился радоваться удачам. И вот однажды, когда ему было около тридцати, он нашел в лаборатории своего учителя интересный предмет и, не раздумывая, начал с ним экспериментировать…

— Хроноворот, — невольно вырвалось у Гермионы.

— Да, мисс Грэйнджер. Я знаю, о чем вы думаете, и в чем мысленно обвиняете мистера Фламеля. Увы. Он не имеет к тому случаю никакого отношения. Хроноворот изобрел не он. Артефакт оказался в лаборатории, потому что его там оставил другой человек, — Дамблдор сделал паузу и многозначительно посмотрел на Гермиону. – Это был сам Гастон Дерби, только существенно постаревший. Что случилось с ним в прошлом, и сколько времени он там провел, можно лишь догадываться. Но, думаю, это был суровый урок. К чести этого человека могу сказать, что он попытался как можно надежнее укрыть от всех потомков истинную силу артефакта. К сожалению, подобные предметы так просто не теряются. Хроноворот остался в научном обиходе и, надо думать, немало людей попались в эту ловушку времени, пока Николас Фламель не отыскал его в Отделе Тайн и не спрятал. Но и он не смог скрыть коварный предмет на сколько-нибудь продолжительный срок. И виной тому ваш покорный слуга.

Последние слова Дамблдор произнес, будто через силу.

— Вы?

— В этом смысле, Гермиона, я гораздо слабее вас. Ведь я сознательно поддался искушению поиграть со временем, изменить то, что всегда считалось неизменным. Вы же попались случайно. Хотя случайность эта, в каком-то смысле, закономерна. Разве не слишком часто вы оглядывались назад с сожалением? Совсем как тот молодой алхимик. Подозреваю, ваши мотивы были менее эгоистичны, но тем не менее.

Дамблдор смотрел на бывшую студентку сочувственно и даже немного виновато, хотя Гермиона, признаться, сама ждала осуждения. Она промолчала. Отвечать на последний вопрос старого профессора не имело смысла. Разве ее поступок в прошлом не говорил сам за себя?

Дамблдор по-стариковски покивал и произнес очень тихо:

— Когда-то я задал этот же вопрос себе. Увы, ответ мой был аналогичен вашему, хоть вы и не произнесли его вслух.

— Но профессор, — сморщив лоб от мыслительных усилий, пробормотала Гермиона, — меня смущает вот что. Не может же артефакт взяться ниоткуда? Кто-то же изготовил его?

Видя, как Дамблдор качает головой, она нахмурилась.

— Когда я говорил, что в мире существуют силы, куда могущественнее волшебников, я имел в виду нечто конкретное. Гастон Дерби назвал артефакт «подарком Судьбы»…

— Судьбы?

— Да, мисс Грэйнджер. Волшебства в мире больше, чем может себе представить человек. Порой неосторожным словом или решением мы вызываем к жизни силы, неподвластные даже магу. Я слышал, как Северус говорил вам о случайностях. Кажется, вы согласились с ним. Так вот, мисс Грэйнджер, у всех случайностей есть последствия, это те уроки, которые мы выучиваем и плодами которых пользуемся потом, сами того не замечая. Какие-то делают нас добрее, какие-то решительнее, иные – ожесточают… Но в совокупности весь этот багаж делает человека такими, какими он, в конце концов, становится. Разве вы сами не убедились в этом сегодня?

— Вы о моем сне, профессор? – спросила Гермиона, пытаясь справится с комом, стоящим в горле.

— Это не сон, но и не реальность. Это урок, который вам представилось выучить.

— И кто же учитель?

— Думаю, вы знаете ответ на этот вопрос, Гермиона.

~

— Нет, тебе определенно идет такая прическа.

Джинни, облаченная в заколотую булавками кокетливую мантию, смотрела на Гермиону, прищурив один глаз.

Подруга притащила ее в салон мадам Малкин под предлогом покупки нарядов для свадебного путешествия, но на самом деле, как подозревала Гермиона, таким незатейливым способом без-пяти-минут-миссис-Поттер пыталась развеять хмурость и тоску мисс Грэйнджер, повинной в которых почему-то считала себя. Мол, не вовремя спросила о «наследстве». Ай-яй-яй! Этакая бестактность. Про дом Гермиона рассказывала Джинни сухо и неохотно, из чего та сделала свои выводы, и теперь всеми силами пыталась сгладить то, что так позорно «села в лужу».

При воспоминании о первой после своего возвращения встрече с Джинни Гермиона усмехнулась. Увидав ее новый облик, подруга едва не лишилась дара речи, но потом принялась оправдываться и нашла Гермиону «очень стильной». Вранье было неприкрытое, но мисс Грэйнджер даже бровью не повела.

«Джинни, должно быть, решила, что на меня порчу наслали».

Самой Гермионе было на подобную чепуху абсолютно наплевать.

Когда она думала, что через три дня ей предстоит присутствовать на свадьбе Гарри, на душе становилось черно, как в погребе. Гермионе казалось, что она, едва ли не своими руками погубившая родителей друга, просто не имеет права веселиться вместе с ним и его невестой. После возвращения чувство вины не оставляло Гермиону ни на секунду. Ее разумная и рационалистичная составляющая говорила, что чувство это ложно и неконструктивно, но воспоминания, увы, были слишком свежи. Мисс Грэйнджер даже хотела малодушно отказаться от роли подружки невесты, прикинувшись больной, но потом обругала себя трусихой и, скрепя сердце, ждала неминуемого торжества.

Возвращаться в свой прежний мир было странно и необычно. Для всех вокруг прошло лишь несколько дней, а для Гермионы пролетели четыре года. Не самые легкие четыре года. Тот груз, с которым она вернулась из своего путешествия, первые дни давил ее к земле почти буквально, так что Гермиона едва могла поднять глаза даже на друзей. Особенно на друзей.

Вот и сейчас, стоя рядом с Джинни в модном магазине, мисс Грэйнджер едва улавливала, что говорит ей подруга, погрузившись в невеселые мысли.

-… о нет, нет. Подвенечное платье уже есть, — долетел до Гермионы смех гарриной невесты. Джинни отшучивалась от укоров мадам Малкин, что де мисс Уизли пренебрегла ее советами в «столь важном вопросе».

— Свадебное облачение это мой конек, — с оттенком профессионального хвастовства вещала мадам, придирчиво осматривая надетую на клиентке мантию и то и дело перекалывая булавки. – Я не рассказывала вам, мисс Уизли… ах, да это я вас путаю с вашей матушкой! Так вот, я ведь из рода самой Колет-Златошвейки.

На этом месте, видимо, полагалось издать удивленно-восхищенный возглас, но его не последовало, и Гермиона про себя даже рассмеялась, как мадам Малкин надулась, будто девчонка-первоклассница.

— Я что-то слышала, — попыталась оправдаться Джинни, пожимая плечами и одновременно корча недоуменную гримасу в сторону подруги. Гермиона с легкой усмешкой повторила ее движение.

— Да будет вам известно, барышни, — тут же с некоторым упреком, вот что значит задета профессиональная гордость, изрекла швея, — свадебный наряд это не просто кусок атласа и бархата, это ваша будущая судьба, ваш выбор! Колдуньи-златошвейки в старину ценились чуть ли не выше воинов.

Джинни и Гермиона переглянулись и синхронно кивнули.

— Ох, да-да, знаю, что вы скажете, — мадам Малкин принялась яростно размахивать палочкой вокруг Джинни, подгоняя мантию по размеру. – Что, мол, за премудрость платье пошить? А вот и нет. Свадебные чары это… это… — она замялась, пытаясь подобрать определение, — как зелье Удачи. Только еще эффективнее. Так что, мисс, коли надумаете, милости прошу. Еще не поздно воспользоваться.

Гермиону этот эмоциональный монолог даже вывел из горестных раздумий, она уже готовилась по окончании процедуры от души посмеяться над кудахтаньями мастерицы-златошвейки вместе с Джинни, как вдруг ее будто обожгло.

«Свадебный чары! Зелье удачи. О, господи!»

— Мадам Малкин, — Гермиона изо всех сил старалась говорить спокойно, — а вы можете распознать эти чары? В готовом изделии, я имею в виду.

Швея, довольная, что ее россказни возымели действие на «современных девиц, которые, вестимо, ничего не смыслят в подобных вещах», пустилась в пространные объяснения, ни на секунду не прерывая своей работы.

— Разумеется, мисс, такое выдающееся колдовство невозможно не заметить. Только готовых изделий осталось мало. Теперь молодежь не задумывается о прочности брака. Очень, очень прискорбно. А ведь надеть такой наряд не просто почетно, это почти гарантия того, что вы не ошибетесь в выборе. Коли жених вам на роду не написан, не выйдете вы за него. А уж коли написан, — тут уже немолодая женщина задорно, по-девичьи рассмеялась, но потом посерьезнела и продолжила наставительно, словно говорила собственным дочерям:

— Свадебные чары, как полотно, они сотканы из множества нитей. Тут и красота, и твердость, и удача. Столько всего. Не всякой колдунье по силам. Талант нужен. Наденешь такой наряд — вмиг похорошеешь, да и уверенности прибавится, а то барышни перед свадьбой, как одна, с ума сходят, но главное не в этом. Чары вас, как ангел-хранитель, от ошибок будущих оберегают. Вот знала я одну дамочку, давно уж было, лет сорок назад, а то и больше, заказала она такое платье у матушки моей – очень известная была швея, к ней из самого Парижа за советами ездили – так вот эта девица в последний момент возьми да и передумай. Напялила невесть что. И как вы думаете? — мадам Малкин даже руками всплеснула, отчего Джинни в бок тут же впилась булавка. — Сбежал от нее муженек, ищи свищи. Но уж со вторым-то она поосторожнее была. Такие вот дела, барышни.

Она отошла на шаг, любуясь на свою работу. Джинни принялась вертеться перед зеркалом, а Гермиона смотрела в пол и потому не заметила, как мадам Малкин разглядывает ее с каким-то особенным вниманием.

— Мисс Грэйнджер, — от обращения этого она чуть вздрогнула и подняла глаза, — неужели у вас имеется…

Не дав ей договорить, Гермиона коротко кивнула. Мадам Малкин довольно заулыбалась.

— Тот, кто подарил вам его, должно быть, очень вас любит. Пойдете под венец, наденьте непременно! Не прогадаете.

~

На кладбище в Годриковой Лощине было безлюдно. Гермиона пришла сюда одна, и кто бы ей объяснил зачем.

Обыденность уже закружила ее, возвращая в прежний, привычный мир Гермионы Грэйнджер, но прошлое пока не отпускало, все еще напоминая о Джейн.

Она стерла с лица веснушки, чем несказанно порадовала Рона, будто он считал это сомнительное украшение только своей прерогативой, вернула прежнюю форму бровей, а волосы… они быстро отрастут. Если бы и от воспоминаний можно было избавиться так же легко! Гермиона даже пару раз задумывалась, уж не попросить ли кого-нибудь поработать над ее памятью. Глупость, конечно.

«Глупость и малодушие», — внушала себе она, но самоуговоры помогали плохо.

Проклятое платье Гермиона уничтожила с особенным удовольствием, будто расправлялась со злейшим врагом. Это тоже было истинное ребячество, но она сочла, что уж подобный «акт мести» может себе позволить.

«Представляю, в какую истерику бы впала мадам Малкин».

Гермиона ругала себя за невольную злость на женщину, открывшую ей – разумеется, из самых светлых побуждений – глаза на природу ее уверенности в тот роковой день. Ведь не одень Джейн Грэйнджер тогда зачарованное платье, возможно, она смогла бы…

Каждый раз Гермиона обрывала себя на этом «бы». Никакого «бы» для нее больше не существует. Точка.

«Прошлое это выученный урок. Дорожите приобретенным, а не сожалейте о потерянном», — эти слова она услышала от Дамблдора. Старый профессор сказал их буквально вдогонку, когда Гермиона едва не убегала из директорского кабинета, потрясенная признанием двух нарисованных людей.

Вот и сейчас она сидела у могильной плиты с именами обоих Поттеров и вспоминала эту фразу, повторяя ее про себя на разные лады, будто мантру.

Если б это было так легко – отрешиться от сожалений! Гермиона грустно усмехнулась. Четыре года назад она истерзала себя мыслями о том, как немилостива была к ним всем судьба, и вот эта самая судьба взяла ее, как нашкодившего щенка, и ткнула носом в собственные сожаления.

Гермиона вспомнила свой сон, так похожий на реальность. Там лучший друг звал ее по фамилии и смотрел, как на чужую. Прежде она считала дружбу с Гарри и Роном чем-то само собой разумеющимся. А вот поди ж ты! Наверно, и вправду все имеет свою цену, не стоит задумываться, велика ли она.

— Гермиона? – от неожиданно прозвучавшего у нее над головой голоса она даже подскочила, невольно хватаясь за волшебную палочку. Он стоял совсем рядом, растерянно хлопая глазами сквозь очки и глупо улыбаясь. Гарри Поттер. Ее старый друг.

Все обилие свалившихся на нее впечатлений и мыслей лишило Гермиону остатков выдержки. Она сорвалась с места, бросилась на шею к опешившему Гарри и зарыдала. Громко и по-бабьи некрасиво. Он что-то говорил, неловко хлопал ее по спине, но она не слышала. Наконец, все еще всхлипывая, оторвалась от изрядно смоченной слезами мужской рубашки и виновато посмотрела на друга.

— Прости меня.

— Охотно прощаю, — растерянно произнес Гарри, потом притворно нахмурил брови. – А есть за что?

«Да!» — хотела закричать она, но прикусила губу и, отупив на шаг, принялась вытирать лицо тыльной стороной ладони.

— А я вот пришел… к родителям… ну, свадьба завтра, сама понимаешь, — Гарри будто пытался заполнить неловкую паузу.

— Благословение просить пришел?

Он рассмеялся, как показалось Гермионе, с облегчением.

— Вроде того. Глупо, да?

Она помотала головой, а Гарри вдруг подошел и решительно взял ее за плечо, развернув к себе.

– Что у тебя стряслось? Я же вижу, ты последние дни сама не своя.

Друг смотрел так сочувственно, с такой искренней тревогой и сожалением, что слова сами вырвались у Гермионы из горла, хотя она понимала, что Гарри – последний человек, которому стоило признаваться в ее «преступлении». Тем более здесь, на могиле его родителей. Но некая странная убежденность, что он способен понять ее и простить, не давала ей молчать.

Совершенно неожиданно для себя Гермиона обнаружила: все, что она натворила за прошедшие четыре года, уместилось в нескольких путаных фразах. В своем «то ли сне, то ли фантазии» она потратила на рассказ едва ли не пару часов. Куда вдруг делось все ее красноречие? Там она пыталась оправдаться, хотя именно в оправдании нужды-то и не было, а теперь Гермиона безжалостно бичевала себя и, кажется, даже получала от этого ненормальное удовольствие.

— Не надо, — Гарри прервал ее на полуслове, обхватил и крепко, до боли стиснул плечо, — не говори больше ничего.

— Но ведь я…

— Не виновата, — он посмотрел на нее с истинно поттеровским упрямым выражением, но быстро смягчился и улыбнулся, став похожим на счастливого и беззаботного человека из ее сна. – У тебя куча недостатков, Гермиона, не добавляй к ним еще и мои.

Она тоже невольно улыбнулась.

— Это ты о чем?

— Ты знаешь о чем. Сама меня ругала за мнительность и желание взять на себя вину всего человечества. Твои слова, не отпирайся!

Он потянул Гермиону прочь от белого надгробья, и они зашагали в сторону выхода, не расцепляя дружеских объятий. Уже у калитки Гарри остановился и обернулся.

— Знаешь, я много думал о том, кем бы мы стали, сложись все иначе.

— И?

— Так ничего и не придумал. Потом бросил. Бесполезное занятие. Мы такие, как есть и, честно говоря, мне это нравится. Смешно, верно?

— Смешно, — машинально согласилась Гермиона.

Они прошли еще насколько ярдов теперь уже порознь, думая каждый о своем. Гарри теребил прическу и вдруг рассмеялся.

— Кстати, завтра будь готова, — сказал он совершенно другим, «заговорщицким», голосом. – Рон настроен решительно. А то, знаешь ли, эта прическа твоя, и вообще… Боится, что уведут, — он подмигнул немного опешившей Гермионе, не ожидавшей от своего простодушного друга подобных интриганских замашек. – Только я тебе этого не говорил.

~

На улице уже стемнело, Гарри давно отчалил домой, сославшись на издергавшуюся перед «завтрашним кошмаром» Джинни, а коротко стриженная кудрявая девушка все стояла посреди улицы в Годриковой лощине, не решаясь аппарировать.

«Надо бы выспаться, как следует», — ни с того ни с сего подумала она и рассмеялась.

Она наконец-то вернулась. По-настоящему.

А в коридоре клиники святого Мунго совершенно такая же девушка сладко зевнула и тоже, вероятно, подумала, что ей стоит хорошенько выспаться. Хотя…

Кто, вообще, знает, о чем они думают, эти нарисованные девушки?