Я всё еще рядом, Джордж

Думаешь, мне легко? Смотреть каждый день, как ты уходишь в себя, разбиваешь в кровь кулаки, не разговариваешь с родными… Думаешь, мне легко? Знать, что я оставил тебя, что не смог пройти через Войну, не смог выбраться живым. Знаешь, мне порой кажется, что ты тоже не смог выбраться живым. Столько разбитых воспоминаний, столько замаскированных слез и припадков. Я вижу всё это. Чувствую, как твое будущее летит в тартарары, а ты даже не пытаешься изменить что-либо. Сидишь целый день, впивая взгляд в стену напротив. Ты застыл. Не двигаешься, словно статуя, а я ни чем не могу тебе помочь. Меня ведь больше не существует, забыл? Прости, прости. Такое не забывается, знаю.

И всё же это так странно, верно? Я прошу у тебя прощения за то, что меня больше нет. И от этого уже тошнит. В том, что жизнь оборвалась, нет моей вины, понимаешь? Думаешь, мне хотелось уходить так рано? Думаешь, я был готов к этому?! Ты чертовски неправ…

Где наши планы, Джордж? Где наши фразы и шутки? Нигде. Нас больше нет. Тебя тоже скоро не будет. И я боюсь. Даже сейчас, когда являюсь всего лишь воспоминанием, я чертовски боюсь за тебя. Погибаешь. Как последняя жалкая муха, раздавленная огромным ботинком реальности. Что происходит? Почему ты не можешь найти в себе силы? Я не вернусь. Хотя ты зовешь — я слышу. Когда после очередного приступа ты сидишь на полу, рассматривая покрасневшие костяшки пальцев, я стою рядом с тобой. Я всё еще рядом, Джордж.

Я всё еще рядом.

Спустя несколько месяцев всё стало только хуже. Говорят, время лечит любые раны, но, видимо, от этой у тебя навсегда останется шрам во всю грудь. Изуродованные прожженные нитки, которыми лекарь-самоучка наспех залатал дыры искалеченного сердца, виднеются на каждой заплатке. Я знаю это, потому что тоже чувствую. И думаешь, что мне не больно? Изо дня в день наперекор всем правилам ты не хочешь возвращаться к жизни. Боишься открыть глаза, потому ходишь вслепую, натыкаясь на что-то непонятное и острое. На что-то, что причиняет боль. Жестокую, сильную, нечеловеческую. И ты сам на человека не похож. Глаза загнанного в угол зверя. Никому не доверяешь, ни с кем не хочешь делиться наболевшим. Это неправильно. Обычные люди просто плачут и без конца твердят о своем горе, но только не ты. Конечно, ведь держать всё в себе и прокручивать одни и те же мысли сотни раз на дню намного хуже, верно? Скорее всего, ты просто мазохист.

Может быть, мы бы сейчас посмеялись. Кто знает, что было бы вообще. В любом случае, надежд не вернуть. Значит, надо просто поставить перед собой новую цель. Да, ты прав. Скорее всего, совсем это не просто. Наверное, я еще до конца не осознал, что мне не удастся вернуться. Тогда какой смысл убеждать в этом тебя, если и самому поверить толком не получается… Нет, смысл есть, и он очень важный: ты еще жив, а значит, не всё потеряно. У меня будет целая вечность, чтобы свыкнуться, а у тебя — нет. Время бежит неумолимо. Сколько тебе еще нужно? Два-три года? Больше? Уже прошел год. Год, слышишь, Джордж? А ты по-прежнему не возвращаешься обратно. Мне иногда кажется, что ты ушел вместе со мной, но я почему-то не вижу тебя в мире мертвых, впрочем, как не вижу и в мире живых. Ты застрял где-то посередине, и я боюсь, что однажды ты сделаешь шаг в ненужном направлении.

За эти сорок восемь недель все так изменились. Джинни повзрослела. Очень сильно. Может, это произошло намного раньше, а я просто не заметил. В ней совсем не осталось детства. Помнишь, как смешно она надувала губы и сводила брови, когда мы подшучивали над ней? Ах да, это была не Джинни, это был Рон. Наша малютка с детства привыкла к шуткам, а вот Ронни обижался, кажется, до последнего седьмого курса. Всё равно в Джинни что-то изменилось. Она стала серьезнее, сдержаннее. Она стала взрослой. Рон тоже возмужал. Если бы не смерть, я бы никогда не признал это, честное слово, ты же меня знаешь. Но сейчас этого никто не услышит, даже если я заору во все горло. Впрочем, я почти привык. Почти.

Мама тоже изменилась. Еще больше любви и опеки. Слава Мерлину, наше поколение скоро сменится другим, и Молли сможет заняться внуками. Хотя, знаешь… Мне так не хватает ее рук. Нежных, теплых. И всегда запах выпечки. Помнишь, с самого детства, когда она укладывала нас спать, от неё всегда пахло пряностями, корицей и сдобой? Я так соскучился по этому… Отец. Согласись, у него стало намного больше седины. Он очень сильно выделяется среди наших… ваших рыжих голов.

Все изменились, все повзрослели. Но только не ты, Джордж. Нет, ты постарел. Ужасно постарел, хотя прошел всего год. Чем чаще я смотрю на твое лицо, тем реже узнаю привычные черты, словно из тебя выкачали жизнь, забрав все самое светлое. Неужели всем этим светлым был я? Не знаю. Не хочу знать. Не хочу думать о том, что случилось бы, окажись ты на моем месте. Нет, я всем доволен. Если бы я сумел отмотать время назад, и пришлось выбирать, кому из нас двоих суждено погибнуть, это был бы не ты, обещаю.

Я так скучаю по тебе. По тебе «прежнему», когда ты еще мог улыбаться. Наверное, уже разучился. Разговариваешь с зеркалом — пытаешься обмануть нас обоих. От этого только больнее, не находишь? Всё — ложь. До кончиков пальцев, до последнего взмаха ресниц, до горячего комка в горле — всё ложь. Ты не я, я не ты. Пора смириться. Я почти смирился. Почти.

И что ты сейчас делаешь? Сидишь на промокшей лавочке, безразличным взглядом провожаешь листья, которые ветер подбрасывает в воздухе. Знаешь, ты похож на них. Да, на один из этих листочков. Такой же яркий снаружи, такой же беспомощный внутри. Их красота в их смерти. Увядание. Ты тоже увядаешь, но в этом нет ничего красивого. Странно, да? А ветер подбрасывает тебя, как беспомощную куклу, кружа над землей, то резко опуская, то так же резко поднимая к небу. Не тянись к нему. Не надо.

Помнишь тот вечер? Разумеется, помнишь. Оно было в опасной близости от каждого из нас. Это небо отличается от неба, которое укрывало нас на Войне, верно? Сейчас просто серое, затянуто тучами… Тогда всё было иначе. Черное, как черны сейчас твои мысли. Тяжелое, как груз, который давит тебе на плечи. Тогдашнее небо было совсем близко. Оно засасывало, как воронка, лишая шансов на спасение. Сегодня небо далеко. По крайней мере, от тебя. Я на это надеюсь.

Что ты там говоришь? Все время бормочешь себе под нос. Эти слова адресованы мне, знаю. Едва уловимым шепотом ты пытаешься заменить крик, который готов сорваться с твоих губ в любую минуту. Однажды ты не выдержишь. Я боюсь этого. Да, не удается довериться кому-либо, верно? Ты по-прежнему доверяешь только мне. Знаешь, почему не получается говорить громче? Потому, что ощущаешь себя психом. Не отрицай. Я же чувствую. Боишься разговаривать с пустотой, ведь в прозрачном воздухе тебе никогда не удастся различить мой силуэт. И это причиняет только боль.

Я не знаю, зачем вообще остался рядом. Хожу, словно тень, и никак не могу подать тебе знак. Хотя бы на миг… Всего лишь на секундочку… Если бы ты мог почувствовать меня, всё стало бы намного легче. Да, такая своеобразная сумасшедшая игра. Но, как бы там ни было, я всё еще рядом. Мне нравится смотреть на тебя, когда нет хмурых морщин на лице. Да, ты прав, такое бывает только по ночам, когда ты спишь. В эти моменты мне удается различить в тебе знакомые черты. Мне удается поверить, что ты можешь стать прежним. Видишь, не ты один любишь тешить себя пустыми надеждами…

Всё намного хуже, когда у тебя бессонница. Сидишь на кресле-качалке около окна, смотришь куда-то вдаль, думаешь о своем… А потом в недоумении вытираешь влагу под глазами. Ты никогда не замечаешь, как слезы стекают по щекам. Конечно, ведь мы не привыкли плакать, верно? И я не хочу, чтобы ты привыкал. Ничего не останется, кроме воспоминаний. Боль утихнет, заберется вглубь души, уничтожая всё человеческое, что в тебе еще осталось. Это гадкое чувство… когда ни во что не веришь, когда отказываешься жить дальше, когда воздух становится ненужным… да, это чувство пожирает тебя изнутри, стирая наше рыжее прошлое. Я ничем не могу помочь тебе… Разве что сказать в который раз: «Я всё еще рядом». Но ты ведь всё равно не услышишь, как бы я не пытался…

Иногда мне кажется, что кто-то затеял грубую бесчеловечную игру под названием «Причини боль мертвому». И этот кто-то — ты, Джордж. Каждый день ты гаснешь всё больше и больше, а я ощущаю собственную беспомощность и никчемность. Это убивает. Даже смешно в какой-то степени — убивать убитого. Да, смешно. По крайней мере, для человека с извращенным чувством юмора.

Я так много не успел сказать тебе…

Раньше мы никогда не разговаривали на тему чувств, да? Без всяких слов знали, что друг без друга не сможем. «Я люблю тебя» — это казалось бы так неуместно, верно? Среди наших шуток, наших изобретений, нашего смеха… эта фраза ворвалась бы с некой пустотой, потому что мы бы не восприняли её всерьез. А что сейчас, Джордж? Я бы всё отдал, стал кем угодно ради этой фразы. Хотя, что мне отдавать? У меня не осталось ничего и никого. Вы все в мире живых. Я буду ждать тебя здесь столько, сколько потребуется, только прошу… не торопись сюда попасть… пожалуйста.

Всего лишь шанс на жизнь. Изменить настоящее, отказываясь от будущего. Ты понимаешь, о чем я? Да, если бы я имел такую возможность, я бы помог тебе. Жертвуя чем угодно, я бы помог тебе. В тот день, прикрывая мое бездыханное тело собой, ты пытался спасти меня, но было уже поздно. Теперь мне необходимо спасти тебя. Но я не могу. Я хочу, но не могу, понимаешь?..

Видеть, как ты сознательно отказываешься от жизни, чувствовать боль, которую чувствуешь ты… Это не выносимо. Я бы не смог держаться. Но ты должен. Должен ради нас обоих.

Знаешь… Если бы у меня была целая минута, чтобы вновь побывать в вашем мире, я бы потратил её на то, чтобы сказать: «Я всё еще рядом, Джордж».

Я всё еще рядом.

Я люблю вас.