Мне снился сон. Воздух был жарким, наполненным запахом свежескошенной травы: сладким, дразнящим, незабываемым. Заунывно пели цикады, наполняя тишину нехитрым мотивом. Асфальтовая дорога гадюкой ползла вдаль, а по бокам от нее раскинулся зеленый луг. Смех, звонкий, счастливый, прозвучал совсем рядом, но стоило лишь оглянуться — он исчез.
— Северус! — позвал кто-то меня.
— Что за…
Я развернулся и замер, глядя в спину рыжеволосой девочки. Лили. Я прекрасно помнил это платье в бело-синюю полоску и бирюзовые ленты. Она стояла ко мне спиной и продолжала звать:
— Северус! Сев!
Но стоило сделать в ее сторону шаг — и она побежала. Быстро, легко, продолжая смеяться.
— Быстрее, Сев!
— Лили, стой! — я побежал за ней. Нужно было догнать, поймать и больше не отпускать. Ведь если не получится, то я не смогу ее защитить.
— Быстрее! — голос прозвучал тише.
Казалось, что, чем быстрее я бежал, тем больше становилось расстояние между нами. Оно увеличивалось в геометрической прогрессии, и в какой-то момент Лили превратилась в точку на горизонте, далекую и недосягаемую.
Мое дыхание стало тяжелым, рваным. В боку кололо, но я все бежал, бежал, бежал, не желая сдаваться. Дорога-змея продолжала виться под ногами, а пейзаж превратился в одно огромное размытое зеленое пятно. Несясь на пределе сил, когда воздух в легких превратился в огонь, я продолжал цепляться взглядом за полосатое платье и бирюзовые ленты. Я так отчаянно желал догнать ее, что она, словно услышав, остановилась. Воодушевленный неожиданной удачей, я поднажал и побежал еще быстрее. И уже нагоняя ее, тянясь вперед, я увидел, как она повернулась, взмахнув длинными волосами, и, рассмеявшись, исчезла. А в моих руках осталась только лента, гибкая и острая, разрезавшая мне ладонь до кости.
И стремительно окрашиваясь в алое, лента шевельнулась в моих руках и превратилась в змею. Та подняла приплюснутую треугольную голову, пронзительно посмотрела на меня, зашипела, высовывая раздвоенный язык, и, сделав выпад, укусила.
Я проснулся, хватаясь за горло и дыша тяжело, как загнанная лошадь. Сон, всего лишь сон. Но в нем я опять умирал, как вчера и позавчера.
Выругавшись, я резко поднялся с кресла, в котором уснул. Мне нужен был воздух, много воздуха. Взяв палочку, я направился к выходу из комнаты.
* * *
Во время вечернего обхода в замке было спокойно: никаких нарушителей, даже неугомонный Пивз куда-то делся. Хогвартс казался вымершим. В коридорах было тепло, не то, что в подземельях, поэтому я оттягивал момент возвращения в свои комнаты так долго, как мог. Сейчас мне хотелось прогуляться в полной тишине, где моими спутниками будут лишь тени, отбрасываемые дрожащим пламенем факелов. Можно представить, что они мои давние знакомые, которые искренне рады нашей встрече. Приятный и совершенно бесполезный самообман.
Правда заключалась в том, что там, в моих комнатах, меня ждали только остывший камин и недочитанный «Вестник зельевара».
Завернув за угол, я замер: посреди коридора стоял ребенок. Девочка. Ее тусклые светлые волосы казались безжизненными, рука, державшая волшебную палочку, описывала полукруги в воздухе. Приглядевшись, я увидел, что она левитировала какие-то блестящие осколки. Даже на глаз можно было определить, что они острые. Глупый ребенок! Неужели нельзя было найти другую забаву?
Я сделал несколько шагов вперед и окликнул ее. Она, вздрогнув, повернулась ко мне. Пара глаз с любопытством посмотрела на меня, казалось, девочка чего-то ждала. Мне неожиданно пришла в голову мысль, что она похожа на черно-белый эскиз. Такой же невыразительный, блеклый и скучный, словно неизвестный художник поленился добавить ярких красок и вдохнуть в рисунок жизнь.
Смерив девочку внимательным взглядом, я вспомнил, что видел ее на своих уроках. Это была мисс Луна Лавгуд, второкурсница с Когтеврана. Неудивительно, что я ее сразу не узнал. Всегда тихая и незаметная, молчаливая и исполнительная. На такой даже взгляд надолго не задержится: соскользнет и двинется дальше в поисках более запоминающихся образов. Ей бы в будущем работать в разведке — цены бы не было.
— Мисс Лавгуд, — вкрадчиво проговорил я, — объясните, что вы делаете в коридоре после отбоя?
Я скрестил руки на груди и строго посмотрел на нее. Она в ответ рассеяно улыбнулась, пожала плечами и неловко взмахнула палочкой. Осколки стекла на миг взмыли вверх, а потом со звоном упали на пол. Вздохнув, Лавгуд сказала:
— Ну вот, все придется начинать сначала. А ведь я почти прогнала грамкинов! — укоризненно заметила она. — Теперь они вернутся ночью и опять украдут мои сны.
Странная реакция. Неправильная. Обычно ученики, особенно младшекурсники, побаивались меня. А уж сделать мне замечание или начать спорить — вовсе неслыханное дело. Признаться, ее слова немного озадачили меня.
— Что же, исчерпывающий ответ, — произнес я, бесстрастно глядя в большие невыразительные глаза. — Десять баллов с Когтеврана и отработка завтра вечером у мистера Филча.
Она ничуть не расстроилась. Казалось, что мисс Лавгуд даже не услышала меня. Стояла и смотрела себе под ноги на острые сверкающие осколки.
— Где вы их взяли? — требовательно спросил я, поняв, что меня игнорируют.
— В зеркальной комнате, — тихо ответила девочка. — Репаро!
Стекляшки под действием чар послушно соединились. Нагнувшись, Луна подняла с пола небольшое круглое зеркальце.
— Его надо вернуть на место, — объяснила ученица.
Я кивнул и сделал приглашающий жест рукой. Пусть покажет дорогу. Мне надо позаботиться о том, чтобы излишне ретивые ученики больше не таскали оттуда разную дрянь.
* * *
Мы поднялись на восьмой этаж и, миновав пару перекрестков, остановились у неприметной двери. Мисс Лавгуд первой вошла в помещение. Я последовал за ней, поймав себя на мысли, что впервые вижу эту комнату.
Зеркала были везде: висели на стенах, стояли на полу, лежали на кривоногих столиках. Большие, маленькие, грязные, треснувшие — они визуально увеличивали пространство, создавая иллюзию бесконечного коридора.
Лавгуд подошла к одному из столов и положила свое зеркальце на пыльную поверхность. С чувством выполненного долга она гордо вздернула подбородок, повернулась и сделала несколько шагов вперед к двери. А я не двигался. Замер, ошеломленно глядя туда, где еще мгновение назад мелькнул силуэт с длинными рыжими волосами. Солнечными. Именно такой оттенок был у Лили.
Не обращая больше внимания на девочку, я прошел вглубь комнаты. Там, в самом конце, стояло большое, наполовину занавешенное зеркало. Протянув руку, я потянул на себя серую материю. Она медленно, словно нехотя, сползла на пол, открыв взору самую желанную и невероятную картину. В зеркальном омуте отображался я. Нет, не угрюмый профессор, а школьник. Совсем еще мальчишка, долговязый и нескладный. А рядом стояла Лили и обнимала меня за талию. Так, как умела только она: поднырнуть под мышку и прижаться к боку, крепко обхватив руками. Видение было настолько ярким, что мне стало больно дышать. Воздух с трудом проникал в горящие легкие. Так бывает, когда очень долго бежишь на пределе сил. И знаешь, что останавливаться ни в коем случае нельзя. Дашь слабину, отстанешь — и никогда уже не нагонишь тех, кто был рядом. А они не станут ждать. Уйдут вдаль, не оглядываясь и не вспоминая о неудачнике.
Но это видение было лишь мечтою. Такой несбыточно-желанной, грешной. Лили давно уже мертва, и боле ее горячие, пахнущие мелиссой руки никого не согреют. Не остановят у края, не спасут, не покажут верный путь. Девушка с рыжими волосами ушла, а я остался.
— Правда, она красивая?
Все то же любопытство читалось во взгляде мисс Лавгуд. Вопрос поставил меня в тупик. Она увидела Лили? Но как?
— О ком вы говорите? — переспросил я.
— О маме, — ответила Луна, бесхитростно улыбнувшись теплой, чуть рассеянной улыбкой счастливого ребенка.
На душе было паскудно, но, вглядываясь в ее доверчивые большие глаза, я ощущал, как понемногу отпускало. Только раны в груди так же остались. Кровоточащие, липкие, с неровными краями — они были вечным напоминанием о глупости, приведшей меня к пропасти. Я понимал, что нигде не найду исцеление. О прощении не стоит мечтать. Мой удел — это рубцы: безобразные и отталкивающие, дарящие мнимый покой.
— Она умерла? — поинтересовался я. Молчание было невыносимым, поэтому я цеплялся за любую возможность избавиться от него.
Кивнув, мисс Лавгуд повернулась к зеркалу. Протянув руку, прижала ладошку к гладкой поверхности.
— Я скучаю по ней, — призналась она. — У меня остались лишь сны, где мы всегда рядом.
— И поэтому вы решили уничтожить грамкинов?
— Нет. Прогнать, — возразила Луна и, чуть помедлив, пояснила, — они боятся разбитых зеркал.
Что ж, теперь понятно, зачем ей понадобились осколки. В меру своих скромных сил мисс Лавгуд боролась за то единственное, что для нее по-настоящему имело ценность. А я? За что боролся я все эти годы?
В зеркале отражались юноша и девушка. Счастливые, беззаботные, ненастоящие. Криво ухмыльнувшись, я посмотрел на своего двойника. Я многое хотел от жизни: власти, славы, силы, любви. Да вот только стремясь взмыть ввысь, вдогонку за недосягаемой пташкой, упустил свое счастье. И слишком поздно понял, что есть несочетаемое и недосягаемое.
— Мисс Лавгуд, уже поздно. Вы давно должны быть в своей башне, — сказал я, устало прикрыв глаза.
Сколько бы я ни смотрел в зеркало Еиналеж, я ничего не смогу изменить, поэтому и цепляюсь за любой предлог, чтобы сбежать из этой комнаты.
— А можно будет мне прийти сюда еще раз? Можно? — попросила Луна.
— Нет, не стоит, — произнес я голосом, не терпящим возражений.
Зачем тебе, девочка, жить прошлым? У тебя целая жизнь впереди, и я надеюсь на то, что у тебя больше не возникнет соблазна искать утешения в иллюзиях.
* * *
Проводив Луну до входа в ее башню, я вернулся в свои комнаты. Там было холодно и неприветливо. Я не стал разжигать пламя в камине. Так и сидел в полной темноте, мысленно перебирая произошедшие сегодня события. Путешествовал по укромным уголкам памяти, выуживая на свет потускневшие жемчужины. Как старьевщик, любовался купленными, украденными, антикварными воспоминаниями. И везде была Лили. Родная, желанная, но не моя.
Мисс Лавгуд преподала мне сегодня горький урок. Нечаянно пустив близко-близко в свое личное пространство, она показала мне разницу между ценой и ценностью, а я оказался не готов к принятию правды.
Если бы я много лет назад, будучи подростком, заглянул в зеркало Еиналеж. Если бы понимал всю тщетность моих усилий по достижению ненужных для счастья вещей. Если бы вовремя остановился…
* * *
С того дня я часто ловил на себе взгляд мисс Лавгуд: мимолетный, чуть рассеянный, совершенно неощутимый. Поначалу я думал, что она хотела поговорить со мной, но ошибся. На уроках Лавгуд вела себя как обычно. Молча выполняла задания, не задавала лишних вопросов и уходила, улыбаясь этой своей дурацкой спокойной улыбкой.
Ночью в коридорах она мне тоже не попадалась. Признаться, я боялся, что когда-нибудь мы столкнемся у двери в зеркальную комнату… но шло время, а этого так и не произошло – видимо, Лавгуд послушалась меня и не стала больше приходить к зеркалу. Я успокоился и перестал наблюдать за ней и со временем, наверняка, забыл бы о той встрече, если бы не сон.
Сценарий был привычным и изученным до мельчайших деталей. Та же дорога, тот же луг и Лили, зовущая меня:
— Северус! Быстрее!
И я бежал за ней, задыхаясь от ноющей боли в боку, когда каждый новый вдох раздирал легкие на части. Понимал, что все это бесполезно: ведь в конце, догнав Лили, я опять ее терял. Но в этот раз, нагнав девчонку с рыжими волосами, я ухватил ее за тонкую руку и развернул лицом к себе.
— Мисс Лавгуд, — невольно вырвалось у меня.
Передо мной стояла Луна. На ней было надето полосатое платье, бирюзовые ленты оплетали светлые волосы. Она укоризненно посмотрела на меня и спросила:
— Профессор, как вам не стыдно? Вы же сами запретили мне приходить сюда.
А потом растаяла легкой дымкой. Я моргнул, пытаясь понять, что все это значит, а затем оказался в зеркальной комнате. Все зеркала были открыты, и из них на меня смотрела Лили. Тысячи маленьких зеленоглазых Лили задорно смеялись, тянули ко мне руки и звали по имени. В ужасе я отпрянул назад и закрыл руками уши. «Это сон, всего лишь сон. Надо проснуться, и все закончится», — уговаривал я себя, пятясь назад. Споткнулся и упал, больно ударившись бедром о край стола. Смех, такой нежный поначалу, стал зловещим, с едва уловимыми нотками истерики. Зеркала начали покрываться трещинами и осыпаться сотнями блестящих искр-осколков. И я проснулся с бешено колотящимся сердцем и осознанием того, что в этот раз остался жив.
* * *
Два года спустя…
Я шел по знакомому коридору, совершая ночной обход замка. Хогвартс спал: в последнее время мало кого удавалось поймать за нарушениями ночью – дети стали более осторожными. Тем больше было мое изумление, когда, вывернув из-за очередного поворота, я увидел знакомую фигуру с белыми струящимися волосами. Девушка стояла перед глухой стеной и рассеянно водила палочкой из стороны в сторону.
— Мисс Лавгуд, вы страдаете бессонницей? Или опять боретесь с грамкинами? — насмешливо протянул я, стараясь скрыть удивление и раздражение.
Мерлин, уже четвертый курс, а до сих пор наступает на те же грабли!
Лавгуд посмотрела на меня и рассеяно улыбнулась, словно мои слова не имели смысла. Сережки-редиски качнулись в ушах двумя аляповатыми пятнами и замерли вместе с хозяйкой. Казалось, что она только сейчас поняла, кто стоял перед ней.
Я опешил на миг, растерявшись, а потом разозлился. Да что же это такое? Я опять ощутил себя слепцом, нуждающимся в поводыре. Такое случалось только рядом с Альбусом, но тот действительно знал дорогу, по которой надо было идти. А Лавгуд? Знала ли она?
— Нет, — холодно возразил я. — Я считаю, что…
Послышался шум, который мог возникнуть только от трения одного камня о другой, протяжный и резкий. Затем раздался скрип и в том месте, где недавно была сплошная стена, появилась дверь. Знакомая до малейшей царапины на медной ручке.
Луна первой переступила порог и скрылась в полумраке. Я же сначала вытащил из кармана волшебную палочку и только тогда последовал за ней.
За прошедшую неделю в зеркальной комнате ничего не изменилось. Те же кривоногие столики, тот же слой пыли. И зеркала. Ради любопытства я однажды попытался сосчитать их, но сбился на триста двадцать восьмом. Казалось, что их количество менялось день ото дня. И все, что было в комнате, находилось в непрерывном движении. Вот только я стоял на месте. За прошедшие несколько лет визиты в это место стали традицией. Как чашка кофе по утрам или воскресная служба в церкви. Привычка, не более. И, как все привычки, она пагубно влияла на меня, вызывая зависимость. Смотреть на Лили, обводить пальцами контур ее лица и нежный абрис губ, но ощущать только холодное бездушное стекло — невыносимо. Я ненавидел себя за эту слабость, но продолжал приходить сюда каждую неделю.
Пройдя по иллюзорному бесконечному коридору, я остановился, с интересом наблюдая, как Луна деловито стащила простынь с зеркала Еиналеж, чихнула от поднявшейся в воздух пыли и задумчиво посмотрела на зеркальную гладь.
Смотрела она долго, время от времени прикасаясь к стеклу, словно хотела убедиться в реальности того, что находилось перед ней. А я рассматривал ученицу: она больше не была похожа на блеклый эскиз. Появилась уверенность движений, черты лица, все еще детские, стали обретать глубину и выразительность. И краски.
Вздохнув, я кашлянул, привлекая внимание и спросил:
— Что вы видите, мисс Лавгуд?
— Себя, — ответила она, и, обернувшись, светло улыбнулась. — Я закончила Хогвартс и стала изучать редкие виды магических животных, — чуть помолчав, она добавила, — война завершилась, и все мои друзья живы. Счастливы. Правда, здорово, профессор?
— Правда, — подтвердил я, глядя в сторону.
Что же, всего-то и прошло два года, но Луна сумела справиться с призраками прошлого и двигаться дальше. Но меня это не радовало, а вызывало лишь глухое раздражение и зависть.
Взяв себя в руки, я подошел ближе к Лавгуд и заглянул в зеркало: там по-прежнему была Лили. Я так сильно желал ее догнать, чтобы защитить, что в результате попал в ловушку созданную мною же.
— А вы? Что вы видите, профессор Снейп?
— Себя, — соврал я. — Себя.
Если бы солнце взошло на севере и село на юге. Если бы мертвые могли воскреснуть. Если бы Черная Метка была обычной татуировкой… Тогда бы я смог простым Репаро собрать из осколков новую жизнь. Жизнь без сожалений и бессмысленного бега вперед.
Резко развернувшись, я направился к выходу, оставляя за спиной зеркало и тихий радостный смех Лили.
Vova
