— Прекрасное вино, — Люциус выдержал обстоятельную паузу и, окинув взглядом бокал в своей руке, удовлетворенно добавил: Тонкий букет. Очень… достойный напиток, не правда ли?
Старший Нотт, вальяжно улыбнувшись, только кивнул откуда-то из глубины соседнего кресла. Уже который час они с Малфоем сидели на летней веранде особняка Теодора и наслаждались полным покоем, медленно опустошая фужер за фужером. Лучи закатного солнца ластились к ногам, перед глазами стелился роскошный парк, а тихий сентябрьский ветерок что-то нашептывал у самых висков. С присущим им обоим чистокровным достоинством хозяин и гость некоторое время просто молчали. Нотт, разумеется, мог дать какой-нибудь отвлеченный комментарий к последней реплике Люциуса и тем самым развязать разговор, но не хотел: светские фразы сегодня были как-то совсем не к месту. Вдруг почти одновременно вздохнув каждый о своем, аристократы обернулись друг к другу и подняли бокалы:
— За упоительное чувство свободы, Теодор!
— За свободу, которой мы достойны, Люциус!
После чего, отпив ровно по глотку, вновь углубились каждый в свои мысли. Тост за свободу, произнесенный Малфоем, был неслучаен: в последнее время Люциус хлебал ее, как воду, с жадностью путника, прошедшего через одну пустыню и уже готовящегося в бесконечный поход по другой. В некотором роде именно таким путником он сейчас и был: впервые за несколько лет его будни не занимало служение кому бы то ни было. Долгие годы в жизни Малфоя был Лорд — и служба в скользкой роли его правой (или левой?) руки. Потом — поражение в войне, судебные процессы, гигантские расходы на взятки, отступные, компенсации, а главное, идиотская необходимость отстаивать честь, имущество и право на власть. Люциус должен был заново утверждаться в магическом мире, заново строить политическую карьеру. Нет, конечно, вернуть прежние позиции ему с блеском удалось — иначе он просто не был бы Малфоем. Еще юношей Люциус усвоил, что власть, сила и деньги тесно связаны между собой, и если есть одно — при соответствующем желании появится и остальное. Силы у него было, как известно, предостаточно. А что до денег и власти, то за ними он пошел прямиком в Министерство Магии, где быстро занял пост Главного советника по финансовым вопросам. И все бы ничего, но Люциус опять был слугой. Впрочем, пока он барахтался в ежедневной министерской рутине, день за днем наращивая влияние и капитал, его не сильно заботили отдельные сложности субординации. Он просто делал свое дело, причем так, как понимал его сам.
Однако жизнь периодически вносит свои поправки в привычное течение будней — и вот уже первая полоса «Пророка» кричит, что Люциус Малфой принял решение покинуть Министерство. Разумеется, самостоятельно Люциус такого решения не принимал. Да и результатом обоюдного согласия, как это было указано в официальных бумагах, уход Малфоя назвать было тоже нельзя — но широкую общественность подобные детали совершенно не касались. На самом же деле, Люциусу просто не оставили выбора. Уже давно в министерских верхах готовилась крупная афера: заправилы магической Британии решили пополнить карманы, нагрев на кругленькую сумму Гринготтс. К всеобщему разочарованию, обойти в этом вопросе Малфоя оказалось невозможно: как Глава финансового отдела он был обязан поставить свою подпись под рядом документов. Его уговаривали, ему сулили большие барыши, приказывали, угрожали… Однако свою санкцию на эту многообещающую операцию Люциус так и не дал. Дело слишком сильно пахло Азкабаном. И аристократ слишком хорошо помнил, с каким трудом откупился от него в прошлый раз. Нет, больше он такого козыря против себя никому в руки не даст. На том и разошлись.
Теперь Малфой-старший был свободен, как птица в полете, и, надо заметить, чувствовал себя просто превосходно. Правда, его самолюбие все же задевал статус отстраненного от занимаемой должности, однако о вынужденном характере его ухода знали единицы — и все они хранили и будут хранить молчание, иначе в Азкабан они поедут вместо Люциуса. Посему Малфой спокойно надел маску состоятельного гордеца, уставшего от суеты и рутины, и вот уже третий месяц швырялся предложениями руководящих позиций от самых разных структур магического Лондона. Он ездил на охоту, ходил в театры, галереи, библиотеки и музеи, пускался в путешествия по стране, посещал с неофициальными визитами знакомых и просто приятно проводил время. Люциус знал, что рано или поздно с подобной жизнью придется покончить: его капитал был хоть и значительно больше, чем в первый послевоенный год, но все же далеко не настолько велик, как до финальных сражений Второй Магической. В тоже время запросы Малфоя с годами скромнее не становились. Да и потом, нельзя было сбрасывать со счетов Драко, которому Люциус был просто обязан передать достойное наследство. А значит, со временем надо было вновь вернуться к делам. Но… не сейчас. Люциус знал себе цену. И продаваться по номиналу категорически не желал. Он подождет. И ему заплатят больше. В разы больше.
Они с Ноттом продолжали сидеть, откинувшись на подушки в больших плетеных креслах, когда на горизонте вдруг показалась странная черная точка, в которой по мере ее приближения Люциус без труда угадал сову из личной администрации Кингсли Шеклболта. Птица приземлилась на подлокотник рядом с Малфоем и выжидательно уставилась на аристократа. Забрав письмо, Люциус развернул его так медленно и с таким довольным спокойствием, будто оно было деловой поздравительной открыткой в канун Рождества или, скажем, Хэллоуина. Да, он увидел именно тот почерк, который ожидал увидеть. Но прочитал совсем не то, что ожидал прочесть.
«Уважаемый мистер Малфой,
После долгих размышлений и тщательного взвешивания всех аргументов я должна Вам сообщить, что приняла для себя, как Вы изволите выражаться, смелое управленческое решение, а потому Вы можете считать себя совершенно свободным от той роли, которую до сих пор играли в моей жизни.
С наилучшими пожеланиями,
Гермиона Джин Грейнджер»
Малфой изменился в лице всего лишь на пару мгновений — Нотт даже не успел уловить ничего определенного. Быстро развеяв ненужные мысли, Люциус запустил руку в карман и после некоторых поисков вытащил оттуда новенький галеон. Птица взяла монету, но осталась сидеть рядом.
— Что-то серьезное? — поинтересовался Теодор.
— Нет, не думаю. — Малфой выдержал паузу. Вероятно, чуть более длинную, чем следовало бы. — Во всяком случае, заняться этим вопросом сейчас я не способен.
Сложив бумагу вчетверо, Люциус убрал письмо в нагрудный карман, вновь откинулся на спинку кресла и взял в руки бокал с вином. В момент, когда он, прикрыв глаза, поднес бокал к лицу, в воздухе раздалось шуршание крыльев. Ответом, который птица уносила с собой в ночь, было молчание.
* * *
Несмотря на уже очень поздний вечер, Гермиона все еще сидела в своем кабинете в Министерстве. Не сказать, чтобы ее задерживала работа — просто дома ее никто особо не ждал. Да и не особо, и не дома тоже. Родители ее жили теперь хоть и не в Австралии, но и далеко не в пределах Лондона, так что часто гостить у них Гермионе было не с руки. Рон, с которым им все же удалось остаться друзьями после того, как стало понятно, что семьи из них не выйдет, еще полтора года назад уехал на континент, занялся бизнесом и за все это время на родине ни разу не появлялся. Джинни и Невилл вернулись в Хогвартс — уже, разумеется, в роли профессоров. Первая преподавала полеты на метле и тренировала ребят в квиддич, второй пудрил детям мозги премудростями травологии. После долгих метаний к прежним школьным друзьям присоединился и Гарри. Что ж, он был, пожалуй, на своем месте — никто в послевоенной магической Англии не способен обучить юных волшебников защите от темных искусств так, как он.
Хогвартс-Хогвартс! В нем было все: упоительные часы кипения мысли, загадки и авантюры, от которых замирала душа и стыла кровь... Жаркие, приводившие в бешенство конфликты с учителями и сокурсниками, хулиганское наплевательство на правила, милые глупости… Блистательные учебные победы. И война.
Однако теперь жизнь Гермионы, считай, началась сначала. И не было еще пока ни оглушительных успехов, ни головокружительных до тошноты приключений, ни масштабных баталий на хоть каких-нибудь полях. Пока что Гермиона являлась, бесспорно, талантливой и подающей надежды, но всего лишь рядовой служащей… Милой девочкой на побегушках у этого сборища воротил волшебного мира, что в целях воздействия на слаборазвитые обывательские мозги гордо зовется Министерством Магии. Ее ТРИТОНы и СОВы для них — весьма сомнительный авторитет, а ее Орден Мерлина — так, полумифическое приложение к личному делу, совершенно не связанное с Гермионой как человеком из плоти и крови. Единственное, что для ее работодателей действительно имело значение — это ее возраст. А она была просто бессовестно молода. И непростительно хороша для своих лет. Нет, конечно, Гермиона никогда не была и не будет канонической красавицей, но у нее внезапно обнаружились и отличная фигура, и умение подать себя, а также вкус в одежде, ухоженность и просто сногсшибательная улыбка. А главное, все это на фоне ее не в меру богатого опыта жизни, по-прежнему впечатляющего интеллекта и жесткого, действительно героического характера. Слишком много сильных сторон на один кубический сантиметр пространства. Гермиона едва ли не кожей чувствовала, как начинали трястись эти Министерские крысы, стоило ей только проявить свою истинную натуру. Все они понимали, что реши она задаться такой целью — она обскочит любого из них. И будь Гермиона чистокровной — они бы могли еще смириться с ней: как-никак гены, деньги, традиции... Но она маггла, выскочка без роду и племени — а это уже не шло ни в какие рамки. И это они еще не знали, что она замахнулась на самого Люциуса Малфоя…
Ну, где же эта бестолковая сова?! Гермиона обернулась к окну и сощурила глаза, пытаясь вглядеться в сумрак. Внешне она казалась абсолютно спокойной — ее сдавали лишь не находившие себе места руки, то и дело начинавшие теребить все, что только подвернется, и уже сломавшие пару перьев. Терпение никогда не принадлежало к числу добродетелей Гермионы. Со стороны, конечно, могло показаться иначе: ведь Грейнджер всегда достигала поставленных целей, упорно училась, прошла войну и своими силами пробилась в Министерство. Однако секретом ее успеха было отнюдь не терпеливое трудолюбие — им была страсть, которой хватило бы минимум на троих. Страсть, в которой можно захлебнуться. Видел ли это в ней кто-нибудь? Большей частью, нет. Гермиону хорошо воспитывали — она умела прятать свои чувства в угоду идее: «Так надо, так будет лучше». Да и потом, люди редко всерьез интересуются кем-то кроме себя, так что в душу Гермионы никто особо и не вглядывался. Кто ее действительно знал? Гарри, Джинни и Рон? Возможно. Да, пожалуй, они. Родители? Тоже да, особенно отец. Но и все. И все эти люди были вдали от Гермионы.
Увязшую в мрачных мыслях девушку стук совиного клюва напугал почти до остановки сердца. Неужели дождалась? Гермиона бросилась к окну и впустила птицу. Мерлин, вот он — конец ее безбашенного романа. Сейчас она прочтет полный ледяного спокойствия, а может даже, презрения ответ Малфоя — и будет готова удавиться. А может, все-таки лучше неизвестность? Гиппогриф тебя раздери, Гермиона! Каким бланджером стукнули твою гениальную голову, что ты вообще во все это вляпалась?! А может, он заявит, что ему плевать на твое решение, ибо у него свое мнение на этот счет? Что ж, это было бы весьма в стиле Малфоя. И это было бы с его стороны почти признанием в любви… Твою Аваду, Герм! Можно подумать, ты не знаешь, с кем связалась!
Тут только Грейнджер заметила, что птица не принесла с собой ни клочка бумаги — лишь золотая монетка поблескивала в клюве. На миг Гермионе показалось, будто ей залепили нечто среднее между ударом Ступефая в спину и пощечиной наотмашь. Какая подлость! Теперь она поняла на все сто, почему именно этот человек был правой (или левой — кто его знает?!) рукой Лорда. Фантастическая способность топтать чужую гордость. Несколько мгновений его надменного гробового молчания — и ты сам попросишь запустить в тебя Круциатус. Все легче, чем унижаться в ожидании, страхе, беспомощности и идиотской надежде не понятно, на что.
Нет, это просто отвратительно, невыносимо, оскорбительно, низко! Неужели она не заслуживала хотя бы какого-нибудь ответа?! Что значил весь этот спектакль?! Сначала отмена одной встречи, на которой он до этого сам упорно настаивал, потом молчание, потом скомканные извинения, потом отмена второй встречи и еще одни извинения, а потом Гермиона узнала, что эта аристократическая дрянь гостит у Теодора Нотта! Это было уже слишком. Конечно, то был Люциус Малфой, а не Рон Уизли, не Виктор Крам и даже не Гарри Поттер, но какое это имело значение?! Северус Снейп был первым и последним, ради кого Гермиона Грейнджер посылала к дементорам свою гордость. Больше она никому над собой глумиться не позволит. Именно поэтому, наступив на горло своей песне, она решила дать лорду Малфою официальную отставку. И что?! Даже в этой ситуации он оказался в выигрыше ! Нет, ей у него еще учиться и учиться — это ей сейчас выворачивает все суставы и ломает все кости от его безразличия, а он наверняка с комфортом проводит время в полном душевном спокойствии, возможно даже в обществе других женщин — более достойных, чем она. От этой мысли Гермионе стало как-то совсем мерзко. Наспех собрав свою сумочку, Грейнджер невербальным заклинанием погасила свечи в кабинете и выскочила из Министерства, с грохотом хлопая по пути всеми дверьми и почти задыхаясь от обиды.
На улице дышать показалось чуть легче. Гермиона остановилась на тротуаре и на пару секунд закрыла глаза. Перед мысленным взглядом сразу же предстал почему-то мечтательно улыбающийся Люциус. Кто она для него? И был ли это сейчас закономерный конец их чертовски неправильного романа? Нет, не был — Гермиона знала это. Не ждать, не надеяться, не рвать душу в клочья, не лгать себе, не искать быстрых решений, не убеждать себя в том, с чем не хочешь соглашаться, и не ронять своего достоинства — вот и все, что от нее требовалось. Это не был рецепт любовного зелья от лучшей магглорожденной ведьмы своего поколения. Это была просто жизненная практика.
* * *
— Отец, ты там скоро?! — Голос Драко рокотом прокатился по нескольким этажам Малфой-менора. — Мы и так опаздываем уже на четверть часа! Не думаю, что Гринграссы будут в восторге от этого!
— Сынок, возьми себя в руки. Отец сейчас спустится. Все будет хорошо. — Как всегда немного вяло, с нотками усталости произнесла Нарцисса и изящным движением расправила несуществующие складки на своем безумно дорогом и столь же невыразительном платье.
Драко испытующе посмотрел на мать. Миссис Малфой все еще весьма неплохо выглядела, хоть и заметно хуже, чем ее супруг: в то время как Люциус достиг пика мужественной силы и зрелости, Нарцисса уже практически увяла. У нее не было ни единого шанса не увянуть: чтобы цвести в зрелом возрасте, нужно быть страстной женщиной — чувственной, неправильной, жадной до жизни и ее чудес. Миссис Малфой же всегда была прекрасна своей образцовой, несколько холодной красотой, преданностью, смирением и, конечно, чистокровностью. Первый и самый свежий блеск сошел с нее с рождением Драко, а потом она медленно увядала год за годом, сминаемая волей своего мужа. Она была хорошей, искренне любящей матерью, неплохой хозяйкой, надежным тылом и живым примером всем благородным женам. Все перечисленное внушало Люциусу твердую уверенность в завтрашнем дне и смертельную скуку.
Уже довольно давно супруги жили каждый своей жизнью на расстоянии душевной пропасти таких размеров, что ее едва ли можно было преодолеть. Даже находясь в их общем доме, они умудрялись почти не пересекаться и не общаться. Да и какой смысл в разговорах, если дражайшая половина все равно тебя не слышит, хоть и делает вид, что слушает? Смотрит на тебя, но не видит? Причем сказанное было справедливым отнюдь не только для Люциуса. Сложно было с уверенностью сказать, кто больше оскорблял другого: Люциус, скользивший по Нарциссе таким взглядом, будто она была элементом интерьера, или же Нарцисса, действительно сливавшаяся в единое целое со стенами и больше похожая на фамильного призрака, чем на женщину из плоти и крови. Об интимности, близости не было и речи — остался лишь супружеский долг, причем оба все чаще задавались вопросом, не имеет ли смысл списать часть задолженности. В конечном итоге оба так и сделали, с той лишь разницей, что у Нарциссы после списания образовался непокрытый убыток, в то время как Люциус одолжился на стороне. Впрочем, Люциус все еще считал Нарциссу удачной для себя партией и, занятый в последнее время поисками невесты для Драко, ориентировался только на те качества, что были присущи его собственной жене.
На сегодняшний вечер семейство Малфоев возлагало большие надежды: званый ужин у банкиров Гринграссов фактически являлся смотринами. Единственный обожаемый отпрыск Люциуса и Нарциссы должен был оценить одну из дочерей хозяев — Асторию. Для Малфоев подобная женитьба стала бы выгодным ходом: Гринграссы всегда отирались рядом с большими скоплениями денег и были довольно богаты. В свою очередь, для тщеславных Гринграссов, которых, несмотря на чистокровность, многие без зазрения совести называли жалкими торгашами, имя Малфоев было пропуском в высший свет.
Нарцисса и Драко уже давно пребывали в полной готовности и, сидя в гостиной, то и дело поглядывали на часы, тщась дождаться главу семейства. Однако Люциус не торопился со сборами: он обстоятельно застегивал каждую пуговицу на своем камзоле, расправлял каждую складку на галстуке, несколько минут крутил на свету фамильную брошь, прежде чем приколоть ее к лацкану мантии, и раз за разом проводил гребнем по своим платиновым волосам, добиваясь непонятно какого результата. В какой-то момент его полупустой скользящий взгляд затормозил на коллекции парфюмированной воды, заполнявшей левый край столешницы трюмо, и аристократа словно что-то дернуло. Хотя среди ряда флаконов в принципе нельзя было выделить ни один, для Люциуса это было не так. Вот он, этот лаконичный прозрачно-белый пузырек, похожий на тающий кусочек льда. Подарок юной мисс Грейнджер, причем не столько Люциусу, сколько самой себе.
Мужчина нерешительно протянул руку к флакону, поднял хрустальную крышку и поднес к лицу. Сознание мгновенно опутал холодный, но постепенно теплеющий легкий аромат — смесь флердоранжа, ванили и ветивера. Свежий — и позже чуть сладковатый, мужской, сдержанный, противоречивый. Малфой не любил поддаваться слабости, но не смог не прикрыть глаза, вспоминая, как, скользя кончиком носа по его шее, млела и сходила с ума Гермиона. Едва ощутимо касаясь губами его кожи, она шептала, что могла бы вечность вдыхать этот запах. Но только рядом с Люциусом: самой своей сутью он добавлял в аромат последнюю, убийственно роскошную ноту. По крайней мере, так говорила Гермиона. Ни от кого больше Люциус таких восторгов не слышал, в том числе и от Нарциссы. Жена вообще никогда не обращала внимания на исходящий от Люциуса аромат: Малфой ведь обладал отменными манерами и вкусом, в том числе и в парфюмерии, а значит, в ее комментариях не нуждался.
Люциус открыл глаза, медленно, почти опасливо опустил крышку в горлышко флакона и поднял взгляд на зеркало. «Забавно, Люциус, правда? Грейнджер дала Вам отставку. Да-да, лорд Малфой, Вам». Это было даже не забавно, это было смешно. «Когда бы ни было так грустно», — мысленно уточнил Люциус. Ему, по сути, было даже не грустно. Ему было тошно, тоскливо и… Обидно? Нет, «обидно» категорически не подходило такому человеку, как Малфой. Но Люциус при всем своем образовании и воспитании не находил других слов, чтобы выразить, как обреченно опустело что-то у него внутри. Он хотел просто пережить, переждать этот дьявольский период своей биографии. Просто не позволять ей видеть его, пока он вновь не будет уверен в завтрашнем дне. Пока вновь не почувствует свое право на гордое достоинство. Люциусу такое решение казалось не только правильным, но и вообще единственно допустимым. Именно поэтому он избегал Гермиону. Подождать. Просто подождать. Да, конечно, как же! Надеяться, что Гермиона будет ждать его? Желать, чтобы девушка с ее характером безропотно отсиделась до лучших времен? Да, это было верхом глупости. Тем более ждать именно его? А ради чего? Что он мог дать ей? Сейчас ему казалось, что решительно ничего. При всем своем вселенском эгоизме он никогда не верил в то, что может что-то значить для Гермионы просто сам по себе. Это было просто невозможно. И вот закономерный итог. Она ушла. Что и требовалось доказать.
Малфой в очередной раз невесело ухмыльнулся своему отражению в зеркале: «Молодость, страсть, что поделаешь! У мисс Грейнджер большое будущее… И она его заслужила».
— Не сметь указывать мне, что и когда мне делать, юноша, — Пошипел Люциус над самым ухом сына, как тень, вырастая у него из-за спины.
— Дорогой, не надо…
— Не встревай, Нарцисса!
— Я… я все понял, отец. Мои извинения.
— Уже лучше. Идемте.
* * *
Гермиона лежала в своей постели и листала страницы очередной книги. На столе стыла кружка крепкого чая с лимоном, маленькое магическое радио крутило старые, но действительно красивые хиты. Была суббота, и Гермиона опять осталась дома. Это было предсказуемо до зубовного скрежета, но Грейнджер вот уже четвертую неделю ничего не могла с собой поделать. У нее попросту не было сил. Сразу после ее дня рождения, который она так упоительно отметила сначала с Люциусом, а потом с Гарри, Джинни и Невиллом, все, ровным счетом все пошло, нет — полетело под откос. Банковские переводы приходили с опозданием, документы пропадали на почте, собеседования не заканчивались ни чем, Люциус… о нем лучше вообще не вспоминать, друзья увязли в Хогвартсе и присылали только письма, бабушка, жившая в Уэльсе и тяжело болевшая последнее время, слегла совсем и уже две недели не приходила в сознание. В довершение картины Гермионе не давали отпуск. Она не могла даже бросить это все и уехать на помощь семье. От всего происходившего хотелось залезть на стены и выть вервольфом, но вместо этого Гермиона пила чай и читала книжки.
Повесть, которую Гермиона взяла на этот раз, оказалась на удивление весьма ничего. Девушка даже смогла увлечься ей настолько, что вальс, зазвучавший вдруг по радио, узнала только на второй минуте. Вальс, с которого фактически и началась их с Люциусом совместная глупость.
Это был Рождественский бал в Министерстве. Один из немногих, что Люциус Малфой соизволил-таки посетить. Сейчас Гермионе было стыдно вспоминать все, что этому предшествовало, но выставить произошедшее, как чистую случайность язык никак не поворачивался. Да, она давно знала Малфоя. Однако после войны все воспринималось иначе. Когда мимо Гермионы в кабинет Кингсли в первый раз прошел Люциус, отнюдь не впечатлительная героиня чуть не задохнулась от восторга. Она даже не успела ничего подумать: просто кожей ощутила в нем то, что упорно, но безрезультатно искала в своих мужчинах — сумасшедшую мощь характера под ледяным спокойствием условностей. Правда, как только за Малфоем закрылась дверь кабинета Министра, для Гермионы на этой двери загорелась воображаемая ярко-красная табличка «Абсурд». Война, конечно, перечеркнула многое, но даже она в представлении Грейнджер не меняла того, что Малфой был убежденный чистокровный аристократ, благополучно женат и старше Гермионы на четверть века. Из всего перечисленного абсолютно верным было только последнее, ибо Люциус был уже отнюдь не столь убежден и не так уж благополучен, но Гермиона этого тогда знать не могла. Поэтому это был абсурд. Нет, не так — АБСУРД.
Однако слово «абсурд» никогда не могло надолго отпугнуть ни одного гриффиндорца. Или слизеринца. И уж тем более их вдвоем. Нет, Гермиона не будет вспоминать весь тот мелкий светский и деловой бред ее разговоров с Малфоем, который привел их к Рождественскому балу. Но да, правдой будет сказать, что она откровенно нарвалась на тот вальс. А Люциус и не подумал сдержаться. Они танцевали трижды. А потом вместе аппарировали из здания. Нет, в ту ночь между ними не было больше ничего. Первое свидание состоялось только двумя неделями позже. Все шло так красиво, так аристократично и сдержанно, что можно было подумать, все закончится одними разговорами. Но когда по просьбе Гермионы они аппарировали к набережной Темзы в магической части Лондона, то не смогли пройти и двухсот метров. Вместо прогулки они целовались полчаса кряду, будто сорвались с цепи. Не мешали ни холод, ни ветер, ни прохожие… А потом оба не спали всю ночь каждый в своей постели, потому что на коже рук все еще держался запах другого. Вот так все, собственно, и началось.
Гермиона все так же лежала в своей постели с книжкой на коленях и в глубокой задумчивости. Да-да, именно так все и началось. И с каждым днем табличка «абсурд» горела все ярче, и ярче, и ярче… Но Гермиона ее погасила. А Люциус… он согласился с этим. Это было просто невыносимо. Поэтому Грейнджер переключила радио и вновь погрузилась в книгу.
В то же самое время в гостиной Гринграссов сидел Люциус Малфой, смотрел на вальсирующих Драко и Асторию и пил Огденское. Ему тоже было невыносимо.
* * *
Осень текла медленно и почти мучительно, но в свои права ноябрь вступил как-то все равно внезапно. Резко похолодало, вплоть до первых заморозков — температура в предрассветные часы едва превышала 32 по Фаренгейту. Уже третий день тучи плотной пеленой висели в небе над Малфой-менором, в окна замка то и дело хлестал дождь, а деревья в парке сгибались под жестокими порывами ветра. В кабинете Люциуса было темно и тихо. Комнату освещало лишь дрожащее пламя камина, источавшее уютное тепло и приятно потрескивающее в прогоравших дровах. Хозяин поместья сидел тут же в кресле спиной окну и в глубокой задумчивости потягивал огневиски.
Итак, Драко и Астория объявили о помолвке. Что ж, хоть одно серьезное дело, кажется, решилось благополучно, хотя судить о том, насколько это было в действительности хорошо для его семьи, старший Малфой не решался — слишком мало удач в последнее время приходилось на его долю. То, что со стороны все выглядело вполне благопристойно, было лишь результатом добротной актерской игры. Да, малфоевское наслаждение свободой вот уже четвертый месяц будило в общественности черную зависть. Однако по факту оно являлось не более чем следствием жирной полосы крупных и мелких провалов. Сначала увольнение из Министерства, потом смерть старика Гойла — главы семейства и друга его покойного отца, потом восхитительное в своем идиотизме ограбление конюшни Малфой-менора, уход Гермионы, обострение болезни старушки Цирцеи — его двоюродной бабки… Не имело значения то, что Цирцее стукнуло 132 года, что она жила в глубокой ирландской глуши и видела Люциуса три раза за последние 20 лет — она была Малфой, и Люциус обязан был ей помочь. Что еще? Ах да, пропажа старинного фамильного артефакта, пожар в совятне и обрушившаяся прямо за обедом хрустальная люстра в столовой. И все это — на фоне постоянных стычек с Нарциссой (если им вдруг случалось заговорить друг с другом — это непременно выливалось в ссору). А кроме того, он так до сих пор не нашел себе нового места. Хорошая мина при плохой игре. Все это понятно, но Люциусу уже порядком надоело подобное течение дел. «Даже жизненно необходимой водой можно напиться до тошноты», — так, кажется, сказала тогда Гермиона…
— Я не помешаю? — В кабинет тихо вплыла Нарцисса.
Люциус в знак приглашения лишь устало улыбнулся.
— Я так рада, что Драко женится… — продолжила женщина, подходя к мужу и кладя руку ему на плечо. — Астория хорошая девушка. Из них получится замечательная семья. У нас появятся внуки… Ты только представь, Люциус: новая жизнь…
— Да… — Люциус сказал это «Да» вполне тепло, однако его отнюдь не грела такая мысль. Казалось, если у него родятся внуки, они отберут у него последний путь к его робкой мечте, сожгут последний мост. И он навсегда окажется привязанным к этой своей жизни без шанса на что-то большее.
— Ты хочешь внуков, Люциус?
— Конечно. — Ложь! Наглая ложь во спасение. Он устал ругаться с Нарциссой. Поэтому сейчас вместо того, чтобы сказать ей то, о чем он действительно думал, просто поднял руку к плечу и накрыл своей ладонью кисть жены.
В ответ Нарцисса опустилась на пол рядом с креслом и положила голову на колени мужу. Люциус отставил в сторону бокал с огневиски и освободившейся рукой провел по волосам Цисси. Что он чувствовал в этот момент? Покой. Комфорт. Уверенность. Усталость. Скуку. Безразличие. А ведь Нарцисса была когда-то красивой… Люциус гордился ей раньше. Гордился ее внешностью, ее происхождением, тем, что она приняла традиции его дома, родила ему наследника, никогда не спорила с ним… А что сейчас? Сейчас он с ужасом понимал, что из трех сестер Блэк Нарцисса оказалась самой скучной, самой слабой, самой… обыкновенной. Обыкновенной!
Цисси кошачьим движением потерлась о ноги мужа. Люциус улыбнулся. А она и правда как домашняя кошка: хочешь — гладь, хочешь — шпыняй. Ты хозяин. И все, что она может сделать в свою защиту — лишь гордо и презрительно взирать на тебя, изредка шипеть и неприятно, но не опасно царапаться. Его домашнее животное… Люциус сменил позу, и Нарцисса слегка приподнялась. То ли огневиски в тот момент ударило ему в голову, то ли сказались слишком долгие безрадостные дни, то ли просто сыграла свою роль его мужская натура. Так или иначе, Малфой потянул жену на себя, усадил себе на колени, поцеловал сначала в плечо, открытое в ее домашнем платье, потом проскользил губами по шее… Нарцисса почти не реагировала на прикосновения мужа. Лишь глаза ее закрылись, а дыхание стало чуть глубже и тяжелее.
Люциус постепенно распалялся. Он уже развязал жене корсет, обнажая грудь, распустил прическу, приподнял юбку… Цисси же безвольно сидела, подставившись ласкам супруга, и только перебирала одной рукой его шикарные волосы. Знакомый обоим ритуал: на протяжении всех последних лет их совместной жизни всегда было именно так.
Привычка сродни инстинкту: там, где некогда думать, она выдает готовые решения. И вот уже Люциус несет Нарциссу на руках в одну из спален замка, пинком открывая перед собой двери. Кладет жену прямо на покрывало, стаскивает с нее платье, срывает с себя халат. Не грубо и не страстно, но уверенно ощупывает ее тело, раздвигает ей ноги и, закрыв глаза, с довольным гортанным стоном входит так глубоко, как только возможно. Две секунды затишья — и Люциус начинает сильно и размашисто двигаться, постепенно ускоряя темп. О, Мерлин, да! Воистину с его стороны было большой глупостью так долго не пользоваться присутствием у себя под боком этой еще весьма привлекательной женщины. Чтобы полнее и ярче насладиться процессом, Люциус приоткрывает глаза. Ему хочется увидеть, как содрогается под ним Нарцисса, как она задыхается, стонет, исходит желанием…
Из всех промахов Малфоя, совершенных им в последнее время, этот беглый взгляд на жену оказался самой жестокой и самой унизительной его ошибкой. Люциусу показалось, что ему в грудную клетку залили жидкий, но холодный свинец. От той будничности, того спокойствия и автоматизма, который он увидел в облике и поведении Нарциссы, его буквально раздавило. Нет, этот секс — совсем не то, чего он хотел. Да это и не секс — это спаривание, случка! Нарцисса просто снисходит до него, предоставляя в пользование свое тело.
Остановиться Люциус, конечно, себе не дал: природа должна была взять положенное. Но он уже знал, что стоит ему кончить — и он не захочет продолжения. В этот момент предательская память услужливо подкинула Малфою до боли упоительный образ: разметавшиеся по подушке медные локоны, бесстыдно приоткрытые губы, с которых ежесекундно слетают такие стоны, что кровь закипает в жилах, содрогающееся от желания хрупкое тело, из каждой клетки которого исходит мольба: «Еще, пожалуйста, еще!» Вот кто действительно хотел его, пробуждая в нем в ответ бешеную, застилающую сознание страсть! Вот кто знал, что такое «отдаваться»! Какая кожа, какие умопомрачительные изгибы, какая энергетика! У него не было слов, чтобы передать ту магию, которая творилась с ним в одной постели с этой женщиной. Было только имя — Гермиона.
В момент, когда Люциус кончил, из его горла вырвался крик — не стон. Испуганная Нарцисса, никогда не видевшая и не слышавшая от мужа ничего подобного, резко приподнялась на локтях и с ужасом уставилась на супруга.
— Люциус, с тобой все в порядке?.. — еле прошептала она.
— Да. Почти. — Только и успел выдохнуть он, мгновенно мрачнея и рывком выходя из лона Нарциссы. Не удостоив жену даже дежурного поцелуя, Люциус встал с кровати, подхватил из-под ног халат и, по пути запахивая его полы, вышел из комнаты. Нарциссе почти хотелось заплакать, но удивление оказалось сильнее обиды. Кое-как прикрывшись постельным покрывалом, она поспешила вслед за супругом.
Люциус, тем временем, вернулся в свой кабинет и залпом вылакал два стакана огневиски. Мерлин, ударьте его Обливиэйтом, кто-нибудь! Чтобы не мучился… Неужели Нарцисса всегда была такой? Чертовски обидно признавать, но, вероятнее всего, да. Всегда. Просто раньше было особо некогда и не с чем сравнивать. А вот теперь… Руки. Люциусу моментально представились тонкие пальчики Гермионы, медленно скользящие своими подушечками вдоль его позвоночника, потом по внутренней стороне предплечий, по нежной коже у запястья и, наконец, замирающие у него в ладони. Всякий раз после секса с ней он проваливался в бездну и шептал ей какой-то бред, а она вот так гладила его, прося не шевелиться и ничего не говорить… Вместе они доходили до таких оргазмов, что едва не разлетались на части. Раз за разом, пока не падали почти без сил и сознания. С ней он всегда кричал — стона элементарно не получалось. Закричал и сейчас, всего на пару минут представив не то, что было перед ним на самом деле. Да, Нарцисса его таким определенно никогда не видела. Интересно, не сорвалось ли у него в этом пьяном бреду имени Гермионы? Люциус надеялся, что нет.
— Люциус… — Нарцисса на цыпочках прокралась к кабинету и теперь стояла в дверном проеме, прислонясь к косяку и удерживая двумя руками покрывало на груди.
— Что?
— С тобой все в порядке?
— Я же уже ответил.
— Я никогда таким тебя раньше не видела…
— Все иногда бывает впервые.
— Д-да… Но ты правда был очень странным.
— Стресс, Нарцисса, просто стресс. Ты знаешь, последние месяцы были для меня не самыми приятными.
— Да, конечно, но…
— Все в порядке. Иди спать. Уже поздно.
— Но…
— Иди. Все хорошо. Я скоро приду.
— Да, конечно. — Нарцисса совсем сникла. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Люциус лгал, когда говорил, что придет скоро. Он не приходил вплоть до самого рассвета, а когда пришел, от него так разило огневиски, что было заметно: одной бутылкой дело, наверняка, не обошлось. Чего при этом не было заметно, так это того, что вместе с запахом алкоголя кожа аристократа источала едва уловимый аромат из неприметного флакончика, похожего на тающую льдинку.
* * *
В копилке бессмертной маггловской мудрости есть наблюдение, что хуже не исполнившегося желания может быть только одно — желание исполнившееся. Ибо редко удается угадать, чего оно в конечном итоге будет стоить. От Малфоя в Министерстве Магии хотели избавиться почти коллективно — настолько у многих он был бельмом на глазу. Бесило даже не то, что Люциус не стремился к кому-то примкнуть или кому-то понравиться, показывая, что достаточно силен для игры в одиночку. Бесило то, что к нему практически нельзя было прикопаться, хоть и очень того хотелось: ответственность он с себя снимал виртуозно, говорил убедительно, в сплетнях не участвовал, на праздники не оставался и даже (неслыханно!) не поддавался на сексуальные провокации. Но вот свершилось: его попросили на выход. Радости некоторых почти не было предела.
Однако вскоре стало понятно, что, отстранив Люциуса от должности, Министерство сделало плохо, в первую очередь, себе же. Как-то вдруг оказалось, что государственные деньги больше любят жесткую хватку и чутье, чем образование и выслугу лет. Найти достойную кандидатуру на роль Главного советника по финансовым вопросам попросту не удавалось. Преемника в итоге, конечно, назначили — должен же был кто-то подписывать документы, но в реальной работе заменить Люциуса было некем, и в Малфой-менор министерские совы летали почти ежедневно. На некоторые из писем Люциус отвечал, некоторые выбрасывал в камин сразу после прочтения — все зависело от отправителя.
Этим вечером в замок пришел очередной конверт от дамы по имени Джиллиан МакТагерт; она писала Люциусу часто и много, и на ее просьбы он неизменно откликался. Миссис МакТагерт являлась ведущим налоговиком Министерства и принадлежала к породе тех одаренных и увлеченных трудяг, которые могут выжить только при грамотном руководстве. Джиллиан знала свое дело блестяще, но по характеру была простодушна, если не сказать, наивна, не понимала интриг и не умела защитить от них себя. С новым начальником ей было неуютно: он не внушал ей уверенности, не мог дать нужного совета, не проявлял интереса к ее мыслям и трудностям. МакТагерт нуждалась в опоре — и по привычке тянулась к Малфою. Люциус, со своей стороны, сочувствовал Джиллиан: он сам выбрал МакТагерт на ее должность, и ему было жаль бросать беднягу на произвол Министерства. А, кроме того, ему просто хотелось оставаться в курсе происходящего.
Последнее письмо МакТагерт Люциуса озадачило и даже разозлило. Речь шла о налоге на доходы магических корпораций, точнее о вскрывшейся якобы ошибке в его исчислении и связанной с этим недостачей в бюджете. Джиллиан не понимала, как она могла ошибиться в подсчетах, и просила Люциуса зайти в Министерство, чтобы помочь ей еще раз проверить документы. На самом деле проверять было нечего: бумаги частично подделали, и Люциус это прекрасно знал. Эти крысы втягивали Джиллиан в ту же аферу, из-за которой выставили его самого. Ожидаемо, но все-таки чертовски мерзко.
«Дорогая Джиллиан,
Убедительно прошу Вас не заниматься данным вопросом до нашей встречи: я появлюсь в Министерстве в ближайший понедельник, и мы все детально обсудим. Пока же ни о чем не беспокойтесь и не позволяйте другим беспокоить Вас.
Искренне Ваш,
Люциус Малфой»
Малфой запечатал конверт и передал его филину. Джиллиан заслуживала быть предупрежденной. Сама она вряд ли сможет разобраться в ситуации, а уж выкрутиться из нее — тем более. Но он ей поможет.
Итак, в следующий понедельник… Сказать по правде, Люциусу уже давно надо было в Министерство, но он оттягивал визит, как мог. Он делал это почти бессознательно, ощущая смутное презрение к самому себе, но продолжая ждать того дня, когда изменить ситуацию его вынудят обстоятельства. Что ж, этот день, по-видимому, практически настал.
* * *
Понедельник действительно вскоре настал. Не настать у него — к некоторой досаде Малфоя — не было ни единого шанса. Первое, что аристократ в этот день с неохотой осознал — то, что эффектно и по-хозяйски появиться в Министерстве ему не удастся. Он больше не Глава отдела финансов и не имеет права трансгрессировать в здание. Ему придется заказать пропуск, обозначить цель визита… К тому моменту, когда он доберется до первого уровня Министерства, Грейнджер успеет, если захочет, даже переодеться — не то, что морально приготовиться. Насчет того, что Гермиона сразу же узнает о его появлении, у Малфоя не было никаких иллюзий. Администратор министерского секретариата Кэтрин Грей заложит его Гермионе моментально и со всеми потрохами. Помешать ей в этом могла бы разве что катастрофа.
Кейт и Миона подчинялись одному начальнику, сидели в соседних кабинетах и развлекались совместным наблюдением за министерской верхушкой. Последнее, надо сказать, удавалось им блестяще: они собрали такую коллекцию улик и фактов, что спокойно могли разрушить не один десяток рабочих, дружеских и семейных отношений. Министерство спасало только то, что девушкам просто не хотелось пользоваться своей коллекцией: они уже давно планировали сменить работу. Ничего стоящего, правда, пока не находили, зато прикрывали друг друга в беготне по собеседованиям. О связи Гермионы и Люциуса Грей знала прекрасно. И именно Грей спускала разрешения на проход в первый уровень. Так что можно было даже не мечтать обойти ее.
Люциус миновал охрану в Атриуме, вошел в камин и через несколько секунд оказался в приемной первого уровня.
— Добрый день, мистер Малфой!
Что и требовалось доказать. Вместо секретаря за стойкой регистрации стояла Грей собственной персоной и мило, но как-то виновато улыбалась.
— Здравствуйте, Кэтрин. Как поживаете?
— Н-ничего, хорошо, спасибо!
— Приятно слышать. А как поживает без меня наше высокоуважаемое Министерство? — Люциус иронически ухмыльнулся и пристально посмотрел Кэтрин в глаза.
— Работаем! Что же еще нам делать? — Грей стало чертовски неуютно. С момента, когда она увидела Малфоя, ей итак не пришло в голову ни одной умной фразы, но теперь даже глупости застревали комом в горле.
— Ну, разумеется. Кингсли на месте?
— Да, господин Шеклболт у себя.
— А Джиллиан?
— Миссис МакТагерт? Да, она тоже на месте.
— Отлично. С Вашего позволения.
Кэтрин лишь сдавленно улыбнулась и проводила Малфоя стеклянным взглядом. И как только Гермиона могла общаться с этим снобом?! Нет, он, конечно, очень хорош, но с ним же чувствуешь себя просто идиоткой!
Малфой тем временем направлялся в кабинет к МакТагерт. Проходя мимо отдела внутренних и внешних коммуникаций, он бросил беглый взгляд на Гермиону и с неудовольствием отметил, что она на звук его шагов даже не дернулась. Ничего, к ней он вернется позже.
Разговор с МакТагерт вышел длинным и тяжелым. Джиллиан все-таки была убийственно наивна. Убийственно для нее самой, в данном случае. Люциус добрых полтора часа доказывал ей, что она не ошиблась в расчетах — она ошиблась местом работы. Министерство — не та организация, где действуют законы из книжек. Министерство — та организация, которая эти законы пишет и пишет под себя в первую очередь. Если Джиллиан начнет доказывать, что документы фальшивые — против нее сфабрикуют дело за недостачу в бюджете. А если согласится с этими цифрами, пересчитает сумму налога и выставит соответствующее требование Гринготтсу, то подставит свою шею под топор, который свалится неизвестно когда, но свалится точно. Тогда на нее можно будет повесить уже не одну статью, а пять или шесть — и все заслуженно. А это уже со временем прямая дорога в Азкабан. И отличный инструмент давления на ее наивную и добросердечную натуру.
— Что ж мне делать-то? — Хлопала Джиллиан длинными ресницами.
— Варианта два: либо Вы сейчас же увольняетесь, либо перекладываете ответственность на кого-нибудь другого. В качестве кандидатуры могу предложить Джорджа Перриша — он тоже налоговик, но менее ценный, чем Вы. Кроме того, он однозначно замешан в этом деле, так что его страдания будут вполне заслуженными.
— А как я переложу на него ответственность?
— Великий Мерлин! Джиллиан, лучше увольняйтесь…
МакТагерт виновато потупила взгляд. Оба на некоторое время замолчали.
— Ладно, Джиллиан, простите. Я просто не хочу, чтобы Ваша прекрасная карьера пострадала таким бездарным образом. Подумайте над моими словами. И если что — пишите. Я всегда Вам отвечу.
— Спасибо, Люциус.
— Договорились. В таком случае, я с Вами на сегодня прощаюсь. У меня есть еще кое-какие дела, да и Вас тоже ждет работа.
— Да, конечно. Пойдемте, я Вас провожу.
— Благодарю. — Волшебники вышли в коридор и направились в сторону кабинета Кингсли. — Расскажите хоть, как Вы сами поживаете. Как Ваш супруг?
— Да, ничего, спасибо. Планируем отпуск, хотим съездить во Францию.
— Прекрасный выбор! Обязательно побывайте в Версале. Там есть, на что посмотреть.
— Да-да, я сама очень хочу туда! И еще в Париж, конечно!
— Позвольте, а Вы едете не в Париж?
— Нет, мы в Ниццу. Там…
Фразу МакТагерт внезапно прервал прокатившийся по коридору заливистый девичий хохот. Люциус и Джиллиан одновременно замолчали и обернулись на звук. В нескольких метрах от них из отдела внутренних и внешних коммуникаций, давясь от смеха, под ручку вышла пара. Молодой человек еще пытался кое-как сдержаться, девушка же почти висела у него на локте и хохотала от всей души. Парнем был Питер Бонтекью — министерский специалист по защите информации: двадцать пять лет, маггл по происхождению, выпускник Когтеврана и очень одаренный юноша. Ему прочили карьеру в отделе тайн, но он туда как-то пока не рвался. Девушкой же была пресс-секретарь Министра Магии — Гермиона Грейнджер.
Судя по времени, Бонтекью и Грейнджер направлялись на свой обед и направлялись туда вместе. Никого вокруг они не видели или видеть не хотели. Люциус проводил парочку стеклянным взглядом и обернулся к МакТагерт. Джиллиан все еще смотрела в след коллегам, благодушно улыбаясь. Люциус, к сожалению, тем же благодушием похвастать не мог: в нем тихо закипало бешенство. Ничего, теперь он точно заглянет в отдел коммуникаций.
— Так на чем мы остановились? На Ницце, кажется.
— Ой, а я уж и забыла, что хотела сказать! — Джиллиан расплылась в еще большей улыбке. — Кстати, представляете, Питер ведь решил жениться!
— Какой Питер? — Не понял хода мысли Малфой.
— Ну, Бонтекью!
Лицо Люциуса вытянулось прямо-таки на глазах. Он еще раз обернулся в ту сторону, где только что исчезли в камине Питер с Гермионой, и сжал в руке трость с такой силой, что та чуть не треснула.
— Неужели?
— Да! Они три недели назад заявление подали!
— Вот так новость! Что ж, надо будет зайти поздравить. — Этот разговор однозначно пора было сворачивать… — Ладно, меня ждет Кингсли. Спасибо, Джиллиан. Удачи Вам. Пишите.
— Конечно. Спасибо, Люциус. И Вам удачи!
Малфой кивнул и быстрым шагом направился к кабинету Министра Магии.
* * *
Поскольку к Министру в течение дня приходили посетители, Кингсли и Люциус вынуждены были периодически прерываться. В такие перерывы Малфой ходил по кабинетам первого уровня и развлекался бездарной светской болтовней. В отдел внутренних и внешних коммуникаций он зашел не сразу. Метнуться туда при первой удобной возможности было как-то несолидно. Однако попытка обхитрить самого себя у Люциуса вышла отвратительно: когда он заглянул в кабинет, то просто не нашел того, кого хотел. Вместо Гермионы напротив Бонтекью сидела Китти Грей и откровенно скучала.
— Ну, как обстоят дела в самом ценном отделе Министерства Магии? — Вышло оскорбительно, но Люциус и правда считал этих молодых ребят ценными.
— Спасибо, Вашими молитвами. — А Бонтекью все-таки хорош. Малфой хоть и был готов сейчас долбануть парня Авадой, но сарказм оценил.
— Куда дели коллегу? — Малфой кивком указал на стол Грейнджер.
Питер картинно развел руками, делая вид, что не знает, а Кэтрин после паузы выдала:
— По-моему, она собиралась в Гринготтс, но я не уверена. — Китти переглянулась с Бонтекью и, получив его молчаливое одобрение, добавила, — Она еще вернется сегодня.
Черт, неужели и этот мальчишка был в курсе?! Мало того, что он с Гермионой, так еще и… Ладно, спокойствие. Только спокойствие.
— Слышал, Вы собираетесь связать себя узами брака… — Начал Малфой, обращаясь к Бонтекью.
— Да, есть такое… — Питер гордо улыбнулся.
— И кто же эта счастливица?
— Счастливица?! — Встряла в разговор Китти. — Да с таким характером, как у этого умника, нужно быть просто святой, чтобы его терпеть! А он еще, хитрюга, на чистокровной женится! Потомственный дворянин, тоже мне…
— Что бы ты понимала в потомственном дворянстве… — Бонтекью откровенно посмеивался над девушкой.
— Да, конечно! Куда уж мне!
— Именно, дорогая, именно. Куда ж тебе!
— Мммм… На чистокровной, значит? — Люциусу вдруг показалось, что в комнате посветлело и стало больше воздуха. — Как интересно… Когда свадьба?
— В середине следующего месяца.
— Прекрасно. Просто прекрасно! — На самом деле в свадьбе в такое время года не было ничего прекрасного: холодно, дождливо, мерзко грязно… А сколько денег, гиппогриф это все раздери! Но Малфою свадьба Бонтекью казалась теперь просто восхитительным событием. Он даже был готов лично подкинуть парню пару тысяч галеонов на непредвиденные свадебные расходы. — Мои поздравления!
Однако довольно скоро разговор ушел в чисто деловое русло, и Люциус с Питером долго обсуждали отдельные нюансы защиты конфиденциальных документов, после чего Малфой вернулся в кабинет Кингсли.
Когда Люциус в следующий раз вышел от Министра, у большинства служащих рабочий день уже закончился. Аристократ сверился с часами: да, определенно, и Грей, и Бонтекью уже трансгрессировали к своим мамочкам на домашние пирожки. А что делать ему? Отправиться в Малфой-менор или…
Малфой подошел к двери кабинета Гермионы и остановился у входа. Вернулась. Сидит, словно у себя дома или в гриффиндорской гостиной, зарывшись в пергаменты. Взгляд сосредоточенно бежит по бумаге, губы чуть приоткрыты, в уголке рта — кончик пера, в левой руке — дымящаяся кружка чая. Одна нога подогнута под себя, туфля вот-вот упадет на пол…. А ведь ней шикарная модная мантия и туфли на совершенно баснословной шпильке! Только ей, похоже, нет никакого дела, до того, как она сейчас выглядит. Думает, что ее уже никто не видит. И не поправляет юбку, задравшуюся от ее позы настолько, что в боковом разрезе показалось кружево чулок…
— Здравствуй, Гермиона.
— А? — Девушка дернулась, спешно убрала в общую стопку какой-то листок и натянула на лицо улыбку. — Добрый вечер, мистер Малфой.
— Как ты?
— М-м… Нормально. Работаю.
— Работаешь… Да, конечно. — Люциус не знал, что сказать. Здесь нельзя было обойтись светской болтовней, да он и не хотел этого. Они не виделись уже два месяца, и сейчас, в эту самую минуту Люциус готов был поклясться, что все это время было в его жизни одной большой ошибкой.
Гермиона ждала и молчала. Помогать Малфою в этом разговоре она не собиралась. Что ж, это было справедливо. Люциус несколько раз измерил шагами кабинет, пытаясь найти себе место, и в конце концов остановился прямо рядом с креслом Гермионы, опершись плечом о стоящий рядом стеллаж.
— Ты ведь не была сегодня в Гринготтсе?
— Нет. — Гермиона чуть улыбнулась и опустила глаза. Заметив при этом свою задравшуюся юбку, слегка поежилась в кресле и спешно ее одернула. Люциус сглотнул, шумно выдохнул, но ничего не сказал.
— Ну, и как?
— Сложно сказать. Неплохо. Как у тебя?
— Никак.
— Совсем?
— Да. Сколько еще?
— Одно.
В виду имелись, конечно же, интервью при устройстве на новую работу. Грейнджер практически выбралась из своего провального периода и теперь была в шаге от того, что долго искала.
Опять повисла пауза. Люциус и Гермиона просто смотрели друг на друга, иногда отводя взгляд в сторону, и молчали. Тишина в какой-то момент стала буквально оглушительной. Сказать хотя бы что-то было уже просто необходимо.
— Можно пригласить тебя поужинать со мной?
— Не сегодня. Сегодня понедельник.
— …И древние руны. — Малфой понимающе кивнул. — Да, я помню. Все еще учишь?
— Конечно. Языки нельзя бросать, иначе потеряешь навык.
— Да. Это верно. — Пауза. — Так когда?
В дверном проеме вдруг показалась голова Кингсли Шеклболта.
— Мистер Малфой, раз уж вы все еще здесь — зайдите-ка ко мне еще на минутку.
— Прямо сейчас?
— Да, если можно.
— Конечно.
Малфой посмотрел на Гермиону, подождал несколько секунд и вышел вслед за Кингсли. Когда он вернулся, Грейнджер в кабинете уже не было.
Vova
