Осмысленность

Августовским вечером, когда солнце припекает мягко и все вокруг рыжее-зеленое-душное, вставать лениво, лежать лениво, Тедди проводит ладонью по пыльным полкам, а потом замечает коробку на шкафу.

— Что там? — негромко спрашивает он, уже потянувшись за ней. До Андромеды, которая занята на кухне, не доносится его вопрос , и Тедди оглядывается, обхватывая коробку с двух сторон, потом садится на диван и осторожно открывает. А там колдографии. Много-много старых и потрепанных, с улыбающимися лицами, с лицами грустными, с пейзажами и домами, с ним маленьким у матери на руках, у отца на руках, Тедди хмурится, отодвигает каждую пальцем аккуратно, заглядывает в следующую. Как найти сокровенное, тайное. Он смотрит матери в глаза, затем отцу, поочередно. Ловит их черты, жадно впивается глазами в их лица, как будто никогда не видел, правда уж, но он давно эту коробку с сокровищем не открывал, так давно, что даже забыл про нее.

— Тед, ты здесь?.. — Андромеда, вытирая мокрые руки о передник, заглядывает в гостиную. Видит своего внука, застывшего, восхищенного и молчаливого, и улыбается. — Они... твои родители, даа-а, — говорит она, подходя ближе. — Видишь, какой ты малютка был.

— Ага, — у Теда — пятна румянца на обеих щеках. Он каждый раз возвращается к самом началу. Каждый раз смотрит на них по-новому, одни и те же истории от Гарри про его Ремуса и Тонкс (она просила только так ее и называть, вот такая она у тебя была) всегда новые, неизвестные будто. Это — его больная точка, болезненная тема, стоп-сигнал, называйте, как хотите. Он стесняется смотреть их дальше, когда рядом сидит бабушка и наблюдает за ним, хотя роднее ее нет никого на свете, но Тед все равно смущается.

— Ба, да я же их уже видел, — бормочет он. — Здорово, — и закрывает коробку. — Я ее на место поставлю, вон туда.

Андромеда кивает, вздыхает и легонько хлопает Тедди по плечу.

— Ты голоден? Хотела тебя к ужину позвать, — начинает она.

— Нет, спасибо, ба. Я пока не хочу, потом, попозже.

Тедди не любит такие моменты, он благодарно ей улыбается, потому что она позволяет ему сбежать и сама уходит обратно на кухню, а Тед останавливается посреди своей комнаты. Прямо напротив зеркала. Он вообще в зеркала смотреть боится, он там себя настоящего никогда не видит, изо дня в день он — разный, что внешне, что внутренне, он так думает. Постоянство в его жизни — штука чертовски редкая. И вот в какой-там-по-счету раз он смотрит на себя: сегодня кареглазый, с отросшей до переносицы челкой и с еле видными веснушками, худощавый более чем обычно. Он думает укоротить челку немного, хотя бы до бровей, и за секунду выполняет задуманное, спасибо его матери.

Про отца ему рассказывают мало. Было про школьное время совсем немного, было про дементоров, про преподавание в Хогвартсе, про Орден было, было про заслуги и обязанности, про героизм, но ничего раскрывающего характер его отца, вот из этого ничего. Тедди мучается догадками: либо его отец был плохим, либо его отец был хорошим, но про хорошее рассказывают всегда, не так ли?

Тедди устает от догадок, вся его жизнь — сплошные догадки, приходится додумывать все самому, распределять для себя правильное и неправильное тоже самому. Не то, что бы он путался (да, конечно, он путается!) и не то, что бы он ошибался слишком часто, просто хочется, чтобы его когда-нибудь повели, показали и рассказали, а не...

Тед пытается распознать, на кого он больше похож? Но, он сам понимает, это невозможно. Он прокручивает в голове фотографии, добавляет себе черты отца, добавляет черты матери, потом долго смотрит. Закрывает глаза — и он опять как будто не от них.

Тедди слышал про человеческую кровь, что в нем ее очень мало. Тедди усмехается. А за окном солнце опускается все ниже и ниже, веет прохладой. У него не кровь, а дикая смесь течет по жилам, он знает, зна-ает, и подмигивает своему отражению.

В полнолуния его мучают кошмары, спит он беспокойно, сминая простыни и откидывая подушки, в такие дни он меняется: становится грубее, жестче, серьезнее в несколько раз. За это спасибо отцу. В эти дни он обычно принимает важные решения, переступает через страхи и обиды, в эти особенные дни он чувствует себя уверенно как никогда, он чувствует в себе силу.

* * *

— Раздолбай, вот что.

— Кто?

— Плохой парень. Хулиган, меня так Гарри всегда называет, да и бабушка тоже.

Виктуар громко смеется.

— Это они любя, Тедди.

О, прекрасное в его жизни. Его солнечная детка, улыбчивая и драйвовая. Как, как ты сказал? Драйвовая? Это значит безбашанная, Вик. Ей нравится

Иногда Тедди не ощущает за собой никакой ответственности, никаких обязанностей, он может делать все, что захочет, идти, куда захочет, он не видит перед собой будущего, только то, что вокруг: Вик сбоку от него, бабушка и ее усталые руки с глубокими морщинами, Гарри и Джинни — и их большая семья, в которой мелкие кузены и кузины; Флер, которая изучает его внимательно, когда Вик рядом, Билл, добродушный парень с честной и широкой улыбкой.

И жизнь становится беззаботной.

Вик — это та, которой он может рассказать все, что угодно, от глупостей до жутких ночных кошмаров, от чего-нибудь веселого до мрачных мыслей. И Вик принимает его таким.

Она как-то говорила про одно зеркало в Хогварте, будто бы посмотришь в него и увидишь желаемое. Еиналеж, вроде бы. Только в школе его уже давным-давно нет, а жаль. Интересно, если бы он посмотрел в него, то узнал бы себя настоящего? Что бы он увидел там? Родителей, наверное.

* * *

У Тедди под коленом есть шрам около десяти сантиметров в длину, кривой и белесый, еле ощутимый. Как бы Тед ни умел менять свою внешность, он не может заставить шрам исчезнуть. То ли потому что шрам из далекого детства, то ли Тедди настолько радуется ему (он же как клеймо, отличительный знак, постоянство), радуется, что тот не исчезнет никогда-никогда. Андромеда рассказывает, что это он так в доме у Поттеров неудачно упал лет одиннадцать назад, а Тед даже не помнит. Этот самый шрам — напоминание из детства, которое забывается, стирается из его памяти. У его отца наверняка есть шрамы, это, конечно, глупо, но хоть что-то похожее во внешности у них есть.

* * *

Лето бесполезное. С тихими шагами, шорохами и дождливыми ночами. С мятыми письмами, кривым почерком, Виктуар отвечает медленно, разбойница, Тедди промокает под дождем, и когда заваливается в коридор, то оставляет после себя размашистые мокрые следы.

— У тебя последний год в школе? — интересуется Гарри, допивая чай.

— Да, но я еще не думал, куда...

— Не беспокойся об этом, если что, ты знаешь, я тебе помогу, — Поттер взъерошивает ему волосы, делая это прямо по-отцовски.

Тедди и не беспокоится об этом, он, в принципе, ни о чем не беспокоится.

* * *

Билл смотрит на него странно. Это не самый подходящий человек для расспросов о своих родителях и не самый подходящий момент, когда ты стоишь в прихожей и ждешь Виктуар, чтобы отправиться на Кинг-Кросс, а после — в школу на очередной учебный год.

— Слушай, твой отец был хорошим человеком. Как и твоя мать. Я не очень хорошо с ним общался, больше, конечно, с Дорой…

— Тонкс. Она просто...ну, любила, когда ее зовут Тонкс, — замечает Тед.

— Да, Тонкс. Очень жаль, что так с ними случилось. Тебе лучше спросить об этом свою бабушку или Гарри, он знает больше меня, — Билл поджимает губы и робко улыбается.

— Я понимаю, только никто не рассказывает про... ладно, неважно.

* * *

— Почему тебя это настолько сильно беспокоит? Я думаю, что они были счастливы вместе.

— Мне интересно узнать, какими людьми они были, а не что они делали для остальных или как сражались, понимаешь? То есть, я не говорю, что они слишком идеальны, — на вокзале Кинг Кросс шумно донельзя, везде эти ученики с ухающими совами, гремят чемоданами и говорят слишком громко. — Но должно же быть что-то такое... — Тед запинается и умолкает.

— Я поняла. Ты хочешь знать, похож ты на них или нет? Совершали ли они ошибки, которые делаешь ты? Ты боишься, что...

Он не верит своим ушам, да это прямо попадание в цель, Вик, как же ты так можешь?

— Никто не станет рассказывать про недостатки героев.

— А если ты — сын героев?

— За семнадцать лет никто ни разу не сказал мне ничего лишнего.

— И это тебя злит?

— Нет.

Виктуар, склонив голову набок, улыбается ему.

— Да. Хорошо. Меня это в какой-то степени злит.

Они стоят у Хогвартс-экспресса, пропуская вперед себя этих спешащих неугомонных людей. Для Тедди сейчас так важно выговориться до конца, донести то, что он имеет в виду.

— Это нормально, я про злость, — Вик отдает чемоданы в багажный отдел, а потом стоит напротив него, закусив губу. Думает, усмехается Тедди.

— Ты можешь написать письмо Гарри, — наконец добавляет она.

— Привет, дорогой Гарри, не расскажешь ли ты мне про плохие стороны моих родителей?

— Нет! Не так! Ты слишком буквально воспринимаешь!

У Виктуар, кстати, вместо крови тоже непонятно что. Это сближает их еще больше.

— Чего ты ухмыляешься, Тед?

— Ничего, залазь в поезд, скоро отъезжаем.

Вик целует его в щеку и послушно забирается внутрь. В тамбуре они молча стоят вдвоем, прислонившись к стеклу.

— Хочешь яблоко? — она копается в сумке, а после протягивает ему ярко-зеленый фрукт. Тедди забирает его из ее маленькой ладошки. — Знаешь, я пойду поищу свободное купе, а ты думай, — и она уходит, легко подержав его за руку.

— У них не могло быть все спокойно, Вик, — вдруг говорит он, но Уизли уже скрылась в проходе. — Не могло, потому что она — метаморф, а он — оборотень, Вик. Метаморф и оборотень, а разница в возрасте...Я видел даты рождения, он же был намного старше нее.

Тед подкидывает яблоко и тут же ловит одной рукой.

— Метаморф и оборотень, — он подкидывает еще раз.

Поезд набирает ход. Тедди смотрит на удаляющийся перрон и откусывает от яблока. Сладкое.

Он пытается представить, как тяжело им было, какие трудности у них возникали, может быть, они даже расходились. Жизнь у них точно была неспокойная. От этого, конечно, ему легче не становится. Отец не расскажет ему, правильно ли он поступает, мама не посоветует, как вести себя с девчонками (хотя для советов уже поздно). Он как был один, так и остался таковым, но теперь совершать ошибки кажется не таким страшным, как раньше.

Стоит ли копать дальше и, что она советовала, написать письмо Гарри? Тедди не уверен, что хочет этого. Получается, он хотел узнать больше, но сам же скрывался от этого знания. И если он узнает то, чего не должен был знать, будет ли он боятся, что его отношения с Вик пойдут по той же тропе?

Тедди передергивает и на какое-то мгновение ему даже становится страшно, а потом отпускает.

За окном проносятся пустынные поля и тихие пейзажи.

Что бы он ни решил, родители не осудят его, ведь так. А сейчас ему пора к своей детке. Тед улыбается, толкая дверь в проход.