— Темный лорд велик, Драко, — шепчет отец, медленно отводя с лица выбившуюся из хвоста прядь, — и величие его питает сама Тьма. Славь его, поклоняйся ему, выполняй его волю со рвением и тщательностью, и тогда он дарует... Дарует нам...
Он замолкает на полуфразе, откидывается на подушки, прикрывая глаза ладонью.
— Прощение, — тихо заканчиваю я, гашу свечи и выхожу прочь. Из кабинета отца выбегает мать: камин соединен напрямую с камином Снейпа. С тех пор, как папа по возвращению из Азкабана слег с воспалением легких, она по малейшему поводу бегает с ним советоваться, если его нет — шлет полки сов, если не получает ответа — отправляет на штурм домовиков, хотя знает, что после Добби защита Хогвартса больше не пропускает посторонних эльфов.
— Он спит, — говорю одними губами и скрываюсь за поворотом.
Только сейчас я понимаю, что полагаться на отца больше нет смысла. Мы оба уже на дне.
В фехтовальном зале поместья собрались приближенные Темного Лорда — все те, для кого уже нет смысла дергаться, все те, от кого на поверхности болота не осталось и кончиков пальцев. Одна только Белла нетерпеливо переминается с ноги на ногу, остальные же стараются не смотреть друг на друга, опускают капюшоны все ниже, сжимают палочки, чтобы быть готовыми ко всему. Пожирателям неизвестна цель собрания, но я точно знаю, что Темный Лорд сегодня раз и навсегда изменит — разрушит? — мою жизнь. В Зале неприятно веет холодом — прибыл мой будущий Господин — и я стараюсь не двигаться, не моргать, даже не дышать — будто бы нахожусь под заклятьем невидимости. Мерлин Великий, неужели я был настолько глуп, чтобы согласиться на это? Неужели у меня не хватило смелости бросить все и сбежать, скажем, в Испанию, вместе с семьей — и к черту эту войну, Хогвартс и Поттера.
Темный Лорд, пройдя по залу и внимательно оглядев собравшихся, приветствует Пожирателей кивком, остановившись прямо передо мной. Я опускаюсь — падаю — на одно колено, откидываю капюшон, не смея поднять головы и посмотреть ему в глаза, — он будет атаковать, я знаю, он попытается сломить меня, унизить, найдет самое страшное, самое неприятное и горькое воспоминание, самый тайный страх, и будет играть на этом, пока не наскучит.
Но Темный Лорд, кажется, и так достаточно видел, чтобы держать меня в подчинении до скончания веков, — как иначе объяснить то, что я безропотно принял задачу убить Дамблдора, заведомо провальную, и действительно пытаюсь ее выполнить. Пока он буквально держит отца за горло, мне не стоит и пробовать возражать. Если Темному Лорду угодно мстить — пусть. Если ему будет угодно убить меня — пусть.
Все, что мне было дорого, он уже уничтожил — так почему бы не забрать еще и жизнь?
Снейп приказывает вернуться в Хогвартс, иначе хватятся, и это даже лучше: не придется сидеть дома, мешаясь под ногами хлопочущей матери и выслушивая отцовские оды Темному Лорду, достойные разве что Беллы.
Здесь можно спрятаться в Выручай-комнате, где я и без того бываю чаще, чем в кабинетах Хогвартса на уроках, чаще, чем в Большом Зале, чаще, чем у себя в комнате. Она вечна, и гигантские горы вещей вселяют уверенность, что не я первый и не я последний, и, пока я не убил, мне еще есть дорога назад. Меня не интересует война, Дамблдор или Поттер; все, что мне нужно, — стабильность и спокойствие. Я слаб, я готов бежать прочь при первых признаках опасности, зачем же я нужен вам всем? Глядя на темную метку, безобразно кривляющуюся на руке, невозможно забыть, что я действительно трус. Я больше не ищу оправданий. Слабость мне не по карману.
В Выручай-комнате все по-прежнему. Возле Исчезательного Шкафа — шаткая треногая табуретка, мне просто не удалось найти другую. Я присаживаюсь, разглядывая кованые ручки на дверцах, поглаживаю неровную царапину на внутренней стенке, мне не хочется даже пробовать его починить, даже если бы я нашел, как.
Все, что мне доступно для понимания, — беги, Драко, беги. Беги отсюда, пусть ты будешь себе отвратителен, пусть они все смеются над тобой — не в первый раз, пусть они все бранят тебя за твоей спиной и даже в лицо, но ты будешь цел. Вопрос в том, чтобы определить, чье отвращение обойдется тебе дороже, где будет легче выжить и удержаться на плаву, — и никаких подсказок, только уверенность отца в Темном Лорде, в том, что во второй раз он сможет победить, и непробиваемая наглость Поттера, который год за годом успешно разрушает в моих глазах убежденность отца. Я — ноль, я все еще колеблюсь: слишком уж много осталось совести, чтобы всей душой принадлежать Лорду, слишком уж много я успел сделать, чтобы бросить все и встать плечом к плечу с Поттером — это как вариант, знаете, я ведь даже не собирался — слишком уж все сложно, чтобы встать и уйти. Мы живем порознь: я и моя ненависть, я и любые чувства, которые мешают держаться на ватерлинии — не выше, не ниже. Они копятся, складываются из слов и поступков, своих и чужих, как оригами. Вот мое отвращение — тяжелый дредноут, на прицеле — все, вплоть до хозяина, и, если не будет на дне души плескаться хоть что-нибудь, пусть даже отчаянное желание жить, он зароет меня в песок. Есть легкие облака — смутные надежды на счастливое будущее, невесомые, еле видимые, есть даже устрицы — отвратительные, склизкие: у тебя есть метка, дружок, и он достанет тебя в любой точке земного шара, куда бы ты не сбежал, не забился под полу, как крыса, не сменил бы имя или даже лицо — он будет выжидать, пока ты не скажешь первое заклинание. Он найдет тебя, что бы ты ни придумал в свое оправдание, он покажет тебе кости родителей и колдографию развалин поместья — ну что, Драко, ты готов бежать?
Дредноуты выстроились в ряд — последнее заклинание, и они откроют огонь. Вытряхиваю птицу из клетки в шкаф; руки дрожат, когда я вывожу палочкой спираль, но, открыв дверцу, вижу на полке только клочок пергамента с одним словом: “Сегодня”.
Vova
