Стена

Говорят, ночью с озера доносятся плач, смех и крики. Говорят, но никто их не слышит, а значит, их нет. Меня тоже никто не видит и не слышит, значит, меня тоже не существует. По крайней мере, я в этом уверена, когда профессор Снейп, молча, проходит мимо, даже не взглянув на голубоватое полупрозрачное зелье в моём котле. После звонка, я опустошаю котёл, сгребаю свои вещи и направляюсь прочь мимо однокурсников, которые спешно покидают мрачное подземелье, что-то живо обсуждая. Все они тянутся к солнцу, словно голодные дети, хотящие света, тепла и любви. А я жажду хотеть того же, и меня угнетает, что это единственное моё желание. Ведь сейчас, в отличие от них, я иду невидимая, серая как стены, невесомая, беззвучная, неуверенная, что умею быть. Кто-то вылетел из-за угла и сбил меня с ног, но ничего не заметил, побежал дальше. Подумаешь, сбили. Я же могу подняться и продолжать свой путь вдоль стены, сливаясь с ней, словно хамелеон, не отличая, где стена, а где я.

"А кто такая Луна?" — часто задают вопросы ребята. Луна — это стена. У стены чёрно-синие обои с гербом Когтеврана и белые портьеры свисают с потолка до лопаток. На плече висит шкаф, в нём учебники и котёл. Это всё, что я значу для своих однокурсников, это всё, что видят во мне учителя. На моих губах замок — не работает. На глазах ледяные ставни, а за ними — ещё холоднее. У стен действительно есть уши, и в них болтаются редиски. Это и есть Луна.

Если долго идти вдоль стены, то тебя ждёт тупик. Или спальня для девочек. В моём случае, здесь особой разницы нет.

— Луна, твои туфельки снова испарились? — Лиза изображает шагающие движения моей единственной чистой обувью и, подмигнув своим подружкам, скрывается за дверью.

Гадина.

Гадина, гадина, гадина.

— Ну и пусть, — почти радостно говорю я довольно оскалившимся подружкам Лизы.

Гадина.

— Всё равно они потом найдутся. Они всегда находятся.

Гадюка в моём тупике, к которому ведут все дороги. Все почему-то верят в счастливый конец, но я вижу, что счастливым может быть только начало: время идёт, мы продолжаем безвозвратно терять частички паззла, складывавшего наше счастье. А призрачное будущее… В нём прячутся лишь неспособные противостоять настоящему. Всё равно его не будет. Проблемы найдут тебя всюду, они будут искать тебя даже под тёплым одеялом, в твоей собственной кровати, пока ты лежишь и мечтаешь о счастье.

Я бы с радостью спряталась в прошлом, легла, откинулась назад на несколько лет, увидела себя, услышала, ощутила вновь, ведь мне этого не хватает. Хочу, чтобы после лета хотя бы раз наступила весна. И каждый день я мечтаю проснуться где-нибудь в лодке рядом с мамой, далеко от реальности, но просыпаюсь каждый раз под пыльным пологом, откуда на меня во все глаза смотрит нарисованная на потолке сова. Ночная птичка.

Говорят, ночью с озера действительно доносятся плач, смех и крики. Их никто не слышал, но они есть, и потому я вновь бесшумно покидаю замок и спускаюсь к озеру, чтобы тоже их услышать. Но там никого нет.

Огромная Луна уже щекочет глаза, очевидно, смущаясь моего пристального взгляда. По преданию, если внимательно посмотреть на Луну, то можно увидеть Девушку, стоящую и ждущую своего возлюбленного. Но, чтобы её увидеть, нужно очень постараться. Впрочем, ей тоже не мешало бы хоть что-то предпринять, она ведь просто стоит на месте в ожидании чего-то.

— Ты тут давно уже стоишь, тебе не кажется, что он не придёт? — спрашиваю я.

Луна заинтересованно оборачивается в мою сторону. Вернее она совсем не меняется, но сквозь рябь в глазах я вижу, что Девушка поднимает голову. Наверное, с ней не каждый день вот так заговаривают.

— Может быть, тебе самой попробовать разыскать его? Он, наверное, точно так же стоит где-нибудь, ждёт тебя.

А сама боюсь, что Луна упадёт без неё, да и Девушка, наверное, знает, что Луна без неё не сможет. А без Луны небо было бы пустое, усыпанное сыпью из звёзд. Это называлось бы звёздной болезнью, а от неё, наверное, можно и умереть. А без неба вечер очень пуст. В нём только воздух и большой чёрный занавес, скрадывающий мельчайшее колебание, убивающий любой звук на пути. Хочется, наконец, сорвать пелену, которая, пытаясь защитить от шума, не даёт насладиться музыкой, которая боится, что солнечный свет ослепит, поэтому защищает от него.

Я смотрю на озеро: водная рябь перебирает края лунной тропы, словно арфу, и я вижу её мелодию; струны моей души подыгрывают, отвечая ей в резонанс. Я делаю первый шаг навстречу Луне, и моя нога погружается в мягкую, тёплую воду, слегка увязает в послушной глине. Шаг. Ещё один.

— Что ты чувствуешь? — спрашивала доктор Мистер, заглядывая мне прямо в глаза, а я боялась проболтаться о том, чего не знаю. Вдыхай-выдыхай, вдыхай-выдыхай себе и не спрашивай себя о чувствах, иначе вдруг поймёшь, что тебе больно.

— Луна, прислушайся к себе, — не унималась миссис Мистер, загоняя мои чувства всё дальше и дальше, заставляя их тепло и надёжно укутать, спрятать и заслонить фальшивыми улыбками от ненавистного доктора. Хотелось просто прокричать слово "мама" — очень громко и надрывно, но вместо этого я лишь сильнее поджимала высохшие губы.

Говорят, что перед тем, как умереть, утопленник чувствует мощную эйфорию, которая по силе превосходит даже оргазм. Как бонус перед смертью, чтобы человек не сильно расстраивался. Может быть, стоит рискнуть и попробовать почувствовать эйфорию, при этом не умерев? Возможно ли такое?

Я бросаю одежду у самой воды, вдыхаю в лёгкие побольше воздуха, погружаюсь в воду и укладываюсь на самое дно. Может быть, здесь проблемы меня не достанут?

Если у меня не получится, то утром меня может не быть: однокурсники побегут в столовую, будут уплетать булочки с тыквенным соком и обсуждать предстоящие занятия, учителя будут вновь проходить мимо моего стола, даже не зная, что за ним кто-то когда-то сидел. Но кто-то из первокурсников ужаснётся, увидев одежду возле воды, и побежит к директору. А я буду спать, перед смертью наконец-то что-то почувствовав. И лишь мои туфельки будут одиноко висеть над входом в Большой зал, даже не подозревая о том, что больше за ними никто не придёт.

Луна продолжает бросать на меня свой гневный свет, упрекая; водная рябь словно вплетает в меня лунный свет, как канат, чтобы выдернуть меня прочь со дна.

«Глупая девочка. Глупая, глупая девочка", — говорит Луна.

Я продолжаю держать дыхание. Кровь впустую орошает сердце, тело немеет, сообщая мне о том, что раньше оно всё-таки могло чувствовать. Мой и без того туманный разум затуманивается, а Луна по-прежнему умоляет меня не рисковать и вернуться, но ведь не Луна хозяйка моей жизни, а я…

Кто такая Луна? — некстати звучит в моей голове.

Это я.

И вот оно то самое последнее чувство: ты не чувствуешь тела, твой разум где-то высоко, дыхание останавливается, всё вокруг замирает, а ты падаешь в безызвестность и… Делаешь вдох, оказавшись на поверхности воды, жадно ловя ртом воздух. Я и раньше догадывалась, что он мне нужен, но никогда не нуждалась в нём так остро.

Я выхожу из воды и вскрикиваю. Камень! Острый камень впиваются в ногу, и в глазах почти слёзы, настоящие! Туман нежно обнимает мои плечи, проникая в мои вены и остужая кровь. Стрекот насекомых, кваканье жаб в кустах, запах озера, ветер, покалывающий кожу, шелест крыльев пролетевшей над моей головой совы. Ночная птичка... Кто-то словно вновь, впервые за несколько лет, наколдовал ощущения, и я понимаю, что была дурой. Если человек добровольно навсегда закроет глаза, то он будет считаться слепым. Слепым дураком, которому нужна встряска. Чтобы жить, стоит для этого немного умереть. Главное — не переборщить, а то можно совсем в дураках остаться.

Голодная музыка бурлит внутри, причиняя моему желудку боль. Мне смешно, мне очень смешно. Луна продолжает щекотать глаза, а если смотреть на неё пристально, не мигая, то можно увидеть, что эта девушка тоже танцует. И, наверное, она тоже смеётся, потому что жить вообще очень смешно. Я вытанцовываю себя так, как не сделает никто другой: он будет танцевать себя по-другому. А я… Это ведь я, правда? У меня своя музыка в голове, свой ритм, подчиняющийся ударам моего сердца, свой такт и свои собственные ноги, которые переплетают воздух, как хотят, словно играют с ним в какую-то непонятную мне игру. Сегодня всю ночь над озером будет звучать мой смех.