Отражение

«...Задумался Нарцисс, глядя на свое отражение в воде. Вдруг страшная мысль пришла в голову, и тихо шепчет он своему отражению, наклоняясь к самой воде:

— О, горе! Я боюсь, не полюбил ли я самого себя! Ведь ты — я сам! Я люблю самого себя. Я чувствую, что немного осталось мне жить. Едва расцветши, увяну я и сойду в мрачное царство теней. Смерть не страшит меня; смерть принесет конец мукам любви...»

Легенды и мифы Древней Греции.

* * *

Эта ночь не предвещала ничего плохого — обычное собрание, стандартные отчеты моих Упивающихся, стократно заученные перед докладом...

Скучно, мне было очень скучно, уже давно. Мальчишка Поттер потерял для меня интерес, и я пытался поймать его, скорее по привычке, нежели из реального страха или боязни, что он может причинить мне вред.

Наконец я отпустил всех, и отправился спать. Я очень редко вижу сны, чаще вместо них сильные переживания моих слуг приходят видениями ко мне, но сегодня это был именно сон, где меня преследовал образ себя самого в 19 лет.

Жуть, конечно, но когда я проснулся, то задумался о том, каким я был и кем я стал, хотя я ни о чем не жалею, кроме одного. Внешность. Я приобрел много знаний, и стал очень сильным, но ценой за все был мой человеческий облик, который я никогда уже не смогу вернуть.

Неожиданно раздался тихий стук в дверь. Поднявшись, я накинул на себя мантию и отпер дверь — на пороге стояла Белла, бледная и напуганная.

— Что тебе надо от меня среди ночи? Ты не нужна мне сегодня.

Женщина переминалась с ноги на ногу, потом, упала на колени и заговорила сбивчиво, пряча от меня взгляд.

— Мой Лорд, я виновата… я не хотела, чтобы так вышло, мой Лорд, — она заревела в голос.

Мне надоели ее вопли; невербальное Легилименс, и я понял причину ее истерики.

Она узнала от Малфоя, что чаша, хранящаяся в ее сейфе — мой хоркрукс, и, поддавшись искушению, провела обряд и вернула на свет меня, девятнадцатилетнего. Я понятия не имел о предстоящей катастрофе, и раздумывал, угостить ли ее Круцио за дерзость, или сразу убить, но... тут дверь распахнулась, и в проеме я увидел…себя? Я, то есть он, нагло ухмылялся.

— Ну что, Лорд Волдеморт, отпусти бедную женщину, она всего лишь хотела немного любви, видимо, забыв, что мы в нее не верим.

Я потерял дар речи. Что мне теперь с ЭТИМ делать? Может, убить его, пока никто не видел? Но у него, видимо, было свое мнение на происходящее — этот недо-я ,взмахом руки, отпустил Беллу, и развалился в кресле, чувствуя себя как дома.

— Ну и что за рожа? Ты в зеркало-то себя видел или забыл, как чары иллюзий наводить?

Я не мог терпеть такого тона по отношению к себе.

— Ты забываешься! Если ты будешь позволять себе подобные высказывания, я накажу тебя, ты этого добиваешься? Если не знаешь, как это бывает, спроси у моих слуг, по крайней мере, любителей подобного времяпровождения нет.

Он стал серьезным, сел ровно и заговорил уже совсем другим тоном.

— Прости, если обидел, просто это так утомительно — быть хоркруксом: разум жив, ты можешь думать, но нельзя пошевелиться, или издать, хоть звук, потому что тебя просто нет. Ты должен помнить, что в этом хорошего мало…

Я вспомнил свои ощущения, когда сам был бестелесным духом. Это действительно ужасно, хотя у меня была возможность перемещений, а его сковывала чаша. Смешно, но мне стало жаль его. Столько лет прошло... Да, он уже умеет убивать, и ему ничего не страшно, но девятнадцать лет — это же еще почти ребенок, поэтому, я передумал избавляться от него. Определенно, мне свойственна некая сентиментальность, подумал я, внутренне, усмехаясь. Живи, мальчик — хоть в одном человеке я смогу быть уверен, пусть это и всего лишь часть моей души.

Меня клонило в сон, ведь я так и не выспался.

— Осваивайся тут, я предоставляю тебе полную свободу действий, но старайся меньше попадаться другим на глаза, пока я тебя не представлю.

Засыпая, я почувствовал его руки у себя на талии — он обнимал меня.

— Не пойду никуда без тебя, завтра еще успею, — он придвинулся ближе ко мне. Я хотел сказать ему, что бы проваливал из моей кровати, но не успел — заснул.

Утром меня преследовало ощущение, что что-то не так. Я проснулся, и мне что-то мешало. Ну конечно! Я вспомнил прошедшую ночь. Это что-то обнимало меня, и когда я попытался выскользнуть из его объятий, прижалось ко мне сильнее. Я с силой скинул его руки с себя и отправился в ванную комнату, а по возвращению меня ждал горячий кофе на прикроватной тумбочке, постель была заправлена, а сам Том стоял у окна, и задумчиво смотрел вдаль, на заснеженную улицу.

— Что это? Ты решил заменить мне домового эльфа?

— Я всего лишь хотел сделать тебе приятное, или ты уже забыл, что такое может быть?

И в самом деле, когда хоть кто-то стремился заботиться обо мне? Беллу в расчет можно не брать — она дарит мне лишь ночи, которые стираются из памяти, как только женщина исчезает за дверью.

— Спасибо, — и почему мне так трудно говорить это простое слово? — Где ты взял волшебную палочку?

— Белла дала вчера. Она меня неплохо слушается.

— Что она тебе рассказала?

— Почти все. Молодец она у тебя, почему вы не поженитесь?

Я рассмеялся:

— Том, ты в своем уме, зачем мне она? Да и вообще, зачем мне жена, если я вне закона, о женитьбе не может быть и речи.

— Я смотрю на тебя, и думаю, что же я сделал не так, почему я таким стал? Мне больно тебя видеть, в тебе ни осталось ничего человеческого, что же ты с собой сделал…

— Ты не я, у тебя все будет по-другому.

— Ты сам вчера сказал обратное.

— Ты не терял тело на четырнадцать лет, повторяю, все будет иначе.

Он кивнул.

— Собирайся, нужно созвать всех, и представить тебя, — я усмехнулся. — Трудно вообразить их реакцию — хотя мне она и не важна, но веди себя прилично.

Большинство, как ни странно, восприняли все спокойно — наверное, Белла постаралась. Том на глазах посторонних держался спокойно и гордо, зря я за него переживал, поэтому, раздав задания нужным Упивающимся, я отпустил их. Том изъявил желание посмотреть современный город, и я отправил его на акцию устрашения, которую возглавлял Малфой. Было еще рано, но ему хотелось знать все детали, и он ушел с Люциусом.

* * *

Было почти пять утра. Почему его так долго нет? Никогда в этом не признаюсь, но я волновался, вдруг с ним что-то случилось, ведь Малфой такой безответственный…

Дверь распахнулась, и мне стало дурно: неужели у меня в его возрасте все было написано на лице? А ведь я, тогда, считал себя очень хитрым и изворотливым, но теперь понятно, почему Дамблдор без особого труда и Легилименции раскусил меня. С первого взгляда на Тома стала понятна причина его отсутствия.

— Кто она?

Он ничуть не смутился:

— А с чего ты взял, что это она?

Ах да, я уже и забыл про эту свою маленькую слабость…

— Хорошо, кто он?

— А я должен перед тобой отчитываться?

Меня начинало это выводить из себя.

— Обязан!

— И ничего я тебе не обязан, но если тебе так любопытно, то скажу — это Люциус.

Малфой? Никогда не замечал за ним подобных наклонностей... Не знаю почему, но мне стало неприятно. Том засобирался в душ, а я решил спать.

— И не вздумай сегодня забираться в мою постель, лучше трансфигурируй себе свою! — тихое шипение постепенно перерастало в повышенный тон. М-да, веду я себя ,по меньшей мере, странно.

— Да ты попросту ревнуешь! — ну, разумеется, этот малолетний идиот не остался в долгу. Кто бы сомневался.

Мое Круцио ударилось в закрытую дверь.

Я ворочался и не мог уснуть, тем временем, звук льющейся воды в ванной стих, и я замер — пусть думает, что я уже сплю. Этот наглец вышел, снова забрался в мою постель, и привычным жестом обнял меня. Я промолчал. Почувствовав его рядом, мне стало спокойнее, и я сразу заснул.

Утром он разбудил меня легкими поглаживаниями — мой организм соответственно на это реагировал. Застонав, я почувствовал, что он тут же накрыл мой рот своими губами. Я еще не совсем проснулся, и даже ответил ему на поцелуй, но осознание происходящего пришло очень быстро — оттолкнув паршивца, я вскочил с кровати.

— С Малфоем меня перепутал?

— Ты мог бы заметить, что вы совсем не похожи.

Ах, он еще и язвит?! Я наспех оделся и покинул комнату. Это походило на бегство, бегство от самого себя. Таковым оно, по сути, и являлось.

* * *

Целый день я избегал его, да он, наверное, и не стремился к встрече, но мои мысли целиком и полностью были заняты им. Я отправился в библиотеку, но читая, не видел строк — отовсюду, даже со страниц на меня смотрело его лицо... Слушая доклад Беллы, я не слышал ее слов, поскольку в голове звучал его голос: «Ревнуешь...» Я вызвал к себе Малфоя, но как только увидел его, воображение начало рисовать мне картины их проведенной совместной ночи. Жаль, но, кажется, уползая, Люциус так и не понял, за что он получил Круцио... Однако мне стало чуть легче.

Наступила ночь, и прятаться в библиотеке уже было невыносимо. Я пошел в свою комнату, но Тома там не было. Неужели снова у Малфоя?

Одному в постели было как-то не так. Всего две ночи, и я уже не могу без него засыпать, докатился! А если он вернется, и увидит, что я кручусь с боку на бок, как лукотрус на сковородке? Так дело не пойдет, поэтому, я призвал зелье сна без сновидений, и сделал два глотка, как раз такая доза, чтобы проснуться рано утром. Засыпая, я услышал, что дверь открывается — видимо, Том пришел. Эх, чуть-чуть я его не дождался, а жаль.

Утром меня опять посетило чувство дежавю. Ладонями Том проводил по моему животу и ниже, одновременно целуя в шею. Мне было очень хорошо, и я не хотел открывать глаза — пусть это длится вечно, но сдерживаться становилось все труднее:

— Ну, и что ты вытворяешь?

Тяжело дыша, он прошептал мне на ухо:

— Но тебе ведь это нравится?

Да, мальчик, ты угадал, очень нравится. Я перевернулся, и оказался на нем сверху. Он впился пальцами в мою спину и откинул голову назад. Я целовал его в шею, грудь, прикусил сосок, вернулся к лицу, и властно поцеловал его в губы — я ведь помню, что мне нравилось в девятнадцать. Я мечтал о жестком, грубом сексе, но не мог никому позволить сделать это с собой. Я отпрянул от него, он недовольно застонал. Подожди, сейчас ты у меня получишь.

— Поворачивайся.

Два раза повторять было не нужно — он лег на живот, я сильно ущипнул его за ягодицу, и одним движением вошел в него. Тот громко застонал, не знаю, от боли, или от удовольствия. Я быстро двигался, полностью выходя из него, и резкими движениями, входя обратно. Он извивался подо мной, стонал во весь голос, и ласкал себя рукой. Спустя несколько минут, он кончил, а вслед за ним и я. Я отдышался, и встал с кровати. Он удивленно посмотрел на меня.

— Уж не думал ли ты, что я буду нежиться с тобой в объятиях? — я фыркнул и ушел в ванную.

Вернувшись, я увидел, что он по-прежнему лежит. На губах бродила странная улыбка.

— Ну и чего ты не встаешь?

— Мне хорошо, мне сейчас очень хорошо. Я могу с тобой не притворяться, и могу тебе сказать все, что захочу, а вообще, нам и слова не нужны, ты ведь и так все знаешь. Спасибо тебе.

Я очень хорошо его понимал, хотелось и мне сказать ему спасибо, но я не смог, и вместо этого Том услышал:

— Не ходи больше к Малфою.

* * *

Прошел месяц, и жизнь вошла в привычное русло, все шло своим чередом. Том стал неотъемлемой частью моей жизни, но меня кое-что тревожило. Я стал слабеть. Уже догадываясь, что причина в Томе, я понимал, что, скорее всего, он должен умереть, иначе умру я. Дни напролет я проводил в библиотеке, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации, но его не было. Я отправился в Албанию в поисках информации, но вернулся, ни с чем, везде говорилось лишь об одном способе — Том должен умереть от моей руки, иначе моя сила не вернется ко мне. Для ритуального убийства нужен был особый день — День Тьмы, Лунной Смерти, проще говоря, новолуние, до которого оставался почти месяц. Я не протяну так долго, чувствую, как силы покидают меня с каждой минутой, капля за каплей. Завтра у меня день рождения и значит, что это последняя наша ночь вместе, и пусть я привязался к нему, моя жизнь мне дороже…

Этой ночью я старался дать ему то, чего он от меня никогда не получал — я пытался быть нежным. Это наша прощальная ночь, мальчик, хоть ты об этом и не знаешь. Искренне сожалея о том, что должно было произойти, в каждом прикосновении, в каждом вздохе, в каждом поцелуе я пытался попросить у него прощения. А когда мы закончили, я не стал никуда уходить, а обнял его. Малыш, я никогда о тебе не забуду.

* * *

Том мирно спал рядом, но мне было не до сна, ведь то, что я совершу завтра — предательство, слишком подлое, хотя и не мне рассуждать о чести и совести. Том единственный родной мне человек, в прямом смысле этого слова. Я очень гадко с ним поступлю. Будь на его месте любой другой, я ни на минуту бы об этом не задумывался. Разглядывая хрупкое тело, залитое лунным светом, я подумал, что он прекрасен. Я так любил свой облик раньше, теперь же, когда я буду что-то вспоминать, я буду ненавидеть его, ведь он будет напоминать мне о Томе. Так и не сумев уснуть, я отправился в душ, и долго стоял под холодными струями воды. Меня мучили мысли, сможет ли он простить меня? Это глупо, ведь мы никогда не встретимся — даже в царстве мертвых наши души лишь объединятся, строго говоря, его, как отдельной личности, даже не существует.

Я вышел из ванной, а он уже не спал, лежал и улыбался.

— С днем рождения нас.

А я чуть не забыл об этом! То есть помнил, конечно, но не как праздничную дату, а как день моей личной трагедии и самого большого в жизни предательства.

— И тебя с днем рождения, Том. Нам нужно сегодня быть в одном месте, и я не хочу с этим тянуть, ты должен отправиться со мной.

— Куда?

— Увидишь, одевайся.

Я смотрел, как он собирался, и на душе у меня скребли кошки. Он ведь не знал, что идет на верную смерть. Я невербально призвал его палочку и убрал к себе в карман.

— Дай мне руку, я нас аппарирую.

Мы оказались в той самой пещере, где я спрятал медальон. Он удивленно озирался по сторонам.

— Зачем мы здесь? — он удивленно озирался по сторонам.

— Понимаешь, Том, ты существуешь за счет меня, забирая все мои силы, и не может быть иначе. Я пытался найти другой выход, но его нет. Прости меня, если сможешь, но я не могу поступить иначе, мне очень хочется жить.

Он смотрел на меня, в его взгляде зарождалось понимание, а затем презрение. Конечно, он уже догадался, что его ожидает.

— А я, по-твоему, хочу умирать?

Не хочешь, знаю — в этом возрасте мой страх смерти был стократ больше, чем сейчас.

— Так формально ты и не умрешь, ведь я буду жить. Ты — это я.

Он судорожно обыскивал свои карманы. Палочку, видимо, искал. Не найдя ее, он закричал:

— Неправда, ты — это совсем не я! Не к этому я стремился, не об этом мечтал!

Том смотрел на меня с откровенной ненавистью, и почему-то, было больно от его взгляда. Я не знал, что такая боль существует.

— Не надо так смотреть на меня. Рано или поздно, это должно было случиться. Мне очень жаль, но у меня нет выбора.

— Ты отвратителен. Ненавижу тебя!

Это были самые тяжелые слова в моей жизни:

— Я — это ты. Прости меня за все. Авада Кедавра!

Сердце пронзила острая боль. Ну, еще бы — я ведь только что, собственноручно, убил часть моей души. Последний раз я посмотрел на него, вытер руками слезы и аппарировал туда, где больше никогда его не будет. И только в висках пульсировала одна единственная мысль — а зачем мне вечность без него? Детская наивность, хрупкость — и яростная жажда жизни в таких знакомых глазах, а еще обида, непонимание — как у несправедливо обиженного ребенка, впервые узнавшего, что такое предательство. Думаю, этот образ будет преследовать меня до конца жизни. Не думаю, что это будет долго — прав был старик, любовь может убивать.